Заросшие густым лесом холмы к северу от Блэргаури были укрыты свежевыпавшим снегом. Перебирая в памяти двадцать семь лет службы лесничим, Джимми Макардль мог вспомнить всего несколько случаев, когда снег ложился так рано. До первого декабря оставалось еще две недели. В этом году олени раньше обычного выйдут из чащи. Нужно позаботиться, чтобы не переводилось сено, кормушки были выставлены на обычных местах, и следить за браконьерами, которых привлечет уязвимость оленей.

Стоя на побелевшей тропинке, Джимми глубоко вдохнул острый запах сосновой смолы и посмотрел на темный круговорот звездного света над головой. Потом снял с плеча винтовку, чтобы в оптический прицел полюбоваться великолепием Сириуса, мигающего красным, зеленым и белым огнем, как маяк. Безлунная, но белая от выпавшего снега ночь была просто предназначена для браконьеров. Он вздохнул, и на фоне россыпи звезд появилась густая струйка пара. Джимми опустил ружье, жадно впитывая ночные звуки, наслаждаясь тишиной и одиночеством.

Джимми любил эти леса и холмы, особенно зимой. Однако теперь, когда погода наладилась, озноб начинал пробирать до костей. Пройдет еще несколько лет, и он станет слишком стар для такой работы. Не зря в последнее время он больше обращает внимания на холод… Почувствовав болезненные укусы мороза, Джимми опустил на землю красный лесной факел, который всегда носил, но редко использовал, и нашарил под паркой плоскую фляжку с бренди, прекрасным согревающим средством. Неуклюжими в толстых перчатках пальцами отвинтил крышку и поднес фляжку к губам.

В тот миг, когда бренди обожгло язык, тишину окрестных лесов нарушил приглушенный звук, весьма похожий на крик. Он донесся с вершины холма, откуда-то справа. Непохоже на рев оленя. Мгновенно насторожившись, Джимми склонил голову набок и прислушался. Немощеная частная подъездная дорога к лесным угодьям шла с другой стороны холма, в этот час ею никто не должен бы пользоваться, тем более без ведома Джимми. Поспешно спрятав фляжку, лесничий сунул винтовку под мышку и поднял факел. Его предупреждали, чтобы он не связывался с браконьерами самолично, ибо в последнее время на Северном нагорье случались неприятные инциденты и даже несколько убийств, но если бы он смог подобраться достаточно близко, оставаясь незамеченным, то по крайней мере получше рассмотрел бы правонарушителей в оптический прицел.

Увязая в рыхлом снегу по щиколотку, Джимми начал пробираться к источнику звука, укрываясь за укутанными снегом деревьями. Он был почти у цели, когда негромкий монотонный вопль, разнесшийся по окрестным лесам, заставил его замереть. Едва стихло эхо, раздался тихий хор голосов — какое-то жуткое пение, становившееся то громче, то тише. От этих звуков по телу Джимми поползли мурашки. Мгновение он был не в силах двинуться с места. Потом покрепче сжал винтовку и заставил себя шагать быстрее.

За деревьями показался тусклый красный свет. Двигаясь вперед почти против воли, Джимми добрался до гребня холма и заглянул в неглубокую лощину, внезапно показавшуюся незнакомой, хотя он знал ее всю жизнь.

Примерно дюжина фигур в белых балахонах с капюшонами выстроились кругом на большой поляне. В центре ее, на плоском сером камне, во времена юности Джимми часто служившем столом на пикниках, закинув назад голову в капюшоне и воздев руки, возвышался еще один человек в белом. Перед ним, у края камня, стоял на коленях человек с обнаженной седой головой. Зловещие огни делили круг на четыре четверти, от них поднимались тяжелые спирали густого черного дыма. Трепещущее пламя отбрасывало жуткие тени на коленопреклоненного человека. Приглядевшись, лесничий понял, что руки у него связаны за спиной.

Объятый гипнотическим ужасом, Джимми не мог отвести взгляда от этого сборища. Пение резко оборвалось.

* * *

Старик не сопротивлялся, когда похитители тащили его по свежевыпавшему снегу на холм, да и не мог сопротивляться — об этом позаботились. С того мгновения, как его схватили — набросившись сзади и зажав пропитанной хлороформом салфеткой нос и рот, — старик был полностью во власти похитителей. Он даже не знал, сколько времени прошло, ибо ему ни разу не позволили прийти в себя. Следующие одна за другой инъекции держали несчастного в полубессознательном состоянии. Он помнил, как пару раз его приводили в чувство, но лишь для того, чтобы он мог воспользоваться туалетом, а несколько часов назад покормили черствой овсяной лепешкой и напоили неприятным красным вином. Вскоре после еды ему сделали еще один укол, перед тем как запихнуть в закрытый кузов большой машины. Потом его долго везли, небрежно укрытым на полу клетчатым ковриком. Как ни старался он не заснуть, но все-таки продремал большую часть пути, и скоротечные сны его были полны кошмаров.

Пленник очнулся, только когда его вытащили из машины. Ноги не держали, голова гудела от наркотиков и страха. Похитители остановились под деревьями в лабиринте тесно переплетенных зеленых ветвей, чей резкий запах был разлит в морозном ночном воздухе. Старик понятия не имел, что они намерены делать, но понимал, что жизнь его в смертельной опасности, а сил для борьбы у него нет.

На заснеженной лесной поляне единственным источником света служили электрические факелы: один человек шел впереди, один сзади, чтобы осветить дорогу остальным. Старику казалось, что их не меньше дюжины, но уверен он не был. Они шли слишком быстро, и все были одеты в одинаково безликие, длинные белые балахоны, похожие на облачение каких-то странных священников, с низко надвинутыми капюшонами. Это давало ему надежду, что в конце концов его отпустят, ведь он наверняка не сможет никого опознать.

