Глава 1

Март в Одиннадцати Королевствах всегда был месяцем бурь и штормов, он приносил с Великого Северного моря снег, который толстым слоем ложился на серебряные горы, вихрями кружился над высокогорными долинами востока, пока, наконец, не низвергался дождями на Великую Гвинедскую долину.

Март – самый непостоянный месяц.

Это последний оплот зимы перед наступлением весны, но он также и предвестник великого пробуждения природы, бурного расцвета той зелени, которая ежегодно затопляет всю страну.

Случалось, что март был мягким, но не часто. Сейчас же была такая весна, когда люди могли надеяться на скорое окончание зимы в этом году – такое тоже бывало. Но жители Гвинеда не особенно надеялись на раннюю весну. Они по опыту знали, что март – месяц капризный, часто жестокий, и ему ни в коем случае не следует доверять.

Март в первый год царствования короля Келсона не был исключением.

Сумерки пришли рано в Ремут – столицу государства Келсона.

Так часто бывало в марте, когда на страну с севера и востока накатывали бури.

Эта буря разразилась в полдень. Град размером с человеческий ноготь, ударивший по навесам ларьков и крышам лавок на рыночной площади, заставил торговцев поспешно искать убежища.

По истечении часа все надежды на то, что удастся спасти базарный день в столице, исчезли, и торговцы начали неохотно собирать свои товары, запирать лавки и расходиться по домам.

Над городом грохотал гром, висел острый запах озона и лил сильный дождь.

С наступлением сумерек под дождем можно было найти только тех, кого дела принудили быть на улице в такую ненастную погоду, – городских стражников на своих постах, солдат, посыльных, спешащих с поручениями, горожан, пробирающихся сквозь дождь, холод и ветер к своим теплым домашним очагам.

И теперь, когда опустилась темнота, только дождь и ветер гуляли по узким улицам Ремута, омывали черепичные крыши домов и купола соборов. Вода перехлестывала через край облицованных булыжниками сточных канав.

Колокола большого собора на севере города отзвонили положенные часы.

В каждом доме за стеклами окон, по которым ручьями стекала вода, были видны свечи, освещающие комнаты. Их пламя плясало под порывами дождя и ветра, которые проникали сквозь щели дверей.

В домах и тавернах, харчевнях и придорожных гостиницах жители города собрались за ужином у каминов, прихлебывали добрый эль, разговаривали о делах и ожидали, когда стихнет буря.

На дворец архиепископа, расположенный в северной части города, тоже обрушилась буря. В тени дворцовых стен на фоне темного неба угрюмо вырисовывалась громада собора святого Георга, вонзалась во тьму игла колокольни. Бронзовые ворота были заперты на крепкие засовы.

Одетые в кожаные плащи стражники патрулировали вдоль границ дворцовых строений, их воротники были подняты, капюшоны нахлобучены на глаза для защиты от ветра и дождя.

Пламя факелов, укрепленных в углублениях стены, свистело и трещало, свирепый ветер завывал, пробирая до костей.

Внутри дворца в тепле и уюте находился сам архиепископ Ремута, Преподобный Патрик Корриган. Он стоял у пылающего камина, протянув к огню пухлые ладони и похлопывая ими друг о друга, чтобы согреться. Затем плотнее закутался в свою подбитую мехом мантию и направился к письменному столу в глубине комнаты.

За столом сидел другой человек, одетый в фиолетовую сутану, указывающую на его высокий сан. Он склонился над листом пергамента, лежащим перед ним.

Две свечи на столе создавали равномерное желтое освещение. С полдюжины свечей, установленных в разных частях помещения, с трудом разгоняли мрак.

Молодой секретарь со свечой в руке нагнулся над левым плечом сидящего, внимательно следя за ним, готовый по первому приказу капнуть на бумагу красный воск для печати.

Корриган встал за правым плечом читающего.

Человек за столом закончил чтение, удовлетворенно кивнул, поднял перо и начертал подпись на бумаге. Секретарь моментально капнул воск на пергамент, и человек спокойно припечатал его своим аметистовым перстнем. Он подышал на камень, потер его о бархат рукава и снова надел перстень на палец.

– Это должно подействовать на Моргана, – сказал он.

Эдмунд Лорис, архиепископ Валорета, производил сильное впечатление. Он был строен, и роскошная фиолетовая сутана великолепно сидела на нем. Вьющиеся серебряные волосы создавали эффект нимба вокруг головы, на которой ловко сидела шапочка, прикрывающая тонзуру. Однако голубые глаза его были холодными и жестокими. На смуглом ястребином лице в данный момент ничего нельзя было прочесть, кроме хищного удовлетворения, так как Лорис только что скрепил своей печатью документ, Интердикт, которым довольно большая часть Гвинеда отлучалась от церкви. Интердикт, который лишит богатое герцогство Корвин на востоке страны всех таинств святой церкви.

Это было трудное решение. Лорис и его собратья почти четыре месяца думали над ним. Ведь народ Корвина не был повинен ни в чем, что могло бы оправдать такую крайнюю меру, как Интердикт. Но, с другой стороны, в герцогстве сложилась отвратительная ситуация, которую уже нельзя было больше терпеть, пренебрегать ею. Ее следовало искоренить.

И достопочтимые прелаты успокаивали свою совесть тем, что угроза Интердикта была направлена не против народа Корвина, а против одного человека, которого было невозможно достать каким-либо другим способом.

Господин Корвина герцог Дерини Аларик Морган – вот кто был объектом священной мести.

Морган, который постоянно применял свое нечестивое и святотатственное могущество Дерини, чтобы вмешиваться в людские дела, совращать невинных, пренебрегая церковной и светской властью.

Морган, который посвятил мальчика-короля Келсона в запретные тайны древней магии и развязал дуэль магии в священном соборе во время коронации Келсона.

Морган, который своей кровью Дерини обречен на вечные мучения в аду, если он не отречется от дьявольского наследия и не вернется для очищения в лоно святой церкви.

Морган, вокруг которого, как вокруг столпа, сплачиваются все Дерини.

Архиепископ Корриган нахмурился и взял в руки документ. Его кустистые брови сдвинулись в одну линию, когда он начал перечитывать текст. Закончив чтение, Корриган нахмурился и прикусил губу, но затем решительным движением сложил документ и кинул на стол.

Секретарь ловко капнул воск.

Корриган, не колеблясь, приложил к нему свой перстень, однако, его пальцы беспокойно бегали по нагрудному кресту, когда он усаживался в кресло рядом с Лорисом.

– Эдмунд, ты уверен, что мы…

Его речь была прервана коротким взглядом Лориса, и архиепископ вспомнил, что они не одни, что секретарь рядом и ждет дальнейших указаний.

– Пока все, отец Хью. Попросите войти монсеньора Горони, пожалуйста.

Священник поклонился и вышел.

Корриган со вздохом откинулся на спинку кресла.

– Ты же знаешь, что Морган никогда не допустит, чтобы Толливер отлучил его, – сказал он. – Неужели ты думаешь, что угроза Интердикта остановит его?

Формально герцог Аларик не подпадал под юрисдикцию обоих архиепископов, но они надеялись, что этот документ устранит эту досадную помеху.

Лорис щелкнул пальцами и взглянул на Корригана:

– Может, и нет, – признал он. – Но на народ подействует.

Уже сейчас ходят слухи, что на севере собираются банды повстанцев, желающих свергнуть власть герцога Дерини.

– Фу! – фыркнул Корриган, поднимая перо и макая его в хрустальную чернильницу. – Что может сделать мелкая горстка повстанцев против могущества Дерини? А кроме того, народ его любит.

– Да, пока любит, – согласился Лорис. Он наблюдал, как Корриган начал старательно подписывать письмо, которое они сочинили. Со скрытой улыбкой он смотрел, как кончик языка Корригана следует за каждым росчерком пера, выводящего затейливую роспись. – Но будет ли он любить его, когда вступит в силу Интердикт?

Корриган с удовлетворением посмотрел на свою работу и энергично встряхнул серебряной песочницей над бумагой с непросохшими чернилами. Излишки песка он стряхнул на пол.

– А кроме того, – сказал Лорис, глядя на коллегу сквозь опущенные ресницы, – говорят, что Варин, лидер повстанцев, объявил себя новым мессией, чье божественное предназначение – освободить страну от засилия проклятых Дерини. Разве ты не видишь, что такое усердие нам на пользу?

Корриган задумчиво прикусил нижнюю губу и задумался.

– И мы позволим этому самозванному мессии бродить по стране и будоражить народ? Эти восставшие для меня только еретики, и ничего больше.

– Я еще не дал официальных указаний, – ответил Лорис. – Я даже не встречался с этим Варином. Но ты должен признать, что это движение может нам очень помочь, если его направить туда, куда надо. А кроме того, – Лорис улыбнулся, – может, этот Варин действительно выполняет божественное предназначение?

– Я в этом сомневаюсь, – нахмурился Корриган. – И как далеко ты собираешься зайти в этом деле?

Лорис откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди.

– Штаб повстанцев находится на холмах близ Джассы. Горони, которого мы посылаем в епископство Корвин, свяжется с повстанцами и вернется в Джассу. Затем я сам предполагаю встретиться с их предводителем.

– А до этого мы ничего предпринимать не будем?

Лорис кивнул:

– Ничего. Я не хочу, чтобы король понял, что мы что-то замышляем, и…

Послышался осторожный стук в дверь, и на пороге появился секретарь Корригана. С ним был ничем не примечательный человек постарше в дорожной одежде простого священника. Отец Хью поклонился и представил вновь пришедшего.

– Монсеньор Горони, Ваше Преосвященство.

Горони подошел к креслу Корригана, опустился на одно колено, поцеловал кольцо архиепископа, а затем по его жесту встал и приготовился слушать.

– Благодарю, отец Хью. Думаю, что вы сегодня больше не понадобитесь, – сказал Корриган, разрешая ему удалиться.

Лорис кашлянул, и Корриган взглянул на него.

– А как же то, о чем мы говорили, Патрик? Мы же решили, что того человека следует наказать?

– О, да, конечно, – пробормотал Корриган. Он покопался в сложенных на краю стола бумагах, выбрал одну и подал ее через стол Хью. – Это список вызванных на суд, который мне нужен как можно скорее. Как только подготовите официальный документ, принесите его мне на подпись.

– Хорошо, Ваше Преосвященство.

Хью взял бумагу и направился к выходу, а Корриган возобновил свою беседу с Горони.

– Это письмо епископу Толливеру. Вас ждет судно, которое доставит вас в вольный порт Конкарадин. Оттуда вы можете на купеческом судне добраться до Корвина. Так что на дорогу вам хватит трех дней.

Отец Хью де Берри, закрыв за собой дверь в кабинет архиепископа, нахмурился и пошел по длинному, освещенному факелами коридору по направлению к канцелярии. В пустом коридоре было холодно и сыро. Хью шел, дрожа от холода, и думал, что же ему делать.

Он был личным секретарем Патрика Корригана и поэтому имел доступ к такой информации, в которую обычно не посвящали таких молодых людей. Хью обладал блестящими способностями, был честным, благоразумным и преданным церкви, которой в лице архиепископа он верно служил. Однако вскоре его постигло тяжкое разочарование, не в церкви, а в человеке, которому он служил. Письмо, которое он сегодня переписывал для Корригана, помогло ему в этом. Вспомнив про письмо, Хью задрожал – и на этот раз не от холода.

Гвинед в опасности. Это было очевидно с того момента, как король Брион умер в Кандор Ри. Это было очевидно после того, как его наследник – мальчик Келсон – вынужден был вступить в бой за трон с Чариссой всего через несколько недель после гибели отца. И это было очевидно с того момента, когда Моргану, покровителю мальчика, пришлось использовать свое могущество, чтобы замедлить разгорание того невидимого пожара, который мог вспыхнуть после всех этих событий. И теперь уже стало совершенно ясно, что пожар готов вспыхнуть.

Ни для кого не секрет, что тиран Дерини Венсит из Торента летом объявит войну Гвинеду. Кроме того, молодой король вынужден лицом к лицу встретиться с народными волнениями, вызванными враждебными чувствами к Дерини и разжигаемыми религиозными фанатиками. Келсон сам начал чувствовать тяжесть ситуации, когда выяснилось, что в нем течет кровь Дерини. А теперь, когда над всем Корвином нависла угроза Интердикта…

Хью прижал руку к груди, где лежало письмо Корригана. Он знал, что архиепископ не одобрит то, что он собирается совершить. Он рассвирепеет, если узнает об этом. Но дело было слишком серьезно, чтобы оно могло пройти мимо короля. Король должен быть предупрежден.

Когда Интердикт вступит в силу, Моргану придется бороться на два фронта, в то время как ситуация такова, что все его силы должны быть сосредоточены на одном – защите короля. Интердикт роковым образом изменит планы короля и Моргана относительно подготовки к войне. И хотя Хью как священник решительно не одобрял запретное могущество Моргана, тем не менее, оно было реально и должно быть использовано для защиты Гвинеда при нападении врага.

Хью остановился у факела, немного не дойдя до дверей канцелярии, и начал рассматривать письмо, вертя его в руках. Пропустив обычные формулы вежливого обращения, стандартные для документов такого рода, он ахнул от изумления, когда прочел имя адресата.

Затем он пришел в себя и снова перечитал начало письма. Да, ошибки не было – монсеньор Дункан Говард Мак Лейн.

– Дункан! – подумал Хью. – Боже, что он сделал?

Дункан был исповедником молодого короля и товарищем Хью с самого детства. Они вместе росли, вместе ходили в школу. Что же мог совершить Дункан, что вызвало такое действие со стороны архиепископа?

Со страхом Хью начал читать письмо и ужас его все возрастал.

– …приказываем предстать перед высшим церковным судом… дать ответ по поводу вашего участия в скандальных событиях во время коронации короля в ноябре… подозрительная деятельность, связь с еретиками…

– Боже, – подумал про себя Хью, будучи не в силах продолжать чтение, – он тоже запятнан связью с Морганом. Интересно, знает ли он об этом?

Опустив бумагу, Хью принял решение. Сначала нужно идти к королю. Об этом он думал с самого начала, так как это дело государственной важности. Но затем необходимо найти Дункана и предупредить его. Если Дункан отдаст себя на суд архиепископов, то обстоятельства сейчас таковы, что может случиться что угодно. Его могут даже отлучить от церкви.

Хью вздрогнул и перекрестился при одной мысли об этом.

Угроза отлучения для человека – это такое же жуткое наказание, как угроза Интердикта для провинции. Это значит, что преступники будут полностью отделены от церкви и лишены возможности общаться с богобоязненными и праведными людьми. Этого с Дунканом не должно произойти.

Собравшись с духом, Хью толкнул дверь в канцелярию и спокойно подошел к столу, за которым сидел монах и затачивал перо.

– Его Преосвященству это необходимо сделать как можно скорее. Он ждет, брат Джеймс, – сказал он, положив документ на стол. – Займитесь этим, пожалуйста. А мне необходимо выполнить еще несколько поручений.

– Хорошо, отец, – сказал монах.

 

Глава 2

– Еще оленины, сэр?

Слуга в красной ливрее стоял на коленях перед Келсоном, держа на весу тяжелое блюдо.

Келсон с улыбкой покачал головой и отодвинул свою серебряную тарелку в сторону. Ворот его малиновой туники был расстегнут, на голове не было короны. Он уже давно сбросил сапоги, предпочтя им удобные мягкие туфли. Вздохнув, он вытянул ноги к огню.

Слуга унес оленину и начал убирать со стола.

Юный король сегодня обедал в своих покоях, деля трапезу с Дунканом и принцем Нигелем, своим дядей.

Дункан сделал глоток из серебряного кубка и аккуратно поставил его на стол.

Огонь из камина и свет факелов отражались от полированного металла посуды и создавали причудливую игру на столе и на фиолетовой сутане Дункана.

Священник взглянул на своего короля и улыбнулся. В его голубых глазах светились спокойствие, удовлетворение и безмятежность. Затем он повернулся к Нигелю, который боролся с новой бутылкой вина, пытаясь сорвать туго забитую пробку.

– Тебе помочь, Нигель?

– Только если ты сможешь расколдовать эту проклятую пробку, – хмыкнул Нигель.

– Конечно, Бенедикт, – сказал Дункан, подняв руку, чтобы сделать соответствующий знак.

Именно в этот момент пробка вылетела в сопровождении сильной струи красного вина.

Нигель вовремя отскочил в сторону, чтобы избежать купания. Келсон тоже успел вскочить с кресла и увернуться от струи вина. Однако все усилия Нигеля спасти от вина стол и ковер под ногами не увенчались успехом.

– О, святой Майкл! Ты действительно вмешался в это, Дункан? – добродушно воскликнул принц Нигель, держа забрызганную бутылку над столом, пока слуга вытирал пол. Я всегда говорил, что священникам доверять нельзя.

– Я то же самое могу сказать про принцев, – заметил Дункан, подмигивая Келсону, который еле сдерживал улыбку.

Слуга вытер кресло Келсона и бутылку, затем выжал тряпку над огнем и снова вернулся к столу.

Вино испарялось, и пламя шипело и выбрасывало зеленые языки.

Келсон, сев на свое место, помог подержать кубки и подсвечники, чтобы слуга смог протереть стол. Когда он закончил, Нигель наполнил три кубка, поставил бутылку в ведерко и подвинул его поближе к огню.

Принц Нигель был красив. В свои тридцать четыре года он был таким, каким обещал стать его царствующий племянник через двадцать лет, с той же широкой улыбкой, серыми глазами Халданов, проницательным умом, который был как бы визитной карточкой мужчин из этого рода.

Как и его брат Брион, Нигель был настоящий Халдан до мозга костей. Его военное искусство и образованность были предметом восхищения во всех Одиннадцати Королевствах.

Когда Нигель сел на место и поднял кубок, он сделал бессознательное движение правой рукой, чтобы пригладить свои иссиня-черные волосы. Дункан заметил это, и у него защемило сердце при виде такого знакомого жеста.

Всего несколько месяцев тому назад этот жест можно было увидеть у Бриона.

Бриона, которому Дункан в том или ином качестве служил двадцать пять лет.

Бриона, жертвы борьбы идеологий, которая теперь вновь угрожает разорить страну и ввергнуть королевство в страшную войну.

Теперь Бриона нет, и его четырнадцатилетний сын правит в королевстве с помощью могущества, унаследованного от своего великолепного отца.

А напряжение в королевстве все возрастало.

Мрачные мысли Дункана были прерваны скрипом открываемой двери.

Он взглянул и увидел, что на пороге появился юный паж в малиновой ливрее, который нес дымящуюся серебряную вазу, почти с него ростом. На плече у него висело белоснежное полотенце. Слабый запах лимона защекотал ноздри Дункана, когда мальчик встал на колени перед королем и протянул ему вазу.

Келсон кивком поблагодарил, погрузил пальцы в теплую ароматную воду, а затем вытер руки полотенцем.

Мальчик поклонился и поднес вазу Нигелю. Однако он даже не повернул голову в сторону принца. Затем наступила очередь Дункана, и священник тоже не удостоился взгляда юного пажа короля.

Дункан с трудом сдержал улыбку, когда возвращал полотенце. Но когда мальчик вышел из комнаты, Дункан с усмешкой посмотрел на Нигеля.

– Это один из твоих учеников, Нигель? – спросил он, зная, что так оно и есть. Нигель занимался обучением пажей для королевского двора.

Нигель гордо кивнул:

– Это Пейн. Самый юный. Ему еще много надо учиться, но с новыми пажами всегда так. Сегодня у него первый официальный выход для обслуживания.

Келсон засмеялся и поднял кубок, вертя его ножку между пальцами так, что грани кубка отбрасывали яркие зайчики на его тунику и стены комнаты, обитые гобеленами.

– Я помню, как был у тебя пажом, дядя. Совсем недавно. Когда ты впервые разрешил мне обслуживать отца, я испугался до смерти. – Он откинул голову на спинку кресла и продолжал сонным голосом:

– Конечно, бояться было нечего. Он оставался моим отцом, а я его сыном. И то, что я надел ливрею, ничего, в сущности, не меняло. – Он помолчал и продолжал:

– И все же, я боялся, потому что в этот момент я был не сыном своего отца. Я был только пажом, обслуживающим своего короля. А это большая разница, – он взглянул на Нигеля. – Пейн сегодня чувствовал то же самое. Хотя я знаю его всю жизнь и частенько играл с ним, он знал, что теперь я для него король, а не товарищ по играм. Интересно, все ли чувствуют то же самое?

Слуга Ричард, который расстилал королевское ложе в противоположном конце комнаты, подошел к Келсону и поклонился.

– Я вам еще нужен, сэр?

– Думаю, что нет. Дядя? Отец Дункан?

Они покачали головами, и Келсон кивнул Ричарду:

– На сегодня ты свободен, Ричард. Проверь охрану, когда пойдешь к себе. И распорядись, чтобы на улице ждала карета, – надо отвезти отца Дункана домой.

