Глава 1

§ 1.1. Годы Первой Мировой войны были отмечены не просто появлением новых слухов о царской семье, а буквально – их «выходом на качественно новый уровень»!

Вслед за кратковременной вспышкой патриотизма и трогательными сценами «единения царя и народа» (вызванными объявлением войны), после первых же военных неудач в обществе стало нарастать чувство недовольства. Чувство в какой-то мере справедливое, ибо российская власть (впрочем, как и власти других европейских держав!) не сумела уберечь свой народ от войны. Но слишком часто это «недовольство низов» – психологически вполне объяснимое – принимало откровенно нелепые формы.

Основным объектом нападок была, как и в прежние годы, императрица Александра Фёдоровна. В чём только её не обвиняли! В том числе – в чудовищном разврате (утверждали, будто она сожительствует с генералом Орловым, с адмиралом Саблиным, с офицерами гвардейского экипажа и т. д… Наследник престола Алексей Николаевич объявлялся «незаконнорождённым».

Очередной виток развития с началом войны получила «распутинская тема». Ходившие и ранее фантастические слухи о Распутине и царской семье в новых условиях приобретали поистине гомерические размеры – как в смысле масштабов их распространения, так и в смысле «запредельности» сюжетов. Распутин, оказывается, сожительствовал не только с императрицей Александрой Фёдоровной, но и с её дочерями. Причём – с ведома счастливой матери («ничего худого в этом нет, а если бы даже и случилось что-нибудь, то это было бы только большим счастьем»). Говорилось и о детях Распутина от царских дочерей. Впрочем, пересказывать все сюжетцы не имеет смысла…

Понятно, что эти гнусные домыслы не могли не ударить по личному престижу императора. Доходило до того, что появление Николая Второго в кинохронике вызывало глумливый смех. Например, сцена его награждения орденом святого Георгия сопровождалась комментариями публики: «Царь-батюшка с Егорием, а царица-матушка с Григорием».

Наиболее часто возникающий при знакомстве с «распутинскими легендами» вопрос: какой дурак всё это сочинил?!

Однако в некоторых случаях «первоисточник» хорошо известен. Так, многие байки, получившие широкое хождение во время войны, были взяты из книги Труфанова «Святой чёрт» (просочившейся в Россию в машинописных вариантах к началу 1916 года).

Тут надо напомнить, что представлял из себя автор книги. Сергей Труфанов (в монашестве Илиодор) являл собой классический пример беспринципного авантюриста. Урождённый донской казак, пошедший в монахи. Религиозный харизматик (будучи иеромонахом, «творил чудеса», «изгонял бесов» и т. п… При этом – яростный черносотенец, убеждённый погромщик-антисемит. В то же время враждовал с местными властями. За свою деструктивную деятельность неоднократно подвергался наказаниям со стороны светской власти и церковным «прещениям». В конце концов официально отрёкся от Православной Церкви и бежал за границу (спасаясь от уголовного преследования). После революции вернулся в Россию, предложил свои услуги большевикам, сотрудничал с ЧК. При этом – создал свою собственную секту, провозгласив себя «патриархом». Потом снова бежал за границу, где перешёл в баптистскую веру. Работал швейцаром в гостинице…

В своё время Труфанов был одним из ближайших друзей Распутина. Однако вскоре рассорился с ним и начал яростную борьбу против бывшего соратника. Считается, что именно Илиодор организовал в 1914 году покушение на Распутина; тот, раненый ножом в живот религиозной фанатичкой, с трудом выжил.

Скрывшись от уголовного преследования за границей, Труфанов и написал свой «антираспутинский» пасквиль. По утверждениям царедворцев и работников департамента полиции, Труфанов сначала предлагал царской семье купить у него рукопись, но его предложение было отвергнуто – после чего началось нелегальное распространение книги в России. Вот из этого источника и были почерпнуты многие сюжеты!

§ 1.2. Самое смешное – то, что воспалённое воображение рассказчиков (особенно из простонародья) с лёгкостью необыкновенной валило всех «высочайших особ» в одну кучу.

Порой – сочетая несочетаемое! Например, объясняя присутствие при Дворе Распутина его сожительством с… вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной (которая, кстати сказать, была злейшим врагом Распутина и делала всё, чтобы удалить его от царской семьи). Впрочем, Марии Фёдоровне приписывались и другие, ещё менее правдоподобные «адюльтеры» – со стареньким министром императорского двора Фредериксом и даже с покойным премьером Столыпиным.

То, что основную вину за распространённость подобных слухов нельзя возлагать на царскую семью (совершавшую порой досадные промахи и этим «подставлявшуюся» под критику), доказывает следующий примечательный факт. Как известно, русские императрицы традиционно заведовали различными благотворительными учреждениями. В условиях начавшейся мировой войны и Мария Фёдоровна (возглавлявшая Российское общество Красного Креста), и Александра Фёдоровна подошли к исполнению своих обязанностей очень серьёзно. Их заслуги в деле организации помощи раненым нельзя отрицать. Кстати, почти все сбережения царской семьи в годы Первой Мировой войны были потрачены на раненых!

Кроме того, императрица Александра Фёдоровна вместе со старшими дочерями Ольгой и Татьяной прошли курсы подготовки сестёр милосердия, после чего постоянно работали в военных госпиталях (не только ухаживая за ранеными, но и ассистируя при операциях). Младшие царевны, Мария и Анастасия, – слишком юные для ужасов операционной – были обязаны развлекать раненых солдат, читать им вслух, писать для них письма и т. п.

Казалось бы, такое самоотвержение со стороны императрицы и великих княжон должно было вызывать всеобщее восхищение, преклонение перед их моральным подвигом! Как бы не так! Даже их работу в госпиталях умудрялись истолковать «в негативном ключе». Вот типичный отзыв о царской семье (отображающий, естественно, не её моральный уровень, а моральный и интеллектуальный уровень рассказчика): «Старая Государыня, молодая Государыня и её дочери… для разврата настроили лазареты и их объезжают».

Стоит ли объяснять, что все вышеприведённые «факты» были абсолютнейшей ерундой (свидетельствующей лишь о глупости тех, кто в неё верил, и подлости тех, кто её распространял)?

Однако было бы неверно списывать всё на «неизбежность» появления подобных слухов «в силу объективных причин»: дикости простонародья (сочиняющего подобные истории) и низости его инстинктов. Ибо слухи эти возникали и распространялись – не всегда стихийно; и не столько в крестьянских избах, сколько в великосветских салонах… «В народ» же их часто сознательно «запускали»! Так, известно, что на фронте слухи об отношениях императрицы и Распутина старательно распространяли «зем-гусары» (сотрудники политиканствующего Земско-городского союза).

Восприимчивость народа и армии к подобным выдумкам объяснялась, прежде всего, господствующими в обществе настроениями – усталостью от войны, растущим недовольством и, как следствие, готовностью поверить «всему наихудшему». Но что касается сознательных дезинформаторов, то они действовали злонамеренно, преследуя свои политические цели – для реализации которых необходимо было расшатать российский трон!

§ 1.3. В обстановке Мировой войны в отношении ближайшего окружения царя высказываются и более серьёзные обвинения, чем столь близкое сердцу обывателя «морально-бытовое разложение». Это уже был более тонкий (и более опасный!) яд.

Давно ходившие в обществе слухи о необъятном влиянии Распутина постепенно становятся «общеизвестным фактом», не вызывающим сомнений. Это, так сказать, «распутинская легенда» в её дистиллированном виде – вера в то, что «Россией правит неграмотный мужик» (без выдумывания сложных придворных комбинаций, без «моделирования» в своём воображении тех или иных придворных камарилий…). Мол, царь-тряпка делает всё, что ему укажет Распутин. Царь с царицей – оба – «молятся на Распутина» и послушно выполняют все его указания.

Однако наиболее ходовым сюжетом (что неудивительно – учитывая скабрёзные слухи о Распутине и императрице!) стала версия о «царе-подкаблучнике», полностью подчинившемся своей жене, действующей в тандеме с Распутиным. Впрочем, иногда воображаемый властный дуумвират разрастался до триумвирата; с включением в него фрейлины Вырубовой.

Конечно, нет ничего наивнее утверждений тех чиновников и царедворцев, которые – из лучших побуждений, жалея память царственных мучеников, – пытались отрицать очевидное и доказать, будто Распутин (а уж тем более – Вырубова) «никогда не вмешивались в политику». Сохранившаяся переписка царской семьи полностью опровергает эту наивную «ложь во спасение». В письмах Александры Фёдоровны Николаю сплошь и рядом попадаются такие, например, пассажи: «Она (Вырубова) очень жалеет, что ты не поговорил с Ним (Распутиным) обо всём, что ты думаешь, о чём совещался с министрами и какие намерен произвести перемены». Или: «Любимый мой, Аня только что видела Андроникова и Хвостова. Последний произвёл на неё прекрасное впечатление». Речь идёт о том, чтобы назначить Хвостова министром внутренних дел.

Соответственно, именно на эти моменты предпочитали делать основной упор все хулители Российской Империи – со времён Николая Второго и вплоть до наших дней! Бесконечно растиражированы цитаты из писем и телеграмм Александры Фёдоровны, содержащие «указания» Распутина по вопросам внутренней и внешней политики, назначения на руководящие посты и даже – ведения боевых действий на фронте. Всё это – с сопроводительными заклинаниями Александры Фёдоровны, вроде следующих: «надо делать всегда то, что Он говорит», «не слушайся других, слушайся только нашего Друга».

Характерно, что она требует от супруга, чтобы тот не просто «прислушивался» к советам Распутина, но и выказывал «послушание» ему: «Кто не выказывает послушания божьему человеку, не может ни в чём преуспеть, и мысли его не могут быть правильными».

Порой советы Распутина она прямо называет «приказаниями»: «Надо всегда исполнять Его приказания – они имеют глубокий смысл». При этом слушаться мужика обязан не только сам царь, но и его министры («вели ему больше слушаться нашего Друга, это принесёт ему счастье, поможет ему в его трудах и твоих»). С какой радости Император Всероссийский обязан подчиняться приказаниям пьяного мужика в письмах тоже объясняется: «Бог послал Его тебе в помощники и в руководители». Вот так вот! – «в руководители»… И руководитель этот строг и взыскателен: «Он сделал выговор за то, что Ему своевременно об этом не сообщили».

Характерно и то, что писала Александра Фёдоровна о Распутине как о Боге – неизменно с большой буквы. По убеждению государыни, успех обеспечен всем, кто покоряется воле Распутина. Так, например, в счастливом будущем очередного (и последнего) министра внутренних дел она была вполне уверена: «Протопопов чтит Нашего Друга, и потому Бог будет с ним». С другой стороны: «Враги Нашего Друга – наши враги».

Порой Александра Фёдоровна пересылала Николаю жуткие каракули Распутина – чтобы тот руководствовался ими в своих действиях (например, составил на основании распутинских указаний телеграмму сербскому королю Петру). Присутствовало и религиозное отношение к личным вещам Распутина («заряжавшихся» от него святостью), что выражалось в следующих указаниях Александры Фёдоровны супругу: «Не забудь перед заседанием министров подержать в руке образок и несколько раз расчесать волосы Его гребнем». То есть – ещё один амулет, вроде её собственной иконы с колокольчиком… Сообщала она мужу и о том, с каким успехом «старец» изменяет погоду на фронте в интересах русских войск: «Она (Вырубова) сказала Ему о туманах. Он сказал, что отныне туманы мешать войскам больше не будут». Это уж, как говорится, вовсе – за гранью добра и зла.

Да! Все эти (и многие другие, им подобные) цитаты из писем и телеграмм императрицы – подлинные. Но, собственно говоря, что это доказывает? То, что Александра Фёдоровна на протяжении всей своей жизни окружала себя недалёкими и недостойными наперсницами? То, что в последние годы она окончательно лишилась здравого рассудка? Что в Распутине она видела «божьего человека»? Так это всё давно известно! Так же как и то, какое значение она придавала советам Распутина. Как и то, что она прилагала все усилия к тому, чтобы на руководящие посты попадали люди, близкие (или, как минимум, лояльные) «старцу». Известно и о специфических «смотринах», которые она устраивала кандидатам на высокие должности: устраивались их встречи с Распутиным или Вырубовой – дабы те «оценили» достоинства претендентов. Впрочем, последнее – учитывая предыдущие пункты – было только логично.

Многие письма императрицы Николаю Второму производят при прочтении тягостное впечатление – это бессвязное словоизвержение сумасшедшего. Лучше всего суть деятельности Александры Фёдоровны в годы Первой Мировой войны выразила она сама в одном из писем мужу: «Мне хочется во всё вмешиваться». Что ж, такое бывает… Случай Александры Фёдоровны – как раз один из таких.

И именно по этой причине не имеет практического значения вопрос, занимающий чуть ли не ключевое место в работах многих исследователей эпохи: когда советы, содержащиеся в посланиях императрицы, были действительно распутинскими, а когда – её собственными? Это, безусловно, очень интересно! Но (учитывая психическое состояние императрицы) было не так уж важно – исходят ли эти советы от психически больной женщины, обуянной манией величия, или от безграмотного мужика (руководствующегося то ли своим «крестьянским здравым смыслом», то ли просьбами «подмазавших» его придворных карьеристов). Сама императрица, кажется, тоже не разделяла себя и Распутина – потому с полным основанием могла писать супругу в Ставку: «Будь властелином, слушайся твоей стойкой жёнушки и Нашего Друга».

§ 1.4. Вопрос состоит в другом. Как-никак, по закону Россией правил император, а не его августейшая супруга и не их личный «друг семьи»! Ключевым вопросом для истории является не семейная трагедия императора Николая (психическая болезнь жены), а проблемы государственного управления.

Следовательно, ключевым звеном в этой цепочке указаний «Распутин – Александра Фёдоровна – Николай Второй» является звено, соединяющее императрицу и императора. В какой мере Николай слушался этих указаний (неважно – Распутина или императрицы)? В какой мере он ими руководствовался? Находил ли он в себе силы противоречить им, поступать по-своему? Умел ли он отказывать своей супруге и противостоять влиянию её безответственного окружения (Вырубовой, Распутина и прочих)?

