Анна Леопольдовна в исторических трудах и учебных пособиях обычно упоминается лишь как мать императора-младенца Иоанна Антоновича, занимавшего трон в промежутке между царствованиями куда более известных дам — мрачной Анны Иоанновны и блестящей Елизаветы Петровны. Но именно она целый год была правительницей империи и при иных обстоятельствах могла бы войти в историю России не менее известной, чем названные фигуры.

Однако ей не повезло. В некоторых отечественных учебниках истории XVIII века она, как и «запрещенная» фигура ее сына-императора, вообще не упоминалась; в других — лишь указывалось, что царствование Иоанна III «недолго продолжалось», или объявлялось, что младенец воцарился «беззаконно», а потому был свергнут, «доброчестно заключен», а в конце концов, ко всеобщему облегчению, лишен «тягостной самому ему и ни к чему не способной жизни».

Лишь в XIX веке фигура Анны Леопольдовны предстала перед читателями в небольшом очерке П. Яковлева «Жизнь принцессы Анны, правительницы России», излагавшем историю ее правления. Но в этой единственной биографии, изданной в 1814 году, героиня изображена властолюбивой особой, собиравшейся присвоить себе императорскую власть, и несимпатичной собственным подданным: «Гордые поступки великой княгини Анны не могли привлечь народа, который и без того недоволен был, видя на русском престоле немецкую принцессу»1.

Насколько точно было известно мнение «безмолвствующего большинства» — большой вопрос. Однако голоса более просвещенных и близких ко двору современников нашей героини по отношению к ней звучат не слишком одобрительно. Вот какую характеристику дал ей один из самых вдумчивых и серьезных иностранных наблюдателей тех лет — полковник и адъютант фельдмаршала Миниха Христофор Манштейн: «Она была чрезвычайно капризна, вспыльчива, не любила труда, была нерешительна в мелочах, как и в самых важных делах; она очень походила характером на своего отца, герцога Карла Леопольда Мекленбургского, с тою только разницей, что она не была расположена к жестокости. В год своего регентства она правила с большою кротостью… Фаворитка ее пользовалась полным доверием и распоряжалась ее образом жизни по своему усмотрению. Министров своих и умных людей она вовсе не слушала; наконец, она не имела ни одного качества, необходимого для управления столь большой империей в смутное время. У нее был всегда грустный и унылый вид, что могло быть следствием тех огорчений, которые она испытала со стороны герцога Курляндского во время царствования императрицы Анны. Впрочем, она была очень хороша собою, прекрасно сложена и стройна; она свободно говорила на нескольких языках»2. Карьера полковника оборвалась с «падением» принцессы — но Манштейн как будто не столько осуждал, сколько сожалел о судьбе молодой женщины, к несчастью, оказавшейся не на своем месте.

Мнение начальника Манштейна, аннинского фельдмаршала Бурхарда Христофора Миниха, однозначно:

«…Она была от природы неряшлива, повязывала голову белым платком, не носила фижм и в таком виде являлась к обедне, в публике, за обедом и после него, когда играла в карты с избранными партнерами, которыми были: принц, ее супруг; граф Линар — посланник короля польского и любимец великой княгини, его доверенный маркиз Ботта — посланник венского двора, оба враги короля прусского; г. Финч, английский посланник, и мой брат. Прочие иностранные министры и придворные сановники никогда не допускались в эту партию, которая собиралась в комнатах фрейлины Юлии Менгден, наперсницы великой княгини и в то же время поверенной графа Линара, которому великая княгиня из своих рук пожаловала орден Св. Андрея, причем наградила его поцелуем, находясь еще в постели, хотя и была совершенно здорова.

Она дурно жила с принцем, своим супругом, и спала отдельно от него; когда же он желал войти к ней поутру, то обыкновенно находил двери запертыми. Она имела частые свидания с графом Линаром в третьем дворцовом саду, куда отправлялась всегда в сопровождении фрейлины Юлии, пользовавшейся там минеральными водами. Когда же принц Брауншвейгский намеревался также проникнуть в этот сад, то для него ворота были всегда заперты и часовым было приказано никого туда не пускать»3.

