Более четырёх столетий отделяют нас от бурного царствования Ивана Грозного. После него наступила Смута, произошли крутые Петровские реформы, случились невиданные потрясения XX столетия. Но за всеми этими катаклизмами возвышается и по-прежнему притягивает взгляды фигура первого российского царя. Конечно, XVI век — время становления Московской державы, чьими непосредственными преемниками стали и Российская империя, и Советский Союз, и вновь обретшая старинный герб нынешняя Российская Федерация. И всё-таки есть в том времени ещё что-то, как будто смятенный дух царя Ивана всё не может обрести покой и время от времени смущает умы потомков: то толкает их на поиски загадочной царской библиотеки, то является объектом длящихся десятилетиями учёных дискуссий с порой явным политическим подтекстом, то предстаёт в кинофильме в виде харизматичной личности или обсуждается с телеэкрана в проекте «Имя Россия» и входит, хотя и последним, в десятку победителей, обойдя при этом Екатерину Великую и царя-реформатора Александра II, то подвигает неумеренных почитателей на требование его канонизации. Учёные же продолжают спорить о цели и смысле странного и ужасного царского детища — опричнины.

Иное дело — сами опричники. За пределами исторических изысканий их имена мало кому известны и особого интереса у публики не вызывали, за исключением, пожалуй, Малюты Скуратова и Бориса Годунова. Первый стал своеобразным символом опричнины, хотя не был ни её основателем, ни руководителем; второй же известен не службой в опричнине, а в качестве «убийцы» царевича Дмитрия и первого выборного царя, открывшего дорогу Смуте.

Основная же масса опричников остаётся «за кадром» в виде толпы беспощадных слуг. Такими, собственно, они и были запечатлены в памяти современников. «И бысть в людех ненависть на царя от всех людей. И биша ему челом и даша ему челобитную за руками о опришнине, что не достоит сему быти. И присташа ту лихие люди, ненавистники добру, сташа вадити великому князю на всех людей, а иные по грехом словесы своими погибоша».

Тем не менее одни из них окружали государя, пользовались его доверием и, очевидно, подсказывали ему те или иные решения, которые затем выполнялись уже руками других членов опричнины. В результате многолетних исследований нам известны сейчас многие (если не все) командиры опричного корпуса, их служебные «подвиги», награды, вотчины — и бесславный конец их карьеры, отчасти заслуженный. «Начальные люди» опричнины скоро разочаровали своего повелителя: они оказались столь же алчными, как и те, с чьими злоупотреблениями призваны были бороться; так же стремились к чинам и почестям, интриговали, заискивали и устраняли соперников на пути к царским милостям.

Но о рядовых опричного воинства мы по-прежнему знаем очень мало, в лучшем случае — их имена, размер жалованья, наличие поместья. Мы можем представить, как они одевались, каким образом воевали, какими были их владения. Но люди того времени не вели дневников и не делились с друзьями и знакомыми своими проблемами в переписке, а большинство вообще были неграмотными. Скудость источников не даёт возможности узнать, что они думали, чувствовали и переживали. Осознавал ли кто-то из них, хотя бы отчасти, предназначенную им царём миссию охраны великого православного царства во главе с не ограниченным в своих действиях монархом — или просто радовался внезапному зачислению в опричнину, видя в нём возможность подняться по чиновной лестнице и получить деревню побогаче? Действительно ли они считали свои жертвы изменниками, бездумно выполняли приказы — или, пользуясь случаем, подводили под следствие и казнь невинных и вымещали злобу на соседях?

Едва ли это когда-нибудь будет доподлинно известно. Можно, пожалуй, полагать, что одним, более приближенным к государю, приходилось задумываться. Для них иллюзия опричного «братства» с царём-игуменом была разрушена казнью государевых любимцев, вчерашних начальников или сослуживцев, когда в 1572 году в Новгороде «царь православной многих своих детей боярских метал в Волхову реку, с камением топил». Их не могло не насторожить, что противниками объявлялись не только «ленивые богатины» — бояре, но и всероссийский митрополит Филипп, и новгородские посадские люди с жёнами и детьми, и простые мужики из северных деревушек, которые умирали от опричных сабель или на жестоком «правеже».

