Освобождение от невнятности, или почему я принял решение издать эту книгу в 2015 году

Я написал «Красную весну» достаточно давно. И не публиковал ее вплоть до последнего времени. Потому что книги я обычно пишу тогда, когда на меня наваливается слишком тяжелый груз непонимания чего-либо. Именно тогда я пытаюсь освободиться от этого груза с помощью упорядочивания имеющихся у меня суждений и сведений. А как их упорядочивать? Лично я знаю один способ — сесть и написать книгу.

Совершенно не обязательно публиковать написанное, хотя работать над текстом надо так, как будто он обязательно будет опубликован. Но главной задачей опубликование являться не должно. Главная задача — превращение неумолимо и мучительно накапливающегося объема сведений, умозаключений, догадок во что-то внятное. Освобождение от невнятицы — вот главная задача. Ты сам должен освободиться от этой самой невнятицы, восстановить картину, начать иначе относиться к происходящим событиям. А печатать книгу надо только в случае, если задача такого освобождения от невнятности становится по-настоящему актуальной не только для тебя, не только для узкой группы твоих ближайших соратников, но и для общества.

А что такое общество вообще и то постсоветское общество, с запросами которого ты должен считаться, запросы которого ты должен формировать?

Начнем с того, что общество — это всегда умозрительная конструкция. Что-то, конечно, объединяет тебя с другими людьми, говорящими на том же языке и живущими на той же территории. Но если речь идет только о языке и территории, то есть о двух параметрах, наличие которых не требует доказательств, то вряд ли этого достаточно для того, чтобы констатировать наличие общества. А вот если люди, говорящие с тобой на одном языке, живут не просто на той же географической территории, на которой ты живешь, но и в одном с тобой человеческом космосе, тогда, конечно, можно говорить об обществе.

Но в таком человеческом космосе должно существовать культурное измерение, ценностное измерение… Перечисление необходимых измерений можно продолжить. Но уже те два, которые только что названы, явным образом отсутствуют в современной России.

Между тем человеческий космос, который я иногда называю «космосом человечности», по определению не может быть статичным. А значит, вопрос не только в необходимости наличия объединяющих ценностей и произведений искусства. Вопрос еще и в том, чтобы всё это объединительное, явным образом не сводимое к культуре и ценностям, откуда-то и куда-то двигалось. Причем вполне определенным образом, свидетельствующим о наличии в этом движении какого-то смысла.

Такое движение называется историческим. Если его нет, то утверждение о несомненности наличия общества является слишком сильным. Потому что вряд ли можно считать обществом то, что движется по кругу или стоит на месте, или блуждает по непонятной траектории.

А если это самое историческое движение есть, то несомненным становится наличие не общества, а народа.

Я могу прочитать курс лекций на тему о том, что такое общество. Но это не значит, что общество является для меня колодцем, из которого я, как путник, могу утолить жажду.

А народ — это, конечно, такой колодец. Но может ли он существовать в условиях неслыханного разгрома исторического сознания? Кстати, и общество не может существовать в условиях беспримерного крушения ценностного, морального, культурного сознания и самосознания. В условиях такого разгрома могут существовать только клочья разорванной социальной ткани. И далеко не всегда есть уверенность в том, что эти клочья стремятся соединиться в какую-то целостность.

А если они к этому не стремятся, то о каком макрозапросе, требующем напечатания книги, можно говорить? Понятно, что существует микрозапрос: твой личный, работающих вместе с тобой аналитиков, ориентирующихся на тебя людей. Но надо ли печатать книгу для того, чтобы удовлетворять такие запросы?

Аналитики, работающие вместе с тобой десятки лет, с удовольствием прочитают текст рукописи. И даже сильнее проникнутся чувством важности написанного, если это будет именно рукопись. То есть эксклюзивный текст, текст для служебного пользования.

Ориентирующиеся на тебя люди (например, члены движения «Суть времени») тоже вполне удовлетворятся чем-то более эксклюзивным, чем напечатанная книга. Например, опубликованием того же текста в виде серии статей в газете «Суть времени».

Издание книги должно быть ответом на какой-то вызов, даже если ты печатаешь книгу малым тиражом. Так, по крайней мере, я лично всегда относился к книгам, автором которых являлся.

Завершив рукопись «Красной весны», я, что называется, положил ее в стол. То есть ознакомил с нею только внутренний круг своей организации «Экспериментальный творческий центр».

