Шёл третий день бесплодных скитаний Жафа по питейным заведениям Аскерии. «Пьяный аванс» был безвозвратно пропит. Взбесившаяся печень начала отчаянно бунтовать. А новость-бомба так и не находилась. В глубоком унынии Жаф сидел на лавочке под засохшим деревом в самой запущенной части парка. Холодный ветер покусывал помятое и отёкшее лицо журналиста, трепал его, прошивая морозной иглой насквозь до самых потайных уголков нижней одежды. В кармане пальто что-то выпячивалось и мешало. Скосив глаза, Жаф медленно вытащил смятый красный шарф и водрузил его на место, обмотав тощую шею. На душе скребли чёрные жирные коты. Журналист докуривал дешёвую папиросу, бормоча любимую поговорку про курение собственного сочинения: «Нет на свете радости, кроме этой гадости». Плохо слушающимися одеревеневшими пальцами он затушил папиросу прямо об лавочку, сплошь исписанную любовными формулами, ругательствами и прочей ерундой. Окурок тлеющей пепельной точкой впечатался в красную надпись «ГУСЬ ЖИВ!»

– Эх! – Жаф поднялся, разминая окоченевшие части тела, – Гусь, гусь! Где же ты, гусь? – пропел он под нос, сочувственно кивая несчастному дереву, тянувшему к нему голые сучья.

Журналист бесцельно двинулся по аллее парка к выходу, ощупывая несколько помятых гаверов у себя в кармане.

Ветер поддал в спину очередным порывом. Извиваясь, аллея петляла по парку и внезапно оборвалась выросшим на пути скромным одноэтажным заведением с выцветшей вывеской, содержание которой далось Жафу с трудом.

– «Сено» – прочитал он, прищурившись.

Название никак не вязалось с двумя пивными кружками по бокам вывески.

– Нет, не «Сено», – просиял Жаф, – «Пена»! Вот это совсем другое дело!

В животе призывно заурчало. Присоединившаяся к этому «концерту» творческая грусть требовала свою порцию пенного напитка.

Тепло пивного зала разлилось сладостным ручьём, согревая озябшие конечности и возвращая журналиста к привычной жизни. Тёмное помещение гудело и тонуло в сигаретном дыме, размывавшем лица и голоса. Официантки в известном только им танце кружили между столиками, виртуозно собирая опустевшие кружки, меняя их на полные, с белыми пузырящимися шапками. Направляясь к барной стойке, Жаф заприметил знакомое лицо. Молодой бармен, искусно протиравший чистые бокалы и кружки, испуганно посмотрел на журналиста.

– Жаф? Не думал вас здесь увидеть!

– Хм… Обстоятельства.

Бармен понимающе кивнул. Жаф взгромоздился за барную стойку, снова запихивая в карман красный шарф и продолжая мучиться вопросом, где он видел этого парня.

– Что будете пить? Какое пиво? – запинаясь, уточнил заказ бармен, – Может, горячее? Сегодня всё свежее!

Жаф вспомнил. Около года назад он написал заказанную конкурентами разгромную статью про пивной ресторан в центре Золотого района. Материал «Сайгачий беспредел» изобличал нечестных пивоваров, в буквальном смысле слова травящих своих клиентов сосисками из сайгаков. Неприлично огромный обещанный гонорар вынудил журналиста лично выступить в роли наживы. Подстраховавшись завтраком из солёных огурцов и запив их прокисшим молоком, Жаф направился в ресторан. Изрядно удивленный с утра желудок, принявший в себя еще пару кружек пива, приличную порцию жареных сосисок и гору чесночных гренок не выдержал и попытался вытолкнуть всё обратно. Журналиста вырвало рядом со столиком. Сложившись пополам, он корчился на стуле и звал на помощь. При виде бегущих к нему официантов, он картинно рухнул в обморок. Весь персонал ресторана сбежался на зов и окружил неподвижно лежавшее на полу тело. В ожидании врачей молодой бармен зачем-то принялся делать Жафу искусственное дыхание, что чуть не сорвало устроенный спектакль. Жаф, пребывая в сознании, не выдержал жарких мужских губ бармена, дёрнулся, застонал и приоткрыл глаза. Инсценированные кишечные колики прямо в пивном зале были сдобрены быстрым приездом скорой помощи, состоящей из купленных студентов Театрального Климадоста. Сразу после автобиографической статьи пострадавшего журналиста ресторан закрыли, как нарушающий санитарные требования. Мясо сайгаков запретили для употребления по всей Аскерии. Жаф с отвращением вспоминал этот случай, садясь за руль нового клаера последней модели. Чтобы так высоко и комфортно летать, иногда приходится так низко падать.

– Не бойтесь! Я сегодня не отравлюсь! – глядя на знакомого по искусственному дыханию бармена, проговорил Жаф.

