Глава 6

ИНЦИДЕНТ

Сказать, что я был зол, – ничего не сказать. Я был в бешенстве! Но не в пустом бессмысленном порыве обиженного ребенка, которому не дали кусок торта, а в осознанном бешенстве отчаяния загнанного в угол взрослого.

Ведь ребенку неизвестно о вреде сладкого, и объективных причин для неполучения торта, на его взгляд, нет. Для него виноваты подлые взрослые, незаслуженно его обижающие. Я же, в отличие от ребенка, знал, что сладкое вредно для здоровья. Это выбивало почву из-под моей ненависти, превращало ее в фарс. Я был тем самым ребенком, но злился не на причины воздействия, а на методы. А это совсем другая песня.

Методы? Да, бесчеловечны. Но что еще ждать от ангелочков? Их воспитывали с помощью подобных методов, они не знают, что можно иначе. Ведь только так можно сломить и перемолоть спесь, играющую в приходящих к ним бродяжках и попрошайках, брошенных и никому не нужных детях наркоманов, алкоголиков, неудачливых гастарбайтеров. Только крайней агрессией, запредельным человеконенавистничеством. Катарина еще жалела меня, составляла свой дурацкий план, учитывая такой глупый и незначительный по сравнению с целями фактор, как сочувствие. И совсем не потому, что при более жестком прессе они бы меня потеряли. Наоборот, я вполне себе мог проникнуться их способностями вытаскивать из дерьма и кинуться в объятия, а не, как сейчас, сидеть в четырех стенах и рассуждать о «возвышенном». Потому что главное в произошедшем за последнюю неделю можно записать тремя фразами.

Эта паскуда. Меня. Заказала.

Заказала самостоятельно, и плевать на причины. Он точно так же мог заказать меня позже, из-за чего-нибудь другого, наплевав на запрет папочки. И меня не покидало стойкое ощущение, что рано или поздно это случилось бы. В свете этого вся хитроумная комбинация Катюши предстает совсем иначе.

Она права, без членства в структуре, подобной корпусу, я до конца жизни останусь «серой мышью». Это будет мой крест, мое проклятие. Потому как действительно любая сволочь, воняющая паленой орлятиной, раздавит меня походя, даже не утруждаясь тем, чтобы обратить на меня внимание. А проклятие, потому что я до конца жизни буду помнить о том, как лишился своего шанса из-за непомерного гонора.

Но ребенок, лишенный сладкого, дулся во мне, и я не мог перебороть его. И от этого ненавидел себя.

За трусость. За малодушие. За боязнь принимать серьезные решения. Ведь это уже второе решение за последний месяц, повисшее в воздухе. С визора домашней рабочей станции на меня взирали фамилии нашей доблестной аристократии, остановленные в точке, до которой я дошел перед тем, как выйти из дома навстречу верзилам Кампоса-старшего, но так и не стертые за эти дни. На фоне этого цифры номера службы вербовки, намертво засевшие в памяти и раз за разом самопроизвольно всплывающие в голове, вгоняли в депрессию.

В этом пате я находился уже третий день, не выходя на улицу, не отвечая на звонки, ни с кем не разговаривая. Даже с мамой. Мама видела мои метания, но не трогала, понимала, что в некоторых вещах она мне не советчик. Я просто не пущу ее к себе в душу! Есть вещи, которые нельзя переложить на кого-то. А совет? Что она может посоветовать нового, если я и так все прекрасно понимаю?

Кажется, мне звонили из школы. Кто-то из друзей и из администрации. И Эмма звонила, но мама благоразумно не соединяла, посмотрев на меня и покачав головой. Вроде бы звонила Катарина. Но не мне, а ей, меня она все же оставила в покое. И они долго о чем-то разговаривали. К слову, она связалась с мамой сразу после похищения, постоянно держала ее в курсе событий, обрабатывала психологически, успокаивала, чтобы мама не нервничала. Она по должности психолог, и это ее прямая обязанность согласно обычной, общечеловеческой логике. Согласно ангельской – нет, плевали они на окружающих, но человеческой – да. И это давало дополнительные очки в ее копилку.

На четвертый день начало отпускать. Привычно проводив маму на работу и позавтракав набившими оскомину синтетическими макаронами, я пошарил в холодильнике и пришел к выводу, что с продуктами за эти дни у нас стало как-то… напряженно. Обычно продукты покупаю я, это моя святая обязанность с детства, как мамина – готовить. Нет, я и сам могу себе что-то сварганить, не совсем уж отсталый человек в этом смысле, но не люблю, а у нее получается вкуснее. А времени ходить по магазинам у меня больше объективно, как и сил, чтобы таскать тяжелые сумки.

По дороге к супермаркету, большому недорогому магазину в соседнем квартале, мое гнетущее настроение немного развеялось. Оно неудивительно, идти туда далеко, а при ходьбе настроение всегда улучшается. И динамика эта начала мне нравиться.

Внутри магазина скорость динамики увеличилась. Не знаю, почему так, но, когда бродишь с тележкой между стеллажами с продуктами, развеиваешься еще быстрее, чем на улице. Правда, в один момент произошел настолько резкий скачок, что стоит описать его отдельно.

Это была девушка. В самом деле, что еще может так сильно повлиять на мужское настроение, как не вид столь красивых сеньорит, как она? А она была красива, очень красива! И явно не ангелочек, не то сложение и взгляд. Сеньорита стояла перед холодильником вполоборота ко мне и внимательно смотрела на этикетки. Я со своего места мог рассмотреть ее всю с ног до головы, не стесняясь, чем и воспользовался.

Начать с того, что она не латинос. Нет, не русская и не полукровка, не угадали. Она была восточной красавицей, классической, ведущей родословную откуда-нибудь из Персии, Индии или Аравии – подробнее не скажу, особенностей этносов тех мест не знаю. Звезда Востока!

Второй момент – одежда и косметика. Это НАША восточная красавица, ибо одета она была в невесомую блузку с отчетливым намеком на вырез, неприемлемым для представителей классических восточных культур, и невообразимую для оных красную (!) юбку выше колена. Конечно, выше всего чуть-чуть, на пару сантиметров, но для них и это верх неприличия.

Потомки колонистов с Востока живут на Венере малыми изолированными общинами, и количество их невелико. Тех же, кто ассимилировал, втянувшись в культуру венерианских латинос, вообще можно пересчитать по пальцам. Чистокровных представителей, естественно, а девушка, как я сказал, не полукровка. Это вызвано объективными причинами, ненавистью и культурной изоляцией.

Я уже касался проблемы русского сектора, «обратной стороны Венеры», головной боли руководства планеты. Здесь же ситуация гораздо хуже. Дело в том, что к моменту войны с Россией выходцев из этой страны на планете обитало достаточно много, и тронуть их руководство победившей в войне Венеры не решилось, лишь выделило деньги на перелет добровольных репатриантов. Война же с Восточным Союзом произошла раньше, когда у власти находились другие люди, страна решала иные задачи, а колонистов из Китая, Индии и других членов Союза в абсолютном исчислении было гораздо меньше, чем русских через два десятилетия после этого. Потому, согласно мирному договору с Союзом, Венера выселила их на Землю почти всех. Выселила варварски, набивая людьми грузовозы, словно работорговцы девятнадцатого века трюмы парусников неграми. Было вывезено несколько миллионов человек, колоссальные цифры, учитывая, что самих латинос тогда было всего в несколько раз больше. Скверная страница истории планеты, но, как говорят специалисты, жизненно необходимая для молодого государства.

Но сия участь постигла не всех, некоторые колонисты остались, либо спрятавшись и переждав волну насильственной репатриации, либо бежав на окраины своего сектора, куда вовремя не дотянулась длань победителей. Ведь ключевой фразой в мирном договоре были слова «за свой счет», и, репатриировав девяносто процентов населения сектора, компактно проживающего в больших промышленных центрах, гоняться за оставшимися десятью власти посчитали необоснованно дорогим удовольствием. И разрешили бежавшим остаться, влившись со временем в ряды хозяев планеты на правах «братьев меньших».

Естественно, влиться в ряды латинос оказалось невозможно, особенно людям, живущим своими вековыми традициями и, тем более, исповедующим другие религии. Даже без учета передающегося из поколения в поколение чувства ненависти. И, оказавшись в центрах теперь уже латинских мегаполисов, эти люди живут изолированными общинами, вступая в брак лишь с представителями своего круга, поддерживая исторические традиции и культуру.

Именно это заинтриговало в незнакомке, озабоченно вышагивающей по соседнему ряду. Она была НЕ ИХ круга, несмотря на гордо сияющий на груди, в районе декольте, священный религиозный символ церкви Благоденствия, Священный Круг из синтетического алмаза. Дорогая штукенция! Тот, кто ее носит, религиозен по определению. А тот, кто религиозен, не позволит себе вольности вроде короткой юбки.

Это была девушка-тайна, девушка-загадка, и, учитывая ее красоту, я не мог не подойти и не познакомиться.

– Привет. Подсказать? – Я подъехал ближе, наблюдая, как она мечется перед стеллажами с молочными продуктами.

Девушка обернулась, глянула на меня. Дико глянула, как на надоедливую муху размером со слона. Ведь такие мухи по определению заслуживают внимания, оставаясь при этом всего лишь насекомыми. Мне этот взгляд не понравился, но я был готов к подобному развитию событий. Алмазный Священный Круг намекнул, что вряд ли знакомство с первой минуты пойдет по маслу.

– Меня зовут Хуан, сеньорита. – Я улыбнулся самой доброжелательной улыбкой. – Вижу, вы сомневаетесь, вот решил помочь. Если моя помощь требуется, конечно.

Выражение лица незнакомки изменилось. Она подобрела, хотя была все еще насторожена.

– Сеньор всегда помогает сеньоритам в супермаркете? Или только когда имеет цель затащить их в постель?

Глаза ее холодно блеснули. Я понял, что нарвался на какую-то тайну, на что-то личное, подсознательно переносимое ею на всех самцов. Стало неловко.

– Простите, сеньорита. – Я вежливо поклонился. – Не имел цели вас обидеть. Мое почтение.

Я развернулся и удалился, отметив, что даже вот так, с обломом, настроение перешло плюсовой рубеж. Жизнь налаживается!

Минут через пять эта девушка вылетела из головы, как незначительный эпизод. Через пару дней я бы ее вообще не вспомнил. Но высшие силы распорядились иначе.

– Сеньор извинит меня? Я не хотела грубить. – Она вышла навстречу, обогнув стеллаж, у которого я задержался, с другой стороны. Я аж разинул рот от удивления, чего-чего, а продолжения знакомства не ждал. – Само вырвалось. – Ее губы сложились в извиняющуюся улыбку.

Смущение выглядело искренним, как и раскаяние. Я пожал плечами:

– Мне все равно, сеньорита. Но если вас успокоит, я не обиделся, – и вновь выдавил улыбку, на сей раз скромную. Теперь хотелось, чтобы восточная красавица ехала со своей тележкой дальше. Ну их, этих представителей чуждых культур!

Она тоже улыбнулась, но как-то лучезарно:

– Человек не может победить зло вокруг себя. Я могу победить его лишь внутри, а я сорвалась. Теперь вижу, вы не задумывали дурного, как некоторые, и мне стыдно, что не удержала его. В мире стало больше зла, а это плохо.

Так-так, религиозные дебри. Вера в Священный Круг жизни не совсем религия, скорее философия, возникшая на ядерных развалинах Третьей мировой. Возникла, как и все религии, на Востоке, то ли в Иране, то ли в Пакистане, в местах, наиболее пострадавших от войны. В одном из лагерей беженцев на окраине какой-то радиоактивной пустыни появился вдруг человек, оставшийся в истории как Пророк. Просто Пророк, без имени, но с большой буквы. Он организовал и утешил отчаявшихся озлобленных людей, дал им надежду на будущее, не зависящее от гуманитарной помощи аргентинских и бразильских миротворцев. Создал нечто, что заменило не греющую сердца старую религию. И отчаявшиеся люди поверили ему, пошли следом.

А уже через десятилетие те же Иран и Пакистан восстали из пепла. Восстали, естественно, не как сильные державы прошлого, но в контролируемом разношерстными бандами послевоенном хаосе, царящем за пределами зон контроля миротворцев, само их возникновение казалось чудом.

Как любая новая религия, отвечающая требованиям насущного дня, вера апокалипсиса стала распространяться со страшной скоростью, как раковая опухоль, больше всего поразив часть бывших исламских стран, а также лежащую в руинах Европу. Дальше ее распространение остановилось, стабилизировалось, но это тема отдельного разговора. Могу только сказать, что эта религия не похожа ни на одну, привычную для нас, исторических христиан. Возможно, ближе всего к буддизму, хотя, в сущности, так же далека от ее базовых понятий и структуры. Разобраться в ее тонкостях чрезвычайно сложно даже посвященному человеку, коим я не являлся.

Однако именно сейчас, под настроение, какое одолевало меня несколько дней, захотелось вдруг потрепаться и пофилософствовать. Чокнутая? Ну, так и меня нормальным назвать сложно!

– Хуан! – Я протянул руку. – Я тоже против того, чтобы зло выливалось во внешний мир. Я за гармонию в мире внутреннем. – И вновь улыбочка. Да пошире, пошире! Девушка идет на контакт, и это не обычная девушка, а нечто, с чем (с кем?) я ни разу дела не имел. Давай, дружище, дерзай!

– Пенелопа. – Она пожала мою руку. Когда же попыталась высвободить, я мягко, но настойчиво потянул и приблизил ее к губам, как принято в высшем обществе.

Имя мне понравилось. Оно лишь подтвердило окультуривание. Воодушевленный, я перешел к следующей фазе знакомства:

– Пенелопа, знаете, вы очень красивая? И необычная?

Она пожала плечами. Максимально равнодушно. Но при этом ей было приятно.

– Они обидели вас? Да? – Я мгновенно посерьезнел.

– Кто? – Она сделала вид, что не поняла.

– Те, кто хотел затащить в постель.

Глаза ее уперлись в пол.

– Я не хочу говорить об этом.

– Прошу прощения. – Я вновь пожал плечами. Но свое грязное дело сделал, женщины подсознательно ищут тех, кто может защитить, а я намекнул, что отношусь к таковым. Перепрыгнув этим сразу несколько ступеней процесса знакомства. – А вы откуда? Почему я раньше вас здесь не видел?

– Я живу на противоположном конце купола. Хожу сюда редко. У нас рядом есть другой магазин. – Она назвала улицу, на которой живет. Да, далековато! – А сегодня мне по пути.

– И как же отец отпускает вас одну? Да еще в таком наряде? – Я кивнул на ее юбку.

Она попасмурнела.

– Он понимает. Понимает, что это разные вещи, вера и одежда. Одежда не сеет зло. Зло внутри человека. Отец видит, что у меня внутри, и отпускает. Хотя ему сложно.

– Старается идти в ногу со временем? – усмехнулся я.

