1

Серая габульская обезьяна казалась порождением ночного кошмара. Ее голова была лысой, а туловище покрывала свалявшаяся шерсть. Руки доставали до пола, глаза сверкали. Она оказалась на целую голову выше Гуина, и тот смотрел снизу вверх.

Он стоял и ждал нападения, скрестивши руки на груди, и казался таким же беззаботным, как гость на званом ужине. Гигантская тварь кинулась к нему — и вдруг остановилась. Почему она не двигалась? Почему не бросалась так же, как на предыдущие жертвы? Обезьяна стояла, сверля его глазами, полными ярости, колотила руками по груди и ревела.

Гуин тоже стоял неподвижно. Его глаза сузились и загорелись желтым огнем. Мысли воина в этот момент не отличались от мыслей благородного существа, маску которого он носил. Дыхание обезьяны обжигало его.

И вдруг она сорвалась с места.

Без всякого предупреждения тварь взмахнула своей длинной, мощной рукой. Если бы она застала его врасплох, все было бы кончено. Но воин ждал нападения. Он успел увернуться и отскочил в сторону.

Обезьяна яростно взревела, схватив лишь воздух на том месте, где только что стоял Гуин. Тогда она попыталась обхватить и сдавить его грудь. Но Гуин снова увернулся и ударил тварь по шее. Обезьяна повалилась, стукнувшись головой о камень с глухим звуком.

По толпе зрителей пробежал ропот. Однако обезьяна поднялась как ни в чем не бывало и протянула руки к маске леопарда. Но едва это случилось, Гуин скользнул в сторону и оказался позади. Вскочил ей на спину и попытался сломать шею. На руках так и ходили мускулы, однако он все же не смог удержаться. Тварь почти сразу же сбросила его наземь.

Гуин перевернулся в воздухе и приземлился на ноги, готовый к действиям. Противник оказался слишком сильным даже для такого могучего воина. И теперь его грудь тяжко вздымалась при каждом вздохе.

Обезьяна стала действовать осторожнее. Она поняла, что этот противник не похож на бедняг, что ей бросали стражники для забавы. Она выпятила грудь, испустила ужасающий вопль и уставилась на человека, не желавшего сдаваться в отличие от остальных. Глаза светились дикой звериной ненавистью.

— Один! — произнес граф и перевернул песочные часы.

Обезьяна снова кинулась к Гуину, но тому удалось сохранить дистанцию. Он понимал, что так не может продолжаться до бесконечности, но не терзался мыслями о своей тяжкой участи. Словно настоящего леопарда, его вели одни лишь инстинкты.

Оба противника застыли на месте, не решаясь сделать следующий выпад.

— Чего ты ждешь? — крикнул граф, схватив стоявший рядом кувшин и кинув его на арену, прямо между обезьяной и человеком-леопардом.

Звон разбитого кувшина привел их в движение. Габульская обезьяна кинулась вперед. Гуин снова отскочил, и ее рука лишь хлестнула по полу. А воин наклонился и поднял с пола осколок кувшина. Зрители снова зашумели.

Гуин опустился пониже, почти касаясь пола руками. Как только противник наклонился и обхватил его голову руками, вонзил свое оружие в левый глаз врага.

От рева обезьяны содрогнулись стены, но она все-таки не выпустила голову Гуина. Воин попытался разжать ее пальцы левой рукой, а правой всаживал осколок все глубже. Но хватка так и не ослабевала.

Гуин почувствовал, что его отрывают от пола. Тогда он ударил обезьяну ногой в живот изо всех сил, но без толку. Он чувствовал, что его голову вот-вот раздавят, как орех.

Зрители следили за поединком затаив дыхание.

Гуин зарычал. Если бы голову не защищала маска леопарда, ему бы давно пришел конец. Шея покраснела от натуги. Он снова и снова бил обезьяну осколком по морде.

И только когда удар пришелся почти по оставшемуся глазу, тварь разжала объятия. Но прежде чем рухнуть на пол, Гуин успел ударить еще раз. Обезьяна обхватила морду руками, и ее яростные крики разнеслись эхом по всему помещению.

Воин неподвижно лежал на полу. Даже обезьяньей силы оказалось не достаточно, чтобы сорвать маску. Но он весь истекал кровью — длинные когти оставили на его плечах и груди глубокие раны. Гуин попытался подняться — раз, другой, но безрезультатно. Тогда он свернулся в клубок и обхватил голову руками.

Черный Граф вскрикнул и подался вперед, забыв о песочных часах. Огромная обезьяна потеряла один глаз, а другой застилала кровь. Она топала ногами и колотила себя в грудь. Ее и без того дикая ярость все возрастала. Она пыталась нащупать человека, но каждый раз промахивалась.

— Скорее поднимайся, человек-леопард! — крикнул один из стражников, но воин и ухом не повел. Голова кружилась от нестерпимой боли, в глазах потемнело. Он застонал и выронил свое оружие.

Тем временем обезьяна нащупала один из осколков. Запихнула его в пасть, и он рассыпался в прах под мощными клыками. Ее ярость была черной, словно первозданная тьма.

И тут тварь наконец-то наткнулась на лежащего воина!

— Берегись! — крикнул один из стражников.

— Ты жив, человек-леопард? — проорал другой, кидая ему длинный меч. Услышав звон стали о камни, Гуин открыл глаза. Он протянул руку, будто звероголовый бог Сиренос, мечущий молнию, и подхватил оружие, все еще подпрыгивавшее по полу.

Обезьяна собиралась уже сдавить человека, но тот взмахнул мечом, и она отпрянула. На груди животного осталась глубокая красная борозда. Помещение заполнил дикий крик боли.

С ловкостью леопарда Гуин вскочил на ноги. Он наступал на тварь, снова и снова полосуя ее мечом.

Обезьяна держалась на ногах только благодаря присущей животным выносливости. Она вновь схватила человека, пытаясь разорвать его на части.

Гуин воткнул в нее клинок как можно глубже. Обезьяна не ослабляла хватки, и тогда он отрубил ей пальцы одной руки.

Объятия ослабли. Воин отскочил в сторону, собираясь с силами. Зрители увидели на его плече багровый след пятерни, оставленный будто бы самим Доалом, и невольно вскрикнули.

Словно жестокий, но расчетливый хищник, Гуин погрузил меч в шею обезьяны, довершая дело. Потом рухнул на пол, все еще сжимая в руке оружие. Его трудно было узнать из-за многочисленных глубоких ран.

И только сейчас песок в часах пересыпался во второй раз.

* * *

Гуина привел в сознание крик графа, распекавшего охранника, бросившего меч.

— Дурак! — орал Ванон. — Ты сорвал испытание! Выйди из строя!

— Позвольте мне сказать, мой лорд, — произнес командир, который тоже собирался бросить меч. — Вы успели увидеть, на что способен человек-леопард. Признаюсь, в моем отряде никто не смог бы продержаться столько времени, с мечом или без.

— Дурачье! Дурачье! — кричал граф.

— Разве он не показал, на что способен?

— Вы ничего не поняли! Я не собирался кидать ему оружие. С мечом любой из монгаульских воинов непобедим, даже однорукий. А мне хотелось увидеть, как он одолеет обезьяну голыми руками!

— Но это же… — командир не закончил фразу и отступил назад.

Граф указал на того, кто бросил меч, и произнес:

— Заберите у него все оружие. Сейчас же! Я сам накажу его. А человека-леопарда уведите обратно в камеру и накормите. Нужно подождать, пока дикари приведут очередное чудовище, и тогда испытать силу этого воина. Или нет, я придумал кое-что получше. — Он хлопнул в ладоши, будто аплодируя самому себе, потом повернулся к командиру. — Отдай этому дураку свой меч и выпусти на арену. Если он выстоит против человека-леопарда, назначу его командиром вместо тебя! Ты не слышал, что сказано? Отдай ему свой меч и спусти его вниз!

