Днем, когда старшие Смирновы спускались в контору, третий этаж смирновского дома погружался в сонную дрему. Николай отсыпался, Владимир обыкновенно убегал спозаранку по какому-нибудь из своих бесчисленных дел, младшие дети уходили на прогулку со своими боннами и гувернанткой. В гостиной оставалась одна Мария Николаевна.

Быть на двадцать семь лет моложе мужа довольно трудно. Хотя бы уж потому, что некоторые из твоих падчериц и пасынков старше тебя. Впрочем, Петр Арсеньевич, предвидя возможные трудности, попытки неуважительного отношения к новой супруге сразу решительно пресек, вверив ей все ключи и ясно дав понять, что каждый, кто ее обидит, будет иметь дело с ним лично. Вопрос наследства вслух ни разу не поднимался, но каким-то образом всем стало ясно, что Петр Арсеньевич именно о нем и говорит. Чтобы не искушать Марию Николаевну понапрасну, старшие дети, особенно замужние дочери Смирнова, старались с ней лишний раз не встречаться. Поди потом докажи, что ты ее не обижал.

Говоря со старшими сыновьями мужа, Машенька обыкновенно напрягала ноздри и выгибала бровь, и лицо ее принимало модное выражение la femme fatale. С таким выражением она отвечала даже на самые простые, бытовые замечания, вроде: «напомните Глашке чтоб почистила фрак», или «что-то студня захотелось, распорядитесь кухарке». О том, что не касалось дома, Николай и Владимир с мачехой никогда не заговаривали. Петр же и вовсе, приезжая из Петербурга, вежливо здоровался, после чего вел себя так, будто Машеньки на свете нет вовсе.

Еще хуже дело обстояло с «падчерицами». Если старшая, Вера, жена купца второй гильдии Чекалина, и Мария Расторгуева, чей муж истратил все ее приданое на актрисок, еще проявляли хоть какое-то почтение к мачехе, то Наталья Бахрушина и Глафира Абрикосова лишь в присутствии отца сохраняли какое-то подобие вежливости. Что касается последней, то женитьба отца, очевидно, изменила ее отношение к нему. Хоть с виду она продолжала оставаться почтительной дочерью, но речь ее стала холодна, а движения в его присутствии скованы.

Быть женой человека, чье состояние считают самым большим в империи, тоже не легко. Многие этого не выносили и болтали про замужество Марии Николаевны Бог знает что. Дочка разорившегося купца Медведева, самая невзрачная из его красавиц, вышла замуж в четырнадцать лет. А познакомилась со Смирновым в девять. Он дал ей приданое, оплатил обучение в Елизаветинской гимназии, снабдив наилучшим гардеробом, и зорко следил, чтобы она ни в чем не нуждалась. Как только гимназия была окончена, Петр Арсеньевич повел ее под венец. Однако что бы ни говорили, Смирнов всего лишь последовал крестьянскому обыкновению — брать жену совсем молодой и воспитывать на свое усмотрение.

Один раз круто переменившись, жизнь Марии Николаевны потекла необыкновенно однообразно. Временами она бралась «выколачивать пыль» из смирновского семейства. Заводила абонементы в театры, обустраивала дачу, приглашала детям педагогов. Ее супруг в это не вмешивался. Театры сносил, на дачу пару раз за лето наведывался.

После замужества Мария Николаевна вдруг полюбила платья из темного крепа и стала носить монокль, хоть зрение имела прекрасное и совершенно в очках не нуждалась.

Главными врагами Машеньки все эти годы были скука и мигрень. Одно другое усиливало, и выхода из этого замкнутого круга она никак не могла найти.

Машенька стала запоем читать.

