Глава 1

ЧУЖИЕ ПРОБЛЕМЫ

Вечер прошел в увлекательном занятии – изучении родной аристократии. Да-да, оказалось довольно увлекательно! Некоторые вещи я знал и до этого, но многие стали откровением. Например, абсолютно все аристократические семьи достались Венере от бывшей метрополии «в наследство». У каждой из наших знатных фамилий есть двойники на Земле среди имперской аристократии, и не в единичном количестве, зато титулы им дали уже после обретения независимости, чтобы оградить от притязаний земных родственничков, разделить семьи на «здесь» и «там».

Королева Аделлина в первый год своего правления создала и приняла исторический документ, Кодекс о знати – небольшой свод законов относительно аристократии, регулирующий взаимоотношения в этой прослойке общества и не допускающий со стороны отдельных семей возможности творить беспредел по отношению к королевской власти. Эдакая подушка устойчивости. Хотите власть захватить, диктовать монарху свои условия? Пожалуйста! Но делайте это цивилизованно, уважая монархию как институт, да еще попробуйте преодолеть сопротивление других семей, которые вряд ли захотят диктата товарищей по сословию. Не нравятся правила игры? Пожалуйста, вот билет до Земли, в один конец, приятно было иметь с вами дело.

Кодекс этот до сих пор не имеет аналогов в мире, несмотря на то что во всех странах… ну, богатых странах сложилась аналогичная система взаимодействия элит и власти. Сложилась-то везде, но юридически прописана только у нас! Так что мы остаемся самым передовым государством, что бы там ни говорили про нашу отсталость.

Многие считают, и правильно считают, что этот документ отбросил Венеру на тысячу лет назад, в эпоху Средневековья, юридически сделав страну полуфеодальной (или неофеодальной, вопрос терминологии). Власть в стране напоминает пирамиду, существовавшую в те времена. И пусть многие утверждают, что это только внешнее проявление и суть нового средневековья при внешней похожести разнится, по большому счету это опять-таки вопросы терминологии.

Согласно своду, все аристократические фамилии, поддержавшие юную королеву во время восстания, переписывались в особый реестр, оформивший существование знати как таковой. Фамилий там более четырех сотен, но не всем повезло, как представителям «золотой сотни». Кто-то разорился, кто-то так и не поднялся, в итоге кланов, реально что-то контролирующих, имеющих огромные материальные и финансовые ресурсы, осталось чуть больше двухсот. Остальных вроде и нет: они богаты, разумеется, по нашим плебейским меркам, принимаются на тусовках элиты по праву рождения, но всерьез их не воспринимают.

Каждая занесенная в реестр семья, согласно закону, превращалась в клан – особую единицу, королевство в королевстве, в котором собственность – заводы, шахты, космолеты, торговые и посреднические компании – принадлежит всему клану. То есть структуре, где все члены приходятся друг другу родственниками – двоюродными, троюродными, нанадцатиюродными – и поддерживают друг друга по этому признаку. Каждая семья имеет официального главу, представляющего ее и имеющего право распоряжаться ресурсами рода. Он автоматически контролирует не менее двадцати процентов акций любого предприятия клана, только благодаря статусу, может ставить во главе компаний семьи того, кого хочет, исходя из личного впечатления, разрешать мелкие споры между членами структуры и много других полезных вещей. Наверное, только права брачной ночи не имеет, что прискорбно. Если бы еще и это – вообще бы получился конкретный феодализм. Ведь глава рода не избирается и не назначается. Он НАСЛЕДУЕТ власть. Как монарх. По праву рождения.

Да-да, именно так. Дело в том, что со временем любая семья плодится и размножается, и вот уже не один человек носит фамилию, скажем, Гонзалес, а десять – пятнадцать. Внуки, правнуки, внучатые и правнучатые племянники – чем дальше, тем больше. Ресурсы же клана при этом разбазариваются.

«Подумаешь, у нас одна фамилия, – скажет со временем кто-нибудь. – Я не имею к той семье никакого отношения!» А разорение ресурсов в условиях, когда иностранные семейные корпорации обладают колоссальными финансовыми возможностями и могут развалить и скупить по частям раздробленный и разобщенный бизнес… Мягко говоря, контрпродукивно.

Такова официальная версия. Королева пошла на такой шаг, защищая собственный крупный бизнес от иностранных посягательств подобным радикальным способом, дескать, время стояло непростое. Дальше больше. По сути, весь клан, все его ресурсы принадлежат главной линии наследования, то есть семье главы рода. Остальные члены имеют лишь процент акций и только так влияют на дела семьи. При этом их может быть десятки, сотни человек, тогда как у главы в любом случае пакет минимум из двадцати процентов голосов по любому внутриклановому решению. Те же, кто не хочет мириться, хочет основать свой собственный бизнес и ни от кого не зависеть, проходит процедуру выхода из клана и покидает его, как можно догадаться, гол как сокол. Клан поддерживает своих во всем, но он же и отбирает все у ренегатов, таковы правила. И, судя по всему, за сто лет существования таких порядков эту процедуру проходило всего несколько человек, причем дальнейшая их судьба незавидна.

Ну и чем это не Средневековье?

Для отличия глав родов, прямой линии наследования, от остальных членов клана многим из них были даны титулы – графы всякие, бароны, герцоги. Титулы раздавались в зависимости от лояльности и степени поддержки молодой королевы во время восстания, а также за заслуги перед отечеством, как правило военные. Например, спонсировавшие Аделлину деньгами и поставлявшие за свой счет оружие повстанцам Сантьяго Феррейра и Иоахим Сантана получили для своих семей герцогские регалии, став первыми герцогами юного королевства. Фернандо Ортега, командовавший флотом во время Меркурианского сражения во Вторую Имперскую войну, наголо разгромивший закованные в броню линкоры бывшей метрополии, стал графом. Так же и с остальными.

Титулы передаются по наследству, причем, согласно закону о наследстве венерианского королевства, не старшему сыну, а старшему ребенку. Посему у львиной доли кланов номинально во главе стоят женщины, старшие дочери своих отцов, мужья которых согласились, чтобы их дети носили фамилию жены. Как в случае с семьей моей Бэль.

Титулы получили не все. А где набрать четыреста титулов в юном маленьком государстве? За какие заслуги? Их имеют только те, кто оказывал наибольшую помощь восставшим, то есть самые богатые (в основном так и оставшиеся самыми богатыми). Но закон распространяется на всю знать без исключения, стоит ли перед фамилией слово «барон» или «граф» или не стоит. Так что титул не важен, это так, пыль в глаза, и без того главы кланов – авторитетнейшие на планете люди, обладающие колоссальной властью в своих руках.

Это, на мой взгляд, и есть реальная (а не официальная) причина ввода того кодекса – власть, собранная в кучу. Сверхмагнаты Феррейра, Сантана и те, кто их поддерживал, надавили на королеву, только-только воцарившуюся на разрушенной, опустошенной планете и не имеющую возможности отказать им в «просьбе». День подписания этого свода – величайшая трагедия для государства, ведь власть, немаленькая власть, просто так утекла от избранной народом королевы в закрома знати под самым благовидным предлогом. Главный принцип, главное оружие любых феодальных королей, «разделяй и властвуй», не может быть применен внутри клана, а значит, тот устойчив перед монаршей волей и может серьезно осложнить жизнь слабому правителю. Именно от этого все беды государства, от распоясавшихся кланов, отдающих себе отчет, что они первые среди равных, а никак не подданные, как прочее незнатное население планеты.

До сего дня Венерой правили достаточно сильные и умные личности, держа эту систему в равновесии или хотя бы создавая иллюзию контроля. Но история непредсказуема, и кто знает, кто сядет на трон завтра? Так что политически система нашего государства сгнила с самого верха на первых же годах существования страны. И пока не изменится, Венера так и останется на волоске от пропасти, на которой висит, несмотря на титанические усилия семьи Веласкес, по сути тоже являющейся кланом. Ибо только клан может противостоять в борьбе с другими кланами.

Корпус королевских телохранителей с его личной вассальной клятвой королеве – еще один феодальный инструмент контроля, создание вооруженных сил из вассалов внутри клана. Таким образом, я только что отказался не просто от обучения в корпусе или службы королеве, я отказался быть причастным к управлению страной, от членства в правящей феодальной семье.

Но нисколечко об этом не жалею.

Утро началось как обычно. Странный, конечно, термин «как обычно» для человека с моим распорядком. С момента посещения школы королевой, а это произошло почти месяц назад, «как обычно» не наступало для меня ни разу. То я занимался на износ в обители королевских амазонок, выжимая из организма все соки, то бродил в состоянии полоумного замешательства, хандря и ноя, сомневаясь и не зная, что делать, то…

Да, бурный был месяц. И только теперь возвращается это подзабытое «как обычно».

Конечно, и оно относительно, поскольку как раньше уже не будет. Да, директора уволили, но у новой администрации я на примете, как нехороший человек, с которым лучше не связываться, но которого, если представится случай, лучше по-тихому «уйти». Товарищи по школе воспринимают меня неоднозначно, и как героя, и как злодея одновременно, при этом как нормального – никто. Преподаватели… Этим, наверное, все равно, но я пропустил почти месяц, что не может не сказаться на моей успеваемости, а не за горами итоговые годовые тесты. Плюс борьба, организованная титулярами, которым мне все же придется охладить пыл, иначе недолго до беды. Бросаться из крайности в крайность – что может быть опаснее?

Но теперь я бодр и свеж, все для себя решил, знаю, кто я и чего хочу, и знаю свои возможности. Я сегодняшний – не чета мне прежнему. Не боюсь ни бога, ни черта, ни администрации, ни Бенито Кампоса и его банды. И даже на вседержителей планеты мне плевать из рубки линкора. Передо мной, согласно завету дона Алехандро, стоит цель, ма-а-аленькая такая цель на Большом пути – закончить школу. Если повезет – с отличием, с красной корочкой (а повезти может, если нормально пересдам пропущенные за этот месяц тесты). Тогда автоматически получу грант на обучение в престижном вузе, а что будет потом…

Потом будет потом.

Вторая задача, уже личного плана, найти-таки мою аристократку. Найти, посмотреть в глаза и спросить: «Если все, что ты говорила и в чем клялась, правда, почему ты не нашла меня сама? Ведь на дворе двадцать пятый век, чтобы найти человека в жалком тридцатимиллионном городе, нужно… От силы несколько минут! Для грамотной службы безопасности, разумеется. Тем более на такой продажной планете, как наша. А для неграмотной… Ну, допустим, несколько часов. День. Но никак не несколько недель». Я найду ее, найду и спрошу. Что будет дальше? Смотри выше.

На этой жизнеутверждающей ноте я позавтракал привычно оставленной мамой едой, собрался и, надев старенький навигатор, поставил музыку на случайный выбор. Стили мелодий прошлого при внешней схожести настолько разнятся, что каких-то предпочтений у меня все еще не сложилось. Я уже хотел выходить, как взгляд мой зацепился за футболку с портретом Фиделя Кастро и каменные шары для снятия напряжения. Как они называются научно, так и не посмотрел, но мне они реально помогли. Хорошая штука! Шарики перекочевали в руку.

Вышел на улицу. Если бы жил на Земле, сказал бы так: «Солнце светило ярко, нежно касаясь меня своими лучиками, придавая сил и вселяя уверенность в сегодняшнем и завтрашнем дне…» Ну, или иной подобный романтический бред. Но солнце не светило, находясь над непроницаемым куполом, да еще за границей плотной облачной атмосферы. Но настроение у меня было именно такое, будто оно действительно светило, невзирая на законы физики. Душевный подъем, боевой настрой, готовность перелопатить горы собственными руками, не меньше.

Этому настрою не помешал даже вид двух неуклюжих «либертадоров» с тремя скучающими бритоголовыми урками возле одного из них, ожидающих меня на полдороге к метро. Накачанные лоси в черных кожаных куртках – это у них вроде униформы – стояли на тротуаре, почти перегородив дорогу, и лениво что-то друг с другом обсуждали. Глаза урок, не в пример общей ленце, оживленно рыскали вдоль улицы, красноречиво заканчивая траекторию движения на моей персоне.

Я не спешил, потому не было нужды сбавлять темп. Просто пристальнее всмотрелся в каждого из них: в одежду, экипировку, выражения лиц. Последние мне не понравились, на меня смотрели свысока, оценивая предстоящую им миссию как легкую, а меня как противника, не стоящего внимания. Гордо смотрели надменно, даже презрительно. Мне вообще-то начхать на их презрение, но оно подкреплялось кобурами, которые висели у каждого под курткой, а у одного даже на поясе. А это уже серьезно.

Судя по виду, оружие легкое, наверняка разрешенное. Не какие-то страшные игольники – малокалиберный огнестрел. Не будут же бойцы эскадронов размениваться на травматику? А хорошее оружие для них не пропустит гвардия, ну, не для ношения на поясе. Но огнестрел, даже малокалиберный, – это все равно огнестрел.

В этот момент у меня закрались сомнения относительно принадлежности их к уличным бандам, сомнение быстро переросло в стойкую уверенность. Уличные бандиты не будут стоять на видном людном месте, а улица просматривается с пульта управления гвардии, с оружием за поясом и с таким наглым видом. Это не эскадроны. Это или бандеры, или элитные бойцы преступного мира, охрана хефе. И сейчас, восемьдесят против двадцати, меня пригласят внутрь одного из «либертадоров», причем в грубой, не терпящей возражений форме.

Я подобрался, чувствуя, как по жилам начинает растекаться адреналин. Да, я послал хефе с его предложением, но это не значит, что тому не нужно от меня что-то еще. Что? Мыслей насчет этого не имелось, и я решил полагаться на судьбу.

При моем приближении один из бандитов вальяжно направился в обход машины на место водителя. Второй отошел в сторону, поднимая люк пассажирского салона. Молчаливое приглашение, дублированное словесно уркой, оставшимся на тротуаре.

– Садись.

Даже в одиночестве он корпусом своим перекрывал чуть ли не половину пешеходной дорожки. Дескать, парень, не дергайся. От него несло таким презрением, что мое нутро взбрыкнуло.

– Зачем?

Я подошел вразвалочку, показывая, что не боюсь и не считаю его беспрекословным авторитетом. Я и сам потом не мог понять, почему заупрямился. Наверное, достало, что какое-то мурло считает себя хозяином вселенной, а меня – мелкой, не стоящей внимания букашкой. Мне так хотелось бросить в лицо: «Родной, если ты приехал за мной по приказу хозяина, если хозяин твой жаждет меня лицезреть, относись ко мне как к гостю хозяина!»

Бритый удивился. Его рожа на мгновение потеряла надменность, взгляд стал более цепким и пронзительным. Но через секунду, сделав обо мне окончательные выводы, он все вернул на круги своя.

– Тебя хочет видеть Виктор Кампос.

Я оказался прав, дон хефе. Единственное, чего не понимал – почему за мной приехали эти ребята? Явные силовики, с мыслительным аппаратом у них проблемы, им бы схватить кого, скрутить, запихнуть в салон, а не вежливо приглашать. В прошлый раз меня встречал человек уважаемого вида, «интеллектуал», а теперь какое-то бычье?

– И чё? – борзел я. Просто из принципа. Не нравилась мне его рожа, не нравился тон, не нравился взгляд, и, наконец, не нравилась бесперспективность – отсутствие возможности иного развития событий.

Я – человек. Больше того, меня чуть не сделали преемником его дона. И сделали бы, позвони я и скажи «да». Я не сказал этого, мой космолет улетел, но я ДОСТОИН того, чтобы со мной разговаривали как с человеком.

Видимо, бык это почувствовал. И сделал выводы. Все-таки охрана дона, не боец эскадрона, какие-то мозги быть должны. В следующей его фразе было куда меньше презрения и превосходства.

– Садись в машину. Тебя хочет видеть дон Кампос.

Вот так-то лучше. Вроде ничего во фразе не изменилось, но сказанное другим тоном и воспринимается по-другому.

Я вежливо кивнул, обернулся и направился к стоящей в нескольких метрах машине. И почти подошел, когда вдруг рука второго бандита, вставшего во время нашего маленького разговора чуть сзади меня, перегораживая тем самым путь к отступлению, с силой толкнула меня в спину.

– Да пошевеливайся, ублюдок!

Я налетел на бронированный корпус машины и, если б не спортивная реакция, разбил бы себе нос, как минимум. А вот так, ребята, мы уже не договаривались!

Я ушел вниз, «нырнул», выжимая из тела предел ускорения. Оно не было готово к такому развитию событий, не было разогрето, да плюс этот дурацкий костюм, сковывающий движение.

Но адреналин неспроста циркулировал по венам, у меня получилось. Костюм тоже выдержал, хотя это были его предельные нагрузки. Реакция, раскачанная на вчерашней тренировке, сработала на ура, и толкнувший меня противник не успел ничего понять. Разогнулся я не один, а в компании с апперкотом, отправившим его в чистый нокдаун, несмотря на то что в нем веса в два раза больше, чем во мне.

Хрясь.

Теперь все решали секунды. Мозг мой заработал лихорадочно, как никогда. Возможно, кроме дорожек смерти. Мне, как и там, грозила реальная смертельная опасность, исход которой спрогнозировать я не мог, на сей раз она была даже серьезнее, чем тесты корпуса.

В мою правую руку перекочевал один из каменных шаров, на самом деле они не такие уж легкие, если использовать их грамотно, через мгновение я с силой врезался в висок противника. И только после этого тот стал оседать на землю. Нокаут.

Сзади тем временем пришел в себя первый собеседник и кинулся мне на спину. Но я тоже не коала на дереве, за мгновение до этого, продолжая атаку и не останавливаясь ни на секунду, я успел развернуться и послать второй шар ему в лоб.

Бум.

Бросившийся на меня споткнулся, упал. Я предусмотрительно отскочил в сторону после броска, и меня он не задел. Но лоб – не висок, а такую черепушку просто так не пробьешь даже полированной каменюкой. Через пару мгновений придет в себя, будет мстить, теперь ему все равно, что я гость хозяина. А учитывая его комплекцию и живучесть, у меня против него нет ни единого шанса. Кроме…

Я мигом нырнул назад, к поверженному сопернику. Тот лежал на земле, лицом вверх, от виска растекалась лужица крови, но вроде как был жив. Мгновение – я задрал его куртку, непослушными пальцами расстегнул висящую на поясе кобуру. Есть.

Поднялся. Противник уже стоял передо мной, оценивая сложившуюся ситуацию. Моя рука уверенно сжимала пистолет, старый добрый огнестрел. «Орел», Aguila калибра 5,6, модели я не знаю – не спец. Пистолет недвусмысленно был направлен в его сторону.

Пауза. Шаг назад.

– Пацан, не дури!

Превосходство из его голоса исчезло совсем. Видимо, свалить двумя ударами такого, как лежащий рядом со мной хмырь, способен далеко не каждый. Зато оружие в моих руках сильного впечатления на него не производило.

– Que te follen!!! – раздалось сзади, со стороны второго «либертадора».

Я отскочил в сторону, пытаясь держать в поле зрения и этот сектор атаки, откуда, обогнув «нашу» машину, на меня надвигалось еще трое бритоголовых бойцов, на ходу расстегивавших куртки и достающих оружие.

– Бросай пистолет!

Щаааз!

Первый тем временем тоже достал ствол, но держал его дулом в землю, применять пока не собирался.

– Он меня толкнул, – для чего-то заявил я, но больше это походило на жалобный отмаз.

– Быстро бросай оружие, руки за голову! – Первый сдвинулся вправо так, чтобы все же обойти меня, увеличить и без того огромный угол между ним, мной и бойцами из другой машины. Я вновь подался назад, решив упереться спиной в стену, так меня точно не окружат. Правда, и убежать я вряд ли смогу.

– Все назад! – взмахнул я пистолетом. – Буду стрелять!

Ответом мне стали насмешливые улыбки. Ага, так они мне и поверили, лоху и фраеру, что я все брошу и открою по ним огонь.

Я неторопливо, будто на занятиях по военной подготовке, передвинул рычажок предохранителя в боевое положение.

– Я не шучу!

Они вновь не поверили. В этот момент спина моя уткнулась во что-то твердое – стена дома, – а противники приготовились прыгать с двух сторон одновременно, не давая шансов для иного развития событий.

Бабах.

Повезло, не попал. Мой первый собеседник схватился за ногу чуть выше колена, роняя пушку и припадая на здоровую ногу.

– Ах ты ж..

Его отборный мат я не слышал, у меня были дела поважнее.

Бах. Бах. Бабах.

Есть, два рикошета в землю перед оставшейся троицей и одно попадание, на сей раз ниже колена. Надвигающаяся на меня стена из громил резво откатилась назад.

Я намеренно не стрелял на поражение. Это смерть, такого по отношению к своим людям Виктор Кампос не простит, независимо от причины, по которой он хочет меня видеть. А так, может быть, его ребятки напали первые?

– Назад, уроды! Всех замочу! Оружие на землю!

Естественно, оружия никто не сложил. Наоборот, на меня смотрело целых три ствола, готовые в любой момент отправить к праотцам. Три, потому что водитель «нашего» «либертадора» обежал машину и занял пост выведенного на время первого бойца. Теперь уж точно пат.

Они не стреляли в меня, знали, что хозяин приказал доставить живым. Возможности у них имелись, как и опыт ювелирной работы с оружием. Но гнев хозяина важнее того, что я, возможно, укокошил одного из них. В глазах парней читалось жгучее желание нарушить запрет, и, если я сильно дернусь, они так и сделают.

Бандиты больше не лезли дуром вперед. Перегруппировались, став полукругом, не спуская меня с прицела. Я проходил в школе тактику и понял, что дела мои плохи. Они выждут момент, вновь атакуют, и тогда я ничего не успею сделать. В обойме осталось шесть патронов, убить я не смогу ни одного из них, достаточно будет пули в предплечье или опять же ногу. После чего меня, раненного, отметелят, засунут в салон, где скрутят и еще раз хорошенько приложат. Что будет потом, знают только Древние.

Я снова выстрелил, пытаясь потянуть время. Пуля пролетела мимо одного из них рядом с ухом.

– Назад, я сказал!

Теперь меня послушались. Ситуация вновь стабилизировалась, но что дальше? Время играет против них, люди, увидев, что творится, и услышав первые выстрелы, начали разбегаться, через несколько минут здесь будет вооруженный до зубов патруль гвардии. Парни должны или начать действовать, или ретироваться, что они выберут?

Они ничего не успели выбрать. Из-за «либертадоров» показался первый гвардеец, одетый в сине-желтые легкие доспехи патруля, с открытым шлемом и тяжелым иглометом наперевес.

– На землю, всем! Быстро! Руки за голову! – вскинул он свое грозное оружие.

Мои противники принялись медленно разводить руки в стороны и опускаться на бетонопластик. Справа от них выскочил второй боец, беря место нашей схватки в перекрестный прицел. Сопротивления не было, все, включая меня, разводили руки и опускались на землю, но один из урок, по мнению второго гвардейца, делал это слишком медленно. За что получил невежливый удар прикладом по темечку.

Я на мгновение возликовал, но только на мгновение: через мгновение боец был уже возле меня.

– А ты чего стоишь? Особое приглашение нужно?

И со всей силы ткнул мне дулом винтовки в солнечное сплетение.

пела музыка, отвлекая от любых мыслей и чувств, помогая не ощущать боль. Пела прямо в голове, ибо любых предметов, способных воспроизводить ее, у меня давно уже не было. Но память – куда более совершенный носитель, чем любой кристалл: услышав песню один раз, она может прокручивать ее прямо у тебя в сознании до бесконечности. И никто, ни один жлоб, ни один садист от мира правопорядка или криминала не сможет ее выключить.

Музыка пела. И пока она пела, я держался. Ведь сейчас для меня главное – продержаться.

зазвучал бессмысленный, но соответствующий мрачному настроению припев, по которому уже кругу…

– Итак, нападение на добропорядочных подданных ее величества, – лыбился донельзя довольный комиссар, двумя пальцами прокручивая вниз изображение моего личного дела, выведенное так, чтобы я видел отзеркаленную его часть со своей стороны. Кое-какие моменты, вроде моего удара шаром в висок, он с удовольствием высветил на огромном, во всю стену, экране. Действительно, не поспоришь, со стороны это выглядело не так, как чувствовалось изнутри. – Нанесение тяжких телесных повреждений. Насильственное изъятие огнестрельного оружия. Применение оного в целях нападения. Хулиганство, разбой, грабеж – полный комплект, Шимановский! Кстати, ты ведь в курсе, что одна из твоих жертв до сих пор в реанимации без сознания?

Нет, не в курсе. Но мне отчего-то не было грустно по этому поводу. Если бы даже убил того хмыря, переживал бы не сильно. Он свое заслужил.

Что это со мной? Заразился у ангелочков их презрением к жизни неближнего своего? Стал черствый? Или это мир летит с катушек?

Не знаю. Месяц назад я с таким же точно настроением шел убивать Толстого, почти сделал это. И не чувствовал никакого дискомфорта или моральных терзаний. Значит, мир?

Но, с другой стороны, там я был приперт к стенке, меня собирались покалечить (что хуже смерти) люди, которых я ненавидел всеми фибрами. Хотя здесь меня тоже могли покалечить или убить.

Да, я стал черствее, но это разумная эволюция, а не резкий ароморфоз моего морального развития.

«А всяким уродам туда и дорога!» — лаконично сформулировал внутренний голос окончательный вердикт.

– Врачи оценивают его состояние как тяжелое, но стабильное. – Комиссар сделал многозначительное лицо. – Учти, Шимановский, если он умрет, это будет совсем другая статья!

Я знал, что другая. Сейчас – покушение на убийство, а будет убийство. Целенаправленное, хладнокровное, не в целях обороны. Плюс к хулиганству, разбою и грабежу. Полный букет! Но я не нервничал.

Меня откровенно прессовали, и я не понимал почему. Начать с того, что мои рассуждения вроде «Приедут, разберутся, отпустят» оказались наивными и детскими. Согласно букве закона это не на меня напали бандиты-мордовороты, ал напал на них. Что подтверждено записью устройств наблюдения с трех ракурсов. Напал, избил, покалечил одного из них, отобрав служебное оружие, из которого ранил еще двоих «законопослушных» подданных ее величества.

Оружие действительно оказалось служебным. Бритые числились сотрудниками некой охранной фирмы, на него имелись все допуски и разрешения с печатями и подписями – не придерешься. О том же, что вся эта компания собиралась делать, почему поджидала меня, куда намеревалась везти и прочие мои доводы гвардейцы даже не захотели слушать. Напал? Напал. Первый? Первый. «Законопослушные» не нападали? Нет, они «законопослушные». Следовательно, это я, такой нехороший и жуткий тип, без двух минут хладнокровный убийца, заварил кашу, и меня следует отшлепать. А что было бы, если б сел в машину? Гвардии это не интересно. Вот если бы мой хладный труп нашли потом где-нибудь в вентсистеме, они бы заинтересовались, но пока трупа нет, нет и интереса.

На меня завели уголовное дело сразу по нескольким статьям, с суммарным наказанием более десяти лет лишения свободы. Если же тот тип умрет, порог потенциального сидения перевалит за тридцать. Это по максимуму, конечно, реально больше двадцати не дадут, но мне кажется, и двадцать – цифра запредельная.

Но все это фантастика для общего ознакомления. Или «отмаз» — есть такое слово в непереводимом русском. Повод. Никаких сроков мне не дадут, они лишь предмет прессинга, долженствующего оказать на меня моральное давление. На самом деле все проще: либо я отсюда выйду, либо не выйду. Третьего не дано.

У меня есть контакты, способные защитить и вытащить даже из такого дерьма, если не хлеще. Чего стоит одна Мишель, правая рука королевы. А есть еще таинственные влиятельные родственнички в ДБ. Может быть, там сейчас чистка, выявление «оборотней», и кому-то не до меня. Ну, так я жертва тех самых оборотней, должны помочь! Или не должны?

Мне кажется, проблема не в том, что должны / не должны, смогут / не смогут, в конце концов, столько лет помогали, лишний раз напрячься не обременительно. Дело в том, что никто не знает, где я и что со мной, поэтому…

…И поэтому точно не смогут.

Сильно подозреваю, что в реальности моего дела просто не существует, это такая же фикция, как и предъявляемые мне сроки по обвинениям. Я под защитой корпуса, и Виктор Кампос знает, с кем играет. Дело исчезнет вместе со мной, когда мое тело найдут в вентиляционных шахтах без всяких улик, указывающих на его причастность к смерти. Единственное, чего не понимаю, – почему, зная или догадываясь об установленных на мне жучках, он так рискует? Нашел способ заблокировать их, что успешно сделал, благодаря чему сеньора де л а Фуэнте до сих пор не примчалась сюда с группой camarradas? Ведь если бы ангелы знали, где я, давно уже были бы здесь. Или нет?

Итак, предварительные итоги. Я сижу в тюрьме, в одиночной камере, лишенный общения даже с другими заключенными. У меня отобрали браслет, навигатор, кое-какие мелкие личные вещи и, скорее всего, заглушили установленные на мне супер-пуперские дворцовые средства слежения. На мои просьбы дать хотя бы маме позвонить вижу лишь каменное выражение лиц надзирателей, один из которых походя ткнул меня шокером малой мощности, чтобы не шумел. Речь об адвокате также не идет, то есть моего дела в официальных базах данных не числится. Продажный (или купленный, как правильно?) комиссар пытается давить, устраивая детский сад, демонстрируя как бы официальные расклады моего дела, очевидно считая, что я – клинический идиот. Остается главный вопрос, на который у меня нет даже примерной версии ответа: что им все-таки нужно?

Это был уже второй допрос за все время, проведенное здесь. Сколько его прошло, не знаю, подозреваю, что больше суток. Все это время я сидел в ледяной камере, продрог до костей и жутко устал, пытаясь согреться, прыгал и отжимался. О сне речь не шла, какой сон в таком морозильнике? То же с кормежкой. Кормить меня никто не собирался, видимо думая, что Хуан Шимановский обладает способностью питаться святым духом. Но еда меньшая из моих проблем.

Как я выдержал эти сутки, не знаю. Очевидно, ведомый лишь одной мыслью – скоро все закончится, – мобилизовал все имеющиеся резервы. Я знал, это дело рук дона хефе, я ему нужен и, значит, до бесконечности мурыжить меня не будут. История должна подойти к логическому финалу, и чем скорее, тем лучше.

Завершение наступило наутро. Точнее, не само завершение, а лишь его начало, маленький и незначительный акт драмы под названием «введение в наши возможности гноить тебя, не марая руки, щенок». Оно проявилось в виде игры с детским названием «Участок», где добренький дядечка горит желанием защитить тебя от злых дядечек. После же него должен прийти злой и сделать все, чтобы ты почувствовал себя максимально некомфортно. Но, сидя перед комиссаром, я еще не знал об этой увлекательной игре и воспринимал происходящее с иронией, пытаясь не клевать носом и не уснуть от слащавых угроз. После адского холода теплый кабинет следователя сам по себе представал райскими кущами. Из всех возможных мыслей в голове роилась только одна: мама не узнает, что со мной случилось. Единственный любящий меня человек потеряет единственного любящего, но такого беспутного сына. И от этого становилось горько.

Что я могу сделать? Бежать? Из городской тюрьмы? Очень смешно! Попытаться привлечь внимание, организовать скандал, замочив кого-то из легавых? Как тогда, в школе? Кого-то из тех продажных уродов, что охраняют меня, не давая вставить слово, если по коридору, где меня ведут, мимо проходит кто-то еще? И ведь никого сволочи не стесняются! С силой двигают шокером под ребра и толкают дальше! Я за, с удовольствием замочил бы, но физически это нереально: надзиратели – здоровенные лбы, а я нахожусь в состоянии, когда хочется упасть от усталости и уснуть, наплевав на весь мир вокруг. Плюс на мне браслеты, магнитные наручники, от которых самостоятельно избавиться невозможно.