— Но граф, мой лорд, — возразил командир. — Человек-леопард справился с габульской обезьяной совсем быстро. Разве может Орро из Торуса выдержать его натиск?

— Ну и что, мой дорогой командир? — ответил Ванон голосом холодным, словно камни башни. — Человек-леопард вымотан и изранен. И если наш жалостливый воин выйдет против него, то, возможно, сумеет искупить свою глупость. Ну же!

Черный граф надавил на камень, и вновь появилась лестница.

Прошло всего мгновение, но Гуину этого было достаточно. Израненный и лежавший, казалось, без сознания, воин вскочил на ноги. Стражники лишь только вскрикнули, увидев, как он взлетел по ступеням и кинулся к Черному Графу.

Прежде чем тот успел произнести хоть слово, клинок оказался у его горла. Гуин схватил графа за капюшон и издал победный вопль. Стражники попятились назад.

— Дорогу, или ваш бесценный господин поплатится жизнью! — прорычал Гуин.

— Он разговаривает! — прошептал кто-то потрясенно.

— Дорогу сейчас же, или я закидаю вас его гниющей плотью!

Воины так боялись чумы, что избегали даже дышать одним воздухом с графом, однако они присягали на своих мечах в верности империи. Слова «воин Гохры» были синонимами храбрости и преданности. Стражники замешкались, переглядываясь. Но когда Гуин подтолкнул графа вперед острием меча, они расступились, испугавшись обоих.

— Всем руки вверх! — приказал Гуин. — Кстати, Орро из Торуса, я не забуду твоей доброты. Дай ключи от белой башни и отведи меня в мою камеру.

Сейчас, стоя в полный рост, воин доставал головой почти до потолка. Его окружала какая-то таинственная аура, заставлявшая повиноваться. Стражники чувствовали это и безропотно подчинились.

Но граф, скрытый под черными покровами, не разделял их настроения. Шагая с клинком у горла, он неожиданно расхохотался демоническим смехом.

— Что тебя рассмешило, бурдюк с гноем? — спросил Гуин.

Граф расхохотался еще громче.

— Теперь понятно. Хотя он может пользоваться мечом, как человек, у него сознание леопарда! Плоховато. Если бы был поумнее, не выбрал бы в заложники меня.

— Ты ведь повелитель этой крепости? — спросил Гуин, останавливаясь.

— Да, — ответил граф, довольный собой. — Я повелитель Стафолосской Заставы, а также проклятый Граф Монгаулов, о чем ты забыл. Давай же, вонзи меч мне в грудь, пожалуйста! Или лучше перережь мне горло. Там нет доспехов. И как только меч войдет под маску, чума захватит вас всех, и вы тоже станете гнить заживо!

Гуин на мгновение застыл, потом отпустил капюшон и отступил на шаг. Граф снова рассмеялся.

— Чего же ты ждешь? Я могу и сам снять маску, чтобы мое гнилостное дыхание заполнило всю башню…

Ванон медленно поднял руку в железной перчатке к лицу. Стражники задрожали от страха и кинулись к выходу.

Командир не двинулся с места и лишь сделал защитный знак Дзаноса, потом поднял руки и воскликнул:

— Пощадите, ваше превосходительство, пожалуйста!

Граф медленно повернулся к Гуину. Тот стоял все так же неподвижно, выронив меч.

— Схватите его и отведите в камеру! — крикнул граф. — Подчиняйтесь беспрекословно, иначе разделите мою судьбу!

Стражники шагнули вперед, звеня оружием. Каждый приложил острие к груди, давая клятву верности. Потом повернулись к Гуину. Двое связали его руки кожаными ремнями.

Человек-леопард не сопротивлялся, вглядываясь в маску Ванона, в желтых глазах застыл шок, будто он увидел что-то настолько ужасное, что не мог в это поверить.

— Блестяще, — сказал граф. — А вы не забывайте, кому служите. А теперь… что-то я устал. Мне необходимо попасть в темные покои. Отведите этого человека в белую башню, вымойте, перевяжите раны, накормите и дайте отдохнуть. Я устрою ему новое испытание, а потом, возможно, отвезу в столицу, где он будет выступать на глазах его превосходительства герцога. — Граф помолчал, переводя дыхание, затем произнес: — А теперь идите. Наказать воина, нарушившего приказ, предоставляю вам, командир.

Внезапно его тон изменился, Ванон завизжал, приказывая увести пленника с глаз долой. Воины поспешили выполнить приказ, и двигала ими отнюдь не преданность, а пронизывающий насквозь страх.

Небольшой отряд молча шел вдоль коридора. В этот поздний час подошвы гулко стучали по полу, разбрызгивая лужи, натекшие со стен. Стражники не оглядывались по сторонам, а лишь смотрели под ноги.

— Послушай, — донеслось до Гуина откуда-то слева.

Обернувшись, он увидел высокого безоружного воина с синими, как у всех монгаулов, глазами. Это был Орро из Торуса, тот самый, что бросил меч на арену.

— Ты великий воин, — произнес он негромко, таясь от командира. — Я не мог допустить, чтобы ты погиб просто так, иначе не смог бы дальше носить меч. Знаешь, я рад, что мне не пришлось сражаться с тобой. Очень рад.

Командир оглянулся, и Орро замолчал. Вскоре они выбрались во двор, и Гуин с наслаждением вдохнул ночной воздух.

Он шел вперед механически, но в мозгу мелькало множество тревожных мыслей. Никто не знал, что таилось под золотистой маской. Лишь шаги гулко отдавались сперва по плитам двора, потом по ступеням башни.

 

2

Во второй раз с тех пор, как Гуин попал на заставу, его привели в камеру.

Воин стоял, привалившись спиной к стене, и оглядывал помещение. Юный принц Парроса только что спал, закутавшись в шкуры, а теперь проснулся от шума. Увидев Гуина, хотел закричать, но прикусил язык, заметив стражников. Как только дверь затворилась, мальчик поднялся и обнял своего друга.

Тот молча кивнул, как бы говоря, что все будет хорошо. Он вымотался, чертовски вымотался после битвы и ослаб от голода, но все-таки стоял на ногах и гладил светлые волосы Ремуса.

— Ты вернулся, — прошептал мальчик, глядя на закрывшуюся дверь. — Я так волновался… Думал, что тебя убили.

— Напрасно, малыш. Как видишь, жив, — усмехнулся Гуин. — Такого, как я, прикончить не просто. А сейчас… Нужно поесть и напиться. Тут есть что-нибудь?

— Конечно! — Ремус приблизился к столу и протянул Гуину остатки своего ужина.

Гуин с жадностью набросился на холодное мясо с овощами, хватая еду руками и запихивая в рот. Теперь маска уже совсем не мешала ему. Потом воин перехватил встревоженный взгляд мальчика и спросил:

— Ты переживаешь из-за сестры, да? Не бойся, она умеет за себя постоять.

— Не в этом дело… — Ремус оборвал фразу и покосился на дверь, опасаясь, не подслушивают ли стражники. Потом наклонился к леопардову уху и прошептал: — Тот человек в соседней камере…

— Наемник-то? — уточнил Гуин, отрываясь от кувшина. Медовуха, популярная в этих краях, понравилась ему. — Так что же с ним такое?

— Ну…

Гуин глянул на стену. Выпавший камень был на месте, загораживая окошко между камерами.

— Я заснул… наверное, очень крепко, и… когда проснулся… — Мальчик сбивчиво рассказал о том, что произошло. Начал с того, как Иставан попросил простыню и стал делать лестницу.

