#img_13.jpeg
#img_14.jpeg
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Д м и т р и й П а в л о в и ч К о ш е л е в — начальник отдела, 55 лет.
А л ь б е р т Ю р ь е в и ч В а л д а й ц е в — главный специалист, 42 года.
А л е к с е й Н и к о л а е в и ч А н т и п и н — начальник экспедиции, 37 лет.
В е р а В а с и л ь е в н а С а в и ч — руководитель группы, 37 лет.
Г а л и н а П е т р о в н а К р у г л о в а — инженер, 33 года.
Б о р и с Р ы т о в — инженер-изыскатель, 33 года.
М и х а и л М и х а й л о в и ч Л а р у ш к и н — работающий пенсионер, 65 лет.
Л ю д а — техник, 22 года.
С е р г е й А л е к с а н д р о в и ч С а в и ч — директор института, 37 лет.
Т а т ь я н а Я к о в л е в н а П р о к о п ч у к — начальник СМУ, 45 лет.
Р у д о л ь ф В а л е н т и н о в и ч К р у г л о в — муж Галины Петровны, под 40.
Действие происходит в проектно-изыскательском институте в одном из крупных русских городов.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Темно. Неопределенный гул голосов, в который резко и властно врубается гневный бас Кошелева.
К о ш е л е в. Прекратить гудение! До конца рабочего дня еще десять минут. Успеете, выговоритесь за субботу-воскресенье.
Сцена освещается. Комплексный отдел связи, вернее, та его часть, которая нужна по действию. Несколько столов, шкаф — обычная учрежденческая обстановка, но с признаками некоторой праздничности: вымпелы, грамоты. Большой фотостенд с броской шапкой «Голубой меридиан». В углу телефонный коммутатор, на стене стенд с образцами кабелей. На столе у Кошелева — телефон и селектор.
Следует учесть, что действие будет происходить не только в отделе, но и в коридоре перед отделом, для чего можно использовать авансцену. Приметы коридора — дерматиновая банкетка и сатуратор.
К о ш е л е в только что вошел в отдел. Обстановка уже не рабочая. А н т и п и н говорит по телефону. В а л д а й ц е в складывает портфель, Л ю д а и Л а р у ш к и н стоят возле фотостенда, что-то подправляют, дописывают.
Замминистра за стеной, тем более. (Сел за стол, оглядел свою команду.) Значит, товарищи, для закрепления: защита нашего проекта «Голубой меридиан» имеет быть в понедельник, в десять ноль-ноль. На расширенном техсовете. При участии все того же замминистра, между прочим. И членов коллегии.
Л а р у ш к и н. Дмитрий, а какое у тебя впечатление — как там настроены в верхах?
К о ш е л е в. Положительно вроде.
В а л д а й ц е в. Был слух, нам кинут первую категорию?
К о ш е л е в. Не исключено.
Л ю д а. И научно-исследовательский сектор откроется? И меня туда возьмут?
К о ш е л е в. Все может быть, Шурупчик.
А н т и п и н. В общем, исполнение желаний на высшем уровне.
В а л д а й ц е в. По хатам!
А н т и п и н. По коням!
Из динамика селектора послышался сухой треск, затем раздался голос Татьяны Яковлевны Прокопчук.
Г о л о с П р о к о п ч у к (напористый, решительный). Дмитрий Палыч, на месте ты?
К о ш е л е в. Что она там, по часам не понимает? (Нажал кнопку селектора.) Татьяна, а позже не могла? Без пяти минут уик-энд.
Г о л о с П р о к о п ч у к. Дмитрий, в Тимохине плохо.
К о ш е л е в. Чем там плохо? Пива не завезли?
Г о л о с П р о к о п ч у к. Взрыв там. Взрыв, расслышал?
К о ш е л е в. Погоди, погоди. Какой взрыв?
Г о л о с П р о к о п ч у к. Строители подорвались. Они там кабель тянули, по вашему проекту. И налетели на газопровод высокого давления. Ну и — соответственно.
К о ш е л е в. Жертвы есть?
Г о л о с П р о к о п ч у к. Не знаю. Звонили с трассы, слышно одно слово из трех, потом вообще связь пропала. Что-то они говорили о чертежах, вроде вы там напахали. Я сейчас подъеду, поговорим.
Все молчат.
Л а р у ш к и н. Если есть жертвы, дело подсудное.
Л ю д а (растеряна). Не понимаю, отчего взрыв? Пробили трубу, вырвался газ? Курили они там?
А н т и п и н. Не обязательно. Труба подземная, давление газа огромное, пятьдесят атмосфер. Теперь представь, что ее порвали, экскаватором тем же, железо о железо, искра… Все. Труба эта, здоровенная макаронина, метр двести в диаметре, ходит в траншее, как живая, только земля летит… А если еще ветер, такой огнище…
Звонок, возвещающий конец рабочего дня, но все остаются на месте.
Л а р у ш к и н. Конец рабочего дня.
В а л д а й ц е в. Начался уик-энд.
К о ш е л е в. Люда. Надо дать срочную в Тимохино. Пока наш телетайп не закрылся.
Л ю д а (взяла лист бумаги, ручку). Текст.
К о ш е л е в. «Немедленно сообщите подробности взрыва, что люди». Беги скорее.
Люда вышла.
Л а р у ш к и н (негромко). Дмитрий, народ бы надо отпустить. Сто с лишним человек отдел…
К о ш е л е в (старается говорить спокойно). Резон. (Громко.) Товарищи, кто причастен к тимохинскому объекту, останьтесь. Остальные — до свидания. Алексей Николаич и Альберт Юрьевич, вы, само собой, остаетесь.
Из скрытой от зрителей части отдела слышится шум задвигаемых стульев, голоса уходящих. Несколько человек — «причастные» — перешли в видимую часть отдела. Это В е р а В а с и л ь е в н а С а в и ч, Г а л и н а П е т р о в н а К р у г л о в а и Б о р и с Р ы т о в.
У Рытова в руках ружье в чехле, он поставил его в угол.
К о ш е л е в. Рассаживайтесь.
Пауза. Сейчас все участники происходящего видны подробно, как в стоп-кадре: Кошелев, с виду простодушно-мужиковатый, легко переходящий от бурных начальнических взрывов к спокойствию, даже к нарочитой замедленности; Ларушкин с его немного старомодной интеллигентностью, всегда оживленный, благорасположенный к миру; небритый Рытов в сапогах и свитере, он устроился в углу; Валдайцев — он хмуро ироничен, спокоен; крупный, тяжеловатый Антипин не спеша прохаживается по комнате, он тоже спокоен, но по-другому, как будто еще не раскачался; две женщины, Галина Петровна и Вера Васильевна, сидят рядом; за бойкой кримпленовой модностью Галины Петровны чувствуется усталость и постоянная готовность к отпору, она все время теребит ручки тяжелой продуктовой сумки; Вера Васильевна породиста, уверена в себе, держится независимо.
Кто основные исполнители? (Пауза.) Учтите, я про Тимохино не помню и помнить не могу, у меня таких Тимохиных миллион с походом. Давайте. (Оглядел присутствующих.)
В а л д а й ц е в. По-моему, что-то очень древнее.
Г а л и н а П е т р о в н а. Ну, я там была, например. На изысканиях. Мы с Михал Михалычем вместе ездили, помните, Михал Михалыч?
Л а р у ш к и н. Как же, как же. Объект с куриный носок, я думал, его уже построили давным-давно.
Г а л и н а П е т р о в н а. Наши чертежи потом еще сколько народу проверяло!.. И какая там может быть ошибка?
К о ш е л е в. Какая!.. Верочка, ты вот что, у тебя ножки длинные, беги скорее, может, в архиве еще кто-то есть. Возьми тимохинский проект.
В е р а В а с и л ь е в н а. Попытаюсь. (Быстро вышла.)
К о ш е л е в. Дипломатическая проблема: ставим сейчас Савича в известность или подождем?
Л а р у ш к и н. Ничего же не знаем. Вот посмотрим проект… А я сяду пока за коммутатор по старой памяти, попробую по служебкам дозвониться. (Садится за коммутатор, втыкает штекеры; негромко.) Валя, мне Тимохино. Очень нужно… Очень, понимаешь?.. Буду ждать…
Р ы т о в (встал, пошел к двери, с вызовом). Пойду-ка я к нашему уважаемому шефу товарищу С. А. Савичу. Потолкуем про Тимохино. У него же сейчас сплошь персоны. Они о Голубом меридиане, стройка века, тыры-пыры, а тут — такой подарочек. Представляете эффект?
К о ш е л е в. Опять набрался?
Р ы т о в. Тверезый. Сижу под березой. (Пауза.)
А н т и п и н. Борис. (Взял его за руку у локтя.)
Р ы т о в. Пусти. Пускай узнают. Что боитесь-то?
А н т и п и н. Сядь.
Р ы т о в. Пусти! (Резко рванулся.)
Антипин одним движением, но при этом как-то даже бережно, как это получается только у очень сильных людей, посадил его на стул.
А н т и п и н. Сядь! Бугай.
Л а р у ш к и н (оторвался от коммутатора). Боря, ты не трепыхайся особенно, ну понизили, ну и что? В твои годы еще успеешь, наживешь чины…
А н т и п и н (он все еще придерживает Рытова за плечи). Дыши глубже, Боря, пройдет…
К о ш е л е в. А почему в таком виде явился?
Р ы т о в. Я же с трассы прямо. Что, не знаете?
К о ш е л е в. Кстати, ружье сдавать надо. Положено.
Р ы т о в. Хозчасть закрыта.
Входит В е р а В а с и л ь е в н а, кладет томик проекта на стол Кошелева. Все склонились над проектом.
К о ш е л е в (листает томик). Ну, вот вам Тимохино. Мелколесье… Пашня. На чертеже газопровода вообще нет никакого. Не показано.
Г а л и н а П е т р о в н а. Я пропустить не могла.
В е р а В а с и л ь е в н а. Посмотрите на дату выпуска. Пять лет прошло. Тогда газопровода не было, теперь появился. Но мы же не могли предвидеть.
В а л д а й ц е в. За это время не только газопровод — атомную электростанцию могли воздвигнуть. Надо было строить вовремя. Галина невиноватая, и мы все ни при чем. (Отошел, взял портфель.)
К о ш е л е в (с силой захлопнул томик). Филькина грамота, бумага под селедку. Сколько раз говорилось — с Управлением газопроводов согласовывать.
Г а л и н а П е т р о в н а (упавшим голосом). А там что — не согласовано?
А н т и п и н (взял проект, листает; все смотрят на него). Это худо. Они в Управлении знают, что у них в наметках. Иногда и на пять лет вперед. Предупредили бы, что будет газопровод.
К о ш е л е в (взял у Антипина проект). Восемь подписей в штампе. Будем разбираться.
Все отошли от стола Кошелева, расселись кто где. Вошла Л ю д а, молча села в углу.
Р ы т о в. Давайте зачитывайте список обвиняемых. Я есть?
К о ш е л е в. Есть, не беспокойся.
Р ы т о в. А вы есть?
К о ш е л е в (сдержался). Пойдем снизу вверх. (Читает.) Проектировала Круглова. Проверил Ларушкин. Топограф Рытов.
Л а р у ш к и н (тихо, мягко). Дмитрий, не надо.
Кошелев смотрит на него подчеркнуто недоумевающе.
Мы ведь здесь люди не случайные. По десять лет друг друга знаем, а то и больше. Не будем устраивать следствие.
В а л д а й ц е в. Вот именно.
К о ш е л е в. Нет, вы, видно, еще не осознали, что произошло. (Медленно, вдалбливающе.) Вот здесь, в этом вот помещении, кто-то допустил производственный брак. Семеро проверяли — не заметили. А сегодня, может, погибли люди. У нас не то на совести, что не подписали, не учли, а чья-то жизнь… (Продолжает читать.) Руководитель группы — Савич, она. Начальник экспедиции — Антипин. Главспец — Валдайцев. Хотя твоей подписи нет, за тебя Антипин подмахнул. За себя и за тебя, добрая душа. (Обращаясь к Валдайцеву.) В командировке, что ли, был? Или в отпуске?