Есть еще второй вариант, как отсюда выбраться. Сделать то, что хочет хефе, ради чего меня собирались похитить. Но что-то мне подсказывало: первый вариант проще.

– Слышь ты, мудак, кончай базар! – не выдержал я и решил поторопить события. Естественно, переводя непереводимый русский на непереводимый испанский. – Давай говори, что надо!

Комиссар слегка опешил, проглотил ком. Кто-то осмелился сломать выстраиваемый им сценарий, посмеяться над его актерской игрой? Это уязвило самолюбие.

– Не понял?

– Объясняю, давай говори, хмырь, что хочет от меня дон хефе, и кончай с этим.

– Дон хефе? – Он сделал удивленное лицо. Но слишком уж демонстративно-наигранное. М-да, из него актер как… Как… Как из меня гаванский папа.

– Нет, гаванский папа! – Я тут же озвучил сравнение. – А кто ж еще? Или хочешь сказать, ты тут меня прессуешь не по его указке? Окстись, начальник! Процессуальный кодекс не про вас писан, нарушение за нарушением, а без хефе хрен бы вы так рисковали! – Я показно усмехнулся. – Дела на меня не существует! Лишь продажный мудак, которому заказали прессануть меня, чтобы я сделал то, что нужно сеньору Кампосу. Только и всего. Ну, что у вас там?

Комиссар рассмеялся. Весело так, будто увидел забавного хорька, вставшего на задние лапки.

– Юноша-юноша! Если бы все было действительно так! К сожалению, твое дело существует, и оно не зависит от воли дона хефе. К нашему сожалению.

– Тогда требую адвоката. – Я демонстративно развалился на стуле. – Требую, чтобы мне дали связаться с родными.

– А на имперский престол тебя не возвести?

Глаза этого слащавого урода лучились самоуверенностью и безнаказанностью. Да так сильно, что теперь я чуть не проглотил ком.

– Если дело имеет официальный ход, вы не можете просто так запереть меня и держать. Это противозаконно, и вы за это заплатите.

– Еще как можем! – Он усмехнулся. Недобро. – Знаешь, Шимановский, сколько людей, попав в эти стены, не вернулись к обычной жизни? Все это байки: адвокаты, звонки, процессуальные процедуры… К счастью, пока еще гвардия может себе позволить давить всяких сволочей, ни перед кем не отчитываясь. Но ты кое в чем прав, дон хефе заинтересован в тебе. И я не вижу причины, по которой тебя, без пяти минут преступника, стоит спасать от его гнева. Феликс! – воскликнул он, активировав иконку на панели рабочего стола.

Через несколько секунд в кабинет ввалился рослый, плечистый детина со зверской усмешкой на лице. Пардон, на роже. Мне он сразу не понравился, и это слабо сказано. Я испытал к нему отвращение, неприязнь, а за его оценивающим взглядом разглядел наклонности профессионального садиста.

– Феликс, юный сеньор не хочет сотрудничать со следствием. Ему нужно популярно объяснить, что он не прав.

Здоровяк плотоядно оскалился. Моя спина покрылась мурашками. «Плохой гвардеец». Только теперь я понял, в какую игру они играют. И что ледяная камера ночью – всего лишь предварительная психологическая обработка к предварительной психологической обработке. Я еще не дозрел до разговора о Викторе Кампосе.

Феликс оказался штатным садистом. От него держались подальше даже мои надзиратели, не прекословили и не пререкались. Ну, истинный «плохой гвардеец»! Да, такие люди нужны именно здесь, в гвардии, выбивать из подследственных показания без химии и дорогих спецсредств, стоящих на вооружении небедных чекистов и еще более небедных служб безопасности кланов. В работе «плохого парня» срабатывает не только и не столько физическая сила, сколько страх, который он внушает. Достаточно трудоемкое дело, зато идеально вписывается в бюджет именно этой конторы.

Я тоже проникся. В обморок не упал, разумеется, причитать и звать маму не начал, но настроение резко сменилось с отрицательного до безысходного.

Привели меня на сей раз не в мою покрытую инеем камеру, с которой я за ночь свыкся, а в небольшое жуткого вида помещение, в центре которого к полу был прикручен металлический стул. Не электрический, проводов не заметил, но снабженный множеством захватов, фиксаторов и иных веселых приспособлений, от которых начали подкашиваться ноги. На этот стул меня и усадили, предварительно сняв браслеты и зафиксировав руки за спинкой стула. После чего надзиратели удалились, оставив меня наедине с Феликсом.

– Мне сказали, ты плохо себя ведешь?.. – обратился ко мне детина.

Я промолчал, комментарии были излишни.

– А ты знаешь, что бывает с мальчиками, которые плохо себя ведут? Или ты не мальчик?

Он обошел меня кругом и показно удивился:

– Ах да, ты уже не мальчик! Ты мужчина! Ну что ж, тогда и разговор с тобой будет как с мужчиной.

В следующую секунду его кулак впечатался мне под дых. Я согнулся, насколько позволяли крепления, дыхание перехватило, нечем было даже застонать. В глазах помутнело.

Вот это силища! Признаюсь, не ожидал такого. Я занимался несколько лет, терпел всякие удары, мне попадало и от тренеров (а наши тренеры не считали необходимым как-то щадить нас на занятиях), но таких мощных не припомню. Еще бы немного, вышиб дух, мать его!

– Теперь ты понимаешь, что случается у нас с плохими мальчиками?

Пудовый кулак врезался мне в скулу. Не так сильно, но хлестко и больно. И главное – обидно. Но расслабиться или огорчиться не успел, меня настиг второй удар, за ним третий. И все по лицу. Толстяк бил не сильно, в кайф, получая эстетическое удовольствие от моего бессилия. Я до боли сжал кулаки, пытаясь не завыть ненароком, а тот продолжал избиение, меняя точки приложения.

Сколько это продолжалось, не знаю, но в один момент все закончилось. Феликс, утерев руки от крови из моего разбитого носа, молча вышел, оставив меня одного. Я стиснул зубы, выть хотелось неимоверно. И на сей раз моя ярость, моя вечная спутница, НИЧЕГО не могла для меня сделать. Я был волком, яростным волком, запертым в прочную железную клетку.

Лицо пылало, тело ломило от боли, я сидел в грязной допросной камере, прикованный к стулу, и ждал продолжения мучений, сходя с ума от неведения и безысходности. Неплохое завершение истории! Где же эта гребаная Катарина, обещавшая защитить от Кампоса?

Феликс. Его рожу запомню до конца жизни. И доберусь до этого сукина сына! Все отдам, душу дьяволу продам, но он свое получит. Чего бы это мне не стоило.

Эта мысль обнадежила настолько, насколько возможно. Люди смертны, даже гвардейцы, иногда с ними случается что-то непредвиденное. Например, несчастные случаи. Пусть инициатором работы со мной является Виктор Кампос, плевать, если я отсюда выйду, найду способ, чтобы это «что-то» случилось непосредственно с Феликсом, пусть он всего лишь рядовой исполнитель. Он – садист, получающий удовольствие от избиения, а это большая разница. Такой вот я злой и мстительный.

Но была еще одна мысль, доводившая до отчаяния. Я здесь не первый, надо мной как следует еще не работали. Так, подкрасили лицо, чтобы знал, с кем связался и что у них развязаны руки. Серьезная работа начнется тогда, когда мне предъявят конкретные детали дела, и это будет сущий ад. Все байки про людей, попавших в застенки гвардии и вышедших искалеченными или вообще не вышедших, – правда. Несмотря на то что гвардия, по определению, цитадель закона и порядка.

– Итак, молодой человек, продолжим.

Слащавый голос комиссара вывел меня из состояния полудремы. А может, и дремы, я слишком сильно устал и вымотался, провалился в сон моментально, как только люк за Феликсом встал на место. Хотя какой тут сон.

Да, я все так же сидел в камере, прикрученный к стулу. Судя по онемению кистей, сидел достаточно долго, больше часа. Так, надо срочно начать шевелить руками, попытаться возобновить кровоток, иначе будет худо. И я старательно заработал кистями, насколько позволяли архаичные крепления.

– Сеньор, я уже давно высказал подобную мысль. Я был готов сотрудничать и без рукоприкладства, если вы заметили.

– Я не заметил, – беззаботно бросил комиссар. Сволочь! Он поставил передо мной, чуть сбоку, в углу камеры, стул и раскрыл папочку складного терминала, после чего довольно прокашлялся.

– Первый вопрос. Какие взаимоотношения тебя связывают с Бенито Кампосом, сыном известного уважаемого человека Виктора Кампоса?

Я про себя отметил лишь «уважаемого человека». Сказано это было с намеком, но без иронии. Неужели гвардия пала настолько низко? Интересно, вся или в ней еще остались честные люди? После приключений в школе и взятке директора дэбэшнику в последнее верилось слабо.

– Никаких.

Комиссар удивленно хмыкнул.

– Странно, согласно моим сведениям, очень даже тесные!

Я хрипло рассмеялся.

– Вот тут вы правы! Тесные!

– Так «тесные» или «никаких»? – прицепился он, пронзая взглядом.

– Тесно негативные, – стушевался я.

– Поясните, сеньор Шимановский.

«Итак, друг мой, – подбодрил внутренний голос, – ты снова «сеньор». Издевательство закончилось, комисcap снова стал комиссаром, официальным лицом, обязанным говорить подследственному «вы». Ты рад?»

«Рад, – мысленно вздохнул я. – Но закончился ли пресс?»

В последнем мы оба сомневались.

– Бенито невзлюбил меня с первого дня, – начал я. – И несколько раз с компанией друзей участвовал в моем избиении.

Комиссар что-то живо написал на повернутом ко мне почти под прямым углом и потому невидимом планшете.

– У меня другие сведения. Это вы, сеньор Шимановский, участвовали в избиении сеньора Кампоса. Причем сделали это на территории школы, запись этого инцидента лежит в открытом доступе в сетях.

Я снова рассмеялся, теперь более весело.

– Сеньор, я такой крутой, что решил вдруг ни с того ни с сего избить пятнадцать человек? Я похож на психа?

Комиссар не моргнул и глазом.

– Возможно. У вас был мотив. При таком резком негативном отношении не бывает «ни с того ни с сего». А что псих? Вряд ли. Скорее злоумышленник, твердо рассчитавший силы, вооружившийся специальными средствами, дающими локальное преимущество над противниками. Шокером, например. Или гранатой. А что, алиби великолепное: «Я же не псих, нападать на пятнадцать человек?» Хотя на самом деле… А на самом деле вы единственный, – зло закончил он, – кто в тот день вышел сухим из воды, без единого повреждения. В то время как абсолютно все ваши противники да и сообщники отправились в госпиталь, некоторые задержались там достаточно долго. Опасно, сеньор Шимановский, опасно сработано, но безупречно.

Я позеленел от злости и сжал только-только начавшие отходить, объятые полчищами мурашек кулаки.

Сволочь! Тварь! Падаль! Ненавижу!

Но комиссару было плевать на мою злость, именно ее он и добивался.

– Отдаю вам дань уважения, все прошло великолепно. Из вас вырастет неплохой наемник, вы умеете планировать операции. Если вырастет, конечно. Но вернемся к нашему делу.

Я попытался взять себя в руки. Не сейчас, Хуанито! Не с этим maricon de mierda! Не выказывай свою слабость!

– Итак, вы питаете к сеньору Кампосу-младшему стойкое чувство неприязни, связанное с не единичными стычками друг с другом, коим наберется достаточно свидетельств. Так?

Глупо отрицать.

– Да, так. Но, сеньор комиссар, при чем здесь вообще Бенито? Я – это я, Бенито – это Бенито. Какая связь между мной, моим делом и им?

Комиссар резко посерьезнел, хотя и до этого его лицо несерьезным назвать было нельзя.

– Такая, сеньор Шимановский. Несколько дней назад Бенито исчез. Был похищен. Его телохранителей отравили парализующими капсулами, те ничего не могут сказать об инциденте. В высшей степени грамотная акция, сработали профессионалы.

Я усмехнулся.

– И при чем здесь я? Да, я положил пятнадцать человек, но справиться с телохранителями Бенито?

– При том, сеньор Шимановский, – последнее слово комиссар произнес с сочувствием, – только вы обладаете достаточным мотивом для его устранения, только у вас есть знакомые, способные осуществить подобную акцию. Напомню, если вы вдруг забыли, дон Кампос – хефе, авторитет криминального мира, и его сына охраняли не последние люди своей профессии.

Комиссар картинно схлопнул планшет в капсулу.

– Вот сейчас вы и расскажете, как, зачем, почему и на каких условиях никем не контролируемая структура, именуемая Корпус королевских телохранителей, сделала для вас эту грязную работу, что вы (или они) собирались делать с сеньором Кампосом-младшим, жив ли он еще и, если жив, где находится. А чтобы не сомневались в серьезности наших намерений, сеньор Сантьяго будет вежливо напоминать вам об этом всякий раз, когда вы попытаетесь промолчать или сказать неправду. Феликс!

Люк поднялся, и в камеру чинно вошел тот самый детина, сияя в предвкушении, в руках он держал приспособления, безобидные на первый взгляд, однако опытный исследователь орудий пыток инквизиции обнаружил бы в них массу интересного.

– Сеньор Сантьяго, приступайте.

Я сидел, наблюдая за неспешными приготовлениями этого Сантьяго к любимому делу, до меня наконец начало доходить. Бенито похитили. А крайним хефе пытается сделать меня, поскольку я ненавидел его сына больше жизни. А еще я дружу с особами, одна из которых открыла по Бенито и его дружкам огонь прямо на улице и заставила лизать ботинки. Я непричастен, это легко проверить и доказать, но дон в гневе, в волнении за единственного сына и вряд ли способен адекватно мыслить. Ему просто наплевать, что сделают со мной его гориллы, он отдал приказ, они будут мурыжить меня, пока…

Пока не сделают со мной чего-то непоправимого.

Итак, я здесь потому, что на меня повесили чужие проблемы, и способов открутиться от них не вижу. Думать о вполне осязаемом худшем не хотелось, потому я закрыл глаза и принялся безостановочно повторять про себя знакомые с детства слова маминой молитвы. В данной ситуации это лучшее, что я мог сделать.

«Pater noster! Qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum. Adveniat regnum…»

 

Глава 2

«СКОРБЯЩИЙ АНГЕЛ»

И все равно я ничего не понимал. Ну, не стыковалось все одно к одному! Отсутствие логики в происходящем напрягало даже больше, чем так называемые пытки охранников.

Пытки. Начну с них. Меня пытали довольно изощренными, но гуманными способами, никакого средневекового варварства, никакой пародии на инквизицию. Правда, делали это почти без остановки, но менее гуманными от этого методы не становились. Из чего напрашивался вывод: меня берегли.

Да, кулаком по лицу, больно. Да, таранный удар под дых, то еще удовольствие. И даже выкручивание рук с последующей обработкой болевых точек, от которой я орал благим матом, – все это плохо, больно, страшно. Но не фатально для организма.

Как потом выяснилось, провел я в застенках три дня. Меня пытали, если учесть первую ночь в ледяной камере, почти непрерывно, отвлекаясь, чтобы отдохнуть самим (но ни в коем случае не дать отдохнуть мне, как могло бы показаться). За это время я не получил ни одной серьезной травмы, ни одного вывиха или перелома. Меня даже кормили! Да, постоянно прессовали, держали в напряжении, но я научился справляться и с этим, «уходить» от мучителей в нирвану в прямом смысле этого слова, не реагируя ни на что и не чувствуя боли. Это было беспамятство, тяжелое, бредовое, на грани сумасшествия, но спасительное, а потому благословенное.

Своей нирваной я поставил в тупик брутального мачо Сантьяго, моего главного мучителя от мира гвардии, привыкшего повелевать теми, кто попадает в его руки, но этим же, однако, только ускорил лавину накатывающих событий. Впрочем, по порядку.

Это случилось, когда меня «топили». Есть такая изощренность, когда на лицо кладут тряпку, а затем льют на нее сверху воду. И ты тонешь, захлебываешься в прямом смысле слова. Великолепные ощущения! В тот момент я «тонул» раз, наверное, в шестой. Бился в конвульсиях, пытаясь сделать глоток воздуха, намертво прикованный к стулу, превратившемуся на время пытки в горизонтальное кресло. Бился, бился… И в один миг мне стало все равно.

Чего я, собственно, мучаюсь? Они ведь и хотят заставить мучиться, страдать. Убить не убьют, я нужен, искалечить не искалечат, по той же причине, а боль – всего лишь боль. Боль – это страдание.

А страдание определяется желанием. Если ты избавишься от желания, тебя покинет и страдание. Сиддхартха Гаутама, шестой век до нашей эры. Достичь подобного можно лишь с помощью медитативного созерцания себя, любимого. Тоже оттуда.

Буддизм – красивая религия. Я изучал все пять мировых религий, было интересно, знаю разницу между классическим буддизмом, более похожим на философию, и церковью Благоденствия, верой в Священный Круг, вобравший в себя слишком много от радикальных учений ислама и неохристианства и более напоминающий агрессивную религию (если бывает агрессивное равнодушие, конечно). Но знать теоретическую базу – одно, а использовать практические ее достижения – совсем другое, в моих условиях трудновыполнимое. Нельзя просто так перестать желать дышать, когда твои легкие рвет на части изнутри, когда ты бессильно пытаешься вдохнуть или выдохнуть, а в метре от себя ощущаешь презрение и ненависть со стороны мучителей. В таких условиях нирваны не достичь. Но я упрямо цеплялся и цеплялся за эту мысль, силой вгоняя себя в состояние презрения к жизни, и с каждым ведром воды спокойствие все более и более овладевало моим сознанием, а конвульсии становились все менее сильными. Это много, но все же недостаточно.

Я ждал паузу, просвет в графике. К счастью, ждать пришлось недолго, на сегодня мучители уже выдохлись, они же тоже люди, и Феликс, и второй помощник, им, как и всем, необходимо спать, питаться и справлять минимальные потребности организма. Второй тюремщик, их было двое, менялся, но сам сеньор Сантьяго оставался незаменим. Присутствовал всегда, что накладывало отпечаток на график истязаний. Я получил несколько минут отдыха, и этих драгоценных минут мне хватило.

Концентрация, сосредоточенность на одной мысли – вот чего недостает! Одной-единственной, но яркой, забивающей все остальные, всепоглощающей! Она должна стать моим плотом, спасательным кругом, утянуть больное страдающее сознание из глубин реальности ввысь, к заоблачным далям безвременья и бессознания. Я должен выйти отсюда, из этой камеры! Но что может стать локомотивом?

В недолгой жизни я сталкивался лишь с одним явлением, вгонявшим меня в искусственную нирвану. Это музыка. Причем не та «бла-бла-бла – тра-та-тарам» в лучших традициях Латинской Америки, основа основ любого популярного течения на планете, а другая, настоящая, от которой ноги не начинают прыгать, ведя тебя в огне ритма, но от которой в душе что-то переворачивается. Хочется смеяться и плакать, рыдать от горя и кричать от радости одновременно. Музыка Средневековья, Золотого века.

Песня родилась сама собой. Я и слышал-то ее всего пару раз, но запомнил. У нее был типичный непонятный для жанра текст, а мелодия напоминала скрип дверных петель, но, вьюжная и тихая, она как нельзя более подходила моменту. Я слышал в ней тоску и печаль, радость и грусть, любовь и надежду на счастье, а еще прощение – столп еще одной, иной, но тоже мировой религии.

Ее текст как-то касался темы Севера, бескрайней природной пустыни на севере тогдашней России, суровой жизни тех краев. И когда я слушал впервые, отчего-то представил себе собственную жизнь, будто это я, а не герой песни бреду по белой беспросветной тундре в бесконечную полярную ночь в поисках чего-то. Иду, ищу и не нахожу. А вокруг вьюжит и метет, я знаю, что могу заблудиться и не вернуться, но все равно устало передвигаю ноги, шаг за шагом. Потому что где-то рядом мой собственный чум – место, где меня ждут и всегда будут рады. Если доживу, конечно, выберусь и не потеряюсь.

Когда Сантьяго с помощником отстегнули меня и привели в вертикальное положение, я был уже далеко. Они что-то кричали мне, угрожали, требовали, но вместо брани и угроз я слышал тихий шепот белых крупинок, а перед глазами простиралась даль бесконечной белой пустоши, в которой я, молодой и неопытный юнец, совсем запутался. Эта тундра и есть моя жизнь. В ней, где-то там, за горизонтом, к небу поднимается дым очага, моего места в этом прекрасном, несмотря на жестокость и непривлекательность, мире.

– Слышишь, твою мать! Отвечай!

Феликс орал. Он видел мое состояние, чувствовал, что теряет меня, и понимал, что ни черта не может сделать. Потом, кажется, бил. Не знаю, я больше не чувствовал боли, она проплывала как-то мимо. Еще, кажется, мне давали нюхать аммиак. Опять-таки «кажется», потому что это не помогало им надолго. Да, я приходил в себя, природу и рефлексы не обманешь, но удержать меня в этом мире сеньор Сантьяго был не в состоянии.

Он бил меня, а я видел перед собой снег, чарующий танец вихрящихся снежинок. И тихий шелест ветра, хриплым баритоном со страшным древним акцентом ложащийся на душу медленной музыкой:

Нирвана…

Когда я очнулся, вокруг царила темнота. Я лежал на кушетке, вмурованной в стену, продрогший от холода. Лицо пылало. Избитое тело сигналило о том, что не горит желанием повиноваться. Во всяком случае, не в ближайшее время. Пошевелил руками и ногами. Вроде целые. Уже хорошо, остальное переживем. Закашлялся.

Итак, на мне все еще моя одежда, старый школьный костюм. Сухой, точнее высохший после последнего истязания, но за время обработки меня гвардией превратившийся в лохмотья. Обидно. Лежу я не в той холодной камере, в другой, и это здорово, в той уже заболел бы в мокрой одежде, а так просто кашель подхватил да знобит чего-то. Ничего страшного, поправлюсь, главное – жив.

После оценки состояния мысли переключились в практическую плоскость. Меня не пытают, оставили в покое. Надзирателей рядом нет. Это сигнал? О чем? Гвардия больше не будет заниматься мной?

Феликс так и не смог вывести меня из нирваны и этим проштрафился, как специалист. А с ним расписалась в бессилии и вся гвардия, не сумевшая на меня надавить. Значит, по логике, вашего покорного слугу должны передать иным, имеющим большие возможности специалистам. Например, людям дона. Скорее всего, сейчас утрясаются формальности, как именно передать меня бойцам криминального авторитета без огласки, учитывая, что я нахожусь в застенках гвардии, и мне вроде как официально предъявлено обвинение. В последнем сомневаюсь, но это же не шарага, тюрьма нашей доблестной системы правопорядка, должно же быть у гвардейцев хоть что-то похожее на совесть? Не могут же они действовать настолько нагло?

Нет, не должны, всему есть предел, даже в таком продажном государстве, как наше. Но сомнений, что данная процедура у них давно отработана, пройдет без сучка без задоринки, у меня не возникло ни на секунду. С этой стороны надежд нет.

Конечно, это имеет право на существование лишь случае, если я действительно нужен дону и мой прессинг здесь – часть основного действа, а не вспомогательный эпизод. А в последнем я сильно сомневался.

Почему? Все просто. Я – никто, звать меня «никак». Да, вокруг наблюдаются какие-то движения, мной интересуются разные службы, от ДБ и дворцовой стражи до корпуса телохранителей. Катарина вообще в упор стреляла в дружков Толстого, а самого его заставила делать не самые приятные вещи. Но по большому счету это ерунда, временные следствия безобидных случайных причин, которые не могут усовершенствовать меня выше того уровня, на котором я нахожусь, уровня «парня с района». Я не причина, по которой некто захочет похитить или тем паче убрать сына одного из влиятельнейших людей на планете, не та весовая категория.

Хм-м. Даже если предположить, что я – тайный принц, наследник престола, это тоже ничего не изменит. Принца проще всего изолировать, если ему угрожает опасность, или ударить на упреждение. Не раскрывая его инкогнито и прочее. Похищать для этого человека? Тем более глупо приплетать к этому действу корпус. Тот при всей своей внешней нелогичности крайне логичная структура, никогда не позволит себе действовать, как захочет правая нога кого-то из его лидеров. Ангелы поступают так, как им надо, жестко, решительно, кроваво, игнорируя всех вокруг, и похищать (!) сына криминального авторитета?..

Даже если на моем месте был принц крови, им проще завалить Бенито. И его, и папочку. А метящих на хлебное место команданте и других хефе поставить перед фактом, дескать, не с теми тягаетесь, ребята. Вот так должна работать подобная структура, отдам руку на отсечение, так она и работает.

Но я не принц. Да, мод, возможно, уникальный (все моды в какой-то степени уникальны), и очень хотят меня заполучить, но им гораздо проще решить дело с тем же Кампосом полюбовно, тот грамотный человек и понимает: планета круглая и на ней не спрячешься.

Похищают людей те, кто слабее, не способен ничего противопоставить противнику в открытом бою. Кто это может быть применительно к криминальному дону? Конкуренты, другие хефе. Какие-нибудь главы «подшефных» банд, тяготящиеся его властной рукой. Мелкие кланы, с которыми он что-то не поделил. Те же силовики, ДБ, например, для своих закулисных игрищ. Да мало ли врагов у авторитета? Но почему он приказал заняться мной, одиночкой и неудачником, будто я могу на что-то повлиять в этой жизни?

Убрать или как-то наказать Бенито в качестве платы за мое вступление в их корпус? От этой версии мне хотелось рассмеяться комиссару в лицо, удержала только серьезность окружающей обстановки. Чем-либо, чем могу «купить» их, чтобы они сделали для меня грязную работу на заказ (типа древнего артефакта, дарующего силу или бессмертие), я не владею. Что остается? Правильно, ничего.

Логики в происходящем нет. Значит, все-таки банальная перестраховка. Виктор Кампос ведет свое следствие, основное, главное, а я, так, для успокоения совести, сижу в застенках гвардии, где вряд ли будут искать ангелочки, под присмотром его людей, и отдыхаю, меняя массажи на джакузи, в ожидании его дальнейших распоряжений. Пытки – тоже перестраховка, но уже гвардии, дерущей задницу для своего хозяина, не дожидаясь его прямого приказа.

Эта версия была самой логичной и оптимистичной. Следуя ей, когда прояснится ситуация с Бенито и будут найдены настоящие виновные, меня выпустят. Или хотя бы позволят связаться с людьми, которые сделают это. С такой мыслью я уснул, не обращая внимания на боль и холод.

И оказался не прав. Когда я понял это, мне стало дурно от плохого предчувствия.

Для начала меня с утра пораньше препроводили в допросную к сеньору комиссару. Не пыточную, а нормальную допросную, с хорошим освещением и терминалом виртуального интерфейса перед столом следователя.

– Ничего не хочешь сказать, Шимановский? – бросил мне тот, входя в кабинет за моей спиной.

Я отрицательно покачал головой.

– Напрасно. У меня для тебя две новости, хорошая и очень хорошая. С какой начать?

– Мне все равно.

Комиссар сел напротив, подался вперед, сцепив руки замком, выдавая волнение и триумф одновременно.

– Тогда начну с хорошей. С тебя снимают все обвинения. Пострадавший пришел в себя, состояние его оценивается как удовлетворительное, фирма, на сотрудников которой ты напал, не захотела огласки и отзывает все заявления. Ты рад?

У меня внутри все съежилось. Получается, это не перестраховка?

Получается, да. Нирвана сыграла злую шутку, и меня передадут по инстанции. В то, что меня просто отпустят, дескать, все разрешилось, ты не виноват, парниша, не верилось сразу, не та рожа у комиссара. Он испытывал удовольствие от осознания того, что сбагривает меня с рук, и сбагривает тем, кто не настолько скован в методах, как он. Скотина! Интересно, их изначально таких набирают или уже здесь такими делают?

– А вторая новость – меня отпускают? – грустно усмехнулся я.

– Именно! – Комиссар расплылся в слащавой улыбке. – Через час ты выйдешь на свободу. Но не советую расслабляться, поверь, ты еще захочешь к нам обратно. Поймешь, мы – гуманные и тактичные люди, в отличие от некоторых других.

Даже вот как. Открытым текстом, в лицо, никого и ничего не стесняясь. Насколько же эта система прогнила?

– Я в этом не сомневаюсь, сеньор комиссар, – хмыкнул я. – Вы «гуманные». Но по-честному вы вообще не должны быть «гуманными»! Вы должны ловить «гуманных», сажать их за решетку, а не лизать им задницы за брошенную кость в виде жалких презренных центаво!

Комиссара покоробило. На лице проступило жгучее желание врезать мне напоследок. Останавливало лишь осознание того, что я – мелкая сошка, недостойная его высочайшего внимания и тем более оскорбления.

– До свидания, Шимановский! – прохрипел он, взяв себя в руки. – Очень надеюсь, что больше не увижу тебя.

Я приторно улыбнулся:

– А я же напротив, сеньор комиссар, очень надеюсь на нашу встречу. И горю желанием сделать так, чтобы вы ее не пережили. Впрочем, это из области мечтаний, но все равно до свидания!

После чего с удовлетворением наблюдал, как меняется цвет лица сидящего напротив меня отморозка с пунцового до белоснежного. В итоге он все же взял себя в руки, я был мухой, писклявой мухой, а разве подобает такому уважаемому человеку обращать внимание на писк? Показно игнорируя меня, он поднялся и вышел. Через минуту появились двое громил надзирателей и повели обратно.

Итак, меня выпускают. Вполне официально, иначе бы не сообщали об этом вот так, а тихо провернули бы свое дело. Но за порогом меня вновь будут ждать, и на сей раз фокус с каменными шарами не пройдет. Как это будет выглядеть? Успею ли я подать сигнал о помощи? Поспеет ли помощь, если они глушат сигналы жучков?

Всего этого я не знал, потому, привалившись к стенке, нырнул в привычное полузабытье. Это шанс, я попытаюсь бежать или грохнуть кого-то из сопровождающих. Вряд ли получится, но попытка не пытка. Я должен подать о себе знак!

Глаза сами собой слиплись, и я окунулся в спасительный сон без сновидений.

О том, что эти сволочи придумали, чтобы безопасно передать мою персону бандитам, мне узнать не довелось. Буквально через полчаса меня снова выдернули из полусна и повели в ту же допросную. При этом лица надзирателей были напряжены, движения скованны. Они бросали в мою сторону опасливые взгляды, а я не знал, как на это реагировать. О причине их напряжения догадался, лишь когда стоял перед люком допросной и с меня снимали наручники. Грубейшее нарушение протокола, наручники с меня могли снять только внутри допросной. Но это произошло именно здесь, после чего меня грубо втолкнули в зев раскрывшегося люка, который следом автоматически встал на место.

– Привет, – сказал я, уже зная, кого увижу внутри.

В кресле следователя, боком ко мне, закинув ногу на ногу, сидела черноволосая сеньора в белом парадном кителе. С ее шеврона на меня гордо смотрел кондор, поднимающийся ввысь к самому солнцу.

– Привет, – обронила она, не отвлекаясь от чтения виртуальной планшетки. Мое личное дело. Местное.

Я усмехнулся:

– Что-то долго ты!

Она молча указала на стул напротив.

– Дела были.

Затем соизволила поднять глаза и окинуть меня довольным изучающим взглядом.

– А ты здесь не скучал!

Я сжал кулаки. Стерва!

– Ты можешь объяснить, что происходит? – Я принял ее приглашение и сел. – Почему вы до сих пор не вытащили меня отсюда? Вы же обещали защитить от дона хефе! Они что, глушат ваши жучки? И что это вообще за цирк такой насчет Бенито?

Она махнула головой, растрясая волосы по плечам, свернула планшетку в капсулу и презрительно бросила ее на стол.

