Земли с насельными смердами при Игоре Ингваревиче, отце Юрия, жалованы были монастырю соседствующими вотчинниками, а строенья и обе, большую с малою, церкви возводили всем миром, сбирая по полгривны* с души. Неимущим же и недостатным, в числе их удельным холопьям и закупам, дозволялось по охоте внести лепту ручным трудом.

* Гривну в ту пору стоила рабочая крестьянская лошадь.

Посему и служил неброский с виду Залесский монастырек тем сердцем Рязани, куда, ослабевши и осквернясь мирским тщением, притекали, точно изработанная в теле кровь, взыскующие утешения и цельности люди рязанские, дабы возвратиться в мир с возобретенным светом в очах и силою жить.

ЗI.

До беспострижного послуха в монастыре Коловрат полгода провел у проживавших в версте от него отшельных схимонахов-печерников.

«Благо есть мужу, - рек пророк Иеремия, - егда возьмет ярем от юности своея, сядет наедине и умолкнет».

Лучше и не сказать.

Не узревая внутренним оком начала вины своей, сиречь не раскаиваясь и не ревнуя о будущей благощи, Коловрат, аки елень на источники водныя*, по наитию угадывая защиту себе от дьяволова обстояния, и эту новую уединенность свою (один из отшельных уступил ему келлию) воспринял как простой дар щедрого русского сердца, пещась исполнить возвещенные ему п р а в и л а с внешним тщанием, но без вящей душевной ревности.

* Елень щиплет подле земли пищу свою, и по прилучаю пожирает змей и поглотает живы во утробу свою; змия же егда утробу терзати начнет, елень же течет быстро на источник водный и, пиюще текущую воду, умерщвляет в себе змию, и паки здрав и жив бывает; аще ли же не получит воды в тот час, змия его умерщвляет.

Он много, поначалу сутками, спал, молился без слезного умиления и скорби, ел, не разбирая, хлеб да вареную репу с брюквою, насылаемые монастыревым келарем, почти не вспоминая и не крушась ни об отце, ни о матери, полагая в глубине души пакибытие их в селениях праведных не худшим дольнего.

В печере пахло книгами, ладаном и следами чужого чистоплотного существования.

Ветер шелестел в узких листах ив, приглушенно доносилось с перекатов пожуркиванье торопящейся окской воды, гукала сова, а на рассвете щелкали, перекликаясь, певуны-соловьи да кричали сырыми звериными голосами чайки.