Других же кипящие у трона страсти могли поначалу не затронуть — зачисленные в опричнину провинциальные «дети боярские» едва ли сильно интересовались придворными делами. Они, как и прежде, в составе своей сотни ходили в походы или несли «береговую» службу, вели своё нехитрое хозяйство. Им куда важнее было получить справное поместье в опричном уезде и посадить на землю пленников-холопов. Но и на них могла обрушиться беда по воле очередного царского приспешника или самого государя, как это случилось во время карательной экспедиции по вотчинам боярина И. П. Фёдорова-Челяднина: «…весь крупный и мелкий скот и лошадей, собранных в одном месте…приказал рассечь на куски, а некоторых и пронзить стрелами, так-то он не пожелал оставить живым в каком-либо месте даже маленького зверька. Поместья и кучи хлеба он зажигал и обращал в пепел. Он приказывал убийцам насиловать у него на глазах жён и детей тех, кого он убивал, и обращаться с ними по своему произволу, а затем умерщвлять».

Как и в иные времена, кто-то не мудрствуя, а то и не без выгоды для себя исполнял любые приказы. Тем более что сам великий государь возвысил их, верных слуг, над прочими подданными именно для того, чтобы творить его волю, которая, полагал Иван IV, есть исполнение воли Божьей, а потому не подлежит суду человеческому. Сформулированная царём-писателем идея, что лишь единоличная, сильная, ничем не ограниченная власть монарха может сохранить государство, укрепить и защитить его от внешних и внутренних врагов, с этого времени прочно заняла важное место в сознании русского общества и отнюдь не исчезла из него до наших дней.

Кого-то царские повеления могли смущать — и тогда надо было спасать душу щедрым вкладом в монастырь. Так же поступал и сам царь, радуясь, когда «церковные пороги — насколько хватает наших сил и разума и верной службы наших подданных — светятся всякими украшениями, достойными Божьей церкви, всякими даяниями». Думается, не один опричник томился и стремился покаяться подобно тому, как это делал сам государь в каноне архангелу Михаилу: «Осквернивше душу злыми похотми и теплыми слезами не омывше и милостынею не очистивше, страшного посланника не поминающе, мы же тя, ангеле, по достоянию величаем. Бога нам поведаешь, святый ангеле, и душу мою окаянную ис тела изимаеши, и плоть разтлиши и гробу предаешь, молим ти ся, святый ангеле, изми душу мою от сети ловящих, тя величаем. От Бога посланному, всех ангел пристрашен еси, святый ангеле, не устраши мою душу убогую, наполнену злосмрадия, и очисти, и представи ю престолу Божию непорочну».

Однако, облегчив душу, государь вновь принимался карать изменников. Как человек он признавал себя «грешником» и «блудником», но как государь, кажется, никогда не ставил под сомнение своё право «воспитывать» подданных любыми средствами; они же как истинные христиане должны были подчиняться и безропотно принимать смерть по царской воле, которую вершили опричники. Но при этом Иван Грозный сначала делал их избранными слугами и снимал с них, орудия установления божественной справедливости, ответственность — а затем подвергал «перебору» и опале, как и прочих лукавых холопов. Сейчас нельзя утверждать, что заговоры и «измены» бояр против царя существовали в действительности; но он сам был искренне уверен, что окружён предателями, и даже просил политического убежища в Англии, куда предполагал бежать с немногими верными людьми и сокровищами.

Едва ли такое отношение укрепляло дух опричной «братии» — скорее, наоборот, разрушало опричное сообщество и расшатывало нравственные нормы его членов. После того как опричное войско не сумело преградить путь коннице крымского хана Девлет-Гирея, которая летом 1571 года прорвалась к самой Москве и сожгла её, царь перестал доверять своему окружению, объединил земскую и опричную армию, казнил руководство опричнины. После победы над татарами под Серпуховом опричнина была официально отменена. Однако в 1575 году царь вновь разделил свое государство на «земщину» и «двор». Деление на земскую и «дворовую» службу, на земские и «дворовые» уезды сохранялось до конца его царствования, хотя массовых репрессий больше не было.

