Накануне моросил мелкий противный дождь. Миха отлёживался в дупле старой осины. Дупло было и широким, и сухим, и даже удобным: по крайней мере, Миха мог вытянуть лапы. В далёкие времена здесь жил дятел, потом белка, а когда лаз в дупло стал широким, поселилась сова. В один прекрасный весенний день Миха вытащил совушку из собственного дома, сожрал птицу и поселился в дупле сам. Так появился в этом светлом мирном лесу беспощадный смелый хищник. И не стало от него покоя бедным птицам и малым зверюшкам.

Во второй половине ночи ударил мороз, сковал землю, мокрые кусты обледенели, а бурая осока под осиной зазвенела, как стеклянная. Миха свернулся клубком и не мог уснуть до утра. С рассветом ещё больше похолодало. С севера поплыли чёрные тучи, полетел снег и летел беспрерывно весь день, завалил землю, опушил кусты и деревья белым холодным мохом. Наступила вторая ночь, а снег шёл и шёл. Миха с тревогой прислушивался к неясному шороху снежинок, который способны уловить лишь чуткие уши кота.

К утру третьего дня снег перестал сыпаться. Тусклый свет с трудом пробивался сквозь тёмные тяжёлые тучи, от которых белизна земли, запорошённые лапы елей, жидкие макушки сосен под пушистыми шапками даже при свете этой унылой зари блестели ослепительно.

Миха высунулся из дупла, и его жёлтые, как солдатские пуговицы, глаза невольно зажмурились. Потом Миха спустился на землю и увяз в снегу. Его круглая, словно ком шерсти, голова завертелась на снегу и напугала ворону. Ворона сидела на макушке ёлки. Ёлка, которую ворона выбрала себе для отдыха, походила на пилу: лапы у неё росли только с одной стороны. Ворона не заметила, как Миха вылез из дупла, и теперь с удивлением разглядывала шевелящийся на снегу чёрный комок.

— Кра-а-а?! — прокричала ворона громко и пронзительно.

Миха сделал невероятно высокий и длинный прыжок. Пролетев метров пять по воздуху, он уцепился за ствол упавшей берёзы, отряхнулся и покосился на ворону. Она не обращала на него никакого внимания и спокойно чистила клювом перья.

Зима?.. Надо отправляться в деревню. Миха повертел головой, потом хвостом и жалобно мяукнул. Идти в деревню ему очень не хотелось. Что там его ждало? Ничего хорошего. Жизнь впроголодь, вот что. Однако другого выхода не было.

Миха поточил о бревно когти, выгнул спину и, подняв хвост, пошёл в деревню. Ворона снялась с ёлки, пролетела над Михой и уселась на ольху. Она внимательно следила за котом.

Миха, казалось, не шёл, а плыл по снегу. Снег был хоть и глубокий, но рыхлый, как пух.

Миха не торопился. Да и куда торопиться? Кто его ждал в деревне? Он брёл тихо, часто останавливался, озирался и удивлялся, как изменился до неузнаваемости этот лес, в котором он знал всё, до единого кустика с кочкой. Вот камень, обросший жёстким, как щетина, коричневым мхом. Весной под ним какая-то крохотная зеленогрудая пичужка свила гнездо. Миха набрёл на гнёздышко, когда в нём было пять крохотных неоперившихся птенцов. Они, открыв свои огромные жёлтые рты, удивлённо смотрели на кота. Миха тоже на них смотрел и ухмылялся. Есть ему вовсе не хотелось. Он недавно задрал здоровенного крота. Миха просто так, из любопытства, накрыл лапой гнездо, а когда поднял лапу, то на когтях повис маленький птенчик. Миха поднёс его к усам, понюхал и… проглотил. Такой способ еды показался коту очень забавным. И он стал подцеплять птенцов одного за другим и отправлять их в рог. Когда птенцы были проглочены, Миха перевернул лапой гнездо. Прилетела зеленогрудая птаха, отчаянно заверещала, заметалась, как полоумная. А Миха, растянувшись около камня, блаженно щурил глаза и постукивал хвостом.

А теперь камень завалило снегом, и он походил на огромный кусок сахара. Под ним в это время вряд ли б стала прятаться даже мышь. Но Миха всё-таки обошёл его кругом, обнюхал, жалобно мяукнул:

— Зима! — и пошёл дальше. Ворона тоже снялась с ольхи и, залетев вперёд, уселась на осину. В лесу тихо, тепло, деревья отряхиваются, снег оседает, начинает линять. Высунулся из-под снега серый пенёк, показалась чёрная головка засохшего колокольчика, словно обугленная, торчит крапива. Ярко-зелёный можжевельник сдвинул набекрень белую высокую папаху.

Из-под носа кота выпорхнул рябчик. Миха испуганно вздрогнул и проводил рябчика злым голодным взглядом.

На окраине леса плотно, как забор, стоял молодой ельник. Совсем недавно в этом ельнике Миха задрал тетерева. Кот был голодный и в один присест сожрал птицу. Потом его тошнило и рвало от обжорства.

