1

Эта история началась во второй половине апреля, когда я пришел из школы не в самом лучшем настроении.

Впрочем, для начала я должен представиться и рассказать о себе и своей семье.

Итак, меня зовут Ярослав, или просто Слава, фамилия моя Студеницын, мне десять лет, а моя семья — это я и моя мама, Татьяна Ивановна Студеницына. Больше у нас никого нет. Вообще никого. Кроме множества маминых подруг. Ну, и моих школьных друзей.

Сейчас маме всего лишь двадцать восемь лет, она очень красивая и у нее просто обалденная фигура!.. Поэтому мужчины в ее присутствии буквально теряют дар речи. Многие предлагали ей выйти замуж, но мама всем отказала. Правда, сейчас у мамы есть один постоянный мужчина. Она ведь живой человек!.. Мама с тем мужчиной встречается на нейтральной территории два–три раза в неделю, для секса, и не более того. В нашу жизнь мама того мужчину не пускает, и не стремится слишком глубоко войти в его жизнь. Так они договорились пару лет назад, когда познакомились и строго придерживаются этого договора.

Вы спросите, откуда я это все знаю, и не слишком ли много я знаю вообще?.. Ну, во–первых, у нас с мамой очень даже доверительные отношения. На все мои вопросы она отвечает всегда честно. Во–вторых, я и правда очень много знаю.

Я, видите ли, вундеркинд. Это выяснилось еще в детском саду. Я даже учусь уже в седьмом классе, а не в четвертом, как должен был бы. Я бы уже и в восьмом учился, но мы с мамой решили, что такие большие скачки нам ни к чему. «Уж слишком быстро ты вырос!.. — говорит мама. — Я бы предпочла, чтобы ты подольше побыл маленьким. Я бы по–прежнему купала тебя в ванночке, наряжала бы в красивые костюмчики, водила бы тебя гулять за ручку!..»

Ну, это мама только говорит так. Вообще–то она с самого раннего детства старается воспитывать во мне мужские качества. Но вообще–то я с самого рождения был и остаюсь очень даже красивым ребенком. Роста я, правда, небольшого. Могу сойти даже за девятилетнего. Но это меня не смущает. Были бы кости, мясо нарастет!.. Зато, после трех лет занятий в секции восточных единоборств, я готов к схватке с любым противником, даже многократно превосходящим меня по размеру и весу. У меня хорошая реакция и я очень верткий. Спортивный, красивый, умный — вот такое получилось сочетание!..

Кроме того, я еще участвую в концертах, когда к нам приезжают инспекторы из гороно или спонсоры.

И это — совсем отдельная история.

Дело в том, что у меня есть еще и артистические способности. Я наблюдаю разных людей, а потом изображаю их. Или придумываю смешные истории, и тут же разыгрываю их на разные голоса. Без всякой подготовки, экспромтом, полагаясь исключительно на вдохновение. Первый раз я показал такую историю еще в старшей группе детского сада. Воспитательница смеялась буквально до упаду. Мы потом всей группой полчаса не могли привести ее в чувство!..

 

2

Утром того дня, когда все началось, мама уехала на работу в свое ателье, которым она владеет, с особенно тяжелым сердцем. Это было видно по ее лицу и по тому, как она вздыхала, глядя в окно. У нее даже омлет пригорел, который она готовила мне на завтрак. У нее сейчас трудности в бизнесе. Конкуренция!..

Уходя, она быстро поцеловала меня, но это был совсем бесчувственный поцелуй. В мыслях мама была далеко от меня, в своих проблемах…

Поэтому и я в школу пошел тоже в плохом настроении. И в школе у меня тоже был клубок забот!.. Пришел я домой, а в голове все крутится, вертится, и успокаиваться не желает.

В полной растерянности я разделся, причем снял не только школьный костюм, а вообще все, и стал ходить по квартире, машинально открывая и закрывая шкафы. Я всегда так делаю, когда волнуюсь. В смысле, открываю и закрываю шкафы!.. Это мне помогает думать.

И вдруг в том шкафу, где у мамы висели разные образцы, я увидел нарядное розовое платье для девочки, на которое раньше не обращал внимания.

Это платье мама сшила в прошлом году, когда думала начать работу над детской коллекцией. Но потом ей подвернулся проект со свадебными платьями, и она про детские вещи забыла.

Она вообще что–нибудь детское шьет только мне, да и то не часто. Некогда ей!..

Сапожник без сапог, другими словами.

И вот, стоя перед открытым шкафом с образцами в одних носках, и глядя на это миленькое платье, все в рюшах, воланах и оборках, я вдруг протянул руки и снял его с перекладины. Тут же из платья на пол что–то выпало.

Это оказались забавные трусики, тоже в оборках и рюшах, сшитые в комплект с платьем.

«Хм!..» — подумал я. — «А я и не знал, что мама еще и девчачьи трусики шьет!..»

Я отложил платье и трусики в сторону, и пошел принять душ. Собственно, ради этого я и раздевался. Весна стояла очень теплая, и в школе я весь вспотел.

После душа мне стало немного легче. Смывая с себя грязь, смываешь и ощущение забот. Но сами заботы все равно остаются…

И я вновь вернулся в мамину комнату, остановившись перед платьем, которое теперь висело на спинке стула. Сверху платья лежали трусики.

И вот я как–то машинально взял эти трусики да и надел их. Как я понимаю, они были сшиты из настоящего шелка, как и все платье, и создавали очень приятное ощущение!..

Ну и, раз уж я надел эти трусики, то затем надел и платье!

Правда, пришлось с замком на спине повозиться. Но я же говорил, что я очень ловкий, так что мне удалось разобраться с секретом замка довольно быстро.

Я застегнул замок, расправил платье на себе и подошел к большому зеркалу, чтобы посмотреть на результат.

То, что я увидел, меня очень даже удивило. Это, как я понимаю, было не каждодневное платье, а праздничное. Оно было сшито вместе с пышными нижними юбками, которые приподнимали платье вокруг ног. А оно и так было довольно короткое!.. И когда я крутанулся вокруг оси, как делают девочки, у меня на миг мелькнули оборки трусиков!..

Это было очень даже забавно!..

И я принялся хихикать, чувствуя, как мое плохое настроение вместе с тяжким ощущением забот куда–то исчезает. И ужасные образы в моей голове тоже растаяли.

Но, конечно, я вовсе не был похож на девочку в этом платье.

Чего–то не хватало для создания образа. Я поискал по разным ящикам. И нашел целый рулончик розовой ленты для бантов!..

Я взял ножницы, отрезал пару длинных одинаковых кусков ленты, и принялся заплетать себе банты.

