22 июля 2011 года в Норвегии произошли чудовищные события. Чудовищные, из ряда вон выходящие, исключительные. Премьер-министр Норвегии сказал о том, что эти события беспрецедентные для его страны. Это, впрочем, и для мира является чем-то достаточно беспрецедентным.
Тем не менее по существу эти события не обсуждаются. Смакуются детали, рассказываются ужасные истории, описываются некоторые подробности, но никакого смысла в происходящем никто найти не пытается. Вообще никакого. Ощущение, что смысл покинул мир: что бы ни произошло у нас на глазах, мы не можем понять смысл происходящего. Мы видим в этом только то, что есть, некоторую несомненность. Такая вот «песня акына» («степь, караван идет…» — описываю то, что вижу перед своими глазами). Подобное описание не может быть полезно ни для аналитики, ни для политики, ни просто для жизни, поскольку для того, чтобы идти куда-то, нужна карта, нужен компас. И тут неважно, в какую именно сторону пойдет человек. Он должен как-то ориентироваться на местности. Он должен быть проинструктирован по поводу того, что если перед ним овраг, то желательно действовать так-то, а если глубокая пропасть, то желательно действовать по-другому. И так далее, и тому подобное.
Если вы идете в сторону пропасти и вам говорят: «Вперед!», потому что вперед идти хорошо, но вы видите, что еще в одном метре обрыв и дальше вы летите и разобьетесь всмятку, то вряд ли вы сделаете следующий шаг «вперед» только потому, что хорошо идти вперед.
Вспоминаю у Вознесенского:
«„Вперед, к новому искусству!“ — призывал докладчик. Все соглашались. Но где перёд? Горизонтальная стрелка указателя (не то „туалет“, не то „к новому искусству!“) торчала вверх на манер десяти минут третьего».
Где перёд-то? Если впереди пропасть, почему надо так к ней стремиться?
Все эти вопросы очень важны, потому что события, произошедшие в Норвегии, еще и еще раз показывают справедливость моего главного утверждения о том, что мир входит в фазу турбулентности.
Вот эта спокойная ламинарность, про которую я говорил: «Плыла, качалась лодочка по Яузе-реке», — вот это кончается. Каждый, кто когда-нибудь ходил по бурным рекам на лодочках (неважно, на байдарках, на плотах, на надувных лодках), знает, что если река бурная, то сначала долгое время поверхность воды может казаться очень гладкой, и создается впечатление, что река почти не движется. Но потом так тряханет, так тебя понесет по порогам, что мама не горюй.
Так вот, это называется «турбулентность» на научном языке — завихрения, вихри. Один из таких вихрей имеет место в Норвегии. Как мы можем его не осмысливать? Но ведь согласитесь, что, прежде всего, мы должны осмыслить главное — что никто ничего не осмысливает, что осмысления нет вообще.
Осмысление — процесс многоуровневый. Вы должны знать фактуру события, вы должны на аналитическом уровне увидеть странности и понять, что там именно происходит (как я не раз уже говорил, «дьявол всегда в деталях»), уточнить эти детали и пр. Дальше вы должны понять, что это может значить с точки зрения политики, с точки зрения экономики и т. д. Вы должны при этом не впасть в соблазн «теории заговора», то есть разговоров о том, что каждый раз, когда кого-нибудь кто-нибудь ударит по голове, это «происки мировой закулисы».
И, наконец, есть еще самый трудный уровень, адресующий к культуре, метафизике. Нужно понять, каков смысл событий с точки зрения самого смысла. Прошу прощения за тавтологию, но это может быть самое главное.
Итак, давайте разбираться в норвежских событиях, начиная с конкретики.
Уже взрыв в Осло показал, что имеет место нечто экстраординарное. Взрыв мощный, прекрасно смоделированный, нанесший тяжелые повреждения. И (все как-то проходят мимо значения этого очевидного факта) — приведший к гибели членов правительства. Когда в последний раз в Европе подобными способами убивали членов правительства? Значит, это безумно высокоэффективный взрыв, это политический терроризм, достигший своей цели. Это не взрыв дискотеки, это не взрыв в каком-нибудь супермаркете, — это взрыв в правительственном квартале, приведший к уничтожению членов правительства, как говорит премьер-министр.
Ничего себе взрыв! Сообщается, что в правительственном квартале в Осло погибло столько-то и столько-то людей. Но вопрос не в том, больше или меньше людей погибло. А если бы взрыв в Осло убил не очень много людей, но уничтожил бы весь кабинет министров? Это что — не является гиперэксцессом?
Наверняка не все из тех, кто слушает эту передачу и смотрит ее, были в Норвегии. Но я в Норвегии был. Это не просто тихая и спокойная страна, это что-то такое застылое, сонное, лупящееся от благополучия, спокойствия и такого автоматического полусна. Люди как-то двигаются, выполняют какие-то действия, обеспечивающие жизнь в бытовом смысле, в производственном смысле, но это все делается как во сне. В таком ровно-сонном настроении.
Страна маленькая, с очень большим количеством природных ресурсов. Природные ресурсы распределены (и это очень важно подчеркнуть) достаточно справедливым образом. В этом смысле Норвегия — это страна с достаточно высокой степенью социальной защищенности. Это такой оазис Северной Европы, место идиллии. Норвегия — не Швеция даже! Швеция когда-то, еще в эпоху Карла XII, представляла собой нечто агрессивное, стремящееся к каким-то завоеваниям. Норвегия — вообще такое заснувшее место. Очень эффективно развивавшееся во второй половине и конце XX века, вышедшее на достаточно высокие социальные и прочие рубежи, но спокойное, хорошее. Для этого места — убийство 92-х людей… и это еще не вечер, потому что… Дай бог, чтобы все тяжело пострадавшие не умерли. Но обычно, когда говорят, что довольно много людей находится в крайне тяжелом положении, это значит, что кто-то из них, скорее всего (повторяю, не дай бог!), умрет.
Так вот, такое количество людей — это не то же самое, что где-нибудь в Индии, в Пакистане… То есть человеческая жизнь везде одинаково ценна, и все, что я буду говорить о произошедшем, вовсе не означает, что нет в душе предельного возмущения зверством, совершенным в Индии или Пакистане. Просто даже стыдно как-то тратить время на очевидные моральные оценки произошедшего. Это возмутительно, чудовищно, недопустимо и все прочее.
Но для Норвегии это еще и экстраординарно. Это такой гипервзрыв. Потому что все-таки уровень возмущения надо отсчитывать от фона. В Индии, Пакистане, в Африке, в Бангладеш фон очень высокий, и на таком фоне взрывы даже с большей интенсивностью (а это очень большой террористический взрыв, очень большой!) рассматриваются как средние.
Но Норвегия — это другое. Небольшое население, суперспокойствие… В Испании баски неоднократно устраивали взрывы. И вообще, страна довольно бурная. Здесь — маленькая, тихая, сонная. Это как гром среди ясного неба. Суперудар.
Далее. Мы знаем (судя по тому, что нам говорят масс-медиа, а пока что мы вчитываемся именно в это), что убийца, террорист — не исламский радикал. Потому что уже так привычно, что если тебе говорят, что человек много людей убил, то это какой-нибудь безумец-исламист.
За долгое-долгое время это первый суперсерьезный неонацистский эксцесс. Это ультраправые. Это не исламские радикалы. Конфликт цивилизаций, который все время навязывался мировыми масс-медиа общественному сознанию, тут явным образом не проходит. Только с отдельными нашими странными аналитиками дело обстоит так, что, увидев перед собой человека, который грезит викингами, арийца-неофашиста, противника мультикультуральности, христианского ультраконсерватора и так далее, который это все совершил, они говорят: «Это, наверное, за Ливию». При чем тут Ливия? Он фашист.
В процесс опять вошли неонацистские организации, о чем мы говорили очень давно. Они обязательно войдут в процесс. Премьер-министр всех успокаивает: мол, мы это все держим под контролем. Это они держат премьер-министра под контролем.
Под всей этой тонкой пленкой благополучия и успокоенности кипит огромная энергия. Не бывает так, чтобы она не кипела. Нельзя человечество усыпить до конца, европейское в том числе. Человек не может стать довольным домашним животным, овцой, которая будет кушать, писать, какать, спать, вставать, бекать, мекать… Не может так человек. Не может. Он либо больше этого, либо меньше. Если уж он зверь, то больной, уничтожающий себе подобных, совершающий безумства. А если он человек — так он человек. Либо у него есть высокий духовный смысл, утешение в жизни (то, что называется в метафизическом смысле «утешение»), либо он превращается в подобного рода животное — больное, озверелое, готовое на любые убийства.
