Слово и содержание

Негодяи ведут против вас метафизическую войну. Но готовы ли вы им противостоять? И как вы сможете это сделать без постижения Любви, без обретения Встречи?

Сергей Кургинян

Голодая, ты можешь сколько угодно произносить слова «сахар», «мед», «хлеб», «масло», «колбаса» и так далее. Но не получая реального питания, ты умрешь с голоду.

Говоря слова «братство», «подлинность», «служение», «метафизика», «дух» — вы далеко не обязательно соединитесь с содержанием, стоящим за этими словами. А ведь задача состоит именно в подобном соединении, не так ли?

Разница между тем, кто произносит постоянно слово «метафизика», а также «подлинность», «служение», «братство» и т. п., и тем, кто погружен в стихию выражаемого этими словами содержания, БОЛЬШЕ разницы между теми, кто питается хлебом, маслом и сахаром, и теми, кто пытается утолить голод произнесением данных слов. Потому что слово «сахар», произнесенное сколько угодно раз, не даст калорий, но и не отнимет их у произносящего. А слово «метафизика», употребляемое всуе, не только не соединит человека с содержанием, стоящим за словом, но и воспрепятствует соединению его с этим содержанием.

Зачастую профессионалы, ведущие метафизическую войну, начинают задействовать важные слова всуе для того, чтобы умертвить их. Так постмодернисты, посвятившие себя уничтожению слов, являющихся, по их мнению, средой, отчуждающей человека от дочеловеческой подлинности, повторяют определенным образом определенные слова, сознательно стремясь их убить.

Хотите угробить Слово, то есть оторвать его от содержания? Употребляйте слова всуе и соединяйте слова, имеющие важное содержание, с тем, что отрицает данное содержание! Кстати, постмодернисты, убивая Слово (а они прямо говорят, что убивают не конкретные словечки, а Логос), говорят об убийстве Бога. В самом деле, если «В Начале было Слово», то, убивая это Слово, убиваешь именно Бога. Постмодернисты хотят убить Слово вообще — им в этом смысле совершенно не важно, идет ли речь о Слове, соединяющем с содержанием твой народ или враждебный тебе народ. Постмодернистам все народы враждебны. Хотя бы потому, что историчны, да и вообще.

Враги же, ведущие метафизическую войну, делают это применительно к чужим словам, к словам, способным соединить чужой народ и отдельных его представителей с неким Источником. Если чужой народ будет напрочь отделен от этого Источника — он потеряет способность вести метафизическую войну. А значит — и любую другую.

Вывод: если вы хотите победить в метафизической войне, никогда не произносите всуе ключевых слов. Ибо произнося их всуе, вы их убиваете. Гумилев сказал по этому поводу: «И, как пчелы в улье опустелом, / Дурно пахнут мертвые слова».

Приведу самый простой пример. Есть не ахти какое слово «элита». Оно может обладать позитивным смыслом, если речь идет об элите, служащей своему народу. Или негативным смыслом, если речь идет об элите, отчужденной от народа. Но начните часто произносить: «элитная обувь», «элитное вино», «элитная сантехника», — и слово элита вообще исчезнет. И зачем вам нужно это слово применительно к подобным сущностям? Ну, скажите «дорогая обувь», «дорогое вино», «дорогая сантехника». Найдите другие слова… Так нет — «элита».

Ну хорошо, «элита». А слово «рай»? «Джинсовый рай», «колбасный рай»… Разве это не убийство высокого слова через его сопряжение с тем, с чем оно никак не может быть связано по существу? Подобное сопряжение по отношению к данному слову — это полномасштабная метафизическая инвектива. Полномасштабная — и многомерная. Мол, хотели рая земного? Так ведь земного же! Ну, и получайте — «колбасный», «джинсовый» и так далее.

Враг уничтожает слова, обеспечивающие связь с Источником.

Но помимо врагов есть и другие категории людей, вольно или невольно осуществляющие то же самое.