Слухи однозначно утверждали, что «царь-тряпка» полностью покорен воле этого негласного дуумвирата (или триумвирата). Об этом говорили солдаты-новобранцы, об этом же шептались в столичных салонах и кулуарах Государственной Думы. Французский посол Палеолог в июле 1916 года безапелляционно утверждал: «Император царствует, но правит императрица, инспирируемая Распутиным».

Однако подобное утверждение надо как-то обосновать. Палеолог – тот тёрся в оппозиционных салонах (одним из таких салонов и было французское посольство!) и повторял великосветские сплетни. Болтуны из простонародья для «убедительности» придумывали объяснения, доступные их уму. Мол, для того чтобы подавить волю Николая, царица и Распутин спаивают его; Распутин и Бадмаев свели Николая с ума с помощью «восточных зелий» и т. п.

Глупость последних «версий» очевидна. Николай Второй – при всех его недостатках – пьяницей никогда не был; вёл здоровый образ жизни (если не считать курения), любил спортивные упражнения и постоянно занимался физическим трудом. Для своего возраста Николай был вполне здоровым человеком. За исключением, пожалуй, его жалоб на боли в сердце в самые последние годы жизни – но это к пятидесяти годам бывает почти у каждого… Так что никто его ничем не «травил». Впрочем, подобные домыслы вряд ли заслуживают серьёзного опровержения.

А вот по принципиальному вопросу – следовал ли император указаниям жены и Распутина? – у критиков-разоблачителей начинаются заминки.

Судя по всему, к политической активности супруги Николай Второй относился, как минимум, двойственно. С одной стороны, просил «помочь» ему: «Подумай, жёнушка моя, не прийти ли тебе на помощь к муженьку, когда он отсутствует?» С другой стороны, на получаемые указания и советы реагировал довольно иронично: «Нежно благодарю тебя за твоё милое письмо и точные инструкции для разговора моего с Протопоповым». Или вот: «Нежно благодарю за строгий письменный выговор. Я читал его с улыбкой, потому что ты говоришь, как с ребёнком». Вряд ли подобные ответы позволяют говорить о нём как о «безвольном рабе» своей жены.

Что касается авторитета Распутина в глазах Николая Второго, то порой он откровенно высказывал супруге свой скепсис по поводу его советов: «Мнения нашего Друга о людях бывают иногда очень странными, как ты сама знаешь, поэтому нужно быть осторожным, особенно при назначениях на высокие должности».

Так что можно долго рассуждать на тему того, кем же считал Николай Второй Распутина – мудрым человеком из народа, понимающим побольше окружавших трон аристократов; единственным спасителем наследника; искренним молитвенником, которому посылаются откровения свыше? Ясно одно: в отличие от своей супруги, Николай не считал Распутина «рупором Бога», которому надо слепо повиноваться.

Что самое интересное – иногда в письмах Николая жене просматривается явное нежелание того, чтобы о военных планах узнавал «старец»: «Эти подробности только для тебя одной – прошу тебя, дорогая! Передай Ему только: папа приказал принять разумные меры». Видимо, окружение Распутина не внушало Николаю Второму особого доверия.

Часто советы («указания») Распутина (или императрицы) оставлялись Николаем Вторым без внимания. Иногда Распутин и императрица не могли добиться от Николая помощи даже в мелком и сугубо «шкурном» вопросе – как в случае с призывом на военную службу единственного сына Распутина. Несмотря на слёзные просьбы Александры Фёдоровны! В конце концов она пристроила мобилизованного Распутина-младшего в свой санитарный поезд.

§ 1.5. Возможно, Николай порой даже тяготился присутствием Распутина возле трона. По крайней мере, в пользу этого говорят свидетельства некоторых близких к императору лиц: в своё время – Столыпина, впоследствии – Орлова, Самарина, великого князя Павла Александровича.

Проблема была в том, что Николай Второй не желал удалить от себя Распутина (а тем более – «поставить на место» императрицу Александру Фёдоровну). Кстати, «удалить» Распутина при находящейся на свободе Александре Фёдоровне было бы невозможно! Отослать же любимую супругу «в санаторий или в монастырь» (как предлагал в декабре 1916 года великий князь Николай Михайлович) император, разумеется, не мог. Просто – пытался сохранить статус-кво, по возможности саботируя те указания супруги и «друга Григория», которые не совпадали с его собственными намерениями…

К сожалению, это ему удавалось не всегда. Как с горечью писала Мария Фёдоровна в сентябре 1916 года своей сестре (английской королеве): «Алики вмешивается во все дела ещё больше. Ники находит верное решение, о котором даже сообщает, и вдруг делает наоборот. Остаётся лишь со страхом и ужасом ждать жутких последствий. Силы характера ему недостаёт, а он сам этого не чувствует».

Не надо забывать и о том, что собственные решения Николая – помимо всяких «безответственных влияний»! – часто бывали весьма неудачными. Такое сплошь и рядом случалось и раньше, задолго до появления Распутина. Причина этого была вполне банальна: невеликие государственные способности последнего российского императора. Подданным от этого, конечно, было не легче. Но то уже – совсем другая проблема! Оппозиция же предпочитала кричать именно о Распутине и императрице. Благо, выходило и броско, и доходчиво, и «инфернально»…

Так что главный вред «распутинщины» заключался не столько в «пагубных влияниях» Григория Ефимовича, сколько в той роли – красной тряпки для быка, – которую сыграло его имя в событиях 1915–1917 годов. То, что император, невзирая на всеобщее недовольство, продолжал держать такого человека возле трона (поддерживая этим самые гнусные слухи о своей семье) – было его роковой ошибкой.

И не надо всё списывать на «недостаток воли» Николая Второго. Ведь ему – по-хорошему – следовало бы пойти на совершенно нетривиальный шаг: выслать человека, которого боготворит императрица, и изолировать (под тем или иным предлогом) саму императрицу. Очевидно, что ничего подобного Николай делать не собирался! Напротив, он считал проявлением слабоволия любую уступку общественному мнению в этом вопросе. Его твёрдая позиция была не единожды озвучена им самим: «это дело семейное».

Нельзя забывать и о судьбе цесаревича Алексея, чью жизнь – как были уверены Николай и Александра – поддерживал именно Распутин. По-видимому, свой супружеский и отцовский долг Николай Второй ставил выше царского служения. Но нельзя не признать, что в его случае этот «конфликт интересов» носил на редкость драматический характер!

§ 1.6. Возвращаясь к теме слухов, надо отметить, что легенда о «царице и Распутине, отстранивших царя от власти», окончательно оформилась в 1915 году – когда император принял на себя обязанности верховного главнокомандующего и убыл в Ставку. По версии недоброжелателей, этот шаг был всецело внушён ему императрицей Александрой Фёдоровной, Вырубовой и Распутиным – дабы отстранить Николая от реальной власти, убрать его подальше от столицы и забрать всю власть в свои руки.

Что характерно, версию о «заговоре императрицы» подхватили многие представители советской исторической школы – начиная с откровенных хулиганов-фальсификаторов типа Щёголева и вплоть до академиста Авреха (который утверждал, что царица, Вырубова и Распутин в 1915 году фактически совершили государственный переворот). Ну ещё бы! Советские историки это любили. В 1907-м – «переворот». В 1915-м тоже – «переворот».

Интереснее другое – то, что эту старую байку старательно реанимируют сегодняшние представители жанра «Скандалы, интриги, расследования», например, Радзинский и Бушков.

У Эдварда Радзинского «душой заговора» оказывается императрица Александра Фёдоровна: «переворот во власти, который готовил Распутин, должен был произойти потому, что так хотела царица». Собственно говоря, основное содержание книги Радзинского «Распутин: жизнь и смерть» составляет описание хитрой и планомерной замены «не наших» (министров, обер-прокуроров и губернаторов) – «нашими» (угодными императрице, Распутину и Вырубовой).

Сколь-нибудь убедительных доказательств того, что этот триумвират собирался всерьёз править Россией – вместо слабого, безвольного царя, – Радзинским не приводится. Даже в пресловутом «Том деле» (якобы купленном для него в своё время на аукционе «Сотбис» ныне покойным Растроповичем) нет серьёзных оснований для такого утверждения – по крайней мере, судя по цитатам из него в «Распутине».

Кроме того, сама история с «Тем делом» донельзя сомнительная! Где оно? Хранится в личном архиве у Радзинского, который его никому не показывает; один пользуется – цитирует по мере надобности? Кстати, многими Радзинский давно и небезосновательно подозревается в зависти к лаврам Щёголева и Толстого, с их «Дневником Вырубовой».

Показательно, что у Радзинского не только Распутин, но и Вырубова – «эта бедная Аннушка», по выражению императрицы, – оказывается полноценным «серым кардиналом» и членом теневого кабинета. Она, мол, всю жизнь только прикидывалась дурочкой. Главное доказательство – много пепла было обнаружено в каминах Александры Фёдоровны и Вырубовой после февральского переворота. Стало быть, жгли нечто очень серьёзное? И тут открывается безграничный простор для авторской фантазии!

Как говаривал другой известный исторический романист, Юрий Тынянов, «там, где кончается документ, там я начинаю». Приём, может быть, простительный для беллетриста, но не для историка!

§ 1.7. Конечно, вопрос о том, насколько была оправдана замена верховного главнокомандующего в 1915 году, остаётся открытым. Но можно однозначно утверждать, что назвать это событие «переворотом» нельзя ни с какой точки зрения! Если смотреть с формальной стороны, то увольнение с поста главковерха великого князя Николая Николаевича было обычным, предусмотренным законом, проявлением монаршей воли. В полной мере это относится и к возложению императором обязанностей верховного главнокомандующего на себя.

Особенно странно выглядит критика действий Николая Второго «с формальных позиций» в свете того, что в начале Мировой войны его критиковали именно за то, что он… не принял на себя верховного главнокомандования! Об этом в своё время говорили многие. В частности, великий князь Николай Михайлович ещё в августе 1914 года записал в своём дневнике: «Очевидно выбор Николая Николаевича Верховным главнокомандующим признаётся уже неудачным, а самому взять бразды сложного управления армиями признаётся ещё несвоевременным. Вот когда побьют, да мы отступим – тогда можно будет попробовать!»

Что и говорить, настроен автор по отношению к императору весьма критично; но суть не в этом, а в том, что данный шаг Николая Второго – возложение на себя обязанностей верховного главнокомандующего – не был чем-то «неожиданным». Напротив, многие его ждали (в том числе – убеждённые враги Распутина и императрицы Александры Фёдоровны).

Однако и поныне критики Николая Второго – принявшего на себя верховное главнокомандование в тяжелейшем 1915 году, в разгар «Великого отступления»! – корят его за трусость: «Когда началась война, ожидалось, что во главе Действующей Армии встанет монарх. То же самое предполагалось законодательной базой русской военной машины, но император Николай II… не решился на это». Так что же – выходит, отстранение царя от реальной власти «предполагалось законодательной базой русской военной машины»?!

Разумеется, замена великого князя Николая Николаевича на посту верховного главнокомандующего императором Николаем Вторым имела неоднозначные последствия. С собственно военной точки зрения эту замену вряд ли можно назвать «равнозначной». Николай Николаевич (при всех его недостатках, в том числе как военачальника) был, тем не менее, профессиональным военным с огромным опытом. А император Николай – даже возложив на себя обязанности главковерха – оставался в Ставке фигурой скорее представительной. Однако же командование Николая Николаевича закончилось тяжёлыми поражениями русской армии – «Великим отступлением» 1915 года. За последующие полтора года войны (при номинальном командовании Николая Второго и фактическом руководстве генерала Алексеева) русская армия подобных катастроф не знала. А были и успехи.

Впрочем, собственно военные проблемы – состояние Русской императорской армии и её действия на фронтах Первой Мировой – мы сейчас не рассматриваем. А вот по поводу «политической составляющей» смены главковерха надо сделать ещё несколько замечаний. Ведь если посмотреть на замену верховного главнокомандующего не с формальной, а с фактической стороны, то тем более это будет не «переворот», а скорее – некая «превентивная мера»!

Как известно, Николай Николаевич получил в армии кличку «Лукавый» именно за чрезмерную жажду власти, сочетающуюся с личной непорядочностью и честолюбивыми устремлениями (заставляющими подозревать его в мании величия). Известно также, что Николай Николаевич был настроен по отношению к императору достаточно «оппозиционно», позволял себе откровенно фрондировать, а находясь на своём высоком посту – выходил за пределы полномочий верховного главнокомандующего (вызовы к себе в Ставку губернаторов, вмешательство в дела Совета Министров и т. п.). Характерно и то, что во время московских беспорядков летом 1915-го в среде погромщиков раздавались требования о возведении Николая Николаевича на престол.

Всё это вызывало понятное раздражение Николая Второго и его окружения и способствовало росту сомнений в лояльности «Верховного». Так что – если уж искать в решении Николая «политику» – это, скорее, было устранением зарвавшегося военачальника, покушавшегося на монаршие прерогативы.

Если же всерьёз поверить в намерения императрицы, Вырубовой и Распутина осуществить какой-либо «переворот» – то подталкивание ими Николая к наделению себя ещё и властью верховного главнокомандующего представляется полной нелепостью. Ибо в условиях большой войны именно Ставка была главным средоточием реальной власти! Кстати, «случись что» (по «классическому» сценарию дворцового переворота) – император, находясь среди своих войск, был бы даже в большей степени хозяином положения, нежели находясь в Царском Селе.

Расширительные же толкования термина «переворот» и вольные рассуждения на тему «фактического» захвата власти в тылу (путём проталкивания своих людей на руководящие посты) представляются несерьёзными. Все назначения на высшие должности производились исключительно императором. При этом – как уже говорилось выше – далеко не всем советам супруги и «друга Григория» он следовал.

Но «присвоение властных функций безответственным окружением» – это всё-таки слишком сложно. И – недостаточно страшно… Кто его знает? – может, иной простолюдин сдуру подумает, что царице по должности полагается помогать своему мужу в управлении страной (как «второму человеку после царя»)! Поэтому в годы Мировой войны начал распространяться ещё более захватывающий слух. Императрице Александре Фёдоровне был приписан коварный замысел «стать новой Екатериной Великой» – то есть попросту свергнуть слабовольного супруга и править самой (то ли в качестве официальной регентши, то ли в качестве «вольной царицы»).

