Вопрос об эвакуации торговых и промышленных предприятий города Риги. Пререкания по этому вопросу в Петрограде. Генерал Залюбовский и его роль в эвакуации Риги, Нападки на меня по этому поводу в Государственной Думе. Оставление должности. Просьба о назначении дознания. Возложение этого поручения на генерал-адъютанта Баранова. Последняя моя аудиенция по этому вопросу у Государя Императора.

Если поголовное выселение жителей из угрожаемых неприятелем местностей отрицательно отразилось на государственной жизни России, то неизмеримо больший вред принесли эвакуации заводов и промышленных предприятий, в которых военно-промышленные комитеты проявили громадную, но отнюдь не плодотворную деятельность. С уходом генерала Сухомлинова и с заменой его на посту военного министра генералом Поливановым, последний допустил нарушение коренного принципа нашего законодательства, выразившееся в вмешательстве особого совещания по обороне, которого он был председателем и которое не составляло учреждения фронта, в дела и распоряжения высшего командования на театре военных действий.

Пример этому мне пришлось испытать самому. Главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта, генерал Алексеев, воспретил вывоз кож из пределов Курляндской губернии, Риги и Рижского уезда, а помощник военного министра, генерал Лукомский, во исполнение постановления особого совещания по обороне, предложил мне телеграммой вывезти кожи за пределы фронта. Я ответил, что затрудняюсь нарушить приказ главнокомандующего, — и дальнейших распоряжений уже не получил.

Инициатива эвакуации исходила, по-видимому, из того же источника, о чем я сужу по полученным распоряжениям 6-й армии о подготовке к вывозу инвентарей заводов и промышленных предприятий Эстляндской и Лифляндской губерний. Тогда, ожидая, что однородное приказание может быть получено со дня на день и от главного начальника снабжений Северо-Западного фронта, я приказал составить список заводов и фабрик города Риги, его уезда и Курляндской губернии, количество подлежавшего вывозу имущества и необходимых для этой цели вагонов. Число последних оказалось настолько значительным, что для осуществления эвакуации потребовалось бы времени более полугода, почему я предполагал, в случае надобности, эвакуировать только заводы, работавшие на оборону. Эти данные я обсудил в особой комиссии с участием представителей промышленности и в тот же вечер выехал в город Седлец, где находились генералы Алексеев и Данилов, для личного им доклада. Главный начальник снабжений всецело разделил мой взгляд, с которым согласился и главнокомандующий.

Вскоре после этих докладов генерал Данилов вновь пригласил меня к себе и заявил, что генерал Алексеев только что получил со ставки телеграмму о командировании помощника главного начальника снабжений генерала Филатьева и меня в Петроград, в качестве представителей верховного главнокомандующего, для участия в особом совещании под председательством начальника генерального штаба, генерала Беляева, которое должно было состояться через несколько дней по вопросу об эвакуации Риги. В заседании совещания присутствовали представители всех министерств, и по его открытии председатель предложил мне, как уполномоченному от фронта и начальнику гражданского управления Прибалтийских губерний, ознакомить собравшихся с положением Риги и желательностью или невозможностью эвакуации.

Прежде всего я огласил цифровые данные, доложенные мной в Седлеце, а затем высказался категорически против эвакуации, ввиду промышленного значения Риги для всей Империи, считая, что этот город надо защищать во что бы то ни стало, а в случае крайней необходимости прибегнуть к взрыву, и прибавил, что с моим мнением о трудности эвакуации Риги согласны главнокомандующий фронтом и главный начальник снабжений. Генерал Беляев энергично настаивал на немедленной эвакуации, причем проявил полное незнакомство с заводским делом, утверждая, что Русско-Балтийский вагонный завод может быть восстановлен в другой местности через месяц, между тем как полное восстановление его не могло бы осуществиться и в течение года. Ввиду решения совещания я просил об образовании при мне эвакуационной комиссии и о командировании в помощь генерала, обладающего специальным образованием, так как я сам и крайне малочисленный состав моей канцелярии были буквально завалены работой. Генерал Беляев сказал мне, что журнал совещания, постановившего приступить к эвакуации, будет прислан, и просил заехать к нему на другой день.

При этом свидании мы обсуждали вопрос о количестве необходимых вагонов, причем присутствовавший представитель министерства путей сообщения уверял, что мне будет дано все необходимое. В конце беседы генерал Беляев добавил, что чины соответствующих учреждений военного ведомства выедут из Риги вместе со мной.

