После того, как были выслушаны свидетели и произнесена Паскевичем прокурорская речь (он был по совместительству и председателем и обвинителем — таково было решение императора), состоящая сплошь из одних ругательств и оскорблений, дали возможность выступить с ответным словом и Павлу Николаевичу Ушакову.

Старик долго каялся, даже прослезился, признался, что во всём, увы, слепо доверял своему секретарю канцелярии.

Услышав последнюю фразу, Паскевич рявкнул:

— А что ж ты, поганец, во всём полагался на него? С какой это стати? Своей головы, что ли, на плечах нету?

Ушаков, не раздумывая, ответил:

— А я, господин председатель, пример брал со светлейшего князя Чернышёва. Александр Иванович самолично не раз мне говорил: «Доверяйся Политковскому всемерно, и будешь как сыр в масле кататься». Сие есть доподлинные Чернышёвские слова.

Тут Паскевич осёкся, сильно побледнел и со страхом оглядел всех присутствующих. Во взгляде его прямо читалась мысль: «А не донесут ли государю? Тот живо за такие речи шкуру спустит, и не с Ушакова, а с него, Паскевича, за то, что дозволил такое публично вслух произносить».

Однако все жить хотели и благоразумно делали вид, что ничего не услышали.

Иван же Фёдорович прошептал, а точнее прошевелил своими пересохшими губами:

— Ну, ты там полегче-то, на военного министра не вали особо. К тому же ведь Александр Иванович до сих пор член государственного совета. Так что думай, что говоришь.

А Ушаков вдруг глянул петухом и крикнул:

— А что теперь таить, ей-Богу?! Чернышёв ведь много лет служил ширмою для сборища воров, расплодившихся под его кровом изумительно и развивших свою наглость до уродливости.

Услышав это, Паскевич просто задрожал, затрясся, и стремительным рывком растопырил пальцы и зажал ими оба своих уха: мол, я ничего не слышал.

Видно было, что генерал-фельдмаршал находится в состоянии подлинного ужаса и почитает свою карьеру окончательно погибшей. Уж этих-то слов государь точно не простит — в лучшем случае, выгонит взашей.

Но опять же в зале никто не пошевельнулся — пуганые да умные. Более того, все скромно потупили взоры, особливо включая всех членов комиссии.

На Ушакова в тот момент никто даже и не глядел, как будто его и вовсе не было тут.

Всё это как-то успокоило Паскевича, и он даже ощутимо повеселел и вполне готов был опять обличать и бушевать по-прежнему, и даже ещё сильнее.

И генерал-фельдмаршал по-прежнему негодовал супротив Ушакова, называя его как минимум «поганцем», а комитет о раненых именуя не иначе, как «ваш говённый комитет».

Военно-судная комиссия единодушно приговорила Павла Николаевича Ушакова к лишению генерал-адъютантского звания, отнятию всех боевых орденов, исключению со службы и к заключению в каземат на шестимесячный срок.