– Не стоит беспокоиться, – запротестовал священник. – Я великолепно доберусь и пешком.

– И где-нибудь по дороге замерзнешь? Нет. Эта ночь не располагает к прогулкам. Ричард, карета должна ждать отца Дункана. Ясно?

– Да, Ваше Величество.

Нигель осушил кубок и показал на дверь, которая закрылась за Ричардом.

– Прекрасный юноша, – сказал он, придвигаясь к столу, чтобы дотянуться до бутылки и налить себе еще вина. – Он вскоре будет готов к посвящению в рыцари. Один из лучших, кого я когда-либо обучал. Морган вполне согласен со мной в этом. Кому-нибудь из вас налить еще?

Он помахал бутылкой, но Келсон отрицательно покачал головой.

Дункан заглянул в свой кубок, обнаружил, что тот наполовину пуст, и подставил его под струю вина. Когда Нигель поставил бутылку на прежнее место, Дункан откинулся и стал размышлять вслух:

– Ричард Фиц Вильям. Ему сейчас около семнадцати?

– Почти восемнадцать, – поправил его Келсон. – Он единственный сын барона Фулька Фиц Вильяма. Я предполагал посвятить в рыцари его и еще дюжину других перед началом военной кампании, которая начнется летом. Его отец будет очень рад.

Нигель кивнул, а потом спросил:

– А что слышно о Венсите из Торента? Или о Кардосе?

– За последние три месяца – ничего, – ответил Келсон. – В городе, как вам известно, сильный гарнизон, и он отрезан снегопадом. Но как только дороги очистятся от снега, Винсет нападет на город. Мы не сможем послать войска на помощь до тех пор, пока не наступит настоящая весна. А тогда будет уже поздно.

– Значит мы потеряем Кардосу, – вздохнул Нигель, задумчиво глядя в свой кубок.

А Дункан добавил:

– И все договоры прекратят действие, и начнется война.

Нигель пожал плечами и погладил кончиком пальца край кубка.

– Разве это не было ясно с самого начала? Брион знал, где опасность, и послал Аларика в Кардосу прошлым летом. Когда Брион умер, мы вызвали Аларика сюда, чтобы спасти тебя, Келсон. Я думаю, что это был хороший обмен: город на короля. А кроме того, мы пока не потеряли Кардосу.

– Но потеряем, дядя, – пробормотал Келсон, опустив глаза. – А сколько жизней мы потеряем в таком обмене, – он задумчиво рассматривал свою руку, а потом продолжил:

– Я иногда думаю, стою ли я тех жизней, действительно ли моя жизнь имеет такую ценность.

Дункан наклонился к нему и успокаивающе потрепал его по руке.

– Короли всегда думают об этом, Келсон. Как только настанет день, когда ты перестанешь об этом думать, перестанешь оценивать свою жизнь, ты потеряешь право быть королем.

Юный король посмотрел на него с кривой усмешкой.

– Ты всегда знаешь, что сказать, Дункан. Однако твои слова не спасают ни людей от смерти, ни города от разорения. Они только убаюкивают совесть королей, которые должны решать, кому же жить, – он снова опустил глаза. – Прости, это прозвучало чересчур жестоко, не так ли?

Дункан не успел ничего сказать.

Его прервал стук в дверь, и на дороге появился Ричард. Его красивое лицо было напряжено. Он явно нервничал. Когда он поклонился королю, глаза его сверкнули.

– Прошу прощения, сэр, но явился священник, который настоятельно требует вашей аудиенции. Я ему сказал, что вы собираетесь спать и что ему лучше явиться завтра, но он утверждает, что должен немедленно поговорить с вами по очень важному делу.

Прежде чем Келсон успел ответить, из-за спины Ричарда вынырнул священник в темной сутане и бросился на колени перед Келсоном.

В руке короля мгновенно появился стилет, а Нигель привстал с кресла, держа наготове оружие.

Колени священника еще не успели коснуться пола, как Ричард прыгнул ему на спину, одной рукой обхватив его горло удушающим приемом, а другой рукой прижав кинжал к шейной вене. Колено Ричарда уперлось в спину человека.

Священник морщился от боли, но не вырывался, чтобы защитить себя или напасть на короля. Он закрыл глаза и раскинул в сторону руки, показывая, что у него нет оружия.

– Сэр, я не желаю причинить вам вреда, – прохрипел он, косясь на смертоносное лезвие кинжала, касающееся его шеи. – Я отец Хью де Берри, секретарь архиепископа Корригана…

– Хью! – воскликнул Дункан, с тревогой наклонившись вперед, когда узнал его. Он знаком приказал Ричарду отпустить его. – Какого дьявола? Почему ты здесь?

Хью открыл глаза, когда услышал голос Дункана, и умоляюще посмотрел на него. В его глазах смешивались страх и решимость довести дело до конца.

Ричард отпустил горло Хью и отступил назад, подчиняясь жесту Дункана, но держа кинжал в руке в полной готовности.

Нигель медленно опустился в кресло, а Келсон все еще держал стилет в руке.

– Ты знаешь этого человека, отец Дункан? – спросил он.

– Он действительно тот, кем назвался, – осторожно ответил Дункан. – Но я ничего не могу сказать относительно намерений, с которыми он явился сюда. Объясни, Хью.

Хью проглотил комок в горле, а затем посмотрел на Келсона и склонил голову.

– Я прошу прощения, сэр, но мне было нужно увидеть вас. У меня есть новость, которую я не могу доверить никому и…

Он снова посмотрел на Келсона и стал вытаскивать сложенный пергамент откуда-то из своей мокрой сутаны. Его тяжелый мокрый плащ на плечах, там, где его хлестал дождь, весь промок, а в жиденьких каштановых волосах, которые блестели от влаги, кое-где в свете факелов блестели капельки воды. Пальцы Хью дрожали, когда он протянул сложенный пергамент Келсону. Он снова опустил глаза и втянул руки в рукава, чтобы не было видно, как они дрожат.

Келсон нахмурился и вложил стилет в ножны, прежде чем развернуть пергамент.

Нигель придвинул ближе свечу, а Дункан обошел стол, чтобы иметь возможность прочесть документ через плечо Келсона.

Когда он пробежал глазами строчки, лицо его потемнело.

Подавив поднимающийся гнев, Дункан выпрямился и посмотрел на Ричарда, в его голубых глазах бушевала гроза.

– Ричард, будь любезен, подожди в коридоре. Я послежу за этим человеком, – и он взглядом указал на склоненную голову Хью.

– Хорошо, отец.

Когда дверь за ним закрылась, Дункан сел в свое кресло.

Он изучал Хью, глядя на него сквозь стекло бокала, который вертел в руках, а затем посмотрел на Келсона, уже закончившего чтение и положившего пергамент на стол.

– Благодарю тебя за ценные сведения, – сказал Келсон, приглашая Хью подняться. – И прошу простить за грубое обращение. Надеюсь ты понимаешь, что это было необходимо.

– Конечно, сэр, – пробормотал Хью. – Вы же не могли знать, кто я и зачем пришел. Я благодарю бога, что Дункан здесь и спас меня от последствий моего вторжения.

Дункан кивнул. Его глаза налились кровью и потемнели. Было ясно, что он сейчас совсем не думал о Хью. Его рука судорожно стиснула серебряный кубок, который стоял перед ним на столе. Суставы пальцев побелели от напряжения.

Келсон снова посмотрел на документ, лежащий перед ним.

– Полагаю, что это письмо будет отправлено незамедлительно, – сказал он и получил утвердительный кивок Хью. – Отец Дункан, все это означает именно то, о чем я думаю?

– Сатана бы их обоих побрал и вверг на веки вечные в геену огненную! – пробормотал Дункан сквозь зубы.

Он вскинул голову, осознав, что говорит слишком громко. Затем покачал головой и оставил кубок в покое. Теперь тот стал овальным вместо круглого.

– Простите меня, принц, – пробормотал он и, тряхнув головой, продолжал:

– Кажется, Лорис и Корриган решили наконец расправиться с Морганом. Я давно этого ждал, но никак не предполагал, что они наложат Интердикт на весь народ Корвина за действия одного человека.

– И тем не менее они собираются это сделать. Мы можем остановить их? – спросил обеспокоенный Келсон.

Дункан глубоко вздохнул и постарался взять себя в руки, подавить вспыхнувший гнев.

Он медленно сказал:

– Мы должны помнить, что Лорис и Корриган видят в Аларике Моргане ключ ко всей проблеме Дерини. Он занимает самый высокий пост из всех известных Дерини в нашем королевстве, и он никогда не скрывал своего происхождения. Однако он никогда не показывал всем свое могущество. Но когда умер Брион, обстоятельства сложились так, что ему пришлось им воспользоваться, иначе бы ты погиб.

Нигель вмешался в их разговор:

– А, кроме того, для архиепископов магия – зло. И не забывайте, как Аларик дурачил их во время коронации. Я думаю, что это одна из основных причин их теперешнего нападения на Моргана.

Келсон заерзал в кресле и стал изучать кольцо с рубином на своем пальце.

– Значит, Дерини будет объявлена война? Отец Дункан, мы не можем разводить религиозные распри перед большой войной, которая угрожает нашему государству. Как нам остановить их?

Дункан покачал головой.

– Не знаю. Я поговорю об этом с Алариком. Хью, у тебя есть еще что-нибудь для нас? Кто повезет это письмо? Да, и каким путем?

– Монсеньор Горони из приближенных Лориса, – ответил Хью. Он был изумлен тем, что видел и слышал. – Он и вооруженный эскорт на судне доберутся до Вольного порта Конкарадина, а оттуда поплывут на каком-нибудь купеческом корабле.

– Я знаю Горони, – кивнул Дункан. – А к окончательному варианту письма ничего добавлено не было? – он постучал по пергаменту наманикюренным ногтем.

Хью ответил ему:

– Ничего. Я сделал окончательную копию с этого письма, – он показал на стол, – и они при мне подписали и запечатали его. Конечно, я не знаю, что они сказали Горони, когда я ушел. И понятия не имею, что они могли сказать ему раньше.

– Ясно, – Дункан кивнул. – Есть что-нибудь еще, что мы должны знать?

Хью опустил глаза. У него было еще одно послание.

Но он слышал грубые слова Дункана как реакцию на первое письмо, и опасался, что теперь Дункан выругается покрепче.

Хью начал осторожно подбирать слова:

– Да, у меня есть еще кое-что, что вы должны знать, отец Дункан, – он замолчал в нерешительности. – И я не думал, что увижу вас здесь, но под мое перо сегодня попал еще один документ. И он уже касается вас лично.

– Меня? – Дункан посмотрел на Келсона и Нигеля. – Продолжай, ты можешь говорить здесь свободно.

Хью с трудом проглотил комок в горле и заговорил:

– Отец Дункан, Корриган обвиняет вас. Он вызывает вас на церковный суд, возможно, завтра утром, чтобы отстранить от должности…

– Что?

Дункан встал, не в силах поверить тому, что услышал. Его лицо стало мертвенно бледным.

Хью боялся поднять глаза. Он прошептал только:

– Мне очень жаль, Дункан. Вероятно, архиепископ думает, что вы как-то ответственны за то, что произошло во время коронации.

Он помолчал и посмотрел на Келсона:

– Прошу прощения, сэр. Корриган дал мне этот черновик час назад и сказал, что письмо ему нужно как можно скорее. Я отдал его одному из моих писцов, а сам пошел прямо сюда, намереваясь отыскать вас после того, как сообщу Его Величеству обо всех делах.

Наконец, он рискнул поднять глаза на Дункана:

– Дункан, неужели вы замешаны в магии? – прошептал он.

Дункан, как в трансе, пошел к камину. Глаза его расширились.

– Обвиняюсь, – все еще не веря, прошептал он, не обращая внимания на вопрос Хью. – Меня вызывают на суд.

Он посмотрел на Келсона.

– Мой король, меня завтра здесь быть не должно. Это не потому, что я испугался, ты же знаешь. Но если Корриган возьмет меня сейчас под арест…

Келсон кивнул.

– Я понимаю. Что от меня нужно?

Дункан подумал немного, посмотрел на Нигеля, а потом на Келсона.

– Пошли меня к Аларику. Его все равно нужно предупредить об угрозе Интердикта, и я буду в безопасности при его дворе. А, может быть, мне удастся склонить епископа Толливера задержать введение Интердикта.

– Я дам тебе дюжину моих лучших людей, – согласился Келсон. – Еще что-нибудь?

Дункан покачал головой, пытаясь сформулировать план действий.

– Хью, ты сказал, что Горони поедет по морю. Это путешествие займет три дня, а, может, меньше, если ветер будет сильным и они пойдут на всех парусах. Нигель, какова дорога в это время года между Ремутом и столицей Корвина?

– Ужасная. Но ты можешь опередить Горони, если будешь почаще менять лошадей в пути. А к тому же ты едешь на юг, так что погода будет получше.

Дункан пригладил свои короткие темные волосы и кивнул.

– Хорошо. Я попытаюсь. Но, по крайней мере, я буду за пределами досягаемости Корригана, как только пересеку границу Корвина.

Дункан помолчал, потом добавил, как бы раздумывая про себя:

– Епископ Толливер когда-то был со мной в дружеских отношениях. Я сомневаюсь, что он арестует меня по одному слову Горони. А кроме того, Горони, может, и не будет знать об обвинениях против меня, даже если и прибудет туда раньше…

– Ну, хорошо, пусть так и будет, – сказал Келсон, вставая.

Затем он обратился к Хью:

– Отец, я благодарю тебя за преданность и не останусь в долгу. Но, может, тебе небезопасно возвращаться во дворец архиепископа после того, как ты раскрыл нам их карты? Я могу предложить тебе свою защиту. Или, если хочешь, поезжай вместе с отцом Дунканом.

Хью засмеялся:

– Благодарю за беспокойство, сэр, но я уверен, что смогу служить вам лучше, если вернусь к своим обязанностям. Меня еще не уличили в предательстве и, может быть, я смогу вам еще что-нибудь сообщить в дальнейшем.

– Отлично, – Келсон кивнул. – Удачи тебе, отец.

– Благодарю, сэр, – Хью поклонился. – А вы, Дункан, – он пожал Дункану руку и постарался заглянуть ему в глаза, – будьте осторожны, мой друг. Я не знаю, в чем вы провинились, да и не желаю знать, но мои молитвы всегда будут с вами.

Дункан похлопал его по плечу и кивнул. Затем Хью покинул покои короля.

Как только за ним закрылась дверь, Дункан взял со стола пергамент и стал его складывать.

Шелест пергамента был единственным звуком в комнате.

Теперь, когда у него созрел план и он уже мог управлять своими чувствами, он снова стал спокойным и невозмутимым. Дункан взглянул на Келсона, пряча письмо в карман своей сутаны.

Мальчик стоял у своего кресла, глядя невидящими глазами на дверь.

Было ясно: он не замечал, что в комнате кроме него есть еще люди.

Нигель, который сидел напротив Дункана, тоже погрузился в свои мысли.

Дункан поднял свой кубок и осушил его. Он заметил погнутый край и понял, что сделал это в порыве ярости. Дункан поставил кубок на стол и посмотрел на Келсона.

– Я хочу взять это письмо с собой, если у тебя нет возражений, мой король. Аларик наверняка захочет взглянуть на него.

– Да, конечно, – ответил Келсон, придя в себя. – Дядя, ты позаботься об эскорте. И скажи Ричарду, что он тоже поедет. Отцу Дункану может понадобиться надежный человек.

– Хорошо, Келсон.

Кошачьим движением Нигель поднялся из-за стола и направился к двери, мимоходом похлопав Дункана по плечу.

Когда дверь закрылась за ним, Келсон подошел к камину и, упершись лбом в сложенные руки, стал пристально смотреть в огонь.

Дункан заложил руки за спину и рассматривал пол перед собой.

Были некоторые вещи, которые они могли обсуждать только втроем: он, Аларик и Келсон, и Дункан почувствовал, что мальчик чем-то встревожен.

Однако Дункана несколько обеспокоило, что Келсон воспринял события сегодняшнего вечера чересчур спокойно, но он не мог рисковать задерживаться здесь.

Корриган мог приказать, чтобы ему вручили предписание уже сегодня. А к тому же, чем дольше он ждет, тем больше его опередит Горони со вторым письмом.

Дункан кашлянул и увидел, что при этом звуке плечи Келсона вздрогнули.

– Келсон, – сказал он, – мне пора.

– Я знаю.

– Ты не хочешь передать что-нибудь Моргану… какое-нибудь послание?

– Нет, – голос мальчика был напряженным, звенящим. – Только скажи ему… Скажи ему…

Он повернулся к Дункану. Лицо его было бледным, на нем было написано отчаяние.

Дункан в тревоге подошел к Келсону, обнял за плечи, повернул к себе и взглянул в его расширившиеся испуганные глаза.

Мальчик стоял весь сжавшийся, напряженный, пальцы стиснуты в кулаки, но не от негодования и ярости, а от страха. Его серые глаза, наполненные непрошенными слезами, не были глазами отважного юного короля, который в смертельной схватке победил и уничтожил зло, чтобы сохранить свой трон. Это были глаза ребенка, которого судьба слишком рано заставила стать взрослым и жить в этом суровом и безжалостном мире.

Дункан понял это в одно мгновение и сочувственно посмотрел на мальчика. Несмотря на то что он был королем, он был все еще четырнадцатилетним мальчиком, и в данный момент очень испуганным.

– Келсон?

– Пожалуйста, будь осторожен, отец, – прошептал Келсон. Голос его дрожал, слезы были готовы вырваться из глаз.

Повинуясь импульсу, Дункан привлек мальчика к себе, прижал его, почувствовав, как все его тело содрогается, и понял, что тот отдался очищающему и успокаивающему действию слез.

Дункан погладил Келсона по голове и ощутил, что тот расслабился, что его рыдания стали тише. Священник еще крепче прижал мальчика к себе и начал говорить мягким задушевным голосом:

– Давай поговорим, Келсон. Все это не так ужасно, если внимательно рассмотреть все обстоятельства.

– Да, – всхлипнул Келсон, уткнувшись лицом в плечо Дункана.

– Я не люблю противоречить королям, но, боюсь, что сейчас ты не прав, Келсон. Давай предположим, что случится самое худшее.

– Х-хорошо.

– Ну, отлично, тогда говори, о чем ты думаешь?

Келсон немного отстранился от Дункана, посмотрел на него снизу вверх, затем вытер глаза, повернулся к камину. Его плечи все еще обнимала рука Дункана.

– Что… – пробормотал он дрожащим голосом, – что случится, если тебя и Аларика арестуют, отец?

– Хм-м, это зависит от того, кто и когда, – ответил уклончиво Дункан, пытаясь успокоить мальчика.

– Предположим, Лорис.

Дункан подумал:

– Сначала я предстану перед духовным судом. Если они смогут что-то доказать, то они лишат меня сана, а, может, даже отлучат от церкви.

– А если они обнаружат, что ты наполовину Дерини, они убьют тебя?

– настаивал мальчик.

Дункан задумчиво поднял брови.

– Они не обрадуются, если раскроют мою тайну, – сказал он. – Я бы лучше согласился на отлучение, чем на это. Вот это первая причина, почему я не хочу, чтобы меня арестовали. Это будет ужасно.

Келсон улыбнулся сквозь слезы:

– Ужасно. Да. Я согласен. А ты можешь убить их, если это случится?

– Скорее всего, нет, – ответил Дункан, – и это вторая причина, почему я не хочу попадать к ним в руки.

– А Аларик?

– Аларик? – Дункан пожал плечами. – Трудно сказать, Келсон. Кажется, Лорис просто хочет, чтобы Морган подчинился ему. Если Морган отречется от своего могущества и даст клятву никогда им не пользоваться, Лорис отменит Интердикт.

– Аларик никогда так не поступит, – горячо воскликнул Келсон.

– О, я в этом уверен, – согласился Дункан. – Тогда Интердикт обрушится на Корвин и мы будем втянуты как в политические, так и в религиозные столкновения.

Келсон удивленно посмотрел на него.

– Почему политические? Что случится?

– Так как Аларик – основная причина Интердикта, поэтому все люди Корвина откажутся идти на летнюю кампанию под его знаменами. Таким образом, ты лишишься пятой части своей армии. Аларик будет отлучен, так же, как и я. Ну, а дальнейшее ты можешь представить и сам.

– Я? Как?

– Все очень просто. Так как я и Аларик будем преданы анафеме, то мы будем как прокаженные. Любой, кто осмелится с нами общаться, тоже подвергнется наказанию. Так что перед тобой будет альтернатива. Или ты подчинишься диктату архиепископов и отречешься от меня и Аларика, потеряв тем самым лучшего генерала перед самой войной. Или же ты пошлешь к дьяволу архиепископов и примешь Аларика – тогда Интердикту подвергнется весь Гвинед.

