Аще обветшала душа и грехми отяготилась, обновляй ея святым покаянием, ибо спасешься тако от диаволовой погибели. И не для того совесть, дабы похитроумнее заглушить, не для гордости, коль удастся свершить по ее подсказке, а разъединственная вестимо надежда-нить, связующая душу с Богом.

Оборви душу - и где челов….*

* Обрыв в тексте.

«Не сигал ты, отче, с мечом в захаб, не кровянил меч о басурманина…»

- Не губил, - сказал (Евпатий), - грешников Исус Христос, Он от бесов им души вызваливал.

Худенькое, тонкоскулое лицо аввы Иакинфа тенью смурою покрывается.

- Не губил, тако, сыне! Воистину… Ан у нас-то с тобой не получится.

Свечным воском, одежей иерейскою благовонит в ризнице аввы Иакинфа. В уголке впотай сверчок цирюкает.

И вздохнул опять авва Иакинф. Видать, трудная беседа затевалася.

(Однако ж, скрепя сердце, решаюсь поменять сей неистребимый у Илпатеева в этой части текста ритм. Попробую «просто и ясно».

Беседа у аввы Иакинфа и Евпатия Коловрата вращается вокруг вот чего. Убивающий человек, воин, не может, как это ни ужасно, не озвереть, не нарушить незлобия, необходимого святости. Евпатий как бы это почувствовал вживе на себе, испугался и с тем пришел к сведущему и уважаемому им человеку.

И тот, авва Иакинф, не хочет делать беду мельче, чем она есть. Он лишь пытается ее разделить. Нужно отличать, говорит он, врагов своих, которых безусловно нужно прощать, дабы стать свободным от оков мира сего, от врагов Божией церкви, с которыми, кроме тебя, воевать, быть может, будет просто некому.)

А что дело воина с душою плохо делает, он, Иакинф, вовсе не в споре тут, - в старые-то годы, слыхал он, до трех лет после битв не причащались ратники. Исцелялись душою, отрезвлялися…

Напоследок же сказал главное. Дабы верно решить с врагом совестью, нужно совесть свою в чистоте блюсти. «Аще сведалось кому с поганого копытца напиться, добрый воин с того не изладится!…»

Тем беседа у них и закончилась, - пишет Илпатеев.

Не назвав недуг, друг друга они поняли.