Самый большой по абсолютной величине подарок Илье Кормильцеву подарили на день рождения 1987 года. Его однополчане из «Наутилуса» направлялись к нему на празднование с бутылкой традиционного портвейна, но в какой-то момент им этого показалось мало. Как гласит история, было около девяти часов вечера, и на город опускались сумерки. Воровато оглядываясь по сторонам, два архитектора (лидер «Наутилуса» Вячеслав Бутусов и басист группы Дмитрий Умецкий учились в Свердловском архитектурном институте — прим. «Медузы») сорвали со стены Дворца пионеров детский плакат, на котором Чебурашка дарил подарки на день рождения. Надо было обладать немалой дерзостью, чтобы посягнуть на это эпохальное произведение искусства размером три на три метра, выполненное в духе откровенного соцреализма.
«Бутусов и Умецкий пронесли плакат с Чебурашкой кварталов десять, а затем мужественно дотащили его до моей квартиры», — рассказывал впоследствии Кормильцев в одной из телепередач.
Это был типичный для того времени случай. Атмосфера внутри команды казалась просто идеальной. После триумфа на фестивале в Подольске музыканты «Наутилуса» излучали азарт и вдохновение. Они укрепили состав группы профессионалами и отрепетировали совершенно новую программу, написанную Бутусовым на стихи Кормильцева: «Бриллиантовые дороги», «Мой брат Каин», «Ворота, откуда я вышел», «Стриптиз», «Доктор твоего тела», «Падал теплый снег». Материала набиралось на целый альбом, только времени на его запись не было.
Дело в том, что «Наутилус» целенаправленно готовился к штурму столицы, которая, казалось, уже давно капитулировала перед уральскими неоромантиками. Москва приготовила музыкантам лучшие концертные площадки, а также массу призов и наград. «Лучшая рок-группа 1987 года», «Прорыв года», «Альбом года», «Лучший вокалист года». Непосредственно Кормильцева уже ждал диплом от газеты «Московский комсомолец» — как одного из главных рок-поэтов страны вместе с Гребенщиковым и Макаревичем.
После Ревды Илья находился в отличной поэтической форме. Как человек с тонкой душевной организацией, он остро чувствовал «ветер перемен» и грядущие сумерки: «Страна умирает, как древний ящер с новым вирусом в клетках». Как говорится, ни убавить, ни прибавить.
К этому моменту Бутусов и Умецкий уже понимали, что группа переросла Свердловск и настала пора перебираться в Москву. Но там их ждала засада. Столица к приезду «Наутилуса» была готова, но не готовы оказались сами музыканты. Как выяснилось, еще не прочувствовавшие местный маркетинг и волчьи законы «советского шоу-бизнеса».
И дело оказалось вовсе не в идеологических компромиссах и чудовищном количестве фестивалей, когда музыкантам приходилось выступать на одной площадке с поп-артистами типа Кузьмина и Пугачевой. Я отчетливо помню эти концерты, и все они выглядели весьма достойными и яркими. Мрачная «Разлука» в дебюте, блок резких хитов в середине и «Скованные одной цепью» в финале, когда публика начинала размахивать цепями над головой, — зрелище было поистине незабываемое. «Наутилус» с лихвой оправдывал авансы, и многим тогда казалась, что это была игра наверняка.
Опасность крылась в другом месте. Как жить дальше, никто в группе не знал. Ни Бутусов, ни Умецкий, ни Кормильцев. На следующий год верстался график из трехсот концертов, а на студии у Пугачевой планировалось записывать пластинку «Князь тишины». Телефоны менеджеров раскалились от звонков — и понятно почему. Отпускная цена на «Наутилус» была преступно низкая, и дилетантизм свердловчан пер изо всех щелей. Это касалось всего на свете — от менеджмента до вопросов быта.
Жили тогда в Москве где попало. Музыканты ютились в общежитии МГТУ имени Баумана, Кормильцев — у знакомых журналистов, Умецкий — у новых столичных друзей, а Бутусов, как правило, размещался в номерах гостиницы «Россия».
«Главными жертвами „головокружения от успехов“ стали, как водится, лидеры, — грустно вспоминал Кормильцев. — Бутусова с Умецким носило по Москве причудливыми орбитами астероидов — с интервью на интервью, с одной важной встречи на другую, еще более важную. Музыкантам оставалось только догадываться, какие судьбоносные решения принимаются на этих орбитах».
