Я бросил китайским рыбкам последний кусок хлеба, и они моментально растащили его по воде своими тупыми круглыми ртами. К пруду я пришел, чтобы немного развеяться после нескольких часов бесед с жителями замка, а заодно и привести хоть в какой-то порядок свои, далеко, впрочем, не мудрые, мысли.

Мне не хотелось бы утруждать себя и вас пересказом разговоров со слугами графа. Скажу только, что, совершенно не претендуя на какую-то сверхисключительную проницательность или же сверхпроницательную исключительность, я тем не менее почти готов был поклясться в том, что все они говорили правду, потому как каждый без малейшего труда и запинки, четко и ясно сообщил мне, где и кого утром видел. И все эти "показания" (я даже свел их потом для наглядности на листке бумаги в условную схему) указывали на то, что к смерти дворецкого люди графа никакого отношения не имели.

И вот я стоял на бepery пруда, который при свете предзакатного солнца был окрашен теперь в какой-то синевато-малиновый цвет, и думал о том, что самой подозрительной фигурой среди всех опрошенных является Карл, а самым вероятным временем совершения убийства — тот небольшой интервал, когда он ушел из библиотеки, заглянул в кабинет графа, а потом снова вернулся. Ни граф, ни я не помнили, к сожалению, точно, сколь долго управляющий в его случае — присутствовал, а в моем — отсутствовал, однако если все было действительно подготовлено заранее, Карл вполне мог успеть сделать свое черное дело минут за десять — пятнадцать. Каким именно образом — не знаю, но полагаю, что мог бы…

Не известно, сколько бы я предавался еще этим невеселым размышлениям, если бы за спиной вдруг не хрустнула ветка и не послышались легкие торопливые шаги.

Я обернулся — неподалеку стояла о н а, странная женщина с большими янтарными глазами, с которой я уже дважды встречался и, честное слово, совершенно не жаждал встретиться вновь.

Ее прекрасные золотистые волосы были мокрыми — видимо, совсем недавно женщина купалась, — и капельки воды еще блестели кое-где на гладкой матовой коже. (Естественно, в тех местах, которые не были прикрыты все тем же зеленым, плотно облегающим ее весьма незаурядные формы платьем.)

Я открыл было рот — и снова закрыл, не придумав, что бы такое сказать. А она почти бесшумно скользнула вдруг мне навстречу по мягкой бархатистой траве и остановилась буквально на расстоянии протянутой руки — в том, разумеется, смысле, если бы я, скажем, взял и надумал ее протянуть. Руку, конечно. И еще я обратил внимание, что женщина действительно (и как это его светлость догадались?) была босой.

— Добрый вечер, — сказала она своим нежным, чарующим голосом, и я, несмотря на все негодование из-за того, что чертовка выставила меня вчера перед графом в таком дурацком свете, не нашел ничего лучшего, чем глупо кивнуть головой и не менее глупо ответить:

— Вечер добрый.

Возможно, она ждала, что я скажу дальше, но я молчал как гурон, привязанный к столбу пыток какими-нибудь делаварами, и она продолжила сама:

— Ну и как вам в замке? Привыкаете?

Я кисло усмехнулся:

— Уже привык.

— Неужели?

Женщина внимательно посмотрела мне прямо в глаза, и у меня почему-то вдруг сразу пропала всякая охота шутить. И иронизировать тоже.

— Привык… — с трудом повторил я. — Вот только…

Однако она не стала дожидаться, пока я позволю себе договорить то, что хотел. А может, и не хотел.

— Вы о дворецком? — медленно произнесла странная женщина и кивнула: — Я уже знаю. Но что, собственно, в этом такого печального? По-моему, наоборот, вам и вашему другу следует только радоваться.

— Это еще почему?! — изумился я. — Погиб человек, а я должен радоваться?!