В тот же день я явился к военному министру и, войдя в кабинет, совершенно не узнал генерала Поливанова: вместо бодрого и энергичного человека, каким я привык его встретить в заседаниях Совета Министров во времена П. А. Столыпина, я увидел сгорбленного старика с потускневшими глазами и утомленным голосом. Я счел долгом повторить ему мои соображения о невозможности эвакуации, которые я накануне представлял совещанию, и получил в ответ, что раз решение совещания состоялось, — к эвакуации надо приступить. На мое заявление о необходимости предварительного получения приказания главнокомандующего министр ответил, что таковое мне будет дано.

Действительно, одновременно со мной в Ригу прибыли и обещанные представители отдельных управлений военного министерства, а также инженер Шуберский — от управления военных сообщений ставки верховного главнокомандующего. Заседание состоялось в тот же день, и названный инженер заявил, что ставка может дать сто вагонов в день. В дальнейшем выяснилось, что остальные прибывшие чины оказались не членами постоянной эвакуационной комиссии, а только временно командированными, чтобы определить, какие станки рижских заводов необходимы их управлениям. В течение дня прибыл член военно-промышленного комитета князь Бебутов и целый ряд заводчиков центральной России, предъявивших мне требования о тех же станках, так как их предприятия работали на военную оборону. В вечернем заседании крайне характерны были взаимные препирательства между этими лицами, доходившие до острых столкновений, так что получалось странное впечатление о каком-то разграблении рижской промышленности. Был выработан план использования обещанных нам ежедневно ста вагонов сообразно заявлениям промышленников о количестве подлежащего вывозу имущества.

Я решил вывозить сначала имущество заводов, специально работавших на военную оборону, и в первые же дни мне удалось отправить оборудование оптических заводов. Обращал на себя особое внимание упомянутый уже выше завод машинных масел Эльриха, на эвакуации которого настаивал Петроград. По поводу этого завода произошло столкновение центрального управления с главнокомандующим Балтийским флотом, который категорически восстал против такого распоряжения и прислал для этой цели начальника оперативного отделения своего штаба, капитана 1-го ранга Колчака, впоследствии верховного правителя России. Благодаря энергичному выступлению в заседании комиссии капитана Колчака, вынужденного напомнить спорившим о почти безграничной власти командующего флотом, представитель военно-промышленного комитета отказался от своих притязаний.

Одновременно я получил приказание ставки начать эвакуацию Курляндской губернии, уничтожать посевы, увозить всю медь до церковных колоколов включительно и уводить все население по мере наступления германцев, которое в это время опять началось. Вся эта работа падала дополнительно на мою канцелярию, с трудом справляющуюся с текущими занятиями, так как для сотрудничества специально по эвакуации Риги я мог назначить только одного чиновника особых поручений, и мы с ним вдвоем, в сущности, составляли эвакуационную комиссию. Ввиду получения к этому времени подтверждения об эвакуации от моего непосредственного начальства, что мне обещал военный министр, я многочисленными телеграммами настаивал перед ним и генералом Беляевым на исполнении решения особого совещания и прежде всего о присылке мне в помощь какого-нибудь специалиста. В ответ я получал лишь обещания, а время все уходило.

Наконец, в первых числах июля прибыл один из чинов главного артиллерийского управления, генерал Залюбовский с помощниками, значительно превысившими количеством весь состав моей канцелярии, и одновременно командированный для этой же цели из штаба Двинского военного округа генерал Слезкин. Оказалось, что генерал Залюбовский никаких инструкций, кроме общего указания эвакуировать заводы и промышленные предприятия города Риги, не имел, причем военное министерство не потрудилось определить ему точно наши взаимные отношения. Моя цель была избегнуть всяких недоразумений. Поэтому я предоставил генералу Залюбовскому полную самостоятельность в деле эвакуации, сохранив за собой, кроме наблюдения, решение принципиальных вопросов, для чего приглашал в особые заседания не только чинов местной администрации и постоянно менявшихся представителей военного министерства, но также всех заводчиков. Генерал Залюбовский оказался человеком очень энергичным, но мелочным и склонным преувеличивать свою роль. Мне удалось избежать всяких личных столкновений, несмотря на то, что некоторые предъявляемые им требования были совершенно невыполнимы, что не помешало ему обращаться в Петроград с многократными жалобами. Между прочим он отнес к торгово-промышленным предприятиям, подлежавшим вывозу, публичные памятники, колокола и медные крыши церквей, на что, однако, впоследствии получил разрешение Петрограда, подтвержденное ставкой.