Конечно, раньше я их в жизни не заплетал, зато я видел много бантов на девочках. И, руководствуясь этим внешним видом, я уже с третьей попытки сумел и самому себе заплести два пышных розовых банта. Перед этим я, конечно, сделал себе нужную прическу. Это было довольно легко, потому что мои волосы были довольно длинными. Маме все некогда было сводить меня в парикмахерскую!.. И мне самому тоже было все некогда туда сходить.

Сначала я расчесал свои волосы на прямой пробор, и выпустил на лоб кокетливую челку. А потом я собрал свои волосы по бокам головы в короткие хвостики, и завязал банты вокруг них.

Вновь глянув в зеркало, я просто обалдел. Вот теперь меня было не отличить от девочки!..

Я немного покрутился перед зеркалом, строя разные умильные рожицы, и у меня в голове вдруг стал складываться сюжет новой сценки.

Теперь оставалось наложить последние штрихи для создания нужного образа!..

Я уселся перед трюмо, где у мамы были расставлены всякие флакончики, коробочки, открыл тушь со щеточкой, и слегка подкрасил себе ресницы, сделав их более пышными. Потом я взял тени, и буквально за пару мазков придал своему лицу удивленно–глупенький вид. В то же время было ясно, что девочка, которая смотрела теперь на меня из зеркала, была вовсе не глупенькая.

Она была еще та проказница!.. И, как и я сам, очень любила придумывать разные небылицы и смешить людей.

Потом я встал, прошел в свою комнату, нашел в шкафу белые носки, и надел их. Было бы странно вместе с розовым платьем и пышными бантами носить черные носки. Девочка, чей образ я создал, умела одеваться с большим вкусом!..

После этого я вновь подошел к большому зеркалу в маминой комнате и вновь принялся крутиться и гримасничать перед ним, глубже входя в роль.

Постепенно у меня в голове сюжет новой сценки сложился полностью.

Я играл роль Мишель, воспитанницы почему–то французской школы для девочек из XIX века. Мишель очень нравились разные приключения, в которые она всегда вовлекала и других воспитанниц. И вот во время этой сценки она рассказывала своей воспитательнице, мадам Марго об ужасном происшествии во время прогулки.

Мадам Марго тоже была не так–то проста! Она была совсем взрослой, но еще не старой, и души не чаяла в Мишель. Поэтому мадам Марго всегда с большим удовольствием слушала рассказы Мишель о ее приключениях, задавая ей по ходу рассказа разные смешные вопросы.

На этот раз Мишель рассказывала мадам Марго историю, как она и Жюли гуляли по какому–то парку, и вдруг Жюли испугалась страшного на вид садовника, побежала, зацепилась своими панталонами за кустик, со страху ей показалось, что это ее схватил садовник, Жюли дернулась, и панталоны с нее слетели!..

Дальше бедная Жюли побежала уже без панталон. Ну а Мишель бежала за ней.

Прибежав в свой дортуар в школе, Жюли принялась рыдать, оплакивая потерянные панталоны.

Рассказывая эту совершенно дурацкую историю, Мишель добавляла разные детали, которых вовсе и не было. И рассказ от этого становился хотя и не вполне правдоподобным, но зато очень захватывающим.

И еще этот рассказ был не вполне приличным…

Пританцовывая перед зеркалом, играя подолом платья, строя своему отражению рожицы и глазки, я пискливым голоском Мишель рассказывал примерно так:

— Ах, мадам Марго, это был настоящий ужас, настоящий формидабль!.. Что, мадам?.. Да, мадам!.. Нет, мадам, мы просто гуляли. Мы и не думали перелезать через забор в чужой сад. Нам не нужно было перелезать!.. Там была открыта дверца… как будто кто–то ее оставил для нас… и вот мы через нее и вошли в этот сад. Что, мадам?.. Да, мадам!.. Нет, мадам, мы вошли туда, чтобы полюбоваться красивыми цветочками!.. Жюли тут же увидела яркий цветок и присела перед ним на корточки, чтобы понюхать его. Она не заметила, мадам, что позади нее из земли рос маленький кустик!.. Что, мадам?.. Да, мадам!.. Нет, мадам, это был очень маленький кустик. Совсем незаметный!.. Но с очень, очень острыми колючками! И вот эти–то колючки и вцепились в кружева на панталонах Жюли!.. Что, мадам?.. Нет, мадам, Жюли этого не заметила. И я этого не заметила. Откуда я знала, что там рос куст с колючками?!.. Зато, мадам, я заметила садовника!.. Это был ужасный мужчина с огромными усами! Формидабль, мадам, настоящий формидабль!.. И еще я заметила, что он тоже нас заметил! Он нас заметил, и пошел к нам! Он шел огромными шагами!.. Он быстро приближался!.. «Бежим!..» — закричала я Жюли. — «К нам идет садовник!..» Жюли тут же вскочила с места! И ее панталоны тут же сползли к ее туфелькам!.. Она же зацепились своими кружевами за колючки!.. Жюли закричала от страха, ей показалось, что это садовник ее схватил, и хочет сделать с ней что–то ужасное!.. Мадам, я прямо вся содрогаюсь, когда думаю о том, что в этот миг могло прийти в голову глупенькой маленькой Жюли!.. Что, мадам?.. Нет, мадам, садовник приближался, но был еще далеко. Нет, мадам, это не он вцепился в панталоны Жюли, это был куст!.. И вот, Жюли рванулась изо всех сил, и бросилась бежать, кое–как выдернув ноги из панталон!.. Ну а панталоны, само собой остались висеть на кустике!.. И при этом они вывернулись наизнанку!.. Нет, мадам, этот куст тоже не собирался делать с Жюли ничего ужасного. Он просто забрал себе ее панталоны! Может быть, ему хотелось слегка прикрыться ими от солнца. День, знаете ли, был очень жаркий… А может быть, самим панталонам надоело быть на Жюли!.. Может быть, им захотелось, чтобы ими кто–нибудь полюбовался!.. Жюли ведь, сами понимаете, никому не разрешает любоваться своими панталонами!.. И вот Жюли понеслась так быстро, что даже меня обогнала. Что, мадам?.. Ну да, мадам, тут я с вами согласна, без панталон ей бежать было значительно легче!..

Дальше рассказ Мишель обрастал новыми подробностями. Она рассказывала о том, как «этот формидабль садовник» подходил к кусту, снимал с них панталоны Жюли и зачем–то разглядывал их на свет. А потом садовник аккуратно складывал панталоны, сжимал в руке и уносил их с собой. Кончалась история тем, что вечером безутешная Жюли сидела в дортуаре, и оплакивала свою потерю, потому что «мадам, это были ее лучшие панталоны!.. Других таких нету во всем Париже!.. Теперь вы понимаете, мадам, почему садовник забрал их себе?!.. Он, видимо, тонкий ценитель красоты!.. Нет, мадам, я не думаю, что он их собирается носить. Они ему не налезут!.. Да, мадам, мне тоже не приходит в голову, зачем они ему понадобились!.. Я буквально теряюсь в догадках, мадам!..»