В а л д а й ц е в (усмехнулся). Вот уж чего не помню! (Достал трубочку, прочищает.) Может, на овощебазе, обеспечивал вас капустой. (Раскуривает.)
К о ш е л е в (продолжает). Начальник отдела — соответственно Кошелев. Главный инженер проекта — Савич, он. Вся капелла.
Тягостная пауза.
В е р а В а с и л ь е в н а. Дмитрий Павлович, я, как мы все, мало разбираюсь в уголовном кодексе. Но убеждена: в принципе, работающий человек имеет право на ошибку.
К о ш е л е в. Верочка, только не брякни это где-нибудь в другом месте. Ты — человек принципиальный, но прокуроры, они тоже принципиальные. И законы принципиальные. Права на ошибку не предусматривают.
В е р а В а с и л ь е в н а. Мы работаем. Честно работаем. Потому я так и говорю. И буду говорить. Всем, включая прокурора.
К о ш е л е в. Ты ему — эти слова красивые, а он тебе — конкретно: почему все-таки не согласовали с Управлением газопроводов? Что ты ответишь? Не торопись, подумай.
В е р а В а с и л ь е в н а. Что отвечу? Что я — подставное лицо. В чертежах нужна подпись руководителя камеральной группы. Руководитель камералки ушел на пенсию. А подпись — нужна. Задействовали мою. Хотя я — руководитель группы импортного оборудования, коего в Тимохине нет. Вы же знаете, я в подставных два года прокантовалась.
Г а л и н а П е т р о в н а. Начинается. Ну ясно, у всех будут оправдания.
В е р а В а с и л ь е в н а. Конечно, посмотреть могла. А вы, Дмитрий Павлович? Вас тоже спросят.
К о ш е л е в. А я отвечу, что чертежи — не смотрю. Вот так. Не смотрю. Начальник чертежей не смотрит. На это никакой жизни не хватит, не то что восьми часов. Мне бы план сделать. Работку добыть перспективную. Дисциплинку поставить. И супруг твой, Савич, то же самое ответит. У главного инженера проекта тоже забот выше головы. Тем более он тогда был уже на подходе к директорскому креслу.
Р ы т о в. Известно, начальника подпись — для красоты. Цветок на обоях.
К о ш е л е в (подчеркнуто не оглянулся на реплику). Михалыч, ты проверял.
Л а р у ш к и н. Неужели я подписал такое?
Кошелев подтверждающе похлопал ладонью по чертежу. Ларушкин подошел, посмотрел.
Действительно…
К о ш е л е в. Ты уже на пенсии был?..
Л а р у ш к и н. А как же, был на пенсии, и числился землекопом, и работал инженером — все, как сейчас. Как пропустил — понятия не имею. Может, забегался с какими-нибудь нагрузками общественными, фильм как раз начинал про Голубой… Только не думайте, не в порядке оправдания. Но вообще присоединяюсь к Верочке. Не будем умирать раньше смерти. Dum spiro, spero. Пока дышу, надеюсь. (Вернулся к коммутатору, включил штекеры.) Валюнчик, мы ждем, как там Тимохино?..
В а л д а й ц е в. А что, собственно, мы можем — на расстоянии энного количества километров от места события? По-моему, оптимальный вариант: кто-то остается ждать Прокопчук, остальные — по хатам. Женщин, во всяком случае, надо отпустить. Пока гастрономы не закрылись.
Г а л и н а П е т р о в н а. Вам хорошо острить, Альберт Юрьевич, вашей подписи нет.
А н т и п и н (как-то не по ситуации спокойно). Есть подпись, нет… Здесь восемь, в других чертежах — по двенадцати. Места не хватает — на полях расчеркиваемся. Чем больше народу, тем спокойнее. Один бы расписывался — хоть боялся бы…
К о ш е л е в. А сам-то почему расписался? Да еще за двоих.
А н т и п и н. Все потому же. Вижу, шесть предыдущих есть — и… (Жест рукой в воздухе.)
К о ш е л е в. Нет виноватых — так?
А н т и п и н (разозлился). Не так. Но по вашей бухгалтерии как получается? Одна вина, восемь подписей. На каждого вины — одна восьмая, на меня — две восьмых, четверть, стало быть. Ну и куда эта арифметика нас выведет?
В а л д а й ц е в. Арифметика довольно разумная.
К о ш е л е в (резко оборвал). Прекратите!.. Отвечают те, кто непосредственно вел проект. Исполнители. Так было и будет.
Р ы т о в. Солдатики унд сержантики.
К о ш е л е в. Галина, вот ты: и вела изыскания, и проектировала, и подписывала первая.
Г а л и н а П е т р о в н а (ожесточенно). Дмитрий Павлович, я сто двадцать получаю, меньше, чем наша дворничиха. Мне что скажут — то я и нарисовала. А насчет газопроводов я интересовалась, но мне сказали: обойдется, тем более ехать тысячу километров, а тут сроки — давай, давай…
К о ш е л е в. Кто сказал? Конкретно.
Г а л и н а П е т р о в н а. Не помню. Всего не упомнишь. Пять лет прошло. Савич вроде… или даже вы… Не помню. Одно помню — что Эдика надо забрать из садика до семи. А то так обскандалят… (Схватила сумку, пошла к двери.) Вам кого сейчас нужно? Стрелочника. Нашли стрелочника, счастливы? Ну и все, и до свиданья. (Выскочила.)
К о ш е л е в. Вера, возверни-ка ее обратно.
В е р а В а с и л ь е в н а. Ох, не люблю бабского раздрызга! (Вышла.)
Л ю д а. Телеграмму в Тимохино я дала. Если вас еще интересует Тимохино.
К о ш е л е в. А что, по-твоему, нас интересует?
Л ю д а. По-моему, одно. Как бы скинуть ответственность. И остаться чистенькими.
К о ш е л е в (сдержался). Иди домой, Шурупчик. Ты — техник, зарплата у тебя маленькая, тебе максимум что предстоит — нам черные сухари носить. Иди домой.
Л ю д а. Домой не пойду, а, если мешаю, могу выйти в коридор. (Вышла.)
К о ш е л е в (увещевающим и одновременно почти извиняющимся тоном). Вы-то, мужики, надеюсь, понимаете, чего я хочу. Пятница, седьмой час, все свои — вот давайте и разберемся по-спокойному. Поднимем все факты. Чтобы быть во всеоружии, когда будем отвечать перед дядей с погонами…
А н т и п и н. Хитры.
К о ш е л е в. Хитрый Митрий, знаю.
А н т и п и н. Вы с чего начали — что начальники вне игры.
К о ш е л е в. А ты считаешь, мы с Савичем в игре?
А н т и п и н. Мы ведь еще не весь материал подняли. Еще есть один документ. У вас в этом ящике. (Показал.)
В а л д а й ц е в. Память у дяди Антипа. Позавидуешь.
А н т и п и н. Вот он. (Взял.) Этим протоколом мы разрешили применять тимохинские чертежи. Устаревшие чертежи пятилетней давности. (Положил на стол.)
В а л д а й ц е в (посмотрел протокол). Бумага сурьезная. Тут уж не скажешь — я директор, я начальник, у меня дела поважнее. Такая бяка.
К о ш е л е в. А я бяки не вижу. Протокол составили пять организаций: мы, строители, эксплуатация, заказчики, НИИ…
Р ы т о в. Надо было еще райпищеторг прихватить.
На его реплику по-прежнему демонстративно не реагируют.
К о ш е л е в. И делалось это не по нашей инициативе, а по просьбе строителей. Вот строители и виноваты.
А н т и п и н. Какая просьба строителей? А мы что — дошкольники? Первая наша вина — не согласовали с Управлением газопроводов, вторая — этот протокол.
К о ш е л е в. Рехнулся?
А н т и п и н. Я хочу, чтобы мы говорили не о строителях, а о себе. У строителей тоже есть оправдание, не сомневайтесь. Вот сейчас Татьяна придет — услышите.
К о ш е л е в. Ты, главное, не вмешивайся, тогда будет все в порядке. У меня есть что сказать Татьяне, ясно? Она баба справедливая, поймет.
В а л д а й ц е в (еще раз посмотрел протокол). И откуда взялся этот чертов газопровод? А как было обосновано лихо. Почему не строить по устаревшим чертежам — далекий север, глушь. Богом забытые места.
Р ы т о в. А бог взял и вспомнил. Он такой.
Слышно, как где-то наверху духовой оркестр заиграл медленный марш.
К о ш е л е в (ткнул пальцем в направлении потолка). Нас, что ли, отпевают?
В а л д а й ц е в. Ну уж, зачем так сразу? Толя Рабинович готовится к празднику. Со своими самодеятельными лабухами.
К о ш е л е в. Ау меня, знаете, такая четкая образовалась связь, по Павлову: духовой оркестр — похороны. С детства. До войны всегда с оркестром духовым хоронили. Шли по улице медленно так, торжественно. А в хвосте мы, мальчишки. Особенно геликон интересный: здоровая труба, вся кольцами, а в них — музыкантик маленький: бу-у, бу-у…
Марш звучит громче и вдруг обрывается. В отдел возвращаются В е р а В а с и л ь е в н а и Г а л и н а П е т р о в н а. Галина Петровна плачет.
В е р а В а с и л ь е в н а. Галя, перестань, нельзя так. Сглотни и перестань.
Г а л и н а П е т р о в н а. А ты прикажи — я перестану. Ты же руководитель группы. (Глубоко вздохнула.) У меня ресницы не текут?
В е р а В а с и л ь е в н а. Не текут. И давай по делу.
Вера Васильевна понижает голос, но Галина Петровна говорит нарочно громко, как говорят, когда хотят, чтобы все слышали. И все слышат. Но не знают, как вмешаться, да и неловко вмешиваться. А потому молчат и делают вид, что не слышат.
Г а л и н а П е т р о в н а. А по делу — так я вспомнила. Все вспомнила. Как меня тогда выталкивали. Я вообще имела полное право не ехать. У меня Ленка больная, Эдику два годика. А тут как раз начался Меридиан, все светила, все ведущие заняты, никому неохота связываться с каким-то Тимохином, кто поедет — Круглова. Дали ценную помощь — пенсионера-песочника — и погнали.
Л а р у ш к и н (не выдержал). Галочка, это ты зря. Я еще не песочник.
Г а л и н а П е т р о в н а. Ну, не знаю, вы только об одном мечтали, как бы скорей развязаться и удрать на трассу Голубенького. (Снова повернулась к Вере Васильевне, говорит словно бы только для нее, а на самом деле для всех.) У нас же все так. Попробуй подойди к кому-нибудь с вопросом. Валдайцев диссертацию пишет по тому же Голубому. Антипин вечно в командировке, опять же на этой трассе. Хитрый Митрий — ну, у того вообще голубая мания. Всем славы хочется.
В е р а В а с и л ь е в н а. Галя. Ты что-то хотела сказать. Что-то важное. Вот и скажи сейчас.
Г а л и н а П е т р о в н а. Что мне — больше всех надо? Главное, что обидно: суббота и воскресенье — все, пропали, сколько сделать надо было и хоть отдохнуть немножко — все, теперь прямо руки опускаются. Все равно, доказывай не доказывай, раз я исполнитель, я и есть самая виноватая.
В е р а В а с и л ь е в н а. Все мы виноваты.
Г а л и н а П е т р о в н а (резко, зло). Все! Ты — жена директора, уж как-нибудь он тебя отстоит! А меня кто будет отстаивать, кому я нужна? (Выбежала.)
К о ш е л е в. Что она хотела сказать важное, Вера?
В е р а В а с и л ь е в н а. Откуда я знаю.
Перед входом в отдел показалась Т а т ь я н а Я к о в л е в н а П р о к о п ч у к, крепко сбитая средних лет женщина с энергичными, подчеркнуто грубоватыми повадками. За нею бежит Л ю д а.
П р о к о п ч у к (на ходу). Нет у меня никаких Гариков. Ни англичан, ни американцев нет. (Прошла в отдел. Люда за ней.) Здравствуйте, братцы.
Ее встречают со старательной непринужденностью, улыбками. Ларушкин целует ей руку.
Л ю д а. Гарик, молодой специалист…
П р о к о п ч у к. Слушайте, да у вас проходу нет от ревущих баб.