Она засмеялась:

— Так если бы человек…

— Что?! — взревел я. — По-вашему, несчастный старик…

— Конечно же, не был несчастным, — пожала красавица плечами, — и тем более человеком. Он был о б о р о т е н ь.

— Оборотень?! — только и смог выдавить я из себя.

— Ну разумеется, — мило улыбнулась женщина, — вы не ослышались. И с какой же, позвольте спросить, стати вы должны огорчаться, коль на этом свете стало одной тварью меньше? Хотя, впрочем, еще не стало — для того, чтобы эта гадина никогда больше не выползла на землю, нужно сделать еще кое-что…

Я стоял и, выпучив как китайская рыбка глаза, обалдело смотрел на нее. Один из последних лучей заходящего солнца, как говорят в таких случаях, коснулся ее волос, и я вдруг, совсем не к месту да и не ко времени, подумал, что она действительно хороша, хороша той необычной, загадочной красотой, которая не открывается взгляду с первой и даже, наверное, второй встречи, нет. Ощущение и понимание этой красоты приходит постепенно, накапливаясь исподволь и понемногу и взрываясь в какой-то совершенно непредсказуемый момент ослепительной вспышкой, столь ослепительной и молниеносной, что можно, кажется, даже и умереть, если не закрыть хоть на миг глаза, чтобы не быть испепеленным этим таким сладостным, но и таким смертельно-мучительным ураганом.

И я закрыл глаза… А когда снова открыл, она была уже совсем рядом — так близко, что я почувствовал на своей щеке ее легкое дыхание и, дабы не искушать понапрасну (хотя, впрочем, кто знает?) судьбу и не натворить (преждевременных) глупостей, резко шагнул назад и… оказался в воде.

Да-да, друзья, я оказался в воде, потому что стоял на самом краю травянистой косы и одного этого моего трусливого шага как раз хватило, чтобы ухнуть в пруд по колено. И вот теперь я тупо глядел то на свои ноги, то на виновницу моего падения, которая заливалась на берегу веселым заразительным смехом. Настолько заразительным, что через несколько секунд я и сам уже вовсю смеялся вместе с ней.

Потом я выбрался на берег, вылил из туфель воду и, быстренько соорудив небольшой костер — благо под деревьями, клонившими свои ветки к пруду, валялось много сухих сучьев, — уселся на траву и поставил туфли поближе к огню. Женщина присела напротив, обтянув колени своим зеленым, теперь каким-то мерцающим при свете костра платьем, и задумчиво подперла щеку рукой.

Все это время я молчал, потому что был совершенно потрясен двумя вещами: последними словами незнакомки и тем новым и невыразимо чарующим, что открылось вдруг в ее облике за миг до моего позорного падения в пруд.

Но долгое молчание не входило, видимо, в планы златокудрой ундины. Она подняла глаза к начавшему меркнуть небу, на котором стали уже загораться первые робкие звезды, и неожиданно тихо спросила:

— Так значит, вы не знали, что старик — убур?

Я вздрогнул от этого короткого, зловещего как удар топора слова, потому что вспомнил вдруг, что слышал уже его от Яна — прямо перед тем как мы с ним по дороге от железнодорожной станции к Волчьему замку подверглись нападению странных зверей.

— Убур… — медленно повторил я. — Убур — это значит оборотень?

Она кивнула:

— Да. Здешние крестьяне называют их так, наверное, уже тысячу лет.

— Но откуда же вам-то известно, что бедняга дворецкий был… гм… убуром? — скептически поморщился я.

Женщина неожиданно резко тряхнула головой, и копна ее пышных, уже почти совсем высохших волос нависла на миг над костром светлой тенью.

— Известно! — засмеялась она.

— В таком случае, — спросил я, — может быть, вы знаете и кто убил дворецкого? — Теперь в моем тоне сквозила уже неприкрытая ирония и ничего более, кроме лишь, пожалуй, невольного восхищения ею, что, разумеется, не имело прямого отношения к делу, но и испортить его, думаю, не могло.