Первая категория — интеллектуалы на службе у этой самой «элиты». Интеллектуалы должны развлекать элиту. Поскольку поступив на службу к элите, они перестают быть интеллектуалами и теряют способность даже развлекать, то часть денег, полученных от хозяина, они отдают рыскающим консультантам. Еще не потерявшим способность произносить слова.

Соответственно, вторая категория — консультанты, которые делают «это» за сто долларов в час. В отличие от них первая категория «делает это» за гораздо большие суммы.

Представители первой категории слушают представителей второй категории, записывают за ними слова в тетрадочку или лэптоп. Потом разжижают до необходимой концентрации — и начинают развлекать какого-нибудь полпреда или олигарха. Отнюдь не за сто долларов в час.

Впрочем, в данном случае совсем не важно, за сколько долларов. Важно то, что поскольку «это» делается на потребу заказчику, а заказчику нужно развлечение, то содержание, стоящее за словами, не просто остается невостребованным — оно при подобном препарировании уничтожается. И не врагом, а индустрией подобного «элитного» консалтинга.

Третья категория — журналисты. Они понимают, что в тексте должен быть какой-то словесный изюм. Сами журналисты страшно далеки от всего, что с подобным изюмом связано. Но украсть они могут. Украв же изюм — поместить его в какую-нибудь словесную булку. И — продать эту булку на массмедийном рынке.

Четвертая категория — рекламщики.

Пятая — пиарщики, то есть политрекламщики.

Шестая — студенты. Современные экзамены — штука специфическая и «оченно» предрасполагающая к отчуждению слов от содержания вообще и глубокого содержания в особенности.

А теперь вообразите себе, что является результатом совместных несогласованных действий всех этих «отрывателей слова от его содержания». Что это производит не абы в каком обществе, а в нашем обществе, дезориентированном донельзя.

Это производит некую воронку, в которую начинает засасывать людей, не имеющих никаких выгод от логомании, не занимающихся уничтожением слов-логосов ради победы над врагом. Воронка логомании засасывает людей, вполне нацеленных изначально на соединение с тем содержанием, которое лежит за используемыми словами. Эти люди используют слова магически. Они считают, что соединятся с содержанием через постоянное использование маркирующих его слов. Увы, они отдаляются от содержания, а не приближаются к нему.

Они, образно говоря, голодны. И это замечательно! Человек, голодающий по содержанию… Только он может, объединившись с другими такими же людьми, спасти народ и страну. Но этот голод нельзя утолить произнесением слов. Его таким произнесением, повторяю, можно утолить еще в гораздо меньшей степени, нежели обычный голод — произнесением названий продуктов питания.

Вообразите себе слово — и ниточку, тянущуюся от него к содержанию. Враг хочет перерезать эту ниточку. Вам же нужно:

1) найти ее, ибо прикреплена она к слову очень непростым образом;

2) найдя, бережно-бережно за нее взяться;

3) и, не порвав ниточку (а ниточка очень нежная), начать идти, держась за нее, к содержанию. Так древнегреческий герой Тесей шел за нитью Ариадны по лабиринту, в котором обитало страшное чудовище Минотавр;

4) дойдя до двери, за которой искомое содержание, вам надо вытянуть золотой ключик (опять же потянув за ту же самую ниточку), открыть дверь и войти в комнату, в которой находится содержание.

5) войдя в эту комнату, вам надо с содержанием соединиться.

Никакой патетики с претензией на мистику в этих моих 1), 2), 3), 4), 5) нет и в помине. Они всего лишь описывают, в чем отличие настоящего сахара от сладости во рту при произнесении слова «сахар», живого содержания от содержания суррогатного.

Приведу кусок из диалога человека, пытающегося разобраться в том, что такое метафизика, с одним из сотрудников «Экспериментального творческого центра».

Интересующийся: А каково определение метафизики? Может быть, у вас есть собственное определение? Или оно есть у Кургиняна? В таком случае приведите его.

Сотрудник: Определение давалось не раз. Метафизика — предельные основания.