И в этом онтологическая суть произошедшего.
Был ли второй стрелок? Говорится, что был второй стрелок, а одновременно с этим говорится, что это все безумец-одиночка. Пусть подрывники скажут, можно ли из химического удобрения сделать столько взрывчатого вещества? И можно ли, будучи непрофессионалом, так разместить взрывное устройство, чтобы нанести столь серьезное повреждение окружающим объектам?
Мне-то ясно (я не первый год занимаюсь контртерроризмом, вхожу в Международную Ассоциацию по контртеррористической деятельности), что действовала группа, большая организованная группа, хорошо разветвленная. Но все будут говорить, что это одиночка, потому что так удобнее, потому что тогда событию не надо придавать политического характера.
Теперь о том, в чем политическое, геополитическое измерение данного события. Оно в том, что благополучие Европы подходит к концу. Вот эта заснувшая, шоколадная трясинка: писаем, какаем, потребляем, спим, встаем, едим, как-то живем, развлекаемся… она подходит к концу. Ей нет места в мире. Об этом говорят и большая политика, и философия: ей места в мире нет.
Потому что все это социальное благолепие с высоким уровнем жизни для трудящихся (между прочим, не таким высоким, как принято думать, но достаточно высоким уровнем жизни), успокоенностью и всем прочим имело место только по одной причине — потому что был СССР.
Потому что эту густую, вкусную, замечательную чечевичную похлебку подарили рабочему классу Запада и всем эксплуатируемым слоям, чтобы они не возбухали, и под СССР не ложились, и о коммунизме не бредили. И вот им дали эту жвачку, им заплатили за это, сказали: «Возьмите, успокойтесь, укоротитесь. И засните!»
Они взяли и заснули. И казалось, что все хорошо. Но так не бывает. Когда берешь чечевичную похлебку, рано или поздно ее обязательно отберут.
Теперь возникает естественнейший вопрос, тупой, элементарный, которого никто не понимает, или делает вид, что не понимает, или даже понимает, но избегает думать об этом: почему капитал должен платить много, когда за то же самое можно заплатить меньше?
Дисциплинированной китайской женщине — очень чистоплотной, точно работающей, аккуратной, которую еще государство блюдет, которая ни на какие профсоюзы опереться не может и которая знает, что шаг влево-вправо, и ее выгонят и кинут в нищету — можно заплатить 400 евро в месяц, а то и 200, и она будет счастлива. Потому что где-то рядом с ней существует полмиллиарда собратьев, которые живут на суммы, в десять раз меньшие. Вот ей можно заплатить 200 — и она будет работать, вкалывать по 12 или 10 часов, да еще и поддерживаемая государством, да еще и имеющая конфуцианскую этику, китайскую привычку к точности и так далее.
Но тогда возникает вопрос: почему такой женщине можно заплатить 200–300 евро, а европейке капризной, которая чуть что — побежит в профсоюзы и чуть что — будет права качать, надо заплатить в 10 раз больше? Почему этой европейке надо платить в 10 раз больше? За что ей теперь платить, если СССР нет, за что? Чтобы она не возбухала? Пусть возбухает. Куда она денется?
Но главное даже не в этом, что жадность мучит, «жаба душит», а в том, что есть законы капитализма. Если стоимость рабочей силы 300 евро, 200 евро, то цена продукции соответствующая — и есть доходы. И есть выигрыш на рынке. А если цена рабочей силы 3000, то нужно произвести что-то совсем другое. А ведь ничего другого-то не производится или с каждым годом производится все меньше.
Да, есть какие-то очаги, где европейцы или американцы еще могут производить нечто, что китайцам недоступно. Но китайцы берут один барьер за другим, и их миллиард с лишним людей. Больше никто для этого не нужен. Это мировая фабрика. Чем должна быть эта Европа? Почему надо кормить этих овец сегодня? Вчера их надо было кормить, чтобы они не бесились на коммунистический манер. Почему их надо кормить сегодня и как их не кормить? Как их не кормить, если они привыкли к тому, что их сытно кормят, и амбициозны? Это же тупик. Это фундаментальный политэкономический и политический тупик, что в Соединенных Штатах, что в Европе.
Китай покорно выполняет в основном то, что хотят Соединенные Штаты, хотя на самом деле ведет себя, может быть, как последнее оставшееся на планете полноценное национальное государство. Он очень гибок, он со всем соглашается, улыбается, кланяется — и берет новую позицию, и берет новую позицию, и берет новую позицию, и берет новую позицию.
Но никаких фундаментальных ответов нет. Афроамериканец бойко лепечет ничего не значащие слова, а окружают его люди, говорящие не столь ретиво, но такие же мертвые, как он… На Европу просто страшно смотреть…
А все входит в зону турбулентности. Дефолт будет или не будет? Я-то считаю, что они будут в итоге печатать деньги, никуда они не денутся, но это же только значит, что еще через пару лет долбанет втрое более мощно.
То, что они делают, когда-то было описано у Жюля Верна, если мне не изменяет память, в детской книжке «Дети капитана Гранта». Надо войти в гавань, а там очень много рифов и буря. И матросов выставляют вперед с каким-то китовым жиром или чем-то еще, который выливают в море, и море на одну минуту становится спокойнее — они проходят в эту гавань, и дальше волны еще бурнее.
А они не китовым жиром, а деньгами напечатанными, пустыми бумагами залили мировой кризис. Но это значит, что волны снова начинают вздыматься. Ну, они его снова зальют — волны станут еще мощнее. Энергия-то эта никуда не исчезает. Она все та же. Это турбулентность. Это воронка, в которую все втягивается. Что делать?
Сколько Китай должен долларов скопить у себя? Не два триллиона, а сколько? Четыре? Шесть? Сколько надо скопить? Он их скопит. Дальше что? С ним надо воевать? По полной? На него надо кого-то натравливать? Что делать?
Кроме того, как уже много раз говорили (и нужно повторять это по многу раз, поскольку в сознание, особенно в сознание нашей более или менее высоколобой публики, это не заходит… так и хочется по-простонародному сказать: «не залазит»), доктрина США состоит в том, что любая страна, которая достигла уровня, с которого она может бросить вызов Соединенным Штатам, есть враг Соединенных Штатов. Это доктрина неафишируемая, но она главная. Я отвечаю за свои слова. Вот за этот «базар» я отвечаю. И плевать, какая у нее идеология, плевать, какой у нее уровень демократизма, плевать на все. Главное, что если она достигла уровня, с которого она может бросить вызов Соединенным Штатам, это уже плохо.
Европа — это реальное западное супергосударство, которое может бросить вызов, может. Поэтому эту Европу надо довести до состояния ничтожества. А главное, она не должна быть местом благополучия. Не должна! Потому что если она место благополучия, то деньги текут в Европу. Деньги ищут благополучия. А деньги должны течь в Соединенные Штаты, как в островок благополучия. Если ты не можешь сделать свою страну более благополучной, чем другие, то сделай другие страны менее благополучными.
Я не хочу сказать, что за спиной Андерса Беринга Брейвика, осуществившего в Норвегии эти теракты, стоят спецслужбы Соединенных Штатов Америки. Это все не так просто, и я не хочу таких голословных заявлений. Я просто говорю о том, что в ближайшие 2–3 года у Соединенных Штатов не будет никаких альтернатив тому, чтобы капитулировать или начать играть в мощнейшую «стратегию напряженности». Мощнейшую. Действующий фигурант к этому не готов. Он показал, что он вовсе не вегетарианец, в Ливии и вообще в арабском мире. Он все показал, на что он способен.
Но это не то, что нужно для того, чтобы развернуть полномасштабный процесс. А что делать-то, как его не разворачивать?
Ну, залили еще раз деньгами. Противоречия клановых интересов указывают на то, что кто-то уже не хочет заливать. По крайней мере, афроамериканцу предъявляют претензии, чтобы жизнь медом не казалась, является ли он афроамериканцем, или кенийцем, или каким-нибудь индонезийцем. И можно ли ему столько денег напечатать. У него проблемы появляются большие. Он ловкий человек, он, может быть, их как-то обойдет. Но дальше их будет появляться все больше. Он-то свои проблемы решит, а проблемы Америки он решить не может. Это не тот уровень, не та личность. Это не Рузвельт. Стыдно даже сравнивать.
