Римма беспечно гуляла по городу, заглядывая в чистенькие, недавно помытые, витрины магазинов, точно ища что-то особенное в них. Настроение у неё сегодня было подавленное и ей хотелось бы как-то развеяться. Пребывая в одиночестве, она пыталась что-то обнаружить в своей душе, услышать тайный голос своего рассудка, который бы сказал, что она кому-то ещё нужна в этом мире. Да, у неё была прелестная подруга, которая была ей особенно дорога, но что-то в её сердце всё же тревожно билось, зародившись ещё с самого детства.

Открывая дверь своей комнаты, девочка бежала к родителям, которые совсем недавно прошли мимо её двери. Она хотела обнять их, так крепко, как не обнимала прежде, ласково окликнув тоненьким детским голоском. Но что она получала снова? Молчание в ответ. Дверь безнадёжно хлопнула перед ней, оставив снова одну, никому ненужную и такую безнадёжную. А сердце ребёнка по-прежнему верило, ждало любви и требовало защиты. Напрасно….

Римма была одинока, с этим она не спорила. Её глаза давно погасли, перестав излучать тепло и радость. Стекляшки. Пустые камешки вместо глаз смотрели на мир в тусклых оттенках, уже не надеясь что-то увидеть в этой жизни.

Она молча проходила мимо небольших магазинчиков, то и дело сталкиваясь с людьми на своём пути, которые неизвестно куда спешили. Куда им спешить? Она была уверенна, что спешка только делает эту жизнь короче, лишает её всяких попыток увидеть то, что прячется под ногами человека. Его собственную жизнь.

Засмотревшись на маленькую девочку, что держала в руках небольшую куклу, Римма вдруг почувствовала зависть, которую прежде нигде и никогда не испытывала. Как это может быть? Счастье дано каждому, но пользоваться им может далеко не каждый. В глазах Риммы мутнело, сквозь туман собственного сознания она слышала голоса своих родителей, которые просят её не мешать. Мешала ли она им когда-то? Она просто хотела знать, что нужна им, но была обманута, обижена и покинута с самого рождения теми, кто должен был защитить.

— Эй, куда идёшь? — раздался разъярённый голос прямо перед ней; придя в себя, она подняла глаза, чтобы посмотреть на того, кто стоял перед ней, — Неужели не видишь, что здесь я стою.

— Прости, я не заметила, — выпалила она, безразлично обойдя живую преграду.

Стоило ей скрыться из живого места, как холодная рука схватила её за руку, оттянув в безлюдный переулок. Она уже была готова нанести удар, вовсе не растерявшись, как пустота наполнила её общество. В этот момент Римма не могла понять, что с ней произошло. Но скоро, выбросив странный случай из своей головы, она развернулась в сторону тротуара, как чьё-то тело преградило ей путь.

— Снова ты… — буркнул знакомый голос, который она совсем недавно слышала, — Значит, эта встреча неспроста.

Опешив, девушка отошла на него, пытаясь разглядеть лицо, образ которого казался ей размытым.

— Кто ты? Я не помню, чтобы мы встречались прежде.

— Что, разум помутнел?! Люди такие беззащитные, когда ничего не видят.

Голова Риммы сильно разболелась после слов незнакомца. Ноги ослабли, а в разуме так и проносились слова, произнесённые её отцом и матерью, в правдивость которых она не хотела верить, но не могла им сопротивляться. «Никчёмное создание! Ты ни на что не годна! Как ты могла подумать, что мы когда-то сможем тебя полюбить? Жалкое зрелище. Лучше бы тебя не было» Голоса становились всё громче и громче, заставив кровь политься тоненькой струйкой из её ушей.

— Хватит! — вдруг раздался её измученный голос, струной сорвавшийся в сознании дьявола.

Обессилев, она схватилась за рубаху парня, пытаясь удержаться на слабых ногах. Незнакомец, казалось, оскалился, оттолкнув от себя несчастную девушку, которая глухо приземлилась на холодный бетон.

— Не умирай. Я только начал, — склонившись к ней, он приложил ладонь к её дрожащим от боли глазам, присвоив себе часть её печальной души, — Я так и знал, что ты не простая.

В своём обители Келвин горевал. Душа его, прогнившая и зачерствевшая, не находила себе места. Он так давно терял то, что ценил, пытался оберегать. Если бы в его теле осталось что-то живое, то он зарыдал бы крупными слезами, уткнувшись лицом в обездвиженное тело Мэтью, которое лежало у него на руках. Из него не вышел родитель, да и друг тоже, в чём нуждалось это прежде живое и разумное тельце. Сколько всего он мог отдать ради жизни тех, кого оставил в прошлом, не в силах подарить будущее. Разум его и сознание с каждой потерей становились больше похоже на булыжник, овеянный чёрными тучами, из которых то и дело вырываются режущие молнии, убивающие всё живое на своём пути. Келвин не был из тех, кто потерял чувства, он просто в прошлом оставил то, что напоминало ему об этом.

— Посмотри, какие чудесные звёзды! Кажется, они вот-вот дотронуться до тех вершин, — положив русую голову на плечо спутнику, прекрасная женщина плела тоненькими ручками венок из колокольчиков для своего верного супруга, — Вот бы просидеть здесь всю жизнь рядом с тобой. А ты бы хотел вот так пробыть здесь свою вечность, смотря на эти звёзды?

— Да что там жизнь! Триальда, я бы душу свою продал ради этого вечера.

— И ни сколько бы не пожалел об этом? Ведь как это ты без души сможешь понять, что перед тобой та самая звезда, которая всегда нам освещает путь в темноте?

— Я бы никогда не стал жалеть, поверь мне. Ты — самое дорогое, что есть у меня в жизни.

Смерть подошла к ним слишком близко, услышав столь желанное слово «душа». Келвин не смог спасти свою возлюбленную от лап демона, прижимая её холодное тело к своей груди.

— Отдашь душу за этот вечер? Ты обещал, я знаю, — пронёсся тихий голос над его головой, голос убийцы его счастья.

Келвин поднял на демона заплаканные глаза, полные печали и смертной обиды, смешанной с неутолимой тоской.

— Отдам, — решительно отозвался он, прикоснувшись дрожащими губами к холодному лбу своей мёртвой жены, — Ради неё.

Демон не ответил, направив на несчастного адское пламя боли, которое человек вряд ли мог перенести.

— Вот твоё сгнившее сердце. Сможешь ты с ним выжить? Решай сам.

Развернувшись, демон уже хотел уйти, как Келвин схватил его за край чёрного плаща.

— Она мертва….

На что демон рассмеялся.

— Не ты ли говорил, что готов продать душу ради этого вечера? Я принял это пожелание всерьёз, нежели то, о чём ты бредешь.

На лице Келвина не было ничего в ту ночь. Он перестал чувствовать что-либо, но пообещал кое-что, яростно прокричав вслед уходящему графу, обратившего его в некое подобие бездушной твари, сердце у которой и— то покрыто плесенью.

— Я найду тебя и всех тебе подобных! Уничтожу! Уничтожу вас всех! Одного за другим!!!