Суть Времени 2013 № 23 (10 апреля 2013)

Кургинян Сергей Ервандович

Политическая война

 

 

От Поклонной до Колонного. Роль нашего движения в той политической войне, которая определяет облик современной России (продолжение — 7)

От Поклонной до Колонного. Роль нашего движения в той политической войне, которая определяет облик современной России (продолжение — 7)Сама воля к пониманию смысла, природы происходящего если не убита, то подавлена. И тут постарались постмодернисты, а также прагматики. Мол, какой еще смысл? Кто вам сказал, что он есть? Зачем он нужен? Не является ли стремление к нему опасным, порождающим тоталитаризм?

Сергей Кургинян

Я постоянно предупреждаю своих сторонников о том, что теория заговора (иначе конспирология) — это своего рода «замануха», созданная для отвлечения общественного внимания от подлинно важных и больных проблем. Но это не означает, что все политические процессы на самом деле имеют так называемый транспарентный (то бишь прозрачный) характер. И могут быть выявлены с помощью обычных теоретических и статистических инструментов.

Конечно же, политические процессы — как глобальные, так и внутрироссийские — с каждым годом приобретают все более закрытый, то есть нетранспарентный характер. И требуют для своего обнаружения и уж тем более описания отнюдь не только общетеоретических и статистических инструментов.

Кстати, о статистических инструментах. Знаменитая присказка «есть ложь, есть наглая ложь и есть статистика» вкупе с не менее знаменитыми присказками, например, «у больных в нашей больнице средняя температура такая-то» — это одно. А реальная фальсификация статистических данных — это другое. Я бы лично не стал фыркать по поводу ущербности статистических методов. И с удовольствием воспользовался бы доброкачественным статистическим материалом, дополняя его материалами другого рода. Но доброкачественных статистических материалов фактически нет. И понятно, почему их нет.

Их нет, прежде всего, потому, что собрать доброкачественный статистический материал становится все труднее. Ведь для того, чтобы его собрать, надо сначала измерить точную температуру у каждого больного, а потом уже дать усредненные данные по больнице. А если больной в ответ на ваши попытки измерить его температуру открывает огонь на поражение — что тогда?

Их нет, далее, и потому, что никто не верит в чью-либо честность, в том числе в честность тех, кто публикует статистические данные.

И наконец, их нет потому, что вопрос о значении параметров, которые должна измерить и усреднить статистика, становится все более сложным. Что именно надо измерять у больного? Говорят ли о чем-то данные термометра? И так далее.

Аналогичным образом дело обстоит и с теоретическим инструментарием. Маркс был последним гением, предложившим теоретический инструментарий, позволяющий распознавать масштабные общественные процессы, выявлять подлинное содержание этих процессов, прогнозировать их развитие и — вырабатывать средства воздействия на эти процессы (что, между прочим, особо важно).

Но, во-первых, этот инструментарий принадлежал своей эпохе. Нет и не может быть теоретического инструментария, пригодного на все времена. Тем более что эпоха, завершившаяся победой (убежден, что временной) врагов марксизма и коммунизма, обладает колоссальной новизной. Это эпоха, которая уже не может быть названа исторической в полном смысле этого слова. Все предыдущие эпохи были историческими, а эта — нет.

Во-вторых, налицо капитуляция научного сообщества перед стремительным размножением научных дисциплин, перед возникновением все новых барьеров между сферами осмысления тех или иных видов опыта, накапливаемого родом человеческим, и так далее.

В эпоху, когда жил и работал Маркс (а также Фрейд, Эйнштейн и другие), еще был универсалистский драйв. То есть стремление найти источник, порождающий разномерные и разнокачественные последствия. И сказать человечеству: «Вот это и это, и это — на первый взгляд, не имеет общей природы. Но это только на первый взгляд. На самом деле общая природа есть. Она состоит в том-то и том-то. И проявляется в разнокачественных явлениях таким-то образом».

Теперь в научном сообществе такого драйва нет. Позитивисты постарались его убить. И преуспели постольку, поскольку речь может идти о едином драйве научного сообщества. Кто-то из представителей этого сообщества подобный драйв, разумеется, не потерял. Но сообщество потеряло. А в эпоху Маркса, Фрейда и Эйнштейна оно а) существовало, как целое, и б) этот драйв, безусловно, имело в качестве мотива, доминирующего в сообществе.

В-третьих, сама воля к пониманию смысла, природы происходящего если не убита, то подавлена. И тут постарались постмодернисты, а также прагматики. Мол, какой еще смысл? Кто вам сказал, что он есть? Зачем он нужен? Не является ли стремление к нему опасным, порождающим тоталитаризм? И так далее.

Но при всей важности этих трех причин, в силу которых заторможено развитие теоретического аппарата, позволяющего понять реальность (а значит, и ответить на вопрос — ЧТО С НАМИ ПРОИСХОДИТ), еще важнее четвертая причина. Та самая, с которой я начал, предупредив читателя в очередной раз, что конспирология — это, так сказать, от лукавого, но тем не менее.