Принц вырос во дворце, играя с одними лишь слугами, и мятежный Иставан вызывал у него любопытство. После того как тот лег спать, мальчик пытался заговорить с ним несколько раз, но так и не дождался ответа. Тогда он сел и стал ждать Гуина. Ремус уже начал клевать носом, как вдруг услышал шум в соседней камере.

— Великий Дзарн! — произнес Иставан шепотом, потом раздались такие звуки, будто двигали мебель.

Ремус приник к отверстию. Иставан просунул лестницу в огромную дыру во внешней стене и собирался спуститься вниз!

— Постой! — крикнул мальчик. — Эта лестница у нас общая! Куда это ты собрался? Ведь Гуин еще не вернулся! Нужно дождаться его!

— Тише, мальчишка! А то вся стража сбежится сюда! — огрызнулся Иставан, продолжая спускаться, и вскоре исчез в темноте.

— Он обманул меня! — закончил Ремус свой рассказ. — Ведь обещал, что мы убежим вместе!

— Значит, Иставан уже выбрался? — усмехнулся Гуин. — Что ж, у него своя судьба. Мы бы все равно не смогли пробраться через такую маленькую дырочку. К тому же, нам с ним не по пути. Я бы ему еще пригодился, но зачем ему дети? Кажется, он достаточно умен, чтобы понимать это.

— Но он обманом заполучил мою простыню! — воскликнул Ремус с яростью.

— Ты слишком доверчив, мой маленький принц, — Гуин рассмеялся еще громче и отвернулся. — Да, тебя обманули, но не стоит так переживать из-за этого. Иначе ты не обретешь качества, необходимые для короля. Позволим наемнику идти своим путем и подумаем, как нам всем выбраться отсюда. А пока я слишком устал, так что отложим побег на потом. Нужно отдохнуть.

Он закрыл глаза, опустился на пол и накрылся шкурой. Ремус тихонько отошел в сторону, чтобы не будить воина, и устроился в уголке. Но Гуин неожиданно открыл глаза.

— Послушай-ка, твоя сестра — Ринда-Провидица? Хорошо бы расспросить ее об одной странной вещи, которую я видел по дороге сюда.

— А что ты видел? — спросил мальчик. Ему было неприятно любое упоминание о силе, которой обладала сестра, но которой был лишен он сам.

Гуин покачал головой, как бы пытаясь восстановить зрительный образ, и откинул шкуру, которой прикрывался.

— Твоя сестра сказала, что не хочет входить на заставу и что крепость обречена. Я думал, что речь идет о болезни графа. Но сейчас, после того, как я взял его в заложники, мне удалось заметить нечто странное.

— Нечто странное? — переспросил мальчик.

— Да. — Гуин неожиданно сел и стал вглядываться в темноту. Казалось, его светящиеся глаза проникли сквозь толщу камня и ищут что-то снаружи. — Может быть, слово «странное» не совсем точно. То, что я видел, связано с графом. Возможно, это был обман зрения, но меня до костей пробрал холод. Вот по этому поводу мне и хотелось бы посоветоваться с твоей сестрой.

Гуин поежился и продолжал:

— Раз тебя там не было, ты вряд ли сможешь все понять, а я объяснить. Пришлось держать меч у горла графа и стоять совсем близко к нему. Внезапно мое тело начало дрожать, словно в лихорадке. Я пытался справиться с этой дрожью, но тщетно. Руки, ноги и все остальное тряслось, как осиновый лист. Как будто я заглянул в адскую бездну и увидел там… ничто.

Теперь он говорил скорее для себя, чем для мальчика.

— Граф расхохотался, как безумный… Пригрозил снять свою маску и заразить нас. Воздух заметно похолодел. Я стоял ближе всех к нему и заметил то, чего, наверное, не видели остальные… Я видел это самое ничто.

— Это же безс… — начал Ремус, но Гуин оборвал его, одновременно делая защитный знак Дзаноса.

— Понимаешь, когда граф начал приподнимать маску, я не разглядел доспехов, а увидел лишь ничто.

— Ничто?

— То есть ничего, кроме пустого пространства.

Ремус тяжело сглотнул.

— Это правда, — сказал Гуин. — Я не поверил своим глазам и от изумления выронил меч. Мне удается разглядеть птичку на вершине дерева или змею, скрывающуюся в густой траве, но, заглянув под маску Черного Графа, я не увидел ровным счетом ничего. Если бы там было звездное небо, и то удивился бы меньше. А тут передо мною открылась бездна, будто ведущая во владения Доала. Щель была совсем маленькой, но на меня подул ледяной ветер, и в лицо ударил невыносимый запах разложения.

Гуин прикрыл глаза и сказал через мгновение:

— Я хочу выяснить, что это. Кто такой на самом деле этот Черный Граф.

Мальчик и воин молча глядели друг на друга. Они думали о сбежавшем Иставане и о том, что их ждет, если не последовать его примеру.

— Гуин… — произнес Ремус дрожащим голосом, — что же с нами будет?

— Не знаю, — ответил тот. — Знаю лишь одно — нельзя сидеть сложа руки и ожидать своей участи. Что бы ни подстерегало нас снаружи, нужно выбираться и из башни, и из крепости. Придется выбирать между ужасом, обитающим в этих стенах, и зомби, населяющими окрестные леса.

— А как же Ринда?

— Конечно, и ее выручим. Уж я что-нибудь придумаю. — Гуин потянулся за кувшином и допил остатки медовухи. — Тут творится всякая чертовщина. Но чему быть, того не миновать. А пока будем набираться сил.

С этими словами он закрыл глаза и мгновенно заснул.

Ремус по-прежнему глядел на него. В голове у мальчика громоздились ужасающие картины. Тем не менее вскоре и его сморил сон.

Но едва он задремал, как снаружи что-то загремело. Кажется, по ступеням поднимались люди в доспехах. Взвизгнул засов, и дверь отворилась.

— Оба на месте: человек-леопард и принц, — произнес кто-то в дверях.

Гуин перевернулся с боку на бок и проворчал, мол, монгаульские собаки не дают даже поспать.

— Переживешь, — ответил высокий воин, махнул рукой остальным, в коридоре, и снова повернулся к нему.

— Разве вы не слышали шума? Один из пленников сбежал и бросился прямо в реку, — объяснил он. — Весьма глупо — за рекой его наверняка поймают дикари. Словом, мы проверяем, на месте ли все остальные.

— А почему вы решили, что это был именно узник? — спросил Гуин с улыбкой. — Может, кто-то из ваших дезертировал?

— Среди гохрцев нет таких слабаков, — ответил воин с гордостью. — К тому же зачем бы он стал прыгать с башни?

— Кто знает? — возразил Гуин. — Вдруг его обуяли демоны, поселившиеся на заставе?

Даже в неверном свете факела стало видно, как кровь отлила у воина от лица. Бормоча проклятия, он положил руку на эфес меча и шагнул в камеру.

— Слушай, ты! Узник сбежал из соседней камеры, проделав дыру в стене! Эй тюремщик, кто там сидел?

— Наемник из Валачии. Кажется, за оскорбление его превосходительства.

— Зря он кинулся в реку. Правда, Валачия находится на берегу моря. Может быть, он думает доплыть до нее? Пошлите воинов с факелами, пусть освещают всю поверхность воды, пока не найдут его.

На лестнице раздались громкие шаги.

— Вот дурак! — сказал воин и вышел, захлопнув за собою дверь.

— Ага, засуетились, — усмехнулся Гуин. — Интересно, уцелел ли Иставан? Кажется, он из тех, кого можно убивать сто раз подряд, и все без толку. Но плыть через реку Кес, да еще ночью…

— Гуин… — позвал Ремус слабым голосом. — А ты действительно потерял память? Действительно не помнишь, кто ты такой? Иногда мне кажется, что…

— Я сам ничего не понимаю, — ответил Гуин. — Говорю некоторые вещи, и лишь потом понимаю, что знаю их. Даже забыл, что мне известно, а что нет. И не помню, кто я… или кем был. Вот так.