В общем, история у меня получалась не просто дурацкая, а даже какая–то сумасшедшая, и с очень опасными намеками!.. Но, однако, по мере того, как рассказ Мишель развивался, меня так захватило вдохновение, что я уже в полном восторге скакал и гримасничал перед зеркалом.

Я был своим единственным артистом и зрителем.

Или, вернее, зрительницей, судя по моему платью.

И вдруг я услышал от дверей какое–то странное хрюканье.

Я замолчал, остановился и посмотрел туда.

Там, у дверей, на полу!..

Там, у дверей на полу, полулежала моя мама!..

Видимо, она сползла на пол по стене.

Она сползла на пол и теперь лежала там и тряслась в мелких конвульсиях.

И при этом она издавала те самые хрюкающие звуки!..

Не подумайте, конечно, ничего такого про мою маму!..

— Мамочка, что с тобой?! — закричал я в ужасе и подскочил к ней.

— Я умираю, сынок… — кое–как выдавила мама.

— Как — умираешь?! — закричал я. — Подожди, не умирай! Я вызову скорую! Я принесу тебе воды! Дам таблеток!..

— Дурачок, — уже более свободным голосом и пытаясь сесть, сказала мама. — Я умираю от смеха!.. Ничего более безумного, чем эта твоя история с панталонами, я в жизни не слышала! И не видела!.. Но как же это было смешно!.. Ты был в ударе, просто в ударе! Видел бы ты сам свои ужимки и гримасы со стороны! Слышал бы ты свой пискливый голосок!.. Боже мой!.. Это был, действительно, настоящий формидабль!.. «Я вся содрогаюсь, мадам!..»

И мама, действительно, принялась содрогаться и опять начала сползать по стене.

Я только стоял рядом с ней и растерянно улыбался.

Наконец, мама кое–как успокоилась, потом даже поднялась на ноги, но тут же была вынуждена сесть на стул.

Ноги ее, видимо, не держали!..

Несколько раз глубоко вздохнув, мама вытерла глаза, покачала головой и повторила:

— Да, это был настоящий формидабль!..

И ее снова затрясло.

— Бедная Жюли! — еле–еле произнесла мама сквозь смех. — Не знаю, как тебе удалось этого добиться, но я буквально наяву видела ее глупенькое перепуганное личико!.. Будет знать, как гулять по чужому саду. И вообще, выпороть бы вас обеих как следует, чтоб не лазили куда попало!..

— Кого — обеих?.. — осторожно спросил я. — Мама, ты о чем?.. Это же только образ. Образы, то есть!.. Никаких Мишель и Жюли не существует!..

— Жюли может быть и нет, а вот Мишель я вижу прямо перед собой!.. — неожиданно заявила мама.

И, взглянув на мое растерянное лицо, вновь закатилась от смеха.

— Ладно, лапонька, я не буду смеяться!.. — сказала она. — Подойди к мамочке!..

Я подошел.

Мама расправила на мне платье, а потом принялась разглядывать банты.

— А кто тебе банты завязывал?.. — спросила она.

— Я сам. Пришлось, правда, повозиться, пока получилось!..

— Получилось очень даже неплохо для первого раза!.. — сказала мама. — А это… Трусики ты надел те самые, которые были с этим платьем?..

Я хихикнул и только молча кивнул головой.

— Ну–ка дай взгляну! — сказала мама.

И, не дожидаясь разрешения, подняла мне подол платья высоко вверх обеими руками, а потом еще и крутанула меня, как волчок.

— Очень симпатично! — сказала она довольным голосом. — Я, хоть и сшила их сама, никогда ни на ком не видела!..

Я терпеливо ждал, пока она все разглядит. В конце концов, она имела на это полное право!

— Ты и макияж себе сделал, как я вижу! — сказала мама.

— Это не макияж. — сказал я. — Это грим. Для того, чтобы лучше войти в образ!..

— И ты вошел в этот образ, действительно, наилучшим образом! — заметила мама и рассмеялась.

Она вновь расправила на мне платье, а потом мягко привлекла к себе, и вдруг усадила на колени.

— Посиди немного с мамочкой!.. — шепнула она. — Давно уже мы с тобой так не сидели. Все дела, дела. У тебя, у меня…

Мама прижала меня к себе, а я обнял ее. И нам обоим было хорошо–хорошо.

Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем мама заговорила опять.

— Ты очень порадовал меня. Давно я так не смеялась!.. — задумчиво проговорила она. — И теперь мне даже кажется, что все наши проблемы не такие уж и страшные…

— А они разве страшные?.. — спросил я.

— Ну, смотря с какой стороны посмотреть. — хмыкнула мама. — Маленьким фирмам, видишь ли, трудно выжить в наше время. Надо или объединяться с кем–нибудь или кому–нибудь продаваться. И, значит, начинать петь под чужую дудку…

— А ты какой вариант выбрала?..

— А я так устала в последнее время, что у меня просто нет сил выбирать!.. — вздохнула мама. — К тому же под чужие дудки я никогда не пела!

— Тогда, для разрядки, начни шить не взрослые, а детские платья. — предложил я ей. — Вот как это, что на мне. Это ведь очень красивое платье!..

— Да кому сейчас нужны платья, когда все девочки в штанах и шортах!.. — сказала мама с досадой.

— А ты попробуй! — настаивал я. — Сейчас весна, скоро начнутся выпускные утренники.

— Какие утренники?.. — не поняла мама.

— В детских садах! И четвертых классах школ!.. Ну, или третьих. — сказал я.

Мама посмотрела на меня изумленно.

— И в самом деле… — пробормотала она. — Это же очень просто! Почему я сама до этого не додумалась?!..

— Ты думала о другом!.. — утешил я ее.

— Ну–ка, сынок, дай–ка я позвоню.

Я чуть–чуть подвинулся, чтобы мама могла достать из кармана телефон.

Но слезать с ее колен я не стал. На них было гораздо уютнее, чем в кресле или на стуле!..

— Привет, Борис! — сказала кому–то мама. — Слушай, тисни в своей газете для меня объявление! Сможешь? Прекрасно! Текст такой: «Ателье мод шьет нарядные платья для выпускных балов и утренников.» Да–да, именно так. Когда выйдет?.. В газете уже завтра?.. Замечательно. А на сайте уже через двадцать минут?.. Ну ты даешь!.. Телефоны мои. Ты знаешь. В том числе и домашний. Да–да!.. Ну, пока. Я еще позвоню.

Мама спрятала телефон.

— Ну ладно, — сказала она. — Надо, пожалуй, пойти что–нибудь съедобное приготовить!..

— А я пойду переоденусь!.. — сказал я, слезая с маминых колен.