Четвертая причина состоит в том, что непрозрачность процессов, их выморочная элитарность, не позволяют уповать на возможность полноценного ответа на вопрос ЧТО С НАМИ ПРОИСХОДИТ с помощью любой, сколь угодно совершенной теории. А также любой, сколь угодно совершенной статистики. Да, и теория, и статистика необходимы. Но недостаточны. И более того — все более недостаточны, поскольку закрытые процессы приобретают все большее значение. То есть все в большей степени начинают играть роль не неумолимые законы, которые надо выявить, познать, применить, а чья-то могущественная воля. Такая воля, которая вовсе не желает быть обнаруженной. Но которая вполне уже способна повлиять на происходящее, переломить или исказить действия так называемых объективных закономерностей.

Разумеется, тут речь идет не о чистом элитном волюнтаризме, основанном на наплевательском отношении к действующим объективным закономерностям. Нет, закономерности учитываются. Но особым образом. Выделяются зоны и пространства, в которых эти закономерности и впрямь носят неумолимый характер. Одновременно с этим выявляются и другие ОСОБЫЕ зоны, а также ОСОБЫЕ пространства, ОСОБЫЕ точки и так далее. Определяются моменты, когда система (любая система — отдельные общества, человечество), двигаясь по определенной траектории, начинает входить в эти ОСОБЫЕ зоны, вовлекаться в ОСОБЫЕ пространства, пересекать ОСОБЫЕ точки. И в эти моменты на систему оказывается концентрированное волевое воздействие. Система разрушается. Или перескакивает с одной траектории на другую.

Вот почему необходимо с особым вниманием относиться к определенным словам. Например, к слову «турбулентность».

Само по себе это слово, взятое политиками напрокат из теории движения потоков жидкостей или газов, ничего не значит. Но политики используют его именно потому, что оно ничего не значит. Оно в каком-то смысле стерильно (ну, турбулентность, и что дальше?). И одновременно имеет для продвинутого меньшинства (прошу не путать его с меньшинством, выходящим на Болотную или Сахарова) тот же смысл, что и указующий перст: «Говорим вам «турбулентность» для того, чтобы вы знали — системы входят в особые зоны, мы будем в этих зонах на них воздействовать, проявляйте особую чувствительность к нашим сигналам, предуготовьтесь!»

Когда вам говорят «турбулентность», будьте готовы. Ибо само произнесение этого слова определенными людьми (читатель, надеюсь, понимает, что бывший госсекретарь США Кондолиза Райс тут не является последней инстанцией) — значит очень и очень многое. Непрозрачные элиты говорят о своем намерении непрозрачным образом концентрировать материальные и нематериальные ресурсы, направляя их на непрозрачные цели.

Такая концентрация непрозрачной элитой чего-то непрозрачного для реализации непрозрачных целей не может быть описана только на языке научных закономерностей и статистики. Потому что статистику непрозрачным образом извратят. Да она и не может быть использована для выявления чего-то непрозрачного. А научные закономерности не обладают абсолютным значением в особых зонах, в особых пространствах, в особых точках. То есть там, где воля разного рода начинает иметь особое значение. И должна быть описана надлежащим образом. Притом, что классическая научность такое решающее значение воли игнорирует, приписывая решающее значение именно вневолевой объективности.

Итак, в первом приближении, обсуждение таких процессов, которые протекают под чьим-то воздействием в особых зонах, пространствах, точках и так далее, предполагает объединение диалектики (то есть того, что в состоянии описывать особо сложное ОБЪЕКТИВНОЕ) с герменевтикой (то есть тем, что в состоянии описывать особо сложное СУБЪЕКТИВНОЕ).

Соединение диалектики с герменевтикой является главной проблемой XXI века. Усилия ЭТЦ — организации, которой я руковожу много лет, — направлены именно на решение этой проблемы. И мы тут не одиноки. Да, узок круг желающих найти искомые решения. Да, многие входившие в этот — всегда, между прочим, достаточно узкий — круг вышли из этого круга после распада СССР. И круг стал совсем узким.

Да, многие из тех, кто остались в этом совсем-совсем узком круге, перешли на службу к нетранспарентным элитам, предав тем самым и свой народ, и историю, и человечество.

Да, многие из тех, кто остались в совсем-совсем-совсем узком круге, образованном покиданием просто узкого круга перечисленными мною выше интеллектуалами-предателями, предаются высоколобым забавам, не верят в народ, не хотят идти ему навстречу так, как пошел ему навстречу Маркс. А также ждут катастрофы и предлагают наплевать на возможность преодоления катастрофы и думать только о посткатастрофическом развитии мира.