У Рузвельта было какое-то отношение к Америке, он ее любил, он что-то в ней ценил. Он был готов на какой-то подвиг во имя нее.
А здесь только «я». «Я» на первое, на второе и на десерт. Для Обамы есть Обама, и только он, ничего больше в мире не существует. Есть одна ценность — он сам.
Американский политический класс не знает, что ему делать. Он, как очень жестокий, еще очень сильный и больной зверь, припертый к стенке, не знает, что ему делать.
И есть еще проблема ресурсов.
Норвегия — это место, где ресурсная проблема решается, как это ни покажется странным на первый взгляд, на манер, сходный с тем, как ее решал Каддафи. Норвегия достаточно прочно держится за ресурсы как за источник общенародного благополучия, а это криминальная позиция для международных сил, которым нужно эти ресурсы захватить, а страны ограбить. И это касается отнюдь не только стран третьего мира. Это касается всего мира, всех ресурсов.
В этом смысле произошедшее говорит нам об очень и очень многом.
Как в своих деталях, из которых вытекает, что это, конечно, организованная, большая спецоперация, а не действия одиночки-безумца.
Как в том, что касается простых смыслов произошедшего: нарушена стабильность Европы в одной из точек, где эта стабильность была наиболее высока.
Как в идеологическом плане — это сделали неонацисты. Они так крупно на территории Европы не работали очень и очень давно. Восстановлены, видимо, не только все структуры «холодной войны», как честно признаются нам ведущие деятели спецслужб Соединенных Штатов Америки и ведущие политики США, восстановлены и все структуры, работающие в режиме стратегии напряженности.
Дальше речь идет о политэкономическом смысле произошедшего: нельзя более держать овец в таком сытом состоянии, нельзя, неэффективно, нет смысла и нет возможности.
Нельзя, чтобы Европа бросала вызов Соединенным Штатам, она не должна быть оазисом спокойствия. А значит, она станет оазисом беспокойства! И это легко делается — вот так, как это было сделано в Норвегии! Это ведь еще и обучающий пример: «делай, как я».
Человек, который спокойно ждал, пока его возьмет полиция, написал 1200 страниц по поводу своих целей. Он изготовился заранее, он все продумал, он абсолютно холоден. И он не один, то есть настолько не один, что дальше некуда.
Значит, все это в целом вписывается в картину турбулентности.
Но вот здесь мне хотелось бы у всех любителей практической политики попросить извинения за то, что я сейчас рассмотрю еще один уровень, который для людей, чувствующих значение сложного и тонкого в политике, может, является и основным, но кому-то это может показаться не имеющим прямого отношения к делу.
Уже много лет назад известным западным драматургом Максом Фришем была написана пьеса «Граф Эдерланд», которая привлекла мое внимание где-нибудь году в 1968-м, а написана она была еще раньше.
Я всегда думал: почему место действия, пусть с натяжками, наверное, — все-таки Норвегия? Ну, может быть, и Швеция, вряд ли Финляндия, но именно Северная Европа, а ближе всего как-то к Норвегии. Почему Норвегия? Что так привлекает Макса Фриша в Норвегии, почему норвежские легенды он обрабатывает на свой новый манер и почему он выдвигает свою, не получившую подтверждения в то время, когда он это писал, версию терроризма?
Конечно, в этой версии есть что-то от Франкфуртской школы: от Маркузе, от Адорно, Хоркхаймера — от того, что витало в воздухе с 60-х годов. Но я неуловимо чувствовал, что Фриш идет куда-то дальше и что в этих его описаниях есть какой-то прогноз… Что он что-то предвидит.
Я несколько раз подбирался к этой пьесе, думал поставить ее, не поставить, что с ней делать? Облизывался на нее, как кот на сметану, не знал даже сам — почему. И в первый же момент, когда я услышал отчет своей аналитической группы о событиях в Норвегии, мне сразу вспомнилась эта пьеса.
И я просто не могу не зачитать здесь довольно длинного фрагмента из нее, потому что мне кажется, что именно это отвечает на какие-то онтологические вопросы.
Если кому-то покажется, что я тем самым хоть в малейшей степени оправдываю бесконечную омерзительность терроризма, то это никоим образом не так. Терроризм мне беспредельно отвратителен. Но, как говорят в таких случаях, одной моральной оценкой сыт не будешь — нужно осмысливать явления, осмысливать их полностью: и политически, и геополитически, и экономически, и специально (то есть в деталях), и онтологически, и метафизически (можете здесь назвать любое другое слово).
В пьесе есть некий господин прокурор, который вдруг начинает понимать террориста-убийцу. В первой сцене, которая называется «Прокурор устал», прокурор разговаривает со своей женой Эльзой. Эльза говорит ему: «Мартин, уже поздно, два часа ночи, надо ложиться спать».
« Эльза : Мартин, уже два часа.
Прокурор : Знаю, знаю: через восемь часов я предстану перед судом в отвратительном черном облачении, чтобы вести обвинение, а на скамье подсудимых будет сидеть человек, которого я все больше и больше понимаю. Хотя он ничего не объяснил толком. Мужчина тридцати семи лет, кассир в банке, приятный человек, добросовестный служака на протяжении всей своей жизни. И вот этот добросовестный и бледный человек взял однажды в руки топор и убил привратника — ни за что ни про что. Почему?
Эльза : Почему же? (Прокурор молча курит.) Нельзя же думать только о делах, Мартин. Ты изводишь себя. Работать каждую ночь — да этого ни один человек не выдержит.
Прокурор : Просто возьмет однажды топор…
Эльза : Ты меня слышишь?
(Прокурор продолжает молча курить.)
Уже два часа.
Прокурор : Бывают минуты, когда я его понимаю…
…Четырнадцать лет в кассе — из месяца в месяц, из недели в неделю, изо дня в день. Человек выполняет свой долг, как каждый из нас. Взгляни на него! Вот, по единодушному мнению свидетелей, вполне добропорядочный человек, тихий, смирный квартиросъемщик, любитель природы и дальних прогулок, политикой не интересуется, холост, единственная страсть собирать грибы, нечестолюбив, застенчив, прилежен — прямо-таки образцовый служащий. (Кладет фотографию.) Бывают минуты, когда удивляешься, скорее, тем, кто не берет в руки топор. Все довольствуются своей призрачной жизнью. Работа для всех — добродетель. Добродетель — эрзац радости. А поскольку одной добродетели мало, есть другой эрзац — развлечения: свободный вечер, воскресенье за городом, приключения на экране…
…Он говорит, что я — единственный, первый человек, который его понимает.
Эльза : Кто говорит?
Прокурор : Убийца.
Эльза : Ты переутомился, Мартин, вот и все. Расшатал нервы. Один процесс за другим! Да еще при твоей аккуратности, добросовестности…
Прокурор : Да-да, конечно.
Эльза : Почему бы тебе не взять отпуск?
Прокурор : Да-да, конечно.
Эльза : Человеку это необходимо, Мартин.
Прокурор : Да-да, конечно. Может быть. А может быть, нет… Надежда на свободный вечер, на воскресенье за городом, эта пожизненная надежда на эрзац, включая жалкое упование на загробную жизнь… Может, стоит только отнять все эти надежды у миллионов чиновничьих душ, торчащих изо дня в день за своими столами, — и какой их охватит ужас, какое начнется брожение! Кто знает, может быть, деяние, которое мы называем преступным, — лишь кровавый иск, предъявляемый самой жизнью. Выдвигаемый против надежды — да, против эрзаца, против отсрочки…»
Следующая сцена — убийца разговаривает с адвокатом. Адвоката зовут Доктор Ган.
« Доктор Ган : Возвращаюсь к моему вопросу: что вы думали и чувствовали, когда в тот день, двадцать первого февраля, возвратились из известного места?
Убийца : Да что угодно!
Доктор Ган : Вспомните!
Убийца : Легко сказать — вспомните.
Доктор Ган : Когда вы направились в туалет…
Убийца : Ну уж это зачем?
Доктор Ган : Я опираюсь на факты, изложенные в деле.
Убийца : Если верить тому, что изложено в деле, доктор, можно подумать, что я всю жизнь провел в известном месте.
Доктор Ган : В деле изложены ваши собственные показания.
Убийца : Я знаю.
Доктор Ган : Так что же?
Убийца : Пусть!
Доктор Ган : Что — пусть?