В общем, несмотря на проявленную энергию, эвакуация производилась недостаточно планомерно. Казалось, что занятие Риги германцами должно последовать через несколько дней. Станки разных заводов смешивались, а памятник Императору Петру I, отправленный морем, был потоплен. Таким образом, нарушенная промышленная жизнь торгового центра, обнимавшего около трети промышленности всей России, совершенно разорила Ригу, отозвалась на всем экономическом положении государства, почти за два года до занятия этого города германцами и то после вспыхнувшей революции. Внутри Империи эти заводы, вопреки утверждению генерала Беляева в совещании, восстановлены не были и часть станков совершенно пропала и даже была выброшена из вагонов. Между тем один Русско-Балтийский вагоностроительный завод мог выпускать в неделю до 300 вагонов, что имело особое государственное значение ввиду последовавшего уже к этому времени расстройства транспорта. Я не могу не отнестись с особой благодарностью к представителю земского и городского союза Астрову, умерявшему порывы генерала Залюбовского и своей деловитостью и работоспособностью оказавшему мне помощь в разрешении труднейших вопросов.

Описанный разгром Риги выдвинул для меня как начальника края серьезный вопрос о рабочих эвакуированных предприятий. Я считал необходимым обеспечить их материальное положение и выработал особый приказ о нормах вознаграждения, которое они должны были получить за не зависевшее от них прекращение работ. Этот приказ, почти без всяких изменений, был положен в основание изданного особым совещанием по обороне государства положения о вознаграждении рабочих при эвакуации промышленных заводов.

Эвакуация Курляндской губернии шла своим чередом, не вызвав никаких осложнений, и к моему последнему отъезду из Риги, в начале августа 1915 года, в главных частях была закончена.

В это время открылась сессия Государственной Думы. Курляндский депутат Гольдман исполнил, по-видимому, свое обещание, так как в первых же заседаниях действия курляндского губернатора С. Д. Набокова и мои подверглись незаслуженному осуждению. Министр внутренних дел князь Щербатов, который, кстати сказать, недели за две до того высказал мне при личном свидании полную свою солидарность с моей политикой в Прибалтийских губерниях и одобрительно отзывался о деятельности С. Д. Набокова, — поспешил преклониться перед думскими выступлениями, заявив об увольнении С. Д. Набокова от должности, что через несколько дней и последовало по его телеграмме. Пожертвовать мной с таким же государственным легкомыслием князь Щербатов не мог, так как я был подчинен верховному главнокомандующему, но оказалось, что он в этом отношении прибег к соответствующим ходатайствам перед великим князем. Вскоре я получил от главного начальника снабжения телеграмму с просьбой немедленно приехать к нему в город Слоним, где генерал Данилов объявил мне о полученном из ставки распоряжении отозвать меня из Риги с отчислением в резерв чинов Двинского военного округа. При этом генерал Данилов высказал свое полное недоумение перед таким приказом, так как ни он, ни главнокомандующий армиями фронта не только не имели никаких оснований быть мной недовольными, но с большим одобрением относились к моей деятельности, представив меня к внеочередной награде. Указанное распоряжение исходило лично от великого князя. С таким же сочувствием встретил меня в Витебске и князь Туманов, когда я приехал в его штаб, перешедший к этому времени из Вильно в названный город.

Я прекрасно понимал, что принятые против меня меры есть результат политической кампании моих думских и иных врагов, почему и подал через князя Туманова рапорт на Высочайшее имя, так как в это время Государь Император принял на себя должность верховного главнокомандующего, прося о расследовании моих действий. Государь соизволил милостиво отнестись к моему ходатайству, и производство дознания было возложено на генерал-адъютанта П. П. Баранова. Одновременно с этим князь Туманов был назначен главным начальником Петроградского военного округа и пригласил меня к себе на службу с перечислением в резерв означенного округа.

Перед отъездом из Витебска я, по делам моей канцелярии, составил и отпечатал отчет об управлении мной Прибалтийским краем, как это требовалось по положению о полном управлении войск. Отчет был представлен по команде, а вместе с тем я послал его при особом письме генералу Янушкевичу, на Кавказ, с просьбой доложить его великому князю. Вскоре я получил ответ об исполнении моего желания, причем великий князь выразил удовольствие, что отчет опроверг все обвинения, которые на меня взводились. Это сообщение доставило мне большое нравственное удовлетворение, так как я всегда очень ценил доброе отношение Его Высочества ко мне.