Миха и сейчас забрался в ельник, долго там сидел, что-то выглядывая, что-то вынюхивая, к чему-то прислушиваясь. А ворона в это время чучелом торчала на обгорелой сосне и тоже чего-то ждала. Неподалёку от вороны лакомились мороженой рябиной дрозды и так хвастливо трещали, как будто слаще рябины на свете ягод нет. На берёзе тетерева в глубокой задумчивости обклёвывали почки.

Миха вылез из ельника и оказался на краю ровного заснеженного поля. Оно было так бело и так резало глаза, что жёлтые Михины пуговицы уменьшились в пять раз и теперь походили на крохотные бусинки.

На противоположном конце поля сгрудились грязно-серые облака и придавили к земле маленькую деревушку. Что-то там ждёт кота? От тоски у Михи сжалось сердце и уныло повис великолепный чёрный хвост. Волоча хвост по снегу, Миха потащился в деревню. Ворона камнем свалилась с сосны, пронеслась над Михой, чуть ли не задевая крылом, потом взмыла вверх и, радостно крича: «Кр-а-а! Крра-а-а!» — полетела над лесом. Она несла радостную весть пернатым, что бандит кот Миха ушёл в деревню.

Вначале Миха плёлся, как говорят, нога за ногу, потом прибавил шагу, потом побежал трусцой и, наконец, припустил со всех ног и бежал так быстро, насколько это позволяли ему четыре лапы. Около ржаной скирды он присел отдохнуть и почиститься. Почистившись, Миха стал напряжённо прислушиваться: «Авось зашевелится мышь». Он был так голоден, что у него кружилась голова и перед глазами плавали жёлтые кольца. Но мыши, почуяв запах кота, замерли. Полчаса Миха сидел не шелохнувшись, но так ничего и не высидел.

Кот презрительно фыркнул и побежал в деревню. Он бежал по засыпанной снегом стерне, острые ржаные стебли кололи ему лапы. Михе было очень больно, но он бежал, бежал и бежал. На озимом поле кот увидел множество заячьих следов, но он не обратил на них никакого внимания, бежал и бежал.

Наконец Миха добежал до реки Гуляйки и остановился. Там, где раньше был мост, теперь торчали заплывшие грязью и тиной столбы. Около столбов, как в воронке, крутилась вода, и показалась она Михе чернее дёгтя.

Ничего другого не оставалось, как форсировать речку вплавь. Будь на месте кота собака, она бы ни секунды не задумалась и давно б была на том берегу. Да и что за река Гуляйка! Горе, а не река! Но Миха был кот, плавал кое-как и очень боялся воды. Он спустился к реке, окунул лапу и тотчас её выдернул. Миха закричал тоненьким жалобным голоском. Но никто не откликнулся. Тогда Миха заревел требовательно и зло. Он ревел долго. Впрочем, если б кто и увидел Миху, то всё равно не помог бы ему. Миху ненавидели все: и звери, и птицы, и люди — за подлость, воровство и жестокость. Это Миха отлично знал и ревел не потому, что надеялся на помощь, а от отчаяния.

Наревевшись до хрипоты, Миха пошёл искать переправу. Он рассчитывал найти бревно, перекинутое с берега на берег, или просто упавшее дерево. Прошёл километр и увидел чирка. Он плавал в небольшой заводи. Инстинкт охотника и голод в один миг овладели Михой. Он лёг на живот, завертел хвостом и пополз к воде. Берег густо зарос осокой. Услышав шорох травы, чирок встрепенулся, захлопал крыльями, но, пролетев метра три, опять сел на воду. У чирка было перебито крыло. Усевшись на берегу, Миха стал жадно следить за ним. Чирок теперь спокойно плавал по заводи и даже один раз подрулил к Михе. Миха задрожал, сунул в воду лапу и сразу же её выдернул. Ему показалось, что он потрогал раскалённое железо.

Миха пробежал ещё с километр. Начало темнеть и подмораживать. Снег стал острым, и ходить по нему босиком было не так уж приятно. А сапог у Михи не было потому, что кот он был не волшебный, а обычный, гладкий, короткошёрстный. За лето в лесу он отъелся, и шерсть на нём блестела и переливалась, как хорошо начищенные сапоги.

Наступил вечер, а Миха всё ещё топтался на противоположном берегу реки. Небо неожиданно очистилось от облаков. Там, где солнце садилось за серую воздушную гору, играли три цвета: голубой, зелёный и розовый. А над Михой небо было тёмно-синее, и в глубине этой синевы уже появились звёзды.

Река в этом месте была узкая, не больше шести метров. Вода текла стремительно и бурлила. Миха изготовился, то есть присел на задние лапы, сжался, как пружина, и прыгнул.

Прыжок получился великолепный. Миха не долетел до берега всего полметра, плюхнулся в воду и камнем пошёл на дно. Вынырнув, он закричал: «Мауау!» Стремительное течение подхватило Миху и понесло… На повороте его прижало к ольховому кусту. Миха вцепился в куст. Выскочив на берег, он долго старательно отряхивался и фыркал, а потом во все лопатки пулей полетел в деревню к бабке Любе.