Глава I. 60-70-е: начало

В начале 60-х, в самом центре Москвы, неподалеку от магазина «Российские вина», открылась студия звукозаписи. Надпись «Фотография», красовавшаяся у входа в здание, могла сбить с толку разве что случайных прохожих. Люди же опытные и просвещенные, поднимаясь по узкой лестнице на второй этаж, прекрасно знали, куда и зачем они идут. Под невинной вывеской «звуковое письмо» там, вдали от городской суеты и любопытных взглядов гостей столицы, приютилась колыбель советской рок-звукозаписи.

Колыбель была похожа на фотолабораторию и представляла собой небольшую комнату, в которой было тихо, как в Музее изобразительных искусств имени А.С.Пушкина. Тяжелые темные шторы на окнах наглухо отгораживали этот оазис от реалий внешнего мира.

Сурового вида мужчина в галстуке, отзывавшийся на обращение «дядя Женя», был владельцем настоящего студийного магнитофона. Фамилию дяди Жени, впрочем, как и марку магнитофона, вспомнить сегодня не представляется возможным. Обыкновенным посетителям он записывал в студии звуковые письма-поздравления. Проверенным клиентам дядя Женя собственноручно записывал «из-под полы» рок-н-роллы Пресли и раннего Окуджаву, а чуть позднее - дворовые песни Высоцкого и опальный твист «Королева красоты» в исполнении Муслима Магомаева.

Принцип работы студии был простой. Сигнал с выхода магнитофона шел на допотопный станок с крюком - судя по всему, стационарный проигрыватель. Из крюка торчала похожая на гвоздь игла, которая, соприкасаясь с гибкой самодельной «пластинкой», выскребала с нее пластмассовую стружку. Пластинки делались из рентгеновских снимков, подбираемых на помойках вблизи городских больниц. На снимок вмещалась только одна песня, и все это счастье ценой в рубль именовалось «записью на костях».

В конце 60-х, в эпоху расширения каталога подпольных записей, очередь «к дяде Жене» порой «вываливалась» на улицу. Это было достойное зрелище. 

У входа в здание стояли вороватого вида пацаны, одетые в полосатые клеши и сшитые из кожзаменителя шестиугольные кепки а ля Ринго Старр. Как несложно догадаться, далеко не все из них торопились продекламировать стишок для мамы или старенькой бабушки. Едва ли кто-то из них знал, что лет пятнадцать назад молодой Элвис Пресли спел на день рождения матери свое первое звуковое письмо.

Студия просуществовала более двадцати лет и свое предназначение выполнила с лихвой. За это время клиентами «звукового письма» стали сотни будущих рок-музыкантов, продюсеров, журналистов. Как гласит история, постоянными посетителями заведения на улице Горького были «первый советский рокер» Александр Градский и первый советский магнитофонный «писатель» Александр Агеев. Градский записывал у дяди Жени, к примеру, «Tutti Frutti» Литтл Ричарда. Cаша Агеев записывал все подряд. «В 1965 году я продал коллекцию марок и купил мономагнитофон «Комета», - вспоминает он. - На оставшиеся деньги я приобрел радиоприемник Spidola - чтобы слушать «Голос Америки».

Спустя полтора десятка лет Агеев станет одним из первых просветителей, начавших целенаправленно распространять на магнитофонных катушках советский рок-андеграунд. Пока же, в неполные шестнадцать лет, он начал карьеру рок-миссионера с пропаганды творчества Beatles.

«Когда в 67-м году ко мне попал диск «Сержант Пеппер», я провел первую коммерческую операцию, - вспоминает Агеев. - В компаньоны я взял ребят со двора, среди которых были владелец пластинки и обладатель переносного магнитофона «Яуза 20». Вечером мы уселись в скверике на Лермонтовской и врубили на полную мощность Beatles. Дело было необычное, музыка - громкая, и вскоре возвращавшийся с работы народ начал кучковаться возле нас. Лениво пожевывая хлеб, мы набрали кучу телефонов и адресов людей, желавших стать обладателями записи. А потом дали такой промоушн Beatles в Москве, о котором они и не мечтали».

 

На концерте группы "Удачное приобретение" 10 октября 1975 года в клубе Горбунова. В первом ряду: Бабух, Подгородецкий, Макаревич, Кавагоэ.

 

"Рубиновая атака", 1976 год.

 

Аракс.

 

Алексей "Вайт" Белов и Владимир Матецкий ("Удачное приобретение"), концерт в ГПИ-1, октябрь 1975 года.

 

Юрий Фокин ("Скоморохи"), концерт в Тушино, октябрь 1975 года).

 

...Почва для магнитофонного бума возникла в СССР почти одновременно с появлением первых рок-групп. Вдохновленные пластинками Beatles, музыканты пытались сотворить что-нибудь подобное, но технические возможности для этого у них отсутствовали. Записи осуществлялись на примитивной бытовой аппаратуре, и слушать подобные шедевры могли лишь люди, знавшие азбуку Морзе и обладавшие богатым воображением.

Куда лучше обстояли дела с живыми выступлениями. Рок-концерты, как правило, были боевыми: сгорали усилители, разбивались об пол самопальные гитары. Динамики вылетали из колонок, зрители - из окон, администрация - с работы. Скучать в те времена не приходилось.

Один из первых столичных рок-клубов находился вблизи Киевского вокзала - на том самом месте, где нынче красуется гостиница «Рэдиссон Славянская». Маленький и невзрачный клуб Горбунова (не путать с ДК им. Горбунова) вмещал сотни две зрителей и снаружи напоминал сортир. Открывая заплеванную дверь, фаны сразу же оказывались внутри крохотного зала. Но до входа, на котором сиротливо болтался тетрадный листок с надписью «дискотека», еще нужно было добраться.

В середине 70-х на сейшена в клуб Горбунова ходила вся хипповая Москва. Перед началом концертов здесь собирался цвет столичной тусовки: Мама Рыба, Бека Рыжий, Вася Лонг, Сашка Агеев, вечно пьяный Эдик Мамин и музыканты ведущих рок-групп. Касса клуба находилась высоко над землей и представляла собой туннель глубиной сантиметров семьдесят. Поскольку вокруг происходила страшная толчея и руки дотягивались до цели далеко не всегда, 50 копеек швыряли в направлении невидимого кассира - словно гранату в амбразуру дота. Каждые три минуты из темного отверстия кассы доносился визгливый старческий голос: «Не кидайте, пожалуйста, деньги! Прошу вас, не кидайте деньги!»

У входа в клуб неподвижно стоял амбал Вася, в оловянных глазах которого застыл немой вопрос: «Где билет?» Стон полураздавленных фанов - «Билет в кассе, у бабушки» - был единственно правильным ответом и служил гарантией пропуска в зал. Портвейн «Даляр» ценой в 98 копеек или еще более дешевую «Золотую осень» Вася, как правило, не отбирал.

Порой во время концертов случались побоища между не попавшими в зал хиппарями и местной урлой. Тогда привокзальная милиция пыталась прервать акцию и пресечь творимые у нее под носом безобразия. Поскольку делалось это не слишком оперативно, бухие зрители по команде «Шухер!» успевали дружно покинуть клуб через вторую дверь. Спасаться приходилось бегством, резво перепрыгивая через железнодорожные пути. Густые волосы «детей цветов» развевались на ветру, cловно флаги над башнями. Погоня, правда, случалась нечасто: стражи порядка в то время были еще лояльными и незлопамятными - как в телесериале «Следствие ведут знатоки».

Несмотря на легкий стрем, в клубе Горбунова успели выступить почти все культовые рок-составы Москвы: «Скоморохи», «Машина времени», «Високосное лето», а также англоязычные «Рубиновая атака» и «Удачное приобретение». Две последние команды были особенно хороши. «Рубиновая атака» во главе с Владимиром Рацкевичем играла нечто среднее между Хендриксом и Doors. Делали они это настолько громко, что рубильник с током администрация клуба вырубала уже на третьей-четвертой песне. Ведомое Лешей Беловым «Удачное приобретение» пропагандировало яростный ритм-энд-блюз в духе Cream и Fleetwood Mac. Вдобавок ко всем своим достоинствам они не только чувствовали дух времени, но и умели играть на инструментах.

«Я помню, что если у музыкантов 70-х дома были гитары, пианино, магнитофон, то они обязательно пытались записывать альбомы, - вспоминает басист «Удачного приобретения» Владимир Матецкий. - Хрипели, резали пленку, делали коллажи, что-то булькали под водой - под влиянием Beatles. Желания записать одну песню не было. Было желание зафиксировать 40 минут музыки. Все вокруг выпускали альбомы. У меня был приятель, который записал более десятка альбомов с оригинальными названиями, по 14-15 композиций в каждом».

Кто их слышал? Где они теперь?..

 

«Мифы», 1976 год.

 

Георгий Ордановский («Россияне»).

 

Андрей «Свинья» Панов и Алексей Рыбин («Автоматические удовлетворители»).

 

Первое выступление «Аквариума» в Москве завершилось историческим джемом с «Машиной Времени». Слева направо: Майкл Курдюков, Всеволод Гаккель, Андрей Макаревич, Борис Гребенщиков. МАрхИ, 1976 год.

 

Александр Кутиков ("Висикосное лето"), конец 70-х.

 

Ни один из фаворитов клуба Горбунова не оставил после себя полноценных альбомов - кроме «Машины времени». Жаль, что не удалось записаться находившимся в глубоком подполье «Второму дыханию», «Красным дьяволятам», «Русско-турецкой войне». И лишь энергичный лидер «Скоморохов» Александр Градский эпизодически умудрялся проникать на студию Всесоюзного радио, но в полноценный цикл песен эти разрозненные сессии так и не воплотились.

Аналогичная ситуация была и в других городах. «В семидесятые годы мыслей об альбомах у нас не было, - вспоминает лидер «Санкт-Петербурга» Владимир Рекшан. - Происходило это потому, что у рок-музыкантов не существовало никакой возможности записываться. В промежутке между 70-м и 74-м годами у «Санкт-Петербурга» было как минимум три концертные программы, которые так и остались незафиксированными».

Хард-роковые «Россияне» Жоры Ордановского также не смогли оставить на пленке следы своей деятельности. К числу «неудачников» можно отнести «Лесных братьев», «2001», «Аргонавтов», «Зеркало», «Орнамент» и загадочного Валерия Черкасова, пытавшегося выделить психоделические интонации в мелодии Гимна СССР. «Мы лишены возможности оценивать вклад в рок-движение таких групп, как «Фламинго», «Галактика», «Ну, погоди!» и многих, многих других, - говорил в интервью журналу «Рокси» легендарный звукорежиссер Андрей Тропилло. - Вымерли целые направления, наиболее интересные люди ушли, так и не оставив следа».

...Нерасторопность многих несостоявшихся рок-героев 70-х частично оправдывал лютый дефицит магнитофонной пленки. Долгое время в торговой сети можно было приобрести бобины только в комплекте с магнитофоном. Когда владелец магнитофона записывал на 9-й скорости эту единственную катушку, для него наступал «конец света». «Мы знали телефон Мосгорторгсправки, по которому можно было получить информацию, когда поступит в продажу определенный вид товара, в частности, магнитофонная пленка, - вспоминает Агеев. - Дозвониться туда было практически нереально».

Семидесятые годы представляли собой время неоформленной рок-мифологии. Записыватьcя музыкантам было негде и не на чем. Правда, первые панки во главе с небезызвестным Свиньей (и с Цоем на бас-гитаре) решали эти проблемы без особых комплексов. Для громких квартирных джемов, записанных на магнитофон «Маяк», они придумывали броские названия типа «Дураки и гастроли» (или «На Москву!!!»), а затем искренне поражались, в какое небытие канули их шедевры, «растиражированные» в количестве одного-двух экземпляров. С другой стороны, в рамках «избранного безумия» подобный подход к творчеству смотрелся довольно органично.

 

Глава II. Полное стерео

Вплоть до начала восьмидесятых годов многие музыканты продолжали записываться на первобытной аппаратуре. «Гитары включались в микрофонный вход магнитофона, используя перегрузку звука как фузз, - вспоминает звукорежиссер Леша Вишня о записи своего «Последнего альбома» (1983). - Вместо барабанной бочки употреблялась коробка, по которой били клизмой, натянутой на отвертку. Вместо хай-хэта голосом делали «ц-ч». Рабочего барабана вообще не было. Очень клевое было время...»

Показательна история с «Аквариумом»: ряд «семейных альбомов» 70-х годов, зафиксированных на домашней аппаратуре («Притчи графа Диффузора», «Искушение Св. Аквариума», «С той стороны зеркального стекла»), не переизданы до сих пор ввиду низкого качества звучания. «Записи, сделанные в тот период, по праву принадлежат не музыковедению, но этнографии, ибо являются документом существования иной формы жизни, - не без иронии замечает Гребенщиков в «Кратком отчете о 16 годах звукозаписи». - Другими словами, их можно изучать, но нельзя слушать».

 

Обложки концертных бутлегов «Сборник вкуснейших вещей группы «Аквариум» «Рыбный день» и «Арокс и Штер».

 

Чуть ли не единственным рок-музыкантом, которому удавалось регулярно работать в настоящей студии, оказался ленинградец Юрий Морозов. Будучи штатным звукорежиссером «Мелодии», он во внеурочное время «строгал» на государственной многоканальной аппаратуре альбом за альбомом. Морозов был одним из немногих, кто принципиально отверг концертную деятельность и целиком сконцентрировался на студийной работе. Несмотря на отвлеченность и философско-религиозную направленность, альбомы Морозова имели активное хождение и оказали определенное влияние на творчество раннего «Крематория», Вишни и «Трубного зова».

...Практически всем рок-группам того времени не хватало не только аппаратуры, но и элементарных технических познаний. «В семидесятые годы звук, как правило, был достаточно плохим и каких-то отчетливых критериев саунда не существовало, - вспоминает басист «Машины времени» Евгений Маргулис. - Максимум, что мы знали о звуке, - в каком месте должен быть эффект, а в каком - нет».

Действительно, никакой культуры рок-звука в стране не было и в помине. Ситуацию усугубляла негласная система запретов на резкий и жесткий звук, которая была повсеместно распространена в отношении «официальных рок-групп». Характерный пример - подражавшие Shadows «Поющие гитары», у которых принципиально не применялось никаких звукообработок. Во время концертов тембры на пульте убирались до предела, в результате чего верхи и низы казались обрезанными, а середину пространства заполнял характерный стерильный вокал. какой энергии и динамики в подобной рафинированной музыке не было.

Аналогичный выхолощенный звук имели пластинки эстрадных и околороковых исполнителей, записанные на фирме «Мелодия». Шаг вправо, шаг влево расценивались как побег. Резко звучащий гитарный аккорд или зафуззованный проигрыш воспринимались тогда чуть ли не как «голос великой свободы». (Едва ли не единственным исключением стал рычащий гитарный запил во вступлении к вышеупомянутой «Королеве красоты».) Поэтому неудивительно, что первые подпольные альбомы рок-групп начали распространяться по музыкально изголодавшейся стране с невиданной скоростью. Сначала это были отмеченные ужасным качеством концертные записи, которые тем не менее составили своеобразную эстетическоидеологическую альтернативу молодежной эстраде.

Наконец-то получив в свое распоряжение джентльменский набор «стереомагнитофон - бобины - микрофоны», первые народные звукодрессировщики пытались увековечить на пленке отечественный рок. Писали, как правило, «с воздуха», направив микрофоны в сторону сцены. Точно так же люди старшего поколения фиксировали на магнитофоны акустические концерты Высоцкого, Окуджавы, Галича.

Довольно скоро наиболее пронырливые из умельцев освоились и начали подключаться в операторский пульт. «Присосаться» с магнитофоном к пульту было делом далеко не простым. Во-первых, не все пульты имели линейный выход, с которого можно было подснять полноценный сигнал. Во-вторых, звукооператоры имели привычку взымать за подобные услуги немалый оброк. И все же игра стоила свеч - запись с пульта значительно превосходила по качеству запись «с воздуха».

Так в России появились первые бутлеги. Самыми популярными из них стали двойной альбом «Машины времени» «Маленький принц», живые записи «Мифов» и «Високосного лета», «Blues de Moscou» «Зоопарка», выступление «Динамика» в Кирове, «Воскресения» в ДК МехТех, фрагменты ленинградских рок-фестивалей, а также многочисленные концертники «Аквариума» («Арокс и Штер», «Рыбный день», «Электрошок»). Забегая вперед, отметим, что, несмотря на явный потенциал бутлегов (впоследствии некоторые из них стали номерными альбомами), особого развития практика концертных записей в СССР так и не получила.

...Расцвет магнитофонной культуры реально пришелся на восьмидесятые - в промежутке между «моносемидесятыми» и компьютеризированными девяностыми. За пару лет до московской Олимпиады в массовой продаже появилась современная звукозаписывающая техника. На смену устрашающим агрегатам типа «Днiпро», «Романтик» и «Чайка» пришли модифицированные катушечные стереомагнитофоны с 19-й скоростью записи/воспроизведения: «Ростов», «Юпитер», «Маяк», «Нота». Вместо шершавой и рвущейся на части пленки, изготовленной из отходов ди- и триацетата, меломаны получили в трясущиеся от волнения руки катушки с лентой 10-го типа. Порой среди этих пленок встречались экземпляры вполне приличного качества. Мало кто знает, что оригиналы «Синего альбома», «Треугольника» и «Табу» были записаны на обыкновенной пленке Шосткинского производственного объединения «Свема», продававшейся «в магазине за углом».

Новые технологии, в том числе венгерский стационарный магнитофон STM и советский стереоагрегат «МЭЗ-62», перевели подпольный рок в новое качество. Возможность осуществлять полноценную стереозапись моментально создала уникальный мир - со своими координаторами, «писателями», продюсерами и звукорежиссерами. 

В Москве все сдвинулось с мертвой точки в 77-м году - благодаря напористости и деловой хватке Александра Кутикова («Високосное лето»), который устроился работать в т.н. «учебную речевую студию» ГИТИСа на должность «уборщицы». К этому времени за спиной у одного из популярнейших московских бас-гитаристов уже был определенный опыт звукорежиссерской работы: в цехе трансляций нестудийных записей, на репортажных машинах, в концертных тон-вагонах. «Мне приходилось записывать все подряд - от выступлений Карела Готта до «Поющих гитар», - с улыбкой вспоминает боевое прошлое будущий саунд-продюсер телепередач «Старые песни о главном».

 

На этих книгах учились все советские звукорежиссеры.

 

Венгерский стационарный магнитофон STM.

 

В 70-е годы Кутиков скрупулезно изучал не только западные журналы типа Mix, но и знаменитую книгу звукорежиссера «Би Би Си» Алека Нисбетта «Оборудование студии звукозаписи». «В этих пособиях в основном рассматривались физические и акустические процессы, а о психологии творчества не было написано ни слова, - вспоминает Александр. - То, что творилось, к примеру, в студии Beatles, нам становилось известно из косвенных источников - интервью, воспоминаний и даже рецензий».

...Студия театрального института дала Кутикову уникальную возможность реализовать полученные знания и навыки. В его распоряжении были ночные часы и звукоизолированное помещение - с магнитофонами «МЭЗ» и STM, чешским пультом Tesla и режиссерской кабиной. По-видимому, предполагалось, что в речевой студии студенты будут трудиться над усовершенствованием дикции или «работать с интонациями». Но вместо вечно пьянствующих студентов «работой с интонациями» занялись вечно пьянствующие рокеры.

Тот факт, что в государственном учреждении, расположенном по соседству с японским консульством, могли записываться «патлатые рокеры», требует отдельного пояснения. В конце семидесятых театральный институт выглядел чуть ли не эпицентром творческого циклона, в который оказалось втянуто немалое количество нетрадиционно мыслящих людей. В частности, именно здесь базировалась Комиссия по комплексному изучению резервных возможностей человека при Академии наук СССР, где занимались всем на свете - включая проблемы НЛО, особенности родов в воде, разработку систем отечественной йоги или программ по ускоренному обучению иностранным языкам.

Со временем в ГИТИСе создалась обстановка «афинской школы» - неудивительно, что один из членов комиссии и по совместительству руководитель речевой студии Олег Константинович Николаев смотрел сквозь пальцы на творившуюся во внеурочное время анархию. К московской Олимпиаде эту лавочку все же прикрыли - в соответствии с требованиями пожарной безопасности. Тем не менее именно здесь были созданы, по сути, первые студийные рок-записи, которые предвосхитили феномен магнитофонной культуры и определили некоторые тенденции ее развития в последующее десятилетие.

