Санер пересёк границу территории лагеря странных людей и затормозил у палатки с большой вывеской «Столовая».

– Разгружайте! – водитель вышел из кабины, поприветствовал Хвостатого. – Ты сегодня ответственный за хлеб?

– Допустим, моя очередь, и что? – буркнул Хвостатый.

– Ты, это… – водитель взял Хвостатого за рукав и, оглядываясь, отвёл чуть в сторону. – Ты когда весь хлеб разгрузишь, не удивляйся. Там за лотками человек будет, его спрятать надо. Поможешь?

– Спрятать? – Хвостатый удивлённо поднял вверх мохнатые брови. – Нашли место, где прятать!

– Вряд ли кто сюда по доброй воле сбежит. Потому здесь искать точно не будут.

– А кого прятать?

Водитель посмотрел на Хвостатого, цепляя глазами его настрой. Словно убедившись в надёжности варианта, он ответил:

– Гус. Знаешь такого?

– Гус? – лицо Хвостатого просияло. – Этого спрячу! Значит, жив?

– Жив, – водитель снова осмотрелся по сторонам. – Ищут его везде. К нам в пекарню СЗА нагрянуло, еле вывезли его.

– Ладно, разберёмся, – Хвостатый улыбнулся уголками губ. – В любом случае, нормальным без боя не отдадим. Он же наш, да ещё и со стажем. Мы здесь своих бережём.

– Надеюсь, – водитель хлопнул Хвостатого по плечу и вернулся в кабину.

Помощники Хвостатого быстро разгрузили лотки с хлебом.

– Там за ящиками ещё мешок какой-то в углу.

– Идите в столовую, с мешком я сам разберусь, – указал он помощникам.

Хвостатый запрыгнул в санер, похлопал заваленного мешками Гуса.

– Эй, Гус! Это я, Хвостатый. Приехали. Ты дома!

Гус сбросил с себя мешки и с опаской посмотрел на Хвостатого.

– Ты? – заулыбался он. – Жив?

– А то! Такие, как я, в огне не горят. Я сам огонь!

Мужчины крепко обнялись, силясь унять подступающие слёзы.

– А что наши друзья по палате? – спросил Гус.

– Их огонь не пощадил. Нашли только обгорелые трупы. Такая вот история, – Хвостатый опустил глаза. – Но мы-то с тобой живы, слышишь, живы! Давай ко мне в палатку. Я сейчас один живу. Сосед был, да исчез куда-то, увлёкся попрошайничеством в Золотом районе. А я сказал, что если подселят кого ко мне, то буду орать на весь лагерь. Вот они меня одного и оставили. Нормальные шума боятся, – Хвостатый злобно усмехнулся.

– Спасибо! – глаза Гуса заблестели благодарностью.

– Ладно, давай к делу.

Он замотал Гуса в мешки и донёс на плечах до своей палатки.

В жилище Хвостатого было тепло и спокойно. Печка потрескивала сухими дровами. Воздух пропитался запахом сигарет и каких-то трав. Две аккуратно заправленные лежанки-кровати разделялись небольшим ящиком для одежды, который одновременно служил столом. На нём стояла пара чистых кружек, сахар и чай. Из-под лежанки Хвостатого торчала коробка с какими-то железными деталями, проводами и инструментами. Ничего более из вещей не обременяло обстановку палатки.

– Хорошо тут у тебя, просторно.

– Скромно, но жить можно, – Хвостатый удовлетворённо потёр бороду, погладил по собранным сзади седеющим волосам.

Вечер спускался на лагерь странных людей. Закончив обязанности дежурного по столовой, Хвостатый вернулся в палатку, неся под мышкой скромный ужин для Гуса. Несколько печёных картофелин, солёный огурец и два ломтя хлеба.

– На вот, поешь.

Он с интересом смотрел на беглеца. Серые глаза испытывающе вопрошали. Налив ему большую кружку крепкого горячего чая, Хвостатый спросил:

– Не люблю глупых вопросов, Гус, но по-умному спрашивать не научился. Что будет делать оживший символ Аскерии дальше?