Интересующийся: Не… Предельные основания — Любовь, Истина и так далее — то, что человеком движет. А метафизика есть гуманитарный инструментарий для изучения этих предельных оснований. Кургинян же не говорил вам, что метафизика есть Любовь. Странно было бы, если бы говорил. А вот о том, что метафизика — инструмент, о Гуссерле как мастере использования данного инструмента и т. д. и т. п. — говорил многократно. Кургинян — неглупый мужик, маловероятно, чтоб он выпал из контекста настолько, что употребляет слово «метафизика» (сверхсущее) в некоем ином понимании, нежели все до единого его современники и предшественники, употреблявшие данное слово. Тут стоит указать для несведущих, что метафизика — сродно онтологии. Это постановка вопросов о том, что находится вне сущего, не может быть познано инструментарием позитивистской науки.

Здесь я прерываю изложение беседы с тем, чтобы вернуться к следующему фрагменту этой беседы в новой статье. И — обращаю внимание на определенные обстоятельства.

Во-первых, тот, кого я назвал Интересующимся, понимает разницу между реальным сахаром и словом «сахар». И не хочет просто произносить слово «метафизика». Это — хорошо.

Во-вторых, он глубоко заблуждается, утверждая, что метафизика сродни онтологии. То есть, в подобного рода тонких вопросах все слова — это дальние или близкие родственники. Но как только человек, ищущий реального содержания, приравнивает метафизику к онтологии — пиши пропало! Потому что онтология — это наука о бытии. То есть о сущем. А метафизика начинается там, где кроме сущего есть не-сущее.

В-третьих, говоря о сверхсущем, вместо того чтобы говорить о сущем и не-сущем, Интересующийся еще дальше уходит от существа дела.

Уйдя же, он начинает говорить о том, что находящееся вне сущего (а вне него, по определению, находится только не-сущее) не может быть познано инструментарием позитивистской науки.

Так-то оно так! Но инструментарием позитивистской науки почти ничто не может быть познано. По крайней мере, очень многое в сущем не может быть познано позитивистским инструментарием. Если бы все в сущем могло быть познано с помощью этого инструментария, то другого инструментария бы не было. И не было бы у позитивистской науки конкурентов в рамках самой науки. А их, между прочим, до… и больше.

А ведь к науке все не сводится. Постижение сути может быть осуществлено:

а) с помощью позитивистской науки;

б) с помощью элементарно непозитивистской науки (тут можно говорить обо всей школе элементарного непозитивистского научного понимания: Шеллинг, Дильтей «и далее со всеми остановками»);

в) с помощью ненауки (искусство ведь не является наукой, правда? и многое другое, будучи средством постижения, элементарнейшим образом наукой не является, потому что и позитивистская, и иная, элементарно непозитивистская наука оперируют только понятиями — а есть еще образы, символы);

г) с помощью новой науки, которая осуществит синтез понятийных и иных средств постижения.

Почему это важно с точки зрения политики? Потому что метафизика говорит об особых методах постижения сути, а не является «гуманитарным инструментарием», позволяющим эту самую суть именно ИЗУЧАТЬ. Изучать Любовь невозможно. А постигать — можно, и порою особо необходимо.

Когда же это особо необходимо? Тогда, когда Любовь — утеряна. Пока она не утеряна — можно просто любить. А вот когда она утеряна — надо постигать, дабы обрести Любовь вновь.

И здесь возникает простейшие политические вопросы:

— любите ли вы Россию?

— в состоянии ли вы встретиться с Россией как культурно-исторической личностью, ибо без такой Встречи разговор о Любви бессмыслен?

— чем вы ответите на вызовы не-любви? А ведь это реальные вызовы! Они уже сейчас носят далеко не слабый характер. А уж через пару лет… И тут мало говорить, что только негодяи могут называть Родину «путенярней», «рашкой», «эрэфией» и так далее. Конечно, это могут делать только негодяи. И что?

Негодяи ведут против вас метафизическую войну. Но готовы ли вы им противостоять? И как вы сможете это сделать без постижения Любви, без обретения Встречи — и всего остального?

Этим-то и займемся.