Часть 1

Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания — исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. У вас, нашей телевизионной аудитории, также будет возможность высказаться, то есть проголосовать. Такая же возможность будет и у сидящих в зале.

Тема наших сегодняшних слушаний: «Советско-финская война — неудавшаяся экспансия или стратегическая необходимость?»

О советско-финской войне вспоминают редко — естественно, ее заслонила Великая Отечественная война. Советско-финская война — следствие договора между СССР и гитлеровской Германией. Финляндия по договору входила в зону интересов СССР. СССР начал войну с Финляндией. Финны ту войну назвали для себя «отечественной». Повторяю вопрос сегодняшних слушаний: «Советско-финская война — неудавшаяся экспансия или стратегическая необходимость?»

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов вы видите на экране.

Обвинитель на процессе — писатель Леонид Млечин.

Защитник на процессе — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

В ноябре 1939 года, когда в Европе уже во всю шла Вторая мировая, Германия оккупировала Польшу и начала боевые действия на территории Франции и Англии, Советский Союз начал свой финский поход. Наступательная операция длилась 3,5 месяца. Красная армия потеряла около 130 тысяч солдат и офицеров и приобрела сравнительно небольшие территории. Историки до сих пор не пришли к единому мнению, кому нужна была эта «маленькая победоносная война»? Советско-финское противостояние долгое время оставалось закрытой темой, своеобразным «белым пятном» в советской исторической науке. Существовала единственная официальная версия — политика правительства Финляндии была враждебна СССР. К тому времени Сталин догадывался о неизбежности большой войны и понимал, что стратегически напасть на Советский союз удобнее всего с севера. Сами финны вряд ли стали бы объявлять войну большому соседу, однако Финляндия была готова предоставить Германии свою территорию в качестве плацдарма. Оппоненты официальной версии уверены: советское руководство планировало осуществить в Финляндии прибалтийский сценарий — ввод войск Красной армии, смещение правительства и присоединение страны к СССР. Многие признают, что войны, которую мы выиграли с большим трудом, можно было избежать. Но в конце 1930-х финны стали проводить откровенно антисоветскую политику под лозунгом «Любой враг Советского Союза должен быть другом Финляндии». Провокационные заявления и сближение финского руководства с нацистской Германией в итоге свели на нет попытка дипломатического урегулирования.

Сванидзе: До начала прений у меня вопрос к обеим сторонам — и к Млечину, и к Кургиняну: В чем актуальность этой темы?

Прошу вас, сторона обвинения. Леонид Михайлович, актуализируйте тему.

Млечин: «На той войне незнаменитой…», — лучше Твардовского эту войну никто не назвал. А вот почему «незнаменитая»? Ведь войну формально выиграли — выиграли, победили Финляндию, передвинули границу, как хотели, — разгромили финскую армию, конечно. Правда, понесли ужасные потери — в 5–6 раз больше, чем потеряли финны, что было нехорошо для Красной армии в 39–40 году, но дело не в этом. С моей точки зрения, проиграли больше, чем выиграли. Финляндия была нейтральной страной до Второй мировой войны. И она в качестве нейтральной страны бы очень даже устроила в 41 году, когда немцы напали. Но из-за советско-финской войны Финляндия стала союзником нацистской Германии, и вместе с Германией она блокировала Ленинград. Кто-то скажет: «Ну да, потеряли людей в финскую войну, зато спасли потом». Кого? Кого спасли? Потеряли и в финскую войну, и во вторую — Великую — еще больше потеряли. Эта война «незнаменитая», потому что никто о ней никогда не хотел вспоминать в советские времена — один абзац в учебнике. Потому что потом, после войны выяснилось, что Финляндия может быть нам замечательным партнером. И она была, и остается, может быть, лучшим партнером на севере Европы, среди всех государств. Война «незнаменитая», потому что она обернулась редкостной неудачей для нашего государства. И мы возвращаемся на этом заседании к этой истории…

Сванидзе: Время.

Млечин: …должны ее разобрать, и я думаю, что мы извлечем уроки из этой истории. Спасибо вам.

Сванидзе: Спасибо, Леонид Михайлович. Прошу Вас, Сергей Ервандович, сторона защиты.

Кургинян: Эта война «незнаменитая», потому что она не Великая. И потому что, действительно, не в 4–5, но в 3 с лишним раза больше мы потеряли… — уже есть новая историография, есть точные цифры. Но не в этом дело. Дело заключается в том, в какой степени произошедшее тогда было исторически оправдано. Было лишь оно одним звеном абсурда в цепи абсурдов, в которую превращают нашу историю, или это было нечто, что имеет в себе исторические оправдания — что произошло там, и почему мы вдруг начали воевать с Финляндией? При этом я подчеркиваю, что, действительно — и тут я абсолютно согласен — с Финляндией у нас прекрасные отношения, и та Финляндия, которую мы сейчас знаем, — это абсолютно мирное государство. Но что произошло тогда? И почему вдруг это произошло? В силу абсурда — сталинского режима, так сказать, бредовой политики? Или в силу каких-то глубоких исторических обстоятельств? Если мы позволим выпасть хоть одному звену из цепи нашей истории, если мы хоть в одном звене примем концепцию абсурда, дальше это начнет расширяться на всю нашу историю. А к чему привела концепция абсурда в нашей истории, мы знаем — мы перестали быть народом, страна распалась, называвшаяся Советский Союз. Народ, который начинает абсурдизировать свою историю, будет распадаться до конца. И нам очень важно восстановить цепь времен. Помните, у Гамлета сказано…

Сванидзе: Время.

Кургинян: …«порвалась цепь времен…»? — так надо эту цепь восстановить, в любом звене, в финском тоже.

Сванидзе: Спасибо, Сергей Ервандович. После короткого перерыва мы приступим к слушаниям.

Сванидзе: В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания советско-финская война. Первый вопрос сторонам: Существовала ли реальная угроза Советскому Союзу со стороны Финляндии?

Прошу, сторона обвинения, Леонид Михайлович. Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Благодарю Вас. Если можно, я обращусь к своим свидетелям. Начну с Владимира Александровича Невежина, доктора исторических наук, известного специалиста по этому периоду. Владимир Александрович, могу ли я Вам переадресовать этот вопрос? Исходила ли от Финляндии, соседнего государства, военная угроза для Советского Союза в 1939 году, осенью?

Владимир Невежин, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН: От Финляндии, реально — нет, не исходила, я думаю. Но если бы Финляндия вошла в какой-то союз, в какую-то коалицию с Англией, Францией или Германией, тогда бы такая опасность реально была.

Млечин: Скажите, Владимир Александрович, а собиралась Финляндия вступать в такую коалицию ну, скажем, с нацистской Германией?

Невежин: Конечно, собиралась. И она еще опиралась на поддержку таких же нейтральных стран, как, например, Норвегия, Швеция, — то есть Финляндия, конечно, искала какого-то посредника.

Млечин: Швеция не стала союзницей Германии, и Норвегия не стала союзницей Германии, а была завоевана, почему Вы предполагаете, что стала бы союзницей Германии Финляндия?

Невежин: Я не говорю, что союзницей, а посредник… какой-то посредник, который мог бы поддержать на дипломатическом, в основном, уровне, потому что ни Швеция, действительно, ни Норвегия не собирались воевать, и они об этом неоднократно декларировали.

Млечин: А Финляндия собиралась вот воевать с Советским Союзом?

Невежин: Вы сами понимаете, что это было совершенно нереально. Со своими 24 тысячами… армия составляла 24 тысячи. Ну, потом, когда началась мобилизация, и уже было, так сказать, 250 тысяч. Сталин вот на совещании в апреле 1940 года, уже после окончания войны, говорил о том, что финская армия — армия несовременная, она — армия обороны. Даже Сталин признал, что это армия обороны. И Финляндия, которая имела мощнейшую линию укреплений — так называемую линию Маннергейма, — она… ее руководство надеялось, так сказать, на эту линию…

Млечин: Собиралась обороняться, а не нападать. Спасибо большое. Кирилл Викторович Набутов — известнейший журналист и автор фильма о войне. Кирилл Викторович, с Вашей точки зрения, представляла ли Финляндия осенью 1939 года, когда началась война, военную опасность для Советского Союза?

Кирилл Набутов, продюсер, телеведущий: Леонид Михайлович, я хочу оговориться, что я не историк и не военный, я всего лишь, там, телепродюсер, который делал просто когда-то большое кино про советско-финскую или Зимнюю войну. Но когда я слышу слова о том, что Финляндия обладала «мощнейшей линией Маннергейма» — оборонительных укреплений — то для человека, который прошел ее от начала до конца, иной реакции, как мягкая улыбка, быть не может. Финляндия была бедным государством, бедным. Они имели… они сумели выбить из парламента два раза по миллиону марок для строительства двух больших ДОТов, которые так и назывались ДОТы-миллионники. И исключительно вина на тот момент в бездарно действовавшем военном руководстве советском, в высшем командовании, которое отвечало за эту операцию, что было положено столько тел советских солдат при наступлении на главном направлении, на Выборг. Финляндия не могла представлять серьезной угрозы сама, если бы, как Вы сказали, она была в союзе с немцами или с англичанами, или с французами — может быть, но история не знает сослагательных наклонений.

Млечин: Нет, почему, мы можем это обсудить — почему нет? Можно, я обращусь еще к одному свидетелю? Павел Александрович Аптекарь, известный историк и автор книг о финской войне. Скажите, пожалуйста, Финляндия могла вступить вот в 39 году в союз с нацистской Германией и представить угрозу для Советского Союза?

Сванидзе: И очень кратко, если можно.

Млечин: Да.

Павел Аптекарь, историк, обозреватель газеты «Ведомости»: В 39 году при том соотношении сил и при ее привычной ориентации — нет. Более того, германская дипломатия, когда разъясняла своим послам…

Сванидзе: Время.

Аптекарь: …как вести себя в отношении этой войны, она говорила, что Финляндия — неблагодарная страна, которая не оценила помощи Германии во время Гражданской войны.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Прошу Вас, Сергей Ервандович, Ваши вопросы свидетелям обвинения.

Кургинян: Не знаю, кому лучше задать этот вопрос… Но перед тем, как я его задам, я оговорю четко одну позицию. Я полностью поддерживаю господина Млечина в вопросе о том, что нынешняя Финляндия — это наш прекрасный партнер, что Финляндия на протяжении очень долгого времени является нашим другом, и, так сказать, мы находимся с ней в мире и согласии — это безусловные вещи, поэтому устраивать здесь какую-то антифинскую истерию или нагнетать антифинские страсти я никоим образом не собираюсь, я только хочу задать несколько конкретных вопросов. Скажите, пожалуйста, Финляндия — вот такая маленькая, ну… слабая Финляндия — никогда не нападала на Советскую Россию? — просто с другой Россией она не имела дела как государство. Она никогда на нее не нападала? У нас нет истории этих нападений?

Аптекарь: Мы имеем в виду именно начиная с 1917 года?

Кургинян: С момента, когда Финляндия возникла.

Аптекарь: С момента, когда Финляндия возникла.

Кургинян: Напомните, кто ее создал? То есть, ну…

Аптекарь: Ее создал… Она… Ее независимость признал Владимир Ильич Ленин в конце… ну, то есть накануне нового 1918 года.

Кургинян: Спасибо большое. Вот с этого момента, Финляндия никогда на нас не нападала?

Аптекарь: Началась Гражданская война в Финляндии, в начале которой белой гвардии финнов противостояла не финская красная гвардия, а русская армия революционная, что было признано, собственно, ее главнокомандующим Михаилом Свечниковым. Это подразделения русской армии, которые остались в Финляндии до мая 1918 года — отдельные части.

Кургинян: И заразились большевистской идеологией?

Аптекарь: Да.

Кургинян: Да?