— Да зачем? Побудь пока так. — улыбнулась мама. — Когда я на тебя смотрю в этом платьице, у меня повышается настроение!.. Вечером переоденешься, перед сном.

И я остался в платье.

 

3

Часа два мы с мамой занимались каждый своим делом.

Она готовила нам ужин, а я рисовал.

Вот рисую я, между прочим, так себе. Поэтому редко беру в руки краски и кисти!.. Но на этот раз я смело взялся за дело и нарисовал на большом листе картона здание той самой школы, где могли учиться Мишель с ее подружкой Жюли.

Потом я нарисовал сад и садовника с большими усами.

Потерянные панталоны Жюли я рисовать не стал.

Мне показалось, что это будет слишком!..

Я рисовал и чувствовал, как с каждой минутой мое настроение становится все лучше и лучше. Все заботы, все эти волнения, связанные с Карпухиной, Генкой Хряпиным, предстоящим концертом для госпожи Пинчуковой отступили куда–то далеко в сторону и стали казаться несущественными.

И вообще в доме царила обстановка умиротворения, которой как нельзя лучше соответствовало мое нарядное платье и банты.

Я так увлекся, что не заметил, как совсем близко ко мне подошла мама.

— О, это тот формидабль садовник!.. — сказала она. — А это, надо полагать, та школа, где учатся две эти проказницы?..

— Да. — кивнул я. — Как тебе, нравится?..

— Очень! — с чувством сказала мама. — Конечно, пропорции кое–где нарушены, но общее ощущение создается. Может быть, тебе все же пойти поучиться еще и в художественную школу?..

— Нет, мама, хватит! — возразил я. — А когда я буду гонять на карте?..

— Ну ладно, ладно, это я так!.. — улыбнулась мама, и принялась поправлять мне банты.

Полюбовавшись делом своих рук и мной самим, она спросила:

— Скажи мне, ты тоже сейчас чувствуешь то, что я чувствую?..

— А что ты чувствуешь?..

— Ну, такой покой, такую гармонию, умиротворение, я бы сказала!

Я посмотрел на маму ошеломленно.

Она как будто читала мои мысли, употребив то самое понятие, которое было и у меня в голове.

— Да, мамочка, я тоже чувствую то же самое! — сказал я ей.

Мама тут же обняла меня и расцеловала.

— Может быть, это потому, что ты сегодня разрушил какие–то барьеры, которые начали возникать?.. — спросила она.

— Какие барьеры?.. — хитро улыбнулся я.

— Не прикидывайся! — погрозила мне мама пальцем. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду!.. И ты так давно не называл меня мамочкой!.. Услышать это вновь мне было приятно, очень приятно!.. Может быть, тебе надо почаще наряжаться в платьице!..

— Почаще?..

— Да! Чтобы открыть путь этому замечательному ощущению покоя!..

— А разве раньше у нас в доме не было покоя?..

— Был, конечно! Но сегодняшний покой — особенный. Может быть, это потому, что когда ты в своей обычной одежде, я всегда помню, что ты у меня мальчик, будущий мужчина, с которым не очень–то понежничаешь, а вот сейчас, когда ты в платьице, я вижу в тебе прежде всего свое дитя, которое так приятно приласкать!..

И мама вновь расцеловала меня в обе щеки и ласково похлопала по попе. Мне стало очень приятно. Я и правда почувствовал себя такой ма–аленькой девочкой!..

В этот момент зазвонил телефон.

— Ну вот, всегда так! — с досадой воскликнула мама. — Всегда кто–нибудь врывается в душевный разговор!.. Ладно, я быстро.

Мама ушла к телефону, а я продолжил свое рисование.

Когда мама вернулась, у нее было очень странное лицо.

— Одна дама позвонила. — медленно сказала мама. — Она только что заглянула на сайт, где уже размещено мое объявление и хочет, чтобы я приехала к ней домой снять мерку для ее дочери, которая как раз заканчивает четвертый класс!..

— Класс! — воскликнул я. — Вот видишь! Действует! Езжай немедленно!..

Мама вздохнула.

— Да уж, действует!.. — пробормотала она. — Дело в том, что эта дама — жена директора Северо — Западного банка, госпожа Супрункова.

— Прекрасно! Значит, у нее все в порядке с деньгами. Бери аванс!..

Мама снова вздохнула.

— Госпожа Супрункова известна на весь город своим вздорным характером. — пояснила мама. — Я точно знаю, что за ее заказ уже брались два очень известных мастера, и оба были вынуждены отказаться.

— Почему?..

— Ну, очень трудно угодить человеку, который сам не знает, чего хочет. К тому же эта ее дочь ничуть не лучше мамы. Фифа малолетняя!.. Фу–ты, ну–ты, лапки гнуты!..

— И что, ты не поедешь?..

— Да надо бы ехать… Я имела глупость пообещать, что буду у них не позже, чем через час. Выпускной утренник у дочери на носу, а платья, как я понимаю, у них еще нет. Покупать готовое им, видите ли, не хочется! Они же не такие, как все!.. И им надо, чтобы у них было что–то совсем особенное!..

— Ну, все равно съезди, вдруг получится! — посоветовал я. — Мысленно я буду с тобой!..

— Почему только мысленно? — заявила мама. — Ты и так будешь со мной. И переодеваться не нужно!..

— Мам, ты что?.. — удивился я. — Что они подумают?..

— Да мне все равно, что они подумают! Для них начинал шить платье сам Федор Петрович Кузьмин, мастер с сорокалетним стажем, к нему до сих пор со всей страны приезжают учиться, а Супрункова ему нахамила, и даже не заметила этого!.. Федор Петрович наотрез отказался продолжать. Тогда мадам Супрункова обратилась к Жанне Забелиной, я тебе про нее рассказывала. Жанночка просто прелесть! У нее такая богатая фантазия!.. Она разработала для них совершенно поразительную модель, а Супрункова придралась к «сумбурной композиции», как она заявила! Смотри–ка ты, искусствовед ходячий!..

Я рассмеялся.

«Искусствовед ходячий» звучало непонятно, но очень смешно.

— И Жанна тоже отказала им. И даже вернула аванс. Так что поехали, никакого заказа мы там не получим, но хоть развеемся слегка! — заявила мама с каким–то хищным выражением лица. — И дай–ка я тебе твой макияж… в смысле грим поправлю!.. И надо, пожалуй, немного подкрасить и губки, для пущего эффекта…

Потрудившись над моим лицом несколько минут, мама подвела меня к зеркалу.

— Ну, глянь, как тебе?..

Я глянул.

И чуть не упал от изумления!..

Буквально несколькими штрихами мама сумела и еще более подчеркнуть проказливый характер Мишель. Мое лицо теперь было сама невинность, и в то же время чувствовалось, что в этом болоте такие черти водятся!..

Я похлопал своему отражению глазками и сделал свои яркие губки бантиком.

