Рэйф беспокойно ходил по кабинету. Головные боли неотступно преследовали его уже несколько дней. Контроль ситуации в Аскерии и противоречивые сообщения от Гавера создавали постоянное напряжение. Прошедшая ночь стала печальным следствием неизвестно куда развивающейся ситуации.

Катастрофа настигла Аскерию внезапно. Взлом сервера в кирпичном доме, о котором знали единицы, потряс главу СЗА. Беспомощность программистов в восстановлении сигнала стоила Рэйфу нескольких седых волос.

– Как сутки? Почему нельзя восстановить подачу сигнала немедленно? – Рэйф орал на пятерых специалистов, уныло стоящих вокруг потухшего монитора на втором этаже кирпичного дома.

– Это вирус, неизвестный нам, – оправдывались программисты.

– Кто же мог запустить такой вирус? – Рэйф неистовствовал.

– Только тот, кто писал эту программу! – спокойно ответил один из программистов – низенький, лысоватый парень в круглых очках.

– Тот, кто писал? – Рэйф побагровел, понимая, что он не знает имени этого человека. – Делайте, делайте! Скорее! – Рэйф буквально гремел на весь дом.

– Обыскать всё вокруг! – отдал он приказ офицеру СЗА.

Бессилие душило Рэйфа. Восстановить систему не удавалось.

Трое последних суток он не появлялся дома и ночевал в кабинете на твёрдом диване. Ощущение опасности придавливало с каждым днём сильнее. Он превратился в острый нерв, любое прикосновение к которому вызывало невыносимую боль. Правила и нормы, устоявшиеся в Аскерии, рушились, погружая её в пучину хаоса. Отрядам СЗА с трудом удавалось поддерживать безопасность. Система проседала под влиянием человеческих масс, нашедших для себя нового кумира.

«Найти и уничтожить живого Гуся. Мистер Гавер»

«Гуся оставить в живых и доставить лично мне в Иллюзию. Мистер Гавер»

«Гусь будет на площади Золотого района в 12.00. Мистер Гавер»

Полное отсутствие связи сегодня.

Рэйф тщетно пытался разгадать части головоломки. Какую игру затеял Гавер? Здесь уже не пахнет никакой системой. Куда он смотрит? Необходимо его найти. Нельзя тянуть дальше.

Но что-то ещё, мучительное, томилось и пыталось прорваться сквозь поток мыслей об Аскерии. Что-то, терзавшее сердце и совесть. Он взглянул на календарь, висевший на стене комнаты с не подающим признаков жизни монитором. 22 декабря. Знакомые цифры пронзили мозг раскалённой иглой.

Мама… Сегодня день рождения мамы. Как же он забыл? Проклятый гаверофон. Он с презрением ощупал в кармане бесполезный мёртвый чёрный кусок, напичканный микросхемами. Каждый год гаверофон напоминал ему об этой дате. И Рэйф, постоянно погруженный в дела, звонил, чтобы произнести скупые сыновьи поздравления и ежемесячно переводил ей гаверы. Уже пять лет он не видел её. Она всегда радовалась его редким звонкам, звала в гости и печально сокрушалась о его занятости. Служба. Она понимала, вздыхала и просила беречь себя.

Рэйф спустился вниз. Рыбки безмятежно плавали в аквариуме. Лишь только прозрачная стена отделяла мир людей от мира рыб. Их не интересовали гаверофоны и сигналы. Удивленно выпучив глаза, водные обитатели поглядывали на снующих и орущих за стеклянной стенкой людей, словно кто-то включил для них сериал про двуногих существ. Рэйф устало опустился на диван. Шум вокруг прекратился. В комнате наверху программисты притихли, напряжённо раздумывая над решением проблемы. Давящая тишина постепенно разъезжалась, окутывала, позволяя струйкам памяти вытекать из него, унося с собой, в далёкое детство.

Крошечная комната с втиснутой узкой ванной. Стена, отделанная белым кафелем. По ней плывут разноцветные рыбки. Пахнет апельсиновым мылом. Тёплая вода приятно булькает под ладошками и даже иногда попадает в рот, оставляя солёный привкус. Когда он вырастет, то станет капитаном дальнего плавания, будет вести свой корабль к неизведанным берегам. Ему покорятся моря и океаны.

Пятилетний мальчишка задорно хохочет и изворачивается в маминых мыльных руках. Ему щекотно и смешно. Мама хочет отмыть грязное пятно на его лодыжке, тщательно оттирая его вехоткой. Детский смех разносится по ванной комнате, звонко отскакивая от стен.