При этом по поводу регентства императрицы говорили всякое: то ли это будет регентство при недееспособном муже, то ли – регентство при несовершеннолетнем сыне (с возведением на престол цесаревича Алексея). Впрочем, некоторые нетерпеливые авторы доходили до того, что в своих россказнях «назначали» Александру Фёдоровну действующей регентшей! Убеждая подданных Российской Империи в том, что они уже живут в условиях «официального», хотя и негласно оформленного регентства. Иногда, для пущей пикантности, в качестве второго официального регента добавляли… Григория Распутина!

Остаётся непонятным, почему не было слуха о новом замужестве императрицы и возведении Распутина на престол под именем Григория Первого.

§ 1.8. В этой ситуации многие ответственные лица Империи оказались не на высоте положения – то ли боясь бороться с расползающимися слухами (что, вообще-то, в условиях мировой войны делали все воюющие державы…), то ли искренне не придавая им должного значения.

Например, начальник канцелярии Министерства императорского двора Мосолов в письме министру двора Фредериксу писал буквально следующее: «При настоящей нервности как печати, так и общественного мнения, всякая репрессивная мера придаст нежелательную важность этому делу и только укрепит предположения о регентстве Государыни-Императрицы». Это то же самое, что сказать: в условиях войны наказывать за публичное обвинение своего верховного главнокомандующего в государственной измене – «неразумно» (так как «именно из-за этого» все и уверятся в том, что главнокомандующий – изменник!). Впрочем, об измене речь ещё впереди.

А может, генерал Мосолов просто не находил возможным относиться к подобным «предположениям» иначе как к бреду сумасшедшего? К сожалению, этому бреду в Российской Империи верили многие. Активно эксплуатировали эту тему и в годы Советской власти – достаточно вспомнить много лет не сходившую со сцены пьесу «красного графа» Алексея Толстого «Заговор императрицы». Но тут удивляться не приходится: социальный заказ – есть социальный заказ.

Куда интереснее другое – этот бред активно реанимируется в современной России! Свой вариант этого бреда пропагандирует сегодня известный сказочник Александр Бушков. Не удовлетворяясь «умеренной» версией Радзинского (и ему подобных), в своей нашумевшей книге «Распутин. Выстрел из прошлого» он делится с читателями следующими соображениями: «Есть сведения, что в рамках этого заговора существовал другой, для ещё более узкого круга посвящённых. По этому плану предполагалось каким-то образом изолировать от дел и самого Николая, назначив регентшей Александру Фёдоровну! Это опять-таки чрезвычайно похоже на правду – учитывая вялость и бесхарактерность царя и волю и энергию царицы».

Почему это «чрезвычайно похоже на правду»?! А, видите ли, Манасевич-Мануйлов (известный враль и авантюрист) впоследствии утверждал, будто Распутин был невысокого мнения о деловых качествах царя и хотел бы, чтобы власть была в руках царицы. Это раз. Кроме того, председатель Госдумы Родзянко (один из главных заговорщиков – «февралистов») написал в своих мемуарах, будто в декабре 1916-го великая княгиня Мария Павловна (известная интриганка) предлагала ему убить императрицу Александру Фёдоровну. Это два. Ну и наконец, на протяжении декабря 1916-го – января 1917-го многие отмечали переживаемый Николаем Вторым сильнейший душевный кризис. Потери на фронтах не могли его смутить (царь отличался полнейшим равнодушием к чужому горю). Значит, проблемы были сугубо личного свойства. Но ведь даже впоследствии, после отречения, он был куда веселее! Стало быть, те проблемы были посерьёзней, чем последовавшая революция? Это три.

Отсюда вывод: «Быть может, «заговор Распутина» всё же был? Точнее, «заговор Александры». Что на это скажешь? – всё может быть в нашем подлунном мире… Но всё же не Александра Фёдоровна предлагала Родзянко убить царя (или хотя бы Марию Павловну). Наоборот – это её предлагали убить заговорщики! Да и как можно верить на слово Родзянко? А – Манасевичу-Мануйлову?!

И все эти «факты» щедро обставлены авторскими оговорками: «конечно, нет стопроцентной уверенности, что всё именно так и обстояло», «детали так и останутся тайной», «чертовски трудно разобраться в хитросплетениях этих дней, свидетели противоречат друг другу, виляют, недоговаривают», «Курлов вопреки своему обычному стилю откровенно крутит и подпускает тумана, так что решительно невозможно понять, что же, собственно, тогда происходило».

Однако конечный авторский вердикт таков: «но, повторяю, всё это чрезвычайно похоже на правду». Нет! – повторим – всё это чрезвычайно похоже на бред!

§ 1.9. То, что против Николая Второго составлялись многочисленные заговоры (в думской, военной и даже великокняжеской среде), хорошо известно. Возможно, какой-то из этих вариантов заговорщики попытались бы осуществить на практике – если б все карты не смешали февральские беспорядки в Петрограде.

Но вот то, что «царь с царицей» сами ели друг друга как пауки в банке, – стопроцентная выдумка. Ныне известны и изучены те документы и свидетельства, которые не были доступны «науськиваемым» современникам: дневники и переписка Николая Второго, Александры Фёдоровны, их родственников, показания и воспоминания министров царского правительства. Все эти данные полностью опровергают предположения о «коварстве» Александры Фёдоровны по отношению к своему супругу. Она была безусловно верна ему – и как жена, и как подданная.

Что же касается назначений и увольнений периода 1915–1917 годов, то их можно, пожалуй, назвать бездарными действиями власти, «министерской чехардой» (по формулировке Пуришкевича) – но уж никак не «переворотом»! Как показал на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии генерал Климович: «Мне казалось, что какой-нибудь организации влияющей нет, – это хаос, полный хаос»…

Интересно и то, что Климович – как-никак, бывший шеф российской полиции, впоследствии неплохо себя проявивший у Врангеля в Крыму, – считал «средоточием вредных безответственных влияний» не Распутина, а Вырубову: «По-моему, в центре этого хаоса всё же стояла г-жа Вырубова. Это всё моё личное впечатление. К ней, потом, примазывались те, кому удавалось. В данном случае, удавалось немногим подойти; например – Мануйлову. Если не непосредственно к Вырубовой, то к Никитиной, к Распутину». Так что выделить какого-то всевластного «тайного правителя» в этой массе было невозможно! Ну, и самое главное: «Засим, то, что группировалось около Распутина, в широком политическом смысле, политических целей оно, несомненно, не преследовало, а скорей преследовало цели чисто извлечения личных выгод».

Кстати, этот вывод – скорее о «хаосе», нежели о чьём-то «всевластье», – лучше всего подтверждают не чьи-то (более или менее авторитетные) рассуждения, а простая констатация фактов! За период 1915–1917 годов (считающихся временем наибольшего влияния императрицы и Распутина) в России сменилось четыре премьер-министра, пять министров внутренних дел, четыре военных министра, три министра иностранных дел, четыре министра юстиции, четыре обер-прокурора Синода и т. д.

Если бы был какой-то реальный и всевластный «тайный кабинет» – то уж наверное он нашёл бы максимально удобных (и покорных) исполнителей. Однако же перманентный правительственный кризис продолжался на протяжении всей Мировой войны. Но, при этом, – никаких «переворотов»! Настоящий переворот произойдёт в феврале 1917-го – и будет направлен против всех сторон и участников этих мифических «переворотов».

 

Глава 2

§ 2.1. Понятно, что слухи об окруживших российский трон «тёмных силах» не сводились к рассуждениям о «неконституционности» действий, направленных на отстранение от власти законного монарха. «Подлинная цель» (которую якобы преследует придворная камарилья) была прямо указана. Именно это – ключевое! – обвинение в адрес царского окружения и явилось главной «информационной бомбой».

Но здесь надо будет сделать небольшое отступление. Дело в том, что роковое обвинение в государственной измене, брошенное оппозицией в адрес верховной власти, конечно же, не было «искренним». Чего не было – того не было! Но вот благоприятная почва для выдвижения подобных обвинений – своего рода «питательная среда» для их возникновения – была подготовлена всеми предшествующими событиями. Беда в том, что очень многие и на фронте и в тылу готовы были принять всю эту ересь за чистую монету.

Причиной было то, что в условиях тяжёлой, затяжной войны буквально все слои русского общества охватила искренняя – то есть стихийная, а отнюдь не «срежиссированная» кем-то – германофобия. От чего она, конечно, не становилась менее вредной и бесчеловечной… Яркими проявлениями этой вспышки германофобии, последовавшей сразу после начала Первой Мировой войны, стал разгром немецкого посольства в Санкт-Петербурге, крайне неудачное переименование самого Санкт-Петербурга в Петроград, запрет немецкой речи (под страхом крупного штрафа или тюремного заключения) и прочие патриотические благоглупости.

Справедливости ради надо сказать, что нечто подобное имело место быть и в других воюющих странах. Достаточно вспомнить смену фамилии английской правящей династией! – из Ганноверской превратившейся в Виндзорскую. Это то же самое как если бы Романовы вдруг переименовались в Зимнедворецких или Царскосельских.

Германофобские настроения в русском обществе значительно усилились в 1915 году, в период тяжёлых поражений русской армии.

Эта «антинемецкая истерия» 1915 года проявлялась двояко. Прежде всего – в форме ещё более обострившейся ненависти к немцам (ярким проявлением которой стал трёхдневный майский погром в Москве, сопровождавшийся убийствами). Одновременно официальными властями предпринимались шаги куда более серьёзные, чем эта «частная инициатива масс»: принудительное отчуждение земель у немцев, массовое увольнение немцев с предприятий, запрещение немецких фирм, закрытие немецких школ и газет. Планировалось даже выселение немцев Поволжья в Сибирь (приступить к которому собирались в 1917 году)! А кроме того, охватившая общество истерия проявилась в виде невиданной прежде вспышки шпиономании – главным объектом которой были, разумеется, немцы (хотя пострадали от неё не только они).

§ 2.2. В то же время приходится признать, что для этого стихийного озлобления имелись определённые предпосылки. Дело в том, что со времён Петра Первого и Анны Иоанновны в российских «верхах» было непропорционально много немцев. Этому преобладанию немцев возле трона в значительной мере способствовал уже упомянутый романовский обычай жениться на немецких принцессах и родниться с немецкими владетельными домами. Поэтому немцев было традиционно много в придворных кругах, в гвардии и в армии (особенно – на руководящих постах).

Надо сказать, что это было признаком известного неблагополучия! Нынешние попытки «толерантных» отечественных авторов объяснить всё «высокими профессиональными качествами немцев как военных» (видимо – и как придворных?) явно недобросовестны. Русские – тоже хорошие солдаты. Приписать всему русскому обществу намерение оставить военную стезю и отдать её «на откуп» чужеземным варягам тоже не удастся. Тем более – карьеру в гвардии! Тем более – на руководящих должностях!

Безграничные перспективы, связанные с успешной военной карьерой, не позволяют рассматривать такое предположение всерьёз. Так что «немецкое засилье» нельзя считать досужим вымыслом русских шовинистов, выдумкой на пустом месте. Для этого «вымысла» имелись вполне конкретные основания.

Русские юноши шли в военные почти так же охотно, как немцы. Но вот в дальнейшем начинались странности… Стоит бросить беглый взгляд на старший офицерский и генеральский состав российской армии накануне Первой Мировой войны. Немцы составляли примерно 1/10 от общего числа подполковников. Видно, что военную службу немцы действительно любили! Любили настолько, что составляли более 1 /7 от общего числа полковников! А вот в привилегированной когорте офицеров Генерального Штаба («кузнице кадров» высшего начальствующего состава) немцы составляли уже 1/6. Если же посмотреть на российский генералитет, то он был немецким более чем на 1/5. Что уже – явный дисбаланс, учитывая ничтожно малую долю немцев в составе населения Российской Империи!

С национальностью лиц, занимавших старшие и высшие командные должности, наблюдается примерно та же картина, что и с воинскими званиями. Точно такая же «перевёрнутая пирамида». Если от общего числа полковых командиров немцы составляли менее 1 /8, то от числа дивизионных командиров – 1/4. Каждый четвёртый командир дивизии – немец! Что же касается высшего военного руководства – командиров корпусов, командующих войсками округов, начальников высоких штабов, – то здесь уже немцы составляли до 1 /3 от общего числа военачальников!

Что – немцы лучше учились? «Средний немецкий офицер» учился в несколько раз лучше «среднего русского»? В несколько раз добросовестнее относился к исполнению служебных обязанностей? Или просто – был «в несколько раз более одарён», чем его русские сослуживцы?!

Истинная причина, наверное, всё-таки в другом. Это становится очевидным, если сравнить упомянутую долю немцев среди высшего военного руководства (1/3) с долей немцев среди командного состава привилегированной гвардии: тоже – 1/3. И с долей немцев в императорской свите: тоже – 1/3. Уж там-то особых талантов точно не требовалось! Главное – принадлежать к «нужному» клану, иметь сильную протекцию и уметь, в свою очередь, оказывать услуги сильным мира сего. Вот и вся наука.

Кстати, есть свидетельства того, что немцы откровенно выживали русских офицеров из некоторых «немецких» гвардейских полков. Так что отмахнуться от проблемы «немецкого засилья» невозможно – точно так же, как от проблемы роста шовинистических настроений во время войны.

§ 2.3. Но это же и доказывает всю нелепость обвинения российских немцев в поголовном «изменничестве»! Все эти немцы – военачальники русской императорской армии – были россиянами в нескольких поколениях. Здесь они родились, выросли, получили образование и здесь же делали карьеру (часто – весьма успешную). Их интересы были неотделимы от интересов России и от судьбы правящей династии.

Помимо этого, уже сам масштаб «немецкого присутствия» доказывает: если бы военнослужащие-немцы (или, по крайней мере, сколь-нибудь значительный их процент) были изменниками – русский фронт неминуемо бы рухнул уже в 1914 году. Так ведь мало того что «русские немцы» доблестно воевали на полях Первой Мировой! – даже впоследствии, после крушения Империи, многие из них показали себя с наилучшей стороны в годы Гражданской войны. Однозначно – немцы в Российской Империи были «охранителями», а не разрушителями.