Она кивнула.

– Ваши такой взгляд не разделяют. Я еще ни разу не видел кого-то из ваших в «имперской» одежде. И тем более не мог помыслить, чтобы с кем-то из них заговорить, познакомиться.

– А кто сказал, что они правы? – Девушка обезоруживающе, но совсем не похабно улыбнулась.

Следующие пятнадцать минут пролетели, как одна. Мы общались, хотя больше это напоминало волейбол. Натянутый такой волейбол с сеткой из железобетона. Говорила она медленно, с неохотой, осторожными предложениями, но было видно, что поговорить хочет. В религиозные дебри не залезали, она, щадя меня, выдавала лишь общие тезисы, можно смело сказать, говорили мы «о погоде в Сан-Паулу». Но даже такой диалог с приятной девушкой на настроении сказался благотворно.

Нет, я не боялся, что она из них. Ну не могут они взять к себе ТАКУЮ! Каюсь, они мерещатся мне везде, эти ангелочки. В каждой второй подсознательно ищу ориентиры, по которым можно определить, причастна она к их организации или нет. Но эта не была атлетически сложенной, да и алмазный Священный Круг на груди в придачу к заумным философским разговорам…

За беседой мы наполнили тележки и встали в очередь в кассу. Очереди были не большие, но солидные – касс, по закону подлости, работало всего три. Неладное я почувствовал почти сразу, напряжение какое-то появилось, тревога. Ведь девичья мордашка, юркнувшая за стеллажи, спасаясь от моего взгляда, не могла не вызвать тревогу. Хоть руку отрубите, она одна из них – глаз наметан, а ангелочки не могут шляться здесь просто так.

Новое похищение готовится? Кем? Какая-то другая пакость? И это «поддержка» на случай форс-мажора, чтобы не как в прошлый раз? Или все же у меня паранойя? Не знаю, но не поверю, что простое прикрытие на случай мести Кампоса. Ни за что!

Сам собой возник вопрос: что делать? Я больше не хотел становиться подопытным кроликом в их экспериментах, пусть даже они в итоге окажутся правы. Бежать прочь? Пока еще можно? Это самое простое и верное решение, которое напрашивалось. И я бы поступил так, если бы не одно но. Я не мог уйти, подставив под удар ни в чем не повинных людей в магазине, на которых ангелочкам наплевать, особенно не мог подставить новую знакомую. Она не заслужила этого. Потому я остался, надеясь, что они сохранят верность традиции и сделают так, чтобы причинить мне (и окружающим) наименьший вред, что на сей раз все просчитают.

Я пытался успокоиться, задавить себя, мило щебеча с Пенелопой, несмотря на то что с каждой минутой интуиция все громче и громче кричала об опасности. Правда, решения проблемы интуиция не предлагала, и оставалось лишь озираться в поисках угрозы, пытаясь вычленить хоть что-то выбивающееся из колеи. Опередить, успеть среагировать до того, как начнется.

Естественно, нашел искомое слишком поздно. В момент, когда понял, что к чему, они начали действовать.

– Стоять! Не двигаться! Никому не двигаться! – На пятачок свободного пространства между кассами выскочил тот, кого я назвал условно «первым», поскольку на арене событий первым и появился, поднимая пистолет и нацеливая его на нашу очередь. Брутальный мужик лет сорока, тертый и битый жизнью, явный «боец». Очередь подалась назад, в этот момент его подельник, «второй», за линией касс, вырубил охранника магазина, дюжего неслабого детину, потянувшегося за своим оружием к кобуре. Напал сзади, неожиданно, просчитанным движением, у того не было ни единого шанса.

– Не двигаться! Золото в сумку! Живо!

А это третий бандит, так же мной и окрещенный. Со стороны кассы слева раздался крик и женский визг. Люди подались оттуда в стороны и назад к стеллажам, однако люди не интересовали грабителей.

Хлопок. Поскольку очередь расступилась, я смог увидеть, как этот подонок ударил завывшую от испуга кассиршу, симпатичную девчушку лет двадцати пяти, дальневосточной внешности, скорее всего приезжую.

– Заткнись, тварь! Быстро доставай золото! Все золото! Вот сюда! – Он бросил ей черную матовую сумку.

– Но я не могу!.. Но, сеньор!.. – запричитала та с ломаным акцентом.

– Я сказал не двигаться! Никому не двигаться! – «Первый», а потом и «второй», вытянув оружие, взяли на прицел всех, кто остался в зоне их досягаемости по эту сторону касс, предостерегая от необдуманных поступков.

– Пожалуйста, сеньор! Не надо! Не бейте! У меня нет золота! – визжала девушка. Ее трясло, из глаз текли слезы. На «третьего» это не производило впечатления, он распахнул кассу, схватил девчонку за волосы и больно ткнул лицом в терминал:

– Где?! Где оно?! Где она расплатилась?

Я инстинктивно дернулся в ту сторону, ненавижу, когда бьют женщин, но на мне буквально повисла Пенелопа:

– Пожалуйста, Хуан, не надо! Они убьют тебя!

В ее голосе было столько страха и ужаса, что я мгновенно «протрезвел». Действительно, как бы ни был я раскачан, какова бы ни была моя реакция, против пули шансов нет.

– А ты куда?! Я же сказал не двигаться! Всем назад! – замахал оружием «второй», приметив меня. После этого он почти все время держал дуло в моем направлении, видимо оценив как самого опасного противника из всех присутствующих. Очередь подалась еще назад.

– В пятой! Она расплачивалась на пятой кассе! – зарыдала третируемая кассирша, и грабитель отпустил ее. Правда, предварительно шандарахнув лицом о кассовый терминал еще раз. Из разбитого носа девушки потекла кровь, лицо ее, знал по опыту, скоро затянет большой синяк.

– Быстро открыла пятую кассу! – «Первый» наставил ствол на испуганную девушку, сидящую с поднятыми руками за терминалом нашей очереди. Над ним висела цифра «6», наша касса оказалась ближайшей к искомой.

– У меня нет ключа, сеньор! Только у администратора!

– Убью, сука!

Удар. Прямой в лицо. Да не такой, как у «третьего», сильнее и точнее. Я вновь дернулся, но Пенелопа держала меня крепко, прильнув всем телом.

– Хуан, бежим! Давай назад! – Она попыталась утянуть меня за стеллажи, благо мы стояли почти возле них и некоторые потенциальные покупатели под шумок уже сделали это. Но мы не успели, «второй» оказался быстрее:

– Куда?! Стоять! Стоять, не двигаться!

БАБАХ!

Раздался оглушительный выстрел, пресекший попытки к бегству оставшихся «заложников». Люди попадали на землю, втянув голову в плечи.

– На колени! Всем на колени! Руки за голову! Быстро! – командовал «второй».

Во всех троих ублюдках я почувствовал нечто, сильно не понравившееся. Они прошли хорошую школу жизни, которую я классифицировал как «армия». Движения расслабленные, грациозные, как у хищника на охоте, одновременно четкие и уверенные. Профессиональные. По глазам их я понял: они легко, без моральных терзаний, выстрелят в человека. Потому подчинился, выполняя требование и увлекая за собой Пенелопу. Но недостаточно быстро, тем более учитывая, что уже привлек внимание.

– Слышь, ты, урод! Бессмертный, что ли? – оскалился «второй», подойдя ближе. – Быстро на колени, мразь!

На вас наставляли пистолет люди, которые с легкостью могут спустить курок? Нет? Тогда вам не понять. На меня наставляли бойцы из личной стражи дона хефе. Однако тогда я чувствовал, что нужен им живым, и в моей руке так же, как у них, находился огнестрел. Сейчас же противопоставить бандитам было нечего.

Я медленно отвел руки за голову, боковым зрением отмечая, что «первый» и «третий» еще несколько раз ударили продавщицу. Та, заливаясь слезами, открывала пятую кассу. «Нашла» ключ. После этого действительно засверкало золото, тут же исчезающее в сумке «третьего». «Первый» повернулся к нам, подводя итог налета:

– Всё, уходим! Время!

Позже, анализируя происходившее, я понял, что налет был организован просто блестяще. Пришли, вскрыли кассу, ушли, все целы и невредимы. Две продавщицы получили по морде крепким мужским ударом, но это не смертельно. Охраннику тоже не сделали ничего фатального – оклемается. И это все потери, кроме страха естественно, которые понесли бы в этот день окружающие. Очень простой план, потому очень эффективный, имеющий почти все шансы на успех.

Почти. Но то ли рок такой надо мной, передающийся окружающим воздушно-капельным путем, то ли шутки богов, как утверждает Виктор Кампос, но даже этот отличный план сегодня дал сбой. Причиной форс-мажора стал паренек лет тридцати в первом ряду заложников. Он тоже не выглядел слабаком, скорее всего, имел за плечами армейский контракт, а потому решил, что ему по силам справиться с ситуацией. Смог бы он или нет, что теперь гадать? Я так и не выяснил позже, где он служил, какими навыками владел, вполне возможно, справился бы. Но история не терпит сослагательного наклонения.

«Второй», интуитивно держа под прицелом меня, пятился назад к подельникам, и настал миг, когда он очутился сбоку от этого паренька. Подельники находились с ним на одной линии и не смогли бы стрелять в того, кто стоял бы перед ним. Паренек просек ситуацию быстрее, чем налетчики, и прыгнул, неожиданно для всех, имея небольшую фору, которую не собирался терять, дав по зубам «второму» и попытавшись вырвать оружие. Но удача в этот день была не на его стороне.

Прыгнув из слишком неудобного положения, он потерял доли секунды, а реакция бандита оказалась явно лучше, чем он предполагал. Паренек все-таки обезоружил его, но потратил непозволительно много времени, тогда как первый бандит среагировал молниеносно, тут же сменив позицию, подавшись вперед, и плавно спустил курок, когда напавший парнишка еще не был готов к такому развитию событий.

БАБАХ!!!

И вновь оглушающий звук выстрела. Все присутствующие вжали голову в плечи, кто-то из женщин истерически завизжал, появились первые признаки паники, безжалостно подавленные громовым раскатом голоса стрелявшего ублюдка.

– Сидеть! Всем сидеть! Урою! Замочу, суки! Сидеть, я сказал!

Выстрел. И еще, и еще. Стрелял он в воздух, но выстрелы мгновенно отрезвили бросившуюся ниц толпу. Воцарилась тишина.

Парень лежал в центре площадки, держа руки на груди. Из-под его ладоней проступало красное пятно, расходясь по рубашке. Грудь тяжело вздымалась. Жив, но надолго ли?

«Первый» подошел, поднял выроненное парнем оружие и грязно-грязно выразился.

– Ты что сделал?! Это же мокруха! – подскочил «третий», держа в одной руке ствол, в другой сжимая искомую сумку с золотом. По моим прикидам, там тысяч десять– пятнадцать. Может, двадцать. Не много, но для одиночного блицкрига в небольшом магазине, согласно первоначальному плану, более чем достаточно.

Однако блицкриг сорвался, и «третий» ударился в панику, почуяв запах жареного.

– Заткнись! Заткнись, я сказал! – заорал на него «первый», также выходя из себя. – Поднимай его! – Кивок на поверженного, но уже пришедшего в себя «второго». – Поднимай и валим! Быстрее!

«Третий» кинулся выполнять приказание, в этот момент глаза «первого» зацепились за меня. Точнее, за стоящую рядом со мной девушку. А еще точнее, за ее декольте, на котором гордо красовался огромный алмаз.

– Эй, ты! Сучка азиатская! Снимай украшение! – Он сделал несколько шагов вперед, переведя оружие на мою спутницу. Меня он как противника, в отличие от напарника, не воспринял. – Быстро!

Руки моей спутницы потянулись за шиворот.

– Хорошо, сеньор! Только не убивайте больше никого! Возьмите и не убивайте! – дрожащим голосом залепетала она. Ее пальцы начали войну с застежкой, явно эту войну проигрывая, слишком уж дрожали руки.

– Быстрее! – «Первый» в нетерпении сделал еще шаг и сорвал Священный Круг, дернув со всей силы и порвав цепочку.

Девушка по инерции подалась вперед, вскрикнула, по ее лицу потекли слезы.

– Пожалуйста, сеньор! Только не убивайте никого! Забирайте, но не стреляйте! В мире и так достаточно зла, не сейте его, выпуская из своей души!

Харя «первого» при взгляде на алмаз расплылась в довольной улыбке.

– Анхель, тут поболее будет, чем мы взяли в магазине!

«Третий», которого он назвал Анхелем, зло выругался. Естественно, ограбление – это одно, мокруха – совсем другое. Гвардия будет искать мокрушников даже под землей. Я был с ним солидарен, ребятки попали, но, к сожалению, «первый» это мнение разделял не до такой степени.

Вдруг, несмотря на явно немалый опыт, он открылся. Как последний ребенок, школьник. Говорят, золото – коварная штука, но я не думал, что настолько. Хотя, если в руках не золото, а алмаз модификации более твердой и дорогой, чем природный?..

Но рассуждать об этом было некогда. Главное, что отметил я для себя, – «первый» отвлекся на украшение, «второй» за его спиной очнулся и даже поднялся, но как боец в себя еще не пришел, «третий» был слишком отвлечен, чтобы прикрыть ему спину. Гму понадобятся секунды для выстрела, драгоценные секунды, а я, в отличие от раненого парня, не собирался их ему предоставлять.

Я прыгнул на пределе своих модифицированных возможностей, уже в полете вгоняя себя в транс. Прыгнул так, как не прыгал еще никогда и нигде. Тело истекающего кровью парня так на меня повлияло? Или вскрик спутницы, готовой отдать последнее ради того, чтобы спасти чью-то жизнь? А может, ощущение дежавю, ощущение бессилия, как тогда, перед лицом банды Бенито с белокурой девушкой за спиной?

Не знаю. Но я устал от бессилия. Лучше получить пулю, чем вновь и вновь уничтожать себя самого за то, что мог бы сделать, но не сделал. Победитель получает все, но вначале нужно победить, а побед без борьбы не бывает. Потому я ударил, сразу, как только появилась такая возможность, без пощады, без копромиссов с совестью, без терзаний.

Хрясь!

У «первого» были шансы, и неплохие, повторюсь, опыта ему не занимать. Но Фортуна, поиздевавшись надо мной, решила повернуться нужной стороной. Вырубить этого урода получилось со второго удара. Первым, – ошеломить, вторым же впечатать так, что… В общем, о том, что сотворил с его кадыком, не хочу даже думать, но он честно заслужил. И только после этого я понял, какую ошибку допустил, недооценив «третьего». Да, он моложе вырубленного мной, опыта меньше, но и того, что имелось, оказалось достаточно, чтобы отправить к праотцам такого «героя», как я.

Скорость моего восприятия увеличилась, я видел все как в замедленном действии. Падал в сторону, пытаясь уйти в кувырок и спрятаться за стеллажом, но черный пластиковый ствол в руке «третьего» поднимался быстрее, гораздо быстрее, чем я рассчитывал! Я не успевал, не успевал фатально!