— Пока тебя не было, я о многом передумал, — сказал мальчик. — Мы познакомились всего пару дней назад, но порою кажется, будто знали друг друга всю жизнь. Может, мы действительно были знакомы раньше?

— Ты хочешь сказать, что я служил при королевском дворе Парроса? — Гуин на некоторое время задумался, потом покачал головой. — Вряд ли. Река Кес и варварские земли, лежащие за нею, мне как будто знакомы. Но Гохра, Паррос и все Срединные Земли не вызывают никаких ассоциаций. Там, где хранились воспоминания о них, — сплошное белое пятно. Я должен найти свой путь… но куда?

— Значит, ты забыл Паррос? Хрустальный Дворец? Или монгаульскую столицу Торус? Юланию? Кумн? Этого не может быть!

— Ничего не помню, — произнес Гуин, потом застонал. — Голова раскалывается. Слово «Аурра» стучит, словно молот. Я почти слышу его наяву.

— Но что же может… — начал было мальчик, потом вдруг вскрикнул и указал на окно. — Смотри, Гуин! Небо покраснело! Неужели уже рассвет?

— Да нет. Это, должно быть, факелы, с которыми ищут Иставана.

— А… — Ремус опять задумался. Свет факелов, отражавшийся от воды, прекрасно освещал всю камеру. — Может быть, ты пришел с севера или с юга? Никто толком не знает, что там находится.

— Я тоже не знаю.

— Вряд ли воин вроде тебя мог прожить на границе долгое время.

— Кто я такой, сейчас не слишком важно, — ответил Гуин резко. — Лучше поразмыслить о том, как отсюда выбраться. А пока ложись спать, малыш, хотя бы ненадолго. Правда, при таком свете это непросто.

— Что там за шум? — спросил Ремус внезапно. — Ты слышишь? Как будто множество людей разговаривает одновременно.

— Вероятно, это ищут Иставана. Даже, наверное, отправили конную погоню.

— Ах да, действительно.

Было видно, что мальчик слишком взволнован. Но, конечно же, его тревожили не прыгающие по стенам тени, а судьба его сестры, Ринды-Провидицы, принцессы Парроса. Ведь они были близнецами, двумя половинками одного целого. Гуину этого не понять.

Воин лежал, отвернувшись к стене, чтобы не видеть отблесков огня. Его голова отбрасывала причудливую тень. Ремус глядел на нее, обхватив колени руками и не в силах заснуть.

— Гуин… Гуин… — прошептал он, но не получил отклика.

«Что со мной творится?» — подумал мальчик. Напрашивалось лишь два ответа — либо он трусливее девчонки, либо ему слишком не хватает сестры.

Чувство разлуки было для него совсем незнакомым. Близнецы еще ни разу в жизни не расставались, разве что оказывались в соседних комнатах. Ремус вспомнил, что в их жилах текла кровь не только монархов, но и жрецов Дзаноса. Может быть, она подскажет ему что-нибудь. Например, угрожает ли Ринде опасность? Он обхватил себя руками, закрыл глаза и постарался сосредоточиться на образе сестры, повторяя ее имя.

Но ничего не произошло. Наконец мальчик вздохнул и поднялся на ноги. Осторожно, чтобы не разбудить Гуина, приблизился к столу, подтащил стул к окошку и выглянул наружу.

В лицо ударил холодный ночной воздух. Можно было разглядеть лишь дюжину факелов, пылавших на фоне ночного неба.

Внезапно Ремуса посетила мысль: с одной стороны, свет многочисленных факелов разгоняет лесных духов и демонов, а с другой — выдает приближение преследователей. Мальчик неожиданно вздрогнул, сам не зная, почему. Ведь ему не было дела до Иставана. Или было?

Небо на востоке начало розоветь и без факелов, предвещая скорый рассвет. Прижавшись к холодному камню, Ремус вслушивался в лошадиное ржание, собачий лай, крики воинов и треск кустов. Казалось, черным всадникам нет никакого дела до приближающегося восхода. Солнце всегда было защитником людей. Его золотые лучи развеивали крылья ночи, которой правил Доал. Этот свет проникал повсюду, преображая реальность. Ночные демоны и дурные знамения исчезали с наступлением утра. И если даже Ремус, Гуин и Ринда все еще томились в крепости, можно было порадоваться тому, что они пережили ночь. Теперь пришло время забыть о недавних страхах.

— Когда хрустальный город охватило пламя, — прошептал мальчик, вспоминая, — когда улицы залили реки крови и повсюду раздавались душераздирающие вопли, была точно такая же ночь.

Поняв, что его никто не слышит, он прижался мягкой щекой к холодному камню стены и задумался о своей жизни, о последних днях хрустального города. «Доведется ли нам с Риндой снова увидеть хрустальные шпили Парроса? И вообще, удастся ли увидеть хоть что-нибудь красивое?»

Утренние лучи разгоняли остатки ночной тьмы, и бледная луна спрятала свой лик за тонкие облака. Ремус внезапно встрепенулся и снова выглянул в окошко.

Снаружи что-то происходило. Величественное и ужасное. Мальчик окинул глазами местность и только потом понял, что его испугало.

Черная башня!

Она стояла совсем близко от белой башни, в которой томились пленники. Было видно, что у черной башни нет ни единого окошка, через которое мог бы пробиваться свет. Ее окутывала невероятная тьма.

Ремус невольно сделал защитный знак Дзаноса, спрыгнул со стула и отбежал к противоположной стене. Но видение черной башни, освещенной факелами, не оставляло его, горело в сознании, будто незаживающая рана. Даже сквозь стены пробивался леденящий душу ужас.

Мальчик осторожно приблизился к Гуину, стараясь при этом не разбудить его. Ужас все поднимался в душе. Ремусу захотелось кричать, и он заткнул себе рот кулаком. Лоб покрылся испариной. Мальчик согнулся в три погибели, пытаясь защититься от нахлынувшего кошмара. В предрассветных сумерках происходило нечто ужасное. Кажется, Иставан предвидел это благодаря своим инстинктам, поэтому и бросился с башни в реку, словно крыса, покидающая тонущий корабль. Ремусу тоже хотелось прыгнуть вниз. Какие бы опасности ни таились в воде, они казались более предпочтительными, чем то, что ожидало здесь.

Но в этот момент колесо судьбы повернулось в другую сторону.

Ремус кое-что услышал.

В предрассветной тьме разнесся тонкий девичий крик. Он раздавался как будто и не в ушах, а в сердце.

— Отойди, демон! Если ты до меня дотронешься, я откушу себе язык! Помогите, кто-нибудь! Ремус! Ремус! Гуин!

Ринда в беде! Мальчик вскочил на ноги и заорал в ответ. Гуин проснулся и недоуменно уставился на него.

Где-то внизу зазвонил колокол.

 

3

Ринда-Провидица, принцесса Парроса, и маленькая дикарка Суни сидели в своей камере, ожидая дальнейших событий. Разлученная с друзьями и запертая вместе с существом, не понимающим ее языка, Ринда почувствовала себя обычной девочкой. На глаза навернулись слезы.

И все-таки она не была простой девочкой, хотя бы потому, что могла предвидеть будущее. В ее груди горело пламя надежды. Ринда верила в свою звезду. Поэтому решила для начала найти общий язык с новой подругой.

— Стена, — произнесла Ринда, указывая на камни. — Сте-на. А это — рука.

— Иккуку, нини, Ридохра, ими! — протараторила Суни своим высоким голосом.

— Разве я смогу понять, если ты говоришь так быстро? — вздохнула Ринда.