В 2014 году я решил опубликовать рукопись в виде статей в газете «Суть времени». Почему? Потому что был присоединен Крым, и начались далекоидущие процессы в Донбассе.

А вот решение издать книгу я принял только после того, как новый формат отношений между Западом и Россией приобрел структурный характер. Потому что даже после присоединения Крыма и возникновения первых сполохов в Донбассе этот новый формат был еще во многом диффузным, недоопределенным.

Определенность возникла тогда, когда Запад благословил неонацистов на войну с Россией, когда он всерьез озадачился сокрушением российского государства с использованием тех методов, которые позволили ему демонтировать СССР. Когда он превратил антироссийский крестовый поход из лозунга в систему далеко идущих действий. Когда вновь закрутились старые зловещие сюжеты со сбитыми «Боингами», перекрытыми трубопроводами, обрушиваемыми ценами на нефть, финансовыми войнами, попытками вовлечь Россию в действия, которые потом обязательно будут названы стопроцентной агрессией.

Потом этот же Запад продемонстрировал миру в ходе зловеще-фарсового шествия в поддержку «Шарли эбдо» свою решимость переустраивать человечество. И очень многим стала ясна несовместимость такого переустройства и существования России. А потом произошел фантастический плевок в лицо России в виде заявления польского официального лица о том, что, поскольку Освенцим освобождали воины Первого Украинского фронта, то это были украинцы.

Невежественность заявившего это представителя польского государства не могла играть тут решающей роли. Хотя она, конечно, имела место. Но если бы Запад не встал окончательно на тропу войны, представитель польского государства был бы вызван на ковер и последовали бы соответствующие извинения. Но они не последовали. Последовало другое.

Переформатирование человечества решено осуществлять на обломках России. Впрочем, иначе его и невозможно осуществить. И каждый, кто думал, что оно будет осуществлено иначе, глубочайшим образом заблуждался. Но слишком долго заблуждались слишком многие. И слишком многие продолжают заблуждаться даже сейчас, когда заблуждаться уже невозможно.

Инстинктивный и очень резкий поворот России, двигавшейся по пути так называемого вхождения в западную цивилизацию, на наших глазах превращается в блуждание по лабиринту, напоминающему спутанный клубок ниток. Иногда траектории, напоминающие этот самый спутанный клубок, называют фракталами. Свойство фрактала в том, что он заполняет случайным блужданием некий объем. И что в пределах этого блуждания отдельные отрезки траектории могут иметь самую разную, несопоставимую друг с другом, направленность.

«Куда мы движемся?» — спрашивают меня многие. Я отвечаю им анекдотической притчей.

Идет заплыв по Темзе. Плывут международные пловцы высшего класса. А наперерез им плывет мужчина в сюртуке и ботинках. И на вопрос пловцов: «Куда это вы плывете?» мужчина с достоинством отвечает: «Это вы плывете, а я — тону».

Я вовсе не хочу сказать, что Россия тонет. Хотя и это отчасти имеет место. Я просто обращаю внимание на глубочайшее различие между понятием «плыть» и понятием «тонуть». Тонущий человек не плывет куда-то, он — тонет. А человек блуждающий не движется куда-то, он — блуждает. «Двигаться куда-то» и «блуждать» — принципиально разные вещи. Они разнятся в той же степени, как «плыть» и «тонуть».

Заполняя разнонаправленным случайным блужданием некий исторический и политический объем, Россия превращается в своеобразный волчок. Есть два способа сохранять устойчивость за счет наличия динамики. Один способ использован в двухколесном велосипеде. А другой — в этом самом волчке. Но «способ велосипеда» предполагает движение, а «способ волчка» — блуждание.

Долго блуждать, сохраняя устойчивость, нельзя. Можно сохранить устойчивость, снизив уровень жизни в три или даже в четыре раза. Можно сохранять устойчивость и при 60 рублях за доллар, и при 100, и при 160. Но нельзя при этом блуждать. Нельзя просто ждать того, что неприятности кончатся, что вернутся высокие цены на нефть и мы заживем, как в 2005 году. Мы уже никогда не заживем, как в 2005 году. Хотя слишком многие надеются, что это обязательно произойдет. Даже если цены на нефть вернутся, это, по существу, изменит немногое. Конечно, это улучшит ситуацию, и за это надо бороться. Но нельзя сделать основой своей политической философии цены на нефть.