Тем не менее, страх перед немецким шпионажем – как некая рефлекторная реакция обывателя на военные поражения – вполне понятен. Но, помимо всех этих (будем считать их «объективными») причин массовой германофобии и шпиономании, сказывались ещё и субъективные влияния! Так, одним из главных разжигателей шпиономании в стране был великий князь Николай Николаевич. В этом направлении его деятельности отчётливо просматривается «шкурный» мотив: стремление переложить ответственность за военные неудачи (следствие его ошибок на посту верховного главнокомандующего) на подрывную деятельность шпионов и изменников. Одним из самых возмутительных эпизодов этой «охоты на ведьм» стало откровенно сфабрикованное дело полковника Мясоедова.

Но, в целом, шпиономания в русском обществе была вполне искренней. Даже без всякого искусственного «повышения градуса». Доходило до смешного. Тот же великий князь Николай Николаевич, видевший шпионов и предателей повсюду – например, в еврейском населении прифронтовой полосы, – сам не избежал обвинений в измене! Молва об измене верховного главнокомандующего распространилась ещё осенью 1914 года. Так что на «немца-изменника» в воюющей России образца 1915–1917 годов – достаточно было только показать!

§ 2.4. Все эти бесконечные слухи об «измене» – немцев, евреев, военного министра Сухомлинова, верховного главнокомандующего Николая Николаевича – показательны тем, что доказывают: в условиях охватившего страну военного психоза в сочувствии врагу, измене и шпионаже мог быть обвинён буквально кто угодно. Тем более – если он этнический немец… Понятно, что в такой обстановке слухи о «предательстве» и «сочувствии врагам» не могли не затронуть представителей Царствующего Дома (этнических немцев, состоящих в родстве чуть не со всеми германскими владетельными домами). И действительно – обвинения не замедлили.

Правда, «общественные обвинители» часто валили в одну кучу и клеймили «немецкими приспешниками» всех урождённых иностранных принцесс. В сочувствии врагу обвиняли даже вдовствующую императрицу! Марии Фёдоровне (оказавшейся, по слухам, жуткой Мессалиной), помимо романов с Распутиным, Столыпиным, Фредериксом и т. д., приписывались ещё более пикантные амурные приключения. Например, с командующим 1-й армией Ренненкампфом (которого молва «назначила» главным виновником поражения русских войск в Восточной Пруссии) и даже – с самим Вильгельмом Вторым!

Сочинителям и разносчикам подобной «информации», видимо, было невдомёк, что датчанка Мария Фёдоровна всю жизнь ненавидела Германию, не любила немцев (даже невестку свою невзлюбила не в последнюю очередь из-за её немецких корней). Кроме того – глубоко презирала лично императора Вильгельма, которого называла в своём дневнике «бессовестной скотиной».

Не избежала тяжких обвинений и великая княгиня Елизавета Фёдоровна. Она – глубоко верующая православная, беззаветно любящая Россию, – подозревалась не просто в «сочувствии врагу», а в прямом шпионаже. Так что чуть не была растерзана толпой во время майского погрома 1915 года. Ну ещё бы! – мало того, что сама немка, так ведь в условиях войны занималась организацией помощи раненым воинам (в том числе, разумеется, и военнопленным). Как же не предательница?! Чтобы избавиться от подозрений, надо было, наверное, сделать всем немецким раненым смертельную инъекцию?

Самое смешное – то, что Мария Фёдоровна и Елизавета Фёдоровна были яростными противниками подозревавшихся обществом в шпионаже Распутина и Вырубовой. А Мария Фёдоровна – так даже и самой Александры Фёдоровны, чьё влияние на Николая Второго она всегда считала пагубным. Однако тёмные массы не желали знать этих дворцовых «раскладов» – и молва всех их изображала как одну шпионскую ячейку. Толпе достаточно было того, что все они – и Мария Фёдоровна, и Елизавета Фёдоровна, и Александра Фёдоровна – урождённые иностранные принцессы. Старая брачная традиция с наступлением эпохи народных войн сыграла над «заморскими принцессами» злую шутку!

§ 2.5. Что уж говорить о главном объекте слухов и сплетен – царской семье и её ближайшем окружении?!

Интересно, что слухи о «немецкой ориентации», о «прогерманских симпатиях» Николая Второго, Александры Фёдоровны и Григория Распутина появились ещё до начала мировой войны – в обстановке июльского международного кризиса. Исключительно в связи с их миролюбивой позицией! Это тогда расценивалось обезумевшим обществом чуть ли не как предательство.

Самого Николая Второго обвиняли в преступном миролюбии – объясняя подобное «отсутствие патриотизма» немецким происхождением императора. Так, ещё в период предвоенной мобилизации небезызвестный Лемке (в 1915–1916 годах исполнявший в Ставке обязанности военного цензора), записал в своём дневнике: «Манифестации на улицах местами имеют величественный характер. Все, кроме крайних левых, принимают в них то или иное участие. Царь-немец боится войны и упорно стоит против неё, в особенности в военном совете».

Что тут сказать? «Николай Кровавый» – он и есть «Николай Кровавый»!

В том же грехе миролюбия обвиняли и Александру Фёдоровну. Например, великий князь Николай Михайлович в сентябре 1914 года делился с вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной своими многомудрыми соображениями: «Сделал целую графику, где отметил влияния: гессенские, прусские, мекленбургские, ольденбургские и т. д., причём вреднее всех я признаю гессенские на Александру Фёдоровну, которая в душе осталась немкой, была против войны до последней минуты и всячески старалась оттянуть момент разрыва».

Хорош же был настрой у тогдашних патриотов – граждан страны, ставшей жертвой агрессии!

Григорий Распутин – тот на момент начала войны лежал при смерти после покушения (и потому активно вмешиваться в государственные дела не мог при всём желании). Однако его антивоенная позиция была хорошо известна русскому обществу. Сразу же после начала войны ему это припомнили. Ведь выступать против втягивания России в ненужную войну – «освободительную борьбу балканских стран» – есть преступление, на которое способен только «злейший враг святой Христовой церкви»!

Надо сказать, что такое шельмование царского друга в открытой печати (журнал «Отклики на жизнь») свидетельствует о чрезмерной мягкости российской цензуры в условиях мировой войны.

Понятно, что с момента первых же военных поражений мысли доморощенных «контрразведчиков» обратились на императрицу Александру Фёдоровну. О её «предательстве» распускались совершенно дикие и курьёзные слухи. Причём самым невероятным слухам охотно верили не только в деревнях и в запасных батальонах, но и в высших кругах! Французский посол Палеолог отмечал: «Вот уже несколько раз я слышу, как упрекают императрицу в том, что она сохранила на троне симпатию, предпочтение, глубокую нежность к Германии. Несчастная женщина никаким образом не заслуживает этого обвинения, о котором она знает, и которое приводит её в отчаяние».

Люди попроще – не посещавшие ни дворцов, ни аристократических салонов – тем не менее, тоже претендовали на «осведомлённость» и охотно рассказывали о том, например, какое впечатление производят на императрицу вести с фронтов: «Наша государыня плачет, когда русские бьют немцев, и радуется, когда немцы побеждают». Разговоры о немецких симпатиях императрицы нашли своё отражение в модном анекдоте (который пересказывали в самых разных слоях общества) – о словах цесаревича Алексея, адресованных не то няньке, не то генералу Брусилову: «Когда немцы бьют наших – папа плачет, когда наши бьют немцев – мама плачет».

Впрочем, обвинения в адрес Александры Фёдоровны (осуждаемой ранее за попытки сохранить мир!), с учётом быстро наступившей усталости от войны, несколько изменили вектор: «Сама государыня императрица является главной изменницей. Она отправила золото в Германию, из-за неё и война идёт». Да уж, «глас народа – глас Божий»!

Из этой же серии – следующий перл народной мудрости: «Дороговизна оттого, что государыня императрица отправила за границу 30 вагонов сахару». Масштаб мышления простолюдина потрясает: перебои с сахаром в воюющей Российской Империи – не из-за захвата немцами русской Польши с крупнейшими сахарными заводами (и даже не из-за того, что Александра Фёдоровна отправила за границу, скажем, 300 вагонов сахара), а из-за того, что «отправила 30 вагонов». Большего количества сахара рассказчик вообразить себе уже не мог.

Обвиняли Александру Фёдоровну и непосредственно в военном шпионаже; в том, что она заблаговременно передаёт немцам сведения о перемещениях русских войск и о запланированных операциях, – в результате чего немцы принимают предупредительные меры и русские войска терпят поражения. Одним из ярких образчиков общественного маразма было обвинение Александры Фёдоровны в гибели военного министра Великобритании Китченера – якобы это она сообщила немцам о маршруте и времени следования крейсера «Хэмпшир». Александру Фёдоровну прямо обвиняли в том, что по её приказу командиры воинских частей оставляют на свободе изобличённых немецких шпионов. Трудно вообразить что-нибудь глупее – учитывая ненависть и недоверие генералитета к императрице.

Но это ещё не «потолок»! Самый нелепый слух состоял в том, что под кроватью у царицы стоит телефон, напрямую соединённый кабелем с Берлином. По нему-то она и передаёт Вильгельму все секреты. Богатая фантазия у русского народа! Ведь это – как раз то, чего не хватало «для полноты образа». А так всё убедительно: в кровати – Распутин, под кроватью – телефон для разговоров с Берлином.

§ 2.6. Конечно, Бог с ним – с простонародьем. Но вот муссирование подобных слухов в оппозиционных кругах было отнюдь не случайным! Обвинение императрицы в покушении на властные прерогативы монарха и стремлении присвоить себе несвойственные функции; непредусмотренное законом вмешательство «безответственных лиц» (и даже отстранение ими от власти «недееспособного» царя) – всё это выглядело недостаточно «ярко» на фоне событий мировой войны. Требовалось что-то ещё более ужасное – то, что заставит любого патриота сжимать кулаки и скрежетать зубами от ярости.

Недаром распространению этих слухов с самого начала войны активно способствовали немцы (российские власти вообще считали, что клевета на Александру Фёдоровну распространяется стараниями германского Генерального Штаба). Документы, подтверждающие это предположение, – «Дело о клевете на императрицу» – не сохранились; но данное предположение во всяком случае разумно и логично. Чего не скажешь о диких измышлениях Илиодора – вроде рассказов юродивого Мити Колябы, который видел во дворце «аппарат»…

Однако главным «лицом на мишени» для взбудораженного общества была даже не царица-немка, а вполне себе русский мужик Григорий Распутин. Уж его-то практически все считали немецким шпионом!

По этому поводу надо заметить, что германский Генеральный Штаб настолько дорожил своим «суперагентом» в стане русских воинов, настолько боялся его «засветить», что проявлял поистине трогательную заботливость. Так, в 1916 году (пик влияния Распутина) немецкие цеппелины и аэропланы засыпали русские позиции дождём оскорбительных карикатур, на которых кайзер Вильгельм опирается на немецкий народ, а император Николай опирается на… скажем так… часть тела Распутина, благодаря которой тот, по мнению сплетников, оказался возле царской семьи. Понятно, что сей порнографический продукт германской пропаганды был призван подтачивать веру русских солдат в своих вождей, вселять в них уныние и убеждать в бесперспективности дальнейшей войны с Германией.

Насколько сильное «разлагающее» действие оказывали эти картинки на подобравших их русских солдат, трудно сказать. Зато можно смело утверждать, что со своими суперагентами (ухитрившимися проникнуть в самое логово врага и добывающими бесценную военно-политическую информацию) так не поступают! Сознательно разжигать и без того бушующие страсти по поводу нахождения близ трона подозрительного мужика – с туманной надеждой подорвать этим боевой дух вражеских солдат и реальной перспективой «подставить под бой» своего супершпиона, которого могут убрать или попросту убить (что, кстати, в конце концов и случилось)? И в результате – потерять бесценный источник информации?!

Для того чтобы действовать столь безумно, столь во вред себе, – нужно было быть полным идиотом. А в немецком Генштабе сидели отнюдь не идиоты. Они это доказали успешной четырёхлетней борьбой против всего мира. Поэтому по поводу слухов о сознательном предательстве и шпионстве Распутина можно сделать однозначный вывод: абсолютная брехня.

Так ведь мало того! – в 1915 году Распутин проявил себя откровенным врагом военного министра Сухомлинова, будучи одним из его хулителей. Однако даже этот его подкоп под «изменника» (в чём тогда почти никто не сомневался) не избавил самого Распутина от клейма «немецкого шпиона».

Видно, у немецких суперагентов столь жестокая конкуренция, что они вынуждены сами топить друг друга!

§ 2.7. Несмотря на всю нелепость басен о Распутине-шпионе, их продолжали повторять и при Временном правительстве, и при Советской власти. Так, видный деятель советской военной разведки Звонарёв (Звайгзне) в своём капитальном труде «Агентурная разведка» писал о немецком суперагенте следующее: «Нам кажется, что германскую разведывательную службу не удовлетворяла одна только информационная роль Распутина. Через него она старалась иметь влияние и на русские стратегические шаги». Ну, насчёт того, что надо делать, когда «кажется», есть хорошая русская пословица…

Но так ведь «немкой» Александрой Фёдоровной и «немецким шпионом» Распутиным дело не ограничивалось – самому императору Николаю Второму приписывали намерение «открыть фронт немцам»! К сожалению, слухи эти распространяли не столько крестьяне и запасные солдаты, сколько генералы и депутаты Государственной Думы. Впрочем, на роли Государственной Думы в нагнетании ситуации в стране придётся остановиться отдельно.

Конечно, слухи о «немецком влиянии» были не безосновательны! – действительно, немецкое влияние в годы Первой Мировой войны было очень даже сильно!

О том, до какой степени (и в каком направлении) Германия стремилась «повлиять» на своего противника, свидетельствует содержание другой немецкой листовки (1915 года): «Солдаты! В самые трудные минуты своей жизни обращается к вам, солдатам, ваш царь. Возникла сия несчастная война против воли моей: она вызвана интригами великого князя Николая Николаевича и его сторонников, желающего устранить меня, дабы ему самому занять престол. Ни под каким видом я не согласился бы на объявление войны, зная наперёд её печальный для матушки-России исход: но коварный мой родственник и вероломные генералы мешают мне в употреблении данной мне богом власти, и, опасаясь за свою жизнь, я принуждён выполнить всё то, что они требуют от меня. Солдаты! Отказывайтесь повиноваться вашим вероломным генералам, обращайте оружие на всех, кто угрожает жизни и свободе вашего царя, безопасности и прочности дорогой родины. Несчастный ваш царь Николай».