Суни была еще той ученицей. Может быть, слишком устала, а может, робела перед подругой, державшейся как всегда по-королевски. Юная принцесса стремилась научить Суни своему языку, но сама и не думала вслушиваться в ее речь. Вскоре у нее лопнуло терпение. Какое-то время девочки глядели друг на друга, потом невольно рассмеялись.

— Как бы я хотела заполучить Язык Маги! Тогда бы я смогла понимать все наречия, — воскликнула Ринда. Суни сидела у ее ног и с любопытством разглядывала жемчужно-белую кожу и высокую, стройную фигуру новой подруги.

Первый урок закончился, по-видимому, ничем. Тогда Ринда решила перейти на язык жестов.

— Откуда ты пришла? — произнесла она медленно, указывая на стены камеры.

Суни склонила голову так, что волосы упали ей на лицо, потом залопотала и замахала руками. Наконец принцесса поняла, что маленькую дикарку схватили вместе с несколькими соплеменниками на песчаной отмели, находившейся довольно далеко отсюда. Нескольких застрелили из арбалетов, а остальных связали и привезли на заставу. Почему они оказались у реки, Ринда так и не поняла. Да мало ли чем занимаются дикари! Скорее всего добывали что-нибудь съестное.

Суни снова замахала руками, кажется показывая, что черные всадники ловили ее соплеменников уже много раз.

— До тебя я не видела семов, — сказала Ринда. — Я знаю лишь, что на землях, которые мы зовем Приграничьем, творится нечто одному лишь Доалу известное. Так ведь?

Маленькая дикарка поглядела на нее непонимающе и покачала головой.

— Мы тоже враждуем с Гохрой, — продолжала принцесса, не заботясь о том, доходят ли ее слова до собеседницы или нет. — Они захватили Паррос, разрушили Хрустальный Город и сорвали со стен нашего дворца шелковые обои своими варварскими руками! Ты все равно никому об этом не расскажешь, Суни, поэтому я откроюсь тебе. Мы с моим братом Ремусом — наследники парросского трона. Нам пришлось скрываться от черных всадников, синих всадников и красных всадников Гохры, перебивших дворцовую стражу. Они… они убили нашего отца, короля Алдросса. Он был мудрым правителем и верховным жрецом Дзаноса! Мы видели его, лежащим в луже крови.

Нам помогли Боганни, наша нянька, и министр Рийя. Они сказали, что мы — последняя надежда Парроса… последняя надежда, Суни! Мы бежали по коридорам Хрустального Дворца. Все было заполнено дымом. Наконец мы оказались в запретном для всех месте — Шпиле Дзаноса!

Боганни и Рийя ужасно спешили и подгоняли нас, пока мы не оказались у Хрустального Трона, находящегося под Шпилем. Потом заслонили нас собой, когда враги ворвались туда. Один из них вонзил меч в грудь Боганни с криком: «Я схвачу их! Голова Парросской принцессы будет моей!» Я схватила Ремуса за руку, и мы упали…

А потом… ты, наверное, не поверишь мне, Суни. Мы упали, и все кругом потемнело. Я услышала голос министра Рийи: «Мир сошел с ума! О, великий Дзарн, сжалься над нами, сжалься над нами!» Но его крик доносился откуда-то издалека, и…

Ринда остановилась и перевела дыхание.

— Придя в себя, я увидела: мы с Ремусом лежим лицом вниз возле Крестового Ручья! Граф Ванон сказал, тут замешана черная магия. А по правде говоря, я не знаю, что случилось… Не знаю, как мы выбрались из пылающего дворца и оказались в Приграничье, прямо рядом с Гохрой!

Но на этом злоключения не кончились, Суни! Мы провели целых две ночи в лесу, в колючих кустах васьи. Питались ее плодами и пили росу с травы. И только увидев черных всадников, поняли, что мы в Крестовом Лесу, во владениях монгаульского герцога, в краю, населенном демонами.

— Нам крупно повезло, — призналась Ринда. — Продержались две ночи в Крестовом Лесу. Когда нас почти схватили черные всадники, появился Гуин. Воин в маске леопарда, невероятно сильный. Он не помнит ничего, кроме своего имени и какого-то слова «Аурра»…

Принцесса застыла с открытым ртом.

Лицо Суни внезапно изменилось. Малышка вскочила на ноги, дрожа всем телом, и выставила руки перед собой, будто бы моля о пощаде, потом завопила:

— Аурра! Аурра! Аурра!

— Что это значит? — спросила Ринда, кидаясь к ней. — Ты знаешь слово «Аурра»? Знаешь? И Гуина тоже знаешь?

— Альфетто, рини, имияру! — воскликнула Суни. Хотя принцесса и не понимала ее языка, было очевидно, что малышка просит бога Альфетто о помощи.

— Суни, успокойся! — произнесла Ринда строго, а сама задумалась, прикусив губу. Если одно-единственное слово так перепугало маленькую дикарку, что же оно может означать? Какие ужасы в жизни Гуина связаны с этим словом? Несомненно, здесь крылась темная история, предшествовавшая появлению леопардовой маски. Может быть, его прокляла богиня Ирана?

— Суни! Пожалуйста, скажи мне, что такое Аурра? — Ринда схватила малышку за плечи и встряхнула ее. — Может быть, так зовут того, кто оставил Гуина умирать в Крестовом Лесу? Пожалуйста, скажи мне, что ты знаешь о Гуине?

— Имия! Имия! — воскликнула Суни, размахивая руками в воздухе.

Ринда начала терять терпение. Она пристально посмотрела на малышку. И вдруг та съежилась, ее глаза, расширившиеся от ужаса, уставились на что-то у принцессы за спиной.

— Что… — произнесла Ринда, переставая встряхивать ее. В душу вновь закрался почти забытый безотчетный страх, появившийся на подступах к крепости. — Что такое… Суни?

Голос принцессы задрожал. Ужас в глазах малышки был настолько сильным, что у Ринды душа ушла в пятки. Она не смела даже обернуться.

И лишь сообразив, что стоит спиной к неведомой опасности, пересилила себя. Вонзив свои жемчужные зубки в нижнюю губу, она отпустила Суни, от которой исходили все такие же волны страха, и медленно повернулась лицом к стене.

Но куда же подевалась стена?

Ветер поднял огромный гобелен, который девочки не разглядели в темноте, и там, где только что была стена, образовался провал!

Ринда схватила Суни за руку и с трудом перевела дыхание. Ее собственная рука тоже задрожала. Она вглядывалась в открывшуюся бездну. Ноздри наполнил запах гнили.

— Кто… кто там? — спросила принцесса высоким от страха голосом.

На секунду ей показалось, что разверзлись ворота преисподней и перед ними открылся вход в обитель самого Доала. Ветер был явно неестественным, казался живым и властным. Пришлось поплотнее стиснуть зубы. Ринда сделала защитный знак Дзаноса, и из ее горла вырвался невольный стон.

Внезапно из темного провала появилась какая-то фигура.

Волнистая ткань, покрывавшая ее, была соткана будто бы из самого мрака, но острые глаза принцессы разглядели человеческие очертания. Незнакомца покрывал с ног до головы плащ с капюшоном, благодаря чему его было трудно заметить во тьме.

Капюшон зашевелился, и Ринда увидела покрытое маской лицо.

Черный Граф!

Он медленно протянул к ней руку, с которой свисали клочья бинтов.

— Альфетто! — простонала Суни. У нее почти пропал от страха голос. Стены как будто придвигались все ближе и ближе, а мрак все сгущался.

Граф шагнул к девочкам, и те стали отступать, не сводя с него глаз, до тех пор, пока не уперлись в стену.

Отвратительный запах гнили, смешанной с плесенью, казалось, заполнил их легкие. Фигура в плаще протягивала к ним руки. Ринда почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Она заметила, что хотя граф стоит на ветру, его капюшон остается неподвижным.