– Они не посмеют.

– О, они посмеют. Пока твое звание короля защищало тебя, Келсон.

Но боюсь, что это скоро кончится. Твоя мать предвидела это.

Келсон опустил голову, вспоминая то, что случилось неделю назад – как его мать, возможно случайно, описала все, что теперь произошло.

– Но я не понимаю, почему ты хочешь уехать так далеко, – спорил Келсон. – Почему Святой Жиль? Ты же знаешь, что от него всего несколько часов езды до Истмарта. Там через несколько месяцев начнется война.

Джехана спокойно продолжала собираться, выбирая платья из своего гардероба и передавая их своей девушке-служанке, а та складывала их в обитый кожей дорожный сундук.

Она все еще носила траур по своему мужу, так как прошло всего четыре месяца со дня смерти Бриона. Голова ее была непокрыта и каштановые волосы красно-золотым каскадом струились по спине, схваченные у шеи одной-единственной золотой заколкой.

Джехана повернулась к Келсону (Нигель предостерегающе нахмурился у нее за спиной), а затем вернулась к своему занятию.

Ее движения были спокойны и бесстрастны.

– Почему Святой Жиль? – переспросила она. – Потому что я жила там несколько месяцев много лет назад, еще до твоего рождения. Мне нужно уехать, если я хочу еще жить.

– Есть же тысячи более безопасных мест, если ты уж решила уехать, – сказал Нигель, нервно комкая край своего голубого плаща. – У нас много других забот кроме как беспокоиться о том, что на монастырь могут напасть разбойники и похитить тебя – если не хуже.

Джехана нахмурилась и покачала головой, глядя в глаза принцу.

– Дорогой Нигель, брат, как ты не можешь понять? Мне нужно уехать. И я поеду в Жанлис Меер. Если я останусь здесь и буду знать, как Келсон в любой необходимый момент может прибегнуть к своему могуществу, я буду вынуждена использовать свое, чтобы остановить его.

Она подумала и продолжала:

– Я разумом понимаю, что мне нельзя мешать ему, если я хочу, чтобы он жил. Но сердце, душа, все говорит мне, что я не должна позволять ему пользоваться его могуществом ни при каких обстоятельствах. Это могущество святотатственно, оно – страшный грех, – она повернулась к Келсону. – Если я останусь, Келсон, я буду вынуждена уничтожить тебя.

– Неужели ты сможешь сделать это, мать? – прошептал Келсон. – Неужели ты, Дерини, несмотря на то, что отреклась от своих предков, неужели ты можешь уничтожить своего сына, только за то, что он будет вынужден использовать свое могущество, которое ты же сама дала ему?

Джехана вздрогнула, как будто ее ударили.

Она отвернулась от Келсона, тяжело оперлась о стул, наклонив голову, как бы стараясь сдержать дрожь.

– Келсон, – начала она слабым, почти детским голосом. – Неужели ты не видишь, может, я и Дерини, но я не чувствую себя Дерини. Я чувствую себя человеком, я мыслю как человек. Всю свою жизнь меня учили, что Дерини – это грех, зло, – она повернулась к Келсону. Глаза ее расширились, в них был страх. – А если те люди, которых я люблю – Дерини, используют могущество Дерини, запрещенное святой церковью, я этого не могу пережить, это разрывает меня на части. Неужели ты не видишь этого, Келсон? Я с ужасом жду того, что люди опять начнут гонения Дерини, как это уже было двести лет тому назад. Я не перенесу этого, если окажусь в самом центре событий.

– Ты уже в самом центре, – сказал Нигель, – хочешь ты этого или нет. И если случится то, чего ты боишься, то ты все равно не сможешь остаться в стороне.

– Я знаю, – прошептала она.

– Тогда почему же Святой Жиль? – сердито продолжал Нигель. – Это ведь владения архиепископа Лориса. Или ты думаешь, что он поможет тебе разрешить твой душевный разлад? Ведь этот Лорис – самый яростный гонитель Дерини на севере. Он скоро начнет действовать, Джехана. Он не сможет забыть о том, что произошло на коронации. А когда Лорис начнет свой крестовый поход против Дерини, я сомневаюсь, что даже положение Келсона сможет защитить его.

Они долго еще приводили разные доводы, но безуспешно.

– Вам меня не переубедить, – упрямо сказала Джехана. – Я сегодня уезжаю в Жанлис Меер. Я поеду к сестрам в Святой Жиль и буду там молиться, чтобы меня наставили на истинный путь. Будет так, Нигель. И пока я не узнаю, кто же я, я не смогу никому принести пользу.

– Ты мне нужна, мать, – сказал спокойно Келсон, глядя на нее нежным взглядом серых глаз. – Оставайся, пожалуйста.

– Я не могу, – прошептала Джехана, подавив рыдание.

– А если… если я прикажу как король? – звенящим голосом спросил Келсон. Жилы на его шее напряглись, так как он старался сдержать слезы. – Тогда ты останешься?

Джехана застыла на мгновение, ее глаза подернулись дымкой боли.

Затем она отвернулась, плечи ее вздрагивали.

– Не спрашивай меня об этом, Келсон, – прошептала она. – Пожалуйста, не спрашивай и не заставляй отвечать.

Келсон было двинулся к ней, намереваясь уговорить ее, но Нигель прижал палец к губам, призывая молчать, и покачал головой.

Пригласив Келсона следовать за собой, он пошел к двери, открыл ее и ждал, пока Келсон неохотно выйдет из комнаты.

Они вышли медленными тяжелыми шагами, и приглушенные рыдания, которые слышались в комнате, когда они закрывали дверь, долго звучали в ушах Келсона, пока они шли по длинному коридору.

Келсон проглотил комок в горле и продолжал внимательно смотреть на огонь в камине.

– Значит, ты считаешь, что архиепископ нападет и на меня?

– Может, попозже. Пока что они решили не обращать внимания на то, что ты тоже Дерини. Но они не будут игнорировать этого, если ты пренебрежешь их Интердиктом.

– Я могу уничтожить их! – прошептал Келсон. Его глаза сузились, кулаки сжались. Он вспомнил о своем могуществе.

Дункан сказал:

– Но ты этого не сделаешь. Потому что если ты используешь свое могущество против архиепископов, независимо от того, правы они или нет, то это будет последним доказательством того, что Дерини действительно хотят уничтожить Церковь и Государство и установить новую диктатуру Дерини. Тебе любыми способами следует избегать прямого столкновения, чтобы тебя не обвинили в этом.

– Значит, Церковь загнала меня в тупик, в безвыходное положение?

– Не Церковь, мой король.

– Пусть так. Люди, которые ею управляют. Разве это не одно и то же?

Дункан покачал головой.

– Не совсем. Мы не с Церковью боремся, хотя на первый взгляд может показаться, что именно с ней. Мы боремся с идеологией, основной постулат которой: то, что необычно – грешно. Поэтому люди, родившиеся с необычными талантами и могуществом, грешны от рождения, независимо от того, для каких целей они используют свои силы. Мы боремся с идиотской точкой зрения, что человек ответственен за случайность своего рождения. И все это потому, что какие-то люди совершили ошибку более трехсот лет назад, назвав целую расу людей другим именем. И эта раса с тех пор проклята и страдает от несправедливости, одно поколение за другим. Вот с чем мы боремся, Келсон. Корриган, Лорис, даже Венсит из Торента – все они просто пешки в этой большой игре, цель которой – доказать: человек ценен тем, что он с помощью своих способностей делает в жизни – добро или зло, независимо от того, кто он. Разве это имеет значение?

Келсон улыбнулся и опустил глаза.

– Ты говоришь совсем как Аларик. Или отец. Он часто говорил со мной так.

– Он бы гордился тобой, Келсон. Он был бы счастлив, если бы видел, каким ты стал. Если бы я имел сына… – он посмотрел на Келсона и их взгляды встретились. Затем Дункан ласково потрепал мальчика по плечу и подошел к столу.

– Мне пора, мой принц. Мы с Алариком постараемся держать тебя в курсе всех наших успехов или неудач. А ты во всем доверься Нигелю. Советуйся с ним. И не запугивай архиепископов, пока мы с Алариком подготавливаем почву.

– Не беспокойся, отец, – засмеялся Келсон. – Я не буду спешить. Я больше не боюсь.

– Да, постарайся удерживать свой темперамент Халданов, – увещевающе произнес Дункан. – Через неделю увидимся в Кулди. Храни тебя Господь.

– И тебя тоже, отец, – прошептал Келсон, когда священник исчез за дверью.

 

Глава 3

Лорд Роберт Тендаль монотонно читал счета арендаторов лорда Аларика Моргана. Закончив абзац, он поднял глаза от документа и, нахмурившись, посмотрел на своего хозяина.

Герцог смотрел через окно на пустынный луг внизу, мысли его блуждали где-то далеко. Ноги его покоились на низенькой скамеечке, обитой зеленым бархатом, а голова лежала на спинке высокого резного кресла. По выражению его лица было ясно, что он ничего не слышит.

Лорд Роберт осторожно кашлянул, но ответа не последовало. Он поджал губы и снова посмотрел на герцога, затем поднял свиток, который читал, и бросил его на пол.

Это от удара гулко отдалось в тесной комнате.

Падение свитка со стола вывело герцога из состояния полной отрешенности.

Лорд Морган встрепенулся и попытался смущенной улыбкой оправдаться за то, что его застали за таким недостойным занятием, как сон днем.

– Ваша Милость, вы же не слышали ни слова из того, что я читал, – с укором сказал Роберт.

Морган покачал головой и улыбнулся, лениво погладив лицо рукой.

– Прошу прощения, Роберт. Я просто задумался.

– Конечно.

Когда Роберт снова привел в порядок документы, Морган встал и потянулся. Он пригладил волосы, осмотрел комнату и снова сел.

– Хорошо, – он вздохнул, склонился к столу и постучал по документу согнутым пальцем. – Мы рассмотрели счета Доннераля, да? Кажется, они в полном порядке.

Роберт отодвинул на несколько дюймов свое кресло и опустил перо.

– Конечно, они в порядке, Аларик. Но мы должны были выполнить эту формальность. Ведь эти счета характеризуют часть ваших владений – и довольно большую часть, которую вы скоро потеряете, так как она пойдет в приданное леди Бронвин. И даже если вы с лордом Кевином думаете как-то договориться, то отец Кевина хочет, чтобы все было по закону.

– Но ведь не отец Кевина женится на моей сестре! – возразил Морган.

Он искоса посмотрел на Роберта, а затем позволил себе улыбнуться.

– Послушай, Робби, будь добр, дай мне отдохнуть остаток дня. Мы ведь знаем, что все счета и документы в полном порядке. И если ты не хочешь избавить меня от их просмотра, то давай хотя бы отложим на завтра.

Роберт постарался выглядеть сурово, осуждая поведение Моргана, но затем сдался и поднял руки вверх.

– Хорошо, Ваша Милость, – сказал он, собирая свитки и бумаги. – Но как ваш секретарь я должен напомнить, что до свадьбы осталось менее двух недель. И что у вас завтра приемный день, и что завтра прибудет посол Орсаля из Хорта, и что лорд Генри де Вера хочет знать, что вы намерены делать с этим Варином де Греем, и…

– Да, Роберт, завтра, Роберт, – сказал Морган, придавая лицу самое невинное выражение и с трудом сдерживая торжествующую улыбку. – Ну, а теперь я надеюсь, что ты меня извинишь, Роберт?

Роберт воздел глаза к небесам, как бы призывая богов в свидетели тому, что он сделал все, что мог. Затем в отчаянии махнул рукой.

Морган вскочил с кресла, с шутливым почтением поклонился и выбежал в большой зал.

Роберт посмотрел ему вслед, вспоминая тощего вихрастого мальчика, который стал этим мужчиной – Герцогом Кервина, Лордом-генералом Королевских Армий, Королевским Чемпионом – и колдуном Дерини.

Роберт истово перекрестился при этой последней мысли, так как кровь Дерини в жилах Моргана была единственным, о чем он не хотел вспоминать, он, который служил семье Корвинов всю жизнь.

Корвины всегда хорошо относились к нему. Его семья, лорды Тендали, были секретарями Корвинов уже в течение двухсот лет, со времен Реставрации. Этот пост передавался по наследству. И все эти годы Корвины были честными и справедливыми правителями, несмотря на то, что они были Дерини. Объективно рассуждая, у Роберта не было к ним никаких претензий. Конечно, временами ему приходилось считаться с капризами Моргана, вроде сегодняшнего. Но это было лишь частью игры, в которую они играли. У герцога наверняка есть серьезные причины настаивать на том, чтобы не заниматься сегодня разбором документов.

Роберт забрал документы и запер их в ящик у окна.

В действительности, оно и к лучшему, что герцог отменил работу еще до полудня. Возможно, Морган совершенно забыл о том, что на сегодняшний вечер назначен большой обед. И если Роберт не отдаст необходимых распоряжений, то может случиться большой конфуз. Морган всегда старался уклониться от выполнения официальных обязанностей, если, конечно, они не были абсолютно необходимы. А то, что на обеде будет присутствовать много молодых леди, которые страстно желают стать следующей герцогиней Корвина, не улучшило бы настроения Моргана.

Тихонько посвистывая и потирая руки, Роберт направился к двери, через которую вышел Морган.

Смотреть на Моргана, который будет вертеться под атаками молодых леди сегодня вечером, будет очень интересно. Роберт едва мог дождаться вечера.

Выйдя из холла на улицу, Морган безумно окинул взглядом двор. Вдали у конюшен он увидел мальчика, бежавшего за огромным каурым жеребцом, которого Морган недавно купил у купцов из Хорта.

Конь был великолепен. Каждый его шаг равнялся трем или четырем шагам мальчика.

Взглянув налево, Морган увидел своего помощника, лорда Дерри, который горячо спорил с кузнецом Джеймсом, очевидно, пытаясь согласовать вопрос о том, как же подковать жеребца. Дерри увидел Моргана и поднял руку в знак приветствия, но свою перебранку с кузнецом не прекратил. Дерри относился к лошадям очень серьезно. Он считал себя большим знатоком их. Впрочем, он действительно знал в них толк, и поэтому не мог уступить в споре простому кузнецу.

Морган был рад, что Дерри не подошел к нему. Молодой лорд был всем хорош, но не всегда улавливал настроение своего хозяина. И хотя Морган любил Дерри, сейчас он хотел побыть один.

Поэтому он и сбежал от счетов лорда Роберта при первой же возможности. Ему нужно много обдумать, да еще ему предстоит сегодня трудный вечер.

Морган прошел к боковым воротам и вошел в сад. Там после долгой зимы все было мертво, и благодаря этому он мог побыть здесь в одиночестве.

Морган увидел человека, который чистил клетки соколов в части сада, примыкавшей к конюшням. Однако он знал, что этот человек не нарушит его одиночества.

Жиль, сокольничий, был немым, однако он обладал острым слухом и зрением, которые как бы компенсировали его недостатки. Жиль предпочитал общаться с соколами, искусно подражая их посвистываниям и пощелкиваниям. Он, конечно, не нарушит уединения герцога, который решил побыть один в пустынном саду.

Морган медленно пошел по дорожке, заложив руки за спину. Он знал, почему ему сегодня так тревожно.

Во-первых, неблагоприятная политическая обстановка, развитие которой победа Келсона только замедлила, но не приостановила. Чарисса мертва и ее союзник предатель Ян тоже. Но теперь на сцену выходил гораздо более опасный и могущественный враг – Венсит из Торента. Уже поступали сообщения, что его отряды видели в северных горах.

И Кардоса – вторая проблема. Как только Венсит сможет преодолеть снежные перевалы – а это будет уже скоро – он снова нападет на город. Подойти к Кардосе с востока можно будет уже через неделю, когда сойдут снега. А вот с запада, откуда может подойти помощь, дорога с марта по май совершенно непроходима. Так что помощь сможет подоспеть только в конце мая, когда высохнут все топи и трясины. Но тогда будет уже поздно.

Морган остановился у одного из садовых прудов и посмотрел рассеянным взглядом в глубину.

Садовники уже убрали остатки льда и расчистили дно, и теперь в спокойной воде ныряли длиннохвостые золотые рыбки. Они изредка попадали в его поле зрения, лениво шевеля плавниками. Он улыбнулся, вспомнив, что может их позвать и они приплывут на зов.

Он перевел взгляд на поверхность воды и стал изучать свое отражение. С гладкой поверхности пруда на него смотрел высокий светловолосый мужчина. Большие серые глаза на овальном лице, бледном после долгой зимы. Коротко остриженные волосы отливают золотом в лучах яркого вечернего солнца. Широкий рот, полные губы, квадратный подбородок. Бакенбарды подчеркивают острые скулы.

Морган поморщился, увидев на себе короткий зеленый камзол, на котором красовался золотой грифон. Это было эффектно, но неправильно. Моргану не нравилось все это. Грифон Корвина должен быть зеленым на черном поле, а не золотым на зеленом.

А эта маленькая шпажонка, усыпанная бриллиантами, которая болталась у него на поясе! Это же пародия на боевое оружие – красивая, но совершенно бесполезная. Лорд Ратхольд, который заведовал его гардеробом, уверял, что она совершенно необходима для человека, занимающего его положение в обществе.

Морган смотрел на свое помпезное отражение в воде…

Когда он мог одеваться по собственному вкусу, он предпочитал черный бархатный камзол поверх кольчуги и кожаные штаны для верховой езды, обтягивающие ноги, а вовсе не эти яркие шелка, кружева и осыпанные драгоценностями булавки, которые, как считают многие, должен носить герцог.

И все же ему приходится делать уступки в своей одежде. Народ Корвина не видел своего герцога больше года, когда он был занят службой при дворе в Ремуте. И теперь, когда он, наконец, здесь, люди имеют право на то, чтобы видеть его в одежде, соответствующей его званию.

Но видят они далеко не все.

Они, например, не знают, что эта шпажонка – вовсе не единственное его оружие, что у него в потайных ножнах в рукаве таится грозный стилет и что его пышная одежда на сегодняшнем обеде будет скрывать тончайшую, но прочную кольчугу. Ведь показывать недоверие к гостям – это грубейшее нарушение этикета, освященного веками.

– Однако этот обед будет последним, – подумал Морган и пошел дальше. – Как только просохнут дороги, пора возвращаться в Ремут на службу короля. В этом году уже другой король. Ведь Брион умер… А последнее послание Келсона означает…

Течение его мыслей было прервано звуком шагов по гравию дорожки и, повернувшись, он увидел лорда Хилари, командира гарнизона замка.

Хилари быстро шел к нему. Его голубой плащ развевался по ветру, а круглое лицо выражало растерянность.

– Что случилось, Хилари? – спросил Морган, когда тот приблизился и отдал поспешный салют.

– Я не понимаю, Ваша Милость. Дозорные в гавани сообщают, что к нам поворачивает несколько кораблей и к вечернему приливу они будут здесь. Ваш корабль «Рафалия» – во главе флотилии и несет на себе вымпел, означающий, что на борту письмо короля. Может, это приказ о мобилизации, сэр?

– Вряд ли, – ответил Морган и отрицательно покачал головой. – Келсон бы не доверил такое важное послание транспортному кораблю. Он бы послал курьера, – Морган нахмурился. – А мне казалось, что флот был послан только до Конкарадина.

– Так им и было приказано, милорд. А они еще возвращаются на день раньше.

– Странно, – прошептал Морган, забыв, что Хилари здесь. – Ну, что же. Пошлите в порт встретить «Рафалию», когда она бросит якорь. Дайте мне знать, как только прибудет посланец короля.

– Хорошо, милорд.

Когда Хилари удалился, Морган задумчиво провел рукой по волосам и снова стал расхаживать по саду.

То, что Келсон послал письмо с кораблем, было очень странно. Он никогда так раньше не делал. Особенно в это время года, когда погода здесь, на севере, очень неустойчива.

На всем этом лежала печать чего-то зловещего, как в том сне!

Он внезапно вспомнил сон, который видел прошлой ночью и понял, что этот сон тоже был одной из причин его сегодняшнего беспокойства. Морган плохо спал, что было для него необычно, так как он мог легко заставить себя уснуть. Но в эту ночь его мучили кошмары. Странные живые жуткие существа, которые заставляли его просыпаться в холодном поту.

Он видел Келсона, который напряженно слушал кого-то, у которого Морган мог видеть только спину, и Дункана, чье лицо, обычно спокойное и бесстрастное, на сей раз было встревоженным и разгневанным, что было непохоже на его кузена.

И затем призрачное, наполовину спрятанное в капюшоне лицо, лицо человека из легенды. Лицо Камбера Кулди, бывшего святого, патрона магии Дерини.

Морган очнулся от дум и увидел, что стоит перед гротом Времени, который уже триста лет служил местом уединения герцогов Корвина.

