И вот грозный дух ликовал – торжествовал победу, отомстив наконец за все свои мытарства, хоть и пришлось ему ждать так долго.

– Я отнял у них близких, – сказал он Деви Аю, – как он отобрал у меня любимую.

Я отнял у них близких, как он отобрал у меня любимую, – отозвалось эхо.

– Но ведь я тебя любила, – отвечала Деви Аю, – любила всем сердцем, всем своим существом.

– Да, вот я и сбежал от тебя, Стаммлерово отродье!

Да, вот я и сбежал от тебя, Стаммлерово отродье!

Деви Аю не представляла, как глубоко укоренилась у злого духа жажда мести. Ей-то казалось, призрак как призрак, самый обычный. Она ожидала от него неприятностей, но и вообразить не могла, сколько от него будет вреда, какую ненависть затаил он в сердце.

– Полюбуйся на своих дочерей, – продолжал злой дух, – все горемычные вдовы, а младшая – перестарок, и вовсе замуж не вышла!

Полюбуйся на своих дочерей, все горемычные вдовы, а младшая – перестарок, и вовсе замуж не вышла!

Это случилось после того, как призрак убил Шоданхо в партизанской хижине, его вотчине. Когда Шоданхо явился ни свет ни заря неведомо откуда и сел на корточки перед очагом, Деви Аю, много лет пролежав в могиле и еще при жизни потеряв с ним связь, попросту не узнала зятя в этом старике. Шоданхо рассказал, что после расправы над бандитами долго блуждал по городам и джунглям в поисках похищенного тела дочери. В город он вернулся ни с чем, растеряв последние силы. Домой к жене, Аламанде, идти он не решался, вот и направился к теще, Деви Аю.

– На роль убийцы Шоданхо кандидата у меня не нашлось, – сказал злой дух, – и я взял это на себя.

На роль убийцы Шоданхо кандидата у меня не нашлось, и я взял это на себя.

– Я знала с самого начала, – отозвалась Деви Аю, – что ты паяц.

Нет, своими руками он Шоданхо не убивал. Да и погиб тот вовсе не от руки человека. Одинокий старик, похоронив любимую дочь и не имея мужества вернуться к жене, чьих младших сестер он сделал вдовами, Шоданхо нередко захаживал в партизанскую хижину на мысу, разогнать тоску Хижина стояла на месте – чуть обветшала, но все равно будила дорогие воспоминания.

Чтобы не маяться бездельем, вновь начал он разводить аджаков. Дряхлый и немощный, вытаскивал он из нор щенят и приносил в хижину. И вот однажды за щенками пришла их мать.

Шоданхо прилег на валун, служивший когда-то столом ему и солдатам, – на тот самый камень, куда Ренганис Прекрасная положила труп младенца, прежде чем швырнуть его псам, – и тут прибежала самка аджака, а следом вся стая. Застав врага беззащитным, бросилась на него волчица, впилась зубами в ляжку. Шоданхо был уже стар, растерял прежнюю прыть и сопротивлялся довольно вяло. Не успел он отразить атаку, как набежали другие аджаки, один вцепился в руку, другой в голень. Зазияли на теле старика рваные раны, хлынула на валун кровь. Из последних сил дергался Шоданхо, лягался, пытаясь стряхнуть аджаков, но был уже серьезно ранен и скоро выдохся. Он затих, глянул в небо, понял, что смерти не миновать и что сгубили его любимые им аджаки. Разорвали в клочья, сожрали живьем. Сразу оговорюсь, аджаки – твари ленивые, прирожденные падальщики. Шоданхо, наверное, один из немногих, кого съели заживо. Видно, на роду ему было написано погибнуть такой страшной смертью.

Когда прошла неделя, а Шоданхо все не возвращался из партизанской хижины, Деви Аю забеспокоилась – так надолго он там никогда не задерживался. Позвав на помощь двух отставных солдат, боевых товарищей зятя, пустилась она на поиски в джунгли. Нашли они жалкие обезображенные останки, лицо изглодано до костей, опознали лишь по обрывкам военной формы. Никуда не оттащили его аджаки, сожрали на месте еще теплого, а стервятники склевали остатки мяса. Деви Аю пришла, когда тело уже начало разлагаться.

Его принесли Аламанде в черном пластиковом мешке, в каких пожарные отвозят трупы в морг, и Деви Аю, положив мешок к ее ногам, сказала:

– Доченька, вот кости твоего мужа. Его растерзали аджаки.

– Чуяла я, что этим кончится, мама, с тех самых пор, как привез он в город девяносто шесть аджаков для охоты на свиней, – отвечала Аламанда без тени скорби.

– Погрусти хоть для виду, – велела ей мать. – Хотя бы из-за того, что в наследство он ничего тебе не оставил.

Пришлось Аламанде предать земле кости с ошметками плоти – точь-в-точь суповой набор. Похоронили Шоданхо на ветеранском кладбище, с воинскими почестями. Хорошо, что не на городском, думала Аламанда, – там, чего доброго, призрак его сцепился бы с призраком Товарища Кливона. А здесь, завернутый в знамя, он упокоится с миром. Пушки грянули прощальный салют, и Аламанде представилось, будто вылетел из дула дух мужа, – теперь уж точно не воскреснет, на ее счастье.

Вот и она стала вдовой, как младшие сестры.

– Я поняла, что это ты мстишь, когда учинили резню коммунистов, а Товарища Кливона приговорили к расстрелу, – сказала злому духу Деви Аю.