Женщина строжится, чтобы стоял смирно, но сама начинает смеяться. Шапки мыльной пены разлетаются в разные стороны и попадают на нос малышу. Мама нежно сдувает их и целует раскрасневшегося сына. Ребёнок увлекается новой забавой и сам начинает дуть на пенные островки и вытягивать из них вершины заколдованных дворцов.

Дав ему наиграться вдоволь, женщина вытаскивает голого малыша из водного царства и начинает вытирать мягким полотенцем.

Мама. Как вкусно пахнет мама. Какое счастье, когда рядом мама. Такая заботливая, весёлая. Рядом с ней ты всегда в безопасности. На минуту он вдруг представляет свою жизнь без неё. Ему становится страшно и больно. Нет! Никогда, этого не должно случиться!

– Мамочка, ты же всегда будешь рядом? Ты никогда меня не оставишь? – глаза малыша широко раскрыты, ещё чуть-чуть и две огромные слезы, уже плещущиеся и рвущиеся наружу, упадут на лицо.

– Глупенький мой! – женщина удивлённо смотрит на сына. – Я всегда буду с тобой!

– Всегда-всегда?

Она прижимает к себе малыша и начинает покрывать его поцелуями: в мокрые щёчки, пахнущий апельсиновым мылом затылок.

– Всегда, мой любимый, всегда!

Ребёнок успокаивается. Ему тепло и хорошо. Только лишь от того, что мама с ним.

Солёные слёзы скатились на небритый подбородок. Как в детстве, Рэйфу захотелось снова прижаться к ней, спрятаться от проблем и ни о чём не думать.

Клаер Рэйфа приземлился в одном из дворов Земляного района. Маленький, ничем не примечательный домишко, хоть и старый, но всегда аккуратный, кольнул воспоминаниями и какой-то не проходящей тоской.

Отворив дверь, он полной грудью вдохнул знакомый запах. С кухни доносился аромат пирогов с яблоками и жареной курицы. Вычищенная до блеска комната. Все вещи, как и прежде, на своих местах.

– Рэйф, сыночек!

Женщина, вышедшая к гостю, вытирала руки о передник. Седые волосы, гладко зачёсанные назад и собранные на затылке гребнем, отливали серебром. Морщинки, пролёгшие тонкой сеточкой на её лице, не портили, а лишь по-особому оттеняли её красоту. Глаза, по-прежнему яркие и весёлые, светились задором и хитринкой.

Она крепко обняла сына. Он уже забыл, как это приятно, – видеть её улыбку, искать в глубине серых бездонных глаз маленьких чёртиков и радоваться жизни.

– С днём рождения, мама!

Рэйф протянул букет белых хризантем, её любимых.

– Я чувствовала, что ты придёшь. Как же ты исхудал, сынок, осунулся, – женщина погладила его дрожащей ладонью по щеке.

Она вглядывалась в его лицо, не отрывая глаз, пытаясь запомнить каждую чёрточку.

– Иди же скорей, мой руки.

Рэйф прошёл в ванную. Рыбки на кафеле почти стёрлись, едва виднелись лишь ошмётки осыпавшейся краски. Апельсиновое мыло пузырилось под струями воды. Он снова попал в другой мир, мир другого Рэйфа.

Люди растут, меняются, набираются опыта и проживают не одну, а несколько разных жизней за один человеческий срок. Оглянувшись назад, понимаешь, что вчерашний ты, а тем более прошлогодний – это совершенно разные люди. Время беспощадно. Оно убивает в тебе одну личность, наслаивая на неё другую. Меняются окружающие вещи, люди, события, и человек меняется вместе с ними. Умирает, засыпая, и рождается утром уже немного иным. И вот уже ты – это не ты, а вереница призраков предыдущего тебя. Стоит ли таскать этот хвост повсюду за собой? Хвост старых установок, утраченных надежд, потерянного времени, невыполненных обещаний. Не лучше ли, проснувшись поутру, взять кисти и создать нового себя. Человек творит себя сам каждую минуту своей жизни. У него есть такое право не быть чьей-то иллюстрацией, размалёванным рисунком, в который советчики добавляют свои мазки, в котором гноятся старые раны, кровоточат обиды, надрывается злоба и зависть. Только человек, написанный собой, может источать внутренний свет и счастье.