К о ш е л е в. Татьяна Яковлевна, а женская солидарность?
П р о к о п ч у к. Я — строитель. Ну что, девочка, что?
Л ю д а. Гарик, Островский…
П р о к о п ч у к. Игорь! А, ну Островский Игорь есть. Загорает твой Островский. В командировке.
Л ю д а. Загорает! Он же в Тимохине!
П р о к о п ч у к. Тихо, девочка. Сократись. Вот за кого я спокойна, так это за твоего Игоря. Он же не работяга на тракторе. Сидел где-нибудь в прорабской у печки, разбирался с нарядами. Иди умойся.
Л ю д а (сощурилась, вся натянулась). Если с Гариком что-то… Вам же тогда никакие снотворные не помогут. Никакие. (Вышла.)
Л а р у ш к и н. Таня, а ты уверена, что с ним… все нормально?
П р о к о п ч у к. Что значит — уверена? Думаю, нормально. (Постучала по столу.)
Пауза.
В а л д а й ц е в. То-то ее домой было не выгнать. Да, туго узел завязался, аж Людмилу прихватил.
П р о к о п ч у к (тряхнула головой, как будто прогоняя наваждение). Хватит. Думать, да гадать, да слезы лить. Кому от этого легче? (Подошла к столу.) Давайте разбираться. Это тимохинский проект? Прохлопали. Так я и думала. (Села, пренебрежительным жестом отодвинула том проекта.) Вот скажите для начала. За каким чертом производить макулатуру? Дефицит же бумаги в стране.
К о ш е л е в (спокойно, нарочито замедленно). Татьяна Яковлевна. Ты не шуми. Мы ведь тоже можем пошуметь — есть о чем.
П р о к о п ч у к. Давай шуми. Только впрямую. Без этих твоих фирменных… (Изобразила рукой нечто извивающееся.)
К о ш е л е в (взял протокол). Помнишь этот протокол? Насчет того чтобы строить по чертежам пятилетней давности?
П р о к о п ч у к (сдерживаясь, напряженно). Ну?
К о ш е л е в. Так вот с нас, с института, этот протокол всякую ответственность снимает.
Прокопчук повторила свой жест.
И не думаю. Простая логика. Раз уж ты согласилась работать по устарелым чертежам, будь добра, уточни их на месте. На месте. Что? Никогда не слышала такого термина?
В а л д а й ц е в (ткнул пальцем в протокол). Ваш вроде автограф? Насколько я знаю, одна у нас такая — Прокопчук Татьяна Яковлевна, знатный строитель, женщина — начальник СМУ.
Л а р у ш к и н (поддержал атаку с фланга). Устарелый чертеж — как прошлогодняя газета. Ты ж не будешь смотреть по ней прогноз погоды, например.
П р о к о п ч у к. Все отстрелялись? (Пауза.) Я кто? Строитель. Человек подневольный. Скажут копать — копаю, скажут паять — паяю. У нас, известно, чернуха. А вы — институт, фирма. Мозговой трест. Ваше дело — мыслить, наше — горбатиться.
В е р а В а с и л ь е в н а. Татьяна Яковлевна! Протокол протоколом, но уточнить-то коммуникации вы должны были? Мало ли какая подземка могла появиться за пять лет.
К о ш е л е в. Что теперь-то задумалась?
А н т и п и н (внешне он все так же спокоен). Я им передал список новых коммуникаций. В смысле — тех, которые появились после выпуска нашего проекта. Потому они и не уточнили, наверное.
П р о к о п ч у к. Молодец, Алеша. Я знала, что ты сам скажешь.
К о ш е л е в (вскинулся). Каких коммуникаций? Что значит — передал?
А н т и п и н. То и значит. Отпечатал на машинке, заделал свою подпись и передал.
К о ш е л е в (подчеркивая местоимение). Кто в а с уполномочил?
А н т и п и н (его задело это «вас», резко). Никто.
К о ш е л е в. Они трассу приняли? Приняли. И все. Точка. Больше никаких бумаг.
Л а р у ш к и н. Алексей Николаич, объяснись.
А н т и п и н. Бог ты мой, чего тут объяснять? Все элементарно. Год назад ездил туда сдавать трассу. Ехали на «газике». Смотрели направо-налево. Глаз все-таки наметан, изыскательский. Видишь, земля свежеразрытая, вмятины от гусениц — стало быть, что-то проложили, а тут столбик, надпись на нем, скажем, канализация. Читать-то умеешь. Ну вот, записал, что видел, и отдал Татьяне.
К о ш е л е в. Почему тогда газопровод не отметил?
А н т и п и н. Не увидел.
К о ш е л е в. Это говорит начальник экспедиции. (Сел.)
А н т и п и н. Была б у меня в кармане пара дней, я бы все разведал. Но у меня было времени ровно столько, чтобы проехать сто километров на «газике».
В а л д а й ц е в. Мудрец. Упростил задачу. Теперь к тебе все претензии. Ты хоть понял, что сотворил? Подвел черту. А есть такое святое правило: всегда отвечает самый последний.
В е р а В а с и л ь е в н а. Ошибаетесь, Альберт Юрьевич.
В а л д а й ц е в. В каком смысле?
В е р а В а с и л ь е в н а. Как правило, отвечает не самый последний, а самый порядочный.
Пауза. Все невольно посмотрели на Веру Васильевну.
П р о к о п ч у к. Вот теперь и понимайте, какое у нас положение. Мы Антипина знаем, мужик добротный. Если он выдал новые коммуникации, с какой стати делать то же самое по второму заходу?
К о ш е л е в. Вот ты зачем, значит, приехала. Чтобы все это изложить?
П р о к о п ч у к. Плохо обо мне думаешь, Дмитрий. (Вытащила сложенную бумажку.) Вот она, антипинская цидулька. Объективно она, конечно, против автора. А субъективно… Мы же понимаем — помочь хотел человек. Мы, строители, помощь ценим.
В е р а В а с и л ь е в н а. А цените, так возьмите и разорвите.
П р о к о п ч у к. Верочка, вы вроде деловая женщина, а говорите что-то птичье. Мы вот как сорганизуем. Я этот документик у вас оставлю. Делайте с ним что хотите. Только при одном условии.
К о ш е л е в. Каком?
П р о к о п ч у к (берет протокол). Вот имеем протокол. Кто тут? (Смотрит, считает, загибая пальцы.) Пять авторитетных организаций. Пять! И все проголосовали единодушно: строить по устарелым. Вот и будем исходить из этого. И никаких таких разговоров, что, мол, Прокопчук должна была проверить-перепроверить. Все одинаково виноваты. Одинаково — ясно?
К о ш е л е в. Ну, нас понять можно. Мы исходили из государственных интересов. Деньги берегли. Чтобы не делать изыскания по-новой. Пусть лучше на детсады пойдут. А вот как строители согласились?
П р о к о п ч у к (опять сделала тот же волнообразный жест). Ну, Митя, ты историю забыл. Видно, придется напомнить. Что же вы думаете, мы себе злодеи? Конечно, нам и самим милее было бы строить по свеженьким. Только нам кабеля пять лет не давали, то французский посулят, то, понимаешь, австрийский, да вы же в курсе. Дали, наконец, в этом году, говорят — чтоб было готово ко вчерашнему дню. Вот мы и подписали. У заказчиков тоже сроки, у эксплуатации — план. Ну, ниишники — те что угодно подпишут, для них этот протокол — благое дело, графа «помощь производству». Так как в итоге — договорились?
А н т и п и н. Я не согласен. Список я писал, газопровода не заметил, о чем договариваться?
К о ш е л е в. Вообще не тем мы заняты. Играем в какую-то игру. Толком еще не знаем, что там произошло, а уже разводим дипломатию, парафируем договоры.
А н т и п и н. На мне много: и чертеж, и протокол, и коммуникации. Так что не стоит меня спасать.
П р о к о п ч у к (неожиданно очень покладисто). Добро. Не стоит — так не стоит. Только не думайте, что у меня одна дипломатия в голове. У меня в голове другое. Вы же их не знаете никого, тимохинских ребят, для вас это так — абстрактные человеко-единицы. А я все физиономии помню, все фотографии — тут. (Постучала себя по лбу.) Я же, когда к вам наладилась, как рассуждала: кому польза, если нам с дядей Антипом будет хуже? Ладно. Сделаем по-птичьи. (Разорвала бумагу Антипина, бросила в корзину, пошла к двери.) Все! Не было. Я сейчас к себе, у нас там тоже пять человек дежурят. Кто первый получит информацию, звонит.
Прокопчук вышла. Рытов, который все время стоял у двери, выскочил за ней.
Р ы т о в. Татьяна Яковлевна, скажи, есть жертвы? Только честно. Мне это вот так… Есть?
П р о к о п ч у к. Я ведь объяснила. Прервалась связь… Что с тобой, Борис?
Р ы т о в. Только бы обошлось без жертв… Я молчу всю дорогу. Но я такое знаю…
П р о к о п ч у к. Не думаю, что там слишком благополучно. Мои ребята без причины не подняли бы звона… (Пошла, Рытов за ней.)
В отделе.
Л а р у ш к и н. Не знаю, как всем, а мне не по себе. Обидели Татьяну. Она ведь не только за себя, она нам тоже хотела помочь.
К о ш е л е в. Считай — помогла.
А н т и п и н. Да что вы думаете — порвала Татьяна эту бумагу, так ее не было? Была. И я первый скажу, что была.
Встал, вышел. Вера Васильевна тоже встала, вышла следом. Секунду постояла молча. Потом непроизвольно потянулись друг к другу, обнялись.
В е р а В а с и л ь е в н а. Ты сегодня дома один?
А н т и п и н. Конечно, один.
В е р а В а с и л ь е в н а. Я приду к тебе. Не смотри так. Что сказать — моя забота.
А н т и п и н. Награда?
В е р а В а с и л ь е в н а. Запоздалая?
А н т и п и н. Нет.
В е р а В а с и л ь е в н а. Алексей, ты все делаешь не то. Защищаться надо, отбиваться.
А н т и п и н. А-а!.. Все, что там говорится, это расследование кошелевское — муть все это.
В е р а В а с и л ь е в н а. Нет, не муть. Это все невероятно важно. Все привыкнут, что ты — главный злодей, так дальше и пойдет. На всех уровнях. И общеинститутском, и юридическом, и каком угодно.
А н т и п и н. Не взбивай пену, Горохова. (Провел рукой по ее волосам.) Все идет почти нормально. (Усмехнулся.) С поправкой на не совсем обычную ситуацию.
В е р а В а с и л ь е в н а. Думаешь, все так спаяны, изыскательские узы, ходили вместе по трассе, ели из одного котелка, рисковали жизнью. Там проще. Риск мгновенный, физический. И никаких психологических оттенков. А здесь…
А н т и п и н. Я ведь специально грудь не подставляю. Хотя положение правда что дурацкое. Поскольку я главный злодей, должен помалкивать. И не могу сказать все, что действительно думаю.
В е р а В а с и л ь е в н а. Вот уж что никого не интересует!… Уж лучше молчи. (Пауза.) Говорить я буду.
А н т и п и н. Что ты будешь говорить?
В е р а В а с и л ь е в н а. Я ездила с тобой в Тимохино и делать из этого тайну не собираюсь.
А н т и п и н. Вера, есть очень простые вещи, которые очень трудно объяснить. Например, очень трудно объяснить, почему ты поехала в Тимохино. И поехала в одном «газике» со мной.
Появился Р ы т о в. С вызовом посмотрел на Веру Васильевну и Антипина, подошел к сатуратору.
В е р а В а с и л ь е в н а (громко). Странно, у меня такое ощущение, что вся история с Тимохином только начинается. А пойдем дальше — и столько посыплется…
А н т и п и н. Завязли в болоте третьего типа?
В е р а В а с и л ь е в н а. Твердого дна не обнаружено.
А н т и п и н. Для транспорта непроходимо.
Р ы т о в (налил в стакан воды, чокнулся с сатуратором). За здоровье дураков!
В е р а В а с и л ь е в н а. Пойду за Савичем. Надо все-таки, чтобы он знал. (Ушла.)
Рытов медленно идет к Антипину, кажется, он вот-вот его ударит.
Р ы т о в. Рапорт на меня ты шлепнул?