Убийца : Пусть это в некотором роде правда. Что я провел свою жизнь в известном месте. В некотором роде. Помню, у меня часто было именно такое чувство.
Доктор Ган : Вы уже говорили, что всегда использовали для этой надобности служебное время. И этой шуткой рассмешили присяжных. Я не против того, чтобы их смешить, но сам этот факт несуществен — так поступают все служащие.
Убийца : Несуществен — именно… Часто у меня было такое чувство, доктор, что все несущественно: и когда я стоял перед зеркалом, бреясь каждое утро, — а мы должны были быть безупречно выбритыми, — и когда зашнуровывал ботинки, завтракал, чтобы ровно в восемь быть у своего окошка, каждое утро…
Доктор Ган : Что вы хотите сказать?
Убийца : Лет через шесть я стал бы доверенным фирмы. (Курит.) И это бы ничего не изменило. Вообще я ничуть не жалуюсь на дирекцию банка. У нас было образцовое учреждение. Швейцар, я сам видел, завел даже специальный календарь, в котором отмечал, когда смазывали каждую дверь. И двери там не скрипели, нет. Это нужно признать.
Доктор Ган : Возвращаясь к нашему вопросу…
Убийца : Да, что же существенно?
Доктор Ган : Я восстанавливаю обстоятельства дела: в воскресенье после полудня вы были на футболе; поражение нашей команды подействовало на вас угнетающе; вечером вы пошли в кино, но фильм вас не заинтересовал; домой вы отправились пешком, не испытывая, согласно показаниям, никакого недомогания…
Убийца : Только скуку.
Доктор Ган : Дома смотрели передачу по телевидению, которая вас тоже не заинтересовала; в двадцать три часа двадцать минут вы снова были в городе, в молочном кафе; вина не пили; незадолго до полуночи вы позвонили у черного входа банка…
Убийца : Главный вход был закрыт.
Доктор Ган : И когда привратник открыл, сказали, что вам нужно в известное место… Я все-таки не понимаю, почему с этой целью — ведь было воскресенье — вы направились именно в банк.
Убийца : Я тоже не понимаю.
Доктор Ган : А что дальше?
Убийца : Сила привычки.
Доктор Ган : Как бы там ни было, Гофмейер впустил вас.
Убийца : Это был душа-человек.
Доктор Ган : Не удивившись вашему ночному визиту?
Убийца : Разумеется, удивился.
Доктор Ган : И что же?
Убийца : Я и сам был удивлен. Я понаблюдал, как он управляется с паровыми котлами, и мы еще минут пять поболтали.
Доктор Ган : О чем?
Убийца : Я сказал: убить бы тебя на этом самом месте! Мы рассмеялись.
Доктор Ган : А потом?
Убийца : Я направился в известное место.
Доктор Ган : А потом?
Убийца : Я это сделал. (Тушит ногой сигарету.) Не знаю, доктор, что тут еще можно сказать…
Молчание.
Доктор Ган : У вас было тяжелое детство?
Убийца : То есть?
Доктор Ган : Отец вас бил?
Убийца : Что вы!
Доктор Ган : Мать не обращала на вас внимания?
Убийца : Напротив.
Доктор Ган : Гм…
Убийца : Я бы все сказал вам, доктор, но нечего, у меня действительно не было никаких мотивов…
Доктор Ган : Гм…
Убийца : Честное слово.
Доктор Ган : Карл Антон Гофмейер, убитый, как явствует из дела, был женат на сравнительно молодой женщине…
Убийца : Мне искренне жаль ее.
Доктор Ган : Вы знали госпожу Гофмейер?
Убийца : Она мне чинила белье.
Доктор Ган : Гм…
Убийца : Чтобы подработать.
Доктор Ган : У Карла Антона Гофмейера, привратника в банке, не было оснований для ревности?
Убийца : Этого я не знаю.
Доктор Ган : Я хочу сказать: для ревности к вам?
Убийца : Ко мне?
<…>
Доктор Ган : Через ваши руки прошли миллионы. Для вас дело было не в деньгах. На этом строится вся моя защита. Вы могли бы похитить миллионы и без топора. То, что вы совершили, — убийство, но убийство не с целью ограбления. На этом я буду настаивать!
Убийца : Я не это имел в виду.
Доктор Ган : А что же?
Убийца : Если б я получше разбирался в деньгах, может быть, я бы не испытывал такую скуку все эти четырнадцать лет.
Доктор Ган : Скуку?
Убийца : Конечно.
Доктор Ган : Вы что же, хотите заявить на суде, что убили старика привратника просто так, скуки ради?..»
Третья сцена. Прокурор берет в руки топор. (Этот прокурор убегает из дома, идет в норвежскую деревню дровосеков. Там избушка, в которой живут дровосеки.)
«У печи сидит Инга, юная светловолосая девушка. Ее пожилая мать ставит на стол три тарелки.
Инга : Суп готов. Если отец сейчас не придет, все остынет.
Мать : Ты опять за свое!
Инга : И я снова буду виновата.
(Мать выходит. Слышно, как она кричит: «Йенс! Йенс…»)
Инга поет:
Наша жизнь такова
Каждый день, и такой
Она будет, пока я не состарюсь
И не умру…
(С улицы доносится ругань отца.)
Такой она будет
Каждый день.
Но нет, однажды
Я выйду кормить кур,
Как всегда и всегда;
Все начинается сначала,
Отец запряжет свою лошадь,
Позовет меня в лес помогать,
Как всегда и всегда,
И вдруг
Он появится здесь,
Граф Эдерланд,
С топором в руке. Горе!
Горе тому,
Кто станет у нас на пути,
Горе вам всем,
Вы падете, как лес,
Под ударами топора!..
<…>
Отец : Это еще что за парень слоняется возле нашего дома?
Мать : Какой парень?
Отец : Я ее спрашиваю.
Инга : Меня?
Отец : Что это за парень?
Инга : Откуда мне знать?
Отец : У меня он не послоняется!
Инга : Я никого не видела.
Отец: И соли на столе нет! (Инга встает и приносит соль.) Со вчерашнего дня он часами торчит в лесу, где я очищаю сосны от веток. Думает, я не вижу, как он стоит за деревьями и глазеет. Я за ним бегать не стану. Заблудился, так подойди и спроси дорогу.
Мать : Со вчерашнего дня, говоришь?
Инга : Где же он был всю ночь?
Maть : В снегу?
Отец : А нам что!.. (Инга перестает есть.) Куда опять уставилась?
Мать : Оставь ее.
Отец : Почему она не ест суп?
(Родители продолжают есть.)
Инга :
Наша жизнь такова
Каждый день.
Но однажды
Он будет здесь,
Граф Эдерланд,
С топором в руке,
И горе тому,
Кто станет у нас на пути,
Горе вам всем,
Вы падете, как лес,
Под ударами топора…»
Дальше она встречается с прокурором, который и есть тот «парень», который маячит в лесу.
« Прокурор : Гороховый суп…
Инга : Я рада, что вы пришли.
Прокурор : Я? Почему же?
Инга : Прежде, чем я состарилась и умерла.
Прокурор : Ты?
Инга : Возьмите меня отсюда!
Прокурор : Почему?
Инга : Разве вы не видите?
Прокурор : Да…
Инга : Здесь смертельная скука. Всегда. Просидите хоть десять лет на нашей кухне, ничего не изменится, за полчаса вы все и узнаете.
Прокурор : Понимаю…
Инга : Вы действительно возьмете меня отсюда? (Прокурор ест суп.) Меня зовут Инга.
Прокурор : Инга?
Инга : Почему вы так на меня смотрите?…
<…>
Прокурор : Откуда я тебя знаю?
Инга : Говорите еще!
Прокурор : Мне нечего больше сказать…
(Инга садится к его ногам.)
Прокурор : В глубине, на самом дне воспоминаний, всего два-три лица, повторяющихся снова и снова. Как ни ломай голову, других нет и нет. И постоянно одно лицо, похожее на твое. И неизменно другое — похожее на жандарма, которому непременно нужно знать, куда ты идешь и зачем. И всюду железные прутья…
Инга : Что всюду?
Прокурор : Прутья, решетки, ограды — прутья… (Встает и смотрит в маленькое окно.) Словно деревья в лесу, которые хочется срубить, если есть топор.
Инга : Говорите еще, я слушаю…
<…>
(Возвращается Отец.)
Отец : Сани готовы. (Инга встает.) А вот топор, если у господина есть желание, работы всем хватит.