Знание альковных тайн сделало бы честь разведчику. Но полководец, похоже, изливал обиду за то, что эта «неспособная» особа не оценила его дарования и отправила в бесславную отставку с поста первого министра.

Именно образ ленивой и влюбчивой до самозабвения растрепы стал традиционным для характеристики правительницы, тем более что проигравшие всегда виноваты. Не избежал его и маститый историк С. М. Соловьев. Освещая правление Анны Леопольдовны в своей фундаментальной «История России с древнейших времен», он подробно рассказал о внешней политике страны, широко привлек неизвестные ранее архивные документы, в том числе письма принцессы, и всё же сделал неутешительный вывод: «…не было существа менее способного находиться во главе государственного управления, как добрая Анна Леопольдовна. Сильно доставалось ей в молодости от матери, герцогини Екатерины Ивановны, за дикость; императрица Анна имела полное основание считать племянницу неспособною к правлению. Не одеваясь, не причесываясь, повязав голову платком, сидеть бы ей только целый день во внутренних покоях с неразлучною фавориткою, фрейлиною Менгден!»4

В «Курсе русской истории» В. О. Ключевского принцесса уже предстает «совсем дикой, сидевшей по целым дням в своих комнатах неодетой и непричесанной», а ее правление охарактеризовано как «убогое». Столь же категорична оценка еще одного крупнейшего отечественного историка С. Ф. Платонова: «…Анна Леопольдовна была совершенно неспособна не только к управлению, но и к деятельности вообще. Детски близорукая и неразвитая, она была избалована, любила роскошь и тесный кружок веселых людей, желала жить для себя и подальше от дел»5.

С легкой руки научных мэтров такой она и вошла в историю. Последующие авторы стали развивать и дополнять непривлекательный образ, опираясь уже на собственную фантазию. Например, в одном из последних дамских сочинений про любовные похождения исторических деятелей Анна Леопольдовна изображена не только ленивой, но и неряшливой и невоспитанной: «…за столом роняла приборы, забывала про салфетку и порой даже чавкала»6. В современных же школьных учебниках начала XXI века она выступает персонажем невнятным — то олицетворением «засилья немцев», от которого спасла страну дочь Петра I Елизавета; то арестованной неизвестно за что правительницей страны7.

Слава же если не великой, то, по крайней мере, национальной государыни досталась сопернице Анны Леопольдовны, ее «сестрице» (а на самом деле — двоюродной тетке, которая была всего девятью годами старше племянницы) Елизавете Петровне. Это при ней рухнуло «немецкое засилье», русские полки победно вошли в Берлин, при ее дворе творил Ломоносов, в ее правление был основан Московский университет. Так оно и было — но могло быть и иначе, если бы Анна Леопольдовна оказалась сильнее.

У принцесс было немало общего. Они были тезками: та, которую мы называем Анной Леопольдовной, при рождении получила имя Елизавета Екатерина Христина. Казалось, что им от рождения уготовано счастливое будущее, но впереди обеих ждали испытания. Обе они были наполовину русскими, только отцом Елизаветы был государь Петр Великий, а матерью — «лифляндская портомоя», ставшая императрицей Екатериной I, а родителями Анны — царевна Екатерина Иоанновна и мекленбургский герцог Карл Леопольд. Их портреты писали один из первых русских художников Иван Никитин и знаменитый придворный живописец Луи Каравак. В августе 1741 года в оде, посвященной победе над шведами, М. В. Ломоносов воспел добродетели Анны Леопольдовны, а спустя четыре месяца поздравлял восторженным стихом взошедшую на престол Елизавету Петровну.