Аптекарь: И они, собственно говоря, воевали против финских белых. После чего, действительно, когда было совершенно зверское избиение русских в мае 1918 года во время взятия Выборга — без различия, красные это были или не красные, вот… была… был так называемый поход Эльвенгрена в 19 году и потом была очень спорная и неоднозначная история 21–22 года. Вот есть версия, что вот это нашествие финских добровольцев на Карелию. По моему глубокому убеждению, изначально, значит, финны туда ходить не собирались. Первичным было крестьянское восстание в Карелии — не первое, между прочим, антибольшевистское восстание, вот. Туда пошли опять же добровольцы — подчеркиваю, — и это добровольцы, а не финская регулярная армия, вот. Что касается…

Кургинян: А на территории Финляндии находилась наша регулярная армия? Какая? Красная? — в 17 году — белая? Царская? Какая?

Аптекарь: Это были царские русские, которые руководились полковником Генштаба Свечниковым, который впоследствии служил Красной армии.

Сванидзе: Время.

Кургинян: Ну мало ли полковников впоследствии служило в Красной армии?

Сванидзе: Спасибо. Сергей Ервандович, прошу Вас — Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Для того чтобы понять, как это происходило, давайте короткий экскурс. Ну, кто-то, может, помнит, а кто-то нет, про так называемый Тильзитский мир… «Тильзит!.. (при звуке сем обидном теперь не побледнеет росс)», — писал великий поэт. То есть Тильзитский мир заключался между Наполеоном и Александром I, по этому Тильзитскому миру мы должны были участвовать в континентальной блокаде против Англии, а также воевать с теми странами, которые отказываются от участия в континентальной блокаде против Англии. Одной из таких стран оказалась Швеция, мы ее победили в 1809 году. Это кончилось образованием Великого княжества Финляндского в составе Российской империи. Это княжество сразу же получает от царей и многочисленные привилегии, и лишнюю территорию. Уже в 1811 году в состав этого княжества передается Выборгская губерния, включающая в себя земли, отошедшие к России по давним мирным договорам 1721 и 1743 года. То есть мы не только признаем княжество, но и увеличиваем его территорию. Дальше, в 1863-м финский язык впервые становится государственным языком по воле русских царей. Финский язык был в загоне до того, как мы стали его расковывать. Налоги, которые платит Великое княжество Финляндское, остаются только на территории Финляндии и тратятся там. Теперь, для того, чтобы мои заявления не был голословны, пожалуйста, доказательство № 2.

Материалы по делу.

Из заявления одного из депутатов народной партии Швеции: «Маленький финский лев, попав на широкую грудь русского орла, так окреп и вырос, что мы, оставившие его вам в виде хилого львенка, не узнаем нашего бывшего вассала». 1880 год. Бородкин М. М. Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н. И. Бобрикова. СПб. 1905. С.45.

Кургинян: Такая позиция, такая позиция. Дальше. Уже к концу XIX века Финляндия старанием российских монархов превращается из провинции в автономное государство. В декабре 17 года Советское правительство подписывает и ратифицирует акт с Финляндией. Дальше начинается распад Финляндии — политический — на «красную» и «белую». Белое правительство призывает на подмогу немецкие войска и заявляет, что в Финляндии есть новые и очень далеко идущие территориальные претензии к Советской России, только что подарившей Финляндии независимость. 23 февраля 18 года главком финской армии генерал Маннергейм заявляет, что не вложит меч в ножны, пока не будет освобождена от большевиков восточная Карелия. 15 марта 1918 года Маннергейм утверждает план Валлениуса, включающий в себя захват русских территорий. Пожалуйста, доказательство № 4.

Материалы по делу.

15 марта 1918 года Маннергейм утвердил план Валлениуса, предполагающий захват русской территории. План включал две задачи:

1) формирование Великой Финляндии по линии Печенга — Кольский полуостров — Белое море — Онежское озеро — река Свирь;

2) ликвидация Петрограда как столицы России и превращение города Петрограда вместе с прилегающей территорией (Царское Село, Гатчина, Петергоф и др.) в свободный город-республику наподобие Данцига.

Кургинян: Могли ли финны реализовать это своими силами? Нет. В апреле 18 года на территорию Финляндии входит Балтийская дивизия фон дер Гольца — печально известная Балтийская дивизия фон дер Гольца, она же «Балтикум» — и другие немецкие войска, 15 тысяч человек. Возникает марионеточное германско-белофинское правительство, которое стразу же развязывает массовый террор. Пожалуйста, доказательство № 6.

Материалы по делу.

По данным исследования профессора Хельсинкского университета Тимо Вихавайнена: «В ходе террора казнены 8300 человек. Около 12 тысяч человек умирают летом 1918 года в концентрационных лагерях. Общее количество брошенных в тюрьмы и лагеря достигло 90 тысяч. Для сравнения — в ходе боевых действий белые финны потеряли 3178 человек, а красные — 3463 человека». Гражданская война и военная интервенция в СССР. С. 506; Вихавайнен Т. Экономика и общество Финляндии военного времени // Зимняя война 1939–1940. Книга первая. Политическая история. М, 1998. С.203).

Кургинян: Отнюдь не ради претензий к современной Финляндии хочу сказать, что эти репрессии носили не только идеологический, но и этнический характер. Пожалуйста, доказательство № 8.

Материалы по делу.

Из ноты германскому послу графу Мирбаху от 13 мая 1918 года, подписанной исполняющим обязанности наркома иностранных дел РСФСР Г. В. Чичериным: «…происходило настоящее истребление русского населения без всякого различия, истреблялись старики, женщины и дети, офицеры, учащиеся и вообще все русские». Документы внешней политики СССР. Т.1. М, 1957. С.299.

Кургинян: Все эти многочисленные факты… хотел бы, чтобы подтвердил или опроверг свидетель Йохан Бекман — финский публицист, ученый, доктор общественно-политических наук, председатель Финского антифашистского комитета. Еще раз подчеркну…

Сванидзе: Я прошу прощения, Сергей Ервандович, прежде чем представится возможность высказаться доктору Бекману. Вопрос…

Кургинян: Сейчас идет время…

Сванидзе: …вопрос о вопрос стоит о войне 40 года. Сейчас Вы говорили о 18-м.

Кургинян: Нет, мы спрашиваем, была ли у Советского Союза… были ли у него основания опасаться Финляндии?

Сванидзе: То есть Вы ведете к 40-му?

Кургинян: Да, я веду к тому…

Сванидзе: Прошу Вас.

Кургинян: …что эти основания были.

Сванидзе: Прошу Вас.

Кургинян: Пожалуйста, конечно, конечно.

Йохан Бекман, доктор общественно-политических наук, председатель Финского антифашистского комитета: Спасибо. Действительно, я должен сказать как финский ученый, как представитель Финляндии здесь, что, естественно, со стороны Финляндии существовала угроза и, на самом деле, не маленькая угроза. Потому что Вы напоминали о планах Великой Финляндии — эти планы были очень агрессивные, риторика политических деятелей финских профашистских организаций в пропаганде Великой Финляндии была весьма агрессивная риторика. Но я хочу еще напоминать о том, что финны планировали завоевать территорию не только… то есть Кольский полуостров, Карелию восточную, и Санкт-Петербург — город Ленинград, они также планировали соединить Великую Финляндию, северную Норвегию, северную Швецию и Эстонию, то есть они действительно планировали создавать огромную финно-угорскую великую державу. И такие планы были активные и агрессивные уже в начале 20-х годов.

Сванидзе: Время.

Кургинян: То есть я просто говорю, что у Советской России были все основания рассматривать данное государство как агрессивное. И мы пока что даже не все основания рассмотрели.

Сванидзе: Спасибо. Леонид Михайлович…

Млечин: Скажите, доктор Бекман, Вы не напомните численность населения Финляндии в 39 году?

Бекман: Если не ошибаюсь, это было где-то 3,5 — вот так вот… но я хочу еще вот…

Млечин: 3,5 миллиона человек…

Бекман: Да.

Млечин: …это численность всей Финляндии, да? Может быть, Вы назовете численность вооруженных сил Финляндии в 39 году? Примерно хотя бы…

Бекман: 400 тысяч примерно, я бы сказал.

Млечин: 400 тысяч? Это… как это? Каждый…

Бекман: Здесь речь идет не только о Финляндии, конечно.

Млечин: Уже вот «под ружьем» стоит…

Бекман: Здесь речь идет о том, какие у Финляндии были возможные союзники, естественно.

Млечин: Возможности. Спасибо. Спасибо большое. Ваша честь, я где-то даже не могу понять, о чем идет речь. Страна с населением в 3,5 миллиона человек — каким образом она может, в принципе, представить военную угрозу для нашей страны даже в 39 году? Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. После короткого перерыва мы продолжим наши слушания.

Сванидзе: В эфире «Суд времени». Мы продолжаем слушания по советско-финской войне. Вопрос сторонам: Была ли у СССР возможность обеспечить безопасность мирными средствами?

Прошу, сторона защиты, Сергей Ервандович, Вам слово, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Самое трудное, самое трудное — это представить себе ту ситуацию, потому что в мозгу у каждого, в том числе и у меня, нынешняя Финляндия, да? — образец миролюбия и всего чего угодно, и очень дорогой для меня образец, который я совершенно не хочу разрушать. И тем не менее… И тем не менее, если мы обсуждаем эту тему — пожалуйста, доказательство № 10.

Материалы по делу.

Из письма морского министра Северо-Западного правительства, контр-адмирала Пилкина в правительство Колчака: «Если финны пойдут (на Петроград), одни или хотя бы с нами, но в пропорции 30 тысяч против трех — четырех, которые здесь, в Финляндии, то при известной их ненависти к русским, их характере мясников… они уничтожат, расстреляют и перережут все наше офицерство, правых и виноватых, интеллигенцию, молодежь, гимназистов, кадетов — всех, кого могут, как они это сделали, когда взяли у красных Выборг». Красный архив, т. 2 (33), 1929, с. 110–111.

Кургинян: Это свидетельство белых, да? Итак, первый раз эта угроза нависла в 18–19 году, а в 21-м — вторая интервенция. Пожалуйста, доказательство № 12.

Материалы по делу.

Из беседы наркома иностранных дел М. М. Литвинова с посланником Финляндии в СССР А. С. Ирьё-Коскиненом: «Ни в одной стране пресса не ведёт так систематически враждебной нам кампании, как в Финляндии. Ни в одной соседней стране не ведётся такая открытая пропаганда за нападение на СССР и отторжение его территории, как в Финляндии… Я уже не говорю о том, что военные лица отдалённой Японии сделали излюбленным местом „туризма“ Финляндию. 27 февраля 1935 года». Документы внешней политики СССР. T.XVIII. М., 1973. С. 143.

Кургинян: Это Литвинов в 1935 году, Литвинов. У нас опыт двух войн, резни, и нависает большая война — вот ситуация, которую надо понять, иначе получится, что мы просто невинно обидели государство, которое не имело к нам…

Сванидзе: Я прошу прощения только, Сергей Ервандович, 35 год, Литвинов — мы говорим о 40 годе, и там уже был не Литвинов, а Молотов…

Кургинян: Я понимаю, понимаю…

Сванидзе: …и уже к… и уже 39–40 —…

Кургинян: Я понимаю, но я обращаю ваше внимание на одно…

Сванидзе: …и это было уже после пакта Молотова-Рибентроппа, радикально изменившего ситуацию.

Кургинян: Хорошо. Я Вам объясняю, у этой истории есть традиция. Начиная с 20-х годов, начиная с 1917 года у советского руководства и у всех прочих на холке висит вся эта история, они понимают, что имеют дело с агрессивным государством, которое уничтожало их население, которое хотело отделить Петербург, которое хочет захватить часть территории, — у них это на холке висит! И Литвинов, я говорю, по отношению к Молотову человек абсолютно мирный, да? — говорит об этом. Теперь я бы хотел спросить об этом Михаила Юрьевича Мягкова. Михаил Юрьевич, что Вы считаете по этому поводу?

Михаил Мягков, доктор исторических наук, руководитель Центра войн и геополитики ИВИ РАН: Ну, я, прежде всего, хотел бы сказать, что, конечно, Финляндия не такая мирная и не такая слабая. В случае военных действий она действительно выставляла 400 тысяч вооруженных сил. У нас Ленинградский военный округ меньше намного.

