Глава 13

Через четверть часа после того, как Морган вошел в часовню, небо потемнело. На лужайке никого не было, кроме Дункана и трех лошадей. Поднялся сильный ветер, который растрепал волосы Дункана, хлестнул его хвостом лошади по лицу, когда он стал осматривать поврежденную ногу животного.

Лошадь подняла голову, и Дункан поставил копыто себе на колени. Он вынул кинжал и стал его острием вытаскивать острую щепку, вонзившуюся лошади в ногу.

Где-то прогремел гром, предвещая приближающуюся бурю. Дункан нетерпеливо посмотрел на часовню. Что там делает Аларик? Ведь он давно должен вернуться. Может, что-нибудь произошло?

Он опустил ногу лошади на землю, встал и вложил кинжал в ножны. Да, это на Аларика не похоже. Его кузен никогда не отличался религиозными чувствами, а теперь, когда они торопятся на заседание Курии, он не стал бы тратить время на осмотр захудалой деревенской часовни.

Дункан снова посмотрел на дверь часовни. Затем снял шляпу, поиграл эмблемой Святого Торина, повертел шляпу на пальце. Может, что-нибудь случилось? Может, надо проверить?

Решительным движением он надел шляпу и шагнул к часовне, но вдруг остановился, повернулся и отвязал лошадей – вдруг потребуется бежать – и затем пошел к часовне.

За решеткой в первой комнате послышалось какое-то торопливое движение, и его окликнул хриплый голос монаха:

– Вы не должны входить сюда с оружием. Вы же знаете это. Здесь святое место.

Дункан нахмурился. Он не хотел нарушать местные обычаи, но и не хотел при таких подозрительных обстоятельствах оставаться безоружным. Если Аларик попал здесь в западню, то ему придется бороться за двоих.

Его левая рука почти бессознательно сжала рукоятку меча.

– Я ищу человека, который после меня вошел сюда. Ты видел его?

Монах величественно проговорил:

– Никто не входил сюда после вас. А если вы не выйдете отсюда с этой грешной сталью, которая оскорбляет Святого, то мне придется позвать на помощь.

Дункан внимательно посмотрел на решетку, за которой прятался монах. В нем вспыхнули подозрения.

– Так ты утверждаешь, что не видел человека в охотничьей одежде, который зашел сюда?

– Я видел только вас. И никого больше. Теперь уходите.

Рот Дункана превратился в тонкую линию.

– Тогда ты не будешь возражать, если я посмотрю сам, – сказал он холодно, подходя к двери и распахивая ее.

Он слышал позади себя негодующие крики монаха, но не обратил на них внимания. Дункан вошел в часовню и закрыл за собой дверь. Приведя все свои защитные чувства Дерини в боевую готовность, он быстро пошел вперед.

Монах не солгал: здесь никого не было, по крайней мере, сейчас. Но ведь из часовни только один выход, куда же исчез Морган?

Приблизившись к алтарной ограде, Дункан внимательно осмотрел ее, не упуская ни малейшей подробности. Он призвал на помощь всю свою память Дерини. Горящих свечей у алтаря не прибавилось, но у ступеней валялась одна сломанная, которую он раньше не видел. Но ворота – разве они были закрыты, когда он выходил? Конечно, нет. Но тогда зачем же Аларику понадобилось их закрывать? Вернее, так. Не Аларик закрыл ворота. А если он, то зачем?

Он оглянулся на дверь и увидел, как она бесшумно закрылась. Однако, он успел заметить человека с тонзурой и в коричневой сутане, который мгновенно скрылся из виду. Значит, монах следил за ним! И, вероятно, он вернется с подкреплением.

Дункан снова повернулся к алтарю и начал открывать засов. И тут он заметил то, чего совершенно точно раньше не было, и замер. Это была коричневая кожаная охотничья шляпа. Она была вся измята и валялась по ту сторону ограды. Шляпа Аларика?

Жуткие подозрения зародились в его мозгу. Он пошел к шляпе и остановился, когда его рукав зацепился за что-то. Он осторожно наклонился, чтобы посмотреть, что это. Это была тонкая игла.

Дункан осторожно оцепил рукав, убрал руку и стал рассматривать иглу. Выпустив мысленный зонд, он коснулся ее. Мараша! Его мозг резко содрогнулся от прикосновения к ней, и Дункан покрылся холодным потом. С трудом оправившись от потрясения и придя в себя, он опустился на колени. Держась за ограду, он тяжело дышал.

Мараша! Теперь все понятно: закрытые ворота, шляпа, засов.

Дункан уже представил, как все это произошло: Аларик приблизился к алтарным воротам с горящей свечой в руке… Протянул руку, отыскивая засов. Он был настороже, готовый отразить любое нападение, однако даже не предполагая, что самая большая опасность таится в простом засове… Игла поразила руку, послала наркотик, затуманивающий мозг и сковывающий тело…

Затем кто-то, поджидающий в темноте, напал на отравленного марашой, неспособного защищаться лорда Дерини, и унес его прочь, навстречу его судьбе.

Дункан проглотил комок в горле и огляделся. Как он был близок к тому, чтобы разделить судьбу Моргана! Однако надо спешить. Разгневанный монах уже, вероятно, спешит сюда с подкреплением.

Но он должен попытаться связаться с Алариком прежде, чем уйдет отсюда. Ведь если он не поймет, куда утащили его кузена, то у него не будет ни малейшей надежды разыскать его. Куда же его утащили?

Вытерев вспотевший лоб рукавом, Дункан наклонился и достал через прутья ограды шляпу Моргана. Он очистил мозг и начал мысленный поиск. Резкая боль, смятение, сгущающийся мрак, который сомкнулся над ним, и тут Дункан увидел те сверхъестественные силы, которые обрушились на его кузена. И вот уже Дункан вне часовни, его мозга касаются чьи-то мысли, много мыслей. Ведь на дороге так много путешественников… Он ощущал мысли группы солдат, которые куда-то направлялись. Однако расстояние было большим, и их цели он не смог прочесть.

Затем он ощутил зловещую черноту чьих-то мыслей. Это мог быть только монах, мозг которого излучал ярость и негодование по поводу наглеца, вторгшегося в святое место. И в этой черноте мелькнуло что-то еще! Монах видел Аларика! Но не видел, как тот выходил из часовни – монах знал, что он не выйдет!

Дункан резко вышел из транса, покачнулся, но удержался на ногах, ухватившись за решетку. Пора было уходить. Монах, очевидно, связан с теми, кто похитил Аларика, и теперь с минуты на минуту он мог вернуться с солдатами. И если Дункан хочет помочь Аларику, то ему нельзя попасться им в руки, самому стать пленником.

Дункан со вздохом поднял голову и в последний раз окинул часовню взглядом. Да, пора уходить, и поскорее. Но где же Аларик?

Он лежал на животе. Щека прижималась к чему-то холодному, шершавому, сырому. И первое, что он ощутил, придя в себя, была пульсирующая боль, которая начиналась где-то у кончиков пальцев ног и, пронизывая все его тело, кончалась внутри черепа у глаз.

Его глаза были закрыты, и у него не было сил открыть их. Свирепые волны боли прокатывались по нему с каждым ударом сердца, не давая сосредоточиться.

Он крепко зажмурился и попытался отсечь ощущение боли, стараясь сосредоточиться на том, чтобы привести в движение хотя бы часть своего нового тела. Наконец пальцы левой руки задвигались. Он ощутил под ними грязь и солому. Где он?

Когда он задал себе этот вопрос, то понял, что боль внутри черепа куда-то переместилась, подальше от глаз. И он решил попытаться открыть их. К его большому удивлению глаза повиновались ему – однако в следующий момент он решил, что ослеп. Но тут он увидел свою левую руку в дюйме от собственного носа, лежащую на полу, засыпанную соломой, и с трудом осознал, что не ослеп, а находится в темной комнате, и плащ каким-то образом упал на его лицо и мешает ему смотреть. Когда его затуманенный мозг воспринял это, он смог посмотреть дальше своей руки.

Морган попытался сфокусировать зрение, все еще не двигая ничем, кроме глаз – и обнаружил, что может различать темные и светлые тона, причем темных больше. Он находился в чем-то, что можно было назвать большой камерой, холлом. Все здесь было сделано из дерева. В том положении, в котором он находился, его поле зрения было наименьшим. Но он видел стены, которые освещались факелами, укрепленными на ней. В стенных нишах он с трудом различал высокие неподвижные фигуры. Они угрожающе выглядели в полумраке, вооруженные копьями и держащие овальные щиты с каким-то геральдическим знаком. Он моргнул и посмотрел снова, пытаясь разглядеть символы, а затем понял, что это статуи.

Где же он?

Морган попытался подняться, но быстро понял, что еще рано. Он смог приподняться на локтях, голова его оторвалась от пола на несколько дюймов, но тут же вернулись волны головокружения, и мозг его стал вращаться гораздо сильней, чем раньше.

Он стиснул голову руками, стараясь остановить это бешенное вращение и, наконец, сквозь туман в мозгу появилось понимание того, что это одурманивающее последствие мараши.

Память резко вернулась к нему. Мараша. Все произошло у ворот алтаря в часовне. Он попался в ловушку, как зеленый новичок.

Горький вкус во рту и еле ворочающийся язык подсказали ему, что наркотик все еще действует. Так что сейчас он совершенно беспомощен, его могущество не действует и не может выручить его из того положения, в котором он находится.

Поняв причину своего состояния, он теперь мог, по крайней мере, ослабить свои физические мучения, остановить головокружение. Морган осторожно поднял голову от пола, увидел над собой свисающие края черных плащей и неподвижные серые сапоги. Они стояли всего в шести футах от его головы. Глаза его обежали круг – сапоги, черные плащи, концы широких мечей – он понял, что он в страшной опасности, что обязательно должен встать на ноги.

Каждое движение причиняло страшную боль, но Морган заставил тело повиноваться ему: подтянул ноги, поднялся на четвереньки. Он медленно поднимался, сконцентрировав все внимание на сапоге, который был перед его лицом.

Поднимаясь, он видел все выше и выше. Из сапога вырастала нога, рядом с которой стояла другая. На ногах покоилось тело одетое в серое. В поле его зрения попал сокол, вытканный на груди.

Морган поднял глаза повыше и встретился со взглядом пронзительных черных глаз, которые смотрели на него сверху вниз, подавляя его дух. Теперь он знал, что обречен. Человек в тунике с эмблемой сокола мог быть только Варином де Греем.

Дункан повернулся, собираясь покинуть часовню, но остановился, чтобы еще раз внимательно осмотреть ее. На что-то он не получил ответа. Он не смог оценить все имеющиеся в его распоряжении сведения, которые могут помочь спасти Аларика.

Свеча, которую он увидел, когда вошел в часовню, где она? Она лежала у алтарных ступенек, слева от центра. Он протянул руку к засову, но резко отдернул ее, вспомнив о страшной опасности.

Дункан занес ногу над оградой и перешагнул ее. Нервно оглянувшись на дверь, наклонился над свечой, изучая ее положение, и осторожно тронул ее пальцем. Свеча была еще теплой, воск – мягким на том конце, где горел фитиль.

Дункан ощутил слабые следы боли и ужаса, которые успели запечатлеться на свече прежде, чем она выпала из рук Моргана. Черт возьми! Все указывает на то, что он что-то пропустил. Аларик был внутри ограды. Ворота открывались, и свеча лежала слишком близко к алтарю, она не могла закатиться сюда сама. Но куда же Алярик мог деваться отсюда?

Внимательно осматривая пол вокруг свечи, Дункан увидел капли воска, которые от свечи по голому деревянному полу и коврику перед алтарем. Одна большая капля находилась у самого коврика, на ней была тончайшая трещина, как будто…

Глаза Дункана сверкнули. Ему внезапно пришла в голову сумасшедшая мысль. Он наклонился, чтобы повнимательнее рассмотреть это место. Может, это не просто трещина в деревянном полу и не линия, образующая сложный рисунок мозаики?

Он пополз на коленях вдоль линии, не забыв бросить извиняющийся взгляд на алтарь. Ему было стыдно за свое поведение в святом месте.

Да! Эта линия обегала весь коврик перед алтарем. Она выделялась более четко, чем все остальные линии и трещины. А вот и подозрительная выпуклость на коврике. Потайная дверь?

Вернувшись обратно к капле воска, Дункан еще раз осмотрел ее. Да, каплю потревожили, поднимая и опуская пол, уже после того, как она застыла. Форма ее края говорила об этом вполне определенно.

С трудом поверив, что такое возможно, Дункан закрыл глаза и пустился в мысленный поиск, проверяя то, что находилось внизу… Он ощутил внизу пространство, лабиринт поворотов и спусков, узких переходов, через которые человек, даже находящийся в бессознательном состоянии, может проваливаться сколь угодно долго.

Поднявшись на ноги, Дункан задумчиво смотрел на квадрат, ограниченный ковром. Он мог бы легко проникнуть туда. Достаточно одного сильного удара ногой. Но приведет ли это его к Аларику? А если и приведет, то жив ли его кузен? Трудно было предположить что те, кто напал на Аларика, оставили его без охраны. А если Аларик получил большую дозу мараши – а в этом тоже нельзя было сомневаться – то он будет беспомощным несколько часов. А с другой стороны, если Дункан последует за ним, вооруженный мечом и искусством Дерини, он может его спасти.

Дункан еще раз осмотрелся и принял решение. Только надо быть очень осторожным. Ведь он собирался прыгнуть в неизвестность с мечом, готовым к бою. Внизу – лабиринт и неизвестно, сколько ему придется пролететь, какие там повороты. Пока он доберется до конца, он может напороться на собственный меч.

Он задумчиво тронул рукоятку меча, а затем решительно взял ножны под мышку, рукояткой меча вниз. В таком положении он почти не рискует заколоться мечом, а когда он доберется до конца, то сможет мгновенно обнажить его.

Крепко сжав меч, Дункан встал на середину ковра и, сильно топнув, почувствовал, как пол проваливается под ним. В последний момент он успел заметить, как дверь распахнулась и на пороге появился монах, который не казался теперь таким приниженным, в сопровождении трех вооруженных солдат.

Затем он полетел во тьму с мечом, крепко прижатым к боку. Он летел все дальше и дальше, все быстрее и быстрее, навстречу неизвестности, где его ждала опасность.

Могучие руки грубо встряхнули Моргана, поставив его на ноги. Руки ему сразу же заломили за спину, шею обхватила чья-то грубая рука. Он попытался сопротивляться, но не для того, чтобы вырваться, а чтобы оценить силу тех, кто его держал. Однако несколько сильных ударов в живот и пах быстро успокоили его. Он рухнул на колени, согнувшись от боли пополам. Чужая рука стиснула горло, в глазах потемнело, и он чуть не потерял сознание. Со стоном Морган закрыл глаза и постарался расслабиться, отогнать боль. Его снова грубым рывком поставили на ноги. Стало ясно, что ему физически не справиться с врагами, особенно теперь, когда его мозг затуманен наркотиком. И пока действие мараши не закончится, силы не вернутся к нему. Ну, а без могущества Дерини, только с помощью человеческих сил… Он даже не рассматривал всерьез эту возможность. На этом пути спасения нет. Морган открыл глаза, заставляя себя оставаться спокойным, насколько это позволяло его состояние. В комнате было десять вооруженных человек: четверо держали его, а остальные стояли полукругом перед ним, с мечами наготове. Откуда-то сзади исходил свет – может быть, из дверей, и свет этот отражался от обнаженных мечей и шлемов людей, стоящих перед ним. Двое из них держали горящие факелы, оранжевый свет которых образовывал ореолы вокруг этих зловещих фигур. Между этими двумя стоял Варин и еще один в одежде священника, который показался Моргану знакомым.

Никто не произносил ни слова. Лицо Варина выражало полнейшее равнодушие, когда он смотрел на пленника.

– Так это и есть Морган? – сказал он ровным голосом.

Никакие эмоции не отразились ни в его голосе, ни на лице. – Наконец, еретик Дерини попался в наши сети.

Скрестив руки на груди, где было выткано изображение сокола, Варин медленно обошел Моргана, очень внимательно изучая его с головы до ног. Под его тяжелыми сапогами трещали щебень и разные осколки.

Горло Моргана крепко сжимала рука, и он не мог поворачивать голову и следить за Варином. Тогда он переключил внимание на священника, внезапно вспомнив его.

Это же Лоуренс Горони, приближенный архиепископа Лориса. И его присутствие здесь говорило, что Моргану угрожает опасность гораздо большая, чем он предполагал. Ведь единственная причина, по которой он мог оказаться среди этих разбойников, это та, что архиепископы вошли в союз с Варином и поддерживают его движение. И еще. Раз уж здесь Горони, а не кто-либо из высокопоставленных епископов, значит, они решили умыть руки, списать его со счетов, сделав вид, что хотят спасти его душу, и в случае его отказа от отречения, передать его на расправу Варину.

А ему от Варина ждать, кроме смерти, нечего. Миссия Варина на земле, как сам он объявил – это поголовное уничтожение Дерини. И он, конечно же, не позволит лорду Дерини Моргану, попавшему в его руки, уйти от судьбы, которую Варин предназначил ему.

Морган сдержал дрожь, с удовлетворением отметив, что уже способен делать это, а затем снова посмотрел на Варина, вставшего на прежнее место.

Глаза Варина были холодны и безжалостны. В них сверкнул огонь, когда он заговорил:

– Я не хочу терять времени, Дерини. У тебя есть что сказать, прежде чем я произнесу приговор?

– Приговор?… – Морган резко оборвал себя на полуслове, внезапно осознав, что он говорит вслух то, что думает, и тут же постарался скрыть свой страх и смятение. Проклятье! Неужели он получил такую сильную дозу, что не может контролировать свой язык? Ему следует тянуть время, ждать, пока наркотик перестанет действовать, пока мозг его не прояснится. Вся его жизнь зависит от того, как он продержится.

Дункан, вероятно, уже встревожился и начал поиски. Хотя Морган вовсе не был уверен в этом. Он не знал, сколько времени был без сознания. К тому же он, может быть, уже очень далеко от Святого Торина. Нет, ему не следует рассчитывать на помощь Дункана. Нужно выжидать, тянуть время, пока силы не вернутся к нему.

– Ты будешь говорить, Дерини? – спросил Варин, пытаясь угадать по выражению лица Моргана течение его мыслей.

Морган улыбнулся и хотел кивнуть, но рука, сжимавшая его горло, была тяжела и звенья кольчуги впились в его горло.

– Мы не в равных условиях, – проговорил он сдавленным голосом. – Ты знаешь, кто я такой, а я нет.

– Я твой судья, Дерини, – коротко ответил Варин, обрывая Моргана и изучая его с холодным любопытством. – Бог приказал мне освободить землю от таких, как ты. Твоя смерть будет важным шагом на этом пути.

– Теперь я знаю, кто ты, – сказал Морган.

Голос его окреп, но колени дрожали от напряжения. Он старался – и на этот раз это удалось – говорить спокойно:

– Ты тот самый Варин, который грабит мои северные владения и сжигает поместья. Я слышал, что ты сжигаешь и людей. Разумеется, ты делаешь это не из милосердия.

– Иногда смерть необходима, – холодно заметил Варин, отказываясь вступать в полемику. – Например, твоя. Однако мне придется тебя порадовать. Скрепя сердце я обещал дать тебе возможность покаяться в грехах перед смертью. Лично я считаю это напрасной тратой времени, но архиепископ Лорис настаивает. Если ты пожелаешь раскаяться, то монсеньор Горони примет твою исповедь и попытается спасти твою душу.