Однако принцессы различались характерами и темпераментом: Анна была меланхоличной, раскрывалась только в узком кругу близких людей; Елизавета — живая, энергичная, равно легко чувствовала себя и в придворном кругу, и в гвардейской казарме. Одна любила уединение с книгами и «стихотворством», другая — веселое общество, танцы, флирт. Мекленбургская принцесса стала важной персоной при дворе своей родной тетки Анны Иоанновны и без особых усилий поднялась к вершинам власти, сначала став женой иностранного принца и матерью императора, а затем — всевластной регентшей империи при сыне-младенце. Елизавета, потеряв в 15 лет отца, а спустя два года и мать, из любимой дочери превратилась в полуопальную приживалку при новых правителях. Она не вышла замуж, но в 32 года взошла на трон, свергнув «сестрицу». Вчерашняя регентша оставшиеся пять с половиной лет жизни провела в заточении, а ее соперница счастливо правила целых 20 лет и скончалась в зените славы, передав престол племяннику. В школе жизни не тихоня Анна, а веселая двоечница Елизавета оказалась толковой ученицей.

В их игре на кону стояли власть, свобода, сама жизнь — и посмертная репутация. Елизавета и ее советники немало потрудились, чтобы представить свергнутую предшественницу в неприглядном виде похитительницы престола и покровительницы немецких «врагов народа». Подлинную же историю «незаконного правления» если и не уничтожили, то надолго упрятали в архивные связки дел «с известным титулом».

Лишь постепенно с 1860-х годов стали появляться публикации о некогда запретной эпохе — о «падениях» министров, Бироне, свергнутом императоре Иоанне Антоновиче и его семействе8. По инициативе директора Московского архива Министерства юстиции Н. В. Калачова была образована комиссия по изданию документации времени правления Иоанна Антоновича. Предполагалось опубликовать около десяти тысяч документов; но вышли только два тома, посвященные императорскому дому и высшим государственным учреждениям. В них можно познакомиться с документами, рассказывающими о дворе и правлении Анны Леопольдовны9. Серийные публикации реляций английских, французских, прусских дипломатов позволили представить ход борьбы придворных «партий» в России10. Из-под пера В. Соловьева и Е. Карновича появились довольно удачные художественные произведения, посвященные судьбе несчастной принцессы11.

В советское время тематика дворцовых переворотов оказалась неактуальной. Изучение этих процессов заменялось социологическими штампами и фразами об «альковных переворотах», совершаемых без всякого участия народа. Альтернативой формулировкам учебников становились лишь романы В. Пикуля, упрощавшие прошлое до уровня анекдота, но зато выдержанные в патриотическом духе12. Но уже с 1990-х годов историки вновь обратились к эпохе «незаконного правления» и к биографиям его героев13. Появились перепечатки дореволюционных работ: был опубликован в двух вариантах труд барона М. А. Корфа и В. В. Стасова о «брауншвейгском семействе»14. Л. И. Левин издал работу о супруге Анны Леопольдовны принце Антоне Ульрихе с привлечением неизвестных ранее немецких документов брауншвейгского герцогского архива15.

Осуществлена заново публикация мемуаров деятелей XVIII столетия; в серии «История дома Романовых в мемуарах современников. XVII–XX вв.» вышли сочинения современников и придворных Анны X. Г. Манштейна, отца и сына Минихов, Я. П. Шаховского, В. А. Нащокина, подготовленные и прокомментированные В. П. Наумовым16. Переиздаются старые романы Карновича и Соловьева и сочиняются новые17. Появилось также немало популярных работ разного достоинства18. Публикации об Анне Иоанновне перечислены в биобиблиографическом справочнике о доме Романовых19.

Автору этих строк уже приходилось писать об Анне Леопольдовне20. При работе над этой книгой пришлось заново обратиться к архивам — документам императорского Кабинета, включавшим документацию «незаконного правления» 1740–1741 годов, придворным делам, материалам высших государственных учреждений — Кабинета министров и Сената, бумагам по гвардейским полкам, донесениям послов. Были использованы переписка, личные и служебные документы государственных деятелей А. И. Остермана, Э. И. Бирона, А. И. Ушакова, материалы политических процессов по делу Бирона, министров Анны Леопольдовны и сохранившиеся документы о содержании под стражей и ссылке принцессы и ее семьи из архива Тайной канцелярии.

За помощь в работе большое спасибо коллегам-архивистам, главному специалисту отдела научной информации и публикации документов Российского государственного архива древних актов А. Б. Плотникову и начальнику того же отдела Е. Е. Рычаловскому.