Но все равно в числе тех, кто

а) сохраняет желание решить ключевую для будущего проблему соединения диалектики и герменевтики;

б) решает эту проблему в интересах своего народа, человечества и истории, а не в интересах нетранспарентных элит;

в) сохраняет веру в народ, человечество и историю;

г) готов передавать знания в эти руки, понимая всю неблагодарность и чреватость такой процедуры — отнюдь не только ваш покорный слуга и его соратники из ЭТЦ.

Как бы узок ни был круг, описываемый теми а), б), в), г), которые я только что предъявил читателю, этот круг никогда не будет сведен ни к нулю, ни к отдельной точке. Тут, если хотите, действуют высшие метафизические закономерности, обсуждать которые в этой статье я, разумеется, не намерен.

Здесь я всего лишь исполняю свое обещание соединять метафизическое, теоретическое и практико-политическое содержание в одной метастатье, той самой, с восьмой частью которой читатель сейчас знакомится. И — соединять все это не абы как, а анализируя траекторию, по которой движется наш протосубъект «Суть времени». А движется он, как все мы понимаем, из точки А, каковой является митинг, организованный нами на Поклонной горе 4 февраля 2012 года, в точку Б, каковой является Съезд, организованный нами 9 февраля 2013 года в Колонном зале… Двух точек, конечно, недостаточно для того, чтобы задать траекторию. Но когда эти две точки так резонансны, и когда их разделяет буквально один год, то некоторые выводы можно сделать. А раз можно, значит, и нужно.

Протосубъект не может становиться субъектом и двигаться дальше, не рефлексируя по поводу своего движения и не ставя стратегических целей. Причем не утопических, а конкретных. А стратегические конкретные цели без прогноза ставить невозможно. А прогноз невозможен без выработки определенного аппарата. Притом, что аппарат этот очень сложен. А те, кто должны его освоить, не входили изначально в совсем-совсем-совсем узкий круг разработчиков этого аппарата. Что ж, для того и газета «Суть времени», чтобы этот аппарат был освоен теми, кто изначально к этому не готов. В этом аналогия между газетой «Суть времени» и «Искрой». В этом специфика газеты, представляющей собой, в отличие от других газет, развернутый гипер- и метатекст.

В этом и специфика моего развернутого размышления о том, что такое траектория нашего протосубъекта, двигающегося от Поклонной к Колонному.

LXXVII.

Разрабатывая аппарат, передавая его читателю и, одновременно, сразу же применяя аппарат для практических целей (так называемая учеба на ходу — она трудна, не взыщи, читатель), я вынужден провести грань между конспирологией и герменевтикой. И обратить внимание читателя на то, что враг, сооружая конспирологию, использует принцип «ловушки спроса».

Что такое «ловушка спроса»? У несломленных, думающих граждан России возникает четкое и совершенно справедливое ощущение глубокой атипичности происходящего. То есть наличия в происходящем именно того, что вкладывается в понятие «турбулентность». А вкладывается в него, как я уже оговорил, вхождение системы, двигающейся по определенной траектории, в особые зоны пространства и точки, где система будет подвергнута воздействию нетранспарентных сил, нетранспарентным образом концентрирующих ресурсы для реализации нетранспарентных целей.

У таких несломленных и думающих граждан России возникает естественное желание понять, что это за силы, как и какие ресурсы они концентрируют, на какие цели их направляют. Тем более что такие граждане России уже испытали на себе воздействие нетранспарентных сил в эпоху первой перестройки. А теперь им говорят не только о новой турбулентности, но и о новой перестройке. И граждане естественным образом обеспокоены. Конечно, коль скоро их обеспокоенность не исчерпывается проблемой сиюминутного выживания и завоевания каких-то возможностей для удовлетворения каких-то, так сказать, вожделений.

И вот тут-то несломленным и думающим гражданам России говорят: «У вас есть спрос на выявление нетранспарентного начала? Так мы с удовольствием удовлетворим этот ваш спрос. Причем наипростейшим образом. Мы не будем утомлять вас какой-то там герменевтикой, да еще и метафизикой. Мы расскажем вам о заговорах. Назовем таинственные, могущественные силы. И не задумывайтесь, пожалуйста, по поводу того, почему мы назвали эти силы, а они нам не заткнули рот. Вообще, пожалуйста, не задумывайтесь на особо сложные темы. Так же можно и мозги сломать. Читайте про заговоры. Тем более что есть меню на все вкусы. Тут вам и НЛО, и какие-нибудь змеелюди, и масоны, и евреи, и фашисты, и ислам, и что хотите еще. Все в нужном наипростейшем виде. Хотите — читайте в интернете, хотите — покупайте книжки, издаваемые самыми разными тиражами».