Садовники поработали уже и здесь. Они сгребли в кучу от входа в грот старые листья и сожгли их, но внутри еще валялись обломки льда.

Повинуясь импульсу, Морган потянул на себя скрипучую дверь и вошел внутрь.

Взяв со стены у входа горящий факел, он отгреб ногами обломки льда и пошел в холодную глубину грота.

Грот Времени внутри был невелик, хотя снаружи он возвышался над уровнем сада на 20 футов. Он был сделан из огромных камней. Летом и весной эти камни зарастали густым кустарником и небольшими деревьями, между которыми росли цветы. С одной из каменных стен пещеры стекал ручеек, образуя небольшой водопад.

Внутри это строение выглядело как настоящая пещера. Стены были неотделанными, грубыми и сырыми. Когда Морган вошел туда, он почувствовал, что низкий потолок давит на него.

Слабый солнечный свет проникал сквозь маленькое зарешеченное окно в противоположном конце пещеры и падал на черный мраморный саркофаг, который занимал большую часть пространства комнаты. Это была гробница Доминика, первого герцога Корвина. В центре пещеры стояло вырубленное из целого камня кресло, обращенное к саркофагу. На саркофаге стоял подсвечник со свечами. Но металл его потускнел за долгую зиму. Наполовину сгоревшие свечи были изъедены мышами.

Однако Морган пришел сюда не для того, чтобы почтить память своего предка. Его влекло другое.

Боковая стена пещеры была тщательно отделана. На ней изображались мозаичные портреты тех, кто покровительствовал дому Корвинов.

Морган одним взглядом окинул их: Троицу, Архангела Михаила, поражающего мечом дракона Тьмы, Святого Георгия и его дракона. Были еще и другие, но Моргана интересовал только один.

Повернувшись налево, он сделал три привычных шага, которые привели его к противоположной стене. Затем он поднял факел, и перед ним возникло изображение Камбера Кулди, лорда Дерини Кулди, Дефенсора Хомини.

Морган так и не мог понять эти странные чувства, которые овладевали им, когда перед ним был этот святой. Он оценил этого святого совсем недавно, когда вместе с Дунканом боролся за то, чтобы сохранить Келсона на троне.

Тогда у него были Видения.

В первый раз Морган ощутил чье-то присутствие. У него возникло чувство, что его коснулись чьи-то руки и чья-то энергия потекла через него.

Но затем он увидел лицо – а, может, он просто думал, что видит его. И все это оказалось каким-то образом связанным с легендарным святым Дерини.

Святой Камбер. Камбер Кулди.

Имя, которое громко прозвучало в истории Дерини.

Камбер, который открыл в мрачные годы Царствования, что могущество Дерини можно в некоторых случаях передать человеку.

Камбер, который возглавил движение за Реставрацию и снова привел людей к власти.

За это он был канонизирован, причислен к лику святых. Благодарное человечество воздало пышные почести тому, кто покончил с ненавистной диктатурой Дерини. Но память человеческая коротка. Пришло время, когда люди забыли мучения, принятые от злых Дерини. Настали времена черной реакции, пролетевшей бурей по Одиннадцати Королевствам, времена, которых многие люди теперь стыдились и которые желали бы забыть.

Тысячи невинных Дерини пали жертвами начавшихся гонений. Приняли смерть от мечей или были убиты другими изощренными способами. Считалось, что они принимали кару за все то, что делали их отцы.

Когда гроза утихла, осталась только горстка Дерини. Некоторые из них скрывались в убежищах, другие получили покровительство у высокопоставленных лордов, которые еще не забыли, как все было на самом деле.

Естественно, что в годы реакции первой жертвой пал Камбер Кулди.

Он был вычеркнут из списков Святых.

Камбер Кулди, Дефенсон Хоминум, Камбер Кулди, патрон магии Дерини.

Камбер Кулди – вот на кого смотрел сейчас Морган с нетерпеливым любопытством, пытаясь понять, какие же странные узы связывают его с давно умершим лордом Дерини.

Морган поднес факел поближе к мозаике, стараясь уловить более тонкие черты лица на примитивном изображении. Глаза смотрели прямо на него – легкий взгляд казался живым над твердым решительным подбородком. А остальная часть лица находилась в тени под монашеским капюшоном, накинутым на голову.

Однако у Моргана сложилось твердое впечатление, что у Камбера светлые волосы. Он не мог сказать, откуда оно у него. Возможно, это отголоски тех видений, что у него были.

Дрожь пробежала по его спине, когда он вспомнил видения. Был ли это действительно Камбер Кулди? Или не он?

Ну, а если не Святой Камбер, тогда кто же?…

Другой Дерини?

Никто из людей не смог бы так сильно воздействовать на него и его мозг.

А если это Дерини, то почему он не объявится и не поговорит? Ведь он знает, что должен чувствовать Морган при этих видениях.

Кажется, он помогает Моргану, но почему же тайно?

Наверное, это все-таки Святой Камбер.

Морган вздрогнул при этой мысли и перекрестился, а затем взял себя в руки. Такие размышления могут привести его бог знает куда. Он должен мыслить здраво и хладнокровно.

Внезапно он услышал какой-то шум во дворе за садом, а затем шаги бегущего по дорожкам человека.

– Морган! Морган!

Проскользнув по узкому проходу обратно, Морган вставил факел назад в отверстие в стене и вышел из грота на солнечный свет. Дерри тут же заметил его и побежал к нему прямо по газонам.

– Лорд! – кричал Дерри. Его лицо светилось от возбуждения. – Выходите во двор, посмотрите, кто здесь!

– «Рафалия» еще не в порту? – спросил Морган, направляясь к двери.

– Нет, сэр, – засмеялся Дерри, качая головой. – Вы сами увидите, идем!

Заинтригованный Морган, удивленно подняв брови, пошел за Дерри.

На лице Дерри светилась улыбка от уха до уха. А это обычно означало присутствие хорошей лошади, красивой женщины или…

– Дункан! – Морган вслух выкрикнул то, что пришло ему в голову. Он прошел через садовые ворота и во дворе увидел своего кузена.

Дункан слезал со своего огромного серого жеребца.

Его черный плащ намок и был забрызган грязью, полы дорожной сутаны обтрепаны и тоже в грязи.

Двенадцать воинов в королевских цветах, сопровождавшие его, тоже спрыгивали со своих коней. Среди них Морган узнал личного слугу Келсона, молодого Ричарда Фиц Вильяма, который держал под уздцы жеребца, когда Дункан спешивался.

– Дункан! Старый проныра! – воскликнул Морган, огромными прыжками устремляясь через мощеный булыжником двор, к своему кузену. – Какого дьявола ты здесь, в Короте?

– Решил заехать в гости, – ответил Дункан. Его глаза светились удовольствием, когда он и Морган обнялись, радостно приветствуя друг друга. – В Ремуте стало слишком жарко, и я решил навестить любимого кузена. Уверен, архиепископ очень рад, что избавился от меня.

– Хорошо, что он сейчас не видит тебя, – рассмеялся Морган, когда Дункан снял с коня пару седельных сумок и перебросил их себе на плечо. – Ты только посмотри на себя! Весь в грязи и пахнет от тебя, как от лошади. Пойдем, ты вымоешься. Дерри, проследи, чтобы об охране Дункана тоже позаботились. А потом пришли слуг, чтобы приготовить ванну.

– Хорошо, милорд. – Дерри поклонился и направился к воинам. – Добро пожаловать в Корот, отец Дункан.

– Благодарю, Дерри.

Дерри отправился отдавать распоряжения, а Морган и Дункан поднялись по ступеням и вошли в большой холл.

Там царила страшная суета: шла подготовка к сегодняшнему вечеру.

Толпы слуг и служанок носились взад и вперед, расставляя столы и скамьи, развешивая гобелены, снятые раньше для чистки по случаю такого события.

Через холл туда и обратно бегала кухонная прислуга и повара, очевидно, уже вовсю занятые своим делом.

Пажи тщательно полировали металлические части кресел, стоящих вокруг главного стола.

Всей этой кутерьмой управлял лорд Роберт. Ничто не ускользало от его бдительного взора.

Когда столы были расставлены, Роберт приказал девушкам принести из кухни масло и протереть им столы, чтобы снять паутину, образовавшуюся за долгие годы. Затем он стал руководить размещением на столах роскошных канделябров из сокровищницы герцога.

Справа в холле лорд Гамильтон, сенешаль замка Корот, обдумывал план размещения музыкантов, которые будут во время обеда услаждать слух гостей.

В данный момент он горячо спорил со знаменитым трубадуром Гвидоном, которого пригласил Морган.

Когда подошли Морган с Дунканом, маленький трубадур уже был вне себя от гнева. Он приплясывал на полу, чуть не выскакивая из своего камзола. В его глазах горела ярость. Он топнул ногой и отвернулся от Гамильтона с явным отвращением.

Морган поймал его взгляд и поманил пальцем.

Трубадур бросил на Гамильтона последний негодующий взгляд, подошел к Моргану, поклонился ему и сказал:

– Ваша Милость! Я не желаю больше работать с этим человеком. Он туп, самодоволен и не имеет никакого отношения к искусству.

Морган постарался скрыть улыбку.

– Дункан, я имею честь представить тебе мастера Гвидона Пленнета.

Это самый яркий талант при моем дворе. Должен добавить, что он самый искусный исполнитель баллад во всех Одиннадцати Королевствах – конечно, когда он не ссорится с моими слугами. Гвидон, это мой кузен по отцу, монсеньор Дункан Мак Лейн.

– Добро пожаловать в Корот, монсеньер! – пробормотал Гвидон, игнорируя все пышные похвалы и последние ехидные слова Моргана. – Его Милость много и хорошо говорил о вас. Я думаю, что пребывание здесь доставит вам удовольствие.

Дункан ответил ему с поклоном:

– Благодарю. В Ремуте о тебе много говорят. Утверждают, что ты лучший трубадур со времен Ловиллина. Я уверен, что ты с успехом подтвердишь свою репутацию.

– Гвидон будет петь сегодня вечером, если ему самому разрешат расположить музыкантов, монсеньор, – трубадур поклонился. – Но если лорд Гамильтон настоит на своей идиотской расстановке, то боюсь, что мое пение ничего, кроме головной боли, не вызовет. Так что тогда я, конечно, не буду участвовать в концерте.

Он величественно выпрямился и театральным жестом сложил руки на груди. Морган едва сдерживался, чтобы не расхохотаться.

– Отлично, – сказал он, кашлянув, чтобы подавить улыбку. – Передай Гамильтону, что я разрешил тебе сажать музыкантов по своему усмотрению. И я не желаю больше слышать о ссорах, понятно?

– Конечно, Ваша Милость!

С коротким поклоном он круто повернулся и пошел обратно со все еще сложенными на груди руками.

Когда он подошел к своему месту, лорд Гамильтон заметил его и повернулся к Моргану, прося поддержки. Но Морган просто покачал головой и жестом показал на Гвидона.

Со вздохом, который можно было услышать даже на улице, Гамильтон поклонился Моргану и оставил поле битвы своему сопернику.

Гвидон с достоинством занял его место и, надувшись, как индюк, начал распоряжаться.

– Он всегда так горяч? – спросил Дункан, оглядываясь назад, когда они с Морганом прошли через холл и стали подниматься по узкой лестнице.

– Нет, не всегда. Обычно еще хуже.

Они поднялись наверх, и подошли к тяжелой двери, в которую было вделано изображение Грифона Моргана.

Морган прикоснулся к его глазу своим перстнем, и дверь бесшумно открылась.

Они вошли в личный кабинет Моргана, его комнату магии, его святая святых.

Эта круглая комната, примерно метров тридцати в диаметре, размещалась в самой высокой башне замка. Толстые стены были сложены из грубого камня. Их прорезали окна с зелеными стеклами высотой от уровня глаз человека до потолка. По ночам, когда в комнате горели свечи, башню было видно за много миль. Семь окон светились как семь зеленых маяков в ночном небе.

Справа от двери находился большой камин с отверстием шесть на восемь футов. Над ним висело шелковое знамя с тем же изображением Грифона, что и на двери кабинета.

На камине были расставлены различные ритуальные предметы. Всю противоположную сторону занимала гобеленовая карта всех Одиннадцати Королевств. Под ней стоял огромный книжный шкаф, набитый толстыми томами.

Слева от шкафа располагался тоже огромный письменный стол с резным креслом возле него. Слева от стола – диван, покрытый черной меховой накидкой. А слева от двери – небольшой алтарь темного дерева, на котором стояло распятие.

Все это Дункан охватил взглядом в одно мгновение, а затем его внимание было привлечено к центру комнаты, где в туманном изумрудном свете, струившемся из круглого окна в потолке, стоял небольшой круглый стол.

К столу были придвинуты два удобных, обитых зеленой кожей, кресла. В центре стола находилась золотая статуэтка Грифона, в когтях которого покоился прозрачный янтарный шар диаметром в четыре дюйма.

Дункан присвистнул от удивления и подошел к столу, не отрывая взгляда от янтарного шара.

Сначала он хотел дотронуться до него, но затем изменил свои намерения и остановился, восхищенно глядя на него.

Морган подошел к нему, улыбнулся и облокотился о спинку кресла.

– Ну, как? – спросил он.

Вопрос был чисто риторическим, так как вид Дункана с полной очевидностью говорил о его реакции.

– Изумительно, – прошептал Дункан с тем благоговейным трепетом, с которым говорит знаток и любитель искусства при виде шедевра. – Откуда у тебя такой огромный… ведь это же кристалл шираля, да?

Морган кивнул:

– Да, конечно. Его привез для меня несколько месяцев назад один торговец из Хорта Орсаля. И, должен добавить, за огромные деньги. Ну, не бойся. Притронься, если хочешь.

Дункан сел в одно из кресел, и седельные сумки, о которых он совершенно забыл, стукнулись о край стола. Он с удивлением посмотрел на них, а затем вспомнил, и на его лице появилась тревога.

Дункан положил сумки на стол и начал говорить, но Морган покачал головой.

– Сначала кристалл, – сказал он, видя беспокойство кузена. – Я не знаю, что у тебя такое, что ты считаешь самым важным, но все равно это может подождать.

Дункан прикусил губу и долго смотрел на Моргана. Затем кивнул, согласившись, и опустил сумки на пол.

Он глубоко вздохнул, сложил руки вместе, выдохнул и стал приближать ладони к шару.

Как только он расслабился, шар стал светиться.

– Великолепно, – выдохнул Дункан, опуская руки ниже, чтобы видеть поверхность шара. – С кристаллом такого размера я могу формировать изображение без всякого труда и с первой попытки.

Снова сконцентрировавшись, он устремил взор вглубь кристалла и свечение стало усиливаться.

Шар перестал быть дымчатым и сделался совершенно прозрачным, ритмично подергиваясь дымкой, как будто внутри что-то дышало, а затем в далеком тумане стало вырисовываться человеческое изображение.

Это был высокий мужчина с серебрянными волосами, в одежде архиепископа, в митре, с тяжелым нагрудным крестом, усыпанным драгоценными камнями. Он был в гневе.

– Лорис, – подумал про себя Морган, наклонившись поближе, чтобы рассмотреть изображение. – Какого дьявола он здесь появился? Вероятно, он полностью занимает мысли Дункана.

Дункан резко отдернул руки от шара, как будто тот внезапно раскалился и обжег его. Черты его лица исказились от отвращения. Когда его руки потеряли контакт с шаром, изображение стало медленно таять, и шар постепенно приобрел первоначальный вид. Он опять стал дымчатым янтарем.

Дункан обтер руки о сутану, как бы стараясь избавиться от чего-то мерзкого и противного. Затем он с трудом овладел собой и начал говорить, глядя на свои руки.

– Теперь тебе ясно, что я приехал не просто в гости, – горько сказал он. – Я не мог этого скрыть даже от кристалла.

Морган кивнул.

– Я понял это, как только ты спрыгнул с коня, – он рассеянно посмотрел на свое кольцо с Грифоном. – Ты хочешь рассказать мне, что же произошло?

Дункан вздрогнул.

– Это непросто, Аларик. Меня… меня лишают сана…

– Лишают сана? – в голосе Моргана звучало искреннее удивление. – За что?

Дункан сделал попытку улыбнуться.

– Разве ты не догадываешься? Ахиепископ Лорис убедил архиепископа Корригана, что мое участие в коронации не ограничивалось только ролью исповедника Келсона. А это, к несчастью, правда. Может, они уже подозревают, что я наполовину Дерини. Они хотели вызвать меня для ответа в церковный суд, но нашелся верный друг, который вовремя предупредил меня. В общем, случилось то, чего мы так боялись.

Морган опустил глаза.

– Мне очень жаль, Дункан. Я же знаю, как много значит для тебя сан священника. Я… я не знаю, что сказать.

Дункан слабо улыбнулся.

– Все гораздо хуже, чем ты думаешь, мой друг. Если бы просто лишение сана, то бог с ним, я бы пережил. Я понял, что чем больше я действую как Дерини, тем меньшее значение для меня имеют мои священнические обеты и клятвы, – он сунул руку в одну из седельных сумок и достал свернутый лист пергамента, который положил на стол перед Морганом. – Это копия письма, адресованного твоему епископу Толливеру. Мой друг, который служит в канцелярии Корригана, с большим риском выкрал его для меня. Основное в этом письме то, что Лорис и Корриган требуют от Толливера твоего отлучения от церкви, если ты не отречешься от своего могущества и не проведешь остаток дней в раскаянии и смирении. Это слова архиепископа Корригана.

– Мне отречься? – фыркнул Морган. На его лице отразилось презрение. – Они, должно быть, шутят, – он потянулся к письму, но Дункан перехватил его руку.

– Я еще не кончил, Аларик, – спокойно сказал он, глядя в глаза Моргану. – И, если ты не отречешься и пренебрежешь их приказом, они отлучат от церкви не только тебя, они отлучат и весь Корвин. Интердикт, понимаешь?

– Интердикт?

Дункан кивнул и отпустил руку Моргана.

– А это означает, что во всем Корвине церковь прекратит свою деятельность. И не будет ни служб, ни крещений, ни венчаний, ни похорон, ни отпеваний – ничего. Я не уверен, что народ Корвина хорошо отнесется к этому.

Морган стиснул зубы и взял письмо. Он начал читать, и по мере чтения в его глазах появились холод и сталь.

– Его преосвященству Ральфу Толливеру, епископу Корота… дорогой брат, до нас дошли сведения… Герцог Аларик Морган… греховная магия… против законов церкви и государства… герцог не отречется от своего запретного могущества Дерини… отлучить… Интердикт на Корвин… надеемся, что вы это сделаете… Проклятие!

Яростно выругавшись, Морган скомкал письмо и швырнул его на стол.

Он сел в кресло, тяжело дыша.

– Чтоб их пожрали в аду отвратительные чудовища, чтобы им каждую ночь во сне являлись тринадцать демонов! Будь они прокляты, Дункан! Что они хотят сделать со мной?

Дункан улыбнулся:

– Ну, теперь ты успокоился?

– Нет. Ты понимаешь, что Лорис и Корриган нанесли мне удар в самое уязвимое место? Они знают, что мое влияние в Корвине основано не на том, что народ любит меня, Моргана. Если духовный суд Гвинеда предаст меня анафеме, то они знают, что я не могу просить свой народ, чтобы он лишился всех таинств святой церкви.

Дункан откинулся в кресле и выжидающе посмотрел на Моргана.

– Так что же нам делать?

Морган расправил скомканное письмо, снова просмотрел его, и опять с отвращением бросил его на стол.

– Толливер уже получил оригинал?

– Вряд ли. Монсеньор Горони отплыл на «Рафалии» два дня назад. По моим расчетам, если они верны, он должен прибыть завтра.

– Вернее, через три часа, когда начнется прилив, – возразил Морган, – Горони, должно быть, хорошо заплатил капитану, чтобы добраться поскорее.

– Есть возможность перехватить письмо?

Морган поморщился и покачал головой.

– Я не хочу рисковать. Ведь в этом случае я посягну на неприкосновенность церкви. Нет, я должен допустить Горони к Толливеру.

– Ну, а если я сначала нанесу Толливеру визит? Если я покажу Толливеру эту копию и объясню всю ситуацию, может он согласиться ничего не предпринимать несколько месяцев? А кроме того, я уверен, что ему вовсе не понравится получать приказы Лориса и Корригана. Ведь для него не секрет, что они используют его как простую пешку в своей игре против нас. Мы можем сыграть на его самолюбии. Может, он тогда задержит Интердикт? Как ты думаешь?

Морган кивнул:

– Это может получиться. Тогда иди готовься: мойся, переодевайся. И передай Дерри, чтобы приготовил для тебя свежую лошадь. Пока ты будешь одеваться, я напишу Толливеру письмо с просьбой о поддержке. Это не совсем простое дело, – он поднялся, подошел к письменному столу, разложил бумагу и пододвинул к себе чернильницу. – Каким-то образом я должен добиться нужного соотношения между моим положением герцога, верноподданническими чувствами к церкви и нашей с ним долгой дружбой. И при всем этом необходимо оттенить на второй план все связанное с Дерини. Тогда совесть Толливера не позволит ему выступить против меня.