Кургинян: Вы отвечаете за свои цифры, готовы их доказать, Вы профессионал — пожалуйста.

Мягков: Далее. Немецкая пропаганда была и раньше, была и накануне войны. Война мировая в Европе когда разразилась, английский посланник в Финляндии говорил: «Как будто я нахожусь в Германии, такая идет пропаганда». Все финские газеты — прогерманская пропаганда. Помощь военная идет, помощь экономическая идет со стороны Германии. Как может советское правительство оставаться безучастным к тому, что в случае военных действий Финляндия не только будет участвовать в военных действиях, но станет плацдармом для развертывания сил третьих держав. Именно об этом говорил Сталин, именно об этом говорил Молотов, когда велись переговоры накануне войны в октябре — ноябре 1939 года.

Бекман: Только 32 километра от…

Мягков: И только 32 километра от Ленинграда… Уже были тогда орудия — у Германии, в том числе — которые могли покрыть это расстояние и обстреливать Ленинград. А это — колыбель Революции, считалась, это — вторая столица. Как мы могли безучастно относиться к таким эпизодам? Далее. Далее, это не только Германия, но и Англия, и Франция: не будем забывать, что СССР — накануне войны. В мире идет мировая война. Кто будет следующий? Мы опасаемся нападения, мы хотим оставаться нейтральными. Но нас могут вынудить к тому, что стратегические позиции — Ленинград — будет взят, а оттуда уже — в тыл центральным российским регионам, на Москву. Вот о чем думало военное командование, вот о чем думало военно-политическое руководство на тот период. Докладывал Берия, в частности, Молотову и Ворошилову информацию накануне войны о том, что Эркко — министр иностранных дел Финляндии — заявляет: «Мы ни на какие уступки СССР не пойдем! Драться будем, во что бы то ни стало, так как нас обещали поддержать Англия, Америка и Швеция». В Финляндии были две группировки: которые могли бы идти на какие-то уступки минимальные, и те, которые были за войну до конца, потому что они знали, что за ними стоят силы. Мы не можем игнорировать эти факты. Спасибо.

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: Мы не говорим, что ситуация однозначна, мы просим вас рассмотреть ее во всей полноте. Зачем скрывать половину правды?

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Леонид Михайлович, — Ваш вопрос свидетелям защиты.

Млечин: Михаил Юрьевич, Вы заговорили о том, о чем думало военно-политическое руководство, вот давайте посмотрим, о чем думало советское военно-политическое руководство в то время. Мы располагаем записью в дневнике Председателя исполкома Коминтерна Георгия Димитрова — это был виднейший деятель коммунистического движения — и после всех встреч со Сталиным, Вы можете представить, какое это было для него событие, он очень аккуратно в свой дневник заносил, что именно сказал товарищ Сталин. Итак, запись сделана 21 декабря 1939 года. Война с Финляндией уже идет…

Сванидзе: В день рождения Сталина.

Млечин: День рождения Сталина — и вот после вечеринки Сталин…

Сванидзе: В день 60-летия Сталина!

Млечин: Да! После вечеринки Сталин в своем очень узком кругу говорит о причинах начала войны с Финляндией — одной фразой.

Материалы по делу.

Из дневника Председателя исполкома Коминтерна Георгия Димитрова: «На дружеской встрече по случаю дня рождения Сталин сказал гостям: „В Союзе стало тесновато. Финляндия, Бессарабия, Черновцы нам не помешают“». Запись от 21 декабря 1939 года.

Млечин: Хочу обратить внимание: ни слова о том, что нам угрожает Финляндия, что оттуда прогремят английские или, там, немецкие пушки, что надо отодвинуть границу… В своем кругу товарищ Сталин говорит крайне точно. И замечу, через месяц — на другой вечеринке — Сталин еще раз — Димитров записывает просто слово в слово — …еще раз возвращается к войне с Финляндией. Доказательство № 9.

Материалы по делу.

Из дневника Председателя исполкома Коминтерна Георгия Димитрова: «21 января 1940 года. Сталин произносит тост: „Пока мы убили в Финляндии 60 тысяч человек, теперь надо убить остальных, и тогда дело будет сделано. Останутся только дети и старики“».

Млечин: Михаил Юрьевич, давайте мы с Вами побеседуем об этой ситуации. Значит, в апреле 38 года составлен документ — видимо, он написан резидентом нашей разведки в Финляндии Ярцевым, да?

Мягков: «Дело 7-го апреля».

Млечин: Да, да, да, да, да. В нем говорится о Финляндии, как о не настроенной антисоветски, вовсе нет. Значит, давайте дальше. В 38 году Финляндия провозглашает нейтралитет. Весной 39 года Финляндия отвергла договор с Германией — хочу обратить на это внимание — 39 год — решающий год в истории Европы и нашей страны. Сталин в 39 году подписывает договор с немцами. Подписывает один, потом второй, второй называется «О дружбе и границе», второй часто забывают из-за названия страшного: «О дружбе и границе» — с нацистской Германией. Финляндия провозглашает свой нейтралитет. Что делала бы Финляндия, если бы мы ее не тронули? Она поставляла бы медь. Да, германская промышленность очень зависела от финской меди, так же, как зависела от шведской железной руды, и Швеция всю войну поставляла руду — и это, конечно, было плохо. Но Швеция не участвовала в войне на стороне Германии. И Финляндия не участвовала бы в войне на стороне Германии, если бы на нее самым простым образом не напали. Не согласны со мной?

Мягков: Конечно же, не согласен.

Млечин: Почему «конечно»?

Мягков: Во-первых, приведенные примеры здесь из дневника Димитрова, ну… почему-то все с вечеринки у Вас начинается. Может, у Вас какие-то другие доказательства, кроме вечеринок, есть? А есть официальные…

Млечин: Это не вечеринки, это высказывания Сталина.

Мягков: Подождите, подождите…

Млечин: Уж когда высказывался, тогда высказывался, уж извините.

Мягков: …подождите, а когда Молотов…

Млечин: Я за товарища Сталина не отвечаю — ну, он любил на вечеринки ходить.

Мягков: …когда Молотов беседует с послом Штейнгардтом 1 февраля 1940 года — это секретные переговоры были. Молотов отвечает о том, что речь ни в коем случае не шла о том, что мы хотели захватить Финляндию и советизировать.

Млечин: Вы меня извините, пожалуйста…

Мягков: Речь шла о безопасности — это раз.

Млечин: Я вас тут не прерываю, я только одно, можно… Я не прерываю… Ради бога, одно слово… Вы знаете, одно дело вот мы с Вами на публике что-то говорим, а другое дело, когда выйдем и там поговорим. Вот есть разница между тем, что нарком иностранных дел говорит иностранному послу…

Мягков: И он заинтересован…

Млечин: …и тем, что говорится в узком кругу.

Мягков: И он заинтересован, чтобы американцы так думали. А то, что Сталин выпил лишнего, и то, что, там, Димитров выпил лишнего…

Сванидзе: Как это ему было свойственно, по всей видимости…

Мягков: Да, вот это…

Сванидзе: …Сталину-то, да? — выпивать лишнего и болтать с Димитровым.

Млечин: И по пьянке что-то делать. Ну, Вы меня извините, я за товарища Сталина должен вступиться…

Мягков: А теперь, а теперь по факту…

Млечин: …пьяным его точно никогда не видели.

Мягков: А теперь по факту. То, что Финляндия отвергла договор с Германией… а Маннергейм сколько раз был в Финляндии? в Германии?

Млечин: Я Вам скажу. Я Вам скажу: значит, был в 1934 и в 1935, и что?

Мягков: А где документы о том, что велись переговоры?

Млечин: И что? И что? Ну, был.

Мягков: А где документы, вообще, финские —…

Млечин: Ну и что? А Молотов в 1940 году был в Германии, и что?

Мягков: …акт переговоров тайных с немцами? Где эти документы? Они были уничтожены!

Млечин: Ну и что?

Мягков: …и Маннергеймом в том числе! Мы еще многое с вами не знаем по этому поводу.

Млечин: Михаил Юрьевич, ну Вы меня извините, ну был в 1935 году — а что за этим последовало?

Мягков: А дружба с Герингом?

Млечин: С Герингом встречался, и что?

Мягков: Прекрасно! Да? Финляндия такая мирная…

Млечин: А что последовало?

Мягков: Ничего!

Млечин: Да нет! А практические последствия-то какие?

Мягков: Практические последствия…

Млечин: Вот я Вам скажу, какие практические последствия после встречи с Риббентропом — договор и раздел Польши. А после встречи с Герингом — ничего! Поставки сырья, покупки…

Сванидзе: Время.

Млечин: А что, они в Англию не ездили… А Маннергейм в Англию не ездил? Во Францию не ездил? Не покупал там оружие?

Сванидзе: Время, господа.

Млечин: Покупал! Ну и что? Для нас-то это не страшно было — в этом-то вся штука!

Мягков: Для нас страшно то, что 32 километра от Ленинграда, и то, что ведется пропаганда и немецкая, и англо-французская в Финляндии, и то, что Финляндия вооружается — вот это для нас страшно!

Млечин: Вы только скажите людям, что немцы и англо-французы ненавидят друг друга в тот момент!

Сванидзе: Время, время, время, уважаемые коллеги, время. Леонид Михайлович.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Значит… Позвольте задать вопрос Вам, Михаил Юрьевич. Дело в то, что ведь по пакту Молотова — Риббентропа, то есть, Сталина — Гитлера, согласно секретным протоколам к нему, Финляндия вошла в зону интересов Советского Союза. Так же, как и страны Прибалтики: сначала — кроме Литвы, потом, как известно, и Литва тоже вошла. Эти страны Прибалтики в дальнейшем стали территорией Советского Союза. А вот Финляндия — не стала, и, тем не менее, война-то началась.

Мягков: Я все-таки хотел бы…

Сванидзе: Просто Финляндия, в отличие от Прибалтики, имела достаточно сил — о чем мы еще поговорим в дальнейшем — чтобы защитить себя. А Прибалтика не смогла, прибалтийские республики…

Мягков: Хорошо. Спасибо большое за вопрос. Я хотел бы сказать, что с Финляндией у нас все-таки были особые отношения. И Финляндия…

Сванидзе: Да — договор 1932 года, о ненападении.

Мягков: …1932, который потом был продлен, этот договор.

Сванидзе: Да. Правильно.

Мягков: Я хотел бы просто напомнить то, что мы, после того как заключили советско-германский пакт, вели с финнами переговоры, и вели достаточно активно. И предлагали им в 2 раза большую территорию Советской Карелии в обмен на территории на Карельском перешейке, чтобы граница была отодвинута на 70 километров.

Сванидзе: Спасибо, спасибо. Тогда следующий вопрос, в ответ на ваш ответ, так сказать. Вот, прошу Вас, газета «Правда», 3 ноября 1939 года: «Мы отбросим к чёрту всякую игру политических картёжников и пойдем своей дорогой, несмотря ни на что, мы обеспечим безопасность СССР, не глядя ни на что, ломая все и всяческие препятствия на пути к цели». Вам никакую другую газету не напоминает этот стиль? «Фёлькишер-Беобахтер» не напоминает, нет?

Мягков: Ключевое слово — «безопасность». А то, что война России — этот клич раздавался в газетах тогда, в любом случае, и французских, и английских, и финских — это было и на той стороне, причем, намного больше, чем стало раздаваться именно в самый канун войны, когда переговоры зашли в тупик, когда финны были настолько неуступчивы, что готовы были воевать за счет Англии, Франции — с их помощью — и, возможно, Германии.

Сванидзе: Вот насчет германской помощи, кстати, — это отдельный вопрос. Мы не забудем, что в этот момент Советский Союз и Германия были союзниками.

Мягков: Лишь один пример, когда Сталин вел переговоры с финнами, вот, в октябре — ноябре 39 года, накануне войны, — он открыто заявлял то, что все в мире может поменяться: сейчас мы дружим Германией, но все в мире может поменяться. Мы просим всего 2,5 тысячи квадратных километров территории. Могло получиться так, что мы бы получили часть территории, которая обезопасит Ленинград, и всё.