Днем, после завтрака, поскучав немного на уроке младшей дочери, послушав вполуха гувернантку, она отправлялась в книжную лавку Смирдина. Там, надев пенсне, брала одну за другой книги, что подавал ей приказчик, открывала их то вначале, то где-то в середине, внимательно, даже с преувеличенной заинтересованностью прочитывала несколько предложений, живо реагируя. Иногда склоняла голову набок, приподняв бровь, будто неожиданно нашла в сочинении что-то дельное. Губы ее при этом слегка кривились, словно говорили: «Вот уж не ожидала никак, что этот может нечто стоящее сотворить». По большей части же морщила нос, словно от несвежей рыбы, возвращая томик приказчику с выражением скуки и легкой брезгливости. Чем руководствовалась Машенька в своем выборе, определить или угадать не было никакой возможности. На обратном пути она всегда велела останавливаться у одного из привокзальных киосков, принадлежавших Суворину, издателю «Нового времени». Не выходя из экипажа сама, посылала кучера или сопровождавшую ее экономку купить все новейшие криминальные и любовные романы. «Барыня велела для прислуги купить», — такую фразу Мария Николаевна строго велела говорить лоточнику. Впрочем, заботясь о нравственном воспитании своей многочисленной челяди, она довольно внимательно перлюстрировала яркие сюжетные истории, и те, что казались ей слишком фривольными, запирала в специальном сундуке. Книги от Смирдина Машенька заботливо расставляла в библиотеке, уверенная, что вскоре непременно найдет для них время.

Вначале театрального сезона Мария Николаевна всегда приобретала одну из лучших лож. Посещала премьеры первых недель, если вдруг не заболевал кто-то из детей, не случался приступ мигрени или грустное, переменчивое настроение не извещало о скором приближении ежемесячных женских хворей. Чаще других Смирновых в семейной ложе можно было видеть Владимира с женой, актрисой Никитиной, ее сестрой, а иногда в обществе дам полусвета, которых большинство присутствующих мужчин прекрасно знали лично, но в театре предпочитали делать вид, что совсем даже с ними не знакомы.

День Машеньки проходил обычно беспокойно. Просматривая журналы и газеты, которые выписывала в огромном количестве, она часто натыкалась на советы по воспитанию и считала своим долгом немедленно ознакомить с новшествами бонну, гувернанток, а если дело было на даче, то и берейтора, нанятого Алешеньке. Далее наступала очередь доклада экономки. Мария Николаевна завела в доме строгий учет, наподобие английского. Домашняя бухгалтерия велась с размахом. Большие амбарные книги хранили подробнейшее описание и подсчет стоимости всего съеденного, выпитого, истраченного на педагогов, платье носильное и исподнее, собственную конюшню, жалованье прислуге и прочие необходимые семейные расходы. Если бы Петр Арсеньевич захотел, то в любой момент мог бы узнать, как были истрачены деньги на ведение домашнего хозяйства, которые он ежемесячно выдавал супруге. Она сама настояла, чтобы средства выдавались именно ей, а не бывшей ключнице, ныне экономке Агафье. Ведение такого огромного и подробного учета требовало много времени и сил. Чтобы осуществить это важное дело, пришлось нанять двух молодых приказчиков, только окончивших бухгалтерский курс в коммерческом училище Щукина.

А кроме всего, надо было ежедневно успеть отслушать молебен у Иверской, заехать к Филиппову за пирожками и непременно посетить Голофтеевскую галерею, где каждый день появлялось что-то новое, неизменно интересное для дам. Особым почетом пользовалась тамошняя корсетная лавка.

Появление в жизни Машеньки Александра Васильевича Ненашева вызвало целую бурю. Подошел он к ней в книжной лавке, у того же Смирдина, заглянул через плечо в томик и довольно фамильярно заметил:

— Скука смертная. Вот Трендильяк — другое дело. Презанимательно и о географии представление дает.

С этими словами он протянул ей книжку.

Мария Николаевна поначалу задохнулась от возмущения — как смели к ней так просто, без официального представления… но, увидев улыбку и лукавые голубые глаза усатого господина, сердиться перестала. Было в нем что-то необыкновенно легкое и обезоруживающее.

Не дожидаясь, пока Мария Николаевна сама возьмет книжку, Ненашев открыл ее на первой странице и начал читать:

— После того как разбойники заперли связанного барона де Гаптена в сундуке, замотали тот цепями, привязали якорь и бросили в море, прошло не больше минуты. Казалось, выбраться невозможно… — тут Ненашев замолчал и отстраненным голосом произнес: — Действие происходит на островах Фиджи, это в Тихом океане. Довольно подробно описаны течения, климат, природа и племена, населяющие архипелаг. Притом в весьма увлекательной манере. Трендильяк великий путешественник. Он лично бывал в тех местах, которые описывает, и, надо признать, имеет весьма бойкое перо. Да еще перевод хорош! В этом издании, что я вам предложил, и французский оригинал представлен. Великолепно подходит для изучения языка.