Через четверть часа Морган уже поставил свою подпись под письмом и украсил ее затейливым росчерком, исключавшим возможность подделки. Затем он капнул на лист зеленый воск и приложил к нему свой перстень.

На воске четко отпечаталось изображение Грифона.

Он мог бы сделать печать и без воска. Его кольцо Дерини могло отпечатываться прямо на бумаге, но Морган знал, что это не понравится епископу. Его преосвященство ничего не имел против Дерини, но все же существовали пределы, за которые Морган не хотел переступать. Лишь малейшее присутствие магии Дерини могло испортить все впечатление от письма.

Морган свернул пергамент и приготовился положить еще одну печать.

Тут как раз вернулся Дункан. У него на руке висел тяжелый шерстяной плащ. С ним был и Дерри.

– Готово? – спросил Дункан, подходя к столу и глядя через плечо кузена.

– Почти.

Морган капнул воск на письмо и быстро прижал к нему печать. Затем он подул на воск, чтобы тот затвердел, и подал письмо Дункану.

– Второе письмо у тебя?

– Хмм… – Дункан щелкнул пальцами. – Дерри, подай мне письмо, – и он показал на пергамент, лежащий на круглом столе.

Дерри принес письмо, и Дункан тщательно спрятал его в складках своей сутаны.

– Вам нужен эскорт, отец? – спросил Дерри.

– Как решит Морган. Лично я думаю, что чем меньше людей будет знать об этом, тем лучше. Ты согласен, Морган?

– Удачи тебе, – кивнул Морган.

Дункан улыбнулся, кивнул в ответ и вышел из комнаты.

Дерри несколько мгновений смотрел ему вслед, а затем повернулся к Моргану.

Герцог не двинулся со своего места и, казалось, находился в глубокой задумчивости.

Дерри долго колебался, прежде чем прервать течение мыслей своего господина.

– Милорд?

– Да? – удивленно посмотрел Морган, как бы забыв, что Дерри еще здесь.

– Можно задать вопрос?

Морган устало улыбнулся:

– Конечно. Ты, вероятно, не можешь понять, что происходит.

Дерри засмеялся.

– Это не так уж и плохо, милорд. Но, может, я могу чем-нибудь помочь?

Морган внимательно посмотрел на него, опершись подбородком на руку, а затем кивнул:

– Возможно, – сказал он, подавшись вперед. – Дерри, ты служишь мне достаточно долго. Ты не хочешь участвовать в магии вместе со мной?

Дерри широко улыбнулся:

– Вы же знаете, сэр, что я всегда готов, сэр.

– Отлично. Подойдем к карте.

Морган отправился к вытканной на гобелене карте, висящей на стене. Он пробежал пальцами по широкой голубой полосе, пока не нашел то, что искал.

Дерри наблюдал за ним и внимательно слушал Моргана, который начал говорить:

– Так. Корот здесь. А вот устье двух рек. Вверх по Уэстерн Рийвер, которая служит нашей восточной границей с Торантом, лежит Фатан – торговый центр Торента. По этому району проходят все торговые пути Венсита. Я хочу, чтобы ты прошел вверх по территории Торента вплоть до Фатана. Затем ты должен повернуть на запад и вдоль нашей северной границы вернуться обратно. Цель похода – собрать сведения. Меня интересует следующее: каковы военные планы Венсита в этом районе, что слышно об этом шакале Варине, а также обо всем, что касается Интердикта. Дункан посвятил тебя в это?

– Да, сэр.

– Отлично. Костюм ты выберешь сам. Полагаю, что торговец мехами или охотник не вызовут подозрений. Лишь бы в тебе не опознали воина.

– Понял, сэр.

– Хорошо. Ну, а теперь займемся магией.

Он полез к себе за ворот, достал тонкую серебряную цепочку и выпустил ее поверх своей темно-зеленой туники. Затем он снял ее через голову, и Дерри увидел, что на цепочке болтается серебряная медаль.

Дерри наклонил голову и Морган надел цепочку ему на шею так, что медаль оказалась на груди у Дерри. Тот с любопытством посмотрел на нее.

Там было чье-то изображение, но Дерри не узнал того, кто там изображен. Надпись на ребре медали Дерри также не смог прочесть.

Морган повернул медаль лицевой стороной вперед, а затем направился к книжному шкафу.

– Отлично, теперь я попрошу помочь мне. Я хочу провести сеанс Мысленного Видения. Ты не раз был свидетелем таких сеансов. Тебе нужно расслабиться и полностью освободить мозг от всего. Не беспокойся, никаких неприятных ощущений не будет, – добавил он, увидев на лице Дерри замешательство.

Дерри поборол волнение и кивнул.

– Хорошо. Теперь смотри на мой палец и расслабься.

Морган поднял указательный палец и стал медленно водить им перед лицом Дерри.

Глаза молодого человека внимательно следили за пальцем до тех пор, пока он не коснулся переносицы.

Дерри вздрогнул. Затем медленно вздохнул и обмяк. Рука Моргана легла на его лоб.

Прошло полминуты. Ничего не происходило.

Морган протянул другую руку к медали и сжал ее в ладони, закрыв глаза.

Через минуту он выпустил медаль из руки, открыл глаза и убрал ладонь со лба Дерри.

Глаза Дерри моментально открылись. В них были и изумление, и страх.

– Вы… вы говорили со мной? – громко прошептал он.

Благоговейный трепет изменил тембр его голоса. – Вы… – он с изумлением посмотрел на медаль. – Я могу использовать это для связи с вами во время моего путешествия до Фатана?

– Конечно, если это будет необходимо, – согласился Морган. – Только помни, что это трудно. Если бы ты был Дерини, то ты мог бы связаться со мной в любой момент, хоть это и потребовало бы больших затрат энергии. Но ты сможешь связываться только в определенное время, заранее условленное. Если я тебя не вызову, у тебя самого не хватит на это сил. Поэтому важно согласовать время. Я думаю, что первый контакт у нас будет завтра, через три часа после наступления темноты. Ты уже, наверное, будешь в Фатане.

– Хорошо, милорд. И мне надо будет использовать то заклинание, которому вы обучили меня? – его голубые глаза расширились от возбуждения.

– Верно.

Дерри кивнул и стал прятать медаль под тунику. Затем он снова достал ее и стал рассматривать.

– Что это за медаль, милорд? Я не могу узнать того, кто изображен, и надпись мне непонятна.

– Я боялся, что ты спросишь об этом, – усмехнулся Морган. – Это очень старая медаль Святого Камбера, времен начала Реставрации. Она досталась мне в наследство от матери.

– Медаль Камбера? – переспросил Дерри. – А если ее кто-нибудь узнает?

– Если ты не будешь раздеваться, то ее никто не увидит и тем более не узнает, мой друг, – рассмеялся Морган. – Как ни жаль, но придется тебе в этом путешествии обойтись без женщин. Это очень важное и рискованное путешествие.

– Вы не упустите повода посмеяться, милорд, – смущенно пробормотал Дерри, пряча медаль под тунику.

Затем он улыбнулся и вышел из комнаты.

Наступили сумерки, когда Дункан направил свою усталую лошадь к Короту. Ночной холод, спускающийся с гор, уже начал проникать под одежду, вызывая озноб.

Беседа с Толливером оказалась успешной только частично. Епископ согласился задержать свой ответ посланцу из Ремута до тех пор, пока он не оценит ситуацию. Коме того, он обещал держать Моргана в курсе всех событий. То, что это все связано с Дерини, беспокоило епископа, но Дункан этого и ожидал. Епископ настоятельно предупредил Дункана, чтобы тот больше не якшался с магией, если ему дороги его сан и бессмертие души.

Дункан плотнее закутался в плащ и пустил лошадь галопом, полагая, что Морган с нетерпением ждет известий. А кроме того, Дункан с вожделением подумал об ожидающем его грандиозном обеде,. В отличие от своего кузена Дункан любил светскую жизнь, пышные церемонии. Если он поторопится, то успеет как раз вовремя. Было еще не совсем темно.

Он скакал по дороге, не думая ни о чем другом и, завернув за следующий поворот, увидел в десяти ярдах перед собой на дороге чью-то высокую тень. В полумраке трудно было различить что-то определенное, но когда Дункан натянул поводья, чтобы не сбить этого человека, он заметил, что человек одет в сутану странствующего монаха. На голове остроконечный капюшон, а в руке посох.

Однако во всем его облике было что-то не то. В Дункане проснулся воин, и он почти инстинктивно протянул правую руку к рукояти меча. Человек повернулся к Дункану. До него уже было не более десяти футов, и тут Дункан резко осадил лошадь, так как лицо, которое смотрело на него безмятежным взором из-под серого капюшона, было тем лицом, которое он так часто видел в последние месяцы. Но никогда во плоти.

Он и Аларик сотни раз изучали это лицо, когда рылись в пыльных томах в поисках сведений о знаменитом святом Дерини. Это было лицо Камбера Кулди!

Прежде чем пораженный Дункан смог заговорить или что-то предпринять, человек церемонно поклонился и протянул вперед руку, демонстрируя свои мирные намерения.

– Приветствую тебя, Дункан из Корвина, – проговорил незнакомец.

 

Глава 4

Горло Дункана пересохло, и он с трудом проглотил слюну. Он был уверен, что имя, которое произнес этот человек, было известно лишь троим: ему самому, Аларику и королю Келсону.

Этот человек не мог знать, что он, Дункан, наполовину Дерини, что его мать и мать Моргана были сестрами-близнецами, чистокровными Дерини. И это была тайна, которую Дункан ревностно хранил всю жизнь.

И вот этот человек назвал его этим именем. Откуда он мог узнать?

– Что ты имеешь в виду? – с трудом проговорил Дункан. Его голос от волнения стал на четверть октавы выше обычного. Он откашлялся. – Я Мак Лейн, из лордов Керней и Кассан.

– А еще ты Корвин по материнской линии, – мягко возразил незнакомец. – Нет никакого позора в том, что ты наполовину Дерини, Дункан.

Дункан раскрыл рот и постарался овладеть собой. Затем он нервно облизнул губы.

– Кто ты? – спросил он, держась настороже, но его рука выпустила рукоять меча, которую он судорожно сжимал до этого момента. – Что тебе надо?

Человек дружелюбно улыбнулся и покачал головой.

– А сам ты не понимаешь? – прошептал он про себя, а затем спокойно заговорил:

– Тебе не следует бояться меня. Твоя тайна останется во мне. Слезь с лошади, и пройдемся немного. Я должен тебе кое-что сообщить.

Дункан колебался недолго. Чувствуя себя очень неуверенно под ясным и безмятежным взором незнакомца, он повиновался и соскочил с лошади.

Человек кивнул.

– То, что я скажу, тебе, Дункан следует считать предупреждением, а не угрозой. Потому что я буду говорить для твоей пользы. В следующие недели твое могущество подвергнется суровым испытаниям. Все чаще и чаще тебе придется открыто использовать магию. И, в конце концов, настанет момент, когда тебе надо будет выбирать: или признать свое происхождение Дерини и применить свою магию в борьбе, или же навсегда отречься от него и лишиться его. Я все ясно излагаю?

– Нет, – прошептал Дункан. Его глаза сузились. – Начнем с того, что я священник и мне запрещено заниматься оккультными искусствами.

– Разве? – спокойно спросил его человек.

– Конечно. Мне запрещено заниматься магией.

– Нет. Я имею в виду, разве ты священник?

Дункан почувствовал, что его щеки загорелись. Он опустил глаза.

– В соответствии с ритуалом, которым я был произведен в сан, я священник на всю жизнь и…

Человек улыбнулся.

– Я знаю, о чем говорится в клятве. Но разве ты действительно священник? А что произошло два дня назад?

Дункан в замешательстве посмотрел на него.

– Меня просто вызывают в суд. Я еще не лишен сана и не отлучен от церкви.

– И все же ты сам сказал, что отлучение тебя совершенно не волнует, что чем больше ты используешь могущество Дерини, тем менее важными представляются тебе клятвы и обеты.

Дункан ахнул, инстинктивно шагнув к человеку.

Лошадь в тревоге дернула головой.

– Откуда тебе это известно?

Человек мягко улыбнулся и взял поводья лошади, чтобы она не наступила ему на ногу в сандалии.

– Я много чего знаю.

– Мы были одни, – прошептал Дункан. – Вся моя жизнь зависит от этих слов. Кто же ты?

– В могуществе Дерини нет ничего злого, запретного, сын мой, – сказал человек. Он опустил руку и медленно пошел по дороге. Дункан смиренно склонил голову и, ведя лошадь, пошел за ним, – …но и доброго тоже. Добро или зло таится в душе того, кто использует это могущество. Только злой разум может применить его для того, чтобы творить зло, – он повернулся и посмотрел на Дункана. Затем продолжил:

– Я давно наблюдал, как ты применяешь свое могущество, и знаю, что ты используешь его правильно. У тебя нет сомнений, что творить с его помощью: добро или зло. Но у тебя есть сомнения в том, правильно ли ты поступаешь, и вправе ли ты вообще применять его.

– Но…

– Больше ни слова, – сказал человек, жестом приказывая Дункану молчать. – Теперь я должен покинуть тебя. Я только прошу, чтобы ты с этих пор рассматривал мотивы использования своего могущества с точки зрения того, о чем я тебя предупредил. На тебя может обрушиться такое, чего ты и не предполагаешь. Думай о моих словах, и свет истины озарит тебя.

Сказав это, человек исчез. Пораженный, Дункан остановился.

Исчез!

Без следа!

Он посмотрел на дорожную пыль, где только что стоял человек, но там не было никаких следов.

Даже в сгущающейся темноте он различал следы своих ног, которые тянулись по дороге, следы копыт лошади, твердо отпечатавшихся на сырой земле.

Но больше никаких следов не было.

Может, ему это все почудилось?

Нет!

Все, что он пережил, было настолько реально, настолько впечатляюще, что это не могло просто возникнуть в его мозгу. Теперь он понимал, что должен был чувствовать Аларик, когда ему являлись видения. Это было ощущение нереальности и вместе с тем прикосновение кого-то или чего-то.

Этот человек был так же реален, как то сияющее явление, поддерживающее корону Гвинеда, которое он и другие Дерини видели во время коронации Келсона.

Теперь, когда он вспомнил об этом, ему показалось, что это то же самое существо. А если так…

Дункан вздрогнул, плотнее натянул плащ, вскочил на коня и вонзил ему в бока шпоры.

Он не собирался искать ответы на свои вопросы здесь, на пустынной дороге. Его кузену являлись видения в тяжелые времена – во времена кризисов. Дункан надеялся, что эта его встреча – не предзнаменование трудных дней.

До замка Корот оставалось три мили. Дункану они показались тридцатью.

В замке Корот празднества начались с заходом солнца. Как только на землю опустилась темнота, в холле начали собираться роскошно разодетые лорды и их леди.

Оживленный шум и блеск драгоценностей заполнили весь холл. Гости ждали появления своего герцога.

Лорд Роберт, верный своему слову, преобразовал угрюмый мрачный холл, сделав из него оазис света и тепла, который с успехом противостоял промозглой тьме ночи.

С потолка свисали старинные бронзовые канделябры, бросая свет сотен высоких свечей. Свет, отражаясь от граней прекрасных хрустальных и серебряных кубков, отбрасывал зайчики на стены, стол, полированную серебряную посуду, роскошную одежду гостей.

Десятки пажей и слуг скользили вдоль стола, расставляя подносы с хлебом и графины прекрасного вина из Фианы.

Лорд Роберт стоял во главе всего, поджидая своего господина, недремлющим оком наблюдая за порядком и одновременно болтая с двумя прекрасными женщинами. Приглушенная музыка служила аккомпанементом монотонному шуму разговоров, которые вели гости.

Магистр Рандольф, хирург Моргана, передвигался среди дворян, поминутно здороваясь и изредка останавливаясь, чтобы поболтать с кем-нибудь.

Его сегодняшней задачей, как и обычно в подобных случаях, было разведать настроение некоторых гостей Моргана. Потом он должен будет доложить Моргану о своих наблюдениях.

Проходя по холлу, он улавливал обрывки разговоров.

– Я не дал бы и медной монеты за этих наемников из Бремагии, – говорил один лорд другому, сопровождая глазами статного брюнета, проходящего мимо них. – Им нельзя верить.

– А как насчет женщин из Бремагии? – шепнул другой, толкая собеседника локтем и поднимая бровь. – А им можно доверять?

– А…

Эти двое обменялись понимающими взглядами и продолжали рассматривать леди, привлекшую их внимание. Они были так увлечены, что не заметили Рандольфа, с легкой улыбкой прошедшего рядом.

– В этом наш король, кажется, не понимает, – сказал какой-то юный рыцарь. – А между тем, все так просто. Келсон знает, что Венсит выступит, когда сойдет снег и дороги будут непроходимыми. Почему же он не…

– Действительно, почему? – Подумал Рандольф, проходя мимо. – Ведь все так просто. Да, этот молодой человек с легкостью решил бы любую задачу или проблему.

– И не только это, – говорила рыжеволосая леди своей подруге, – говорят, что он пробыл здесь столько времени, чтобы только переодеться. А затем опять вскочил на лошадь и уехал, бог знает куда. Надеюсь, что к обеду-то он вернется. А ты его видела?

– Да, – вздохнула с сожалением блондинка. – Жаль, конечно, что он священник.

Магистр Рандольф в замешательстве опустил глаза, когда проходил мимо них.

За бедным отцом Дунканом придворные леди всегда охотились, почти так же, как и за его кузеном – герцогом. Это было нехорошо.

Другое дело, если бы священник поощрял их. Но он был равнодушен. Да, если добрый отец хочет покоя, то ему лучше бы задержаться, пока обед кончится.

Проходя в толпе, Рандольф заметил трех лордов, чьи поместья располагались на границе Корвина. Они были заняты тихой беседой.

Он понимал, что Моргану будет интересно, о чем они говорят. Однако Рандольф не рискнул подойти ближе. Эти люди знают, что он близок к герцогу, и, несомненно, изменят тему разговора, как только заметят его. Конечно, в том случае, если их беседа не предназначена для посторонних ушей.

Он подошел поближе и сделал вид, что слушает разговор двух старичков об охотничьих соколах.

– …и эти парни Варина прискакали прямо на мой двор и сказали: неужели тебе придется платить налоги Его Милости. Я им ответил, что кому же приятно платить свои денежки, но ведь они нужны для армии и правительства!

Другой фыркнул:

– Хурд де Блейк рассказывал мне, что Варин приказал ему платить контрибуцию, но он послал его к Дьяволу!

Третий человек покачал головой и почесал бороду.

– И все же у этого Варина есть основания. Наш лорд наполовину Дерини и не скрывает этого. Можно предположить, что он хочет присоединиться к Венситу, когда начнется война, и восстановить царствование Дерини в Одиннадцати Королевствах. Я не хочу, чтобы мои поместья были сожжены с помощью проклятой магии Дерини, если я не признаю их еретические воззрения.

– Но ты же знаешь, что наш герцог не сделает этого, – возразил ему первый лорд.

Рандольф кивнул про себя и двинулся дальше, с удовлетворением отметив в уме, что с этой стороны нет непосредственной угрозы. Лорды только болтают о том, о чем сегодня болтают все.

Конечно, народ желает знать, каковы планы герцога сейчас, когда вот-вот начнется война и он заберет под свое знамя весь цвет Корвина, предоставив остальным самим заботиться о себе. Однако постоянные упоминания о Варине и его банде были тревожными.

За прошлый месяц Рандольф услышал о предводителе повстанцев гораздо больше, чем думал услышать. И, очевидно, положение становится скорее хуже, чем лучше. Земли Хурда де Блейка, например, находятся за тридцать миль от границы. Рандольф еще не слышал, чтобы Варин проникал так глубоко в страну. Проблема переставала быть только пограничной. Морган должен об этом узнать.

Рандольф посмотрел через зал, где были повешены шторы, из-за которых он обычно появлялся на приемах. Шторы легонько колыхались. Это был знак, что герцог сейчас появится.

Рандольф кивнул и начал пробираться в том направлении.

Морган отбросил бархатные шторы и появился на пороге. Он был доволен, что Рандольф заметил знак и уже находится на пути к нему. Сзади него опять о чем-то спорили трубадур Гвидон и лорд Гамильтон.

Они говорили тихо, но их лица были свирепыми. Морган оглянулся.

– Ты наступил мне на ногу, – яростно шептал маленький трубадур, указывая на свои элегантные, начищенные до блеска туфли, на боку одной из которых виднелся пыльный след туфли Гамильтона.