Сванидзе: Спасибо. После короткого перерыва мы продолжим наши слушания.

Сванидзе: В эфире «Суд времени». Мы продолжаем слушания. Повторяю вопрос: Была ли у СССР возможность обеспечить безопасность мирными средствами?

Прошу, сторона обвинения, — Ваш тезис, Ваш свидетель, Леонид Михайлович.

Млечин: Владимир Александрович, давайте мы вернемся к реальности. Когда шли переговоры между Советским Союзом и Финляндией, когда от них потребовали отдать территорию, финны ведь отправились в Берлин за советом. Что им ответили в Берлине? «Мы в вашу войну вмешиваться не будем, вам помогать не станем», — правильно?

Невежин: Дело в том, что задали вопрос, была ли возможность обеспечения безопасности мирными средствами? Была, только до 13 ноября 1939 года, когда переговоры были прерваны, и финская делегация вернулась в Хельсинки. Сам Сталин говорил — 17 апреля 1940 года совещание при ЦК ВКПБ по опыту боевых действий в войне с Финляндией…

Млечин: Мы сейчас это… дадим возможность товарищу Сталину высказаться самостоятельно. Доказательство № 15.

Материалы по делу.

Из речи И. В. Сталина: «Правильно ли поступили правительство и партия, что объявили войну Финляндии? Нельзя ли было обойтись без войны? Мне кажется, что нельзя было. Второй вопрос, а не поторопилось ли наше правительство, наша партия, что объявили войну именно в конце ноября — начале декабря? Нельзя ли было отложить этот вопрос, подготовиться и потом ударить? Нет. Все это зависело не только от нас, а от международной обстановки. Там, на Западе, три самых больших державы вцепились друг другу в горло. Когда же решать вопрос о Ленинграде, если не в таких условиях, когда их руки заняты и нам предоставляется благоприятная обстановка для того, чтобы в этот момент ударить…» «Зимняя война 1939–1940», книга вторая «И. В. Сталин и финская кампания», М. 1999.

Млечин: Циничнее и не скажешь, да?

Невежин: Дальше он сказал вот как — о переговорах с финнами…

Млечин: Это предельно цинично.

Невежин: …он сказал, что мы предложили финнам: «Либо вы на наши уступки идете, либо мы вам даем правительство Куусинена, и оно вас распылит!» Что касается вот этих пресловутых… этого торга — это… это вот из области абсурда — вот то, что Вы говорили — как это может демократическая страна поменять часть своей территории даже на большую? Значит, мы хотели взять 2700 квадратных километров — зато ключевые острова и базу в Ханко. А финнам предложили 5400– ну, я может быть неточно… но в 2 раза большую, конечно, территорию — но это в совершенно стратегически не важном районе — это в районе Карелии.

Кургинян: Стратегический для какой войны?

Невежин: То есть финны не могли даже это поставить на обсуждение своего парламента — ведь они же не тоталитарное государство, все-таки оно было демократическое, хотя мы их называли «белофинны», «фашисты» и так далее. Они не могли просто этот вопрос даже поставить. И на вопрос, который вот сформулирован, была ли возможность? — можно сказать, что возможности решения мирным путем в октябре — ноябре 39 года не было, потому что ни финская сторона не хотела идти на уступки — это я согласен, — ни советская сторона — она вообще с каждым этапом переговоров (они шли в несколько этапов) усиливала свои требования. Когда уже, так сказать, финны действительно покинули Москву, этому предшествовало то, что якобы Молотов или Сталин сам заявили, что дипломаты уже бессильны, мы отдаем, так сказать, приоритет… начинают свою игру военные — ну, я переиначил.

Млечин: Ага, спасибо.

Сванидзе: Сказано было так: «Теперь слово будет предоставлено солдатам», — так было сказано, да.

Невежин: Но ни о каком вообще… ни о какой договоренности Сталина с финнами, я думаю, вот это мое убеждение, по документам, которые опубликованы, — нельзя и говорить.

Млечин: Кирилл, несколько слов. Мы имеем дело с абсолютно циничной и понятной сделкой. Так же точно, как Сталин присоединил Прибалтику и считал, что это правильно, он считал необходимым отрезать от Финляндии кусок и думал…

Сванидзе: Время завершать.

Млечин: …что финны — вот и в самом деле, правильно Владимир Александрович сказал — что могут отдать ему территорию. «На, — говорит, — забери». Это для Сталина не было проблемой, он готов был часть Карелии вместе с живущими там людьми, как с крепостными, — «деревеньку продать» — отдать финнам: «Да, заберите, пожалуйста!» — для Финляндии же это было невозможно, действительно, это же немыслимая вещь!

Сванидзе: Если можно, короткий ответ, Кирилл.

Набутов: Здесь прозвучала ключевая фраза. Финляндия — это парламентское государство. Любое территориальное изменения — прерогатива парламента. Финский парламент, каким бы он ни обладал составом тогда никогда бы на это не пошел — насколько знаю я, не будучи, еще раз говорю, историком. Я не могу полемизировать с докторами наук, профессионалами. Я только слушаю полемику, и я ни разу не услышал разговора об обычных человеках, об обычных гражданах, об обычных людях, которые воевали или которые оказались на территории этой войны — ни разу! И о цене вопроса, которая была заплачена — подчеркиваю еще раз — бездарным советским командованием.

Сванидзе: Эта тема еще будет обсуждаться. Спасибо.

Прошу Вас, Сергей Ервандович — Ваш вопрос оппонирующей стороне.

Кургинян: А скажите, пожалуйста, а что в истории мировой никогда не было добровольного размена территорий?

Невежин: Но мы говорим… вот, понимаете, у Вас такая манера…

Кургинян: Я не говорю да-нет, но было или не было?

Невежин: …Вы начинаете с Тильзитского мира, а мы говорим о 39 годе, понимаете? История — наука точная, вот мы говорим о 39 годе, мы говорим о ноябре 39 года, мы говорим о международной ситуации, о политической и мы говорим, что конкретно Финляндия… — да, конечно, были… были всякие…

Кургинян: Были. Значит мы, в принципе, говорим о том, что бывали мирные варианты, прецеденты обмена территориями, они были.

Невежин: Конечно.

Кургинян: Теперь, не могли бы Вы прокомментировать мне доказательство № 14, пожалуйста?

Материалы по делу.

Из мемуаров К. Г. Маннергейма: «Компромисса, пожалуй, и добились бы, пожертвовав некоторыми островами. В этой связи я назвал в качестве возможного объекта переговоров остров Юссарё… …Советское правительство, в свою очередь, заявило, что может удовлетвориться группой островов Хестё — Бусё — Хермансё — Коё, расположенной восточнее мыса Ханко. Это была довольно значительная уступка, которая и в экономическом смысле была бы менее тяжёлой, чем передача Ханко, хотя и были бы потеряны важные батареи береговой артиллерии». Маннергейм К. Г. Мемуары. М., 1999. С.248.

Кургинян: Пожалуйста, № 16 сразу.

Материалы по делу.

Из мемуаров К. Г. Маннергейма: «Я говорил, что Финляндии было бы гораздо выгоднее передвинуть, за компенсацию, разумеется, государственную границу от Петербурга на несколько миль западнее…» Маннергейм К. Г. Мемуары. М., 1999. С. 228.

Кургинян: Не могли бы Вы это прокомментировать?

Невежин: То, что мы уже говорили… Республика демократическая — там могли быть разные мнения. И естественно, Маннергейм — он высказывал свое мнение, так сказать. Но я хотел бы только подчеркнуть, что Маннергейм — ведь он же не был участником переговоров? Он пишет как мемуарист, он тогда вообще не занимал высоких постов — то есть, когда началась война, он стал… То есть любой из нас может писать…

Кургинян: То есть, Вы хотите сказать, что финской точки зрения в поддержку обмена территорий не было вообще?

Невежин: Нет, я хочу сказать, что это, во-первых, нормальное плюралистическое мнение — то есть, были разные… но это же сказано постфактум — это все равно, что мы сейчас будем обсуждать, правильно ли поделили Восточную Европу в 39 году? Например, наши солдаты, когда вошли в Польшу, они говорили, что мало нам вот того, что мы заняли, а давайте нам еще Варшаву!

Кургинян: Ну, я не знаю кто, что говорил. У меня отец там воевал, у вас нет?

Невежин: Или в 1940 году, когда заключили уже…

Кургинян: …в 1939-м, и в Финляндии потом воевал в 1940-м.

Невежин: …То есть мы говорим о том, что они же не сразу отвергли эти…

Кургинян: Я понял, понял.

Невежин: …наши условия — целый месяц переговоры шли в Москве, целый месяц!

Кургинян: Смотрите, значит, смотрите. Прецеденты мирного размена территорий были. Теперь дальше, если бы этот размен территорий состоялся, войны бы не было. В Финляндии были серьезные силы, которые говорили, что территорию разменять надо. Даже Маннергейм говорил об этом! Значит, все условия для того, чтобы разменять эту территорию и исключить факт любой войны, были? Они же были? Почему это не состоялось?

Невежин: Не было таких условий.

Кургинян: Не было, да?

Невежин: Сначала выступает газета «Правда», потом начинается уже пропаганда (3 ноября развернулась) антифинская — о каком решении мирном можно было говорить? Если бы Сталин хотел решить это мирным путем, он бы не давал такого разрешения пропаганде такие вещи делать. Потому что еще до того, как были выстрелы в Майниле пресловутые, в нашем уже пропагандистском журнале заготовлены были статьи — я это, так сказать…. открытый журнал — там есть дата «сдано в набор» и «подписано в печать». Еще в 20-х числах ноября наш журнал один пропагандистский — «Пропагандист и агитатор» — уже писал о том, что финны устраивают на границе провокации. То есть пропаганда здесь огромную роль играла, а мы про нее забыли, про советскую пропаганду.

Кургинян: Хорошо, хорошо.

Невежин: Сидели мирно и ждали, пока финны нападут…

Кургинян: Значит, мы договариваемся о следующем:

— что территории, в принципе, разменять было можно;

— что предложения по этому поводу были;

— что мы предлагали вдвое большую территорию;

— что история это долгая — начиная с ленинской, когда он предлагал там остров Ино отдавать;

— что у нас действительно была огромная угроза под Выборгом — слишком близко находилась территория.

Значит, вся эта история тянулась. Теперь мы переходим к самым ключевым вещам — двум. Скажите, пожалуйста, вот Вы же…

Сванидзе: Я бо[юсь, что] к двум ключевым не успеете — 10 секунд осталось.

Кургинян: Не-не, успеем! «Добежим до канадской границы», — как говорил О. Генри, успеем добежать.

Сванидзе: 10 секунд.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, две вещи: первая — если Финляндия такое маленькое мирное государство и у Советского Союза…

Сванидзе: Время.

Кургинян: …в 1944-м был такой приоритет, то почему ее не сделали коммунистической — первое, и второе — почему Сталин вычеркнул Маннергейма из списка нацистских преступников?

Невежин: Оба вопроса надо адресовать к Сталину. Мы говорим о советско-финляндской войне 39–40 года.

Кургинян: Давайте ему и адресуем!

Невежин: Наши войска уже вплотную… уже летом первый план был разработан Шапошникова, а второй план — Мерецкова. Уже войска там были — 400 тысяч человек стояли в двух километрах от финской границы. Какая может быть тут договоренность, о чем мы говорим? И причем тут 1944 год?

Сванидзе: Кирилл Викторович, у меня к Вам вопрос. Вы — ленинградский, питерский человек. Ленинград-то был действительно близко к границе!

Набутов: Близко.

Сванидзе: Ленинград-то действительно нужно было отодвинуть? Или нет?