Кстати, о тиражах. Особым спросом пользовались такие книжки, как «Код Да Винчи» или «Священная загадка». Недавно мне довелось ознакомиться с продолжением этой самой «Священной загадки». Авторы, которых до этого продолжения можно было заподозрить в чем угодно, после опубликования продолжения обнаружили свою подлинную, причем далеко не зловещую, суть. Они яростно и помногу раз открещиваются от обвинений в антихристианстве. Они искренне говорят о своем желании в чем-то разобраться. И продолжают нести достаточно очевидную ахинею. Почему?

Потому что эти вполне доброкачественные в моральном плане люди категорически отказываются признать наличие истории как таковой. Они не верят не в Христа, а в историю. То есть в то, что новая идея может вдруг зажечь простых людей настолько, что эти простые люди перевернут мир. При этом авторы прекрасно понимают природу мессианства. И справедливо говорят о том, что почвой для этого мессианства является исчерпанность определенного способа жизни, исчерпанность определенных ценностей, политических систем и так далее. А также отчаяние, которое овладевает очень и очень многими простыми людьми, ощущающими или понимающими такую исчерпанность. Притом что ощущать и понимать — это совсем не одно и то же.

Все это понимают и принимают авторы, публикующие продолжение своей «Священной загадки». Не понимают и не принимают они другого. Того, что огонь новой живой идеи, нового живого проекта, разгораясь подобно пожару, начинает очищать и преобразовывать мир. Подчеркиваю, он сам начинает этот делать, этот огонь. А когда он начинает это делать, все элиты начинают по-разному использовать это в своих интересах. Но сначала огонь начинает это делать, а потом кто-то как-то начинает это использовать. А точнее — к этому подлаживаться. Не верят авторы «Священной загадки» в простых людей. Ну, не верят и все. То, что они не верят в религиозное чудо, будучи светскими людьми, понятно. А вот то, что они не верят в простых людей и историю… Тут-то, как говорят в таких случаях, вся собака и зарыта.

Авторам «Священной загадки» нужно, чтобы огонь зажгли какие-нибудь элиты. Им очень, очень это нужно — для поддержания своего мировоззренческого комфорта. Вот они и приписывают зажигание огня то саддукеям, то ессеям… А что, разве не было саддукеев и ессеев? Разве не играли они в свои элитные игры? Были, были саддукеи и ессеи. И в игры они играли очень увлеченно и квалифицированно. Да вот только без народного огня играли бы они в эти игры до полного разложения всего и вся. До полного маразма, полного исчерпания. И играли бы истово.

А вот когда зажегся огонь — начались и другие элитные игры. Игры вокруг огня — понимаете? И пока не будет огня — все эти элиты будут упоенно маразмировать, каждая на свой манер.

Вот сейчас все упиваются новым Папой Римским. Мол, и Франциск он, и за бедных, и иезуит, и из Латинской Америки. А что такое тот первый Франциск, к которому якобы адресует имя нового Папы? Какова его история в двух словах?

Он пришел как бедный монах (не как криптоэлитарий, понимаете? — а как бедный монах) к Папе Римскому. И попросил его благословить создание ордена, посвящающего себя бедным. Ибо эти бедные, то есть простые люди, особо важны. Папа с негодованием отказался. А ночью, как гласит предание, Папе приснился сон. Во сне Папа увидел, как на него падает Латеранский собор. И это было очень, очень страшно. Собор совсем готов был раздавить Папу, то есть церковь Христову. Но тут подошел бедняк из Ассизи, подставил плечо, и собор перестал рушиться. Проснувшись, Папа вызвал отвергнутого Франциска и благословил его на создание ордена.

Что понял Папа, пережив этот сон, который для кого-то глас Божий, а для кого-то инсайт (то есть все то же самое откровение)? Что бедняк — это главное действующее лицо истории. И что война с историей — это война с ее главным действующим лицом, которое надо отлучить от истории. То есть от способности зажигаться новыми идеями. А также от тех, кто способен эти новые идеи вырабатывать (это называется хранители и созидатели огня). А также от огня как такового.

Ссылки на саддукеев, ессеев и т. п., которые как элита соорудили христианство, — это все сразу. И отрицание роли бедняка. И система мистификаций по части того, что такое огонь. И отлучение от подлинных создателей огня. И приучение народа к сознанию собственного ничтожества (ждите, когда кто-то зачем-то что-то соорудит). И увод в сторону от существа дела. То есть от герменевтики — к конспирологии. Конспирология должна и отсечь от герменевтики диалектику, то есть историю, и мистифицировать герменевтику.

Вот почему мы все время говорим тем, кто не хочет суррогатов: конспирология — это ловушка. Понимаете? Любая конспирология! Потому что она удовлетворяет благородный спрос на познание нетранспарентного лукавым суррогатным образом.