– С какого вопроса начать?

– По порядку.

– Хорошо. Тебе предъявили обвинение в нападении на людей с изъятием у них огнестрельного оружия. Довольно успешное нападение. Это серьезная статья. Здесь тебе безопаснее всего. Снаружи большие разборки, и лучше оставаться под защитой гвардии. Даже такой защитой. – Она кивнула на художества на моем лице. – Жучки глушат, но не все. На какое-то время мы тебя было потеряли, но сейчас ситуация под контролем. Несколько дней назад был похищен некто Бенито Кампос, сын известного криминального авторитета. Кто это сделал – неизвестно, но он достаточно грамотно подставил нас, из-за чего и возникли сложности. Это все вопросы?

Я открыл рот, но тут же его закрыл. А чего я, собственно, хотел? Каков вопрос, таков ответ!

– А можно сначала и подробнее?

Катарина деловито откинулась на спинку.

– Здесь не самое лучшее место для беседы. У меня работает свой глушитель, но я не могу гарантировать, что разговор не перехватят. Предлагаю переместиться в более спокойное место.

– Кто же против? – Я развел руки в стороны.

Она улыбнулась, залезла во внутренний карман и протянула мне некую вещь.

– Но вначале ты расскажешь мне, кто тебя так уделал. Это важно.

Вещью оказался кинжал, точнее, стилет. Небольшой архаичный трехгранный клинок, призванный не резать, а колоть, пробивать доспехи. Естественно, не современные композитные скафандры, а старые средневековые жестянки. Хорошая вещь, сработанная под антиквариат, и именно это вызвало недоумение, клинок был рабочим, никак не музейным экспонатом.

– Что это?

Моя собеседница нахмурилась:

– А ты не знаешь?

– Вообще-то нет. – Я деловито пожал плечами, рассматривая стилет с разных сторон.

– Это «скорбящий ангел». Знак. Вручение его какому-либо человеку означает, что Корона им недовольна. Если же Корона недовольна очень сильно…

Продолжения не требовалось.

Я перевернул клинок, внимательно рассмотрел выгравированный на ручке узор и понял, почему «ангел», да еще «скорбящий». Рукоятка сделана из непонятного твердого белого материала, то ли кости, то ли экзотического пластика, и представляла собой ангелочка, сложившего руки перед грудью. Точнее, ангелицу, или как там ее обозвать, чтоб звучало грамотно. Существо ярко выраженного женского пола. Крылья размашисто обвивали рукоятку, глаза опущены в землю. Скорбь и печаль. Умелая работа!

– Красиво! – потянул я и почувствовал, как заблестели глаза. Ну да, я же мужчина, а какому мужчине не нравятся подобные игрушки?

Катарина понимающе улыбнулась:

– Корона на простые вещи не разменивается. Ручная работа, штучная. Можно сказать, произведение искусства. Их нельзя подделать, каждый имеет собственную атомную сердцевину с уникальным номером, только Корона может «одаривать» такими. Одно жаль, люди, которых «одарили», не в состоянии по достоинству оценить красоты «подарка». – Она показно подняла глаза к небу.

Что-то такое я слышал краем уха. Еще одна феодальная традиция нашей доблестной династии, аналог «черной метки» у книжных пиратов. Атавизм с летальным исходом.

– А почему она скорбит? А не, например, наказывает? «Карающий ангел» – куда звучнее! Вложить меч в руку, сияние глаз, блеск…

– Потому что ее величество скорбит о каждом своем подданном, даже если тот сошел с праведного пути, – посерьезнела Катарина. – Никогда не забывай об этом. Так должно быть, и, пока это так, у Венеры есть будущее.

Я понятливо кивнул. Глубокая философия, весьма далекая от обывателя. Да, в общем, и от самой Короны. Без которой тем не менее пошатнутся общественные устои.

– Так Корона решила, – я вернул шедевр оружейного искусства назад, – что гвардия?..

– Что гвардия взяла на себя слишком много. Всему есть предел, и в первую очередь неуважению. Итак, это Феликс Сантьяго? Его работа?

Она вновь указала на синяки на моем лице. Могла не уточнять, раз жучки работают. Но, с другой стороны, мой кивок – вещь протокольная, несет в себе аналог круглой печати на тексте приговора. Я вспомнил эмоции, пережитые благодаря этому человеку, и злорадно усмехнулся.

– Известный тип, да?

– Да. На него уже несколько раз заводили дела. Но до сей поры он уходил от ответственности. Слишком хорошие покровители. – Она нехорошо так скривилась. Я бы на месте Сантьяго уже повесился. – Ты готов?

Я кивнул, не уточняя, к чему именно. Она нажала на кнопку вызова охраны, вполне себе реальную кнопку на столе, не имеющую к виртуалу никакого отношения. Через несколько мгновений люк поднялся и внутрь вошел «мой» следователь. На лице его была написана легкая растерянность. Видать, неожиданным гостем оказалась моя… Мучительница? Спасительница? Блин, как я сам-то к ней отношусь? Однако ее появление не воспринималось им как трагедия, скорее досада, незапланированная неприятность. Комиссар не походил на дрожащего от страха кролика, у него имелись свои аргументы, которые, он был уверен, сработают.

– Я вас слушаю, сеньора? – вытянулся он, но с показной ленцой, не в струнку.

Я перевел взгляд на его погоны. Капитан-лейтенант. Она же – майор, причем майор госбезопасности. Вот они, уставные уколы, для обывателя мелочи, а знающие люди поймут.

Катарина смерила его презрительным взглядом:

– Сеньор комиссар, я забираю задержанного. Вот документы о его переводе.

После чего протянула пластиковый пакет.

Комиссар бегло пролистал бумажные листы, иронично улыбнулся и вернул их обратно.

– Прошу прощения, сеньора, но боюсь, это невозможно.

– Простите? – Лицо Катарины вытянулось в удивленную мину.

– Я говорю, сеньора, эти бумаги не являются основанием для перевода подозреваемого. Во всяком случае, для меня. Гвардия не подчиняется ни вам, ни департаменту безопасности, основанием для перевода может являться только приказ моего собственного начальства либо подпись королевы. Безусловно, у вас есть бумага с подписью королевы?

Катарина прошептала нечто нецензурное.

– Сеньор, мне кажется, кое-чего не понимает. Эти бумаги обязательны для исполнения. И для вас, и для вашего начальства. Для всех.

Ответом ей стала победная улыбка.

– Мое начальство – возможно. Спорить не буду. Но я – нет. Я исполню приказ о переводе подследственного тотчас же, как получу его, но получу от того, кто имеет право таковой мне отдавать. Прошу прощения!

Вот подонок! Нашел лазейку! Тут я не выдержал:

– Позвольте, сеньор комиссар, ведь вы только что сказали, что меня вообще освобождают! Что фирма отзывает все заявления сотрудников!

Катарина посмотрела на меня с удивлением. Этого она не знала. Странно. Комиссар развел руками:

– Прошу прощения, сеньор, они передумали. Дело будет заведено.

Я сжал от злости кулаки. Сволочи!

На лице Катарины застыло недоумение. Не трагедия, не растерянность – недоумение. То есть он в своем праве. Она найдет управу, как же иначе, подключит всех, кого можно, однако этот раунд не за ней. Ее растерянное лицо было мне как бальзам на душу, каюсь, но проблема имела и иную, более важную сторону: корпус не всесилен. Над этим стоило задуматься.

Я верил в обратное, знал, что это так. Может, королева и марионетка в чьих-то руках, но в повседневной жизни страны, скованной вековыми цепями традиций, ей позволено многое. А все, что позволено ей, можно и ангелочкам. Так я считал до сего дня, а вместе со мной и вся планета.

Тут же я пришел к еще одному выводу. Какой-то вшивый офицер гвардии, следователь, ставит палки в колеса офицеру корпуса? Телохранителю королевы? Представителю пусть и не всемогущей, но находящейся над законом структуры, бойцам которой позволено почти все? Не стоит недооценивать ангелочков, это чревато, и Виктор Кампос не может этого не понимать. То есть за порогом этого заведения идет самая настоящая война.

От последней мысли прошиб пот, я понял, почему здесь мне было эти дни безопаснее. Следователь куплен, как и его начальство и многие коллеги, но они не могут сделать все СОВСЕМ не по закону. Они тоже скованы цепью, и на сей раз эта цепь сработала в мою пользу.

Озадачивало, насколько осмелел Виктор Кампос. Его шестерки открыто фабрикуют уголовные дела, не опасаясь ни бога, ни черта, ни ее величества, посылая подальше людей ранга Катарины. Потянет ли он войну с такой структурой?

Меня не отпустят. Теперь не отпустят. Этот следак засветился, как и Феликс, их в итоге прижмут или завалят, но это произойдет позже. Хефе пошел ва-банк, раскрывая козыри, и в этой ситуации передача меня в лапы Катарины – поражение. Как только Катюша покинет камеру, пусть даже на минуту, связаться со своими, я не дам за свою жизнь и ломаного центаво. Интересно, понимает ли она это? Должна понимать, не маленькая!

Да, понимает. Последняя моя мысль отразилась на ее лице, стервочка ободряюще подмигнула.

В следующую секунду существо, сидящее напротив меня, молнией сорвалось со своего места навстречу ничего не ожидающему комиссару. Удар. Еще удар.

– Ох йо, – выдал он фразу на непереводимом испанском. Рука его выгнулась за спиной под очень большим, на грани фола, углом. – Ты что делаешь, сука! Это нападение на сотрудника гвардии! Ты еще пожалеешь об этом!

– Я? – Катарина плотоядно усмехнулась. – Пожалею? Ты уверен?

– Да! Ты! Даже на такую, как ты, есть управа! Быстро отпусти, иначе…

– Иначе что?

Пауза.

– Иначе худо будет.

Комиссар говорил серьезно, абсолютно уверенный в своих словах и правоте. И в той силе, на которую рассчитывал, пытаясь угрожать. Но Катарина его чаяний не разделяла.

Рывок и толчок. Вновь вой комиссара, лоб которого с гулким «бумом» въехал в столешницу.

– А «худо» – это как?

– Ах ты ж… – Далее следовали непереводимые фольклорные обороты.

Катарина довольно усмехнулась и, словно играя с ребенком, потрепала комиссара по головке.

– Мальчик, ты кое-чего не понял. Ты играл с огнем, но заигрался. Забыл, кто есть кто в этой жизни и свое в ней место. Оно ведь есть у тебя, место, несмотря на покровительство неких сильных мира сего, не так ли?

Ответом стало неразборчивое мычание.

Она наклонилась и зажала локтем его горло, нежно так приобняв. Раздался резкий щелчок, звук «тр-р-р», и из ее запястий в стороны вылетели тоненькие полукруглые почти прозрачные пластины, которые наслаивались одна на другую, образуя нечто вроде веера. Благодаря сверхмалой толщине каждой пластины, всего несколько молекул, общая толщина веера сравнима с шерстяной нитью, а значит, легко умещается внутри тела. «Бабочки».

Я читал о них. Главное в «бабочках» не толщина, а кибертехнологии, вживление управляющего контура непосредственно в нервную систему. Как происходит их активация и дезактивация, не знаю, но операция по установке сложная и ответственная. Слышал только, что управлять ими достаточно трудно, делается это непосредственным сигналом нервной системы, как поворот руки или ноги.

Одно ловкое, но аккуратное движение, и горло комиссара обагрилось кровью, хлынувшей ручьем на столешницу, заодно заливая рукав моей старой знакомой. В глазах ее плескалось удовлетворение и чувство глубокого превосходства, она держала «бабочки» перед глазами бледного как смерть комиссара, заставляя дергаться в конвульсиях.

– Ты прав, малыш, ты не обязан исполнять то, что написано в этих документах. Без прямого приказа начальства не обязан. Это называется бюрократия, твое поле битвы, и ты на нем выиграл. Но не учел, что мы не играем по правилам. Я могу убить тебя в любой момент, просто так, потому что мне этого хочется. И мне ничего за это не будет. Не веришь?

Комиссар захрипел и дернулся, но вновь был прижат к столу.

– Я скажу, что ты напал на меня первый, а этот юноша, как единственный свидетель, мою версию подтвердит. И максимум, что сделает Лея, вернувшись, – погрозит пальцем. Ты ведь подтвердишь эту версию? – обратилась она ко мне.

Мне было дурно от вида крови, но я держался. И четко кивнул в ответ:

– Разумеется!

– Да не дергайся ты!

Она несильно ударила комиссара в спину, после чего подалась назад и отпустила.

– Ты все понял?

Тот сполз на колени и прижал к горлу ладони, одновременно зажимая подбородок, пытаясь как-то уменьшить горячий красный поток.

– Вы еще пожалеете! Оба пожалеете!

С показной ленцой Катарина обошла стол, села на место и вытянула ноги.

– Ничего-то ты не понял! Ну да ладно, дело твое. Рана не глубокая, и вообще не рана, ни одной жизненно важной артерии не задето. Сейчас кровь свернется и… Все. Это так, о текущем.

Ленивый вздох.

– Теперь к главному. Я забираю мальчишку. Любые ваши помехи буду расценивать как агрессию и реагировать адекватно. Поясню, если с той стороны шлюза меня встретят во всеоружии, это будет означать, что на тот свет, кроме тебя, отправится еще несколько человек. Оставшихся же, кого не успею, добьют мои подруги, и поверь, эти ребята будут искренне сожалеть, что не погибли от моей руки.

Молчание.

– Это всё, пошел вон! – Она пнула его ногой. – Да, документы не забудь.

Я сидел с отвисшей челюстью минуты две. Она вновь активировала планшетку с моим досье, тактично ожидая, когда я выйду из ступора. Когда это удалось, бросила:

– Что, на твой взгляд, не так?

– Ты вся в крови, – только и смог сформулировать я.

Небрежное пожатие плеч.

– Переживу. Главное – результат. А он есть. Наш мальчик наложил в штаны.

– Но на выходе люди! Вооруженные люди!

– И что?

Интересный вопрос. Действительно, и что? Что они ей сделают?

– Но это гвардия! Не какие-то бандиты!

– Шимановский, ты ничего не понял? – Она оторвалась от своего занятия и усмехнулась мне в лицо. – Все, что я сказала, на самом деле так. Я убью этого сукина сына, как и любого, кто посмеет заступить мне дорогу. И мне ничего за это не будет. Это знают и он, и его подельники. И насколько бы продажны они ни были, насколько ни преданы своему хозяину, дорогу мне никто не заступит.

– Потому что своя жизнь дороже любых денег хефе, – закончил я за нее. – А раз за тебя придут мстить, то они покойники в любом случае, вне зависимости от того, убьют тебя или нет.

Она довольно оскалилась, дескать, молодец, затем бросила капсулу и поднялась.

– Все верно. Ну, ты как, готов?

Я тоже поднялся, мои коленки отбивали чечетку.

– А если найдется хоть один идейный? Если заступит? И покажет этим нездоровый пример остальным? Геройство – заразная штука!

– Как ты думаешь, почему я в форме? – вместо ответа, глубокомысленно вопросила она.

Я не нашел что сказать.

В руке Катарины появился игольник, маломощный ручной игломет, но большего в помещении и не требовалось.

– А это на всякий случай. Именно на такой, о котором ты сказал. Ну как, готов?

Я несмело кивнул.

Она нажала на сенсор управления шлюзом, гермозатвор плавно поехал вверх.

– Пошли.

Нас ожидало шесть человек с оружием, правда огнестрельным, и без доспехов. Судя по лицам, никто не спешил лезть на рожон. Гвардейцы испугались, не каждый день к ним в гости заглядывает кровожадный ангел семьи Веласкес, не знали, как реагировать.

– Проблемы, мальчики? – усмехнулась им в лицо Катарина, показно убирая игольник за пояс. – Что-то не так?

Один из них, самый здоровый, перекрывающий спиной выход из помещения, опустил пистолет и посторонился.

– Никак нет, сеньора.

Остальные последовали его примеру, опуская оружие. Внутри у них клокотала природная, заложенная в гены любого представителя любой силовой службы планеты ненависть к «этим чертовым шлюхам, которым слишком много позволяют», но дальше клокотания не пошло.

Моя спутница активировала перед лицом вихрь козырька с изображением карты тюрьмы и уверенно двинулась вперед, мне с трудом удавалось поспевать за ней. Нам навстречу то и дело попадались люди, но, видя ее форму, окровавленную руку и непрошибаемое выражение лица, шарахались прочь.

Петляя по лабиринту коридоров и тоннелей, мы вышли в помещение, которое я окрестил камерой хранения, здесь у меня забрали личные вещи.

– Вещи сеньора Шимановского, пожалуйста, – обратилась Катарина к вмиг побелевшей служащей. Находящиеся в помещении два охранника предпочли убраться куда-нибудь в более спокойное место, оставив ее на съедение кровожадной ангелице. – Да побыстрее!

– Номер… Пожалуйста… – выдавила та.

Катарина озвучила цифры, номер, присвоенный мне, согласно заведенному здесь личному делу. Через минуту передо мной стояла большая пластиковая коробка.

– Вот, все здесь, сеньор.

– Проверяй, – бросила Катарина. – И распишись. Все как полагается.

Я кивнул и проверил. Вроде всё. И навигатор, и браслет, и кое-что личное. Даже приснопамятная пластинка в сто империалов, оставленная мне девочкой с белыми волосами для откупа да так у меня и забытая.

– Всё.

– Отлично. Тогда, – она развернулась к входящим в помещение новым действующим лицам, – мне нужен комиссар Феликс Сантьяго. И быстро.

На нас смотрели дула трех винтовок в руках у одетых в легкую сине-желтую броню гвардии бойцов. Эти не собирались шарахаться и бежать, это именно бойцы, и лезть под пули – их работа.

Катарина медленно, без резких движений, извлекла из внутреннего кармана карточку и протянула одному из бойцов, ближайшему к ней. Тот аккуратно, также не делая резких движений, взял ее, осмотрел и передал напарнику, держащемуся чуть сбоку.

– Катарина де ла Фуэнте, императорская гвардия. Особые полномочия при исполнении. Опустите оружие.

С другой стороны, с противоположного выхода в помещение ввалилось еще несколько закованных в броню гвардейцев, также взявших нас на мушку. Никак подарок «нашего» комиссара, напоследок. Вот мразь!

Взявший карточку аккуратно отстегнул от бедра терминал и вставил ее в него, после чего долго всматривался в миниатюрный вихрь визора, появившийся в момент считывания данных.

– Прошу прощения, сеньора! – вытянулся он, опустив оружие через несколько минут, и отдал честь.

Бойцы с обеих сторон от нас последовали его примеру, но честь не отдали, выказывая презрение.

– Понимаю, бывает, – кивнула Катарина. – И все же, не могли бы вы по внутренней связи вызвать Феликса Сантьяго?

Сантьяго появился через несколько минут, как и «мой» следователь, придерживающий рукой повязку на шее. После того как охрана признала в Катарине человека правомочного, все резко перестали нас шарахаться, наоборот, захотели поглазеть. Во всяком случае, у меня сложилось именно такое впечатление. И, как я понял позднее, это было на руку Катарине, уж не поэтому ли она снизошла до того, чтобы порезать комиссара? Ажиотажа и зрителей ради?

– Ну? – нагло обратился к ней детина. Теперь он стоял передо мной во всей своей красе. Я был без наручников, не связанный и ничем не скованный, но мысли о том, как буду рвать его по кусочкам, когда спадут оковы, вдруг в один миг куда-то испарились. Я смотрел на его лощеную ухмыляющуюся харю и физически не мог двинуться с места. Первобытный животный страх обуял меня, и я не знал, как с этим бороться.

Феликс, в отличие от комиссара, не боялся моей спутницы. И зловещего ореола, образовавшегося вокруг ее формы. Ему плевать на нее, и он всячески это демонстрировал. Катарина же была не из тех, кого такая реакция может поставить в тупик, в отличие от меня, она нагло шагнула к нему, заставив сделать непроизвольный шаг назад тех, кто вошел после него.

– Сеньор Сантьяго, вы знаете, что это?

В ее руке вновь оказался стилет, визитная карточка гнева Короны. Феликс узнал его и на какую-то долю секунды испугался. Но лишь на долю секунды.

– И что? – Его лицо опять засияло наглой улыбкой. – Сеньора королевский телохранитель хочет напугать меня этим кинжалом? Ах, как мне страшно!

На Катарину его бравада не произвела впечатления. Она, словно робот, твердила заученный текст:

– Сеньор Сантьяго! Ее королевское величество Лея I Веласкес крайне недовольна работой гвардии, конкретно вашего управления и особенно вами. Она выносит вашему управлению порицание и предупреждение, а вам… – Пауза. – Вас за неоднократные нарушения закона, превышение полномочий и издевательство над задержанными приговаривает к смертной казни. Решение принято и обжалованию не подлежит.

Феликс не успел ничего сделать. У него хорошая реакция, хорошая скорость, сравнимые с моей, модифицированной, но Катарина буквально размазалась в воздухе, заметить, что она делает, никто из присутствующих не успел. Не говоря о том, чтобы помешать. Через секунду тело Сантьяго, словно куль с дерьмом, повалилось на пол. Из кадыка, погруженный на всю глубину лезвия, торчал «скорбящий ангел».

Тело бугая еще хрипело, пару раз дернулось в конвульсиях, но исход был предрешен. Окружающие подались в стороны, словно отхлынув от нас, но ни одна рука не подняла оружие. Все смотрели на кинжал, недоуменно и ошарашенно. Видать, нечасто ее величество пользуется таким приемом, тем более для того, чтобы наказать рядового, пусть и продажного офицера гвардии. В глазах «моего» комиссара я увидел особый ужас, от лоска того самоуверенного подонка, что допрашивал меня, не осталось и следа. Она сумела его удивить.

– Сеньоры, эта смерть – предупреждение всем вам, – обратилась Катарина к присутствующим. – Ее величество недовольно коррупцией, захлестнувшей гвардию с головой. Некоторые ваши коллеги открыто кормятся с рук серых личностей и даже криминальных авторитетов. Знайте, терпение ее величества не безгранично и она в состоянии разрешить проблему одним махом вместе с интересующими ее людьми. Благодарю за внимание.

Очнулся я оттого, что вышел из помещения на свежий воздух. Оказывается, после ее речи я впал в ступор и она тянула меня за руку до самого выхода, как маленького мальчика.

– Ты как? – Это мне, с участием. Вроде в голосе даже прорезались капли сострадания.

– Нормально, – попытался подобраться я. – Подумаешь, труп увидел! Точнее, убийство.

Она усмехнулась:

– Убийство убийству рознь, малыш. Как и труп трупу. Через это все проходят. Сначала надо увидеть, потом убить самому, и только потом появится невозмутимость. Так что можешь не храбриться, это нормальная реакция, ты молодец!

Кажется, она серьезно.

– Спасибо. А закурить есть?

Она протянула пачку.

– Стой, зажигалка. Твоя. Серебряная. Они ее не вернули.

Катарина развернулась и одарила провожающих нас взглядом вооруженных парней на входе «доброй-доброй» улыбкой.

Через пять минут мы сидели в припаркованной у входа розовой «эсперансе», я смачно затягивался душистым табаком, в руке блестела серебряная зажигалка с гравировкой. Рядом заводила двигатели, одновременно прогревая дюзы, королевская телохранительница, по совместительству мой личный ангел-хранитель.

 

Глава 3

БЕГСТВО ОТ СОБСТВЕННОЙ ТЕНИ

Мы тронулись.

– Пристегнись, – бросила мне Катарина, внимательно оглядывая окрестности в развернутом коконе виртуала вокруг себя.

– Что-то не так? – Я уловил в ее голосе слишком много напряжения.

– Разумеется. Из тюрьмы мы тебя вытащили, осталось уйти. А это сложнее.

Дюзы взревели. Машина дернулась, сразу отрываясь от земли, корпус завибрировал, я судорожно схватился за ручки.

Сто метров. Двести. Мы перелетели через два планетарных броневика, попытавшиеся при нашем старте перегородить улицу, несложно догадаться, кто в них находился. А мы еще не отъехали от управления гвардии!

– Полеты вне магистралей запрещены, – ни к селу ни к городу напомнил я. Ответом стало лаконичное «угу».

Те броневики оказались лишь началом неприятностей. В частично отзеркаленном изображении я рассмотрел четыре легких транспорта, мчащиеся за нами на всех парах, причем два из них, как и мы, парили над землей.

– Попробуем оторваться на магистрали, – пояснила спутница, заметив, что я разглядываю ее визор. И как она успевает, следя за дорогой на такой скорости? – Здесь тесно и людно, если успеем к Магнитке первыми…

Логично. «Эсперанса» – гоночная машина, а Катарина, судя по наградам, пилот не из последних.

– Это люди сеньора Кампоса?

– А ты как думаешь?

Машину резко дернуло. Мы выехали на проспект, главную и самую широкую улицу купола. Катарина включила форсаж, тело вдавило в сиденье. Перед глазами бешено пронеслись картины промелькнувшей улицы, реклам, витрин и крыши «ползающих» под нами транспортов.

– Блин, ну ты даешь! – прорвало меня, когда мы сбавили скорость и плюхнулись на землю. Впереди маячил зев межкупольного шлюза, перед которым, к сожалению, простирался затор на пару сотен метров. Не успели. Не то чтобы это была пробка, машины двигались, но гораздо медленнее, чем нам надо было, чтобы проскочить и скрыться от преследователей. Пролететь над ними не позволяли размеры шлюза, кстати еще и охраняемого постом гвардии.

– Час пик, все основные трассы забиты. Плохое время для моего освобождения ты выбрала! – бросил я.

Катарина многозначительно зыркнула, и я заткнулся.

– Что, малыш, погоняем под куполом?

Мне эта идея не нравилась.

– А может, прорвемся? Они ведь тоже застрянут.

Моя спутница покачала головой:

– Все равно не успеем. Ладно, так и быть, рванули. Пощекочем им нервы?!

Ее глаза озорно блеснули. Девчонка, сущая девчонка! Я побледнел и еще сильнее вцепился в ручки. Надеяться, что на перехват профессиональной гонщицы дон хефе пошлет плохих пилотов, было по меньшей мере глупо, гонка на Магнитке однозначно будет… Смертельно веселой!

Катарина, не дождавшись очереди, поперла напролом, расталкивая в прямом смысле слова водителей вокруг, царапая бока невероятно дорогой машины. Стоявшие возле шлюза гвардейцы в полном боевом оснащении, видимо получившие указание не вмешиваться, лишь проводили «эсперансу» недовольным взглядом. Я посмотрел назад. Наши преследователи делали с очередью то же самое, но и их перехватывать гвардейцы не спешили. Итак, условия равные.

– А где твое прикрытие? – вырвался у меня давно мучивший вопрос. – Где ваши стреляющие из всех видов оружия девушки? Почему не искромсаете этих придурков в капусту?

Катарина грязно выругалась, въехав бочиной в массивный планетарный броневик, и я вновь заткнулся.

Магистраль. Огромный тоннель-магнит, тянущийся на сотни, если не тысячи километров, разделенный на змейки потоков: радиальные трассы, Большое, Малое, Третье кольцо и, конечно, двенадцать соединяющих разные части города ровных прямых хорд. Каждая машина планеты оснащена магнитными дюзами, активация которых происходит при въезде на трассу, дюзы проверяются каждые три месяца, и транспорт, не прошедший проверку, сюда не допускается. Потому что скорость пятьсот километров в час здесь норма. На такой скорости даже легкий драндулет купольного класса, потеряв управление из-за отказавшей дюзы, превратится в размазанный по стенам многокилометровый блин, при этом захватит с собой столько машин, просто жуть! Мало кто из летящих следом сможет уйти от массовой аварии, ширина тоннеля невелика, а воздух слишком неподходящая среда для торможения.

Мы вновь взмыли ввысь, но теперь нас поднимали магниты. Север тут идет к северу или юг к югу, не помню, но это и не суть важно, главное, они тупо отталкиваются один от другого и отталкивают нас, позволяя при помощи реактивных движков в кормовой части машины развивать скорость атмосферного истребителя.

Сейчас вся планета в плане магнитных автострад унифицирована. Но раньше, лет десять назад, русский сектор имел другую полярность, так уж исторически сложилось. На границе секторов находились «мертвые зоны», где разогнавшиеся машины тормозили, садились, меняли полярность и через несколько километров вновь взмывали вверх, но уже с отрицательными параметрами. «Имперские» власти много лет всячески давили сектор, чтобы исправить это положение, но русские, раз за разом, прикрывались законом об автономии, кричали, что у них хотят отобрать неотъемлемые права, и каждый раз это дело спускалось на тормозах, к неудовольствию обывателей и мелких перевозчиков. Говорят, в секторе состоялось аж три референдума по этому вопросу.

«Имперцы» в конце концов додавили, полярность на оккупированных землях поменяли, «мертвые зоны» убрали, но многие считают, что та «война» была устроена властями специально, чтобы создать территориям иллюзию самостоятельности, способности хоть что-то решать на своей земле. Чтобы показательно не ущемлять национальную гордость. «Видите, у вас есть право решить хоть что-то! Какая оккупация?» Хотя на самом деле власти в любой момент могли навязать свою волю, невзирая ни на какие права и референдумы. Что было, то было, сейчас все магистрали планеты покрыты одним полюсом.

Но это так, лирическое отступление. Мы вновь оказались на магистрали и вновь, как в прошлый раз, вышли на цифру «пятьсот» на спидометре, после чего тот зашкалил. Для чего ей вообще этот прибор, если он работает на скоростях, которые она из принципа считает черепашьими? Я преувеличил, конечно, такая скорость здесь редкость, обычно все движутся в пределах относительно безопасных трехсот – четырехсот, но и нонсенсом полтыщи для Магнитки не являются.

Картина освещенного тоннеля слилась в одну сплюснутую трубу, дорожки ламп превратились в светящиеся полосы, я вновь почувствовал легкую неуловимую тошноту, вызванную то ли сбоем вестибулярного аппарата, то ли банальным страхом. Мы лавировали между неуклюжими машинами, проносящимися мимо на смехотворной скорости, подныривая, перепрыгивая или делая различные горизонтальные финты, а чаще все вместе одновременно. Несколько раз думал, кирдык! Поверхность тоннеля надвигалась с такой скоростью, что… Но нет, как-то увернулись. В тот день я сильно зауважал Катарину как пилота, ей бы боевой истребитель водить!

Впрочем, на ее подготовку потрачено не меньше, чем на подготовку пилота-аса, а то и больше. Даже без учета затрат на профильные для телохранителя дисциплины. А на поверхности, в атмосфере «эсперанса» как раз и представляет собой истребитель только без боекомплекта.

Ребята следом за нами не отставали. Они успели заскочить до того, как мы оторвались, и теперь прочно сидели на хвосте. Мы летели по скоростной полосе, машин на ней было не много (почему, собственно, у нас и получалось так маневрировать), но они шли там же, даже немного сократили расстояние между нами.

– Надеюсь, ты не станешь устраивать массовую аварию за спиной, чтобы оторваться? – Я скорее констатировал, чем спросил. Катарина это утверждение проигнорировала. Глупо, конечно не станет! – Но ты не объяснила, почему убегаешь. В гвардии вела себя уверенно, всех поставила на место, а теперь… Что мешает расстрелять их?

– Корпус официально не причастен к операции, – огорошила она меня спокойным, сосредоточенным голосом. – Официально это моя личная инициатива. Далее, Лея до сих пор не вернулась с Земли, а учитывая, что улетела она больше месяца назад, прикинь, могла ли она подписать приказ о ликвидации Феликса Сантьяго? Сантьяго тоже моя, и только моя инициатива.

Я так и застыл с открытым ртом.

– У меня выписаны документы на сотрудника ИГ, – продолжала она. – Но это лишь прикрытие, официально ИГ также не имеет к операции никакого отношения. Вот теперь и подумай, малыш, почему я убегаю от людей Виктора Кампоса, почему «мои» не могут взять и расстрелять их?