А н т и п и н. Я.
Р ы т о в. Сволочь. Изыскатель на изыскателя. Вся жизнь — под откос. Ничего, тебе еще отольется, они на тебе напляшутся. Мог бы я тебя спасти, да не хочу.
А н т и п и н. Как же ты мог бы спасти меня, Боря?
Р ы т о в. Несущественно.
Антипин обошел Рытова, тоже налил воды из сатуратора, пьет. Рытов опять подошел к Антипину.
Пил я, правильно. Но я вкалывал. Как зверь. Скажи — нет?
А н т и п и н. Вкалывал, вкалывал.
Р ы т о в. Сорвал на мне злость. А еще слава, что самый спокойный начальник экспедиции.
А н т и п и н. Хватит, Борис.
Р ы т о в. Срываешься, Антипин. Только знаешь, на ком можно. Послушал ваши разговоры — мутит. Все фикция, все! Все ваши меридианы, фотостенды, кинофильмы. А правда одна — Тимохино.
А н т и п и н. Подожди, Борис, дойдет еще до общих проблем. Только сам тогда не молчи. А то я знаю, насколько твоего завода хватает.
Пошел по коридору. Рытов преградил ему дорогу.
Все, Борис. Дай пройти. (Ушел.)
Р ы т о в (вслед ему). Срываешься, Антипин. Срываешься. (Плюхнулся на банкетку.) И скучно, и грустно, и некому морду набить…
В отделе.
Л а р у ш к и н (включил электрический чайник, нарезал хлеб). Не брюхом страдать, как сказал Гомер.
К о ш е л е в. Нам-то что. Надо бы подумать, как вытащить Антипина. Свой мужик, треть жизни бок о бок… Бросила ему Татьяна круг, так он и тут…
В а л д а й ц е в (заваривает чай). Погодите, Михал Михалыч, заварочку соорудим, чтобы цивилизованно…
К о ш е л е в (вспылил). Альберт! Нельзя так. Уж больно ты ни к чему не причастный. Сосешь свою носогрейку. Ну, нет твоей подписи — так что? Ты — главспец.
В а л д а й ц е в (невозмутимо). Дмитрий Павлович, давайте немного спрямим. Мы с вами — руководство отдела. И отвечаем за работу отдела в целом. Вот если бы искали, кого повесить за работу отдела в целом, повесили бы нас с вами. Есть такое понятие — личная ответственность. Пока еще вроде не отменяли.
Л а р у ш к и н. Антипин — мой ученик. Все вы — мои ученики, я тут сорок лет. Я его как-нибудь знаю, человек с достоинствами. Хотя последнее время какой-то стал… не по делу агрессивный.
Вошел Р ы т о в, оглядел всех, сел в свой угол.
К о ш е л е в. Не пойму, Михалыч. Раньше ты Антипина возносил… Чем он тебя?
Р ы т о в (захохотал). Чем! На днях пришел Михал Михалыч, стал свой фильм крутить, вдруг Антипин как рявкнет: дайте хоть пять минут спокойно поработать!
Л а р у ш к и н. Глупости, Борис. Я объективно.
В а л д а й ц е в. У него вообще такой стиль — смотрите, я какой, один работаю во всем Советском Союзе. Вот теперь пускай сам и выпутывается.
Вошел А н т и п и н. Неловкая пауза.
К о ш е л е в. А Вера где?
А н т и п и н. Пошла за Савичем.
К о ш е л е в (недовольно покрутил головой). Все делается задом наперед. Пока мы варились в собственном соку — это одно. А Савич — директор. И на последних техсоветах ты с ним конфликтовал. По-крупному. Нам кучно надо держаться, Алексей. А тебя в сторону кидает.
Л а р у ш к и н. Савич, конечно, из нашего клана. Мой ученик. Но, знаете, пост обязывает.
К о ш е л е в. Главная прелесть — список твой, подарочек строителям. Как его Савичу объяснишь?
А н т и п и н. А никак.
К о ш е л е в. Ты что — гордишься им?
А н т и п и н. Какое горжусь. Просто если бы не этот список, считал бы себя последним подонком.
Л а р у ш к и н. Все. (Подвинул к себе стакан, отхлебнул.) Я старый человек, у меня диабет, мне надо поесть. Хочешь сам себя утопить — топи. Виноват ты, Антипин. По всем параметрам виноват. И хватит уговоров.
В а л д а й ц е в (взял стакан, тоже отхлебнул). Круглова — средний инженер, ее вина — недоработка. Антипин — специалист высокого класса. Его вина — превысил полномочия.
А н т и п и н. Дмитрий Павлович, вы тоже считаете, что я специалист высокого класса?
К о ш е л е в (взял стакан чая, поставил перед собой, но не пьет). Безусловно.
А н т и п и н. И тоже считаете, что я превысил полномочия?
К о ш е л е в. Не без того. Но если что, ты не беспокойся, характеристику мы тебе выдадим самую сверхположительную.
А н т и п и н. Вы умница, Дмитрий Палыч.
К о ш е л е в (посмотрел на Антипина с какой-то иронической задушевностью). Хочешь сказать — подлец?
Зазвонил коммутатор.
Л а р у ш к и н (бросается к нему, надевает наушники, втыкает штекеры). Давай, давай, Валенька. (Обернулся к остальным, быстрым шепотом.) Дают Тимохино. Вагончики строителей. (Пауза.) Техничка подошла. (Что-то тихо говорит в микрофон, слушает.) Ничего не знает. Говорит, ребята приехали в фургончике и сразу уехали. Пошла спросить, там у них Витька какой-то больной лежит.
В а л д а й ц е в. Ну, если бы что-то серьезное, она бы знала. Сарафанное радио.
Л а р у ш к и н. Сейчас, вернулась. (Слушает, потом снял наушники, отложил.) Говорит, и Витька с ними уехал. И двери, говорит, настежь.
Р ы т о в. Рано обрадовались.
Входят В е р а В а с и л ь е в н а и С а в и ч.
С а в и ч (спокойно, негромко). Вы меня извините, я буду говорить тихо — у меня какая-то дискомфортность в глотке. (Показывает на горло, обмотанное шарфом. Внимательно всех оглядел; интонация скорее вопросительная.) Я вижу, здесь уже период полураспада? Стихия неуправляемых эмоций? Ищете преступников? Кто главные — Круглова и Антипин?
К о ш е л е в. Слишком сильно сказано, Сергей Александрович. Как начальник отдела я должен был выяснить, кто есть кто.
С а в и ч (интонация стала жестокой, категоричной). А я как директор считаю — торопитесь. Тимохино — последний объект, который я вел на ролях главного инженера проекта. Я отвечаю за него наравне со всеми. Но пока не вижу оснований облачаться в траур. Предлагаю такой вариант поведения. Дожидаемся информации с трассы. Если что серьезное, вылетят Валдайцев и Антипин.
В а л д а й ц е в. Я в понедельник докладчик по Голубенькому.
А н т и п и н. В принципе я тоже.
С а в и ч. А кто свободен?
Р ы т о в. Круглова Галочка. Как пять лет назад. История повторяется.
К о ш е л е в. Да я сам полечу, тут уж не до Голубенького.
С а в и ч (резко). Людей найдем. Давайте не делать двух вещей. Расширять и обобщать. Мухи — в одну сторону, котлеты — в другую. От Голубенького нас никто не освобождал. То, что произошло в Тимохине, не имеет никакого отношения к работе института в целом и к техсовету в понедельник. Кстати, наши гости оценивают Голубой меридиан положительно. Обещают поддержать выдвижение группы участников на Госпремию.
Рытов присвистнул.
В е р а В а с и л ь е в н а. У тебя совсем сел голос. Подогреть молока? У меня есть в холодильнике.
С а в и ч (отрицательно покачал головой). И еще одно, самое главное. То учреждение — назовем его «икс», — которое проектировало газопровод, также ведь должно было согласовать с нами. Думали вы об этом?
К о ш е л е в (хлопнул по столу). Факт! Алексей, Альберт, как же мы с вами не дотумкали! Полвины — с горба.
А н т и п и н. Действительно, этот икс в уравнение входит.
Л а р у ш к и н (расцвел). Ясно, как день. Лишь бы люди были целы, а грех-то наш — простительный.
В а л д а й ц е в (подошел к шкафу, отворил дверцу, покачивает ее, сосредоточенно что-то припоминая, медленно). По-моему, этот икс с нами согласовал… (Вдруг стал лихорадочно рыться в шкафу). Люда!.. Вечно где-то болтается…
Р ы т о в (с усмешкой). Рабочий день давно кончился, товарищ главспец. (Выглянул в коридор, окликнул: «Шурупчик!»)
Появилась Л ю д а. Молча посмотрела на Валдайцева с отчужденно холодным выражением: «Что еще от меня надо?»
В а л д а й ц е в. Была такая папка — «Переписка с другими организациями»?
Люда по-прежнему молча подошла к шкафу, порылась, протягивает Валдайцеву папку. Валдайцев открыл папку, поискал, читает про себя. Пауза.
Л а р у ш к и н. Нашелся икс?
В а л д а й ц е в. Институт проектирования газопроводов.
С а в и ч. Значит, мы выдали им согласование?
В а л д а й ц е в (замороженно-спокойно). Значит.
Л а р у ш к и н. Альберт, да читай ты, бога ради!..
В а л д а й ц е в (читает). «В районе строительства газопровода наши линии связи в настоящий момент не проектируются. Дополнительно этот вопрос уточнить на месте».
С а в и ч. Все?
В а л д а й ц е в. Все.
К о ш е л е в. «Не проектируются». С ума сойти.
Р ы т о в. Сильно!
С а в и ч. Кто конкретно выдал согласование?
В а л д а й ц е в. Подпись моя.
С а в и ч. Ты понимаешь, что ты сделал? Ладно, забыл, что есть такой объект — Тимохино. Но мог же материалы поднять. Людей спросить.
К о ш е л е в (подошел, взял у Валдайцева папку). Подпись главспеца, вполне авторитетно. Шлепнули печать в канцелярии — и летите, голуби.
В а л д а й ц е в. Подождите. Была такая схема, на ней все наши линии связи показаны. Вот ею я и руководствовался. Куда она делась?
Л ю д а. За фотостендом.
В а л д а й ц е в (подошел к фотостенду, резко отодвинул: фотостенд повалился. За ним висит схема). Пожалуйста, никакого Тимохина нет. Видите: нет. Нет.
Л ю д а (с вызовом). Схему я чертила. Может, теперь я самая виноватая?
К о ш е л е в (мягко, спокойно). Ты, Шурупчик, ни в чем не виновата. Это же не рабочий материал. Рекламная картинка: вон, любуйтесь, сколько мы настроили, всю Россию перелопатили!..
Л ю д а. Я ее ко Дню связиста чертила!
К о ш е л е в. Правильно. Другое дело, если бы тебе все это было интересно хоть на грамм… Может, и Тимохино бы не забыла.
Л ю д а. А я и не притворяюсь, что мне интересно. Я не умственно отсталая, чтобы мне было интересно складывать папки и чертить чертежи. Через десять лет этим роботы будут заниматься. Человек рожден для творчества!
С а в и ч. Альберт Юрьевич, но тебе-то не девятнадцать, ты-то здесь — не только для творчества.
В а л д а й ц е в. Вспомнил сейчас. Приехала какая-то тетка с авоськами, в гостиницу ее никак не могли устроить. «Срочно, срочно, где я буду ночевать, дайте согласование!..» Исполнители все были в разгоне, пришлось мне…
Р ы т о в (подошел к столу, со стуком поставил бутылку водки). Лучшее лекарство. Средство от памяти.
К о ш е л е в. Еще раз выскажешься — прикончу.
Р ы т о в. Давай приканчивай.
Кошелев молча взял бутылку, сунул в стол.
В а л д а й ц е в (снова взял папку, смотрит). А из чего, собственно, такой кипеж? Если и ляп, то в рамках. «В настоящий момент не проектируются». В тот момент, когда эта дама приехала, действительно не проектировались. Далее: «Уточнить на месте». Почему они не уточнили?