Вас уже не могут убедить в том, что нетранспарентного нет. Потому что вы слишком отчетливо ощущаете его наличие. И тогда вам начинают подсовывать суррогаты нетранспарентного в виде тех или иных теорий заговора. Вы попадаете в ловушку. А хозяева подлинной нетранспарентности остаются и невыявленными, и непознанными, и лишенными адекватного противодействия со стороны тех, кого они хотят раздавить. А значит, в каком-то смысле сами эти хозяева и создают ловушку, используя неподготовленность простого человека к настоящей сложности, его неспособность отличить настоящее от ненастоящего. А также — что греха таить — и леность мысли, и падкость на сенсации, и многое другое.

Вот эти-то соблазны и надо преодолеть. По ту сторону этих соблазнов начинается настоящее знание. А значит, и настоящее понимание того, как спасать от надвигающейся беды и Россию, и человечество.

Итак, враг прежде всего пытается отчуждать вас от сложности как таковой. Внушать, что все просто. Сосредотачивать на частных и ничего не значащих целях. Попали вы в эту ловушку — враг потирает руки. Потому что вы можете годами и даже десятилетиями гоняться за отдельными негодяями, прельщаться отдельными героями. И ничего не понимать в сути происходящего. В том числе и в самых элементарных вещах, вполне познаваемых на элементарном научном уровне.

Ну, например — вам сначала сказали, что Горбачев негодяй, а Ельцин спаситель.

Потом выяснилось, что Ельцин негодяй. И вы шарахнулись к другим спасителям. Ну, я не знаю… Кто к Зюганову, кто к Лебедю…

Потом выяснилось, что все они слабаки или неудачники, а настоящий спаситель — Путин.

Потом начало выясняться, что Путин вовсе не спаситель, а очередной погубитель.

Как называется подобная траектория? Она называется метанием, блужданием. Так в отчаянии блуждают слепые люди, натыкаясь то на одну, то на другую преграду.

Казалось бы, достаточно просто понять, что спасители и погубители на элементарном научном языке называются лидерами. И что кроме лидеров есть классы, которые выдвигают лидеров и на которые лидеры опираются. Есть процессы, интересы и многое другое. Причем все это описано даже в классических советских учебниках по марксизму-ленинизму. Но ведь продолжается это отчаянное метание от одного спасителя к другому. Продолжается этот особый способ жизни, при котором люди привыкают блуждать в потемках, и им это начинает нравиться.

Ну хорошо, выбрался кто-то из потемок, осточертело в них слишком уж позорным образом блуждать десятилетиями. Что дальше?

Классическая теория не спасла от краха СССР. Она явным образом не исчерпывает сути происходящего. И вот тут-то людей, выбравшихся из ловушки № 1 (ловушки упования на спасителей), загоняют в ловушку № 2 (ловушку конспирологии).

«И что же вы предлагаете?» — спросят нас.

Отвечаю. Мы предлагаем народу осваивать то, что ему не положено осваивать. Что он в обычных ситуациях и не должен осваивать. Причем осваивать по-настоящему, без скидок на то, что народ к этому не готов. Мы для этого создаем народную интеллигенцию, которая сама должна мучительно осваивать все то, что она не готова освоить. И передавать это народу.

Вместо того чтобы тупо замыкать на себя энергию спасительства или загонять людей в ловушку конспирологии, мы предлагаем политическую герменевтику, соединенную с политической диалектикой, специсторию, теорию элит, аналитику нетранспарентных систем и структур.

Мы постоянно настаиваем на достоверности как основе подлинного знания. На надежно проверенных данных. И на том, что все, что этой надежности лишено, все, что избегает методологической и фактологической достоверности, должно быть отброшено. Сначала теми, кто идет в народ. А потом и самим народом.

Не скрою, этот метод, этот подход, эта парадигмальность — и невероятно трудны, и имеют мало шансов на успех. Но все остальное — простое и соблазнительное — не имеет вообще никаких шансов на успех. Из зоны «Ч», в которую попала Россия, и которую мы все время обсуждаем на разных аналитических языках, почти невозможно выбраться. А это «почти» по определению адресует к сверхусилию, к усилию почти невозможному. То есть к рукотворному чуду.

Рукотворное чудо коллективной работы, освоения того, что не может быть освоено, рукотворное чудо той коллективности, предпосылки которой враг разрушил до основания, но которая, тем не менее, возможна — вот по какому пути мы идем от Поклонной к Колонному. И согласитесь, что этот путь не так уж безнадежно неэффективен, как это когда-то казалось многим.

Постоянные ссылки на простоту Маркса, Ленина и Сталина, ту простоту, которая якобы обеспечила их исторические свершения, — носят осознанно или неосознанно провокативный характер. На самом деле труды Маркса, Ленина и Сталина потому сумели воздействовать на массы, что авторы трудов упрощенчеством не занимались. Сама идея поведать рабочим о том, что написано в «Капитале», носила не упрощенческий, а антиупрощенческий характер. Кредо Маркса — сложность. Простота была взята на вооружение Бакуниным.