Боевым крещением Кутикова в ГИТИСе стала попытка записать музыкантов «Високосного лета». «Запись получилась неживой, не такой, какими были «Високосники», - вспоминает Александр. - Их звуковая энергетика была иной». Две следующие попытки создать полноценный студийный звук воплотились в запись «двойника» «Машины времени» (1978) и дебютного альбома «Воскресения» (1979). В этих работах Кутикову удалось сохранить настроение и энергетику двух наиболее актуальных московских рок-групп. Кроме того, наконец-то свершилась давняя мечта поклонников: на альбомах были слышны не только отдельные инструменты и текст, но и начал вырисовываться легкий намек на драйв.

После того, как Кутиков покинул ГИТИС, Москва еще добрый десяток лет не имела реальной рок-студии. В 80-х альбомы записывались на квартирах, репетиционных точках, в художественных мастерских, домах культуры. К примеру, группа «ДК» свои первые нетленки фиксировала в подвале общежития. Института стали и сплавов. Концертный звукооператор «Воскресения» Александр Арутюнов умудрился записать альбом в совершенно не приспособленном для подобных целей бомбоубежище МГИМО. Студийное сотрудничество Андрея Пастернака и группы «Центр» происходило в радиоузле Всесоюзного театрального общества. Каждая столичная рок-команда выкручивалась, как могла.

 

Александр «Артем» Арутюнов.

 

Константин Никольский, Михаил Шевяков, Алексей Романов, последние репетиции перед записью второго альбома группы «Воскресение», 81 г.

 

...Вслед за Москвой всплеск рокерской активности произошел в Свердловске. Уральскую школу звукорежиссуры основал Александр Гноевых, для которого свердловские музыканты специально придумали «фонетический образ» - «Полковник». Учась на физтехе Уральского политехнического института, будущий звукорежиссер «Наутилуса» («Титаник», «Крылья», «Чужая земля») оккупировал студенческий радиоузел и постепенно начал овладевать азами мастерства. В конце 70-х он уже пытался записывать на магнитофон концертные выступления «Сонанса» - фактически первой заслуживающей внимания свердловской рок-группы. Скромные технические возможности для подобных экспериментов у Полковника были, поскольку прогрессивная комсомольская организация выделила на 30-летие физтеха значительную сумму денег.

В считанные дни были приобретены два магнитофона «Тембр», микрофоны, наушники, пульт и необходимое количество пленки. Магазин, в котором продавалось все это богатство, Полковник отыскал под вечер где-то на окраине города. Такое чудо можно было найти только в СССР. Дверь в магазин напоминала вход в обыкновенный подъезд. Вывеска отсутствовала - впрочем, как и товары на прилавках.

Никаких опознавательных знаков снаружи не было - странно, что внутри помещения находились вполне реальные продавцы. Откуда-то негромко доносилась музыка Beatles - по-видимому, в целях рекламы и для привлечения несуществующих покупателей. Как гласит история, услышав от Полковника некое волшебное слово, один из работников молча ушел в подсобку и вскоре вернулся со всей необходимой аппаратурой. Несмотря на якобы сломанную кассу, цена на добытый из-под земли комплект радиотоваров соответствовала государственной. «Таких магазинов я больше не видел ни разу в жизни», - вспоминает Полковник.

Занявшись усовершенствованием добытой аппаратуры, Гноевых в первую очередь переделал в «Тембре» 19-ю скорость на 38-ю. Это была победа. Увеличение скорости способствовало получению более прозрачного и глубокого звука. При записи методом наложения с одного магнитофона на другой сильной потери в качестве не происходило. Кроме того, 38-я скорость позволяла фиксировать инструменты второго эшелона столь же ярко, как и основные вокально-инструментальные партии.

 

Фрагменты студийной работы - Юрий Морозов, Владимир Шахрин, Михаил Михайлюк («Отряд им. Валерия Чкалова»), 1984 год.

 

Игорь Скрипкарь (запись альбома группы «Трек»), 1982 год.

 

Александр Пантыкин и Вячеслав Бутусов, запись дебютного альбома «Наутилус Помпилиус» «Переезд», 1982 год.

 

Александр «Полковник» Гноевых и А.Котов, запись альбома группы «Кабинет», 1986 год.

 

Затем Полковник сконструировал самодельный фузз-эффект, который в те времена именовался в журнале «Радио» не иначе как «ограничитель звука». По схемам, найденным в одном из английских пособий, Александр соорудил флэнжер, ревербератор и ламповый пульт. Пульт был без индикатора - поэтому перегрузки звука приходилось воспринимать на слух. К чести Полковника, на качестве студийной работы это обстоятельство никак не отразилось. 

Творчески изучая звук с отверткой и паяльником в руках, Гноевых сумел к началу 80-х создать продуманную систему записи рок-групп. На два магнитофона «Тембр», обвешанных в мистико-акустических целях консервными банками (якобы для борьбы с помехами), Полковник записал «Сонанс» (1980), три альбома «Трека» и дебютную работу «Наутилуса» «Переезд» (1982). «С появлением первых альбомов музыканты смогли не только услышать собственную игру, но и узнать реакцию на нее немалого количества людей, - считает Полковник. - После этого рок-группы начали относиться к себе более трезво, корректируя свои идеи и свое творчество».

Вершиной звукорежиссерских подвигов Полковника стали студийные опусы группы «Трек». В этих альбомах свердловский «колдун звука» не только создал объемное и энергичное рок-звучание, но и разукрасил его всевозможными аппликациями. И чего только он там не использовал: начиная от ревербераторных вариаций с гитарными шорохами и заканчивая применением искусственных шумов и пленки, пропущенной в обратном направлении. «Мастерство Полковника как звукоинженера позволило нам слетать в космос на примусе, - вспоминает гитарист «Трека» Михаил Перов. - И, пожалуй, среди коллег ему не найдется равных по качеству записи, сделанной без аппаратуры».

Вспоминая о становлении уральского рока, нельзя не упомянуть «Урфин Джюс» - удивительную группу, которая долгое время вообще обходилась без звукооператора. Проблемы поиска собственного звука решались музыкантами без лишних комплексов -по принципу «здесь и сейчас». Всеми правдами-неправдами группа попадала в государственные студии, штатные сотрудники которых обращались в рокерскую веру за считанные часы. Все остальное, как говорится, было делом техники.

Дебютный альбом «Путешествие» (1981) записывался «Урфин Джюсом» на режимном предприятии под названием «телестудия» - с охраной, вахтой, журналом «ухода-прихода» и злыми восточно-европейскими овчарками во дворе. Ушлым свердловским рокерам постоянно удавалось проникать незамеченными внутрь телестудии, затем проносить инструменты, а после - благополучно скрываться, унося с собой запись. Как? А бес его знает...

 

Глава III. Великий комбинатор

Наиболее глобальные процессы в области подпольной звукозаписи происходили в Ленинграде. Руководил всем этим действом «посланец космоса» по имени Андрей Тропилло. Его бурная деятельность, направленная на развитие советского рока, сопоставима разве что с ролью Джорджа Мартина в создании оригинального звучания Beatles.

Андрей Владимирович Тропилло родился 21 марта 1951 года. «В тот же день, что и Иоганн Себастьян Бах», - любит уточнять никогда не страдавший излишней скромностью Тропилло. Что там говорить, человек, записавший в 80-х годах чуть ли не весь ленинградский рок, знает себе цену...

 

Тропилло-старший возле изобретенного им радиолокатора (середина 30-х годов).

 

 и его сын Андрей Тропилло на записи альбома «Треугольник» группы «Аквариум», 1981 год. 

 

Технический талант Тропилло возник не на пустом месте. Его отец Владимир Андреевич в середине 30-х годов изобрел первый отечественный радиолокатор, который позволял фиксировать местонахождение самолетов в радиусе нескольких километров. История с радиолокатором имела не самое лучшее продолжение. Завистливые коллеги обвинили Тропилло в... подготовке покушения на Сталина и оформили всю документацию по изобретению на себя.

Тропилло был осужден на несколько лет по статье 57 - предположительно, за отказ «стучать» на несуществующих друзей-террористов. Естественно, после тюрьмы его долго не брали на работу - кому был нужен на производстве враг народа? Но Тропилло не слишком унывал. После успешного применения в осажденном Ленинграде его системы неоновых посадочных знаков Владимиру Андреевичу присвоили звание майора. Однако это был его пик. Когда победная эйфория улеглась, он некоторое время преподавал в Академии военно-воздушных сил, а после 58-го года устроился работать преподавателем в культпросветучилище.

Позитивное общение с советской властью не прошло для Тропилло-отца бесследно. Спустя почти два десятка лет, услышав на подпольном рок-концерте «Битву с дураками», он признался сыну: «Мне казалось, что сейчас откроются двери, а там стоят черные «воронки», в которые людей начнут сгружать пачками». Дело было весной 76-го года - во время исторического дебюта «Машины времени» в Ленинграде.

К тому моменту сын Владимира Андреевича, двадцатипятилетний Андрей, уже вовсю бредил рок-н-роллом и радиотехникой. Заинтересовавшись увле чениями отца, он уже в младших классах научился разбираться в схемах и собирать транзисторный приемник. «Первая радиостанция, которую я поймал, вещала из Финляндии, - вспоминает Тропилло-младший. - И этот факт меня впоследствии немало вдохновлял».

Закончив физфак Ленинградского университета, Андрей Тропилло не на шутку заболел роком. Все предпосылки для этого у него были. Еще в старших классах он переключился с прослушивания симфонической музыки на западную бит-культуру. «Сестра прислала мне из-за границы мохеровую шерсть для свитера, - рассказывает Тропилло. - Ни секунды не сомневаясь, я продал мохер за 110 рублей и на вырученные деньги купил двойной альбом Beatles, который появился в Англии несколько дней назад».

С 77-го года Андрей занялся организацией концертов «Машины времени». В период нежной любви к этому коллективу Тропилло проводил их выступления на родном физическом факультете, где-то в районе Ржевки и даже в здании бывшей церкви Каспийского полка. Эти концерты Тропилло делал по всем правилам конспирации - обрубая хвосты и направляя толпы «непроверенных» фанов по ложным адресам.

Не обходилось и без доли веселого цинизма. На одном из концертов Андрей использовал в качестве пронумерованных билетов... обрезанные бланки комсомольских грамот с изображением Ленина, стоявшего на фоне Смольного. Эта сверхнаглость привлекла к деятельности Тропилло пристальное внимание соответствующих органов. «У меня аж губа дрожала, но я от всего отказывался», - вспоминает Андрей, которого обвиняли чуть ли не в подготовке террористического акта. Знакомая история.

...После этого инцидента Тропилло охладевает к менеджерской деятельности и направляет все силы на студийную работу. Первым шагом стала реставрация звука в композициях «Машины времени», записанных звукооператором Игорем Кленовым в репетиционных условиях. Под немудреным названием «День рождения» Тропилло пустил этот сборник в народ, включив в него пару раритетных песен Кавагоэ. На дворе стоял 78-й год. Пленка была растиражирована в лингвистической лаборатории филологического факультета. Запись осуществлялась в режиме девятой скорости на одну из сторон катушки. Вторая сторона бобины была пустой. 

Две сотни катушек были с любовью запечатаны в картонные коробки, на которые вручную наклеивались фотографии Макаревича, Маргулиса и Кавагоэ. «Когда я сопоставил доходы и расходы, выяснилось, что тираж оказался убыточным», - не без иронии вспоминает Тропилло.

Более удачным - как в художественном, так и в финансовом отношении - стал выпуск концертного альбома «Маленький принц». Услышав в исполнении «Машины» новую программу, включавшую стихи Шекспира, фрагменты прозы Сент-Экзюпери и высказывания китайских философов, Тропилло понял, что все это надо срочно писать. В тот момент в его лохматую голову пришла светлая мысль о знакомых, работающих в аудиохранилище Пушкинского Дома, в техническом арсенале которого находилось несколько репортажных магнитофонов Nagra. Договорившись с Кленовым, Тропилло во время очередного концерта подключил магнитофон к пульту и зафиксировал всю полуторачасовую программу «Маленького принца».

«На левый канал были выведены все голоса, на правый - инструменты, - вспоминает Андрей. - Мое последующее редактирование состояло в том, чтобы смешать эти каналы и компенсировать фазу искажения - для получения стереофонической картинки».

Затраты на техническую реализацию записи составили около 50 рублей. Доходы от проведенного концерта «Машины времени» - около двух тысяч. По незыблемым законам рыночной экономики эти средства тут же были вложены в производство. У отъезжавшего в Израиль джазового звукооператора Андрей приобрел комплект микрофонов и ставший впоследствии притчей во языцех самодельный пульт.

Пульт был действительно уникальным. Упакованный в деревянный каркас, он состоял из деталей, выпущенных на оборонных заводах страны, и напоминал гибрид пылесоса и ракеты «земля-воздух».

«Начинка внутри пульта была серьезная, - вспоминает Тропилло. - Это вам не «Электроника»! Звук, пропущенный через него, был действительно хорошим и прозрачным».

Дома у Тропилло уже стояла кое-какая аппаратура. Дело оставалось за малым - найти помещение для студии. Первая попытка датировалась 77-м годом, когда Андрей решил создать студию в здании психологического факультета ЛГУ. Расчет великого знатока человеческих душ был тонок. 

В ежегодном университетском бюджете существовала глава расходов на научные исследования в области психологии. Не потратить их для университета было смерти подобно - бюджет на следующий год урезался бы ровно на неистраченную сумму. Ситуация складывалась достаточно пикантная: как реализовать безналичные деньги в направлении, имеющем хотя бы косвенное отношение к психологии? Этот вопрос был решен Тропилло на уровне задачки для устного счета.

Чтобы каким-то боком оказаться причастным к многострадальной казне психфака, Тропилло устроился работать на факультет, где занимался чем-то труднопроизносимым типа «исследования надежности военных операторов». Под прикрытием подобных научных разработок Андрей Владимирович вошел в доверие к университетской администрации и начал планомерно выбивать из бухгалтерии деньги. Рассчитывал Тропилло не только на свое демоническое обаяние. С помощью специалистов из института Гипрокино он спроектировал студию и составил финансовое обоснование ее технического оснащения. Не смог он осилить лишь валютный раздел, необходимый для закупки венгерских магнитофонов STM. Тропилло неоднократно ездил встречаться с нужными людьми в Москву, водил их в рестораны и дарил коньяки, но выцыганить у Министерства высшего и среднего образования валюту ему так и не удалось.

Позднее Андрей еще не раз воспользуется неразберихой в университетской казне, направляя государственные деньги на дело международной важности - развитие советского рока. Пока же, потерпев фиаско на психфаке, Тропилло решил, что свою студию он сможет создать и за пределами университета.

 

Глава IV. Дом юного техника

На поиски подходящего помещения у Тропилло ушло больше года. Параллельно работе в университете он осенью 1979 года устраивается в Дом юного техника Красногвардейского района Ленинграда. Мало кто мог предполагать, что через пару лет четырехэтажное здание бывшей женской гимназии на Охте превратится в местный аналог знаменитой английской Abbey Road.

Секция, которую вел Тропилло в штабе охтинской пионерии, официально называлась «кружок акустики и звукозаписи». Через эту «школу жизни» прошли будущие музыканты «Ноля», «Препинаков», «Опасных соседей» и Профессор Лебединский, звукорежиссеры Слава Егоров («Аквариум») и Алексей Вишня.

 

Андрей Владимирович Тропилло.

 

Дом юного техника на Охте (стрелкой отмечено местоположение студии).

 

Андрей Владимирович не только знакомил подростков с нюансами записи, но и успевал обучать их игре на испанской гитаре. Классические пьесы и этюды высшей степени сложности Тропилло исполнял не хуже преподавателей с консерваторским образованием. Судя по всему, играть на гитаре он научился во время очередной геологической экспедиции, в которые любил уезжать летом.

«В школьные годы я занимался любительским кино, - вспоминает Леша Вишня. - Однажды наш руководитель в Доме юного техника ушел и появился Тропилло. Его первыми словами было: «Кино - это все фуфло, давайте заниматься звукозаписью!» Начали записывать радиопередачи, делать радиогазеты. Мыбыстро въехали в русский рок и вскоре вместо «Машины времени» и Юрия Морозова стали слушать «Аквариум» и «Зоопарк». Вообще надо сказать, что Тропилло нас ничему не учил. Он не учит - он просто работает!»

Несложно догадаться, что секция звукозаписи служила для Тропилло неплохим прикрытием его основной деятельности. Русский рок становился реальной силой, и не удивительно, что вскоре в кабинете Андрея Владимировича начали появляться патлатые дяденьки в потрепанных солдатских шинелях. В руках у них были электрогитары, а в зубах - «Беломор». Происходили эти визиты преимущественно по вечерам и в выходные дни - т.е. в то самое время, когда начальство отсутствовало на рабочем месте.

«Мне важно было понимать психологию руководителя советского учреждения, - вспоминает Тропилло. - Как правило, он догадывается, что его сотрудники работают не только ради мизерной зарплаты и у них имеются какие-то свои интересы. Но вместе с тем начальник не хочет получать на сотрудников анонимки, докладные или звонки из КГБ. Между этими двумя крайностями мне и приходилось балансировать».

...Для того чтобы начать сессии, Тропилло необходимо было улучшить материально-техническую базу студии. Вскоре в блоке из двух комнат, расположенном на третьем этаже его пионерской резиденции, была установлена специальная стеклянная перегородка. За перегородкой находились монофонический четырехканальный пульт, набор микрофонных стоек, магнитофоны «Тембр» и «МЭЗ». И хотя выглядел весь этот арсенал не слишком серьезно, Тропилло понимал, что перед ним - то самое «божье место», в котором при удачном стечении обстоятельств можно будет развернуться вовсю. И Андрей Владимирович стал наращивать обороты.

У сотрудников телевидения и радио он приобретал многие километры почти не использованной профессиональной пленки. «Пленка была преимущественно ворованная или списанная, - вспоминает Тропилло. - С производства ее тащили все кому не лень. А кому она нужна? Мне нужна. Больше никому не нужна. Я покупал пленку по шесть рублей за километр и вскоре забил ею целый шкаф».

Затем Тропилло затеял переоборудование помещения, настелив вторые полы и улучшив звукоизоляцию стен. После чего усовершенствовал «Тембр», переделав его с 19-й скорости на 38-ю. Постепенно студия начала функционировать. Тропилло планировал сделать ее наподобие помещения в ГИТИСе, куда в конце 70-х он неоднократно наведывался. Других примеров для подражания у него не было.

Объектами первых экспериментов стали Юрий Степанов, музыканты «Мифов» и певица Ольга Першина, эпизодически сотрудничавшая в то время с «Аквариумом».

 

Студийный магнитофон МЭЗ-28.

 

Всеволод Гаккель в студии Дома юного техника.

 

Ольга Першина.

 

С первых же дней работы Андрей Владимирович принялся фиксировать каждое свое движение - с целью последующего анализа. По большому счету, многое в то пору ему было еще не понятно. Как «максимально достоверно» записывать на двухканальный магнитофон рок-группы, никто из знакомых звукорежиссеров толком не знал. Не было помощников, не было необходимой литературы. Прорываться сквозь мглу тотального невежества приходилось в одиночку.

После первых же исследований Тропилло начал получать прямо-таки парадоксальные результаты. В частности, он пришел к выводу, что вокальные партии удобнее записывать не с фирменных «Шуров» или «Нойманов», а с помощью советского микрофона «МК-13». Но не обыкновенного, а выпущенного ленинградским производственным объединением «Экран» в самой первой, «опытной» серии. Оснащенные ламповыми усилителями, образцово-показательные «МК-13» давали при записи глубокий и красочный звук. Не случайно спустя многие годы наши орлы-эмигранты в Америке впаривали эти микрофоны по астрономическим ценам. Именно эти микрофоны использовали в Доме юного техника «Зоопарк», «Кино» и «Аквариум».

Знакомство Тропилло с «Аквариумом» уходило корнями в 77-78 годы. Спустя пару лет их пути пересеклись вновь. Незадолго до начала работы в Доме юного техника Тропилло неожиданно всплыл в явочной квартире «Аквариума» и, оставив там вышеупомянутый пульт, отправился на все лето в очередную экспедицию. Вскоре после рок-фестиваля «Тбилиси-80» «Аквариум» согнали с репетиционной точки, и вся их аппаратура, состоявшая из нескольких колонок и самодельного усилителя, оказалась в студии у Тропилло. На смену нищете в Дом юного техника пришла бедность. К тому моменту Тропилло охладел к «Машине времени» (небезосновательно считая ее позднюю эволюцию пагубной) и целиком переключился на «Аквариум».

С конца 1980 года «Аквариум» приступает к записи «Синего альбома». «Поздней осенью Тропилло, гипнотически убедив старушку-вахтершу в том, что мы - пионеры, ввел нас в Дом юного техника на Охте, - вспоминает Гребенщиков. - Играли фанфары, пел хор нелегальных ангелов - началась Новая Эпоха».