(Перед этим прокурор говорит о том, что готов поработать вместе с отцом. — С. К.).
Прокурор : Спасибо.
Отец : Меня зовут Йенс. А вас?
Прокурор : Меня…
Инга : Граф Эдерланд!
Отец : Граф… (Прокурор смеется.) Граф Эдерланд?
Инга : Да! Да!
Прокурор : Что это вы дрожите… Вас трясет…
Инга :
…Горе!
Горе тому,
Кто станет у нас на пути,
Горе вам всем,
Вы падете, как лес,
Под ударами топора…
Отец : Смилуйся! Смилуйся! Смилуйся!
(Прокурор смеется.)
Инга : Пошли!
(Отец падает на колени.) »
Дальше жена и доктор Ган (адвокат, который по совместительству является любовником жены) зовут ясновидящего для того, чтобы ясновидящий рассказал им, в чем дело, что произошло, куда исчез муж такой фрау — этой прокурорши — и друг доктора Гана.
« Ясновидец Марио : В общем-то, ничего особенного. Я вижу только черные обложки протоколов с белыми названиями…
Доктор Ган : Да, а в чем дело?
Марио : Я всюду их вижу. Я объездил с гастролями всю Европу и везде видел черные обложки протоколов с белыми названиями, везде, и везде за ними — страх.
Доктор Ган : Что вы хотите этим сказать?
Марио : Страх, дурман, кровь… Я говорю об этом на каждом представлении, люди бледнеют, но потом хлопают. Что поделаешь.
Доктор Ган : Вы о войне?
Maрио : О цивилизации».
Дальше ясновидящий рассказывает им, где находится прокурор. А они с Ингой уже приехали в большой город и там наблюдают, как портье и жандарм разговаривают, и жандарм жалуется на жизнь портье в гостинице, где они остановились.
« Жандарм : Я ведь сам ничего не выдумываю, говорю, что слышал. (Наклоняется через пульт и шепчет.) Мой зять, почтальон, говорит, что в лесу уже целое войско прячется, понимаете?
Портье : Какое войско?
Жандарм : Поденщики, угольщики, работяги — все, кому не лень; их становится все больше и больше, уже целое войско. Среди них есть даже женщины — горничные, официантки, проститутки. (Портье смеется.) С завтрашнего дня бастуют докеры.
Портье : Ну да?
Жандарм : В вечерней газете пишут.
(В холл входит мужчина в кожаной шоферской куртке и кепке с козырьком.)
Портье : Что вам здесь угодно? (Шофер закуривает сигарету.) Что вам угодно?
Шофер : Мне нужно подождать кое-кого.
(Из бара доносится музыка.)
Жандарм : Короче говоря, документы должны быть у нас. Завтра в это же время — крайний срок…
Портье : Вы уже говорили.
Жандарм : Я лишь исполняю свой долг.
Портье : Я тоже…»
Дальше жандарм встречается с прокурором.
« Прокурор : У вас есть семья?
Жандарм : И не малая.
Прокурор : Мне это знакомо.
Жандарм : Если б наш брат мог делать, что хочет, господин граф…
Прокурор : А что бы вы хотели?
Жандарм : В том-то и дело, что из этого ничего не выйдет…
Прокурор : Почему же?
Жандарм : Гм, почему…
Прокурор : Жизнь коротка. (Берет сигару и обрезает ее.) Жизнь коротка, а ночь длинна; проклята надежда — на свободный вечер; день свят, пока светит солнце, и да здравствует всякий; пока светит солнце, он будет свободным и сильным. (Берет сигару в рот.) У вас есть спички?
Жандарм : О…
Прокурор : Почему бы вам не отправиться с нами?..
<…>
Жандарм : Вот факты. А значки, которые люди прикрепляют под воротником?
Прокурор : Значки?
Жандарм : Тут уж не до смеха.
Прокурор : Какие значки?
Жандарм : Такие маленькие топорики. Из жести. Каждый может сделать себе такой, если хочет показать, что и он за них… Приходит вчера ко мне один знакомый, дрожит весь, заикается. Да что случилось, спрашиваю. А он — домовладелец. Продаю, говорит, дом. За любую цену! Ты, говорю, спятил, почему? И он рассказывает: зашел, говорит, к одному съемщику потребовать, чтобы тот съехал — не платил ведь, все законно, — а тот, представьте, поднимает воротник и ухмыляется»
(а там… там этот значок!!! — С.К.).
Фриш что-то предвидит. В тот момент, когда он это пишет, этого еще нет. Весь терроризм (группа «Баадер — Майнхоф» и так далее) страшно идеологизирован («Красные бригады»), а здесь речь о терроризме абсурда. И если неонацизм будет действовать сейчас для дестабилизации, то самое время для абсурда.
И никакой симпатии эта вся коллизия во мне не вызывает. «Оба хуже»: и те, кто доводит людей до состояния, в котором они начинают грезить о топоре и о бессмысленных убийствах, и те, кто грезит об этом. Потому что выход из всего этого только один — история, великий смысл.
Цивилизация, теряющая смысл, обречена. И, разумеется, тут речь идет не о Европе только, хотя это сейчас и общемировой процесс. Мы подошли к моменту, когда теряется утешение, утешение в высоком смысле. Потеря утешения — это вот и есть то, что описано здесь. Если утешение будет окончательно потеряно, помните, как там — надежда на это, на это, «на свободный вечер, на отдых за городом, пожизненная надежда на эрзац, включая жалкое упование на загробную жизнь». То есть он говорит здесь о том, что и религия умирает, все умирает. Все, уже ничего нет.
Дальше не овцы будут блеять на зеленой травке потребления, а с топориками люди будут ходить. И овцы превратятся в особых волков. Это гибель мира. Это воронка, в которую он будет втянут обязательно, непременно.
Значит, все, все, все зависит от того, будет ли великий большой смысл. Этот смысл был утерян вместе с крахом коммунизма и распадом СССР. Одновременно с этим стало непонятно, зачем кормить западных овец. Их продолжали по инерции кормить 20 лет, но тут подоспел Китай — и стало непонятно, зачем их перекармливать и тратить на это «бабки», зачем платить такие высокие налоги.
В капитале всегда есть что-то разбойное — это очень разбойная штука. Но на эту разбойную штуку была надета узда Модерна: морали, прогресса, гуманизма, еще чего-то… Теперь ее сняли. Как нигде ее сняли у нас, ее вообще даже не пытались надеть — не из чего соорудить узду. И материал совсем не тот, что будет этой узды слушаться.
На Западе все лучше, но оно также подходит к концу. А убить население удалось в гораздо большей степени, чем здесь.
Либо мы станем точкой, с которой восстановится мировой смысл, либо воронка бессмыслия затянет в себя все, и «графы Эдерланды» будут бродить по земле не только в Норвегии, как вот один из них, типичный «граф Эдерланд» — этот молодой парень Андерс Беринг Брейвик, типичный абсолютно, как будто Фриш смотрел на 50–60 лет вперед.
Они будут бродить по всей земле. И недолго будет мучиться старушка планета в этих руках, потому что орудий хватает. И топором все не кончится, есть гораздо более совершенные средства уничтожения. Сначала кто-то начнет наделять этими средствами Европу, для того чтобы спасти свой доллар, или что-нибудь еще, или чтобы забрать ресурсы, а потом уже будет хозяином только тот, кто ходит с этим топором. Его сначала захотят использовать, а кончится это именно тем, о чем идет речь. И цивилизация погибнет.
На этом месте, завершая обсуждение норвежской ситуации, я хотел бы перейти к ситуации другой.
Еще раз подчеркну, что, создавая «Суть времени» и начиная деятельность со всеми ее этапами, со всеми ее направлениями, мы ставим перед собой крайне амбициозную задачу. Мы говорим о том, что России надо вернуть роль мирового смыслового лидера, что Россия и сама никуда не двинется, пока эта роль не будет возвращена, и мир никуда не двинется. Мы говорим о том, что сделать это невероятно трудно, но нужно и можно.
Можно, потому что Россия гораздо более жива. Вот в это овечье благополучно-бессмысленное жвачное состояние население не перевели целиком. Очень пытались это сделать, очень старались, но не перевели. Во-первых, денег пожалели — жадность фраера сгубила. Во-вторых, устроен человек чуть-чуть иначе. В-третьих, слишком много наломали дров, слишком много нахулиганили.