Морган посмотрел на Горони и нахмурился. У него появилась возможность еще подурачить их.

– Боюсь, что вы поспешили захватить меня, друзья мои, – сказал он задумчиво. – Если бы вы не сочли за труд предварительно поговорить со мной, то вы бы узнали, что я ехал в Джассу, чтобы отдаться на суд архиепископов. Я уже решил отречься от своего могущества, покаяться в грехах и вести жизнь, полную смирения, – солгал Морган.

Черные глаза Варина сузились.

– Этому трудно поверить, Дерини. Из всего, что я слышал о тебе, можно заключить, что великий Морган никогда не отречется от своего могущества, и тем более никогда не смирится.

Морган чуть шевельнулся и с радостью обнаружил, что хватка тех, кто его держал, немного ослабла.

– Я в твой власти, Варин, – сказал он на сей раз правду, чтобы ложь, которую он произнес до этого, казалось более достоверной. – Тебе, наверное, сказали те, кто посоветовал применить марашу, что я, находясь под действием этого наркотика, совершенно беспомощен. Разрушены не только мои тайные силы, но и физические. Так что в таком состоянии я не могу даже лгать.

Это опять была ложь, и теперь многое зависело от того, поверит ли Варин в нее.

Варин нахмурился, ковыряя носком сапога грязный пол, а затем покачал головой.

– Я не понимаю, Морган, чего ты хочешь добиться. Твою жизнь уже не спасет ничего. Тебя сожгут на костре, и ждать этого осталось недолго. Зачем ты отягощаешь свою душу перед смертью новыми грехами?

«Костер, – подумал Морган, и его лицо посерело. – Я буду сожжен на костре, как еретик, и я не смогу защитить себя».

– Я уже сказал, что хотел отдаться на суд архиепископов, – твердо сказал Морган. – Вы не дадите мне возможность с ними встретиться?

– Такой возможности больше для тебя не будет, – бесстрастно ответил Варин. – Ты уже много раз мог это сделать раньше, но не сделал, и теперь твоя жизнь для тебя потеряна. Постарайся спасти хоть самое ценное – душу. Сделай это, пока терпение мое не лопнуло. Монсеньор Горони выслушает твою исповедь, если ты пожелаешь.

Морган перевел взгляд на Горони.

– И вы собираетесь разрешить это, монсеньор? Вы будете стоять в темноте и смотреть на убийство человека безо всякого суда?

– У меня нет других приказаний, кроме как попытаться спасти вашу душу, Морган. Таковы условия соглашения. После этого вы будете всецело принадлежать Варину и его людям.

– Я не принадлежу никому, священник, – крикнул Морган, глаза которого вспыхнули гневом. – И я не верю, что архиепископы пошли на такое грубое нарушение законов.

– Законы и справедливость не для таких как вы, Морган, – возразил Горони. Его лицо в свете факелов было зловещим. – Ну, вы будете исповедоваться?

Морган лизнул пересохшие губы и мысленно обругал себя, что дал волю своему темпераменту. Спор ни к чему хорошему не приведет, теперь он это видел. Варин и священник ослеплены ненавистью. И он ничего не может сказать, чтобы это на них повлияло. Он может только ускорить свою смерть, если не будет осторожен. Ему необходимо выиграть время!

Морган опустил глаза и постарался изобразить на лице смирение и покорность. Возможно, исповедь поможет ему протянуть время. За тридцать лет жизни он совершил многое, в чем можно покаяться. И он был уверен, что когда начнет говорить, то придумает еще столько же.

– Я прошу прощения, – сказал он тихо. – Я был слишком горяч. Это будет тайная исповедь, или я должен говорить перед всеми?

Варин презрительно фыркнул:

– Конечно, перед всеми. Горони, вы готовы выслушать исповедь этого человека?

Горони вынул из кармана пурпурный шарф, приложил его к губам и надел на шею.

– Ты желаешь исповедоваться, сын мой? – проговорил он стандартную фразу и опустил глаза.

Морган проглотил слюну и кивнул. Его стражники упали на колени и увлекли его за собой. Рука, державшая его за горло, исчезла, и он смог, наконец, вздохнуть полной грудью. Он попытался шевельнуть левой рукой. Его держали крепко и за руки, и за ноги. Но он ощутил, что в его потайных ножнах в рукаве находится стилет. Очевидно, они не побеспокоились обыскать его. Идиоты! Во всяком случае, когда придет его время, он возьмет с собой в могилу несколько этих фанатиков. Ведь бежать ему, скорее всего, не удастся.

– Примите мои покаяния, отец, – проговорил он, глядя на Горони, стоящего перед ним. – Вот мои грехи, отец.

Прежде чем Морган открыл рот, чтобы начать перечисление своих грехов, где-то на потолке послышался шум. Все посмотрели наверх и ахнули от изумления, когда кто-то в кожаной охотничьей одежде выскользнул из узкого отверстия и рухнул на пол рядом с Морганом. Это был Дункан! Он моментально вскочил на ноги и выхватил меч.

Дункан с силой рубанул одного из тех, кто держал Моргана, по колену. Тот с воем покатился по полу. В тот же момент Морган кинул свое тело влево, увлекая своим весом охранников на пол.

Двое упали, а последний на миг потерял равновесие, но все же выхватил меч, чтобы защитить упавших товарищей. Но его нерешительность стоила ему жизни. Дункан зарубил его раньше, чем тот успел обнажить меч.

Затем вся комната взорвалась шумом и криком. Люди Варина опомнились и бросились в бой. Дункан дрался с наслаждением. Меч и кинжал были как будто продолжением его рук. Морган, все еще лежа на полу в объятиях своих врагов, сильно пнул одного из них, который хотел подняться. Тот скорчился от боли, и Морган, наконец, смог выхватить свой стилет и заколоть его. Второй охранник выхватил кинжал, и Морган начал бешеную борьбу с ним, стараясь овладеть оружием.

Дункан стоял широко расставив ноги и яростно дрался с полудюжиной нападавших на него людей Варина. И хотя он делал это весьма успешно, у друзей все же было очень мало надежды на победу в этой неравной борьбе.

Вдруг крики, гам, хаос, борьбы прорезал скрипучий голос Горони:

– Убейте их! Дьявол бы вас побрал! Вы должны убить их обоих!

 

Глава 14

Дункан дрался яростно, нападал и защищался, атаковал и отбивал атаки, стараясь держать врагов припертыми к стене. Заколов одного из нападавших ударом длинного кинжала, он ногой выбил у другого меч. Однако этот успех не дал ему преимущества над остальными четырьмя нападающими. Случайный удар мечом прикончил бы его, если бы меч не наткнулся на кольчугу. Но прежде чем он смог оправиться от потрясения, кто-то ткнул ему прямо у лицо горящий факел. Он отшатнулся и – к счастью – поскользнулся в луже крови. К счастью – потому что если бы он не упал, то ударом меча ему снесло бы голову. Меч просвистел как раз там, где мгновение назад была голова Дункана.

Дункан покатился по полу и тут же вскочил, нанеся удар, который выпустил потроха одному из врагов. Затем отчаянным ударом он ранил человека с факелом. Фонтан крови из наполовину отрубленной руки алым дождем обрушился на Дункана и его врагов. Затем факел выпал из ослабевшей руки и зашипел в луже крови.

Запах горящей крови ударил в ноздри Дункану, и он хотел затоптать тлеющий факел, но тут на него вновь обрушились враги. Отступая перед огнем и мечами, он чуть не наступил на яростно борющихся Моргана и его соперника. Они барахтались на полу, стараясь задушить друг друга. Человек Варина был наверху.

Морган, еще слабый после наркотика, понемногу сдавал.

Дункан швырнул одного из нападающих на меч его же товарища и поднял свой, чтобы убить соперника Моргана. Но тут кто-то схватил его руку, а затем обхватил сзади шею, чтобы опрокинуть его. Вырвав свою правую руку, Дункан нанес сильнейший удар. Этот удар пришелся набросившемуся на него Варину в живот, и Варин, скорчившись, упал на пол.

Дункан почувствовал, как по его кольчуге скользнуло лезвие кинжала, не причинив ему вреда, и тут же схватил нападавшего и перебросил через голову. Это был Горони.

Преодолевая отвращение, Дункан наклонился, схватил его за ворот, поднял, приставил кинжал к его горлу и, встряхнув его, использовал как щит от нападения остальных врагов.

Двое еще невредимых нападающих остановились в нерешительности.

– Стойте! – рявкнул Дункан, надавливая кинжалом на горло Горони. – Еще шаг, и я убью его!

Все остановились и посмотрели на Варина, ожидая его приказаний.

Но тот все еще лежал скорчившись на полу в пропитанной кровью грязи и был не в состоянии отдавать приказы.

Человек с раненой ногой оттащил в сторону другого, получившего более тяжелые ранения, и стал рассматривать его раны. Все остальные стояли неподвижно, шевелились только языки пламени.

Дункан, держа своего пленника, приблизился к Моргану. Тот с остервенением бил головой о пол своего мертвого или бессознательного соперника. Голова врага уже была в крови. Он сошел с ума?

– Аларик? – прошипел Дункан, не рискуя отрывать глаза от людей Варина ни на секунду. – Аларик, остановись! Хватит! Идем отсюда!

Морган замер, быстро пришел в себя и начал воспринимать окружающее. Он с удивлением посмотрел на Дункана, а затем на распростертое в грязи тело врага. К нему вернулся разум, и он с отвращением вытер руки о штаны.

– О, Боже! – прошептал он, с трудом поднимаясь на ноги и хватаясь за плечо Дункана. – Боже, в этом же не было необходимости. Что же я наделал?

– Для сожалений сейчас нет времени, – сказал Дункан и, следя за врагами и прикрываясь щитом, стал пробираться к двери. – Я хочу выйти отсюда. Не собираются же эти господа мешать нам, так как убить священника – это очень серьезное дело. Почти такое же серьезное, как убить двух священников.

– Ты не настоящий священник! – прохрипел Горони, вертясь в сильных руках Дункана. – Ты предал Святую Церковь. И когда Его Сиятельство узнает об этом…

– Да, я уверен, что Его Сиятельство сделает соответствующие выводы, – сказал нетерпеливо Дункан, приблизившись вместе с Морганом и Горони к тяжелым дверям, окованным железной решеткой.

Дверь была тяжелая, сделанная из толстых дубовых досок. Морган попытался поднять засов, кряхтя от усилий, и, наконец, ему это удалось. Но когда он толкнул дверь, а затем еще раз – уже изо всех сил, она не открылась.

Дункан оглянулся, посмотрел, что же он там возится, и в этот момент Варин с трудом поднялся на ноги с помощью двух своих людей и медленно направился к ним.

– Это бесполезно, – сказал он, все еще тяжело дыша. – Дверь заперта.

– Ну, так открой ее, – воскликнул Дункан. – Или он умрет, – его кинжал снова уперся в горло Горони, и тот заверещал.

Варин остановился в пятнадцати футах от Дункана и улыбнулся, безнадежно махнув рукой.

– Я не могу открыть ее. Брат Бальморик запер ее снаружи по моему приказу. Я думаю, бежать вам не удастся, – и он указал на разрастающийся пожар.

Сердце Дункана упало. Пожар разрастался со страшной быстротой. Все вокруг было сделано из сухого дерева и служило прекрасной пищей для огня. Как только пламя достигнет потолка, оно проникнет и в саму часовню. Она будет сожжена.

– Зови Бальморика, – резко приказал Дункан, угрожая заколоть Горони.

Варин покачал головой и сложил руки на груди.

– Мы умрем все вместе. – рассмеялся он. – Ну, что же, пусть цена будет такой.

Дункан посмотрел на Моргана.

– Как ты себя чувствуешь?

– О, великолепно, – прошептал Морган, с трудом глотая слюну. – Дункан, ты помнишь, как я однажды расправился с запертой дверью?

– Не будь смешным. Ты сейчас в таком состоянии, что…

Дункан внезапно оборвал фразу и опустил глаза. Он понял, что имеет в виду Морган. Их единственный шанс на спасение – это использовать могущество Дерини самого Дункана. Но сделать это в присутствии Горони, значит, признаться, что он Дерини. Значит, сбылось пророчество старца на дороге: придет время, когда Дункану придется делать выбор. Значит, время пришло.

Он посмотрел на Моргана и медленно кивнул.

– Ты можешь подержать нашего друга немного? – он указал на Горони, и Морган кивнул:

– Хорошо.

Передав Горони в объятия Моргана, Дункан вручил ему свой кинжал и окровавленный меч. Он оценивающе посмотрел на Моргана, стараясь определить, по силам ли ему в его нынешнем состоянии эта задача. Однако выбора не было, и со вздохом сожаления Дункан повернулся к двери.

Он ощупал ее пальцами. Дерево было теплым и гладким. Мысленным взором он увидел место расположения замка. Приложив руки к тому месту, он закрыл глаза и стал мысленно исследовать его механизм. Пот выступил на его лбу, руки стали влажными. Но зато вскоре послышался щелчок, затем еще и еще один.

Оглянувшись на Варина и его людей, наблюдавших за ним с открытыми ртами, Дункан сильно толкнул дверь, и она распахнулась.

– О, мой Бог, он же один из тех! – прошептал Горони. Его лицо побелело. – Змея Дерини на груди Святой Церкви!

– Заткнись, Горони, или я прибью тебя, – мягко сказал Морган.

Глаза Горони боязливо покосились на кинжал Моргана, прижатый к его горлу, и больше он не произнес ни слова. Однако теперь заговорил Варин:

– Дерини? Бог накажет тебя за это, слуга Сатаны! Возмездие настигнет тебя и…

– Идем отсюда, – тихо сказал Дункан, забирая Горони и толкая кузена вперед. – Садись на лошадь и уезжай. Я за тобой.

Когда Морган стал взбираться на холм у часовни, Дункан протащил упирающегося Горони через дверь и закрыл ее за собой, отдав мысленный приказ механизму замка. Варин кричал, проклиная Дункана, а тот тащил Горони на холм.

Догнав Моргана, Дункан увидел, что тот в ужасе стоит перед столбом, вкопанным в землю среди щепок и сена. Этот столб предназначался для Моргана. Железные цепи свисали с него, готовые подхватить жертву. Рядом в землю был воткнут горящий факел. Он трещал и рассыпал искры по ветру перед потрясенным лицом Моргана.

– Аларик, нам нужно идти!

– Мы должны сжечь это, Дункан!

– Сжечь? Ты сошел с ума! У нас нет для этого времени! Идем!

Но несмотря на протесты Дункана, Морган начал карабкаться вверх к столбу. Он уже полз на четвереньках, морщась от боли. Силы совсем оставили его.

Дункан нерешительно повернулся в сторону часовни, а затем снова посмотрел на Моргана. Он грубо встряхнул Горони и поставил его лицом к себе.

– Я отпускаю тебя, Горони. Но не потому, что дарю тебе жизнь, а потому что Морган нуждается в моей помощи больше, чем я нуждаюсь в мести. Теперь беги отсюда, пока я не передумал!

Он пинком пустил Горони вниз по холму, а сам полез к Моргану. Морган был уже рядом с факелом, но у него не хватило сил вырвать его из земли. Глаза его налились кровью от непомерных усилий. Дункан вырвал факел и бросил его в груду щепок у подножия столба. Пламя набросилось на сухое дерево и начало с веселым гулом пожирать его.

Дункан подставил свое плечо Моргану, помог ему подняться на ноги и они продолжили свой путь к вершине холма.

Далеко справа от себя он увидел монаха Бальморика с несколькими солдатами, которые бежали к запертым дверям, и Горони. Один из солдат отделился от остальных и направился в сторону беглецов. Но монах сделал какой-то жест и что-то крикнул, что невозможно было разобрать на таком расстоянии. Солдат вернулся к остальным.

Часовня горела. Дункан и Морган, наконец, добрались до площадки, где они оставили лошадей.

Дым уже полностью окутал часовню, пламя пожирало массивные дубовые вековые балки.

Дункан посадил Моргана на лошадь, вложил ему в руки поводья, а затем сам вскочил в седло. Пришпорив лошадь, он понесся прочь отсюда, осыпая грязью, летевшей из-под копыт, всех путешественников, шедших на поклон лесному святому. Морган ехал сзади, немного отставая. Он полулежал, вцепившись руками в гриву лошади, глаза его были закрыты. Он не мог придти в себя после такого сурового испытания, которое выпало на его долю.

Дункан оглянулся назад и увидел, что Святой Торин охвачен пламенем. Черный дым застилал все небо и на его фоне можно было разглядеть черные зловещие фигуры Варина и Горони, потрясавших кулаками и выкрикивающих проклятия. Но погони не было.

С улыбкой Дункан наклонился вперед, чтобы поправить ослабевшие поводья, а затем притормозил, чтобы лошадь Моргана могла поравняться с ним. Его кузен был в таком состоянии, что не мог даже управлять лошадью, и еще менее способен принимать какие-либо решения. Но Дункан был уверен, что Морган одобрит его план: ехать к Келсону как можно быстрее. Как только вести о событиях в часовне достигнут ушей архиепископов, следующей мишенью их мести будет наверняка Келсон. И Дункан был уверен, что Морган захочет в это время быть рядом с мальчиком.

Выступление на Курии в Джассе после сегодняшних событий было бессмысленным. И он, и Морган, наверняка, будут отлучены от церкви и поставлены вне закона. Да и возвращаться в Корвин сейчас было опасно. Когда Интердикт будет наложен – а сомнений в этом теперь не было – в Корвине начнется гражданская война. А Аларик будет беспомощен еще, по меньшей мере, несколько дней.

Дункан взял поводья лошади Моргана и пришпорил свою. Надо найти место для отдыха. Может, в Святом Неоте, где они отдыхали прошлую ночь? Если им повезет, то можно будет отыскать Путь Перехода в развалинах. Аларик что-то говорил об алтаре, посвященном Святому Камберу. Путь должен быть где-то там. И если они отыщут его, то быстро будут в Ремуте у Келсона.

Слышались зловещие раскаты грома, сверкали молнии, пошел сильный дождь. Небо потемнело. Дункан покрепче устроился в седле и внимательно следил, чтобы Морган не соскользнул с мокрого седла. Несмотря на бурю, им нужно было ехать. Ведь скоро Горони предстанет перед архиепископами и расскажет о пленении и бегстве Моргана, о том, какую роль сыграл во всем этом Дункан Говард Мак Лейн, и что этот самый монсеньор Мак Лейн, исповедник короля и восходящая звезда церковной иерархии оказался колдуном Дерини. Ему было противно даже думать о том, что по этому поводу скажет Лорис.

– Я отлучу его от церкви! Я отлучу их обоих! – кричал Лорис. – За фальшь, предательство, лицемерие, я лишу его сана…

Я…

Лорис, Корриган, их помощники и клерки собрались во дворце вместе с высшим духовенством Гвинеда в Джассе, когда пришло это ужасное известие. Монсеньор Горони в запачканной кровью и грязью одежде ворвался в зал и бросился к ногам Лориса. Все духовенство с ужасом слушало этот рассказ о пленнике, о бегстве, об опасности, которой подвергся лично он, Горони, об этих проклятых Дерини – Моргане и Дункане Мак Лейне. Да, он вполне уверен, что спутникам Моргана был Дункан Мак Лейн. Этот священник не сомневался, что Горони узнал его. Он называл Горони по имени и угрожал ему смертью, если Горони не будет подчиняться ему!