Так что немцы отнюдь не были «кукловодами», дёргающими за нитки «послушных марионеток» из русской Ставки и Царского Села! Но все промахи и недочёты, взаимные склоки и подозрения, вообще – любые российские «минусы», они немедленно использовали и обращали в свои «плюсы»… Трудно осуждать за это немцев (действовавших в условиях невиданной по ожесточённости войны). Но как не осудить тех русских, которые с преступным легкомыслием заглатывали эту гибельную наживку?!

 

Глава 3

§ 3.1. Однако же одно дело – сплетни, другое – публично брошенное обвинение в измене. Такое обвинение в адрес императрицы Александры Фёдоровны и её окружения было выдвинуто в ноябре 1916 года с трибуны Государственной Думы лидером кадетов Милюковым. Это был откровенный вызов; перчатка, брошенная в лицо власти.

Непримиримая позиция русских либералов по отношению к собственному правительству (более того – их твёрдое намерение «именно из-за войны» активизировать борьбу с правительством!) проявились очень рано. Например, член ЦК кадетской партии Родичев – который будет так старательно «подголашивать» Милюкову во время его исторической ноябрьской речи – ещё в 1914 году восклицал в узком кругу: «Да неужели вы думаете, что с этими дураками можно победить!» А другой член кадетского ЦК – Маклаков – ещё до начала войны выражал уверенность в скором разгроме царской России.

В октябре 1916-го – когда страсти в обществе накалились до предела – в Москве состоялся съезд председателей губернских управ (от 28 губерний). В заявлении съезда говорилось о том, что «зловещие слухи о предательстве и измене, о тёмных силах, борющихся в пользу Германии и стремящихся путём разрушения народного единства и сеяния розни подготовить почву для позорного мира, перешли ныне в ясное сознание, что вражеская рука тайно влияет на направление хода наших государственных дел». В том же духе была составлена Декларация, которую оппозиция намеревались огласить от лица Государственной Думы.

Но подлинно эпохальное значение имела ноябрьская речь Милюкова – ставшая известной всей России под неофициальным названием «Глупость или измена?» (именно этот риторический вопрос рефреном звучал в выступлении Милюкова, перечислявшего подлинные и мнимые вины правительства). Это был своего рода «выстрел Авроры»; сигнал, по которому русская оппозиция бросилась в атаку на власть.

§ 3.2. Обвинения, брошенные Милюковым, нельзя назвать совсем уж «голословными». Он честно называл источники информации (некоторые даже предъявлял и цитировал на языке оригинала).

Выглядело это так: «У меня в руках номер «Берлинер Тагеблатт» от 16 октября 1916 года и в нём статья под заглавием «Мануйлов. Распутин. Штюрмер»…». Или так: «Особенно интересна была передовая статья в «Нойе Фрайе Прессе» от 25 июня. Вот что говорится в этой статье…». Или так: «Откуда же берут германские и австрийские газеты эту уверенность, что Штюрмер, исполняя желание правых, будет действовать против Англии и против продолжения войны? Из сведений русской печати…». Или так: «Я сказал свой источник – это московские газеты, из которых есть перепечатка в иностранных газетах. Я передаю те впечатления, которые за границею определили мнение печати…».

И все эти заграничные «впечатления» Милюков передаёт, как свои: «Министр-президент Штюрмер свободен от заблуждений, приведших к войне. Он не обещал – господа, заметьте! – что без Константинополя и проливов он никогда не заключит мир. В лице Штюрмера приобретено орудие, которое можно употреблять по желанию…».

Надо сказать, что во время следующей русско-германской войны в немецкой печати тоже можно было найти немало скандального «негатива» о российском военно-политическом руководстве. А сами «источники» были порой куда более солидны, нежели личное мнение какого-то газетчика! – например, речь имперского министра пропаганды Геббельса… Но только тогда в воюющей России на те речи никто не ссылался как на истину в последней инстанции – эти речи служили материалом для пародий клоуна Карандаша! Ну и, само собой, ничего подобного не писалось в отечественных газетах.

Впрочем, один раз Милюков обошёлся без ссылок на прессу (видимо, решив, что все должны верить его личным свидетельствам – даже если он, в силу каких-то непонятных причин, не пожелал раскрыть свои источники информации): «Прошу извинения, что, сообщая о столь важном факте, я не могу назвать его источника…».

А ведь речь идёт не о пустяке! – о том, что премьер-министр и министр иностранных дел Российской Империи Штюрмер передаёт военные секреты врагам (чего, дескать, не было при его предшественнике)! Правда, того человека, который сообщил эту сенсационную информацию Милюкову – во время пребывания последнего в Лондоне, – он называть не желает. Никаких других доказательств для столь тяжкого обвинения в адрес главы российского правительства у Милюкова тоже нет.

А что же есть? Есть нахальство: «Если это моё сообщение верно, то Штюрмер, быть может, найдёт следы его в своих архивах». И оратору тут же подыгрывает с места его товарищ по партии Родичев: «Он уничтожит их!»

Но даже Штюрмер – не главная мишень милюковского красноречия. Штюрмер-то – только четыре месяца назад сменивший Сазонова на посту министра иностранных дел – не с неба свалился. Да и цель милюковского демарша – не в том, чтобы поспособствовать удалению очередного негодного министра, а в том, чтобы окончательно подкосить престиж императорской власти в глазах страны и армии! И потому Милюков таким образом очерчивает круг «главных врагов»: «Я вам называл этих людей – Манасевич-Мануйлов, Распутин, Питирим, Штюрмер. Это – та придворная партия, победою которой, по словам «Нойе Фрайе Прессе», было назначение Штюрмера, – победа придворной партии, которая группируется вокруг молодой царицы». Вот царица-то и есть – главное лицо на мишени!

И раз за разом Милюков бросает в зал свои знаменитые слова: «Что это – глупость или измена?» Господа депутаты подхватывают мысль оратора и кричат с мест: «Измена!» Впрочем, в конце концов это же говорит и сам Милюков: «Нет, господа. Воля ваша, уж слишком много глупости. Как будто трудно объяснить всё это только одною глупостью».

То есть депутат Государственной Думы, лидер одной из крупнейших партий, признанный «рупор оппозиции» публично обвиняет императрицу Александру Фёдоровну и назначенных при её содействии министров в государственной измене – в предательстве интересов России, передаче немцам военных секретов и подготовке позорного сепаратного мира. Доказательствами для такого беспрецедентного обвинения ему служат собственные домыслы, информация, полученная от анонимного лондонского собеседника, и (не в последнюю очередь) материалы вражеской прессы.

Исчерпывающую характеристику милюковской брехне дал не кто-нибудь, а известнейший разоблачитель «злодеяний царского режима» – социалист Бурцев: «Историческая речь, но она вся построена на лжи».

§ 3.3. В свете этого неизбежно возникает вопрос (который, впрочем, и был сразу же задан Милюкову черносотенцем Марковым 2-м): «А Ваши слова – это глупость или измена?»

Ведь немецкая печать периода Первой Мировой войны – это вам не российская печать, где могли написать что угодно! Немецкая печать находилась под полным контролем «Управления печати военного времени». И писали немецкие газеты только то, что было нужно германскому Генеральному Штабу и германскому правительству, – будучи инструментом немецкой разведки и рупором немецкой военной пропаганды.

Поэтому первая приходящая на ум мысль: выступавший был наивным, искренним дураком. Но вряд ли такое определение пристало учёному мэтру – магистру русской истории, чьи работы высоко оценивал Ключевский. Никак не получается представить себе «Милюкова-Дарданелльского» круглым идиотом! Он им и не был никогда. А вот политическим циником – был. Всегда. Именно политическим расчётом, осознанным стремлением «не прозевать момент» объяснялось внезапное доверие Милюкова ко всему, что пишут в газетах, – ибо запланированное совместное наступление сил Антанты в 1917 году грозило окончательно склонить чашу весов на сторону антигерманского блока (и, соответственно, до минимума снижало вероятность переворота и революции в стране-победительнице).

Подлинная причина предпринятого демарша заключалась в том, что к 1916 году оппозиция окончательно взяла курс на ниспровержение существующего строя (читай: курс на развязывание внутренней войны в воюющей России). Истинная цель милюковского выступления становится прозрачно ясна, когда его рассматриваешь «в общем контексте» – как часть организованного похода против собственного правительства; наряду со съездами земских и городских союзов, председателей губернских управ, военно-промышленных комитетов и т. д., с их откровенными резолюциями: «Государственная Дума должна неуклонно довести начатое дело борьбы с нынешним политическим режимом до конца». А распространившаяся в стране эпидемия шпиономании была для этого прекрасным «сопутствующим фактором»!

Кстати, достаточно откровенен был и Милюков в своей речи. Именно требование передачи власти Государственной Думе – в форме создания «ответственного кабинета» – составило чуть ли не половину её объёма! С этого Милюков начал (напомнив депутатам о событиях прошлогодней сессии): «Вы помните, что страна в тот момент под впечатлением грозной опасности, ставшей для всех очевидной, требовала объединения народных сил и создания министерства из лиц, к которым страна могла бы относиться с доверием».

Тут же заодно им был использован в качестве аргумента пример Запада («непогрешимый образец» для любого русского оппозиционера): «Все союзные государства призвали в ряды власти самых лучших людей из всех партий. Они собрали кругом глав своих правительств всё то доверие, все те элементы организации, которые были налицо в их странах, более организованных, чем наша».

§ 3.4. Ну, положим, то, что русские оппозиционеры мечтали о бесправном правительстве, сформированном Государственной Думой и ответственном перед ней, было известно давно. Это изначально было их главным требованием! А в августе 1915 года цель новосозданного «Прогрессивного блока» (объединившего почти всю думскую оппозицию): заменить правительство, ответственное перед царём, на правительство, ответственное перед Думой, – была официально озвучена. Но затянувшаяся война ещё больше разожгла их нетерпение: «Теперь эта власть опустилась ниже того уровня, на котором она стояла в нормальное время нашей русской жизни, и пропасть между нами и ею расширилась и стала непроходимою».

И если ранее либералы снизошли до заключения временного перемирия с правительством, то теперь они считают нужным возобновить боевые действия: «Не обращаясь к уму и знаниям власти, мы обращались тогда к её патриотизму и к её добросовестности. Можем ли мы это сделать теперь?» На этот риторический вопрос Милюкова Дума разразилась криками: «Конечно, нет!»

Отныне собственное правительство официально объявлено главным врагом. Почему? – ответ очевиден. Не из-за того, что в правительстве сидят «изменники», а потому что либералы отчаялись «уговорить» существующее правительство уйти добровольно и передать власть оппозиции: «Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе, ибо по отношению к этой власти и попытки исправления, и попытки улучшения, которые мы тут предпринимали, не оказались удачными».

Себя же оппозиция теперь чувствует «на коне» – мобилизованной, готовой силой захватить власть в стране: «С тех пор, как появилось в Четвёртой Государственной Думе то большинство, которого ей раньше недоставало; большинство, готовое дать доверие кабинету, достойному этого доверия». Какова фразеология!

Поэтому Милюков открыто объявляет войну правительству Российской Империи: «Мы говорим правительству, как сказала декларация Блока: мы будем бороться с вами, будем бороться всеми законными средствами до тех пор, пока вы не уйдёте». Однако! Разжигание внутренней междоусобицы в разгар тяжелейшей войны с внешним врагом Милюков ставит себе не в вину, а в великую заслугу: «Вы должны понимать и то, почему у нас сегодня не раздаётся никакой другой речи, кроме той, которую я уже сказал: добивайтесь ухода этого правительства. Вы спрашиваете, как же мы начнём бороться во время войны? Да ведь, господа, только во время войны они и опасны. Они для войны опасны: именно потому-то во время войны и во имя войны, во имя того самого, что нас заставило объединиться, мы с ними теперь боремся».

Финал речи был откровенным призывом к свержению законной власти (и одновременно – откровенным признанием того факта, что никакие «вины» правительства и вопрос их доказанности или недоказанности не имеют для оппозиции абсолютно никакого значения!): «Мы имеем много, очень много отдельных причин быть недовольными правительством. Если у нас будет время, мы их скажем. И все частные причины сводятся к одной этой: неспособность и злонамеренность данного состава правительства. Это – наше главное зло, победа над которым будет равносильна выигрышу всей кампании. Поэтому, господа, во имя миллионов жертв и потоков пролитой крови, во имя достижения наших национальных интересов, во имя нашей ответственности перед всем народом, который нас сюда послал, мы будем бороться, пока не добьёмся той настоящей ответственности правительства, которая определяется тремя признаками нашей общей декларации: одинаковое понимание членами кабинета ближайших задач текущего момента, их сознательная готовность выполнить программу большинства Государственной Думы и их обязанность опираться не только при выполнении этой программы, но и во всей их деятельности на большинство Государственной Думы. Кабинет, не удовлетворяющий этим признакам, не заслуживает доверия Государственной Думы и должен уйти».

Вот это и есть подлинная причина милюковских обвинений в адрес власти! «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Вы виноваты уже тем, что нам хочется поскорее занять ваше место! – таково было отношение вождей российской оппозиции к законной российской власти в условиях мировой войны.

§ 3.5. Особенно поучительно сопоставить милюковский «львиный рык» ноября 1916-го с его позорным лепетом в августе 1917-го (в Чрезвычайной следственной комиссии): «Я разумею, конечно, личное влияние Александры Фёдоровны. Но знаю, что говорится о её сношениях, допустим, что они были личного характера, это возможно, но что они были – это несомненно. Были лица, которые приезжали регулярно, говорилось, что это поездки за лекарствами, вероятно, были личные сношения с родственниками, были предлоги, были протекции, которые оказывались раненым и даже убитым, насчёт похорон их, была общая атмосфера сочувствия Германии».

Смешно, да не очень… Слышится в этом что-то до боли знакомое! Слишком уж это напоминает нам жалкий лепет американских официальных представителей на тему того, что «никакого химического оружия не найдено, разведка ошиблась…» и т. п. Когда дело уже сделано! После того, как неугодный режим уже смещён!