То же самое с Лениным. Ленин верил в сложность, опирался на нее, создавал соответствующие школы, для того чтобы его активисты могли взять этот барьер сложности. Ставку на простоту сделали эсэры. Да, Ленин был практиком, и в какой-то момент он использовал эсэровские простые лозунги. Но он использовал их в ключевой момент для того, чтобы подключить к своему партийному ядру широкую народную периферию. Ленин не был рафинированным интеллектуалом, которого интересовала сложность ради сложности. Но свое партийное ядро он формировал на основе конструктивной сложности. И каждому, кто, во-первых, всерьез изучает ленинскую практику и теорию партийного строительства и, во-вторых, способен сделать поправку на ту эпоху (например, на то, что рабочие в большинстве своем просто не могли прочитать букварь, а уж тем более Маркса) — все станет ясно.

Говорят, что Ленин чурался элиты. Да, чурался. Но создавал контрэлиту. Ведь создавал же? И каждому, кто хочет всерьез разобраться в этом вопросе, надо задуматься о том, что такое партия авангардного типа. И почему Ленин настаивал на необходимости создать именно такую партию. В чем подлинное содержание партийного авангардизма Ленина. А ведь Ленин как теоретик и практик партийного строительства — это именно политический авангардист. Причем гораздо более ярко выраженный политический авангардист, чем Плеханов. Притом, что Плеханов боролся с народничеством именно на основе политического авангардизма. А в чем был конфликт Ленина с Плехановым? По сути, в том, что Ленин был крайним политическим авангардистом, а Плеханов умеренным политическим авангардистом.

Да, во времена Ленина не были на слуху слова «элита», «контрэлита». Да, в научный оборот эти слова ввел наш соотечественник Питирим Сорокин, оказавшись на Западе. Но даже человеку, далекому от социологии и политологии, понятно, что партия авангардного типа — это контрэлитный субъект. И что без создания контрэлитного субъекта, наитеснейшим образом связанного с народным авангардом (пролетариатом) и с народом как таковым (то есть с крестьянским большинством) — большевики не могли бы победить. И не только они.

Вся теория народно-освободительного движения строится на том, что без народной интеллигенции (то есть контрэлиты) победить элиту невозможно. Что народ кто-то должен поднять на борьбу. И не абы кто, а интеллигенция, которую и азиатские, и латиноамериканские, и африканские революционеры называют национальной. То есть национально-освободительной.

Авангардом всех национально-освободительных революций является национальная интеллигенция. Ленин понимал, что в России классическая интеллигенция обязательно рано или поздно предаст народ. И создавал свою партийную интеллигенцию именно как интеллигенцию, способную до конца сохранять верность народу, возглавив и осуществив дело его освобождения.

Так происходило даже в ХХ веке, когда Россия осуществляла историческое восхождение — мучительное, буржуазное, но именно восхождение. А нынешняя ситуация является ситуацией нисхождения, регресса. Подчеркиваю, не просто порабощения, а именно регресса, архаизации, геттоизации.

Чему надо организовывать в этой ситуации сопротивление? Именно этой самой геттоизации, архаизации, регрессу! То есть упрощенчеству. Борьба за сложность становится политической борьбой. Мы не просто используем сложность, двигаясь от Поклонной к Колонному. Мы фактически идем под знаменем сложности. И этого боится враг. Враг ненавидит нас за то, что мы противостоим архаизации, геттоизации, регрессу.

И за это же ненавидят нас Зюганов «энд кампани». Потому что они-то процветают лишь постольку, поскольку наращивается регресс. А также архаизация, геттоизация. Зюгановцы создают и окормляют красное гетто. И все, кто посягают на принцип гетто — нарушают их комфорт, подрывают их политические возможности.

И наплевать зюгановцам на то, что эта геттоизация погубит Россию и обеспечит ее полное порабощение иноземцами. Для них главное в другом. В том, что в ходе геттоизации их позиции будут укрепляться. А посягательство на геттоизацию эти позиции подорвет.

А потому всякий, кто будет нас тянуть в сторону упрощенчества — посягает на краеугольные принципы нашей стратегии. Потому что любой наш шаг в сторону упрощенчества — это предательство народа, обрекаемого таким нашим сдвигом на жизнь в гетто. Неважно — красном или каком-то другом.

И Маркс, и Ленин, и Сталин были сложны — каждый по-своему. Провокативное упрощенчество началось при Хрущеве. И продолжилось при Брежневе. Чем это кончилось? Развалом СССР. Потому что упрощенное не может бороться с враждебной сложностью. Потому что эта враждебная сложность прекрасно размещалась внутри советского упрощенчества. Использовала его как свою питательную среду (читайте, например, статьи А. Кудиновой, в которых она исследует феномен Бахтина).