После того как Лорис выкрикнул все свои проклятия, обрушив их на головы Дункана, Моргана, Дерини, на невезенье, началось обсуждение всего происходящего. Все разбились на небольшие группы. Было ясно, что в Святом Торине произошло нечто ужасное, и необходимо что-то предпринять.

Епископ Кардиель, в чьем дворце происходило все это, искоса посмотрел через всю комнату на епископа Арлиана, а затем снова стал слушать спор между Карстоном из Меары и Красдемом из Кэрбюри. Арлиан кивнул и, подавив улыбку, стал наблюдать за действиями Лориса и Корригана.

Кардиель и Арлиан, одному из которых был сорок один год, а другому тридцать восемь, были самыми молодыми епископами Гвинеда. Немного старше их был пятидесятилетний Толливер, епископ Корота, а остальным было за шестьдесят. Однако не только возраст отличал Кардиеля и Арлиана от большей части епископов. Было и нечто другое.

Дело в том, что того и другого смешил необузданный гнев Лориса. Их забавляли угрозы, которые Лорис в бешенстве выкрикивал в адрес Моргана и Дункана. Оба тайно симпатизировали генералу Моргану, который выступил на защиту молодого короля во время коронации. А Дункан был любимцем и протеже молодого и горячего архиепископа Арлиана. Кроме того, им обоим не нравился этот Варин, о котором упомянул Горони. Оба считали фанатическое религиозное движение, которое он возглавлял, преступным и были очень обеспокоены тем, что Лорис вступил с ним в переговоры, пусть даже и неофициально.

С другой стороны, им обоим нравилось, что Морган опять выставил Лориса идиотом. Кардиель, который в силу традиционного нейтралитета Джассы был как бы сторонним наблюдателем, имел в этом деле чисто академический интерес. Но Арлиану нравилось видеть Лориса идиотом, он имел в этом практический интерес.

Молодой епископ Ремута слишком часто видел Лориса в таком состоянии и он считал, что такой человек не может быть примасом Гвинеда. Уж слишком он глуп. Конечно, Арлиан не думал, что может занять этот пост сам. Ведь он понимал, что слишком молод и неопытен. Но вот ученый Браден из Грекоты, или Ифор из Мэрбери, или даже Лейси из Ставентхэма были бы гораздо уместней на этом высоком посту, чем епископ Эдмунд Лорис из Валорета.

Ну, а что касается непосредственного начальника Арлиана архиепископа Патрика Корригана, то совершенно ясно, что епископство Ремута тоже нуждается во вливании свежей крови. А этот пост мог бы уже занять и сам Арлиан.

Лорис, наконец, смог обуздать свой темперамент и перестал кричать. Он встал и поднял руки, прося тишины. Все духовенство моментально прекратило споры и расселось по местам. Молодые священники и клерки протиснулись поближе, чтобы слышать, что скажет архиепископ. Наступила полная тишина, нарушаемая только хриплым дыханием старого епископа Карстона.

Лорис наклонил голову и откашлялся, а затем поднял глаза и осмотрел всех. И теперь он уже говорил, как примас Гвинеда.

– Лорды, я прошу прощения за непростительный гнев, который я не смог сдержать. Как вы все, несомненно, знаете, ересь Дерини была многие годы объектом нашего пристального внимания. И мы не были сейчас удивлены действиями Моргана. Мы могли только предвидеть их. Но мы узнали сегодня, что один из священников, сын дворянина и член монсеньории… – он с трудом сдержал чуть не вырвавшееся грязное слово. – …Дерини! – Он помолчал, стараясь подавить вспышку ярости. – Я еще раз прошу прощения за вспышку гнева, мои лорды. Ну, а теперь, когда к нам вернулся рассудок, мы можем трезво обсудить, что же произошло и как нам следует поступить. По моему мнению, есть только один путь, по крайней мере, в том, что касается священника Мак Лейна. Это, без сомнения, еретик и его следует отлучить, лишить сана и, если Курия решит так, казнить как предателя-еретика. Что касается второго и третьего пункта, то на это требуется соизволение короля, и мы будем настаивать на этом. – Его острые голубые глаза пробежали по комнате для заседаний. – Но первый пункт в пределах моей юрисдикции и я, как примас Гвинеда, объявляю, что Дункан Говард Мак Лейн и его печально известный кузен Аларик Энтони Морган предаются анафеме. Архиепископ Корриган, наш брат из Ремута и непосредственный начальник Мак Лейна, поддерживает это наказание. Мы надеемся, что многие из вас также присоединятся к нам сегодня ночью и мы сможем провести ритуал отлучения.

По залу пробежал шепот, но Лорис резко оборвал его.

– Здесь нечего обсуждать, мои лорды. Морган и Мак Лейн сегодня убили несколько преданных сынов Церкви, угрожали жизни нашего слуги священника Горони, использовали проклятую и запретную магию в святом месте. Оглядываясь назад, можно предположить, что Дункан Мак Лейн несет ответственность за то, что произошло во время коронации короля Келсона, вина за те события лежит на нем и Моргане, – он снова окинул всех взглядом. – Есть у кого-нибудь замечания? Если есть, то можете высказываться.

Все молчали.

Лорис кивнул:

– Отлично. Мы ожидаем всех вас сегодня вечером для проведения ритуала отлучения. Завтра мы решим, как нам действовать дальше. Мы обсудим также, что нам делать с герцогством Корвин. Может, мы наложим на него Интердикт. Ну, до вечера, мои лорды.

С коротким поклоном Лорис вышел в дверь, сопровождаемый Корриганом, секретарем Корригана отцом Хью де Берри и полдюжиной других помощников и писцов.

Как только за ними закрылась дверь, в комнате разгорелись жаркие споры.

– Арлиан?

Епископ Арлиан, наблюдавший за спором епископов Брадена и Толливера, оглянулся на звук своего имени и увидел, что Кардиель подает ему знаки с другого конца комнаты. Оставив двух старцев, он начал пробираться через возбужденную толпу священников и их помощников. Подойдя к Кардиелю, он поклонился.

– Мой лорд желает видеть меня?

Кардиель поклонился в ответ.

– Я хочу пригласить вас в мою часовню, – прокричал он очень громко, чтобы перекричать шум в зале, – чтобы обсудить то тяжелое положение, в котором мы все оказались, мой лорд Арлиан.

Арлиан скрыл улыбку, признательно поклонился и махнул рукой своим помощникам, приказывая выйти из зала.

– Это большая честь для меня, милорд. И я надеюсь, что наши совместные молитвы смягчат гнев Господен, обрушившийся на нашего брата Дункана. Проклясть священника, даже если он Дерини, это очень серьезное дело. Вы согласны со мной?

– Я полностью с вами согласен, брат, – кивнул Кардиель, когда они вышли из зала через боковой проход. – Я думаю, нам стоит обсудить вопрос и об этом Варине, о котором Горони упомянул в своем торопливом докладе. Как вы считаете?

Они обменялись приветствиями с парой монахов, которые встретились им по пути. Наконец, они вошли в тщательно охраняемую личную часовню епископа Джассы из которой наружу не проникал ни один звук. Как только за ними закрылись двери, Арлиан согнал со своего лица улыбку и встал, прислонившись к дверям спиной.

Кардиель зажег свечу.

– Меньше всего нас должен беспокоить Варин, – сказал Арлиан, глядя на пламя свечи. – Прежде всего нам следует обсудить этот Интердикт, который Лорис вынуждает нас объявить. Я не знаю, как нам провалить это отлучение и при этом остаться добрыми слугами Церкви. Факты таковы, что Морган и Дункан, по меньшей мере, формально виновны в тех обвинениях, что им предъявляются. Но я категорически против Интердикта, даже если народ Корвина откажется признать отлучение своего герцога Моргана.

Кардиель фыркнул и прошел к алтарю, чтобы зажечь свечи перед ним.

– Я тоже не поддержу Интердикт, – сказал он. – К тому же я убежден, что Морган и Дункан не делали ничего плохого. Они только защищали свои жизни. Да и зло магии Дерини для меня находится под вопросом.

– Хорошо, что ты говоришь это только мне, – засмеялся Арлиан, подходя поближе к Кардиелю. – Другие члены Курии тебя бы не поняли.

Кардиель мягко сказал:

– Но ты же понимаешь.

Он посмотрел на лампаду, висящую под потолком и показал на нее:

– И Он тоже понимает. Итак, нас пока трое.

Арлиан рассмеялся и уселся на скамье.

– Да, нас пока трое, – согласился он. – Так что поговорим о том, что делать и что говорить, чтобы нас стало больше. И что нам сделать, чтобы противостоять планам Лориса?

 

Глава 15

Когда Дункан и Морган спустились с гор, все еще лил дождь. На западе сверкали молнии, и на их фоне бледнело заходящее солнце. Гром гремел и отражался эхом от горных вершин. Ветер завывал в руинах, хлеща дождем по серым камням и истлевшим доскам Святого Неота. Два всадника въехали в разрушенный монастырь.

Дункан поежился и натянул поглубже капюшон. Справа от него ехал Морган с закрытыми глазами, крепко вцепившись в луку седла. Он покачивался в такт движениям лошади.

Морган впал в полубессознательное состояние уже несколько часов назад, что избавило его от неудобств этого долгого путешествия под дождем и сильным ветром. Дункан знал, что его кузен уже больше не может без отдыха. Слава Богу, наконец они добрались до крова.

Дункан направил лошадей в тот защищенный от ветра угол, где они с Морганом провели прошлую ночь. Морган пришел в себя, когда лошади остановились и Дункан спрыгнул на землю. Его глаза осматривали место, куда они приехали.

– Где мы? Почему мы остановились?

Дункан поднырнул под шею своей лошади и подошел к Моргану.

– Все нормально. Мы в Святом Неоте, – сказал он, поддерживая Моргана, который сполз с седла. – Я оставлю тебя здесь, чтобы ты отдохнул, а сам посмотрю, может, что-нибудь найду. Где-то здесь должен быть Путь Перехода. Тогда, если он работает, мы окажемся прямо в Ремуте.

– Я помогу тебе, – бормотал Морган, когда Дункан вел его в угол, на место их старого лагеря. – Он наверняка где-то у алтаря Святого Камбера, о котором я тебе говорил.

Дункан покачал головой, уложил Моргана и склонился над ним.

– Если он есть, то я найду его, – сказал он Моргану. – А ты должен пока поспать.

– Подожди, – запротестовал Морган, пытаясь сесть. – Не будешь же ты бродить, пока я сплю?

Дункан засмеялся и мягко, но настойчиво уложил Моргана и снова наклонился к нему.

– Именно это я и собираюсь делать, мой друг. На этот раз тебе лучше не спорить. Ты лучше не сопротивляйся, а то я усыплю насильно.

– Да, ты можешь это сделать, – сдаваясь, проговорил Морган, укладываясь поудобнее.

– Я так и сделаю. Расслабься…

Морган закрыл глаза. Дункан снял перчатки и сунул их в карман. Сложив руки вместе, чтобы сосредоточиться, он посмотрел на кузена, его глаза сузились. Он наклонился и положил руки на виски Моргана.

– Спи, Аларик, – сказал он. – Спи глубоко, спи без сновидений. Пусть сон смоет усталость и восстановит твои силы.

Он вошел в легкий мысленный контакт с Морганом и продолжил уже мысленно: «Спи крепко, мой брат. Можешь храпеть и ничего не бояться. Я буду поблизости».

Дыхание Моргана стало глубоким и ровным. Черты лица расслабились.

Затем он провалился в глубокий сон.

Дункан, убрав руки, долго смотрел на него, довольный тем, что теперь Морган будет спать до его возвращения. Он встал, вынул покрывало из седельной сумки и накрыл Моргана. Ну, а теперь Путь Перехода.

Дункан остановился на пороге разрушенной часовни и осмотрел ее. Хотя уже наступил вечер и лил дождь, на фоне темного неба все же были видны полуразрушенные стены. Слева сохранилась часть разрушенной стены, и пустые выбитые окна смотрели на Дункана пустыми глазницами. Их роскошные витражи уже давно канули в Лету, когда это святое место поразил катаклизм людской ненависти.

Сверкающие молнии освещали это некогда гордое место, и Дункан пользовался их вспышками, чтобы находить себе путь среди обрушенных стен и груд камней. Наконец, он приблизился к главному алтарю. Цветные плиты уничтоженной каменной мозаики на полу часовни сверкали при свете молний.

Дункан подошел к ступеням алтаря и остановился, раздумывая, как же все это могло выглядеть, когда монастырь процветал, когда в этих стенах вели святую жизнь сотни монахов Дерини и бесчисленное множество студентов и преподавателей…

В те дни к этому алтарю подходили процессии с почтением, голоса воспевали хвалу святому и возносились вверх вместе со сладким дымом курильниц фимиама и ладана, в свете факелов. Он почти видел все это.

Introitus ad altaria Deus… Я взойду на алтарь господа…

Вспыхнула молния, описав на небе дугу и осветив развалины алтаря.

Дункан улыбнулся и стал подниматься по его ступеням. Он возложил руки на святыню и задумался, сколько человек до него так же возлагали руки и стояли в благоговении. Своим мысленным взором он видел былую роскошь алтаря. Дункан склонил голову и встал на колени.

Раздался грохот грома. Дункан поднялся и пошел дальше, вспомним о своей задаче. Нужно найти Путь Перехода Дерини – вот самое главное. Найти магическое место в старых развалинах с надеждой, что оно еще функционирует, ведь прошло уже более двухсот лет.

Где бы он построил Путь Перехода, если бы был строителем этого монастыря? Мог ли он проследить мысли древних строителей? А вообще сколько таких переходов во всех Одиннадцати Королевствах? Кто-нибудь знает это? Дункан знал всего два. Один был в его кабинете. Он был выстроен очень давно для исповедника короля, который по стародавней традиции всегда был Дерини и пользовался этим путем, чтобы попасть в собор. Второй Путь находился в ризнице собора. Это простая металлическая пластина под ковриком на полу.

Он снова задумался. Где же мог быть Путь здесь, в Святом Неоте? Дункан посмотрел по сторонам, а затем инстинктивно повернул направо и пошел среди старых развалин. Аларик говорил, что где-то здесь алтарь, посвященный Святому Камберу. Может, там и есть Путь? Камбер был патроном магии Дерини. Где же еще установить Переход, основанный на этой магии?

От алтаря осталось совсем немного. Тяжелые удары разбили все, и надпись была почти неразличима. Однако Дункан смог в уме восстановить слова «Ubelantus Deus» в начале надписи и имя «Святой Камбер». Эта надпись находилась когда-то на полукруглой арке над нишей, в которой была установлена статуя Святого Камбера.

Пальцы Дункана ласково гладили мраморную плиту, а его глаза внимательно осматривали все вокруг. Затем он покачал головой. Здесь не должно быть Пути Перехода. Здесь все слишком открыто… Несмотря на то, что монастырь был построен во времена царствования Дерини, когда магия почиталась, строители Святого Неота не построили бы Путь здесь, где его могли видеть сотни непосвященных. Это не в обычаях Дерини. Нет, он должен быть где-то поблизости, чтобы Святой Камбер охранял его, но в укрытом месте. Где же тогда?

Дункан отошел от алтаря и стал рассматривать стены, отыскивая проходы в маленькую часовню или исповедальню. Он нашел, что искал. Дверной проем был завален досками и камнями, и Дункан, не теряя времени, очистил себе проход, чтобы пролезть туда. Он протиснулся в него и обнаружил, что находится в маленькой комнатке, которая могла быть только ризницей. Потолочные балки совсем просели, а когда пожар уничтожил монастырь, пол был засыпан обломками камней, гнилых досок, разбитого стекла. Но у дальней стены угадывались остатки алтаря, части ящиков, шкафов, обрывки церемониальных одежд.

Дункан окинул комнату внимательным взглядом. Темноту нарушали вспышки молний на черном небе. Где же древние строители монастыря сделали Путь? И мог ли он остаться действующим после долгих лет разрухи и пожаров?

Расшвыривая ногами обломки камней и двигаясь по комнате, Дункан закрыл глаза и приложил ладонь ко лбу, стараясь открыть свой разум остаткам мысленной энергии, которые могли сохраниться здесь от древних обитателей монастыря.

«Берегись, Дерини! Здесь опасность!»

Дункан вздрогнул, рука его наполовину выхватила меч из ножен.

Снова сверкнула молния, и в ее свете Дункан увидел призрачные тени, скачущие на полуразрушенных стенах, но кроме него в комнате никого не было. Медленно выпрямившись, он вложил меч в ножны и стал искать источник опасности.

Может, этот голос ему почудился? Нет. Тогда это мысленный голос оставленный древними хозяевами монастыря? Осторожно встав на прежнее место у алтаря, Дункан снова закрыл глаза и заставил себя напрячься. На этот раз он ожидал появления голоса и тот не застал его врасплох.

Да, голос звучал у него в мозгу.

«Берегись, Дерини! Здесь опасность! Из ста братьев остался я один, чтобы попытаться с помощью своих слабых сил разрушить Путь Перехода, который не должен быть осквернен. Друг, берегись, защищайся, Дерини. Люди убивают то, что не могут понять. Святой Камбер, защити нас от зла, порожденного страхом!»

Дункан открыл глаза, посмотрел вокруг, а затем снова попытался услышать голос.

«Берегись, Дерини! Здесь опасность! Из ста братьев…»

Дункан прервал контакт и вздохнул.

Да, это послание было оставлено последним Дерини, который охранял это место и перед смертью пытался разрушить Путь Перехода. Удалось ли ему это?

Опустившись на колени, Дункан внимательно начал изучать пол, затем вытащил кинжал и начал расчищать место от обломков. Так и есть!

На полу была видна слабая линия, ограничивающая площадку, примерно три на три фута. Как и в соборе, эта площадка была когда-то закрыта ковром, но ковер уничтожили много лет назад. А сам Путь Перехода?..

Вложив кинжал в ножны, Дункан положил руки на пол и сосредоточился. Он ждал, не почувствует ли легкого головокружения, которое всегда предшествует Переходу. Ничего. Он снова попытался, и на этот раз ощутил волну надвигающегося мрака, боли, первые слова послания, которое он уже слышал. И снова ничего. Путь был мертв. Последний Дерини выполнил свою задачу.

Со вздохом Дункан поднялся на ноги, оглядел комнату еще раз, вытирая руки о штаны. Теперь им придется пробиваться в Ремут самим. Путь разрушен, выбора у них нет. А может быть, им придется ехать в Кулди, так как Келсон собирался присутствовать на свадьбе Бронвин и Кевина.

Ну что же, делать нечего. Нужно идти будить Аларика. Пора уже двигаться дальше. Если им повезет и помех не будет, то уже следующей ночью они прибудут в Ремут, намного опередив преследователей.

Переливчатый звон колоколов призывал епископов в собор Святого Эндрью в Джассе. Ночь была ясная. Слабый морозец пронизывал все, и мелкие кристаллики льда кружились на ветру.

Епископы собирались. Два молодых священника вручали каждому входящему длинную свечу, зажигая ее от негасимого огня. Пламя трепетало при сильных порывах ветра, который врывался сквозь непрерывно открывающуюся дверь, причудливые тени, отбрасываемые входящими, плясали на стенах собора. Люди приходили в собор и занимали свои места на скамьях. Две ломаные линии безликих людей с огнем в руках.

Когда колокола смолкли, секретарь сосчитал всех присутствующих и громко объявил, что собрались все, кто обязан быть на этом ритуале. Он исчез в темноте зала, и послышался скрежет засова, когда он закрывал тяжелые двери. Затем он и два присоединившихся к нему молодых священника со свечами в руках сели на свои места на боковых скамьях.