– Тогда-то он и должен был умереть, мучительной смертью.

Тогда-то он и должен был умереть, мучительной смертью.

– Но любовь явила свою силу, – возразила Деви Аю. – Вмешалась Аламанда, как раз перед казнью.

Злой дух издевательски захохотал:

– А спустя десять с лишним лет легла под него, и он тут же покончил с собой. Покончил с собой! Умер! Сдох!!! Ха-ха-ха!

А спустя десять с лишним лет легла под него, и он тут же покончил с собой. Покончил с собой! Умер! Сдох!!! Ха-ха-ха!

– Но я тогда поняла, что происходит.

Так оно и было. В тот день Деви Аю поняла: злой дух решил отомстить. Наверняка задумал уничтожить ее близких, всех потомков Теда Стаммлера, – как Тед Стаммлер уничтожил их с Ma Иянг любовь. Однако столь изощренной мести она не ожидала. Даже при его жизни, даже до их первой встречи отзывалась в ее сердце его глубокая скорбь. Потому и вспыхнула в ней слепая любовь, потому и захотела она выйти за него замуж. Захотела одарить его теплом, что не успела дать ему Ma Иянг, ее бабка, которую похитил Тед Стаммлер, – но Ma Гедик отверг ее любовь, чистую, бездонную. Тогда поняла она, что Ma Иянг ему никто не заменит, поняла, как он страдал, с каждым днем все сильнее, когда его первую и единственную любовь срубили под корень. А после его смерти она не сомневалась: обратится он в злого, мстительного и печального духа, вовеки не знать ему покоя. И не ошиблась. Призрак следовал за ней всюду. Маячил рядом и в Блоденкампе, и в борделе, и в старом доме, и в новом. Но не знала Деви Аю, что он замышляет жестокую месть, до того самого утра, когда Товарища Кливона, который был дорог и Аламанде, и Адинде, должны были казнить.

– Он тогда был еще холост – он бы у меня не умер, не успев жениться на одной из твоих дочерей. Ха-ха-ха!

Он тогда был еще холост – он бы у меня не умер, не успев жениться на одной из твоих дочерей. Ха-ха-ха!

Немного спустя после смерти Шоданхо, лишь укрепившись в своем убеждении, Деви Аю с помощью Кинкина призвала злого духа. И предстал он перед ней – хохочущий, не скрывающий злорадства.

– Это тот самый, – прошептал Кинкин, – тот, что мешал мне найти убийцу Ренганис Прекрасной.

– Да, даже тебя разлучил я с любимой. Ха-ха-ха!

Да, даже тебя разлучил я с любимой. Ха-ха-ха!

Когда шепот ветра и вой аджаков в джунглях донесли весть, что Товарищ Кливон по просьбе Аламанды помилован, Деви Аю поверила, что любовь способна отвести проклятие ее покойного мужа, но сомнения оставались. Почти всю свою взрослую жизнь думала она, как спасти дочерей, оградить их счастье, уберечь их от мести злого духа, ее спутника и в земной жизни, и в загробной. И когда дочери вышли замуж, отправила она молодоженов подальше, чтоб ноги их здесь не было. Мамана Генденга с Майей Деви она не гнала, а переселилась сама в новый дом. Хотела защитить дочерей от злого духа, но столь жестокой мести не ожидала.

Ее опасения ожили, когда она забеременела снова, через десять лет после свадьбы Адинды. Теперь она носила в утробе новую жертву для злого духа. И решила Деви Аю спасти свое дитя любой ценой. Как только ни пыталась она изгнать плод из чрева – пусть дитя не родится на свет, и не страшны ему будут ни месть, ни проклятия, – но ребенок оказался живуч, ничто его не брало. Если это девочка – будет красавицей, как старшие сестры, ну а если мальчик, то такой пригожий, каких еще не рождалось. Такой человек будет купаться в любви, будет и сам щедр на любовь, – между тем злой дух маячит поблизости, ждет своего часа, чтобы на эту любовь покуситься. И разрушит ее, чего бы это ни стоило, как разрушил Тед Стаммлер их любовь с Ma Иянг.

И Деви Аю сказала Розине:

– Надоело мне рожать красивых детей.

– Тогда молитесь, чтобы ребенок родился уродом.

Спасибо немой девушке, ведь Бог услышал ее молитвы и впервые в жизни послал ей безобразную дочь, безобразнее всех женщин на свете, пусть по иронии судьбы звалась она Красотой. Такое страшилище никто не полюбит, ни мужчина ни женщина. Она свободна от проклятия злого духа. Спасибо Розине.

– Но ведь она беременна! – завывал злой дух. – Это ли не доказательство, что ее полюбили?

Но ведь она беременна! Это ли не доказательство, что ее полюбили?

Злой дух говорил правду.

– Но ты его еще не убил.

– Еще не убил.

Еще не убил.

Однажды ночью, вновь услыхав непонятные звуки, похожие на вздохи и стоны любви, Деви Аю схватила топор и могучим ударом выломала дверь спальни. Узнав, что кто-то кувыркается в постели с уродиной Красотой, она, мягко говоря, огорчилась. Значит, кто-то ее полюбил, – этого и боялась Деви Аю еще до рождения девочки. Что за глупец такую страхолюдину полюбит? – спрашивала она себя. Но в спальне она никого не увидела, кроме Красоты, – та, голая, испуганно жалась в уголке.