БАБАХ!!!

Я упал, споткнувшись почти на линии спасительного стеллажа. И остался жив. Восприятие вернулось к нормальному уровню. Понять, что произошло, оказалось нетрудно, достаточно просто повернуть голову.

«Третий» орал, держась за руку, из которой хлестала кровь. Пистолет лежал на полу, отлетев вбок метра на полтора. На дужке спускового крючка так и осталось несколько фрагментов пальцев. Нож, отрезавший их и сбивший прицел в сторону, лежал невдалеке, буквально в полуметре. Со стороны дальней кассы, промелькнул женский силуэт, кинувшийся к стеллажам.

– Ах ты ж!..

«Второго» я тоже недооценил, но понял это гораздо позже, анализируя ситуацию шаг за шагом. Я пытался сообразить, что происходит, еще не догадавшись вскочить и броситься за спасительную пластиковую стойку, используя подаренное ангелочком время по назначению, а он уже вскинул свое оружие и ссадил вслед девушке, метнувшей нож. Люди из очереди с криками падали, толкались, разбегались в разные стороны, чудом не попадая под выстрелы, сея все-таки начавшуюся панику, но ему были до марсианского Олимпа.

Сделав несколько выстрелов и поняв, что цель вне досягаемости, он развернул дуло ко мне, как к единственному доступному противнику. На это у него ушло всего секунды полторы, за которые я сообразил, что нужно делать. Но не успевал. Секунды были подарены впустую.

Момент истины. Когда смотришь богу в глаза, понимая, что бессилен перед обстоятельствами. Несколько мгновений назад, когда ствол держал «третий», у меня были шансы спрятаться, я боролся. Теперь же просто сидел на коленях и смотрел на то, как нажимает на спусковой крючок человек, которому суждено тебя убить. Нет, никаких картин перед глазами не пронеслось в этот момент, в голове вообще не было никаких мыслей. Но ощущение «взгляда бога» не забуду до конца жизни.

Как меня спасли? Естественно, это был ангелочек. Очередной, точнее, очередная. Но совсем не с той стороны, откуда я ожидал. Тихая «девушка-тайна», «не от мира сего», прижимавшаяся ко мне от испуга и разводившая демагогию относительно количества зла в мире, умолявшая ни в кого больше не стрелять. Она, находясь к бандиту под углом достаточным, чтобы он не успел сместить прицел в ее сторону даже с его тренированной реакцией, вскинула руку, сделав шаг вперед (все еще стоя на коленях), и через мгновение последний из нападавших начал заваливаться назад, так и не успев выстрелить. Из его глазницы торчала ручка метательного ножа.

 

Глава 7

CHERCHEZ LA FEMME!

Девушка неспешно, с достоинством уважающего себя ценителя процесса умирания, встала с колен и взмахнула рукой. Вжжж-ж-жик – и бандит, окрещенный мной «третьим», затих. Из глаза его так же торчала рукоять ножа. Где она ножи прячет? В рукаве? Да где их там прятать?

От вида людей с посторонними предметами в истекающих кровью глазницах макароны, съеденные на завтрак, запросились наружу. Я почувствовал легкое головокружение. Не такое, как в застенках гвардии, когда Катарина на моих глазах совершила убийство, но тоже неслабое. Ситуация осложнялась тем, что рядом стояла не прожженная стерва Катюша, боевой офицер, от которой я знал, чего ждать, а зеленая девчонка, практически моя ровесница, буквально минуту назад говорившая со мной на жизненно-философские темы. В которой я ни на секунду не мог заподозрить ничего эдакого.

«Зеленая девчонка» тем временем медленно подошла к поверженному мною «первому», забрала из его рук свой священный символ и невозмутимо воткнула вновь неизвестно откуда взявшееся в ладони лезвие ему в глотку. Да-да, вот так, лежащему, бесчувственному. И все это с некой показной неохотой, с грацией ленивой домашней кошки. После чего повернула голову ко мне и улыбнулась.

Мне стало не просто плохо, меня затрясло. Это была невинная ободряющая улыбка невинной девушки, не знающей, как правильно целоваться с мальчиками. Ничего, что ассоциировало бы ее с понятием «хладнокровный убийца», в глазах не наблюдалось. Лишь теплота и поддержка.

Спасло мою психику то, что в этот момент люди вокруг очнулись и начали реагировать. Это была целая лавина событий, она накрыла магазин в течение каких-то двух-трех минут, оттого реакция на нее оказалась такой бурной. Люди начали вскакивать с мест, орать, что-то друг у друга спрашивать, метаться туда-сюда и кричать про скорую и гвардию. Кто-то хлопнулся в обморок. На меня же перемена подействовала отрезвляюще, макароны вернулись на место.

В этот момент в помещение со стороны выхода ворвалась та, кого я ожидал увидеть здесь с первой минуты. Вся в мыле, глаза бешеные. Перескочив турникет, не глядя в мою сторону, она оттолкнула попавшегося на пути человека и опустилась перед раненым, но, судя по шевелениям, еще живым парнем на колени. Несколько зевак, опасливо стоявших рядом, подались назад.

– Я врач! – крикнула она в воздух и принялась что-то громко говорить вслух, отдавать приказания подтягивающимся со всего магазина к ней девушкам, которых я насчитал уже четверо. Они что, все это время были здесь? Внутри? Но где? Как я мог не видеть их? Одна из ангелочков сорвалась в сторону выхода, видимо за аптечкой, Катарина принялась осматривать и ощупывать парня, определяя повреждения. Видя ее довольно профессиональные движения, я не сомневался: она сделает все, что можно, чтобы он дожил до приезда скорой, которую наверняка вызвали сразу же после выстрела бандита. Но это не снимало вопроса, почему они позволили тому выстрелить.

– Пойдем, они справятся. – Девушка, которую я десять минут назад считал нормальной, хоть и экзотической диковинкой, подошла ко мне. – Не переживай, он выживет.

– А? – Я поднял вопросительные глаза.

– С ним все будет в порядке, – пояснила она. – Они сделают все, что от них зависит. Все, что можно сделать в принципе, не нарушая Закона Жизни.

– Но он же… А вы…

– Я понимаю, что ты чувствуешь. – Вздох. – Но мы не властны изменить то, что изменить нельзя. О нем позаботятся, а нам с тобой нужно идти, скоро здесь будет гвардия.

– Почему вы не помешали выстрелить в него? – Я почувствовал поднимающуюся изнутри волну злости.

– Потому, что мы не боги! Не вездесущи и не всемогущи! Хуан, вставай и побежали, если не хочешь оказаться в допросной гвардии! – В ее голосе сквозило раздражение. Ей не нравилось отвечать на вопросы, на которые она отвечать не хотела, и, в отличие от Катарины, делать это не собиралась.

Это подействовало отрезвляюще. Что ж, мы еще поговорим, но тон в разговоре с ней нужен совсем другой. Она всего лишь исполнитель, и ее действия священны, поскольку это приказы сверху.

Проглотив ком, я начал подниматься. Действительно, в застенки гвардии, пусть даже в роли свидетеля, попадать не хотелось.

Она развернулась и быстро-быстро направилась к выходу. Я пошел следом, пытаясь не отстать, отпихнув по пути двух зазевавшихся пожилых сеньоров, одновременно с интересом и омерзением рассматривающих трупы.

Как только мы прошли линию касс, из подсобного помещения сбоку от нас выскочили два охранника с дубинами и легкими огнестрелами. Идущая впереди девушка напряглась, но лишь на мгновение, судя по растерянным лицам, они не скоро сообразят никого отсюда не выпускать.

Есть, проскочили поворот и стеклянную дверь, отделяющую магазин от улицы. Но мою спутницу это не успокоило. Наоборот, она взяла меня за локоть и потянула следом с еще большей скоростью, мы почти бежали.

– Их заперли, других охранников, – пояснила она на ходу. – Закрыли в операторской, где камеры. Обоих. Блокировали двери электронным ключом и не давали выйти. Четвертый член банды, их на самом деле было четверо, а не трое.

– И куда делся четвертый? – не понял я.

– Ушел. Но он у нас на крючке. В течение часа он умрет, можешь не переживать.

«В течение часа умрет». Как у них все просто! Универсальное решение любой проблемы! Я про себя усмехнулся.

– Почему? Почему четвертый тоже должен умереть?

Кажется, я задал глупый вопрос. Но она ответила:

– Свидетели. Это наша операция, гвардии не нужно знать про нее ничего. Они – бандиты. Обычные классические бандиты. Их разыскивают за череду подобных ограблений в разных районах города, в том числе с двумя трупами. И этого достаточно, чтоб закрыть дело.

– А если их допросят, может всплыть ваше участие, чего бы вам не хотелось, – усмехнулся я. – Потому ты прикончила их всех, даже тех, кто не угрожал мне. Даже того, что был в отключке.

Девушка кивнула.

– Мы не боимся гвардии. Но огласка ни к чему, нас и без того не любят.

Что тут добавить?

Вокруг шумела улица. Мы выворачивали на все более и более оживленные подкупольные магистрали, пока не вышли на одну из главных, ведущую к метро. Мы прошли уже очень много, но девушка, изредка опасливо оглядываясь, все равно тащила и тащила меня прочь, хотя я не понимал почему. Своим поведением, профессиональными оценивающими взглядами, тем, как держала меня за плечо, она походила на телохранителя из дешевого сетевого сериала, спешащего вывести охраняемый объект из опасной зоны, от этого хотелось смеяться. Слишком явно! Как же я был слеп и глуп в самом начале нашего знакомства?! Как можно было не признать ангела В НЕЙ? Невероятно!

Две машины гвардии проехали мимо, с сиренами и мигалками, как и «скорая», но темп мы все равно не сбавили. Наконец, посчитав, согласно собственным критериям, что вокруг безопасно, она замедлила шаг и отпустила плечо.

– Все, можно расслабиться. Мы вне зоны.

– Вне зоны чего?

Она не ответила.

– А откуда ты знаешь про четвертого? – усмехнулся я, почувствовав, что отошел от шока и начинаю анализировать. – И откуда вообще…

– Весь магазин был под контролем, Хуан, – опередила она мой вопрос. – Мы решили не рисковать, перестраховались. Каждая из нас в любой момент слышала отчет о происходящем. Обо ВСЕМ происходящем, во всех частях здания. Там внутри, кроме меня, было пять человек. Пять, Хуан! – выделила она. – Не считая тех, кто следил за операцией снаружи. Тебе ничего не угрожало!

– Тогда почему вы позволили тому ублюдку выстрелить в парня? – Я почувствовал злость. Действительно, если они такие крутые, как проморгали это?

Девушка понимающе кивнула.

– Он стрелял не в тебя. У нас один охраняемый объект, один-единственный. Ты поймешь это позже, когда будешь изучать тактику.

Я аж закашлялся.

– То есть ты уверена, что я… К вам?.. И буду изучать?..

Она с истинным восточным фатализмом пожала плечами:

– Круг Жизни не обманешь. Если тебе суждено сделать это, никуда ты не денешься.

– А если не суждено? – Я ядовито усмехнулся, понимая, что это лишь бравада перед самим собой.

– Мы будем разочарованы. И немного опечалены. – Она ободряюще улыбнулась, не уточняя, кто именно эти «мы».

Что мне нравилось в ее улыбке – она не была надменной, со скрытым чувством превосходства, как у Оливии, например. Эта девочка хотя и отдавала отчет, что круче меня, но никоим образом не стремилась продемонстрировать это. Я бы сказал наоборот, старалась показать равенство между нами. И это подкупало.

– Новое всегда интересно, – закончила она. – У нас бывает очень мало нового. А нового НАСТОЛЬКО!..

Она вздохнула и покачала головой. На это я также не нашелся что сказать.

– Меня зовут не Пенелопа, – начала сеньорита назревший разговор. – Я придумала это имя, когда ты спросил.

Если честно, с момента, как узнал, кто она, чего-то подобного и ожидал. Но мне было все равно. Однако ей отчего-то нет. Со страдальческим выражением она продолжила:

– Это ложь, я выпустила ее во внешний мир, и мир стал хуже. Я раскаиваюсь за это. Мне жаль.

– Не бери в голову. Оно не стоит того. – Я пожал плечами.

– Я знаю. Но я так воспитана. Знаю, что это плохо, и мне стыдно.

– Как же тебя зовут на самом деле?

Ее губы сжались в две тонкие ниточки.

– Называй меня Маркизой. Просто Маркизой. Так прозвали меня в приюте, и теперь это мой позывной. А настоящее имя назвать не имею права. Извини.

Я вновь усмехнулся, на сей раз про себя. Восточные заморочки, помноженные на заморочки корпуса. И как служба Катарины не отсеяла данную особь? Как позволила служить, принять присягу? Или я чего-то не понимаю?

– Тогда тебе должно быть стыдно не только за это, но и за все, что ты говорила в принципе. Относительно себя. Это ведь ложь, не правда ли?

Она отрицательно покачала головой:

– Я не соврала. Кроме имени, мне не о чем сожалеть.

Пауза.

– Мой отец действительно вышел из общины. Он смотрел на мир иначе и не ставил религию выше всего остального. Полагал, мы сможем жить в гармонии с латинос, воспитывал нас с сестрой, всем это доказывая. И мне кажется, – она почти перешла на шепот, – если бы он был жив, позволил бы мне надевать такие юбки…

Мне стало неловко.

– Он умер, да?

– Да. Разгерметизация. Сгорел заживо. А также моя мать, бабушка и сестра. Тогда погибли многие из нашего района, более двухсот человек. Можешь посмотреть в сетях новости, «происшествие в Авроре» двенадцать лет назад.

– А ты?

– А я выжила. – Она опустила голову. – Была в школе. Там сработали аварийные гермозатворы, спасли нас. Мы сидели в маленьком душном кабинете трое суток, ничего не зная, не ведая, пока брешь не залатали. Но когда нас выпустили… – Ее голос дрогнул. – Лучше бы и я сгорела тогда. Они все погибли! ВСЕ, Хуан! Ты не представляешь, что это такое! – воскликнула она с болью в голосе.

Да, я не представлял. И мне стало стыдно. За ту ненависть, что испытывал и к ней, и к ее… Сослуживицам, скажем так. Тем девчонкам в магазине. Они не такие, как Катюша, не все, стоит ввести эту поправку в мое уравнение представления о корпусе как о целостной системе. Все совсем не так просто, как казалось вначале и, тем более, после пятой дорожки.

– Что-нибудь еще рассказать о себе? – спросила она, приходя в норму.

Я пожал плечами:

– Если хочешь.

Она покрутила головой:

– Не хочу.

– Тогда не надо. Расскажи лучше о корпусе.

– Тоже не могу. Не правомочна.

Mierda! А на что она вообще правомочна?