Бармен засуетился, принялся извиняться, периодически ныряя под стойку. Перед журналистом, словно из воздуха, материализовалась большая кружка янтарного напитка с норовящей сползти вниз густой пеной.

– Это за счёт заведения! Точнее, за мой счёт… – молодой человек опустил глаза, ещё ближе пододвигая кружку Жафу. – А сегодня у нас новинка от шеф-повара. Нежные сосиски с острым соусом, – заученно начал он и осёкся.

– Давай сосиски! – журналист махнул рукой, – Глядишь, дотравишь старину Жафа со второй попытки. Шучу, шучу! – похлопал он по плечу бармена.

Бармен попытался натянуть улыбку, боязливо косясь в сторону Жафа. Страх выступал не самым плохим инструментом для выманивания информации. Хотя и выманивать-то особо не приходилось. Люди сами забалтывали свой страх, боясь остаться наедине со своими мыслями, переживаниями и болью. Страх рождал информацию, а информация множила еще больший страх. Главное, не перестараться. Жаф любил размышлять об информационной кухне. Он мнил себя настоящим шеф-поваром аскерийских новостей. Секреты новостевых блюд, как водится и на настоящей кухне, потребителям информации не раскрывались. Собирая факты, он очищал их от лишнего мусора, отделял самое вкусное, резал на кусочки, соединяя и перемешивая между собой. Для достижения необходимого вкуса новости приправлялись разнообразными соусами и специями. Блюдо делалось кислым, приторным, горьким, острым, вызывающим смех или слёзы, но ни в коем случае не пресным. Только жареные факты и самые свежие продукты! Жаф слыл мастером пропорций. Аскерийцы читали, плакали, плевались, сморкались, смеялись. Хорошее новостное блюдо рождало эмоции.

Очень скоро правда и ложь стали для Жафа лишь ингредиентами. Ложь – как красный острый перец. Как без неё? Вкус не тот, но перестараешься – есть никто не будет. Не подать сырым, не пережарить и не пересолить!

Бармен поставил перед Жафом тарелку с аппетитными сосисками, тушеной капустой и очередную кружку холодного пива. Журналист невольно вывалился из собственных раздумий.

– Ваши сосиски и пиво!

– Благодарю! – Жаф достал из кармана одну из помятых бумажек. – Держи! Плачу вперёд.

– Здесь на несколько кружек пива с сосисками! – купюра мгновенно исчезла в руках удивленного бармена.

– Угу! Тебя звать-то как?

– Моб.

– Ёмкое имя. Хорошо звучит.

– Говорят, что в переводе с древнеаскерийского означает «добрый».

– Добрый Моб… Поддерживаю древнеаскерийское толкование. Как вообще народ? Наработал постоянных клиентов, добрый Моб?

– Я тут недавно. Клиенты разные. Кто на пару кружек забегает, а кто-то пьет по-чёрному, но для бара это хорошо. Вон тот, – бармен указал на одинокого мужчину в дальнем углу зала, – приходит каждый день.

– Кто такой? – спросил Жаф, вытянув шею и пытаясь разглядеть завсегдатая пивного бара «Пена».

– Учёный, вроде… Ну тот, от которого гусь сбежал. Керси, кажется. Помните эту историю?

– А как же? – оживился Жаф. – Истории – моя профессия! он возбужденно облизал губы. – И что? Пьёт по-чёрному, как ты выражаешься?

– Не сказать, что по-чёрному, но регулярно.

– Ну-ка, налей ему от меня кружку самого вкусного пива, – журналист протянул бармену вторую бумажку.

– Будет сделано! – радостно подсчитывая чаевые, выпалил бармен.

Жаф развернулся в сторону Керси и стал ждать. В мгновение Моб оказался рядом с учёным и что-то зашептал на ухо, указывая на журналиста. Изрядно помятый парами алкоголя учёный удивлённо вскинул на бармена пьяные глаза, а затем подслеповато прищурился, пытаясь разглядеть источник благодати. Жаф весело помахал рукой. Керси расплылся в улыбке и жестом пригласил за свой столик.

– Доктор Керси! – играя глубокое почтение, журналист протянул руку учёному. – Когда я узнал, что вы здесь, то не мог не угостить вас кружкой хорошего пива! Благодарю, что не отказались.

– Ну что вы, что вы! – маленькие глазки Керси часто заморгав, забегали, превозмогая опьянение. – Пресса, знаете ли, всегда у нас, учёных, в почёте.

– Приятно слышать! Пресса мало у кого в почёте, только у самых передовых и известных, таких, как вы, например, доктор Керси, – Жаф начал лить комплименты на мельницу голодного тщеславия недоласканного славой учёного.

Сочинять не только истории, но и комплименты Жаф любил настолько, что, убеждая собеседников, сам начинал в них верить.

– Любезный! – Жаф обернулся к Мобу. – Принесите-ка нам горячее и что-нибудь покрепче.