Неудивительно, что события вокруг «Наутилуса» развивались с кинематографической быстротой. Тогда казалось, что ничто не предвещало беды. Но это было не так. Все проблемы начались с того, что в феврале 1988 года из группы внезапно ушел Дима Умецкий. Сыграл на фестивале «Звуковой дорожки» и на «Рок-панораме» в «Лужниках» и быстро растворился в пелене московской кинематографической тусовки.
«Распад произошел тогда, когда я решил, что коллектив находится на выдохе, — вспоминает спустя тридцать лет басист „Наутилуса“. — Нам надо было уходить в тину, нарабатывать новый материал, отдыхать, что-то переделывать. Потому что гастроли могли нас убить. И нужно было либо отказываться от них, либо… И я сказал: „Нет!“ Все знали, что если я принял такое решение, то со мной общаться на эту тему бессмысленно. Если я уперся — то это все, пустая трата времени!»
Буквально на следующем концерте на сцене стоял новый басист Алавацкий, стремительно выдернутый из недр очередного свердловского кабака. Тогда всем казалось, что отряд не заметил потери бойца. С горем пополам был записан недоношенный Бутусовым альбом «Князь тишины», а также два «концертника» с новыми песнями, вышедшие значительно позднее.
Итак, гастролей становилось все больше, а друзей все меньше. И времени на творчество не оставалось совсем. Участники бизнес-проекта «Наутилус Помпилиус» ежемесячно зарабатывали по 800–1000 рублей при средней народной зарплате 150 в месяц. Музыканты наивно пытались бороться с жестким графиком новой жизни, отказавшись, в частности, от двух десятков концертов по Белоруссии. Играть там не было ни сил, ни свободных дат.
Со временем становилось очевидно, что после ухода Умецкого в группе исчезла теплота отношений, пропало вдохновение. Бутусов мучился с горлом и на концертах пел через силу. В итоге за лето 1988 года он не смог написать ни одной новой песни.
«Кризис был заметен невооруженным глазом, — признавался Кормильцев. — Это же достаточно очевидная вещь. Каждый человек рождается со своей психической конституцией. Слава — не очень счастливый, но очень ранимый и очень талантливый человек…»
Конфликтов становилось все больше, и все чаще они перерастали в откровенные скандалы. Менялись директора, менялись музыканты. На подмогу Бутусову был срочно вызван из Свердловска старый друг и собутыльник Егор Белкин. Но ничего не помогало. Слава тяжело переживал этот «расцвет упадка» и находился в перманентной депрессии.
В итоге, после одного из «приступов священного безумия», измотанный лидер «Наутилуса» принял волевое решение распустить коллектив. Дело было в вышеупомянутой гостинице «Россия» 10 ноября 1988 года. Как Славе тогда искренне казалось, он «распустил группу навсегда».
«Пресса потратила немало сил на пересуды о том, что же стало причиной гибели коллектива, находившегося на самой вершине популярности, — писал впоследствии Кормильцев. — Как это ни банально звучит, время — лучший судья. Близились времена „Ласковых маев“, и наутилусомания в некоторой степени была предвестником этих времен. Бутусов не захотел играть в такую игру, да и не смог бы по своему существу… Сделанная пауза в конце концов не стала кодой — она стала началом нового этапа».
Как писал другой поэт, «предназначенное расставанье означает встречу впереди»
«Надо понимать, что Бутусов не мог в сотый раз исполнять „Я хочу быть с тобой“, — вспоминает Влад Малахов, работавший в то время тур-менеджером. — Песню надо петь сердцем, а когда начинается чес, это становится просто невыносимо. Наступил момент, когда Слава почувствовал, что для него это перестает быть откровением и становится исключительно „процессом зарабатывания денег“. На этом ощущении первый „Наутилус“ и закончился».
Дальнейшие сообщения о судьбе сенсационно успешной рок-группы напоминали то боевые сводки с полей, то судебные репортажи на тему «Куда плывет „Наутилус“?» Примечательно, что в той нервной ситуации Кормильцеву право голоса никто не давал. Он никому не комментировал происходящее, не соглашался на интервью, а просто «залег на дно».