– Тогда скажи, почему, когда ты врешь, испытываешь неловкость за зло, которое выпускаешь во внешний мир, а когда убиваешь – нет? – нашел я другую нестыковку в ее философии.

Она улыбнулась, усмехнулась, задумалась.

– Это сложный вопрос, Хуан. Понимаешь, я не убиваю тех, кого не считаю этого достойным. Я не принадлежу к «очистителям», убивать плохих – не моя цель. Просто… Просто…

– Просто ты все равно судишь их. Сама, как и они. Кто плохой, кто грешник – достоин смерти. Кто нет, в того не стреляешь. Так?

Она вымученно кивнула:

– Знаю, это неправильно. Но посмотри с другой стороны. Эти ребята убили двоих на прошлых ограблениях. И это только те, о которых мы знаем, а копали мы не глубоко. Ты сам видел, как они спускали курки, без сомнений, без страха, без эмоций. Они привыкли убивать, у них нет тормозов. Сколько еще людей они убьют, прежде чем их поймают?

Да, я не бог, чтобы их судить. Но сужу, выливая это во внешний мир. Это зло, но это зло меньшее.

– «В конце концов, если боги сами не могут справиться со своими обязанностями, кто-то же должен помогать им», – перекривил я известную и весьма спорную цитату.

Она насупилась, но вступать в спор не стала.

– Думай что хочешь. Но когда я вижу подобного им и мой палец спускает курок, я не чувствую ничего, кроме отдачи. Это зло, но это мое зло, и я отвечу за него на следующем витке собственного Круга Жизни.

Повисло молчание. Девочка озадачила меня, и это слабо сказано. Да, вопросов к ней скопилось море, но я банально не знал, с чего начать. Наконец, отчаявшись, задал тот, на который не ждал получить ответа, но тем не менее получил.

– Как вам вообще удалось спланировать такую операцию? Это же сложно, подгадать столько факторов! Откуда вы знали, когда я пойду в магазин? Откуда знали, что они придут грабить его именно в это время? Откуда ОНИ знали, что в одной из касс есть золото?

Она мило улыбнулась, как улыбаются детям.

– Хуан, ты когда-нибудь видел фокусы? Настоящие, профессиональные?

Я покачал головой. Естественно, видел. И даже участвовал в одном из них, когда был ребенком. Какая-то чушь с распиливанием, обман зрения, но очень красивый и эффектный обман.

– Когда ты смотришь неискушенным взглядом, – продолжила Маркиза, – кажется, это что-то сложно осуществимое, на грани волшебства. Но когда тебе объясняют детали, показывают подробности действа, ты понимаешь, как это просто. Настолько просто, что и сказать нельзя.

Здесь то же самое. Это просто, очень просто, нужно только знать, что за чем делать. Работа с людьми, дезинформация, обещания, угроза, шантаж, немного золота и два дня на подготовку, вот и весь секрет. Все остальное спроси у Катарины, только она правомочна объяснять подробности.

Логичное объяснение. Доходчивое. И даже спрашивать что-то у Лока Идальги расхотелось. Действительно, фокусы, блин!

– А ты, как я понимаю, сейчас мой телохранитель?

Она кивнула:

– Пока. Пока там не разобрались со скорой и гвардией. Никто не знает, что может случиться с тобой, я должна быть рядом.

– Ты имеешь в виду месть Кампосов?

Она пожала плечами:

– В том числе. И пожалуйста, пока наши заняты, не пытайся от меня отделаться. Я не буду тебе мешать, обещаю, а ты не подставляй меня. Договорились?

Я громко вслух фыркнул.

– А с чего ты взяла, что я постараюсь от тебя избавиться?

– Мне так сказали. Ты не любишь ангелов.

Я застыл, открыв рот.

А чего, собственно? Разве она не права? Конечно права! Не люблю! И то, что лично она вызвала во мне симпатию, какую не смогло уничтожить даже ее участие в операции по моему оболваниванию, скорее исключение из закономерности. Ту же Катюшу я с удовольствием удавлю.

Да, удавлю, несмотря на то что она права. Даже так, вопреки этому! Вся сегодняшняя акция всего лишь толчок, пояснение, реализация предупреждения того, о чем она говорила возле памятника три дня назад. Топорное предупреждение, слишком явное, но оттого слишком действенное.

Она продемонстрировала мне мою беспомощность не только перед серьезными людьми, но даже перед форс-мажором, перед жалкими уличными бандюками-гопниками. Случайность, умело сгенерированная в нужный момент в нужное время, забредшие в магазин бандиты, огнестрел…

И взгляд бога на меня сквозь его дуло. Бога, смеющегося над моими жалкими попытками выжить и, тем более, стать кем-то в этой жизни.

Я и раньше понимал собственную никчемность. Но всего лишь ПОНИМАЛ. Теперь же УВИДЕЛ. Сквозь все то же самое дуло. Как увидел ножи, летящие из невозможной для метания позиции, разящие «плохих парней» направо и налево. И прикрытие, то есть организацию, слаженный механизм, противостоящий превратностям судьбы, защищающий членов структуры и небезразличных ей людей.

Ребенок проиграл, его истерики больше не играют для меня никакой роли. Катарина победила. Я еще не готов разговаривать с ней, сказать «да» и броситься в объятия, во мне еще говорит уязвленная гордость. Но я уже знал, что соглашусь. Несмотря ни на что.

И за это ее стоило удавить.

– Хуан Карлос, – произнесла Пенелопа-Маркиза, глядя вдаль.

Мы брели вокруг памятников космонавтам в ожидании, что ее заберут, а со мной проведут разъяснительную беседу по поводу произошедшего. Не могли же они просто так все оставить, не для того устраивали спектакль. Разговор в любом случае должен состояться сегодня по горячим следам. Но не сразу, а когда эмоции утихнут, нервы успокоятся. Подозреваю, именно с этой целью они подсунули интересную и, что скрывать, симпатичную девочку в ожидании, когда накал внутри меня сойдет на нет, потому не спешили. Глядя на Маркизу, я все больше понимал, что это выигрышная тактика. У меня не получалось ее ненавидеть, наоборот, вялая поначалу беседа постепенно захватывала.

– Что? – Я обернулся, следя за ее взглядом. Действительно, Хуан Карлос. Изобретатель активно жестикулировал перед лавочкой, на которой сидели две прелестные «феечки» лет по шестнадцать. По его мимике и взгляду я понял: эти «феечки» – очередные, его «просто друзья».

– Откуда ты знаешь Хуана Карлоса? – спросил я спутницу и усмехнулся. Нехорошо усмехнулся. Речь шла уже не о театральной постановке с моим участием, попахивало вмешательством в личную жизнь. А этого Катюше я не прощу никогда.

Девушка не обратила никакого внимания на мои пыхтения. Невозмутимо пожав плечами, ответила:

– О нем написано в твоем личном деле. Он твой лучший друг.

– Ты читала мое личное дело? – Я удивился.

– А что в этом такого? – не поняла она моего удивления.

Действительно, что такого? Чего это я? Ее же не просто послали убить бандитов, угрожавших мне в магазине, ее роль гораздо важнее! Воздействовать на меня морально, промывать мозги под видом охраны, постепенно меняя мое мировоззрение. А какое воздействие может быть, если ты не знаешь «клиента»? Чем он живет, дышит? Не дура же Катарина, допускать подобные ошибки?

– Нет, ничего, – замял я тему и направился к изобретателю. На душе скребли кошки.

Она пошла следом, чуть позади.

– О, а это мой друг! Здорово, Хуанито! – Хуан Карлос увидел меня первым, до того как я его окликнул, и бросился в мою сторону, похлопав по спине. – Как дела, дружище? Куда пропал? – И, не давая вставить слово, повернул к своим спутницам. – Хуан. Мой лучший друг. Тот самый Хуан, – добавил он, стрельнув глазами и перейдя на шепот. Я понял, что в некоторых кругах моя личность известна до сих пор, вряд ли эта известность пройдет быстро.

В глазах у девчонок я заметил восторг, желание тут же подскочить и как минимум растащить на сувениры, но проявить эмоции бурно не позволила моя спутница, вклинившаяся с грозным видом собственницы-валькирии. В данный момент я был ей благодарен. В пику виденным ТАМ малолетним убийцам такого же возраста, эти девчушки смотрелись сущими детьми. А на детей меня не тянет.

«Зажрался, Шимановский, – вякнул внутренний голос. – Им где-то шестнадцать, тебе восемнадцать. Скажешь, раньше на подобных не смотрел?»

«Раньше много чего было», – уклонился я от спора с самим собой. Но доля истины в этом имелась, я менялся на глазах.

– А это, знакомься… – Хуан Карлос назвал мне имена «феечек», которые я даже не пытался запомнить. Вместо этого отметил взгляд, которым он буквально сожрал мою спутницу. Мне стало не по себе.

Да-да, понимаю, сам такой. Сколько я рассматривал ее в магазине? Смотрел, анализировал, строил гипотезы, кто это может быть? Долго. И в итоге подошел знакомиться. Но, в отличие от той ситуации, теперь я ЗНАЛ, кто она. И подставлять под удар непосвященного Хуана Карлоса не хотелось.

Выслушав приветственные щебетания «феечек», я нехотя представил девушку другу, преднамеренно сбившись на имени.

– Это Мар… Хм…

– …Пенелопа, – пришла на помощь та и мстительно заехала мне кулаком в лопатку. Ого, а в нашей девочке сталь! Кажется, она нравится мне все больше и больше!

– Пенелопа? Да, дружище, это Пенелопа. Красивое имя, правда? – одарил я ангелочка убийственной улыбкой, давая понять, что не обрадуюсь, если ее действия превысят необходимые для обеспечения моей безопасности пределы. Особенно в отношении моих друзей.

Она намек поняла, глаза ее в ответ ехидно сверкнули. Ага, так она меня и послушалась! Кажется, я сам того не ведая, подставил Хуана Карлоса, теперь она будет заигрывать с ним назло мне. Этого нет в ее приказе и в обязанностях, ей просто интересно сразиться с мальчиком. В корпусе с мальчиками напряженка, а я особый случай, поскольку сам претендую на то, чтобы стать частью корпуса.

«Тем более это не противоречит приказам Катюши, а наоборот», – добавил внутренний голос.

– Великолепное! Рад приветствовать вас, сеньорита! – Изобретатель ничего не понял из наших гляделок, уловив лишь нечто неладное, но не подал виду. Поклонился, поцеловал кончики ее пальцев. Да с такой грацией, что на мгновение я даже почувствовал укол ревности, все-таки девушка условно «моя». Только после этого мне был отправлен невербальный сигнал, означающий: «Кто это? У вас что-то есть?»

Врать не было смысла. Я еле заметно отрицательно мотнул головой, скривив губы. «Нет, мы просто друзья».

Его вздох облегчения, наверное, слышно было на противоположной стороне монумента. Что не понравилось мне совсем.

Следующие пять минут подтвердили самые нехорошие мои предположения. Беседа шла в основном в направлении «Хуан Карлос» – «моя знакомая», и я никак не мог повлиять на это. Мы с «феечками» выпали из разговора, несмотря на то что они всячески пытались переводить его на нужные им рельсы, то есть на меня и происшествие в школе.

Говорить о том, что произошло тогда, я не хотел, тем более что-то рассказывать о себе. «Феечек» вообще считал детьми и, не видя вариантов дальнейших действий, принял решение как можно скорее закончить диалог, утащив эту дрянь подальше от Хуана Карлоса. Мне показалось это самой разумной стратегией.

– Ладно, давай, дружище! Нам надо идти! – Я оборвал заливающегося соловьем друга на полуслове. Улыбка с его лица моментально слетела.

– Как идти? Куда-то спешите? Я думал, вы просто гуляете?

Его глаза пронзили меня гневным взглядом: «Хуанито, ты чего? Зачем ломаешь кайф?»

Я не стал отвечать, скосив, будто не понял.

– Да, спешим, извини. – И мило-мило улыбнулся, протянув руку для пожатия.

– Может, вас проводить? – пробовал он зацепиться за лазейку, одновременно пытаясь понять мое поведение. – Вам в какую сторону идете?

– Мы…

И тут моя спутница показала зубки.

– Мы хотели бы пообедать. Я не ела со вчерашнего вечера. Сеньор не подскажет хорошие и недорогие места, где можно это сделать?

Ее глаза стрельнули, брови выразительно выгнулись. У Хуана Карлоса, как у какого-то сопливого мальчишки, отвисла челюсть от восторга, он несколько секунд не мог ничего сказать. Я же про себя поклялся, что к концу вечера удавлю эту дрянь.

«М-да, а кто говорил, что будет легко», – рассмеялся я про себя.

– Конечно! Конечно, сеньорита! Сеньорита Пенелопа не будет так любезна последовать за мной в кафе к старому Хезусу? Тут рядом? Я угощаю! – Хуан Карлос бросил на меня уничтожающий взгляд.

Я понял, что попал меж двух огней, и, похоже, переоценил себя, ситуация уверенно выходила из-под контроля. Оставался последний аргумент – встать и уйти. Она помчится следом, оставив бедного изобретателя в покое, у нее приказ быть рядом со мной. Но это резервный вариант, ибо, кроме слабости, выкажу этим, какая я свинья, а этого бы не хотелось.

Мое молчание тактичной Маркизой, соблюдающей внешние приличия, было воспринято как подтверждение, она кивнула, не забыв одарить конструктора очередной сногсшибательной улыбкой:

– Конечно, сеньор! С большим удовольствием!

Я скрипнул зубами.

Лишь позже, фактически плетясь вслед за другом, ведущим мою спутницу в кафе неподалеку, поймал себя на мысли, что тот еще кабальеро, не смог сам предложить ей где-нибудь перекусить до этого! Пусть она ангелок, но ведь девушка же! А обычную девушку я повел бы в кафе в первую очередь, даже не зная, голодна она или нет. Просто потому, что она девушка. Да уж!

Это походило на поединок. Он флиртовал с ней всю дорогу, и в кафе за столиком тоже. Я же активно «отбивал» ее, заявляя на эту девушку какие-то мифические права. Сама же «Пенелопа» удивленно смотрела то на меня, то на него, получая от игры удовольствие и не вмешиваясь. Впрочем, честно говоря, потакать его ухаживаниям она не собиралась, разыгрывая роль то ли дурочки, то ли девочки, скованной обычаями своей культуры, но ухаживания принимала, а на его достаточно специфичные шутки с научным уклоном реагировала улыбкой.

Хуана Карлоса такая ситуация выводила из себя. Когда наконец принесли заказ и моя спутница набросилась на еду (похоже, правда, давно не ела), взял меня за локоток и попросил отойти. Маркиза проводила нас понимающим взглядом, но ничего не сказала. Лишь когда я многозначительно посмотрел в упор, легонько качнула головой из стороны в сторону.

– Слушай, старик! Что происходит? – вспыхнул Хуан Карлос.

Я не придумал в ответ ничего более умного, чем включить дурака.

– А что такое?