Хотите побеждать — избегайте соблазнов любого упрощенчества. Губительного всегда, но особенно губительного в XXI столетии. Подчеркиваю — любое упрощенчество является губительным соблазном, уничтожающим последние возможности сопротивления врагу. Особо опасным и ядовитым соблазном является упрощенчество, именуемое конспирологией. Почему? Повторю еще раз — потому что конспирология, удовлетворяя справедливое желание разобраться в нетранспарентном, заводит в тупик. И превращает в губительное все то, что могло бы быть использовано для сопротивления и спасения.

LXXVIII.

Ничего не берите на веру, коль скоро речь идет об обсуждении нетранспарентного. Требуйте доказательств. Иначе попадете в ловушку конспирологии.

Враг сооружает конспирологические ловушки разного рода, включая наипростейшие. Суть наипростейшей ловушки в чем-то аналогична тому, что предлагают авторы «Священной загадки». То есть в игнорировании самой возможности исторического деяния. Говорится: «Простые люди, сколь бы они ни были талантливы и энергичны, ничего не могут. Возможностями их наделяет элита. А наделяет она их потому, что элите они нужны. А нужны они элите для реализации ее скверных целей. А значит, все, кто чего-то достиг, скверны по определению. Они замараны в элитных играх, несвободны. Их результаты не являются плодом их деятельности. Они дарованы им некими могущественными силами, к которым они сумели каким-то образом подольститься».

В начале 90-х годов мать моей жены с возмущением говорила: «Твои соратники недосыпают, перерабатывают, получают крохотные зарплаты. А негодяи говорят, что ты припадаешь к золоту КПСС и только потому что-то можешь».

Я успокаивал дорогого мне и справедливо возмущенного человека, утверждая, что правда свое возьмет. Но для меня в происходящем была важна не частная ситуация, основанная на клевете, сооруженной Гусинским и его аналитиками, а общая модель. Которая порождает в людях неверие в свои силы и желание кому-то продаться… Или отдаться… Потому что в противном случае, согласно конспирологической теории, а также психологии (что, кстати, намного важнее), ВООБЩЕ НИЧТО НЕВОЗМОЖНО.

Мне нужно было доказать себе и другим, что при наличии определенных качеств и бесконечной готовности платить по очень крупным счетам — ты можешь очень и очень многое. Что означает «бесконечная готовность платить по очень крупным счетам»? Она означает готовность жить:

а) недополучая (у сотрудников моей организации зарплаты ниже, чем в среднем по Москве и гораздо ниже, чем они могли бы быть, если бы они работали в других местах),

б) перерабатывая (у моих ближайших соратников 12-часовой рабочий день при одном выходном, что же касается меня, то я не помню, когда у меня были выходные вообще),

в) лишая себя не только элементарных удовольствий (времени, в течение которого ты можешь насладиться теплом семейного очага), но и удовольствий, связанных с духовными возможностями (непрочитанные и ненаписанные книги, недорешенные проблемы общего характера),

г) постоянно преодолевая межличностные конфликты (создание очень плотных групп натыкается всегда на сопротивление самой человеческой природы, на то, что Ницше называл «человеческое, слишком человеческое»),

д) обрекая себя на то, чтобы быть постоянной целью происков разного рода элитных врагов, раздраженных твоей независимостью, эффективностью и так далее.

Если ты на все это готов… И если, повторяю, у тебя есть определенные интеллектуальные, духовные и прочие качества, то ты можешь очень и очень многое. И то, что ты можешь, называется микроисторичностью. То есть ты можешь влиять на процессы разного рода. И ты сам оказываешься сопричастен истории.

А дальше — больше. Если ты до конца идешь по этому пути, то твоя микроисторичность может превратиться в макроисторичность, а может и не превратиться.

И это не вопрос каких-то кооптаций в элиту, чьих-то проектов, частью которых ты становишься, чьих-то элитных игр, в которые тебя кто-то включает. Это вопрос духовно-волевой гравитации. Я бы просил тех, кто хочет идти по пути, предложенному мною и моими соратниками, по тому пути, который я называю «от Поклонной к Колонному», предельно внимательно отнестись к этой категории — «духовно-волевая гравитация».

Да, это более сложное понятие, нежели обычная гравитация. Хотя и в обычной гравитации, как мы знаем, есть слишком много сложного и почти невероятного. Искривленное четырехмерное пространство-время… Необходимость так называемого лямбда-члена… Черные дыры… и прочее.

И все же духовно-волевая гравитация — это и впрямь еще более сложное понятие. Долговременное сосредоточение духа и воли в определенной точке — притягивает к этой точке окружающую ее социальную субстанцию. Как народную, так и элитную. Притягиваемая субстанция может быть очень разнокачественной. И мера притяжения может быть очень разной. Притяжение становится тем большим, чем сквернее, неопределеннее ситуация. То есть чем выше эта самая турбулентность. Потому что при определенном уровне турбулентности ее начинают бояться даже отпетые элитарии. И этот страх делает притягательными точки, придя в которые, можно спросить: «Что это за турбулентность? Куда она волочет? По чью душу она пришла?»