Новая эпоха длилась более шести лет. Несмотря на торжествующий вокруг развитой социализм, Тропилло удалось записать в Доме юного техника альбомы «Аквариума», «Зоопарка», «Кино», «Облачного края», «Странных игр», «Пикника», «Мануфактуры», «Мифов», «Алисы», «Телевизора», «Ноля».

Как звукорежиссер Тропилло развивался семимильными шагами. В подтверждение этого тезиса достаточно сравнить звучание «дотбилисской сессии» «Аквариума» («Homo Hi-Fi», «Летающая тарелка», а также «Марина» и «-30», вошедшие позднее в бутлег «MCI») с записанным спустя несколько месяцев «Синим альбомом».

Оба раза Тропилло применял метод наложения - с эпизодическим использованием мономагнитофона «МЭЗ-28» производства 1962 года. Методика записи в обоих случаях была одинаковая, глубина звука и энергетика - разная. Прогресс был налицо. 

Дебютный альбом «Мифов» был сделан вообще на 19-й скорости, но на качестве звука это обстоятельство практически не отразилось. И Тропилло понял, что в пионерской студии даже с минимальными средствами можно добиваться неплохих результатов. 

Однако останавливаться на достигнутом Андрей не желал. Втеревшись в доверие к руководству фирмы «Мелодия» («врага надо знать в лицо»), он сумел добиться невозможного. Малообъяснимым образом Тропилло убедил главного инженера «Мелодии» отдавать ему на все лето два профессиональных магнитофона Studer и многоканальный пульт. Именно на этой аппаратуре в период 81-83 годов были зафиксированы все работы «Аквариума» (кроме «Синего альбома»), «Exerсise» Чекасина-Курехина-Гребенщикова и что-то еще. В осенне-весенние месяцы Андрей по-прежнему работал с магнитофонами «Тембр», используя запись методом наложения. С утра до вечера и с вечера до утра его руки носились по кнопкам микшерного пульта, как пальцы пианиста по клавишам рояля. Это было высокое искусство.

Иногда Тропилло даже удавалась запись «живьем» - когда все музыканты исполняли композицию одновременно. Так «на одном дыхании» были записаны «Мажорный рок-н-ролл» «Зоопарка» и «Сентябрь» «Аквариума».

В своей студийной деятельности Тропилло довольно быстро перешагнул границы обязанностей звукорежиссера. «Звукорежиссер, если захочет, может сделать в студии многое, а не просто ручки включать, - считает Тропилло, у которого всю жизнь идеалом звукорежиссера был Джордж Мартин. - Звукорежиссер намертво привязан к студии. В момент сессии именно он является ключевой фигурой - как дирижер. Он может изнасиловать всех музыкантов, но добиться необходимого результата».

Заросший и небритый, одетый в непонятный свитер, старые брюки и войлочные домашние тапочки, Тропилло сумел создать в студии семейную, непринужденную обстановку. Он понимал, что атмосфера во время сессии решает многое. «Записи, как птицы, раз - и улетели», - любил говорить Тропилло своим подопечным, которые имели привычку не слишком торопиться, ожидая небесных благ в виде обещанных друзьями примочек, современных инструментов и т.п. В качестве весомого аргумента в пользу примата настроения над качеством Андрей Владимирович любил цитировать легендарного продюсера Брайана Ино: «Бесконечные вылизывания мельчайших деталей или создание громоздких музыкальных наложений лишают альбом главного - непосредственности и прозрачной чистоты».

Не случайно одним из основных моментов деятельности Тропилло было стремление сделать так, чтобы группа шла в его студию, как на праздник. Чтобы музыкантов ничто не отвлекало, не раздражало, чтобы они могли концентрироваться исключительно на работе. Для создания необходимой студийной атмосферы Тропилло не пренебрегал всевозможными поверьями, народными приметами и прочей мистикой. К примеру, перед самым началом сессии на микшерный пульт ставилась рюмка с шампанским - «для старшего беса», которого, по мнению Андрея, периодически надо было подкармливать. Чтобы не мешал работать. К концу записи рюмка, как правило, оказывалась пустой.

Тропилло проводил в студии по десять-пятнадцать часов, но никогда не перегружал музыкантов и не занимался вымучиванием нужного настроения. «На второй-третий год работы у меня уже сложилась практика не записывать более трех дублей подряд, - вспоминает Андрей. - Если после этого не удавалось достигнуть результата, мы начинали работать с другими песнями, возвращаясь к неполучившейся композиции на следующий день».

...Одним из главных достижений раннего Тропилло было внедрение в сознание музыкантов культуры альбомного мышления. «В конце 70-х можно было наблюдать удивительную ситуацию, - вспоминает Андрей в интервью журналу «Рокси». - Группы, приходящие в студию на сессию звукозаписи, пытались играть концерт, т.е. под счет раз-два-три начинали молотить то же самое, что и в зале перед публикой.

Такой подход не имеет ничего общего с созданием альбома как произведения искусства... Альбом должен быть книгой, а не сброшюрованной подборкой статей на разные темы».

Услышав в радиопередачах «Голоса Америки» слово «альбом», Тропилло всю свою последующую деятельность подчинил именно идее создания магнитоальбомов. Ему, как и многим думающим звукорежиссерам, хотелось, чтобы записанные в студии альбомы оказались не только концептуальной подборкой песен, но и предметом культа. Он мечтал о том, чтобы альбомы волновали людей, стали одним из средств коммуникации. Чтобы в них жили чувства и некий абсолютный смысл.

«Слово «альбом» я железом внедрял, - вспоминает Тропилло в интервью журналу «РИО». - Написание альбома - далеко не запись концерта. Подход и результат совершенно разные. И ведь интересно, альбом - он как живое существо, у него все есть: питание, отправления - все, вплоть до размножения. Альбом - совершенно замечательная форма».

Неудивительно, что с первых дней работы Тропилло ставил перед музыкантами обязательное условие - то, что записывается у него в студии, должно быть выпущено не просто как набор песен, а в виде продуманного магнитоальбома. Одним из важных атрибутов такого «настоящего магнитоальбома» должно было стать соответствующее художественное оформление.

 

Глава V. Дизайн магнитоальбомов

Идея создания обложек для магнитофонных альбомов носилась в воздухе достаточно давно. Воспитанные на западной рок-культуре музыканты, фотографы и художники не могли оставаться равнодушными к таким шедеврам изобразительного искусства, как графические обложки Рика Гриффина (альбомы Grateful Dead), работы лондонского дизайнера Питера Блэйка («Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band»), американца Энди Уорхола («The Velvet Underground and Nico», «Sticky Fingers»), немца Клауса Вурманна («Revolver»). Яркие краски, непривычные символы и шрифты на обложках, картонные фигурки на разворотах способствовали созданию определенного имиджа и превращали альбом в самоценный артефакт. В идеальном варианте между музыкальным наполнением альбома и его зрительным образом начинало происходить какое-то невидимое раскачивание, возникали некие вибрации, своего рода новая реальность. Собрание композиций выглядело не только как произведение звукового искусства, но и как самая простая форма видеоряда. Поддержанный визуальными образами, музыкальный материал приобретал определенную символику. Синтез постановочного фото и черно-белой графики, поп-арта и кубизма, психоделии и сюрреализма дразнил воображение и рождал новые ассоциации. Другим словами, высокохудожественный дизайн в сложном деле оформления альбомов был жизненно необходим.

 

Андрей "Вилли" Усов

 

и его знаменитые фотосессии для обложек магнитоальбомов "Аквариума": "Акустика", "Синий альбом", "Электричество".

 

Первыми в СССР это поняли в Ленинграде. Уже в середине 70-х музыканты {«Аквариума»} начали экспериментировать с обложками, создавая не всем и не всегда понятные замысловатые коллажи. Летом 78-го года Борис Гребенщиков и Майк Науменко провели специальную фотосессию для альбома «Все братья - сестры». Съемками занимался молодой фотохудожник Андрей «Вилли» Усов, для которого «игра в обложку» началась задолго до оформления магнитоальбомов. Еще в 60-х годах Вилли (названный так в честь львенка Вилли - эмблемы чемпионата мира по футболу в Англии) вырезал из множества польских, немецких и венгерских журналов понравившиеся иллюстрации. Затем он брал безликие советские конверты для пластинок и придавал им товарный вид - наклеивал коллажи, накладывал шрифты, а края пластинок «закатывал» в специальную липкую пленку. «Я напоминал наркомана, - вспоминает Андрей. - Это была болезнь - увидеть визуальный ряд для конкретной музыки». 

Музыку Усов воспринимал отнюдь не со стороны. Еще учась во французской школе, он начал играть на скрипке. Затем - на гитаре, губной гармошке, флейте, клавишных. В середине 70-х у него даже был собственный проект, в котором на барабанах играл Евгений Губерман, а на гитаре - Майк Науменко. В летние месяцы группа называлась «Ассоциация скорбящих по зимнему отдыху», в зимние - «Ассоциация скорбящих по летнему отдыху». В 78-м году «Ассоциация» выступила на нескольких совместных с «Аквариумом» акциях, которые Вилли сразу же попытался зафиксировать на фотопленку. «Когда я увидел «Аквариум» в действии, то понял, что это надо как-то задержать в памяти и красиво оформить», - вспоминает Усов. В том же году он бросил работу авиамеханика в Пулковском аэропорту и начал регулярно снимать питерских рок-музыкантов.

«Вилли был из нашего «корыта», ездил с нами на концерты и фотографировал, фотографировал, фотографировал, - вспоминает Андрей «Дюша» Романов. - Он был, что называется, «в эстетике» и следовал никем не писанным, но верным правилам мировосприятия».

Помимо множества художественных фотопортретов и репортажных съемок Вилли стал автором обложек «Синего альбома», «Электричества», «Треугольника», «Табу» и «Акустики» «Аквариума», «Сладкой N» и «LV» Майка, «Blues de Moscou» «Зоопарка». В 80-82 гг. это был первый в стране опыт художественной работы по оформлению магнитоальбомов.

Большая часть обложек была черно-белой - с активной графикой, незаполненными «участками пустоты» и доходчивым сюжетом. Некоторые идеи рождались экспромтом, прямо во время съемок. Так, фото для обложки «Синего альбома» решено было сделать в мрачной лифтовой шахте одного из зданий на Литейном проспекте. Сессия происходила в подъезде дома, в котором забыли соорудить лифт и место для него пустовало. Идеологической основой съемки послужила несколько наивная философия «взгляда наверх», за которым следуют подъем и падение.

 

Фотосессия Вилли Усова для «Табу».

 

Один из первых вариантов оформления «Радио Африка», отбракованный Гребенщиковым.

 

Окончательный вариант; человек на обложке - Всеволод Гаккель.

 

Столь же ассоциативным образом создавалась обложка «Электричества». Как-то летом, собирая грибы в одном из карельских лесов, Вилли обнаружил выброшенную кем-то за ненадобностью газовую плиту. До ближайших дачных участков было несколько километров, и сиротливо стоявшая на опушке плита в своем сюрреализме вызывала в памяти кадры из «Сталкера».

В итоге изображение «газовой плиты в лесу» легло в основу лицевой стороны «Электричества». Снимок для задней стороны обложки сделан накануне эпохального рок-фестиваля «Тбилиси-80». «На улице стоял двадцатиградусный мороз, и камера замерзала так, что вносить ее в помещение для подзарядки вспышки было невозможно, - вспоминает Вилли. - Все линзы промерзли и покрывались льдом». После того, как Андрей напечатал снимки и скальпелем вычистил на них весь фон, Гребенщиков попросил его написать: «Спасибо всем, кто помогал делать эту музыку». Вилли предложил расширить текст следующим образом: «Спасибо всем, кто помогал и кто не мешал делать эту музыку». Время на дворе было мутное.

Примерно в тот же период Усов придумал эмблему тропилловской студии - знаменитый логотип «АнТроп». Сидя в кафе по соседству с Домом юного техника, он набросал в записной книжке различные варианты эмблемы. «Макет аббревиатуры рождался в пытках и муках, - вспоминает Вилли. - Предыдущий вариант - «Los Pills Records» («Таблетки рекордз»), опубликованный на «Синем альбоме», как-то не прижился. Зато надпись «АнТроп», впервые появившаяся на «Треугольнике», впоследствии оказалась фирменным знаком всех альбомов, записанных в студии Андрея Тропилло».

«Треугольник» стал первой попыткой творческого тандема Усов-Гребенщиков поэкспериментировать в области авангардного дизайна. Обсуждая оформление западных альбомов, они пришли к выводу, что обложки должны быть загадочными и вовсе не обязаны нести в массы «лобовую» информацию.

«Оформление альбома должно являться продолжением того, что находится внутри него, - считает Гребенщиков. - Любая рок-группа может наполнить обложку определенным количеством тайнописей и знаков, которые затем интересно будет искать. Это и есть та мифологизация, которой занимается рок-н-ролл».

При подобном теоретизировании каждый слушатель получал уникальную возможность почувствовать себя кем-то вроде археолога, раскапывающего неведомую тайну. В свою очередь, фотохудожник становился похожим то ли на канатоходца, то ли на минера. Одно неверное движение, один неверный жест - и вместо дополнительного визуального раскрытия музыкального образа создатель обложки рисковал уничтожить какое-то хрупкое метафизическое состояние. Либо, что еще хуже, опошлить его.

...Подтверждением этих теорий стал неприметный на первый взгляд символ Å, который перекочевал с обложки «Синего альбома» на разворот «Табу», где притаился на одном из постаментов в саду Строгановского дворца. Вообще, по мнению многих, дизайнерское решение «Табу» представляло собой ярчайший образец изобретательности и виртуозной ручной работы. Фотосессия для «Табу» происходила прямо на Невском проспекте, на Полицейском мосту через Мойку. Одетый в длинный развевающийся плащ Гребенщиков двигался в толпе спешащих на работу людей, а Усов снимал его анфас и со спины. Акция проводилась при помощи древнего аппарата Rolleiflex производства 1932 года. «Съемка была удивительно сложная, - вспоминает Вилли. - Благодаря старой непросветленной оптике вокруг Гребенщикова получился некий специфический ореол и определенная нежность изображения». 

Затем эта фотография была переведена в негатив, и на ней специальной красной тушью, предназначенной для ретуши технических негативов, вычищался фон. «Когда я напечатал снимок уходящего вдаль Гребенщикова в позитиве, меня всего начало ломать, вспоминает Вилли. - Тогда я решил опубликовать его в негативе. Поэтому на задней стороне «Табу» тень от Гребенщикова - светлая».

Не менее сложной в «Табу» оказалась лицевая сторона. «Гребенщиков взял несколько фотографий из съемок в саду Строгановского дворца и спросил, можно ли выделить из кадра лицо, увеличив его и разместив изображение на абсолютно белой обложке, - вспоминает Вилли. - И где-то что-то написать. Все, что он просил, я выполнил. Но при этом почувствовал, что обложке чего-то не хватает. Чтобы у зрителя не было ощущения дырок, я дорисовал каких-то буквочек, каких-то ромбиков, каких-то звездочек. Затем рядом с надписью «Аквариум» поставил знак вопроса. Красивые шрифты, найденные в каталоге, я скорее использовал не по прямому назначению, а как элемент архитектуры. Для меня это было важнее, чем смысл».

Прием выделения и увеличения какого-то малозаметного (на первый взгляд) фрагмента Усов вторично использовал при создании задней обложки «Акустики». В качестве исходника он взял фотографию одного из первых концертов курехинского бэнда (тогда еще без названия «Поп-механика»), в котором принимал участие Гребенщиков. Лидер «Аквариума» - с подкрашенными губами, тенями вокруг глаз и выбеленным школьным мелом лицом - выглядывал между контрабасистом Владимиром Волковым и трубачом Вячеславом Гайворонским. По воспоминаниям Усова, двигаясь, словно получеловек-полуробот, БГ изображал нечто, отдаленно напоминающее брейк. Периодически он брякал по струнам специально расстроенной гитары. Застывшее выражение глаз и механичность позы Гребенщикова показались Усову необычными, и он решил сконцентрировать на этом фрагменте основное внимание. Впоследствии Вилли любил называть эту фотографию не иначе как «Козлодоев».

Максимальное развитие аквариумовские теории о многозначности и напускании тумана получили на «Радио Африка». Название группы на обложке отсутствовало. Напротив человека, входящего в белое пространство, изображены загадочные иероглифы. Атмосферу таинственности усиливает сюжет на обратной стороне. В лесу, прямо посреди деревьев, стоит человек с нелепо поднятой рукой. В глаза бросается диспропорция между размерами головы и размерами тела. Опять что-то тут не так. Но что? Вопросы, вопросы, вопросы...

«Фотосессия проходила с некоторой задержкой относительно даты выхода альбома, - вспоминает Усов. - «Радио Африка» был готов в июле 83-го года, в августе первый тираж пошел в народ. Наступал сентябрь, а обложки все еще не было. Натура уходила, стояла пасмурная, дождливая погода, небо было брюхастое и мглистое. Солнечных дней оставалось совсем мало...»

Когда отступать было уже некуда, музыканты «Аквариума» отправились вместе с Усовым на Васильевский остров - в район гостиницы «Прибалтийская». После недолгих поисков было выбрано место на берегу Финского залива, производившее впечатление дикости и неприкаянности. Вокруг валялись кучи битого щебня и кирпича, в грязи торчали какие-то провода, рядом все поросло лопухами и кустарником. «Сева Гаккель несколько раз решительным шагом «входил в кадр», а я снимал это десятирублевым «Любителем», - с увлечением рассказывает Усов. - Я громко командовал: «Стоп!», нажимал на спуск, но просчитать все нюансы, работая допотопной камерой, было очень сложно».

Человеком, изображенным на обратной стороне «Радио Африка», также оказался Гаккель. На плечи Всеволоду был положен большой кусок известняка, а голову ему пришлось низко пригнуть. Таким образом создавалось впечатление, что на плечах у человека растет камень. Кому из музыкантов пришла в голову идея «получеловека-полускульптуры» и каково ее истинное значение, никто из участников сессии вспомнить уже не может.

«Вся съемка была сделана примитивными средствами, - вспоминает Вилли. - Ее бюджет состоял из транспортных расходов, сорокакопеечной пленки и амортизации десятирублевой камеры». Любопытно, что существовала еще одна фотосессия «Радио Африка», состоявшаяся в июле 83-го года вблизи поселка Солнечное. Снимки с полуобнаженным Гребенщиковым и стоящими у леса натурщицами Усов планировал напечатать слегка затемненными. «БГ бесится от этих фотографий, - вспоминает Усов спустя пятнадцать лет. - А мне нравится. Почему эти снимки «не пошли» на обложку, я не знаю».

Также в оформление альбома не попал снимок с силуэтами четырех обнаженных людей. «Боб ревновал очень, так как его во время этой сессии не было, - вспоминает Вилли. - Я предполагал печатать это фото в одном из двух вариантов: черное на белом или белое на черном. Впоследствии эту идею я держал для других групп, но она так и осталась нереализованной».

В свою очередь, и у Гребенщикова существовало несколько версий оформления «Радио Африка». В частности, определенное хождение имела обложка, на которой БГ стоял обнаженным среди поля с воздетыми к черному небу руками. Похожее по настроению небо было и в кадре, в котором основным персонажем был шагающий Гаккель. «Перебрав несколько вариантов обложки, я в одной из попыток решился «очистить» небо над Гаккелем, - вспоминает Усов. - Затем на свободном белом фоне я разметил шрифты - надпись «Радио Африка» и окаймленные вертикально расположенным прямоугольником иероглифы. Теперь все оказалось легко, графично и понятно»

 

Дизайн большинства магнитоальбомов тяготел к откровенному примитивизму. Случалось и так, что сами музыканты не знали, под какой обложкой распространяется их альбом ("Свинья на радуге" группы "ДДТ", Доктор Кинчев - "Нервная ночь").

 

...Кроме Ленинграда в стране было еще несколько городов, в которых также процветало «концептуальное альбомное мышление». В отравленном ядерными отходами Челябинске-70 очередные работы «Братьев по разуму» и «Бэд бойз» появлялись с оригинальным оформлением - будь то графика, коллаж или эксперименты с психоделической символикой. Архангельский «Облачный край» обязательно снабжал каждую из номерных катушек новой фотообложкой. Первоначально оформлением альбомов занимался лидер группы Сергей Богаев - дизайн, соответственно, тяготел к откровенному примитивизму. На обложках знаменитых работ «Ублюжья доля» и «Стремя и люди» уже красовались целые живописные полотна, выполненные художником Михаилом Булыгиным. На более позднем этапе с группой сотрудничал редактор и дизайнер рок-журнала «Апсюрд» Сергей Супалов. 