В Петрограде генерал-адъютант Баранов письмом уведомил меня о возложенном на него по Высочайшему повелению поручении, просил препроводить ему экземпляр моего отчета, а самому приехать в главное военно-судное управление для деловых с ним переговоров.

В 1880 году П. П. Баранов командовал четвертым эскадроном лейб-гвардии Уланского Ее Величества полка. Полк этот был расположен в Петергофе и входил в состав бригады вместе с лейб-гвардии конно-гренадерским полком, в который, в тот год, я был произведен в офицеры. Общая стоянка и близкие отношения между обоими полками дали мне случай хорошо познакомиться тогда с ротмистром Барановым. Впоследствии он командовал уланским полком, а затем состоял управляющим двором покойного великого князя Михаила Николаевича, августейшего шефа конно-гренадер, так что мои отношения к генералу Баранову совершенно не прерывались. Я знал его за безукоризненно честного и вполне порядочного человека, совершенно неспособного по своему характеру на какую-нибудь интригу. По моему мнению, генерал Баранов был человек довольно ограниченный, не имевший никаких познаний в сфере гражданского управления, а ко времени производства дознания он достиг довольно преклонного возраста. Тем не менее я был доволен тем, что дело попало в его руки.

При нашем первом свидании, очень любезном, он познакомил меня с помощником главного военного прокурора, генерал-майором Игнатовичем. С первого взгляда бросалась в глаза неизмеримая разница между этими двумя людьми. Рассчитывать на порядочность и беспристрастие генерала Игнатовича было нельзя. Это был тип человека: «что прикажете?» — в самой отрицательной его форме, беспринципного карьериста. Мои «друзья» — Поливанов, Родзянко и Гучков — хорошо знали его качества при выборе помощника генерал-адъютанту Баранову. С первых же слов было ясно, что он получил определенные инструкции разыскать обвинительный против меня материал. Тенденциозность его резко проявилась при последующих допросах, при которых генерал-адъютант Баранов не всегда присутствовал, и выражалась в казуистичности предлагаемых вопросов и попытках сбить на мелочах. К счастью, я обладаю прекрасной памятью, все дела управления Прибалтийскими губерниями рассматривались мной лично, а потому попытки моего следователя не увенчались успехом, что ясно было видно из присланного мне в конце расследования вопросного листа, в котором повторялись сплетни и обвинения, имевшие место в прессе и в выступлениях членов Государственной Думы, вроде необъяснимой телеграммы депутата Маклакова, что «в Риге — измена». Опровергнуть их ничего не стоило, что я и сделал в несколько дней. Несмотря на все это, расследование тянулось около года, а затем было представлено Государю Императору. Узнав об этом, я просил генерал-адъютанта Баранова дать мне возможность ознакомиться с результатами дознания, на что он письмом уведомил меня, что дознание — совершенно секретно и он может мне его дать не иначе, как с Высочайшего соизволения.

Казалось странным, что расследование, о производстве которого я просил сам и которое без моего ходатайства не имело бы места, так как мое непосредственное военное начальство никаких обвинений ко мне не предъявляло, — составляло тем не менее секрет от меня! Государь Император пребывал в Могилеве. Я просил генерала Алексеева разрешить мне приехать на ставку для личного доклада, на что и последовало его согласие. Явившись к начальнику штаба верховного главнокомандующего, я его не застал, а дежурный адъютант сказал, что, как только генерал вернется, он известит меня о времени приема. Помещение, занимаемое генералом Алексеевым, было на том же дворе, где находился губернаторский дом, в котором имел пребывание Государь и лица ближайшей свиты. Я отправился в этот дом, чтобы повидать моих старых однополчан генерал-адъютанта Максимовича и гофмаршала князя Долгорукого, тем более что генерал Максимович, за отсутствием в это время из Могилева графа Фредерикса, исправлял должность командующего Императорской главной квартирой.

Последний в разговоре передал мне, что дознание по моему делу генерал-адъютантом Барановым представлено и сдано Государем без всякой резолюции в штаб и что ознакомиться с дознанием я могу через посредство генерала Алексеева. К этому мой собеседник добавил, что он мельком просматривал дело, в котором никаких обвинений против меня не содержится, но общий его тон для меня неблагоприятен.

