Вечером в тот же день, когда Петр Васильевич устраивал званые блины, на противоположном конце города в ресторане второго разряда, принадлежащем некоему Соломину, царило праздничное оживление. Обе комнаты заведения были полны народа. Публика — все, что называется, средняя, без больших капиталов в кармане: мелкие приказчики, мастеровые, управские писцы. Смешанный гул голосов, резкое щелканье биллиардных шаров, хлопанье раскупориваемых пивных бутылок — все это составляло своеобразную музыку, несомненно приятную для хозяйского уха. Торговля шла на славу. То и дело с разных концов заведения раздавались требования.
— Порцию блинов с икоркой да графинчик!
— Блинов на четверых!
— Дай-ка ты мне, мил человек, блинов десятка полтора.
— Человек! Пол дюжины пива!
— Графинчик с закуской!
Трое расторопных официантов в белых передниках сновали как угорелые из одного конца трактира в другой, еле успевая удовлетворять посетителей. Бедняги совсем с ног сбились. С самого раннего утра привалила публика, а к вечеру еще гуще стало. В тот момент, когда мы поднимаем эанавес над этим желанным пристанищем алчущих, двери трактира впустили новых гостей. Ввалилась какая-то большая, сильно подгулявшая кампания, по-видимому, зажиточные мещане-домовладельцы. Они приехали на двух тройках с бубенчиками и пестрыми коврами в кошевках. Оставив лошадей под присмотром дворника, мещане, не снимая верхнего платья, расположились на двух столиках, сдвинутых вместе, в первой комнате трактира. Они потребовали водки, пива и, как водится, блинов.
Вслед за ними вошел еще один посетитель. Это был молодой человек, одетый в драповое пальто с барашковым воротом и лакированные сапоги, засунутые в темные калоши. Он остановился и окинул присутствующих глазами, как будто искал какого-то знакомого. Прошел в следующую комнату и, не найдя того, кого искал, вполголоса обратился к лакею:
— Посади меня, братец, куда-нибудь. Кажись, все столы заняты.
Слуга указал ему на маленький угловой столик, на котором стояла недопитая бутылка пива.
— Сюда садитесь, пожалуйста. Здесь место свободное. Что прикажете-с?
Молодой человек не спеша расстегнул пальто, аккуратно расправил полы и сел на придвинутый ему стул.
— Дай карточку, — отрывисто сказал он, проводя рукой по своим черным волнистым волосам.
Постоянные посетители Гудовича узнали бы в этом молодом человеке лакея последнего — Семена. На масленице дела игорного дова поправились, и это косвенным образом отражалось и на собственных делишках Семена. Каждая ночь приносила ему порядочный доход в виде чаевых. Помимо этого дохода и жалованья, получаемого с Гудовича, он имел ежемесячно определенную сумму, выплачиваемую Заторским. (Семен, как увидят впоследствии наши читатели, играл роль негласного наблюдателя за действиями Гудовича и вообще за всем, что происходит в игорном доме). Загорский не слишком-то доверял Станиславу Андреевичу и поэтому счел необходимым учинить тайный надзор за своим помощником. Семен прекрасно исполнял данное ему поручение и добросовестно доносил своему принципиалу о каждом шаге Гудовича.
К чести Семена должны сказать, что он был беззаветно предан Загорскому, готов он был по первому его слову идти в огонь и в воду. Ниже мы поясним читателям, какую роль играл Загорский в судьбе Семена и какие странные отношения существовали между ними, а теперь перейдем к рассказу. Когда лакей принес карточку, Семен долго и тщательно рассматривал ее и, прочитывая названия кушаний, слегка шевелил губами, как это, замечается у малограмотных людей.
— Солянку мне, московскую, рыбную, скажем, да блинов порцию.
— Как прикажете-с, с икрой? С семгой?
Семен безразлично махнул рукой — все равно.
— С икрой хотя.
— Водочки прикажете?
— Само собой;
В ожидании заказанного Семен погрузился в глубокую задумчивость. За последнее время он переживал тяжелое душевное состояние. Надвигалась перемена жизни, грозила ему неприятными осложнениями. Сытая, спокойная жизнь, какую сн вел сейчас, обеспеченное материальное положение могли в недалеком будущем смениться на нечто более худшее и рискованное.