— Конечно, знаю, — без тени смущения в голосе сказала женщина. — Его убил Карл.

— Карл?! — Я был не то чтобы очень уж поражен этими словами, так как в душе и сам склонялся к тому же, но она-то утверждала это столь уверенно и безапелляционно, будто видела все случившееся в моей спальне собственными глазами.

— Да, Карл, — подтвердила она. — Старый кровопийца давно с ним не ладил, и Карл, выходит, все-таки сумел взять верх. Понимаете, сударь, дело в том, что управляющий Волчьего замка тоже оборотень…

Я схватился за голову.

— Как! И этот тоже?!

— Тоже, — спокойно кивнула она. — Только Карл моложе и гораздо сильнее. Впрочем, моложе, это будет, наверное, не совсем точно. Просто я хотела сказать, что он живет в более молодом и сильном теле. У старика же, насколько мне известно, уже лет тридцать назад выпали все клыки, так что сами понимаете… — Она презрительно махнула рукой, а я поймал себя вдруг на совершенно идиотской мысли, что, действительно, без клыков любому уважающему себя оборотню или вампиру делать на этом свете абсолютно нечего.

— Вот именно, — сказала красавица, и я вздрогнул — неужели же и она, как Ян, может читать чужие мысли? А я ведь в ее присутствии успел уже минимум раз сто подумать не только о Карле, но и… Мой предательский взгляд снова упал на ее высокую, скрытую (или открытую) платьем не более (или не менее) чем наполовину грудь, и я невольно покраснел. Представляете? Я — п о к р а с н е л!..

— Ничего страшного, — лукаво улыбнулась незнакомка, — не смущайтесь. Я же все-таки женщина, и, как каждую женщину, меня это вовсе не оскорбляет, может быть даже наоборот.

"Ах, так значит, ничего страшного?.." — вихрем пронеслось в моем мозгу, но материализовать свои мысли в конкретные поступки я не успел.

— А вот этого делать не надо, поверьте, — покачала головой женщина, и я вдруг почувствовал, что не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. — Давайте-ка лучше поговорим о вас, — добавила она.

— Давайте-ка… — с трудом выдавил я, — поговорим…

— Зачем вы приехали в Волчий замок?

— Меня пригласил господин граф, — сказал я.

— Зачем?

Я было засмеялся, но она посмотрела таким взглядом, что я моментально отчеканил:

— В своем письме он написал, что в замке происходят странные вещи, и попросил разобраться, в чем тут дело.

— Понятно. Разобрались?

— Увы, только начал, — вздохнул я. — Хотя и за эти три дня успел уже узнать кое-что из того, чего, признаться, предпочел бы не знать совсем.

Она сорвала длинный тонкий стебелек какой-то травинки и задумчиво провела им по обнаженной руке. Разумеется, своей.

— Карл вас ненавидит, — тихо сказала она.

— Знаю, — сказал я. — Но ради бога извините, мне все-таки очень трудно всерьез отнестись к некоторым вашим словам.

— Каким именно? Что Карл вас ненавидит?

Я невесело усмехнулся:

— Вот как раз насчет этого никаких сомнений, но остальное — все эти упыри, оборотни…

Женщина бросила травинку в огонь.

— Вы меня удивляете! Сами поистине чудом ушли из их лап, а заставляете как ребенку втолковывать очевидное.

— Вы имеете в виду…

— Да, ту ночь, когда вы с Яном ехали в замок. Ведь он же предупреждал об опасности, а потом и сами вы встретились на дороге с убурами, но все равно упрямо продолжаете считать, что это были волки.

В голове моей поплыл туман.

— Но это действительно были волки! — отчаянно крикнул я.

— Это был Карл, — глухо произнесла незнакомка. — И еще один оборотень, пока что мне не известный. Возможно, самка…

Волосы на моей голове встали дыбом.