– Что такое? – От возмущения он потерял дар речи. – Это ты меня спрашиваешь, что такое? Если что-то не так – скажи! Возьми и скажи! «У нас с ней ничего нет, но она мне нравится!» И я уйду! Развернусь и уйду!

Я неловко опустил глаза.

– Это твоя девочка, ты ее привел, тебе и рулить. Не маленькие ведь, понимаю все. Ты же мутишь что-то непонятное: то ли хочешь с ней зажечь, то ли не хочешь. Определись, Хуанито, старина! И скажи честно, как есть! Я же говорю, не буду мешать!

Из моей груди вырвался обреченный вздох. Я не знал, что сказать, банально не придумывались слова.

– Прости, дружище. У нас с ней ничего нет, и у меня нет на нее планов. Просто я…

– Вот и не веди себя как мудак, Хуанито! – перебил изобретатель, вновь вспыхнув. – Не будь уродом!

Он рванулся назад, но я схватил его за руку.

– Дружище, поверь, не стоит зажигать с ней.

Он хотел вырваться, оскорбить, надерзить, но, видимо, у меня был такой взгляд, что осекся.

– Это не тот человек, которого можно крутить, – продолжил я похоронным голосом. – Не связывайся с ней.

– Почему? – выдавил он. – Что в ней такого?

– Не могу сказать. Просто поверь.

Он надолго задумался, затем посмотрел на меня одновременно с удивлением, тревогой и превосходством.

– Ты не прав! Она не такая!

Я вновь не знал, что ему ответить, ибо к аргументу, на который он намекнул, готов не был.

– Она, безусловно, странная, дружище, но не шлюха. Я все свои модели готов поставить, не было у нее никаких контрактов, ни одного. Хочешь, докажу тебе?

– Я не это имел в виду… Не совсем это… – Я попытался поправиться, но безуспешно.

– Старик, давай договоримся? – усмехнулся он, не зло, но с металлом в голосе. – Если у тебя с ней ничего, ты не лезешь и не мешаешь мне. Я вижу всех их насквозь, у нее свои заморочки, но это ерунда. И сейчас докажу тебе это.

– Но…

Я снова попробовал возразить, но он не стал меня слушать, развернулся и пошел на место.

– Так вы говорите, сеньорита…

– Пенелопа. И можно на «ты». – Маркиза улыбнулась и ему, и мне.

– Пенелопа, – расцвел изобретатель.

А меня не покидало ощущение, что я опоздал. Безнадежно опоздал. Лучше бы мы не подходили к ним совсем. Оставалась надежда только на ее благоразумие. Что, выиграв поединок со мной, она не станет разбивать сердце ему. Потому я занял выжидательную позицию, наблюдая за происходящим, даже получая от этого некое удовольствие. Читать в людях что-то – всегда удовольствие, особенно когда видишь, что эти люди не врут. Нет, врать пытался Хуан Карлос, преувеличивал, пускал пыль в глаза, но следил я не за его ужимками. Она же, с поправкой на секреты собственной организации, не соврала за весь разговор ни разу. Более того, намеренно открывалась, как бы демонстрируя мне, что честна.

– …Конечно, подрабатываю! Как прожить студенту в Альфе, не работая? – разводила она руками.

– И кем, если не секрет? – Конструктор честно выполнял обещание и провоцировал ее на эмоции, которые я смогу прочитать. Да и он, в общем, тоже, у него схожий талант, правда, в отличие от меня, читать он умеет только девчонок. И только в такой вот беседе.

– Да так, в одной охранной фирме. – Взгляд на меня, полный мольбы, просьбы о помощи.

– И кем? – Хуан Карлос заинтересовался.

– А кем девушка может работать в охранной фирме? – Она попыталась уйти от ответа. Не вышло.

– За пультом связи сидишь?

– Да нет, киллер она! Боевик! Ходит и людей мочит! – встрял я, внимая. Не тот случай, не стоит пользоваться ТАКИМИ моментами, даже если речь о благе друга. Иногда лекарство хуже болезни.

Хуан Карлос, как я и ожидал, покатился со смеху. Она же бросила на меня благодарный взгляд, я не соврал, не выпустил зло в мир, и не дал соврать ей.

– …Да, Санта-Фе. Это в Авроре. Сейчас живу у родственников здесь, в Альфе, – продолжала рассказывать она о себе. Спокойно, неторопливо, изредка бросая на меня контрольные взгляды, не прекратил ли следить за ней? «Если совру, говори», – читалось в ее глазах с вызовом.

Я пропустил про «родственников», если корпус – семья, то в каком-то смысле так и есть, они ее родственники. Единственные!

– Значит, родители…

– Да, погибли. Я осталась одна.

– Соболезную. – В голосе Хуана Карлоса появилась горечь. Еще одно очко в ее копилку.

– …А учишься где? И на кого? – не отставал изобретатель, выжимая из нее все соки, все подробности. Да, такого напора от него я не ожидал.

– В Государственном техническом. Имени Евы Веласкес. – Девушка улыбнулась.

Конструктор от этого названия присвистнул, и правильно. Техника – его стезя.

– И кем будешь?

– Инженером купольных систем и коммуникаций жизнеобеспечения. – Ее улыбка стала почти от уха до уха. Ел аза же у конструктора полезли на лоб.

– Ничего себе!!! И как там?

– Хорошо.

Далее из уст моего ангелочка полился поток научной терминологии, я понял: она действительно там учится, это не легенда. Это ТОЖЕ не легенда. М-да, ангелочек и инженер купольных систем? Такое бывает? Моя челюсть заметно приблизилась к полу.

Ничто в ее словах не было легендой, либо вымысел слишком хорошо переплетался с правдой, становясь частью правды. Она не соврала ни разу. НИ РАЗУ!!! Конечно, я мог предположить, что ангелочков учат владеть собой в любой ситуации и она такой специалист по втиранию очков, что заткнет за пояс даже мою интуицию. Однако склонялся к мысли, что учат в корпусе несколько иному. Они не суперагенты, они бойцы, мясо, а мясу этого не требуется. Читать же чувства у меня получалось даже у всемогущей Катарины, имеющей богатый-пребогатый жизненный опыт. Вряд ли сопливая девчонка подготовлена лучше боевого офицера.

Под конец допроса, ибо мы все трое понимали, что это допрос, она купила Хуна Карлоса настолько, что, заикнись она о свадьбе, он мигом потащил бы ее в брачную контору. Шучу, конечно, но под конец беседы он смотрел на нее откровенно влюбленными глазами. На меня же бросал взгляды, полные превосходства: «Я же тебе говорил, старик! Я же говорил!»

Я… Мне было тошно. Так тошно, что, когда на горизонте появилась розовая «эсперанса», я вздохнул с облегчением, хотя какой-то час назад хотел порвать на куски ее владелицу. Поскольку за показной честностью Маркизы уловил нечто не просто не понравившееся – меня это убило. Разорвало, уничтожило, втоптало в землю. Она открывалась, видя, что я ее сканирую, открывалась намеренно, но это был запрос. Запрос разрешения. На то, чтобы встречаться с моим другом.

«Запрос разрешения», – медленно проговорил я про себя. Она спрашивала меня, понимая, что я могу отнестись к этому плохо, зная, кто она такая. И демонстрировала открытость, честность. Порядочность. Моя интуиция, мое умение читать у людей в душах не нашло ни одной зацепки, ни одного конфликта – ничего, за что можно было бы зацепиться, чтобы послать ее подальше. Послать, ибо я понял, что, пошли я ее сейчас, она пойдет. Ведь я «свой», а эта зависимость обоюдная. Во всяком случае, в данный момент пойдет, а что потом – одному Всевышнему ведомо.

– Кажется, твоя знакомая, – нахмурился конструктор, кивая на «эсперансу» напротив кафе возле дороги. Он недолюбливал Катарину, но, как я подозревал, лишь за баснословно дорогую машину.

– Да, это за мной, – согласился я.

– Она «красноперая», – проговорил вдруг он, отвернувшись в сторону, ни к кому не обращаясь.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять смысл, скрытый за этими словами. Он копал под нее, чтобы предупредить. И нашел какое-то ее дно, не скажу какое. Маркиза же, услышав эти слова, закашлялась от неожиданности.

– Я знаю. – Я пожал плечами, так же ни к кому не обращаясь.

– Будь осторожен. – В голосе изобретателя слышалось неодобрение. Но он понимал, что большего сделать не может.

– Хорошо.

Бросив взгляд на девушку, ловящую каждое слово, я улыбнулся и поднялся.

– Давайте, ребята! Удачи!

Хуан Карлос пожал мне руку, задержав ее на мгновение.

– Точно все нормально?

В глазах его сквозила тревога. Я бросил взгляд на теперь уже его спутницу и выдавил вымученную улыбку.

– Да. Все нормально. Удачи!

– Хуан!

Я обернулся. Глаза Маркизы-Пенелопы были полны благодарности.

– Спасибо, Хуан. Ты знаешь за что.

Я снова улыбнулся, на сей раз более искренне.

– Это тебе спасибо. И ты тоже знаешь за что.

И медленно, никуда не торопясь, побрел к машине, к ждущей внутри женщине. Я не ненавидел ее, больше нет. Я был разбит, убит, уничтожен. А какая ненависть может быть в этом состоянии?

Я до сих пор не знаю, что произвело на меня большее впечатление. Плачущий ли Бенито со скованными за спиной руками рядом с бойцами в черно-синих доспехах? Угроза ли, исходящая от дула пистолета бандита в супермаркете? Или девочка-убийца за столиком с моим лучшим другом, воркующая с ним, как самая обычная сеньорита из самого обычного района. Возможно, она всего лишь стала соломинкой, перешибающей спину донельзя груженного верблюда, но грешу на то, что, несмотря на силовые выкладки Катарины, организованные ею погони и стрельбы, ножи и залпы деструкторов, именно вид этой парочки с панели задней камеры машины-трансформера заставил меня сказать это пресловутое «да».

Cherchez la femme!

 

Глава 8

ЗАКОНЫ ПОБЕДЫ

Четырьмя днями ранее

– Пройдемся…

Он взял Габриеля за плечо и потянул к виднеющемуся посреди сквера памятнику. Машины с недоуменной охраной остались позади.

Сергей любил это место. Частенько приезжал сюда посидеть, подышать воздухом. Даже не ради встреч и разговоров, просто так. На Венере мало рекреаций, еще меньше с свежим и чистым воздухом. И почти нет тех, где отдаленной частью сознания можно почувствовать себя дома.

Дом. Сказочное место, куда ему закрыта дорога. Он не был там много лет и вряд ли когда-нибудь побывает. Не с официальным визитом, не ради переговоров, а просто отдохнуть, полюбоваться красотами, душевно посидеть. Проехаться по местам, где провел детство. Порыбачить на Волге, достав старинную дедову надувную лодку. Пожарить шашлычок на открытой полянке среди лесочка, под светлым голубым небом. Похлопать обнаглевших до безобразия комаров…

Мечты!

Его жизнь навсегда связана с этой планетой. Ее судьба давно стала его судьбой. Более того, он сам творит судьбы, и свою и планеты, уже много лет. Но любил он это место не только за красоту и свежесть, оно обладало еще одним незаменимым качеством, благодаря которому именно этот сквер среди множества прочих был избран в качестве любимого. Речь идет о памятнике нелатинскому писателю Эрнесто Хемингуэю в самом центре сквера, обнесенному невысокой декоративной оградкой.

Мало кто из гуляющих здесь людей знает, кто такой Хемингуэй, еще меньше его читало. Слова «Старик и море» у подавляющего большинства обывателей вызовут ассоциации абстрактного моря и абстрактного старика. Он и сам, если честно, не читал, некогда было. Но главное в памятнике не человек, а постамент. На самом деле это мощнейшая установка электронного подавления, смонтированная здесь на случай войны или переворота. Таких установок в городе много, на каждом шагу, но сочетание функциональности и красоты сквера дали Сергею ощущение незабываемой полноты, без которой неуютно.

Все установки включаются нажатием единственной кнопки, расположенной в подземном бункере Золотого дворца. Каждую из них по отдельности можно включить специальным электронным ключом, принадлежащим лично главе государства. Юридически, конечно, принадлежащим, практически же уже много лет нет от него секретов, и он всячески пользуется благами небожителей, являясь небожителем сам.

Сергей обернулся и участливо улыбнулся пыхтящей от злости Даниеле. Ничего, пусть позлится, шавка! Он не знал, сколько на нем следящей аппаратуры, какие жучки удается выключить с помощью обычных средств подавления, какие нет. Памятник же выключал всё. И она ничего, абсолютно ничего не могла с этим поделать! Палец нащупал в кармане переключатель ключа, заранее выставленного на малую мощность, метров на сто в радиусе. Раздался еле слышимый щелчок, и беруши, в фоновом режиме транслирующие переговоры его охраны на всех трех каналах, замолчали. Как и вся электроника в зоне подавления.

Обыватели вокруг всполошились, в один момент отказали все навигаторы, все внешние функции браслетов и системы связи. По статистике, в любой момент времени в сетях сидит около половины жителей королевства, с кем-то разговаривая, ведя поиск, слушая радио и делая много чего еще. Сорок процентов оставшихся эксплуатируют приборы в ждущем режиме, и только одна десятая населения может не заметить, как где-то что-то отключили. Сергей про себя усмехнулся: переживут!

– Ее высочество заменила ангелочков собственными людьми, – произнес он, вдыхая воздух полной грудью. В данный момент не существовало силы, способной записать или передать куда-либо их разговор.

– Утечка? – задумчиво спросил боец.

Сергей отрицательно покачал головой:

– Скорее перестраховка. Она что-то подозревает, но это лишь необоснованные подозрения. В случае утечки она повела бы себя по-другому.

– Понятно. И что теперь делать, сеньор?

– Приказ тот же. Лишь небольшая поправка. Открывать огонь, только если гвардейцы первыми начнут стрелять в бандитов. Или с их стороны последует недвусмысленная провокация. Это не ангелочки, мы не можем стрелять в своих, какие бы интересы за этим ни стояли.

– А если они все же откроют огонь? – Габриель опасно прищурился.

– Если откроют, мы не властны перед обстоятельствами.

Пауза. По лицу Габриеля нельзя было понять ничего, но Сергей знал, что творится у того в душе.

– Прости, мне самому тяжело. Но их необходимо остановить.

Габриель понимал. Опытный боец, не первый год варится в этой каше, привык ко всякому. Но если Сергей не объяснится с ним сейчас по душам, а спустит команду стрелять в своих сверху, он не сможет больше рассчитывать на него и его взвод. На их преданность. А возможно, и на остальные подразделения своей службы.

– Понимаю.

– Все-таки рассчитываю, она одумается, – продолжил он. – Всему есть предел. Ну, все, пока свободны. Весь взвод, кроме Диего. К Диего у меня разговор. – Сергей недобро усмехнулся. – До завтра.