Производство обложек для магнитофонных альбомов представляло собой целую технологию - возможно, поэтому оно так и не стало широко распространенным явлением. Ни в Сибири, ни в Прибалтике, ни на Украине так и не нашлось рок-групп, которые планомерно работали с фотохудожниками. (Редкие исключения составляли рижские «Цемент» и «Поезд ушел», а также припанкованные «Путти» из Новосибирска.) Кочующий между Уфой, Свердловском, Москвой и Ленинградом Шевчук также не уделял должного внимания оформлению. «Каноническая обложка была лишь в «Свинье на радуге», - вспоминает лидер «ДДТ». - Там была нарисована лежащая посреди двора пьяная женщина, на которую смотрели маленькие девочка и мальчик. Рядом валялась пустая бутылка водки... Для 82-го года это было круто».

 

В оформлении магнитиздата можно было встретить все что угодно - и паспортные данные (Алексей Борисов, альбом "Богатство"), и орфографические ошибки ("Vinus Memoirs", "Крематорий"), и даже многостраничные буклеты с текстами песен (Юрий Наумов, "Проходной двор").

 

...В Москве одним из немногих рок-проектов, который мог бы гордиться высокопрофессиональным дизайном собственных творений, был «ДК». Причем постоянного оформителя у Сергея Жарикова не было. Обложки для многочисленных альбомов рисовала целая команда художников: Сергей Якушев, Нина Волкова, Юрий Непахарев, Александр Повалишин, Игорь Сергеев, Владимир Родзянко создавали графические работы в жанре «надругательного реализма», которые естественным образом подходили по эстетике к любому из альбомов «ДК». В аналогичной гротесково-саркастической манере пытались сотрудничать с Жариковым ленинградские художники Олег Котельников («Прекрасный новый мир») и «Брейгель-Босх эпохи социалистического реализма» Кирилл Миллер. 

Необходимо отметить, что далеко не всегда московские и питерские графики рисовали «веселые картинки» для конкретных творений «ДК». Чаще всего художники просто дарили свои работы Жарикову, который затем использовал их при оформлении очередных опусов. При этом часть картин (в частности, Кирилла Миллера) ни в какие альбомы «ДК» так и не вошла.

После того, как ряд альбомов «ДК» был переиздан на компакт-дисках, идеолог группы на всех обновленных обложках настойчиво упоминал об «аутентичном оформлении магнитоальбомов, выполненном анонимными художниками». Таким образом, с точки зрения великого мистификатора Жарикова, альбомы «ДК» оформлял исключительно народ.

 

Впечатляющий пример творческого сотрудничества - над оформлением альбомов группы "ДК" работала целая команда известных художников - Кирилл Миллер, Олег Котельников, Нина Волкова, Игорь Сергеев и многие другие.

 

К сожалению, культура дизайна магнитоальбомов так и не пустила в Москве свои корни. В отличие от «ДК» подпольные записи «Воскресения», «Машины времени», «Браво», «Вежливого отказа», «Николая Коперника», «Звуков Му» выходили неоформленными. Принципиально возражал против дизайна своих альбомов Василий Шумов из «Центра», считая наличие обложек в андеграунде «признаком дурного вкуса и провинциальности». Эпизодически оформлением альбомов занимались «Крематорий», «Ночной проспект» и Александр Лаэртский, но «символом поколения» эти обложки так и не стали.

Яркую визуальную поддержку своих работ получили в первой половине восьмидесятых свердловские рокеры. Еще в 81-м году художник и фотограф Олег Ракович подготовил обложку альбома «Урфин Джюса» «Путешествие», причем один из фрагментов нарисовал молодой студент-архитектор Вячеслав Бутусов. Спустя несколько лет Ракович оформил сольник Егора Белкина «Около радио», проект Евгения Димова «Степ», а также несколько альбомов Алексея Могилевского. Известный дизайнер Александр Коротич (в недалеком будущем - автор обложек компакт-дисков многих свердловских групп), нарисовал обложки к альбомам «Урфин Джюса» «Жизнь в стиле heavy metal» и «15». Фотограф и дистрибьютор магнитофонных записей Дмитрий Константинов оформлял альбомы «ЧайФа» «Жизнь в розовом дыму» и «Субботним вечером в Свердловске».

Но наиболее планомерную работу со студийной рокерской продукцией проводил свердловский фотохудожник Ильдар Зиганшин, сотрудничавший в середине 80-х годов с «Наутилусом», «Кабинетом», «Настей» и, чуть позднее, с «Агатой Кристи». «Помимо музыки для меня всегда существовало визуальное восприятие материала. Для меня это было нечто цельное, - вспоминает Ильдар. - За счет обложек продукт становился более значимым и давал дополнительную информацию об исполнителях. Мне было важно отразить какое-то общее состояние альбома, какую-то его символику».

Первой пробой Зиганшина в оформлении альбомов стала дебютная работа «Наутилуса» «Переезд». Бутусов сотоварищи были сфотографированы неподалеку от городской плотины - в районе старых полуразрушенных домов. Из целой серии снимков были отобраны два - с точки зрения музыкантов, самые мощные по воздействию. На них были наложены простые, легко читаемые шрифты. Это была первая и последняя обложка «производства Зиганшина», содержащая «прямое» иллюстративное изображение рок-музыкантов. 

Куда более сложной по сюжету оказалась обложка наутилусовской «Невидимки». В архиве у Ильдара находилось большое количество снимков Бутусова и Умецкого, сделанных в процессе записи альбома. Но на лицевую сторону «Невидимки» попала фотография, не включавшая в себя ни участников коллектива, ни какие-нибудь символы, которые роднили бы эту обложку с группой. По воспоминаниям Зиганшина, тот снимок был сделан в 84-м году на Московском вокзале в Ленинграде. «У меня на животе висел фотоаппарат с широкоугольным объективом, который захватывал огромное пространство вокруг, - вспоминает Ильдар. - У привокзальной стены валялся какой-то бомж, которого милиционер начал сгонять с насиженного места. Когда бомж встал, выяснилось, что он еще и калека, который как-то нелепо, по-мамоновски начал прокрадываться куда-то в неизвестность. В итоге получилась довольно странная картинка - непонятный человек на фоне какого-то пространства, расплывчатая пластика, нелепая тень...»

«На обложку «Невидимки» народ вообще никак не прореагировал, - вспоминает Бутусов. - Ильдар всегда мыслил достаточно абстрактно, но на этот раз его просто унесло в какие-то неведомые дали. И меня настолько поразило несоответствие между нашей музыкой и его оформлением, что я не колеблясь сказал Зиганшину: «Очень классно!» 

Как бы банально это ни звучало, Бутусов и Зиганшин в художественных вопросах действительно доверяли друг другу. В период учебы в архитектурном институте и сотрудничества в рамках студенческой газеты они составляли эдакий независимый литературно-художественный тандем. Друг с другом они были знакомы еще со времен подготовительного отделения - выпускали самодельные книжки с иллюстрациями, правой рукой оформляли стенгазеты, левой - рисовали пародии на песни «Урфин Джюса» (Книга "Художник и музыка" Авторы: Бутусов и Зиганшин). Другими словами, прикалывались. Энергия и любовь к художественным экспериментам била в них фонтаном. 

Под влиянием работ знаменитой дизайнерской фирмы Hipgnosis, специализировавшейся на оформлении альбомов британских арт-роковых групп, Ильдар начал вводить в сюжеты элементы сюрреализма. Первые «неочевидные» ассоциативные идеи Зиганшин принялся разрабатывать еще во времена «Невидимки». Наследие архитектурного института давало о себе знать в самых неожиданных формах. Как-то раз Ильдару бросился в глаза узор пледа, которым укрывалась от уральских холодов приехавшая из Ташкента сестра. Зиганшин сфотографировал изгибы ткани, в которых ему виделись какие-то замаскированные знаки и неопознанные символы. Поверх снимка материи, предназначенного для задней стороны «Невидимки», Ильдар разместил названия песен. Необычная композиция привлекала к себе внимание, но ее потенциал пока еще не был использован полностью. Свое развитие идея получила ровно через год - во время оформления «Разлуки».

 

Свердловский фотохудожник Ильдар Зиганшин

 

и оформленные им альбомы групп «Кабинет» и «Наутилус Помпилиус».

 

Прямо в подвале клуба архитектурного института, в котором происходила запись одного из самых знаменитых альбомов 80-х годов, Зиганшин уложил музыкантов «Наутилуса» на пол. Затем накрыл их сверху материей - таким образом, чтобы виднелись только очертания фигур. Тут же была произведена небольшая фальсификация - вместо отсутствующего Могилевского с левого края был уложен звукооператор Андрей Макаров. 

Дальнейшие события развивались следующим образом. Упрятав рок-квартет под грубую ткань, Зиганшин залез на лесенку-стремянку и завис над группой вместе с фотоаппаратом. Взглянув в объектив, Ильдар понял, что для получения эффекта «облегания» лиц необходимо резко смягчить тряпку. Для этого ее следовало сделать сырой. Таким образом, во имя высокого искусства на музыкантов было вылито целое ведро воды. 

«Когда я начал снимать, люди под материей вдруг зашевелились, - вспоминает Зиганшин. - Внезапно выяснилось, что вода забила все поры и воздух сквозь ткань не проходит. Музыканты стали задыхаться, биться в истерике, но мужественно дотерпели до конца съемки».

Затем Зиганшин сделал несколько фотографий в формате настоящей пластинки (30х30 см), поскольку именно с этого размера удобнее всего было печатать качественное уменьшение снимка. Название альбома было написано сверху целиком, а название группы - только в виде аббревиатуры N.P. Сделано это было из соображений конспирации, поскольку для 86-го года эта работа «Наутилуса» казалась весьма стремной. Не случайно вначале альбом распространялcя в усеченном варианте - без «Гороховых зерен» и «Скованных одной цепью». Когда же «Разлука» пошла в народ целиком, музыкантам стали приходить письма с вопросами: «Правду ли говорят, что на обложке «Разлуки» прикрыты тряпкой лица членов Политбюро?»

Интересно, что к «Разлуке» существовала еще одна обложка (производства Бутусова), на которой графически был изображен некий мультипликационный персонаж - то ли мутант, то ли тролль, писающий на ядерные грибы. Говорят, что данный лирический сюжет приснился Славе под утро в душную летнюю ночь 1986 года. С точки зрения Зиганшина, эта картинка, несмотря на всю свою очаровательную странность, получилась суховатой и одномерной. Ильдар был уверен, что не графический рисунок, а именно фотообложка может придать альбому дополнительный объем, дополнительную обстановку времени и пространства.

В свою очередь, Бутусов в тот период старался всегда отдавать предпочтение идеям друзей - тем более, если идеи на самом деле были оригинальными. Согласитесь, уж чего-чего, а оригинальности в варианте Зиганшина было предостаточно. «Ильдар весьма логично убедил нас в грандиозности своих замыслов, - вспоминает Бутусов. - После того, как нас уложили на грязный пол и опоганили в прямом и переносном смысле, нам было просто нелогично не выпускать эту обложку. Тем более что по тем временам она выглядела довольно круто и сама идея оформления была очень удачной».

«Я знаю много примеров, когда проходит время и от своих работ начинает тошнить, причем тошнить безудержно, - считает Зиганшин, который впоследствии оформлял компакт-диски «Насти», «ЧайФа», «Апрельского марша», «Агаты Кристи», пластинки «Отражения», «Инсарова» и других свердловских групп. - И хочется отрекаться, хочется бежать - чтобы никто не знал о том, что это сделал ты. Но вот за эти магнитофонные обложки - за них не стыдно. Наверное, все они делались с прогретыми руками и с прогретой душой. У меня до сих пор волосы встают дыбом, когда я вспоминаю, какие приходилось делать выкрутасы-кувыркасы, чтобы получить эти снимки». 

«...Часто обложки приходилось печатать в совершенно кошмарных условиях - на самодельном контактном станке, под светоувеличителем или даже включая верхний свет в помещении, - вспоминает Вилли Усов, ставший со временем одним из самых известных и уважаемых питерских фотохудожников. - Несмотря на всевозможные трудности, я продолжал и продолжал тиражировать эти обложки. За весь свой труд я получал какие-то жалкие копейки, но согревал себя мыслью, что еще сорок человек приобретут «понастоящему» оформленные альбомы. И будут счастливы так же, как и я».

 

Глава VI. Магнитиздат: «Ставь по-новой!!!»

Ориентировочно с 81-82 гг. записи отечественных рок-групп начали активно тиражироваться. Магнитоальбомы ленинградских, московских, свердловских команд множились, словно кролики. «Я не мог даже представить, чтобы из одних рук песни разлетелись в таком количестве, - вспоминает Андрей Макаревич в книге «Все очень просто» о судьбе своего первого альбома. - Через месяц запись звучала уже везде... Деловые ребята в ларьках звукозаписи настригли по своему усмотрению из нее альбомов, и машина завертелась».

Катушки «Машины времени», «Аквариума», «Воскресения» и «Зоопарка» становились для людей чем-то средним между инструкцией по выживанию и руководством к действию. Спустя несколько недель после выхода копии пленок всплывали в самых неправдоподобных местах. Качество было соответствующим и предполагало далеко не первую перезапись.

Явление, названное в народе «магнитиздатом», по своей сути сильно напоминало выпуск нелегальной самиздатовской литературы. Разница состояла лишь в тиражах и методике изготовления.

«Комитет государственной безопасности ошибся всего один раз, разрешив продавать в СССР магнитофоны с двумя головками: записывающей и воспроизводящей, - считает басист «Аквариума» Михаил «Фан» Васильев. - Тем самым правоохранительные органы поставили крест на своей будущей деятельности, поскольку проследить распространение подобной информации оказалось невозможно». 

На первых порах особой системы в распространении рок-записей не было. Чаще всего разносчиками «магнитофонной инфекции» являлись сами музыканты или их друзья. «Мы приезжали в Москву на концерты и привозили катушки в оригинальном оформлении, - вспоминает Алексей Рыбин в книге «Кино с самого начала». - Мы вначале дома обклеивали эти коробочки, а потом плюнули и стали привозить катушки с комплектами фотографий. Иногда подходили какие-то люди и скупали все катушки оптом».

Музыканты свердловского «Трека», не мудрствуя лукаво, отправили пленку прямо в «Комсомольскую правду», причем за посылку платил отнюдь не отправитель. Подобная бесцеремонность внезапно принесла свои плоды. Ответом на загадочную бандероль, содержавшую третий альбом «Трека», стала разгромная статья «Бойтесь бездарных, дары приносящих», опубликованная весной 1983 года на страницах центральной молодежной газеты. В тексте упоминался адрес отправителя - лучшую раскрутку для андеграундной группы придумать было трудно. «Не исключено, что это была одна из самых блестящих и парадоксальных рекламных кампаний в истории рок-музыки, - вспоминает гитарист «Трека» Михаил Перов. - Она обошлась нам всего в пять советских рублей, которые уплатил сам же производитель. Ее результатом стал поток писем с заказами на пленки «Трека», поступавших к нам в течение нескольких лет».

 

Леонид Порохня.

 

Александр Титов.

 

Алексей Вишня и Юрий Наумов.

 

Сергей Фирсов.

 

Музыканты группы «Жар-птица» и рекламный текст, которым они сопровождали каждую копию своих альбомов.

 

Еще более бесхитростно заявили о себе музыканты группы «Жар-птица». В самом начале 80-х эта крепкая блюзово-балладная команда из Дубны сфокусировала все внимание на производстве студийных альбомов. «Для нас очень важно было иметь собственную аудиторию, - вспоминает лидер «Жар-птицы» Сергей Попов. - Поскольку возможности играть концерты не было, мы решили, что самый хороший выход - это просто тиражировать наши записи».

Помня о том, что все гениальное просто, Попов явился на прием к заведующему областного Дома народного творчества и выцыганил список с адресами иногородних дискотек. Переписав адреса, Попов разослал по ним более двухсот экземпляров одного из альбомов «Жар-птицы». Деньги на почтовые расходы и на катушки он взял из общественного фонда группы, заработанного музыкантами игрой на танцах и студенческих вечерах. 

Внутри каждой из посылок находилось письмо, в котором не только рассказывалось об ансамбле, но и содержалась просьба следующего характера: «Если эта пленка почему-либо не устраивает тебя, ты можешь ее выслать нам так же, как мы ее прислали». «Ни одной катушки назад не вернулось, - вспоминает Сергей. - Зато через месяц нас накрыл шквал писем - люди хотели общаться и обмениваться записями. В один из дней был установлен рекорд - 28 писем. В итоге у нас вся комната была завалена письмами, которые мы хранили в бумажных мешках».

...На раннем этапе размножение магнитофонных альбомов носило романтический характер. Процесс был беспорядочным и не очень эффективным, но в нем, безусловно, присутствовал свой шарм. Музыканты разных групп дарили альбомы друг другу, друзьям или знакомым из других городов. «Братья по разуму» оставляли пленки в городских скверах или на вокзалах, реализуя на практике теорию анонимного искусства. Сергей Жариков катушки с записями первых альбомов «ДК» сдавал в комиссионный магазин. «Мой расчет был прост, - вспоминает он. - Человек покупал пленку и перед тем, как что-то на нее записать, из чистого любопытства прослушивал, что именно там находится. Таким образом, альбомы «ДК» могли стать достоянием каждой советской семьи». 

Со временем распространением альбомов стали заниматься не только музыканты, но и люди, имевшие доступ к нескольким магнитофонам. В Риге это был аудиоколлекционер Олег Климов. В Новосибирске - рок-журналисты Алексей Сенин и Валерий Мурзин. В Куйбышеве - диск-жокей Александр Астров. Во Владивостоке - научный сотрудник Политехнического института Игорь «Дэйв» Давыдов. 

На Урале центром распространения магнитофонной продукции был Свердловск. Отсюда разлетались по стране не только «Трек» и «Урфин Джюс», но и альбомы из Уфы и близлежащего Челябинска-70. Основными действующими лицами в Свердловске были фотограф Дмитрий «ДиКон» Константинов и звукорежиссер позднего «Урфин Джюса» Леонид Порохня. Константинов переписывал альбомы дома, Порохня - на работе. В отличие от питерцев и москвичей, копировали они эти пленки безвозмездно.

...Прервав обучение на философском факультете Уральского университета, Порохня переместился прямиком в андеграунд - в отдел технических средств обучения, расположенный в подвале главного корпуса вышеназванного учебного заведения. В этом бункере, находящемся в самом центре города, Порохня спустя несколько лет запишет дебютный альбом Насти Полевой «Тацу». А пока, в течение всего рабочего дня, несостоявшийся философ эксплуатировал на полную катушку университетские магнитофоны. 

«В подвале был настоящий проходной двор, - вспоминает Порохня. - Приходили толпы людей, пили кофе и просили переписать какие-нибудь альбомы. Магнитофоны крутились не переставая - я едва успевал переворачивать пленки. Периодически наведывавшийся в Свердловск Гребенщиков оставлял нам копии аквариумовских альбомов. Шевчук привез катушку «ДДТ»+«Рок-сентябрь» - правда, с оборванным началом. Я переписал первый куплет с другой пленки, а затем аккуратно подклеил этот фрагмент к катушке Шевчука. Потом эта запись распространялась очень сильно, а ее оригинал, хоть и считается утерянным, до сих пор хранится у меня».

...Тиражирование альбомов в Питере происходило куда менее централизованно. К примеру, многочисленные альбомы Юрия Морозова (которого в лицо никто толком не знал) распространял председатель только что открывшегося ленинградского рок-клуба Гена Зайцев. Переписыванием записей «Аквариума» занимался Гребенщиков, который на каждую картонную коробку наклеивал «Моментом» фотообложки Вилли Усова. Края коробок Борис с любовью обклеивал скотчем. «Человек, который дал стране массу идей и воспитал два поколения тинэйджеров, по ночам клеил коробки, - вспоминает Вилли. - Клеил, чтобы заработать какой-то прожиточный минимум на курево и портвейн... Борис очень озлоблялся, когда я подступал к нему с денежными вопросами. Он даже взрывался какой-то ненавистью - не ко мне, а ко всему этому кошмару, к этому быту, который нельзя было не учитывать».

Примерно с 84-го года распространением аквариумовских пленок занялся Александр Титов. Один из лучших ленинградских бас-гитаристов трудился в газовой котельной, а тиражирование подпольных записей стало на пару лет еще одним источником его дохода. Титов скопировал на 38-й скорости оригиналы всех альбомов, хранившихся в Доме юного техника, одолжил у Тропилло «МЭЗ», а у Гребенщикова - подержанный «Маяк 203». Работа закипела. «МЭЗ» занимал почти половину комнаты, включался в сеть с адскими искрами, и от него постоянно било током. - вспоминает Титов, - Но делать записи мне было приятно - это напоминало своеобразное разбрасывание семян».

Еще одним распространителем альбомов ленинградских рок-групп был Леша Вишня. Правда, высочайшее качество сделанных им копий находилось в обратной зависимости от объема проделанной работы. Будучи существом флегматичным и несобранным, Вишня занимался магнитиздатом дискретно - в перерывах между звукорежиссерской деятельностью и созданием сольных альбомов. «Если я кому-то записывал катушку за четыре рубля, то делал это только вследствие глубокого материального кризиса, - вспоминает он. - Вообще копировать альбомы мне было люто неинтересно. Терпеть не могу переписывать». 