Набутов: Близко! Уважаемый Николай Карлович, я вынужден повторить, что я не историк, я не могу так легко жонглировать формулировками, типа, а если бы… а вот те тоже тогда… — у них был план, по которому они могли бы напасть в 19 году… — но не напали же в 1919 году! А Сталин напал в 39 году под таким предлогом, что да, финны несговорчивые, вот они нехорошие — мы сейчас им по башке дадим. Звучит фраза относительно того, что не было планов советизации Финляндии, но тут же мы говорим о правительстве… об этом, даже не марионеточном, а хуже — я уж не знаю, какое бранное слово подобрать к правительству Куусинена, куда людей с русскими фамилиями, типа Прокофьев, вербовали, в Прокконена переделывая фамилию, чтобы показать, что там финны, это финское рабочее правительство. Как же так, не советизация, если вошли 30 ноября…

Сванидзе: Ленинград. Но Ленинград нужно было обезопасить или нет?

Набутов: Обезопасить — да. Но обезопасить же можно разными способами, а не только взять и нанести тяжелый массированный удар по соседнему государству. Между прочим…

Сванидзе: А если они отказываются?

Набутов: Между прочим…

Сванидзе: А если они отказываются?

Набутов: Они и отказывались — договаривайтесь!

Сванидзе: А если они отказываются?

Набутов: Договаривайтесь! Потом, уж если говорить серьезно, то вот вы поедете на границу — это в городе Сестрорецке находится, практически на границе — и посмотрите — там с военных времен сохранились гигантские ДОТы с тяжелой 152-миллиметровой артиллерией — советской, направленной на финскую территорию. У финнов с артиллерией — господин Бекман это знает, несмотря на его, так сказать, трактовку —…

Сванидзе: Завершайте, Кирилл Викторович.

Набутов: …у финнов с артиллерией было, мягко говоря, очень хреново. Очень хреново! У финнов было с артиллерией. Хотя если бы у них были большие пушки, то да, тогда уже были пушки, которые бы могли стрелять в Ленинград.

Сванидзе: Спасибо. Мы прекращаем наше телевизионное голосование. Завтра слушания по теме «Советско-финская война» будут продолжены в 21 час.

Часть 2

Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. У вас, нашей телевизионной аудитории, также будет возможность высказаться, то есть проголосовать. Такая же возможность будет и у сидящих в зале.

В эфире второй день слушаний по теме: «Советско-финская война — неудавшаяся экспансия или стратегическая необходимость?»

О советско-финской войне вспоминают редко — естественно, ее заслонила Великая Отечественная война. Советско-финская война — следствие договора между СССР и гитлеровской Германией. Финляндия по договору входила в зону интересов СССР. СССР начал войну с Финляндией. Финны ту войну называли для себя «отечественной». Повторяю вопрос сегодняшних слушаний: «Советско-финская война — неудавшаяся экспансия или стратегическая необходимость?»

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов вы видите на экране.

Обвинитель на процессе — писатель Леонид Млечин.

Защитник на процессе — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

В 1939 году численность Красной армии превышала все население Финляндии. Финский поход, по мнению руководства СССР, должен был стать легкой «разминкой» перед большой войной с Германией, но победа в итоге оказалась «пирровой». Советский Союз понес тяжелые потери. Боевые действия выявили пробелы в управлении войсками и их снабжении. После финской кампании поста Наркома обороны лишился давний соратник Сталина Климент Ворошилов, а в армии начались лихорадочные преобразования. Если до вторжения Иосиф Сталин говорил о необходимости укрепления вооруженных сил ввиду возрастающей угрозы со стороны Германии, то после войны была поставлена задача как можно дольше оттягивать возможный конфликт. По версии ряда экспертов, именно после оценки результатов советско-финского противостояния Гитлер решился на «блицкриг» против СССР. Однако, как писал позже маршал Жуков, советско-финская война дала и положительные результаты: после взятия Карельского перешейка и смещения границы дальше от Ленинграда Германия лишилась одного из стратегических направлений для нападения на СССР. К тому же, без неудачного опыта финского похода ослепленные успехом гражданской войны генералы вряд ли смогли бы подготовиться к большому противостоянию с вермахтом.

Сванидзе: Начинаем второй день слушаний по теме «Советско-финская война».

Вопрос сторонам: Победа Красной армии в 40 году — демонстрация силы или слабости?

Пожалуйста, сторона защиты, Сергей Ервандович — Вам слово.

Кургинян: Я все время не понимаю, почему надо спорить в этой интонации? Ну, мы же не хотим, не знаю, присоединить Финляндию к Российской Федерации, ничего не требуем, никого не обвиняем. Мы хотим двух вещей: исторической правды, и поскольку там погибли люди — это наши соотечественники, у меня отец там воевал, там погибли его друзья — то я хочу понять смысл этой пролитой крови. Когда-то Тютчев говорил: «Вражду твою пусть тот рассудит,/ Кто слышит пролитую кровь…/ Тебя ж, как первую любовь,/ России сердце не забудет!..» — это о Пушкине. Значит, смысл этой крови, смысл этого конфликта, часть нашей истории, звено нашей истории — всего лишь это, мы хотим только этой истины — ничего больше, мы не хотим обижать финнов. Но ведь эта же ситуация была! И второе: ну, хорошо, мы присоединили там Эстонию, Прибалтику, и так далее, но ведь с Финляндией мы могли делать в 1944 году все, что хотели! Мы могли тогда делать очень многое, и уж точно мы могли Маннергейма судить как нацистского преступника. Мы ничего этого не использовали, потому что по-настоящему никогда этого не хотели. Именно с Финляндией мы все время проводили самую мягкую линию, мы умоляли их отдать эту территорию, предлагали все, что угодно. Да, когда они не согласились — конечно, тогда все изменилось, но только тогда. Я ничего не говорю, мы, так сказать, двинулись туда, но что пишет Маннергейм? «Наш вековой враг напал на нашу страну! Призываю вас на священную войну с врагом нашей нации!» Значит, смысл-то заключается в том, что это был двусторонний процесс, трагический, очень сложный, понимаете? Очень сложный, который превращен сейчас в пропись о нехороших русских, которые обидели тех — или советских, неважно, Сталине — но так же нельзя! Так нельзя обращаться со своей историей! Или можно? И тут я хотел спросить двух моих свидетелей. Рассказывайте!

Бекман: Ну, есть такая деталь, например, по поводу Маннергейма. То есть, Вы цитировали его приказ от лета 1941 года, кстати, но я могу сказать, что во время Зимней войны, в 39 году, в 40 году Маннергейм сказал в своем приказе, что русские — это чужая раса. Чужая раса. То есть он уже использовал вот такую расистскую риторику антирусскую, нацистскую риторику. Еще я хочу напоминать о том, что есть куча очень интересных фактов малоизвестных. Вы, Набутов, Вы напоминали о правительстве Куусинена, да? Но я хочу еще сказать о том, что во время Зимней войны президент Финляндии Рюти, он предлагал создавать «народное правительство России» в Реболах — то есть, это маленькое село в Восточной Финляндии. То есть финны одновременно планировали создавать «народное правительство России», и даже были планы приглашать в качестве премьера этого «народного правительства России» либо Керенского, либо Троцкого.

Сванидзе: Туда приезжал сын Столыпина с этим предложением. Это была его идея.

Бекман: Да, но финны… но есть версия о том, что это именно была инициатива президента Рюти. Одновременно планировали создавать «народную армию» русскую на территории Финляндии, вербовать таких каких-то непонятных финских «власовцев» из военнопленных. Для этого приехал в Финляндию бывший помощник Сталина Бажанов такой, который после войны… он опубликовал свои мемуары даже. То есть у нас тоже были достаточно такие «великофинские» планы в это время, во время Зимней войны.

Сванидзе: Это не «великофинские», это просто финские, наверное?

Бекман: Ну, я считаю, что это «великофинские», потому что они считали, что они могут создавать на территории Финляндии правительство России!

Сванидзе: Спасибо, господин Бекман, потому что время истекло. У меня вопрос, Сергей Ервандович, к Вам. Когда речь идет о том, что вот «призвал Маннергейм воевать с Советской Россией, как он был неправ, как это было злобно с его стороны»… Дело в том, что он призвал после того, как пошли бомбардировки Хельсинки — Вы об этом факте наверняка знаете. Хроника есть на этот счет, страшная хроника — советские бомбардировки города Хельсинки, непосредственно в день начала войны. Там гибли мирные люди, как это всегда бывает при бомбардировках, поэтому фактически Маннергейм объявил… ну, реально называя вещи своими именами, «отечественную войну». Понимаете, когда начала Германия бомбардировки Советского Союза, мы ж не обвиним наше руководство — мы его можем обвинять в растерянности, в трусости, в неготовности — но в том, что оно призвало советский народ драться с немцами, мы его не обвиним! Так почему ж Вы обвиняете Маннергейма в том, что он призвал свой финский народ драться с агрессором? Да, нам неприятно, что агрессором была Советская армия, но это же так?

Кургинян: Это называется невероятное упрощение ситуации…

Сванидзе: Какое упрощение, когда война, бомбардировки и всё?

Кургинян: …и искажение, и искажение слов оппонента, а также желание перебить и не дать мне возможность говорить.

Сванидзе: Прошу Вас!

Кургинян: Пожалуйста. Спасибо, Вы очень великодушны! Задав мне вопрос, Вы даже разрешаете отвечать! Это величайшая новость.

Сванидзе: Вы сами себя лишаете времени, прошу Вас.

Кургинян: Так я Вам отвечаю. Мы здесь говорили о том, что Сталин сказал: «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается». Маннергейм не сказал: «советские преступления», «сталинский режим», — он сказал: «наш вековой враг». Я убежден лично, это моя позиция, что ничего плохого Финляндии Россия ни при царях, ни при Советской власти не делала.

Сванидзе: Я Вам еще раз говорю — бомбардировка была! Это плохо или хорошо?

Кургинян: Снова Вам говорю. Теперь о бомбардировках…

Сванидзе: Когда бомбардируют — это хорошо или плохо?

Кургинян: Вот Вы, Вы же историк, да? Скажите, пожалуйста, пожалуйста, строительство оборонных сооружений в Финляндии, и в частности, аэродромов — с помощью Германии — осуществлялось в каком объеме?

Сванидзе: Сергей Ервандович, вопрос, с Вашего позволения, задавал я.

Мягков: Можно, можно ответить?

Сванидзе: И вопрос был о том, что в это момент шли бомбардировки Финляндии советскими бомбардировщиками. Ответа нет!

Кургинян: Николай Карлович, нет, я Вам отвечаю…

Сванидзе: Прошу Вас.

Кургинян: У Финляндии было в 10 раз больше аэродромов, чем самолетов…

Сванидзе: Причем здесь аэродромы?

Кургинян: Я Вам говорю, Финляндия была частью враждебного блока.

Сванидзе: Я не о том говорю. Если бомбардируют вашу страну, а вы ее лидер, вы свой народ к чему призовете?

Кургинян: Я призову к войне!

Сванидзе: Целовать, целовать агрессора?

Кургинян: Я призову к войне! Но не с враждебной расой!

Сванидзе: Да с какой расой?

Кургинян: Никогда, никогда я не призову к войне с враждебной расой и с вековым агрессором!

Сванидзе: Нет! В этой речи Маннергейма нет ни слова о враждебной расе.

Кургинян: Никогда я этого не сделаю, никогда! Это сделал Илья Григорьевич Эренбург! Это сделал не Сталин, это сделал Илья Григорьевич Эренбург…

Сванидзе: Что, бомбардировал Хельсинки?

Кургинян: …«Убей немцев! — он сказал — Убей немцев!» Все время, когда мы воевали, мы говорили, что мы не с народом воюем…

Сванидзе: Илья… Илья Григорьевич… Илья Эренбург бомбардировал Хельсинки, Сергей Ервандович?

Кургинян: …мы воюем с преступным режимом. Не с народом!

Сванидзе: Замечательно. Сейчас короткий перерыв, после которого мы продолжим слушания.

Сванидзе: В эфире второй день слушаний по теме «Советско-финская война». Прошу Вас, Леонид Михайлович, Ваши вопросы оппонентам.