Мы пережили крах СССР, который Запад поначалу называл освобождением от абсурда, потом назвал своей победой в холодной войне.

Мы пережили экономические реформы, которые Запад потом назвал сознательным ограблением России.

Мы пережили западную агрессию против Ирака и Югославии.

Мы пережили западные сюсюканья по поводу «чеченских повстанцев, ведущих справедливую войну» с помощью терактов против беременных женщин и детей «с российским поработителем».

Мы пережили чудовищные преступления против Южной Осетии и Абхазии, благословляемые Западом.

Мы пережили оранжевые революции на сопряженных территориях.

Мы пережили чудовищные злодеяния Запада на территориях от Туниса до Сирии.

И наконец, мы столкнулись с беспрецедентными бесчинствами на Украине, благословляемыми Западом.

Мы столкнулись с бандеровщиной, с триумфом беззакония (никто не может признать законным свержение Януковича, кем бы Янукович ни был).

Мы столкнулись с вопиющим нежеланием Запада признать очевидное право Донбасса на восстание.

Мы столкнулись с откровенным геноцидом в Донбассе.

И нам ясно, что всё это — только начало чего-то неизмеримо более мрачного, того, против чего нельзя не начать бороться.

Сторонние наблюдатели спрашивают нас: «За что сейчас Россия борется? Ну понятно, — говорят они, — за что боролся СССР. Он боролся за иное мироустройство. А за что борется Россия? Она такая же капиталистическая держава, как и державы Запада — она не хочет переустраивать мир. Чего же она хочет? Утвердить свое влияние? Укрепить свои геополитические позиции? В чем смысл происходящего?»

Поразительно, что об этом спрашивают представители того самого Запада, который пережил Первую мировую войну. Может быть, кто-нибудь дерзнет хотя бы сейчас, через сто лет после ее начала, сказать, в чем был смысл Первой мировой войны? Вряд ли кто-либо рискнет на что-то подобное. Но, отказавшись от определения этого смысла, интеллектуалы Запада упорно не признают, что все капиталистические войны бессмысленны. Что именно капитализм и порождает неизбежность войн и их бессмысленность одновременно. Что необходимость бессмысленных войн порождается фундаментальным принципом капитализма, согласно которому человек неисправимо зол, но это неисправимое зло надо, введя его в некие рамки, использовать для развития человечества.

Введенный в эти рамки человек сколько-то времени терпит. Терпит и человечество. А потом и человек, и человечество начинают задыхаться в этих рамках. Ломают их. И организуют самоубийственные конвульсии, используя для этого все достижения, полученные за счет сочетания двух принципов — принципа невозможности и пагубности всех попыток улучшить неисправимо злого человека и принципа возможности и благости введения человеческого зла в определенные рамки и использования такого зла для развития человечества.

Это и есть капитализм в его сокровенной сути. Сейчас эта суть обнажается с новой силой. Сколько времени человечество будет удерживаться на грани ядерной войны — неясно. Потому что страх перед ядерной войной очень силен. Но сколь бы силен он ни был, он рано или поздно будет преодолен. И если к моменту этого преодоления сохранится капитализм, война окажется неизбежной.

Предположим, что часть человечества выживет. И что капитализм окажется достаточно живуч для того, чтобы воспроизвестись по ту сторону ядерной катастрофы. Это, кстати, возможно, потому что капитализм очень живуч. Но, выжив по ту сторону ядерной катастрофы, капитализм породит всё те же рамки, всё ту же аксиоматику, согласно которой необходимо правильное использование неисправимого зла, которым начинен человек. Тогда, на новом этапе развития, возникнут уже не ядерные, а более могучие методы раскрепощения энергии. И соответствующее оружие. Введенное в рамки человечество устанет от этих рамок и новая война истребит и человечество, и землю.

Впрочем, скорее всего, нечто непоправимое произойдет с человечеством уже в ходе ядерной войны. А значит, только преодоление аксиоматики капитализма может спасти мир от полного уничтожения.

Или это преодоление — или полный крах. Такое или-или уже явлено человечеству. Но явленное может увидеть только зрячий. А слишком многие во имя сохранения комфорта пытаются или ослепнуть, или притвориться слепыми.

Что ж, в таких ситуациях книги нужны. К моменту, когда ситуация стала чересчур очевидной — по крайней мере, для меня и моих сторонников, — я принял решение об издании этой книги.

#i_004.jpg