— Да, мадам! Ах, мадам! Нет, мадам! — произнес я пискливым голоском Мишель и завершил эту маленькую репетицию изящным реверансом.

Мама так и закатилась со смеху!

— Нет, это действительно формидабль! И как это тебе удается, я поражаюсь! — сказала она.

— Нет, это тебе удалось сделать мне потрясный грим! — сказал я.

— Значит, у нас с тобой получился прекрасный тандем!.. — заявила мама.

 

4

К счастью, нам не было нужды ехать общественным транспортом. У нас есть машина, маленькая «япошка», которую мама водит очень лихо.

Вот в кого у меня повышенная реакция!..

Супрунковы жили в недавно отстроенном многоэтажном доме с охраной.

Мы вошли в просторный холл, и мама сказала:

— Меня зовут Татьяна Ивановна Студеницына. Мы договорились о встрече с мадам Супрунковой.

Охранник, суровый дядька под два метра ростом, позвонил по внутреннему телефону:

— Зинаида Иосифовна?.. Тут к вам госпожа Студеницына. Пусть войдет?.. Хорошо.

Мы поднялись на самый последний этаж здания на скоростном лифте.

Квартира Супрунковых была огромная, и очень стильно оформленная. Надо полагать, тут поработал очень хороший дизайнер.

«Интересно, — подумал я. — Ему они тоже хамили?.. Или обошлось без этого?..»

В просторной прихожей нас ожидали мама и дочь Супрунковы. У них обеих было довольно капризное выражение лиц. Зинаида Иосифовна была, по всей видимости, ненамного старше моей мамы, а ее дочь была и вообще моя ровесница. И даже моего роста. Старшая Супрункова была одета в роскошный халат с драконами, а младшая — в яркий топик и шорты.

— Это Анжела. — представила свою дочь мадам Супрункова. — Скоро у нее выпускной утренник…

— Не утренник, а бал!.. — быстро вмешалась Анжела.

— Выпускной бал… — поправилась мадам Супрункова. — Она видите ли, заканчивает начальную школу, и мы бы хотели сшить Анжеле праздничное платье для этого ут… то есть бала. Но для Анжелы мне бы хотелось чего–нибудь особенного!.. Она, видите ли, у меня совсем особенный ребенок!..

При этих словах Анжела задрала нос.

— Все дети особенные. — спокойно ответила на это мама. — Вот, например, взгляните на моего сына!..

— Сына?!.. — дуэтом воскликнули Супрунковы. — А мы думали…

— Да, сына. — повторила мама. — А что?..

— В общем, ничего… Но… Он у вас всегда носит платья?… — с вытянувшимся лицом пробормотала старшая Супрункова. А младшая так вытаращила глаза, что я даже испугался за нее!..

— Нет, только сегодня начал!.. — невозмутимо ответила мама. — С сегодняшнего дня он работает со мной моделью!..

Лица у Супрунковых вытянулись еще сильнее, и они так красноречиво переглянулись, что я еле сдержался, чтобы не рассмеяться.

При этом я старался сохранять на своем лице умильно–невозмутимое выражение.

Для усиления эффекта я даже как бы от смущения затеребил подол своего платья.

— Кстати, как вам это платьице? — все так же невозмутимо продолжала мама, прикоснувшись рукой к моему плечу. — Правда, миленькое? Это натуральный китайский шелк, очень дорогой, между прочим. А подол и рукава подшиты бельгийским кружевом. В комплект с платьем входят фантазийные трусики на широкой резинке, тоже подшитые кружевом.

— Трусики!.. — дуэтом простонали Супрунковы.

И переглянулись еще красноречивее.

— То есть это не вполне трусики. — продолжала мама с прежней невозмутимостью. — Это панталончики!.. Обычные трусики с этим платьем не гармонировали бы. И я тоже сшила их сама!..

— Показать?.. — подыграл я маме, взявшись за подол платья.

Мама вопросительно посмотрела на Супрунковых.

— Нет! — быстро ответила Супрункова–мать.

— Да! — заявила Супрункова–дочь.

И хихикнула.

— Нет, я сказала! — нервно повторила Супрункова–мать. — Ты что, девчачьих трусиков не видела?..

— На мальчике — нет! — сказала Анжела.

— Ничего, как–нибудь в следующий раз!.. — сказала ей мать.

— И когда он будет, этот следующий раз?.. — капризно осведомилась Анжела.

— Когда–нибудь! — ответила мать еще более нервно. — Мы тебе не трусики заказываем, а платье!..

Анжела разочарованно вздохнула.

— Ну, как хотите!.. — сказала мама. — И давайте не будем терять время. Мне бы хотелось выслушать, что именно вам нужно.

— Я вам уже сказала, что именно!.. — сказала мадам Супрункова. — Что–нибудь особенное!..

— Мне известно, что за этот же заказ брались гораздо более известные модельеры, чем я. — сказала мама. — У них не получилось создать для вас что–то особенное?..

Мама задала свой вопрос очень спокойным голосом, но глаза мадам Супрунковой почему–то забегали. А Анжела вздохнула.

— Да, не получилось! — воскликнула мадам Супрункова. — По–моему, это и так понятно. Раз уж мы пригласили вас!.. Но если для вас особенное заключается в том, чтобы наряжать в платья мальчиков, то я лично не вижу тут ничего особенного!..

— А что вы тут видите?.. — тем же спокойным тоном осведомилась мама.

— То самое!.. — многозначительно ответила мадам Супрункова.

— Каждый видит прежде всего то, что желает видеть! — развела руками мама. — И это, как говорится, надолго!..

Мадам Супрункова посмотрела на маму испепеляющим взглядом.

Атмосфера накалилась!..

Мне вдруг стало ясно, что никакого заказа мама здесь брать не собирается. Что ей здесь так не понравилось, что она специально заводит мадам Супрункову, чтобы та нас просто выгнала!.. Маме почему–то было необходимо, чтобы отказ исходил не от нас. Но мадам Супрункова, в силу каких–то причин, терпела мамино вызывающее поведение!..

Я подергал маму за руку.

Она посмотрела на меня.

Я молча посмотрел на нее.

«Не надо!..» — сказал я ей взглядом.

«Почему?..» — так же взглядом спросила она.

«Не знаю пока. Но не надо!..» — ответил я ей.

— Я могу попытаться выполнить ваш заказ. — сказала тогда мама, поворачиваясь к мадам Супрунковой. — Но для этого мне надо задать вашей дочери несколько вопросов.

— Каких вопросов?.. — спросила Анжела.

— Зачем?.. — спросила ее мать.

— Затем, чтобы понять ее внутренний мир. — пояснила мама. — Вы ведь знаете, что форма всегда должна соответствовать внутреннему содержанию!.. Только в этом случае у меня может получится что–то индивидуальное, что–то особенное — именно для Анжелы!..