Тем не менее вопреки своим убеждениям Вишня являлся одним из тех людей, кто регулярно экспортировал за пределы Питера рок-записи. Начав ездить в Москву, он, в частности, привозил туда оригиналы альбомов «Кино», «Аквариума» и «Облачного края».

Но основным связующим звеном между обеими столицами был аудиоколлекционер Сергей Фирсов. Являясь, в отличие от Вишни, человеком целеустремленным, он использовал свою энергию в культурно-просветительских целях. Познакомившись с Цоем, Сергей принялся распространять альбом «45». «Я много лет жил в Петергофе и учиться в техникум ездил на электричке, - вспоминает Фирсов. - Песня «Кино» про холодный и прокуренный тамбур, которую я услышал на дописке к какому-то концертнику «Зоопарка», меня очень сильно пробила».

Вслед за «Кино» Сергей начал тиражировать «Аквариум», «Зоопарк», «Мифы», «Странные игры». «В Питере я был одним из первых распространителей оформленных и качественно записанных магнитоальбомов, - вспоминает он. - Бобины я клеил сотнями и вскоре превратил свой дом в мастерскую».

В 84-м году Фирсов приобрел японскую деку AIWA и целиком переключился на кассеты. При появлении очередного тропилловского альбома он ездил в Дом юного техника и переписывал оригиналы на хромовую пленку. Деньги на подобную роскошь он добывал весьма остроумным способом. Работая проводником в поезде Ленинград-Москва, Сергей подключал деку к радиосети, заманивая пассажиров хрустальным звучанием какой-нибудь группы. Сонные обитатели вагонов ручейком тянулись к проводнику с просьбой переписать «запомнившиеся мелодии». Естественно, не бесплатно. 

На вырученные средства Фирсов тут же накупал хромовых пленок. Кассет ему нужно было немало, поскольку начиная с 1983 года Сергей получил возможность записывать с пульта все ленинградские рок-фестивали. Эти пленки он и доставлял с завидной оперативностью в Москву. Забросив за спину рюкзак с неизменной декой, мобильный Фирсов садился на ночной поезд и уже поутру облагораживал заасфальтированный столичный нечернозем питерскими рок-удобрениями.

...На обратном пути Фирсов импортировал в «Мекку советского рока» альбомы «ДК». Жариков быстро оценил активность Фирсова и давал для распространения не только свои новые работы, но и негативы обложек. «Я был официальным представителем «ДК» в Питере, - не без гордости говорит Сергей спустя десять лет. - Когда я впервые услышал эту группу, все питерские команды для меня сразу несколько поблекли».

У Фирсова появилась реальная возможность сравнивать. В перерывах между рейсами он целыми днями мотался по Москве, успевая попасть везде и всюду: концерты раннего «Браво», московский дебют «Алисы», «Ночной проспект», «Доктор»... Неизгладимое впечатление произвели на него «Звуки Му», выступление которых он наблюдал в декабре 1985 года. Мамонов тогда был действительно хорош - вдоволь поизгалявшись на сцене, он, войдя в раж, пнул каблуком прямо в какую-то гэбэшную камеру. После чего спектакль сам собою закончился. «Достань мне гденибудь «Серый голубь», - просил слегка ошеломленный Фирсов у Саши Агеева, который к тому времени стал одним из ведущих кассетных дистрибьюторов Москвы.

Знакомство Фирсова и Агеева, состоявшееся на вышеупомянутой акции, было взаимовыгодным. Фирсов пропагандировал в Питере лучшие образцы столичного рока, а в Москве - ленинградского. В отличие от большинства cвоих земляков, занимавшихся вдумчивым самосозерцанием, Сергей получил реальную возможность слушать музыку разных региональных школ. Во время ленинградских рок-фестивалей он знакомился с иногородними музыкантами и устанавливал с ними прямые контакты. Отбирая из потока присланных кассет наиболее самобытные, Фирсов привозил в Москву десятки альбомов малоизвестных периферийных рок-групп.

В столице этих записей ждали с не меньшим интересом, чем новых пленок «Аквариума», «Зоопарка» или «Кино». Время было очень насыщенное и почти каждый альбом воспринимался тогда как событие.

 

Глава VII. Cоюз писателей

Несложно догадаться, что в Москве «размножение» магнитоальбомов происходило на совершенно другом уровне - более оперативно, энергично и масштабно. Казалось, расклад сил был для 80-х архетипичный: в Ленинграде самые яркие альбомы создавались, в купеческой Москве на них делали бизнес. 

Начиная с 82-го года магнитофонные альбомы в столице стали тиражироваться через подпольных распространителей, которых в народе прозвали «жучками» или «писателями». «Я отдавал «писателям» альбомы бесплатно, - вспоминает всегда болевший за рок-идею Тропилло. - Для того чтобы информация распространялась, в стране необходимо было создать оптимальные экономические условия. Зато потом скорость движения альбомов напоминала алгебру чисел Фибоначчи - с нею не сравнится ни один завод. С помощью подобной математики мы таки прошибли стену совка. Мы пробили ее буквально в три секунды».

 

Эти люди создавали гигантскую подпольную систему распространения магнитиздата. Члены "союза писателей":

Валерий Петрович Ушаков (слева) в составе любительского джаз-бэнда, начало 60-х.

 

Виктор Алисов (слева) и Юрий Севостьянов, середина 80-х.

 

Александр Агеев (справа) и Борис Гребенщиков, ленинградский рок-клуб, 1983 год.

 

Московский «союз писателей» подобная идеология интересовала во вторую очередь. Прежде всего это была отлично организованная коммерческая инфраструктура. Ее ядро составляло около десяти человек, обладавших как немалыми региональными связями, так и значительными техническими мощностями. Дома у каждого из «писателей» находилось несколько магнитофонов высшего класса, огромная фонотека и целая система эквалайзеров и шумоподавителей. Очень важным моментом было и то обстоятельство, что члены этой магнитофонной концессии старались не только тиражировать музыку, но и записывать ее. Некоторые из подпольных дистрибьюторов сумели приобрести профессиональные студийные магнитофоны Revox, позволявшие фиксировать музыку прямо на репетиционных точках.

«Когда я впервые услышал по Moscow World Service песни «Воскресения» и «Машины времени», у меня создалось впечатление, что жизнь проходит мимо, - вспоминает «писатель» Виктор Алисов. - Спродюсировав со своим приятелем Юрой Севостьяновым запись первого альбома «Браво», я почувствовал, что живу не зря».

...Каждая вторая сессия сопровождалась непрогнозируемыми ситуациями. Порой альбомы записывались в совершенно неправдоподобных местах - к примеру, в сыром подвальном помещении мясокомбината им. Микояна (группа «Динамик»). Страсть брала верх над разумом, и магнитофоны проносились даже внутрь здания Министерства иностранных дел на Смоленке. В актовом зале этой цитадели развитого социализма отважились фиксировать свои опусы музыканты «Альфы» и «Рондо». «В лифте нажмите кнопку шестого этажа, - заговорщицки шептали на ухо подпольным звукорежиссерам местные продюсеры. - Смотрите, по ошибке не попадите на пятый - там работает Громыко. Если вас начнут обыскивать, нам всем наступит конец».

Запись альбома «Центра» «Чтение в транспорте» осуществлялась в мастерской музыканта «Метро» Юрия Царева. «Мы с владельцем «Ревокса» уже заканчивали работу, когда Царев схватил огромный кухонный нож и встал с ним в дверях, - вспоминает Александр Агеев. - «Вы отсюда никуда не уйдете, пока не запишете и мой альбом», - прорычал он. Мой напарник не на шутку перепугался - пришлось сидеть до утра, пока Царев не записал все песни «Метро».

Второй альбом «Альфы» дописывался в одном из обнинских кабаков. «Дело было зимой, - рассказывает Агеев. - Мы поехали в ночь, завернув Revox в теплое одеяло. Приехав в Обнинск, обнаружили, что ресторан оцеплен двойным кольцом милиции. Уже второй час кряду там продолжалась массовая потасовка. Электрички обратно не ходили, и нам волей-неволей пришлось дожидаться окончания побоища. Наконец-то попав внутрь, мы обнаружили, что весь пол в ресторане усеян битым стеклом. Пока подметались осколки, мы записывали под «болванку» вокал Сарычева, который пел не в микрофон, а прямо в пульт. Так создавался знаменитый альбом «Бега».

Записанные «на выезде» опусы доводились до ума в домашних условиях - выстраивался необходимый порядок песен, производилась коррекция частот и «гасились» шумы. После тщательной чистки оригиналы альбомов дублировались на 38-й скорости и тиражировались по стране. «С 9 до 17 я работал старшим инженером, потом приходил домой и успевал за вечер переписать до десяти альбомов. - вспоминает Агеев. - Оклад старшего инженера составлял 120 рублей. На пленках я зарабатывал в три-четыре раза больше». 

«Магнитофонные деньги» моментально вкладывались в производство. На них закупалась новая техника и многие-многие километры высококачественной ленты. Часть средств вкладывалась бизнесменами от магнитиздата в закупку оригиналов. «Мастертейпы покупались в складчину десятью-двенадцатью компаньонами, - вспоминает «писатель» Андрей Лукинов. - Как правило, стоили оригиналы недешево -от 50 до 200 рублей, в зависимости от предполагаемого спроса. Это была унифицированная цена за смежные права с другими «писателями». 

Многие из «писателей» не знали своих коллег ни в лицо, ни по имени, работая строго внутри треугольника «добытчик оригиналов - звукорежиссер-реставратор - ответственный за связи с общественностью (т.е - с клиентами)». Эта система, как и многие другие организационные новшества, была введена в действие самым опытным из «писателей» - Валерием Петровичем Ушаковым.

Представительный 40-летний седовласый мужчина в квадратных роговых очках, он в год московской Олимпиады напоминал руководителя крупного промышленного предприятия. Это впечатление не было обманчивым - воглавляемый им «союз писателей» вскоре тиражировал по стране десятки тысяч катушек за сезон.

...Все началось с «Рекламного приложения» к газете «Вечерняя Москва», в котором публиковали свои объявления начинающие авантюристы и прожженные романтики: «Продаю на катушках записи советской эстрады». Ну разве не романтизм делать деньги на таком «уникальном» явлении, как «советская эстрада»? Другое дело, что под словом «эстрада» большинство «рекламодателей» понимали вовсе не ту музыку, которая звучала в телепередаче «Песня года».

Объявления Ушакова отличались от сотен подобных рекламок наличием слова «покупаю»: «Покупаю и продаю записи советской эстрады». Уже тогда Валерий Петрович готов был вкладывать средства в проекты, казалось, безнадежные с коммерческой точки зрения...

Внимательно изучив объявления подобного рода, Ушаков постепенно знакомится с инициативной группой будущего «союза писателей»: Сашей Агеевым и Володей Гороховым, Михаилом Баюканским и Геной Левченко, Виктором Алисовым и Юрой Севастьяновым, Валентином Щербиной и Игорем Васильевым. Запомните эти имена. От этих людей тянулись ниточки к десяткам «писателей» второго эшелона, а от них - в сотни городов, деревень и хуторов нашей необъятной родины.

Как уже упоминалось, у каждого члена «писательского» цеха дома была крупная фонотека и внушительный комплект звукозаписывающей аппаратуры. Дефицитные магнитофоны высшего класса покупались в комиссионных или в «Березке», приобретались под видом списанных на производстве или в Комитете по телевидению и радиовещанию по статье «шефская помощь». Соответствующие документы с печатями и просьбой институтского профкома «оказать содействие» прилагались.

Наиболее оригинальным методом добыл себе один из магнитофонов Агеев. «На станции метро «Щербаковская» я увидел грустного вида негра в ушанке, который тащил по платформе запечатанный в картонную коробку новенький Akai, - вспоминает Агеев. - Мое сердце остановилось, и я перестал дышать. Меня волновали только два вопроса: умеет ли негр разговаривать по-русски и успею ли я сбегать на работу за деньгами». В тот же вечер дома у Агеева появился японский катушечный магнитофон, который служит ему верой и правдой по сей день.

Стартовый капитал на приобретение аппаратуры добывался «писателями» по-разному. Бывшие одноклассники Алисов и Севостьянов шили клеенчато-холщовые сумки с «фирменными» трафаретами - от Marlboro до «Беломорканала». Агеев был связан с портным-самоучкой, который за несколько часов превращал купленный в ГУМе брезент в почти натуральные «американские джинсы». Технически одаренный Баюканский приобретал за полцены некондиционные катушечники «Электроника 003» и не просто чинил их, а доводил основные параметры до уровня международных стандартов, соответствующих паспортным характеристикам магнитофона Akai. Проблем с желающими приобрести подобное чудо техники у Михаила не было никогда.

Самым впечатляющим способом добывал свой первичный капитал Ушаков. Выходец из Баку, он, переехав в подмосковный город Электросталь, успевал трудиться на пяти-шести работах сразу. Загибайте пальцы. Аккордеонист на танцевальных вечерах в местном парке культуры. Пианист в джазовом коллективе. Музконсультант Дома самодеятельности Московской области. Руководитель свинг-оркестра - с тромбонами, трубами и саксофонами. Подмены приболевших музыкантов в ресторанах. 

Педагоги дирижерско-хорового отделения МГПИ, на котором обучался Ушаков, постоянно ругали сверхэнергичного студента: «Валера! Ты все время где-то гастролируешь!».

Он просто перемещался по жизни на других скоростях. Основным источником доходов раннего Ушакова являлись т.н. «выпуски устных журналов», проводившиеся в 70-х годах в многочисленных НИИ. Журнал состоял из трех страниц - трех отделений. В первом акте выступал космонавт или чемпион Олимпийских игр. Во втором - известный поэт уровня Евтушенко. На десерт предлагалась развлекательная часть. Набранный Ушаковым джаз-бэнд исполнял серию вечнозеленых стандартов, а потом для институтской молодежи игрались танцы.

Устные журналы были беспроигрышным во всех отношениях мероприятием. «За один вечер мы зарабатывали около двухсот рублей, которые профком исправно выплачивал, - вспоминает Валерий Петрович. - Это было даже выгоднее, чем работа в кабаке».

Абсолютно все заработанные деньги молодой джазист со временем вбухал в дорогостоящую профессиональную аппаратуру. В разгар его нетипичной для того времени карьеры в стенах скромной алтуфьевской квартиры Ушакова находились пара магнитофонов Revox, STM, Uher и, чуть позднее, восьмиканальный Studer. «Я один из первых в Москве приобрел такое крутое оборудование, - не без гордости говорит Валерий Петрович спустя пятнадцать лет. - Многоканальные магнитофоны были тогда только в «Мелодии» и на радио». 

Будучи человеком по определению далеким от всякого рок-андеграунда, Ушаков первоначально хотел записывать на эту технику... церковный хор Николо-Кузнецкого храма, в котором с конца 70-х годов он работал дирижером. Перевоплощение из джазового проходимца в скромного церковного регента, а затем - в крупного подпольного босса было по-своему красивым. 

Дело в том, что, обладая множеством различных талантов, Валерий Петрович в первую очередь считал себя композитором. Песни он писал в стиле русского шансона - его лиричный хит «Осока» исполнял в середине 70-х ансамбль «Гая», а спустя почти четверть века - «Балаган Лимитед». Проблемы начались с того самого момента, когда сочинения Ушакова, несколько раз прозвучав на радиостанции «Юность», увязли в бессмысленной цензуре многочисленных худсоветов. «Валерий! Стране нужны светлые песни, зовущие вперед, - сочувственно говорили ему корифеи жанра. - А у тебя все время какая-то грусть... И ритмические структуры, чуждые нашему уху. Пойми, нас ведь слушает 50 000 000 человек...»

Столкнувшись с непробиваемостью худсоветов и звериным оскалом «социализма с человеческим лицом», Ушаков не отчаялся. «Я был верующим, - говорит он. - Моим духовным наставником являлся отец Александр Мень, который дал мудрый совет: «Не рвись в Союз композиторов! Ты же музыкант! Займись церковным пением, церковным хором». 

Как личность увлеченная, Валерий Петрович не просто стал дирижировать хором, но и сразу же попытался зафиксировать на пленку это удивительное многоголосие. Опыт приходил к новоявленному звукорежиссеру в процессе бесчисленных экспериментов. «Хор выстраивается легким полукругом вокруг микрофона, - записывал свои наблюдения Ушаков в далеком 1980 году. - Низкие голоса должны быть удалены подальше от микрофона, чем высокие. Правильный баланс реализуется через расположение хора...» 

Вскоре молва о звукорежиссере-самоучке распространилась за пределами церковноприходских кругов. Музыканты «Аракса» попросили у Ушакова часть его аппаратуры для записи какого-то концерта. Совершенно неожиданно для Валерия Петровича эта пленка имела бурный успех среди его знакомых в других городах. «Слушай, - надрываясь, кричал в телефонную трубку его приятель из Краснодарского края. - У вас в Москве все крутят Boney M, Пупо и Челентано. А у нас на периферии народ попроще - любит наше, советское: «Самоцветы», «Аракс».

«В этой ситуации у меня сработал подсознательный момент, - рассказывает Ушаков. - Я понял, что помимо худсоветов, которые прочно оккупировали радио и телевидение, существует еще и народный худсовет. Таким образом, потерпев фиаско на официальном поприще, я начал заниматься подпольным тиражированием. Я начал мстить».

Итак, при помощи магнитиздата Валерий Петрович всерьез решил изменить культурные акценты в стране. Активно Ушаков развернул свою подрывную деятельность года с 82-го. Начиналось все достаточно невинно: организация живой записи «Динамика» в Кирове (один из самых знаменитых бутлегов 80-х), капитальный ремастеринг и дистрибьюция «Путешествия в рок-н-ролл» Лозы. Затем последовали записи Майка в Долгопрудном, «Аквариума» в Жуковском, «Машины времени» в каких-то НИИ, поездки на ленинградские рок-фестивали и впечатлившее Валерия Петровича знакомство с Тропилло.

Впоследствии на ушаковских «Ревоксах» записывались десятки московских групп: «Браво», «Телефон», «Гулливер», «Альянс», «Круиз», «Зиг Заг», ранний «Ночной проспект», «Проба 1000», несколько альбомов «ДК».

Теперь перед Валерием Петровичем и компанией встал вопрос - как наиболее эффективно распространить эти альбомы по стране. Эта проблема была решена при помощи атласа СССР. С постоянной периодичностью в разные города начали выезжать гонцы: сам Ушаков, Миша Баюканский, Гена Левченко. Схема их действий была проста. Оказавшись в незнакомом населенном пункте, буревестники магнитиздата задавали на вокзале один и тот же вопрос: «Где тут у вас находится студия звукозаписи?» Отыскав заветную студию, они начинали свое шоу. 

«В очередной город я приезжал с двумя-тремя коробками записей, по 12 килограмм каждая, - вспоминает Баюканский. - Люди в местных ларьках звукозаписи слушали эти катушки и начинали медленно сходить с ума. Их убивало сразу три фактора: качество записи, оперативность и ассортимент. До этого они и не догадывались, что кроме Пугачевой с «Миллионом алых роз» в СССР существует такое немыслимое количество рок- и поп-групп. Девяносто процентов студий покупали все пленки сразу и просили оставить телефон».

...Вся страна была поделена новоявленными детьми лейтенанта Шмидта на сферы влияния. Привыкшему к морю и теплу Ушакову достались южные края - от Кобулети до Крымского побережья. Прибалтика, Украина и Белоруссия были отданы на откуп Левченко. «Иногда вместо денег с нами расплачивались молдавским вином», - вспоминает Алисов, который в дуэте с Севостьяновым снабжал записями Кишинев, Тирасполь и Поволжье.

Среднюю полосу России, Северо-Запад, Ленинград и военные городки закрытого типа окучивал Баюканский. «Я устроил заочное соревнование со своим отцом, который был автором 17 исторических романов, - вспоминает Михаил. - Я постоянно сравнивал тиражи выпущенных им книг с общим количеством переписанных мною альбомов. И в какой-то момент я обогнал его».

В Москве на магнитофонном поприще властвовали Агеев, Васильев, Щербина и Горохов. Им в затылок дышали молодые «писатели» Андрей Лукинов и Саша Поляков, которые, помимо традиционного набора групп, любили впаривать клиентам что-нибудь эстетское типа «Желтых почтальонов» или «Отряда им. Валерия Чкалова».

Неугомонный Ушаков совершал контрольные рейды по южному побережью несколько раз за сезон. И если в самом начале какой-нибудь усатый нэпман в привокзальном киоске говорил: «Слюшай! Кому твой московский «Круиз» нужен? У нас тут у каждого свой круиз!», то вскоре Валерия Петровича попросту разрывали на части. Похоже, его уязвленное самолюбие было удовлетворено.