Двое мужчин сидели друг напротив друга, оказавшись лицом к лицу без возможности молчать, откладывать на потом, говорить неправду.

– Я долго смотрел на людей, пытался их понять. Как ни удивительно, в человеке мало человеческого, мало того, чем он, якобы, отличается от всех остальных живых существ. Я должен сказать им, – Гус прямо посмотрел на Хвостатого. – Кто-то должен сказать им.

– Что сказать-то хочешь? – хрипловатый голос Хвостатого органично вплетался в шум огня в печке, в сумрак палатки, в островок теплоты посреди зимней Аскерии.

– Хочу разбудить их, выдернуть из бредитного сна, безумия Достижений, засасывающего мира вещей, продажности. Хочу вернуть людям человека.

Хвостатый поперхнулся чаем и закашлялся.

– Веришь, что это возможно? Слово давно на службе у идеологов мира Достижений. Верят только им.

– Значит, надо прекратить подачу сигнала! – Гус ударил ладонью по столу. – Ты же видишь, всё управляется одним, регулярно повторяющимся сигналом. Достигай, контролируй баланс, переплюнь соседа, возьми бредит. Человеческий мозг находится под постоянным контролем поступающих сигналов. Они пишут жизнь, называя сотворённое нормой. Надо устроить тишину! – Гус сильно подался вперёд, перешёл на шёпот, который зазвучал в ушах Хвостатого надрывным призывом. – Тишина прервёт цепочку, привычный ритм. Человек попадёт в вакуум, отгородится от внешних сигналов. Наконец-то сможет остаться один на один с самим собой. Возможно, большинство запаникует, но, я уверен, найдутся и такие, в ком оживут давно забытые навыки, они начнут рассуждать сами.

Хвостатый сомнительно покачал головой. Гус выпрямился, сложил руки на груди.

– Даже если нам удастся спасти хотя бы одного человека, всё было не зря. Он – единственный спасённый, а значит живой, сможет вернуть жизнь и остальным людям. Она ведь должна с кого-то начинаться, пусть хотя бы с него.

– После тишины, которую ты предлагаешь устроить, кто-то должен начать говорить. Людям нужны слова, неважно какие. Они всегда будут нуждаться в том, чтобы ими управляли. Не умеют они сами…

– Может, мы с тобой им скажем? – Гус с надеждой взглянул на Хвостатого.

– Нет, я не могу, – Хвостатый диковато отстранился. – Слова, – он затрясся, кадык нервно заходил. – Я так верил в слова, я так обманулся ими.

– Расскажи мне о себе, – попросил Гус.

– Зачем тебе? – Хвостатый дёрнулся. – Я забыл это, я просто живу. Ты хочешь поднять это со дна моей души, обнажить боль, выгрести слизь прошлого опыта. Я сам-то долго не знал, что с этим делать, пока не перепрограммировал себя.

– Перепрограммировал? – Гус удивился новому слову, так не совпадающему с образом Хвостатого.

– Я программист, – он отвернулся. – Точнее, был им. Всё, что ты видишь вокруг себя – это программа Достижений, – Хвостатый закашлялся.

– Я и сам против правды, – хрипел он. – Мой организм не даёт мне её сказать.

Гус встал, налил воды и протянул чашку Хвостатому. Тот залпом выпил и сбросил оставшиеся капли на пол.

– Я написал эту программу Достижений, – еле слышно сказал Хвостатый. – Вот этими руками и этой головой, Гус. Перед тобой автор всего, что творится в Аскерии в последние годы. Перед тобой великое зло человеческого интеллекта.

– Что? – Гуса повело назад. – Как это – написал программу? Ты что такое говоришь?

– А то и говорю, – Хвостатый перевёл дыхание. – А теперь вот только тоска по гаверонам и осталась, – кивнул он на ящик с проводами.