– Так точно, сеньор. До завтра.

Боец откозырнул и побрел к машине. Сергей присел на лавочку. Стрелять в своих? На самом деле приказ был отдан еще вчера, и это полностью заслуга корпуса, что ангелочков не считают «своими».

Как же хрупок мир! И как хрупок человек. Вот важно вышагивает по аллее ребенок. Молодая мама держит его за руки, малыш только учится ходить. Рядом коляски, возле которых еще две мамаши промывают косточки героям очередной сетевой мыльной оперы. Сколько времени надо, чтобы убить их? А сил? Сколько времени и сил надо, чтобы убить ребенка?

А если его НАДО убить именно сейчас, иначе потом будет поздно? Потому что потом, когда вырастет, он совершит столько непоправимого, что убить его сейчас – самый разумный выход? Как действовать в такой ситуации?

Он излишне сентиментален. Убивал в своей жизни не раз, не два. Сотни. Убивал росчерком пера, отдавая нужным людям нужный приказ. Но его жертвами были люди взрослые, отдающие отчет в действиях. А дети? Как убивать детей?

Имел ли он, Сергей, право, занимая такую должность, быть сентиментальным? Восемнадцать лет он отвечал на этот вопрос «НЕТ», но всякий раз оттягивал решение о ликвидации мальчишки. День за днем, год за годом, цепляясь за разные отговорки. Пока не стало поздно. Происходящее же теперь напоминает пожар, который тушат ведрами. Вроде бы и бесполезно, но стоять сложа руки…

А впрочем, ничего еще не потеряно. Он умеет ждать. Ребенок вырос, это совсем не тот малыш, что смотрел на него с экрана визора большими наивными глазенками. Главное – выждать нужный момент. Он умрет, обязательно умрет, это вопрос времени. И целесообразности.

– Звали, сеньор? – раздался робкий голос сбоку.

Сергей поднял глаза. Диего. Один из самых молодых бойцов во взводе Габриеля.

– Присаживайся.

Он хлопнул по лавочке рядом с собой и откинулся на спинку. Диего последовал приглашению.

– Я слышал, у тебя больная мать, – начал Сергей издалека, но так, чтобы сразу стало понятно, о чем речь.

Боец виновато опустил голову:

– Да, сеньор.

– И ее нельзя вылечить.

– К сожалению, сеньор. На дворе двадцать пятый век, а врачи до сих пор не могут справиться ни с чем тяжелее простуды.

– Не драматизируй, – усмехнулся Сергей. – Большая часть неизлечимых болезней – наше собственное творение. Боевые вирусы, биологическое оружие, мутации из зон ядерных конфликтов. Мы сами виноваты в том, что имеем, Диего. Это наша общая вина, и нечего пенять на врачей.

– Моей матери от этого не легче, сеньор.

Сергей задумчиво усмехнулся:

– Возможно. Но не мы правим обстоятельствами, а обстоятельства нами. Скажу больше, для своей матери, случись с ней подобное, я сделал бы то же самое.

Но я не на твоем месте, Диего! – повысил он голос. – И должен думать о более глобальных вещах. И мне не нравится, когда ко мне заявляется контрразведка, предоставляя доказательства того, что ты ведешь на черном рынке активный поиск запрещенного наркотика, за распространение которого полагается смертная казнь.

Пауза.

– Это не наркотик, сеньор… – виновато выдавил Диего и опустил голову. – Это лекарство.

– Это наркотик. Оно не лечит, твое лекарство. Лишь временно облегчает страдания.

– А вы бы на моем месте как поступили? Лишили мать единственного средства, облегчающего страдания?

– На твоем месте я бы пришел к своему начальнику, то есть ко мне, и попросил бы содействия, – отрезал Сергей. – А хороший начальник, а я все-таки склонен относить себя к хорошим начальникам, в ответ сделал бы вот так.

Он вытащил из внутреннего кармана небольшой прозрачный пакет и протянул бойцу. Тот взял его в руки, которые мелко задрожали.

– Вокзал на площади Святого Себастьяна, – продолжил Сергей. – Камера хранения. Здесь несколько ампул, на первое время, остальное там. Запас, которого должно хватить на год, если не больше. Если твоя мать доживет, конечно, до этого времени. Извини, если мои слова тебя задели.

Он вновь полез в карман и извлек небольшой стандартный электронный ключик с номерком.

– Если будет нужно, я достану еще. Самый лучший, индийского производства, ты знаешь в этом толк.

– Спасибо, сеньор! – выдавил юноша, пожирая глазами драгоценности, попавшие к нему в руки. Драгоценности, ибо на черном рынке каждый грамм этого вещества на вес золота в прямом смысле слова. Не считая того, что за покупку или продажу его грозит смертная казнь.

– Сам понимаешь, ни один грамм не должен уйти «налево».

– Разумеется, сеньор! – Глаза бойца сияли от счастья.

Сергей обожал такие моменты – дарить людям счастье. Это здорово. Особенно когда ничего тебе не стоит. То, что он передал сегодня, – конфискат из специального хранилища, приготовленный к утилизации и теоретически утилизированный службой по борьбе с наркоторговлей. Но как же счастлив человек, конкретный, не абстрактный, получив такое богатство для больной матери!

– Завтра боевая операция, – перешел он к делу. Юноша напрягся. – Вы сопровождаете сделку между корпусом телохранителей и известными тебе бандитами. Следите, чтобы она была честной.

– Я знаю, сеньор, – кивнул Диего.

– На самом деле ваша миссия немного иная. По моим данным, одна из сторон, и это не бандиты, готовит провокацию с целью уничтожения другой стороны. Я отдал приказ пресечь эту провокацию. Жестко, крайне жестко, даже радикально. Твоя задача – занять позицию позади гвардейцев, напротив бандитов. Там же, в камере хранения, капсула с подробным планом территории, где будет происходить обмен, подберешь место самостоятельно. Тебе придется спуститься как можно ниже за спины ангелочков и гвардейцев, и, как только Габриель с ребятами откроет огонь, уничтожишь мальчишку.

– Которого?

– Того, которого бандиты собираются передавать ангелочкам. Все должно выглядеть так, будто его убили люди корпуса и гвардейцы ее высочества. Задача ясна?

Диего кивнул.

– В методах и способах не лимитирую, действуй по обстановке. Главное, – Сергей понизил голос, выделяя фразу, – стрелять ТОЛЬКО после того, как Габриель откроет огонь. И ни секундой раньше. Если его атаки не последует, твоя задача – мирно и незаметно уйти после завершения сделки. Вопросы?

– Вопросов нет, сеньор! – вскинулся юноша.

Сергей усмехнулся. Вот так из человека, которому светил как минимум пендель из органов, а максимум от двадцати лет до пожизненного, получился довольный и по гроб обязанный боец, ради жизни матери готовый забрать жизнь незнакомого ему человека. Стадо! Человеческое стадо!

– Это всё. До утра свободен.

– Так точно, сеньор! – Диего поднялся и откозырял, после чего по-военному развернулся и, картинно чеканя шаг, направился к машинам.

Сергей сидел еще несколько минут, затем последовал за ним. Подойдя к машинам, бегло бросил затрусившей наперерез Даниеле:

– Я еду в имение дона Виктора Кампоса. Думаю, ваше присутствие там нецелесообразно.

– Но, сеньор! – попыталась возразить та, но он ее пресек, пронзив злым ненавидящим взглядом.

– Я сказал, Даниела, тебе и твоим девочкам, как представителям заинтересованной стороны, там делать нечего! Вы остаетесь здесь! Вызывайте машину из дворца, вас заберут! Вопросы?

– Вопросов нет, сеньор, – поникла та, опуская глаза.

Он влез в люк и демонстративно опустил его перед ее носом. А когда машины тронулись, злорадно наблюдал, как пять девочек во всеоружии растерянно хлопают глазками у обочины. Гордячка Даниела, сняв шлем, ругалась с кем-то поодаль, то ли докладывая, то ли действительно вызывая транспорт.

– Куда, сеньор? – ожила пятая линия. Командир его людей, едущий в головной машине.

– В поместье Виктора Кампоса.

Он не лукавил, ему действительно нужно туда. Теперь перед ним стояла другая трудновыполнимая задача – убедить Виктора свернуть первоначальные замыслы и сделать то, что от него требуют. В первую очередь действительно не брать оружие.

Девятнадцать лет назад

– Сеньор, вам туда нельзя! Вам запрещено находиться здесь!

Хранительница выскочила ему наперерез, намереваясь не пустить, но он пер напролом на такой скорости, что та в последний момент не решилась на крайние меры.

– С дороги! – бросил он и с ненавистью отпихнул ее в сторону, пользуясь преимуществом в весе и силе. За хранительницей последовала дверь, тяжелая, створчатая, каким-то чудом не замененная гермозатвором. – Будешь еще мне указывать, что делать!

Хранительница стушевалась. Сзади и сбоку выскочили ее коллеги с оружием, готовые отразить любую атаку на покои их высочеств, но, увидев его, растерянно опускали дула в пол и разевали рты. Лея и тут подгадила, не сообщила им о своем разрешении. А он ведет себя слишком нагло для человека, не имеющего права сюда входить, и это сбивает девочек с толку.

Наконец тяжелые створки поддались, он ввалился внутрь. Там его ждала еще одна хранительница, но без оружия. Встала, уперев руки в бока, загораживая проход.

– Только попробуй! – зыркнул он.

Ангел задумалась, затем отступила в сторону, пропуская его вперед.

– Только недолго. А то мне влетит.

Вся его ненависть разом схлынула. Она его пропускает, не зная, что у него разрешение? На свой страх и риск? Подставляется, давая ему побыть с детьми? Среди них что, есть нормальные?

Ему вмиг стало неловко.

– Она разрешила, – промямлил он как-то жалко, в момент потеряв самоуверенность. Злость тоже испарилась.

– Тогда можешь долго, – милостиво кивнула хранительница, развернулась и равнодушно побрела в караулку.

Обескураженный Сергей направился по коридору в покои, где, как он знал, любят играть его дети. Поворот, коридор, поворот. Вот и они.

Он замер на пороге детской. Убирающая игрушки служанка недоуменно воззрилась на него, потом решила, что она лишняя, и поспешно ретировалась. Одна из девочек, играющая на огромном пушистом персидском ковре с куклами, подскочила и огласила всю детскую истошным визгом:

– Па-а-а-а-апка!!!

И бросилась к нему.

Другая девочка, помладше, играющая рядом, тоже подскочила и кинулась, но молча. Он подхватил на руки вначале одну, затем вторую, нежно прижал обеих, не в силах выдавить ни слова.

– Папка, почему тебя столько не было? А ты надолго? А когда ты еще придешь? А вы с мамой поссорились, да? А ты будешь с нами играть?

Старшая засыпала его типично детскими вопросами, на которые он не мог дать ответ. Младшенькая же, как обычно, молчала, лишь хлопая большими голубыми глазенками.

Старшую назвала Лея. Почему так, а не иначе – она сама не смогла толково объяснить. То ли чтобы боги действительно покровительствовали ей, то ли реализуя какую-то детскую фантазию, он не понял. Но она так и осталась Фрейей, маленькой богиней. При этом соответствовала статусу, рано начала говорить и бегать, была активной и боевой, няньки не знали, что с ней делать. Изабеллу же, белокурую красавицу, назвал он. Она до сих пор почти не говорила, была тихой, но прекрасно все понимала. Ее умные голубые глазенки на смуглом личике снились ему, когда эта сука Лея запретила видеться с детьми.

– Как же я люблю вас, мои девочки! – Он поставил дочерей на пол. – А кому это у нас пора спать? Почему кое-кто до сих пор не в кроватках?

– А сказку? Ты расскажешь сказку? – заканючила Фрейя.

Он присел рядом.

– Расскажу. Какую сказку хотят послушать маленькие принцесски?

– Про Страшилу! И Железного Дровосека! И Элли! – завизжала она.

– Договорились! Всё, марш в кроватки, папа сейчас придет и тем, кто лег, будет рассказывать сказку про Элли и Страшилу. А тем, кто не лег, рассказывать не будет!

– Папа, а Карлосу расскажешь? – потянула Фрейя за рукав и указала на огромного голубого мишку в дальнем конце ковра. Этого мишку он в свое время подарил Фрейе, но Изабелле тот понравился больше, она постоянно таскала его с собой за заднюю лапу. Притом что Карлос размерами превосходил Изабеллу.

– Ну, если вы уложите его, и ему расскажу! А как же! А теперь марш в спальню.

Фрейя вприпрыжку убежала, что-то выкрикивая на ходу, Изабелла взяла медведя за ухо и потащила следом. Обе сияли от счастья.

Сергей активировал перед глазами козырек и вошел в дворцовую систему связи, набрав личный код доступа. После чего выбрал абонента, личного секретаря, молодого и способного паренька, которого недавно приблизил.

– Жан, ты уже в тюрьме?

На том конце раздалось недовольное сопение.

– Нет, сеньор граф. Но подъезжаю. Выдергивать вот так, на ночь глядя…

Эмоциональную составляющую он пропустил мимо ушей.

– Подъезжай и начинай поиски. Я буду ближе к середине ночи, у меня важные дела. Новый ориентир поиска: искомый объект не просто не дружит с законом, она проститутка.

Удивленное молчание.

– Вы уверены, сеньор граф?

– Да.

– Ко всем вышеперечисленным «прелестям» еще и это?

– Жан, ты плохо меня слышал? – понизил он голос.

– Нет, сеньор граф, – стушевались на том конце. – Но вы жестокий человек!

– Это не я жестокий. Это мир жестокий. И обстоятельства. И лично ее королевское величество, но последнее не обсуждается. Вопросы?

– Нет вопросов, сеньор граф, больше нет. Приступаю к работе!

– Приступай.

Сергей нажал отбой.

Проститутка. Как он не подумал об этом сразу? Зэчка-проститутка – лучший кандидат на роль матери человека-в-никуда. Идеальный объект для воспитания «наследника престола»! Остальное он тоже подберет со временем. Так подберет, что чертям тошно станет! Дайте только высшие силы красноречия, отстоять кандидатуру перед Леей. Но реальности последнего он не сомневался – отстоит.

– Я смогу защитить вас, мои принцесски! – произнес он, довольно улыбнувшись. – Я никому не дам вас в обиду! Никому и никогда!

Вновь вокруг подземелья бело-розового здания с колоннами. Я опять здесь, иду, глядя по сторонам, мои руки греет боевой игломет. Рядом, как и раньше, вышагивает Катарина, и, как тогда, вокруг нас образуется вакуум, все расступаются или шарахаются прочь. Все то же, все так же, ничего не изменилось.

Но это лишь внешние проявления. На самом деле с того раза изменилось все. И в первую очередь я. Я стал другим.

Нет, я по-прежнему Хуан Шимановский, подданный ее величества королевы Венеры, 2429 года рождения. Но теперь я мужчина, отдающий отчет в своих поступках, а не мальчик Хуанито, готовый на что угодно, лишь бы его не били.