– С кем ты там кувыркалась? – возопила Деви Аю в гневе, печали и испуге.

– Этого я не скажу никогда. Он мой Принц.

Но Деви Аю увидела, как чья-то тень метнулась прочь от кровати. Возле ночного столика разглядела она на полу следы босых ног – чуть влажные, слегка поблескивают при свете ночника. Невидимый гость отдернул занавеску, распахнул окно и, разумеется, выпрыгнул. Видно, злой дух приходил к Красоте в постель, но зачем это ему, остается лишь гадать.

– Нет, это не я, – обиженно молвил злой дух.

Нет, это не я.

– Ты помешал мне его разглядеть.

– Так и есть. Ха-ха-ха!

Так и есть. Ха-ха-ха!

Казалось, месть удалась на славу, без сучка без задоринки, и проклятие продолжает косить ее близких. Аламанда потеряла Шоданхо, и хоть она и не любила его по-настоящему, даже порой ненавидела, все же бывали времена, когда она испытывала к нему теплые чувства. И, потеряв двоих детей, она похоронила и Нурул Айни третью – Ай, умершую во цвете лет. А Майя Деви лишилась Ренганис Прекрасной при еще более трагических обстоятельствах – ее убили и бросили в океан, а кто убил, неизвестно. А потом и муж исчез – пережив смерть всех своих друзей, вознесся на небо. Средняя дочь, Адинда, нашла своего мужа, Товарища Кливона, в петле. Но у нее остался Крисан. А у Красоты, как выяснилось, есть любовник. Надо уберечь всех, кто еще жив. Нельзя допустить, чтобы у Адинды забрали Крисана, а у Красоты – возлюбленного, кто бы он ни был. Нужно побороть злого духа во что бы то ни стало.

– Я должна тебе помешать, – сказала Деви Аю.

– Чему именно помешать? – вопросил злой дух.

Чему именно помешать?

– Извести мой род.

– Ха-ха-ха! Род твой давно обречен. И теперь ничто меня не остановит.

Ха-ха-ха! Род твой давно обречен. И теперь ничто меня не остановит.

– Генри и Ану Стаммлер тебе разлучить не удалось, – возразила Деви Аю.

– Потому что Ану – плоть и кровь моей возлюбленной.

Потому что Ану – плоть и кровь моей возлюбленной.

– Ну а я внучка Ma Иянг.

– Это уже слишком дальнее родство.

Это уже слишком дальнее родство.

Деви Аю не спеша вынула из кармана платья кинжал. Клинок был солдатский, добротный, блестящий.

– Я нашла его в комнате Шоданхо, – объявила она. Кинкин смотрел в ужасе (надо же, разъяренная женщина с кинжалом!), а злой дух лишь презрительно ухмылялся. – Сейчас я тебя убью вот этим кинжалом.

– Ха-ха-ха! Убить меня не может ни один человек, – сказал злой дух.

Ха-ха-ха! Убить меня не может ни один человек.

– Ну а если я попробую?

– Пожалуйста, милости прошу.

Пожалуйста, милости прошу.

Деви Аю приблизилась, а злой дух осклабился гадко, презрительно, самодовольно. Кинкин, не в силах смотреть, как на его глазах совершается убийство, закрыл лицо руками. Деви Аю, сверкнув глазами в ответ на злобный взгляд призрака, пырнула бывшего мужа кинжалом, весь гнев свой вложив в удар и, возможно, не уступая по силе злому духу. Брызнула кровь, и Деви Аю ударила его снова, и снова брызнула кровь, и Деви Аю снова ударила – и так пять раз подряд, с каждым разом все сильней.

Злой дух корчился на полу, завывая, хватаясь за грудь.

– Как же у тебя все-таки получилось, – спросил он, – меня убить?

Как же у тебя все-таки получилось меня убить?

– Я умерла в пятьдесят два года – силой воли заставила себя умереть, надеясь когда-нибудь восстать и помешать твоим козням. И вот я здесь. Веришь ли ты, что простой смертный может воскреснуть, пролежав двадцать один год в могиле? Я уже не человек, а значит, могу тебя убить.

– Даже если меня ты убила, проклятие мое вечно.

Даже если меня ты убила, проклятие мое вечно.

И злой дух исчез – растаял облаком черного дыма. Деви Аю взглянула на Кинкина.

– Долг мой исполнен, пора и обратно в мир мертвых, – сказала она. – Прощай, паренек. Спасибо за помощь.

Тут исчезла и она – обернулась прекрасной бабочкой и улетела через распахнутое окно во двор.

Старик появлялся будто из ниоткуда, и Красота к нему привыкла, ведь приходил он часто. Он навещал ее с детства, затевал беседы. Розина то и дело оказывалась рядом, но ни разу его не видела, являлся он одной Красоте. Не слышала Розина и его голоса, лишь Красота слышала. Это он научил ее говорить. Совсем дряхлый старик, даже брови седые. Кожа бронзовая, опаленная солнцем, тело крепкое, закаленное годами тяжкого труда. Всему, что она знала, научил ее он. Когда Розина пыталась записать ее в школу, а директор отказывался ее принять, то даже самой девочке в школу расхотелось, но старик сказал:

– Я научу тебя писать, хоть сам никогда и не учился.

Я научу тебя писать, хоть сам никогда и не учился.

И продолжал:

– И читать научу, хоть сам никогда и не учился.

