Смрад
Мы должны воевать за общество. И понимать, какой удар был нанесен по нему. Понимать, что от такого удара иные общества рухнули бы одномоментно. А наше — все же сопротивляется
Сергей Кургинян
Добиться отторжения обществом хотя бы самого вопиющего смрада — вот проблема № 1.
Почему Млечин и Сванидзе, с упоением отстаивая в программе «Суд времени» смрадную версию советских преступлений в Катыни, не соглашались отстаивать версию, согласной которой большевики были немецкими шпионами, брали немецкие деньги и так далее? Потому что версия была СЛИШКОМ смрадной даже для них. А для других?
Очередное 7 ноября — и на тебе! Суперсмрад про немецкие деньги вновь извлекается для всеобщего потребления. Кто же этим занят? Не только смрадолибералы и смрадомонархисты, но и смрадокоммунисты. Теперь таких, прошу прощения, до фига.
Источник смрада — некто Фердинанд Оссендовский. Он невероятно топорно сфабриковал пакет «документов» и продал его в 1918 году американскому журналисту Сиссону аж за 25 тысяч тогдашних американских долларов. Подчеркну, что других источников для данной темы, кроме Оссендовского, не существует вообще. А этот…
Уже в 1919 году один из лидеров социал-демократической партии Шейдеман, входивший в состав тогдашнего германского правительства, уловил смрад. Обнаружив:
1) что немецких военных учреждений, фигурирующих в документах Сиссона, не существует в действительности;
2) что их бланки и печати — грубейшие, сделанные на коленке фальшивки;
3) что фамилии офицеров, подписи которых стоят под документами, не значатся в соответствующих немецких офицерских списках.
Но и это не все. Джордж Кеннан — американский дипломат, политолог и историк. Один из самых яростных врагов СССР. Его так называемая длинная телеграмма положила начало Холодной войне и стала основой американской «стратегии сдерживания». Так вот, в 1956 году, проведя большое исследование, Кеннан вынужден был заявить во всеуслышание о том, что документы Сиссона — слишком уж смердят. Даже для него — слишком.
По пятам Кеннана пошли и другие. И обнаружили:
1) что так называемые документы Сиссона, якобы созданные в разное время в разных ведомствах, отпечатаны на одной пишущей машинке;
2) что их автор путается в датировках по старому и новому стилю;
3) что в представляемых им официальных документах, ведомство, которое официально называлось «Отделением по охранению общественной безопасности и порядка в столице», именуется «Петербургским охранным отделением»;
4) что этого вдвойне не может быть, потому что к моменту, которым эти документы датированы, Петербург уже давно являлся Петроградом.
Вот почему Сванидзе и Млечин отказывались обсуждать тему «немецкого шпионажа» Ленина (и — большевиков в целом). Они боялись переступить грань между оголтелыми антисоветскими пропагандистами и отморозками, презираемыми даже школой Кеннана. Но есть другие, не способные на такую «реакцию отторжения». А общественное сознание? Способно ли оно отторгнуть хотя бы такие, совсем уж нестерпимо смердящие пакости? И если не способно, то является ли оно, во-первых, «сознанием», и, во-вторых, «общественным»? Нам ведь нужен честный ответ на такой «проклятый» вопрос. Не потому, что мы хотим приговорить общество, признав его неизлечимым. А потому, что какова болезнь, таковы и средства ее лечения.
Поставить же диагноз можно, только зафиксировав, что даже в 2012 году есть и производитель, и продавец, и потребитель такого смрада.
Так какой же еще смрад найдет своего потребителя?
Какой еще производитель, обнаружив спрос, согласится его удовлетворить?
Какой еще посредник донесет произведенное до потребителя?
И чем всё это кончится?
Поскольку кончиться все это может только полным крахом русского общественного сознания, то необходимо воевать с производителями и продавцами смрада. В каком-то смысле, воевать надо и с самим спросом на этот смрад.
Но тут дело тоньше.
Нельзя воевать со своим обществом.
Нельзя обвинять это общество в том, что оно проклято, ибо общество, жаждущее смрада и не готовое возжаждать другого — это проклятое общество.
Мы можем воевать со смрадом, но не с обществом. Мы должны воевать за общество. И понимать, какой удар был нанесен по нему Горбачевым и его последователями. Понимать, что от такого удара иные общества рухнули бы одномоментно. А наше — все же сопротивляется. Мы должны понимать и то, что любая элита, стремящаяся иметь полноценное государство, должна сопротивляться обрушению общества. А наша элита, цепляясь за власть, поощряет все силы смрада. Или, по крайней мере, не дает этим силам последовательного решительного отпора.
Учительница попросила детей посмотреть в окно и сказать, какое на дворе время года. Вовочка сказал, что лето. Учительница доказала Вовочке, что летом жарко, а сейчас холодно, что летом травка зеленеет, а сейчас лежит снег. И так далее. Вовочка ответил: «Такое у нас гадское лето». Следом за Вовочкой могу сказать: «Такая у нас гадская элита». Почему бы не назвать ее смрадократией? Мы имеем к этому все основания.
Сам этот смрад — многоликий, всепроникающий, цепкий… Разве он не главное оружие врага? Разве не напоминает он вирусы, выведенные в соответствующих лабораториях и используемые для создания смрадной атмосферы, для заражения людей, вдыхающих этот смрад? И — для ломки иммунитета. То есть фундаментальной человеческой способности уловить и отторгнуть смрад.
Осип Мандельшам, сказавший когда-то «нельзя дышать», имел ввиду именно такую зараженность смрадом общественной атмосферы начала века. А поскольку речь шла и о чем-то большем, то он добавил: «И твердь кишит червями». Кишащая червями твердь — это и есть неспособность уловить и отторгнуть смрад.
Что поможет людям, задыхающимся в смрадной атмосфере? Людям, которые смотрят вверх и соглашаются — прав не Лермонтов, считавший, что «звезда с звездою говорит», а Мандельшам, сказавший, что не только «твердь кишит червями», но и звезды — того…
Однако тут же Мандельшам продолжает: «Но, видит бог, есть музыка над нами» .
Мы должны нести людям Музыку. Ибо, в отличие от многих других, в нашей стране большинство хочет и ждет не смрада, но Музыки.
Музыка победит смрад. Если, конечно, мы поймем, что она — наше оружие в великой войне. До встречи в СССР.