Непостижимым образом российская власть молча проглотила это тягчайшее обвинение, буквально – «подставила другую щёку». Никакого коллективного заявления правительства в ответ на возмутительную милюковскую речь не последовало: премьер-министр Штюрмер лишь подал на Милюкова в суд (в частном порядке) и разослал циркулярную телеграмму послам – для успокоения союзников. Выступавшие на следующем думском заседании военный и военно-морской министры рассыпались в комплиментах «общественности» и даже не пытались защитить Верховную власть от голословных обвинений.

Никаких адекватных мер властного реагирования на совершённое Милюковым государственное преступление предпринято не было. Председательствовавший на том историческом заседании Варун-Секрет отговорился незнанием немецкого языка (из-за чего, мол, он и не останавливал Милюкова, цитировавшего немецкие газеты по-немецки). Сам Милюков никаким репрессиям не подвергался, а его запрещённая к публикации речь благополучно распространялась по всей Российской Империи, сея горечь и смятение в умах.

Кстати, сам Милюков в своих эмигрантских «Воспоминаниях» с гордостью признавался, что он лишь «замаскировал» цитатой из немецкой газеты «наиболее сильное» место своей речи («там упомянуто было имя императрицы в связи с именами окружавшей её камарильи»). Так что, если обратить риторический вопрос Милюкова о «глупости или измене» против него самого, то никаких сомнений не остаётся: Милюков не был доверчивым глупцом – он был сознательным изменником.

§ 3.6. Утекающие к врагу военные секреты – это, конечно, никуда не годится! Однако самым серьёзным обвинением (не самым тяжёлым, а именно самым серьёзным), выдвинутым против власти, был всё-таки не телефон под кроватью императрицы и не продажа за границу тридцати вагонов сахара… Наиболее опасным пунктом в «обвинительном акте» против власти следует считать обвинение её в подготовке сепаратного мира. Собственно говоря, Милюков, бросив это обвинение с трибуны Государственной Думы, не сказал ничего принципиально нового. Подобные слухи давно уже распространялись в либеральных салонах и иностранных диппредставительствах. Милюков лишь громогласно озвучил их – бросил перчатку в лицо.

Разговоры о тайно готовящемся сепаратном мире велись в самых разных кругах. Достаточно обратиться к дневниковым записям Валентины Чеботарёвой (опубликованным впоследствии под названием «В дворцовом лазарете в Царском Селе»): «Вчера у Краснова Петра Николаевича был генерал Дубенский, человек со связями и вращающийся близко ко Двору, ездит всё время с Государем, уверяет, что Александра Фёдоровна, Воейков и Григорий ведут усердную кампанию убедить Государя заключить сепаратный мир с Германией и вместе с ней напасть на Англию и Францию». Вот даже как! – не просто заключить сепаратный мир и выйти из войны, а вместе с Германией «напасть» на Англию и Францию. Богатое было воображение у «людей со связями»!

Что уж говорить об откровенных врагах Престола! Так, Керенский, например, рассказывал своим товарищам, будто у него на руках имеется – не больше, не меньше – копия письма императора Николая Второго кайзеру Вильгельму с просьбой о сепаратном мире. Ещё бы! – разве мог император Николай отправить секретное письмо кайзеру, не отослав копии адвокату Керенскому?

Если же говорить о мнении заграницы, то на протяжении Первой Мировой войны кто только и кого только не подозревал в вероломстве! И Россия, в свою очередь, порой подозревала своих союзников в намерении заключить сепаратный мир с Германией. И ладно бы ещё подозревали «коварный Альбион», но в своё время в этом подозревали даже смертельного врага Германии – Францию. Так, в 1914 году российский посол во Франции Извольский получил от начальства шифротелеграмму следующего содержания: «Как бы Франция, утомлённая войной, не нашла в себе решимости продолжать наступление в то время, когда она будет иметь в руках достаточные гарантии возвращения ей утраченных в 1871 году земель. Настоящая дипломатическая обстановка, конечно, в принципе исключает возможность принятия Францией того положения, но она может быть к нему вынуждена состоянием своей армии к моменту, предусматриваемому великим князем (речь идёт о верховном главнокомандующем Николае Николаевиче), а также общественным мнением. Великий князь, придавая своему сообщению генералу Жоффру исключительно характер разговора между обоими главнокомандующими, то есть строго военного, простит Вас со своей стороны в пределах возможного выяснить положение, которое может принять Франция в предусматриваемом его высочеством случае».

Так что подозревали тогда – все и всех. Порой – вполне искренне, ибо участники Мировой войны видели, в каком тяжёлом положении оказались экономики воюющих стран, сколь велики оказались человеческие и материальные потери. Мир ещё не знал войны, подобной этой по ожесточённости и масштабу боевых действий! И какой же добросовестности, какой взвешенности суждений можно после этого ждать от оппозиции (всегда готовой увидеть в действиях властей то, что ей хочется видеть)?

§ 3.7. Но если обвинение в подготовке сепаратного мира было самым серьёзным из всех обвинений, выдвигаемых в адрес власти, то премьер-министр Штюрмер был самым серьёзным персонажем в списке обвиняемых. Ибо глава правительства – это не императорская супруга и не «возжигатель царских лампад» (не имевшие по закону никаких властных полномочий). Председатель Совета Министров мог – теоретически – предпринять какие-то конкретные шаги для реализации замысла «прогерманских сил».

Однако попытки придать (задним числом) выдвижению Штюрмера принципиальное значение – по меньшей мере странны. Достаточно вспомнить, какая в те годы царила «министерская чехарда», чтобы перестать удивляться очередному министерскому назначению – не первому и не последнему. В то же время именно Штюрмер продержался на посту главы правительства довольно долго (почти весь 1916 год): время достаточное для того, чтобы предпринять решительные шаги (раз уж они были смыслом его выдвижения!). Однако никакого конкретного «компромата» против Штюрмера не было найдено ни в период его премьерства, ни в период его тюремного заключения (после Февральской революции), – ничего, кроме старых оппозиционных баек.

Кроме того, анализ политики Штюрмера не позволяет говорить о каком-либо «германофильстве» премьер-министра. Сам Штюрмер неоднократно делал заявления о том, что война будет вестись Россией до победного конца; о том, что Россия будет неизменно верна своим союзническим обязательствам. Хотя, задумав выход из войны, следовало бы начать обрабатывать общественное мнение в соответствующем духе; хотя бы – подводя к мысли о «невозможности для России дальнейшего ведения войны» или о «чрезмерности требований союзников»…

Мало того! – именно Штюрмер приложил значительные усилия к расширению блока Антанты: во многом его стараниями удалось втянуть в войну против Центральных держав нейтральную Румынию. Всё это никак не вяжется с приписываемой ему подготовкой сепаратного мира.

И последнее. В 1916 году подданные Российской Империи не могли знать всех подробностей придворных интриг и питались, в основном, слухами. Поэтому им простительно было видеть в премьер-министре Штюрмере послушное орудие в руках царицы и Распутина – для того якобы и приведших его к вершинам власти, чтобы вывести Россию из войны. Всех их – императрицу, Вырубову, Распутина и Штюрмера – были склонны рассматривать как одну прогерманскую шайку-лейку. Однако сегодня известно, что Штюрмер в период своего премьерства всячески избегал общения с Распутиным. Известно, что императрица Александра Фёдоровна к Штюрмеру постепенно охладела (и не скрывала своего разочарования от супруга). Соответственно, ни о каком едином фронте «агентов германского влияния» говорить не приходится!

§ 3.8. Что касается неоднократных попыток зондажа на предмет прекращения войны (попыток, предпринимаемых Германией), то в этом как раз нет ничего удивительного: Германия очень быстро поняла, во что она вляпалась, – поэтому с конца 1914 года пыталась заключить мир (причём эти миротворческие усилия были направлены не только в отношении России).

Достаточно вспомнить, что на подкуп французской прессы Германия истратила больше денег, чем на поддержку российских оппозиционеров-пораженцев! Некоторые из этих мирных призывов были обращены ко всем воюющим странам и объявлялись громогласно (например, через президента США), другие были адресованы отдельным правительствам и носили сугубо конфиденциальный характер.

Разумеется, Германия была очень настойчива в своих попытках заключить сепаратный мир с Россией. А что ж ей ещё оставалось делать?! Стратегия «блицкрига» с треском провалилась, война приняла затяжной характер. Материальные и людские ресурсы Центральных держав были ограничены – поэтому «война на истощение» должна была неизбежно привести их к краху, рано или поздно. Число противников постоянно возрастало (в конце концов против Центральных держав объединится практически весь мир). Германия была зажата между Восточным и Западным фронтом как орех в скорлупе. Единственной надеждой германских стратегов и дипломатов оставалось скорейшее заключение сепаратного мира (на Западе или на Востоке) и сосредоточение всех своих сил на одном фронте.

Поэтому германские предложения о мире следовали одно за другим. При этом немцы, по сути, «играли в беспроигрышную лотерею» – ибо даже не достигнув главной своей цели (вывод России из войны), они достигали промежуточных (компроментация российских участников этих неофициальных контактов – рост шпиономании в стране – недоверие к властям – дополнительные козыри в руках непримиримой оппозиции – политическая нестабильность).

В этой связи очень интересно письмо госсекретаря по иностранным делам фон Ягова бывшему послу в России Пурталесу (вручившему в своё время германскую ноту об объявлении войны). По мнению фон Ягова, было бы желательно завязать контакты с представителями высших российских кругов – чтобы способствовать «углублению разлада между императрицей-матерью, царём, великими князьями и, вероятно, генералами». Зная историю Русской революции, можно подумать, будто эти указания германского МИДа давались где-то осенью 1916 года. Но нет! – письмо фон Ягова датируется ноябрём 1914-го.

И на протяжении всей Мировой войны со стороны Германии поступали бесчисленные (порой – откровенно провокационные) предложения о мире. Здесь и послания княгини Васильчиковой, и петроградская миссия Андерсена, и контакты Стинисса и Колышко, и стокгольмская встреча Вартбурга с Протопоповым…

Хорошо ещё, что не обо всех этих контактах узнавала русская публика! Узнали о совместном чаепитии Протопопова с Вартбургом (со слов самого болтливого Протопопова) – и русская прогрессивная общественность буквально взорвалось, а Милюков не преминул пройтись по поводу «Стокгольмской истории» в своей знаменитой речи. Даром, что российская власть не давала в этой связи никакого повода для критики! Княгиню Васильчикову за её настойчивые «миротворческие усилия» лишили звания фрейлины и отправили в ссылку. Протопопову (к слову сказать – на тот момент ещё не члену правительства, а видному деятелю оппозиции) Николай Второй высказал своё недовольство такого рода «народной дипломатией». Доставленное Александре Фёдоровне письмо от её родного брата Эрни Николай Второй тут же честно передал в «проантантовский» российский МИД и т. д.

Известно, что на Восточном фронте вплоть до Февральской революции почти не знали таких «невинных шалостей», как временные рождественские перемирия (что случалось на Западном фронте между немцами, французами и англичанами). Императорская Россия была неизменно верна своим союзникам. Любые попытки склонить Россию к миру заканчивались одинаково – безрезультатно. Все мирные предложения немцев были решительно отвергнуты Николаем Вторым. Но вот как раз «углублению разлада» в российском обществе они много поспособствовали! – уже самим своим фактом…

Так что можно сказать, что германские усилия (несмотря на продолжение боевых действий на Восточном фронте) были по-своему весьма успешны – ибо способствовали дискредитации императора, императрицы и императорского правительства в глазах русского общества.

А что?! – на безрыбье и рак рыба! С какой стати немцам брезговать хотя бы таким, частичным, успехом? Разве не этому служили их карикатуры на Распутина и послания русским солдатам от имени «несчастного царя Николая»?

 

Глава 4

§ 4.1. Любопытны причины живучести версии о «германофильских тенденциях в руководстве Российской Империи»! Активное участие в реанимировании этого старого мифа принимали (и принимают) не только идейные либералы-«февралисты» и коммунисты-царененавистники, но и люди, считающие себя мудрыми прагматиками и вообще – «разоблачителями исторических мифов».

Например, у Эдварда Радзинского в его книге «Распутин. Жизнь и смерть» целая глава так и озаглавлена: «Светлые головы «тёмных сил». Мол, пресловутые «тёмные силы» в лице Распутина и царицы действительно замышляли всё то, в чём их обвиняла оппозиция, – и правильно делали!

По мнению Радзинского, главным «миротворцем» России был Распутин, но и Александра Фёдоровна вполне разделяла его чувства: «И она счастлива: мужик говорит то, что она так хочет услышать – войну надо закончить. Любой ценой. Самое поразительное – царица и мужик были тогда правы. Но ни большая Романовская семья, ни двор, ни аристократия, ни буржуазия, ни думские вожди их правоты не понимали. Её докажет не только падение монархии, но и гибель пришедшего ей на смену Временного правительства. Большевики победят потому, что поймут и осуществят светлую идею «тёмных сил» – заключить мир. Любой ценой. Именно этого хотели в 1916 году предтечи большевиков – последняя царица и Распутин».

Царица и Распутин – «предтечи большевиков»?! – это, конечно, сильно… Но на чём основывался уважаемый автор? Должно быть, нашёл какие-то убедительные доказательства в «Том деле»?

Да нет, что-то не похоже. Аргументация в «Распутине», как уже было сказано, построена исключительно на игре ума. Радзинский сам приводит бесчисленные свидетельства людей, близко знавших Николая Второго и Александру Фёдоровну, о том, что император и императрица были сторонниками войны до победного конца. И сам же заключает: «Никаких документов, подтверждавших обратное, не нашли. Однако тотчас после Февральской революции камин царицы был забит пеплом от множества сожжённых бумаг. Что же она жгла? Что-то интимное? Но почему остались её весьма интимные письма, например, о «ревности» к Ане? Да и что могло быть запретного у неё – целиком посвятившей себя Семье? Нет, скорее жгла она что-то другое, опасное…».

С такими талантами автору было бы легко работать государственным обвинителем году так в 37-м! Нашли у тебя дома личные письма, а в печке – золу? Стало быть, интимные письма ты не жжёшь, а в печке что-то сжёг? И – готово дело: ещё одним германским шпионом меньше.