И читать научу; хоть сам никогда и не учился.

У нее было все, чего она пожелает, никогда она ни в чем не нуждалась, и все благодаря дружбе с ним. С ней, уродом, не хотели водиться, а старик дружил, не гнушаясь ее безобразием. Другие к ней и близко не подходили, а он уделял ей время. Они часто играли вместе, и Розина то и дело пугалась, когда девочка вдруг возьмет да и завизжит от радости.

Маленькая Красота радовалась тому, что научилась читать и писать. Отыскала книги, оставшиеся от матери, и с упоением прочла почти все; так же увлеченно переписывала она отрывки, упражняясь в письме. А Розина смотрела на нее, ничего не понимая.

“Тебя будто ангел учит”, – написала она девочке.

– Да, ангел учит.

Ангел приходил не каждый день, но Красота всегда была уверена: придет обязательно, когда захочет научить ее чему-нибудь новому. Больше никаких друзей ей не надо было, тем более что все от нее шарахались. Да и зачем ей играть на улице, ведь можно играть и дома. Никого не хотела она пугать своим уродством, и ей тоже никогда не докучали непрошеные гости. Дома ей жилось безмятежно и радостно: здесь у нее был друг, добрый ангел.

– Я и стряпать тебя научу, хоть сам никогда и не учился.

Я и стряпать тебя научу; хоть сам никогда и не учился.

И она научилась стряпать, мастерски сочетать пряности. И этим дело не кончилось: научилась она и вязать, и шить, и вышивать – стала бы, наверное, и машины ремонтировать или пахать поля, будь у нее возможность. Всему, что она знала, учил ее добрый ангел, учил терпеливо и усердно.

– Если тебя никто никогда не учил, откуда ты все это знаешь и как учишь меня? – спросила Красота.

– Подсматриваю у тех, кто умеет.

Подсматриваю у тех, кто умеет.

– А умеешь хоть что-нибудь, что не нужно подсматривать?

– Возить телегу.

Возить телегу.

Так она и росла в этом доме, под присмотром Розины, скоро привыкшей к девочкиным чудачествам и необычным способностям. От матери Красота получила неплохое наследство, и Розине оставалось лишь продумать, как растянуть его на долгие годы. Каждый день она ходила на рынок, а Красота ждала ее дома. В доме обитал дух, как сказала однажды Деви Аю, но никому не докучал. Если он и в самом деле научил Красоту всему – значит, он добрый. И Розина спокойно оставляла девочку одну.

Даже ребятишкам, что из любопытства заглядывали иногда за забор, нечего было бояться. Красота никогда им не показывалась – она была девочкой доброй и не хотела пугать их до полусмерти. Не стеснялась она лишь Розины, знавшей ее с рождения. Из великодушия жертвовала она собой, поступалась желанием жить и радоваться, как все люди. Ее миром был дом: спальня, столовая, ванная, кухня, да иногда по ночам выходила она во двор. Доброта заставляла ее жертвовать собой – или наказывать себя? – обречь себя на скуку и однообразие, но Красота не жаловалась.

– А теперь я подарю тебе принца, – сказал добрый ангел.

А теперь я подарю тебе принца.

Из девочки она превратилась в девушку и, разумеется, мечтала о мужчине, мечтала любить и быть любимой. Мечты нагоняли на нее тоску: наверняка ни один мужчина ее не полюбит. Не создана она для любви – страшилище, чернее сажи, с носом-розеткой. Все ее боятся – при одном взгляде на нее всех тошнит, люди падают в обморок, писаются от страха. Не любовь, а ужас внушает она людям.

– Это неправда. Будет и у тебя свой принц.

Это неправда. Будет и у тебя свой принц.

Быть того не может! Она от всех прячется, никому не показывается – как ее полюбить, не узнав?

– Я хоть раз тебя обманывал?

Я хоть раз тебя обманывал?

Нет.

– Жди на веранде, когда стемнеет, и появится твой принц.

Жди на веранде, когда стемнеет, и появится твой принц.

Она любила посидеть на веранде после захода солнца, подышать свежим воздухом, никого не пугая своим безобразием. В темноте она ничего не боялась, ночь была ей лучшим другом. Иногда она даже вставала пораньше, еще до зари, посидеть возле дома и полюбоваться бледно-розовой звездой, – ангел сказал, что она зовется Венерой. Звезда пленяла ее красотой. Ведь и ее имя – Красота.

Вот и сейчас сидела она на веранде и ждала обещанного принца. Откуда же он появится? Прилетит верхом на драконе с Венеры или каким-то чудом вынырнет из-под земли? Откуда бы он ни взялся, она его дождется. В первую ночь никакой принц возле дома не появился, даже нищий мимо не проходил.

Но ангел не мог соврать – и на вторую ночь снова стала она ждать. Мимо прошла похоронная процессия, а принц все не показывался. Прошел продавец баджигура но не остановился, не поздоровался, даже головы не повернул. Так и не дождавшись принца, уснула она в кресле, а потом пришла Розина, увела ее и уложила в постель.

И на третью ночь никого. Розина спрашивала, зачем она часами просиживает на веранде, а Красота отвечала: “Жду принца”. Розина поняла, девочка выросла. Она знала, что у той уже начались месячные, а теперь ей любовника подавай. Вот она и сидит на веранде, ждет, что кто-то ее заметит и влюбится. При этой мысли Розина опечалилась и ушла к себе в комнату, оплакивать бедную дурнушку Красоту, ведь той невдомек, что никто ее не полюбит – может быть, никогда. Нет для нее принца.