Млечин: Доктор Бекман, я хочу воспользоваться такой возможностью, расскажите, пожалуйста, для наступавшей Красной армии такое…

Кургинян: Я прошу прощения, Николай Карлович, это никоим образом… Леонид Михайлович, я извиняюсь. По причинам исключительной важности, о которых я узнал только сейчас, я вынужден буду покинуть зал. Здесь замечательные эксперты, и я убежден, что они прекрасно продолжат передачу дальше. Я крайне сожалею о том, что я должен покинуть зал — это абсолютный «форс-мажор», но я вынужден это сделать.

Сванидзе: Спасибо. Удачи Вам!

Млечин: Доктор Бекман, я хотел воспользоваться… — я практически первый раз разговариваю с финским специалистом… Наступающая Красная армия была поражена — неприятно поражена — стойкостью финского солдата. Вот когда первоначальный план принес командующий Ленинградским военным округом генерал Мерецков Сталину и сказал, что потребуется 2 недели, Сталин обиделся на Мерецкова и сказал, что «ну, дня 3 — этого больше, чем достаточно». Потом воевали 105 дней. И больше всего… самым большим сюрпризом оказалась эта стойкость финского солдата, его способность сражаться небольшой группой, сражаться в одиночку. Скажите, пожалуйста, чем это объясняется? Так хорошо учили? Или это особые качества финнов? Или они так сплотились перед лицом врага?

Бекман: Ну, во-первых, я хочу сказать, что просто так сложилось, что условия погоды были определенные — было очень холодно, действительно, это было очень тяжело, были моменты… проблемы с… то есть не все войска вот советские были не очень хорошо там… проблемы были с одеждой и так далее… Еще у нас была…

Млечин: Ну, извините ради бога, про советские войска я знаю — расскажите про финские.

Бекман: Я понимаю, но финны, конечно, мы… естественно, Вы понимаете, что ситуация была такая, что там были советские войска, намерены были штурмовать — естественно, это легче вот просто оборону держать, и это была, конечно, там, финская земля, вот наши леса, все, конечно, мы знали нашу территорию… отлично финны знали вот свою территорию, еще знаю, конечно… естественно, еще у нас были такие особенности, конечно, — у нас было это снайперское движение, «кукушки» финские, которые очень эффективно работали…

Млечин: Под «кукушками» Вы что имеете в виду?

Бекман: Снайперов, снайперское движение финское.

Млечин: Вы тоже разделяете эту версию о том, что снайперы сидели на деревьях часами? Вы тоже верите в эту версию?

Бекман: У нас было… У нас было свое достаточно мощное снайперское движении и, Вы знаете, еще есть…

Млечин: Снайперы у вас были, к сожалению, очень хорошие — к нашему большому прискорбию.

Бекман: К сожалению или к счастью — как хотите.

Млечин: Но Вы… надеюсь, Вы не верите, что даже выдержанный, даже такой выдержанный финн, как Вы, способен часами в мороз сидеть на дереве? Я надеюсь, Вы… Неужели Вы верите в эту историю с «кукушками»?

Бекман: Ну, это какие-то национальные особенности, может быть, я не знаю. Я сам не снайпер…

Млечин: Я не знал, что Вы такой доверчивый. Профессор… говорят, что они доверчивые, но я не знал, что так.

Бекман: …я сам не снайпер, я пропагандист военный, то есть я не знаю.

Млечин: А, понятно. Вот пропагандист военный — это я верю, да. Так Вы… расскажите немножко про финских солдат — интересно. Про советских-то мы знаем хорошо.

Бекман: Ну, естественно, ситуация была такая, конечно, что Финляндия не совсем была демократической страной. До войны, конечно, у нас были определенные элементы нашего государства — политические элементы — они были репрессированы. То есть у нас, естественно, коммунистическая партия была запрещена, практически все просоветские движения политические были запрещены, у нас было достаточно большое количество политических заключенных, у нас были политические процессы против них, и так далее, и так далее. То есть это не совсем такая парламентская демократия, как господин Набутов тут сказал. Еще я хочу напоминать о том, что…

Млечин: Это как отразилось на…

Бекман: …естественно, когда звали наших солдат — у нас же была огромная вот эта армия, финская армия, до четы… даже больше 400 тысяч солдат, это была огромная армия —…

Млечин: Нет, огромная, огромная — при 3,5 миллионах населения у вас колоссальная армия была, да.

Бекман: …и когда звали, когда получали письмо, они все должны были участвовать, конечно. Если ты не пошел — тогда в тюрьму, где все остальные политзаключенные.

Млечин: Кто-то не пошел?

Бекман: Некоторые не пошли. Конечно, многие не пошли…

Млечин: Много?

Бекман: Но были и случаи, когда они там…

Млечин: Много было? Дезертиров много было?

Бекман: Ну, у нас было такое движение «лесных»… У нас было противостояние «лесных братьев»…

Млечин: Господин Бекман, скажите, примерно, сколько? Потому что число дезертиров в Красной армии известно — к сожалению, очень прискорбному — вот скажите, сколько было финнов?

Бекман: Ну, я понимаю Ваш вопрос, да — сколько, сколько, да? У меня точных цифр нет, потому что никто не изучал эту тематику до сих пор, но у нас тоже были дезертиры, очень много даже! Но я еще напоминаю о том, что финские спецслужбы до войны, они очень крепко репрессировали именно политические элементы оппозиционные — коммунистов, другие просоветские элементы…

Млечин: Вы хотите сказать, что финны, ваши солдаты со страху воевали так хорошо?

Бекман: Возможно.

Млечин: Большое спасибо.

Бекман: Пожалуйста.

Сванидзе: Так, прошу Вас, Леонид Михайлович — Вам слово, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Эта «незнаменитая война», о которой мы говорим, — финская война — была страшным ударом. И вы знаете, я вот в определенном смысле очень сентиментальный человек, у меня очень сентиментальное отношение к армии, и понятие солдатской чести, офицерской чести для меня, например, необыкновенно важно. И то, что сейчас мы читаем в документах, — а сейчас Федеральная служба безопасности рассекретила, и издали том документов особых отделов, и те материалы, которые тогда еще, оказывается, были известны, но для узкого числа — о том, что происходило тогда, — это невозможно читать, это сердце рвет. Я вам сейчас процитирую. Это когда бросали раненых на поле боя, и они лежали сутками, их не вывозили. Это когда отправляли на фронт — зима, холод — без зимней одежды вообще, в летнем обмундировании. Это когда солдат не кормили — привозили буханку хлеба, она на морозе замерзает, ее рубить надо было, а горячей еды не было. Это ситуация — такого я вообще никогда не встречал — когда командование собственной армии не знало, сколько у них солдат. И это признал начальник генерального штаба Шапошников на совещании, а ему начальник управления снабжения генерал Хрулев говорит: «У нас с Шапошниковым разница в 200 тысяч человек по численности. Мы считаем, что на 200 тысяч меньше». Он говорит: «Нет, а может он прав? А у нас там продовольствия нету». Вы знаете, это… я вам повторяю, что вот мне… при моем отношении к вооруженным силам, я читать такого не могу. Это что надо было сделать с армией, это во что надо было превратить людей в форме, чтобы они не интересовались товарищем по оружию, чтобы они его бросили на поле боя, чтобы они его не накормили, чтобы они вообще не знали, сколько у него солдат в полку? Шапошников говорит: «Да в Первую мировую такого не было никогда, знали всегда». Они разговаривали в своем кругу, они могли говорить все, что угодно. Теперь, если можно, я хотел бы привести некоторые доказательства. Это, собственно говоря, результаты исследований, которые сейчас проведены Институтом российской истории и Федеральной службой безопасности. И вот слова директора института. Доказательство № 23 — это вот результаты исследования, о чем пишет академик Сахаров.

Материалы по делу.

Из исследований А. Н. Сахарова, директора Института российской истории РАН: «Пограничные войска и общевойсковые части не могли в бесконечных спорах выяснить, кто и что должен делать. Огромное количество войск, оказавшихся зимой 1939 года на Карельском фронте, порой мешали друг другу, создавали заторы на дорогах. Пехота мешала танкам, танки мешали продвижению артиллерии. Неразбериха, отсутствие четких тактических установок, неповоротливость и нерасторопность приводили к оправданным людским потерям, выводу из строя техники…» «Зимняя война. Исследования. Документы. Комментарии» М. 2009.

Млечин: Теперь, если можно, доказательство № 25, еще одно.

Материалы по делу.

Из исследований А. Н. Сахарова, директора Института российской истории РАН: «Лыжи вовремя в армию не поступали, а когда, наконец, доставлялись до соединений, то оказывалось, что они были без креплений и без палок… Красноармейцы, не готовые к лыжным переходам, как это было в 8-й армии, бросали их… Наступали сильные холода, а часть красноармейцев оставалась в летних пилотках, без теплых рукавиц, ходили в ботинках, потому что валенки вовремя также не поступали, не было и полушубков. Росло количество обмороженных, но по забитым дорогам раненых и больных бойцов невозможно было доставить в тыл, в госпиталя, и бойцы сутками не получали необходимой медицинской помощи… Как отмечалось в сводках, летчики были плохо обучены, и по их вине самолеты нередко терпели аварии. Танки из ремонта возвращались в неудовлетворительном состоянии — двигатели быстро выходили из строя…» «Зимняя война. Исследования. Документы. Комментарии» М. 2009.

Млечин: Знаете, я вам скажу, вот на совещании в присутствии Сталина в 1940 году командующий округом Мерецков говорит: «163-я дивизия пришла на фронт босая». Босая — это XX век. «Босая?» — удивляется Хрулев, начальник снабжения. «Так точно, — говорит Мерецков — Босая, вообще не одетая!» Командарм II ранга Курдюмов, начальник управления боевой подготовки: «На финском театре было много обмороженных, потому что люди прибывали в холодной обуви, в ботинках даже, а не в сапогах, часть ботинок была рваной. Я здесь докладываю с полной ответственностью, что воевать при 40-градусном морозе в ботинках, даже не в рваных, а в хороших сапогах, нельзя, потому, что через несколько дней будет 50% обмороженных». Теперь, если можно, Павел Аптекарь, известный историк, автор книги о финской войне, скажите мне, 105 дней продолжалась война, каковы потери обеих сторон? Сейчас цифры известны.

Аптекарь: Цифры известны, последние опубликованные данные — это… ну вот, по данным «Гриф секретности снят», это 126 тысяч 875 убитых с нашей стороны и 24… по разным данным, от 23 до 24 тысяч убитых у финнов.

Млечин: Один к шести?

Сванидзе: Нет, к пяти.

Аптекарь: Ну, к пяти. Можно… можно я продолжу? Значит, дальше, есть в Российском государственном военном архиве такие толстенные книги — книги «безвозвратных потерь бойцов и командиров, погибших в войне с белофиннами» — они так именно называются. Просмотрев внимательно эти книги, я насчитал где-то чуть больше, там, 131 тысячи — 131,5 тысячу. Но вот, одна маленькая деталь: потом я однажды искал погибших бойцов на этой войне по документам дивизии — одной из дивизий, где… документы которой уцелели, — и выяснилось, что вот документах этой дивизии есть люди, которые в этих списках больших не значатся, и таких людей — процентов 20. Я не хочу экстраполировать эти цифры на все данные, но я думаю, что итог — где-то порядка 140–150 тысяч…

Сванидзе: Время.

Аптекарь: …погибших. То есть, соотношение потерь крайне неблагоприятное для нас.

Сванидзе: Время. Спасибо.

Млечин: Спасибо.

Сванидзе: В отсутствие Сергея Кургиняна, уважаемые коллеги, кто-нибудь из вас может быть задаст вопросы, да? Прошу вас.

Мягков: Я хотел бы задать вопрос. «Гриф секретности снят» — о потерях наших — какого года изданием уважаемый Павел Аптекарь руководствовался? Потому что по послед…

Сванидзе: Вы можете выйти, если Вам удобнее… — выйти сюда.