Так получилось, что вскоре после знакомства с Ильей у меня появилась возможность эту несправедливость ликвидировать. Как говорится, «задним числом», хотя бы на уровне воспоминаний, для истории.
Чтобы воскресить в памяти события тех лет, я прихватил на интервью архивный выпуск «Комсомольской правды». Публикуемый там материал назывался «Скованные одной цепью…» и представлял собой интервью с Бутусовым и Умецким, взятые по отдельности. Их совместная фотография была демонстративно разорвана на части — так, словно распалась группа The Beatles.
Несложно догадаться, что Илье, который общался предельно доверительно, было о чем рассказать. Но то, что я узнал от Кормильцева, своим драматизмом поразило даже меня. Об этом никто не писал, не говорил, не знал. Поэтому публикуемый ниже фрагмент беседы воспроизводится с минимальными сокращениями.
— Каким был твой статус в «Наутилусе» накануне кризиса?
— К осени 1988 года ситуация была такова: при всяких драматических обстоятельствах Слава решил разогнать «Наутилус»… Я, естественно, не числился в числе разогнанных и отнесся к этому спокойно. Потому что считал, что группа уже износила себя… Разогнаны были все, кроме Бутусова и меня. И Слава, в общем-то, хотел оставить Лешу Могилевского и Егора Белкина, а остальных уволить. Он хотел разогнать всю старую гвардию: Пифу, Алавацкого, Елизарова, Хоменко. Эта четверка проходила у нас в разговорах по кличке «Битлз». Я к этой идее отнесся положительно… Затем, спустя некоторое время, Бутусов внезапно вспомнил про Умецкого. Насчет Димы я немного напрягся и спросил: «Слава, а ты его давно видел?» «Давно», — ответил Слава. «И что? Он ведь у нас очень московским стал?» Слава сказал: «Это неважно!»
Бутусов всю жизнь не любит деление людей по национальностям и городам… Это другая крайность, тоже очень опасная… Итак, они встречаются в Москве и начинают что-то делать. Я звоню Диме и понимаю, что мне не дают Бутусова к телефону. Потом Умецкий все-таки решился: «Давай встретимся!» Это произошло после длительного перерыва в несколько месяцев, и я все же приехал в Москву.
«Слава не в состоянии сам контактировать с окружающим миром, — заявил Умецкий. — Он не понимает, что нужно отвечать и говорить. Поэтому говорить буду я и моя жена Алена. Ты будешь передавать нам тексты, а я буду передавать тебе деньги!»
Меня эта ситуация обидела и напрягла. Летом 1989 года я еще раз съездил к ним, пытаясь установить контакт. Они встретились со мной, но Бутусова не показали. И показать не могли, потому что Слава лежал в больнице с сотрясением мозга и с переломом скуловой кости. Потому что в гостинице «Россия» ему навешали пиздюлей азербайджанцы. Произошло это по вине Умецкого, но это так, сплетни… Я был в очень настороженном состоянии и решил для себя, что раз такое продолжается, мне это уже неинтересно. Потом между Бутусовым и Умецким случился очередной разрыв, а я отказался от премии Ленинского комсомола…
Затем мне позвонил новый директор и сказал, что нужно приехать. Мол, мы начинаем работать по-новому, набрали новый состав, будем снимать кино. Надо разобраться с материалами, которые сняли. Надо разобраться, как быть с Умецким и его покровителями, которые требуют назад аппаратуру…
Я приехал в Питер, пожил у них, пописал вместе с Леней Порохней сценарий для фильма, который так и не вышел. Сделал новый песенный материал. Честно говоря, материал был написан еще осенью 1989 года, но я его не хотел отдавать, потому что в группе еще находился Умецкий. Из отданных мною стихов Слава скроил два альбома: «Наугад» и «Чужая земля». Я в это не лез. Изредка появлялся у Бутусова в Питере, пару раз заезжал к ним на гастроли. Мне не нравилась убогая обстановка, эти пьяные гитаристы и все прочее.
А потом у меня с «Наутилусом» случился перерыв. Я не знал, будем ли мы вместе работать или нет. У меня в Екатеринбурге был свой проект — культурологический журнал, и я им с удовольствием занимался. А они где-то там ездят, опять начались проблемы с администраторами, которые не хотят давать денег, не берут меня в Америку, в Японию, еще куда-то. И я махнул рукой — да пошло это все на хер!!!