Но Красота ждала и на четвертую ночь, и на пятую, и на шестую. На седьмую ночь из-за кустов на краю сада вынырнул человек, и она вздрогнула от неожиданности. Собой он был хорош, и девушка сразу поняла: вот он, ее принц. Был он лет тридцати на вид, в строгом черном костюме, с ласковыми глазами, волосы аккуратно зачесаны назад. В руке он держал одну-единственную розу и, подойдя к девушке, протянул ей цветок несмело, будто боясь, что та не примет.

– Это тебе, – сказал он, – Красота.

Красота приняла подарок, и радость расцвела в сердце, а принц исчез. На следующую ночь он вернулся, снова с розой, и опять исчез. Лишь на третью ночь, когда Красота вновь приняла розу, он сказал:

– Завтра ночью я постучусь в окно твоей спальни.

Весь день ждала она ночи и прихода принца – так ждет девушка первого свидания. Долго выбирала, какое платье надеть, вертелась перед зеркалом. Забыв о своем уродстве, нацепила все украшения с бывшего туалетного столика матери, даже из Розининой шкатулки взяла кое-что. Розина не знала о госте и всякий раз, когда Красота приносила розу, думала, та сама сорвала. Но, увидев, как девушка весь день суетится и прихорашивается, Розина призадумалась, опечалилась.

“Будто лягушка рядится принцессой”, – сказала она про себя и смахнула слезу.

Красота надеялась, что скоро придет старик, добрый ангел, который всегда появлялся из ниоткуда, но с тех пор как стал приходить Принц, старик как в воду канул; между тем ей о многом хотелось его расспросить: как готовиться к первому свиданию, как быть, если Принц примется ее соблазнять, что делать, когда он постучит в окно, а если с ним говорить, то о чем. Все ей хотелось обсудить с добрым ангелом, но старик больше к ней не заглядывал.

В конце концов надела она простое будничное платье и с приходом ночи стала терпеливо ждать. Не на веранде, а у себя в комнате. Беспокойно ерзала на краешке кровати, вся обратившись в слух, – так ждет кандидат перед собеседованием, когда его вызовут в кабинет; а вдруг Принц постучит тихонько и она не услышит? То и дело вставала она, отдергивала занавеску, но видела лишь темный двор и густую листву – и снова садилась на край кровати и, как прежде, места себе не находила.

Тут раздался стук, робкий, еле слышный, и повторился трижды. В смятении подлетела Красота к окну, открыла.

Под окном стоял ее Принц, как обычно, с розой.

– Можно войти? – спросил он.

Красота робко кивнула.

Протянув девушке розу, запрыгнул Принц через окно в спальню. Постоял, озираясь, прошелся из угла в угол и оглянулся на Красоту, которая прикрыла окно, не задвинув щеколду. Присел на край кровати и знаком пригласил Красоту сесть рядом. Девушка послушалась, и с минуту оба молчали.

– Я так давно мечтал с тобой встретиться, – начал Принц.

Польщенная Красота даже не спросила, откуда он знает о ней.

– Я так давно мечтал узнать тебя поближе, – продолжал Принц, – и так давно мечтал к тебе прикоснуться.

У нее заколотилось сердце. Она не смела поднять глаза, и ей стало вдруг зябко, когда Принц коснулся ее руки, бережно взял в свои.

– Можно поцеловать тебе руку? – спросил Принц. Красота то ли не успела, то ли побоялась ответить, а Принц уже целовал ее правую кисть.

На первом свидании вел беседу Принц, она же больше помалкивала, смущаясь и робея, иногда кивала или качала головой и снова робела. Так пролетело полтора часа, настало Принцу время уходить. Ушел он тем же путем, что и появился, – через окно. Но перед уходом назначил новую встречу.

– Жди меня в воскресенье, как сегодня.

Как бы то ни было, Красота пообещала себе, что заговорит. Хватит молча кивать и качать головой, хватит робеть и смущаться. Надо развлекать Принца беседой, чтобы ему не наскучить. Старик больше не возвращался, но Красота уже не грустила. Она нашла ему замену— Принц красивее, добрее, говорит ей комплименты, заигрывает, а может быть, даже любит ее. С трепетом ждала она выходных.

Принц сдержал слово, пришел в воскресенье, и опять с розой. Влез в окно и сел рядом с Красотой на краешек кровати. И, собравшись с духом, она спросила дрогнувшим голосом:

– Откуда роза?

– Во дворе у тебя сорвал.

– Правда?

– Денег на цветы у меня нет.

Они посмеялись.

Принц снова взял Красоту за руку, и на этот раз она ответила на пожатие. Не спрашивая разрешения, Принц поцеловал ей руку, и на девушку напала вдруг прежняя робость. Принц ласково погладил ее ладонь, и от этой ласки стало легко-легко, будто вот-вот взлетишь, – так бывает за секунду до сна. И вдруг лицо его замаячило вровень с ее лицом, и сердце у нее забилось чаще и чаще. Не успела она осознать, что происходит, лицо его приблизилось вплотную и губы Принца тронули ее губы, впились в них, сделав влажными. Она стала отвечать на поцелуи, и вскоре не только губы их соприкасались, но и языки плотно переплелись. Целовались они долго, почти полчаса, и вот настало Принцу время прощаться.