Он был одет в фиолетовые и розовые цвета, так что пыль на туфле совершенно искажала всю тщательно продуманную игру цветов его костюма. Лютня Гвидона висела у него через плечо на золотом шнуре, на густых черных волосах эффектно сидела белая шляпа с кокардой. На злом лице гневно сверкали глаза.

– Прошу прощения, – прошептал Гамильтон, и, наклонившись, стал вытирать след своей туфли.

– Не прикасайся ко мне! – вскричал Гвидон, отскакивая назад на несколько шагов и упираясь руками в грудь своего противника с явным отвращением. – Ты, тупой осел, ты сделаешь только хуже.

Он сам наклонился, чтобы стереть пыль, но длинные рукава его махнули по пыльному полу так, что тоже стали грязными.

Гамильтон злорадно улыбнулся, увидев это, но заметил, что за ними наблюдает Морган и сделал виноватый вид. Он пробормотал:

– Прошу прощения, милорд. Я не хотел этого.

Прежде чем Морган смог ответить, тонкие занавеси колыхнулись, и в маленьком алькове появился Рандольф.

– Ничего особо интересного, милорд, – тихо сообщил он. – Много разговоров об этом типе Варине, но нет ничего такого, что не могло бы подождать до утра.

Морган кивнул:

– Отлично. Гвидон, если вы с Гамильтоном сможете остановиться, то мы сейчас выходим.

– Милорд, – сказал Гвидон, показывая на себя, – это же не я затеял эту ссору. Это Дуб…

– Ваша Милость, неужели из-за этого… – начал Гамильтон.

– Ну, хватит обоим. Я больше не хочу ничего слышать.

Лорд Гамильтон вышел в зал и попросил внимания. Шум в холле утих. Прозвучали три медленных гулких удара длинного церемониального жезла, и раздался голос Гамильтона:

– Его Милость, лорд Аларик Энтони Морган, Герцог Корвина, Господин Корота, Лорд-генерал Королевских армий, Чемпион Короля!

Прозвучали фанфары, и Морган вышел из-за занавесей и встал в дверном проеме. По толпе пробежал шепот, и все с почтением поклонились.

Затем, когда музыканты возобновили свою игру, Морган медленно двинулся к своему месту за столом, и вся его свита потянулась за ним.

Сегодня Морган был во всем черном. Неприятные вести, которые привез Дункан, привели его в такое состояние духа, что он не мог следовать диктату своего церемониймейстера, выбиравшего одежду для него.

Он раскидал всю приготовленную для него изумрудно-зеленую одежду, а вместо нее надел черную, и пусть думают о нем что хотят.

Облегающая, черная шелковая туника, с узкими рукавами, простой черный бархатный камзол с высоким воротом и широкими до локтя рукавами, из-под которых виднелись рукава туники, черные шелковые брюки, заправленные в голенища коротких черных сапог из тончайшей кожи. И ко всему этому несколько драгоценностей, которые Морган позволил себе сегодня надеть: на правой его руке кольцо с Грифоном – изумрудным существом, закрепленным на черной ониксовой пластине, на левой руке – кольцо Чемпиона короля – золотой Лев Гвинеда на черном поле.

На голове Моргана красовалась золотая герцогская корона. Золотая корона на золотоволосой голове Лорда Дерини Корвина.

Он казался безоружным, когда шел на свое место во главе стола. Таков был этикет: правителю Корвина не было нужды опасаться своих гостей, приглашенных на обед. Но под туникой Моргана скрывалась тончайшая кольчуга, защищавшая жизненно важные органы, а в потайных ножнах – узкий стилет. И покрывало его могущества Дерини служило для него надежной защитой, где бы он ни был.

Теперь ему придется играть роль радушного хозяина, погрузиться в скуку официального обеда, в то время как он сгорал от нетерпения, поджидая Дункана, желая знать, чего тому удалось добиться.

Было уже совсем темно, когда Дункан вернулся в Корот. Его лошадь захромала, не доехав двух миль, и ему пришлось идти пешком, таща лошадь за собой. Дункан, несмотря на все свое нетерпение, старался вести ее осторожно, так как те полчаса, которые он бы выгадал, если бы торопился, могли погубить хорошую верховую лошадь Аларика. Да и не в правилах Дункана было мучить живые существа. И когда он и усталая лошадь, наконец, вошли во двор – впереди он, а за ним медленно переставляющая ноги лошадь, – двор был почти пуст.

Стражники у ворот пропустили его без слов, так как были предупреждены о его возвращении, но принять лошадь во дворе было некому.

По приглашению Моргана все слуги и пажи, в том числе и обслуживающие конюшни, сейчас стояли у дверей в холл, чтобы слышать пение Гвидона.

Наконец, Дункан нашел одного из конюших, передал лошадь и пошел через двор ко входу в главный холл.

Как он понял, проталкиваясь через толпу слуг, обед уже кончился, а представление было в самом разгаре. Гвидон сидел на второй ступеньке возвышения в противоположном конце холла. Лютня легко лежала у него в руках. Когда он запел, Дункан остановился послушать.

Трубадур действительно оправдывал свою репутацию, которую имел во всех Одиннадцати Королевствах.

Он пел медленную размеренную мелодию, рожденную в горах Картиура, страны его детства. Мелодия была полна ритма, печальных модуляций, которые были характерны для мелодий горных народов.

Чистый тенор Гвидона звенел в затихшем холле, рассказывая печальную историю двух легендарных любовников, Матурина и Левергиль, погибших во времена царствования Дерини от рук жестокого лорда Горента.

Не было ни одного сердца в холле, которого бы не тронула эта грустная история.

Когда Дункан осмотрел холл, то увидел Моргана, сидевшего на своем месте слева от возвышения, где располагался Гвидон.

Слева от Моргана находился лорд Роберт с двумя дамами, которые вожделенно смотрели на слушавшего балладу Моргана.

Место справа от Моргана было свободно, Дункан решил, что он сможет пробраться туда, никого особенно не беспокоя, если будет достаточно осторожен.

Однако прежде чем он успел двинуться, Морган заметил его и покачал головой. Он сам встал и спокойно прошел к стене.

– Что случилось? – прошептал он, толкнув Дункана за колонну и оглядываясь, не подслушивают ли их.

– Что касается епископа Толливера, то все более или менее хорошо, – ответил Дункан. – Он, конечно, был не в восторге, но согласился задержать ответ Лорису и Корригану, пока сам во всем не разберется. Он даст нам знать, когда примет решение.

– Ну что же, это лучше, чем ничего. А как он вообще? Как ты думаешь, он на нашей стороне?

Дункан пожал плечами.

– Ты же знаешь Толливера. Он плохо относится к Дерини в целом, но это как и все. Но пока, кажется, он с нами. Однако это еще не все.

– Ну?

– Я думаю, что об этом лучше говорить не здесь, – сказал Дункан, многозначительно оглядываясь. – У меня по дороге назад была одна встреча.

– Встреча… – глаза Моргана расширились от удивления. – Ты имеешь в виду, как и у меня раньше?

Дункан кивнул.

– Мы встретимся с тобой в башне.

– Да, как только я смогу сбежать, – согласился Морган.

Дункан скрылся за дверью, а Морган глубоко вздохнул, чтобы скрыть следы волнения, и спокойно направился на место. Он подумал, как долго все продлится, пока он сможет уйти отсюда.

В башне Дункан ходил взад и вперед перед очагом, сжимая руки в кулаки и разжимая их. Так он пытался успокоить расходившиеся нервы. Потрясение от встречи оказалось гораздо большим, чем он думал.

Когда он только вошел в комнату и подумал о странной встрече, его как будто ударил порыв ледяного ветра. Затем это ощущение прошло и он, скинув с себя сырой дорожный плащ, встал на колени перед алтарем, чтобы прочесть молитву. Но это не помогло.

Дункан не мог заставить себя сосредоточиться на словах, которые произносил, и ему ничего не оставалось делать, кроме как встать.

Ходьба взад-вперед тоже не помогла собраться с мыслями.

Тогда он остановился у камина и вытянул руки к огню, стараясь согреться, хотя понимал, что озноб, который бил его, был запоздалой реакцией на странную встречу.

Почему?

Взяв себя в руки, Дункан подошел к письменному столу Моргана и открыл хрустальный графин с крепким красным вином, которое Морган держал здесь для таких случаев.

Налив бокал, он выпил его, а затем снова наполнил и поставил рядом с покрытым мехом диваном.

Расстегнув сутану и ослабив ворот, он улегся с бокалом вина на диван. Лежа и прихлебывая вино, он обдумывал все, что с ним случилось.

Понемногу он расслаблялся.

К тому времени, когда открылась дверь и вошел Морган, Дункан чувствовал себя уже много лучше. Ему даже не хотелось подниматься и рассказывать.

– Тебе нехорошо? – спросил Морган, подходя к дивану и садясь на краешек возле кузена.

– Да нет, теперь я полагаю, что буду жить, – сонным голосом ответил Дункан. – Совсем недавно я не был в этом уверен. Все, что случилось, очень взволновало меня.

Морган кивнул:

– Мне это знакомо. Ты не хочешь рассказывать об этом?

Дункан тяжело вздохнул.

– Он был там. Я ехал по дороге, завернул за поворот, примерно три или четыре мили отсюда, и увидел его, стоявшего на дороге. Он был одет в серую монашескую сутану, с посохом в руках – точная копия того, кого мы видели в старых исторических книгах.

– Он говорил с тобой?

– О, да! – с чувством произнес Дункан. – Так же, как мы сейчас говорим с тобой. И не только это. Он знал, кто я такой. Он назвал меня именем моей матери – Дункан из Корвина. Когда я возразил и сказал, что я Мак Лейн, он сказал, что я еще и Корвин, по матери.

– Дальше, – Морган встал, чтобы налить себе вина.

– А… затем он сказал, что приближается время тяжелых испытаний, и мне придется или признать свое могущество и начать открыто применять его, или навсегда забыть о нем. Когда я ответил, что я священник и мне запрещено использовать могущество Дерини, он спросил, действительно ли я священник. Он знал все об отлучении и он… он знал весь наш сегодняшний разговор утром. Помнишь, я сказал, что чем больше я пользуюсь могуществом Дерини, тем меньшее значение для меня имеет мой сан. Аларик, я никогда этого никому не говорил, и я уверен, что и ты тоже. Как он мог узнать об этом?

– Он знал, о чем мы говорили сегодня утром? – изумленно спросил Морган, снова садясь на диван.

– Почти дословно. И он не проникал в мой мозг. Аларик, что мне делать?

– Я не знаю, – медленно ответил Морган. – Я не знаю, что и подумать. Со мной он никогда не был таким разговорчивым, – он потер глаза и подумал несколько мгновений. – А скажи, как ты думаешь, он был человеком? Я имею в виду, он реально был с тобой, это не игра воображения, зрительная галлюцинация?

– Он был там во плоти, – твердо сказал Дункан. – Он взял поводья и удержал лошадь, чтобы она не наступила ему на ногу, – он нахмурился. – И еще, там, где он шел, совершенно не осталось отпечатков. Когда он исчез, было достаточно светло, так что я ясно видел свои следы, а его следов не было. Ни одного. – Дункан приподнялся на локте. – Теперь я уже не знаю, Аларик. Может, я все это себе вообразил.

Морган покачал головой и поднялся.

– Нет. Ты что-то видел. Не берусь сказать, что именно, но что-то было. Я уверен в этом, – он посмотрел вниз, а затем поднял глаза. – Почему бы тебе не поспать? Ты можешь остаться здесь, если хочешь. Мне кажется, что тебе здесь удобно.

– Я не могу двинуться, даже если захочу, – усмехнулся Дункан. – До утра.

Он посмотрел вслед Моргану, пока тот не исчез за дверью.

Затем опустил руку и поставил стакан на пол.

Он кого-то видел по дороге в замок. И снова подумал, кто бы это мог быть? И почему?

 

Глава 5

Прозвучали соборные колокола. Морган с трудом сдержал зевок и заворочался в кресле, стараясь не показать ту скуку, которую он ощущал.

Он был занят тем же, чем и вчера: просматривал счета из больших шкафов.

Лорд Роберт увлеченно работал за столом. Перед ним лежала груда бумаг.

«Лорд Роберт всегда работает с удовольствием, – подумал Морган про себя. – Это хорошо, что кому-то нравится делать эту нудную и неинтересную работу. Кажется, он совершенно не тяготится этой работой. Он может делать ее весь день напролет, просматривать эти непонятные записи, делать отметки, исправления, что-то мурлыкая про себя, когда вокруг кипит живая жизнь. Конечно, это же его работа».

Морган вздохнул и заставил себя вернуться к бумагам.

Как герцог Корвина он был обязан раз в неделю присутствовать на заседаниях суда, выслушивать дела и выносить решения.

Обычно это ему нравилось, так как приближало к людям герцогства, давало возможность прикасаться к тому, что волнует его подданных.

Но в последние несколько недель ему уже все наскучило. Долгая бездеятельность в течение почти двух месяцев, когда он был вынужден заниматься только административными делами, вконец его измучила.

Он жаждал действия. И даже ежедневные упражнения с мечом, а также выезды на охоту не могли удовлетворить, не могли избавить его от чувства дискомфорта.

Он был рад, что на следующей неделе поедет в Кулди.

Честная усталость после четырехдневной скачки будет приятной переменой той спокойной жизни, которую он вел два месяца. А еще приятнее будет увидеть старых друзей. Например, молодого короля.

Даже теперь Морган думал о нем, заботился, защищал и успокаивал перед новыми грозными событиями, которые приближаются с каждым днем. Келсон был для него как сын. Морган знал, какие тревожные мысли теснятся сейчас в голове мальчика.

С неохотой Морган снова обратился к бумагам, лежащим перед ним, и нацарапал свою подпись под одним из писем. Все, что он читал сейчас, было так тривиально по сравнению с теми проблемами, которые занимали его ум.

Вот, например, то, что он только что подписал. Это просьба некоего Гарольда Мартхама о разрешении пасти своих животных на землях другого человека. Насколько он мог припомнить, этот человек с тревогой ожидал решения суда, переживал, волновался.

Все верно, друг Гарольд, подумал про себя Морган. Если ты думаешь, что это неприятности, то подожди, пока Лорис с Корриганом наложат Интердикт. Ты еще не знаешь, какими бывают настоящие неприятности.

Пора было начинать обдумывать план действий на случай вынесения Интердикта.

Вчера утром, после того, как он проводил своих гостей, он снова послал Дункана к епископу Толливеру, чтобы узнать, о чем говорили посланцы архиепископа.

Дункан вернулся через несколько часов с вытянувшимся лицом и очень встревоженный, так как на этот раз епископ был очень скрытен и его прием разительно отличался от предыдущего, совершенно дружественного. Вероятно, посланцы припугнули Толливера. Во всяком случае, Дункан ничего не смог узнать.

Когда Морган положил очередной лист в кипу готовых бумаг, в дверь кто-то быстро постучал, и тут же появился Гвидон.

Маленький трубадур был в одеянии простолюдина, его лицо, покрытое пылью, одновременно отражало тревогу и усталость.

Он был очень серьезен, когда шел по полированному полу к креслу Моргана. Подойдя, он отвесил поклон.

– Ваша Милость, я могу переговорить с вами? – он посмотрел на Роберта. – Наедине?

Морган откинулся назад, положил перо и окинул Гвидона долгим испытующим взглядом.

Обычно напыщенный и помпезный Гвидон сейчас был серьезен и решителен.

Губы плотно сжаты.

Во всем его облике, в его черных глазах, было что-то такое что Морган понял: причины, которые заставили Гвидона так измениться, действительно, серьезны.

Он взглянул на Роберта и жестом приказал ему удалиться, но тот нахмурился и не двинулся с места.

– Милорд, я должен протестовать. Что бы это ни было, оно может подождать. У нас осталось всего лишь несколько свитков, и когда мы закончим, то тогда…

– Извини, Роберт, – ответил Морган, глядя на Гвидона. – Позволь мне самому решать, что может ждать, а что нет. Ты можешь вернуться сюда, как только мы закончим с Гвидоном.

Роберт ничего не сказал. Он только неодобрительно нахмурился и стал собирать бумаги.

Затем он встал из-за стола, и Гвидон наблюдал за ним, пока за Робертом не закрылась дверь. Затем он подошел к окну и сел на подоконник.

– Благодарю, Ваша Милость. Не много найдется знатных лордов, которые найдут время потакать капризу простого исполнителя баллад.

– Я чувствую, что ты хочешь мне сообщить нечто более важное, чем просто баллады, – спокойно сказал Морган. – Так что же ты хотел сказать мне?

Гвидон достал лютню и начал ее настраивать, глядя отрешенным взглядом в окно и медленно говоря:

– Сегодня утром я был в городе, Ваша Милость, – сказал он, пощипывая струны. – Я собирал песни, чтобы доставить удовольствие вам чем-нибудь новеньким. Я нашел нечто новенькое, но боюсь, оно не доставит вам удовольствия. Не желаете ли послушать?

Он повернулся к Моргану и выжидающе посмотрел ему в глаза.

Морган медленно кивнул.

– Хорошо. Вот эта песня, милорд, которая, возможно, вас заинтересует, потому что она о Дерини. Я не отвечаю ни за слова, ни за мелодию, так как это не моя аранжировка, но мысль в этой песне есть.

Он снова щипнул струны, извлек несколько вступительных аккордов, а затем запел живую мелодию, которая весьма напоминала детские песенки.

Гей, гей, спроси меня:

Почему осталось так мало Дерини,

Гей, гей, спроси меня:

Почему тревожится грифон?

Дерини мало, потому что многие мертвы.

И ты, грифон, берегись,

А то мы отрежем твою зеленую голову!

Гей, гей, спроси меня еще,

Спроси еще, и увидишь,

Что я отвечу.

Когда Гвидон закончил песню, Морган откинулся на спинку кресла, сжимая кулаки. Его глаза затуманились и потемнели. Он некоторое время сидел спокойно, его серые глаза изучали певца.

Затем он проговорил тихим голосом:

– И это все или есть еще?

Трубадур пожал плечами:

– Есть и другие стихи, Ваша Милость, другие варианты. Но они все повторяют одно и то же с более или менее едким юмором. Возможно, вас больше заинтересует «Баллада о герцоге Кирала».

– Герцог Кирала?

– Да, милорд. Это негодяй в полном смысле этого слова – злой, кощунственный лжец, который предает своих подданых. К счастью, баллада оставляет некоторую надежду угнетенному народу. Я должен также добавить, что имя Кирала покажется вам знакомым, если вы прочтете его наоборот. Ну, а стихи не многим лучше, чем предыдущие.

Он опять извлек вступительные аккорды, и на сей раз мелодия была медленной, торжественной, подобной гимну.

В песне говорилось о кощунствах герцога Кирала, о том, что бог решил наказать его и в качестве карающей десницы выбрал своего верного слугу Варина, человека благородного, могущественного и мудрого.

Песня призывала весь народ подняться и сбросить иго ненавистного Дерини.

– Фу! – фыркнул с омерзением Морган, когда трубадур закончил. – В какой помойной яме ты отыскал это, Гвидон?

– В таверне, милорд, – ответил с улыбкой Гвидон. – А первую я выучил у грязного уличного певца у ворот монастыря Святого Матфея. Ну что, я доставил вам удовольствие, милорд?

– Содержание отвратительное, но хорошо, что ты принес их мне.

Как ты думаешь, много таких песен ходит в городе?

Гвидон аккуратно положил свою лютню на подушку рядом с собой, оперся спиной о край окна, заложив руки за голову.

– Трудно сказать, милорд. Я ходил всего несколько часов, но слышал несколько вариантов обоих песен. Возможно, других я просто не слышал. Если милорд послушает совет простого певца баллад, то я ему скажу, нужно бороться с этими песнями с помощью других песен. Если позволите, я попытаюсь что-нибудь сочинить.

– Я не уверен, что сейчас это будет правильно, – сказал Морган. – Что ты…

Послышался осторожный стук в дверь, и Морган с беспокойством поднял голову.

– Войдите.

Роберт открыл дверь и вошел. Неодобрение было написано на его лице.

– Лорд Разер де Корби здесь и хочет видеть вас, Ваша Милость.

– А, пусти его.

Роберт отступил в сторону и небольшой отряд людей в плащах цвета морской волны вошел в комнату.

За ними появился Разер де Корби, чрезвычайный посол Орсаля из Хорта.

Морган встал и улыбнулся, когда шеренга воинов развинулась и Разер вышел вперед. Он поклонился.

– Герцог Аларик, – прогудел человек. Тембр его голоса совершенно не соответствовал его росту в пять футов. – Я приношу поздравления и приветствия от Его Величества Орсаля. Он надеется, что вы в добром здравии.

– Да, я здоров, Разер, – сказал Морган, энергично пожимая руку Разера. – А как себя чувствует старый морской лев?

Разер разразился громоподобным хохотом.