Стены… Из таинственной цитадели загадочных амазонок окружающие стены превратились в коридоры офиса, в котором работают обычные служащие. Со своей спецификой, с вассальной клятвой королеве, но сути это не меняет. А что таинственного в обычных служащих?

Кто вообще такие эти ангелы? Молодые зеленые девчонки, которых дрючат так, что на это нельзя смотреть без слез? Бабы-стервы, пытающиеся подобрать ключик, чтобы править миром? Не только. К сожалению. Большому сожалению. Ибо, будь так, это место легко ненавидеть. Но ненавидеть место, где проходят школу жизни ОБЫЧНЫЕ люди? Обычные девочки, такие же, как мои одноклассницы и однокурсницы? Как девчонки из нашего района, с которыми я общался, дружил и встречался? Как миллионы их сверстниц за воротами? Они умеют убивать, да, но это единственное, что отличает их от остальных.

Убивать… Я и сам умею это делать. Пусть высшие силы не позволили мне довершить начатое до конца, но я ШЕЛ убивать Толстого. Шел осознанно. Иными словами, переступил ту грань, которая отделяет «человека обычного» от «человека убивающего», и не мне тыкать им, говоря, что я лучше. А практика? Практика – вопрос времени.

Бабы-стервы здесь тоже есть, глупо это отрицать. Взять ту же Катарину, вышагивающую рядом с видом победительницы. Пусть торжествует, мне не жалко. Она так и не поняла, кто кого больше использовал в нашей ситуации, я ее или она меня. Такие, как она, есть не только здесь, равно как везде есть плохие и хорошие. В моей школе, например, есть сволочи вроде Командора и есть порядочные, вроде дона Алехандро. Подонки, как Витковский, и такие, как последний преподаватель истории ЛА. Классный мужик, несмотря на то что шпик!

Но главным индикатором того, что все изменилось, стало оружие. Я сжимал его, придерживал при ходьбе, но теперь оно не придавало уверенности, не вызывало сокровенный трепет, который испытывают мужчины к игрушкам, умеющим убивать. Это просто была хрень, которая может делать так, чтобы другие люди становились мертвыми.

Я стал другим человеком, стал старше. И, несмотря ни на что, одно это стоило того, чтобы пересечь порог данного заведения в первый раз.

– Молчишь?

Я скупо кивнул. Отвечать не видел смысла. Все, что нужно, она скажет сама. Мы ехали медленно, бесцельно перескакивая с одной подкупольной магистрали на другую, без конечного пункта, оставив воркующую парочку далеко позади. И, за исключением приветствия, все это время не проронили ни звука.

– Ничего не хочешь сказать или спросить? – Она попробовала закинуть удочки.

Я неопределенно пожал плечами.

– Почему именно она? Именно такая, как Маркиза?

Катарина улыбнулась. Ждала этого вопроса.

– Для контраста. Она необычная даже для нас, да ты и сам это понял. А еще она очень хорошо метает ножи. Девочку с оружием ты бы легко вычислил, ножи же можно спрятать так, что никогда не догадаешься. А на небольших дистанциях ножи даже более грозная сила, чем пистолеты и игольники. Поверь.

Я верил. Видел, как некоторые спецы с ними управляются.

– Тот парень выжил? – сменил я тему.

Улыбка с ее лица сошла.

– Когда мы его отдавали скорой, был жив. Сейчас не знаю.

– Обязательно было позволять стрелять в него?

Мои вопросы ей не нравились, но она не пыталась юлить, отвечала. Всегда бы так!

– Да. Все три наши девочки вокруг стояли в невыгодной позиции. Мы не ждали, что кто-то набросится на бандитов. Случись это как-то иначе, может, и не дали выстрелить. Но только не в той позиции. – Она покачала головой.

– А если бы вы охраняли его? – выделил я это слово.

– Наши позиции были бы иными, он бы не пострадал. Хуан, не вешай на нас всех собак. Мы сделали все, что смогли. И не надо пенять, дескать, если бы мы не подстроили ограбление, он был бы жив. Эти твари напали бы на другой магазин и убили бы кого-то другого. Мы же не просто дали напасть на конкретный объект в конкретное время, мы ликвидировали самих напавших. Они мертвы, все четверо. Если бы мы этого не сделали, сколько они совершили бы еще налетов? Убийств? Мне рассказать, как работает наша доблестная система правопорядка?

– То есть твоя совесть чиста, – усмехнулся я, подведя итог ее аргументам.

– Да. – Она кивнула с гордостью, явно не показной.

Я не знал, что сказать. Произошедшее – тема глубокого философского спора, а я не считал себя в достаточной степени подкованным в столь тонких материях. Да и настроение не то. Зерно истины в ее словах имелись, и цепляться я не стал.

– Как же вы смогли подстроить нападение в нужное время в нужном месте?

Она пожала плечами:

– Это было золото корпуса. Уже третий день мы закупаемся продуктами в этом магазине на большую сумму в ожидании тебя. Продукты частично идут в общую столовую, частично малявкам для разнообразия рациона, надо же их когда-нибудь баловать? – Усмешка. – Разницу между заложенной в бюджет оптовой закупочной ценой и реальной розничной компенсирует Мишель. Частью из собственных средств, частью из неведомых мне фондов. Но поверь, это не так много, она выдержала бы нагрузку на собственный карман даже в полном объеме.

– Золото меняли в банке, – продолжила она, усмехнувшись чему-то своему. – Ведь теоретически каждый электронный империал обеспечен золотом. Практически же…

Пауза.

– Мы не частная лавочка, когда с тобой разговаривает глава корпуса королевских телохранителей, ни один управляющий не сможет отказать в обмене. Невзирая ни на какие лимиты выдачи.

Ну, с этой стороны действительно проблем я не видел. Хотя наверняка дело не только в угрозах, попробуй угрожать управляющему Королевского банка! Но еще и в авторитете. У доньи Тьерри он есть.

– Гораздо сложнее было выйти на исполнителей, приемлемых отморозков, – вновь продолжила Катарина. – И хорошо их мотивировать. Тут опять пригодилось золото, а также архивы департамента безопасности. Мы похитили дочь одного важного человека из мира мелкого криминала, на которого официально вроде как ничего не имелось, и «уговорили» работать на нас. Она уже отпущена, не переживай, – выдала Катарина фирменную усмешку. – Он-то и вывел нас на бандитов, после чего вычислить и взять их в оборот стало делом техники.

Накладки были, – оговорилась она. – Пришлось продемонстрировать этому человеку, что мы играем серьезно, и несильно ту девочку порезать. Но результат того стоил.

– Бандитские методы! – заметил я.

– А кто сказал, что мы благородные рыцари? – парировала она.

«Действительно, кто это сказал? – усмехнулся я про себя. – Они – боевой орден клана Веласкес. КЛАНА. Им нет дела до венерианского правосудия, до принятых в обществе норм морали и иных высоких материй. У них есть Цель, и только это имеет значение».

– И все ради того, чтобы оказать психологическое давление на какого-то мальчика-с-района? Ничего не стоящего и не значащего? – Я нервно рассмеялся. – Не слишком ли сложно?

– Ты себя недооцениваешь, – выдавила она покровительственную улыбку. – Да и сложного на самом деле ничего не было, а девочки наши засиделись без дела. Такие разминки приводят в тонус. А еще… – Она задумалась. – Хуан, ты не представляешь, какие ощущения я пережила после того, как в меня целились впервые в жизни. Это ломка, малыш, ее начало. И ты прошел тест, хотя и не убил никого из нападавших, как пришлось в свое время сделать мне. Последствия ты ощутишь обязательно. Только позже, не сегодня. После чего я получу тебя с потрохами, любого, на любых условиях. Так что да, оно того стоило.

Как показало время, она оказалась права. Причем прошло совсем немного времени. Но в тот момент, хотя я тактично промолчал, не вступая в спор, меня покоробила разящая от нее самоуверенность.

– А если бы я не напал на него? – Я пытался найти нестыковки в ее плане. По-своему гениальном, но не по исполнению, а по наглости, по амбициям воплощавших его. – Если бы они забрали золото и тихо ушли? Не наставив на меня пистолет? Что бы вы делали в этом случае? Как бы выходили из положения?

Ее губы вновь растянулись в покровительственной улыбке.

– А никак. Это был риск. Но, как думаешь, откуда у простой приютской девочки «семейная реликвия» из синтетического алмаза столь невероятного размера? Сколько, думаешь, он стоит? Много, Хуан! Баснословно много! Они должны были клюнуть на него и клюнули, как мы того хотели. И ты тоже клюнул, защищая свою спутницу, которую они «обидели». Кажется, хотя бы на этот раз обошлись без форс-мажоров? – Из ее груди вырвался довольный смех.

Мы договорились на сегодня, на утро следующего дня, чтобы не тянуть резину. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Смысл переживать, мусолить что-то в себе от безделья? Решение принято, принято окончательно, и чем раньше оно претворится в жизнь, тем лучше для меня.

Тем же вечером они собрали свой совет офицеров в расширенном составе, с повесткой дня, состоящей всего из одного вопроса. В начале двенадцатого Катарина уже отзвонилась, сообщив об их решении.

– Это будет испытание, малыш. Тяжелое испытание. Тебе понадобятся все силы, чтобы пройти его. Отнесись к нему серьезно, – стращала она. – Если пройдешь его, ты зачислен. Достоин того, чтобы мы с тобой работали. Нет… – Она замолчала, но продолжения не требовалось. – У нас суровые законы, но это законы. Ты можешь отказаться в любой момент перед полосой. Но только перед ней. Так что подумай, трижды подумай!

– Отговариваешь? – усмехнулся я.

– Беспокоюсь, – возразила она, в ее голосе не было ни капли фальши. – Будь осторожен. – Затем рассоединилась.

Итак, победа или смерть, это закон. Закон победы для ИХ мира. И никак иначе. В этот момент я впервые задался вопросом: «Господи, куда меня несет? Готов ли я?» Но это были риторические вопросы.

– О чем задумался? – прервала мои мысли Катарина.

– Да так, – потянул я, вспоминая идеи, пришедшие ко мне перед сном, реализовать которые все-таки стоит попытаться. – Размышляю.

– И о чем же?

– Решаю, что с тобой делать.

– ???

– Ты же не думаешь, что все останется как есть? Ты меня подставила, опустила в дерьмо по самую макушку, из-за тебя я пережил несколько, скажем так, не самых приятных дней своей жизни…

– Не поняла? – вскинулась она и остановилась.

Я хрипло рассмеялся:

– Я понимаю, приказ, все такое. Но, Катюш, как ты думаешь, я должен боготворить тебя за то, что ты сделала? Считать, что обязан тебе по гроб?

Она смотрела с непониманием. Я пояснил:

– Бенито заказал меня, потому, что ТЫ меня подставила. Ты! Это тебе я обязан своими приключениями! Виктор Кампос приказал пытать меня, пытаясь отомстить ВАМ, поскольку вы использовали его, как последнего мальчишку. Это ТВОЯ идея насчет похищения, ты полностью несешь ответственность за него. Я принял решение вернуться, ты убедила. Но извиняет ли это тебя саму в моих глазах?

Она молчала, огорошенная. Кажется, я принял правильное решение, нападок с этой стороны СЕЙЧАС она не ждала. А я…

А я буду чувствовать себя гораздо лучше, если поставлю эту суку на место. Хотя бы раз. Даже если это будет последний поступок в моей жизни, могущей окончиться через пару часов. Но закон победы есть закон победы, она сама сформулировала мне его.

– Думаю, после всего случившегося тебе не стоит поворачиваться ко мне спиной, – закончил я, ядовито оскалившись.

– А ты у нас злопамятный, да? – скривилась она. – Нет, ни в коем случае! Не злопамятный! Ты у нас просто злой, и у тебя память хорошая!

Я невозмутимо пожал плечами.

– Малыш, ты еще скажешь мне спасибо! – продолжила она, повышая голос.

– Обязательно, – потянул я. – Знаешь, когда человек стоит над гробом врага, он всегда говорит о нем только светлое и хорошее. Так принято. Вот и я скажу тебе спасибо. Над гробом.

А вот поиздеваться толком не получилось. Слишком быстро вывел ее из себя, будто передо мной стояла зеленая дурочка, а не хладнокровная гадина с опытом. Катарина резко дернулась, впечатав меня в стену своим телом, после чего рефлекторно поднесла коварное запястье со встроенными кибернетическими лезвиями к горлу.

– Хуан, мне не нравятся такие разговоры!

Лицо ее пылало от ярости. Я усмехнулся, нисколько не впечатленный.

– Правда? Зря! Это же шутка. Просто шутка! Про гроб. А ты что думала, я кинусь к тебе на шею, радостно повизгивая от счастья?

Она попыталась что-то ответить, но не смогла и по инерции отступила, выпустив меня. Затем собралась и гордо тряхнула черной копной.

– Хорошо, я виновата. Признаю. Во всем, что произошло, начиная с той злополучной полосы, где потеряла над собой контроль. Можешь меня ненавидеть, если хочешь. Доволен? Теперь тебе легче?

Я пожал плечами:

– Наверное.

– Я сделала это, потому что мне приказали. Я должна была вернуть тебя, убедить вернуться. И не смогла придумать ничего более эффективного, чем ткнуть тебя в собственную беспомощность. Ты бы не стал разговаривать со мной после того, что случилось на дорожке, не сумей я изменить твое восприятие. Да что я, ты не стал бы слушать никого, даже святую, если бы знал, что она отсюда! Послал бы за орбиту Эриды, и все дела!

– А ты не пробовала извиниться? – улыбнулся я, начиная вгонять гвозди в крышку ее гроба. – Просто извиниться? Искренне? Признав, что была не права?

Катарина опустила глаза в землю.

– Нет, даже мыслей таких не было, – продолжал я. – Ты же всегда права. Такие, как ты, всегда правы.

Ты не умеешь извиняться! – закричал я на нее, ловя кайф от получившегося эффекта. – Хотя я мог понять тебя! Понять, чем ты рисковала, когда я помчался по трассе верхами! Из-за чего вышла из себя! Но нет, я же валенок, тупой! Я не пойму! Или нет, не тупой? – Я сделал паузу. – Да, я не тупой! Я пойму! Это ТЫ не можешь сделать шаг! Унизиться перед тем, кто младше и слабее! Тебе проще организовать войсковую операцию в городе, и не одну, чем признать неправоту и извиниться!

Так ответь, почему я должен относиться к тебе тепло? Почему должен быть благодарен, если ты думаешь не обо мне, а в первую очередь о себе и своей гордыне?

Постояв и не дождавшись ответа, я развернулся и побрел по коридору. Сзади раздался ее окрик:

– Стой!

Я остановился. Обернулся.

– Прости, я была не права, – произнесла она, вкладывала в голос раскаяние, но я видел, что это фальшь. – Я привыкла играть человеческими судьбами и заигралась. Да, мне оказалось проще придумать войсковую операцию, чем извиниться. Доволен?