В е р а В а с и л ь е в н а (говорит очень тихо, но в неловкой тишине, наступившей после реплики Валдайцева, каждое слово отчетливо слышно). Согласование по принципу: «Что хотите, то берите, «да» и «нет» не говорите». Вы, наверное, хорошо играли в фанты, Альберт Юрьевич.
Валдайцев не ответил. Снова отчетливо слышен духовой оркестр, наигрывающий что-то плясово-веселенькое.
К о ш е л е в (посмотрел на часы). Семь ровно. Для нормальных людей — начало выходного.
А н т и п и н. Может, вывез русский бог, обошлось без жертв…
Л а р у ш к и н. Дождемся ответа на телеграмму. Будем надеяться.
Р ы т о в (до этого он все возился с ружьем: вынул из чехла, щелкал затвором). Еще надеетесь? Зря.
К о ш е л е в (не глядя на Рытова). Пьянь…
Р ы т о в (изо всех сил сжимая ружье). Ненавижу. И вас, гражданин начальник, и вас, гражданин директор.
С а в и ч. Придите в себя, Рытов.
Р ы т о в (кричит). «Вышку» вам, а не Госпремию. (Бросился за шкаф.)
А н т и п и н. Спятил. (Бросился за Рытовым, все остальные за ним.)
Сцена на секунду опустела.
Резкий хлопок выстрела.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В отделе.
Из-за шкафа появились Л ю д а и Л а р у ш к и н.
Л а р у ш к и н (шепотом). Неврастеник. В сутолоке нажал на спуск… Вон какой кус штукатурки отбил.
Входят Р ы т о в и все остальные.
В руках у С а в и ч а ружье.
С а в и ч (сует ружье в чехол, ставит в шкаф). Надо все-таки думать, кому даете ружье. Алексей, твой кадр.
А н т и п и н. Они в тайге работают, им положено. Боря, это из-за рапорта?
Р ы т о в. Что? Вы что думаете, я в себя хотел? Из-за ваших чертежей поганых? Что я — плебей? Муху хотел снять с лампочки. Тулочку разрядить. Диалоги ваши обрыдли, ясно?
К о ш е л е в (включился на всю начальническую громкость). Поедешь в психушку! Мы за твои семейные драмы расплачиваться не обязаны! Садись излагай. (Подошел к Рытову).
Р ы т о в. Мне нечего излагать.
С а в и ч. Что с вами происходит? Вспомнили что-то? Связанное с тем же Тимохином?
Р ы т о в. Предположим.
С а в и ч (тоже подошел к Рытову). Что именно?
Р ы т о в. Один пейзажик. И до того муторно стало…
С а в и ч. Конкретно?
В е р а В а с и л ь е в н а (не выдержала). Все, кончили допрос. (Подошла к Рытову.) Борис, идем домой.
Рытов покорно поднялся.
(У двери.) У тебя кто сейчас дома?
Р ы т о в. Мои бывшие.
В е р а В а с и л ь е в н а. Как — бывшие?
Р ы т о в. Бывшая теща и бывшая супруга. Подожди. Надо бы уточнить одну детальку. (Целует ей руку.) Спасибо, родная. Ты хотя больше не изыскатель, но все-таки наш человек. (Решительно подошел к столу Кошелева, сел в кресло.) Дмитрий Павлович! Помните, год назад вы посылали меня в Тимохино, на промеры реки?
К о ш е л е в (неопределенно). Может, и посылал, командировки я выписываю.
Р ы т о в. Еще сняли меня на неделю с Голубенького. Помните?
Кошелев молчит.
Я должен был слетать туда-обратно без заезда домой. А я заехал. На сутки. За что получил втык. Тоже не помните?
К о ш е л е в. Ты этих втыков столько получал… Дальше.
Р ы т о в. Дальше: когда я был в Тимохине, увидел: роют поперек нашей трассы траншею. Спросил экскаваторщика — для чего. Говорит — для газопровода. Дмитрий Павлович, у вас — никаких ассоциаций?
К о ш е л е в. Прямее.
Р ы т о в. А прямее — я вам рассказал про газопровод. Вы меня драите за самоволку, а я вам — про газопровод. Дескать, поручите кому-нибудь разобраться: показан он у нас, нет.
К о ш е л е в. Вот бы и разобрался сам.
Р ы т о в. Я ж небритый, не жравши, не пивши сидел, в робе, — вы говорите: поручу, хорошо.
К о ш е л е в. Знаешь, у меня привычка есть такая, тридцатилетней выучки: все записывать вот в этот поминальник. (Листнул веером свой настольный календарь.) Вон сколько написано. Не мог я забыть. Он бы (постучал по календарю) за меня вспомнил.
Р ы т о в (все в более быстром темпе). Вы итальянцев ждали, помните? Фирма Ванелли, поставщики по Голубенькому. Верочка их по лабораториям водила, а вы тут готовились, помните? Четыре матрехи у вас тут стояли, вот такие здоровые, — сувенирчики. Вы еще все в АХО названивали, чтоб обеспечили минеральную и сигареты. Вы ж балдеете все от этих иностранцев: именины сердца. (Пауза.) Вспомнили теперь?
К о ш е л е в. Ничего не помню, Борис. И помнить не могу.
Р ы т о в. Значит, я вру? Оговариваю? Знал я, что ты запрешься, хитрый Митрий. Знал. Эх, жаль, что, случаем, в тебя не попал…
В е р а В а с и л ь е в н а. Дмитрий Павлович, вы действительно не помните?
К о ш е л е в. Нет. Понарошке.
Л а р у ш к и н. Дмитрий, съешь-ка. Уж очень ты накалился. (Протягивает ему что-то.) Спецтаблетки для начальства. От сердца, конечно.
К о ш е л е в. Ничего. Сердце не зад, на нем не сидеть.
Л а р у ш к и н. Мы с Дмитрием тридцать лет в одной упряжке. Правильно: и крутило, и хитрован, но чтобы заложить кого-то по-крупному — этого не было.
А н т и п и н. Я Рытова не тридцать лет знаю, поменьше, но врать он не станет, могу сказать точно.
В а л д а й ц е в (по-прежнему с иронией, но теперь эта ирония приобрела скорее оборонительный оттенок). Сергей Александрович, я в эн плюс первый раз призываю — закрыть прения. Иначе зароемся в такое… Краном не вытянешь.
С а в и ч. Не согласен. (Подошел к телефону, набрал номер.) Савич. Должен извиниться… Нет, не в очереди за джинсами. В комплексном отделе. Непредвиденное обстоятельство. С вами мой зам, он в курсе. (Повесил трубку.) Через десять минут я должен вернуться к нашим гостям и объяснить, что и почему. Отдел со сложившейся репутацией, лучший в институте, головной в министерстве, выдвигается на Госпремию — и такой сбой. После всех новых открытий в молчанку играть невозможно. Вот давайте выясним, как дошли до жизни такой.
Л а р у ш к и н. Нет же логики никакой, просто фантастическое невезение.
В а л д а й ц е в. Кирпич с крыши, говоря строго научно.
К о ш е л е в. Цепь нелепых случайностей. Даже не технических…
А н т и п и н. Какие случайности? (Встал, резко отодвинул стул.) Тут закономерность прет отовсюду. Начиная с проекта. (Взял проект.) Помните, тогда Голубой меридиан как раз разворачивался. Вот мы и выпихнули сырой материал. Высвободили время. (Положил проект, взял протокол.) Протокол. Решили работать по устаревшим чертежам — Голубенький наступал на пятки. И дальше в том же духе. Заложили мы Тимохино. В честь Голубого меридиана.
В е р а В а с и л ь е в н а. Не то слово, Алексей. Не надо так. Не заложили. Сил не хватило. Такую глыбину толкаем — естественно, замотались.
К о ш е л е в (явно с каким-то внутренним облегчением: слово найдено). Верочка права. Самая сверхобъективная причина — замот и перегруз.
Л а р у ш к и н (эхом). Замот и перегруз.
С а в и ч. По-русски — перегрузка. Для значительности, что ли, в мужском роде? Сколько у нас изыскателей по штатному?
К о ш е л е в. Сорок.
С а в и ч. А в натуре?
К о ш е л е в. Двадцать восемь. Кому охота мотаться по командировкам от крещения до креста, как говорится.
С а в и ч. Вот подготовьте цифры. И сколько изыскателей не хватает, и сколько объектов идет параллельно, и с машинным парком как — все. Вот сейчас же, не откладывая.
К о ш е л е в. Люда, книгу учета.
Л ю д а (сощурившись, глядит на Кошелева в упор). Я, считайте, уже уволилась. (Пошла к дверям, остановилась.) Меня Тимохино интересует, а не книга учета. Кинут вам круг, не беспокойтесь. Поскольку честь мундира и все такое. (Вышла.)
А н т и п и н. Я, наверное, не так сказал, сделикатничал. Раз вы все это вывели в замот. Какой замот? Прекрасно ведь знаем: правильное согласование выдать — полчаса. Чертеж проверить — пятнадцать минут. Быстрее, чем выкурить сигарету в коридоре. Просто нам наплевать было на все, кроме Голубого меридиана. Голубой меридиан — это престиж, о нем в газетах пишут. Да элементарное даже — денег больше: премии, аккорды, надбавки. Я ведь только и делал что тасовал экспедицию, чтобы всем Голубенького хватило, всем бы отломился кусочек. А Тимохины разные — это так, повседневщина. И сколько таких Тимохиных спустили абы спустить. Чего теперь удивляться этому взрыву. Это не случайность. И не замот. Это отсутствие интереса — иначе говоря, безразличие. На языке закона — халатность. В этом мы и виноваты.
Долгая пауза.
В а л д а й ц е в (нарочито отстраненно). Халатность — это уже статья. От года до пяти.
С а в и ч. Как мне с этим прикажешь идти к замминистра? Или, может, сам пойдешь?
Р ы т о в. Он еще одной десятой не сказал.
В е р а В а с и л ь е в н а (тихо, устало). Перестань, Борис.
Л а р у ш к и н. Ну, Алексей, похоронил ты нас. И отходную спел. Легко тебе выговорилось — халатность. Я здесь сорок лет, с филиала начиналось, с подвальчика, а сейчас — институт, союзный; утром идешь: к нашему подъезду — сплошной поток. Что же — халтурщики все? Не весь же институт вешать. Пусть кто-то один ответит. Вот я. Что говорить — виноват. И чертеж я проверял, и на изыскания ездил. Вот давайте я и буду отвечать. Мне — что? Жизнь, считайте, позади. Жена умерла, сын взрослый, известно — своей семьей. А институту я за многое благодарен, есть что вспомнить. Вон у меня дома карта Союза висит, я точками отмечаю, где побывал: вся карта рябенькая.
В а л д а й ц е в. Так в козлы отпущения и я могу. Выдвинем кандидата в преступники и разойдемся.
С а в и ч. Михал Михалыч, у вас инфантильные представления о юстиции. Думаете, достаточно прийти и объявить: я виноват — и вопрос исчерпан? Игра в благородство — занятие богоугодное, но нерентабельное.
К о ш е л е в (подошел к Ларушкину, положил руку ему на плечо). Милый ты человек, Михалыч, интеллигент. Какой из тебя козел отпущения, ты по штатному расписанию землекоп второго разряда. (Повернулся к Рытову.) Вспомнил я, Борис. Говорил ты, было дело. Когда ты про матрешек начал, я вспомнил.
Р ы т о в. Правильно сделал, Дмитрий Павлович, что вспомнил. А то бы я за тебя беспокоился, как дорогу будешь переходить. На нашем проспекте движение интенсивное.
К о ш е л е в. Да не пужай ты меня божьим судом, я атеист. (Медленно вернулся к своему столу, сел, полистал календарь.) Не записал. Забыл. Ждал синьора Ванелли.
Пауза.
С а в и ч. А вы, Рытов, должны были напомнить еще и еще раз. Сто раз, если нужно.
Р ы т о в. Я же на трассе всю дорогу…
С а в и ч. Написать могли.
Р ы т о в. Хотел… А после злость взяла. Пускай начальство беспокоится. Они там в кабинетах кайф ловят, а я… (Пауза.) Я ведь сразу все вспомнил, как Татьяна позвонила. Сижу и думаю: я-то тогда из амбиции, а мужики тимохинские при чем? Я ж кого — их наказал. А-а… (Стукнул ладонью об угол стола.)