И как-то вообще на этой земле такая вот идиллия — мертвая, бессмысленная и напоминающая тихий омут, в котором копошатся «графы Эдерланды», — не устраивается. «Протестантский прибранный рай», о котором говорил Гумилев, никак не устраивался. Все время хочется туда, где «разбойник-мытарь и блудница крикнут: „Вставай!“» Другой идеал, другое представление о жизни, гораздо более мощное. Жажда смыслов гораздо более мощная. Ну, просто гораздо. Это же видно каждому, кто побывал в Европе.
Значит, здесь место гибели — и здесь место спасения. Здесь точка, на которой все сходится. И сейчас момент, в который что-то можно делать.
А для того, чтобы начать что-то делать, надо с какими-то вещами хотя бы минимально разобраться. Мы начали разбираться с ними, создав АКСИО и проведя опросы. Сейчас закончился второй опрос, очень серьезный. По своей информативности он во многие десятки, а то и в сотню раз превышает первый. Он даже просто по количеству задаваемых вопросов, по объему ответов не сопоставим с первым.
Первый опрос был во многом политический. Нам нужно было дать одну цифру и сказать: «Вот что вы получите, если вы начнете идти этим путем. Вот что вы получите, понятно?» И все. Доказать, что это так, и на этом закончить.
Во втором опросе мы ставим гораздо более серьезные задачи, адресованные самим себе. Это не пропаганда — это политика. Это не академическая наука и не пропаганда. Это политика. Мы хотим знать общество, в котором живем, и менять общество сообразно нашему знанию.
«Knowledge itself is power» («Знание само по себе есть власть»), — говорил Бэкон. Если вы действительно что-то знаете, то вы можете эффективнее воздействовать на происходящее.
В таких передачах, как эта, я, естественно, не могу полностью излагать все, что касается социологического опроса. Мы совершенно не считаем, что огромный объем информации, который сейчас получен, должен быть немедленно предоставлен всем. Члены нашего клуба ознакомятся со всем объемом. Обществу мы предоставим достаточно для того, чтобы общество посмотрело на себя в зеркало. Но детали, которые там существуют, — это политика. И я совершенно не понимаю, зачем я должен знакомить с этими деталями всех подряд, в том числе и тех, кто может это использовать совсем не в тех целях, которые нам нужны.
Снова подчеркиваю: это совершенно другой объем данных. Это гора данных. Это бесценный материал. Еще раз спасибо всем, кто помог его добыть, все эти люди, а также все члены нашего клуба полностью ознакомятся с тем, что есть. Первый раз мы начнем полное и подробное ознакомление на летней школе, потом оно будет продолжено.
То же, что я расскажу, это очень много, больше, чем рассказывают обычно об опросах, но это 10–12% той бесценной информации, которую мы получили.
Итак, я начинаю рассказ. Потому что этого ждут.
Основной вопрос исследования: «Какое государство нам нравится?»
На вопрос «Что, с Вашей точки зрения, определяет международный авторитет в сегодняшнем мире?» даны такие ответы. За государство, которое проводит «независимую, самостоятельную политику, подкрепленную военной мощью и ядерным оружием», выступает 47%. А за государство «с гибкой позицией, готовностью договариваться со всеми, подкрепленной быстрым экономическим ростом», — 50%. 3% не отвечают на вопрос (рис. 14).
Что, с Вашей точки зрения, определяет международный авторитет в сегодняшнем мире?
Значит, мнения разделились примерно поровну. Это вопрос тестовый. Потому что те, кто говорит о независимой и самостоятельной позиции, подкрепленной военной мощью и ядерным оружием, — это люди, которые определились до конца. И очень важно понять, сколько их.
Следующий вопрос (рис. 15).
Если бы было можно за короткий срок, например, за 1 год, резко изменить ситуацию в стране, то какое направление изменений вы бы предпочли?
«Вернуться к тому экономическому и социальному порядку, который был при советской власти» — 53%.
«До конца довести начатое в 90-е годы, сделать настоящую капиталистическую экономику» — 41%.
6% не ответили.
Значит, уже больше половины опрошенных однозначно говорят о том, что можно вернуться к тому экономическому и социальному порядку, который был при советской власти.
Вопрос поставлен однозначно. Потому что альтернатива не такая: «Что вы хотите: вернуться в „совок“ или разориться до конца?» Мы же не так ставим вопрос. Мы говорим: «Вернуться к тому экономическому и социальному порядку который был при советской власти…», но при этом не даем оценку, замечателен он был или не замечателен. И мы говорим: «До конца довести начатое в 90-е годы, сделать настоящую капиталистическую экономику…» «Настоящую капиталистическую экономику» хотят сделать 41%. Вы понимаете значение этой цифры? Мы приводим абсолютно верные цифры. Вы меня слышите — в том числе и те, кто причастен к власти? Вы слышите? Вам в предвыборный год кто-нибудь, кроме нас, это может сказать? Никто. Потому что одни побоятся, а другие не знают.
Итак, 53% хотят вернуться к тому экономическому и социальному порядку, который был при советской власти, имея в виде альтернативы «построение настоящей капиталистический экономики».
На следующий вопрос дан очень интересный ответ, с точки зрения морального климата в обществе, обнадеживающий. Вопрос задан так (рис. 16):
Какое государство, по Вашему мнению, будет развиваться наилучшим образом, какой способ развития Вам больше нравится?
Ну, казалось бы, вот этот национализм агрессивный должен говорить: «Да, всех будем грабить, только для себя…»
Сколько процентов говорит, что нужно развиваться за счет развития каждого человека, собственных ресурсов и национальных ценностей? 91%! Но когда 91% говорит так, то грабить не хочет никто, кроме отдельных «высокопродвинутых» полудурков.
Это называется абсолютное большинство, это уже те данные, в которых дальше социологически разбираться невозможно, потому что когда все заодно, то дальше социология отдыхает.
Дальше следует такой вопрос (рис. 17):
Каково должно быть, с Вашей точки зрения, отношение граждан к стране, государству и обществу?
Ответы такие: 58% говорят, что «интересы страны, государства — превыше всего, люди должны поступаться своими интересами, если нужно стране», 37% — что «люди должны в первую очередь думать о своих интересах, они не обязаны ничем жертвовать ради интересов страны, государства и общества».
В следующем опросе мы спросим, какими интересами готовы поступиться. И до какой степени. Но уже понятно, что весьма существенное большинство — 58% — говорит о том, что интересы страны, государства превыше всего и люди должны поступаться своими интересами, если это нужно для страны. Либеральная пропаганда надрывалась с тем, чтобы сказать, что «люди должны в первую очередь думать о своих интересах и не надо, не надо, не надо жертвовать». Она надрывалась — вот пусть теперь уползает с арены, как побитая собака, хотя, конечно, 37% — это еще существенный кластер, его достаточно, чтобы установить любую диктатуру.
Следующий вопрос (рис. 18):
Существуют разные мнения о том, почему программа десоветизации так остров стала в повестку дня именно сейчас. С каким из мнений, перечисленных ниже, Вы согласны в наибольшей степени?
«Десоветизация нужна именно сейчас, потому что политикам больше нечего сказать народу, а год предвыборный — это просто способ ведения предвыборной кампании» — 36%. Огромное количество.
«Десоветизация нужна нашим „друзьям“ за рубежом, которые хотят пересмотреть итоги Второй мировой войны и перевести СССР из числа победителей в число виновников войны» — 27%.
Сложите вместе тех, кто говорит, что дурят, блажат идиоты-политтехнологи, и тех, кто говорит, что это делают враги. Это сколько будет? Это будет 63%.
«Десоветизация нужна потому, что она потребует больших денег (на установку памятников, создание мемориалов и т. д.), которые чиновники хотят „распилить“» — 11%.
Сложите 63% и 11% — это уже 74%.
5% никак не ответили на вопрос.
И 21% считает, что «десоветизация нужна именно сейчас, потому что без нее невозможно модернизировать сознание людей, что необходимо для объявленной Д. Медведевым модернизации в стране».
Если 21% отвечает так — «для модернизации она нужна», а все остальные отвечают — для «распила», для подрыва национальных интересов и для пиара, то это значит, что с одной стороны — 26% (к 21% приплюсуем 5% никак не ответивших), а с другой — 74%: 36% — за то, что это пиар, 27% — за то, что это подрывная деятельность, и 11% — за то, что это «распил».
Впечатляет? Меня впечатляет.