§ 4.2. Александр Бушков в своём бестселлере «Распутин. Выстрел из прошлого» тоже не просто так рассуждал о готовившемся «перевороте Александры»! Главная цель заговорщиков (по Бушкову) состояла именно в том, чтобы как можно скорее заключить сепаратный мир с Германией. Мир с немцами должен был быть заключён непременно! – если не императором Николаем, то свергнувшей его императрицей Александрой Фёдоровной. Ибо в сепаратном мире было всё спасение России…

Главным (и любимым) героем Бушкова является Распутин – мудрый крестьянин, желавший заключить мир с Германией и убитый за это агентами английской разведки. Но Распутин – как утверждал Бушков в своём интервью, приуроченном к выходу книги, – был отнюдь не одинок: «В России существовало мощное пронемецкое течение, которое у нас принято ругать и которое базировалось на всё той же идее: «Ребята, мы всю жизнь мирно добрососедствовали. Нам решительно нечего делить!» Подобных взглядов придерживался министр внутренних дел Протопопов, расстрелянный сразу после революции, снятый с поста под сильнейшим нажимом английского и французского послов как раз во время сепаратных переговоров с Германией премьер-министр Штюрмер, загадочным образом умерший Витте, убитый Столыпин, чьё убийство я также рассматриваю в книге».

Вот уж действительно – смешались в кучу кони, люди… И всех – «загадочно убили»!

А что это за «сепаратные переговоры с Германией», во время которых был снят премьер-министр Штюрмер? Никаких переговоров с Германией императорская Россия не вела. Всё осталось на уровне слухов и сплетен, распускавшихся в своё время российской оппозицией, – вроде слухов о тайном приезде в Россию брата императрицы Эрнста Людвига. Но когда эта оппозиция (всего через три месяца после отставки Штюрмера!) сама стала властью – она, несмотря на все усилия, не смогла добыть никаких доказательств реальности этих переговоров. А уж как старались!

Впрочем, книга «Распутин. Выстрел из прошлого» вряд ли заслуживает того, чтобы с ней спорить. Достаточно привести следующую цитату из неё: «Снизу подпирает расширяющееся мнение (так у Бушкова): войну пора кончать! И начинается поворот. Вопреки открытым протестам английского и французского послов царь 7 июля 1916 г. снимает Сазонова с поста. В министерство иностранных дел назначается Борис Штюрмер, которого никак нельзя отнести к антантолюбам. Бьюкенен шлёт в Лондон прямо-таки паническую депешу: «Никогда после начала войны я не чувствовал такого огорчения по поводу здешней ситуации, особенно в том, что касается будущих англо-русских отношений. Германское влияние усиливается после ухода Сазонова из Министерства иностранных дел». Чуть позже Штюрмера назначают и премьер-министром».

Дальше можно не читать! Цена бушковским историческим изысканиям уже определена: они не стоят и ломаного гроша. Любой человек, мало-мальски интересующийся историей России (и – историей Первой Мировой войны), знает, что Штюрмер возглавил правительство Российской Империи ещё в январе 1916 года – за полгода до того, как был смещён со своего поста министр иностранных дел Сазонов! При этом Штюрмер (именно в качестве премьер-министра) сразу же сделал ряд программных заявлений по вопросам внешней политики.

Как можно с развязностью совершенно невыносимой подавать какие-то советы космического масштаба и космической же глупости (основываясь на сплетнях и мемуарах авантюристов) и в то же время не знать элементарных вещей?! И чего стоят домыслы и «озарения» такого исследователя?

§ 4.3. Однако похожие идеи развивает в своих работах ещё целый ряд отечественных публицистов. Например, Олег Шишкин в своих документальных детективах «Убить Распутина» и «Распутин: история преступления» тоже фантазирует на тему заговора Распутина и Александры Фёдоровны, которые хотят при помощи зарубежной агентуры совершить государственный переворот – спихнуть Николая Второго и заключить сепаратный мир с немцами. Но противники опережают заговорщиков – убивают «Старца»…

Александр Крылов-Толстикович в своей биографической книге «Последняя императрица. Санни – Алике – Александра» более сдержан. У него никаких заговоров: просто Распутин хочет заключить сепаратный мир – «даже на самых плохих условиях», – что является единственным спасением для России! За что его и убивают агенты Антанты… Из когорты профессиональных историков версию о «посреднических усилиях» императрицы и Распутина в деле заключения сепаратного мира поддерживает Игорь Лукоянов.

После всего этого уже не удивляешься тому, как «режет правду-мать» премудрый геополитик Николай Стариков: «Единственным шансом для России в той ситуации мог быть сепаратный мир с немцами. Но император категорически отказывался об этом даже слышать. Единственный, кто мог соединить Берлин и Петроград хотя бы теоретически, был Распутин. И сказать царю эту правду мог только Распутин».

Стариков настолько уверен в собственной правоте, что в своём опусе «Кто добил Россию? Мифы и правда о Гражданской войне» безапелляционно заявляет: «Это сейчас, спустя девяносто лет с тех событий мы понимаем, что единственным спасением для страны был мир с Германской империей! Сепаратный, какой угодно!» А ведь далеко не все россияне это «понимают»!

§ 4.4. Правда, большинство современных развлекателей публики не стоят даже того, чтобы с ними полемизировать (они, скорее всего, и сами не верят в то, что говорят). Куда больше удивляют эмигрантские парадоксы Ивана Солоневича – именно в связи с серьёзностью и искренностью идеолога Народной Монархии.

Позиция Солоневича по данному вопросу была весьма непоследовательной. Так, в своей полемической статье «За тенью Распутина» он доказывал спасительность для России заключения в 1916 году сепаратного мира с Германией (чему должно было поспособствовать политическое влияние Распутина): «Разговоры о его влиянии чрезвычайно сильно преувеличены. Основного – сепаратного мира – он так добиться и не смог. Жаль». А в другой своей известной работе – «Миф о Николае Втором» – Солоневич столь же страстно рассуждал о неизбежности российско-германского конфликта и необходимости ведения войны до победного конца!

Даже самоубийственное вторжение неподготовленной русской армии в Восточную Пруссию в 1914 году было, оказывается, проявлением величайшей мудрости Николая Второго: «Но наша мобилизация закончена всё-таки не была: расстояния. Николай II – по своей Высочайшей инициативе – лично по своей – бросил самсоновскую армию на верную гибель. Армия Самсонова погибла. Но Париж был спасён».

Естественно, после этого России надо было продолжать войну: «Что было делать Николаю II? Только одно – готовить победу. Что было делать П. Милюкову? Только одно – срывать победу. Ибо если бы конец 1917 года – как на это рассчитывал Николай II – принёс бы России победу, то карьера П.Н. Милюкова и вместе с ней все надежды и все упования русской революционной интеллигенции были бы кончены навсегда. «Пятидесятилетний план» Николая II, его деда и его отца, его предков и его предшественников был бы «выполнен и перевыполнен». Россия одержала бы победу – под личным командованием Царя». Потому-то врагам Державы и приходилось торопиться: «1916 год был последним годом интеллигентских надежд. Все, конечно, знали это, и союзники и немцы, знал это, конечно, и Милюков – что армия наконец вооружена. Что снаряды уже в избытке и что 1917 год будет годом победы над немцами и над революцией».

Так что? – неужели России в 1914 году надо было нападать на Германию с тыла (даже ценой самоубийственного августовского наступления)? А после двух лет войны – положив в землю гвардию, проредив кадровый офицерский корпус, подорвав экономику, закопавшись в долги, потеряв сотни тысяч убитыми и искалеченными, – сделать (накануне победы) внезапный «ход конём»: заключить с немцами сепаратный мир? Такое, по крайней мере, напрашивается «среднее арифметическое» из этих двух работ.

Вообще – что за светотени мелькали в головах наших эмигрантских мыслителей?! Ведь ту же идею сепаратного мира с Германией ненавязчиво, но настойчиво, устами своих персонажей, протаскивал в «Красном колесе» и Солженицын – с его вечной гнильцой внутри, с его всегдашним пиететом к «Пражскому манифесту» и к власовцам, с его, порой, откровенным эпатажем: «Простая истина, но и её надо выстрадать: благословенны не победы в войнах, а поражения в них! Победы нужны правительствам, поражения нужны – народу»…

Нет уж! Министры и генералы последних лет царствования Николая Второго действительно… не блистали (согласимся здесь с Солоневичем: «невеликие были таланты, прости Господи»), но были хотя бы последовательны в главном. Как и сам верховный главнокомандующий русской армией царь Николай.

Конечно, Бог им судья! – всем этим критикам… Но надо твёрдо помнить: все их рассуждения о «спасительности» для Российской Империи сепаратного мира – есть их личное мнение (высказанное постфактум), а не мнение Николая Второго и его министров! Те, в отличие от премудрых геополитиков, думали (и, соответственно, действовали) по-другому – исходя из необходимости доведения войны до логического (победного) конца. При этом, помимо всяких рациональных доводов, для них было важно принципиальное неприятие идеи «предательства союзников» (то есть – заключения сепаратного мира).

Поэтому Николай Второй и его окружение не должны нести ответственность за фантазии Солоневича и Радзинского. Пусть глупость каждого останется при нём! К подлинным заслугам и преступлениям, успехам и неуспехам Российской Империи досужие рассуждения потомков никакого отношения не имеют.

§ 4.5. Вот, собственно, и всё, что касается «антиромановской» пропаганды в предреволюционный период. Остаётся только удивляться тому, как легко удалось внутренней оппозиции (и – внешнему врагу) подорвать престиж императорской власти в воюющей стране!

Конечно, Николай Второй предпринял немало неверных шагов (отнюдь не способствовавших росту его популярности…). Но многие ли из правителей избежали подобных ошибок? А кого не подводили близкие люди? Не компрометировали родственники? От таких неприятностей не застрахован никто. Тут всё больше зависит от того, как эти факты будут преподнесены и «интерпретированы».

Во всяком случае – император Николай Второй и императрица Александра Фёдоровна меньше, чем кто-либо другой из российских правителей 20-го века, заслуживали обвинения в измене! Они, по крайней мере, не совершали в годы Мировой войны ничего подобного тому, что считали возможным для себя советские вожди. Например, Дзержинский – укативший в капиталистическую Европу в самый разгар Интервенции и Гражданской войны, чтобы встретиться с женой и ребёнком, отдохнуть с ними на швейцарских курортах (по крайней мере, такова была внешняя сторона его вояжа). Можно только вообразить, в чём обвинили бы императора Николая – вздумай он сам или кто-то из его близких предпринять нечто подобное в разгар войны с Германией.

Кстати, о жёнах и детях! Царские дети в Первую Мировую тоже не делали ничего подобного тому, что будут делать дети советских вождей в Великую Отечественную. Как, например, племянник Сталина Реденс с сыновьями Микояна и Шахурина – создавшие во время войны подпольную организацию «Четвёртый Рейх» (а также – теневое правительство СССР), сами себя именовавшие «рейхсфюрерами» и «группенфюрерами». Да ещё и включившие в свою организацию племянника американского миллионера-авантюриста Арманда Хаммера! А вот дочери Николая Второго – вместо того чтоб создавать подпольные антироссийские организации и навешивать друг другу «генерал-оберстов» – вместе со своей матерью-императрицей ухаживали за ранеными в госпиталях.

Так что единственное, в чём можно упрекнуть Николая Второго (в свете распространившихся в обществе слухов об «измене при Дворе»), – так это в отсутствии у него мощной пропагандистской машины, способной адекватно противостоять наветам отечественных и зарубежных клеветников.

 

Глава 5

§ 5.1. Сравнительно короткий отрезок времени – восемь месяцев между Февральским и Октябрьским переворотом – оказался ключевым в деле становления «антиромановской легенды».

За этот период русское общество успело впитать и усвоить (как «доказанные, общеизвестные факты») все те грязные слухи и домыслы, что сочинялись о семье и окружении последнего императора. Всё то, что прежде передавалось шёпотом, из уст в уста, или в виде анонимных листовок, было теперь провозглашено открыто. И подано как некая «гонимая правда», которая лишь теперь, «в новой, свободной России» наконец-то смогла прорваться к людям…

Это действительно было подобно прорыву плотины – какой-то неудержимый вал лжи! Пожалуй, трудно найти второй подобный пример в мировой истории. С первых дней февральских волнений – когда толпа в Петрограде кричала: «Долой Сашку, немецкую шпионку!» – началась подлинная вакханалия безудержного очернительства и глумления.

При этом были использованы все известные тогда средства воздействия на мозг (включая прессу, литературу, театр и кино). Достаточно сказать, что после Февральской революции по городам России прошли такие театральные постановки как «Крах торгового дома Романов и Кº», «Царскосельская блудница», «Царскосельская благодать», «Гришка Распутин», «Ночные оргии Распутина», «Гришкин гарем», «Чай у Вырубовой», «Как Гришку с Николкой мир рассудил» и т. п. Образованная публика презрительно морщилась, но «освобождённые» массы охотно поглощали этот низкосортный продукт и (что хуже всего!) – запоминали его и усваивали.

Оказались востребованы и «высокие технологии» того времени. К 1917 году в России уже был достаточно развит кинематограф. Поэтому количество художественных кинолент, наглядно иллюстрировавших самые грязные слухи о царской семье и Григории Распутине, о «тёмных силах», трудно подсчитать даже приблизительно. Достаточно будет назвать «Люди греха и крови (Царскосельские грешники)», «Царские опричники», «Святой чёрт (Распутин в аду)», «Драма из жизни Григория Распутина», «Любовные похождения Гришки Распутина», «Таинственное убийство в Петрограде 16 декабря», «Похороны Распутина». Был даже двухсерийный фильм: «Тёмные силы – Григорий Распутин и его сподвижники».

Но особенно смешон (уже одним своим идиотским названием) другой шедевр отечественного кинематографа – «Торговый дом Романов, Распутин, Сухомлинов, Мясоедов, Протопопов и Кº». То есть – опять на те же грабли! Как и в дореволюционных сплетнях (не заботившихся о правдоподобии), все представители ненавистного режима тут свалены в одну кучу: и царь с Распутиным, и уволенный царём (и отданный под суд) Сухомлинов, и бывший лидер думской оппозиции Протопопов, и даже повешенный при царе за шпионаж Мясоедов. Все они, оказывается, – один «торговый дом»!