В е р а В а с и л ь е в н а. Мы тут размышляем, что сказать дяде с погонами, что министру… Найдутся слова. А что сказать мужикам тем?.. Или просто себе?
К о ш е л е в. Ну, себе — все ясно. (Медленно, как будто просматривая каждое слово на свет.) Вот я сколько себя помню инженером — глухая каждодневщина. Лепишь и лепишь всю дорогу одно и то же. Мозги плесневеют. Считай, вся жизнь — сплошное Тимохино. А тут — такой подарок. Инженерный праздник. Да не только инженерный. На старости лет перешел в новое качество. Государственный деятель. Даю интервью. Иностранцев принимаю, в Италию с Верочкой оформляемся. Уж чего говорить — на Госпремию выдвинули, дать, само собой, не дадут, но — ощущение!.. У меня дружок есть, вместе кончали. На космос работает. У меня перед ним раньше был комплекс неполноценности: у него космос, а у меня что? Так, семечки. Теперь другое дело. У тебя проблема века, и у меня — проблема века. Поговорка есть такая: что нам хлеб, были бы пироги. Так вот. Голубой меридиан — пирог. За пирогом про хлеб и забыли.
Л а р у ш к и н. По этой логике, выходит, я сплоховал, потому что мне интереснее было фильм делать о Голубеньком, фотостенд и прочее? Такая, что ли, примитивная зависимость?
К о ш е л е в. А чего — примитивная. Интересно было бы Тимохино, не забыл бы про Управление газопроводов.
Л а р у ш к и н. Ну, что касается меня лично, тут, возможно, есть доля истины…
В а л д а й ц е в. Пошло-поехало. Любимый национальный вид спорта: чуть что — бух на колени и каяться. Дружным хором.
К о ш е л е в. Тебе тоже есть в чем каяться.
В а л д а й ц е в. Есть. Но в отличие от вас заниматься самоанализом не собираюсь. Вспоминать, чем в тот момент голова была занята. Двойкой сына или тем, как поднять работу отдела.
К о ш е л е в. Известно, чем твоя голова занята. Гонишь свою диссертацию, чтобы успеть, пока Голубенький не кончился: актуальная тема, пройдет как намыленная. (Пауза.) Разумеется, Сергей Александрович, все, что сейчас говорится, — это сугубо для себя. Для служебного пользования — д. с. п. Думаю, и Алексей Николаевич это понимает.
С а в и ч (подчеркнуто спокоен). А я не собираюсь подписывать секретных соглашений. Для прокурора — одно, для души — другое. Стратегических ошибок мы не совершали. Что Голубому меридиану больше внимания — естественно, что интереса к нему больше — тоже естественно.
Р ы т о в (словно только этой реплики и ждал). А что изыскателей без отпусков годами на Голубом меридиане держали — тоже естественно? Для вас всех этот самый Голубой, может, и пирог, а для нас… На праздники — святое дело! — и то не отпускали. Запьешь. И кому она нужна, эта гонка? Опять то же самое получится: пока будут строить — чертежи устареют, всю дорогу одно и то же…
Л а р у ш к и н. Голубенький за год поднимут, ударная стройка.
Р ы т о в. Из тех ударных, что ударяют по неударным!.. Ее бы по частям, спокойненько, — так нет. Целиком сдадим, масштабы! Показуха одна, а не масштабы. Вот о чем замминистру надо говорить, а вы…
С а в и ч. Стоп! (Обернулся к Антипину.) Тебе спасибо. Ты открыл шлюзы. А если в понедельник такой вот Рытов вылезет на трибуну? Ты мастер создавать проблемы. Что-нибудь не так — и все, вселенная рушится. (Встал.) Трус ты. Струсил и разводишь философию.
А н т и п и н (встал). Учти, пол — он жесткий. Савич. Для тебя тоже.
Л а р у ш к и н (вскочил, встал между ними). Алеша, Сережа… Чистая же петушня…
А н т и п и н. Правильно, струсил. (Ходит по комнате.) Все дело в том, что мы плохо работаем. Уж если называть вещи своими именами. Вот эта наша ошибка, что она — исключение? Да нет, ординарная ошибка, только последствия сверхординарные. Потому о ней и говорим. Что, других ошибок не было? Были, только тихие, без крови — в прямом смысле. Да вот, пожалуйста. (Снял со стенда образец кабеля — толстый жгут в черной оплетке.) Неделю назад обнаружилось — зевнули в спецификации десять километров кабеля, вот этого самого, ну и что? А ничего, сошло с рук. Договорились с заказчиками, сняли с другого объекта. И порядок, тишь да гладь. И сколько таких ошибок? Бескровных. И не в том дело: интересно — неинтересно. (Машинально накручивает на руку толстый, трудно гнущийся кабель; это физическое усилие забирает избыток запала, позволяя ему говорить относительно спокойно.) Пусть человеку неинтересно, но если он знает, что с него спросится, он и неинтересное будет делать, и каждодневщину. Суть в безответственности. В том, что у нас в институте по-настоящему не спрашивают, — и не могут спросить, весь психологический климат такой, снизу доверху. Вон известный протокол — двести подписей. Протокол коллективной безответственности. Или те же чертежи, десять подписей. Иван кивает на Петра. Да хоть то, что Рытов говорил. Отбросьте эмоциональные издержки — ведь по делу. Выпекаем чертежи впрок, знаем, что устареют. И делаем вид, что нас это не касается. Это ведь тоже безответственность. (Пауза.) Я иногда думаю: вот выбил ты, Сергей, этот самый Голубой меридиан пять лет назад, откололось нам инженерное счастье, — почему же так все идет? А наверное, вот почему. Потому что мы восприняли это инженерное счастье не как обязанность хорошо работать, повысить качество, а как возможность получить под него разные блага. И получали. Новое здание, сверхсовременные лаборатории, в том числе АСУ, ЭВМ и прочее. А выход от них… В сущности, последние годы мы рассчитывали на что? На чудо: вывезет кривая, обойдется. Не обошлось. (Стянул с руки кабельный «браслет», бросил на стол.) Испортил образец.
Р ы т о в. И свою карьеру.
С а в и ч (взял Антипина за локоть, отвел в сторону). Ты представляешь, какой ты костер разводишь? Я говорю не о технике. Подумай о человеческой стороне.
А н т и п и н (на пределе самоконтроля). Когда мы гоняли людей в ненужные командировки, заставляли делать липу, когда добросовестные с ума сходили, а бездельники процветали — где тогда была человеческая сторона? (Отошел, всем.) Ни от одного слова не отказываюсь. Надо будет — еще добавлю.
С а в и ч (он тоже на пределе). Вас понял. Хочешь свалить свои конкретные ошибки на институт. Я намеренно не ставил вопроса «кто виноват?». Но если уж говорить о халатности… Частный диалог Кошелев — Рытов вряд ли в счет. Согласование Альберта хотя бы ловко сформулировано. А вот ты? Если ты так хорошо все понимаешь, почему подписал этот протокол? (Пауза.) Чертеж? (Пауза.) И разве не верх халатности — не заметить газопровод на трассе?
В е р а В а с и л ь е в н а. Газопровод нельзя было заметить.
С а в и ч. Почему?
В е р а В а с и л ь е в н а. Потому что он мог идти только по пашне, на пашне не разглядишь.
Р ы т о в. Точно, по пашне вели траншею.
Пауза.
В е р а В а с и л ь е в н а (ее слова — ответ на взгляд Савича). Я там была вместе с Антипиным.
Л а р у ш к и н (с вымученной непринужденностью). Альберт, Дмитрий!.. Выйдем, я вам тут расскажу… Боря!
С а в и ч. Что вы им расскажете — анекдот не для дам? Прекратите этот политес, мы не собираемся решать задачу с треугольником. (Вере.) К чему это сообщение? Что оно меняет?
А н т и п и н. Сергей, мы не на суде.
В е р а В а с и л ь е в н а. Я это и на суде скажу.
С а в и ч (после паузы, другим тоном). Вера, Димку пора бы забрать от бабушки. Ты обещала до девяти. Твое присутствие здесь не обязательно.
В е р а В а с и л ь е в н а. И мнение тоже не обязательно?
С а в и ч. Ну, надо полагать, оно совпадает с мнением товарища Антипина?
А н т и п и н. Что тут предосудительного?
С а в и ч. Ничего.
В е р а В а с и л ь е в н а. Я тоже считаю, случилось то, что должно было случиться. Я от нашего процветания не меньше других имела. Группа импортного оборудования, выписываю данные из цветных проспектов, балуюсь иностранными языками. Легче, чем шлепать по трассе под дождичком…
С а в и ч (как будто вполне спокойно). Ясно, не развивай. (Пауза.) Ну что, будем считать, состоялся полезный обмен мнениями. По крайней мере, я для себя уяснил: спасать вас не буду. (Пошел к двери.)
К о ш е л е в. Да не спасай. Что ты думаешь — такие мы нервные? Будем живы — не помрем, они там были бы живы.
С а в и ч (остановился у двери). Одного не понимаю, Алексей. Почему ты мне раньше ничего не говорил? В любом варианте — хоть всенародно, хоть келейно.
А н т и п и н. С ходу не объяснишь…
С а в и ч. На последних техсоветах ты взрывался по любому поводу. Но поводы были частные.
Пауза.
А н т и п и н. Накопилось — и взрывался. Хотя один раз я тебе говорил. (Усмехнулся.) Помнишь, шли вечером домой…
С а в и ч. Помню. Ну, знаешь, ты бы еще в ресторане, за коньяком…
А н т и п и н. Я не говорил… по неуважительной причине. Ждал… (Объяснять все это ему неприятно, но вроде надо.) Когда назначат главным инженером института. Такой элементарный расчет: все будет в моих руках, тогда и поверну. А что меня собираются назначить, — ты сам об этом говорил.
С а в и ч. Уж коли рассчитывал на главного, тем более обязан был сказать.
К о ш е л е в. Сергей Александрович, так ведь все знали, что институт катится на ободах. Конечно, не вычислили так, как Алексей, но замечать-то все замечали.
С а в и ч (он понимает, что лучшая тактика сейчас — ирония). Новый поворот детектива? Все знали — и все молчали.
В а л д а й ц е в (мрачно, как будто в сторону). Почему — молчали? Говорили. Кулуарно, как водится.
Р ы т о в. Я так вот не кулуарно!
Л а р у ш к и н. Про себя могу четко: отдельные явления воспринимал критически, но чтобы в целом…
К о ш е л е в. И в целом тоже, Михалыч. Вот помнишь — раз у нас сегодня вечер воспоминаний, — мы говорили, что наш институт стал похож на сверхзвуковой лайнер, только вместо мотора — керосиновый движок. Знали, Сережа. Так или иначе — все знали.
В а л д а й ц е в. Знали, не знали — какая разница. (Встал.) Надоела эта вибрация вхолостую. Я пошел. И вам советую. Не бойтесь, срока не дадут. Все наши вины — во (показал ладонью) на ребре: так — вина, а так — беда. Что, сами строители не виноваты? Виноваты. А заказчик, а эксплуатация?.. А где пятьдесят виноватых, там виноватого не найти. Там несчастный случай. Так оно и будет, если мы сами себе не испортим. Дамскими разговорами. Будьте здоровы, спите без снов.
С а в и ч (резко). Договорились ждать.
Валдайцев махнул рукой, вышел.
К о ш е л е в. Храбрый у нас Альберт. Я бы дома от одних мыслей рехнулся, а здесь все-таки родные стены, здоровый коллектив.
С а в и ч. Пойду доложу о ситуации. Пускай думают. Вера, на два слова.
В е р а В а с и л ь е в н а. Пожалуйста.
Они вдвоем вышли в коридор.
С а в и ч (подчеркнуто сухо). Я не собираюсь тебя расспрашивать, зачем ты ездила в Тимохино и что у вас там было.
В е р а В а с и л ь е в н а (с вызовом — ей хочется прямого объяснения). Можешь спросить.
С а в и ч. Ты знаешь, для меня физическая верность — не самое главное.
В е р а В а с и л ь е в н а. Что тебя тогда интересует?
С а в и ч. Зачем ты выдала это публичное покаяние? Это что — искренне?
В е р а В а с и л ь е в н а. Вполне.