Далее (рис. 19):
Нынешняя десоветизация — уже вторая на нашей памяти. Первая волна десоветизации прошла в 1985–1991 гг. во времена так называемой горбачевской перестройки. Тогда десоветизация закончилась распадом СССР. Не кажется ли Вам, что осуществление программы десоветизации сейчас также может завершиться распадом Российской Федерации?
Ответы:
«Такое, наверное, возможно» — 24%.
«Да, так и будет» — 26%.
Сумма сколько? — 50%. Половина страны говорит или «да, так и будет», или «это возможно».
«Такого, скорей всего, не произойдет» — 30%.
50% и 30% — это 80%.
«Нет, так не будет» — 18%.
Оставшиеся 3% не знают, как отвечать.
Теперь следующее. Мы по-разному варьируем одно и то же, проверяя самих себя, проверяя, понимаете? Мы не подтасовываем, не занимаемся пропагандой, мы сами хотим проверить степень переориентации общества, уровень поворота общества в другую сторону, степень формирования того, что называется большим новым нарративом.
Еще один вопрос (рис. 20):
Рано или поздно, но современной России придется определить свое отношение к СССР — у страны не может быть позади «черная дыра» длиной в 70 лет. Как, по Вашему мнению, нужно поступить России (российской власти) в отношении советского периода нашей истории?
Ответы:
«Официально признать величие СССР и всемирное значение его достижений, величие идей, на которых он был построен, величие советского народа, спасшего мир от фашизма». Как вы думаете, сколько процентов? — 86!
И 7% — «Официально признать преступность СССР, бессмысленность и вредность идей, на которых он был построен, геноцид народов СССР, вину за Вторую мировую войну». 7%!
И когда всякие там полусоциологи начинают ахать: «Да кто же это говорил, да разве так было?» — ну, извините, мы внимательно разобрали те документы, которые были предложены Советом по правам человека и гражданскому обществу. Там было сказано именно так. Именно так.
8% не ответили.
Следующий вопрос (рис. 21):
В 1991 г. СССР распался вопреки желанию большинства советских людей, выраженному на всенародном референдуме в марте того же года. Как Вы думаете, почему люди тогда не протестовали против беловежских соглашений, почему не вышли на улицы?
Это важнейший вопрос. Ответы:
«Потому что люди не понимали, что произошло, думали, что СНГ — это тот же СССР, только немного на других условиях» — 32%.
«Потому что люди привык ли верить руководству страны, не могли даже представить себе размер предательства элиты в отношении страны и народа — думали, что руководство разберется» — 45%.
Сумма сколько? — 77%.
«Потому что в глубине души большинство людей хотели распада, хотели, чтобы все национальные республики жили отдельно, — думали, что так будет легче решить экономические проблемы» — 8%.
«Потому что люди были угнетены и дезориентированы предшествующей антисоветской кампанией и считали, что разрушение СССР — это закономерный итог его „неправильности“» — 12%.
Ну, извините. Мы иначе ставим вопросы, иначе все дифференцируем, но получается-то все то же самое. Уже начинаю, забегая вперед, — я надеюсь, что на летней школе это будет продолжено просто в гораздо большем объеме, — осмысливать данные. Потому что обычно называют две причины: одну — что не понимали, а другую — что верили руководству. Что нужно сделать, чтобы не распалась Россия? Чтобы никогда больше никто не говорил, что не понимает (это задача наша, это задача настоящей интеллектуальной пропаганды), и чтобы слепая вера уступила место аналитике как новой идеологии общества. Если даже не идеологии, то фундамента идеологии. Так еще не было в мире, но никто и не «залетал» так, как мы, поэтому полноценная аналитика должна стать фундаментом идеологии. И мы добьемся, чтобы понимали и верили себе, а не другим.
Еще вопрос (рис. 22):
Как Вы думаете, почему все-таки распался Советский Союз, в чем была главная причина, которая привела к гибели СССР?
Ответы:
«СССР распался по воле политиков того времени, которые действовали в своих личных интересах в результате предательства руководством страны интересов народа СССР» — 50%.
«СССР распался в результате многолетней подрывной работы зарубежных спецслужб, которые хотели окончательной победы в холодной войне и уничтожения СССР» — 16%.
«СССР распался, потому что советский народ поверил антисоветской пропаганде, захотел построить капитализм и „жить, как на Западе“ и не защитил Советский Союз» — 13%.
«СССР распался из-за неразрешимых проблем, связанных с деградацией экономики и идеологии, он экономически больше не мог существовать, и народы СССР хотели жить самостоятельно» — 19%.
Это большой сегмент. Но это опять 79% против 19% (поскольку около 2% не ответили). 70% — это 50% («предательство руководства»), плюс 16% («подрывная деятельность спецслужб»), плюс 13% («доверчивость населения»). Мы понимаем, что действительно было и то, и другое, и третье.
Дальше идет вопрос колоссальной важности (рис. 23):
Если бы мы с помощью какого-нибудь волшебства или машины времени сейчас перенеслись в 1991 г., зная все то, что произошло со страной и с нами за прошедшие 20 лет, то стали бы Вы лично открыто протестовать против распада СССР?
Ответы.
«Да, наверное, стал бы протестовать — принял бы участие в демонстрациях и митингах протеста» — 33%.
«Да, точно стал бы протестовать любым способом, вплоть до баррикад и вооруженной борьбы» — 19%.
Все мои эксперты говорят, что они не помнят общества, в котором (это же мы ставим так вопрос: «Да, точно стал бы протестовать любым способом, вплоть до баррикад и вооруженной борьбы») 19% ответили бы, что стали бы протестовать вплоть до вооруженной борьбы.
«Нет, точно не стал бы протестовать — СССР мне не нужен» — 10%.
«Нет, наверное, все равно протесты бесполезны, да и неизвестно, нужно ли сохранять СССР» — 36%.
Большинство населения уже по советскую сторону баррикад. Но еще важнее, что 19% заявляют, что они готовы бы были защищать СССР вплоть до вооруженной борьбы. Это беспрецедентная цифра. И вы понимаете, что она такой еще 5–7 лет назад не была.
Следующий вопрос (рис. 24):
Как мы все знаем, все на свете имеет свою цену. Представим себе, что всем гражданам России гарантировали, что они будут жить, как на Западе — по уровню жизни, по уровню демократических свобод и уровню безопасности, но за это придется заплатить распадом Российской Федерации на множество независимых государств (например, на 50 стран на Северном Кавказе, Татарстан, Якутию, Башкирию, Дальний Восток, Сибирь, Чувашию, Удмуртию, Казакию на Юге, Поволжье, Поморье и центрально-европейскую часть со столицей в Москве, которая и будет называться «Россией»), то согласились бы вы лично на такой «обмен»?
Вы понимаете, что отвечают полуголодные люди?
Вот, у вас будет «всё в шоколаде», как на Западе. Страна при этом рассыплется, но вы будете жить гораздо лучше, причем не только материально. Согласны Вы на такой «обмен» или нет?
Сколько процентов говорит, что «нет, никогда и ни за что»? — 62%!
Господа-добиватели России и специалисты по мутациям русского духа, поезжайте с вашей профессией в другие места!
32% говорит: «Все зависит от того, каковы будут конкретные условия и насколько реальны будут гарантии». То есть 32% хочет.
4% говорит: «Да, конечно, о чем тут думать».
И 2% — не отвечают.
Я вовсе не хочу сказать, что наше общество, как Спарта, на все готово и триумфально заряжено страстью по государственности. Люди замученные, замызганные. Государство ведет себя с ними чудовищно, оно высасывает из них последние соки, оно им хамит. Оно проводит чудовищную культурную, образовательную и прочую политику. Но большинство говорит, что если мы заживем лучше, но не будет России, то мы этого категорически не хотим. Позже будет показано, что они говорят и нечто большее, и их 62%. Это не простое большинство. Это решающее большинство. Это большой перевес.
Следующий вопрос (рис. 25):
А если бы Вы вдруг завтра узнали, что в результате сговора политиков и спецслужб уже подписан документ, согласно которому Российская Федерация перестает существовать, а вместо нее образуется Федерация Независимых Республик, а Вы теперь не гражданин России, а гражданин одной из этих «независимых республик», то что бы Вы стали делать?
«Наверное, стал бы протестовать — принял бы участие в демонстрациях и митингах протеста» — 40%.
«Точно стал бы протестовать любым способом, вплоть до баррикад и вооруженной борьбы» — 20%. Вы слышите? — 20%. В сумме — 60%.