– Буду ждать тебя через неделю. – На этот раз молчание нарушила Красота, а Принц кивнул, просияв.

Поцелуи ошеломили девушку, и она ждала, скорей бы воскресенье, пусть прилетит оно легкокрылой мушкой. Жар поцелуев чудился ей на губах и на другой день, и еще через день. Она вспоминала, как дошло у них до поцелуя, шаг за шагом, и сердце всякий раз трепетало.

И когда они встретились вновь, то поцелуями сказали друг другу обо всем. Начали целоваться еще на подоконнике – Красота высунулась из спальни, а Принц стоял снаружи, под окном. Наконец он забрался в комнату, и девушка закрыла ставни, и все это время не переставали они целоваться. Поцелуи продолжились в спальне – Принц прижал Красоту к стене, а сам прильнул к ней жадно, неистово.

Не спеша, но уверенно дерзкие руки Принца скользнули под ее платье, и в комнате стало жарко. Они неторопливо разделись, побросали одежду на пол, и Принц на руках отнес Красоту в постель.

– Я научу тебя любви, – сказал он.

– Да, научи, – отозвалась она.

И они начали. Красота, еще невинная, стонала от боли и удовольствия, на шум прибежала перепуганная Розина и встала под дверью. Открыв дверь (Красота забыла запереть), она увидела лишь, как девушка нагая подпрыгивает на кровати. Грустно и задумчиво покачала Розина головой и, осторожно прикрыв дверь, вышла. Принц же продолжал терзать лоно девушки до крови, а Красота стонала от острого наслаждения.

Принц всегда входил в окно, но Красота неизменно встречала его на веранде: беззаветно влюбленная, хотела она видеть, как он приближается. Они любили друг друга при каждой встрече, и счастливей их не было пары. Красота принимала как должное, что Розина не видит Принца, как не увидела и Деви Аю, когда вернулась с того света. В этом доме чудесами потчевали регулярно, и она ничему уже не удивлялась. Ведь не видела Розина и старика-ангела, одной лишь Красоте он являлся.

Потом она забеременела.

Но даже когда поняла, что беременна, все равно ждала Принца и принимала его у себя. Беременность она от него скрыла, боясь разрушить их счастье.

Но однажды ночью, вскоре после того как Деви Аю вернулась в загробный мир, Красота лежала нагая в объятиях Принца, отдыхая после любви, и в дверь вдруг ворвался человек с духовым ружьем. Был он невысокий, плотный, и от него веяло печалью. Он вздрогнул от испуга, увидев лицо Красоты, но тут же перевел гневный взгляд на Принца.

– Это ты! – воскликнул он. – Убийца Ренганис Прекрасной! Я пришел отомстить за ее смерть!

Принц не успел спастись: грянул выстрел, и пуля вошла ему точно меж глаз. Умирающий повалился на кровать. Человек с ружьем перевел дух, прицелился и снова выстрелил. И так пять раз подряд, с ненавистью, а Красота все кричала, кричала.

Все узнали лишь, что он зашел в дом своей бабки и там его застрелили.

На похороны Крисана пришла вся семья, Адинда была убита горем. Круг замкнулся: Аламанда похоронила Шоданхо и Ай, Майя Деви – Мамана Генденга и Ренганис Прекрасную, Адинда – Товарища Кливона, а теперь и Крисана. Всех, кого любили, они потеряли.

Втроем шли они за гробом Крисана в сторону кладбища Буди Дхарма, и всю дорогу Аламанда и Майя Деви утешали сестру.

– Над нашей семьей будто висит проклятие, – рыдала Адинда.

– Почему “будто”? – поправила Аламанда. – Нас и впрямь кто-то проклял.

Старик Камино вырыл могилу для Крисана рядом с могилой его отца, как просила Адинда. А место рядом с ними она уже облюбовала для себя.

Женщинам вообще-то не принято ходить на кладбище, разве что в особых случаях, если они не в силах вынести разлуки с мертвыми, как много лет назад Фарида. Но хоронить Крисана пришли все три сестры, да шестеро соседей, которые несли гроб, да имам из мечети, который читал над умершим молитвы.

Так и стояли они посреди кладбища в черных одеждах, под зонтиками, взятыми неизвестно зачем, ведь не было ни дождя, ни жаркого солнца, день клонился к вечеру. Они стояли втроем, и вдруг замаячили вдалеке два темных пятнышка. Они приближались, превратились в силуэты, и вскоре оказалось, что это две женщины, тоже в трауре.

Они тоже пришли проститься с Крисаном и успели в последнюю минуту, когда тело уже опускали в яму и его готова была поглотить земля. Сестры были поражены не только их появлением, но и уродством одной из них – в первую минуту решили, что перед ними не человек, а кладбищенский дух. Но тут же вспомнили слухи о четвертой дочери Деви Аю – они ее ни разу не видели, но люди говорили, что она чудовище. И эта уродина горько скорбела о Крисане. Она заливалась слезами и в отчаянии глядела, как тело, закутанное в саван, засыпают землей, – как будто не хотела его отпускать. Она казалась еще печальней Адинды.

Аламанда первой решилась спросить:

– Ты Красота?

Красота кивнула.

– А вы, должно быть, Аламанда, Адинда и Майя Деви.

– Все мы дочери Деви Аю, – сказала Аламанда.

И обняла Красоту, не брезгуя ее уродством.

И снова заговорила Красота:

– Соболезную вам, вы потеряли единственного близкого мужчину.