— Чего он хочет от меня? — размышлял Семен, подперев голову руками с видом человека, занятого решением трудной задачи. — Стало быть, он опять в Томске объявился. Дивно! Опять, стало быть, что-то замышляет… Крепись, брат Сенька! Будет тебе барским-то холуем быть да рублевки на чаек получать! Опять, пожалуй, за старое ремесло приняться придется. За «фомку» да за обух… Эх! — по красивому, выразительному лицу парня нетрудно было решить, что перспектива возвращения к старому «ремеслу» далеко не улыбалась ему.
Лакей принес блины, вазочку с черной икрой и графинчик.
Семен выпил одну за другой три рюмки, крякнул и принялся закусывать. В это время до его слуха донеслись слова, заставившие его насторожить внимание. Разговаривали за соседним столом в компании мещане.
— Я же тебе толком говорю, что деньги эти Кочеров жене передал, а та их и прижала.
— Будет зря языком-то болтать! Статочное ли дело, чтобы такую уйму деньжищ он бабе доверил! — сомневающимся тоном возразил один из собеседников, толстый, краснолицый мужчина в суконной чуйке, по-видимому, мелкий подрядчик.
— Правильно тебе говорю, вот потому-то ее убили, чтобы, значит, деньгами-то воспользоваться, — продолжал утверждать первый.
— А жалко все-таки Ивана Семеновича — славный парень был. Закрутился человек.
— Известное дело. Кабы поменьше по трактирам шлялся да с мамзелями хороводился — не то б оно и было.
— Глупая у него башка была, дырявая! — сердито заметил один из мещан, высокий сухощавый старик с резкими чертами смуглого лица, конный барышник и шулер по профессии.
— Не Ваньке Кочерову эти деньги достались, а тому, кто всем этим верховодил.
— Кому? Егорину?
— Егорину-у, — презрительным тоном протянул старик, — голова у него не на том месте зарублена. Нет, не Егорину, а еще кой-кому, — и старик принял таинственный вид.
— Да говори толком, Петрович, ежели знаешь чего. Любопытно ведь, — заинтересовались собеседники.
— Ох, рсбяты. Нельзя об этом разговор вести, попридержать надо язык-то. Лучше вот выпьемте-ка давайте.
Разговор за соседним столиком принял другое направление. Семен, все время внимательно прислушивающийся к разговору, тряхнул головой, точно хотел отогнать докучные мысли, и потянулся к графинчику. Занятый своими размышлениями, Семен не замечал, как из одного угла трактира чьи-то два любопытных глаза пристально наблюдали за ним. Случайно подняв голову, Семен увидал наблюдавшего за ним человека и слегка вздрогнул. Ему показалось, что он видит одного из своих старых приятелей из той жизни, вспоминать о которой ему было не особенно приятно.
— Нет, ты ошибся, Семен, — так только с лица схож. Нешто тот мог так одеваться, по одежде-то — настоящий барин. — Успокоив себя этим соображением, Семен принялся за поданную солянку.
— Здорово, товарищ! — вдруг раздалось чье-то восклицание над самым ухом Семена.
Тот оторопело обернулся и увидел перед собою какого-то незнакомца в простой шубе барнаулке и валенках. Последнее обстоятельство и сделало его приход незаметным для слуха Семена. Незнакомец преспокойно взял стул и уселся за столик без всяких лишних церемоний. С минуту длилось молчание. Семен внимательно рассматривал незнакомца. У него было смуглое, цыганского типа, лицо, густо заросшее черной, как смоль, бородой. И Семену в зтом холодном блеске глаз незнакомца почудилась скрытая угроза. Он невольно вздрогнул и отрывисто прошептал:
— Ты от него?
Незнакомец утвердительно кивнул головой.
— Я получил письмо и пришел сюда, — медленно заговорил Семен, понизив голос до полушепота, — пришел, чтобы узнать, что ему от меня нужно… Больше я ему не слуга и плясать под его дудку не намерен… — Сказано это было с хрзбростью отчаяния.
Незнакомец сдвинул брови и решительно произнес:
— Полно тебе дурака валять! Идем! Он ждет нас…
Неотразимое, ужасное влияние того человека, который звал Семена на личное свидание, было так велико, что последний, скрепя сердце, повиновался таинственному посланцу. Расплатившись с лакеем, они вышли из трактира, не замечая, как вслед за ними поднялся из своего угла тот самый человек, лицо которого показалось Семену знакомым. Молчаливый наблюдатель поспешил в свою очередь оставить трактир и пошел по следам заинтересовавших его лиц.
— Подожди, Сенька Козырь, ты не уйдешь от меня, — думал он.