Я переваривал долго, несколько минут. Затем требовательно спросил:

– Что происходит, Катюш? Я ничего не понимаю!

– Повтори?

– Говорю, я ничего не понимаю!..

– Я про обращение. Как ты меня назвал?

– Ка-тью-ша. Это русский вариант твоего имени.

Она весело усмехнулась, после чего расплылась в улыбке, как кошка, которую почесали за ушком.

– Так меня еще не называли! Но что-то в этом есть, мне нравится. Как я уже сказала, четыре дня назад кто-то похитил Бенито Кампоса, – мгновенно посерьезнев, вернулась она к делам насущным. – Кто – выясняем, но, надо заметить, возможности имелись у многих. Подставили в этом нас, и подставили очень грамотно, никто не поверит, что это не мы. У меня, если ты помнишь, были с этим мальчиком кое-какие терки, отсюда они и начали плясать.

После этого Виктор Кампос попытался нанести удар, как он думает, ответный. Я стреляла в его сына, защищая тебя. Предположить, что ты для нас ценен, совсем не сложно.

Я ничего не понял.

– При чем здесь вообще я? И эта дурацкая версия, что вы похитили Бенито ради какого-то соглашения со мной? Я видеть вас не желаю, да и нет у меня ничего, что могло вас заинтересовать!

Она скривилась.

– Виктор Кампос этого не знает, малыш. И дергает за все доступные ниточки. Я ведь сказала, подставили нас грамотно. Не на штурм же дворца ему идти, чтоб ответить!

Да уж! Я вздохнул и замолчал. Дальнейшие перспективы моей жизни были туманны, и это слабо сказано.

– А почему вы не грохнете этого Кампоса? – озарила меня такая простая, но такая мудрая мысль. – Кто вы и кто он!

Усмешка.

– Не все так просто в этой жизни, малыш. Многие вещи слишком связаны, и одно потянет другое. А корпус пока еще не готов взваливать на себя груз ТАКИХ решений.

Мне не понравилось это «пока». Катарина что-то недоговаривала, но разбираться в данный момент у меня не было возможностей.

– К тому же нам запретили это делать. – Она зло выругалась.

– Кто же?

– Не важно. Один очень влиятельный человек для чего-то использует каналы преступного мира в своих целях для борьбы с кланами. Речь как раз идет о Кампосе и подшефных структурах.

Такого откровения я не ожидал. У меня даже челюсть отвисла.

– Но… Криминал?

– А что тебя смущает? Мафия – это тоже клан, своеобразный. Группа кланов. Со своими исторически сложившимися законами и достаточно эффективной системой контроля внутри структуры. А власть – она такая, Хуан, для достижения цели в ней нельзя отвергать никакие способы, даже самые фантастические. – Она пожала плечами.

Я догадался, кого она имела в виду под этим «влиятельным человеком». Есть один, может приказать даже им. Впрочем, таких двое, кроме королевы естественно, но вряд ли ее высочество принцесса Алисия будет заниматься подобными вещами, у нее собственная структура с внутренним контролем и полномочиями. Но все это лишь на уровне догадок.

– Подвожу итог, мы должны решить проблему с Кампосом миром, без жертв и, по возможности, без огласки. Потому совет настоял на том, что вызволение тебя из тюрьмы – моя «личная инициатива», и серьезной поддержки в данный момент не окажет. Нельзя раскрывать, что мы можем уничтожить главаря одной из крупнейших бандитских структур на Венере за несколько минут. Нельзя раскрывать, что можем устроить кровавую перестрелку в центре столицы, наплевав на последствия. Нельзя показать, что вообще можем принимать такого рода решения самостоятельно, без одобрения королевы, люди слишком привыкли видеть в нас ряженых кукол, и пока нам это выгодно.

Я вспомнил последний разговор с преподавателем ИЛА.

– Чтобы не лишать королеву последнего козыря?

– Да. Мы – атавизм феодальной системы, причуда Короны. И для всех должны таковым оставаться. Только из-за этого ты просидел в застенках три дня. Извини.

Однако извинениями в ее голосе и не пахло. Она лишь довела до сведения, констатировала факт, не более того. Мне же стало не по себе, хотя я прекрасно понимал мотивы корпуса и то, что им нельзя по-другому.

– Получается, я – герой? – Ирония из меня так и перла. – Сидел, чтобы у королевы была возможность нанести первый удар по кланам, когда это понадобится? Круто!

Ответом мне стала покровительственная улыбка.

– Мне нравится, малыш, что многие вещи тебе можно не объяснять.

Какое-то время мы молчали. Я приходил в себя от суровой правды. Политика, мать ее!.. Она же просто рулила на пределе человеческих возможностей, ограниченных размером трубы тоннеля и скоростью «эсперансы». Ситуация на дороге не изменилась, если не считать того, что с радиальной мы переместились на хорду, а потом на Большое кольцо против часовой. Преследователи не отставали.

Понятное дело, никакой дорожной полиции на магнитке нет, это нереально. Гвардия стоит на въездах и выездах с нее, но сделать что-либо с нарушителями на самой трассе технически невозможно. Да и правил особых, кроме требований к безопасности, нет. Говорят, здесь где-то установлены пушки на случай атаки террористов или для ликвидации особо опасных нарушителей, но они малоэффективны. Как быть эффективными при таких-то скоростях? Ни один оператор не успеет дать сигнал на уничтожение, если на пятисотенной скорости какой-нибудь хмырь решит вмазаться в движущуюся колонну. Впрочем, нас это не касалось, в нас стрелять никто не станет, но, к сожалению, в наших преследователей тоже.

Машина резко дернула, уходя в тоннель, ведущий на очередную магистральную хорду. Впереди, согласно дорожному навигатору, замаячила пробка из нескольких машин, идущих с дистанцией в сотню метров друг от друга, и «эсперанса» резко дернулась вверх. Вновь включился форсаж, тело вдавило в сиденье, а когда отпустило, я почувствовал, что готов разговаривать дальше.

– Итак, корпус непричастен к моему освобождению. Бумаги – умело состряпанная юридическая несуразица. Для моего освобождения вы могли достать настоящие, тем более время было, но вы в этом не нуждались.

Она кивнула в знак того, чтобы я продолжал.

– Чтобы убедить всех в слабости корпуса, некто в парадной форме по «личной инициативе» заявляется в городскую тюрьму управления гвардии и театрально ошеломляет и обманывает несчастных гвардейцев, не успевших задать нужные вопросы. Потом умыкает у них из-под носа подследственного и кончает одного из гвардейцев, «как бы продажного» офицера «как бы по приказу Короны». Если я где-то не прав, кивни!

Она отрицательно покачала головой:

– Все правильно.

– У меня не вяжется, Катюш! Слишком сложно! И слишком рискованно! Можно было сделать проще и гораздо эффективнее!

– Можно. – Она согласно кивнула. – Но не всегда простые решения самые эффективные. Просто ты не понимаешь, малыш, философии корпуса. Мы – изгои, не такие, как все, и, чтобы выжить в огромном мощном мире, нам приходится вертеться, озадачивая окружающих, ломая всем мозги и втирая очки, строя из себя тех, кем мы не являемся. Нас всего три сотни, Хуан, пойми. А это очень, очень-очень мало! Помнишь, мы поднимали тему о «втором дне»? – усмехнулась она, начиная новый виток разговора.

– Немного. Но буду рад, если напомнишь.

– Все считают нас сильными, почти всемогущими, способными на все и презирающими закон. Это первое наше дно. Его видят обыватели, вроде тебя и сегодняшних гвардейцев. Ну, кроме комиссара и покойного дона Сантьяго. Оно создает общий фон, но заведомо нереально и позволяет закулисно маневрировать.

На самом деле мы слабы, ничего не можем, а то, что можем, Лея не дает делать, опасаясь нашего влияния на дела государства. Это второе дно. Такая версия имеет право на существование, примерно двадцать лет назад нашей главой была некая Сирена Морган, гром-баба, многое прибрала тогда к рукам. Корпус был силой, грозен и страшен, Лее пришлось приложить немало усилий, чтобы задвинуть Сирену и забрать власть назад, в свои руки. Это дно для тех, кто копает чуть глубже: аналитиков СМИ, журналистов, редакторов, представителей незначительных на планете семей аристократии.

Я кивнул:

– Понятно. Но есть еще и третье.

– Да. Мы законченные стервы, грезящие о всевластии. Речь о совете старших офицеров, об элите. Королева с нами заодно, как и ее сестра, они обе офицеры корпуса. Мы вместе контролируем всю планету, но тайно, и даже кланы боятся с нами связываться. Для остальных же должны выглядеть скромными серыми овечками, потому прячемся за маску слабости, выставляя напоказ второе дно.

– Круто!

– В пользу этой версии то, что за двадцать последних лет корпус провел то ли пять, то ли шесть самостоятельных боевых операций. Всего лишь. И даже они не получили широкой огласки. Мы искусственно прячем мускулатуру, нас уже никто не боится, но одновременно с этим на территории дворца обретается три сотни вооруженных до зубов личных вассалов королевы. – Она сделала паузу, давая все усвоить, затем продолжила: – А есть четвертое дно. Понял какое?

Я кивнул.

– На самом деле вы слабы и только пытаетесь выглядеть законченными стервами. Это дно нужно для самых влиятельных кланов, от которых на планете все зависит, чтобы они не боялись давить на королеву, считая ее своей игрушкой. А за вами останется право первого удара, право переломить ситуацию в случае чего, пока она не набрала опасные обороты. И ради этого дна, а не того, которое видит сеньор Кампос и аналитики СМИ, вы оставили меня в застенках.

Катарина улыбнулась.

– Эту версию подтверждает то, что между нами, представителями Совета, не все гладко. Алиса гребет себе, ни с кем не советуясь, делает что хочет, и Лея не может найти на нее управу. Сережа, а он тоже часть системы управления кланом, себе. Сережа вообще никогда ни с кем не советовался, ему до марсианского Олимпа мнение и запреты Леи. Мишель тоже не подарок, верткая стерва, может любому пакость устроить, тоже ни с кем не посоветовавшись. Она пока в тени, пассивный игрок, но ее не стоит недооценивать.

Есть еще игроки менее значимые. Каждый из них не доверяет другим, откуда ж возьмется сила?

– Есть и пятое дно, – продолжил я, ехидно ухмыляясь. – На самом деле вы по-прежнему сильны, как и двадцать лет назад. Просто не бравируете мышцами. Выстроили пирамиду из четырех слоев, оправдывая то, что держитесь в тени, чтобы никто не знал точно, сильны вы или слабы и что от вас ждать. А истина в том, что вам нельзя пятое дно сделать первым, отсюда все сложности.

– Да, малыш! Я в тебе не ошибалась! – Она расплылась в улыбке.

– Вообще-то я себе это немного не так представлял. – Я с ленцой окинул взглядом окружающий тоннель.

– И как же ты себе «это» представлял? – Она оглядела окружающее пространство вслед за мной, пытаясь определить «это».

– Ну, как-то иначе. Не знаю, зрелищнее, что ли. Погоня, экстрим, адреналин, дрожь в коленках. Пока мы лишь просто летим. Только быстро.

– А, вон ты про что. – Она покровительственно улыбнулась.

Ситуация на дороге вновь изменилась не в нашу пользу. Преследователи, а я насчитал их уже пятерых, приблизились еще немного. Нас разделяло настолько смехотворное расстояние, что в масштабах скоростей Магнитки говорить о нем не стоит. Но мою спутницу это, казалось, совершенно не беспокоило.

– То есть ты все-таки хочешь, чтобы я устроила аварию, вытаскивая твою задницу угробила десятки и сотни жизней других людей. Так?

– Нет, ну…

– Твои слова можно расценить только так, – жестко обрезала она.

«Выкуси, Шимановский! – усмехнулся внутренний голос. – Впредь думай, прежде чем наезжать на такую стерву».

Я несколько раз вздохнул, затем сформулировал иначе:

– Я думал, погоня будет… Ну, остросюжетней, что ли? Перестрелки, пируэты, все такое. А мы просто летим, ты же, опытная гонщица, сдаешь позиции. Не стыдно?

Смешок.

– Не стыдно. Теперь давай по порядку, только с конца. Да, я гонщица. Четырежды становилась чемпионом «Сумасшедших гонок» в Дельте, много где завоевывала награды помимо этого. Если ты не уловил сути, подчеркну: то были гонки!!! Гонки, малыш – это когда люди гоняют по воздуху, под открытым небом. Или на специализированных трассах. Но никак не в переполненной людьми Магнитке.

Далее, по поводу Магнитки. Ты в курсе, что здесь установлены пушки?

Я кивнул.

– Они сбивают тех, кто может создать опасность движению. Есть индукционные, которые вырубают электронику. На такой скорости в принципе то же самое. Есть обычные. И крайнее средство – отключение питания магнитов трассы. Самое гуманное из всех, но нам оно, как ты догадался, не подойдет.

Так вот, те, кто сидит на пульте гвардии, внимательно сейчас за нами наблюдают, за нами всеми. И если мы вдруг решим сделать что-то нехорошее, нас тут же собьют. Понимаешь, к чему я клоню?

– А почему нас до сих пор не сбили? Или их?

Вздох.

– Малыш, ну до чего ты тупой! Все-таки я тебя переоценила. Повторяю. Это. Операция. Корпуса. Для гвардии и иных ответственных за происходящее структур. Они не вмешаются без прямого приказа. Ни помогать, ни мешать не станут. А приказ вмешаться и сбить людей Кампоса им отдать некому, официально корпус ни при чем. Что здесь сложного?

Я задумчиво покачал головой:

– Всё.

– Но если ты так уж хочешь пострелять…

Машина рванула резко вверх, облетая зазевавшуюся «иберию», затем под немыслимым углом вписалась в съезд на развязку Второй Юго-Восточной хорды. Стена тоннеля пронеслась в метре от фонаря кабины, я чуть не подавился и закашлялся.

– Ты с ума сошла?!

– Я? Нет, не успела.

Она принялась быстро-быстро нажимать на иконки визора передней панели, отобразилась машина, как трансформер, во всей своей красе. Кое-какие узлы в ней раздвинулись, кое-какие сдвинулись, поменявшись местами, и под передними крыльями справа и слева возникли две продолговатые обтекаемые коробки, мигающие опасным красным цветом.

– Да заткнись ты!

Это не мне, это машине. Я напрягся, инстинктивно подобрав ноги, и мертвой хваткой вцепился в ручки.

– Держись!

А это уже мне. Поздно, я и так держался изо всех сил.

Машина, вышедшая на прямую как шпиль Золотого дворца хорду, выровнялась, замерла. Затем Катарина проделала финт, и… Мы продолжили движение, но летели лицом назад.

– Как ты это сделала? – обалдел я. Обычные, стандартно укомплектованные машины не способны на такой фокус. Да и для малышки «эсперансы» в столь узком тоннеле и на такой скорости финт не из легких.

– Не отвлекай.

Я вновь заткнулся, теперь из инстинкта самосохранения. Что меня поразило, так это маршевый двигатель, работающий на полную мощность, развернувшийся вместе с машиной на сто восемьдесят градусов.

– Ну, идите, родненькие! Идите к мамочке!

Я глянул в визор заднего выхода, ставшего передним. На нашей полосе больше машин не наблюдалось, лишь на хвосте сидело трое преследователей. Еще двое, согласно дорожной карте Катарины, плелись чуть сзади, их пилоты не менее опытны, но машины весили больше легких подкупольных бабочек.

– Лови!

Катарина сдавила ладонь, вокруг которой в виртуале вихрилось поле управляющего контура обратной связи в виде ручек, какими в фильмах про старину бравые пилоты управляли истребителями. Машина дернулась. Из обеих коробок по направлению к ближайшему преследователю вылетело нечто, оставляющее за собой почти неуловимый на такой скорости след. Бабах!

Сказать, что он превратился в сияющую звездочку, неправильно. Ни в какую звездочку он не превращался. Да и вряд ли в скоростном тоннеле она стала бы использовать что-то подобное. Скорее это металлические болванки с минимумом начинки, правда поставленные на реактивную тягу и оснащенные системой захвата цели. Но эффект потрясающий: машина сложилась внутрь себя, вывернувшись наизнанку. По инерции еще летела какое-то время, затем резко подалась назад, прочь от нас, и вниз. Второй преследователь взмыл к потолку, уворачиваясь от поверженного собрата и сбавляя скорость. Победа!

Сбитая машина падала медленно, как в фильме-кошмаре, и, упав, несколько раз отскочила от земли. Взорвалась она или нет, не знаю, мы помчались дальше, оставив горемыку наедине с собой. Оба оставшихся преследователя заметно отстали, но дорожная карта упрямо высвечивала их позади нас. Катарина выровняла машину как положено, лицом вперед.

– Уф! Лихо ты! – Только сейчас я заметил, что все эти несколько секунд не дышал.

– Лихо, да. Только теперь нам нужно быстрее валить, пока не отключили тоннель. Эти ребята тоже вооружены, и нам точно будет каюк.

Я не стал спрашивать, с чего она взяла, что преследователи вооружены, посчитал это глупым вопросом. Вместо этого задал другой, не менее глупый:

– А могут отключить?

Усмешка.

– Запросто. Чья бы ни была операция, гвардия в первую очередь отвечает за безопасность тоннеля. А нас и вообще недолюбливает. Вставить палки в колеса корпусу – это как… Как…

Я понял. Да, ангелочков «любят», это факт. Особенно другие силовики.

– Тогда зачем ты пошла на это?

– Надо выиграть время. Пару секунд. Они легче меня, я не успею свернуть, если что. Нагонят.

– И расстреляют?

– Теперь возможно. Но если даже и нет, оторваться не дадут. Знаешь что, Хуан, не знаю, как ты, а я не собираюсь проверять, что будет, если они нас нагонят. Пока у нас есть фора, давай попробуем найти, где свернуть, и погонять по старинке под куполами?

Вот так приехали. С чего начали, к тому и вернулись. Ну, хоть по Магнитке погоняли!

Мы так и не оторвались. Помешала извечная проблема Альфа-Аделлины, решить которую не в состоянии ни одно правительство, ни один мэр, ни одна королева. Пробки. Сколько бы ни строилось магнитных магистралей, развязок, трасс общего пользования, линий метро и прочей инфраструктуры, сколько бы денег ни закапывалось в это добро, они были, есть и будут. Всегда.

Где-то часом позже, когда мы дважды объехали город по различным трассам в поисках свободных, не забитых машинами съездов и шлюзов, Катарина обреченно вздохнула и набрала на панели связи одной ей известный код, небрежно бросив:

– Теперь немного помолчи.

Я и так молчал, но кивнул. В салоне раздался приятный сосредоточенный мужской голос:

– Слушаю?

– Это сто семнадцатая. У меня проблемы. Требуется помощь по коду четыре.

Пауза.

– Понял, сто семнадцатая. – В голосе мужчины послышалось легкое раздражение, но не профессиональное, а… В общем, подозреваю, относилось лишь к принадлежности ее к определенной структуре, логотипом которой является взлетающий кондор. Как раз то, о чем мы недавно говорили. – Твое местонахождение?

– Северо-восточная дуга Большого кольца, по часовой.

Оценивающая пауза.

– Преследователи?

– Две машины купольного класса, два броневика. Вооружение неизвестно.

– Жди, сто семнадцатая.

Меня так и подмывало спросить, кто это. Но просто так предупреждать она не станет, и я молчал, включая всю доступную логику. Итак, мужской голос и презрение в нем, значит, не корпус. «Сто семнадцатая» – номерной позывной, ее собственный. Следовательно, она числится в этой структуре. Императорская гвардия?

Скорее всего. Моя спутница переходит на следующий уровень? Подключает к операции стороннюю службу? Почему же раньше не сделала это и к чему разговоры о «некому приказать»? Скользкий момент, и я терпеливо ждал, когда он разрешится, чтобы все выяснить.

– Сто семнадцатая, – вновь раздался голос. Катарина откликнулась. – Санта-Марта, съезд с проспекта Генерала Кардосо на сто тридцатый виадук. Сразу за съездом ответвление вправо, ремонтный тоннель, тебя будут ждать.

– Поняла, – протянула моя спутница и отключилась. Затем долго-долго сидела в задумчивости. – Знаешь что, Хуан, это не операция корпуса, но у меня нет выбора. Потому к тебе просьба. Не приказ, не расписка, а именно просьба, сохранить в тайне все, что увидишь. Официально ты этого видеть не можешь, корпус не занимается этим делом, и расписка… Слишком все усложнит. Ты как?

Я пожал плечами.

– А у меня есть выбор?

– Конечно. Выбор есть всегда. Например, остановиться и сдаться.

От такого предложения я даже закашлялся.

– Вот спасибо! Хорошо, сажай машину, я сдаюсь.

– И не надо ерничать! – Она повысила голос. – То, что увидишь, – секретная информация. И отсутствие официальной расписки – не повод к ее распространению. В случае чего мы накажем тебя неофициально, найдем и накажем. Понимаешь меня?

Я кивнул.

– Ну как, согласен на сделку?

– Повторюсь, у меня есть выбор?

Она помолчала.

– Наверное, нет.

– Тогда согласен. Ну, что там за секреты у вас?

– Держись, Санта-Марта на противоположном конце города. Попробую по дороге еще кого-нибудь сбросить.

Скорости возросли, но сбросить никого не получилось. Затем мы съехали с магистрали, где-то западнее Санта-Марты, людного рабочего района на западе города, состоящего из четырех куполов. С места, откуда мы вынырнули, нам придется проехать все четыре. На мой вопрос по этому поводу Катарина скупо усмехнулась:

– Надо скучковать их, чтобы планетарные броневики нас догнали.

– Зачем?

– Увидишь. А если сбросить скорость сразу, они почувствуют подвох.

Так стиль гонки изменился. Вместо слитых в полосу огней скоростной магнитной трассы за бортом неслись пейзажи переполненного людьми и машинами города, по которому лететь удавалось лишь изредка. Во многих местах это было вообще невозможно технически, приходилось приземляться и проезжать большие участки на колесах, теряя и теряя в расстоянии между нами и преследователями. Главный бич города теперь играл нам на руку – вряд ли бандиты почувствуют подвох в такой обстановке, и Катарина спокойно сдавала им метр за метром. Она знала, что делает, но внутри у меня все сжималось всякий раз, когда люди Кампоса выходили на дистанцию прямой стрельбы. Да, они пытались стрелять, но не с подвесок, а из банального ручного оружия, высовывая его из люков и окон. Попытки эти были обречены на провал, пилот уровня Катарины вряд ли бы дал им время для прицеливания, но на каждом прямом участке дороги земля или стены следом за нами вспенивались от града вонзающихся в них игл.

На мой взгляд, под конец она подпустила их чересчур близко. Почти половину купола мы так и ехали, единой колонной из пяти машин, одна за другой, изредка организованно отрываясь от земли и перелетая преграды. С их стороны, наверное, это выглядело, будто они нас догнали и почти поймали. Любит она играть со смертью, ох и любит! Ангел, что возьмешь!

И наконец мы добрались до отмеченной на карте желтым цветом точки. «Эсперанса» съехала на межкупольный виадук, после чего сразу нырнула в зев тоннеля нижнего яруса, перекрытого строительным шлагбаумом с надписью «Ремонтные работы». Но наша машина прошла сквозь него, как нож сквозь масло, я даже зажмуриться не успел. Затем навалился эффект сжатия пространства, когда из простора въезжаешь в узкое темное помещение на огромной скорости. Эффект продлился недолго, через пять – семь секунд «эсперанса» выскочила на широкий пустой перекресток.

Разворот, мы вылетели «за угол» на соседнюю трассу и резко затормозили, развернув дюзы на сто восемьдесят градусов. Меня чуть не выбросило из кабины, несмотря на ремни безопасности, и я от души прокомментировал этот факт, вспомнив все нецензурные испанские обороты. «Эсперанса» приземлилась, встала боком и чуть передом к исходному тоннелю, прижавшись к стене, как бы «спрятавшись». Я вновь замер, забыв, что нужно дышать. Первый преследователь появился почти сразу вслед за нами. Вылетел на скорости, промчался мимо, но, увидев, что мы свернули, принялся разворачиваться в полете, повторяя наш трюк.

Наверное, машиной управлял опытный пилот, не хуже Катарины. И он бы справился с задачей. Но в узких пространствах разворот в воздухе – опасный маневр сам по себе, а когда в тебя практически в упор палят ракетой из ПЗРК, шансов завершить маневр и выжить нет.

Машину шандарахнуло о стену, только после этого ракета взорвалась. Вторая машина выскочила следом за первой, ее пилот среагировать не успел, ему выстрелили сразу в лоб из деструктора, не дав не то что начать маневр, а просто понять, что происходит.

Два взрыва раздались почти одновременно – один в середине тоннеля, почти возле нас, второй в конце за поворотом, за гранью видимости, куда снесло первого преследователя. Полыхнуло. Я непроизвольно зажмурился. Мощно! Но звук взрыва подкачал, щадящий заряд, специально для войны в тоннелях. Вторая машина, пылая, по инерции влетела в стену нашего тоннеля с противоположной стороны от той, где мы укрылись, затем ее протащило несколько десятков метров по земле. Выжить после такого в транспорте купольного класса никто не мог даже теоретически.

Третья и четвертая машины вынырнули с небольшим запозданием – тяжелые броневики есть тяжелые броневики. И, вынырнув, успели сбросить скорость, сгруппироваться, развернуться боками в стороны, видно надеясь принять бой. Но те, кто сидел в засаде в монтажных пролетах тоннеля, свое дело знали и не оставили бандитам ни единого шанса, к броневикам понеслись сразу пять ракет, после чего засияли фиолетовые вспышки деструкторов. Выжить также не удалось никому, от планетолетов остались одни обугленные остовы.

– Сиди.

Люк «эсперансы» открылся, Катарина вылезла наружу. Из ближайшей ниши в нашу сторону вышла фигура в боевом штурмовом доспехе сине-черного цвета, с ярким желтым орлом на рукаве. «Департамент безопасности», я оказался не прав. Но почему?

Подойдя почти вплотную к Катарине, боец разгерметизировал доспех и приподнял забрало шлема, правда, лица его я все равно не увидел. Они перебросились парой слов, затем отдали друг другу честь, после чего развернулись, и каждый пошел к своим. Боец на ходу жестами показывал что-то людям в такой же черно-синей форме, вышедшим из укрытий и взявшим в кольцо то, что осталось от броневиков. По его жестам было понятно: это аналог слова «сворачиваемся». Катарина села на место, люк поехал вниз.

– Кто это? – не выдержал я.

Она сначала не хотела отвечать, спустив дело на тормозах. Но, подумав, все же произнесла:

– «Нулевой отдел». Особое подразделение департамента, подчиняется только ее высочеству. Союзники.

Угу, часть службы безопасности клана Веласкес, одно из отделений.

– Это которых из смертников набирают? – усмехнулся я, за что был награжден ледяным взглядом.

– Официально их не существует. И мне хотелось бы, Хуан, чтобы так и было дальше. Вопросы?

Вопросов не было.

– Ты ешь, ешь, не отвлекайся…

Я сидел и наяривал, приканчивая подряд вторую порцию обеда. Катарина сидела напротив, сложив руки на груди, и получала удовольствие от зрелища голодного меня. Персонал и посетители кафешки, в которой мы «приземлились», поглядывали на нас с интересом и легким недоумением, вызванным экзотической формой спутницы и ее окровавленным рукавом. Но вели все себя чинно, пальцами не тыкали.

После расстрела преследователей ничего интересного не произошло. Мы вновь «погрузились» в Магнитку, проехав несколько кварталов «вынырнули», сменили машину. Приметная красавица «эсперанса» осталась на платной парковке, мы же помчались дальше на древнем тарантасе купольного класса стандартного серо-стального цвета. Попетляв еще с пару часов, но, так и не обнаружив следов преследования, успокоились, припарковались возле небольшой, но уютной на вид кафешки, где я с подачи Катарины занялся тем, чего не делал последние дня три. Нормально, по-человечески ел. Ибо дрянь, которую давали в тюрьме, едой назвать язык не поворачивался. Да и условия принятия пищи там… Явно не предел мечтаний.

Наконец вторая порция показала дно. Я с неохотой отставил тарелку, придвигая чашку ароматного натурального кофе, и вопросительно поднял глаза на спутницу:

– Теперь слушаю.

Она рассеянно пожала плечами:

– Вообще-то я тебе уже все сказала. Нового ничего добавить не могу, только уточнить подробности. Спрашивай, что именно тебе интересно?

Я задумался. Только сейчас, сидя здесь, понял, что мне не нравилось во всей этой истории, начиная с момента, когда увидел ее в допросной. Я подсознательно чувствовал: что-то не так, но понять не мог. И лишь теперь, когда нервная дрожь отпустила, а организм насытился, мозги заработали.

Ложь. Правда и ложь. Я не знаю, что есть что в ее словах.

Когда тебе говорят, что твоя любимая футбольная команда проиграла принципиальному сопернику, ты не веришь, входишь в новостную сеть и проверяешь, так ли это. Это может быть любая новость – политика, культура, погода в Сан-Паулу – важно, чтобы человек, сообщивший ее тебе, потенциально мог соврать. Это главный критерий, по которому ты судишь. Ты проверяешь, существует ли иная точка зрения на проблему, сопоставляешь факты, принимаешь решение, доверять или нет.

В тюрьме я знал, что комиссар искусно переплетает ложь и правду, и каждое его слово рассматривал сквозь призму потенциальной лжи. Ее слова я не могу проверить, как и слова комиссара, но, в отличие от того лощеного типа, каждое ее слово принимаю за истину последней инстанции. Почему?

Она вытащила меня, спасла от продажных мордоворотов правоохранительной системы, от бандитов, оторвавшись от погони. Но преследует она СВОИ интересы, а не мои. Она делает то, что выгодно ее долбаному корпусу, и плевать, что чувствует паренек по имени Хуан Шимановский.

Вот главный момент, который я в спешке упустил из виду, подавленный эффектом дерзкого убийства Феликса Сантьяго и последующими событиями. Я не могу увидеть другую точку зрения, мне не у кого спросить о ней, но предположить, что не все, сказанное ею, правда, был обязан. А я не предположил.

– Расскажи, как корпус докатился до такой жизни, – начал я закидывать удочки, пытаясь самостоятельно определить границу правды и лжи, опираясь на главное доступное мне от природы оружие – интуицию. Катарина хорошо владеет собой, ее трудно прочесть, но все ведь смертны. – Какие-то хмыри умело подставляют вас в дешевой ситуации с похищением жалкого криминального сынка? Вас с вашим ореолом всемогущества? А вы после этого сидите и жуете… хм… фекалии целых три дня, не решаясь действовать и вывести из-под удара человека, которого пообещали защищать и которого попытались украсть? Ведь знали, где он, что с ним делают! А грязную работу за вас вообще выполняет департамент безопасности? Я знаю, что такое политика, но в голове подобное не укладывается!

Она опасно прищурилась, но из образа покровительствующей тетушки не вышла.

– Ты неверно оцениваешь корпус, малыш. Это связано со стереотипами, сложившимися в обществе. Я понимаю ход твоих мыслей, но он неверен.

Корпус – не преторианская гвардия, устанавливающая свои порядки. Видишь ли, наши королевы несколько умнее, чем принято считать. Представь себе, что сможет настоящая гвардия, которая бы, опираясь на штыки, диктовала свои условия? Ты же учил историю, смоделируй ситуацию в реалиях двадцать пятого века? Представил?

Я неопределенно покачал головой:

– Смутно. Мне кажется, эпохи преторианцев давно канули в Лету.

– Напрасно. Я могу привести тебе десятки примеров, начиная, скажем, с прогрессивного двадцатого века, когда подобная политическая система работала. Не кривись, работала. Но, к счастью, такие эксперименты всегда заканчивались плачевно для режима, который их устанавливал.