С а в и ч. Нет, это не искренне!.. Это потому, что ты защищала Антипина. Был бы на его месте кто-то другой…
В е р а В а с и л ь е в н а. Чего ты хочешь добиться, Сергей?
С а в и ч. Я прекрасно знаю ваши отношения. Все четырнадцать лет. Но ты сама говорила: просто взаимное тяготение, легкая хроническая болезнь — вроде аллергического насморка.
В е р а В а с и л ь е в н а. Видишь — обострилось.
С а в и ч. Почему вдруг сейчас?
В е р а В а с и л ь е в н а. Потому что я ему сочувствую.
С а в и ч. Не понимаю.
В е р а В а с и л ь е в н а. Очень просто. Такой подарок — пятнадцатилетняя верность. Не часто бывает. И работает как вол. Не дипломатничает, не хитрит. Честно несет свой крест. И не сбегает в местные командировки, когда надо подписывать чертежи. У нас знаешь какие есть мастера по этой части…
С а в и ч (вдруг сорвался). Вы были близки?
В е р а В а с и л ь е в н а. Тебе же безразлична физическая верность.
С а в и ч. Да или нет?
В е р а В а с и л ь е в н а. К сожалению, нет.
С а в и ч (сразу спокойнее). Что ты не врешь, я знаю. Но ты меня заложила морально.
В е р а В а с и л ь е в н а. Я сказала что думаю.
Пауза.
С а в и ч. Мне ты не сочувствуешь? Я тоже работаю как вол. Больной сюда хожу. Наш дом — филиал института, сама же говоришь.
В е р а В а с и л ь е в н а. Не надо, Сергей. Я ведь очень многое знаю.
С а в и ч. Что ты знаешь?
В е р а В а с и л ь е в н а. Наш дом — филиал института? Правильно. Кого куда передвинуть, кого съесть, кому позвонить…
С а в и ч. Ты думаешь, это удовольствие? Это работа. Черная. Когда руководишь, приходится и в дерьме копаться. Я ведь хотел, чтобы все было хорошо. И дома, и на работе. И были у нас хорошие дни и годы. И будут еще. Пойми, будут. И Димка мужик ничего.
В е р а В а с и л ь е в н а. Я сейчас поеду за Димкой. И останусь у мамы. Только, пожалуйста, не спрашивай, чего ты мне не дал и что не сделал для меня. Ты дал мне все и сделал для меня все.
С а в и ч (вполне овладел собой). Ничего у вас не выйдет. Кто пятнадцать лет не решался, тот за два часа не решится. Сейчас тебя ситуация толкает. Не делай глупостей, Горохова. (Ушел.)
Пауза. Вышел А н т и п и н.
В е р а В а с и л ь е в н а. Я поехала за Димкой. Ни пуха…
А н т и п и н. Ни пуха…
Вера Васильевна ушла. Антипин сел на банкетку, задумался.
В отделе.
К о ш е л е в (негромко, Ларушкину). Что, старче, плохо?
Л а р у ш к и н. Да. Невесело, Митя.
К о ш е л е в. Устал. Подойдет пенсия — в тот же день слиняю.
Л а р у ш к и н. Это тебе сейчас кажется. Вот выйдешь из института с юбилейной вазой в объятиях… А что дальше? Белое безмолвие.
К о ш е л е в (хлопнул по стулу). Надоело вертеться волчком на этом троне. (Громко, чтобы и Рытов слышал.) Вон сидит, набычился (мотнул головой в сторону Рытова), думает: хитрый Митрий, большой начальник. Потому что он у меня отпрашивается на час раньше уйти. Они ко мне идут отпрашиваться, мучаются, я на них смотрю, мучаюсь… А мне еще перед Савичем стоять. Занятие не для слабонервных…
Л а р у ш к и н. Сережа — жесткий человек. А все-таки он дал нам Голубой меридиан — лучшие годы жизни.
К о ш е л е в (усмехнулся). Какой же русский не любит быстрой езды.
По коридору бежит Л ю д а с листком в руке.
Л ю д а. Телеграмма. (Входит в отдел.)
Антипин за ней.
Из Тимохина. «Наш представитель вылетел зпт все сообщит тчк». Я звонила в аэропорт, если прямым самолетом — будет с минуты на минуту, если через Вологду — в двадцать один десять.
И тут же входит ч е л о в е к; молча всех оглядывает; ему отвечают растерянными и вопросительными — по ситуации — взглядами.
В н о в ь п р и ш е д ш и й. Здравствуйте. Ну, кому первому морду бить?
Пауза.
К о ш е л е в (с дружеской обстоятельностью). Если по старшинству, то мне, я начальник, а если по принципу «сила на силу», то вот, пожалуйста, товарищ Антипин Алексей Николаевич. «Газик» за передок поднимает, пятаки гнет.
К р у г л о в (оглядев Кошелева, Антипина, сдержался). Не делайте из меня дурака. (Подвинул стул, сел.) Я муж Кругловой Галины Петровны. Давайте определим позиции. Я по профессии юрист, не знаю, известно вам это или нет. Хочу вас сразу предупредить. Не надейтесь, что удастся переложить вину на Галину Петровну. Типичнейшая история. По вине руководства допущен технический брак, грозит наказание. Что тут делать? Известно что — найти самого безответного. На стройке — прораба, здесь — рядового инженера. Стандартный ход, вы на него надежды не возлагайте.
К о ш е л е в. Простите, вы не в курсе. Виновата не только Галина Петровна. Так что можете быть спокойны.
К р у г л о в. Не могу. Слишком хорошо знаю, как это выглядит на практике. Сейчас вы говорите одно, благородничаете, а потом… Короче, хочу дать совет. Ни на кого не валите. И не пытайтесь переложить вину на Млечный Путь и общие недочеты производства: это всегда производит скверное впечатление.
К о ш е л е в. Слышал, Алексей Николаевич?
Входит Г а л и н а П е т р о в н а, ни на кого не глядит, подходит к столу Кошелева, кладет какую-то бумагу.
(Берет листок, читает.) «Прошу уволить меня по собственному желанию, так как я не соответствую занимаемой должности».
К р у г л о в (вскинулся). Галина, это же абракадабра!.. Когда успела?
Г а л и н а П е т р о в н а. А что, я ведь действительно не соответствую. В командировки ездить не могу, уровня не повышаю, времени ни минуточки свободного, только бы текучку разгрести. Я вот брала домой книжку, тут вышла, «Новейшие методы строительства», два месяца продержала, из библиотеки уже напоминают, и ничего не успеть…
К р у г л о в. Галя!
Г а л и н а П е т р о в н а. Пускай знают. Тут социологи приезжали, раздавали анкеты, помните? Еще графа была — каким себя считаете специалистом, какой квалификации? Так вот, я подчеркнула «высокой». На всякий случай, а вдруг узнают по почерку. А на самом деле я — низкой.
К о ш е л е в (пишет что-то на заявлении Галины Петровны). Все написали «высокой», мне их главный потом плакался. (Читает.) «В допущенных по тимохинскому объекту ошибках виновато прежде всего руководство комплексного отдела. Подпись — начальник отдела Кошелев». (Протягивает ей бумагу.)
К р у г л о в а (не берет). Вы что думаете, я только о своей шкуре думаю? Представить себе ничего не могу? Совсем технарка, ни мужик, ни баба? Как подумаю, вот я в чертеже этом что-то не то — а теперь там женщина какая-нибудь, может, осталась одна. И с детьми… Все равно уйду. Пойду вон мороженым торговать. Хоть какая-то польза, детям радость.
К р у г л о в. Разрешите? (Берет заявление, аккуратно складывает, кладет в карман.)
Входит С а в и ч. Удивленно посмотрел на Круглова.
К р у г л о в а. Мой супруг…
С а в и ч (мрачно, рассеянно). Проводил. Изложил факты, разумеется, без эмоциональной окраски. Велено позвонить в гостиницу, как только что-то выяснится. Хоть ночью.
Строевым шагом в отдел входит В а л д а й ц е в.
В а л д а й ц е в (отдал честь). Р-разрешите явиться. (Он явно навеселе.)
К о ш е л е в. К пустой голове руку не прикладывают.
В а л д а й ц е в. В каком смысле — пустой?
К о ш е л е в. Без головного убора.
С а в и ч. Вы что, наведались в рюмочную?
В а л д а й ц е в. А я в своем праве, время нерабочее. Я знаю, вы тут языки об меня чесали. Альберт — то, Альберт — се, работу по боку, пятый год диссертацию лепит. И леплю. И уйду отсюда, а что меня здесь держит? Стол этот знаменитый, финский, двухтумбовый, чертежи одни и те же, по сотне в день? Командировки в районную столицу, город Энск, а дальше по трассе с ночевкой в вагончиках?.. Сделаю диссертацию и — в науку. Ответственности в три раза меньше, денег в три раза больше, престиж!.. (Сел.) Не бойтесь. В сорок два биографию не перестроишь. Кто меня там ждет, в науке? Все места заняты, аншлаг… Я своему отпрыску сказал: не сделаешь к тридцати диссертации — удавлю.
Неловкое молчание. Антипин подошел к Валдайцеву, положил ему руку на плечо.
А н т и п и н. Ты его лучше двигай в фигурное катание. И престиж, и по телевизору…
В а л д а й ц е в. Иди, блаженненький. Несчастные вы все люди. Даже не понимаете, что не состоялись. И тебе, Серега, не завидую, та же восьмичасуха, вьючат, как на мамонта…
К о ш е л е в (вполне обыденно). Пиши заявление. Подпишу, не глядя.
В а л д а й ц е в (опешил). Почему — не глядя?
К о ш е л е в. А потому, что ты не нужен отделу. Потому что за тебя другие пашут, а ты сидишь весь иронический и остришь красиво. За это двести двадцать — густовато.
В а л д а й ц е в (достал ручку). У нас пока еще безработицы нет.
Зазвонил телефон.
Л ю д а (сняла трубку). Алло. Гарик? Гарька, привет! Ты откуда? Ты уже здесь? Ну, что там? Мы все тут прямо высохли. Осознала. Доведу до масс. (Отвела трубку от уха, всем — громко, торжественно.) Это Игорь Островский, он и есть представитель. Он говорит, ничего сверхстрашного, могло быть хуже. Значит, жертв нет, все хорошо. (Снова поднесла трубку к уху, в трубку.) Из начальства кого-нибудь? Сейчас. Сергей Александрович. (Передала трубку Савичу.)
С а в и ч (в трубку). Татьяна Яковлевна? Есть, подождем. (Положил трубку.) Прокопчук заедет через пятнадцать минут, мы с Алексеем Николаевичем подождем. Остальные свободны.
Пауза.
Л ю д а. Ну, что вы как неживые? Что вы молчите?
Г а л и н а П е т р о в н а (вдруг рассмеялась). Ой, Рудька, я смотрю, я же тебе на рубашку Ленкины пуговки поставила перламутровые, с ее кофточки голубой шерстяной, а сама потом искала-искала…
К о ш е л е в. Все-таки уточнить. Подробности. (Набрал номер.)
Л а р у ш к и н (нажал на рычаг). Хватит, Дмитрий. Жертв нет, что тебе еще.
В а л д а й ц е в. Да ясно было… Знала бы техничка…
К р у г л о в (негромко жене). Пойдем?
Г а л и н а П е т р о в н а. Сейчас… Прямо как с того света вернулись…
Р ы т о в. Как в понедельник будем?
А н т и п и н. Что именно?
Р ы т о в. В глаза друг другу смотреть, например.
Л а р у ш к и н. Нормально — как. Борис, нельзя из всего делать трагедию. Все же понимают, в каком были состоянии, типичный стресс…
К о ш е л е в (ставит на стол бутылку, изъятую у Рытова). Как, Сергей Александрович, снимем стресс?
С а в и ч. Давайте.
К о ш е л е в. Стаканы́!
Быстро расставили стаканы, разлили.
Л а р у ш к и н. Надо, надо сбросить напряжение.
Все стали вокруг стола Кошелева.
К о ш е л е в. Рудольф Валентинович!..
К р у г л о в. По такому случаю не откажусь.
Входит В е р а В а с и л ь е в н а. Увидела, остановилась.