Тут воедино стягиваются так называемые шкурные интересы (нельзя даже элементарным образом выжить, не понимая, что вокруг тебя происходит) и неистребимые человеческие основания. Можно быть очень своеобразным, тертым-перетертым, битым-перебитым человеком. Но оставаться человеком. И когда на тебя начинает дышать по-настоящему инфернальная турбулентность (а то, что стоит за турбулентностью, всегда инфернально), то недобитая человечность начинает говорить этому «нет».

Раньше или позже недобитая человечность обязательно скажет «нет». И тут все дело в том, во что это «нет» выльется. Каким будет качество сопротивления. На что оно, это сказавшее свое запоздалое «нет», решит опереться? Насколько окончательным будет это решение? Насколько оно будет адекватным и технологичным? А также, прошу прощения, метафизичным. Последнее — я убежден — важнее всего.

LXXIХ.

Враг бывает тупой и не тупой. Тупой будет создавать шаблоны, они же примитивнейшие конспирологические ловушки.

Разрыв шаблонов — это занятие непростое, но возможное. Все меня осуждали за желание пойти на телеканал «Дождь». И действительно, это желание было в чем-то иррациональным. Надо было пойти на чужую территорию, где не ты задаешь правила. И где с тобой никто не будет строить правильных отношений. Но, во-первых, речь шла о прямом эфире. Во-вторых, я просмотрел передачи госпожи Таратуты. А в-третьих, «Дождь» — это не новый вариант НТВ, созданного Гусинским. Гусинский натаскивал своих бойцов на отмороженно-яростный беспредел. И делал он это, опираясь на самые разные тренинги. И те, которые проводили породившие Гусинского элиты нашей госбезопасности (факты, говорящие об этой связи, несомненны и многочисленны). И те, которые проводили западные спецслужбы. Сравните Таратуту с Максимовской, Сорокиной, Киселевым… Даже с Осокиным. И, как говорится, почувствуйте разницу.

Разве мог НТВ Гусинского, обнаружив мое отсутствие на марше 2 марта, растерянно говорить: «Мы вот бегаем, бегаем, ищем Кургиняна или кого-нибудь из «Сути времени» на марше, а никого нет». Извините, другая эпоха, другие тренинги, другие люди, другая ситуация.

Этот вовсе не означало, что госпожа Таратута хотела со мной побеседовать, что называется, респектабельно. Конечно, она хотела меня уесть. И странно было бы, если бы она этого не хотела. Но она делала это сообразно определенным представлениям. И опираясь на определенные технологии. Что позволяло мне рассчитывать на возможность «разрыва шаблона». Подчеркиваю, всего того шаблона, который был создан перед этим врагом с задействованием вполне серьезных ресурсов.

Разрыв шаблона можно было осуществить только на «Дожде». Шанс на это был невелик, но он был. И все видели, как я этот шанс использовал. Конечно, можно сказать, что «Дождь» — это кремлевский проект, и я тоже кремлевский проект. Что Таратуте было приказано мне поддаться, а я, чуть-чуть шевеля губами, победил сдавшуюся мне заранее Таратуту. Но ведь все вменяемые люди понимают, что это не так.

Итак, тупой враг будет создавать шаблоны, а мы будем эти шаблоны разрывать. Причем достаточно элементарным образом. То есть подчеркивая, чем спецаналитика, прикладная теория элит и политическая герменевтика отличаются от конспирологии. А отличаются они от конспирологии, прежде всего, доказательностью.

Ты сказал, что съезд в Колонном зале Дома Союзов оплачен кремлевской администрацией… Публикуй неоспоримые доказательства. Например, платежку. Или что-нибудь в этом роде. Тогда это будет не конспирология, а спецаналитика. Или теория элит. Ведь Колонный зал Дома Союзов — это не контора шараш-монтаж. Деньги надо с какого-то счета отправить на счет этого самого Колонного зала. Известно, что эти деньги отправлены с нашего счета. Так что же ты тогда а) болтаешь на пустую тему (плата за аренду Колонного зала не так уж велика, ты сам в нем только что проводил мероприятие и так далее) и б) болтаешь бездоказательно?

Ты несешь какую-то конспирологическую ахинею о нашем фонде? Получай разрыв шаблона, то есть «таратутинг».

Ты пытаешься загнать нас в ловушку марша 2 марта? Себя ты в эту ловушку загонишь, а не нас.

Где конспирология, там и разрыв шаблонов.

Когда я начну обсуждать те или иные фигуры, опираясь не на конспирологию, а на спецаналитику, прикладную теорию элит и герменевтику, — то полетят клочки по закоулочкам. Потому что я буду опираться на неопровержимые факты, а не на легко опровергаемые бредовые сплетни. Ждите.