– Семья Орсалей только что получила нового наследника, и сам Орсаль надеется, что вы вскоре приедете взглянуть на него, – он посмотрел на Гвидона и Роберта, а затем продолжил:

– Он хочет обсудить с вами кое-какие вопросы навигации и морского права, и надеется, что вы захватите с собой ваших военных советников.

Морган понимающе кивнул.

Он и Орсаль контролировали водный путь от Двух Рек к морю. Это был чрезвычайно важный стратегический путь, куда Венсит из Торента непременно вторгнется по побережью.

А так как Морган через несколько недель уйдет с армией, то необходимо согласовать с Орсалем вопросы обороны морского побережья Корвина в его отсутствие.

– Когда бы он хотел меня видеть, Разер? – спросил Морган, будучи уверенным, что Орсаль ждет его как можно скорее. Однако он не мог выехать до завтра, так как у него был назначен сеанс связи с Дерри.

– Поедем сегодня вместе со мной, – предложил Разер и вопросительно посмотрел на Моргана.

Морган покачал головой.

– Лучше завтра утром, – ответил он и приказал Роберту и Гвидону оставить их. – «Рафалия» в порту. Я могу отплыть с отливом. Что вы скажете?

Разер пожал плечами:

– Что я могу сказать, Аларик? Я только простой посыльный, гонец.

Относительно меня все решает Орсаль. Я не знаю, согласится ли он, чтобы я задержался здесь до утра.

– Ну, ладно, – сказал Морган, хлопнув Разера по плечу товарищеским жестом. – Тогда поешьте и отдохните вместе со своими людьми, прежде чем пуститься в обратный путь. У меня гостит мой кузен Дункан, и мне хотелось бы вас с ним познакомить.

Разен поклонился.

– Я с удовольствием принимаю ваше приглашение. А вы должны обещать, что расскажете все, что слышно о молодом короле, и обо всех событиях, связанных с его коронованием. Орсаль до сих пор переживает, что не смог присутствовать на коронации.

Позднее, когда закончились чествования Разера и подгулявший старый воин отправился домой, Моргана опять захватил в плен лорд Роберт.

Роберт заявил, что сегодня они должны покончить со всеми делами, связанными с приданным Бронвин, поэтому они с Морганом вновь занялись необходимыми документами.

Дункан отправился в мастерскую оружейника, где заказал себе новый меч, а Гвидон пошел прочесывать город в поисках песен, враждебных Моргану.

Морган старался заставить себя слушать монотонный голос Роберта. Он напоминал себе, по крайней мере, уже в пятнадцатый раз, что все это – необходимая часть его обязанностей как герцога. Но это напоминание так же мало помогало, как и предыдущие четырнадцать. Он бы с удовольствием бросил все это и занялся чем-нибудь другим.

Роберт читал о поместье Корвод, которое за заслуги перед королем Брион передал в вечное пользование отцу Моргана, лорду Кеннету Моргану. За это Морган обязался во время войн посылать королю трех воинов в полном вооружении.

Только Роберт открыл рот, чтобы начать следующий параграф, как дверь раскрылась и на пороге появился запыхавшийся Дункан.

Он был бос и одет только в тренировочную одежду. Очевидно, он пробовал свое новое оружие в тренировочном бою. Через его плечо было перекинуто грубое серое полотенце, Дункан вытирал углом полотенца лицо, пока шел через комнату к Моргану.

В левой руке он держал свернутый и запечатанный кусок пергамента.

– Только что принес гонец, – сказал он, улыбаясь, и бросил письмо на стол. – Я думаю, это письмо от Бронвин.

Дункан присел на край стола, кивнул Роберту в знак приветствия, но секретарь со вздохом отложил перо в сторону и сел прямо с выражением глубокой печали на лице.

Морган с большим удовольствием проигнорировал недовольство своего мучителя и сломал печать красного воска.

В его глазах появилась теплота, когда он прочел первые строчки письма.

Он откинулся на спинку кресла и улыбнулся.

– Твой блестящий братец умеет очаровывать женщин, Дункан, – сказал Морган. – Послушай, что она пишет. Письмо очень характерное для Бронвин.

«Мой дорогой брат Аларик, я едва могу поверить, что всего через несколько дней я стану леди Бронвин Мак Лейн, графиней Керней, будущей герцогиней Кассан и, что важнее всего, женой моего обожаемого Кевина. Это кажется невероятным, но наша любовь, которая и так огромна, с каждым часом становится все больше».

Он посмотрел на Дункана и поднял бровь.

Дункан покачал головой и улыбнулся.

«Возможно, это будет мое последнее письмо до того, как мы увидимся в Кулди, но герцог Джаред требует, чтобы я писала покороче. Он и леди Маргарет завалили нас подарками, и он сказал, что сегодняшний будет самым ценным.

Кевин шлет тебе горячий привет и спрашивает, не смог бы ты одолжить на свадебные торжества трубадура Гвидона.

Кевин был потрясен его искусством прошлой зимой в Валорете, так что мне тоже очень хочется услышать его.

Передай от меня горячий привет Дункану, Дерри, лорду Роберту, и скажи им, что я буду рада видеть их гостями на моей свадьбе.

И поторопись разделить счастливейшие дни с твоей любящей сестрой Бронвин».

Дункан снова вытер потное лицо, рассмеялся, взял письмо и перечитал его.

– Ты знаешь, я никогда не верил, что Кевин станет таким домашним.

Ему уже тридцать три и он все еще не женат. Я уже решил, что он будет священником вместо меня.

– Но виновата в этом вовсе не Бронвин, – засмеялся Морган. – Я думаю, что когда ей было всего десять лет, она решила, что Кевин для нее – единственный мужчина. И только суровый характер матери разделял их так долго. Мак Лейны твердолобы, но им, конечно же, не сравниться в упрямстве с полукровкой Дерини, которая решила что-то сделать.

Дункан фыркнул и пошел к двери.

– Я думаю, что мне лучше еще помучить оружейника. Нет ничего бессмысленнее, чем спорить с человеком, который думает, что его сестра – совершенство!

Усмехнувшись, Морган откинулся в кресле и положил ноги на небольшую скамеечку.

К нему вернулось хорошее настроение.

– Роберт, – сказал он, улыбаясь, – напомни мне, чтобы я приказал Гвидону отправиться завтра утром в Кулди.

– Хорошо, милорд.

– И давай вернемся к бумагам. Роберт, ты слишком распустился в последние недели.

– Я, Ваша Милость? – с удивлением пробормотал Роберт, оторвавшись от бумаг, которые он просматривал.

– Да, да. Давай займемся делами. Если мы хорошо поработаем, то мы можем закончить всю эту работу к заходу солнца, и я смогу отправить их утром с Гвидоном. Не могу припомнить, чтобы я когда-нибудь так уставал.

Леди Бронвин де Морган была занята по горло.

Сейчас она со своей будущей свекровью герцогиней Маргарет выбирала одежды, которые Бронвин хотела взять с собой завтра утром в Кулди на свадебные торжества.

Одежда, которую она предназначала для самой церемонии бракосочетания, была уже готова и лежала сложенная на кровати. Тут же лежали и другие платья и предметы женского туалета.

На полу стояли два огромных кожаных сундука, один из которых был уже полон, и его можно было запирать. Две служанки суетились вокруг него, непрерывно что-то подсовывая туда, прежде чем приняться за второй сундук. Однако Бронвин заставляла их класть все новые и новые вещи, и служанки каждый раз снова перебирали уже уложенные.

Сегодня стоял необычный для этого времени года солнечный день. Хотя всю ночь лил дождь, утро было великолепным, а к полудню уже все высохло.

Яркие солнечные лучи проникали через открытые окна балкона.

У дверей три молоденькие девушки трудились над приданым Бронвин. Их чуткие пальцы неутомимо бегали по шелкам и кружевам. Две из них работали над тончайшей газовой фатой, которую их хозяйка наденет к свадьбе. Третья вышивала золотом на перчатках Бронвин новый крест Мак Лейнов.

Рядом с ними, ближе к огню, на мягких подушках устроились две молоденькие девушки. Та, что постарше, пощипывала струны лютни, наигрывая нежную мелодию. Ее подруга с чувством выводила традиционную песню новобрачных. У их ног крепко спал толстый рыжий кот, и только шевеление хвоста говорило о том, что он живой.

Все подружки невесты были по традиции прекрасны, однако Бронвин де Морган выделялась среди них.

Самой старшей среди женщин здесь была леди Маргарет Мак Лейн, третья жена герцога Джареда – дважды овдовевшего лорда, который думал, что уже никогда не познает любовь после смерти второй жены, Веры, матери Дункана.

Свою первую жену он плохо знал. Герцогиня Элен прожила всего лишь один день после рождения первого сына Джареда – Кевина. Но его женитьба на леди Вере тремя годами позже была долгой и счастливой – двадцать шесть лет любви и радости. И это в то время, когда браки в высшем обществе совершались, в основном, по расчету и в них не было и следа романтической любви.

Герцог Джаред и леди Вера воспитали много детей. Сначала Дункана, затем дочь, которая умерла в детстве, и, наконец, Аларика и Бронвин де Морган, опекуном которых Джаред стал после смерти своего кузена Кеннета, их отца.

Затем, четыре года спустя, все кончилось.

Леди Вера заболела странной болезнью, которая истощила все ее жизненные силы и сделала совершенно беспомощной. И даже ее могущество Дерини, которым она обладала как и мать Моргана, не смогло спасти ее от смерти. Вера медленно угасла.

И вот теперь появилась леди Маргарет, не отличавшаяся исключительной красотой. Маргарет была бездетной вдовой сорока лет, которая уже никогда не принесет наследника лорду Джареду.

Однако это была спокойная женщина с мягкой душой, которая могла предложить лорду Джареду только одно – снова научить его любить.

И вот эта леди суетилась над приданым Бронвин, как будто та была ее собственной дочерью. Она присматривала за служанками и следила за всем бдительным родительским оком.

Так как Дункан принял обет безбрачия, только Кевин и его жена могли продолжить род Мак Лейнов, а потому вся надежда возлагалась теперь на Бронвин, которая должна была войти в их семью. Так что эта свадьба была большим событием в роду Мак Лейнов, и подготовка к ней велась долго и тщательно.

Маргарет посмотрела на Бронвин и улыбнулась, затем подошла к резному дубовому ларцу и открыла его подвешенным к поясу ключом.

Бронвин взяла платье из бледно-розового шелка, приложила его к себе и задумчиво прошла к большому зеркалу в углу комнаты.

Бронвин де Морган была красива. Высокая и стройная, с прекрасными золотыми волосами, которые ниспадали ниже пояса. Она взяла все лучшее от своей матери, леди Алисы.

Большие глаза на овальном лице были светло-голубыми, а когда ее настроение изменялось, превращались в серые.

Розовый шелк подчеркивал белизну ее лица, румянец щек и яркость губ.

Она внимательно изучала себя в зеркале, оценивая впечатление, которое произведет, надев это платье.

Затем она одобрительно кивнула и положила его на постель, рядом с остальными приготовленными нарядами.

– Я думаю, оно подойдет для бала, который мы устроим по приезде в Кулди. Не так ли? – спросила она, расправляя складки на платье и посматривая, чем же занимается леди Маргарет. – Кевин его уже видел, но это ничего.

Маргарет достала из ящика золотой, покрытый бархатом ларец небольшого размера, высотой с ширину ладони, и, улыбнувшись, протянула его Бронвин.

– Здесь лежит нечто, что Кевин тоже видел раньше, моя дорогая, – сказала она мягким голосом, наблюдая за реакцией Бронвин, которая открывала ларец. – Это семейная реликвия Мак Лейнов. Мне хочется думать, что она принесет счастье женщине, которая ее носит.

Бронвин открыла крышку и ахнула.

На подушке черного бархата лежала и излучала сияние тиара, усыпанная бриллиантами. Яркие блики, отраженные гранями бриллиантов, упали на простое голубое платье Бронвин.

– Это восхитительно! – выдохнула она, положив ларец на постель и осторожно доставая тиару. – Это наследная корона Мак Лейнов?

Маргарет кивнула:

– Надень ее. Я хочу посмотреть, как она будет выглядеть с твоей фатой. Марта, принеси, пожалуйста, фату!

Когда Марта принесла фату, Бронвин снова подошла к зеркалу, и посмотрела на себя с тиарой в руках.

Маргарет и Марта накинули на ее золотые волосы тончайшую фату и долго ее расправляли, добиваясь, чтобы она подчеркивала красоту Бронвин, а не была сама по себе.

Затем Маргарет взяла тиару и осторожно надела ее поверх фаты.

Марта подала Бронвин маленькое зеркальце, чтобы та смогла посмотреть, как все выглядит сзади.

Бронвин стала медленно поворачиваться вокруг, и тут она увидела двух мужчин, стоящих на пороге комнаты.

Один из них был ее будущий свекр герцог Джаред, а второго она знала только смутно.

– Ты прекрасна, моя дорогая, – сказал Джаред, подходя к ней с улыбкой. – И если бы я был на месте Кевина, то давно бы похитил тебя, не взирая на желание твоей матери.

Бронвин смущенно опустила глаза, а затем бросилась к лорду Джареду и порывисто обняла его обеими руками.

– Лорд Джаред, Вы самый восхитительный мужчина на свете. После Кевина, конечно.

– О, конечно, – ответил Джаред, целуя ее в лоб и легонько отстраняя, чтобы не помять вуаль. – Должен сказать, моя дорогая, что ты восхитительна. Эта тиара украшала головы красивейших и знатнейших леди Одиннадцати Королевств. – Он подошел к леди Маргарет и поцеловал ей руку. Маргарет смутилась.

Джаред большую часть времени проводил при дворе. Как и остальные лорды его положения в обществе, он исполнял много разных официальных обязанностей.

Он только что вернулся с очередного заседания Совета, и на нем была герцогская корона и коричневая мантия Мак Лейнов. Через его плечо был перекинут клетчатый плед, закрепленный серебряной брошью со спящим львом Мак Лейнов.

На его широкой груди покоилась тяжелая серебряная цепь, каждое кольцо которой было размером с человеческую ладонь. На спокойном лице светились голубые глаза.

Джаред провел рукой по коротко остриженным седым волосам и жестом показал на своего спутника, все еще стоявшего у дверей.

– Риммель, подойди сюда. Я хочу представить тебя моей будущей невестке.

При первом взгляде на Риммеля поражали его снежно-белые волосы. Риммель не был стар, ему было всего 28 лет, но он не был и альбиносом. Вплоть до 10 лет, он был самым обыкновенным шатеном. А затем, одной теплой летней ночью во сне он неожиданно и необъяснимо стал совершенно белым.

Его мать обвиняла в этом ведьм Дерини, которые получили разрешение жить вблизи деревни.

Сельский священник долго бился над мальчиком, стараясь изгнать беса. Но несмотря на все попытки, волосы Риммеля так и остались на всю жизнь белыми.

Такая яркая отличительная черта, выделяющая его из всех окружающих, заставляла его слегка сутулиться, как будто он желал скрыться, сделаться незаметным.

Риммель был одет в серую тунику и высокие сапоги. На голове была серая шляпа все с тем же спящим львом Мак Лейнов. На перекинутом через плечо широком ремне висела кожаная сумка. Под мышкой находились свернутые в трубки листы пергамента. Он нервно стискивал их, когда подошел к герцогу Джареду и поклонился.

– Ваша Милость, – прошептал он, сняв шляпу и опустив глаза, – леди.

Джаред бросил взгляд заговорщика на свою жену и улыбнулся.

– Бронвин, это мой архитектор. Он принес несколько чертежей, о которых я хотел бы услышать твое мнение, – он показал на стол возле камина. – Риммель, ты можешь разложить их здесь.

Риммель подошел к столу и стал раскладывать чертежи.

Бронвин в это время сняла фата и передала ее служанке, а затем с любопытством подошла к столу.

Джаред и Риммель уже расстелили чертежи, которые оказались планами какого-то строения.

Брови Бронвин поползли вверх и она наклонилась, чтобы повнимательнее рассмотреть начерченное.

– Ну, что ты думаешь?

– Что это?

Джаред улыбнулся и выпрямился, а затем сложил руки на груди.

– Это план твоего нового дворца в Кернее, моя дорогая. Работы уже начаты. Вы с Кевином сможете уже к Рождеству поселиться там.

– Зимний дворец? – ахнула Бронвин. – Для нас? О, лорд Джаред, благодарю тебя!

– Считай это свадебным подарком для будущих герцога и герцогини Кассан, – ответил Джаред. Он обнял за плечи жену и улыбнулся ей. – Маргарет и я хотели, чтобы нашим внукам было где играть, чтобы они могли вспоминать нас, когда нас не будет.

– Вы! – всхлипнула Бронвин, обнимая их обоих. – Неужели вы думаете, что без этого дворца мы забудем вас? Ладно! Покажите мне план. Я хочу знать все, даже самую последнюю кладовую, самую маленькую лестницу!

Джаред улыбнулся, наклонился рядом с ней и стал рассказывать об особенностях конструкции дворца. Он полностью погрузился в эти рассказы.

Риммель отошел на несколько шагов и стал незаметно рассматривать Бронвин.

Он не одобрял женитьбы сына его господина на этой женщине Дерини, с самого начала не одобрял, с того самого момента, как увидел ее впервые семь месяцев назад. За эти семь месяцев он ни разу не говорил с ней, да и видел ее всего несколько раз. Но этого было достаточно.

Достаточно, чтобы понять, какая пропасть разделяет их: она – дочь лорда и наследница огромных поместий, он – простолюдин, архитектор. Достаточно, чтобы понять, что он пал жертвой безнадежной любви к этой прелестной женщине Дерини.

Он уверял себя, что не одобряет предстоящего события по другим, более важным причинам, потому что Бронвин наполовину Дерини и не имеет права на брак с графом Кевином, что она недостаточно хороша для такого высокого положения в обществе.

Но каковы бы ни были выдвигаемые им мотивы, он не мог уйти от очевидного – он безумно влюбился в Бронвин, невзирая на то, что она Дерини, и он должен получить ее или умереть.

Он не ссорился с Кевином. Кевин – его будущий господин, и Риммель был ему так же предан, как и своему теперешнему хозяину. Но все равно он не должен был допустить, чтобы молодой граф женился на Бронвин. Даже мысль об этой свадьбе заставляла его ненавидеть звук ее голоса.

Его мысли были прерваны голосом с улицы.

Это был голос самого графа, которого он ненавидел.

– Брон! – позвал голос. – Бронвин, иди сюда. Я хочу тебе кое-что показать.

Бронвин встрепенулась и поспешила к двери на балкон, выскочила на него и перегнулась через перила.

Со своего места Риммель мог видеть только флажки на концах пик и, через прутья балконной решетки, тени всадников. Кевин вернулся вместе со своими людьми!

– О! – воскликнула Бронвин с сияющим от возбуждения лицом. – Джаред, Маргарет, идите и посмотрите, что он привел! О, Кевин, это самая красивая лошадь, которую я когда-либо видела!

– Спускайся вниз и испытай ее, – крикнул Кевин. – Я купил ее для тебя.

– Для меня? – воскликнула Бронвин, как дитя радостно захлопав в ладоши.

Она оглянулась на Джареда и Маргарет, а затем снова на Кевина, и послала ему воздушный поцелуй.

– Ты жди, – крикнула она, подбирая все свои юбки, чтобы они не мешали ее стремительному бегу, и, пролетев через комнату, побежала вниз. – Не уезжай без меня!

Джаред и Маргарет пошли за ней, улыбаясь друг другу, а Риммель сопровождал Бронвин жадным взглядом, пока она не скрылась за дверью, а затем медленно вышел на балкон.

Внизу во дворе на большом жеребце сидел Кевин в полном облачении. Через его плечо был перекинут клетчатый плед Мак Лейнов. Паж держал его пику и шлем. Каштановые волосы молодого графа развевались по ветру. В правой руке он держал поводья прекрасной лошади. На лошади была сбруя изумрудного цвета и такое же кожаное дамское седло. Когда на верхних ступеньках лестницы показалась запыхавшаяся Бронвин, Кевин бросил поводья другому пажу, а сам направил жеребца к ступенькам, нежно подхватил девушку и усадил ее перед собой.

– Ну, что ты думаешь о ней? – рассмеялся он, нежно прижимая ее к груди и целуя. – Разве такая лошадь не достойна королевы?

Бронвин кивнула и теснее прижалась к нему. Кевин подъехал к лошади, предназначенной для нее.

Бронвин протянула руку к подарку, а Риммель, наблюдавший за этой сценой, отвернулся с явным неудовольствием и вернулся к столу.

Он не знал, как ему это сделать, но он был уверен, что должен предотвратить эту свадьбу. Бронвин предназначена для него. Она должна принадлежать ему. Если бы он мог выбрать подходящий момент и объясниться с ней! Он был уверен, что смог бы заставить ее полюбить себя.