К о ш е л е в (стоит с поднятым стаканом в руке). Жертв нет. Стакан изыскательнице.
В е р а В а с и л ь е в н а. Так и не смогла уйти… Кружила вокруг института.
К о ш е л е в. Ну, наш изыскательский, традиционный. Да простит господь наши прегрешения, да посчитает их детскими шалостями, аминь.
Выпили. Отчетливо слышится музыка. И вдруг совершенно непроизвольно возникает сумбурно-радостный разговор.
Л а р у ш к и н. Вот ты сказал сейчас наш тост, я вспомнил Канск: почти в этой же самой компании работали, ты — начальник экспедиции, Алексей с Сережей — старшие инженеры. Галочка с Борисом только-только из института… совсем зелень… Лучшая моя экспедиция.
К о ш е л е в. Не при муже будь сказано, Борис-то по Галочке тогда сох.
Р ы т о в. Ну, она сделала правильный выбор.
Г а л и н а П е т р о в н а. А помните, как мы на Кроковой балке сидели, ждали вертолета? Туманище — я такого нигде не видела, как сметана.
А н т и п и н. На одних грибах вытянули.
С а в и ч. И на оптимизме Михалыча.
Л а р у ш к и н. А Верочкины романсы цыганские?
В е р а В а с и л ь е в н а. С ужасом вспоминаю. Никогда не пела — ни до, ни после.
Л а р у ш к и н. А у Алексея роман был с поварихой… Какая женщина!
В а л д а й ц е в (развел руки). Купчиха!
К о ш е л е в. Да, хотели мы Алексея определить. Вот, думали, порода пойдет!
А н т и п и н. Это вы корыстно, рассчитывали, что она готовить начнет съедобное…
Л ю д а. Простите, я побегу. Вы на меня не злитесь, я вам тут наболтала, но вообще вы хорошие, и я вас всех люблю! (Чмокнула Кошелева в щеку, убежала.)
К р у г л о в. Ну, Галина Петровна, пора и нам к очагу. (Всем.) Рад был познакомиться. Хотя вообще-то я вас всех знаю — по устным портретам. Мы, женатые мужики, на двух службах работаем — и у себя, и у супруги.
Г а л и н а П е т р о в н а. Дай-ка заявление.
Круглов вынул из кармана, отдал ей.
Конечно, я не высшей квалификации специалист, но все-таки опыт есть, не отнимешь. (Кошелеву.) Разорвать?
К о ш е л е в. Не возражаю.
Г а л и н а П е т р о в н а. Ох, я теперь работать буду — как заведенная. (Повернулась к Антипину, заговорщически, с какой-то неожиданной милой детской интонацией.) Алексей Николаевич, а я знала про список коммуникаций, который вы Прокопчихе передали. Ну, думаю, ни за что не скажу!.. Мы же знаем, исполнители: кто у нас на все вопросы ответит, сто раз объяснит — вы.
А н т и п и н. Рудольф Валентинович, сделайте вид, что не видите.
К р у г л о в. Со всем моим удовольствием.
Антипин поцеловал Галину.
Г а л и н а П е т р о в н а. Только, Алексей Николаевич, вот у меня к вам просьба. Вы со мной построже, ладно?
А н т и п и н. Попробую.
Г а л и н а П е т р о в н а. Нет, серьезно. С нами надо строго, а то даже не хочешь, все равно распускаешься.
К р у г л о в. А мне с тобой — тоже построже?
Г а л и н а П е т р о в н а. Ты сиди давай. До понедельника!
К р у г л о в. Искренне поздравляю вас всех. У нас в практике был случай: задавило рабочего автопогрузчиком в цеху. И начальника цеха, в общем, оправдали, а все равно не смог остаться человек на работе. Ушел, сейчас служит страховым агентом. Такие вещи след оставляют. Это уж всегда. До свидания.
В а л д а й ц е в (Кошелеву). Так как — писать заявление?
К о ш е л е в (вытащил портфель, что-то туда запихивает). Если есть у тебя на примете что-то покрасивше — я твоему счастью не враг. Но вообще мало ли что тут сегодня говорилось, нужна поправка на обстоятельства, сам понимаешь.
Л а р у ш к и н. Правильно, сделали из мухи если не слона, то кобылу…
В е р а В а с и л ь е в н а (как будто встряхиваясь после дурного сна). Да, явно были не в себе.
В а л д а й ц е в. Говорил я — разойдемся…
Л а р у ш к и н. Ну вот и прекрасно, и разойдемся, и будем считать, что ничего не было.
С а в и ч. Было, Михал Михалыч. Было. (Встал.) И факты, и реакции — все было. И выводы будут. Проведем собрание, примем конкретные меры. Круглова права: надо строже спрашивать. Тогда и появится внимание к мелочам, к повседневщине, — к Тимохину, одним словом. Жестче надо.
А н т и п и н. У меня есть предложение. (Взял согнутый образец кабеля, распрямляет.) Давайте откажемся от части Меридиана. Это будет по-честному. Мы заглотили больше, чем можем переварить. Высвободятся люди, время, техника, обеспечим рядовые объекты, а где можно обеспечить, там можно спрашивать. Жестче. (Повесил образец на стенд.)
С а в и ч. Твое предложение — некролог институту.
К о ш е л е в. Хватит из нас сок давить, Алексей. И так дошли до черты — по твоей милости, в основном.
Л а р у ш к и н. У тебя, Алеша, разум в силу ушел, честное слово. Ну чего ты этим добьешься?
А н т и п и н. Хоть смогу спокойнее смотреть в глаза строителям. Работягам тем же на трассе.
К о ш е л е в. Ты что — всерьез поверил, что мы хуже других работаем?
В а л д а й ц е в (опять достал трубочку, раскуривает). Мы же кормимся Голубеньким. План на нем делаем. Хочешь нас по миру пустить?
А н т и п и н. А ты, Борис, твое мнение?
Р ы т о в (поежился, его запал уже прошел). А что мое мнение? Что, я решаю, что ли? Я высказался — пускай начальство думает по общим вопросам. Вот ты скоро выйдешь в начальство, ты и думай соответственно.
А н т и п и н. Чего же ты тогда ружьишком баловался?
Р ы т о в. А для юмора. Не понимаешь?
А н т и п и н (взял кус штукатурки, подержал на ладони). Возьми на память, юморист. (Подвинул кус по столу в сторону Рытова.) Ну, в общем, в понедельник я — один из докладчиков на техсовете, вот я и внесу это предложение. И попробую обосновать.
К о ш е л е в (испугался за Антипина). Да это у него от перевозбуждения. Выспится — все пройдет. Договорились же: проведем собрание, примем конкретные меры — все!
Л а р у ш к и н. Жениться тебе надо, Леха. Упрямый ты стал, и со сложностями, как старая дева.
Слышен гул голосов, несогласованные звуки каких-то инструментов, шаги.
Р ы т о в. Музыка расходится. Пора и нам.
Кошелев, Ларушкин, Рытов, Валдайцев прощаются, выходят в коридор. Остановились у сатуратора.
В а л д а й ц е в (налил себе воды, выпил). Ну, наивняк!.. Аж интересно.
К о ш е л е в (тоже пьет). Да, не прав он, перехватил. Нельзя же все время думать, что что-то может случиться. Тогда уж лучше сразу — в зоопарк ночным сторожем. Так и там: забудут клетку запереть — пантера выскочит.
Л а р у ш к и н. В инженерной работе всегда риск, не стихи же пишем.
К о ш е л е в. Все. Двинусь сейчас прямо в баню. В парную, с веничком, и пока вся эта муть не выпарится!… Михалыч, составишь компанию?
Л а р у ш к и н. Нет, знаешь, Дмитрий, спасибо, но у меня вот такая кипа негативов по Голубенькому — обещал сделать к понедельнику.
К о ш е л е в. Может, ты, Борис?
Р ы т о в. Мне торопиться некуда.
К о ш е л е в (обнял его). Не расстраивайся, через три месяца восстановим, а то и раньше. Работяга ты безотказный. (Заговорщически.) Это я тебя, Борис, понизил, ты на Антипа не держи. Он только строгача просил, я добавил. Вспомнил, как ты на собраниях вылезаешь, и добавил.
Уходят.
В отделе.
В е р а В а с и л ь е в н а, С а в и ч, А н т и п и н.
С а в и ч (медленно, устало). Ладно, доживем до понедельника. И поймем, что было и чего не было.
В е р а В а с и л ь е в н а (каждое слово стоит ей почти физического усилия). Да, попробуем дожить.
А н т и п и н. Все было, по-моему. Все.
С а в и ч. Прости, я не люблю подтекста. Мне Вера много что наговорила, Алексей. Тебе, наверное, тоже. И наобещала, наверное. Но сегодня все слова не в счет. У мужчин нет мужского права такое помнить. Я — забуду.
А н т и п и н (посмотрел на Веру Васильевну). Ты считаешь, я тоже должен забыть?
В е р а В а с и л ь е в н а. Наверное, так будет лучше. Все-таки…
С а в и ч. Четырнадцать лет. И Димка. У Веры дом. Жизнь, в которую она вросла. Тысячи привычек. Она от них не сможет отказаться. Как все мы.
В е р а В а с и л ь е в н а (встала, собирает сумку). Наверное, правы наши старики. В конце концов, не хуже мы других. И эти восемь часов что-то делаешь все время, и удовлетворение какое-то. Иногда. А иногда такое чувство, будто — в решето, но так у всех, наверное. (Пауза.) Всё, девять, я еду.
Вера Васильевна ушла. Антипин и Савич остались вдвоем.
С а в и ч. Что-то вдруг снова весь разболелся. Горохова к тебе не уйдет. Но зато она тебе сочувствует. А я не сочувствую. Сегодня, наконец, имела место беседа по поводу твоего назначения. Получено добро. Теперь твое выступление приобретет совершенно неожиданный акцент. Подумай над этим.
А н т и п и н. Я и так слишком долго все откладывал, молчал. И вот теперь один. Во всех отношениях.
С а в и ч. Имеешь в виду ту же Горохову — пятнадцать лет назад? Что я тебя опередил?
А н т и п и н. И это тоже. А выступить, конечно, выступлю. Ты, Савич, сделал мощный рывок, от тебя ждут только успехов, даже сенсаций. Но сейчас нужно другое… Вернуться назад и перепахать поле заново…
С а в и ч. Не зря я так долго колебался, выдвигать тебя или нет. Ничего ты не добьешься, можешь мне поверить. Смажешь репутацию института и себе. Себе — навсегда. Впрочем, я, наверное, тоже преувеличиваю, как все сегодня… Пока была эта эмоциональная подоснова — авария, да еще жертвы, как мы полагали… А теперь…
Входит Т а т ь я н а Я к о в л е в н а П р о к о п ч у к. Идет медленно, тяжело, сейчас очень немолодая и далеко не так уж бесшабашно энергичная.
С а в и ч. Устали, Татьяна Яковлевна?
П р о к о п ч у к. Устала. (Села на стул, который подвинул ей Савич.) Спасибо.
Сидят молча. Савич и Антипин переглянулись непонимающе и настороженно.
А н т и п и н. Какие-то новые известия?
П р о к о п ч у к. Известия старые. Три трактора сгорели, да это что — железо. Парни обгорели, двое, в больнице лежат.
Пауза.
С а в и ч. Что же тогда ваш Островский плел по телефону?
П р о к о п ч у к. Да это я велела. Подумала, к чему нам столько народу, все эти реакции, особенно женские… А вообще не знаю. Даже не знаю, зачем сюда приехала.
С а в и ч. Правильно приехала. (Подошел к телефону.) Надо немедленно связаться с министерскими, поставить в известность… Сейчас все туда поедем.
П р о к о п ч у к. Одного я помню, Громова, а другого не знала почти, он в прошлом месяце оформился, сразу после армии… Ну, понятно, еще на войне или спасал кого-то… Мы же не хотели зла…
Савич перестал набирать номер, положил трубку, задумался. Антипин засунул руки в карманы, как будто ему стало вдруг холодно, сделал несколько шагов, остановился. Один за другим появляются остальные действующие лица этой истории, и вид у них такой, словно они тоже знают, что произошло в Тимохине.
З а н а в е с.
1977
#img_15.jpeg