Да, королеву окружают кланы. Да, ведут себя иногда… Нагло. И чтобы осадить их, надавить, нужно иметь за плечами нечто большее, чем голый титул и статус монарха. Нужно иметь силу, собственную, которую будут вынуждены уважать оппоненты. А кидаться из огня в полымя… У нее достаточно других механизмов давления, Хуан. – Катарина расплылась в улыбке. – И умная женщина в монаршем кресле должна уметь грамотно ими распорядиться. Всему свое место. Это главная мысль, о которой забывают обыватели, когда начинают нас демонизировать.

Мы можем уничтожить Кампоса, – продолжила она. – Легко. Но только если она нам прикажет. Уничтожение всей его подшефной структуры займет час. Но мы при этом будем орудием, карающим орудием в руках королевы. Таким же, как ДБ, армия и любое другое из доступных ей. Просто мы привыкли к грязной работе и не задаем глупых вопросов, вот и все наше отличие. А теперь еще раз подумай, какова должна была быть реакция Леи, решись офицеры предпринять что-то без ее ведома?

– Но департамент…

– У департамента другая «крыша», другие задачи и другие полномочия. В отличие от нас. И борьба с организованной преступностью, кстати, одна из главных его задач.

Я задумчиво покачал головой:

– Не знаю. Сложно все. Я до сих пор слабо представляю, что вы такое, потому так глубоко не копал.

– Ты и не должен копать. Как обыватель. Ореол, имидж – это то, что создавалось вокруг нас годами. Как раз для того, чтобы такие, как ты, не копали.

– Чтобы боялись?

Она кивнула:

– Страх правит миром. Страх неведомого. Это первобытный животный инстинкт, средство выживания. Пока нас боятся, не знают, что мы собой представляем, нас не трогают. А нам большего и не нужно.

Я поймал себя на мысли, что она завирается, пускает пыль в глаза. Все гораздо проще, но она хочет преподнести структуру своего корпуса с таинственной стороны, романтизировав ее. Теория пятого дна, конечно, работает, но не стоит превозносить ее до небес. Но об этом я тактично умолчал.

– Наша основная функция – не силовая поддержка, а кадры, источник кадров для государственной работы. Проверенных, надежных, преданных, прошедших огонь и воду. Как правило, это различные инспекции, контролирующие службы. Иногда наши становятся начальниками каких-нибудь отделов, выбиваются в люди, хотя нечасто. Последнее крупное назначение – глава департамента образования. Бестия Аделия Сервантес. В том коррумпированном бардаке, наверное, только такая, как она, сможет навести порядок! – воскликнула она, я мысленно с ней согласился. – Конечно, министерские кресла – редкие исключения, – оговорилась Катарина, – как правило, это все же уровень небольших инспекций, но рядовые инспекторы в них имеют право лично обратиться к королеве. Непростые ведь инспекции, да?

– Верно. Но тут другой вопрос. Знаешь, я как-то думал, что… Махать кулаками и стрелять – немного разные вещи, чем сидеть и корпеть над бумагами в важном ведомстве. Вас ведь для другого готовят, под иное затачивают. И тут такая смена деятельности. Чересчур, не кажется?

Она вновь покровительственно улыбнулась:

– Нет, не кажется. Зерно истины в твоих словах есть, не все и не сразу получают хорошие посты. Начинают снизу, а там кому как везет и кто как себя проявит. Но если у тебя есть способности (а тех, у кого их нет, служба вербовки отсеивает еще лет в тринадцать), растут быстро. Есть и те, у кого… не получается совсем. Те уходят в народное хозяйство. Но большинство все-таки справляется с обязанностями. И годам к пятидесяти становится прослойкой достаточно хороших специалистов в различных ответственных частях государственной машины, обычно в силовых структурах. Кстати, одна из моих бывших наставниц сейчас главный врач в четвертом военном госпитале в Авроре. После контракта доучилась в медицинском, а дальше двигалась сама с упорством, привитым у нас в процессе обучения. Считается, что она в народном хозяйстве, но согласись, заведовать госпиталем… Неплохой вариант для ангела в отставке!

Я хмыкнул. Да уж!

– А переучивание? Ну, прежде чем идти дальше, нужно ведь обучиться тому, куда…

– Хуан, знаешь, сколько человек ежегодно получает высшее образование, служа в армии? Многие для этого специально в армию идут, для солдат вышка бесплатна, а малоимущим без гранта она не по карману. Чем же мы хуже?

Еодам к тридцати у подавляющего большинства из нас уже имеется высшее образование. Юридическое, экономическое, техническое, медицинское, кому что по душе. Времени между караулами уйма, только последняя дура упустит такой шанс. Тридцать пять лет, Хуанито, такой возраст, когда жизнь только начинается, поверь мне. Вот мы и готовимся к этому моменту заранее, чтобы быть во всеоружии. Да, этого недостаточно. Приходится учиться всю жизнь, но учеба – объективный закон мироздания. Наши девочки прут напролом, выкладываются полностью. Они не знают слов «нет» и «невозможно» и в этом дадут фору любому специалисту с улицы. А чего не знают, тому научатся, главное в обучении и в работе системный подход, а с этим проблем у них нет.

Она помолчала, усмехнулась. Я сидел и… В общем, кое на что она сегодня глаза мне открыла. То, к чему я раньше относился со скепсисом. «Сын мой, если бы ты знал, как мало нужно ума, чтобы править миром». С шестнадцатого века ничего в мире не изменилось, правильная организация процесса важнее наличия единичных талантов. М-да.

Я задумался, Катарина меж тем закончила мысль, вновь романтизируя собственную структуру:

– Мы везде, Хуан. Да, нас мало, но, если мы не в силах повлиять на ситуацию, наша задача – предупредить, дать знать, что требует дополнительного внимания. В этом предназначение корпуса. А ты испугался каких-то кулаков и неуставщины, самого первого фильтровочного этапа! – Она нервно рассмеялась. – У тебя было бы большое будущее. Если бы выдержал, конечно, не сломался. Это сложно, но для того ломка и существует, только сильные попадают в дамки. Теперь уже поздно, ничего не изменишь, но хотя бы знай, что потерял.

Я стиснул кулаки от досады от ее последней фразы. Не то чтобы сильно рвался назад, просто взбесило, как это было подано.

– Специально издеваешься, да?

Ее глаза вмиг посерьезнели.

– Да. Я же жестокий и кровожадный ангел, мне положено. Я даже больше скажу, помнишь ту девочку, с белыми волосами?

Я замер, забыв, что нужно дышать.

– Месяц назад, Центральный парк. Навигатор, оказавшийся координатором ведения боя, который она беспечно дала тебе. Который растиражировал твои подвиги на всю страну. Вспомнил?

Я отрывисто кивнул.

– Ты мог бы трахать ее, ту девочку. Спокойно, как равную. Вассалы королевы приравнены к аристократии, и что касается девчонок, было бы актуально и для случайно затесавшегося к ним мальчишки. И ни один клан не посмел бы пикнуть. Прощай, Хуанито, охламон и сын проститутки, да здравствует дон Хуан, уважаемый человек, глава важного ведомства, у которого главы кланов ходят на задних лапках. И красивая девочка-аристократка в постель, в качестве бонуса. Чтобы не скучно было. Ну как?

Я сидел и чувствовал, как закипает внутри ярость, накрывая меня с головой. Как неумолимо появляется кровавая стена перед глазами, отделяя от меня стол, Катарину и то, что находится позади нее. Это была та самая ярость берсерка, и я не знал, что делать.

Я смог. Собрав все силы, подавил ее. Не знаю, чего это стоило и смогу ли так же справиться в следующий раз. Потому что она права, тысячу раз. Я имел такую возможность. И потерял. Сам, по доброй воле. И злиться за это надо только на себя.

Но для чего это ей? Зачем она провоцирует, выводит меня из равновесия? Что даст ей моя злость и ненависть? Вернуться? Она не предлагала вернуться, только насмехается. А если и предложит, я пошлю ее подальше, и она прекрасно об этом знает. Тогда что?

– Ты и это выяснила? – выдавил я, окончательно взяв себя в руки. – И про девочку с белыми волосами?

– Это было не сложно. – Она сидела с самым невозмутимым видом, что бесило еще больше. – Достаточно было лишь проверить прибор. Затем небольшое расследование и…

– Кто она?

– Ты о ком? – Катарина сделала вид, что не поняла, о чем я.

– Та девушка? Кто она?

– А ты не знаешь?

– Она мне не сказала.

Катарина удивленно закатила глаза, но уже более естественно.

– Какая разница, кто она? Ты все равно ее не получишь, охрана тебя близко к ней не подпустит. А будешь прорываться силой, пристрелит. Так что извини!

Я почувствовал, что готов порвать Катарину голыми руками.

– Для чего тебе это? Дразнить меня? Чего добиваешься? Я не вернусь к вам.

– А я и не предлагаю. Мы обещали защитить тебя от Кампосов и защитим. Больше корпусу от тебя ничего не нужно. Я же сказала, там ломают, отбраковывают тех, кто не потянет. Знаешь, сколько в программе встроенных психологических тестов? Которых не видно, пока ты их не провалишь? На много лет! Ты не потянул, сломался на одном из первых же. Если взять тебя после всего этого… Мы должны быть уверены в своих бойцах, – отрезала она, – в том, что они поступят так, а не иначе в скользкой ситуации. А в тебе мы уверены не будем. – И развела руками.

– А твои слова, что Мишель хочет…

– Последняя попытка. Шанс. Но ты ответил отказом, значит, слишком принципиальный. А принципиальные не выдержат ломки. Нет, малыш, к нам тебе дорога закрыта.

– Joder, зачем ты тогда все это говорила?! – не выдержал я и взорвался. – Зачем выводила, бесила, подначивала?

Ответом мне стала непрошибаемая улыбка.

– Считай это материнским инстинктом. Мне давно уже пора, но с такой жизнью все не соберусь. А в тебе я увидела объект приложения. Ты должен уметь делать выводы из ошибок, только тогда не совершишь новых. Это тоже урок. Но пока не осознаешь, какую цену за него заплатил, он не пойдет тебе на пользу. Все, допил? Тогда пошли, нам далеко ехать.

Хотя в чашке еще плескался остывший кофе, я покорно отставил ее, поднялся и уныло побрел к выходу следом за ней.

Она знает гораздо больше, чем прикидывается и чем должна. И я все еще не понял, что в ее словах ложь, а что замаскированная истина. Но то, что она сказала, зацепило, и от этого было не по себе.

Это произошло сразу, как только мы оказались на улице. Мы еще не дошли до машины, как ее рука перехватила меня и дернула назад.

– Стой!

Они оказались повсюду, люди в черных масках. Выходили из припаркованных машин, из соседнего магазина и молча брали нас в плотное кольцо. Доспехов ни у кого не было, но арсенал внушал уважение – тяжелые армейские иглометы, деструктор, огнестрельные винтовки и пистолеты. И даже рельсовая снайперка у кого-то в заднем ряду. Справа и слева на тротуар вырулили два тяжелых планетарных броневика, отрезая нам пути к бегству, из них тоже выскочили люди, прячась за корпус, капоты и торчащие в стороны детали устройства машины. Всего набралось человек двадцать.

– Стой на месте, красноперая! И все будет хорошо!

Главарь. Неприметный тип в маске сделал маленький шажок вперед. Вооружен он был полюбившимся мне «жалом», которое держал уверенно, взяв меня на прицел. Да, меня. Как и некоторые из его людей. На мушке были мы оба.

– Они не убьют тебя, – зашептала моя спутница. – Ты под нашей защитой. И они думают, что у нас сын хефе. Ты – заложник.

– А ты? А тебя?

– Меня тем более не тронут. Вендетта, забыл? – Она усмехнулась. – Я – кадровый офицер, это будет означать войну. А войну Кампос не потянет.

Я почувствовал, как внутри меня колотит. Да, ее не тронут. Там, на дороге, шел бой на равных. Здесь же, тронь ее, произойдет убийство. А гибель в бою и убийство – разные вещи, во всяком случае для философии корпуса. И даже как заложник она им не нужна, слишком опасна. Ради кадрового офицера ее величество даст добро на поголовное уничтожение всего клана Кампоса, и плевать, что ее бывший муж отмывает через этого человека какие-то средства ее собственной семьи.

– Мы вытащим тебя! – Ладонь Катарины ободряюще сжала мне локоть. – Перевернем всю Альфу, но вытащим!

– А пятое «дно»?

– Кое-что важнее этого.

– Что же?

Она помолчала, но ответила:

– Репутация.

Мне захотелось рассмеяться от осознания того, как она сама себе противоречит, но было не до иронии. Главарь, шагом охотящегося ягуара приблизившийся к нам, бросил:

– Мы забираем мальчишку!

Справа меня окружали еще двое бандитов, так же держа на прицеле.

– Если дернешься, вам конец! Обоим! – продолжал главарь.

– И ты совсем ничего не можешь сделать? – спросил я, оглядывая окружившую нас кодлу. – При всех своих суперспособностях?

Она лаконично покачала головой:

– Одна, может, и попыталась бы. Хотя вряд ли получилось. А так тебя убьют в первую же секунду.

Она говорила, но в ее словах я почувствовал фальшь. Да, правильные слова, и сказаны правильно, красиво. С неким театральным драматическим эффектом. Но… Существо внутри меня ей больше не верило.

– Руки за голову! Быстро! И не шевелиться! Шевельнешься – стреляем! А ты за спину! Вот так!

Сильные руки, как в замедленном воспроизведении, выкрутили мне обе руки и также медленно утянули прочь. Бандиты, тащившие меня, панически боялись, не будь на них масок, я бы рассмотрел на их лбах холодный пот.

– Если дернешься, мальчишке конец! – на всякий случай еще раз предупредил главарь, отступая на шаг назад. Палец на спусковом крючке лежал уверенно, он умел сдерживать страх.

Катарина молчала. Я повернул голову, посмотрел в ее глаза. и все понял. По ее расслабленной стойке. По спокойному, безразличному взгляду.

Во взгляде этом не было огонька. Того самого огонька обложенного хищника перед броском. А в стойке – энергии. Она будто знала, что и как пойдет, была готова к этому моменту. И совершенно не нервничала.

Она сдала меня. Она. Сдала. Меня. Я проговаривал эти три слова про себя, они все больше и больше царапали изнутри. Бандиты, отойдя на достаточное расстояние, резко дернули, развернув в другую сторону, и потащили к стоявшей невдалеке машине, но глаза Катарины намертво отпечатались в моем сознании.

Я – болванчик. Марионетка, которой играют, дергая за ниточки. Заставляют делать нужные вещи, после чего бросают в коробку и забывают. Или отдают поиграть другому, если в этом есть необходимость.

Она спасла меня, вытащила, мы мчались прочь от погони, но делала она все это несерьезно. У них война, в которой я стал разменной монеткой, и она знала, что, отыграв нужный раунд, корпус отдаст эту монетку назад, Кампосу.

Скорее всего, это они похитили Бенито, вопреки ее заверениям. Почему, зачем – не важно, это высокие материи, но у них действительно война. А я маленький эпизод этой войны, заложник, которого они отдают «на хранение» в обмен на что-то.

Погоня, сбитые пилоты – демонстрация возможностей, мол, мы можем и так, потому ее лично Виктор Кампос не тронет. Но только ее. Я же не кадровый офицер, меня можно пинать туда-сюда, как мячик для пинг-понга. Это было бегство, та погоня со стрельбой и ракетами, но бегство от собственной тени. Тени самого корпуса. Четко спланированное их офицерами для демонстрации, кто есть кто. Как же я их всех ненавижу!

Машины разъехались быстро, в течение полуминуты. А она стояла посреди улицы, слушая сирены приближающихся машин гвардии, и не могла прийти в себя. Он понял. Догадался. Прочел в ее взгляде. Это в ее планы не входило. Нехорошо.

Теперь придется давить, давить жестко, бескомпромиссно, а с ним такой сценарий может не сработать. Но в противном случае он просто пошлет ее подальше. Настолько подальше, что…

Думать об этом не хотелось. Но о чем еще думать?

Только тут она заметила, что вторая линия вот уже с минуту маяковала красным.

Катарина нажала на иконку приема, изображение включать не стала.

– Докладывай, – сразу начала Мишель.

– Он у них.

Оценивающее молчание.

– Но что-то не так, да?

– Да. Он догадался. Все усложняется.

Пауза.

– Что будешь делать?

– Я справлюсь.

– Дорогая моя, надеюсь, ты понимаешь, если не справишься…

– Мой рапорт будет у тебя через час. Без даты. Подпишешь в любой момент. Я тоже иду ва-банк, такой расклад тебя устроит?

Вновь молчание, на сей раз более продолжительное.

– Хорошо. Приступай.

Вторая линия разъединилась. Но легче на душе не стало.

 

Глава 4

ГРАНИЦА ПРАВДЫ

Куда меня везли, не знаю, как и не знаю сколько. Мне вкололи какую-то дрянь, видно, чтобы не дергался, из-за нее происходящее воспринималось как в тумане. Мешок на голове также не добавлял ясности сознанию.

В итоге все-таки куда-то привезли. К этому моменту сознание медленно, но верно входило в норму, я начинал воспринимать вещи как есть, лишь в теле осталась слабость. Ну, и на том спасибо!

Затем меня вели по коридорам, в которых стоял запах сырости, слышался звук капающей воды, а каждый шаг отдавался гулким эхом. Где я находился, не имел ни малейшего представления, но вряд ли это поместье сеньора Кампоса. Скорее уж тюрьма. Тайная, для недругов криминального босса. Вскоре эхо исчезло, меня ввели в помещение, в котором воняло эфиром и еще чем-то, отдающим больницей. Почувствовал нехорошее, колени начали мелко подрагивать.

Меня посадили на стул. Повязку сняли, наручники оставили. В глаза сразу ударил свет, яркий даже по меркам человека, не проведшего полчаса в черной повязке. Я зажмурился и только спустя несколько минут смог открыть глаза и осмотреться.

Комната напоминала приемную стоматолога. С тем исключением, что кресло снабжено фиксаторами, явно не для нужд стоматологии. Рядом с креслом стоял агрегат непонятного назначения, но жуткого вида, за виртуальным терминалом которого молча возились два человека в медицинских колпаках и повязках на лице. «Яйцеголовые». Еще двое стояли справа и слева от меня, бычье, типы, как две капли воды похожие на урода, которого я вырубил каменными шарами, одетые в черно-желтую униформу. Спецназ дона хефе, блин! Еще в комнате находился начальник охраны, представительный дядечка, который вез меня в особняк дона Виктора первый раз, давным-давно, еще в прошлой жизни. Он сидел в дальнем углу, закинув ногу за ногу, и внимательно наблюдал за происходящим сквозь прищуренные веки. Его вмешательство в процесс не требовалось, последним из присутствующих был сам дон Кампос, восседающий на обычном дешевом стуле в трех метрах от меня.

– Очнулся?

Я кивнул.

– Ну что ж, начнем?

– Я ничего не знаю, – сразу принялся оправдываться я. Заранее.

– А я у тебя еще ничего не спросил.

В иной ситуации он бы весело усмехнулся, но сейчас был сама серьезность.

Я задумался, затем согласно кивнул:

– Спрашивайте.

Теперь он позволил себе легкую ухмылку.

– Что в тебе такого?

Я сделал недоуменное лицо.

– Хорошо, давай начнем издалека. Ты знаешь, кто я такой?

Я кивнул.

– Виктор Кампос. Хефе. Вор и криминальный авторитет, хозяин четверти Альфы. «Подводной» ее части. Так?

Он кивнул.

– Как ты можешь догадаться, у человека моего уровня много власти и разных возможностей. Я солидный влиятельный человек, достойный того, чтобы меня принимали всерьез. А теперь представь, что меня используют как марионетку. Как куклу. Дергают за ниточки. Как думаешь, мне это приятно?

Я отрицательно покачал головой. Я и сам считал себя марионеткой. К сожалению, это открытие было сделано слишком поздно.

– Правильно, мне неприятно. А теперь смотри, что происходит, мой сын Бенито возвращается домой с тренировки. Его тормозят, машину блокируют с разных сторон, охрану усыпляют газом и ампулами, а его самого без единой царапины увозят в неизвестном направлении. И подстраивают факты так, чтобы все стрелки указывали на некого Хуана Шимановского и его подругу, известную гонщицу.

Естественно, никакая гонщица не способна на подобное, уж тем более Хуан Шимановский. Но за их спинами маячит организация, которая считается тайным орудием королевы по устранению неугодных людей. Что мне думать в этой ситуации?

Я молчал. Вот она, возможность услышать новости с другой стороны. Вряд ли дон Кампос будет говорить только правду, но теперь у меня появятся аргументы обеих сторон, и я смогу определить ее границу. По крайней мере, постараюсь.

– Как выяснилось, королева тут ни при чем. У нее и так дел по горло. За всем этим стоит некий корпус телохранителей, в лице его главы, полковника государственной безопасности Мишель Тьерри, позывной «Красавица», среди своих «Мутант». Проведенная ими операция имеет целью передать тебя в мои руки. Причем так, чтобы я сделал тебе максимально плохо и больно. Зачем?

– Вы уверены в этом?

– В чем?

– Что это именно они? Катарина утверждала…

Дон Кампос хрипло рассмеялся, после чего потянулся за сигарой.

– Ты веришь своей прошмандульке де ла Фуэнте? Ты что, совсем дебил?

Я сделал непробиваемое лицо. Естественно, не верил. Теперь я ни в чем не доверял ей, ни единому слову. Но мне нужны аргументы этой стороны, и я буду вытаскивать на откровение дона Кампоса, чего бы это ни стоило. Пусть даже прикидываясь клиническим идиотом.

– Юноша, на планете всего несколько сил, способных провести подобную акцию. Первая – кланы. Они отпадают сразу, их я проверил с самого начала.

– Все две сотни?

Вновь смех. Дон Кампос подкурил и выдохнул мне в лицо ядреную струю дыма. Сидел он далеко, да вот помещение маловато, мне досталось. Я скривился.

– Чтобы ты знал, всего три клана способны на такое. Семьи помельче группируются вокруг этих трех по принципу кровного родства. Переженились они все, перетрахались. И без главы «своей» группы ни одна из семей-сателлитов ничего сделать не посмеет. Это вопрос политики. Так что не иронизируй. Мы проверили всех, это были не наемники. И, как выяснили позже, не силовики. Даже «гвардия тетушки Алисы», эти отмороженные из «нулевого» отдела, оставались в своих казармах. Не спрашивай, чего это мне стоило, но я выяснил.

– Вы забыли команданте. И других хефе. Конкурентов.

Вновь смех.

– Юноша-юноша. Операция проведена безупречно. Команданте – мясники. Они могут похитить моего сына, ну, те, кто решит рискнуть шкурой и подвинуть меня в сторону, а таких пока даже на горизонте не наметилось. Но при этом завалят всё вокруг трупами и наследят так, что… – Дон хефе махнул рукой. – А это дело провернули ювелирно, явно специалисты высокого уровня. Уже одно то, что никто не погиб, говорит само за себя. И раствориться так в городе может далеко не каждый. В общем, не дергай меня, я сказал, кто это мог сделать, все эти структуры проверены. До единой. Включая службы безопасности кланов. Остается корпус. – Он сделал эффектную паузу. – Они устроили это намеренно, чтобы ты попал в мои руки. А они бы освободили тебя, принцессы на белых конях! Белые и пушистые! А чтобы я окончательно удостоверился в этом, напоследок подбросили мне человека, показания которого расставили все точки. Ну, продолжай, для чего им это нужно?

Я ответил. Эта мысль давно вертелась в голове, начиная с беседы с Катариной в кафешке. Слишком уж она расхваливала свою контору, давила, дескать, у них все замечательно. Но окончательно соображения сформировались только сейчас. Все, абсолютно все звенья встали в один ряд, образуя законченную логическую цепочку.

– Чтобы вернуть меня. Чтобы я сам пришел к ним. Но зачем им это?

– Вот это я и хотел бы выяснить у тебя.

Дон Кампос ехидно прищурился и стряхнул пепел с сигары прямо на пол.

– Я не знаю, сеньор. Правда.

– Не верю. Должен знать.

– Я мод. Больше мне не известно ничего. Вы и так знаете больше меня по поводу того счета. – Я понизил голос, обозначая, какого именно. – Я получил способности от отца, но кто он и откуда, вам выяснить проще, учитывая уровень вашего влияния на планете.

Виктор Кампос и бровью не повел.

– Счет ведет в тупик. Кто-то оставил тебе деньги, много денег. Но с условием, что списываться и переводиться тебе они будут определенной суммой раз в месяц в течение двадцати лет. Никаких зацепок, кто, когда, откуда. Голый счет, автоматически переводящий деньги. Робот. Что-то мне подсказывает: дело в другом. Не в твоем происхождении и способностях.

Я был с ним не согласен, но переубедить вряд ли смогу.

– Понимаешь, Мишель не дешевая шлюха, – продолжил он. – Она не ведется на «дорогие» подарки, стоимостью несколько центаво. Это я образно. В Нуэвола-Пампе ты можешь снять молоденькую потаскуху, откуда-нибудь из Европы, и она за безделушку тебе отсосет, даже без денег. А чтобы купить такую, как донья Тьерри… Нужно обладать очень, ОЧЕНЬ большой значимостью!

Он вздохнул и подвел итог:

– Модов множество. Всяких разных. Они все под контролем, как правило тайным, данные о них есть в департаменте безопасности. Дружественной и контролируемой корпусом структуре. Они давно могли взять себе кого-нибудь ради эксперимента. Помурыжить, посмотреть, что получится, а затем со спокойной совестью утилизировать. Но нет, им нужен ты. Именно ты! Ты хлопнул дверью, послал их так же далеко, как и меня, и, чтобы повернуть вспять, они ссорятся с одним из главных действующих лиц теневой арены планеты. Не чересчур ли для простого парня с улицы, представляющего национальное меньшинство и сына проштрафившейся проститутки?

Пауза.

– Ты понимаешь, чего мне стоило не сорваться, когда я узнал, что Бенито похищен? Я мог начать войну, от которой чертям бы в аду тошно стало. Эх! – Он махнул рукой и щелчком отправил то, что осталось от сигары, в угол.

Дон хефе меня озадачил. Вновь. Цепочка, сложившаяся несколько минут назад, стала рассыпаться. Нет, она была как бы логична, но чего-то в ней не хватало, маленького такого элемента, и я не мог понять, какого именно.

– Я ничем не могу помочь вам, сеньор. Может, донья Тьерри и не дешевая шлюха, но чем купил ее я? Не имею понятия.

Иного дон Виктор не ждал. Он лишь бегло бросил в сторону «яйцеголовых» помощников.

– Я так и думал, приступайте.

– Эй, не надо! – закричал я и попытался дернуться, но двое стоявших рядом охранников подхватили меня под руки и, как ребенка, потащили к страшному креслу. Захваты их были похожи на гидроцилиндры шлюзовой системы, такие сто атмосфер выдержат, где уж тут вырваться.

Меня посадили, несмотря на все попытки сопротивляться, зафиксировали руки, ноги, голову. Затем специалисты в белых халатах принялись подключать ко мне различные провода и надевать загадочные устройства.

– В твоих интересах говорить чистую правду, юноша. Чем быстрее мы найдем ответы на вопросы, тем быстрее для тебя закончится этот кошмар, – прокомментировал Виктор Кампос бесцветным голосом.

– Но я правда не знаю, дон Виктор! – почти жалобно выкрикнул я.

Хефе в ответ усмехнулся.

– Верю. Однако твое неведение вовсе не означает, что этого нет на самом деле. Готовы?

Один из яйцеголовых кивнул.

– Приступайте.

Второй помощник не современным инъектором, а старым добрым шприцем сделал мне укол. В голове сразу поплыло. Первый долго смотрел на мою реакцию, затем заговорил тягучим, монотонным голосом. Угу, именно тягучим и монотонным, и тяжелым, как каменная плита. В этот момент я видел его слова, ощущал всю их тяжесть на плечах.

– Сейчас мы будем задавать тебе вопросы. Ты – на них отвечать. Не пытайся врать, это невозможно. Молчать тоже не пытайся, будет больно.

Его голос уплывал и уплывал вдаль, я видел и его, в смысле голос, и даль. Даль сине-голубая, голос фиолетовый.

– Все готово.

О, а это второй голос. Более высокий, от него отдавало красноватыми и розоватыми задорными тонами. И он не такой вязкий, более острый. Точно, острый! Как нож! Порезаться можно!

– Как зовут твою мать, Стефанию Шимановскую? – произнес фиолетовый.

– Стефания Шимановская, – ответил я.

Я даже не думал удивляться такому вопросу, в происходящем безумии он выглядел вполне нормально. Я смотрел на цвет слов, ловил их, наслаждался их видом. Это было замечательно!

– Место ее рождения?

Что было дальше, точно не скажу. Я куда-то плыл, меня о чем-то спрашивали, краски слов мелькали вокруг узором, завораживая, а затем…

Затем их слова становились острее и острее, и в один миг я поранился. Почувствовал, осознал бредовость происходящего. Буквально вывалился из сумасшествия в обычное состояние, поняв, что со мной происходит. Тут же стало не по себе.

Я ощутил пронизывающий холод вокруг. А слова, звучащие где-то далеко в темном коридоре за гранью восприятия, отдавались в черепной коробке набатом, раскалывая ее на части.

– …Не действует. Я не знаю, как это возможно, но его организм нейтрализует препарат. Мы почти потеряли его!

– Увеличьте дозу.

– Уже. Дважды. Он нейтрализует его, словно алкоголь.

– Этого не может быть.

– Не может, сеньор. Но это так.

– Увеличьте дозу! – Крик, почти фиолетовый. – Мне нужна эта информация!

– Хорошо, сеньор. Но следующую дозу он не переживет.

– Мне все равно. Включайте шокер. Комбинируйте эффект.

– Сеньор, шокер тоже может его убить. При такой дозировке есть вероятность отказа сердца.

– Выполняйте! – Крик, почти багровый.

Затем мне было больно. Очень больно! От воспоминаний о той боли меня спасает только почти полное отсутствие оных воспоминаний. А потом я куда-то провалился. Меня спрашивали, теребили, голоса отдавали багрово-красными цветами страха, отчаяния и ярости. Я что-то отвечал, но…

Затем я вспомнил о месте, где смогу спрятаться от всего этого кошмара. Что бы ни происходило снаружи, какую бы боль мне ни причиняли, я, как малыш в детской игре, буду «в домике».

Это тихое место, где я уже был. Не надо бояться его и тем более бояться заблудиться там. Это место – я сам, мое сознание, а как можно заблудиться в собственном сознании?

Я сбегу туда и буду тихо брести по белоснежной пустыне, оглушенный тишиной, окруженный мириадами невесомых снежинок, кружащихся и завораживающих безмолвным танцем, не падая на землю. А я все буду брести куда-то вперед. Туда, где нет бандитов, комиссаров и Виктора Кампоса. Там нет и корпуса телохранителей вместе с доньей Мишель и «прошмандулькой» Катариной. Нет и Бенито, толстого урода. Им туда дорога заказана. Там нет и слабохарактерной Николь, раз уж сужу людей по себе, ей там делать нечего. И нет приставучей Долорес. Ну, Эмма не такая плохая по сравнению с некоторыми, но я ее все равно недолюбливаю. В конце концов, это только мое право, брать туда кого-то или не брать.

Там будет только Бэль, моя девочка-аристократка с белыми волосами. Кто она? Принцесса? Младшую принцессу ведь тоже зовут Изабелла, как и ее. Правда, принцесс охраняют иначе, да и вряд ли бы ее величество позволило дочери разгуливать с кем попало, все-таки дочь правительницы, а не главы пусть и крупного, но клана.