Жестокими мерами царь подавил всякую оппозицию своей власти, но внутри- и внешнеполитическое положение страны стремительно ухудшалось. Эпидемия чумы и неурожаи на рубеже 1560–1570-х годов привели к разорению многих крестьянских хозяйств и дворянских владений, чему способствовали и произвол при взимании налогов, и прямые грабежи опричников. Писцовые книги начала 80-х годов XVI столетия свидетельствуют о том, что во многих уездах сильно сократилась пашня, а население вымерло или разбежалось, так что «церкви Божии стояли без пения». Мужики бежали «от царевых податей», «от того, что земля худа», «от опричнины», «от помещикова воровства», «от помещиковой подати», «от помещиковой худобы», «ушли с голода», «от мора», «от поветрия». Опричнина — это не только казни и произвол, но и непосильный фискальный гнёт: по имеющимся сопоставимым данным, налоги с «земских» территорий превышали опричные в два раза. Казни воевод и разорение поместий делали армию небоеспособной: дворян в конце 1570-х годов надо было бить кнутом, чтобы заставить отправиться на службу в полки, и Ливонская война оказалась в итоге проиграна.

Социально-экономический кризис, сокращение налоговых поступлений и слабость армии привели к тому, что при проведении по отдельным уездам новой переписи земель в начале 1580-х годов крестьянам было запрещено уходить из вотчин и поместий. Так с введением «заповедных лет» (отменой Юрьева дня) началось двухсотлетнее становление системы крепостного права — ликвидация личных прав крестьян в России.

Однако все эти хорошо известные историкам факты как будто не сказываются на популярности фигуры Ивана IV и притягательности сюжетов, относящихся к его правлению и особенно к временам опричнины. Народные песни, сложенные на Новгородчине про царя, разорившего в 1570 году город и его окрестности, повествуют только о том, как он наказывал изменников и награждал верных слуг. Грозный государь сочно выписан в «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» М. Ю. Лермонтова. Да и граф А. К. Толстой в «Князе Серебряном» (1863) изображал Ивана жестоким, но величественным владыкой, а не аморальным садистом.

К образу Ивана Грозного неоднократно обращалось «главнейшее из искусств». В 1944 году была закончена работа над фильмом гениального Сергея Эйзенштейна с великим Николаем Черкасовым в роли царя. За первую серию, вышедшую в прокат в январе 1945 года, съёмочная группа получила Сталинскую премию, а вторая серия была запрещена после её просмотра «вождём народов» из-за очевидной ассоциации опричнины со сталинским режимом и вышла на экран только в сентябре 1958 года.

Режиссёр Геннадий Васильев в 1991 году снял картину «Царь Иван Грозный» по мотивам повести толстовского «Князя Серебряного». Наконец, почти одновременно в 2009 году появились телесериал «Иван Грозный» Андрея А. Эшпая и фильм «Царь» Павла Лунгина, действие которого происходит в 1566–1569 годах, в разгар опричнины.

Умный историк Николай Михайлович Карамзин, понимавший, что прошлое существует в культурной памяти народа не только в качестве научного знания, тонко подметил: «История в некотором смысле есть священная книга народов, главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности, скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству, дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего… Вымыслы нравятся, но для полного удовольствия должно обманывать себя и думать, что они истина». Так и ужасы опричнины не задержались в народной памяти; она преображала грязное и унизительное в трагическое. А потому первый русский царь остался в массовом сознании жестоким и ужасным, но в то же время грозным и величественным героем. Одна из легенд о царе Иване повествует о том, что одно из селений в окрестностях Стефано-Махрищского монастыря, неподалёку от Александровской слободы, пользовалось дурной славой из-за чёрствого отношения к нищим и страждущим. Прослышавший об этом Иван Грозный пришёл туда, переодевшись в рубище. Обойдя всю деревню, «погорелец» не обрел приюта ни в одном доме. Лишь на окраине, в ветхой избушке бобыля, ему дали кров. Наутро, облачившись в царское одеяние, государь повелел сжечь деревню дотла, а её жителей-погорельцев отправить скитаться по России, для бобыля же выстроить хоромы и передать эту землю ему во владение. Так в этом предании воплотилась народная вера в царя-заступника, карающего за неправедные дела.