Наступила пауза. В темноте слышались кашель, шарканье ног. Затем открылась боковая дверь и появился Лорис. Лорис был сегодня в полном облачении. Черно-серебряная сутана свободно свисала с его плеч, митра, усеянная драгоценностями, венчала его голову. В левой руке он держал серебряный крест. Он решительно прошел на трансепт и повернулся к присутствующим. Рядом с ним шли архиепископ Корриган и епископ Толливер. Замыкал шествие епископ Кардиель. Молодой служка шел перед ними с тяжелым распятием в руках.

Пройдя между двумя линиями духовенства, Лорис и его свита дошли до алтаря, остановились, почтительно поклонились алтарю и повернулись лицом к залу.

Кардиель подошел к монаху, взял у него четыре свечи и искоса взглянул на Арлиана. Лицо Кардиеля были угрюмо. Затем он вернулся на свое место рядом с Толливером и роздал горящие свечи Толливеру, Корригану и Лорису.

Со свечой в руке Лорис выступил вперед и выпрямился во весь рост. В его голубых глазах горел холодный огонь, когда он осматривал зал.

– Вот текст церемонии отлучения, – сказал он. – Слушайте внимательно:

«Так как Аларик Энтони Морган, герцог Корвина, господин Корота, Генерал Королевских армий, Чемпион Короля и монсеньор Дункан Говард Мак Лейн, священник, неоднократно нарушали и пренебрегали запретами Святой Церкви; и так как Аларик и Дункан убили сегодня невинных сынов Церкви и угрожали святотатственным убийством служителю Бога, принуждая его быть свидетелем еретической магии; и так как Аларик и Дункан осквернили часовню Святого Торина использованием своей проклятой магии и разрушили часовню, и в прошлом они неоднократно пользовались запрещенной магией; и так как эти Аларик и Дункан не выразили желания покаяться и отречься, и изменить образ жизни, исходя из всего этого я, Эдмунд Лорис, архиепископ Валорета и примас Гвинеда, объявляю перед всем духовенством Гвинеда, что предаю анафеме Аларика Энтони Моргана и Дункана Говарда Мак Лейна. Мы извергаем их из лона Святой Церкви Бога.

Пусть гнев Небесного Судьи обрушится на их головы. Пусть они всегда будут прокляты. Пусть Ворота Рая закроются перед ними и теми, кто поможет им.

Пусть ни один богобоязненный человек не примет их, не накормит их, не предоставит им крова.

Пусть ни один священнослужитель не общается с ними при жизни и не освятит их тела после смерти.

Пусть будут прокляты их жилища, их пища, их вода, все их владения.

Мы объявляем их отлученными от Церкви и брошенными во мрак к Люциферу и прочим падшим ангелам. Они теперь будут навеки прокляты без всякой надежды на спасение их душ. Да будет так!»

– Да будет так! – хором подхватили все присутствующие.

Вытянув горящую свечу перед собой, Лорис перевернул ее и бросил на пол, затоптав пламя. То же самое проделали собравшиеся епископы и их помощники. Раздались глухие стуки свечей, одна за другой падавших на пол.

Постепенно в соборе воцарилась тьма, все огни умерли, затоптанные ногами. Кроме одной свечи, которая спокойно горела в чьих-то руках. Ее одинокое пламя мужественно боролось с наступившим мраком. И никто не мог узнать и сказать, из чьих рук исходит это мужественное пламя.

 

Глава 16

– Поймай меня, если сможешь, – смеялась Бронвин.

Она игриво убегала по дорожке сада. Ее золотые волосы развевались по ветру, голубая туника соблазнительно облегала стройные ноги.

Когда она пробегала мимо, Кевин сделал неуклюжую попытку поймать ее, но промахнулся и пустился за ней со счастливым смехом. Меч его путался у него в ногах, угрожая зацепиться за что-нибудь и опрокинуть Кевина на землю. Но он не обращал на такую мелочь внимания. Он просто придерживал его рукой и бежал за Бронвин по свежей зеленой траве.

День был безоблачным, солнце – нежным и теплым. Бронвин и Кевин только что вернулись с утренней прогулки по зеленым холмам, окружавшим Кулди и теперь резвились, как пара шаловливых детей, бегая по саду между деревьями и статуями. Они играли почти четверть часа, причем Кевин изображал охотника, а Бронвин – его добычу.

Наконец, Кевин загнал Бронвин в ловушку у небольшого фонтана, где уставшая девушка, сделав несколько кругов и увидев, что сбежать ей вряд ли удастся, сдалась. Кевин бросился на нее, обхватил руками, увлек на землю и, придавив своим весом, припал к ее губам. Бронвин расслабилась в его руках и раскрыла ему губы, ответив на поцелуй. Кевин едва не потерял сознание от неописуемого блаженства, охватившего его.

И тут он услышал, что кто-то многозначительно покашливает сзади. Он застыл, открыл глаза, понял, что они не одни, и с усилием оторвался от любимых губ. Когда он отстранился от Бронвин, то увидел, что глаза ее расширились при виде стоящего сзади. Она хихикнула. Кевин оглянулся и встретился взглядом со своим отцом. Герцог Джаред, улыбаясь, смотрел на них.

– Я знал, что найду вас здесь, – сказал герцог, увидев глуповатую улыбку сына. – Встань и приветствуй своих гостей, Кевин.

Кевин поднялся на ноги и подал Бронвин руку, помогая ей. И только теперь заметил, что отец действительно не один. С ним были управитель замка лорд Девериль и архитектор Риммель. Девериль сдерживал улыбку, а Риммель, как всегда, был серьезен. Кроме того, рядом с отцом стояли Келсон в алой дорожной одежде, Дерри, рыжебородый герцог Эван, один из лордов Королевского Совета.

Келсон лукаво улыбнулся Кевину и Бронвин и отступил в сторону, чтобы показать еще одного гостя – маленького человечка со смуглой кожей, одетого в пышные розово-фиолетовые одежды. Это был не кто иной, как великий трубадур Гвидон. Пузатая лютня висела на золотом шнуре, перекинутом через плечо. Она была отполирована до блеска его руками. Черные глаза трубадура внимательно изучали влюбленную пару.

Кевин посмотрел на Келсона и улыбнулся ему:

– Добро пожаловать в Кулди, сэр, – сказал он, стряхивая с себя траву.

Затем он приветствовал остальных гостей.

– Благодарю вас за оказанную мне честь.

– Ошибаешься, это Гвидон оказал нам честь, – засмеялся Келсон. – И если ты представишь его своей молодой леди, то я уверен, что это вдохновит его и он нам доставит большое удовольствие своим выступлением.

Гвидон поклонился Келсону, а Кевин улыбнулся и взял руку Бронвин.

– Бронвин, я очень рад представить тебе несравненного Гвидона из Пленнета. О его искусстве пения и игры на лютне ты уже слышала. Мастер Гвидон, это леди Бронвин де Морган, моя невеста. Это она настаивала, чтобы я просил Аларика отпустить вас сюда.

– Моя леди, – проговорил Гвидон, снимая свою немыслимую розовую шляпу и низко кланяясь. Его длинные рукава коснулись травы. – Перед такой редкостной красотой я готов рискнуть вызвать гнев вашего жениха, – он снова поклонился и поцеловал ей руку. – Простите меня, но в вашем присутствии, прекрасная леди, у меня нет слов.

Бронвин счастливо улыбнулась, опустила глаза, легкая краска появилась на ее щеках.

– Мастер Гвидон, вы действительно хотите выступить сегодня перед нами? Мы так долго ждали вашего приезда.

Гвидон вспыхнул и снова поклонился.

– Я весь в вашем распоряжении, моя леди, – он горячо взмахнул рукой. – Этот сад так прекрасен и самим богом предназначен для прекрасных песен, разве можно противиться природе? Я буду петь здесь и сейчас.

– Ваше Величество? – спросила Бронвин.

– Он приехал сюда петь для тебя, моя леди, – ответил Келсон с улыбкой, он глядел на нее с восхищением. – Если ты хочешь, чтобы он пел здесь, он будет петь.

– О, да.

С коротким поклоном Гвидон пригласил всех сесть на траву, снял с плеча лютню и пристроился на краю фонтана. Кевин скинул свой плащ и расстелил его на траве. Бронвин устроилась на плаще и подогнула ноги. Дерри, Девериль и Эван тоже начали рассаживаться.

Кевин хотел сесть рядом с Бронвин, но, заметив взгляд Келсона, уступил свое место отцу.

Келсон и Кевин медленно удалились от группы. Гвидон настроил лютню и стал пощипывать струны, извлекая из инструмента божественные звуки. Все слушали его очень внимательно и наслаждались его приятным голосом и музыкой.

Келсон оглянулся, посмотрел на восторженную Бронвин, а затем снова повернулся к Кевину. Лицо юного короля посерьезнело.

– Ты получал известия от своего брата в последнее время, мой лорд?

Он произнес это как бы между прочим, но Кевин почувствовал, как все его тело напряглось, и с трудом заставил себя подавить волнение.

– Вы говорите это так, будто он не с вами, сэр, – ответил он ровным тоном.

– Нет, – ответил Келсон. – Десять дней назад мы получили сведения, что Дункана вызывают на церковный суд Ремута, чтобы лишить сана. Тут мы ничего не смогли сделать бы – это дело чисто церковное и касается только самого Дункана и его начальства. Но мы все – я, Дункан и Нигель, решили, что ему лучше уехать из Ремута.

Келсон остановился и стал внимательно изучать носки своих черных блестящих сапог, а затем он продолжил:

– Но в это же время мы получили и другие сведения – и гораздо более серьезные, чем лишение сана Дункана. Лорис и Корриган хотят наложить на Корвин Интердикт. Они хотят покончить с Морганом и со всеми Дерини в Одиннадцати Королевствах. И вот Дункан поехал к Моргану, чтобы рассказать об этих планах архиепископов и заодно уклониться от церковного суда. Лорд Дерри вернулся оттуда четыре дня тому назад и сообщил, что там все нормально, а Морган с Дунканом собираются ехать в Джассу, чтобы выступить перед Курией и убедить духовенство не накладывать Интердикт. С тех пор я о них ничего не слышал.

Кевин удивленно слушал.

– Лишение сана и Интердикт? Это случилось после того, как я уехал из Ремута?

Келсон криво усмехнулся.

– Раз уж ты спрашиваешь, то да. На севере возникло религиозное движение фанатиков, которые начали священную войну против Дерини. Этот Интердикт будет им очень на руку. И к тому же Венсит из Торента вот-вот нападет на нас и захватит Кардосу. Если не учитывать всего этого, все остальное великолепно… Твой драгоценный брат сказал, что я должен оставаться спокойным, не волноваться, пока он и Морган не приедут ко мне для того, чтобы руководить моими действиями. Он, конечно, прав. Несмотря на мое положение и могущество, я еще очень молод и неопытен. Я чересчур откровенен с тобой, Кевин. Но это так трудно – просто сидеть и ждать.

Кевин медленно кивнул. Затем оглянулся назад, на компанию, слушающую пение Гвидона. Он не мог разобрать слов, но мелодия, плывущая в теплом весеннем воздухе, была чистой, прозрачной и красивой. Он скрестил руки на груди и опустил глаза.

– Я полагаю, об этом никто больше не знает?

– Дерри известно все. И Гвидон что-то подозревает, но ничего конкретного не знает, а остальные не знают ничего. И я думаю, говорить им пока не стоит. От их волнения лучше не станет, а я не хочу, чтобы эти тревоги как-то нарушили ваши празднества.

Кевин улыбнулся.

– Благодарю за доверие, Ваше Величество. Я никому ни о чем не скажу. И если понадобится моя помощь, то мой меч, моя жизнь и все мое состояние в вашем распоряжении.

– Я не сказал бы тебе ничего, если бы не был уверен, что тебе можно доверять, – сказал Келсон. – Идем. Вернемся обратно и послушаем Гвидона. Ведь это, прежде всего, твой праздник.

Они вернулись и услышали последние слова Гвидона:

– Ах, моя леди! Лорд Аларик очень хвалит вашу игру на лютне.

Может, вы пошлете кого-нибудь за своим инструментом?

– Кевин?

Прежде чем Кевин ответил, со своего места у дерева вскочил Риммель и поклонился.

– Позвольте мне, моя леди, – сказал он, стараясь скрыть охватившее его волнение. – Лорд Кевин и так не слышал песню, пусть он послушает следующую.

– Ну, хорошо, – засмеялась Бронвин. – Риммель, Мэри Элизабет знает, где лежит моя лютня. Передай ей, что я прошу отдать ее вам.

– Хорошо, моя леди.

Гвидон снова ударил по струнам, перестроив лютню на минорный лад.

– Преданный слуга – это бесценное сокровище, – проговорил он, трогая струны и улыбаясь публике. – Ну, пока мы ждем, я хочу спеть еще одну песню, на этот раз любовную, и посвятить ее влюбленной паре.

Он взял несколько вступительных аккордов и запел.

Риммель спешил через двор в покои Бронвин, а звуки песни Гвидона стояли у него у ушах. Ему не хотелось оставлять Бронвин слушающей любовные песни вместе с Кевином, да к тому же ему редко удавалось долго находиться рядом с ней, смотреть на нее, не вызывая ни у кого подозрений. Но теперь ему представилась возможность положить в ее комнату амулет, который дала ему Бетана. Служанки Бронвин уже закончили работу в ее комнате и теперь первой, кто войдет туда будет сама Бронвин.

Поднявшись по ступеням на террасу, он приложил руку к груди и почувствовал бешеное биение сердца, но он ощутил и приятную выпуклость мешочка, полученного от Бетаны. Он едва мог поверить, что через несколько часов его мучения закончатся, и Бронвин будет принадлежать ему.

Он заколебался и оглянулся вокруг с опаской, прежде чем войти в комнату. Он ведь должен был переговорить с Мэри Элизабет. Однако никто его не видел. И в самой комнате никого не было. Он отыскал лютню Бронвин в небольшом шкафу за постелью, но сначала ему надо было найти место для кристалла. Его нужно положить туда, где Бронвин его не заметит до тех пор, пока не пройдет достаточное время, чтобы заклинание начало действовать.

Решив, что самое удобное место – это шкаф для одежды, он подошел к нему и достал мешочек. Конечно, как только Бронвин придет в комнату, она сразу же направится к шкафу, особенно после верховой езды. Но на верхней полке много всяких драгоценностей, и там кристалл будет менее всего заметен.

Риммель осторожно положил мешочек и начал развязывать шнурки на нем. Он помнил, что в его распоряжении всего несколько секунд, чтобы удалиться за пределы действия магического кристалла. Он взял лютню, повесил ее через плечо, снова вернулся к шкафу, открыл мешочек и вытряхнул оттуда кристалл, тут же загоревшийся холодным голубым светом, в котором четко выделялись кроваво-красные прожилки.

Затаив дыхание, Риммель быстро сунул мешочек в карман и бросился к двери. Он опомнился только после того, как захлопнул за собой дверь. Он снова заглянул в комнату, чтобы увидеть кристалл, но его невозможно было разглядеть среди драгоценностей.

Радостно насвистывая какой-то веселый мотив, Риммель вернулся на террасу и направился в сад с лютней на плече. По дороге он достал из складок туники медальон, открыл его и с обожанием посмотрел на портрет Бронвин. Затем он закрыл медальон с легким щелчком и, вздохнув, спрятал его. Войдя в сад, он услышал пение Гвидона.

Часом позже Бронвин стояла на пороге своей комнаты и улыбалась Кевину, который прижимал ее руку к губам.

– Через полчаса, – прошептала она.

– Через полчаса, – торжественно согласился он, – и если ты задержишься, я приду и одену тебя сам!

Бронвин сморщила нос и сделала гримасу.

– Не раньше, чем через два дня, Кевин Мак Лейн, – объявила она. – Ты можешь потерпеть.

– Могу, – пробормотал он, прижимая ее к себе и глядя на нее с вожделением.

Она хихикнула, оттолкнула его и проворно скрылась за дверью.

– Полчаса! – крикнула она. – И смотри, не опаздывай, а то я приду помочь тебе одеваться!

– Приходи! – с радостью подхватил Кевин, но дверь уже была закрыта.

Бронвин веселым мотыльком влетела в комнату, делая пируэты и прижимая лютню к груди. Она вся светилась от радости и переполняющей ее любви.

Она остановилась перед шкафом, напевая слова песни Гвидона, бросила взгляд на себя в зеркало и поправила прядь золотых волос, упавшую на лоб.

И тут начало действовать колдовство. Бронвин внезапно оступилась и ухватилась за шкаф, чтобы удержаться на ногах. Вдруг она ощутила второй удар. В своей безнадежной и отчаянной борьбе она выпустила лютню из рук, и инструмент со звоном упал на пол. Лютня треснула, струны полопались, издавая жалобные звуки.

Эти звуки пробудили ее чувства Дерини, заставили ее хладнокровно оценить ситуацию, хотя внешние части ее мозга были ослеплены. Глаза ее обшаривали комнату почти бессознательно. Она отыскивала то, что так внезапно обрушилось на нее. И увидела среди своих драгоценностей голубой кристалл.

«Магия!» – вскрикнул ее мозг.

«О, мой Бог! Кто сделал это?»

«Кевин! Кевин!» – посылала она отчаянные мысленные призывы.

Пересилив слабость, она смогла крикнуть вслух. Кевин не успел уйти далеко. Услышав пронзительный крик Бронвин, он бросился обратно и распахнул дверь. Она поддалась без всякого сопротивления, и Кевин застыл на пороге в ужасе от того, что увидел.

Бронвин стояла на коленях у шкафа, судорожно цепляясь за его полированную поверхность. Ее взгляд бы устремлен на странный голубой кристалл, пульсирующий светом среди драгоценностей и безделушек. Бронвин медленно двигалась к нему, как во сне. Ее губы шевелились, повторяя имя Кевина, хотя с них не срывалось ни звука.

Кевин, не размышляя и крикнув что-то неразборчивое, зная только то, что этот кристалл нужно убрать с глаз Бронвин, оттолкнул ее в сторону и схватил его обеими руками, намереваясь выбросить его в окно. Но этого не следовало делать, ибо заклинание уже действовало. Схватив кристалл, Кевин застыл. Выражение боли и страха исказило черты его лица.

Бронвин мгновенно поняла, что случилось. Она попыталась вырвать кристалл из рук Кевина, надеясь, что ее кровь Дерини поможет ей. Однако едва коснувшись кристалла, она тоже впала в транс. Кристалл, который теперь они держали оба, бешено пульсировал в такт их сердцам. Его свечение постепенно усиливалось, пока не превратилось в ослепительно яркое белое сияние, и из груди Бронвин и Кевина вырвался крик, который прокатился по всему дворцу.

Затем наступила тишина.

Охранники, вбежавшие в комнату, привлеченные этим криком безумия, в смятении остановились на пороге. Следом прибежал Келсон и тоже замер. За ними стоял Дерри и широко раскрытыми глазами смотрел через плечо короля.

– Назад! Все назад! – скомандовал Келсон. – Быстрее!

Здесь магия, колдовство!

Когда охранники попятились назад, Келсон осторожно вошел в комнату, шепча противодействующее заклинание. Когда он его закончил, яркий свет сконцентрировался в комнате, стал слабеть и постепенно исчез. Келсон прикусил губу и закрыл глаза, стараясь справиться с охватившим его волнением. Затем он заставил себя медленно двинуться вперед.