Не важно. Все не важно. Важно только, что она есть. В конце этой белоснежной, как ее волосы, пустыни она стоит и ждет меня, ждет, когда я добреду и буду с ней. Навсегда. А значит, я должен туда идти, исчезнув из этого мира. Кошмара с фиолетовыми голосами.

– Если б знать, как догнать тебя, и поймать на лету. Был бы чище и лучше наш чум. Был бы слаще наш дым, – шептали губы мальчишки. Приборы показывали ноль, полную отключку. Но он был в сознании и даже что-то пытался говорить. Второй помощник вслушивался в слова, пока первый колдовал с приборами, но понять лепет не мог.

– Это какой-то вздор. Сеньор, я не понимаю.

Парень провалился в состояние, описать которое дон Кампос не мог, при всем своем богатом опыте в проведении допросов. И, судя по ступору одного из помощников и растерянным глазам другого, они также столкнулись с подобной реакцией впервые. «Белая пыль», дорогущее специализированное психотропное средство, самое эффективное из всех, какие только применяются в настоящее время. Это не банальная «сыворотка правды», допрос нужно вести особым образом, по определенному алгоритму, который дает стопроцентный результат. Обычно. Но сейчас не сработал.

– Это по-русски, – потянул старший помощник. – Что-то из его жизни?

Дон Кампос усмехнулся и полез за новой сигарой.

– Нет. Он просто поет.

– То есть как поет? – обернулся младший помощник. Глаза его были широко раскрыты.

– У нашего малыша иммунитет. Психологический.

Откушенный кончик сигары полетел на пол. Щелкнула зажигалка.

– Наши друзья из гвардии говорили об этом, но я считал, что мы справимся с проблемой. Вы справитесь, – поправился он. – Но вы не справились.

Первый помощник после этих слов взбеленился. Да, он столкнулся с чем-то необъяснимым, но считал себя достаточно опытным, чтобы решить любую проблему. Он застрочил по кнопкам и иконкам, тестируя приборы, пытаясь уловить хоть какую-то динамику. Установил шокер на полную мощность и изменил программу.

– Когда я скажу, начнем. Готов? Разряд!

Младший помощник сжал виртуальный контур управления, мальчишку тряхнуло. Сильно тряхнуло. Непонятный шепот оборвался. Старший принялся его трясти, пытаясь придать своему голосу как можно больше нежности:

– Эй, парень! С тобой все в порядке? Мы друзья, мы поможем тебе. Иди сюда, иди к нам!

Парень в ответ приподнял голову, насколько позволяли фиксаторы, и открыл мутные-мутные глаза. Старший помощник увидел в них нечто, что не смог позже объяснить словами, и резко отшатнулся назад. Пациент был без сознания, как ему показалось. Он отчетливо, теперь уже все присутствующие разобрали мотив, громко запел:

Затем снова опал, потеряв сознание теперь уже окончательно.

Младший помощник растерянно обернулся:

– Сеньор, при чем здесь наркотики? Разве мы давали такой макет?

Виктор Кампос задумчиво затянулся. Парень этот из русского сектора, как и Шимановский, язык знал. Но дать вразумительный ответ на происходящее не мог.

– Я же говорю, он поет. Просто поет. Ушел в себя. Заканчивайте экспериментировать, хватит на сегодня.

– Но мы же еще не… – попробовал вскинуться первый, но быстро опал. С доном хефе не спорят.

Оба помощника принялись отключать аппаратуру и отсоединять провода. Когда окончили, охранники приподняли бесчувственное тело и потащили прочь из помещения в расположенную недалеко комнату, оборудованную под камеру. Эксперимент провален, это главная мысль, которую вынесли все присутствовавшие. Если кто-то из них стучит, а дон хефе точно знал, кто-то стучит, даже догадывался, кто именно, для всех это будет так. Сам же дон Виктор достал из внутреннего кармана небольшой блокнотик из древесной бумаги в дорогущем кожаном переплете и сделал небольшую пометку. Совсем небольшую, всего три слова. Но слова эти требовали того, чтобы обдумать их в спокойной обстановке.

Проснулся я от яркого света. Не того, что идет от встроенной в потолок рассеивающей лампы, а направленного концентрированного потока, цель которого ослепить, не дать человеку увидеть того, кто перед ним в данный момент. А заодно почувствовать себя некомфортно. В камере кто-то находился, кто-то из руководящего эшелона, человек, равный Виктору Кампосу, с чего-то решивший посетить мою скромную обитель.

Охранники приподняли меня и посадили на скамейку, где я, в достаточной степени наделенный удобствами (что понимаешь, только пройдя тюрьму), спокойно отсыпался, впервые за незнамо сколько суток. Да-да, и не надо тыкать в меня пальцами, именно это я и делал, бессовестно дрых. Просто придя в себя, через несколько часов после допроса, вдруг понял, что мне все равно. Я не хочу знать правых и виноватых, выискивать, кто из них больше лжет и кто это все затеял. Мне это в один миг стало неинтересно. Я чувствовал, что дело близится к финалу, и, какова бы ни была развязка, она вот-вот наступит. А дальше? Не представляю, что будет дальше. Пока же радовался тому, что меня не били, и большего для счастья не смел желать.

И вот опять. Честно, надоели, как мухи! Мало того, что разбудили, не дали выспаться, так еще притащили какого-то хмыря на экскурсию, тычут в меня пальцем и слепят глаза. Как к таким людям относиться?

– Тебя же попросили оставить парня в сохранности.

Я невольно прислушался. Это произнес вошедший, и голос его… Властью отдавал голос, привычкой повелевать.

– Это не я, это в гвардии, – отмазался Кампос. Судя по тону, именно отмазывался.

– Им все равно. Сделка есть сделка. А вид у мальчишки не товарный.

– Веришь, мне плевать. Жив? Жив. Здоров? Здоров. Эй, ты, как ты там, жив-здоров?

Это уже мне. Я предпочел промолчать. Закрыл глаза, пытаясь обострить слух до предела и уловить мельчайшие оттенки голоса вошедшего сеньора.

– Как видишь, в порядке, – прокомментировал мое молчание хефе. – Я готов к обмену.

– Я уже сказал, завтра. В полдень. И, Виктор, никакого оружия. Нигде, ни у кого. Иначе сделка не состоится.

Сказав последнюю фразу, от которой у меня внутри все подпрыгнуло, сеньор замолчал. Я почувствовал на себе его оценивающий взгляд, внимательный такой, словно я греческая статуя, а он хочет купить меня для домашней коллекции. Мне такой взгляд не понравился. Еще я уловил общий настрой, вошедший человек не сочувствовал мне, не сопереживал, ему не было на меня плевать, но относился он с четким негативом. С чем это связано? Где я перешел ему дорогу, если в жизни никогда не видел? Вопросы, ответы на которые я не знал, и задаваться в данный момент не считал необходимым. Не любит меня? Флаг в руки, я к нему отношусь так же трепетно. А в остальном он знает, где дверь, и скоро в нее выйдет.

Как я понял все это, сидя с закрытыми глазами и даже не видя лица вошедшего? Не знаю, это врожденное. Я его чувствовал, просто чувствовал. На этот раз мои чувства давали настолько полную картину, что зрение вообще было не обязательно. Я чувствовал всех четверых, кто был в камере, но неизвестный сеньор ощущался лучше всего.

– Пойдем, довольно, – бросил сеньор Кампосу, и через минуту они вышли. Охранники, отключив лампу, вышли следом.

Я вновь остался в одиночестве. На ум пришло только одно слово, «посредник». Завтра меня обменяют на Бенито, который все-таки у Мишель, несмотря на заверения Катюши. А этот сеньор – третья сторона, авторитетная, но не участвующая в конфликте.

Но меня это по-прежнему мало интересовало. Только мысль, что следующий день станет последним в моих мучениях, несказанно грела душу.

Два человека шли по коридору подземелий поместья, это все-таки было оно. Низкий и жилистый с типично латинской внешностью, коротко стриженный, и высокий худой, даже тощий, с европейским типом лица и светло-русыми длинными волосами. От обоих исходил невидимый глазу ореол власти, заставляя охрану и прислугу расступаться. Как-то иначе описать подобное нельзя, но окружающие это чувствовали.

– Хорошо, я все понимаю, объясни только одну вещь. Что в нем все-таки такого? Почему именно он? – спросил низкий после продолжительного молчания.

– Не знаю. – Высокий пожал плечами. Даже невооруженному глазу было видно: он лжет. – Почему он – он сам пришел к ним. Я проверил этот факт десяток раз. А что в нем такого?..

Ничего, наверное. Да и нужны ли особые таланты для человека, которого решили использовать в качестве первой ступени реставрации? Милый, обаятельный. У женщин другая психология, им проще зацепиться за такого, чтобы оправдать свои действия. Пусть даже перед самими собой. Меня больше беспокоит, что ее подвигло, толкнуло на это? Чего не сиделось на тихом месте? И какой следующий шаг?

Он снова задумался, на этот раз молчал долго.

– Это была разминка, проба сил, Виктор. Корпус выходит из тени, из-под контроля. Это давняя мечта их офицеров, идти во власть. После Сирены Мишель слишком долго сдерживала их, теперь же вдруг перешла на их сторону.

Так что мы с тобой еще услышим о ней. И о корпусе. Боюсь, новости эти не самые приятные для многих на Венере.

– Ты знал, что он им понадобится. Хотел убрать еще до ситуации с моим сыном. Что в нем такого, Князь?

Высокого вопрос покоробил. Он предпочел бы не отвечать, но, зная собеседника и ранг своих с ним отношений, нехотя выдавил:

– Тебе лучше не вмешиваться в это дело, Виктор. Тут замешаны такие люди!.. Тебя быстро раздавят. Ситуация с Бенито – так, разминка, поверь. Мишель нечем было занять своих девочек, вот и развлеклась от скуки. Если будет что-то на самом деле серьезное, газ и иглы со снотворным останутся дома, в арсенале. Понимаешь, о чем я?

Виктор понимал.

– Да, я знал, что он понадобится. И их должен был удержать мирным путем. А вот почему именно он? – Тяжелый вздох. – Есть обстоятельства. Но тебе лучше не знать их.

Он похлопал собеседника по плечу и дальше пошел один. На выходе его ждала охрана, несколько бронированных машин и десяток вооруженных до зубов людей в идеально черной форме.

Дон хефе долго смотрел на створку шлюза, закрывшуюся, когда последняя машина покинула двор, думая о своем. О Мишель. О мальчишке. О сыне. О том, как быстро и неожиданно все развивается, и о возможных подводных камнях. Он и не ждал, что этот человек скажет правду, ему важна была реакция, а она сказала о многом.

Виктор Кампос верил в Древних. Не в старого дряхлого христианского бога, а в молодые воскреснувшие силы, полные бурной энергии. И он знал, что его боги любят шутить.

Его Величество Случай, как иначе именуют шутки богов, помог ему, молодому вору-неудачнику, встретить нужного человека в нужном месте и с нужным обстоятельством. Встретить и понравиться ему, как и его дочери. Что было бы с юным карманником, не возьми его вовремя под крыло Альфаро Белый Волк? Трудно сказать.

Да, то была шутка богов. И гарантировать, что подобное не произошло с Шимановским, он не мог. А кто он такой, чтобы противиться воле высших сил?

Дон Виктор вытащил из кармана любимый блокнот, открыл последнюю страницу и прочел недавнюю запись. «Изабелла. Белоснежный. Принцесса». Слова, сказанные мальчишкой в бреду перед отключкой. Что они означают, догадаться не трудно, если знать, какие детали сопоставлять. «Белая пыль» сработала как надо, они все-таки вывернули его сознание.

Этого никто не заметил, оно и к лучшему. Потому что следом за этой фразой в голове выстроилась четкая логическая цепочка, которая в тот момент ему очень не понравилась. Теперь же, поговорив с высоким, он лишь убедился в своей правоте.

Вновь достав ручку, вывел с новой строки «Принцесса Изабелла», «Мальчишка», «Корпус». Затем добавил «Попытка устранения мальчишки», «Мишель», «Афера с Бенито».

С новой строки он начал писать другую цепочку, и читать ее следовало в будущем времени.

«Корпус». «Мишель». «Рокировка на троне». Затем, подумав, через тире добавил «Интересы семьи Феррейра».

Последним словом в строке он записал слово «Война».

Трижды перечеркнув его, дон Виктор безжалостно вырвал лист. Раздался щелчок зажигалки, и пламя быстро съело то, что секунду назад было частью блокнота. Еще несколько секунд, и невесомый пепел опустился на пластикобетонный пол. Недолго думая сеньор Кампос раздавил носком сапога и его. Чтобы наверняка.

Он – крыса. Важная, крупная, могущая загрызть кого угодно. Но его место подземелья. Громадные невероятные подземелья этого города, этой планеты. Он выживет при любом раскладе наверху, при любой власти, при любом строе. Потому что он нужен этой власти и способен защититься от нее. Но тот, кто влезает в королевские игры, думает о рокировках на троне и прочих глобальных вещах, перестает быть крысой. Тот становится львом, а лев не сможет спрятаться в подземелье в случае чего. Удел льва или царствовать, или быть съеденным другим львом, третьего не дано. Его старый знакомый Диего Альваро уподобился льву, теперь его пепел кружит где-то на просторах Золотой планеты, а за его наследство дерутся мелкие командоры и капитаны, не мечтавшие о таком подарке богов ранее. Он не Мексиканец, он не готов быть съеденным, в этом их принципиальное отличие.

Виктор Кампос завихрил перед глазами козырек и вызвал из записной книжки спрятанный в скрытом режиме номер. Когда на том конце ответили, бегло бросил:

– Мальчишка ценности не представляет. Он – повод для демонстрации силы. Я – объект демонстрации. Мишель выходит из тени, боюсь, у вас и еще много у кого скоро начнутся проблемы.

На том конце ему что-то ответили, после чего он резко оборвал:

– Это ваши сложности. Мне такое не интересно. Привет дону Октавио.

Рассеяв поле перед лицом, дон Виктор с облегчением вздохнул. Он хорошо усвоил главный урок старого Волка: каждый должен знать свое место.

Вновь я во дворе поместья Виктора Кампоса. Я оказался не прав, он притащил меня домой. Хотя чего ему бояться? Кого? Кто нагрянет меня освобождать? Департамент? Гвардия? Смешно! Озера с лебедями отсюда не видно, но шикарный сад и роскошные клумбы несказанно радовали глаз. Меня уже давно ничего не радовало, а эти синие, голубые, розовые, оранжевые и фиолетовые цветы будили внутри все самое светлое. Все будет хорошо!

Меня никто не связывал, не скручивал, не бил. За это я тоже был дону хефе благодарен. Я и так делал все, что говорят, зачем какие-то тычки и оскорбления? Лишь наручники, магнитные браслеты, «скрашивали» мою радость, но они скорее обозначали факт, что я все-таки пленник, какой-либо иной функции я в них не видел.

Перед отъездом дон хефе самолично осмотрел меня, убедился, что со мной все в порядке, кивнул. И только после этого меня затолкали в машину.

Машин было три, наша последняя. Со мной в салоне лишь двое охранников в униформе из бандитского спецназа и начальник охраны дона. Все трое за дорогу не перекинулись и словом. Молчал и я.

Остановились. Развернулись. Какое-то время снаружи что-то происходило несколько минут, затем поднялся наш люк и по знаку начальника охраны меня вытащили наружу.

Это оказалась стройка. Мы стояли посреди каркаса большого здания-«колодца». Мы – это три наши машины, поставленные в цепь, и две машины напротив – черные роскошные «либертадоры». Те самые, которые выдержат прямое попадание из деструктора.

Перед ними и за ними я насчитал семь вооруженных людей. Те самые «нулевики», «гвардия тетушки Алисы», парни в черно-синих легких доспехах, глухих шлемах с опущенными забралами и со штурмовыми винтовками в руках. На шевроне каждого красовался золотой орел Венеры – герб департамента безопасности. Ясно, и здесь корпус использует «мусорщиков», не унижается до грязной работы. Белым пятном на их фоне выделялась Катарина в парадной форме со всеми знаками различия и золотыми погонами. Без брони, но в этом и не было необходимости, ни у кого из приехавших со мной оружия не наблюдалось.

Нас было девять человек, включая меня и дона. Кроме него, начальника охраны и моих спутников, все остальные поспешили убраться за машины, хотя, начни гвардейцы стрелять, их это не спасет. Один из «быков» взял меня сзади в захват, который, как я знал, в случае определенных усилий быстро и безболезненно отправляет к праотцам, а сил у парня хватит. Это было единственное оружие, каким владели бандиты, из-за чего страшно нервничали. Я заметил, как по лбу второго «быка» рядом со мной стекает холодный пот. А ведь это элита, наемники, самые-самые!

Виктор Кампос не боялся ничего. Он вышел вперед и обратился к Катюше:

– Я хочу видеть сына.

Та милостиво кивнула и махнула рукой одному из своих бойцов. Раздалось шипение, люк первого «либертадора» поднялся, оттуда вылезли еще два гвардейца с оружием за спиной. За руки они держали человека, которого мне было неприятно видеть даже при нынешней апатии. Толстого.

При виде бандитов и отца его челюсть отъехала вниз, в глазах же появились не ожидаемые мной нотки страха. Дон хефе, хотя ему и не приличествовало по статусу, не сдержался и гневно сверкнул глазами. Чувствую, Толстому сегодня не поздоровится. За что? Пока не понимал, но, видать, есть за что.

– Есть претензии? – Катарина кивнула в сторону Бенито.

Дон Виктор отрицательно покачал головой.

– А у меня есть. Товар неравнозначный. На Бенито нет ни царапины, ваш же подопечный весь в синих разводах. Непорядок!

Она сделала то, что я всегда считал невозможным, нереальным. Ну, не в играх с такими людьми, как дон хефе. Подошла и ударила Бенито несколько раз по лицу. Кампос-старший дернулся, но удержался, хотя я представлял, чего ему это стоило. Однако иглометы бойцов ДБ лаконично смотрели в нашу сторону, и я почувствовал, как задрожал державший меня бугай.

Она своего добилась, ювелирными ударами нанесла Бенито то, что через время нальется краской и превратится в большой фиолетовый фингал. Бенито был раздавлен, на него было жалко смотреть. Она – не титуляр с окраины, над которым можно издеваться и ставить на место. Он хотел право сильного? Он его получил. И теперь запомнит до конца жизни.

– Несите.

Это дон хефе. Обернулся к начальнику охраны. Тот махнул рукой, и по его знаку из второй машины двое бандитов вынесли тяжелый ящик, напоминающий сундук. Небольшой, но очень тяжелый. Ящик распахнулся. В глаза мне ударил блеск. Золото.

Настоящее золото. Много золота! Невероятно много золота!!! Это что получается, меня меняют еще и с доплатой? Я сам по себе стою так низко?

Последняя мысль, впрочем, была шуткой. Я все еще не понимал, что происходит и какова подоплека происходящего, но действие разворачивалось как в театре, и я превратился во внимательного зрителя.

Виктор Кампос расшаркался с Катариной и начал заготовленный заранее текст:

– Мой сын был не прав. Вы имели право сделать с ним то, что сделали, и его жизнь в ваших руках. Я, как отец, прошу возможности выкупить его, золотом искупив ошибку сына. И, как отец, гарантирую, такого больше не повторится.

Моя челюсть начала движение к земле. Вот это номер! Да что же, наконец, происходит?

Катарина напустила на себя напыщенный вид.

– Мы согласны. Ты искупишь золотом вину сына. Где исполнитель?

Виктор Кампос вновь обернулся, и по его знаку еще двое «быков» выволокли из первой машины связанного человека.

При виде его мне стало дурно. Вот как работают специалисты дона хефе! Мне повезло, что со мной не стали «работать», ограничившись допросом с психотропными препаратами. На парне не было живого места.

Да, это был молодой парень, чуть старше меня. Грязный, с пятнами засохшей крови на одежде, с заплывшим лицом. Руки плотно скованы за спиной.

«Быки» бросили его на землю на колени рядом с шефом, после чего предпочли ретироваться за броневики. Парень сидел опустив голову, его трясло. Катарина подошла и окинула его брезгливым взглядом.

– Чиркаш, ты брал деньги у него? – Ее рука вытянулась в сторону Толстого.

Парень что-то прошептал.

– Не слышу? Громче! – воскликнула она.

– Да! Брал! – крикнул парень.

И я вдруг понял, что знаю, кто это.

В мозгу резко отщелкнуло: тренировка, мокрая голова, дорога к метро. «Сеньор, вы не подскажете, где здесь магазин со снарягой?»

Я дернулся, но был безжалостно стиснут бандитом. Только после этого сердце перестало выскакивать из груди, мне удалось взять себя в руки. Краем глаза заметил, что Катарина смотрит на меня и довольно улыбается. Поняла, что узнал.

Я вновь превратился в слух, но теперь начала доходить суть происходящего.

– Для чего ты брал у него деньги? – ухмыльнувшись, произнесла она, понизив голос, но это был голос хищника, готовящегося прикончить жертву.

Парень, которого она назвала Чиркаш, затрясся еще сильнее.

– Я спросила, для чего ты взял деньги!!! – заорала она и безжалостно пнула сапогом в живот.

Парень упал и завыл.

– Подняться! Я сказала – подняться! – Новый удар. Дежавю, где-то я уже слышал такое. – На колени! Встать на колени! Отвечать! Бегом! – Вновь удар.

Парень приподнялся, насколько это было возможно со связанными сзади руками, перекатом, и вновь опустился на колени. Лицо его покрывали слезы.

– Я взял у него деньги, чтобы убить его! – Неопределенный кивок в сторону. – Это был заказ!

– Кого «его»? – не унималась Катарина.

– Вот его! – Парень обернулся и с ненавистью посмотрел на меня. – Я до этого… как бы сочувствовал ему. Но, увидев ненависть, а также осознав, что он только что сказал…

В общем, мне стало не по себе. Кажется, даже затошнило. Начался приступ, но не ярости берсерка, а что-то нервное.

– Сколько денег ты взял?

– Три штуки. Золотом.

Парень рыдал. Точнее, не так, рыдал этот ублюдок. Другой ублюдок, сын Виктора Кампоса, висел на руках бойцов ДБ и изучал землю, втягивая голову в плечи. При этом боялся он не кого-нибудь, а безучастно наблюдающего за всем отца.

Все встало на свои места. Теперь я понял смысл происходящего. Н-да, такого предположить не мог и в страшном сне!

Катарина заметила, что я пришел в себя, и стала картинно прохаживаться перед связанным, громко, чтобы слышно было всем, играя на публику. Публику в моем лице. Я единственный не знал, что произошло.

– То есть ты, Адолат Музафаров, взял деньги у него, Бенито Кампоса, чтобы убить его, Хуана Шимановского. Так?

Кивок.

– Почему же ты не убил его?

Адолат поднял заплаканное лицо.

– Пощадите!

– Я спрашиваю, почему ты не убил его! – заорала ему в лицо Катарина.

Тот всхлипнул и тоже втянул голову в плечи.

– Мне не дали. Вы. Ваши девочки.

Я вспомнил милашку, которую видел прямо перед встречей с ним. Та загадочно улыбалась мне. Я плохо запомнил ее лицо, но улыбку забыть невозможно. Значит, все не так просто? И мне вновь нужно пересмотреть свое отношение к Катарине и корпусу?

Да, придется. Но сначала досмотрю действие до конца. Граница правды расширяются, но это еще не вся правда.

– Пощадите!.. – вновь пролепетал Адолат.

Катарина ответила уже спокойно:

– Ты брал деньги?

Всхлип.

– Да. Но я же не выполнил заказ! Я собирался бросить, вернуть деньги и отказаться! Я звонил Бенито трижды! Я просто не успел!

– Ты брал деньги? – вновь спросила Катарина, теперь ее вопрос звучал зловеще.

– Да… – Адолат уронил голову.

– Он вам нужен? – Это Виктору Кампосу, все это время с самым невозмутимым видом стоящему рядом и наблюдающему за представлением.

– Нет. – Легкое пожатие плеч.

– Адолат Музафаров, – продолжила она мрачным торжественным голосом, которым и следует читать приговоры. – Ты виновен в покушении на убийство. Убийство моего подопечного, охраняемого корпусом королевских телохранителей. Твоя вина не выкуплена, и я, Катарина де ла Фуэнте, офицер корпуса, приговариваю тебя к смертной казни. Решение обсуждению не подлежит.

– Стойте!!! Не нада-а-а!!!! Я же не убива-а-а-а-а…

Пи-и-им!

На то, чтобы достать игольник и выстрелить, у нее могло уйти меньше времени. Но она не торопилась, вновь играя на публику. На сей раз публикой был не только я, а еще и Кампосы, и бандиты, и вся планета, которая к вечеру узнает о произошедшем. Десяток «быков» дона хефе позаботятся об этом, а возможно, и гвардейцы. Вначале на уровне слухов, потом с подтверждением экспертизы гвардии, которая обнаружит тело, потом…

Этих «потом» может быть много. Но второй своей цели, пусть и не главной, но весьма важной, корпус достиг: завтра Венера поймет, что ангелы – не ряженые девочки. Эти девочки могут судить, могут убивать, и им плевать на такие условности, как закон. Неплохая карта в рукаве того, кто стоит за этой организацией!

Наша страна – традиционная феодальная монархия. Да, у нас космодромы, планетарные информационные сети, наши корабли могут устроить апокалипсис, уничтожив миллиарды людей, но это не изменит сути. И ангелы только что это продемонстрировали. Адолат Музафаров и Феликс Сантьяго – два имени, с которых началось возрождение корпуса, реставрация его влияния. А первый камень с обрыва сорвался тогда, когда один отчаявшийся парень-с-района постучался в Восточные ворота и попросил принять на службу. Пути высших сил неисповедимы, но у них определенно хорошее чувство юмора.

– Бенито Кампос. – Катарина обернулась к Толстому. Только сейчас невозмутимый дон Виктор напрягся. – Ты виновен в попытке убийства Хуана Шимановского, находящегося под защитой корпуса королевских телохранителей. Но твой отец, уважаемый человек, поручился за тебя и выкупает твою вину. Ты свободен, но помни, второго раза не будет.

Бенито вымученно кивнул. Только тут я заметил, что он не в себе. Его трясло, по лицу текли слезы.

Перед ним в трех шагах лежало распластанное тело с дырочкой во лбу, которую и медикам трудно найти. След от вошедшей в черепную коробку иглы, вскипятившей мозг. Глаза Музафарова были раскрыты, лицо выражало мольбу и отчаяние. Напрасную мольбу.

Толстый плакал не по Музафарову, плевать на него. Он наконец понял, что существуют игры, в которых не спасет положение папочки, понял, что он такой же смертный перед лицом вечности, как и остальные. Право сильного? Только теперь он осознал, что это такое.

– Иди.

Его вытолкнули. С этой стороны подхватили бандиты, и, дабы не дать позорно разрыдаться при свидетелях, начальник охраны быстро-быстро утащил его в центральную машину.

С меня тем временем сняли наручники, легонько толкнули в спину. Я сделал несколько шагов по направлению к Катарине, но один из бойцов схватил меня за руку и также потащил к машине. Уже садясь в «либертадор», я услышал:

– Спасибо, сеньоры! Всего вам…

Через минуту она влезла внутрь. Сидевший со мною боец, перехватив игломет, вышел наружу. Еще через несколько минут мы тронулись следом за бандитской колонной.

Ехали в полном молчании, но недолго. Через пять минут машина остановилась, и мы вышли наружу.

– Садись.

Перед нами стояла помятая, но не менее красивая от этого «эсперанса». Люк ее по жесту моей спутницы поехал вверх.

– Мне надо еще кое-что уладить.

Я покорно сел.

Из первого «либертадора» вылез мужчина, судя по манере держаться командир. Он поднял забрало, и они о чем-то поговорили с моей спутницей. После чего та пошла к своей машине, а оба «либертадора» двинулись дальше.

– В казармы? – лаконично спросил я, кивая на отъезжающую колонну.

– Да, – так же лаконично ответила она, активируя двигатели. – Ты хочешь у меня что-то спросить?

– Давай не сейчас? – попросил я, привычно приваливаясь к боковой подушке кресла. Сколько раз я вот так в полусне ехал в этой самой машине с «тренировки»? Много-много лет назад?

– Как хочешь. – Она безразлично пожала плечами.

 

Глава 5

ТОЧКА ВЫБОРА

Действо закончилось, последний «либертадор» покинул арену, остался лишь остывающий труп прямо посреди площадки. Его найдут завтра утром рабочие, сообщат, подтянется гвардия. Но это мало заботило сидящего в машине и внимательно наблюдавшего за действом человека. Как, впрочем, и покинувшие место сделки стороны.

– Габриель, сворачиваемся, – сообщил он командиру собственной группы, отвечавшему за операцию. – Все хорошо.

– Так точно, сеньор, – ответил боец и принялся раздавать команды по внутреннему каналу.

Изображение дернулось, дроид, с которого оно велось, полетел на базу. Другие изображения с камер на винтовках и шлемах снайперов задергались, угасая. Правильно, операция окончена, пора по казармам. Человек перешел на выделенный шифрованный канал и вновь связался с Габриелем.

– Дай ребятам дополнительные выходные, заслужили. То, что ваша работа не понадобилась, совсем не значит, что вы ее не выполнили.

– Так точно, сеньор, – вновь ответил боец после паузы. – Что-то еще?

– Разумеется. Наш разговор. Ты понимаешь, должен остаться между нами.

На том конце напряженно вздохнули.

– Да, сеньор, понимаю.

– Спасибо, Габриель. За понимание.

Он отключился. И переключился на начальника собственной охраны.

– Трогай, поехали.

– Так точно, сеньор, – ответила Даниела. От ее голоса человек непроизвольно скривился. Лучше бы у него было больше таких, как Габриель, и поменьше таких, как Даниела. Первый – его боец, патриот Венеры, в преданности которого он не сомневался. Вторая – ангел, человек Мишель. Шавка, преданная лишь своему корпусу. Официально он не может отказаться от нее, ангелы обязаны охранять его, члена королевской семьи. Да-да, так и есть, они в разводе с ее величеством почти двадцать лет, но он не перестал быть членом семьи до сих пор. И любые разговоры с Леей по этому поводу заходят в тупик.

Мишель никогда и ни за что не откажется от почетной обязанности охранять его. Лучшего решения для содержания рядом своих соглядатаев просто не существует.

Он скривился. Гадючник! Какой же гадючник эта гнилая планета! Сколько лет он здесь, но так и не научился любить ее! Впрочем, кривит душой, он не любит «верх» Венеры, этот змеиный клубок, а не саму планету. К той как раз относится тепло, хотя так и не принял некоторых местных ценностей. Теперь еще и проблемы с Мишель, мало ему остальных. Ну куда она лезет?! Не понимает, что это не ее поле? Не ее война? Он обреченно вздохнул.

Операцию задумала и полностью провернула Мишель, опустив Виктора ниже плинтуса. При этом подняла на ноги всю планету, разрекламировала и растиражировала новости про себя, любимую. А самое страшное, привлекла внимание. И к себе, и к пацану – теперь его не спрячешь. Остается либо форсированный этап проекта, либо…

О втором «либо» лучше не думать. И так последние дни все висит на волоске.

Мишель лезет в игру, смысла и причин которой не понимает. Идя к цели, рушит ему комбинации, долго и тщательно выстраиваемые долгие годы. Например, надолго задвигает в тень одну из достаточно солидных планетарных сил, на которую он рассчитывал, проваливая заодно улетный проект Леи.

Алиса… Алиса понимает причины, но у нее свое видение ситуации, и преследует она свои сугубо личные цели. Это в ее людей получил приказ стрелять Габриель, в «нулевиков». Страшный приказ, жестокий, но у него не было выхода.