Больше всего пленника беспокоило, что и на него надели белый балахон. Наверное, это сделали в машине, пока он плавал в наркотическом забытьи. Сейчас на балахон напялили пальто, а на босые ноги — высокие резиновые сапоги; он чувствовал, что под балахоном никакой одежды не осталось. Даже замутненный наркотиками рассудок подсказывал ему, что будущее не сулит ничего хорошего. У него забрали очки, однако, вглядываясь вперед, он смутно видел, что они приближаются к вершине холма.

Перевалив через гребень, процессия спустилась в окруженную деревьями лощину. Поляна словно была укрыта белым одеялом, вся, кроме плоского серого камня размером с автомобиль, что торчал посередине. Ледяной воздух был неподвижен, как в могиле, призрачные охранники не произносили ни слова. Страх сжал похищенного, будто тисками; старик вскрикнул и попытался вырваться. Сторожа ничуть не встревожились и легко преодолели его слабые усилия, вытолкнув в центр поляны. Там с несчастного грубо сорвали пальто и завели голые, замерзшие руки за спину, связав их тонкой веревкой, пока другие стаскивали сапоги. От ледяного прикосновения снега к босым ногам у пленника перехватило дыхание, а веревка мучительно врезалась в запястья. Он подавил всхлип боли и недоумения, когда его заставили встать на колени у самого края огромного гладкого камня.

Ноги старика начали неметь от холода, снег промочил тонкий балахон, холодя кровь, угрожая парализовать последние остатки рассудка. Он тупо смотрел, как похитители обводят выбеленную снегом поляну широким кольцом пепла. В темноте вспыхнуло красно-золотое пламя маленьких костров, за каждым из которых следил один из людей в белом. По знаку предводителя в костер бросили пригоршню порошка. Порошок вспыхнул, как порох, затем испустил темные клубы ядовитого дыма.

Запах дыма, приторного, тяжелого, словно опиум, дразнил ноздри. Ужас вытеснил холод, ибо старик, казалось, внезапно начал постигать намерения похитителей. Когда двое сторожей попятились от него, а предводитель властно ступил на плоский камень, пленник сделал последнюю, героическую попытку встать. Увы, замерзшие ноги отказались ему повиноваться. Усилие это чуть не опрокинуло его, и он закачался на онемевших коленях, пока один из сторожей не наклонился на миг, чтобы поддержать старика. Когда сторож отстранился, предводитель воздел обе руки над головой и начал декламировать гортанное заклинание на языке, полном вибраций и гласных, вроде бы знакомом, но не совсем узнаваемом. Прочие, стоящие в кругу, присоединились, их негромкие голоса были полны угрозы. Речитатив сменился горловым пением, резким, как удар камня о камень. Вонючий дым от костров наполнил ноздри старика. Парализованный этим пением, он балансировал на грани обморока.

Внезапно пение поднялось до крещендо и оборвалось. Предводитель скрестил руки на груди и отвесил поясной поклон, затем вытащил из-под балахона что-то темное и металлическое и грациозно опустился на колени перед стариком, поднеся ему предмет на вытянутых руках, словно для осмотра. Это был торк из черненого металла, покрытый примитивным серебряным рисунком и украшенный темно-желтыми камнями. Старик уставился в полном непонимании, съежившись, когда чьи-то руки схватили его за плечи, а другие сдавили голову, зажав нос и рот. Резкий запах нашатыря прочистил голову, и он внезапно понял, что именно должно произойти. Потом что-то обрушилось на старика сзади. Боль взорвалась в затылке, однако проснувшееся сознание продержалось еще несколько мгновений, пока дыхание внезапно не пресеклось в горле и что-то не обожгло шею под правым ухом.

Трясущийся Джимми, наблюдая за всем этим в оптический прицел, подавил крик ужаса, когда сверкнул металл. Яркая кровь хлынула из шеи старика, пролившись дымящимся потоком на предмет, который держал на вытянутых руках коленопреклоненный предводитель. Тело старика дернулось, рот распахнулся в немой агонии, спина изогнулась, несмотря на усилия державших его сторожей… но никто не проявил милосердия. За несколько секунд кровь промочила балахон, сторожей и снег вокруг — темно-красная в свете костров. Потом конвульсии ослабли, ибо вместе с кровью уходили силы. Способный двигаться не более чем жертва, по-прежнему поддерживаемая безжалостными убийцами, Джимми продолжал в ужасе смотреть, как кровь заливает сложенные чашей ладони предводителя и течет по рукам, испаряясь на темном металлическом предмете. Предводитель торжественно поднял его, и тогда палачи позволили наконец безжизненному телу старика рухнуть на пропитанный кровью снег.

Абсолютная безжалостность убийства наконец разрушила чары и освободила Джимми от столбняка. Настолько же разъяренный, насколько перепуганный, он попытался передернуть затвор, но механизм заклинило в трясущихся руках. Щелчок прозвучал почти как выстрел. Белые фигуры в лощине застыли, скрытые капюшонами лица повернулись на звук. Повинуясь короткому жесту вожака, трое отделились от круга и, рассыпавшись веером, направились в сторону Джимми.

Перепуганный лесничий упал на живот и пополз назад с наивозможнейшей скоростью, таща за собой винтовку и молясь, чтобы его не заметили. Добравшись до звериной тропы внизу, он вскочил на ноги и пустился наутек, как человек, спасающий свою жизнь.