«Меня унизили как композитора, и мой комплекс неполноценности перерос в противостояние, - вспоминает он. - Я быстро врубился в «писательский» промысел, мне понравилась авантюрность ситуации. Я понимал, что сейчас в стране такое время, когда можно рисковать. Если меня и посадят, то ненадолго».

Очередным изобретением Ушакова стал с блеском внедренный им в производство «метод вахтенных городов». Суть метода состояла в следующем. Как только группа или артист выпускали новый альбом, запись тут же отправлялась на самолете в города типа Надыма или Нефтеюганска. Переписанную у местного дистрибьютора пленку в тот же вечер за ужином слушали во всех общежитиях. Через неделю или через месяц герои-нефтяники возвращались в родные города с полюбившимся альбомом. «Это был железный метод», - вспоминает Валерий Петрович.

...Лежа в шезлонге на одном из сочинских пляжей, Ушаков читал в «Литературной газете» очередную инспирированную Союзом композиторов статью. Пылающий праведным гневом автор, скрываясь под псевдонимом, вовсю клеймил андеграундные записи, перевирал цитаты из композиций «Зоопарка» и рассказывал о «трудной дороге в жизнь» настоящих песен. Песен, написанных профессиональными композиторами, а не какими-то не знающими нот самозванцами.

По большому счету, статья носила истеричный характер и напоминала крик отчаяния. В заочной битве между Союзом композиторов и «союзом писателей» победу по баллам пока что одерживали бойцы невидимого фронта.

 

Глава VIII. Охота на волков

...У музыкантов группы «Жар-птица» был знакомый по имени Виталий Рыбаков, который одно время служил в Министерстве культуры СССР. На одном из заседаний коллегии министерства слушался доклад о работе фирмы «Мелодия». И пока бессменный директор «Мелодии» Валерий Сухорадо рассуждал о международных успехах советских грампластинок, Рыбаков показал присутствующим самопальные катушки «Жар-птицы», сопроводив это действо словами: «Я считаю, что люди в домашних условиях оформляют свои магнитоальбомы лучше, чем оформлен любой диск «Мелодии». 

Возможно, заявление прозвучало чересчур безапелляционно, но в целом оно было не так далеко от истины. И даже не потому, что дизайн альбомов «Жар-птицы» являл собой нечто оригинальное. Просто пластинки «Мелодии», на которых издавалась эстрадная музыка, были по своему качеству ниже всякой критики. 

На заседании присутствовал член политбюро ЦК КПСС, министр культуры СССР П.Н.Демичев. Внимательно изучив катушки, он отложил их в сторону и кратко сказал своему помощнику: «Разберись!» Вскоре рок-группа «Жар-птица» прекратила существование.

Разгон «Жар-птицы» явился лишь одним из фрагментов крупномасштабной антироковой кампании 1983-85 годов. После небезызвестного доклада К.У.Черненко - «Актуальные вопросы идеологической и массово-политической работы партии» - на советский рок обрушилась волна репрессий. В течение нескольких лет судебные процессы над участниками групп «Воскресение», «Трубный зов», «Браво», «Бэд бойз» чередовались с травлей Юрия Шевчука, Юрия Наумова, «Мухоморов», «Братьев по разуму», Евгения Морозова и других. На закрытом совещании в Министерстве культуры РСФСР звучали следующие формулировки: «В настоящее время в Советском Союзе насчитывается около 30 000 профессиональных и непрофессиональных ансамблей. Наш долг состоит в том, чтобы снизить это число до ноля». Конец цитаты.

 

Алексей Романов в составе группы «Воскресение» (1982 год)

 

и сразу после выхода из тюрьмы (1985 год).

 

Вскоре обыску подвергся звукорежиссер «Воскресения» Александр Арутюнов, у которого правоохранительные органы конфисковали оригиналы обоих альбомов группы. Спустя пару лет Арутюнову чудом удалось забрать эти бесценные пленки из сейфов областного управления внутренних дел. «Это было самое лучшее время по вырабатыванию адреналина, - вспоминает он. - Этого заряда мне хватило потом лет на десять».

Очередным карательным актом властей стала «чистка» тех «писателей», которые давали объявления в «Рекламном приложении» к «Вечерней Москве». Одновременно с началом антироковой кампании ищейки из cтоличной милиции скрупулезно изучили подшивку «Рекламного приложения». Затем по всем отмеченным адресам были разосланы повестки, обязывавшие получателя явиться в районный финотдел. «Повестки были с кучей печатей и одним своим видом оказывали на человека сильное психологическое воздействие, - вспоминает московский «писатель» Владимир Иванов. - Когда очередной «подозреваемый» приходил в финотдел, рядом с инспектором сидел человек в штатском, который пытался выяснить виды и объемы продаж. Заканчивались эти задушевные беседы написанием объяснительных записок и устными предупреждениями о незаконности частнопредпринимательской деятельности».

Еще одним милицейским развлечением стали облавы на т.н. «толпы» («тучи» или «балки»), где коллекционеры обменивались пластинками и катушками с записями отечественной и западной рок-музыки. Подобные обмены происходили, как правило, в ближнем Подмосковье, недалеко от железнодорожных платформ - в лесу или прямо в открытом поле. «Места встреч постоянно менялись, но это никого не спасало, - вспоминает Иванов. - Несколько раз нас пыталась окружить милиция с овчарками. Увидев желтосиние «газики», меломаны бросали пластинки на землю и пытались спастись бегством. У меня до сих пор хранится конверт от фирменного диска, на котором остался отпечаток милицейского сапога».

В других городах сила наезда на рок не особенно отличалась от столичной. В Южно-Сахалинске в опалу попал один из крупных дистрибьюторов, имевших прямую связь со столичным «союзом писателей». В Ижевске было арестовано несколько народных умельцев, занимавшихся разработкой и производством специальных приставок для обработки звука. В Одессе пять лет тюрьмы получил звукорежиссер Стас Ерусланов, в студии звукозаписи которого были найдены пленки с анекдотами про Брежнева.

 

Kонцерт группы «Браво» в марте 1984 года будет прекращен через несколько минут сотрудниками милиции, а солистка группы Жанна Агузарова заключена под стражу по обвинению в подделке документов и в ближайшие два года не выйдет на сцену.

 

Неудивительно, что в экспортированном на Запад альбоме Курехина и «Новых композиторов» «Насекомая культура» вместо гордого «АнТроп» теперь красовалась надпись «звукорежиссер 000».

В Питере милиция установила слежку за Лешей Вишней, который записывал вместе со Свиньей панк-альбом «Гавно». «Выйти на улицу было невозможно, поскольку по пятам нас преследовали одни и те же зеленые «Жигули», - вспоминает Вишня. - Затем сотрудники 4-го управления КГБ приезжали ко мне домой и предупреждали, что «не надо ЭТИМ заниматься. Не стоит». Искали пленки, но не нашли. Одна из них была спрятана в холодильнике, вторая - в газовой плите. Я, конечно, дико пересрал, но записывать все равно продолжал».

Несмотря на глобальный стрем, отчаявшиеся музыканты порой шли на риск и отсылали свои работы на Запад, где фрагменты альбомов звучали в передачах русской службы «Би Би Си» или «Голоса Америки». Контекст подобных радиоэфиров был, как правило, идеологическим. Именно таким, довольно небезопасным образом приобрели скандальную популярность подпольные творения «Трубного зова», «Бэд бойз» и «Мухомора». Последствия не заставили себя долго ждать.

После серии «разоблачительных» статей в прессе (изобилующих тезисами из серии «Внимание! Магнитофонный рок!») рядом региональных управлений культуры были выпущены т.н. «запретительные списки», в которых значилось более 70 западных и около 40 советских рок-групп. «Учитывая тот факт, что в последнее время значительно обострился интерес зарубежных туристов к творчеству некоторых самодельных вокально-инструментальных ансамблей и рок-групп, а также учитывая факт радиотрансляции их произведений, считаем необходимым запретить проигрывание магнитофонных записей самодельных ВИА и рок-групп, в творчестве которых допускается искажение отображения советской действительности, пропагандируются чуждые нашему обществу идеалы и интересы».

Выход запретительных списков датируется осенью 1984 года, но разрушительный эффект этой кампании продолжался еще несколько лет. Разгар гонений на «союз писателей» пришелся на 85-86 года.Судя по всему, что такое перестройка и ускорение, официальные лица понимали по-своему.

 

Один из подпольных концертов группы «Кино».

 

Саше Агееву повезло чуть больше других. Вместе с Володей Гороховым он попал в облаву, устроенную милицией во время концерта «Странных игр» в ДК Коммуны. Однако после «винта» «Браво» подобные страсти воспринимались словно детские игрушки. А в игрушки надо было играть по соответствующим правилам. Завернув Revox в детское одеяло, Агеев с Гороховым перевязали магнитофон бечевкой и вынесли из Дома культуры как грудного ребенка.

После этого случая Агеев стал, как сейчас принято говорить, «более осмотрительным в связях». По совету супруги он спрятал свои магнитофоны внутрь румынской стенки, отгородив их от посторонних взглядов при помощи зеркальных дверей. «У тебя квартира теперь как гимнастический клуб, - говорили Агееву приятели, увлеченно разглядывая в многочисленных зеркалах собственное изображение. - Кстати, а куда ты подевал все магнитофоны?» Вопрос повисал в воздухе улыбкой Чеширского кота и медленно безответно таял...

«С новыми иногородними клиентами я теперь знакомился лично, - вспоминает Агеев. - Долго общался с ними на тему музыки, оставлял у себя жить и проверял, нет ли среди них «подсадных». Только после подобных бесед я начинал отсылать им пленки».

Поскольку метод отправки катушек наложенным платежом себя быстро изжил (вызвав небезосновательные подозрения на почтах), Ушаков и Левченко решили ввести в действие абонементную систему. Суть ее состояла в следующем. Клиент покупал книгу и отправлял ее в столицу ценной бандеролью. Дело было хорошее, поскольку читать официально изданные книги пока еще никому не запрещалось. Даже в СССР. 

В книгу вкладывался конверт, в котором находилась купюра достоинством в сто рублей. Это означало, что клиент из города Икс продлевает «подписку» и автоматически получает из Москвы все новые записи. Естественно, что посылки с катушками отсылались не с того отделения, на которое приходила ценная бандероль, а совершенно с другого.

Отделения связи и «связные» менялись, как перчатки - чтобы не примелькаться. Конкретно у Ушакова пересылкой занимались старшие дети - будущий скрипач Илья и будущая певица Илиана (ученики соответственно 10-го и 8-го классов). Чувствуя общую напряженность ситуации, Валерий Петрович сжег блокнот с адресами иногородних «писателей», а их координаты перенес в нотную тетрадь для сольфеджио. Был даже придуман специальный код.

Шифровка была несложной. Вместо названий городов в тетрадь вписывались номера населенных пунктов в атласе СССР. Цифровые коды городов, номера домов и квартир обозначались при помощи нот, а между собой разделялись при помощи тактов. Если бы подобное «музыкальное произведение» увидел специалист с консерваторским образованием, он наверняка бы решил, что автор этого опуса сошел с ума. Однако с ума сходить никто не собирался - несмотря на то, что Ушакову приходилось запоминать наизусть названия десятков улиц - словно контрразведчику высокого класса...

К сожалению, подобная конспирация оправдывала себя лишь частично. С осени 85-го года на квартирах Ушакова, Левченко и Баюканского начались обыски. «Источники информации» у правоохранительных органов на этот раз были самые разные. Гену Левченко подловили в безобидной ситуации - во время переезда на новую квартиру. Сердобольные старушки, увидев рано утром у входа в подъезд нагромождение магнитофонов и коробок с катушками, оперативно позвонили «куда следует». Спустя час Левченко и его супруга Наталья давали показания в разных комнатах ОБХСС Гагаринского района. 

Мишу Баюканского «заложила» хозяйка арендуемой им зеленоградской квартиры. Вскоре его комната с аппаратурой была опечатана, а сам Баюканский вместе с беременной женой и ребенком фактически оказались на улице.

Ушакова подвели иногородние приятели, «засветившие» его вторую квартиру, снимаемую специально для хранения резервной техники и аудиоархива. Дома у Валерия Петровича состоялся обыск, а его самого начали периодически вызывать на допросы к следователю. «После всех этих обысков я еще в течение нескольких лет вздрагивал, услышав телефонный звонок», - говорит Ушаков.

«Союз писателей» вынужден был в срочном порядке уйти в глухую оборону. «Мы оперативно начали уничтожать все улики, - вспоминает Алисов, который сжег корешки сотен почтовых переводов, хранившихся на квартире у Севостьянова. - Теперь мы ходили по улицам и постоянно оглядывались по сторонам».

Вопреки пессимистическим прогнозам, длились тяжелые времена недолго. Имея немало друзей с бурным диссидентским прошлым, Валерий Петрович во время допросов на Лубянке держался более чем уверенно. «В общении с КГБ и ОБХСС нашим главным козырем было отсутствие финансовых улик, - вспоминает Ушаков. - Я знал правила игры и догадывался, что на следователей существует определенное давление сверху. Я понимал, что по большому счету ничего криминального мы не совершаем. У нас не было видео, не было пленок с политическими анекдотами, мы старались не тиражировать откровенно антисоветские группы. И это нас спасло».

 

Михаил Баюканский с семьей и статья в его защиту, опубликованная в "Московской правде" при содействии Валерия Ушакова, 1987 год.

 

Геннадий Левченко и извещение из прокуратуры Гагаринского района о возвращении ранее конфискованной у него аппаратуры, 1986 год.

Эти две истории в отличие от многих других завершились благополучно.

 

...В качестве своих клиентов Ушаков умышленно называл исключительно высокопоставленных людей: заместителя прокурора Российской Федерации (сын которого играл в группе «Мозаика»), Ирину Юрьевну Андропову, курирующую журнал «Музыкальная жизнь», а также церковного старосту, который следил за хором. «Староста был бывший гэбэшник и никогда этого не скрывал, - вспоминает Валерий Петрович. - Он мог смело вышвырнуть за церковные ворота какого-нибудь полковника милиции...»

После нескольких бессмысленных звонков клиентам такого уровня «дело Ушакова» зашло в тупик. Отразив первую атаку, Валерий Петрович не стал отсиживаться в ожидании лучших времен, а сразу же перешел в контрнаступление. В случае с Левченко он привлек опытного адвоката, который нашел в действиях правоохранительных органов множество пунктов, по которым был нарушен закон. Вскоре вся конфискованная у Левченко аппаратура была возвращена хозяину. 

В ситуации с «нехорошей квартирой» Баюканского Ушакову пришлось подключить тяжелую артиллерию в лице знакомых из столичной прессы. В рубрике «Человек, общество, закон» газеты «Московская правда» была опубликована внушительных размеров статья в защиту Баюканского. В итоге Михаилу вернули на Петровке все его магнитофоны, «сомнительность происхождения которых, как ни старались, не установили» (цитата из статьи «Оговор» в «Московской правде» от 23 мая 1987). По непроверенным данным, после выхода в свет этого материала первый секретарь Московского горкома партии Гришин вызвал к себе все милицейское начальство и устроил последним натуральный разнос. Как бы там ни было, к весне 87-го года охота на магнитофонных «писателей» затихла.

По версии Агеева, одной из причин ослабления прессинга явилось переключение внимания всей тоталитарной системы на борьбу с видео. Действительно, в середине 80-х эта отрасль развлекательной индустрии казалась властям идеологически куда более опасной, чем рок-музыка.

В ту пору крайне нежелательными считались не только безобидные группы типа «Мануфактуры» или «Примуса», но и фильмы «Соломенные псы» («пропаганда насилия»), «Эмманюэль» («пропаганда секса»), «Крестный отец» («пропаганда западного образа жизни»). В квартирах, где шел «общественный просмотр» вышеназванных лент, милиция вырубала ток, а затем из видеоплейера извлекалась заклинившая кассета - в качестве вещественного доказательства. «У нас была устная договоренность не держать дома видеомагнитофоны, - вспоминает Ушаков. - При обысках в первую очередь искали именно видеоаппаратуру. Когда стражи порядка нагрянули ко мне домой и увидели пятерых детей и старые обои, то разочарованно изрекли: «За что его судить, если у него нет даже видео?»

...В неравной схватке подпольщиков и представителей власти не обошлось без потерь. Зимой 86-го года был арестован Валентин Щербина, который незадолго до этого стал соорганизатором записи альбома «ДДТ» «Время». В течение нескольких лет он сотрудничал со звукорежиссером Игорем Васильевым, который прямо на квартире записывал массу рок-исполнителей - от московского «Наутилуса» до Башлачева. В московской «писательской» среде тандем Васильев-Щербина небезосновательно считался самым законспирированным. Во многом это объяснялось боевым прошлым Васильева, который в середине 70-х «за антисоветскую агитацию и пропаганду» побывал в психбольнице.

«Будучи человеком технически подкованным, я служил в войсках правительственной связи, - вспоминает он. - Пораженный произволом, который творился в армии, я начал брать у солдат интервью и составлять из них дембельские альбомы. Когда я попытался отправить эти пленки «на волю», их перехватили. Так я попал под следствие, а затем - в психбольницу».

Неудивительно, что, занявшись звукозаписью, Васильев принял все меры предосторожности - начиная от законной работы лифтером и заканчивая наличием документации на всю находившуюся дома аппаратуру. От известности и славы Игорь бежал, как от огня. Общался исключительно с проверенными людьми, причем - без лишних вопросов. «Условия сотрудничества были такими, - хмуро вспоминает Васильев спустя пятнадцать лет. - Фамилию спросить - уже могли косо посмотреть. О месте работы никто ни у кого не узнавал, и все называли друг друга только по именам».

Щербина, ответственный за техническую сторону процесса, являл собой полную противоположность Васильеву. Будучи человеком открытым, Валентин напоминал доброго волшебника из сказки и сходился с людьми на удивление легко. Высокий, слегка сутулый, с длинными светлыми волосами и мягкой улыбкой, он ходил в неизменных потертых джинсах и брезентовой куртке. В холодильнике у него неделями лежал один и тот же кусок сыра.

Валентин был опытным радиолюбителем, прекрасно разбирался в микросхемах и в особенностях стационарных магнитофонов класса Sony и Pioneer. Кроме того, увлекаясь электронной музыкой, он уже к 86-му году имел неплохую коллекцию фирменных дисков - от Клауса Шульце до ХТС.

Будучи аскетом по жизни, Щербина вкладывал все наличные деньги в технические разработки. Оборванный и внешне неприкаянный, он не боялся ходить по городу фактически без документов, с несколькими тысячами рублями, небрежно рассованными по карманам. «Никто никогда не догадается, что я ношу с собой такие деньги», - успокаивал Валентин Васильева...

Задержанный прямо в метро под формальным предлогом отсутствия московской прописки, Щербина был доставлен в ближайшую милицейскую дежурку. Найдя у Валентина газовый баллончик и крупную сумму денег, милиция направила к нему домой наряд оперативников.

Зная, что Щербина не сможет подать заявление в суд, оперативники без санкции на обыск выгребли из квартиры все, что только возможно, включая магнитофон Sony и мастер-ленты записанных здесь альбомов. В милицейском протоколе было отмечено, что из квартиры «изъяты предметы, добытые заведомо преступным путем». 

Щербину посадили в тюрьму и начали «шить» статью 193 - «хищение в особо крупных размерах». В лучшем случае это означало пятнадцать лет тюрьмы, в худшем - высшую меру. Целый отдел сотрудников КГБ готовил на него компромат, но из-за упорства Валентина и отсутствия доказательств «дело века» закончилось «лишь» медицинскими опытами над Щербиной в клинике Кащенко и в Институте судебной психиатрии имени Сербского. 

С первого дня заключения Щербина со свойственной ему прямотой заявил в лицо следователю: «Обломаетесь!» Что в конце концов и произошло. Однако, когда Щербину выпустили на свободу, в его сознании от всего пережитого произошел перелом и он тотально выпал из процесса. В конце восьмидесятых Валентин эмигрировал в Америку. В его нью-йоркской квартире хранится вызволенная из КГБ уникальная коллекция архивных записей советского рока. Там же находится считавшийся утерянным оригинал альбома «ДДТ» «Время».

 

Глава IX. MCI (Жизнь замечательных людей)

Теперь настала пора вернуться в Питер, где, несмотря на тяжелые времена, заматеревший Тропилло развернулся не на шутку. 

Одной из заметных вех в продюсерской деятельности «человека без тормозов» стала афера с передвижной звукозаписывающей студией MCI, принадлежавшей фирме «Мелодия». Краткая предыстория этой несомненной авантюры такова.