Мишель, Алиса, Кампос и он – четыре структуры, четыре игрока, представляющие силовые подразделения клана Веласкес. Ну, за исключением Кампоса. И все они только что были в шаге от того, чтобы перестрелять друг друга, открыв сезон войны всех против всех. И это клан?

На днях прилетит Лея, наконец-то. Но уже ничего не решит, запущено слишком много механизмов, эффект от которых погасить не сможет даже ее статус. И главное – при этом активизировались кланы. Особенно старый знакомый «железный Октавио», которого удалось осадить лишь личным посещением и приватным разговором. Но он не единственный, другие тоже смотрят волком, что и где можно отхватить. И еще этот мальчишка!!!

Сидящий в машине человек грязно выругался, используя самые красочные обороты марсианского диалекта Великого и Могучего. Да, на марсианском ругаться удобнее. Выходцы из Красной планеты изобрели столько собственных, отличных от языка метрополии слов, что грузчики Старой России, побывав на Марсе, удавятся от зависти. Какие, ну какие силы потащили его во дворец?! Чего не сиделось в своей школе, в своем маленьком мирке?! Маленьком и уютном, где у него все было?! А теперь нет выбора, слишком сильное внимание привлекла к нему Мишель. Чересчур.

Машина медленно покатила по проспекту. Перед ним и сзади шли машины охраны, но из своего закрытого, отгороженного от внешнего мира салона он не видел их. Некогда было отвлекаться на такие мелочи.

Лея. Ее привыкли считать слабой, но она все-таки королева, и не стоит ее недооценивать. Большинство слухов о слабости распускает она сама, прямо или косвенно. Он не смог удержать ситуацию под контролем, одновременно оставив ее проект в тайне, теперь придется что-то делать с мальчишкой. Слишком многие захотят его прощупать. Напрашивался естественный вывод: все-таки отдать его Мишель.

Но эта белобрысая дрянь заигралась! Засиделась на своем месте, тихом и спокойном, и от долгого сидения ударилась в безудержное буйство, сорвав город с тормозов.

Алиса? Он так и не понял ее участия в процессе. Чего хочет эта дрянь, теперь уже рыжая? Это она скомандовала, чтобы при обмене присутствовали ее люди для контроля ситуации. Официально дело Бенито вел департамент, ангелы привлекались лишь как сторонняя «подшефная» структура. Она слила Мишель всю информацию о мальчишке, его самого, полностью сдала обоих Кампосов. Да, ее люди могли открыть огонь по бандитам, подставляя этим корпус и начиная новый кровавый акт драмы с далекоидущими последствиями. Зачем ей это? Где выгода?

Он не успел додумать. Раздался скрежет тормозов, машину качнуло, выводя его из внутреннего погружения. Он активировал визоры внешнего обзора, но увидел лишь бегущих людей, своих и ангелов. А еще увидел, что дорога перегорожена тяжелыми броневиками черно-синего цвета, с орлами на бортах, вокруг которых стояли люди в доспехах в полном вооружении.

Его прошиб холодный пот, этого только не хватало! Он приготовился к стрельбе, к чему угодно, но прошло десять секунд, двадцать… И ничего не изменилось. Тишина.

– Даниела? Что случилось? – активировал он пятый канал. – Нападение? Кто эти люди?

Та гулко вздохнула:

– Свои, сеньор. Думаю, вам лучше посмотреть самому.

Он открыл люк салона и выбрался наружу, предчувствуя плохое.

И не зря. Их окружили. Три тяжелых «фуэго» перегородили улицу впереди, два сзади. Возле каждого, не выказывая агрессивных намерений, стояли бойцы «нулевого» отдела и показно игнорировали происходящее.

– И так уже минуту, – пожаловалась подошедшая Даниела.

Впереди кто-то из ее людей что-то говорил бойцу с офицерскими знаками различия. Тот кивал и мотал головой, но ситуацию это не улучшало.

– Они говорят, нам надо подождать, – перевела начальник его охраны, слушающая подопечную по внутренней взводной линии. – О причине не сообщают. Говорят, это не нападение, его высокопревосходительству ничего не угрожает.

– Значит, ждем гостей, – усмехнулся человек и расслабленно облокотился на крыло машины.

Даниела посмотрела с недоумением, но спрашивать ничего не стала.

– Едут! – заговорила пятая линия. Несколько ангелов и его бойцов сменили позицию, отойдя назад, к третьей машине. С другой стороны к ним, точнее, к броневикам приблизился кортеж из двух транспортов.

– А вот и она. Быстро!

Из обеих машин бодро выскочили бойцы в черно-синем обмундировании, затем показалась невысокая женщина в строгом деловом костюме, с солидным вырезом блузки и в туфлях на высоченных каблуках. На голове ее была строгая шляпка по последней каракасской моде, из-под которой пробивались ярко-рыжие волосы. Человек, вновь усмехнувшись себе под нос, пошел ей навстречу.

– И как это понимать?

Ее высочество и бровью не повела.

– Сережа, если ты думаешь, что можешь устраивать подобное, сильно ошибаешься.

– А если ты подумала, что можешь вот так влезать в чужие дела и диктовать свои условия, тоже сильно ошибаешься, – парировал он.

– Зачем тебе это надо? – скривилась она.

– А тебе?

Пауза.

– Пошли в машину, поговорим.

– Пошли.

Он взял ее за локоток и потянул к своему «либертадору». Перед самым люком она жестом скомандовала перекрывающим дорогу парням «отбой».

– Перуанское. «Из лучших сортов винограда, выращенного на восточном склоне Центральной Кордильеры». Тридцатилетней выдержки, – потянул он, предвкушая и вонзая в классическую природную пробку архаичный металлический штопор.

Глаза женщины мечтательно сощурились.

– Это не то самое, что ты сватал тогда?

Мужчина покачал головой:

– К сожалению. Ту пришлось распить в деловой обстановке. Пожертвовать ради важных переговоров. Зато теперь я знаю кое-что о клане Сантана, чего не знает даже герцог.

Женщина понимающе кивнула.

Мужчина разлил вино по бокалам, они чокнулись, пригубили. Женщина, посмаковав его, отдала дань уважения.

– Действительно, в хорошем вкусе тебе не откажешь! И что же такого интересного поведала тебе Софи?

– Я думаю, это не тот вопрос, который стоило бы обсуждать сейчас, – усмехнулся он. – Перейдем к главному?

Женщина кивнула:

– Хорошо. Я знаю, какой приказ ты отдал Габриелю. И возмущена.

Она его несказанно удивила. О содержании разговора с Габриелем знали всего три человека, причем два из них – он сам и Габриель. Но мужчина ни намеком, ни поворотом головы не показал этого.

– Как ты мог устроить подобный цирк, Сережа? – Она начала заводиться. – Ты понимаешь, чем это могло закончиться?

– Разумеется. – Мужчина хрипло рассмеялся. – Ты сливаешь Мишель ненужную ей информацию, «роняешь» проект Леи, проект всей ее жизни, а теперь заменяешь бойцов корпуса своими. Притом что, согласно условиям, Кампос приехал без оружия. Тебе это ничего не напоминает? Повторяю, зачем, Алиса? – Он, в свою очередь, повысил голос. – Зачем ты подбила нашу Красавицу на бунт, с какой целью? Неужели не понимаешь, что это плохо кончится?!

Женщина в ответ поморщилась:

– Сложный вопрос, Сережа. Скажем так, мне нужна сильная Мишель. Она принципиальная и предсказуемая, ее легко использовать. И она способна на поступки, на которые в силу занимаемых постов не способен больше никто.

– Лея уберет ее. Отправит назад в Суринам.

– Не думаю. Мне кажется, все будет совсем иначе. – Женщина хитро улыбнулась, мужчина понял, что от него ускользнула какая-то деталь. – Она сильно укрепила власть Леи, не уступив никому ни одной мало-мальской позиции. И не спорь, ты прекрасно понимаешь, что это так. Рулить??? Тут Красавица обломается, рулить ей никто не даст, но это не повод для ухода. И я не виновата, что, проектируя операцию, она строила чрезмерно оптимистичные планы. Пусть довольствуется тем, что в ее руках будет сердце и душа моей дорогой сестренки, с нее хватит.

При упоминании о сердце и душе мужчине захотелось сжать кулаки.

– Ты рассекретила мальчишку. Уж этого Лея точно не простит. ТЕБЕ не простит!

Женщина вновь непринужденно усмехнулась и пожала плечами.

– И снова ты не прав. На самом деле я всего лишь защитила его. Так, как не могла защитить на всем протяжении своей нелегкой службы. Ты же знаешь, сладенький, что она мне поручила насчет этого милого мальчика? Много-много лет назад? – Говоря это, женщина медленно перелезла на противоположный диван и залезла мужчине на колени. Тот откинул голову назад и улыбнулся, словно обожравшийся сметаной кот.

– Разумеется. Только не больно ты исполняешь порученное! Особенно если вспомнить дела недавние, фонтанные!

– Я не должна была защищать его от Кампоса. – Женщина откинула шляпку, распустила волосы и подалась вперед, обдав его горячим дыханием. – Я должна была защищать его, да, но главный его враг, главная опасность – ты, о мой повелитель! – Она с жаром впилась в его губы. Оторваться смогла лишь через минуту. – Да, именно так, Сережа! Все эти годы я защищала его от одного-единственного человека. От тебя! – Вновь жаркий поцелуй, и вновь она отстранилась. – Кстати, почему ты за столько лет так и не убил его? Неужели у меня так хорошо получалось?

– Не отвлекайся. – Мужчина притянул ее к себе, затем плавным настойчивым движением поднял ей юбку туда, где, по его мнению, в данный момент ей было самое место.

В воздухе витал запах официоза, пропитывал помещение насквозь, заставляя его, вроде как уже привыкшего к дворцу человека, трепетать, будто оказался в этих покоях впервые. Даже Лея прониклась моментом и сникла, аккуратно зацепившись за его локоток.

– Ее величество ожидает.

Церемониймейстер посторонился, почтительно склонив голову, пропуская их вперед. Створки распахнулись. Две хранительницы на страже, что само по себе протокол, сделали шаг назад, словно разрешая им войти.

Ее величество сидела в роскошном кресле, но, в пику церемониалу, была одета неподобающе протоколу. Прическа, макияж, платье – все свидетельствовало о нарочитой небрежности, она не готовилась к мероприятию специально. Очередная подколка – «ты не стоишь того, чтобы я на тебя тратила время и силы». Вполне в ее духе.

Рядом, в соседнем кресле, чуть боком к королеве и держа ее за руку, сидел Бернардо Ромеро, ее первый муж и хороший в общем-то человек, во всяком случае, Сергей не мог ничего сказать о нем плохого. Королева недавно, уже после болезни, вновь приблизила его к себе, и он находился при ней неотлучно.

Дон Бернардо почти не играл никакой роли при дворе, не участвовал в политических играх кланов, но его влияния на дела государства не стоит недооценивать. Он всегда был близок к трону, всегда помогал королеве морально или советом, а это на самом деле гораздо больше, чем может показаться стороннему человеку. Да, он не обласкан бывшей женой в прямом смысле слова, идет по жизни сам, но на всем, что делал, всегда косвенно лежала печать семьи Веласкес. Гитарист, продюсер, воротила шоу-бизнеса – он обладал неплохой хваткой в творческом мире, которая в нужные моменты удобрялась деньгами семьи, пусть даже данными в долг. А все спорные скользкие вопросы с нечистоплотными конкурентами быстро и эффективно решались, не в пользу последних, естественно. Учитывая его собственный потенциал, с такой поддержкой он не мог не стать человеком номер один в шоу-бизнесе Золотой планеты.

Да, он имел доступ в королевскую опочивальню, несмотря на последующие два замужества доньи Катарины и ее непростые отношения с отцом Леи. Пусть даже как друг и советник. И вновь он здесь, рядом с умирающей королевой, держит ее за руку. Каковы могут быть последствия этого?

У него имелась версия, которую стоило бы копнуть глубже. Ее величество не отличалась покладистостью, наоборот, всегда была активным игроком на политической сцене. Опасным игроком! И за бурное царствование накопила массу различных сведений и компроматов на многих в стране.

За время ее правления только попыток переворота случилось две, не считая неудавшихся заговоров. Очень многие в этот период лишились жизни тем или иным изощренным способом, как правило в виде несчастных случаев. Многих «утопили», смешав с дерьмом и пустив по миру. Иные отправились в ссылку в союзную ныне Империю, а то и дальше. Это не считая двух войн и попытки подмять под себя ту самую Империю, что, в сущности, тоже целая война. Неспокойное было время! Если она при этом усидела на троне, да не просто усидела, а имеет репутацию кровожадной львицы, не может быть иначе! И вряд ли имеющиеся у нее сведения можно доверить дочери. Во всяком случае, не сейчас. Лея слишком ветрена для правительницы, слишком беззаботна. Не суровая королева, а непоседа-сказочница.

Для того и нужен донье Катарине дон Бернардо – старый друг, которому она безоговорочно доверяет. Он сможет преподнести ее дочери в нужный момент нужную информацию так, чтобы не шокировать и не ввести в ступор. Сергей не сомневался, после коронации ему самому часто придется иметь дело с доном Бернардо. Правда, зная старика и его репутацию, не нервничал.

– Присаживайтесь! – Дон Бернардо поднялся и указал на диван напротив доньи Катарины. Сам же, пожав ему руку, незаметно удалился.

Лея привычно бухнулась на диван, она в общем-то у себя дома. Сергей аккуратно присел рядом, оба выжидающе уставились на ее величество, внимательно рассматривающую их сквозь прищуренные веки.

– Вы знаете, для чего я вас позвала? – спросила она после долгого оценивающего молчания.

Лея попыталась ответить, но не смогла, после чего выразительно глянула на него.

– Чтобы дать свое благословение, ваше величество, – ответил он. – Вы смирились с тем, что мужем вашей дочери станет безродный иностранец, нищета и плебей. Вы готовы дать дочери испортить жизнь, разрешив ей связаться с таким человеком.

Локоть Леи с силой впечатался ему в ребра. От удара в глазах на секунду потемнело, что-что, а бить его Принцесска умела! Донью Катарину реакция дочери позабавила, как, впрочем, и его ответ. Она незло усмехнулась.

– Да, ты прав, Серхио, я хочу благословить вас. Благословить тебя! – Она особо выделила «тебя». – Мне недолго осталось. Да-да, девочка, и не спорь! Я лучше знаю! – Она подняла руку, не давая дочери взорваться протестующей тирадой. – Я умираю, это точно. Но мне выпал редкий шанс, возможность перед Уходом исправить ошибки, которые наделала в своей жизни. Хм… не все, конечно, можно исправить, – горестно вздохнула она, – а до многих так и не дойдут руки, но согласитесь, и такое не каждому выпадает?

Лея стиснула ему руку, глядя куда-то в сторону, и он каждой клеточкой кожи ощущал, как ей плохо.

– Не печалься, моя девочка, все мы смертны. Кто-то раньше, кто-то позже. – Донья Катарина взглянула на дочь с ТАКОЙ нежностью, что он проглотил ком. – Главное – суметь правильно распорядиться своим временем. Что я и пытаюсь сделать. – Она перевела взгляд на него: – Знаешь, Серхио, я не буду жалеть почти ни о чем. Да, я сделала много вещей, которые делать не стоило и которых не допустила бы, имея нынешний опыт. Но без поражений не бывает побед, а я в конце концов победила.

Победила! – вскинулась она, и он увидел в ее глазах то, что редко удается заметить в людях. Величие. Благородное величие истинной королевы. Несмотря на то что болезнь высосала из нее все соки, а от самой остались кожа да кости, перед ним восседала грозная благородная хищница, и осознание этого заставляло трепетать. – Но есть некоторые вещи… Которые я бы сделала точно так же, один в один, хотя понимаю, что это неправильно, – закончила «хищница». – Я не раскаиваюсь. Но хотела бы, чтобы ты правильно понял, почему я делала так, а не иначе, что мною двигало. Понял и простил, ибо на моем месте поступил бы точно так же.

Она подобралась, собираясь с силами. Болезнь брала свое, перед ее лицом все равны, и нищие и короли. Только что перед ним сидела ликующая львица, а теперь снова дряблая старуха, растягивающая слова. Но она – королева, она не может признаться в слабости, а потому будет бороться каждый день, каждый час, каждую минуту, показывая, что не боится гнусного глашатая костлявой. Как бы Сергей ни относился к ней, он безмерно уважал ее за это.

– Я с первого дня преследовала тебя, Серхио, – начала королева свою исповедь. – С самого первого. Я тебя приближала, когда вы ссорились с Леей, и «топила», когда вновь сходились. Раз за разом. Намекала. Устраивала против тебя акции, выставляла идиотом. Хотела, чтобы ты купил билет до Старой Москвы, билет в один конец.

– И даже однажды подарили мне его сами, готовый и оформленный, на тарелочке с каемкой, – вспомнил он одну из шуток ее величества, которая была совсем не шуткой.

– На блюдечке! – поправила донья Катарина. – С голубой каемочкой! Серхио, ну что ты за человек, не знаешь собственной классики! – сокрушенно вздохнула она. Он сглотнул ком, стараясь не выйти из себя, эта женщина окунала его в дерьмо при любом удобном случае. Но сейчас сделала это по привычке, не зацикливаясь на избиении, они собрались тут по другому поводу. – Хочу, чтобы ты знал, я это делала не со зла. Понимала, что ты непростой мальчик, умный, талантливый. И даже пыталась купить тебя, помнишь?

Он помнил. То еще воспоминание!

– Да, я была против тебя как мужчины моей дочери. Но вовсе не из-за происхождения. Не смотри на меня так, это правда. Я приняла бы тебя любым, будь ты хоть с улицы, как приняла в свое время Бернардо. Ты не подходил по другим критериям, моим собственным, совершенно не связанным с родовитостью, потому я не раскаиваюсь до сих пор. Ты не подходил и не подходишь главным образом по одному критерию! – Королева подалась вперед, понижая голос. – Единственному! Но самому важному! Ты не лидер!!!

Молчание. Дав прочувствовать вкус этой фразы, ее величество бегло усмехнулась.

– Я бы хотела, чтобы избранник Леи был похож на ее отца, Филиппа. Моего Филиппа. Чтобы был такой же сильный, как он. Чтобы люди не задумываясь шли следом за тобой, куда бы ты их ни повел. Иначе на этой планете не выживешь. Только сильный и только лидер!

Она бросила тяжелый взгляд на дочь. Та виновато вжала голову в плечи.

– У Аделлины был Диего. Ее генерал, предводитель повстанцев. У моей матери – Оливье, глава самого влиятельного на планете клана. У меня – он, мой принц, мой адмирал. У каждой королевы был кто-то, на кого бы та могла опереться. Не просто опереться, пойми, Серхио, а довериться! Положиться! Во всем! Власть королевы – фикция, дань традиции, реальная власть над планетой не во дворце. Она там, где решаются Очень Важные Вопросы! В кабинетах Сильных Мужчин!

– Вы хотите сказать, что я слабый?

Его задело. Нет, слова королевы для него не новость, она не раз бросала это дочери во время семейных сцен. Но сегодня особенный день, сегодня она будет мотивировать, объяснять свои мысли и поступки, и это интересно.

Донья Катарина кивнула:

– Да. Ты умный и хитрый. Я уже сказала, талантливый. У тебя большое будущее. Но народ не пойдет за тобой. – Она покачала головой. – Я ухожу, мое время подходит к концу, но я так и не нашла Венере хорошую замену моему Филиппу. Лее придется жить с тобой, придется быть сильной, и это… – Вздох. – Я не знаю, к чему приведет. Ты будешь стараться, помогать ей, сколько сможешь, но, Серхио, это бесполезно!

Ему хотелось сжать кулаки, садануть ими куда-нибудь о стену, но он терпел из последних сил. Он ненавидел эту женщину, разбившую ему жизнь и чуть не разбившую счастье. Она не гнушалась никакими средствами в достижении своих целей, и он был искренне удивлен, что дожил до этого разговора. Милость доньи Катарины к симпатичному ей талантливому юноше – видно, только она спасла его от «несчастного случая». А Лея, что бы там ни говорила, пляшет под дудку матери, не смея воспротивиться.

Лишь много позже, мыкаясь один, на чужой планете, пытаясь прошибить лбом дорогу в элементарных вопросах, натыкаясь на глухие стены, он поймет, что она была права. Он умный и хитрый, но для всей планеты так и останется никем, за ним не пойдут, даже если он поведет планету в рай.

Он выстоял. Все же выстоял, выдержал эту ношу. Благодаря нечеловеческой работоспособности и интуиции, а еще тому, что ему некуда было отступать. Но, обладай он хоть небольшим умением вести следом, все сложилось бы совсем по-другому. Впрочем, у истории нет сослагательного наклонения.

– Я расскажу тебе о нем, Серхио, – продолжила королева. – О моем Филиппе. А ты думай, сравнивай, мотай на ус. Он был принцем, представлял дальнюю боковую ветвь династии, сходившуюся с нашей только на Алисии Мануэле, матери первой королевы. – Донья Катарина откинулась на спинку и улыбнулась, погружаясь в воспоминания. – Но принц крови есть принц крови, часть семьи. Мы часто виделись, воспитывались вместе, он постоянно бывал во дворце. Дружили, играли друг с другом. Иногда дрались – а как же без этого? Нас было двое, равного происхождения, с кем нам было еще играть? Но однажды тот глупый мальчик куда-то исчез на несколько лет.

Появился же совсем не мальчик, а статный юноша, офицер флота, только-только получивший лейтенантские погоны. Я тут же влюбилась в него! – воскликнула королева. – Да в него и нельзя было не влюбиться. Он ответил мне взаимностью.

Вздох.

– Это был короткий, но сумасшедший роман, дочь. Мы были на седьмом небе, но… Он снова исчез, а жизнь пошла своим чередом. У меня, инфанты и наследницы, своя, у него, офицера флота, своя. Боевой офицер, командир крыла, а затем эскадрильи истребителей. Помощник капитана, затем капитан боевого крейсера. Гроза пиратов, участник сражений во всех уголках Солнечной системы. Он не сидел в окопах, несмотря на происхождение, и заслужил любовь подчиненных и уважение командования. К моменту, когда я взошла на престол, он примерял контр-адмиральские звезды. Мы неоднократно пересекались, у нас были бурные скоротечные связи, но на серьезный шаг никто из нас так и не отважился. А потом стало поздно.

Снова тяжелый вздох, полный обреченности, желания все-все исправить. Но с осознанием невозможности.

– Он, принц и адмирал, за которым стоял флот и которого уважала знать. Он был рядом и поддержал, когда мне было трудно. Но весил он при этом гораздо больше, чем ничего не сделавшая для уважения других королева, и мне это аукнулось. Я правила повозкой под названием «государство», но не могла свернуть с колеи, проложенной Филиппом Веласкесом. Он взял на себя труд решать те самые Очень Важные Вопросы, и решал их, а я сидела на троне и кусала локти от досады.

О нет, я все еще любила его! – подняла руку донья Катарина, останавливая готовый сорваться вопрос дочери. – И он частенько ночевал в моей спальне. Я выходила замуж, разводилась, у него была своя жизнь за пределами дворца, но мы все равно были вместе. И одновременно врозь. Странная любовь! И все бы так шло и дальше: он не стал бы смещать с трона любимую женщину, я бы сидела и не дергалась, но однажды появилась возможность от него избавиться.

– Марсианский конфликт? – догадался Сергей.

Королева кивнула:

– Да. Марсианская война. Мы проигрывали ее, нахрапом сунувшись в чужую гражданскую войну, и получили по рукам. Малочисленные, слабо вооруженные, но гордые марсиане поставили нас перед сложным выбором: либо мы уберемся с планеты сами, трусливо поджав хвосты, либо они вышибут нас оттуда силой. Я понимала: позор неизбежен – и решила подставить под удар Филиппа, обвинив затем во всем его.

– Но как же любовь, мама! – негодующе воскликнула Лея. Сергей про себя мило улыбнулся: «Наивная Сказочница!»

– Он имел права на престол, дочь. Это всю жизнь стояло между нами, отравляя нас. – Ее величество покачала головой. – Я боялась его, он знал это и не доверял мне. Потому у нас в итоге так ничего и не получилось. Кстати, девочка моя, – тут же перевела она тему разговора, – мне жаль, но тебе придется решать марсианский вопрос. Доделать то, на что не хватило сил у нас с отцом. Марс должен быть нашим, только так мы избежим катастрофы. Или отсрочим неизбежное – зависит от вас. Она давала тебе читать прогноз Доминика? – Королева перевела на него суровый взгляд.

Сергей кивнул. Да, давала. Он относился к нему с долей скепсиса, но написаны там были мудрые вещи, которые не стоит отметать с порога.

– Конечно, то была захватническая война, до мозга костей империалистическая, – вновь усмехнулась королева. – Тогда никто не думал о подобных вещах, кроме Доминика. В тот момент Филипп спас стану от позора, свел проигранную войну к ничьей. К пату. Мы ушли с планеты, но каждый остался при своих. Нам даже удалось удержать за собой Олимпию, и это поистине чудо!

Пауза.

– …Еще больше укрепившее его авторитет, – понизила она голос, – с которым он, герой войны, победитель неуловимых марсианских guerrillas, вернулся назад, на Венеру.

– И вы допустили ошибку, – продолжил Сергей. – Попытались отправить его на заслуженный отдых, отстранив от командования и сместив со всех должностей, не дождавшись удобного момента. Поторопились.

– Если бы я не поторопилась, от меня вообще бы ничего не осталось! – вскричала королева, сверкнув глазами, но тут же погасла. – Хотя ты прав, да, я поторопилась.

Повисло гнетущее молчание.

– И чем все кончилось? – подала голосок Лея.

– Меня предали. Он узнал все раньше, чем я начала действовать. После чего верные ему войска осадили Золотой дворец.

Лея вопросительно захлопала ресницами. Видимо, подробностей она не знала и сама бы с удовольствием послушала.

– Да, дочь, за ним стояла армия, верные ему части бывшего марсианского корпуса. И в нашем споре они выбрали его, своего командира. Лидера, Серхио. И я не была уверена, что найду на планете хоть одну боевую часть, которая подчинится и исполнит мой приказ арестовать его. Полностью я могла положиться лишь на корпус телохранителей, а это ой как мало. – Она сокрушенно покачала головой. – Он приказал мне сложить полномочия. Отречься от престола в его пользу. В противном случае угрожал силой добиться своего. Мне нечем было ответить!

– Чем все кончилось?

Донья Катарина заговорщески улыбнулась:

– Я побила его чисто женским оружием, дочь. Тем, против которого бессильны их пушки и деструкторы.

– ???

– Сказала, что беременна. От него. Что готова на все, чтобы его ребенок стал наследником престола.

Сергей опешил. Да и Лея раскрыла рот от изумления. Донья Катарина умела удивлять.

– И он поверил?

– Конечно! – Победная ухмылка. – Он же мужчина! Мы были близки с ним. Постоянно. Да, дочь, вот такая была у нас любовь, через страх, подлость, обман и предательство. Он поверил.

– А потом? – спросил Сергей. Да уж, спрятать такой известный эпизод семейной истории от малышки Леи?

Этот эпизод так и остался незначительным в истории планеты. О нем не принято говорить, а фактов и упоминаний очевидцев слишком мало, Веласкесы хорошо замели следы. А слухи? На то они и слухи. Ссора между Веласкесами, пусть и с использованием войск, – все равно ссора между Веласкесами. Кому какое дело? Но чтобы о том конфликте не знала Лея? Наследница престола и будущая глава семьи? Это удивило.

– Он отвел своих солдат, – продолжила донья Катарина. – Я оказалась на положении чуть ли не пленницы, но осталась на троне. И мне надо было срочно забеременеть. От него.

– И вы сделали это?

– Разумеется! – вскинулась королева, одарив его презрительным взглядом. Дескать, за кого ты меня принимаешь, сопляк? – Я наняла проститутку. Подложила под него. Филипп всегда был охоч до женщин и не ждал подвоха. Та девочка и достала мне то, что… Что мне требовалось. Дальше продолжать?

– Мама! – воскликнула вдруг Лея, но как-то жалобно, словно готовая расплакаться.

– Ты должна меня понять, дочь, у меня не было выбора. На кону стояло слишком многое. Может, это не совсем нормальный способ зачатия, но я любила его, он любил меня, и ты – дитя любви. Остальное – лирика, достойная лишь того, чтобы показывать ее слезливым сеньорам в прайм-тайм.

На Лею было тяжело смотреть. Дыхание ее сбилось, лицо налилось краской, руки нервно подрагивали.

– Мама! – вновь воскликнула она со злостью. Попыталась вскочить, но Сергей обхватил ее за талию и с силой потянул обратно.

– Сиди. И чем все закончилось?

– Через одиннадцать месяцев после осады родилась Лея. Он, конечно, узнал. Но когда узнал, я на самом деле была беременна, и он ничего не смог сделать. Так я осталась у власти.

– Мама! – вскричала Лея и все-таки вскочила, гордо нависая над королевой, он ее не удержал.

– Сядь!!! – раздался громовой раскат. – Сядь и включай мозги, а не то, чем ты обычно думаешь!

Донья Катарина из больной слабой женщины вмиг превратилась в языческую богиню грозы. Сергей инстинктивно вжал голову в плечи, да и Лея стушевалась.

– Ты – наследница престола! Огромной космической державы! И только это должно волновать тебя! Ты не имеешь права оценивать поступки как слезливая горожанка, насмотревшаяся дешевых сериалов! Есть такое слово «ответственность»! И есть «поиск пути оптимального решения»! Не всегда благородного и честного, но всегда правильного! И если ты не приемлешь эту жизненную позицию, тебе лучше написать отречение своего права на трон в пользу сестры, так гуманнее, в первую очередь для тебя самой!

Лея села и поникла. Действительно поникла. На его глазах с ней в который раз происходила убийственная метаморфоза, победа рационального начала над эмоциональным. А он в который раз проклял тот день, когда встретил ее. Особу королевской крови иностранной державы в чуждом для них обоих огромном городе огромной страны огромного мира. Проклял, поскольку власть – это не диагноз, а крест. Крест для них, сидящих в этой комнате, и тех, кто сидел здесь долгие годы до этого. И тех, кому предстоит сидеть, если будет на то воля Всевышнего. И он на этот крест добровольно подвязался, умчавшись вслед за ней, девочкой мечты, с родной планеты, бросив карьеру и радужные перспективы будущего.

Донья Катарина продолжила как ни в чем не бывало:

– А потом, конечно, значительно позже, террористы взорвали последнего представителя династии Давила, последнего легитимного императора Владычицы Южных Морей. И в гражданской войне на Земле наметился пат. Не осталось никого, кто мог бы с уверенностью назваться прямым наследником имперского престола.

– И вы решили сбагрить Филиппа туда, – развил он тему.

Королева кивнула:

– Да. Женщина, на которой его в свое время женила моя мать, дабы связать Имперский и Венерианский престолы, оказалась единственной выжившей, последней Давила. Я бы больше сказала, она выжила только благодаря этому браку. Не воспользоваться таким моментом могла только клиническая дура, а я таковой себя не считаю.

Пауза.

– Да, я нашла ему игрушку, забаву на много лет. Покорять для жены Империю и завоевывать для Венеры союзника в лице бывшей метрополии. Ведь, занимаясь своими делами, погружаясь в них, он отошел бы от дел Венеры, и я смогла бы наконец почувствовать себя свободнее.

Я вышла на земных магнатов, желающих расширять бизнес за счет связей с бывшей колонией, предложила кое-какие совместные проекты, и они ухватились. Всех достала бесконечная война за престол, они с удовольствием оперлись бы на венерианские штыки, только бы ее закончить. Словом, сложностей не возникло. Тем более закончить с прибылью и новыми деловыми горизонтами. Кое-кто поддержал эту идею и у нас среди кланов, также желая расширять бизнес, деньги на кампанию мы наскребли.