— Нет-нет! — воскликнул я. — Этого не может быть! Я вам не верю! Кто вы такая? Я спрашивал у графа — он вас не знает!..

Женщина немного помолчала.

— Напрасно вы сделали это, — проговорила она наконец. — Но теперь уже не исправишь… Поймите, я не могу сказать вам, кто я, по крайней мере, пока. Но я ваш друг и графа тоже. И хватит, наконец, истерик!

Последние слова она произнесла жестко, почти грубо, но, наверное, именно это и было мне сейчас нужно. В общем, благодаря ее резкому тону я, как ни странно, вдруг успокоился.

— Ладно, — сказал я. — Ладно, допустим, я вам верю. Допустим, Карл — оборотень, хотя, право же, чтобы утверждать такое — я уж не говорю о… м-м-м… спорности самого факта существования оборотней и другой нечистой силы, — требуются весьма веские доводы.

Она фыркнула:

— С вами совершенно невозможно разговаривать! Я не собираюсь утруждать себя перечислением многочисленных доказательств того, что оборотни, вампиры и прочая нечисть действительно существуют, так что поверьте уж на слово. А что касается Карла… — Она провела рукой по лбу. — Ну разве вам самому не показалось странным и подозрительным увидеть управляющего с перевязанной рукой буквально через каких-нибудь полчаса после того, как один из нападавших на вас вервольфов с воем убежал на трех лапах?

Я подозрительно покосился на ундину.

— Слушайте, ну откуда вы все это знаете?

Уголки ее чуть влажных губ дрогнули:

— Неважно. Я знаю не только это, но и многое другое, например, то, что позавчера ночью Карл едва унес ноги из комнаты, в которой лежала огромная связка чеснока. Я права? Было такое?

— Было, — вздохнул я, — было. А потом мне сказали, что оборотни не выносят чесночного запаха.

Она кивнула:

— Вам правильно сказали, отвращение к чесноку — едва ли не самый простой и верный признак, по которому их можно отличить от обычных людей. Хотя и не всех: дворецкий, например, был совершенно не чувствителен к запаху чеснока.

— Понятно, — сказал я. — Иначе как бы он мог служить дворецким.

Женщина потянулась к куче хвороста и бросила в огонь несколько сухих сучьев. Из-за этого ее грациозного движения я вновь невольно заострил внимание на некоторых особенностях покроя зеленого платья, а заодно и — куда уж тут денешься — наиболее выдающихся компонентах ее пышной, но гибкой и стройной высокой фигуры.

Она шутливо погрозила пальцем:

— Прекратите, это уже слишком! Вы не должны больше на меня так смотреть.

Но я взбунтовался:

— А как, по вашему, я должен больше на вас смотреть? И вообще, — храбро заявил я, — нельзя требовать от нормального человека сверх того, что он в состоянии вынести. Притом имейте в виду, что не я звал вас — вы сами пришли. Так что, дорогая, выбирайте одно из двух: либо я и впредь буду продолжать глядеть куда и когда захочу — не выходя, разумеется, при этом за рамки приличий, либо, ей-богу, лучше уйдите — спокойнее будет и вам и мне. А хотите, уйду я?

Она рассмеялась:

— Нет, сидите! Мы не обо всем еще переговорили, так что придется мне, видно, терпеть.

— Вот и терпите. — В тот миг я, честное слово, очень гордился собой. — И ответьте уж заодно, пожалуйста, на два вопроса, это очень важно.

Женщина снова подперла щеку рукой.

— Задавайте.

— Вопрос первый… — Я подергал себя за кончик носа. — Каким образом был убит дворецкий?

— Но это же очень просто, — пожав плечами, сказала она и посмотрела на меня как учитель на нерадивого ученика, который не знает, сумме чего равен квадрат гипотенузы. — Карл вошел в комнату, обернулся волком и загрыз своего недруга, выпив у него к тому же всю кровь. Потом он усадил мертвеца у двери и вороном вылетел в окно. А в парке снова превратился в человека, быстро вернулся в замок, поднялся на второй этаж и запер дверь спальни на ключ. Вот и все.