Студия MCI представляла собой 10-метровый вагон, внутри которого находились 24-канальный магнитофон с системой шумопонижения DOLBY, микшерный пульт Sony и всевозможные технические «излишества» вроде цветного видеомонитора. Студия была сделана в Лондоне специально для международной выставки «Связь-80», проходившей в Москве накануне Олимпиады. Оборудованный по последнему слову техники вагон произвел фурор и после недолгих торгов был приобретен советской стороной за 250 тысяч долларов. 

Удивительная щедрость первого в мире социалистического государства объяснялась просто. Приобретение современной аппаратуры для нужд радио, телевидения и кинематографа небезосновательно относилось к вопросам идеологии - так же, как обеспечение всем необходимым лабораторий по исследованиям проблем космоса или военно-промышленного комплекса. На подобные затраты нефтедолларов в СССР, как правило, не жалели. Таким образом сделанная в Англии передвижная звукозаписывающая студия осталась в Москве.

...С первых же дней работы технический потенциал MCI использовался не более чем на 30 процентов. Во всем цивилизованном мире в подобных студиях записывались рок-группы уровня Queen. Похожая «передвижка» была в начале 70-х у Rolling Stones, и на ней работали Deep Purple («Мachine Head») и Led Zeppelin. 

У наших собственная гордость. В СССР звукозаписывающий вагон был задействован исключительно на концертах классической и народной музыки. В числе постоянных клиентов студии числились оркестр Рождественского, оперные певцы Виктор Нестеренко и Ирина Архипова, а также какие-то хоры. Несложно догадаться, что записывать при помощи MCI рок-музыку никто не собирался. 

Казалось, ничто не угрожало неторопливому и предсказуемому ритму жизни - до тех пор, пока на работу в «Мелодию» не устроился инженер Виктор Глазков. В свои 27 лет он был открытым и добродушным человеком, а в его профессиональном активе числилось два незаконченных музыкальных образования - по классу гитары и баяна. Еще в середине семидесятых Виктор сочинял и исполнял на сольных концертах неплохие бардовские песни, но заниматься этим впоследствии не стал. «Я просто не захотел идти в этой жизни по трупам», - вспоминает он. 

Работая в известной своими консервативными взглядами «Мелодии» в качестве техника и ассистента звукоинженера, Виктор не утратил живой связи с окружающим миром, по-прежнему оставаясь неистребимым оптимистом и интересуясь всеми новинками в рок-музыке. «Моя официальная работа в чем-то напоминала стройотряд, - говорит Глазков. - Сами трудодни были скучными и монотонными. Интересным было сопровождавшее весь этот процесс общение».

Будучи «своим среди чужих», Глазков морально был готов к грядущим подвигам, хотя никогда об этом не подозревал. Длилось подобное недоразумение до тех пор, пока весной 82-го года вагон МСI не приехал в Ленинград записывать выступления местного симфонического оркестра. Буквально на следующий день внутрь соблазнительно сверкавшей лампочками студии по-партизански проникли Гребенщиков с Гаккелем. Сделали они это под невинным предлогом «послушать на хорошей аппаратуре Beatles». В руках у них были гитара и виолончель соответственно, а глаза искрились иронией. Неудивительно, что после «A Hard Days Night» все находившиеся в вагоне персонажи слушали уже не Beatles, а «Старика Козлодоева». 

Вскоре к студии была подтянута «тяжелая артиллерия» в облике Андрея Владимировича Тропилло, встреча с которым произвела на Глазкова неизгладимое впечатление. Иначе, собственно говоря, и быть не могло. «Зрелище было уникальное, - вспоминает Виктор. - В вагон вошел высокий человек в надетой задом наперед кепке, который постоянно оглядывался по сторонам, наблюдая, не ведется ли за ним слежка. Со стороны он смотрелся, словно истребитель, который только что сбросил со своего хвоста врага».

Историческое знакомство Тропилло с Глазковым было продолжено с помощью портвейна. Общих тем у двух звукорежиссеров оказалось немало, и вскоре их беседы «за жизнь» переросли в крепкую мужскую дружбу. Но кто мог догадаться, каким именно будет ее продолжение?

...В Ленинград Глазков приехал спустя год - с целью записать несколько концертов пианиста Виктора Ересько. На официальном языке «Мелодии» подобные вояжи в другой город назывались «командировками». В свою очередь, Тропилло, затаившись в засаде, ждал этой командировки Глазкова как манны небесной. На то имелись веские причины. 

Во-первых, у Андрея Владимировича уже была готова километровая болванка, содержавшая большинство композиций для «Радио Африка». Во-вторых, в его студии почти полностью была зафиксирована инструментальная часть дебютных альбомов «Странных игр» и «Мануфактуры». Обладая безупречным продюсерским чутьем и понимая, что 24-канальный магнитофон на дороге не валяется, Тропилло повел игру по-крупному.

Используя служебное положение, он сумел убедить администрацию психологического факультета профинансировать студийное время для «Аквариума», «Странных игр» и «Мануфактуры». Это удовольствие влетело университету в круглую сумму в размере трех тысяч рублей. Продолжая совершать поступки из серии «очевидное-невероятное», Андрей оформил документы на работу в профессиональной студии как официальный заказ от ленинградского отделения «Мелодии». «Я постарался аккуратно подстраховаться именно с тех сторон, с которых скорее всего можно было ожидать неприятностей, - вспоминает Андрей. - Теперь музыканты были как бы ангажированы «Мелодией» и не являлись «пришедшей с улицы» самодеятельностью. КГБ в данной ситуации мог только умывать руки».

После оформления необходимой документации Тропилло одержал не менее важную победу коммунально-бытового масштаба, обеспечив подачу электроэнергии в ночное время в вагон, пришвартованный к зданию филармонии. Сделал он это за спиной у администрации филармонии, которая после окончания очередного симфонического концерта имела странную привычку выключать рубильник с током. Посредством нескольких бутылок водки Тропилло договорился с дежурным электриком, и тот каждую ночь возвращал рубильник в рабочее положение. Лимит электроэнергии волновал монтера в самую последнюю очередь.

 

Английская передвижная звукозаписывающая студия MCI (общий вид и внутреннее устройство). В 1983 году советские рок-музыканты впервые получили возможность записывать альбомы на аппаратуре, по своим характеристикам ничуть не уступающей той, с которой работали Queen, Deep Purple и Led Zeppelin.

 

Группа «Алиса» у вагона MCI во время записи альбома «БлокАда», в центре - «хозяин» вагона MCI Виктор Глазков, 1987 год.

 

Итак, вопреки всякой логике пасьянс складывался весьма удачно. «Аквариум», «Странные игры» и «Мануфактура» начали дописывать свои альбомы в государственной студии, в самом центре Невского проспекта. Все эти «десять дней, которые потрясли мир» Глазков и Тропилло не спали вообще. Андрей переписал зафиксированные в Доме юного техника болванки на два канала, планируя записать на остальные каналы вокал и недостающие инструменты. Затем все партии сводились воедино на 24-канальном пульте.

Отработав восьмичасовую смену в филармонии и шатаясь от усталости, Глазков начинал записывать рокеров. «Чтобы хоть как-нибудь меня порадовать, музыканты «Аквариума» принесли в подарок арбуз, - вспоминает Андрей. - И сами же, голодные, его съели. Они были совсем нищими, заросшими и оборванными. На их фоне я со своими командировочными и 120 рублями в месяц чувствовал себя богачом».

Работали в три смены: «Мануфактура», «Странные игры» и «Аквариум». Глазков, которого Гребенщиков уважительно называл Мастером, не отходил от пульта ночи напролет. Сил у него хватало лишь на то, чтобы полуавтоматически регулировать ручки и время от времени заставлять музыкантов переигрывать нечетко исполненные партии. От немыслимых перегрузок Виктор в конце концов заболел и последние дни трудился с высокой температурой. В особо трудные минуты его страховал Тропилло, который опекал музыкантов, как заботливая мать. Но в конце сессии от постоянного перенапряжения спекся и он. Во время конечного микширования Андрея от усталости начало натуральным образом тошнить.

Был в этой истории еще один не вполне логичный персонаж - начальник студии Геннадий Николаевич Митин, по инициативе которого вагон MCI и был в свое время выкуплен у англичан. В рок-н-ролле 50-летний Митин не понимал ровным счетом ничего, зато очень любил Высоцкого, а значит, и все запрещенное. Поэтому, находясь вдалеке от своего московского начальства, Митин закрывал глаза на все учиняемые тандемом Глазков-Тропилло безобразия. «Геннадий Николаевич был, без сомнения, удивительным человеком, - вспоминает Глазков. - Многие годы он прикидывался непьющим, но в итоге оказался хроническим алкоголиком».

Как выяснилось впоследствии, именно это обстоятельство и стало решающим для всех участников акции. К моменту отъезда вагона «Аквариуму» не хватало одной-двух смен для завершения работы над «Радио Африка». И тогда вдохновленный творящимся беспределом Глазков как бы невзначай подарил непьющему Митину бутылку купленного в складчину армянского коньяка. Последствия не заставили себя ждать. Шеф уверенно проспал предполагаемый отъезд, зато пилотируемый им звукозаписывающий бомбовоз притормозил в Ленинграде еще на сутки. Этого времени хватило для завершения сведения «Радио Африка», который напоследок был «припудрен» всевозможными шумами и саундэффектами.

Записанные в предыдущие дни альбомы «Странных игр» и «Мануфактуры» досводились Глазковым уже в Москве. «В условиях цейтнота и жуткого сумбура звук в некоторых местах получался попросту криминальным, - вспоминает Виктор спустя пятнадцать лет. - Но большинство технических недоcтатков сглаживалось непосредственностью и шармом самой музыки. В ней не было никакой химии».

...Не успел сверкающий никелем вагон укатить обратно в столицу, как Тропилло загорелся сумасшедшей идеей построить в Ленинграде передвижную студию наподобие MCI. Звучит совершенно нереально - для тех, кто не знает Андрея Владимировича лично. Примерно через год Тропилло уже был счастливым обладателем списанного с радиолокационной станции вагона, который со временем планировалось переоборудовать в пломбированную студию. «Как крупный авторитет в области рок-н-ролла, Тропилло собрал вокруг себя всех музыкантов, чтобы выяснить, у кого есть знакомые сварщики, слесари и плотники, - вспоминает Михаил «Фан» Васильев. - Андрей всерьез намеревался превратить старый фургон в нечто ультрасовременное». 

В этой стройке века приняли участие практически все музыканты, когда-либо записывавшиеся у Тропилло. Работа шла полным ходом, и вагон приобретал все более цивилизованный вид, но в один прекрасный день он... исчез. Причем исчез прямо с территории Дома юного техника. По поводу его дальнейшей судьбы существует немало версий - одна неправдоподобнее другой.

В память об этой не-реализованной идее Тропилло выпустил студийный бутлег «MCI», состоявший из композиций «Аквариума», не вошедших в номерные альбомы и сведенных или отреставрированных в передвижном вагоне фирмы «Мелодия».

...Сотрудничество Тропилло с Глазковым получило свое продолжение в 87-88 годах, когда выписанная из столицы студия MCI уже вполне официально записывала рок-фестивали, проведенные в Шушарах и на Зимнем стадионе. «Мы практически ничего не платили за использование вагона, - вспоминает Тропилло. - Оформить заказ на официальном уровне, согласовав его с главными музредакторами «Мелодии», было непросто. Раньше провернуть подобную авантюру не удавалось никому». 

Примерно в этот же период Глазков записал в МСI несколько альбомов {«Алисы»} («БлокАда», «Шестой лесничий», «206, часть II»), а также многих других рок-групп - начиная от «Объекта насмешек» и заканчивая реанимированным «Воскресением». В девяностых годах Виктор Глазков по-прежнему работает звукорежиссером на «Мелодии» и с нескрываемым удовольствием вспоминает минувшие дни.

Вагон MCI, несмотря на то что его техническое оснащение не утратило актуальности и сегодня, с годами был приведен в совершенно нефункциональное состояние. Последние несколько лет он, не привлекая лишнего внимания, сиротливо стоит в глубине одного из старых московских дворов. Его оборудование давным-давно распродано, краска облупилась, а от самой студии остался только покрытый ржавчиной корпус. Под воздействием капризного климата он медленно теряет прежний вид, постепенно превращаясь в металлолом. В своем роде это еще один позабытый людьми символ их былого величия.

 

Глава X. Дом юного техника. Продолжение и окончание.

Очередным подвигом Андрея Владимировича стала организация рок-записей в стенах ленинградского отделения государственной фирмы Мелодия . Если называть вещи своими именами, все эти диверсии происходили не где-нибудь, а в логове идеологического врага. В свое время Тропилло очаровал подпольным роком звукорежиссера "Мелодии" Виктора Динова, после чего они вдвоем дописали ряд композиций "Аквариума" для альбомов "Электричество" и "Акустика".

Чтобы понять степень грандиозности новых тропилловских акций, необходимо заметить, что тот же Динов слыл на "Мелодии" одним из самых реакционно настроенных в отношении рока звукорежиссеров. Но то ли благодаря силе высокого искусства, то ли ввиду умения Тропилло находить в любом споре неотразимые аргументы, Динов вскоре начал напевать на работе... "Мочалкин блюз". А спустя еще пол-года способствовал осуществлению записи на "Мелодии" "Машины времени". Тропилло в очередной раз разорил родной психологический факультет, и на выделенные 5000 рублей "Машина времени" записала двойной альбом "Москва-Ленинград", не получивший распространения по инициативе Макаревича.

Но Тропилло-продюсер не успокоился и наметил себе новую жертву. За годы сотрудничества с "Мелодией" он чувствовал себя в ее стенах как дома и лучше многих знал, что в этом доме плохо лежит. Где-то в районе 84-го года Андрею Владимировичу путем серии выверенных ходов удалось заполучить восьмиканальный магнитофон Ampex - тот самый, на котором в 70-х записывал свои альбомы Юрий Морозов. Для того чтобы провести подобную операцию, Тропилло отловил какого-то важного ленинградского начальника, который не глядя подписал вовремя подсунутую бумагу. Смысл документа заключался в том, что Дом юного техника просил фирму "Мелодия" оказать шефскую помощь начинающим звукорежиссерам. Получив такое письмо, администрация "Мелодии" могла смело списывать устаревший реквизит в фонд Дома юного техника. Плюс, для страховки, Юрий Морозов вовремя замолвил словечко.

Восемьдесят пятый год был пиком деятельности Тропилло в Доме юного техника. Звукорежиссер и музыканты освоили многоканальную технику и стали записывать альбомы "с использованием новых технологий". В деятельности Дома юного техника начался новый период. Ленинградские рок-группы получили уникальную возможность работать на многоканальной технике, экспериментируя с неограниченным количеством вариантов звучания. Для "пользы дела" Андрей теперь все чаще и чаще выступал в роли активного продюсера. Именно в студии Дома юного техника к определенному моменту был найден и сформирован определенный звук, названный впоследствии специалистами не иначе как "ленинградский саунд".

 

Андрей Владимирович Тропилло (внизу в центре) с педагогическим  коллективом Дома юного техника, середина 80-х.

 

"К 83-84 годам у нас образовался некий студийный коллектив музыкантов, из которого формировались разные составы, - вспоминает Тропилло. - Курехин, Рахов, Кондрашкин, Титов, Васильев, Гаккель могли всплывать совершенно в неожиданных сочетаниях. Это была одна семья, работающая в одной студии и с одним звукорежиссером. В Доме юного техника присутствовало единство места, действия, времени, личности и единство состава. Ни в каком другом городе ничего подобного не было".

Часто Андрей Владимирович занимался не только звукорежиссурой и продюсированием, но и подыгрывал музыкантам на блок-флейте или принимал участие в хоровых оргиях, подпевая рокерам низким голосом. Иногда Тропилло даже придумывал аранжировки - вплоть до наигрывания на гитаре набросков каких-то партий. Не случайно после записи "Белой полосы" Майк настоял, чтобы на альбоме было написано: "Андрей Тропилло - блок-флейта, аранжировки".

"Я требовал от Зоопарка исполнять композиции в более рокабилльной форме, - вспоминает Тропилло. - Я придумывал какие-то ходы, а гитарист Саша Храбунов доводил их до логического завершения".

"Тропилло всегда был идеально тактичным партнером, - говорит Гребенщиков. - Несмотря на свои взгляды, которые порой кардинально отличались от наших, Андрей позволял музыкантам делать в студии почти все, что приходило в голову".

...Со временем звукозаписывающий процесс в Доме юного техника начал напоминать четко отлаженное производство. Летом-осенью 85-го года студия работала чуть ли не по 24 часа в сутки. Писали посменно: "Алиса" - "Энергию", "Облачный край" - "Стремя и люди", "Странные игры" - "Смотри в оба", "Аквариум" - "Детей декабря". Параллельно увеличивалось количество тиражируемых альбомов - от Тропилло . Долго оставаться незамеченной подобная сверхактивная деятельность не могла.

Первые тревожные симптомы появились в начале 86-го года, когда число анонимок, написанных на имя директора Дома юного техника ветераном-завхозом и лимитчиками-вахтерами, превысило все нормы. Получив несколько выговоров, Андрей Владимирович стал осмотрительнее и осторожнее. Теперь рокеры проникали в студию не через главные двери, а с черного хода. В качестве дополнительных вариантов использовались ворота пионерской автомобильной мастерской или пожарная лестница, расположенная по соседству с кружком картингистов.

Казалось, "проблему вахтеров" кое-как удалось решить. Но тут Тропилло поджидал новый, куда более серьезный удар. Сложно установить, что именно произошло в структуре правоохранительных органов Красногвардейского района Ленинграда зимой-весной 86-го года. По версии Тропилло, после прихода к власти Горбачева у Дома юного техника сменился куратор. А новая метла, как известно, метет по-новому. После поездки с музыкантами "Ноля" в Москву Тропилло оказался в кабинете старого партийного босса по фамилии Ковальчук, выполнявшего обязанности директора Дома юного техника. Обвинив Андрея Владимировича в незаконном прогуле, Ковальчук настойчиво порекомендовал Тропилло уйти с работы "по собственному желанию". Столь крутой поворот событий мог объясняться только одним: на администрацию Дома юного техника было оказано сильное давление извне. На это указывало все: поспешность увольнения, интонации, с которыми протекал разговор, и т.д.

Почувствовав, что вокруг сгущаются тучи, Тропилло отступил с насиженных позиций по всем правилам военной стратегии. Небезосновательно опасаясь слежки, он уничтожил все следы "преступной деятельности": сжег обложки десятков альбомов и забрал из Дома юного техника свою аппаратуру.

"Студия закрылась на вечный ремонт - т.е. до дирекции, наконец, донесли, что кружок звукозаписи обжили далеко не пионеры, - вспоминает Гребенщиков. - Прозорливый Андрей Владимирович успел унести из студии мастер-ленты всех альбомов, сделать с них копии, талантливо замаскировать копии под оригиналы и спрятать копии в тех местах, где их должны будут искать, "если что". Где были спрятаны сами оригиналы, никто уже и не спрашивал".

В данной, казалось бы, кризисной ситуации ленинградский Джордж Мартин нашел малозаметные на первый взгляд плюсы. В отличие от своих незримых "кураторов" он четко представлял, что именно будет делать дальше. "Я благодарен организациям, которые меня откуда-нибудь выгоняли, - говорит Андрей. - Потому что иначе не развиваешься. Я понимал, что с Домом пионеров пора расставаться и следующие шаги делать самому. Начинать всегда интересней, чем продолжать".

Через месяц Тропилло в Доме юного техника уже не работал. Последним альбомом, записанным в его студии, была "Музыка драчевых напильников" "Ноля". Прямо на глазах подрастало новое поколение рок-музыкантов, но продолжать учиться искусству звукозаписи им суждено было в иную эпоху и в иных местах.

...Как несложно догадаться, Тропилло принадлежал к тому типу людей, которые наиболее ярко проявляют себя в условиях очередного кризиса. В экстремальных ситуациях он всегда продолжал искать выход и всегда его находил. Следующий этап в деятельности Тропилло оказалcя не менее эффектным - поддавшись моде на кооперативы, он увлекся частным предпринимательством. На базе ленинградского рок-клуба было организовано объединение под названием "Любительская магнитная запись", которое, тиражируя магнитоальбомы, стало приносить вполне конкретную прибыль. Но для Тропилло этот бизнес оказался слишком мелким и не слишком интересным.

На общественных началах весной 87-го года он организует фестиваль ленинградских рок-групп в поселке Шушары, весь материал которого был заснят на видеопленку при помощи передвижной студии MCI. Помимо этого, в Шушарах были записаны болванки будущей "БлокАды" "Алисы" и знаменитый концертник "ДДТ" "Оттепель".