Повисла пауза.

Мадам Супрункова облизала губы.

— Странный способ снимать мерку! — пробормотала она. — Ну хорошо, давайте пройдем в гостиную.

Тут только я понял, что все это время мы стояли в прихожей!..

Мы прошли в гостиную и расселись на большом угловом диване. Пара на пару, как противники.

Усаживаясь, я придержал платье, а потом оправил его в стороны, как делают девочки.

Мама подарила мне быструю улыбку, а Анжела хихикнула, покосившись почему–то на свою мать.

— Ну, Анжела, могу я тебя спросить прежде всего о твоих увлечениях. — начала мама. — Есть у тебя какие–нибудь хобби?..

Анжела почему–то покраснела и взглянула на свою маму растерянно. И она уже не была похожа на ту воображалу, какой показалась мне, когда мы только вошли в эту квартиру.

— Ну, я музыкой увлекаюсь… — пробормотала Анжела.

— То есть ты ходишь в музыкальную школу?..

— Ходила. В прошлом году.

— А в этом?..

— В этом я пела в хоре.

— Пела?..

— Да. Два месяца. А потом я занималась с педагогом по вокалу.

— Сколько месяцев?..

— Две недели… Так получилось!..

— Ну, получилось, так получилось. А потом?..

— Потом я еще занималась большим теннисом. Месяц… И настольным. Тоже месяц… И в художественную школу ходила. Правда, совсем немножко…

— Ну, уже хорошо. А потом?..

— Потом?.. Потом я занималась бальными танцами… Почти месяц…

Отвечая на вопросы, Анжела еще сильнее покраснела, и голос ее задрожал.

А у ее матери лицо пошло пятнами, и губы задергались.

— Может быть, ты любишь что–нибудь сочинять?.. — продолжала свои расспросы мама.

Ее голос был мягким, и я видел, что она сочувствует Анжеле, но та почему–то отвечала все тише и растеряннее, опустив голову.

— Я… нет… Я написала однажды один рассказик… на школьный литературный консурс… Но он… Это…

— Ясно. — мягко сказала мама. — Не переживай! Многие ищут себя, пока не найдут. Ведь есть же такое занятие, которое тебе нравится! Которым ты готова заниматься подолгу! Есть?..

Анжела подняла голову и посмотрела на мою маму очень непонятным взглядом, как будто надеясь на ее помощь и защиту.

— Я с маленькими люблю играть. Раньше я с ними часто играла, в нашем старом дворе…

— Маленькими?..

— Да. Ну, малышами, дошколятами. В песочнице. Или на площадке…

— Ну, это же очень хорошо — играть с маленькими!.. А как ты с ними играла?..

— По разному… Я им сказки рассказывала, которые сама прочитала. Ну, или мультфильмы. И еще я им делала разных смешных куколок или человечков…

— Куколок?..

— Да. Из разных палочек и бумажек. Ну и еще цветной проволоки. Знаете, есть такая проволока, телефонная?..

— Да, конечно!..

— Еще из этой проволоки получаются красивые перстни. Я всем маленьким девочкам с нашего двора… то есть с нашего бывшего двора… такие сплела. Некоторые девочки, наверное, до сих пор носят мои перстни!..

— Это очень интересно!..

— Еще мы устраивали велосипедные прогулки.

— С маленькими?.. И родители их отпускали?..

— Так они же ехали не на больших, а на своих трехколесных велосипедах!.. А я шла пешком. Мы ехали до ближайшего сквера, и там я всем покупала мороженое. Малышам очень нравилось!..

— Нравилось?.. То есть теперь ты с ними больше не играешь?..

— Нет. В этом доме все по–другому. Здесь нет такой площадки, как там…

— Понятно… — вздохнула мама.

И затем очень внимательно посмотрела на мадам Супрункову, на которой уже совсем не было лица.

Вдруг по щеке Анжелы покатились слезы. Одна, две, пять… Больше… Анжела тихо плакала, и я не понимал, почему.

— Что… Что вы себе позволяете?! — прохрипела мадам Супрункова. — Что вы сделали с моим ребенком?..

— Я сделала?.. — грустно спросила мама.

— Это… Это неслыханно! — заявила мадам Супрункова в ответ. — Вы пришли сюда оскорблять нас!.. Немедленно, слышите, немедленно…

— Стойте! — закричал я неожиданно для себя самого. — Подождите!..

Мама, мадам Супрункова и Анжела удивленно посмотрели на меня.

— Подождите! — повторил я. — Так она совсем без платья останется!.. То есть не останется, конечно, но у нее же не будет праздника!..

— Как это не будет?! — оскорбленным голосом спросила старшая Супрункова.

— Потому что вы испортите ей весь праздник!.. Разве вы не понимаете, что это такое — показать ребенку игрушку, дать подержать в руках, а потом отобрать!..

— Ты это о чем?.. — не поняла старшая Супрункова. — У Анжелы полно игрушек. Любых! У нее есть такие игрушки, которые тебе и не снились!..

— Да нет же! — махнул я рукой. — Я имею в виду ее ожидание, ее надежду!..

Я перехватил мамин понимающий взгляд. Она сделала мне знак одними глазами — молодец, продолжай!..

— Ожидание?.. Надежду?.. — пролепетала мадам Супрункова.

— Вот именно! Вы приглашаете одного модельера, он снимает мерку, приносит вам рисунки, Анжела начинает думать о них, мечтать о том, как будет выглядеть готовое платье, как она сама будет выглядеть в этом платье, а потом этот модельер уходит. Вместе со своими фантазиями. И с мечтами Анжелы…

Анжела громко шмыгнула носом.

— Потом вы приглашаете другого модельера. — продолжал я. — И он тоже что–то вам предлагает и рисует. И тоже снимает мерку. Анжела вновь начинает ждать и мечать!..

Анжела громко всхлипнула.

— Но потом и этот модельер почему–то уходит!..

Анжела всхлипнула еще громче.

— И вот приходим мы. И опять возникает надежда. И мечта. И фантазия. И опять вы хотите их отобрать!..

Тут Анжела зарыдала в голос, теребя руками свои шорты.

А ее мать так растерялась, что замерла на месте, не понимая, что ей следует сказать или сделать.

— Ну что же вы сидите?! — подсказала ей моя мама. — Быстро приласкайте ее! Обнимите! Возьмите на ручки!

Только тут старшая Супрункова догадалась подхватить дочь и усадить к себе на колени. Анжела обхватила ее руками и принялась рыдать своей маме в плечо.

Мадам Супрункова растерянно посмотрела на нас.

— Но Анжела мне никогда ничего не говорила!.. Ну, о своих мечтах, о надеждах… Насчет этого самого платья… Она всегда соглашалась со мной!..