— Хиих! — взвизгнула Суни, выйдя из оцепенения.

— Ванон… — сорвалось с губ Ринды. — Граф Ванон, если это действительно вы…

Она пыталась говорить, но слова застревали в горле.

Фигура качнулась в сторону и подняла руки, словно для молитвы, и вдруг двинулась к девочкам!

Ринда невольно вскрикнула. Капюшон упал назад, открывая ужасное черное, гниющее и какое-то жидкое на вид лицо. В нем почти не было ничего человеческого. Принцессу покинули и отвага, и дар Провидицы. В этот момент она была просто маленькой напуганной девочкой.

— П-помогите! — выкрикнула Ринда, и Суни подхватила ее вопль.

Вид живого мертвеца был отвратителен, но еще ужаснее становилось от того, что это монгаульский граф, повелитель Стафолосской Заставы. Глаза, глядевшие из гниющей плоти, уставились на девочек, явно ища. Но чего?

— Хии! Хии! Хии! — завизжала Суни.

Ринда замотала головой, чтобы отогнать запах гниения. Расстояние, отделявшее их от графа, все уменьшалось. Его глаза глядели с нечеловеческой жаждой. Бинты размотались, обнажая костлявую руку мертвеца, которая тянулась к дрожащим девочкам.

Ринда обхватила Суни, стараясь хоть как-то успокоить ее. Как бы хорошо было просто потерять сознание, чтобы не видеть этого ужасного зрелища. Но принцесса понимала, что должна смотреть, иначе все пропало. Она стояла и не шевелилась, скованная страхом.

Бесформенные руки поднимались и опускались, как будто подавая какой-то сигнал. Они почти коснулись плеча Ринды. Девочка увидела лицо даже более ужасное, чем обнаженный череп. Отвратительный запах сковал все тело, лишая воли. Но когда костлявые пальцы почти коснулись ее кожи, принцесса вышла из оцепенения и закричала:

— Отойди, демон! Если ты до меня дотронешься, я откушу себе язык! Помогите, кто-нибудь! Ремус! Ремус! Гуин!

Она зажмурилась и повалилась на пол, закрывая собой Суни и обхватив лицо руками, чтобы больше не видеть это чудовище.

И вдруг она услышала голос Ремуса, звеневший будто бы в ее голове:

— Ринда! Где ты? Я приду к тебе! Ринда! Ринда!

— Я здесь, Ремус, наверху! Помоги мне! — крикнула она в ответ. Даже с закрытыми глазами она видела гниющие руки, тянувшиеся к ней, чтобы сделать и ее гладкое тело таким же разлагающимся. Принцесса невольно всхлипнула.

Потом она услышала, как зазвонил колокол. Или нет, много колоколов зазвонили по всей заставе. Это могло означать одно — опасность. Опасность куда большую, чем лесной пожар. Казалось, будто звон доносился отовсюду. Ринда медленно оторвала руки от лица и воскликнула:

— Он исчез!

Действительно, разлагающаяся фигура, закутанная в черный плащ и распространявшая ужасное зловоние, растворилась, словно ночной призрак. И провал в стене тоже исчез. Лишь гобелен слегка покачивался на крючках. Ринда быстро подскочила к нему и отдернула. Но там была лишь гладкая каменная стена.

— Но… но это невозможно! Я же видела дыру! — Девочка в изумлении зажала рот ладонью и стала молча вслушиваться в звук колоколов. — И этот жуткий запах мне тоже не мог почудиться! Но почему же мы уцелели, Суни? Он был так близко, и все-таки мы живы! Ты ведь тоже видела его?

Принцесса затравленно огляделась по сторонам, но повсюду был только камень. А колокольный звон становился все громче, накатывая, будто морские волны.

В перерывах она слышала разные тревожные звуки — лязганье мечей, ржание коней, людские вопли. Да, внизу, несомненно, происходило что-то важное. Потом все звуки перекрыл крик:

— Дикари атакуют!

Ринда кинулась вперед, будто подброшенная пружиной. Но бежать было некуда — ведь она все еще оставалась пленницей.

Колокол внезапно смолк — по-видимому, звонаря настигла одна из отравленных стрел нападающих. Ринда вскрикнула от неожиданности. Подбежала к Суни, безвольно раскинувшейся на полу, и попыталась привести ее в чувство, но ничего не выходило. А ведь именно в этот момент так хотелось, чтобы рядом был хоть кто-нибудь!

 

4

В течение последних нескольких часов за крепостью наблюдал с высоты какой-то одинокий демон. Он смеялся над тем, по каким узким и извилистым тропам ходят внизу смертные.

Застава стояла между двумя лесами — Талосским и Крестовым. Позади нее текла река Кес. Служить здесь было очень опасно из-за постоянных стычек с дикарями. Собственно одна лишь крепость и не давала им хлынуть в Срединные Земли.

Если бы противники явились из леса, им пришлось бы подниматься на холм по узкой тропинке, на которой не могли разойтись даже двое. В этом случае их закидали бы огромными камнями и стрелами. Речной берег был таким обрывистым, что по нему могла подняться разве что змея или ящерица.

Племена Сем селились в пустынных землях, сразу же за рекой. Угроза висела даже тогда, когда они не пересекали ее, и все-таки никто не ожидал нападения нынешней ночью.

Демон, наблюдавший за крепостью с высоты, мог разглядеть, что происходит и внутри, и снаружи. Он видел бесчисленные крошечные фигурки, ныряющие в реку с пустынного берега и бесшумно плывущие на другую сторону.

Они сильно напоминали обезьян, а ростом не превышали детей. Однако смело бросались в воду, в которой таилось немало опасностей — хищных рыб, змей и еще кое-чего похуже. Дикари считали себя друзьями реки и знали все ее тайны. Поэтому они, не колеблясь, кидались в бурный поток, и на поверхности оставались лишь их головы.

Прежде семы уже неоднократно пытались напасть на заставу, чтобы отомстить жителям Срединных Земель, постоянно грабившим их край. Однако из-за того, что река отрезала путь к отступлению, всякий раз терпели поражение.

Но на этот раз маленькие фигурки переправлялись через Кес бесконечным живым потоком. Еще никогда такое количество дикарей не приближалось к заставе. Они пересекали реку не напрямую, а спускались вниз по течению и прятались среди деревьев, пока не заполнили каждый дюйм Талосского Леса и той части Крестового Леса, что уцелела при пожаре. И вот теперь собирались двинуться в наступление.

К рассвету большая часть войска уже переправилась. И вдруг на крепостном дворе внезапно вспыхнуло множество факелов.

Вожди дикарей напряженно прислушивались. Из-за стены долетали отдельные фразы:

— Кто-то прыгнул в реку!

— Это сбежал арестованный наемник!

Вожди отдали приказания. Дикари, стоявшие под скалой, изо всех сил прижались к ней, а те, что находились под деревьями, легли наземь и затаились.

Но крепость больше не погружалась в сон. Вдоль всей стены появились воины с факелами. Дзарн, обладатель сотни ушей и единственного недреманного ока, сегодня был капризен и ненадежен. Дикари, прятавшиеся под скалой, дрожали от страха и прижимались к ней так плотно, как не могли бы даже ящерицы.

Но по каким-то неизвестным причинам Дзарн был благосклонен к ним в эту ночь. Обитатели крепости зажгли так много факелов, что казалось, будто рассвет наступил раньше времени. Свет, видно, слепил и самих воинов, поскольку они так ничего и не заметили.

— Приготовьте лодки! Нужно плыть вниз по течению! — приказал командир отряда, отправленного в погоню.

— Он наверняка пошел на корм рыбам, — возразил кто-то.

— Граф приказал найти его, значит, будем искать живым или мертвым, — ответил командир.