Кевин и Бронвин лежали у дверей открытых на террасу. Кевин на спине, Бронвин – головой на его груди. Ее золотые волосы были спутаны и закрывали лицо. Раскинутые в стороны руки Кевина были сожжены той ужасной энергией, которая таилась в кристалле. Он не подавал никаких признаков жизни.

Проглотив комок в горле, Келсон опустился на колени возле них и постарался притронуться к ним. Он вздрогнул, когда его пальцы коснулись черной руки Кевина, шелковых волос Бронвин. Потом он сел прямо на пол перед ними и печально опустил голову. Руки его беспомощно опустились. Для двух влюбленных уже ничего нельзя было сделать.

Увидев безнадежный жест Келсона, Дерри, охранники и лорд Девериль начали потихоньку проникать в комнату. При виде трагического зрелища они застывали в оцепенении. Лицо Девериля побелело, когда он увидел распростертые тела. Затем он бросился к дверям, расталкивая всех. Он хотел остановить герцога Джареда, чтобы тот не увидел это. Но он опоздал.

– Что случилось, Дев? – прошептал Джаред, стараясь заглянуть в комнату через его плечо. – Что-нибудь с Бронвин?

– Не входите, милорд, пожалуйста!

– Пусти меня, Дев. Я хочу знать, что произошло. О, Боже! Это мой сын! Боже, это же они оба!

Охранники расступились, пропуская Джареда, и тут же прибежал Риммель, заглянул в комнату, ахнул и зажал рот рукой, чтобы заглушить крик ужаса. Дрожь пробежала по его телу, его судорожно сжала медальон. Он боялся, что упадет без сознания. «О, мой бог, что я наделал?

Я не хотел этого! Не хотел! О, боже, это не может быть правдой!

Они мертвы! Леди Бронвин мертва!»

Все новые и новые и новые люди прибегали сюда. Риммель стоял бледный, как полотно. Он прижался спиной к стене и хотел бы слиться с ней. Он пытался отвести взгляд от жуткого зрелища, но не мог. Затем он рухнул на колени и забился в рыданиях. Он уже не думал о том, что держит в руках медальон, в руках, которые он горестно заламывал.

Вместе с Гвидоном прибежала леди Маргарет. Она побледнела, увидев тела, и была на грани обморока. Но вскоре она овладела собой и приблизилась к мужу, который стоял онемевший и неподвижный перед телами. Она обняла его, прильнула, не говоря ни слова, и мягко, но настойчиво повела его к двери, повернув так, чтобы он не видел мертвых. Она что-то нежно шептала ему на ухо.

Гвидон молча поднял лютню Бровин. Она была сломана, струны беспомощно висели. Колдовство не пощадило даже ни в чем неповинный инструмент. Гвидон подошел к молодому королю, который печально снял с себя алый плащ и бережно закрыл им тела влюбленных. Затем он рассеянно дернул оборванную струну лютни. В тишине раздался жалобный стон.

– Боюсь, что музыка разрушена навсегда, – проговорил тихо Гвидон, опуская лютню на тело Бронвин. – И она уже никогда не вернется.

Келсон опустил глаза, зная, что Гвидон имеет в виду не лютню. Трубадур нежно провел пальцами по сломанному инструменту и сложил руки на груди.

– Могу я узнать, как все это произошло, сэр?

Келсон пожал плечами:

– Кто-то положил в комнату кристалл Джерраман. Само по себе это не ужасно, ведь Джерраман можно использовать в самых разнообразных целях, и для свершения добрых дел тоже. Ты, наверное, часто встречал упоминания об этих кристаллах в своих балладах.

Голос его изменился.

– Но этот был предназначен не для добрых дел. Во всяком случае, для Кевина он оказался гибельным. Бронвин одна могла бы справиться с заклинанием, каково бы оно ни было. Ведь у нее было могущество. Но она, вероятно, вскрикнула, позвала на помощь, и Кевин услышал ее и прибежал. А двоих спасти у нее не хватило сил, они оба погибли.

– А она не…

Келсон оборвал разговор предупреждающим взглядом и поднялся на ноги.

К Джареду и Маргарет уже присоединился отец Ансельм в белой сутане. Он был очень стар, этот капеллан замка Кулди. Молодой король почтительно поклонился преподобному отцу и отступил в сторону, дав возможность безутешным родителям опуститься на колени рядом с телами. Он перекрестился, слушая, как Ансельм начал читать молитву, и медленно отступил назад, дав знак Гвидону следовать за ним.

– Гвидон, Дерри, нужно, чтобы лишние люди ушли отсюда. Родителям надо побыть одним со своими детьми.

Все подчинились его распоряжению, и хмурые солдаты и всхлипывающие женщины покинули комнату.

Дерри подошел к Риммелю. Тот стоял на коленях в дальнем углу и тихонько всхлипывал. Его белые волосы вздрагивали, а золотая цепь, свисающая из рук, раскачивалась взад и вперед. Когда Дерри коснулся его плеча, Риммель посмотрел на него мокрыми и покрасневшими глазами. Дерри, который не любил иметь дело с истеричными мужчинами, заметил золотую цепь и потянул за нее, приглашая Риммеля подняться и выйти из комнаты. Но тут он увидел медальон, который висел на цепи.

– Эй, что это, Риммель, что это у тебя в руках?

Дерри схватил его за руку, но Риммель стал отчаянно вырываться. Глаза его расширились, когда он встал на ноги. Его сопротивление только возбудило интерес Дерри, и он возобновил свои усилия, пытаясь раскрыть ладонь.

– Ну, давай, давай, Риммель. Я хочу посмотреть, что у тебя там, – говорил Дерри, постепенно раздражаясь сопротивлением Риммеля. – О, это же медальон. Ты где его…

В это время медальон выскочил из рук Риммеля, упал на пол, подпрыгнул и открылся. Дерри схватил его, бросил любопытный взгляд на портрет и уже хотел вернуть его, как вдруг осознал, что там портрет Бронвин.

– Черт возьми, это же госпожа!

Услышав проклятье Дерри, Келсон нахмурился и повернулся к нему, чтобы сделать выговор за столь неуместные в такое время слова. Он увидел изумленное лицо Дерри, подошел к нему, взял из его рук медальон и стал удивленно рассматривать портрет. Тут медальон увидела леди Маргарет. Она подбежала к Келсону и схватила его за руку.

– Где вы взяли этот медальон, сэр?

– Этот? – Келсон смутился. – Этот медальон мы взяли у Риммеля, а где он взял его, я не знаю.

Рука Маргарет дрожала, когда она взяла медальон из рук Келсона. Она закрыла на мгновение глаза, когда металл коснулся ее. Потом она взглянула на портрет и со стоном прижала медальон к груди.

– Где… – с трудом проговорила она. – Где ты взял его, Риммель?

– Моя леди, я…

– Бронвин подарила этот портрет Кевину в день их помолвки. Где ты взял его?

Со стоном отчаяния Риммель рухнул на колени и стал рвать на себе одежду. Затем он с мольбой схватил подол платья Маргарет. Его белая голова тряслась, когда он начал свои признания.

– О, моя дорогая леди, пожалуйста, поверьте, я не хотел того, что произошло! – кричал он. – Я так любил ее! Я только хотел, чтобы и она полюбила меня. Вы же можете понять меня!

Маргарет вскрикнула и вырвала подол платья из его рук. Она поняла ужасный смысл слов Риммеля.

Дерри и несколько охранников набросились на Риммеля и схватили его, оттащив от Маргарет.

Джаред смотрел на все происходящее непонимающими глазами. Его губы все время шептали имя сына.

– Ты! – вскричал Келсон, с трудом веря тому, что услышал. – Так это ты положил в комнату кристалл, Риммель?

– О, сэр, вы должны мне поверить, – молил Риммель, заламывая руки. – Это был только любовный амулет. Бетана сказала…

– Бетана? – рявкнул Келсон, схватив Риммеля за волосы и повернув его голову так, чтобы смотреть ему в глаза. – Я знаю это, потому что я нейтрализовал ее, к сожалению, уже после того, как она сделала свое дело. Ну, так кто же эта Бетана, о которой ты говоришь? Дерини?

– Я… я не знаю, Дерини она или нет, сэр, – всхлипнул Риммель. Голова его была запрокинута, Келсон все еще держал его за волосы. – Она живет в горах к северу от города. В пещере. Жители говорят, что она святая женщина, что она часто творит любовное колдовство за еду и золото, – он проглотил слюну и моргнул красными глазами. – Я только хотел, чтобы Бронвин полюбила меня. Это же простое любовное колдовство.

– Простое колдовство не убивает! – крикнул Келсон, отпустил волосы Риммеля и брезгливо вытер руки о штаны. – Ты виноват в их смерти, Риммель. Ты положил кристалл, который сжег их.

– Я убью его! – вскрикнул Джаред, кидаясь к солдату и хватая его меч. – Бог свидетель, Риммель должен умереть за убийство моих детей!

С быстротой молнии он бросился к Риммелю. Глаза его остекленели, в руке – обнаженный меч. Но Маргарет крикнула:

«Нет!» и бросилась между ними. Дерри и капитан охранников схватили руку с мечом и с трудом опустили ее, а Маргарет с рыданиями бросилась Джареду на грудь.

Но Джаред продолжал бороться, крича:

– Отпустите меня, идиоты! Я должен убить его!

Маргарет, он убил нашего сына! Не мешай мне!

– Джаред, нет! Разве мало двух смертей? Хотя бы подожди, пока ты придешь в себя и гнев не будет душить тебя. Сэр, не позволяйте ему делать это, я прошу вас!

– Прекратите все!

Слова Келсона оборвали шум и крики. Наступившая после его окрика тишина нарушалась только всхлипываниями Риммеля. Все глаза обратились к королю. Он обвел всех своим твердым взглядом. В нем было много отцовского, когда он обратился к Дерри:

– Отпусти Джареда.

– Сэр? – Дерри был удивлен.

Леди Маргарет с ужасом посмотрела на короля.

Келсон повторил:

– Отпусти Джареда, Дерри. Разве приказ не ясен?

Озадаченный Дерри кивнул, выпустил руку Джареда и отступил назад, мягко держа Маргарет за плечи, чтобы она не вмешалась во все происходящее. Маргарет со страхом смотрела, как Джаред поднял меч и медленно пошел к Риммелю.

– Сэр, я умоляю вас, не разрешайте Джареду убивать его!

Он…

– Нет, пусть он убьет меня! – закричал Риммель, опуская голову и закрывая глаза. – Я не заслуживаю милости. Я не достоин жизни. Убейте меня, Ваша Милость. Пусть я умру страшной смертью, я должен страдать!

Джаред остановился, взгляд его потух, плечи опустились, он медленно опустил меч, разглядывая шею Риммеля. Он оглянулся на Келсона, на встревоженное лицо Маргарет, а затем бросил меч на землю и отвернулся от Риммеля с отвращением.

– Лорд Фергюс, – позвал он кого-то, глядя через плечо в сад.

Крепкий мужчина появился на пороге и поклонился. По рисунку перевязи можно было понять, что он относится к младшему командному составу гарнизона замка.

Он бросил взгляд на Риммеля.

– Да, Ваша Милость.

– Этот человек – убийца. Я хочу видеть его голову на Воротах Предателя через час. Ясно?

Глаза Фергюса радостно блеснули, и он поклонился.

– Да, Ваша Милость.

– Отлично. Иди.

С коротким поклоном Фергюс повернулся и подозвал двух солдат, которые схватили Риммеля и потащили к выходу. Риммель продолжал бормотать:

– Я должен умереть, я убил ее, я должен умереть.

Фергюс вытащил широкий меч из ножен.

Джаред подождал, пока они выйдут, а затем снова приблизился к телам, опустился на колени рядом с ними, коснулся золотых волос Бронвин, которые закрывали лицо Кевина.

Маргарет тревожно посмотрела вслед солдатам, уводящим пленника, взглянула на мужа и отца Ансельма, стоящих на коленях возле мертвых, а затем протянула руки к Келсону:

– Сэр, вы не должны допустить этого! Этот человек, конечно, виновен. Никто этого не отрицает. Но хладнокровно отрубить ему голову…

– Таков приговор герцога Джареда, леди. Не просите, чтобы я вмешался.

– Но вы же король, сэр. Вы можете…

– Я здесь не король, а гость, приглашенный на свадьбу, – прервал ее Келсон, пристально глядя ей в глаза. – Я не должен присваивать права Джареда в его доме.

– Но, сэр…

– Я понимаю, какие чувства движут Джаредом, моя леди, – твердо сказал Келсон, глядя на коленопреклоненного герцога. – Он потерял сына. У меня пока нет детей, и пусть их никогда не будет, если мне будет суждено вот так же потерять их. Я знаю, что он сейчас чувствует. Я потерял отца. Я думаю, мое горе, которое я ощущал тогда, подобно горю отца, потерявшего сына.

– Но…

Снаружи послышался чей-то сдавленный крик, глухой звук, звон стали, и лицо Маргарет побелело.

К дверям стали приближаться тяжелые размеренные шаги, и вот на пороге появился лорд Фергюс, державший какой-то окровавленный предмет за белые волосы…

Это была голова Риммеля.

Джаред спокойно посмотрел на Фергюса, поднявшего голову казненного. Только руки, сжимавшие и разжимавшие край малинового плаща, выдавали его волнение. Затем его лицо просветлело и он кивнул, разрешая Фергюсу удалиться. Фергюс поклонился и пошел прочь. Кровь хлестала из шеи Риммеля, обильно орошая каменные плиты. Джаред опустил глаза только тогда, когда Фергюс со своей жуткой ношей скрылся за углом.

– Мой сын, моя любимая дочь. О, я не мог даже предположить, что гробница будет вашей свадебной постелью. Вы сейчас спите вместе, как давно уже мечтали.

Голос его оборвался, и он начал плакать. Горькие рыдания сотрясали его тело. Со сдавленным криком Маргарет подбежала к нему, опустилась рядом с ним на колени, прижала его голову к своей груди и зарыдала вместе с ним.

Келсон смотрел на них, разделяя их горе и отчаяние, а затем сделал знак Дерри подойти к нему.

– Есть кое-что еще, что должно быть сделано, и сделано мной, – прошептал Келсон. – Но я не могу сейчас оставить лорда Джареда одного. Ты выполнишь мою просьбу, Дерри?

– Не сомневайтесь, сэр. Что я должен сделать?

– Иди в горы и отыщи эту Бетану. И если она Дерини, то это может быть опасно. Но я знаю, что ты не боишься магии. Здесь ты единственный, кому я могу доверять.

Дерри поклонился:

– Вы оказываете мне большую честь, сэр.

Келсон осмотрел комнату, а затем двинулся в угол и позвал за собой Дерри. Солдаты и служанки вышли, и теперь в комнате оставались только Гвидон и лорд Девериль.

В тишине слышались молитвы Ансельма. Келсон посмотрел Дерри в глаза.

– Я хочу спросить тебя как друг, а не как король, – тихо сказал он. – Я прошу тебя, как просил бы Моргана, и оставляю тебе полную свободу отказаться.

– Спрашивай, Келсон, – мягко ответил Дерри, посмотрев Келсону прямо в глаза.

Келсон кивнул:

– Ты позволишь мне установить вокруг тебя магическую защиту, когда ты отправишься на поиски Бетаны? Я боюсь посылать тебя без нее.

Дери опустил галаз. Его правая рука потянулась к груди, где висел медальон Моргана с изображением Камбера, он достал медальон и положил его на ладонь.

– Я немного посвящен в искусство магии, сэр. Это медальон Моргана. Святой Камбер обеспечивает защиту и людям, не правда ли?

Келсон взглянул на медальон, а затем на Дерри.

– Можно я дотронусь до него? Может, мое могущество увеличит его силу.

Дерри кивнул, и Келсон взял медальон в руки. Он смотрел на него, сосредоточиваясь, а затем положил руку на плечо застывшего Дерри. Его левая рука все еще сжимала медальон.

– Расслабься и закрой глаза, как тебя учил Морган.

Открой свой мозг мне, – скомандовал Келсон.

Дерри повиновался, и Келсон, облизнув губы, стал собирать свою волю. Вокруг медальона образовалось алое свечение. Келсон шептал заклинание, и алое свечение перемешивалось с зеленым по мере того, как заклинание Келсона смешивалось с заклинанием Моргана. Затем свечение погасло, Келсон опустил руки и вздохнул. Медальон отливал серебром на фоне серой туники Дерри.

– Ну вот, это должно тебе помочь, – едва заметно улыбнулся Келсон, взглянув на медальон. – А ты уверен, что в тебе нет крови Дерини, Дерри?

– Да, сэр. Я думаю, Моргана тоже занимает этот вопрос, – он улыбнулся, опустил глаза и помрачнел. – А что с Морганом, сэр? Ведь не может же быть, чтобы он не доложил вам о том, что случилось?

Келсон покачал головой.

– Не знаю. Скорее всего, он уже скачет сюда – прямо на место трагедии, как и в случае с моим отцом. Но, во всяком случае, он не знает этого, пока.

– Да, сэр. А если я найду эту Бетану и захвачу ее, то привезти ее сюда?

– Да. Я хочу знать, какова ее доля участия в этом деле.

Но будь внимателен. Она ошиблась в своей магии. Не знаю, случайно или намеренно. Я предпочитаю, чтобы лучше ты остался жив, так что если придется делать выбор между тобой и ею, то убей ее.

– Я позабочусь о себе, – засмеялся Дерри.

– Хорошо, – ответил Келсон. Теплая улыбка пробежала по его лицу. – Ну, иди.

– Хорошо, сэр.

Когда Дерри исчез, отправившись выполнять поручение своего короля, Келсон повернулся, чтобы посмотреть на сцену оплакивания.

Отец Ансельм, лорд и леди, приближенные слуги стояли на коленях возле тел. Голос Ансельма слышался в тишине. Он нараспев читал литанию. Келсон тоже опустился на колени и слушал знакомые слова, вспоминая, как стоял и слушал их у тела своего отца в полях Кандор Ри. Его отец, король Брион, пал жертвой злой магии. И сейчас он ощущал то же самое – потерю близких ему людей.

Пусть они пребывают в вечном покое, о Боже.

И пусть вечный свет сияет над ними…

Келсон с трудом сдержал печальный вздох и поднялся на ноги.

Он вышел из комнаты, не в силах больше выносить этого шепота смерти.

Келсон подумал, сможет ли он когда-нибудь привыкнуть к этим словам и спокойно слушать их?

 

Глава 17

Уже близился вечер этого рокового дня, когда Келсон оплакивал погибших, а Морган и Дункан скакали к месту гибели своих близких – а Гвинедская Курия в Джассе все еще заседала.

Лорис собрал епископов в большом холле епископского дворца, недалеко от того места, где прошлой ночью они собирались на церемонию отлучения. И хотя заседание началось утром и продолжалось весь день с небольшими перерывами, дискуссия все еще продолжалась, и епископы были не ближе к принятию решения, чем в момент открытия совещания.

Главную роль во всем этом играли два человека: Ральф Толливер и Вальфрам де Блент, один из двенадцати гвинедских епископов, не имеющих собственной епархии. Толливер сразу же после открытия заседания выразил свое несогласие – ведь это его пастве угрожал Интердикт. И затем его решительно поддержал Вальфрам.