Взрослый Рэйф смотрел на себя в зеркале, наблюдая всех других Рэйфов, накопившихся в его жизни. Грудь сдавило будто тисками. Уязвило детской мечтой, несостоявшимся капитаном дальнего плавания, забывчивым сыном. Что с ним? Почему именно сейчас он думал об этом? Тишина, отсутствие гаверофона, события последних дней – вот что изменило Рэйфа. В этот момент вдруг всё стало бессмысленным, страшным. Может, он уже не способен меняться? Может, дни Рэйфа сочтены? Нет! Он отогнал от себя эту глупую мысль, вышел из ванны, обнял мать.

Рэйф сел за стол, погрузившись в атмосферу тепла и заботы. Руки матери забегали по столу, накладывая то одно, то другое в его детскую тарелку. Потрясающе! Она сохранила эту тарелку с изображением поросят. Он вспомнил, как прихрюкивал, видя эти два радостных розовых пятачка. Долго прихрюкивал, даже, когда уже почти вырос. Он надул ноздри, но в этот раз прихрюкнуть не смог, совсем не смог, не потому что вырос, а потому что забыл, как это делается, разучился.

– Беспокоюсь за тебя, Рэйфик! – такой вариант его имени резанул ухо. – Сон плохой видела накануне. Будто ты скачешь на коне.

– Что ж плохого-то, мама?

– Так конь-то чёрный, полностью чёрный, как смоль!

– Ерунда! – Рэйф погладил мать по руке, хватая особое тепло пальцами, разнося его по всему телу.

Почему так хорошо? Почему он раньше не ощущал этой теплоты? Почему так приятно, когда кто-то за тебя беспокоится? Что вообще это за ощущения, неожиданно нахлынувшие, захватившие его? Вопросы теснились в голове.

Он поднял глаза от тарелки, перестал жевать. Мать смотрела на него, как тогда, когда он был маленький, смотрела глазами любви. Она его любит по-прежнему, как в детстве. Так вот почему так тепло. Всегда тепло, когда тебя любят – он это понял именно сейчас. Только мать умеет любить своего ребёнка раз и навсегда, с первого крика при рождении до последнего вздоха при смерти. Любить, не требуя взаимности, ответа, любить, не видя годами, любить по-настоящему, любить, как может любить человек человека.

Он обнял её, опустил свою голову на плечо, обмяк.

– Спасибо, мама! – прошептал Рэйф. – Надо спешить.

– К Гусю? На площадь? – вопрос заставил закрыть глаза, сглотнуть скопившуюся слюну.

– Почему так решила?

– Знаю! В жизни случаются такие минуты, когда всем со всеми нужно встретиться и взглянуть друг другу в глаза. Вспомнить. Опустить головы, разделить этот всеобщий стыд за многие годы своей жизни. Очнуться, чтобы дальше жить! Такие минуты необходимы!

– Что вспомнить, мама?

– Жизнь свою, сынок! Оглянуться, остановиться, прекратить бег! Вот для этого Гусь к нам и прилетел!

– В чём стыд, мама? Твой стыд! Скажи в чём?

– Мой? – мать опустила глаза. – В тебе, сынок! Каждая мать верит, что её ребёнок рождён для счастья, для добра. А потом, когда дети вырастают, они жизнь свою живут, сталкиваясь с другими, соревноваться начинают, воевать, теряя материнскую любовь в себе. Мечутся, страдают, стараются друг другу что-то доказать. Несчастными становятся. Вот тут-то зло их и подстерегает. Страшное зло, зло великой и бесцельной возни, вызывающее слёзы всех матерей Аскерии. Неужели мы такими и для того своих детей рожали? Вот в этом и есть мой стыд!

Рэйф слушал, опустив глаза. Cлова потрясли его. Внутри снова заныло, засвербело, закололо, ожило. Родилось что-то новое, непонятное ему, но такое необходимое.

– Прости, мама! – Рэйф смахнул скупую слезу.

– Береги себя, сынок! Иди на площадь, смотри людям в глаза, будь со всеми.

Он вышел из дома матери. Солнце, яркое зимнее солнце искрилось лучами на снежных сугробах. Рэйф зажмурился. Он вспомнил, что не смог отменить приказ Борни об уничтожении Гуся. Его агент искал Гуся, искал, чтобы уничтожить. Почему он об этом подумал так поздно? Рэйф вскочил в клаер, запуская машину высоко в воздух.