Небо над заставой сделалось оранжевым, и на его фоне лес и река стали еще темнее. Суматоха в крепости несколько озадачила вождей семов, но они знали, что ночь является их единственным союзником. Если отложить атаку до рассвета, то перевес окажется на стороне защитников крепости. Посовещавшись немного, вожди стали отдавать приказания отдельным отрядам.

Наконец предводители отрядов взмахнули в воздухе плетями из конских хвостов. По этому сигналу дикари, прятавшиеся под обрывом, стали проворно взбираться по крепостной стене, обращенной к реке. Те же, что прятались в лесу, начали приближаться к заставе.

Никто из обитателей крепости не хотел пускаться в путь до рассвета. Воины разожгли во дворе костры и принялись согреваться вином. Плоты и лодки оставались привязанными к кустам васьи. Куда спешить, коли беглец все равно не мог уцелеть? Если даже он не разбился о камни, то наверняка стал добычей водяных чудовищ. Разве стоит выбираться из крепости ночью, чтобы разыскивать покойника? Здесь, за высокими стенами заставы, им ничего не угрожало. По кругу ходили фляги, и воины постепенно расслабились.

Внезапно один из них вскочил, и вытаращил глаза. Он хотел закричать, но не успел, схватился за горло. Ближайший из товарищей кинулся на помощь и увидел маленькую отравленную стрелу, торчащую из его шеи.

Воины быстро обернулись к стене и заметили появившиеся из темноты обезьяноподобные фигуры. На шеях у них красовались ожерелья из звериных клыков, лица были раскрашены алым соком плодов мееа, а тела прикрывали вонючие волчьи шкуры. Один из бойцов, сидевших у костра, попытался крикнуть, но каменный топор раздробил ему череп, и мозги брызнули в костер.

Воинов мгновенно охватила паника. Все кругом заполнили дикари, спрыгивавшие с крепостной стены. Первая волна нападавших стреляла сверху, а оказавшись внизу, пускала в ход каменные топоры.

Но защитники крепости быстро пришли в себя. Они бодрствовали и находились во всеоружии. Собираясь на поиски беглеца, воины отнюдь не забыли свои мечи возле постели. Оправившись от неожиданности, кинулись рубить полуобезьян.

Дикари превосходили гохрцев числом, и на руку им сыграла неожиданность. Однако варвары были такими низкорослыми, что им приходилось нападать по нескольку на одного воина, словно детям. Каждого гохрца окружало по двенадцать семов.

В самой гуще свалки высокий воин в черных доспехах размахивал мечом направо и налево, прокладывая себе путь к колоколу. Под градом стрел он сумел взобраться на колокольню и принялся звонить.

«Дикари атакуют! Крепость в опасности!» — означал этот звон.

Колокол бешено звонил, пока каменный топор не раскроил бойцу череп, а ядовитая стрела не попала в глаз. Его тело рухнуло с колокольни на булыжный двор, туда, где черные воины безуспешно пытались отразить атаку дикарей. Выстроившись в линию, защитники крепости встали спиной к белой башне. Однако семы не уступали им в храбрости. Перевес оказывался то на одной, то на другой стороне.

В ночи раздался боевой клич «Ийя, ийя, ийя!». Это вожди, затаившиеся в лесу, подали сигнал. Те дикари, что до сих пор находились под деревьями, двинулись по узкой тропинке к передней части крепости. Гохрцы, все еще остававшиеся у стены, заперли ворота и подняли подъемный мост. Но положение их все равно оказалось незавидным. Они были отрезаны от боеприпасов и могли пустить в бесчисленных нападающих совсем немного стрел и камней.

Тем временем в крепостном дворе дикари медленно, но верно продвигались вперед. Теперь оборонявшиеся воины уже прижимались спиной к воротам башни, хотя по-прежнему рубили своих низкорослых врагов направо и налево. Численное превосходство нападавших стало очевидным — они будто вырастали из-под земли.

Командир четвертого отряда увидел, как пятеро его молодых бойцов упали, сраженные отравленными стрелами.

— Опустите головы, надвиньте забрала и держитесь подальше от внешней стены! — скомандовал он, продолжая крушить мечом маленьких тварей.

Но тут одна из них прыгнула ему на спину и размахнулась каменным топором. Ближайший из черных воинов предостерегающе крикнул и кинулся к ним. Но дикарь тут же раскроил его шлем надвое. Воин упал на землю, а дикарь вспрыгнул на стену. Однако командир снес ему голову мечом.

Предводитель третьего отряда, защищавшего внутренние ворота, видел, как его товарищи гибнут под натиском врагов, и сказал ближайшему воину:

— Будет лучше, если мы останемся здесь. Оставляю ворота на тебя, а сам побегу к графу. Мне нужна всего лишь секунда, чтобы проскочить!

— Да, командир! — ответил воин. Тот узнал по голосу молодого Орро из Торуса, того самого, что едва избежал расправы в подвале.

— Открывай на счет «три»! — приказал командир, взяв его за плечо и мрачно усмехнувшись. — Раз, два, три!

Он повернулся к открывавшимся воротам. Дикари кинулись за ним, но Орро в последний момент преградил им путь. Молодой воин прекрасно держался, его меч тут же обагрился кровью многочисленных врагов. Ему удалось выдержать натиск и захлопнуть ворота с громким стуком, едва командир скрылся за ними.

Строй гохрцев нарушился, а враги все прибывали бесконечным потоком. На месте срубленной головы будто бы сразу же вырастала новая, и сколько бы нападавших ни пало, их тут же успевали заменить. Защитники крепости сражались отчаянно, но стрелы и каменные топоры неумолимо сокращали их число. Только благодаря невероятной храбрости воинам маленького герцогства Гохры удалось пройти с победой по улицам Хрустального Города, столицы самого могучего государства в здешних краях. И вот теперь им самим пришлось обороняться, понимая, что в этой битве, возможно, удастся спасти только честь.

Все больше и больше стрел пролетало над двором. Тела погибших падали в костры, поднимая снопы искр. В ушах звенели предсмертные вопли и боевые кличи. Сторожевые огни разгорались все ярче, и над побоищем плясали призрачные тени башен. Как будто сама крепость была ранена и испускала предсмертный вопль, разносившийся над всем Приграничьем:

— Айи, ийа, айи!

Вожди дикарей взметнули сжатые кулаки в воздух, подавая очередной сигнал. Лучники дали по крепости залп горящих стрел. Большинство стрел просто стукнулось о каменные стены, но некоторые попали в деревянные двери и постройки, которые тут же охватило пламя. Вожди подали новый сигнал. Над головами воинов пронесся следующий огненный залп, исчезнувший внутри крепости.

Теперь всю заставу освещало такое зарево, которое было гораздо ярче дозорных огней. Защитникам пришлось еще хуже — они оказались на свету, тогда как их противники скрывались в тени. Все больше гохрских воинов, пронзенных стрелами, падало наземь.

— Они прорываются к главным воротам! — разнесся чей-то крик.

Несколько человек кинулись защищать ворота, но дикари навалились на воинов со всех сторон, поэтому вскоре пришлось сражаться лишь за свою жизнь. На лицах оборонявшихся читалась жуткая усталость. Их колени подгибались под тяжестью доспехов. Дикари наседали на них, словно муравьи на слона, валили на землю и добивали каменными топорами.

Орро из Торуса все еще защищал ворота вместе с остальными воинами. Он получил легкую рану, продолжал рубиться и вскоре заметил, что небо на востоке начало светлеть, окрашивая облака в пурпур. Тогда Орро уставился на эту чудесную картину, оперевшись на меч, словно на трость.

— Солнце встает! Скоро этим семам будет негде прятаться! — крикнул он, чтобы подбодрить своих товарищей. — Победа за нами! Ведь мы — гордые монгаульские воины!