Не осталась в стороне и заграница. Американская киноиндустрия среагировала молниеносно – по горячим следам событий там вышел фильм «Падение Романовых», в котором, кстати, сыграл самого себя… старый враг Распутина расстрига Илиодор (Труфанов)! Художественная и познавательная ценность сей «исторической ленты» примерно соответствовала российским поделкам 1917 года.

§ 5.2. А для тех, кто умеет читать, были написаны целые вагоны обличительно-разоблачительной макулатуры, об уровне которой также можно судить по названиям – «Тайны Царскосельского дворца», «Самодержавная» Алиса и распутный Гриша», «Манифест Распутина», «Отчего Распутин должен был появиться», «Письма царских дочерей», «Акафист Распутину» и т. п.

Тогда же были изданы книги Илиодора (Труфанова) «Тайны дома Романовых» и «Святой чёрт (Записки о Распутине)». Илиодором зачитывалась тогда вся мыслящая Россия. И – находила у него бесчисленные «доказательства» преступности и величайшего морального разложения старого режима!

Илиодоровская писанина заинтересовала и Чрезвычайную следственную комиссию Временного правительства, которая была бы рада «юридически закрепить» изложенные в ней факты. Да вот беда! – большинство этих «фактов» оказалось чистейшим вымыслом. То есть они не то что «не были доказаны»; напротив – было доказано, что они выдуманы. Так что это «ценнейшее свидетельство» Комиссии пришлось отложить в сторонку. Но осадок-то остался! Особенно – в сознании обывателя.

Как, например, вытравить из общественного сознания то, что должно было в нём отложиться после выхода в свет сенсационной книги Ковыля-Бобыля «Вся правда о Распутине»? Ведь – «в книге напечатали»; не в какой-нибудь подпольной прокламации! А там – чёрным по белому: «Главное преступление последнего времени Николая и Александры Романовых – это измена и предательство. Когда осенью 1914 года военное разведочное бюро обыскивало высокие здания Петрограда и окрестностей, отыскивая бесспорно существовавшие радиотелеграфные станции (их телеграммы перехватывались нами, но местопребывание станций не было известно), то властям, производившим расследование, пришлось прийти к выводу, что есть немецкие шпионские станции в Царском Селе. И расследование вынуждены были прекратить. Народная молва недаром считала Царское Село гнездом немецкого шпионажа. Придворная партия – преимущественно немецкая. Министр двора даже говорил плохо по-русски. Плачевная роль Штюрмера в качестве министра иностранных дел общеизвестна. Он упорно вёл Россию к позору сепаратного мира с Германией».

Можно сказать, что невежество и низкий культурный уровень простонародья (и – готовность неразборчивых в средствах дельцов от прессы и литературы, театра и кино зарабатывать на этом) делали практически неизбежным тот девятый вал «чернухи», который обрушился на мозги россиян в первые «послефевральские» месяцы.

Но дело было не только в этом. После Февраля стали ещё активнее врать (уже не таясь и ничего не боясь!) участники последних политических событий. Одни – для того, чтобы свести старые счёты (тут, надо сказать, не с лучшей стороны показали себя многие представители дома Романовых); другие – чтобы оправдать свою пассивность и малодушие во время переворота (на этой ниве отличились многие генералы); третьи – чтобы подчеркнуть свою выдающуюся роль в истории (чего стоят фантазии молодого Феликса Юсупова!).

§ 5.3. Нечего и говорить о том, что победившим либералам из Временного правительства все эти выдумки Илиодора, Ковыля-Бобыля, князя Юсупова и им подобных были только на руку – ибо они дискредитировали представителей старого режима в глазах общественного мнения. Поэтому Временное правительство даже и не думало препятствовать распространению по стране мутного потока лжи и клеветы!

Та же информация о «радиотелеграфной станции» в резиденции императрицы была проверена новой властью (путём проведения серии обысков). Естественно, обыски эти подтвердили полную невиновность императрицы и её окружения. Ну и что с того? Отрицательные результаты официального расследования не мешали помещать изображения этой (якобы существующей в действительности) радиостанции в периодике и даже на почтовых открытках!

Прежде чем повторять расхожую истину о том, что «не бывает дыма без огня», следует подумать, откуда, каким путём и через чьи руки доходила вся эта информация о «дворцовых тайнах» до простых россиян в 1917 году. И чего она стоила…

Простой человек (ранее узнававший о дворцовых делах лишь из слухов или официальных правительственных бюллетеней) вдруг увидел, что о «царице-изменнице», «Гришке-развратнике» и «царе-тряпке» открыто кричат на улицах, пишут в газетах и брошюрах (даже снимают фильмы и ставят спектакли). И даже обнаруженную в спальне императрицы «радиотелеграфную станцию» в газетах изобразили! И всё это делается официально, с разрешения (а часто – по инициативе) новой, «народной» власти! Стало быть, всё это правда? И всё это теперь – достоверно установлено? Поэтому такому «информационному валу» поддавались не только широкие массы малообразованного населения – ему поддавались даже генералы и академики.

Тем более что никаких громких правительственных опровержений – даже по поводу очевидной клеветы, явной газетной «утки», – никогда не делалось.

Например, опубликовал мелкий репортёришка обнаруженные им «изменнические телеграммы» Александры Фёдоровны к немцам. Публика заскрежетала зубами от злобы. А потом выяснилось, что репортёришка эти телеграммы сочинил сам. Ну и что? Это означало, что за эти (вымышленные) телеграммы бывшую императрицу к ответственности не привлекут, и только. А как быть с ответственностью репортёра-клеветника?! Как быть с взбудораженным этой его «сенсацией» общественным мнением?

А никак! Если данная публикация ещё больше настроила читающую публику против свергнутых тиранов, то это только на руку победившей революции.

Это уже потом, в эмиграции, Керенский напишет мемуары «Россия на историческом повороте», где будут такие слова: «В течение двух месяцев после падения империи так называемая «жёлтая» пресса развернула злобную кампанию по дискредитации бывшего царя и его супруги, стремясь возбудить среди рабочих, солдат и обывателей чувства ненависти и мщения». Однако же в течение двух месяцев после падения империи новоявленный министр юстиции этой злобной кампании по дискредитации почему-то не препятствовал!

В результате такой «санкции на клевету», дарованной Временным правительством, за восемь месяцев демократического правления в российском обществе окончательно укрепился (и засел на десятилетия!) гнусный миф о разврате и измене при дворе последнего царя. Люди искренне поверили ему.

§ 5.4. Впрочем, Временное правительство и само старалось изо всех сил! В первые же дни «Великой, бескровной» были арестованы практически все видные деятели старого режима: верхушка царской администрации, лица из царского окружения, наконец – сама царская семья. Временным правительством был учреждён специальный следственный орган – «Чрезвычайная следственная комиссия для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданского, так военного и морского ведомств» (более известная как «Чрезвычайная следственная комиссия» или «ЧСК»).

Уже сам состав Комиссии служил залогом того, что с представителями «кровавого царизма» постараются разобраться без всякого похлёбства. Председателем ЧСК был назначен известный своими левыми убеждениями присяжный поверенный Муравьёв – адвокат, сделавший имя на политических процессах, где он защищал участников вооружённых восстаний и членов социал-демократической партии, в том числе Троцкого. Кстати, после Октября Муравьёв пойдёт работать юрисконсультом у большевиков. Неудивительно, что, находясь во главе ЧСК, он неизменно гнул «разоблачительную» линию!

Да и без Муравьёва в составе ЧСК хватало одиозных имён. Достаточно назвать кадета Родичева, боевика-террориста Зензинова, «нефракционного большевика» Соколова (один из авторов печально знаменитого «Приказа № 1»), исторического фальсификатора Щёголева (один из создателей «Дневника Вырубовой»). Ненависть этих людей к старому режиму вообще (и персонально – к подследственным) хорошо известна. Было понятно, что ЧСК сделает всё возможное и невозможное для того, чтобы вскрыть как можно больше злоупотреблений царской администрации, и постарается дать им максимально суровую юридическую оценку.

Но главным вопросом, подлежащим изучению Чрезвычайной следственной комиссии, – и это понимали все! – был вопрос о государственной измене императора, императрицы и министров царского правительства. Ведь именно это было самым тяжким обвинением, брошенным оппозицией в адрес царской власти. Под лозунгом борьбы с «изменниками на троне» была совершена Февральская революция. Поэтому для Временного правительства было крайне важно доказать виновность царских министров и членов царской семьи в государственной измене.

И к этому, надо сказать, были приложены все усилия! Чрезвычайной следственной комиссией было проведено множество обысков, изъята и изучена уйма документов, допрошено большое количество свидетелей. Однако итог деятельности Комиссии обескуражил… В действиях императора Николая Второго, императрицы Александры Фёдоровны, царских министров и главноуправляющих (а также придворных и друзей царской семьи) не удалось найти никакого явного криминала. Лишь бывший военный министр Сухомлинов был признан виновным – правда, не в государственной измене (в чём его подозревали до революции, за что Николай и снял его с поста в июне 1915-го), а в «недостаточной подготовке армии к войне».

Воистину, на безрыбье и рак – рыба! Но разве «вожделенной дичью» ЧСК был генерал Сухомлинов?

§ 5.5. Уже летом 1917 года Керенский был вынужден признать безосновательность возводимых на Николая Второго и Александру Фёдоровну обвинений. Однако подлинная трагикомедия разразится позже – за границей…

Рыцарь российской юстиции, следователь по особо важным делам Соколов, в годы Гражданской войны проводивший по распоряжению адмирала Колчака расследование обстоятельств убийства царской семьи, продолжил своё дело и в эмиграции. Именно тогда им были допрошены многие руководители Февральского переворота. Их эмигрантские показания следователю Соколову были поистине удивительны!

Так, бывший глава Временного правительства князь Львов по поводу обвинений императорской четы в государственной измене показал следующее: «Временное Правительство было обязано, ввиду определённого общественного мнения, тщательно и беспристрастно обследовать поступки бывшего Царя и Царицы, в которых общественное мнение видело вред национальным интересам страны, как с точки зрения интересов внутренних, так и внешних, ввиду войны с Германией».

То есть – «общественное мнение»; и ещё раз – «общественное мнение»… Общественное мнение виновато! Это оно увидело в действиях царя и царицы вред национальным интересам страны ввиду войны с Германией. А кто создавал это общественное мнение?! Кто его искусственно направлял, натравливая на власть? Разве не князь Львов и не возглавляемый им «Земгор»?

Аналогичные показания дал бывший министр юстиции Временного правительства (и преемник князя Львова на посту руководителя кабинета) Керенский: «Если рабоче-крестьянские массы были равнодушны к направлению внешней политики Царя и его правительства, то интеллигентско-буржуазные массы и, в частности, высшее офицерство определённо усматривали во всей внутренней и внешней политике Царя и в особенности в действиях Александры Фёдоровны и её кружка ярко выраженную тенденцию развала страны, имевшего в конце концов целью сепаратный мир и содружество с Германией. Временное Правительство было обязано обследовать действия Царя, Александры Фёдоровны и её кружка в этом направлении».

То есть – виноваты «интеллигентско-буржуазные массы»! Это они усмотрели в политике царя и его правительства, в действиях царицы и «её кружка» стремление заключить сепаратный мир с Германией… А в чём виноват сам Александр Фёдорович Керенский – утверждавший, будто у него есть копия письма Николая Второго кайзеру Вильгельму с просьбой о мире?! О «ярко выраженной тенденции развала страны» мы вежливо промолчим.

Кстати, ещё через тридцать лет Керенский в своих воспоминаниях будет ещё более «беспристрастно-нейтрален» и, выступая на французском радио, будет говорить уже так: «Слухи о том, будто императрица симпатизирует германскому императору, были очень распространены на фронте. В своё время я даже вёл расследование по этому поводу».

Ах, эти озлобленные фронтовики со своими глупыми слухами… Керенскому даже пришлось провести расследование!

§ 5.6. Но кто бы и что бы ни делал до Февральской революции – но уж после Февраля-то уголовное преследование царской семьи (сопряжённое с её арестом) организовало именно Временное правительство, а не кто-то другой. И именно Керенский ориентировал деятельность ЧСК на отыскание «германского следа»! Кстати, по поводу лишения свободы членов царской семьи (что в конце концов привело к их гибели) бывшие министры Временного правительства дали Соколову совершенно смехотворные показания. Князь Львов: «Нужно было оградить бывшего носителя верховной власти от возможных эксцессов первого революционного потока». Керенский: «Правительство, лишая их свободы, создавало этим охрану их личности». Ах, эти заботливые охранители, противники революционных эксцессов… История была к ним так несправедлива!

Однако самые комичные показания дал «сокрушитель престолов» Милюков: «Мне абсолютно не сохранила память ничего о том, как, когда состоялось решение вопроса об аресте Царя и Царицы. Я совершенно ничего не помню по этому вопросу». Ах, этот бедный, запутавшийся магистр российской истории… Настоящий аксакал! Он совершенно ничего не помнил. Былая сверхъестественная проницательность и прозорливость Милюкова – когда он видел даже то, чего не было! – сменилась досадными провалами в памяти. Его бессвязное бормотание на допросе в ЧСК по поводу «протекций», якобы оказываемых Александрой Фёдоровной убитым немцам «насчёт похорон их», уже цитировалось.

Одним словом, господа «февралисты» постарались задним числом от всего откреститься, переложить ответственность за распространение клеветы (а впоследствии – заключение под стражу и уголовное преследование невиновных!) на анонимное «общественное мнение» и «интеллигентско-буржуазные массы» и поскорее про всё забыть. Но мы-то помним…

Пожалуй, наилучший итог всем «обличительным» потугам Временного правительства подвёл в своё время мэтр русской словесности Иван Бунин: «Нападите врасплох на любой старый дом, где десятки лет жила многочисленная семья, перебейте или возьмите в полон хозяев, домоправителей, слуг, захватите семейные архивы, начните их разбор и вообще розыски о жизни этой семьи, этого дома, – сколько откроется тёмного, греховного, неправедного, какую ужасную картину можно нарисовать и особенно при известном пристрастии, при желании опозорить во что бы то ни стало, всякое лыко поставить в строку! Так, врасплох, совершенно врасплох был захвачен и российский старый дом. И что же открылось? Истинно диву надо даваться, какие пустяки открылись! А ведь захватили этот дом как раз при том строе, из которого сделали истинно мировой жупел. Что открыли? Изумительно: ровно ничего!»