Мягков: Во-первых, каким годом издания уважаемый Павел Аптекарь руководствовался? Потому что по последнему изданию, вышедшему 2 года назад, наши безвозвратные потери — это убитые и пропавшие без вести, умершие от ран на этапах санитарной эвакуации и в госпиталях — 95 тысяч. Финские данные — 23 тысячи. Мы, как правило, воспринимаем те данные, которые нам дает другая сторона. Да, мы принимаем эти данные, 23 тысячи, но будьте любезны тогда учитывать эти данные. То, что здесь Леонид Млечин привел данные ужасающие по поводу неготовности наших войск, по поводу того, что действительно, в сапогах были, то, что летчики не готовы были… Кстати говоря, поэтому и бомбы упали на Хельсинки — потому что летчики толком не умели тогда бомбить, потому что летчики не были обученными и опытными. А бомбить хотели порт. Бомбы упали на городские кварталы, погибло более 90 человек, проживавших в Хельсинки, гражданских лиц, и конечно, это был прискорбный факт. Но после этого был отдан приказ ни в коем случае не бомбить гражданские объекты. Авиация только училась воевать.

Аптекарь: Ну, Миш, ну бомбили же — ну что Вы?

Мягков: Гражданские объекты! Был специальный приказ: не бомбить гражданские объекты, где не находятся войска — это был специальный приказ, который отдал Ворошилов. Вы прекрасно об этом знаете.

Сванидзе: Выборг бомбили.

Мягков: Выборг? Военные объекты! Военные объекты — порт! И, кстати говоря…

Аптекарь: Не только…

Набутов: А пивзавод куда делся?…

Мягков: …вот здесь очень много говорилось о демократических государствах, «мягких пушистых бабочках». А кто ж «Мюнхен»-то совершил? Не обменяли тогда территорию, а просто-напросто взяли и отдали Гитлеру — на растерзание. Именно по этому факту был заключен советско-германский протокол.

Аптекарь: Дело в том, что после того, как финны увидели, как чехи отдали Судеты, и их «проглотили», — вот поэтому они не хотели отдавать ту территорию, где находилась линия Маннергейма.

Мягков: Уважаемый Павел, мы же просили не Карельский весь перешеек. Тут говорили «важнейшие объекты», «второй город»… Мы просили… и готовы были уступить на переговорах.

Аптекарь: Так они… они этот «хвост»… готовы были отдать! Что ВЫ? О чем Вы говорите?

Сванидзе: Павел Александрович, Павел Александрович, я прошу прощения…

Бекман: Сначала даже Выборга не попросили.

Мягков: Даже Выборга не попросили! Готовы были только острова и Ханко…

Сванидзе: Михаил Юрьевич, Михаил Юрьевич, давайте… давайте введем в определенное, привычное нам по формату русло, да, этот разговор…

Аптекарь: Неправда.

Сванидзе: Вы договаривайте Ваш тезис и задавайте вопрос.

Мягков: Да, я просто хотел спросить: вот это что, теория заговора — то, что мы были не готовы? Теория заговора против собственной армии? Либо это недостатки, которые после войны мы стали устранять? Мы просто в этой «финской войне» увидели, да, в каком состоянии находятся наши войска. Мы не умели воевать зимой, и это на совещании в 40 году — в присутствии Сталина — об этом говорилось. Готовились воевать летом, да, малой кровью, да, на чужой территории — после того, как на нас нападут. Мы не умели воевать зимой, и после этой финской кампании мы стали учиться. Во многом, то, что мы Великую Отечественную потом выиграли, — это благодаря финской кампании, иначе бы, иначе бы, просто-напросто нас раздавили бы. Спасибо.

Сванидзе: Спасибо! Вопрос? Вопрос?

Мягков: Вопрос: это что, теория заговора против собственной армии, Вы считаете? Вот так представляете, Леонид Млечин, что вот мы, собственно говоря, против собственной армии?

Млечин: А, это ко мне вопрос?

Мягков: Да.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Отвечу Вам охотно. Самое ужасное состоит в том… как раз правильных-то уроков извлечено не было. Поскольку в заключительной речи Сталин сказал, что мы одержали победу — он говорит: Мало того, что мы финнов победили, мы победили там германскую технику, мы британскую технику! Всё. Самое ужасное состоит в том, что все те недостатки чудовищные — как говорит академик Сахаров, и мне нравится это высказывание, «цивилизационное отставание Красной армии» — сохранилось до следующего года, и мы видим все то же самое. Это раненые, которых бросают на поле боя, это танки, которые поступают плохо отремонтированными, это летчики, которых ночью не учили воевать, потому что считалось, что не надо, надо днем воевать — все те бедственные черты Красной армии, до которых довел Сталин, и выдвинутое им чудовищное руководство Красной армии… Я напомню, о ком идет речь — это все люди, которые были воспитаны в Первой конной армии. Это Ворошилов, дольше всех занимавший пост Наркома обороны, это Буденный, его первый заместитель, это Тимошенко, сменивший Ворошилова после финской войны — все это люди, которые, что называется, академий не кончали. Они не только академий не кончали, они вообще не годились в руководство такой большой армией великой страны — они просто не были для этого способны.

Мягков: Но вопрос — это что, заговор?

Сванидзе: Завершайте, Леонид Михайлович.

Млечин: И поэтому заговор-то был другой. Заговор — это было, когда эти люди оказались у власти — вот это был заговор против нашей страны, и закончился он самым прискорбным образом. А в финскую войну они вошли — Сталин был уверен, что Красная армия за 3 дня разгромит… Молотов послу нашему, Коллонтай, которая приехала, говорит: «Что случилось?», — сказал: «Через 3 дня будем в Хельсинки, и на этом все закончится». Они сами не подозревали — это, конечно, было видно по реакции Сталина на совещании, каким страшным сюрпризом это было…

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: …страшным сюрпризом это было для нас.

Сванидзе: После короткого перерыва мы продолжим наши слушания.

Сванидзе: В эфире «Суд времени». Мы заканчиваем слушания по советско-финской войне. Последний вопрос обеим сторонам: Как отразилась финская кампания на ходе Второй мировой войны?

Пожалуйста, сторона обвинения, Леонид Михайлович.

Млечин: С военной точки зрения — самым прискорбным образом. Из нескольких войн, в которых участвовали наши специалисты: испанской, польской кампании, финской — извлекли совсем неправильные итоги. В Испании была позиционная война, и решили, что и будет такая позиционная, как в Первую мировую войну. Война с Финляндией — там пробивали линию Маннергейма — решили, что и в следующей войне тоже понадобится так вот прорывать чужие укрепления. Великая Отечественная, Вторая мировая оказалась для нас совсем другой: прорывы бронетанковой техники, удары авиации — все это советские командиры могли бы увидеть: так вермахт воевал на Западном фронте, так он сокрушил мгновенно Францию, но новый Нарком обороны, о котором я говорил, Тимошенко, сказал: «Ну, война на Западе не дала нам ничего нового». Они не были способны увидеть даже то, что происходило на их глазах, и потому они не сумели приготовить страну, не сумели приготовить Красную армию к тому, что произойдет 22 июня. И в этом их историческая чудовищная вина. Финская кампания — это самая такая, знаете, грустная страница… Конечно, в Великую Отечественную больше погибло, но там люди погибали, защищая нашу Родину, а в финской войне вообще непонятно, зачем погибали, и это в сводках, между прочим, особых отделов отмечено, что люди, в общем, не понимают, чего они сражаются. Вот я расспрашивал про финских солдат не зря, потому что финны знали, почему они сражаются, а наши солдаты не понимали — чего полезли туда? Зачем? И главное — последнее, что я хотел сказать — я абсолютно уверен, что Финляндия во время советско-германской войны осталась бы нейтральным государством. Да, снабжала бы Германию медью — это, конечно, неприятно, но не страшно. Она не вступила бы в войну на стороне нацистской Германии, и не участвовала в попытке удушения Ленинграда, как это произошло. В Финляндии так же, как Швеция и Норвегия, хотели остаться нейтральными. Финляндия отвергла, еще раз повторю, накануне войны отвергла договор с Германией, и не собиралась вместе с Германией воевать, но уж после того, что произошло, то произошло. Если можно, я…

Сванидзе: А время истекло, Леонид Михайлович.

Млечин: Как жалко!

Сванидзе: Время истекло. Прошу Вас. Значит, Михаил Юрьевич, Вам, так сказать, выпал шанс заменить нас по уважительной причине оставившего Сергея Ервандовича Кургиняна, поэтому закрывайте амбразуру. История Вас не забудет. Прошу Вас.

Мягков: Я постараюсь по делу. И, прежде всего, хотел сказать, что феномен этой войны Зимней, «незнаменитой», состоит в том, что обе стороны ее не хотели, но она все-таки случилась. И обе стороны считали себя победившими в этой войне. Финляндия — потому что отстояла независимость, а Советский Союз — потому что отодвинул границы на запад. Уроки из войны, все-таки, мы вынесли, и вынесли очень большие. Но, прежде всего, поменялось руководство Наркомата обороны — вместо Ворошилова стал Тимошенко. Прежде всего, стала боевая подготовка… достигла наибольших высот именно после Зимней войны. Да, мы не сумели подготовиться к войне с Германией должным образом, но здесь и другие причины — и отставание техники, и здесь неготовность… разведданные, здесь массы причин, которые не связаны с Зимней войной. Вопросы, которые касаются ведения боев в зимних условиях — это тоже следствие Зимней войны. Руководство войсками и перегруппировка войск. То есть масса причин… в строительстве войск, которыми стали заниматься именно после Зимней войны. Здесь хотелось бы еще сказать, что…

Сванидзе: Здесь, по идее, Вы должны задавать вопрос.

Мягков: Задать вопрос?

Сванидзе: Да.

Мягков: Хорошо. Павлу Аптекарю, да? И, наверное, Леониду Млечину тоже. Вы действительно верите в то, что Финляндия не участвовала бы в одной коалиции с Гитлером против Советского Союза в 41 году? Поскольку, поскольку, так или иначе, Финляндия входила в русло германской политики — независимо даже от Финляндии — и транзит войск, и переброска туда германских войск осуществлялась в рамках и в русле германской политики на завоевание господства на Востоке. Германия привлекла не только Финляндию, Германия привлекла Румынию, с которой мы не воевали, и Болгарию, и Венгрию. Вы действительно верите, что Финляндия оставалась бы такая «белая и пушистая», если бы не воевала с Советским Союзом?

Аптекарь: Можно?

Сванидзе: Пожалуйста, отвечайте.

Аптекарь: Михаил, я думаю, что Вы не хуже меня знаете, что после войны ездил Вячеслав Михайлович Молотов в ноябре 1940 года в Берлин, и там шли переговоры, в том числе, и о том, что, значит, «Финляндию надо бы додавить», вот. И только после этого пошла речь о транзите немецких войск…

Мягков: Неправильно. Речь шла о том, чтобы немецкие войска были выведены из Финляндии — это было первое наше требование — из Финляндии и Румынии. И Молотов именно так ставил вопрос в Берлине. Из-за того, что этот вопрос не решился, как раз Гитлер и принял решение нападать на Советский Союз. Мы хотели, чтобы немецких войск не было в Финляндии, это факт. И из-за этого, собственно говоря, ни о чем не удалось там договориться.

Аптекарь: В таком случае, я скажу так: что если бы не было нашей агрессии — да, это агрессия — в ноябре 1939 года, у финнов не было никаких логических причин немцев пропускать или приглашать. Более того, Германия весь период Зимней войны всячески подчеркивала, что это война «неблагодарной Финляндии» с Советским Союзом, и «никакой помощи вы от нас не дождетесь!» И более того, известно… я думаю, что известный случай, когда советские подводные лодки заправлялись с немецких кораблей…

Мягков: Было такое. Было, да.

Аптекарь: …И извините, Михаил, была… был «базис Норд» рядом с Мурманском, где немецкие корабли также базировались и участвовали в боевых действиях против англо-французских войск, то есть англо-французского флота…

Мягков: А скажите, Германия была заинтересована в этой войне между Советским Союзом и Финляндией?

Аптекарь: Зачем? С какой целью?

Мягков: То есть, Вы считаете, Германия не заинтересована, да?

Аптекарь: Нет.