Грубый старый прелат прибыл на это заседание днем вместе с семью другими епископами, и был очень удивлен, узнав, что вопрос об Интердикте рассматривается серьезно. Он вошел в холл с шумом и грохотом и тут же заявил, что в корне не согласен с предложенными Лорисом санкциями против Корвина. Герцог Корвина несомненно заслуживает наказания за свои действия в Святом Торине, его кузен-Дерини тоже – за то, что он столько лет скрывал свое происхождение, изображая доброго слугу Церкви. Но наказывать целый народ за грехи его господина, особенно после того, как господин уже наказан – это просто глупо и бессмысленно.

И после этого разгорелись споры.

Кардиель и Арлиан надеялись что-нибудь выиграть и держались очень осторожно во время дискуссии, стараясь раньше времени не сказать что-нибудь лишнее, что могло бы выдать их намерения. Они оба понимали, что старый желчный Вальфрам всегда возбуждает все споры, и теперь они выжидали и слушали, что говорят другие.

Арлиан сцепил свои тонкие пальцы, положил руки на стол и рассматривал присутствующих. А в это время старый епископ Карстон бубнил о некоторых темных сторонах этого дела и о том, как все это соотнести с церковными канонами.

Вальфрам, несомненно, поддержит любого, кто выступит против Интердикта. Так что его можно спокойно считать в числе тех, кто последует за Кардиелем, когда придет время. Из семи товарищей Вальфрама Эквард и туповатый Джильберт поддержат его. Следующие трое явно на стороне Лориса, а оставшиеся двое еще не решили, кого им поддерживать. Из старых епископов двое – Браден и Ифор – останутся нейтральными – это можно прочесть по их лицам: они с такой скукой слушают споры! Но вот Лейси и Креода поддержат Лориса и этот старый зануда Карстон – тоже. Корриган, конечно, человек Лориса с самого начала. Значит, среди старых епископов остается только Толливер, который выступает против Интердикта. К счастью, уж в нем-то можно не сомневаться.

Итого: восемь за Интердикт, четыре нейтральны и шесть против. Но эти четверо нейтральных тоже могут изменить свое мнение – вряд ли у кого-нибудь из них хватит мужества остаться действительно нейтральным и порвать с Курией. И, значит, в худшем случае будет двенадцать против шести. Эти шестеро могут сплотиться и отделиться от Церкви – самоотлучение – может, и к лучшему.

Арлиан снова осмотрел всех сидящих за огромным, в форме подковы, столом, во главе которого сидел Лорис. Он заметил взгляд Кардиеля, который кивнул ему почти незаметно. Потом он снова стал слушать старого Карстено. Когда тот закончил и сел на место, встал Кардиель. Пора было начинать.

– Мой лорд архиепископ?

Тихий голос Кардиеля тем не менее был услышан всеми, кто шепотом обсуждал предыдущее сообщение, и все головы повернулись к нему. Кардиель спокойно ждал, пока все спорящие займут свои места и успокоятся. Его руки лежали на столе. Затем он повернулся к Лорису:

– Могу я сказать, Ваше Сиятельство?

– Конечно.

Кардиель поклонился ему:

– Благодарю. Я выслушал все доводы моих братьев христиан и как хозяин этого собрания хочу сделать заявление.

Лорис нахмурился:

– Мы слушаем тебя, епископ Кардиель, – в его голосе послышались раздражение и подозрение.

Кардиель сдержал улыбку и пробежал взглядом по лицам епископов, заметив места, где сидят его будущие мишени, встретился глазами с Арлианом и Толливером.

Секретарь Корригана отец Хью поднял голову от блокнота с записями, ожидая речи Кардиеля, и снова склонился над ними, когда увидел, что тот приготовился говорить.

– Лорды, епископы, братья, – начал Кардиель спокойно, – сегодня я говорю с вами как брат, как друг, но также и как хозяин нынешней Курии. Я весь день молчал, так как епископ Джассы по традиции должен оставаться нейтральным, но дело зашло так далеко, что я не могу больше молчать. Я должен сказать, ибо в противном случае, если я промолчу, я не выполню все обеты, которые давал, принимая сан епископа.

Он замолчал, глядя на епископов, и почувствовал, как подозрительный взгляд Лориса прямо сверлит его.

Хью что-то яростно строчил в свой блокнот. Прядь жидких волос упала на глаза, и он, не отрываясь от работы, поправил ее. Но все остальные глаза были устремлены на Кардиеля. Одни с надеждой, другие с подозрением.

– Позвольте мне заявить официально, и я надеюсь, что наш брат Хью аккуратно запишет это в протокол, что я тоже против Интердикта, который наш брат из Валорета предлагает наложить на Корвин.

– Что?

– Ты с ума сошел, Кардиель!

– Он сумасшедший!

Кардиель терпеливо ждал, пока все возмущенные епископы не утихнут и не займут свои места. Пальцы Лориса судорожно сжали ручки кресла, хотя выражение его лица почти не изменилось. Кардиель поднял руки, прося тишины, дождался ее и снова окинул всех взглядом. После этого он продолжил:

– Это решение я принял не легко, братья. Я размышлял и молился много дней с тех пор, как впервые услышал, что предлагает Лорис. И теперешнее обсуждение только укрепило меня в моем решении. Наложение Интердикта неправильное. Тот, кого вы собираетесь наказать с помощью Интердикта, уже наказан. Вы это сделали прошлой ночью, отлучив его и его родственников от Церкви.

– Вы поддержали отлучение, Кардиель, – прервал его Корриган. – Насколько я помню, вы были на церемонии и тем самым одобрили решение. И епископ Корвина Толливер тоже.

– Да, – ответил Кардиель ровным тоном. – По всем законам Морган и Мак Лейн осуждены справедливо и будут оставаться вне Церкви до тех пор, пока не докажут, что они не виноваты в тех преступлениях, в которых их обвиняют. Так что отлучение не окончательное.

– Как же не окончательное, Кардиель? Если вы сами согласились, что они виноваты и…

– Я не могу судить о том, виноваты они или нет, мой лорд.

Действительно, они сделали то, в чем их обвиняют. Но мы хотим обвинить в этом же многие тысячи людей, которые совершенно невиновны ни в чем и не могут быть отсечены от тела Святой Церкви за действия их герцога.

– Это справедливо… – начал Лорис.

– Нет! – крикнул Кардиель и стукнул кулаком по столу, чтобы подчеркнуть свою решительность. – Я не поддержу это решение. И более того, если вы будете настаивать на этом, то я выхожу из этого собрания!

– Можете выходить! – сказал Лорис, поднимаясь со своего места. Лицо его покраснело от гнева. – Вы думаете, что напугаете меня своими угрозами лишить Курию своей поддержки? Вы ошибаетесь! Джасса – не единственный город в Одиннадцати Королевствах. Если Курия не вынесет решения здесь, то она сделает это в другом городе. А кроме того, Джасса скоро получит нового епископа.

– Может, Валорет нуждается в новом епископе! – крикнул Вальфрам, вскакивая на ноги и в упор глядя на Лориса. – У меня нет епархии, так что вы не можете угрожать мне ее лишением. Пока я жив, я останусь епископом! И ни вы, ни кто другой не можете меня лишить того, что мне дано Богом! Кардиель, я с тобой!

– Они сумасшедшие! – крикнул Лорис. – Неужели вы думаете, что можете вдвоем выступить против Курии?

– Нас больше, чем двое, – сказал Арлиан, поднимаясь и вместе с Толливером направляясь к Кардиелю.

Корриган заломил руки, поднимая их к небу:

– О, боже, избавь нас он людей без рассудка! Теперь нас уже учат младшие епископы!

– Я старше, чем был наш господь, когда творил свое учение и боролся с фарисеями, – холодно ответил Арлиан. – Эквард? Джильберт? Вы с нами или с Лорисом?

Эти двое переглянулись, посмотрели на Вальфрама, а затем встали.

– С вами, лорд, – ответил Эквард. – Нам не по душе это решение о наказании невиновных.

– Значит, вы предпочитаете неповиновение? – прошипел Лорис. – Вы понимаете, что за это я могу отлучить вас…

– За неповиновение? – фыркнул Арлиан. – Я не думаю, что мы заслуживает этого, архиепископ. Мы продолжаем выступать против Интердикта и мы будем работать по-прежнему среди людей, которые в нас нуждаются.

– Это безумие! – прошептал старый Карстон, обводя всех налитыми кровью глазами. – Чего вы надеетесь добиться этим?

– Мы пытаемся защитить народ, который доверен нам Богом, – ответил Толливер. – Мы не хотим, чтобы целый народ страдал из-за прегрешений двух человек.

– Вы получите Интердикт прямо здесь и сейчас! – рявкнул Лорис. – Отец Хью, документ готов для подписания?

Лицо Хью побелело. Он посмотрел на Лориса – он давно уже перестал делать заметки в блокноте – достал из-под кипы документов пергамент и нерешительно протянул его Лорису.

– Ну, вот, – сказал Лорис, взял перо от Хью и начертал на листе свое имя. – Я объявляю герцогство Корвин со всеми его жителями, городами и селениями под действием Интердикта до тех пор, пока герцог Аларик Морган и его родственник-Дерини лорд Дункан Мак Лейн не явятся на заседание Курии для вынесения им приговора. Кто подпишет вместе со мной?

– Я, – сказал Корриган, подошел к Лорису и взял перо.

– И я, – отозвался Лейси.

Кардиель молча смотрел, как Корриган ставит свою подпись.

– А вы думали о том, что скажет король, когда узнает о ваших действиях? – спросил он.

– Король – это беспомощное дитя! – возразил Лорис. – Он не будет сопротивляться решению Гвинедской Курии. А особенно потому, что он сам находится под подозрением. Он, конечно, подчинится Интердикту.

– Вы думаете? – спросил Арлиан, наклоняясь над столом. – Он не был беспомощен, когда взял управление Советом в свои руки, освободил Моргана и ввел в Совет лорда Дерри, несмотря на все протесты. Он не был беспомощен, когда нанес поражение колдунье Чариссе, которая хотела захватить трон. Насколько я помню, тогда были беспомощны именно вы, мой лорд!

Лорис покраснел, грозно взглянул на Лейси, который замер над пергаментом, услышав слова Арлиана.

– Подписывайте, Лейси, – прошипел он, снова посмотрев на Арлиана. – Ну, мы еще посмотрим, кто поддержит этого молодого короля и кто станет на сторону истины.

Когда Лейси подписал, поднялись восемь остальных епископов, которые прошли к Лейси и поставили свои подписи. Когда они закончили, остался только один Браден.

Лорис, нахмурившись, посмотрел на него, а затем заулыбался, когда увидел, что Браден встал с места.

– Я встал, архиепископ, – спокойно сказал он, – но я не буду подписывать этот документ.

Кардиель и Арлиан удивленно переглянулись. Неужели великий ученый из Грекоты хочет присоединиться к ним?

– Но я и не присоединяюсь к этим господам справа от меня, – продолжал Браден. – Я не поддерживаю Интердикт по своим собственным соображениям, но я не могу и войти в союз с людьми, которые хотят порвать с Курией и разрушить ее – а это случится обязательно, если епископ Кардиель и его единомышленники выполнят свою угрозу и выйдут из Курии.

Толливер спросил:

– Что же вы предлагаете, дорогой лорд?

Браден пожал плечами:

– Я воздержусь. Так как моя позиция не приносит ни пользы, ни вреда ни одной из двух сторон, то я спокойно удалюсь в Грекоту и буду молиться за всех вас.

– Браден… – начал Лорис.

– Нет, меня вам не переубедить. Не беспокойтесь, я мешать вам не буду.

Все смотрели с удивлением, как старый ученый встал, поклонился тем и другим и спокойно вышел из зала. Когда за ним захлопнулась дверь, Лорис повернулся к Кардиелю, его челюсти были сжаты: желваки ходили на скулах, ярость душила его. Он начал медленно двигаться по направлению к шести непокорным епископам.

– Я отлучу вас всех, как только соберу все подписи, Кардиель! Я не допущу, чтобы ваша непокорность осталась ненаказанной!

– Подписывайте свои бумаги, Лорис! – крикнул ему Кардиель, смело встретившись с ним взглядом. – Пока не будет подписи большинства членов Курии, ни Интердикт, ни наше отлучение не имеют никакой силы. Они просто бумага.

– Одиннадцать епископов… – начал Лорис.

– Одиннадцать из двадцати двух – это не большинство, – ответил Арлиан. А из тех одиннадцати, кто еще не подписал, шестеро никогда не подпишут, один отказался играть в вашу игру, а остальные четверо не имеют епархии – они странствуют. Так что вам понадобится не одна неделя, чтобы найти хотя бы одного из них, и еще больше, чтобы убедить их подписать документы.

– Это меня не беспокоит, одиннадцать или двенадцать – разница не велика, – прошептал Лорис. – Главное, что решение Курии записано, и теперь весь народ Корвина будет стараться схватить Моргана и представить его на наш суд как можно быстрее, чтобы прекратить действие Интердикта. А мы только этого и добиваемся.

– А вы уверены, что при этом не начнется новая война на религиозной почве, Лорис? – спросил Толливер. – Вы можете это отрицать, но вы же великолепно знаете, что Варин де Грей только и дожидается Интердикта. Как только он получит подтверждение, он начнет самую кровавую войну против Дерини, какую только знали в наших королевствах за двести лет. И в этом виноваты будете вы!

– Вы сошли с ума, если верите в эту чушь!

– Да? – возразил Толливер. – Разве вы не говорили нам, что встречались с Варином и дали ему разрешение расправиться с Морганом? Разве не…

– Здесь совсем другое! Варин – это…

– Варин фанатически ненавидит Дерини, как и вы, – прервал его Арлиан. – И его так же, как и вас, бесит то, что Корвин стал местом, куда бегут Дерини, подвергающиеся вашим преследованиям в Валорете. И тут, под правлением герцога Моргана, они находят себе убежище и живут мирно и спокойно. И я не думаю, что они будут сидеть и ждать, пока вы их зарежете, Лорис.

– Я не мясник! – гневно закричал Лорис. – И я не наказываю без причин. Но Варин прав. Всех этих проклятых Дерини надо стереть с лица земли. Мы не хотим их крови, но их проклятое могущество должно исчезнуть и вернуться в те глубины мрака, откуда оно появилось. Они должны отречься от своего могущества и сделать себя неспособными пользоваться им.

– Как могут простые люди отличить одного Дерини от другого? – коварно спросил Кардиель. – Варин скажет ему:

«Убей» – и он убьет. Он же не будет отличать Дерини, которые отреклись от использования своих сил, от Дерини, которые отказались сделать это.

– До этого не дойдет, – запротестовал Лорис. – Варин будет подчиняться мне и…

– Пошел прочь! – приказал Кардиель. – Пошел прочь, пока я не забыл, что я священник, и не сделал того, о чем я буду сожалеть! Ты раздражаешь меня, Лорис!

– Ты осмеливаешься…

– Я сказал, пошел прочь!

Лорис медленно кивнул, глаза его горели, как угли, на мертвенно-бледном лице.

– Значит, война, – прошептал он. – И те, кто встанет на сторону врага, тоже становятся врагами. Другого пути нет.

– Толливер, вы, Вальфрам, Эквард и Джильберт, они уезжают.

Передайте охранникам, что я хочу, чтобы они уехали не позднее, чем в полночь. И следите за ними.

– С удовольствием! – крикнул Вальфрам.

С лицом, искаженным гневом, Лорис поднялся, повернулся и направился к выходу. За ним последовали его верные епископы и четыре епископа Кардиеля. Когда двери за ними закрылись, в холле остались только Кардиель, Арлиан и отец Хью.

Хью сидел в своем кресле, которое он не покидал в течение всей ссоры. Голова его низко склонилась над столом. Он явно боялся. Арлиан заметил его и, подозвав Кардиеля, подошел к нему.

– Вы остались, чтобы шпионить за нами, Хью? – спросил он спокойно, беря его за руку и поднимая со стула.

Глаза Хью смотрели вниз, руки нервно крутили край сутаны.

– Я не шпион, мой лорд, – тихо сказал он. – Я… я хочу присоединиться к вам.

Арлиан посмотрел на Кардиеля. Кардиель сложил руки на груди.

– Что же заставило тебя изменить свои мысли, отец Хью? Ведь ты же был секретарем архиепископа Корригана так много лет?

– Я уже давно не согласен с решениями архиепископов. На прошлой неделе, когда я узнал, что они обдумывают план Интердикта, я предупредил об этом Его Величество. Я пообещал ему, что останусь секретарем, чтобы и в дальнейшем следить за ними. Но больше я не могу оставаться там.

– Я понял, – засмеялся Кардиель. – Денис, как ты думаешь, ему можно верить?

Арлиан улыбнулся:

– Я ему верю.

– Хорошо, – Кардиель взял руку Хью. – Приветствую тебя в наших рядах, Хью. Нас мало, но наша вера сильна. Возможно, ты разъяснишь нам, что замышляют дальше Лорис и Корриган. Твоя помощь мне очень нужна.

– Я постараюсь сделать все, чтобы помочь вам, – прошептал Хью, наклоняясь, чтобы поцеловать перстень епископа. – Я благодарю вас.

– Давай без церемоний, – засмеялся Кардиель. – У нас есть более важные дела. Пойди и найди моего секретаря отца Эванса, вы оба будете нужны через четверть часа. У нас накопилось много бумаг, которые нужно оформить и отправить.

– Хорошо, Ваше Сиятельство, – Хью радостно улыбнулся, поклонился и вышел.

Кардиель вздохнул, опустился в свободное кресло, закрыл глаза и устало потер рукой лоб. Затем он взглянул на Арлиана. Тот пристроился на краю стола и улыбался Кардиелю.

– Ну, вот и все, мой друг. Мы раскололи Церковь пополам перед самой войной.

Кардиель хмыкнул и устало улыбнулся.

– Войной с Венситом из Торента и гражданской войной. Нам предстоит много работы.

Арлиан пожал плечами.

– Этого не избежать. Мне жаль Келсона. Следующей жертвой Лориса будет он. Он же полу-Дерини, как и Морган, а кроме того, обладает могуществом своего отца.

– Да, Келсон – пример того, что могущество Дерини может быть чистым и использоваться для добрых дел. – Кардиель вздохнул, заложил руки за голову и посмотрел на потолок. – А что ты думаешь о Дерини, Денис? Ты думаешь, что они действительно прокляты, как утверждает Лорис?

Арлиан улыбнулся.

– Я думаю, что есть Дерини и злые, есть и добрые, как и среди людей. Я не верю, что Келсон, Морган, Дункан служат дьяволу, ты ведь об этом спрашиваешь?

– Хм-м. Я просто интересуюсь твоим мнением. Ведь я впервые спросил тебя об этом. И если бы я тебя не знал, я бы мог поклясться, что ты тоже Дерини.

Арлиан захохотал и хлопнул Кардиеля по плечу.

– Странными путями идут твои мысли, Томас. Идем! Нам нужно много поработать, а то настоящие Дерини будут ломиться в наши двери.

Кардиель покачал головой и поднялся.

– Господь не допустит.

 

Глава 18

Утром второго дня Морган и Дункан увидели вдали стены Кулди. Они ехали почти двадцать часов, сделав только короткую остановку в Ремуте, чтобы удостовериться, что Келсон уже выехал оттуда.

Нигель, который заправлял всеми делами в Ремуте в отсутствие Келсона, был потрясен рассказом Дункана о том, что произошло в Джассе, и согласился, что единственное, что нужно сделать, это немедленно сообщить Келсону обо всем. Ведь если Келсон получит официальное сообщение о происшествии в Святом Торине и об отлучении Моргана и Дункана, то принять двух опальных Дерини у себя будет для него очень большим риском.