«Наверное, ничего — все равно ничего уже не поделаешь, да, может быть, это и к лучшему» — 33%.
«Точно ничего бы не стал делать — я бы обрадовался» — 4%. Вот это и есть либероиды. Или то, что они пытаются подтянуть под себя.
Далее (рис. 26):
Как Вы думаете, какая часть Ваших родственников, друзей и знакомых, людей, с которыми Вы общаетесь, испытывает в той или иной мере ностальгию по СССР, думает о Советском Союзе с теплотой?
Средняя оценка по выборке в целом –
52,9%
Средний человек опрашиваемый говорит, что больше половины его друзей и знакомых тоскуют по Советскому Союзу — 52, 9%.
Дальше (рис. 27):
Сейчас, как известно, довольно сильно распространена ностальгия по СССР — все больше людей говорят и думают о Советском Союзе только хорошее. Как Вы думаете, чем вызвана эта ностальгия?
Первый, главный кластер: «В СССР было очень много хорошего, что люди безвозвратно потеряли с гибелью Советского Союза, ностальгия тут вполне понятна» — 47%.
«Это настоящая ностальгия, потому что с распадом СССР люди потеряли свою Родину, они оказались чужими в своей стране и чувствуют себя в России, как на чужбине» — 24%.
Сложите цифры — 71%.
«Это не настоящая ностальгия, просто большинство людей не смогли адаптироваться к рынку, добиться успеха, заработать» — 13%.
«В СССР ничего хорошего не было, а ностальгия вызвана тем, что в СССР прошла молодость этих людей, а в молодости и небо голубее, и трава зеленее» — 13%.
3% не ответили.
Это не называется смена большого нарратива? Двадцать лет ломали хребет. Уже стихами заговорил:
Следующий вопрос (рис. 28):
Как Вы думаете, какие духовные потери, связанные с гибелью Советского Союза, наиболее болезненны для людей, а о чем они совсем не жалеют? Что из того, что мы потеряли вместе с СССР, важно для большинства людей, а что — нет?
Первый показатель: «Потеря чувства уверенности в завтрашнем дне — понимания, что будет мир, всегда будет работа, крыша над головой, возможность нормально жить, растить детей» (рис. 28.1).
«Да, это огромная потеря, все жалеют» — 68%.
«Может, кто и жалеет об этом, но их немного» — 21%.
«Такого никогда не было, это — миф» — 6%.
«Об этом никто не жалеет» — 2%.
Не ответили — 3%.
Итак, 68% считают, что это потеря.
Второй показатель: «Исчезновение культа труда и творческого отношения к любому делу — который реально поддерживался государством» (рис. 28.2).
«Да, это огромная потеря, все жалеют» — 54%.
«Может, кто-то и жалеет об этом, но их немного» — 30%.
«Такого никогда и не было, это — миф» — 7%.
«Об это никто не жалеет» — 5%.
4% не ответили.
Третий показатель: «Утрата чувства гордости за свою великую страну — самую прогрессивную и справедливую страну мира, страну, спасшую мир от фашизма» (рис. 28.3). Как вы думаете, сколько процентов жалеют об этой утрате?
«Да, это огромная потеря» — 73%.
«Может, кто-то и жалеет об этом, но их немного» — 17%.
«Такого никогда не было» — 4%.
«Об этом никто не жалеет» — 2%.
Не ответили — 4%.
Четвертый показатель: «Потеря осмысленности собственного существования — участия в великом деле всемирного значения: строительстве справедливого общества » (рис. 28.4).
«Огромная потеря» — 45%. Это уже просто про коммунизм.
«Может, кто-то и жалеет об этом, но их немного» — 34%.
«Такого никогда не было, это — миф» — 10%.
«Никто об этом не жалеет» — 7%.
Не ответили — 4%.
Обращаю ваше внимание, что кластер: «Может, кто-то и жалеет об этом, но их немного» — это не кластер, в котором говорится, что этого не было.
Пятый показатель: «Потеря чувства реального братства и общности со всеми людьми и народами СССР, когда в любом уголке страны человек чувствовал, что он среди своих, как дома» (рис. 28.5).
«Да, это огромная потеря, все жалеют» — 63%.
«Может, кто-то и жалеет об этом, но их немного» — 22%.
«Такого никогда и не было, это — миф» — 8%.
«Нет, об этом никто не жалеет» — 3%.
Не ответили — 4%.
Шестой показатель: «Исчезновение культа знаний и науки, благодаря которым СССР добился колоссальных успехов во всех сферах жизни» (рис. 28.6).
Знаете, какая часть населения считает, что это огромная потеря? 71%.
«Может, кто-то и жалеет об этом, но их немного» — 17%.
А дальше опять: 5% считают, что это миф, а 3% — что никто об этом не жалеет. 4% не ответили.
Седьмой показатель: «Утрата ощущения равенства всех граждан страны: тогда было реальное равенство возможностей для развития и профессионального роста людей и отсутствовало то колоссальное расслоение, которое есть сейчас» (рис. 28.7).
«Да, это огромная потеря, все жалеют» — 62%.
«Может, кто-то и жалеет, но таких немного» — 20%.
«Такого никогда не было, это — миф» — 11%.
«Об этом никто не жалеет» — 3%.
Не ответили — 4%.
Восьмой показатель: «Потеря чувства причастности к великим свершениям и важным для всего человечества — таким, как покорение космоса, освоение мирного атома, Арктики, создание передовой науки и великого искусства, лучшей в мире системы образования и здравоохранения» (рис. 28.8).
«Да, это огромная потеря, все жалеют» — 63%.
«Может, кто-то жалеет, но их немного» — 24%.
«Нет, об этом никто не жалеет» — 5%.
«Такого никогда не было, это — миф» — 4%.
Не ответили — 4%.
Дальше — интересное: данные, говорящие о том, насколько все многозначно (девятый показатель). «Потеря репутации страны-защитницы угнетенных народов во всем мире, помогавшей странам избавиться от колониального гнета — и приобретение репутации страны, предавшей интересы своих друзей и союзников» (рис. 28.9).
«Это огромная потеря, все жалеют» — 46%. Это тоже много, да? Но это — не за помощь Кубе и Анголе.
«Может, кто-то и жалеет об этом, но их немного» — 31%.
«Такого не было, это — миф» — 9%.
«Об этом никто не жалеет» — 9%.
5% не ответили.
Десятый показатель: «Утрата ощущения, что ты хозяин своей судьбы — в СССР не было эксплуатации человека человеком, человек был хозяином своего труда, каждый мог рассчитывать своим трудом и способностями достичь любых высот» (рис. 28.10).
«Огромная потеря», — говорят больше половины опрошенных: 54%.
«Может, кто-то и жалеет об этом, но их немного» — 22%.
«Такого никогда не было, это — миф» — 16%.
«Об этом никто не жалеет» — 5%.
3% не ответили.
Одиннадцатый показатель: «Потеря ощущения безопасности, защищенности — когда маленькие дети могли гулять спокойно одни, подросткам не угрожала наркомания, уровень преступности был низким, терроризм был за границей» (рис. 28.11).
«Да, это огромная потеря, все жалеют» — 79%.
«Такого никогда и не было, это — миф» — 7%.
«Может, кто-то и жалеет об этом, но их немного» — 9%.
«Об этом никто не жалеет» — 2%.
Не ответили — 3%.
Двенадцатый показатель: «Утрата авторитета страны в мире, потеря самостоятельной внешнеполитической роли, роли и влияния в международных отношениях» (рис. 28.12).
«Да, это огромная потеря, все жалеют» — 66%.
«Может, кто-то и жалеет об этом, но их немного» — 20%.
«Такого никогда и не было, это — миф» — 7%.
«Нет, об этом никто не жалеет» — 3%.
Не ответили — 4%.
Я ознакомил вас очень вкратце с огромными результатами.
Во-первых, поздравляю всех с тем, что вообще удалось добыть эти результаты.
Во-вторых, поздравляю с тем, что это еще не все результаты — мы добыли гораздо больше результатов. И мы будем знакомить с ними тех, кто вместе с нами их добывал. Будем знакомить с ними тех, для кого это станет оружием действия.
И, наконец, я поздравляю всех с тем, что хотя наше общество и очень проблемное, но оно уже такое. И наша задача заключается в том, чтобы оно еще и еще сдвигалось в ту сторону, которая выведет нас из нынешнего колониально-криминального омерзительного состояния, несовместимого с жизнью страны.
Наконец-то это уже понимает большинство населения.