– Доктор Керси! – Жаф искрился радостью. – Для меня большая удача вот так просто поговорить с вами. Не для репортажа, а по-человечески, по душам.

– Хороший человеческий контакт сегодня в дефиците, – согласился учёный.

– Именно! – Жаф поднял бокал с пивом. – За встречу!

Мужчины столкнули бокалы. Подошедший Моб поставил перед гостями графин с холодной аскерийкой и огромную сковородку со скворчащим сладковато-пряным мясом.

– Мне, право, неудобно! – Керси приложил руку к сердцу.

– Ерунда! Деловые люди должны по-серьёзному отметить встречу! – Жаф наполнил рюмки крепкой аскерийкой. – За вас, доктор, за настоящего учёного!

Мужчины выпили. Жаф умел ждать. Опыт подсказывал, что начинать расспрашивать надо не раньше третьей рюмки.

– Сейчас стало тяжело, – начал Жаф свой журналистский плач. – Всё ушло в цифру. Гаверофоны практически уничтожили все газеты. За ними на очереди стоят книги. Кругом электроника и но¬вейшие технологии. В Аскерии скоро не останется ни одного бумажного издания. Керси понимающе закивал. Жаф налил по второй.

– За вас, Жаф! – Керси вытер салфеткой пот со своей блестящей лысины. – Как это мне знакомо. Мы все становимся жертвами технического прогресса. Так мало осталось всего естественного, скоро и птиц будут выращивать в пробирках, искусственным путём, – сокрушался профессор орнитологии.

– Но мы прорвёмся! – Жаф снова поднял рюмку.

– Думаете, нам в науке легко?

– Вы мужественный человек, Керси. Я не представляю, как вы выдерживаете такое напряжение. Тем более с этой гусиной историей. Вам, наверное, крепко досталось?

Глаза учёного помутнели. Потеряв контроль, он начал опрокидывать в себя жгучий дурманящий напиток одну стопку за другой. Обнажив крик души учёного, Жаф ждал, собирая свою пьяную волю в кулак, чокаясь, но более не притрагиваясь к аскерийке.

– Я был на грани мирового открытия! На меня обратил внимание сам Мистер Гавер! Но это сучье племя! – и без того маленькие глаза Керси зло сузились, превратившись в огненные щёлочки. – Эта сволочь Дайлон! Он снова влез не в своё дело! Но я его прикончу, я удушу его собственными руками! – вскричал Керси, схватив скатерть в кулак и едва не устроив погром, оплачивать который у Жафа гаверов уже не было.

– Тише, тише, профессор! – журналист усадил обратно вскочившего Керси. – Не волнуйтесь, Дайлона накажем, пригвоздим к позорному информационному столбу, припечатаем, так сказать, словом! Вы лучше выпейте, выпейте, будет легче!

– Они все идиоты! Они ничего не знают! Носятся, как придурки со своими деревянными гусями! Герой, герой! Тьфу! – зашептал Керси, наклонившись к журналисту через стол, забираясь локтём в тарелку.

– Так он же умер, гусь то! – тоже шёпотом уточнил Жаф.

Профессор разразился хохотом. Он торжествующе выпрямился, сопротивляясь нарастающему давлению всасывающегося алкоголя. Глаза учёного победно блестели. Наконец-то он обрёл свою трибуну, здесь, за столом, в пивной. Слова правды так давно рвались наружу, что даже единственный слушатель стал для него подарком.

– Они списали меня со счетов! Они хотели упечь меня в Дом Странных Людей! Им не нужна правда! Устроили цирк с похоронами. – Керси снова сплюнул и сморщился. – Похоронили обычного гуся, раздули геройство на пустом месте! Прикрыли фальшивкой своё срамное место, своё неумение работать!

– Так он что, не умер? – удивился Жаф.

– Я открою вам тайну. К тому времени, как объявили о смерти гуся, он уже мог стать человеком! – глаза Керси дьявольски сверкнули. – И он среди нас!

– Чем докажете? – Жаф мгновенно протрезвел.

Керси достал из кармана помятые листы и начал тыкать пальцем в какие-то формулы.

– Я уверен. Это доказывают все расчёты. Уже через несколько часов после исчезновения начался процесс полного превращения.

– Вы гений, Керси! Вы – великий Достигатор! Я пью за вас, за великого и непревзойденного учёного! – на этот раз Жаф опрокинул победную стопку.

Учёный облегченно вздохнул, глядя в наполненную рюмку. Глаза его затуманились. Он пытался их открыть, но лишь обессиленно моргнул, пару раз качнулся и примостился на столе рядом с тарелкой. Лежавший на ней одинокий лист зелёного салата страдальчески трепетал от горячего дыхания Керси.

Жаф встал, аккуратно собрал все записи и спрятал в карман.

– Это вам не индюший чёс! Это будет гусиная лихорадка, которая перевернёт всю Аскерию!– победно прошептал он и покинул славный бар «Пена».