— Ну как бы она с вами не согласилась! — сказала моя мама. — Она ведь любит вас. И доверяет вам. Она даже ведет себя так, как ей кажется, что вы хотите себя вести.

— Что… Что вы имеете в виду?..

— Ну, например, некоторым показалось, что Анжела задирает нос. А это вовсе не она его задирает!..

Мадам Супрункова покраснела. Она растерянно гладила дочь по спинке, не зная, что сказать.

Зато мне пришла в голову блестящая идея.

— Вот что, хватит тут рыдать и переживать! — сказал я. — Давайте я лучше расскажу вам смешную историю!..

 

5

— Историю?.. — изумилась Зинаида Иосифовна. — Вот сейчас?.. Зачем?..

Даже Анжела перестала рыдать и с интересом уставилась на меня.

— Затем, что нам всем надо немного передохнуть.

— Ты умеешь рассказывать истории?..

— Не только рассказывать, но и показывать!.. — вмешалась моя мама. — Давай, сынок. Ту самую!..

Я встал с дивана и вышел на середину гостиной.

Все повернулись ко мне.

— На самом деле мама немного пошутила. — начал я. — Я вовсе не работаю ее моделью. Просто это платье — мой сценический костюм!..

— Ах, вот так?.. — сказала Зинаида Иосифовна.

Анжела тем временем поудобнее устроилась у нее на коленях. Слезать с них она явно не собиралась. Слезы она принялась вытирать прямо руками, но ее мама откуда–то вынула носовой платок и принялась осторожно вытирать глаза дочери.

— Ну мама! — воскликнула Анжела нетерпеливо. — Ты мешаешь мне смотреть!..

Я немного сосредоточился, потеребил свое платье, похлопал глазками (Анжела хихикнула), оживляя в себе образ Мишель, и пискливым голоском начал:

— Итак, представьте себе Париж, XIX век. Две подруги–воспитанницы школы для девочек пошли прогуляться…

С первыми же словами этой истории на лице обеих Супрунковых отразилась, как пишут в романах, «целая гамма чувств», от недоумения (у Зинаиды Иосифовны) и удивления (у Анжелы) до предельного внимания. Они обе оказались очень благодарными слушательницами. Правда, вначале старшая Супрункова старалась сохранять серьезное выражение лица, но долго она не продержалась. От первой же улыбки ее лицо изменилось. Оно стало намного красивее!.. Что касается Анжелы, от хихиканья в самом начале рассказа она быстро перешла к откровенному смеху, и это был очень звонкий смех!..

Ну а по лицу моей мамы, хотя она и слушала эту историю во второй раз, было видно, что она наслаждается каждым моим словом.

Как дети — мороженым.

Или взрослые — хорошим вином.

К тому же во время этого второго исполнения в образе Мишель, Жюли, «формидабль» садовника, мадам Марго как–то сами собой стали появляться новые краски и оттенки. Да и панталоны Жюли тоже как бы приобрели свой собственный характер!..

Теперь они не просто висели на кустике, а под порывами налетевшего озорного ветерка летали по всему саду, как огромная кружевная бабочка, а садовник уморительно прыгал за ними, в то время как Мишель и Жюли наблюдали за этим зрелищем из–за деревьев.

Я даже попытался показать, как именно прыгал садовник. И после этого безудержный смех овладел уже всеми моими слушателями–зрителями, и мне даже приходилось останавливаться, чтобы дать им отсмеяться.

Громче всех смеялась Анжела, возбужденно прыгая на коленях у матери.

И вот, во время очередного прыжка, уже в самом конце рассказа, она вдруг буквально свалилась с колен, и принялась кататься по полу, дрыгая ногами и крича:

— Я больше не могу! Я не могу больше!.. Я содрогаюсь!.. Это просто настоящий формидабль!..

На этот раз от смеха не удержался и я. Никогда до этого мне не приходилось видеть, чтобы люди смеялись вот так безудержно.

Анжела не просто хохотала — она визжала от смеха, катаясь по полу, и на лице Зинаиды Иосифовны появилось озабоченное выражение.

— Это уже просто истерика какая–то! — сказала она. — Надо дать ей воды!..

— Или просто наподдать!.. — тихо, но достаточно отчетливо сказала моя мама.

— Хм! Хорошая мысль!.. — поддержала ее Зинаида Иосифовна.

И она тут же быстро подняла дочь с пола, уложила ее себе на колени животом вниз и несколько раз довольно чувствительно шлепнула Анжелу по красивой пышной попке, обтянутой шортиками.

— Ну, мама! — заверещала Анжела. — Больно же!..

Но зато после этого она успокоилась, и вновь удобно уселась на материнских коленях, слабым голосом бормоча:

— Я содрогаюсь, мама… Я вся содрогаюсь!..

Она обняла Зинаиду Иосифовну, и на некоторое время затихла, глубоко дыша и окончательно успокаиваясь, в то время как ее мама поглаживала ее по спинке.

Потом Анжела повернулась ко мне (Зинаида Иосифовна поправила свой халат, и поцеловала дочь в щечку) и жалобно сказала:

— Я чуть не умерла со смеху!.. Нельзя же так!..

— Вот именно!.. — поддержала ее моя мама. — Слава, так нельзя!..

И широко улыбнулась.

— Ну, как хотите!.. — развел я руками, невинно хлопая глазками и строя губки бантиком.

Анжела опять звонко рассмеялась, в сто первый раз подпрыгнув на маминых коленях.

— Анжела! — поморщившись, воскликнула Зинаида Иосифовна. — У меня уже все ноги в синяках! Еще один такой прыжок — и я тебе еще наподдам!.. И как следует!.. Тебе уже не три годика!..

— Мама, вот именно, нельзя шлепать десятилетнего человека!.. — заявила Анжела. — Это непедагогично!..

— Почему же не педагогично?.. — осведомилась моя мама. — Еще как педагогично! И, главное, действенно!..

— То есть вы рекомендуете применять это самое средство?.. — с очень серьезным видом обратилась Зинаида Иосифовна к моей маме. — И как часто?..

— По мере необходимости! — ответила мама. — И обязательно соблюдая чувство меры!. Вот как сейчас!..

— Ага!. — подвела итог Зинаида Иосифовна. — Возьмем на заметку!..

— Мама, ни в коем случае! — сердито сказала Анжела. — Ни в коем случае не бери это на заметку!.. А то я обижусь!..

— Ничего, на обиженных воду возят!.. — бодро сказала на это Зинаида Иосифовна.

Анжела в ответ и в самом деле попыталась состроить обиженную гримаску, но я опять похлопал ей глазками, и гримаска у нее не получилась

— Не надо меня смешить, когда я пытаюсь сердиться!.. — возмущенно сказала она.

— А мне кажется, сердиться совсем ни к чему, если можно посмеяться! — сказала моя мама.

Все рассмеялись.