Мягков: …Хотя факты и документы говорят о другом. «И чем больше они будут воевать, тем больше будет ослабляться Советский Союз», — поскольку тогда уже в мыслях Гитлера восточное направление уже четко обозначилось. И Финляндия как возможный союзник в мыслях Гитлера уже четко обозначилась. У меня еще один вопрос к Леониду Млечину, если можно?

Сванидзе: Да, пожалуйста, у Вас пока еще есть время, хотя и немного.

Мягков: Как Вы думаете, какую роль сыграли Англия, Франция в деле подталкивания Финляндии не уступать советским требованиям, а затем, чтобы война как можно дольше продолжалась между ними — они были заинтересованы, равно как и Германия, в продолжении этой войны. Англия и Франция.

Сванидзе: Время уже кончилось, поэтому задавайте вопрос.

Мягков: Известно ли Вам, что были планы бомбежки Мурманска, захвата Мурманска, и бомбежки Баку?

Сванидзе: Вы, если можно, достаточно коротко, Леонид Михайлович.

Млечин: Если бы не было советско-финской войны — не было бы немецких войск на территории Финляндии, это же надо, очевидно, понимать. Потому что Финляндия… мы просто живем в большой стране и себе не представляем, что такое маленькое государство с 3,5-миллионным населением — это страна, у которой одна задача — остаться нейтральной, ни в коем случае не попасть ни в какую войну, понимаете? Потеря 150 или, там, 120 тысяч человек ужасна, но для большой страны проходит спокойнее, чем потеря 24 тысяч для страны с населением в 3,5 миллиона.

Мягков: Но не было советско-венгерской войны, не было советско-румынской войны…

Млечин: Мы говорим о Финляндии, вернитесь на землю…

Мягков: …но там оказались немецкие войска

Млечин: …мы говорим о Финляндии. В 38 году Финляндия декларировала свой нейтралитет и собиралась остаться нейтральной, и никаких оснований полагать о том, что она нарушила бы нейтралитет, у нас нет.

Мягков: И у Румынии был нейтралитет!

Млечин: В 39-м…

Мягков: …и гарантии даже были!

Млечин: …мы говорим о Финляндии, давайте не… не путайте, ради бога, пожалуйста.

Мягков: А нельзя рассматривать Финляндию…

Млечин: Нет, можно!

Мягков: …вне контекста общеевропейской войны!..

Млечин: Нет, можно! Мы говорим сейчас о России и Финляндии, а не о Румынии и Болгарии…

Мягков: …Нельзя рассматривать! Шла мировая война!

Млечин: …о Румынии и Болгарии — в следующий раз…

Мягков: Вот это Вы как раз забываете, что шла мировая война, и все вопросы необходимо рассматривать в этой концепции…

Млечин: Ничего подобного.

Мягков: …в рамках общей стратегии. Вы берете просто: СССР, Финляндия — вот маленькая погибающая Финляндия и огромный «медведь» СССР. Нельзя так рассматривать!

Млечин: Вы успокойтесь! Швеция была нейтральной и осталась нейтральной…

Мягков: И слава богу! И слава богу!

Млечин: …и Финляндия была нейтральной и осталась бы нейтральной, если бы не эта история. И это самое главное, что мы должны были понять. Мы проиграли, когда выиграли эти несколько километров, потому что если бы финны не участвовали в Отечественной войне на стороне немцев, нам было бы проще защищать Ленинград, чем когда финны со своей армией вместе с немцами атаковали и блокировали Ленинград, и там погибло множество людей.

Сванидзе: Спасибо. Михаил Юрьевич…

Мягков: Хорошо. А кто заставлял финнов вступить в германскую коалицию?

Сванидзе: Михаил Юрьевич, время для опроса этой стороны у вас истекло, но Вы блестяще справляетесь со своими обязанностями, которые сами согласились на себя взять. Поэтому не уходите далеко, Михаил Юрьевич. У Вас есть возможность, если хотите — произнести тезис, а если хотите — сразу предоставить слово своим свидетелям-экспертам с вашей стороны, и я прошу Вас обратить особое внимание на свидетеля по имени Георгий Иванович Перунин, ветерана советско-финской войны.

Мягков: Да, я хотел бы предоставить ему слово, и хотел бы спросить его впечатления от этой Зимней финской войны.

Георгий Перунин, ветеран советско-финской войны: Я скажу одно. Меня призвали в райвоенкомат — тогда был Сталинский — я прихожу туда, мне говорят: «Георгий Иванович, Вы можете еще повоевать за нашу Родину?» — я говорю: «Сколько у меня хватит сил, столько я и буду воевать!»

Мягков: А что Вы чувствовали? Это был долг для Вас — священный долг служить Родине?

Перунин: Родине.

Мягков: Именно, Родине.

Перунин: Родине.

Мягков: Я хотел бы подчеркнуть — именно Родине!

Перунин: Родине.

Мягков: Не Сталину! Не клике, как тут выражаются, не бездарным генералам, хотя таких было меньшинство, а именно Родине!

Набутов: Конечно, меньшинство. Цифры потерь свидетельствуют о том, что бездарных генералов было меньшинство.

Мягков: Цифры потерь мы приводим. Вы куда наступали — в безвоздушное пространство или на сильнейшую линию Маннергейма…

Набутов: Да послушайте…

Мягков: …которая ощетинилась пулеметами и пушками?

Набутов: Да послушайте…

Аптекарь: Да не было этого…

Набутов: Если Вы послушаете себя со стороны, Вы употребляете все время выражения «если бы…», «а что бы Вы думаете, если бы…», «то финны бы напали бы или нет?» и оперируете понятиями крупной мировой политики. Вы ни разу не сказали о конкретных живых людях, которые потом стали мертвыми, ни разу не сказали! Вы не видите этого, Вас это не касается!

Мягков: Я говорил о неготовности войск.

Набутов: Да послушайте, это все… это все — наукообразная болтовня!

Мягков: Это — нет. Это, как раз, самое…

Набутов: Десятки тысяч… десятки тысяч русских солдат — русских солдат! Заплатили жизнью бездарно…

Мягков: Бездарно?

Набутов: …за то… Бездарно!

Мягков: Вы сейчас пытаетесь… Бездарно?!

Набутов: Бездарно заплатили жизнью!

Мягков: Это Ваше… Это Ваше мнение!

Набутов: Вы говорите, «линия Маннергейма», «линия Маннергейма», «линия Маннергейма» — господин Бекман, который…

Мягков: Это Ваше мнение, что бездарно! А вот человек, который воевал…

Сванидзе: Секундочку, секундочку. Позвольте мне выполнять свои судейские обязанности. Я с удовольствием слушаю Вас, но… у нас будет возможность — и у вас будет возможность — поговорить, обменяться мнениями — в том числе, эмоциональными мнениями. Я сейчас хотел бы, все-таки, другого. У нас здесь сидят два человека, которых, наверное, не часто приглашают на телевидение. Давайте, все-таки, мы позволим сказать еще что-то им — они воевали.

Мягков: Я как раз и хотел это сделать.

Сванидзе: Георгий Иванович, вспомните что-нибудь, я Вас прошу.

Перунин: Ну и когда нас привезли в этот, как он…

Сванидзе: На сборный пункт вероятно?

Перунин: Да.

Сванидзе: Помогите с микрофоном!

Млечин: Давайте, я подержу.

Перунин: Когда нас привезли в распределительную часть, в Каланчевскую. Там был штаб района нашего, Сталинского. И вот нам там объявили: «Товарищи! Мы должны защитить свою Родину!» Мы все встали, и говорим: «Ура-а-а! За Родину! За Сталина!» Мы везли туда тюки сена и лошадей в вагонах. Вот мне запомнилось — это холод, это голод… Дали нам шубы белые, дали нам эти… тулупы белые тоже. И вот, когда мы ехали дорогой, остановились у станции — я сейчас не помню уже станцию эту — и подбегает лейтенант и говорит: «Раздевай!». Я говорю: «Как раздевай? Почему?» Он с меня стаскивает тулуп, шубу, дает мне другую шубу, другой тулуп. Я думаю: «Господи, как же я поеду в часть-то, а? С меня же спросят новый тулуп, а у меня никакого теперь — и этот весь рваный идет…» Я считаю, что армия была наша военноспособная, крепкая, и душевно… душевно была за Родину, за Сталина!

Сванидзе: Спасибо. Спасибо, Георгий Иванович. И я прошу Вас, Надежда Федоровна, я прошу Вас теперь — вспомните раненых на той войне. Я прошу Вас.

Надежда Бакулина, ветеран советско-финской войны: Ну, что-то существенного я ничего не могу сказать, потому что, во-первых, что я была тогда совсем молоденькой…

Млечин: Да, я видел на фотографии, да. Очень красиво выглядели, и сейчас прекрасно выглядите, да.

Бакулина: И дело в том, что всего-то я там работала в железнодорожных войсках медсестрой, фельдшером, ну это понятно. Раненых нам приносили…

Сванидзе: Повыше, если можно, повыше… Леонид Михайлович, у Вас замечательно получается — помогите даме.

Млечин: Ну, я могу сделать то же самое. Давайте я Вам подержу, а Вы только рассказывайте, да.

Бакулина: Ну, насчет раненых? Я помню, приносили, и были даже финны. Мы всё принимали, всех. Очень хорошо относились к нам они, и я помню, что я с финном — он по-русски говорил — я с ним разговаривала. Он говорит… ну, я не помню сейчас, как он ко мне обращался, но во всяком случае, очень мило, и я ему сделала перевязку, дала ему обезболивающее, и очень мило расстались — его потом забрали у нас. Но это было два или три раза, вот такие. А наши были обмороженные, в основном, — руки и ноги. Обмороженные были, потому что я помню, как я их отпаивала спиртиком. Потому что было немножечко спиртика — сказали «для растирания», но я это… хотя я и очень молодая была, а мне хотелось, чтобы их немножечко отвлечь, и я давала в мензурочке им спиртику немного. Ну, собственно говоря, мне там… я большой-то роли не играла. Про шубы. Вот сейчас сказали, я про шубы вспомнила. Я шубы не видала на наших… Может быть, там на фронте были, прямо в боях, а так шубы… у меня был бушлатик — он назывался. А шубу я получила на Второй мировой войне. Там была белая шубка, валенки большого размера, в которых я… в туфлях в них влезала, в эти большие, но это не относится к этому.

Сванидзе: Спасибо, Надежда Федоровна. Уважаемая Надежда Федоровна, уважаемый Георгий Иванович, спасибо вам огромное, что вы пришли к нам на программу, и дай вам Бог здоровья!

А мы завершаем слушания по советско-финской войне. Сейчас мы прекращаем телевизионное голосование. И я прошу проголосовать зрителей в нашем зале. Напоминаю вопрос: «Советско-финская война — неудавшаяся экспансия или стратегическая необходимость?» «Неудавшаяся экспансия» — это позиция господина Млечина, а «стратегическая необходимость» — это позиция господина Кургиняна. Пожалуйста, берите пульты, жмите кнопки. Первая кнопка — «неудавшаяся экспансия», вторая кнопка — «стратегическая необходимость».

Выведите, пожалуйста, на экран результаты голосования.

Неудавшаяся экспансия — 44%

Стратегическая необходимость — 56%

Сейчас — короткий перерыв, после чего мы объявим результаты телевизионного голосования.

Сванидзе: Советско-финская война — это эпизод уже начавшейся Второй мировой войны. В этом эпизоде СССР решил задачи, которые ставил. В частности, захватив часть финской территории, отодвинул границу от Ленинграда. СССР показал всему миру, что он не слабее Финляндии. Попутно СССР показал всем свою на удивление плохую подготовленность к войне. Плохую по всем статьям — наши потери значительно превышали финские. В Германии посмотрели на это, и сочли, что войну против СССР начинать можно. Таков главный итог советско-финской войны. Это мое личное мнение.

А теперь огласите, пожалуйста, результаты телевизионного голосования.

Результаты голосования страны Вы видите на экранах.

Неудавшаяся экспансия — 10%

Стратегическая необходимость — 90%