— Действительно элементарно, — пробормотал я. — И что ж я раньше не догадался. Но как вы можете так спокойно об этом говорить?

Она пожала плечами:

— Привычка… — И, помолчав, добавила: — Вы тоже скоро привыкнете, если… останетесь живы, конечно.

— Спасибо над добром слове! — Я был просто потрясен такой обезоруживающей откровенностью, а она как ни в чем не бывало продолжала сидеть, задумчиво глядя на кроваво-красные языки огня и даже улыбаясь время от времени каким-то своим, тайным, не ведомым мне мыслям.

Я тактично закашлялся, и женщина вздохнула:

— Ну и какой же второй вопрос?

Кашель как рукой сняло.

— Если уж, милая, вы такая всезнающая, то скажите, кто и почему хотел убить меня в самую первую ночь пребывания в замке?

Она подняла глаза.

— Это была ошибка. К вашему сведению, в деревне есть люди, которые если еще и не уверены полностью, то уж во всяком случае догадываются об истинной сущности Карла. А он, между прочим, как раз за день до вашего приезда перебрался в комнату в другом крыле замка…

— Из той, которая так любезно была предоставлена мне? — докончил я.

Женщина кивнула.

Я сжал кулаки.

— Мерзавец! Выходит, он знал?..

— Что вы приедете? Конечно, знал. Возможно, от графа, который, к несчастью, во всем ему доверяет. Но если даже граф и держал до поры до времени ваш приезд в Волчий замок в секрете, Карлу не составило бы большого труда узнать все, что бы он ни захотел.

— Так значит, эти вилы предназначались управляющему… — проговорил я.

— И чеснок тоже.

Но я ее уже почти не слушал, думая о своем. Признаюсь, известие о том, что не я был истинным объектом покушения, доставило мне хотя и небольшое, но все-таки ощутимое удовлетворение.

Женщина вдруг резко встала:

— Мне пора.

— Постойте! — Я тоже вскочил. — Но…

Она отрицательно покачала головой:

— Сегодня я больше ничего не скажу, и не пытайте. Главное вы узнали, а остальное… — Она снова тряхнула гривой пышных волос. — Всему свой срок. Надеюсь, у вас достанет ума и сообразительности не говорить никому о том, что услышали от меня. Вам просто не поверят, а проклятый оборотень насторожится и может пойти на все.

Я невольно поежился.

— И что, может даже?..

Она усмехнулась:

— Убить вас? Вы это имели в виду? Разумеется, ему очень хотелось бы, уже и сейчас, но, по-моему, он решил сначала посмотреть, как далеко вы зайдете в своих поисках. И потом, Карл не учел одну маленькую деталь.

— Какую еще деталь! — почти простонал я.

Загадочная незнакомка улыбнулась:

— Карл не знает, что я снова пришла…

— Да кто же вы, господи! — закричал я, однако она, в который уже раз, отрицательно покачала головой.

— Всему свое время.

— Но скажите хотя бы ваше имя!

— Мое имя?.. — Женщина на мгновение умолкла. — Ну, если уж вам это так необходимо… можете звать меня… Лорелеей…

— Лорелея, — прошептал я. — Лорелея…

И вдруг сзади раздался шум шагов и собачий лай. Я оглянулся — из кустов выскочил большой лохматый пес, а следом показалась высокая фигура хозяина замка.

— Вот вы где!..

Я, как недавно в коридоре, рванулся было, чтобы прикрыть женщину собой, но совершенно напрасно — ее уже не было, она снова исчезла, растаяла, только на сей раз не в стенах мрачного замка, а посреди вечерней тишины окаймленного тростником и ракитами, поросшего лилиями и кувшинками старого графского пруда.