В общем, обстановка после исполнения моей сценки не просто разрядилась — она изменилась на все сто процентов. Теперь мы с Супрунковыми были если еще и не друзьями, то уже и не противниками.

Мишель сыграла свою роль! И поэтому я вышел из образа, и вновь сел на свое место, машинально расправив платье.

Анжела стрельнула в меня глазками и улыбнулась.

Когда я сел, мама принялась поправлять мне еще и банты в прическе.

Обе Супрунковы наблюдали за этим с большим вниманием, как будто, расправляя банты, мама совершала что–то очень важное.

Закончив с бантами, мама повернулась к Супрунковым и сказала:

— А у меня, между прочим, родилась идея!

— Идея?.. — дуэтом отозвались они.

— Да! И не просто идея, а идея праздничного платья для Анжелы!..

Обе Супрунковы посмотрели на маму с волнительным ожиданием.

— На таких детских балах очень много девочек бывает в образе принцесс. — начала объяснять мама. — То есть они надевают все такое пышное, воздушное, легкое, в кружевах и оборках. И часто бывает так, что платье видно, а девочку в нем — нет!..

— Как это?.. — удивилась Анжела.

— Ну, образ платья заслоняет образ личности! — пояснила мама. — Так тебе понятно?..

— Почти… — смущенно пробормотала Анжела.

— А уж если мастер берется сшить, точнее, создать наряд для конкретной личности, причем для конкретного события, то он должен выразить прежде всего эту личность, а не только предложить оригинальную разработку самого наряда! — с чувством сказала мама.

— И вы уже знаете, как выразить личность Анжелы?.. — с волнением спросила Зинаида Иосифовна.

— Мне кажется, да!..

Обе Супрунковы даже затаили дыхание

— Это должно быть что–то очень простое. — сказала мама. — И, одновременно, очень особенное!..

— И все?.. — почти разочарованно протянула Зинаида Иосифовна. — Это все?..

Мама вздохнула и развела руками.

— На самом деле это совсем даже не все! — заявила она. — На самом деле простое сделать очень трудно. Вот только словами тут не объяснишь. Надо показывать!..

— Показывать?..

— Да. Чтобы объяснить, что я имею в виду, я нарисую это! Изображу на бумаге.

— И… когда?..

— Ну, я думаю, через пару дней.

— А я думала, прямо сейчас!.. — разочарованно произнесла Анжела.

— Нет, милая, прямо сейчас я ничего рисовать не буду. — улыбнулась ей мама. — Потому что сначала я буду не рисовать, а черкать!

— И… Вы даже мерку не будете сегодня снимать?..

— Сегодня — нет. Сначала я должна показать вам свои эскизы. А мерку снять — не проблема!..

Анжела только вздохнула.

— Не переживай! — утешила ее мама. — Я работаю очень быстро.

Мы все немного помолчали.

— Ну ладно, — сказала мама. — Мы, пожалуй, пойдем!..

— Может быть, чаю?.. — нерешительно предложила Зинаида Иосифовна. — На дорожку?..

— В следующий раз!.. — сказала мама. — Я хочу побыстрее вернуться домой. У меня в голове уже начинается мелькание линий! И мне нужна бумага, чтобы их ухватить!

— Ой, вы только обязательно их ухватите!.. — закричала вдруг Анжела. — Обязательно!..

Мы с мамой встали и направились к выходу.

Уже открывая для нас двери, Зинаида Иосифовна вдруг сказала:

— Спасибо вам!

— За что?.. — искренне удивилась мама. — Я еще ничего не сделала!..

— Нет, сделали. И вы, и ваш потрясающий сын!..

— Что же?..

— Вы нас встряхнули!.. И как следует.

— Между прочим, это и правда очень красивое платье! — заметила Анжела, притрагиваясь руками к моему платью. — Я бы и сама такое с удовольствием надела!..

Мы все вновь рассмеялись.

— Да, вы нас встряхнули. — медленно повторила Зинаида Иосифовна. — И мне вдруг показалось, что мы сидим в этом доме, в этой квартире как в башне…

— Из слоновой кости?.. — задала странный вопрос мама.

— Что–то вроде этого. — кивнула Зинаида Иосифовна. — Но ведь нас никто не держит в этой башне!.. Кроме нас самих, конечно. И мы можем запросто выйти из нее, и отправиться куда–нибудь прогуляться!.. И не только в какое–нибудь кафе или парк, но и в наш старый двор!..

Анжела посмотрела на маму, открыв рот.

— Мама, ты на самом деле?.. — прошептала она. — На самом деле это говоришь?..

— Ну ты же слышишь меня! И вообще, мы целый год не были в нашем старом дворе. Интересно, как там все сейчас?..

— Тогда пойдем скорее! Пойдем скорее туда!.. — запрыгала на месте Анжела.

— Мне кажется, сегодня уже поздно. — произнесла Зинаида Иосифовна каким–то искушающим голосом, как будто она хотела сказать совсем не то, что говорила. — Уже темнеет!..

— И ничего не поздно, не поздно! И вообще, уже тепло, как летом, все дети во дворах!..

Мы с мамой переглянулись.

И, распрощавшись с Супрунковыми, отправились домой.

 

6

По дороге домой мы с мамой молчали, только переглядывались иногда с улыбкой.

Нам не нужно было разговаривать, чтобы обменяться мыслями и впечатлениями. Мы и так знали, о чем думал каждый.

Мама знала, что я думаю о несуществующей девочке, о Мишель, у которой обнаружилась удивительная сила воздействия на людей, существующих по–настоящему.

Это была сила смеха, который она умела вызывать.

То есть я думал о Мишель уже не как о придуманном и сыгранном образе, а как о совершенно самостоятельной личности. Пусть даже она и могла существовать только благодаря мне.

При этом она вовсе не была частью меня или, допустим, моей второй, скрытой во мне натурой. Она существовала совершенно отдельно.

Я вдруг спросил себя: откуда она явилась?.. Из какого пространства или места?.. Откуда вообще приходят все образы, которые до этого не существовали?..

Вот ведь загадка! И сколько не думай над ней, не разгадаешь ее, не найдешь правильного ответа.

Ну а мама, я точно знал, думала сейчас больше о настоящей девочке, об Анжеле, которая оказалась совсем не такой, какой выглядела в начале нашей встречи. Я знал, что Анжела очень понравилась маме, и что поэтому мамино вдохновение работало теперь на всю мощь, рождая прекрасные образы в маминой голове. Еще мама думала о Зинаиде Иосифовне, которая тоже оказалась намного лучше, чем выглядела в начале нашей встречи.

А может быть, это Мишель помогла проявиться лучшему в старшей Супрунковой?..

Вот какой вопрос мысленно задавала себе и мне мама, когда поглядывала на меня.

Впереди у нас будет еще много вопросов, подумал я вдруг.

И много ответов.