В тот же вечер генерал Алексеев пригласил меня в военное собрание к обеду и высказал сожаление, что вследствие большого количества работы он не имел возможности ранее меня принять. За обедом он спросил меня о цели приезда и на мою просьбу дать мне для прочтения дознание генерал-адъютанта Баранова заметил, что доложит об этом на следующий день Государю, о результате чего я могу узнать у него после окончания Высочайшего завтрака. Утром я был удивлен, когда гофкурьер передал мне по телефону, что Государь Император приглашает меня к завтраку. Я ответил, что не имел намерения беспокоить Его Императорское Величество просьбой о приеме, а потому приехал без необходимой для этого форменной одежды, на что получил возражение, что к завтраку можно явиться в обыкновенном кителе.

К часу дня я был в палатке, разбитой в саду, куда собрались и другие приглашенные лица. При встрече с генерал-адъютантом Максимовичем и князем Долгоруким я понял, что обязан им этим Высочайшим вниманием, которое, видимо, поразило генерала Алексеева, когда он вошел в палатку. Через несколько минут прибыл Император в сопровождении Наследника. Государь милостиво со мной поздоровался, но ни слова не сказал о моем деле. После завтрака, по обыкновению, Император стал обходить присутствовавших, беседуя с каждым из них в отдельности, но и при этом обходе ко мне не обращался. С большим огорчением подумал я, что доклад генерал-адъютанта Баранова поселил в Монархе неудовольствие по отношению ко мне. Все вышли в сад, и Государь, сопровождаемый английским генералом, шел впереди нас. Вблизи круга, от которого расходилось несколько дорожек, Государь остановился, отпустил своего собеседника, а засим, обернувшись по направлению к остановившейся поодаль группе лиц, в числе которых находился и я, громким голосом произнес:

«Генерал Курлов!»

Я поспешил к Его Величеству, который с милостивой улыбкой сказал, что Он утром отдал приказание начальнику своего штаба выдать мне для просмотра дознание генерал-адъютанта Баранова.

«Зачем оно вам?» — продолжал Государь и, на мой ответ, что по слухам дознание хотя и не содержит никаких обвинений, но заключает в себе общий неблагоприятный для меня отзыв, вследствие чего я желал бы представить Его Величеству мои объяснения, заметил:

«Для Меня эти объяснения не нужны. Я считаю вас совершенно правым и на общие места дела не обратил никакого внимания. Ваши объяснения могут пригодиться разве для истории и архива».

Я высказал, что счастлив услышать такую милостивую оценку моей службы, после чего Государь ответил, что вполне разделяет мое мнение о нежелательности сформирования латышских полков, за противодействие которым меня так много упрекали, и с своей стороны такого сформирования не допустит. Беседу Император закончил выражением милостивого одобрения моей служебной деятельности, которая, по его словам, была такой же, как всегда.

В тот же день я прочел дознание и встретился в нем с знакомым мне тоном моих врагов. Генерал Баранов отмечал мою усиленную работу, категорически отрицал всякое послабление при нарушениях кем бы то ни было лояльности по отношению к нашим войскам и подчеркнул безукоризненную экономию в расходовании казенных денег. Параллельно с этим, по неизвестным мне причинам, указывал, что возникшие против меня инсинуации и выступления в Государственной Думе объясняются господствовавшим в отношении меня предубеждением после убийства П. А. Столыпина, связанного с расходами денег на охрану, не признав необходимым прибавить, что все это всецело опровергнуто. Далее, по вопросу эвакуации он не считался с существом дела и ее фактической обстановкой, а допустил в виде вывода, что я не проявил в ней надлежащей энергии. На характер этого дознания указывают и приведенные в нем случаи кутежей двух из моих чиновников, без упоминания даже о том, были ли эти кутежи мне известны. Между прочим, признав, что я целые дни и ночи посвящал труду, генерал Баранов почему-то добавил, что такое распределение времени отзывалось на редких моих поездках по краю, — но забыл дополнить, что при мне не было должности помощника, который мог бы заменять меня во время отсутствия, а мои поездки останавливали бы всю текущую работу.

Вместе с тем в дознании я нашел один секретный документ, искренно меня порадовавший, — телеграмму великого князя на имя министра внутренних дел князя Щербатова в ответ на его ходатайство об отозвании меня из Риги в августе 1915 года. В этой депеше верховный главнокомандующий сообщил названному министру, что он и главнокомандующий армиями фронта очень довольны моей службой, но что им сделано распоряжение об увольнении меня, раз это признается почему-то необходимым.

Из Могилева я возвратился в Петроград, где исполнял впоследствии отдельные поручения главного начальника военного округа, вроде инспекторских смотров расположенных в Вологде ополченских дружин и центральных учреждений округа.

Этим закончилась моя служба по военному ведомству, и мне пришлось снова вернуться к деятельности по министерству внутренних дел.