После похорон все они пошли в дом Деви Аю, где Красота жила с Розиной. Бродили по комнатам, смотрели на свои детские фотографии, на снимки Деви Аю и плакали, вспоминая прошлые беды. Теперь они сироты, всеми покинутые. Никого не осталось у них на свете, кроме друг друга, – надо снова сблизиться по-настоящему.

– Мама возвращалась, но совсем ненадолго, ушла перед смертью Крисана, – сказала Красота.

– У мертвых так бывает, – вставила Майя Деви. – И ко мне муж приходил на третий день после смерти.

Они продолжали жить каждая у себя, как прежде, тихо и незаметно. Чтобы развеяться, ходили друг к другу в гости. В первый раз показавшись на похоронах, Красота уже не боялась выйти из дома, навещала старших сестер. Ее больше не пугали любопытные взгляды. Она носила длинные платья и густую вуаль. Сестры наслаждались новой жизнью: старались забыть все несчастья, выпавшие на их долю, любили друг друга, и любовь была им отрадой.

Так дожили они до старости, став поводом для пересудов, – “вдовья шайка”, так их прозвали.

Зато они были счастливы и любили друг друга.

Красота родила раньше срока, на шестом месяце, и ребенок умер, даже вскрикнуть не успев. Старшие сестры с помощью немой Розины похоронили младенца в саду.

– Он так и остался безымянным? – спросила Аламанда.

– Будь у него имя, мне было бы еще больнее.

– Позволь спросить, чей был ребенок? – подала голос Адинда.

– Мой и моего Принца.

Конечно, много еще оставалось между ними недосказанного, и сестры не стали выпытывать у Красоты, кого та называет Принцем.

Похоронив дитя, зажили по-старому – в любви, оберегая тайны друг друга.

Когда нашли тело Ренганис Прекрасной, Крисана охватил ужас: вдруг теперь узнают, что девушку убил он? И еще страшнее, что под кроватью спрятан труп Ай, а разъяренный Шоданхо повсюду разыскивает дочь.

Не вернуть ли тело на кладбище… но вдруг поймают с поличным? С тех пор как Шоданхо узнал, что труп дочери похищен, кладбище стали охранять. Вернуть Ай в могилу – далеко не лучший ход, и Крисан выбился из сил, придумывая способ избавиться от тела, пока его не обнаружили.

Он засел у себя в комнате, а дверь запирал на ключ из страха, что тонкий аромат из-под кровати привлечет мать или бабушку. Он и подметал в комнате сам, чтобы мать и бабушка не затеяли без него уборку.

Крисан даже хотел изрубить тело любимой на мелкие кусочки – от них будет проще избавиться. Пожалуй, безопаснее скормить ее псам, чем вернуть на кладбище, ведь так ее точно не найдут. Но стоило ему увидеть прекрасное лицо, даже после смерти нетленное, будто она уснула и вот-вот встанет, протрет глаза, – у него рука не поднималась. Он так ее любил, что при одной мысли о том, как изрубит ее на куски, заплакал Крисан, бессильно опустил топор и положил Нурул Айни, укутанную в саван, обратно под кровать.

Дойдя до последней грани отчаяния, он готов был сознаться во всех грехах, но тут снизошло на него озарение. Вот как простится он с Ай.

Он нарядил мертвую Ай в свою одежду, как в ту ночь, когда с ней и Ренганис Прекрасной ездил на океан. Перед самым рассветом взвалил он на спину труп, оседлал мопед и помчался на побережье. Выкрал ту же лодку, что и в прошлый раз, уплыл с трупом Ай далеко в океан, а заодно прихватил два увесистых камня, каждый почти вдвое больше головы Ай.

На рассвете достиг он того места, где убил Ренганис Прекрасную. Здесь очень глубоко, даже акулам до Ай не добраться. Он привязал к телу девушки два камня – из глаз катились слезы, но ничего не поделаешь, – крепко-крепко, даже рыбе-паруснику не перекусить веревки. Бросил тело в воду, и оно тут же пошло ко дну, исчезло без следа. Шоданхо его никогда не найти, ищи он хоть сто лет.

С тяжелым сердцем, но наконец успокоенный, повернул Крисан назад. Навстречу ему попался одинокий рыбак в лодке и стал его расспрашивать:

– Что ты здесь делаешь один в открытом море, ведь в лодке у тебя ни рыбешки?

Что ты здесь делаешь один в открытом море, ведь в лодке у тебя ни рыбешки?

– Избавляюсь от трупа, – ответил Крисан; голос рыбака отдавался зловещим эхом, аж мурашки по коже.

– Разбила сердце красотка? Ха-ха-ха! Дам тебе, дружок, совет: ищи себе уродину. Такая никогда не предаст.

Разбила сердце красотка? Ха-ха-ха! Дам тебе, дружок, совет: ищи себе уродину Такая никогда не предаст.

И рыбак повернул в другую сторону, но его совет запал Крисану в душу. И когда он вернулся туда, где бросил мопед, то сказал про себя: “Может, и правда надо искать уродину. Страшилище, каких не бывает”.