Армия уже имелась, опытная, закаленная в боях. Только теперь она выступила не как кадровое войско, а как сборище наемников, воюющих за деньги, но профессионализма солдат от этого не убавилось. Магнаты официально «пригласили» Анну Марию на имперский престол, как единственную наследницу, и опасный полководец вместе с опасной армией отправились за миллионы километров прочь. А я, впервые с момента коронации, почувствовала себя королевой.

Она вновь вздохнула, делая паузу. Ей было тяжело, воспоминания всколыхнули в душе какие-то тонкие струнки, что не могло не сказаться на плохом самочувствии. Но она была счастлива, погружаясь в минувшее. А чему ей, человеку, одной ногой ступающему за Порог, еще радоваться в этой жизни, кроме как воспоминаниям?

– Он завоевал Землю, Серхио. И стал императором. Фактически, хотя и не сидел на троне. В Каракасе находилась его жена, но столицей Империи стала небольшая по земным меркам курортная Форталеза, где решались теперь уже тамошние Очень Важные Вопросы.

Ирония в том, что Венера так и осталась его планетой. Я не смогла стать истинной, настоящей королевой, пусть он и находился далеко. Даже после его смерти Венера осталась верна Филиппу, я до сих пор живу в тени его авторитета, его солдаты по привычке лояльны мне, а знать по привычке же меня опасается. Он был властелином двух империй, твой отец, дочь. Великий человек! Но я скоро умру. А знать очнется. Поймет, что эпоха Филиппа Веласкеса в прошлом, настала новая эпоха, Время Королевы Леи. Время забвения прежних авторитетов и страхов. И то, какое будет это время, полностью зависит от тебя, дочь. И твоих мужчин. А теперь идите, я очень устала, мне надо отдохнуть.

Она перевела на него пылающий взгляд, которым буквально пригвоздила к спинке дивана. Он понял. Понял, зачем она позвала его сегодня.

Нет, она не простила его. Но благословила. И теперь он не может уйти, включив реверс. Билета до Старой Москвы не будет.

Видя, что королева еле держится, он поспешил утащить кинувшуюся было к матери Лею, на ходу знаком показывая слугам за гермозатвором, что надо войти.

– О чем ты думаешь?

Эту ночь они не спали, сон не шел. Даже секс был вялый, на автомате. Весь вечер Лея ходила сама не своя, погруженная после разговора с матерью в какие-то известные лишь ей абстрактные думы, в них же витала и сейчас.

– Я не смогу быть сильной. – Она прижалась к нему и уткнулась лбом в плечо, как маленький котенок. – Я слабая. Я всего боюсь. И мне не на кого положиться. Только девочки и ты. И всё!

Он обнял ее и плотнее прижал к себе.

– Ты будешь сильной! У тебя получится!

Она мотнула копной красивых черных волос.

– Нет. И ты… Извини, но мама права. Люди не пойдут за тобой. Ты – иностранец, чужак. Знать вообще не будет воспринимать тебя всерьез! С этим ничего нельзя поделать.

– Мы что-нибудь придумаем! – Он ободряюще потрепал ее, убрав непослушные локоны. – Если стране нужен Великий Лидер, я стану им. Обещаю!

Она вновь покачала головой, какое-то время думала о своем. Но вдруг резко вскочила, сбрасывая на пол одеяло.

– Ты прав! Прав, Сережа! Стране нужен Великий Лидер! И я знаю, где его взять!

Она ланью метнулась к столу, где покоился ее виртуальный навигатор. Не цепляя его на голову и не включая изображение, быстро набрала что-то, без картинки, и бегло бросила:

– Елена, пулей ко мне! Плевать, что три часа ночи! Ты мне нужна, и точка, это вопрос национальной безопасности! Вот когда придешь, тогда и убивай, но вначале все равно надо прийти! Сама такая!

От имени Елена он поморщился, его воротило от этой полуженщины-полуробота. При этом она была именно женственная, совсем не «мужичка», как ей подобные. И как он выяснил эмпирическим путем, очень даже спала с мужчинами. Когда кончала, в гостевой спальне, в которую они с ней забурились, чуть не обрушился потолок.

Эта их странная, противоестественная связь всегда будет стоять между ним и Принцесской. Хотя, не кривя душой, не особо она и мешает, находясь в другом измерении. Она просто есть, и он ничего не может с ней поделать. А еще он точно знал: Гарсия скорее умрет, но защитит его девочку, и это извиняло все ее грехи.

– И где ты собираешься найти стране Великого Лидера в три часа ночи? – ухмыльнулся он, разваливаясь на огромной, как космодром, кровати.

Лея, загоревшись идеей, суматошно бегала по комнате, разыскивая разбросанные вещи, суматошно же их надевая.

– Я его рожу.

– Чего???

У него отвисла челюсть. Сказать «удивила» – ничего не сказать.

– Очень смешно!

– А я не смеюсь. – Она бросила на него убийственный взгляд, после чего нашла наконец запропастившийся чулок и принялась быстро его натягивать. – Мне нужен наследник. Моей маме нужен наследник, тем более сейчас. Mierda, да стране как никогда нужен наследник! Второй в списке, в случае чего, идет эта вертихвостка Алисия, и я не представляю, что будет со страной, случись со мной что-нибудь плохое. Венере нужен наследник, Сережа, сильный человек, – подвела она итог. – И я могу создать, сконструировать такого, скомпоновав генетически из различных заготовок. Если уж я сама из презерватива, не вижу ничего плохого в том, что мой сын будет из пробирки. Чего ты на меня так смотришь?

– И где же ты найдешь гены, из которых будешь его компоновать?

Она довольно, словно кошка, ухмыльнулась:

– Когда-то я инспектировала секретную военную генетическую лабораторию. Даже не так, целую сеть военных лабораторий, в том числе генетических. Ты не представляешь, Сережа, что там есть! Любые качества, любые особенности, любые способности, какие пожелаешь! Внешний вид, предрасположенности к творчеству, к аналитическому мышлению, различные моды на интеллект, на повышение физических реакций. На стрессоустойчивость, например, и другие психологические штуки. О многом я и сама до этого не знала, считая фантастикой. Это целый мир, Сереж!

Я сделаю его, сконструирую из самых-самых, самых нужных и полезных генов. Это будет сильный, очень сильный человек! Который справится, у которого хватит духу окоротить знать и навести наконец на планете порядок! – Она сбилась, лаконично вздохнула и вновь подвела итог: – Мы будем стараться, как-нибудь проживем свое время. У нас обязательно получится. А потом на трон сядет мой сын и сделает то, на что не могли решиться поколения королев до него. Вот так, Сережа. И чего ты улыбаешься?

– Лея, ты серьезно?

Он не мог не сдержать улыбки. Она вспыхнула.

– Разумеется! Я носила эту идею долгие годы в виде размышлений! Но теперь понимаю: это необходимость! Без такого лидера страна так и будет топтаться на месте! Да, радикальный шаг, но…

– Иди сюда! – Он потянулся, схватил ее за запястье и усадил рядом. – Лея, ты ведь понимаешь, что это бред. Не можешь не понимать.

Она отрицательно замотала головой.

– Я согласен, моральная сторона проекта… та еще, учитывая подробности твоего зачатия. Но подумай о технической. Это гены! Наследственность, здоровье вашей семьи на долгие годы! Да что там, навсегда!

Ты хочешь рискнуть и подставить семью, открыв ящик Пандоры? Мы ведь не знаем, к чему ведет та или иная модификация. Каждый год ученые выявляют в них что-то новое, хотя, казалось бы, все уже давно изучено и переизучено. Но нет – всплывают новые особенности, новые патологии. Ты не имеешь права так рисковать! В дела природы вмешиваться нельзя!

Она вновь замотала головой:

– Я обо всем уже подумала. Я должна решиться на этот шаг. Иначе… Иначе планета не выживет.

Из его груди вырвался разочарованный вздох.

– Я не могу быть сильной правительницей, – с жаром продолжила Лея, вскочив, – но сделаю все, чтобы такой появился в будущем. Моя мать не нашла подобного для меня. – Она бросила виноватый взгляд. – И сегодня честно тебе об этом сказала. А где гарантия, что получится у меня, если пойду естественным путем?

Вдруг мой ребенок будет слабым? Еще слабее меня? У меня хорошая закалка, хорошая школа жизни, но своего ребенка я в корпус не отдам, как меня мать! – На этих словах голос ее высочества задрожал. – Я смогу выдержать многое, но сможет ли он? Или она, если родится девочка? Особенно девочка! Нет, Сереж, это решено. Я сделаю это. Создам сильного лидера, который возглавит страну в будущем. И точка.

– Я не хочу участвовать в этом глупом проекте, – усмехнулся он, откидываясь назад. Последовавшее за этим его озадачило, а затем взбесило.

– Хорошо, я сделаю это без твоего участия. – Она показно отвернулась и пошла к столику с косметикой.

– Что? Ты хочешь сказать, что?..

Его челюсть отвисла. Лицо вспыхнуло, затем накатила волна жгучей злобы. То есть она готова оставить его за бортом? В вопросе рождения наследника? ИХ ребенка, о котором столько было сказано? Ну, ничего себе?!

Приступ накатил волной. С бешеными глазами он подскочил к ней, что-то кричал…

Но оказался лежащим на полу лицом вниз с вывернутой рукой. Сознание медленно прояснялось.

– Полегчало? – спросил сверху участливый, но одновременно ледяной голос. Это была все та же Лея, но отчего-то вдруг переставшая быть его. Какая-то чужая, незнакомая.

– Да, отпусти.

Она отпустила. Он поднялся, потирая запястье, пытаясь понять, что чувствует и что произошло.

Это был ключевой, поворотный момент в их жизни, ибо незаметно для обоих они перешли грань, за которой… За которой их ждало что-то совершенно иное.

– Лея, не делай так. Я против.

Она была непробиваема.

– Если тебе плевать, я улечу домой, в Нижний.

– Лети. – Она пожала плечами.

– Завтра же.

– Я тебя не держу.

Она отвернулась и снова пошла к столику приводить себя в порядок.

Вот он какой, поворотный момент. Точка выбора. И он, похоже, свой только что сделал. А королева?

У нее еще есть время найти Лее кого-то достойного. И теперь он не будет ей мешать своим присутствием.

Сергей принялся одеваться. Дворец, к которому он так и не смог привыкнуть, резко навалился, погребая под своей массой. Ему захотелось скорее выйти отсюда, вдохнуть воздуха, броситься прочь из этой цитадели венецианских монархов. Из места, где рушатся судьбы, а люди становятся живыми роботами. Лея, словно не замечая его волнения, аккуратно причесывалась перед зеркалом. Он не выдержал:

– Что, вот так все и закончится?

Она отрицательно замахала головой:

– Я люблю тебя. Но есть вещи важнее любви. Жаль, ты этого не понимаешь. Нет, понимаешь, но не можешь принять. Так что извини.

Она отвернулась, продолжая совершать заученные действия, священный ритуал для любой женщины. Точка поставлена. А до космопорта можно доехать на такси, которых полно на площади Независимости даже в это время. Экспрессы до «Роси» ходят почти каждый час, а там посадочным модулем до Нижнего.

Он уже почти оделся, когда ее вдруг ни с того ни с сего скрючило.

– Ой!

Забыв обо всем, он подскочил к ней:

– Что такое?

– Не знаю… Резко так затошнило… – Лея оттолкнула его и побежала в туалетную. – Я сейчас!

Ведомый тяжелым предчувствием, он последовал за ней, тактично встав за приоткрытой дверью, из-за которой раздавались характерные звуки опорожнения желудка. Наконец постучался и толкнул ее.

– Все в порядке?

– Да. – Лея сидела, обняв унитаз. По лицу текли слезы. – Как назывался твой вчерашний «прикольный» китайский ресторанчик?

Он ответил. Хотя знал, что ресторан тут ни при чем. И она знала тоже.

– Ты ведь не бросишь меня, нет? Не улетишь? Хотя бы прямо сейчас?

Он присел и обнял ее. Она тут же разрыдалась, уткнувшись в плечо.

– Глупая! – Он принялся нежно гладить ее по волосам.

Минут через пятнадцать зашла Елена. У всех девчонок взвода Леи уже давно персональные комнаты в этом крыле, в нескольких шагах от покоев ее высочества. То есть она не спешила, и это слабо сказано. Окинув довольным оценивающим взглядом его голый торс и фигуру, Гарсия с показной ленцой кивнула ему:

– Что случилось? Что она хотела?

Сергей многозначительно указал в сторону душа:

– У нашей Принцесски появилась улетная идея. К счастью, кажется, она ей не понадобится.

Он победно улыбнулся, не зная, что ошибается.

Чья-то рука легонько толкнула меня в плечо. Я открыл глаза. «Эсперанса». А рядом Катарина.

Я моментально все вспомнил и поежился. За фонарем кабины виднелись космонавты со стороны Нейла Армстронга.

– Пошли.

Я согласно кивнул и полез наружу. Пора закончить всю эту мутную дурацкую историю.

Мы перешли дорогу и опустились на лавочку напротив основного монумента. Я молчал, нечего было ей сказать. Она же долго собиралась с мыслями, теребила сцепленные в замок пальцы. При ее-то самоконтроле! Мимо проходили люди и удивленно пялились на экзотическую ангельскую форму, тыкали пальцами, но и ее, и тем более меня это мало волновало. Наконец она созрела.

– Ты хочешь знать, как было дело?

– А если скажу «нет», ты мне поверишь? – усмехнулся я.

Ее губы тронул намек на улыбку.

– Я могла бы сейчас распинаться, какие мы хорошие, спасли тебя от подлого и коварного недоноска по имени Бенито, но не буду.

– И поступишь мудро. Ты и так спалилась выше крыши, рекламируя свой корпус. Я просто тебя пошлю.

Она кивнула, примерно так и думала. Я продолжил:

– Убийство гвардейца – наглое, незаконное. Реклама вседозволенности. Увод меня из тюрьмы без документов и серьезных юридических обоснований – то же самое. Я не говорю, что я против, мне там как бы… Не совсем было уютно, но тебе не кажется, что это явный пиар?

Она улыбнулась:

– Так и было задумано.

– А дальше та дурацкая погоня. На розовой «эсперансе»! Розовой! По всему городу! Взрыв машины в тоннеле, контролируемом дорожной полицией! А расстрел из ракетниц и деструкторов? Что это такое? Ты могла поступить по-иному, не надо заливать! И корпус поддержал бы тебя! Это все-таки была его операция, что бы ты мне тогда ни врала! Но вы замыслили именно это и именно это сделали.

Я глотнул воздуха, сбился от избытка чувств. Достало!

– А кафе? Как расценить твой монолог в кафе, прежде чем ты предала меня? ВЫ предали? Чистая пропаганда, ничем не завуалированная! Я не осадил тебя только потому, что находился под впечатлением от погони, не хотел связываться! Но это перебор, Кать! Может, хватит?

Она задумчиво кивнула:

– Да, это изначально была операция корпуса, ты прав. Началось все незадолго до того, как ты хлопнул дверью. В целях обеспечения твоей безопасности после эпизода с сапогами одна хорошая девочка, согласно приказу Мишель, «случайно» познакомилась с Бенито. У нас не учат этому, но в императорской гвардии есть специальный отдел, занимающийся подобными вещами. Готовит агентов-соблазнительниц для разведки и контрразведки. Мы поставляем им «мясо», тех, кто не годен для нашей службы, но кого не за что утилизировать. Например, кто дал вассальную клятву, но не может служить по здоровью, по ранению. И иногда используем свои кадры для собственных нужд. Так вот, одна из их девочек, наша девочка, вошла в контакт с Бенито и буквально за неделю стала для него смыслом жизни. Не спрашивай, направить ее не мое решение, я всего лишь знаю, что так было. И когда Виктор Кампос предложил тебе стать сыном, я через нее слила ему эту информацию, – закончила она.

Вздох.

– Да, Хуан, это была я. Моя идея и мое сопровождение. Идея была подана не просто так, а с издевкой. Знаешь, как это происходит в жизни? Девочка говорит мальчику, что он неудачник, его всякие там, опустим кто, обходят, родной отец готов променять его на его злейшего врага. Чисто женская шпилька из арсенала оружия, не доступного ни одному мужчине и действующего в разы эффективнее любых мужских новаций.

Я крякнул. Да уж! Сказано – стервы!

– Бенито – мальчик, не мужчина даже, у него нет иммунитета к такому оружию. Как и предполагалось, он сорвался, потерял голову и начал искать исполнителя. При положении отца для него это было вопросом времени. А когда нашел, заплатил ему сразу, со стопроцентной предоплатой, золотом.

Дальше – дело техники. Вечером мы «взяли» Бенито, утром шуганули Музафарова. Чиркаш понял, что на него смотрят из объектива прицела винтовки, но все равно встретил тебя, вот ведь ублюдок! А потом… Все пошло не по плану.

Она замолчала. Я же сидел и думал. А ни хрена я не думал! Единственное, что я ощущал в этот момент, – усталость. От обмана, лжи и предательства.

– Ты должен был попасть в его руки, – продолжила Катарина. – А мы тебя – обменять на Бенито. Только и всего. Он бы не сделал тебе ничего плохого, у нас в руках был его сын.

Я поймал себя на мысли, что она оправдывается, и мне это нравилось.

– Изначально Кампос не знал, что его сын заказал тебя, потому пришлось совершить операцию ювелирно, ради твоей безопасности. Конечно, он узнал, такое спрятать трудно, но за это время его люди раскопали, с кем Бенито недавно встречался и зачем. Благодаря этому же Чиркаш дожил до встречи с тобой. К сожалению. Мы сделали все возможное, чтобы дать Музафарову понять, кто мы такие! – продолжила она очень эмоционально. – Наши девочки два квартала гнали этого ублюдка с оружием в руках! И все для того, чтобы самый-самый тупой недоносок на месте Кампоса мог понять, что это за акция и для чего. И что не стоит дергаться, совершать необдуманных поступков. Через пару часов после вашей встречи, когда люди дона взяли и допросили Музафарова, он знал об операции всё, все подтексты и намеки. И никуда не мог деться, кроме как последовать диктуемым условиям.

– А если бы он убил меня?

– В момент, когда его сын у нас? – Она скептически ухмыльнулась. – Он бы пылинки с тебя сдувал. По той же причине он не мог начать против корпуса никаких «боевых действий», например грохнув меня или взяв в заложники. Королева бы ему такое не простила, он прекрасно это понимал. Его сын виноват, сам накосячил, и по законам криминального мира мы в своем праве. Риск был, Хуан, – скривилась она, все-таки признавая это, – но, поверь, риск минимальный.

Я верил. В теории выглядело красиво. Жаль, что жизнь – не теория.

– Но произошел сбой. – Я хмыкнул. – Я оказал сопротивление, вырубил элитного бойца дона хефе и попал в застенки гвардии. В этот момент прогадали и вы и он.

Она кивнула:

– Да. Мы прогадали тем, что некому стало тебя менять. Мы должны были получить тебя именно из рук хефе, и никак иначе. Он же проиграл тем, что единственная ниточка, за которую он мог дернуть, уплыла у него из-под носа. Да, в управлении твое дело попало «нужному» следователю, у Кампоса там много своих людей, но застенки гвардии не его территория, сколько бы денег он ни отваливал работничкам правопорядка.

– Тогда вы дали возможность гвардии сделать работу дона и подкорректировать мне фенотип, – горько усмехнулся я, высвобождая иронию. – Подождав заодно, пока гвардия меня не отпустит и я все же не попаду по адресу.

Она отрицательно покачала головой:

– Неправда, Хуан. Мы просто пытались понять, что делать дальше. К тому же получаемые с твоих жучков данные говорили, что ничего фатального с тобой не делают, иначе примчались бы через минуту. Но пока тебя не было смысла выдергивать. Виктор же Кампос оказался хитрой сволочью. Очень опытной! – Она скривилась, видимо про себя приложив его «теплым» словцом. – Поняв нашу игру, наши замыслы, он решил пощекотать нам нервы. В отместку, что используем его. Он ведь так же, как и мы насчет тебя, был уверен, что мы не сделаем плохо его сыну. Потому затянул твое официальное дело, поставив нас в тупик. Да, Бенито оказался у нас на руках, но нам не на кого было его менять! И как-то повлиять на ситуацию, пока ты в застенках, мы тоже не могли! Вот ведь умная скотина!

Я про себя выругался. В то самое время, когда Сантьяго измывался надо мной, у них тут шли дипломатические войны! Кто кого сделает больше, ничего не делая!

– Почему же все-таки решили забрать? – не понял я. – Они ведь собирались отпускать меня. С автоматической передачей дону хефе.

Катарина скривилась и вновь покачала головой.

– Мы не знали. Я не могу слушать твою волну постоянно. Я уже получила все необходимые инструкции и полномочия, подъезжала к зданию управления. Возможно, Мишель знала: кто-то из наших людей прослушивал волну постоянно, но, видимо, не успела сообщить. А дальше все закрутилось, стало поздно.

– Так что и тут сбой, Хуан! – с раздражением воскликнула Катарина. – Хефе пошел на попятную, решив, что жизнь сына важнее наших нервов, я же в тот момент шла по коридору в допросную и сжимала в руке кинжал для Феликса Сантьяго. Дальше ты знаешь.

– Погоня.

– Да. – Она деловито усмехнулась.

– Непростая, с рекламой! – поддел я.

– Я же говорю, так было задумано. Мы разрабатывали операцию всю ночь и решили, поскольку придется пострелять, лучше уж убить этим сразу несколько зайцев.

– Несколько? – не понял я. – Есть кто-то еще?

– Да. Несколько. Во-первых, ты, как основной объект. Чтобы впечатлить одного юношу. Юноши ведь такие впечатлительные! – Ее губы расплылись в ухмылке. Я про себя выругался. – Во-вторых, Кампос. Мы намекнули ему, что можем сделать с ним что угодно, если захотим. Для нас нет преград. И намек он понял, к счастью.

А в-третьих, и ты забываешь об этом, сам город как объект приложения. Реклама для всего города. В корпусе уже давно идет борьба между «старыми» и «новыми», офицерами диаметрально противоположных взглядов. «Старые» мечтают вернуть прежние добрые времена, когда корпус обладал реальной властью. «Новые» считают, что возврат невозможен, он только погубит корпус, как таковой. Мишель долго сдерживала «старых», но теперь выступила вместе с ними. И мне кажется, это только начало, Хуан.

– Но королева…

– Ничего не сможет сделать, – покачала она головой. – Клятва обоюдна.

Помолчали.

– Красивая погоня и взрывы машин, как апофеоз, на самом деле значат не много, – закончила она виток объяснений. – Ежедневно в Альфе взрываются десятки машин. Ну, не десятки, но бывает. Разборки между эскадронами, например, или еще какая-нибудь криминальная ерунда. Это было начало, демонстрация намерений. И люди, непрерывно следящие за корпусом телохранителей, а таких на планете много, поверь, сделали нужные выводы. Хотя это лирика, которая не должна тебя касаться. – Она вздохнула. – Во всяком случае, в настоящее время. Что будет потом, будет потом. Дальнейшее ты знаешь. Тебя передали Кампосу, замаскировав передачу под «случайность». Тут снова сбой, и самый существенный. Кампос-то понял намеки, после взрывов машин мы не ждали накладок с его стороны. Но вот как вычислил ты?

Она повернула голову и впервые улыбнулась. Заинтересованно. Искренне.

Я вымученно вздохнул и покачал головой.

– По глазам. Все было правильно, кроме твоего взгляда. Не такой должен быть у загнанного в угол человека.

– Прокол, да, – согласилась она. – Не рассчитала. Планировалось, что ты узнаешь все лишь сейчас. – Вновь тяжелый вздох. – Слава богу, финальный обмен прошел без сучка! И на том спасибо.

Здесь я не мог с ней не согласиться.

– Скажи, зачем вам это все было надо? Что во мне такого, почему вы так в меня вцепились? – задал я давно мучивший вопрос. Теперь все встало на свои места, но Самый Главный Вопрос остался.

Она пожала плечами:

– Да ничего, в общем.

Я выжидательно молчал.

Она сдалась, но начала издалека:

– Ты знаешь, для чего Антонио II создал корпус?

Я отрицательно покачал головой.

– Игрушка? Игрушка для императора?

– Не совсем. – Она закусила губу. – Это верно лишь в какой-то степени. Эта игрушка была… Не совсем игрушкой в его руках. Во всяком случае, тогда так о корпусе никто не думал, для всех это был серьезный инструмент в руках серьезного человека. Понимаешь, он любил силу. Суровый человек во всех своих делах. Слабых он топтал, с другими сильными находил общий язык и остался в истории великим императором. Еще он обожал красоту. Не только женскую, то, что он бабник, – вторично, все мужики бабники. Он был эстетом во всем! А теперь представь его детище, императорский корпус телохранителей? – Она расплылась в улыбке.

Я усмехнулся:

– Сила и красота. Красота и сила. Да уж, гремучая смесь!

– Он даже не спал со своими девочками! – усмехнулась Катарина. – Трудно поверить, но это так. Они были для него неприкосновенны, вопреки всему, что говорят сейчас. Он наслаждался ими, боготворил. А они находились рядом с ним, грозные и красивые, и никто не смел сказать, что это несерьезно, «бабий батальон». Теперь понимаешь, что нужно нам?

– Нет.

– У нас достаточно красоты. В наше время, на нашей планете, в нашем корпусе. Но нам нужна сила. Без нее мы – сборище кукол, берущих на себя слишком много. Нам нужна сила, репутация. Нам нужны мальчики. И если дело с тобой выгорит… Кто знает, что будет с корпусом дальше?

Вот так, прямо в лоб, такие вещи? Зашибись!

– И после всего, что вы натворили, ты думаешь, что я пойду у вас на поводу? – Я хрипло, через силу, рассмеялся.

Она отрицательно покачала головой:

– Нет, не думаю. Но давай сформулируем ситуацию немного иначе и вспомним кое-что из прошлого?

Я согласно пожал плечами:

– Давай попробуем.

– Пятая дорожка, «полоса смерти», – начала она. – Обрывающаяся и падающая девочка. Безразличие инструкторов к ней. Помнишь?

– Такое можно забыть?

– Это я подстроила ту ситуацию. Я задалась целью вышвырнуть тебя оттуда и сделала все возможное, чтобы осуществить это. Девочка упала сама, да, но вышвырнула тебя я, Хуанито! Все, что там произошло, весь тот день от начала до конца – моя постановка, мои заготовки, которые в неожиданный момент сработали. Я считала, что так будет лучше, но…

Но?

Вздох.

– Я не имела права так поступать. Ты взбешен, разозлен, обижен. Считаешь нас человеконенавистницами, суками, видишь нас только с негативной стороны. Но это не вся правда.

Вся правда в том, что мы монолит, который всегда стоит за своих. У нас жестокие порядки, мы те еще стервы, но мы никогда, НИКОГДА не станем животными, которыми ты нас считаешь.

Оглянись вокруг. Мир жесток. Ты поступил правильно, отказавшись с нами сотрудничать, как человек я тебя понимаю и поддерживаю. Но только как Катарина де ла Фуэнте. А как Ласточка, кадровый офицер службы вербовки, я тебя спрашиваю: «А что было бы, если бы Кампос-младший узнал о вашем разговоре с хефе из других источников? Тогда, когда нас не было бы с тобой рядом? Что бы произошло потом?» Ты хочешь барахтаться в мире и будешь барахтаться. У тебя получится. Но однажды, когда ты начнешь переходить улицу, тебя собьет какое-нибудь дерьмо при больших деньгах, и, если выживешь, дело повесят на тебя, обвинят во всем. Доказать ты ничего не сможешь. А потом вечером твоя дочь будет возвращаться из школы, и еще один подобный хмырь, или даже группа, поймает и изнасилует ее. А затем отпустит. И ты вновь ничего не сделаешь. Они и отпустят-то ее потому, что ЗНАЮТ о своей безнаказанности и твоем бесправии! Это только два примера. Хочешь, я буду перечислять их до бесконечности? Бизнес. Работа. Карьера. Грош цена твоим потугам, если в любой момент ты можешь попасть в ситуацию, когда гнида вроде Бенито Кампоса раздавит тебя! Тебя, твою семью и близких, твоих детей! Когда ты не способен ответить, не способен дать сдачи! Какими словами будешь ругать себя, если подобное случится? Как будешь проклинать?!

Да зачем далеко ходить, достаточно вспомнить лишь одного знакомого мне парня, гулявшего по центру с подружкой, и банду тойоты, которая решила отчего-то, что об эту парочку можно как минимум почесать кулаки…

Она смотрела вперед и вдаль, но прекрасно видела, как меня повело. Я сжал кулаки и принялся судорожно вдыхать и выдыхать воздух, борясь с приступом. Меня трясло, я был на грани. Она же, насмехаясь, била и била дальше, прицельными, прямо в яблочко.

– А что, если бы на ее месте была другая девушка? Обычная, из твоего же района? Догадываешься? Конечно, догадываешься! Не раз об этом думал. А на их месте, в свою очередь, могли оказаться другие гопники, не обязательно знакомые тебе. Например, подвыпившие camarrado из какого-нибудь эскадрона. Что б ты делал потом, Хуан?

Да, мы жестокие. Да, бесчеловечные в некоторые моменты. Да, способны предать или ударить в спину, если возникнет необходимость. Но только нельзя в этом мире быть белыми и пушистыми! Нельзя быть благородными! Благородные и пушистые обречены. Это главная мысль, о которой ты забываешь, выливая на нас грязь. Мы жестоки, но мир не лучше. И мы можем противостоять ему, а ты нет. – Она сбавила обороты, давая усвоить мне этот урок. – Совет офицеров поставил мне ультиматум. Я тебя из корпуса вышвырнула, я же должна вернуть. Не так, вернуть в исходную точку, после которой ты хлопнул дверью. Это точка выбора, Хуан. И ты должен выбирать так же, как тогда, без эмоций и нервов. Разумом.

Ты можешь отказаться. Психануть, обидеться, все такое. Вот только мне плевать на твои психи. И Мишель. И остальным. И ты знаешь это.

Или ты выбираешь осмысленно, как умный взрослый человек, или…

– Тебе не все равно, – усмехнулся я, перебивая ее. Я прочел это в ее глазах и жестах, в интонации. – Ты тоже хочешь, чтобы я вернулся. Почему?

Она задумалась надолго. Интересно, сейчас соврет?

– Да, я хочу, чтобы ты вернулся, – призналась вдруг она, – ты прав. Потому что, если придешь сейчас, это будет решение сильного человека, знающего, что его ждет, и знающего цену своим ошибкам. А если бы ты согласился тогда, это стало бы решением трусливого кролика, готового броситься в любой омут, лишь бы его обогрели и защитили. Это разные вещи, Хуан.

Пауза.

– Скажешь, это не так?

Огорошенный, я молчал.

– И наверное, чтобы понять это, снова оказаться в точке выбора, стоило пройти через все испытания? Как думаешь?

– У тебя не найдется сигаретки? – задумчиво потянул я.

Она протянула почти полную пачку:

– Оставь себе.

Я кивнул и прикурил.

– Спасибо. Это был важный урок. Наверное, ты права.

Она улыбнулась:

– Знаю. Я всегда права.

– Не завирайся.

Она вновь улыбнулась, но промолчала.

– Мне надо подумать.

– Думай.

Она встала и медленно поплыла к припаркованной вдали «эсперансе».

– Подожди! – окликнул я.

Катарина озадаченно обернулась.

– Ты забыла! – Я протянул ее блатную зажигалку.

Лицо сеньоры де ла Фуэнте расплылось в улыбке.

– Оставь себе. Мне она будет напоминать всего лишь об очередном хахале, о котором, не будь ее, я давно бы забыла, а тебе будет напоминать обо мне и уроках, которые ты усвоил.

Она отвернулась и пошла, теперь уже не оглядываясь.