Тем временем Нигель займется подготовкой армии для предстоящей войны. А если кризис внутри страны будет углубляться, то эта армия понадобится для того, чтобы навести порядок в стране. Обстановка такова, что в Гвинеде может разразиться гражданская война.

Так что теперь Дункан и Морган скакали в город, совсем не подозревая, что там их ждет еще нечто, кроме встревоженного юного короля. Вскоре они остановились у городских ворот.

Горящие факелы освещали пространство перед воротами, разгоняя предутренний мрак. Стражник у ворот открыл глазок и подозрительно рассматривал приезжих. После трех дней бешенной скачки эти двое вовсе не производили впечатление людей, которых нужно поскорее пустить в город, да к тому же еще и в такой ранний час.

Стражник сердито спросил их:

– Кто это хочет попасть в город еще до восхода солнца? Поскорее назовите-ка себя и тех, кого вы собираетесь видеть в городе.

Дункан выпрямился в седле.

– Герцог Аларик Морган и Дункан Мак Лейн к королю, – сказал он тихо. – Откройте поскорее, пожалуйста, мы торопимся.

Стражник шепотом посовещался с кем-то, кого Дункан не мог видеть, а затем снова открыл глазок и кивнул:

– Отойдите, пожалуйста, милорды. Сейчас придет капитан.

Морган и Дункан отъехали на несколько шагов и, не слезая с седел, стали ждать. Морган посмотрел на развевающиеся вымпелы и вдруг заметил на пике над воротами чью-то голову с белыми волосами. Он нахмурился, толкнул Дункана и кивком головы показал ему на голову. Дункан взглянул на нее…

– Это наказание для предателей, – сказал Морган с любопытством рассматривая голову. – Это случилось не так давно. Не больше, чем несколько дней назад.

Дункан пожал плечами.

– Я не знаю его. Он выглядит совсем молодым, несмотря на белые волосы. Интересно, что он сделал?

Послышался скрежет открываемого засова, скрип стальных петель, звяканье цепей и, наконец, открылась правая половина огромных ворот. Могущество Моргана вернулось к нему, и он смог определить, что за воротами их не ожидала опасность.

Дункан направил свою лошадь в ворота и въехал в небольшой двор. За ним последовал Морган. Во дворе их поджидали двое конных стражников в темной одежде. Они держали факелы. Появился капитан охраны со значком, показывающим его принадлежность к привилегированному отряду Келсона. Он подошел к Моргану и взял поводья его лошади.

– Добро пожаловать в Кулди, Ваша Милость, монсеньор Мак Лейн, – сказал он, поклонившись, однако был очень осторожен. – Эти люди проводят вас дальше.

Капитан отпустил поводья лошади Моргана, отступил в сторону и дал знак людям, чтобы они ехали вперед.

Морган опять нахмурился. Во дворе было темно, несмотря на факелы, но Моргану показалось, что на рукаве капитана он заметил черную креповую повязку. Это очень странно, что кто-то из охраны самого Келсона находится в публичном трауре. Кто же умер?

Конный эскорт ехал впереди, освещая факелами дорогу. Морган с Дунканом на своих усталых лошадях еле поспевали за ними. В этот час улицы Кулди были пусты, и звон конских копыт на булыжных мостовых отражался от домов, стоящих по обеим сторонам извилистых городских улиц. Вскоре они подъехали к дворцу, где их немедленно приняли, так как охрана уже была предупреждена.

Морган и Дункан посмотрели на окна покоев, где обычно останавливался Келсон со своей свитой во время своих приездов сюда, и крайне удивились, увидев, что в такой ранний час там горит свет.

Все это было очень странно. Что же могло поднять короля в такую рань? И Морган, и Дункан знали, что молодой король любит поспать, и по доброй воле он бы не поднялся так рано. Значит, произошло что-то из ряда вон выходящее. Что же?

Они соскочили с лошадей. Слева он них прошел грум, ведя за собой взмыленную загнанную лошадь. Грум что-то очень недовольно ворчал, изредка похлопывая лошадь по холке. Лошадь чуть не валилась с ног от усталости.

«Должно быть, на этой лошади прибыл посыльный, – подумал Морган. – Посыльный с новостями, которых Келсон не ждал. Вот поэтому в окнах Келсона в такой ранний час горят свечи».

Они пошли к главному входу и, взглянув на кузена, Морган понял, что Дункан подумал то же, что и он.

Старый привратник, которого оба помнили с детства, впустил их с поклоном и приказал двум пажам сопровождать господ и освещать им путь на верхний этаж. Он был человеком Джареда – преданным слугой их семьи всю жизнь. Он прятал глаза от Моргана и Дункана и ничего не говорил. И на его рукаве тоже была траурная повязка.

«Кто же умер? – спрашивал себя Морган. Внезапное подозрение дрожью охватило его тело. – Только не король!»

Бросив встревоженный взгляд на Дункана, Морган бросился наверх, прыгая сразу через три ступеньки. Дункан не отставал от него. Они оба знали, куда идти. Ведь замок Кулди был хорошо им знаком с детства. Морган первым оказался у двери и стал открывать ее. Но дверь оказалась незапертой. Она с треском распахнулась.

Келсон сидел одетый у письменного стола. У него был угрюмый вид, волосы были растрепаны.

На столе горело множество свечей, пламя которых заплясало, когда дверь распахнулась. Но Келсон не обратил внимания, он что-то записывал на куске бумаги, внимательно изучая, лежащие перед ним на столе, пергаменты.

Позади него и чуть левее стоял Дерри в наспех наброшенной голубой тунике. Он склонился над плечом Келсона и что-то показывал ему в документе.

Возле зажженного камина бессильно сидел молодой рыцарь. Он тупо смотрел в огонь, изредка отхлебывая горячее вино. На нем был наброшен один из малиновых плащей Келсона. Два пажа старались снять с него сапоги.

Келсон поднял голову, и его глаза расширились от удивления, когда он увидел в дверях Моргана и Дункана. Он вскочил и уронил перо. Дерри отступил назад и спокойно смотрел на них. Даже при тусклом свете свечей можно было с уверенностью сказать, что произошло что-то плохое.

Келсон подал знак, чтобы пажи и рыцарь удалились, и не двинулся с места, пока за ними не закрылась дверь. Только затем он вышел из-за стола, держась за него. Он не говорил ни слова.

Морган посмотрел сначала на Дерри, а затем на Келсона.

– Что случилось, Келсон?

Келсон смотрел на носки своих сапог, боясь встретиться глазами с Морганом и Дунканом.

– Мне трудно говорить, Аларик, отец Дункан. Вы лучше сядьте.

Дерри принес им стулья.

Морган обменялся с Дунканом тревожным взглядом и они сели. Дерри вернулся на свое место за креслом Келсона. Лицо его было непроницаемо.

Морган снова посмотрел на Келсона, и тот вздохнул.

– Прежде всего, вот это, – сказал он и жестом показал на стол, где лежал пергамент. – Я не знаю, что произошло в Святом Торине, отец Хью не сообщает деталей, но я думаю, что не зря вас обоих отлучили от Церкви.

Морган и Дункан посмотрели друг на друга, и Дункан кивнул.

– Лорис?

– Вся Курия Гвинеда.

Дункан сел и вздохнул.

– Нет, это нас не удивило. Горони, должно быть, столько им наговорил. Я полагаю, что они там упомянули о том, что я Дерини?

– Там все есть, и это тоже, – Келсон кивком головы показал на пергамент.

Морган нахмурился и выпрямился в кресле, внимательно изучая Келсона.

– Ты не все сообщил, Келсон. О чем-то, что произошло еще до того, как ты получил это послание. Что случилось? Почему люди в трауре? И чья это голова на воротах?

– Имя это человека Риммель, – сказал Келсон, избегая взгляда Моргана. – Вы, может, помните его, отец Дункан?

– Архитектор моего отца? – Дункан кивнул. – Но что он сделал? Обезглавливают обычно предателей?

– Он любил твою сестру, Морган, – прошептал Келсон. – Он нашел какую-то старую ведьму в горах, и она дала ему любовный амулет. Но только этот амулет был неправильно сделан. И вместо того, чтобы дать любовь Риммелю, он убил.

– Бронвин?

Келсон кивнул удрученно.

– И Кевина. Обоих.

– О, боже, – пробормотал Дункан.

Голос его сорвался. Он спрятал лицо в ладонях.

Морган, пораженный, ухватился за плечо Дункана.

– Бронвин мертва? Бронвин убита магией?

– Кристалл Джерраман, – тихо ответил Келсон. – Одна она смогла бы пересилить заклинание. Оно было слабым. Но тут вмешался Кевин. Это произошло два дня назад. Похороны будут сегодня. Я должен был бы послать вам сообщение, но я был уверен, что вы уже на пути сюда.

Морган покачал головой, как бы не в силах поверить услышанному.

– Это же невозможно. Она не могла… Кто эта ведьма? Дерини?

Дерри вышел вперед и поклонился.

– Этого мы точно не знаем, Ваша Милость. Гвидон и я провели тридцать часов в горах, разыскивая ее там. Но мы ее не нашли.

– Это моя ошибка, – добавил Келсон. – Мне следовало бы подробнее допросить Риммеля. Проникнуть в его мозг. Но я этого не сделал и…

Послышался стук в дверь, и Келсон поднял голову:

– Кто?

– Джаред, сэр.

Келсон взглянул на Моргана и Дункана, а затем пошел к дверям, чтобы пригласить Джареда.

Морган поднялся и медленно пошел к окну за столом Келсона. Он встал там и начал задумчиво смотреть сквозь стекло на светлеющее восточное небо.

Дункан безвольно сидел на стуле, голова опущена, руки повисли между колен. Он услышал голос отца, постарался собраться, поднялся и повернулся к двери, чтобы увидеть его.

За эти два дня Джаред состарился на несколько лет. Его обычно аккуратно причесанные волосы были растрепаны, в них появилось много седины. Тяжелая коричневая бархатная одежда только подчеркивала новые морщины, которые появились на его лице. Казалось, что его сгорбленное тело старика уже не способно носить на себе тяжелый бархат. Он встретился взглядом с Дунканом и отвел глаза в сторону, чтобы тот не видел его слез. Руки он спрятал в длинные, отороченные мехом рукава.

– Я… я был с ним, когда мне сказали о твоем прибытии, Дункан.

Я не мог спать.

– Я знаю, – прошептал Дункан. – Я бы тоже не мог.

Келсон подошел к своему письменному столу и встал рядом с Морганом.

Джаред посмотрел на них перед тем, как повернуться к сыну.

– Могу я просить тебя об одолжении, Дункан?

– Я сделаю все, что в моих силах.

– Ты не отслужишь заупокойную мессу по своему брату сегодня утром?

Дункан опустил глаза и отступил назад, услышав эту просьбу. Очевидно, Джаред еще ничего не знал об отлучении, иначе он не просил бы. Отлученный священник не имеет права служить мессу, так как все его молитвы не имеют силы.

Он посмотрел на Келсона, чтобы убедиться, что Джаред ничего не знает. Келсон многозначительно покачал головой и повернул пергамент лицевой стороной вниз. Так, Джаред ничего не знает. Очевидно, в Кулди об этом еще никто ничего не знает, кроме тех, кто сейчас находится здесь.

Но сам-то Дункан знал. Конечно, пока не придет официальная бумага из Джассы, все это будут просто слухи и, следовательно, они не имеют силы. Но Дункан-то знал. Он долго размышлял и, наконец, решился. В конце концов, все это касается только его и его бога, перед которым он ни в чем неповинен.

Дункан проглотил слюну, посмотрел на отца, а затем положил руку ему на плечо.

– Конечно, отец, – сказал он спокойно. – Ну, а теперь проводи меня к Кевину.

Джаред кивнул и заморгал, чтобы скрыть слезы. Дункан посмотрел на Келсона и Моргана. Келсон кивнул ему, и Дункан, наклонив голову, направился к двери.

Дерри поймал взгляд Келсона и жестом спросил его, не уйти ли ему тоже. Келсон разрешил. Дерри пошел за Дунканом и Джаредом. Он мягко закрыл за собой дверь, и Морган с Келсоном остались одни. Некоторое время Келсон смотрел на Моргана, а затем наклонился над столом, чтобы погасить свечи. Небо постепенно светлело по мере того, как приближалось утро. Света уже стало вполне достаточно, чтобы различать предметы в комнате.

Келсон стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на город. Он не мог найти слов, чтобы говорить о Бронвин.

– У нас есть еще несколько часов. Почему бы тебе не отдохнуть, Аларик?

Морган, казалось, не слышал.

– Все это как жуткий сон. Все последние дни. Я все время ждал, когда же я проснусь. Ведь не может же быть еще хуже – но оказалось, что может.

Келсон начал было говорить. Он не мог вынести того, что человек, перед которым он преклонялся, находится в таком состоянии. Но Морган как будто не замечал Келсона.

– Как только придет официальное уведомление о нашем отлучении, ты, Келсон, не должен принимать нас под страхом самому быть отлученным: ни помогать, ни принимать. А если на Корвин будет наложен Интердикт, а я в этом почти уверен, то я не могу тебе обещать помощи моих людей. Ты лицом к лицу столкнешься с гражданской войной. Я не знаю, что тебе посоветовать.

Келсон отошел от окна, притронулся к руке Моргана и показал ему на постель в дальнем конце комнаты.

– Не думай об этом сейчас. Ты вымотался и нуждаешься в отдыхе.

Почему бы тебе не лечь? Я разбужу тебя, когда придет время. Мы все обсудим позднее.

Морган кивнул и позволил подвести себя к постели. Он отстегнул меч, и тот со стуком упал на пол.

Морган присел на край постели и заговорил о Бронвин:

– Она была так молода, Келсон, – прошептал он в то время, как Келсон отстегивал и снимал его плащ. – И Кевин – он даже не был Дерини и все же погиб. И все это из-за слепой ненависти, из-за этой разницы между нами.

Он лег и смотрел измученными глазами на балдахин над головой.

– Мрак становится все сильнее с каждым днем, Келсон, – прошептал он, стараясь расслабиться. – Он надвигается со всех сторон одновременно. И единственное, что еще держит меня, это Дункан и ты, Келсон…

Когда Морган заснул, Келсон долго смотрел на него, а затем, убедившись, что тот крепко спит, осторожно сел на край постели рядом со своим другом. Он внимательно смотрел в лицо своего генерала, а затем расстегнул грязный камзол на его груди и осторожно положил руку на его лоб. Очистив свой мозг, он закрыл глаза и проник в мозг Моргана.

– Усталость… тревога… боль… все это началось с приезда Дункана в Корот с плохими вестями… опасность Интердикта, мысли о народе Корвина, поездка Дерри, попытка убийства и сожаление по поводу смерти Ричарда Фиц Вильяма… сообщение Дерри о Варине и о чуде исцеления… воспоминания о Брионе, о гордости, с которой его отец воспринял весть о рождении сына, Келсона, поиски в развалинах, не приведшие ни к чему…

Святой Торин… предательство, крутящийся хаос и мрак, все это едва запечатлелось в памяти… ужас пробуждения, ощущение полной беспомощности, осознание отравления марашей, ужас при виде Варина, того самого, который поклялся убить всех Дерини…

Бегство, долгая скачка, в основном, в полубессознательном состоянии, что и спасло его, так как в полном сознании он не вынес бы такого напряжения после того, что с ним произошло…

Возвращение могущества… а затем снова боль, мучительная боль, скорбь от потери любимой сестры и кузена…

И сон, милосердное забытье, хоть и на несколько часов… безопасность…

Содрогнувшись, Келсон прервал контакт, открыл глаза и убрал руку со лба.

Морган спал спокойно, раскинувшись на широкой королевской постели, забыв обо всем. Келсон встал, снял с себя плащ и укрыл им спящего Моргана, а затем погасил свечи у постели и вернулся к столу.

Следующие несколько часов будут очень трудными для всех – и особенно для Моргана и Дункана. Но тем не менее, надо думать, как сохранить порядок в государстве и не допустить хаоса. Он теперь должен быть сильным, как Морган, так как Морган ни в чем не может помочь ему.

Еще раз взглянув на спящего Моргана, Келсон сел за стол, положил перед собой пергамент, поднял перо и вновь стал работать над бумагой – продолжать свое занятие, от которого его оторвало прибытие Моргана и Дункана.

Нужно обо всем сообщить Нигелю. Обо всех печальных событиях: о смерти Бронвин и Кевина, об отлучении, о возможной войне на два фронта, если Интердикт будет наложен.

Венсит из Торента не будет ждать, когда в Гвинеде разберутся со своими внутренними делами. Этот правитель Дерини постарается извлечь пользу из этих обстоятельств.

Келсон вздохнул и перечитал письмо. Новости были плохими, как их ни рассматривай.

Дункан один стоял на коленях в небольшой часовне, примыкающей к собору Святого Телоса, и смотрел на неугасимую лампаду, горящую у алтаря. Он воспользовался методами Дерини, чтобы снять с себя накопившуюся усталость. Он умылся, побрился и почувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Однако он не мог решиться надеть на себя одежду священника, которая была приготовлена для него. Он не чувствовал себя вправе облачиться в черную шелковую сутану и другие священные одеяния, в которых он должен был служить мессу.

– Служить, – с иронией подумал он.

Он не хотел делать этого по многим причинам. И он знал, что эта месса будет последней, так как ему больше не позволят совершать таинства Святой Церкви, делать дело, которому он отдал все двадцать девять лет своей жизни.

Он склонил голову и попытался молиться, но слова не шли ему в голову. Или вернее, слова приходили к нему, но они прокатывались через его мозг, не задевая сокровенных струн, как ничего не значащие, бессмысленные фразы, не приносящие успокоения.

Кто бы мог предвидеть, что они торопятся сюда, чтобы предать земле тела его брата и сестры Моргана? Кто мог предвидеть, что их здесь ждет?

Он услышал скрип открывающейся двери и обернулся. На пороге в сутане и белой накидке стоял отец Ансельм. Он наклонил голову, как бы извиняясь, что побеспокоил Дункана. Он бросил взгляд на разложенные одежды, на висящую черную сутану, а затем посмотрел на Дункана.

– Мне не хочется беспокоить вас, монсеньор, но уже пора. Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?

Дункан покачал головой и снова повернулся к алтарю.

– Все готово к началу?

– Родные уже на месте, процессия собирается. У нас еще есть несколько минут.

Дункан опустил голову и закрыл глаза.

– Хорошо, я сейчас буду.

Он услышал стук закрывавшейся двери и поднял голову.

Фигура над алтарем изображала доброго, любящего, милостивого бога. Этот бог понимал, что Дункан должен пренебречь решением церковного суда. Конечно же, он не будет строго судить его.

Дункан поднялся со вздохом, взял черный шелковый шарф, притронулся к нему губами и надел на шею. Спустившиеся концы он закрепил на поясе. Потом он накинул рясу и расправил складки, постоял неподвижно, расправил на груди крест, вышитый серебром, четко выделяющийся на черном шелке. Затем поклонился алтарю и направился к выходу, чтобы присоединиться к процессии.

Все должно быть по правилам, никаких отклонений от этикета, все условия должны быть соблюдены во время этой службы, которая, наверняка, будет последней в его жизни.