Вскоре после того как Деви Аю удалось победить грозного духа, Кинкин пришел на могилу Ренганис Прекрасной с куклой джайланкунг. На этот раз он рассчитывал на успех, ведь нет больше злодея, что всегда ему мешал. Поставил он на могильный холмик деревянную куклу, посредника для духа Ренганис Прекрасной, и начал читать заклинания. Кукла дрогнула – значит, дух явился, – потом задрожала сильней – знак, что дух в гневе, – и едва не упала. Кинкин пытался задобрить дух Ренганис Прекрасной, но дух обрушился на него с упреками:

– Ты что делаешь, дурень?

– Вызываю твой дух.

– Это понятно, – сказала Ренганис Прекрасная. – Только вот что: как ни старайся, жениться на мне тебе не светит.

– Я только хочу узнать, кто тебя убил. Прошу, позволь за тебя отомстить, во имя моей любви, – взмолился Кинкин и пал ниц перед деревянной куклой.

Деревянная кукла, Ренганис Прекрасная, сказала:

– Проживи ты на свете хоть тысячу лет, никогда тебе не скажу, кто меня убил.

– Почему не скажешь? Не хочешь, чтобы я мстил за тебя?

– Нет, потому что я его и сейчас люблю всем сердцем.

– Ладно, тогда давай я его убью, чтобы вы повстречались в загробном мире.

– Враки. Ты обманываешь меня, и все. – И Ренганис Прекрасная исчезла.

Но правду ему все-таки удалось узнать – не от духа Ренганис Прекрасной, а от другого, незнакомого. Духов он призывал наобум, зато с верой, что отныне никто не помешает им говорить правду и что духам известно то, чего не знают люди. Явился дух, на вид дряхлый и немощный, но голос его звенел силой.

– Ха-ха-ха! Сил у меня поубавилось, но я вернулся, дружок.

Ха-ха-ха! Силу мет поубавилось, но я вернулся, дружок.

– Знаешь, кто убил Ренганис Прекрасную? – спросил Кинкин.

– Да! Ренганис Прекрасную убил Крисан. Так убей же его, если и вправду любишь эту девушку и если духу хватит. Ха-ха-ха!

Да! Ренганис Прекрасную убил Крисан. Так убей же его, если и вправду любишь эту девушку и если духу хватит. Ха-ха-ха!

Вот он и убил Крисана, в комнате Красоты, пятью меткими выстрелами из духового ружья.

Семь лет томился он за решеткой, отданный на милость тамошних бандитов. Примерно раз в неделю его насиловали, почти каждый день били, отбирали еду, вдобавок он лишился имущества, которое на время заключения отдал Камино. Но, даже терпя лишения, был он счастлив, ведь он жертвовал собой во имя любви, мстил за смерть той, кого боготворил с первого взгляда.

Освободили его на год раньше, за примерное поведение. Из тюрьмы он вышел худой, изможденный, обросший, лицо испитое, щеки ввалились. Он превратился в живой скелет, но воздух свободы вдыхал полной грудью.

Ему выдали одежду и немного денег на еду и дорогу, но от городской тюрьмы он шел пешком и не переоделся, так и остался в отрепьях, как бродяга. Сверток с одеждой он нес в руках, а деньги – в кармане. Он не хотел нигде останавливаться, время терять. Скорей бы добраться до дома, убедиться, что убийца похоронен.

Наконец отыскал он могилу Крисана, рядом с могилой Товарища Кливона. Имя четко написано на памятнике, ошибиться нельзя. И сделал Кинкин другой памятник. Прежний, с именем Крисана, выбросил, а взамен поставил новый.

Теперь на могильной плите написано: ПЕС (1966–1997).

Много лет думал Крисан, не завести ли подругу-уродину. “Чем плохи некрасивые? – спрашивал он себя. – Не все ли равно, кого трахать, красотку или уродину?” И вспомнил о дочери Деви Аю – говорят, та безобразна, страшнее нет никого на свете. Ну и пусть она ему тетка родная, спал же он с двоюродной сестрой, так чем хуже переспать с теткой?

И однажды ночью подошел он к бабкиному дому, а на веранде сидит девушка, будто ждет кого-то. Он не знал, как к ней подступиться, день за днем следил за ней из темноты и усталый возвращался домой. Лишь на седьмой день отважился он пробраться во двор сквозь живую изгородь. Сорвал с клумбы розу, подошел к Красоте и протянул ей цветок.

– Это тебе, – сказал он, – Красота.

С тех пор все пошло как по маслу, и наконец они трахнулись. И трахались. И трахались. И трахались. И все было как всегда, никакой разницы. Что спать с Ренганис Прекрасной, что с Красотой уродливой, все одно. Все было точно так же, и кончал он всегда одинаково. И он продолжал спать с этой девушкой. “Трахать ее”, – объяснял он. А потом узнал, что она беременна, и все равно “трахал ее и трахал”.

И вот однажды Красота спросила:

– Зачем я тебе нужна?

Он ответил, сам не зная, правду говорит или нет:

– Потому что я тебя люблю.

– Любишь уродину?

– Да.

– Почему?

На вопрос “почему” ответить всегда тяжело, и он промолчал. Ответ могли дать лишь руки, это проще простого. В знак любви он ласкал ее и ласкал, ну и пусть она безобразна, пусть внушает ужас и омерзение. Было прекрасно, и познал он блаженство, доселе невиданное. Но Красота на каждом свидании осыпала его бесконечными “почему”. Крисан отмалчивался. На самом деле он знал ответ, но отвечать не хотел. Но в ночь перед тем, как его убили, он все-таки признался.

Вот его последнее признание:

– Потому что красота – это горе.

Потому что красота – это горе.