Орро воздел меч к небу и застонал. Дикари еще ни разу не отваживались напасть на заставу, но сейчас это случилось. Они проникли во внутренний двор крепости и теперь могли перебить ее защитников поодиночке. Если даже воины из Альвонской Заставы заметят дым, поднимающийся над Стафолосской, и решат прийти на подмогу, они прибудут лишь через три дня. Остальные заставы находились еще дальше. Орро покачал головой. На его глазах еще один товарищ рухнул наземь с раскроенной головой.

Тогда Орро кинулся вперед, крича изо всех сил:

— Скоро прибудет подкрепление с Альвонской Заставы! На свету мы сможем победить! Сражайтесь, храбрые монгаульские воины! Сражайтесь!

Он рубанул направо, обезглавив одного из дикарей, и тут же увернулся от стрелы. «Какого черта делает сейчас лорд Ванон? — мелькнуло у него в голове. — Разве не он начальник крепости?» Молодой воин кинулся к ярко раскрашенному сему, по-видимому, одному из вождей. Увернувшись от удара топора, завалил его наземь. Если бы только лорд был здесь! Если бы хоть кто-то руководил защитой!

Орро промедлил всего секунду, но этого было достаточно, чтобы на голову ему обрушился каменный топор. Перед глазами поплыли багровые круги. Он зашатался и опустился на булыжники, выронив меч. Кто-то перескакивал через его распростертое тело. Это дикари теснили защитников к воротам, пока не истребили их до последнего.

Из тысяч глоток вырвался победный вопль. Дикари прыгали и плясали на трупах противников, а после кинулись к внутренним воротам.

— Йиии! Йиии! Йииии! — доносилось со всех сторон. — Йиии! Йииии! — Издавая обезьяньи крики, дикари устремились в прохладную темноту внутренних помещений.

Орро лежал среди погибших товарищей, такой же безмолвный и неподвижный, как они.

Громкие победные крики заглушил шум дробящегося камня. Внешние ворота наконец-то рухнули. По булыжникам двора и разбросанным на них телам прокатилась новая волна нападавших.

Вскоре крепость была заполнена визжащими маленькими тварями. Они рыскали по помещениям заставы, истребляя всех гохрцев, каких только встречали. Та часть крепости, что не была заполнена дикарями, оказалась охвачена огнем. Крики раненых и умирающих тонули в реве пламени. Оно плясало между двумя башнями, черной и белой, возвышавшимися в самом центре крепости. И вот наступил рассвет.

Над горизонтом показалось солнце, дитя Дзаноса — гигантский багровый диск, осветивший залитые кровью камни так ярко, будто огонь поднялся с земли на небо. Рассвет застал Стафолосскую Заставу разгромленной и опустошенной. Крики победителей заглушали пение птичек, приветствовавших восход светила, а языки пламени словно выписывали по фиолетовому небу предзнаменования конца света.

Колокол смолк давным-давно, да и колокольня уже была объята огнем. Орро, лежавший среди трупов, пришел в себя от того, что по лицу потекла какая-то влага. Стерев ее пальцами, понял, что это кровь. Он не знал, сколько времени пролежал без сознания. Голова гудела. На дворе стояла тишина, означавшая, что нападавшие, должно быть, уже вошли в башню.

Орро поднялся и зашагал на нетвердых ногах, опираясь на меч. Повсюду валялись трупы его товарищей вперемешку с трупами дикарей. Горячий ветер шевелил плащи погибших. «Стафолосская Застава, гордость Гохры, разрушена, — подумал воин. — За одну ночь крепость, защищавшая Приграничье, превратилась в ад». Увидев дикаря, пытавшегося подняться на ноги, он проткнул его клинком. Орро уже давно потерял шлем, и теперь стали видны его длинные светлые волосы и пронзительные синие глаза. К нему медленно возвращались силы. Из белой башни все еще доносились звуки боя, и воин кинулся туда.

* * *

Но вернемся немного назад. Итак, командир третьего отряда бросился доложить графу о нападении. Он бежал по темным коридорам, надеясь найти лорда и получить от него указания.

Сейчас ему казалось, что битва, разгоревшаяся во дворе крепости, — всего лишь дурной сон, вызванный напряженным днем. Здесь царили безмолвие и прохлада. Обычно все воины находились на заданиях, поэтому тут всегда было трудно кого-нибудь встретить. Теперь же крепость вовсе опустела, и командира одолели нехорошие чувства. Ему казалось, будто перед ним открылись ворота в совершенно необитаемый мир.

Но остановившись и прислушавшись, он уловил звуки битвы, доносившиеся сквозь стены, — крики, лязг оружия, звон колокола, ржание лошадей. Командир продолжал путь по длинному коридору и вскоре оказался у подножия черной башни. Вход в нее закрывали массивные двустворчатые ворота.

Он остановился в раздумии. Даже последний забитый раб предпочел бы умереть, чем войти в эту черную башню, наполненную запахом гниения, где Черный Граф Ванон коротал свои дни в компании одной лишь смерти, витавшей в воздухе. Воины поговаривали, что его тело разлагалось медленно, но верно, и проклинали судьбу, забросившую их сюда, в подчинение тому, кого, видимо, проклял сам Дзанос.

Командир третьего отряда поднял забрало и осторожно отодвинул тяжелый засов. В лицо ударил запах гниющей плоти, такой сильный, какого он еще ни разу не вдыхал. Но командир взял себя в руки и ступил за порог.

— Милорд! — позвал он. — Граф Ванон!

— Что такое? — Ответ раздался совсем близко, так что командир отшатнулся. Но оглядевшись по сторонам, он так никого и не увидел.

Несмотря на всю храбрость, присущую воинам Гохры, командир не мог заставить себя двинуться дальше и просто произнес:

— Милорд, случилось самое худшее! Дикари напали на нас и уже почти вошли в крепость!

— Я знаю, — раздалось в ответ.

Командир почувствовал прилив ярости. Как же так — Ванон не хочет и пальцем пошевелить, зная, что его люди гибнут под градом стрел?

— Милорд, они все прибывают и прибывают. По-моему, мы не продержимся даже до рассвета, — произнес воин как можно спокойнее, помня, что обращается к больному. — Третий отряд почти уничтожен и пятый тоже. Шестой защищает ворота, но они не выдержат натиска нападающих и упадут. Что нам делать?

— Пусть падают, — ответил граф издевательским тоном. — Какое мне дело до этих ворот? Сдайте заставу обезьянам, мне она не нужна.

— Но, граф! — воскликнул командир потрясенно. Стало ясно, что Ванон сошел с ума, и поэтому захотелось высказать все, что накипело. — Как вы думаете, почему дикари напали на нас? Конечно, они не цивилизованы, но еще с года Змеи существовало негласное соглашение, благодаря которому сохранялся мир. Однако сегодня они пошли на приступ. И все из-за ваших приказов, граф, из-за того, что вы велели хватать семов! Дикари быстро сообразили, куда девались их собратья, и теперь пришли их выручать. Все из-за вас, граф. Вы виноваты в пленении дикарей и в… — Он тяжело сглотнул и закончил: — В их исчезновениях. Пленники один за другим пропадали, и поползли слухи о том, что вы их убиваете. Что… что же вы с ними сделали?

— Я тебе скажу, — прошептал граф спокойным голосом, от которого у воина пробежал мороз по спине, заставив невольно попятиться. — Ты отважный и храбрый воин Гохры, так иди и сражайся. А я предаю крепость в руки Дзарна. У меня есть дела поважнее.

— Милорд! — воскликнул командир резко и отступил еще на шаг.

У него на глазах бесформенная тьма начала приобретать человеческие очертания. Черный Граф Монгуалов, или то, что так звалось, протянул к нему руки. Командир задрожал от страха, потом завопил, но вскоре этот крик смолк.

Темная фигура вновь потеряла очертания и исчезла в недрах башни.