Риммель не осознавал, что сейчас он перешел границу от мечты к безумию.

Он скатал свои чертежи, медленным взглядом окинул комнату и увидел, что все служанки удалились на балкон, чтобы посмотреть удивительный спектакль внизу.

Возможно, ему показалось, но одна из женщин смотрела на все это с чем-то большим, чем простая ревность. Может ли он как-нибудь использовать эту ревность? Может быть, эта женщина сможет рассказать ему, как завоевать любовь женщины?

Во всяком случае, над этим нужно будет серьезно подумать… Так как он решительно вознамерился остановить эту свадьбу и взять Бронвин себе, он не должен упускать ни малейшей возможности.

Бронвин должна принадлежать ему!

 

Глава 6

– Еще круг! – пролепетал Дерри заплетающимся языком, бросая серебряную монету на стойку и неверной рукой обводя вокруг себя. – Выпивку этим прекрасным джентльменам! Когда Джок Бэк пьет, все его друзья тоже должны пить!

Послышались крики одобрения.

С полдюжины мужчин в одеждах охотников и моряков столпились вокруг Дерри, а хозяин достал дубовый бочонок и стал наполнять протянутые к нему пузатые коричневые кружки ароматным элем.

– Хороший парень, этот Джокки! – закричал один из них, дружелюбно толкая ногой Дерри, поднимая свою кружку.

– Налей и мне! – крикнул другой.

Было еще рано. Темнота еще не опустилась на город. Но таверна Джен Дог в Фатане уже почти заполнилась посетителями, такими же шумными и бесцеремонными, как посетители таверн в любом другом городе.

У стены сидел матрос и заунывно пел старую матросскую песню под аккомпанемент красной трубы и расстроенной лютни, отбивая ритм на двух больших столах, как на барабане. Слушателей становилось все больше и они кричали все громче.

Посетители, сидевшие за столами, все время повышали голос, чтобы перекричать певца и его поклонников. однако не выражали недовольства, так как знали, что могут вызвать гнев расстроганных матросов, которые не раздумывая кинутся в драку. Фатан стоял на перешейке между двумя реками и был городом матросов.

Сюда регулярно прибывали для торговли корабли из Торента и из Корвина, здесь также останавливались охотники и трапперы по пути в дикие леса Велдура.

Все эти люди – матросы, купцы, охотники, трапперы – имели разные интересы, что делало этот город весьма оживленным местом, полным разнообразных происшествий, как веселых, так и трагических.

Дерри сделал огромный глоток из своей кружки и, пошатываясь, повернулся к соседу справа, как бы слушая его рассказ.

– И что этот человек сказал о корабле лорда Варнея? «Он мой, так как я заплатил за него, и пусть дьявол заберет этого лорда Варнея!»

В ответ раздался громкий хохот.

Очевидно, рассказчик пользовался большим успехом среди тех, кто его слушал, но Дерри с трудом подавил зевок.

За три часа, проведенных здесь, среди бывалых людей, слушая разные рассказы, он понял, что войска Торента собираются где-то к северу отсюда, близ местечка под названием Педрас.

Человек, который рассказал ему все это, не мог сказать, ни для чего они собираются, ни каковы их цели – он был не лучшим из разведчиков, и к тому же он был уже наполовину пьян еще до встречи с Дерри – но он сказал, что их около пяти тысяч.

И это было секретом, так как его собеседник, хотя и был пьян, но сразу же замолчал, как только в дверь просунулась голова солдата, делающего обход.

Дерри сделал вид, что это его не интересует и быстро переменил тему разговора, но в уме отметил эту новость вместе с остальными сведениями, которые он получил сегодня и за все время путешествия.

Да, он поработал очень хорошо: ему уже была ясна общая картина.

Дерри посмотрел в свою кружку, состроил брезгливую гримасу, какую можно увидеть у вдрызг пьяных людей, и начал обдумывать план дальнейших действий.

Уже стало совсем темно, а он пил с самого полудня. Он не был пьян – для этого нужно было бы что-нибудь покрепче, чем эль, – но все же он ощущал действие этого напитка.

Пора было возвращаться в комнату, которую он снял в гостинице «Дракон». Он не должен был пропустить время связи с Морганом.

– И я говорю этой девочке: дорогая, сколько ты берешь? А она отвечает: больше, чем у тебя есть, матрос. Тебе не хватит даже заплатить мне, чтобы я разделась…

Дерри сделал последний глоток, отвернулся от стойки и неверной рукой полез в карман кожаной куртки. Он положил на стойку монету, и тут один пьяный, сидящий слева, качнулся и вылил весь эль из своей кружки ему на ногу.

Дерри шагнул в сторону и постарался уладить конфликт без ссоры.

– Осторожнее, друг, – сказал он, хлопая его по плечу. – Ты можешь допить мой эль, а я пойду спать.

Он вылил остатки из своей кружки в кружку пьяницы и еще раз дружелюбно хлопнул его по плечу.

– Теперь ты можешь выпить, друг, – сказал он, отходя от стойки. – Желаю тебе приятного вечера!

– Почему ты уходишь, Джокки? Еще рано.

– Иди сюда, Джокки, выпьем на дорожку!

– Нет! – Дерри отрицательно покачал головой и с преувеличенной осторожностью пошел к выходу. – Я слишком пьян. С меня хватит на сегодня.

Он постарался сделать аккуратный поворот, споткнулся о чью-то ногу, но выпрямился и добрался до дверей без серьезных происшествий.

Когда он боролся с порогом двери, то внимательно следил, не пойдет ли кто-нибудь за ним. Однако, казалось, никто, кроме его недавних собутыльников, даже и не заметил его ухода. Да и те сразу же забыли, с кем они только что пили.

Постепенно шум таверны остался далеко позади.

Дерри, пошатываясь, шел по улице, стараясь не наталкиваться на прохожих, по крайней мере на тех, кто был больше его.

Наконец, он добрался до темного переулка, где не было никого, и, скрывшись в тени деревьев, осторожно оглянулся назад.

Он никого не увидел и решил уже, что находится в полной безопасности, как вдруг услышал позади себя шаги.

– Кто там? – спросил он пьяным голосом, снова вернувшись к своей роли, однако надеясь, что эта встреча случайна. – Кто идет?

– Эй, парень, как ты себя чувствуешь? – спросил человек, догонявший его. Этот голос выдавал манеры, чересчур культурные и совершенно неуместные для этого грязного переулка.

«Черт побери! – подумал Дерри, узнав говорившего, которого видел в таверне днем. Он сидел вдвоем с одним человеком в углу таверны и спокойно пил. – Почему он преследует меня? И где же его партнер?»

– А я помню тебя, – сказал Дерри, искажая слова и пьяным жестом указывая на незнакомца, стараясь решить, что же ему делать?

– Ты тоже был в таверне, да? Так что случилось? Не можешь уплатить по счету?

– Мой друг заметил, что ты слишком пьян, – сказал человек, останавливаясь в четырех футах от Дерри и внимательно его рассматривая. – Мы только хотели убедиться, что с тобой все нормально.

– Твой друг? – спросил Дерри, оглядываясь и пытаясь казаться совсем не встревоженным. – А чего это ты и твой друг так обо мне беспокоитесь? – спросил он, когда заметил второго человека, приближавшегося по другой стороне улицы. – В чем дело, черт побери?

– Не тревожься, мой друг, – сказал первый, подходя к Дерри и беря его за руку. – Мы не собираемся причинить тебе вред.

– Слушай… – начал Дерри, протестуя тем громче, чем ближе подводил его человек к темным кустам. – Если вам нужны деньги, то зря стараетесь. Я спустил все до последнего гроша.

– Нам не нужны твои деньги, – сказал второй, подхватывая Дерри под другую руку и помогая своему компаньону волочь Дерри по перулку.

Бормоча и ругаясь, Дерри продолжал играть свою роль. Он спотыкался, заваливался, всячески стараясь задержать их, а сам в это время лихорадочно обдумывал план.

Эти люди, несомненно, не к добру. И теперь уже было все равно, заподозрили они в нем шпиона или напали на него из-за денег. Главное – они поверили, что он мертвецки пьян. Это было ясно из того, как они держали его. Они просто поддерживали Дерри, уберегая его от падений, но вовсе не ждали угрозы с его стороны.

Может, это был единственный путь для Дерри спасти все дело?

– Я думаю, дальше не пойдем, – сказал первый после того, как они проволокли Дерри, спотыкающегося и поминутно падающего, примерно тридцать или сорок футов. – Да, Лиль?

Второй кивнул и достал из кармана что-то маленькое и блестящее.

– Это не займет и минуты, мой друг.

Предмет был слишком невелик, чтобы быть оружием, а по тому, как человек возился с ним, Дерри понял, что это пузырек с какой-то темно-оранжевой жидкостью.

Он, быстро оценивая ситуацию, с любопытством смотрел, как человек осторожно вытаскивает пробку из пузырька. Они хотят одурачить его – убить или захватить в плен, этого он не знал, да и не горел желанием узнать.

Первый держал его за руки, но не сильно, так, чтобы Дерри держался на ногах.

Очевидно, они все еще думают, что он пьян, и это было их ошибкой.

– Что это? – спросил Дерри, когда человек, наконец, вытащил пробку. – Что-то очень приятное, розовое. Это, случаем, не выпивка?

– Да, мой друг, – сказал человек, поднося пузырек к лицу Дерри. – Это прочистит тебе мозги. Выпей.

Настало время действовать.

Резким движением Дерри вырвался из рук человека, который стоял сзади, и швырнул пузырек через плечо прямо ему в лицо. Одновременно он упал и пнул второго ниже живота. Благодаря силе пинка он прокатился по земле и мгновенно вскочил на ноги, наполовину обнажив меч, однако достать его не успел.

Первый человек уже повис у него на руке, стараясь вырвать оружие. Они начали бороться за него, и тут второй вмешался в драку. Не разобравшись во тьме что к чему, он прыгнул на спину своего товарища, думая, что это Дерри. Первый внезапно ослаб и выронил меч из рук. Второй отскочил назад и, ругаясь, снова ринулся на Дерри.

Это было для Дерри более привычно, хотя дело было не простым. так как выпитый эль не прошел для него бесследно. Его реакция замедлилась, а его противник прекрасно владел кинжалом. Дерри вытащил кинжал из-за голенища сапога и принял защитную стойку. Не поддавшись на обманные движения друг друга, они вступили в ближний бой. После жестокой схватки Дерри удалось провести удушающий захват, и бесчувственное тело сползло на землю у его ног.

Но Дерри знал, что ему придется убить этого человека. Он не мог оставить его здесь, в переулке, и не мог заставить его молчать. Этому человеку придется умереть.

Подойдя ко второму, который лежал чуть поодаль, Дерри попытался нащупать пульс. Но пульса не было. Труп уже похолодел, и в спине зияла рана. По крайней мере, этого ему не придется убивать. Но другой…

Он подтащил человека без сознания к мертвецу и перевернул его лицом вверх, а затем быстро обшарил карманы. Он нашел там еще один пузырек, подобный тому, с помощью которого они хотели одурманить его, какие-то бумаги, которые он решил не просматривать здесь, и золотые монеты.

Морган, наверняка, заинтересуется жидкостью и бумагами, так что Дерри сунул их себе в карман. Но золота он не взял. Он не вор.

Обыскав второго, Дерри нашел также бумаги и золото и взял только бумаги.

Лежавший без сознания человек начал приходить в себя и застонал.

Дерри был вынужден снова заставить его замолчать.

Он поднял нож одного из них. Дерри никогда раньше не убивал людей так хладнокровно. Но сейчас, если он не убьет, его собственная жизнь будет в опасности. Выбора нет. Он должен рассматривать это как наказание.

Глубоко вздохнув, Дерри откинул голову человека назад, приложил к его горлу нож и резким движением вонзил его.

Затем он положил нож рядом с рукой его обладателя, поднял свой меч и быстро пошел по переулку.

Он видел и слышал предсмертные крики людей, которых убивал. Но это было в открытом бою. Он никогда не думал, что когда-нибудь станет убийцей в ночи.

Дерри быстро дошел до конца переулка, свернул на улицу и пошел по ней, снова изображая пьяного. Он прошел несколько кварталов и оказался у сточной канавы. Его рвало.

Проходящие мимо смотрели на него. Одни с отвращением, другие с участием к его страданиям, но все они считали, что он просто перепил.

Но он единственный знал, что с ним такое.

И к тому времени, когда Дерри оказался в своей комнате в гостинице «Дракон», он был уже совершенно трезв и хладнокровен.

Морган положил голову на высокую спинку кресла и закрыл глаза. Он был в своей башне один. Справа от него, потрескивая, горел огонь в камине, и Морган знал, что когда он откроет глаза, то увидит высокий сводчатый потолок и семь зеленых окон в стенах, которые дали название этой башне – Зеленая Башня.

Перед ним на столе в когтях грифона холодным светом сиял кристалл в центре круглого стола. Его руки спокойно лежали на подлокотниках кресла. Морган расслаблялся и очищал свой мозг.

Послышался стук в дверь. Морган не шевельнулся и не открыл глаз.

– Да?

Морган вздохнул, посмотрел на потолок, затем сел прямо, так, что смог посмотреть в сторону двери.

– Дверь открыта.

Он увидел, как ручка повернулась, дверь открылась и на пороге появился Дункан.

– Закрой дверь.

Морган снова откинулся на спинку кресла.

Дункан запер дверь, затем подошел к столу и сел в кресло напротив Моргана. Лицо его кузена было спокойным, сосредоточенным, и Дункан понял, что тот уже приготовился принимать сигналы от Дерри.

– Я могу тебе помочь, Аларик? – спросил он спокойно. – Ведь пока еще рано, ты же знаешь.

– Знаю, – выдохнул Морган. – Но я не хочу, чтобы он потерпел неудачу, если начнет пораньше. Ведь для него это ново.

Дункан засмеялся.

– Для нас с тобой это тоже не совсем обычное дело, не правда ли?

– он облокотился на стол, сложил ладони вместе. – И почему ты не хочешь, чтобы я подключился к тебе и увеличил твою энергию? Ведь это сэкономит твои силы. Да и Дерри все равно раньше или позже узнает обо мне.

Морган улыбнулся.

– Ну, что же. Ты выиграл. Когда начнем?

– Как только ты будешь готов, – ответил Дункан. – Действуй. я буду следовать на шаг сзади.

Морган глубоко вздохнул и медленно выдохнул, затем сел прямо и обхватил ладонями кристалл. Еще один глубокий вздох, потом Морган закрыл глаза и впал в транс.

Некоторое время было тихо, а затем кристалл начал слабо светиться.

После этого Дункан наклонился над столом, сильно сжал запястья Моргана, выдохнул и присоединился к Моргану в трансе.

Кристалл светился уже ярко. Внутри него перемещались какие-то неопределенные туманные формы. Но ни Дункан, ни Морган этого не видели.

– Он уже готов, – четко уловил Дункан мысль Моргана. – Он думает о том, как выйти на связь.

– Я чувствую это, – ответил Дункан. – Где он? Ты знаешь?

– Нет, я не могу сказать. Где-то далеко…

В задней комнатке грязной деревенской гостиницы на краю постели сидел Дерри и при свете одной из двух свечей просматривал бумаги, захваченные им у тех двоих, которые напали на него в темноте. И то, что он узнал из бумаг, полностью очистило его совесть.

Это были шпионы Торента, посланные для сбора сведений о передвижении войск Моргана, то есть с той же целью, что и Дерри, только с другой стороны. Но теперь они мертвы, а он остался жить.

Местным властям потребуется время, чтобы опознать их без документов. Но как только обнаружится, что они агенты, в Фатане поднимется большой шум и всех иностранцев будут проверять.

Дерри не думал, что его могут как-то связать с этими смертями, но он должен быть настороже.

Ведь он совсем один в Фатане, и помощи ждать ему неоткуда.

– Нет, не совсем один, – подумал он про себя.

Он улегся на постель, достал медальон, который дал ему Морган. Во всяком случае, он успеет сообщить Моргану все, что смог узнать.

Он сжал медальон в ладонях, и некоторое время пристально смотрел на него, а затем закрыл глаза и прошептал заклинание, которому его обучил Морган.

Дерри ощутил какое-то странное головокружение, как будто он провалился, как во сне, и затем что-то знакомое окружило его, удержало от падения.

Заклинание сработало.

– Поздравляю, Дерри, ты способный ученик. Тебе было трудно связаться с нами?

– Морган?

– Да. И отец Дункан.

– Отец Дункан?

– Ты удивлен?

– Удивлен – это не то слово.

– Мы объясним тебе позднее. Что ты узнал?

– Много, – ответил Дерри, широко улыбаясь, так как знал, что Морган не видит его счастливого и гордого лица. – Во-первых, войска Торента собираются где-то к северу отсюда – около пяти тысяч человек, если слухи правдивы.

– К северу от чего? – прервал его Морган.

– Прошу прощения. Я в Фатане, в гостинице «Дракон».

– Я знаю где это. Продолжай.

– Они собираются близ местечка под названием Педрас, это полдня скачки отсюда в направлении к северу. Я поеду туда завтра утром. Говорят, там хорошая охота.

– Это удачное прикрытие для тебя, – согласился Морган. – А что слышно о происходящем у нас, в Корвине?

– А… болтают об этом Варине де Грее, но немного. В Торенте ведь правит Дерини, так что здесь относятся без восторга к этому религиозному фанатику. Он сделал сюда несколько набегов, но без особых успехов. Я постараюсь разузнать побольше, когда поеду обратно.

– Хорошо, – согласился Морган. – Есть что-нибудь еще? Ты отлично поработал, но я не хочу, чтобы ты расходовал сил больше, чем это необходимо.

– Ладно, – пришел ответ Дерри. – Я сегодня ночью убил человека, милорд. Он и его напарник были агентами Торента, и они пытались меня чем-то одурманить.

– Ты знаешь, что это было?

– Нет, но я взял пузырек с собой.

– Достань его, – приказал Морган. – Ты можешь открыть глаза, не прерывая связи. Опиши его.

Дерри осторожно открыл глаза, достал из кармана пузырек, он внимательно осмотрел его, а затем снова закрыл глаза.

– Это небольшой дымчатый хрустальный пузырек с коричневой пробкой. Жидкость, кажется, оранжевого цвета, очень густая.

– Отлично. Открой его осторожно и понюхай, но не капни на себя.

– Конечно.

Дерри сел прямо, открыл пробку и осторожно понюхал.

– Еще, – скомандовал Морган.

Дерри повиновался.

– Ты узнаешь это, Дункан?

– Не уверен. Это может быть белас. Кассаны использовали этот наркотик, чтобы выведывать правду. Но он годится только для людей и только в том случае, если они очень пьяны.

– Дерри, ты был пьян? – спросил Морган.

– Они думали, что да, – засмеялся Дерри. – Мог он повредить мне?

– Нет, если ты вправду был трезв. А откуда ты знаешь, что они агенты Торента?

– Я взял их бумаги. Гариш де Брей и Эдмунд Лиль служили при дворе Его Величества в Вендура. Они были посланы, чтобы шпионить за нами.

– Очень негостеприимно с их стороны, – заметил Морган. – Есть у тебя еще что-нибудь?

– Нет, сэр.

– Хорошо. Сначала уничтожь бумаги и белас. И то, и другое может тебя выдать. Завтра я должен ехать в Хорт, но буду ждать твоего вызова в это же время, так что если это будет необходимо, выходи на связь, но только если это жизненно важно. Мы не можем тратить много энергии. И слушай, что говорят об Интердикте. А кроме того, будь осторожен и возвращайся через два дня. Ты все понял?

– Да, сэр. Контакт завтра, если необходимо, и возвращение через два дня.

– Ну, удачи тебе.

– Благодарю, сэр.

Дерри слегка вздрогнул, когда контакт прервался, а затем открыл глаза и осмотрелся. Он чувствовал себя усталым, выжатым, как лимон, но это была хорошая усталость, и вообще контакт оказался гораздо проще и приятнее, чем он предполагал. Он зря беспокоился. Как-нибудь он упросит Моргана, чтобы тот побольше рассказал ему о магии.

Дерри задумчиво посмотрел на пузырек в руке, вылил его содержимое в ночную вазу под кроватью, после чего раздробил пузырек каблуками в пыль и сжег бумаги. Пепел последовал в ночную вазу вслед за наркотиком. Затем помочился на эту смесь.

Ну, вот.

Даже Дерини не сможет восстановить исходные составляющие этой смеси, хотя вряд ли кому-нибудь придет это в голову.

После всего Дерри сбросил куртку и стянул сапоги. Сорвал грязное покрывало с постели и растянулся на жестком матраце, положив кинжал под подушку, чтобы его можно было быстро достать в случае тревоги.

Затем сунул медаль Моргана под тунику.

– Вдруг кто-нибудь зайдет сюда и увидит ее, – подумал он и погрузился в сон.