Отражённый свет царского величия упал и на его слуг. Так появились образы лихого Малюты и удалых бойцов-молодцов в поэме Лермонтова и народной песне о Кострюке-Мастрюке. Часто опричнина использовалась в качестве исторического фона, на котором разворачивались драматические события.

В 1843 году известный автор исторических романов «Ледяной дом» и «Последний Новик» И. И. Лажечников написал историческую драму в стихах «Опричник», которая из-за цензурных препон была опубликована только в 1859-м. На её основе была создана одноимённая опера П. И. Чайковского, премьера которой состоялась 12 апреля 1874 года в Петербурге в Мариинском театре, а год спустя — в Большом театре в Москве. С тех пор опера входила в репертуар многих театров страны. Последняя её постановка была осуществлена в Большом театре в 1999 году. Действие, в центре которого находится любовная история с трагическим концом, происходит в Александровской слободе осенью 1572 года. Главный герой, чтобы жениться на любимой девушке, обращается за помощью к Фёдору Басманову и по его совету вступает в опричнину, дав клятву о беспрекословном подчинении царю. Иван Грозный, желая проверить верность нового опричника, на свадьбе требует к себе новобрачную; неподчинение героя влечёт за собой его казнь.

Премьера оперы Н. А. Римского-Корсакова по драме Л. А. Мея «Царская невеста» состоялась в Москве 22 октября 1899 года. Её сюжет строится на возможном факте отравления Марфы Собакиной, а в числе главных персонажей — опричники Григорий Грязной и Малюта Скуратов, Марфа и её родственники.

Далёкие потомки «тирана Васильевича» были снисходительны к памяти его верных слуг и сподвижников. В 1856 году со стапелей архангельской верфи сошёл военный «винтовой клипер», получивший название «Опричник». В 1861 году в штормовых волнах Индийского океана на полпути между Зондским проливом и мысом Доброй Надежды корабль потерпел крушение, при котором погиб весь его экипаж. Кораблю и морякам был поставлен памятник в Кронштадте, а имя «Опричник» получили залив на северо-западе Японского моря, бухта на этом же побережье между мысами Рифовый и Сигнальный и бухта в заливе Чихачёва. В 1881 году в состав Балтийского флота вошёл парусно-паровой крейсер 2-го ранга с тем же названием, который с 1897 года использовался как учебный корабль Морского корпуса.

Ныне это название можно встретить разве что на ресторанной вывеске. Открытый в 2008 году ресторан «Опричник», позиционирующий себя как заведение старорусской кухни, приглашает посетителей «отобедать в обстановке боярского терема эпохи Ивана Грозного», а его персонал грозится «встретить и накормить супами да ухой, рыбными и мясными закусками, сладкими пирогами да блинами разнообразными».

В поэме «Наша древняя столица», созданной в 1947 году и посвященной 800-летию Москвы, Н. П. Кончаловская конечно же не могла обойтись без сюжетов, связанных с опричниной:

Даже отпетые опричные злодеи часто по законам жанра окружены романтическим флёром. В «Клятве опричника» (2003) современной поэтессы Майи Будзинской речь идёт об опале отца и сына Басмановых:

После того как Фёдор Басманов в доказательство верности присяге по требованию царя убивает отца, на него снисходит раскаяние:

В реальности некоторые приспешники Ивана Грозного были корыстными и жестокими холопами; иные же, в том числе большинство рядовых опричников, — обычными представителями служилого сословия, мало чем отличавшимися от своих товарищей по оружию из земщины. Но, возможно, служба грозному царю на самом деле способствовала проявлению не лучших человеческих качеств.