Морган безмолвно сидел на скамье у гробов. Келсон справа от него, Джаред и леди Маргарет – слева. Все в черном. За ними сидели Дерри, Гвидон, советники и помощники Джареда, доверенные слуги. Сзади толпились жители Кулди, те, кто смог поместиться в маленькой церкви. Бронвин и Кевина очень любили в Кулди, и теперь все горько оплакивали их смерть.

Утро было солнечным, но холодным, в низинах все еще стоял туман.

Чувствовалось, что весна еще не полностью завладела землей.

В церкви Святого Телоса было сумрачно и торжественно. Вместо веселых свадебных свечей горели свечи погребальные. Один вид их приводил в мрачное расположение духа. Тяжелые подсвечники с горящими свечами были установлены по обеим сторонам гробов, которые стояли в центре трансепта.

Сами гробы были задрапированы черным бархатом. На крышках гробов лежали щиты с гербами двух семейств.

Морган смотрел на эти гробы и представлял каждого, кто лежит в них.

Герб Мак Лейнов: серебряный спящий лев, три алые розы на голубом поле, по окружности серебряные трилистники.

Герб Морганов (горло Моргана перехватил спазм, но он усилием воли овладел собой): меч, зеленый грифон на черном поле внутри венка из виноградной лозы.

Глаза Моргана затуманились, и он с трудом заставил себя посмотреть дальше, за гробы, туда, где у алтаря горели свечи. Их мерцающее пламя отражалось от золота и серебра подсвечников и алтаря. Но сам алтарь был задрапирован черной тканью, фигуры возле него тоже были в черных мантиях. И когда хор начал петь погребальную вступительную молитву, Морган, наконец, осознал, что это похороны.

Двинулась процессия. Впереди одетый в мантию с белой накидкой священник, размахивающий кадилом, за ним монах, несущий большой крест, задрапированный черным, и следом за ними мальчики со свечами в серебряных подсвечниках. Далее шли монахи ордена Святого Телоса в своих традиционных одеждах и с траурными шелковыми повязками. Следом за ними – Дункан, который должен был служить мессу. Он был особенно бледным, и эту бледность подчеркивали его черные и серебряные одежды.

Процессия вошла в церковь, и все расступились, пропуская Дункана к алтарю, чтобы он мог начать мессу.

Морган тупо смотрел на все это, бездумно повторяя знакомые слова:

– …Я взойду на алтарь Господа…

Морган опустился на колени и уткнулся лицом в ладони, не желая смотреть на этот ритуал, с помощью которого те, кого он любил, отправляются туда, откуда нет возврата.

Всего несколько недель назад Бронвин была жива. Радость от предстоящей свадьбы с Кевином переполняла ее. И теперь она вырвана из жизни, из молодости. И вырвала ее старуха, такая же Дерини, как и она.

Сейчас Морган ненавидел себя. Он ненавидел Дерини, ненавидел свое могущество. Ему причиняла боль мысль о том, что половина крови, текущей в его жилах, принадлежит этой проклятой расе. Почему все происходит именно так? Почему принадлежность к Дерини надо скрывать, надо стыдиться своего могущества, прятать его? Причем так происходит уже в течение нескольких поколений, многие уже разучились пользоваться могуществом, хотя оно еще сохранилось у некоторых. Могущество иногда проявляется у неумелых, случайных людей, применяющих его в корыстных целях, даже не подозревая, что они унаследовали его от древних и благородных людей, людей-Дерини.

И вот одна древняя старуха-Дерини много лет назад ощутила в себе это могущество, научилась простейшим приемам магии, в основном, любовными заклинаниями – и вместо любви она принесла смерть.

Но самое плохое не в этом. Из всех проблем, которые стояли или стоят перед ними, главная – вопрос Дерини. Церковь уже триста лет воюет с Дерини, проклиная их магию, и теперь дело зашло так далеко, что государство находится на грани священной войны.

Могущества Дерини боятся и ненавидят простые люди, которых сплотил под свои знамена Варин де Грей, объявивший, что он послан богами избавить землю от Дерини и, в первую очередь, от Моргана. Именно это и стало причиной всего, случившегося в Святом Торине и последующего отлучения его и Дункана.

Эта проблема Дерини была главной причиной того, что произошло во время коронации Келсона, когда колдунья Чарисса хотела захватить трон, который, как она считала, по праву принадлежит ее отцу. С помощью могущества Дерини, полученного от Бриона, Келсон смог победить ее. Мать Келсона, яростная фанатичка, давно отрекшаяся от своего происхождения, забыла все заветы Церкви и бросилась в пучины греха, пытаясь защитить своим запретным могуществом сына.

А кто мог сказать с уверенностью, что надвигающаяся война с Винсентом из Торента тоже не связана с Дерини? Разве сам Винсент – не чистокровный Дерини, родившийся в стране, где эта магия признана всеми законами? И разве не ходят слухи, что он вошел в союз с Дерини Гвинеда?

И, может, простой люд справедливо боится возвышения расы Дерини, которое может привести к диктаторству Дерини, подобному тому, что было триста лет назад, и к уничтожению людей? Во всяком случае, сейчас для Дерини наступили трудные времена, трудные для тех, кто считает себя представителем этой оккультной расы.

Если бы у Моргана был выбор, то он сейчас же бы отрезал у себя ту часть, которая принадлежит Дерини, остался бы просто человеком, отрекся бы от своего могущества, как требовал от него Лорис.

Морган поднял голову и постарался овладеть собой, заставил себя видеть и слышать Дункана, продолжающего петь литургию.

Морган оказался большим эгоистом в последние несколько минут. Ведь он же здесь не единственный Дерини, душа которого страдает. А Дункан? Какую борьбу с собой он выдержал прежде, чем согласился выполнить обязанности священника, будучи отлученным!

Морган был далек от мысли проникать в мозг Дункана сейчас, во время богослужения. Он был уверен, что найдет там боль, сомнения и страдание. Морган знал, что должен переживать сейчас Дункан. Церковь была его жизнью. Теперь она отторгла его и, хотя об этом знали только Морган, Келсон и Дерри, он, несмотря на все свои мучения, решился оказать последние почести любимому брату и почти сестре. Дункану тоже трудно быть Дерини.

Дункан нараспев произносил слова литургии:

– Agnus Deus, cum tollis poccatus, miserera nubis…

Морган склонил голову и произносил знакомые слова, но они не давали успокоения его душе.

Теперь пройдет много времени, прежде чем он помирится с тем, что произошло здесь два дня назад по воле Бога. И пройдет много времени прежде, чем он снова уверит себя, что его могущество не несет зла человечеству, что с его помощью можно сделать много добрых дел. А сейчас он ощущал на себе тяжкий груз ответственности за то, что случилось с Бронвин и Кевином.

– Dominus, nomen cum dignus…

Месса все продолжалась, но Морган почти не слушал. Усталость, отчаяние, тупая боль овладели им, и он очень удивился, обнаружив, что находится вместе со всеми остальными у ворот Святого Телоса. Он понял, что эти ворота закрылись за Бронвин и Кевином навсегда.

Морган осмотрелся и увидел, что все расходятся небольшими группами, переговариваясь шепотом между собой. Келсон был вместе с Джаредом и леди Маргарет. Дерри стоял рядом с Морганом. Он участливо кивнул, когда увидел, что Морган смотрит на него.

– Может, вам следует отдохнуть, сэр? Ведь скоро наступит время, когда отдыхать будет некогда.

Морган закрыл глаза, потер лоб, как бы желая стереть все тревоги и печали прошлых недель, а затем покачал головой:

– Прости, Дерри. Я хочу немного побыть один.

– Конечно, сэр.

Дерри смотрел ему вслед, а Морган выскользнул из толпы и исчез в саду, примыкающем к церкви. Пройдя никем незамеченный по дорожке сада, он, наконец, очутился у часовни, где была похоронена его мать, и прошел в тяжелые дубовые ворота.

Он давно уже здесь не был – так давно, что он даже не мог припомнить, когда это было в последний раз – но сразу вспомнил эту комнату, полную света и воздуха. Кто-то открыл окно с цветными стеклами, и теперь солнечный свет играл в золоте и серебре усыпальницы, наполняя жизнью изображение его матери.

Все это пробудило в Моргане счастливое воспоминание. Ведь в детстве он любил приходить сюда с Бронвин и леди Верой. Они приносили цветы на гроб и слушали чудесные рассказы леди Веры о том, какой замечательной женщиной была леди Алиса де Корвин де Морган. У него появлялось чувство, что их мать никогда не оставляла их, что она всегда незримо рядом с ними.

Он вспомнил эти счастливые времена, сидя один в часовне, когда мир вне ее стал невыносимым. Затем он лег на спину в бассейне света, который создавали на мраморном полу солнечные лучи, проникающие сквозь открытое окно. Он прислушался к звукам своего дыхания, к шелесту листвы деревьев, к спокойствию своей души. Память каким-то образом успокоила его душу. Внезапно он подумал, а что если бы его мать сейчас узнала, что ее единственная дочь лежит в каменной гробнице совсем недалеко отсюда.

Тяжелые медные цепи окружали саркофаг. Они сверкали на солнце. Морган подошел к ним и долго стоял, опустив печально голову и взявшись за цепь. Потом он откинул крюк и вошел внутрь, положив свободный конец цепи на мраморный пол. Он пробежал пальцами по высеченной из камня руке матери и вдруг услышал какие-то ритмические звуки в саду.

Это была знакомая мелодия – одна из самых известных песен Гвидона – но когда Морган закрыл глаза, приготовившись слушать, зазвучали совсем иные слова, которые он раньше никогда не слышал. Пел Гвидон – его голос невозможно было спутать ни с чьим. Он смешивался с красивыми аккордами лютни, создавая впечатление нечто невыразимо прекрасного. Но в его голосе было что-то необычное. И Моргану потребовалось время, чтобы понять, что Гвидон плачет.

Морган не мог разобрать слов. Слова терялись во всхлипываниях певца, но чуткие пальцы заполняли места, где голос певца пропадал, чудными аккордами. Их выразительность была такой, что можно было без труда разобраться, какие чувства владеют певцом.

Он пел о весне и пел о войне. Он пел о золотоволосой девушке, которая похитила его сердце, о молодом прекрасном дворянине, который любил девушку и умер вместе с ней. Он пел о том, что война слепа, что она поражает как тех, кто воюет, так и невинных. И если смерть приходит, то люди должны оплакивать потерю своих близких. Ибо только печаль и горе придают смерти смысл, зовут к отмщению, к победе.

У Моргана перехватило дыхание от звуков песни. Он опустил голову на гробницу матери. Трубадур прав. Они ведут войну, и многие погибнут прежде, чем она закончится. Это необходимо для того, чтобы Свет восторжествовал над Тьмой. Но сражающиеся не должны забывать ни на миг, какой ценой они победили Тьму, сколько слез пролито над погибшими во имя победы. И слезы тоже необходимы. Они смывают боль и вину, освобождают сердца от тяжести и тревоги.

Он открыл глаза и посмотрел на солнце, вдруг ощутив, как щемящая пустота заполнила его, почувствовал, как у него перехватило горло, когда он вновь испытал горечь потерь. Бронвин, Кевин, Брион, юный Ричард Фиц Вильям – их уже нет. Они пали жертвами этой жестокой войны.

Золотой свет поплыл перед глазами и глаза затуманились. На этот раз он не стал сдерживать себя, и слезы хлынули бурным потоком. Вскоре Морган понял, что певец замолк, и на гравиевой дорожке послышались шаги.

Он услышал их задолго до того, как они приблизились к двери. Он понял, ищут его. К тому времени, как дверь стала медленно открываться, он уже почти взял себя в руки и вернул лицу обычное выражение.

Морган глубоко вздохнул и повернулся к двери. В проеме на фоне яркого солнечного дня виднелся темный силуэт Келсона. Рядом с ним стоял грязный курьер в красной тунике. Джаред, Эван, Дерри и несколько других военных советников сопровождали Келсона. Но они держались на почтительном расстоянии от своего юного короля, который вошел в часовню.

Свиток пергамента с множеством печатей был у Келсона в руке.

– Курия в Джассе рассмотрела вопрос об Интердикте, Морган, – сказал Келсон. Его серые глаза внимательно смотрели на Моргана. – Епископы Кардиель, Арлиан, Толливер и трое других порвали с Лорисом в знак несогласия с его решением. Они готовы встретить нас в Джассе через неделю. Арлиан уверен, что они соберут к концу месяца пятитысячную армию.

Морган опустил глаза, отвел их в сторону и стал нервно теребить перчатки.

– Это хорошо, мой король.

– Да, хорошо, – сказал Келсон, удивившись краткости ответа.

Он подошел к Моргану. – Ты думаешь, им следует выступить против Варина? А если так, то смогут ли Джаред и Эван сдержать натиск Венсита на севере, пока мы помогаем восставшим епископам?

– Не знаю, мой король, – тихо сказал Морган. Он поднял голову и рассеянно посмотрел в открытое окно. – Я думаю, что Арлиану не следует вести войну против Варина. Ведь сделать так, значит признать, что позиция Церкви относительно магии целых двести лет была ошибочной, что крестовый поход Варина против Дерини неправилен. Я не уверен, что епископы захотят заходить так далеко, даже Арлиан.

Келсон помолчал, думая, что Морган добавит еще что-нибудь, но тот, казалось, закончил.

– Ну, так что же ты предлагаешь? – спросил Келсон нетерпеливо. – Фракция Арлиана предлагает нам свою помощь, а у нас не такое блестящее положение, чтобы он нее отказываться.

Морган опустил глаза. Ему очень не хотелось напоминать Келсону о причинах своих колебаний. Если молодой король будет поддерживать его и Дункана, то отлучение и Интердикт обрушатся на весь Гвинед, тогда и восставшие епископы не смогут помочь ему. Он не может…

– Морган, я жду…

– Простите меня, сэр, но вам не следует спрашивать у меня совета по этому вопросу. Я не могу допустить, чтобы вы рисковали своим положением, общаясь с теми, кто…

– Прекрати! – прошипел Келсон, хватая Моргана за руку и глядя ему в глаза. – Мы еще не получили от Курии официального уведомления о твоем отлучении. И пока не получим – и даже, если получим – я не желаю лишаться такого слуги, как ты из-за глупости архиепископов. Ну, Морган, черт побери! Ты должен делать то, что я тебе скажу! Ты мне нужен!

Морган удивленно замолчал при такой вспышке гнева молодого короля. Ему на мгновение показалось, что перед ним Брион – король, распекающий непослушного пажа.

Он проглотил слюну и опустил глаза.

Морган внезапно понял, что в своем эгоизме, приступе жалости к себе он чуть не оставил Келсона на произвол судьбы, лицом к лицу со страшной опасностью. Он также понял, что Келсон хорошо видит надвигающуюся опасность и готов встретить ее.

Он взглянул в гневные серые глаза и увидел там знакомую решительность, которую раньше у Келсона никогда не замечал. Такие глаза были у Бриона. И Морган понял, что Келсон перестал быть мальчиком.

– Ты настоящий сын своего отца, мой король. Прости меня, что я на мгновение забылся. Я… – он помолчал. – Ты понимаешь, что означает, твое решение?

Келсон кивнул:

– Это означает, что я доверяю тебе полностью, несмотря на осуждение архиепископов. Это означает, что мы – Дерини – должны держаться вместе, ты и я, так же, как это было у вас с моим отцом. Ты останешься, Аларик? Ты поскачешь вместе со мной навстречу буре?

Морган медленно улыбнулся:

– Хорошо, мой король. Вот мои советы: пошли войска Арлиана на северные границы Корвина, чтобы защитить их от Венсита. Там опасность весьма реальна. И к тому же, им не придется принимать компромиссные решения в вопросе относительно Дерини.

Он помолчал, собираясь с мыслями, а затем продолжил ровным, спокойным голосом:

– В самом Корвине против Варина, если там возникнет столкновение, используй армию Нигеля. Нигеля любят и уважают во всех Одиннадцати Королевствах. Его имя ничем не запятнано. Ну, а что касается севера, – он с доверительной улыбкой посмотрел на Джареда и Эвана, – то я уверен, что герцоги Джаред и Эван защитят свои границы. Граф Марли тоже к ним присоединится. Так что войска Халдана останутся в резерве и могут быть брошены на тот участок, где возникнет нужда. Как вы думаете, мой король?

Келсон улыбнулся, выпустил руку Моргана и с воодушевлением хлопнул его по плечу.

– Вот это я и хотел слышать. Джаред, Дерри, Девериль, подойдите сюда. Нам нужно немедленно послать курьера к Нигелю и к восставшим епископам. Морган, ты идешь с нами?

– Немного погодя, мой король. Я хочу подождать Дункана.

– Ясно. Приходи сразу же, как будешь готов.

Когда Келсон и все остальные ушли, Морган снова вошел в собор Святого Телоса. Мягко ступая, чтобы не побеспокоить тех, кто еще молится здесь, он прошел дальше, пока не добрался до ризницы, где, как он был уверен, находился Дункан. Постояв немного у дверей, он заглянул туда.

Дункан был одни. Он уже снял и отложил в сторону свое одеяние священника и натягивал на себя кожаный камзол. После этого он протянул руку за поясом с мечом, которые лежали на маленьком столе. При этом он нечаянно столкнул ризу на пол. Черный шелковый шарф тоже упал. Дункан потянулся за шарфом.

Он выпрямился, поднял его и постоял несколько секунд неподвижно, стиснув его в пальцах. Потом он поцеловал его и положил на место.

Морган спокойно вошел в комнату и прислонился к двери.

– Я смотрю, все это беспокоит тебя больше, чем ты предполагал, – сказал тихо Морган.

Дункан замер на мгновение, а затем склонил голову.

– Я не знаю, что думаю, Аларик. Я, возможно, думал, что ответ сам придет ко мне и облегчит мне отторжение от Святой Церкви. Но так не произошло.

– Так и должно было быть.

Дункан вздохнул, посмотрел на Моргана, взял пояс с мечом и начал пристегивать его.

– Ну, так что теперь? – спросил он. – Мы с тобой Дерини, отлученные от Церкви, удалены от своего короля, куда нам теперь?

– А кто сказал, что мы удалены от короля?

Дункан взял плащ, накинул его на плечи, наморщил лоб и начал возиться с пряжкой.

– Морган, посуди трезво. Он не сказал этого пока? Но мы оба знаем, что он не может оставить нас при себе, если мы отлучены от Церкви. Если об этом узнают архиепископы, они отлучат и его, – пряжка щелкнула, закрывшись, а Морган засмеялся.

– Они, конечно, могут так сделать. Но при нынешних обстоятельствах он не много потеряет от этого.

– Не много потеряет… – Дункан с изумлением оборвал себя на полуслове и, наконец, понял, о чем говорит Морган. – Он уже решил рискнуть? – спросил он, испытующе глядя на своего кузена.

Морган кивнул.

– И он не боится? – Дункан все еще не мог поверить тому, что услышал.

Морган засмеялся:

– Боится. Но он видит и преимущества тоже, Дункан. И решил пойти на риск. Он хочет, чтобы мы остались.

Дункан долго смотрел на Моргана, а затем медленно кивнул.

– Нам придется вести борьбу с жестоким и безжалостным врагом – ты знаешь это?

– Мы Дерини. И нам к этому не привыкать.

Дункан последний раз окинул взглядом ризницу, нежно и с грустью посмотрел на алтарь, на священные одежды, висящие на своих местах, а затем медленно пошел к Моргану, все еще стоявшему в дверях.

– Я готов, – сказал он, больше не оглядываясь назад.

– Тогда пойдем к Келсону, – проговорил с улыбкой Морган. – Наш король Дерини нуждается в нас.