Мария Николаевна не устояла. Ей жутко захотелось узнать, выбрался ли этот самый барон де Гаптен из сундука, и если да, то каким образом. К тому же это не какой-то приключенческий роман, а самое настоящее пособие по занимательной географии и французскому языку.

— Большое спасибо, — сказала она, — я непременно прислушаюсь к вашему совету.

Она повернулась к приказчику и сказала:

— Дайте мне сочинение Трендильяка.

Но тот виновато развел руками, нерешительно показывая на Ненашева.

— К сожалению-с, последний экземпляр-с. Господин статский советник его только что приобрели-с. Увы.

Теперь Марии Николаевне более всего на свете захотелось иметь эту книгу.

— Ничего, — сердито ответила она. — Может, у Корфа имеется.

— Никак нет-с, — с гордостью парировал приказчик. — Только мы-с имеем. Сочинения господина Трендильяка продаются только Смирдиным по исключительному соглашению с господами Сытиными. Да-с.

Тут Ненашев мягко улыбнулся и протянул Марии Николаевне книгу.

— Возьмите.

— Нет-нет, — она стала шумно отказываться, однако Александр Васильевич все же вложил томик ей в руки. — Ну, хорошо… Я вам непременно верну. Вы ведь здесь бываете?

— Почти каждый день, — ответил Ненашев, и эта была чистая правда. Один из приказчиков в лавке был его осведомителем. Сообщал о странных заказах и предложениях нелегальной литературы.

Так завязалась эта литературная дружба. Мария Николаевна совершенно забросила Суворинские лотки в бойких местах и стала бывать исключительно в Смирдинской лавке. Александр Васильевич неустанно советовал ей полезные и занимательные книги. Исторические романы, мемуары и даже хроники, приобретенные по его совету, оказывались неизменно интересными.

Свою четвертую встречу Мария Николаевна и статский советник продолжили в уютном чайном салоне Спиридоновых. Александр Васильевич оказался необыкновенно хорошим слушателем. В его присутствии Машенька совершенно расслаблялась и говорила обо всем — о своих отношениях с мужем, его делах, настроениях в доме, пасынках и падчерицах, друзьях, бывающих у Смирнова. Все эти милые никчемные подробности милейший Александр Васильевич выслушивал с неподдельным интересом, задавая много вопросом и уважительно кивая. Положительно, лучше друга, чем статский советник Ненашев, у Марии Николаевны не было за всю жизнь. Временами, она даже представляла себе, как хорошо было бы сделаться и его женой тоже. Она могла бы делить с ним время, пока угрюмый, вечно затянутый в черный фрак Петр Арсеньевич пропадает на своем заводе. Александр Васильевич казался ей абсолютной противоположностью супруга. Насколько Смирнов был тяжелым, основательным, надежным, настолько статский советник казался легким, беззаботным, но, увы, и непонятным. Увлеченно беседуя с Марией Николаевной, он до сих пор ни словом, ни взглядом не показал ей, что влюблен или вообще имеет по отношению к ней какое-либо чувство. Разумеется, в этом случае она немедленно прекратила бы всякие контакты с ним, но… повода не было, и они продолжили встречаться.

Давеча вечером Мария Николаевна услышала странный разговор между мужем и директором Николаем Венедиктовичем. Многократно упоминался в нем Морозов. К Савве Тимофеевичу Машенька относилась двойственно. С одной стороны, она его боялась. Его тяжелый, горящий взгляд заставлял ее беспокоиться. Однако этот же самый взгляд волновал ее, и потому хотелось сталкиваться с ним снова и снова. Разумеется, Машенька никому об этом не говорила.

Зная, что статский советник имеет знакомства в министерстве внутренних дел, Мария Николаевна хотела узнать у него, опасна ли дружба с Морозовым. Возможно, ее следует избегать. Однако длинного разговора по душам, как обычно, не получится. Сегодня вечером в Купеческом клубе будет бал. Приглашены члены императорской фамилии. Надо самолично проверить фрак Петра Арсеньевича, свой туалет подвергнуть тщательнейшему изучению, выбрать драгоценности. Монокль или лорнет, опять же…