Одновременно Андрей Владимирович развил кипучую деятельность по выпуску виниловых дисков. Времена изменились, рок переставал быть запретным явлением. Cпродюсированная Джоанной Стингрей двойная пластинка "Red Wave" явилась своеобразным прорывом советского рока с магнитофонной пленки на винил. Воспользовавшись благоприятной ситуацией, Тропилло выпускает на пластинках "Аквариум" ("Радио Африка" и компиляция "День серебра" - "Дети декабря"), "Алису" ("Энергия"), "Кино" ("Ночь"), "Зоопарк" ("Белая полоса"), "Телевизор" ("Шествие рыб"), "Странные игры" ("Смотри в оба"), а также несколько сборников и миньонов. Общий тираж этих альбомов превысил к 89-му году миллион экземпляров.

Параллельно организации крупномасштабного фестиваля "Аврора-89" Тропилло налаживает контакты с польскими кассетными заводами и выпускает новые альбомы "Ноля", "Трилистника" и других питерских групп. Гениальный продюсер взял в Андрее Владимировиче верх над гениальным звукорежиссером. "Джордж Мартин" перевоплотился в "Ричарда Бренсона".

"Я отдавал себе отчет, что заниматься звукозаписью больше не буду, - говорит Тропилло. - Тащить в одиночку всю эту нагрузку я не мог ни физически, ни психологически. Я отпахал свои шесть лет, как папа Карло".

Деятельность крестного отца советского рока в 90-х - идеальный сюжет для добротного детектива. Став в 89-м году директором ленинградского отделения "Мелодии", Тропилло начал выпускать огромными тиражами виниловые пластинки западных рок-групп. Авторские права и аутентичность оформления дисков Led Zeppelin, Rolling Stones, Jethro Tull волновали его в самую последнюю очередь. "Никто не сможет доказать мне, что я нарушаю российские законы", - уверенно чеканя слова, заявил Тропилло, глядя в глаза репортеру New York Times. На весь этот театр абсурда безучастно взирала со стены обложка "антроповского" "Сержанта Пеппера", где среди десятков знакомых физиономий красовался и одухотворенный лик Андрея Владимировича.

Одновременно с виниловым беспределом "законопослушный пират" успевал заниматься массой других дел. Он боролся за авторские права звукорежиссера сразу с тремя пластиночными фирмами в России, открыл студийные филиалы в Архангельске и Москве и заканчивает строительство завода по производству компакт-дисков в Санкт-Петербурге. На стареньком "Форде" Тропилло ездит на рок-концерты в Хельсинки, планирует провести фестиваль в Тбилиси, изучает проблему замораживания людей в Египте, а также числится епископом Единой Евангелическо-Лютеранской церкви России. Частично его деятельность "позднего периода" отражена в ряде книг Владимира Рекшана: "Смерть в до мажоре", "Четвертая мировая война" и "Ересь". В одном из этих опусов Тропилло - звукорежиссер-лютеранин - замораживает людей и отправляет их в будущее.

"Пожалуй, невозможно описать все авантюры, которые я совершил в этой жизни, - лукаво усмехается Андрей. - Их было слишком много, и иногда случались дела попросту колоссальные. Трудно поверить, что это вообще могло быть. Но это было".

 

Глава XI. Магнитофонная культура: последние годы

 Отход Тропилло от студийной деятельности явился одной из самых крупных потерь для советского рока конца 80-х. С другой стороны, после закрытия его студии автоматически увеличилась роль остальных звукорежиссеров. Свято место пусто не бывает - на некоторое время на передний план в Питере выдвинулась квартирная студия Алексея Вишни, снабженная излишками тропилловской техники.

«Соседи нас не доставали, поскольку мой отец был председателем жилищного кооператива, - вспоминает Вишня, которому в разгар его звукорежиссерской карьеры едва исполнилось 25 лет. - Впасть в немилость папы не хотелось никому».

Ученик Тропилло, Алексей параллельно работе с «Кино» («46», «Это не любовь», «Группа крови») записывал альбомы «Мифов», «АВИА», «Объекта насмешек», «Кофе», «ДК», «Петли Нестерова». К этому списку можно добавить студийный проект Гаккеля-Егорова «Акустическая комиссия», а также несколько сольных работ самого звукорежиссера, наибольшую известность из которых получил альбом «Сердце» (1987).

 

Алексей Вишня в своей домашней студии, середина 80-х.

 

...Последними из могикан квартирной звукозаписи 80-х стали омская ГрОб Records Егора Летова («Гражданская оборона», «Коммунизм», Черный Лукич, Янка, Манагер и др.), студия Липницкого на Николиной горе (Башлачев, «Центр», «Коллежский асессор» и «Звуки Му») и Аvankich звукорежиссера Толи Кириллина, в которой были записаны почти все поздние работы «ДК». В трехкомнатной квартире Игоря Васильева появились на свет альбомы «Ночного проспекта», «Союза композиторов», «Николая Коперника», «Проходного двора», Андрея Воха, «Сокольники-Транзит», «НИИ Косметики», «ДК».

Количество записанных Васильевым в 86-89 годах альбомов впечатляло. К сожалению, в отличие от тропилловских сессий, четкого продюсирования и звукорежиссуры здесь не наблюдалось. Сам Игорь чаще всего выполнял чисто производственные функции - обеспечивая технически правильную запись, он почти никогда не вживался в «образ группы». Каждый пишет, как он слышит. Все логично завершилось сотрудничеством с Литягиным и первым альбомом «Миража», после тиражирования которого некоторые южные дистрибьюторы построили себе дома на берегу моря. Страна же морально была готова принять в свое страждущее лоно альбомы «Ласкового мая».

...В восьмидесятые годы магнитофонная культура в СССР представляла собой некое подобие Интернета. Никаких проводов не было, но миллионы магнитофонов по всей стране оказывались соединены невидимыми виртуальными шнурами. Если в студии у Тропилло, Вишни, Полковника или Васильева записывался альбом, то буквально через несколько недель его получали все, кому это было жизненно необходимо. Это была не пиратская перезапись по цепочке - от одного потребителя к другому, а именно коммуникационная сеть, где проводами служили люди и их отношения.

 

Александр Агеев на своем «рабочем месте» (1999 г.) - так происходила перезапись магнитоальбомов 15 лет назад.

 

В 90-х эта культура своего развития не получила. После развала СССР (фактически - 1992 год) все вокруг оказались соединены не виртуальными проводами, а ангажированными хит-парадами, проплаченными телеэфирами, несколькими FM-радиостанциями и киосками фирмы «Союз». Примерно в это же время на смену «квартирному промыслу» пришли мощные профессиональные студии и независимые фирмы грамзаписи. Монополия «Мелодии» рухнула окончательно - ведущие рок-группы смогли записываться в студиях «Чертова колеса», «На Фонтанке», во всевозможных Домах молодежи, выпускаться на «Эрио» (экс-«Апрель»), SNC Records, Sintez, Zona Records, «Фили»...

К сожалению, в этих условиях поиски нового звука свелись преимущественно к приобретению новой, а потом и новейшей аппаратуры. В нее «вбухиваются» колоссальные деньги, отчего звук парадоксальным образом не улучшается. Нечастые открытия и безликие в творческом отношении альбомы звучат теперь почти одинаково. «Современная звукозапись - это что-то вроде голливудского фильма, где все доведено до совершенства: освещение, цвет, баланс звука, декорации, - считает Брайан Ино. - Но жизни в этом нет, а сам фильм - чушь».

В конце века даже откровенные неудачи стали профессиональными. С миллионов лазерных дисков теперь прет стопроцентно правильный звук. Сюрпризов и открытий стало меньше, и, как следствие, массовая потребность в слушании рок-музыки начала уменьшаться.

Пожалуй, последний всплеск народного энтузиазма в отношении рока можно датировать самым концом 80-х. Молодежные журналы «Аврора» и «Парус» провели всесоюзные конкурсы магнитоальбомов. Обгоняя именитые рок-группы, первые места в них заняли магаданский «Восточный синдром» и харьковский «Товарищ». Прямо на глазах происходила определенная переоценка ценностей, которая неумолимо провоцировала любопытство и усиливала интерес к новым именам. Не случайно на вылезших из глубокого подполья «писателей» обрушилась целая лавина писем и телеграмм. Содержание их было примерно одинаковым: «Задыхаюсь без воздуха! Пришлите новые записи!» Или: «Я живу в деревне, и в одиночку слушаю на магнитофоне рок-музыку. Никто в это дело здесь не врубается... Жду новых альбомов... Я конкретно врублю их на полную катушку - чтобы эти придурки вокруг все сдохли». 

На все эти письма надо было отвечать. Прошедшие огонь и воду Ушаков, Левченко, Баюканский, Алисов, Агеев резко активизировали деятельность, перейдя с артельного на сугубо индивидуальный промысел. Времена тотального террора остались в прошлом, опыт за спиной у каждого из «писателей» был колоссальный, и как жить дальше вроде бы было ясно.

Респектабелизировавшийся Агеев стал работать администратором московской рок-лаборатории, в рамках которой функционировала пользующаяся немалой популярностью студия звукозаписи «Колокол». «Вывешенные на стенах списки предлагаемых рок-записей действовали на людей весьма сильно, - вспоминает Агеев. - Когда клиенты удостоверялись в том, что у нас есть все альбомы «Аквариума», «Кино» или «Гражданской обороны», они молча покидали студию и возвращались через час с блоком чистых кассет».

В одиночку с подобным объемом работы Агеев уже не справлялся. В его арсенале теперь было порядка двух десятков магнитофонов и целый отряд помощников. Несмотря на массовый характер производства, Агеев остался чуть ли не единственным из бывших «писателей», кто продолжал записывать исключительно рок-музыку. Остальные цеховики оказались значительно мобильнее и гибче, резво перейдя от рока на поп-музыку и блатняк.

Возникновение коммерческих ларьков запечатлело последний всплеск магнитофонной культуры. Поддельные японские кассеты с альбомами «Аквариума», «Кино», «Машины времени», «Наутилуса» ютились на полках где-то между водкой и презервативами. «Когда разрешили кооперацию, можно было поставить палатку возле магазина «Будапешт» и за неделю она приносила такую прибыль, которая не снилась нам за год работы по рассылке катушек, - вспоминает Виктор Алисов. - Теперь кооператоры стали выбирать для тиражирования только те кассеты, которые легко и быстро можно было продать из палатки. Эта ситуация ускорила гибель магнитофонной культуры в целом. Рок-музыка была почти полностью вытеснена ларечной тематикой. Массовая культура и всевозможные сборники потопили рок-н-ролл».

«Мы вкладывали деньги в производство, и это производство окупалось вполне прилично, - откровенничает Игорь Васильев. - Когда мы с Щербиной начали делить нашу «фирму», на каждого получилось около 75 тысяч рублей. Причем в сравнении с остальными «писателями» мы считались середняками...»

...Гена Левченко первым из писателей освоил практику специализированной ларечной торговли, открыв «будку» в районе трех вокзалов. Чтобы успеть выполнить все заказы, его семье приходилось работать в две смены. С раннего утра до самого вечера над магнитофонами колдовал сам хозяин, а ближе к ночи ему начинала помогать жена Наталья - профессиональный звукооператор.

У Баюканского, в отличие от Левченко, работали не только родственники, но и наемные рабочие. В частности, в арендуемой им квартире по ночам трудился за 1000 рублей в месяц зампредседателя народного контроля Зеленограда. 

Свою квартиру в Химках Баюканский оборудовал также под нужды производства. В одной из комнат находился склад пленок. В другой круглые сутки работали магнитофоны, записывая все подряд - от актуальной эстрады до Юрия Морозова, «Пикника» и «Центра», музыку которого склонный к парадоксам Баюканский трепетно любил. В третьей комнате Михаил осуществлял ручной ремастеринг оригиналов, корректируя частоты и скрупулезно исследуя весь спектр записи. 

При том, что Баюканский явно не гнался за скоростью тиражирования, бойцы его команды в среднем записывали до 5000 катушек в месяц. Но каким бы трудоголиком ни был Михаил, масштабы его оборотов не шли ни в какое сравнение с тем бизнесом, который развернул в те времена дальновидный Ушаков.

 

Валерий Петрович Ушаков (1999 г.) и фрагменты его частного завода по производству аудиокассет (1987 г.).

 

В углу одного из столичных парков по инициативе Валерия Петровича внезапно возник огороженный высоким забором и нигде не зарегистрированный частный завод. На территории в 2000 кв.м без шума и пыли поточным методом стали изготавливаться дефицитные в ту пору кассеты. «Говоря рыночным языком, кассеты являлись мультипликаторами - т.е. тем товаром, который не имеет конкуренции, - вспоминает о делах минувших дней главный идеолог «союза писателей». - Даже конкуренция Сингапура и Южной Кореи не была для нас помехой - при условии правильной организации труда».

Труд у Ушакова был организован правильно. Изобретатели одного из московских НИИ подготовили для Валерия Петровича специальные пресс-формы и обмоточный аппарат, который каждые тридцать секунд выплевывал «на гора» новую кассету. Аппаратов было много, обслуживающего персонала - тоже. «Как работают, как работают!» - восторженно говорили специалисты, провожая взглядом снующие туда-сюда грузовики, снабжавшие комплектующими деталями сразу несколько госпредприятий, включая казанскую «Тасму» и завод в Апрелевке.

Судя по всему, кассетный цех стоял в том месте, где стоять, в общем, был не должен. Согласно карте здесь находилась охраняемая государством зеленая зона. Зона действительно была. Только вот государства в тот момент уже не было...

Вскоре Ушаков был приглашен на ряд европейских семинаров «Мораль и бизнес» - по-видимому, как один из первых советских бизнесменов. Судя по всему, он делился с западными коллегами опытом - как наладить подпольное производство кассет прямо под носом у многомиллионного города. Глазами сегодняшнего дня рецепты «от Ушакова» кажутся простыми. Если в этом городе фигурируют две улицы под одинаковым названием Тверская, почему в нем не возникнуть еще одному небольшому предприятию?

Вопрос, конечно, риторический.

...Кассетный цех завершил свою деятельность вскоре после очередных гайдаровских реформ. «Это был страшный удар по нашему бизнесу, - вспоминает Валерий Петрович. - Непомерно высокие налоги задушили кассетный промысел, почти не затронув деятельность бирж и казино. Теперь в здании, где раньше изготовлялись кассеты, находится театр и детские студии».

Оставшийся без заводов, пароходов и большей части аппаратуры, Ушаков занялся продюсированием и записью молодых поп-исполнителей, работающих в жанре «русского шансона».

Судьба остальных членов легендарного «союза писателей» сложилась по-разному. Оглядываясь назад, можно прийти к выводу, что, по большому счету, эти люди всегда оставались взрослыми детьми. Романтика и возможность реально влиять на формирование культурных ценностей в стране волновали их значительно сильнее, чем финансовая сторона процесса. Многие вскоре стали жертвами перестроечных реформ и попросту разорились. «За батареей у меня хранилось 100 000 рублей, - вспоминает Баюканский. - К сожалению, не в тех купюрах, в которых хотелось бы. В результате я лишился всего».

Саша Агеев после закрытия московской рок-лаборатории эмигрировал в Америку и вернулся обратно лишь в самом конце 90-х. Левченко стал одним из соучредителей фирмы «Русское снабжение», выпускавшей компакт-диски Светланы Разиной, Вахтанга Кикабидзе, Нани Брегвадзе. Юрий Севостьянов возглавил фирму Master Sound, а Виктор Алисов - видеодепартамент фирмы «Союз». Андрей Лукинов ныне - один из сотрудников продюсерского центра Игоря Матвиенко.

Увлекшийся выращиванием кристаллов, парапсихологией и экстрасенсорикой Баюканский вернулся к тому, с чего начинал - вопросам силовой электроники. Он распродал все магнитофоны и отреставрированные оригиналы, изучает мистику, а о прошлом вспоминает с легкой ностальгией: «В «союзе писателей» мы всегда старались поддерживать друг друга - аппаратурой, информацией, советами, добрыми поступками. С тех пор как мы перестали заниматься тиражированием, музыка в стране исчезла».

В завершение - информация из серии «В мире интересного». В самом конце 80-х Баюканский некоторое время занимался продюсированием певца Владимира Асмолова, но почему-то наотрез отказался сотрудничать с молодым исполнителем по фамилии Киркоров. «Ну куда ты с такой музыкой лезешь? - кипятился Михаил, общаясь с начинающей поп-звездой. - С этими записями ты не дойдешь даже до ближнего Подмосковья!»

Состояться многообещающему альянсу «артист-продюсер» было не суждено. Как и в случае с хранящимися за батареей «неправильными купюрами» Баюканский ошибся. Он явно недооценил перспективы певца и культурный уровень страны, жизнь в которой временно замерла в ожидании новых зрелищ и новых развлечений.

 

Глава XII. Press To Play

- Эта история не имеет прямого отношения к твоей книге, но с нее, наверное, все и началось...

Андрей Владимирович Тропилло разогревает чайник в своей видавшей виды резиденции на Пушкинской, 10. За окном неторопливо просыпается хмурое петербургское утро осени 1995 года. Робин Гуд советского рока пододвигает табуретку ближе к кухонному столу, достает блины с курагой и начинает свой рассказ.

- Я вырос на культуре бита. До Beatles я неплохо знал всякие Animals, Monkees и Shadows, у меня были сорокапятки Rolling Stones и первые пластинки Kinks. Я часто слушал эти диски и в какой-то момент начал осознавать, что мне в этой жизни чего-то не хватает. Внезапно я понял, что, создав маленькое нелегальное производство, можно попытаться самому печатать пластинки. Такой вот я ощутил внутренний заказ. Почему я должен лишать людей той музыки, которая сделала меня человеком?! Тогда мне казалось, что я не нуждаюсь ни в защите от правоохранительных органов, ни в получении чьих-либо разрешений - любезных или не любезных.

Дело было в 1975 году. Тропилло верил в себя и был настроен весьма серьезно. Реализацию своей рок-просветительской программы он начал с того, что купил в близлежащем хозяйственном магазине сульфаминовую кислоту для очистки чайников. С ее помощью он попытался переводить гидроокись никеля в сульфаминовый никель, необходимый при производстве матрицы. Эти занимательные опыты Андрей Владимирович проводил в подвале собственного дома, который был арендован у ЖЭКа якобы для нужд геофизической лаборатории Ленинградского университета, где Тропилло тогда работал.

- В подвале я поставил вакуумную камеру с диффузным ртутным насосом, предназначенную для катодного напыления серебра. Если бы меня поймали, когда я пер насос ночью, то пришлось бы нелегко. Очень сложно кому-нибудь объяснить, что я не собираюсь отравить целый микрорайон тринадцатью килограммами ртути, кипевшей внутри насоса. 

Теперь Тропилло были нужны гальванические ванны, вытачивание которых он заказал на одном из заводов. Расчеты с рабочими осуществлялись при помощи спирта.

- Производство спирта я освоил самостоятельно. Гидролизуя сахар, я научился получать суперкачественный спирт - никакая заводская водка рядом не стояла... Этого продукта я мог сделать ровно столько, сколько могли потребить рабочие. Таким образом, все работы по вытачиванию гальванических ванн осуществлялись для меня бесплатно.

Последним недостающим звеном в цепи «пластинки - Тропилло - пластинки» являлся пресс, необходимый для создания пресс-форм. Андрею крупно повезло. Именно в тот период, когда он решился на подобные безумства, начался «великий переезд» Ленинградского университета. Его родной физический факультет перевозил из корпуса в корпус массу оборудования, в том числе всевозможные лабораторные прессы. Глубокой ночью великий комбинатор, освещая дорогу карманным фонариком, пробрался на территорию физфака и отвинтил у одного из прессов насос.

- Я унес его домой под мышкой. Насос был небольшой, типа чемодана, но весил, зараза, килограмм сорок. Пресс без насоса никуда не годился и в течение двух месяцев простоял в университетском дворе без дела. Я выждал какое-то время, подъехал за ним на автопогрузчике и под покровом темноты перевез в подвал. Таким образом, я пресс вначале испортил, а потом украл.

Со страшным трудом несколько работяг начали опускать металлический агрегат вниз. Внезапно один из них оступился, пресс вывалился из рук и резким ударом срезал трубу центрального отопления, проходившую через подвал. Огромная, обмотанная стекловатой труба сломалась так легко, будто была сделана из бумаги. Дело было летом и только поэтому подвал «нехорошего дома» не залило. Трубу в срочном порядке пришлось заваривать...

- Вскоре я собрал все необходимое оборудование. Идея была простой и дерзкой одновременно. В вакуумной камере, работавшей под напряжением 2000 вольт, на пластинку напыляется слой серебра, который затем гальванически утолщается до стандартных размеров матрицы. Я добросовестно проделал весь цикл, но массовое призводство, слава Богу организовать не удалось. Иначе сидеть мне в тюрьме - это точно. А пресс до сих пор стоит в подвале и вытащить его оттуда не могут никакие службы. Опустить мы его опустили - а вытащить никак. Тяжелый, сволочь. Тонны две весит.