– Я-то доволен, – усмехнулся я. – Как знающий тебя. Но на сцену тебе нельзя, сторонний зритель не поверит.

Она вспыхнула, но сдержалась.

– Я извинилась. Как ты и хотел. Будешь и дальше дуться?

Я понял: не стоит перегибать. Портить отношения с ней не резон, ибо, какая бы она ни была, а знакомое зло лучше незнакомого. Если вместо нее дадут кого-то другого, я взвою, придется заново «пристреливаться», заново проходить весь геморрой, который мы с ней благополучно миновали. Да и… Ужалить Катарину, как показала практика, я могу, не такая уж она непробиваемая, а каковой будет другая?

– Нет, не буду. Но ты должна меня понять, – начал я, она перебила:

– Я понимаю.

В ее голосе засквозило теплотой. И я не мог найти ни одного фальшивого оттенка в интонации.

– Я плохая. С гордыней. И не люблю никого, кроме себя. Но я исправлюсь. Обещаю.

Согласен, со стороны это звучало дико. Детсадовские какие-то аргументы. Но битва шла не на уровне слов, а на уровне восприятий, интуиций, если можно так назвать. И главный вывод, который я сделал, – она совсем не так безнадежна, как я считал. Я не безразличен ей, она действительно испытывает привязанность и симпатию. И не желает зла. Конечно, проявляется это согласно ее собственному, искореженному корпусом мировоззрению, но порывы в ее душе все же есть.

– Хорошо, уговорила. – Я выдавил тяжелую улыбку.

– Мир? – улыбнулась она и протянула руку.

Я пожал ее.

– Мир.

Мы неспешно бродили по техническим помещениям и стрельбищам, подбирая скафандр, пробуя систему прицеливания и ориентирования на специальных тренажерах и мишенях. Тянули время. Чтобы не сойти с ума, его надо было хоть чем-то занять, на мероприятие собрались еще не все.

Ветераны – особое сословие, прослойка, честно заслужившая себе множество привилегий. Например, явиться не к десяти, как было условлено, а часам к одиннадцати – двенадцати, наплевав на дисциплину и пунктуальность, несмотря на то что военнослужащими они остаются до самой смерти. Для них не существует понятия демобилизации, а звания остаются навсегда. Не «полковник в отставке», например, как у военных, а просто «полковник», в любом возрасте и на любой должности. Потому, пока не подъедут все, испытание не начнется, и плевать на такую условность, как мое личное желание поскорее начать, чтобы не свихнуться в ожидании неизвестного.

– Для чего мне вообще куратор? – спросил я, опуская раскаленный игломет, из которого только что жарил очередями, ставя его на стойку. Отводил стрельбой душу. – Да еще и персональный? Чтоб девчонки не съели? Неужели они такие страшные?

Катарина грустно усмехнулась, протягивая мне оружие, за которое я отвечаю.

– Так и думала, что ты далек от этой темы.

– Почему?

– Опыт. Его у тебя нет. Потому ты не способен оценить угрозы и вызовы. А они весьма серьезные!

Пауза.

– Тебя съедят в первую же неделю, – улыбнулась она. – Ты беззащитен перед нашим контингентом. А сбежать, уйти отсюда после того, как за тобой закроются двери, никто не позволит. – Она скроила кислую мину.

Ее слова меня не впечатлили. Я, конечно, предвидел проблемы, но похоже, она сгущает краски.

– Отсюда подробнее.

– Разумеется! Ладно, пошли, нас вызывают. – Она облегченно вздохнула и направилась к выходу.

Я поспешил за ней. Тяжелый гермозатвор тира, напичканного всевозможным оружием, опустился за нашей спиной. Хотя оружие у них и валяется везде, где только можно, но вскрыть арсенал без ключей и разрешений вряд ли реально.

– Загибай пальцы. – Катарина картинно прокашлялась и начала менторским тоном. – Первое – мировоззренческий конфликт. Ты попадешь в незнакомое место с незнакомыми варварскими порядками и жесточайшей дисциплиной. Ты сам видел, молодняк здесь ходит по струнке, а тебя будут дрессировать наравне с ними, если не больше. Или думаешь, тебе сделают персональную скидку, как ценному сотруднику?

Нет, так я не думал.

– Тебя будут окружать люди с непонятным тебе, но устоявшимся мировоззрением, диким для «гражданки». Ты никогда с таким не сталкивался, не знаешь, какую модель поведения с подобными людьми использовать. Маркиза не в счет, она и для нас странная. Это конфликт?

– Конфликт.

– Ты попытаешься выработать эту модель, но нужно время, период адаптации, и в этот период будешь совершенно беззащитен. Но это только начало, самое первое, что тебя ждет.

Далее хуже. Конфликт половой. Все окружающие поголовно будут противоположного пола, притом что рядом не будет никого твоего пола, на общении с кем вы бы оба могли построить циклическую защиту. Этот дисбаланс – кладовая конфликтов. И все они нанижутся на конфликт мировоззренческий.

Она улыбнулась, давая время осмыслить сказанное.

– Далее конфликт социальный. Наши девочки поголовно выходцы из низов общества, со всей присущей спецификой.

Плюс конфликт возрастной.

Плюс иерархический, те, кто старше и принял присягу, вряд ли будут считать тебя равным себе. Отмечай, отмечай, это все нанизывается на предыдущие конфликты!

Плюс кому-то просто не понравится твоя рожа, нельзя ведь всем нравиться. – Она усмехнулась. – В любом социуме возникают люди, к которым испытываешь или симпатию, или ярко выраженную антипатию, а значит, кто-то обязательно захочет поставить тебя на место.

Я вспомнил Оливию и ее девочек, охрану ее высочества. Пожалуй, здесь моя собеседница права, такие возникнут. Обязательно!

– Что получается? – издевательски усмехнулась Катарина. – Наложение конфликтов? Социального, возрастного, иерархического, мировоззренческого и полового? Не считая межличностных? Ну как, тебе нужен персональный куратор?

М-да, действительно, все серьезнее, чем я думал. Я не могу охватить все проблемы, копнуть так глубоко, хотя, казалось бы, чего тут копать?

– Все, на кого ты сможешь опереться, твой будущий взвод, – продолжала она. – Пока непонятно, кто им станет, только высшие силы знают, как у тебя сложатся отношения внутри коллектива. Всех остальных смело записывай в силы условно-враждебные. Одно могу сказать точно: твои девочки однозначно будут не самого высокого по местным меркам статуса, хорошо, если у них будет право свободного выхода за территорию. Но может не быть и этого. То есть их возможности защитить тебя окажутся ограничены. А сам ты…

Вздох.

– Не обижайся, ты совсем не подготовлен к существованию в нашем террариуме. Ты можешь защититься от Кампоса и его дружков, дать в морду зарвавшемуся подонку, выйти против превосходящих сил, утопить кого-то в фонтане… Но здесь это не сработает. Это не мужской коллектив, Хуан, тут правят бал иные законы. Надо извиваться и жалить, как извиваются и жалят все вокруг, и уворачиваться от других жал. Только так можно выжить ЗДЕСЬ.

Конечно, она драматизировала, как обычно, вряд ли на самом деле все так плохо. Но доля правды в ее словах имелась, и что-то подсказывало: отнестись к проблеме надо со всей серьезностью.

Катарина остановилась, подытоживая наш сегодняшний такой нелегкий разговор:

– Я не всемогуща. Но вовремя дать нужный совет смогу. Остальное в любом случае будет зависеть только от тебя, как ты себя поставишь. Пусть моя помощь станет искуплением былого. Ты как?

Я улыбнулся:

– Договорились!

Это была победа. Моя первая победа. И я имел все основания немножко за себя порадоваться. Но, пожимая протянутую руку, отметил промелькнувшее в ее реплике лаконичное слово «террариум», произнесенное ею самой в отношении собственного коллектива. Я поежился – родному коллективу просто так подобные ярлыки не вешают.

Мы вынырнули из коридора в помещение с нумерованными дорожками. Нас уже ждали четыре человека, естественно, все в парадной ангельской форме с офицерскими знаками различия. Двоих я не знал, двоих видел раньше. Мишель, сеньора Тьерри, белокожая блондинос с золотыми волосами, и сеньора, являющаяся ее полной противоположностью, смуглая, с невозможно черными густыми длинными волосами, ниже лопаток, что при ее работе и необходимости прятать это богатство под шлем – роскошь. Та самая сеньора полковник, что встретила меня возле школы и силой направила внутрь.

Она держалась наравне с Мишель, я бы даже сказал, чувствовала, что имеет моральное право отдавать ей приказы. Это сразу бросалось в глаза. Вокруг нее, не видимый никому, но ясно ощущаемый, витал ореол власти.

Катарина при виде этой сеньоры остановилась и растерялась, но быстро пришла в себя. Явно не ожидала ее здесь увидеть.

– Крутая, да? – поддел я. – Эта сеньора?

Осторожный кивок.

– Мишель рядом держится скованно. Неужели круче главы корпуса?

– Ее зовут Гарсия, – усмехнулась моя спутница. – Она доверенное лицо королевы. Они с Мишель обе из ее взвода. Все-то ты подмечаешь! Ладно, пошли, зоркий сокол.

Подходя, услышал, как Мишель кивнула этой сеньоре в нашу сторону:

– А вот и он.

Та обернулась.

Мои колени задрожали. Нет, первую секунду она смотрела нормально, с некой усталостью и даже ленцой. Но ровно секунду. Потом ее взгляд затуманила сталь, чуть не пробившая меня навылет.

– Да-да, он-он, – произнесла Мишель, противненько улыбаясь. – Я же говорила, ты будешь удивлена.

Сеньора спрятала эмоции, вмиг обуявшие ее, дальше я не мог прочесть в ней ничего, кроме деловитой сосредоточенности. И злости. Но слава всем высшим силам, злости не на меня.

– Он пришел сам, – продолжила Мишель, храбрясь. Ей тоже было не по себе. – Ты можешь проверить, тем более это уже неоднократно проверяли другие. Решать тебе, но я считаю, мы должны дать парню шанс.

Сеньора Гарсия пыталась подобрать слова, как-то ответить, но пока получалось не очень. Она не знала, как реагировать на ситуацию, сомневалась, и меня начали пробирать пакостные мысли.

«Это что, она скажет «нет», и всё? И канитель с похищениями и магазинами окажется напрасной? Получится, зря я выкладывался до изнеможения две недели подряд? И наконец, напрасно встал в такую рань сегодня, хотя мог мирно поспать еще несколько часов? Меня никто никуда не возьмет, пока она не разрешит?»

«Нет, – одернул я сам себя. – Такие вопросы в компетенции одной лишь королевы. Сеньора полковник может наложить запрет на испытание СЕЙЧАС, но отменить его совсем не властна».

Последняя мысль успокоила.

Наконец сеньора полковник (они обе полковники, но к этой прицепилось) смогла что-то сформулировать:

– Почему на нем белый доспех?

Мишель неуверенно пожала плечами:

– А что такое?

– Он женский.

– Он универсальный. К тому же у нас нет других.

– Он женский, – настаивала сеньора. И видимо, так и было, потому что Мишель недовольно сжала губы. – А еще он белый. Не подобает парню ходить в том, что для парней не предназначено.

– И все-таки он универсальный, – не сдавалась Мишель. – А белый… Нет у нас других. Не делать же под заказ только потому, что он мальчишка?

– Нет, не надо под заказ, – бескомпромиссно покачала сеньора Гарсия головой. – Но в таком ему ходить не следует. Пойдем со мной.

Это мне. Бросив фразу, сеньора быстрым шагом направилась в сторону створок, в которые мы только что вошли. И Мишель, и Катарина облегченно выдохнули. Мне оставалось лишь семенить следом, крепче сжав оружие.

Зайдя за поворот, сеньора полковник перестала сдерживаться и пробормотала в адрес Мишель пару ласковых. Я пытался понять, что могло послужить причиной такой злости, а заодно решил держаться как можно дальше, чтобы не попасть под руку. Вроде объектом такого отношения не являлся, но береженого…

– Говорят, ты пришел сюда сам? – произнесла она, когда мы прошли вниз и вверх несколько лестниц.

Я кивнул:

– Так точно, сеньора. Сам.

– И что же тебя подвигло на столь безумный и глупый поступок?

Я решил не юлить. Не с ней.

– Безысходность, сеньора. Мне больше некуда податься. Срочно потребовалось научиться защитить себя, а кто еще на планете научит этому? И кто научит лучше?

– А как же специфика? – усмехнулась она. – Условия? Традиции? Это как бы… Не мужское заведение!

– Так и есть, сеньора, – кивнул я. – В этом заведении все держится на голой традиции. А традиции имеют свойство рано или поздно меняться или хотя бы нарушаться. В том числе традиция брать сюда одних девочек. Так почему бы не со мной и не в этот раз?

Я выдавил лучезарную улыбку.

– Логично! – Она скупо рассмеялась. – А ты наглый юноша!

– Стараюсь! – подобрался я.

– И от кого же тебе срочно понадобилось защититься? Уж не от Кампосов ли?

– От них самых, сеньора. – Я опустил голову.

– Если мне не изменяет память, перед моим отъездом ситуацию с Кампосами разрулили. – В ее голос закрались ледяные нотки. – Ты сам разрулил в школьном фонтане. А мои люди после этого поговорили с Виктором, объяснив, что его сын не прав и ему не стоит вмешиваться в молодежные разборки. Как же так?

Мне захотелось сжать кулаки от досады.

– В фонтане была победа, сеньора, но победа в битве. Войну в целом я проиграл. Несмотря на вмешательство сильных мира сего и ваш разговор с Кампосом-старшим. А мне больше не хочется проигрывать войны! – с жаром, какого не ожидал сам от себя, закончил я.

Она понимающе кивнула:

– Правильно, войны надо выигрывать. Битвы не обязательно, а войны надо. Это закон любой победы, полностью тебя поддерживаю!

Конечно, это не умаляет глупость твоего поступка, но что сделано, то сделано.

– То есть вы допустите меня до испытания? – напрягся я.

Она обернулась и насмешливо бросила:

– А ты хотел бы его пройти? Ты все еще хочешь к нам? Мне рассказали красивую историю о том, как тебя пытались привлечь, какие средства использовали. И после всего ты вновь пришел сюда? Смысл?

– Смысл? – Я грустно усмехнулся. – Понимаете, сеньора, и тогда и сейчас мною двигало одно и то же чувство – безысходность. Просто тогда оно было неосознанное, необдуманное, я чувствовал его, переживал и бросился в первый же пришедший в голову омут. Глупость, но клянусь, если бы пришло на ум другое, я был бы сейчас не с вами. В данный же момент моя безысходность осознанная. Я могу отказаться и жить дальше счастливо, какое-то время. Но следующую войну я проиграю, и это знание пребудет со мной вечно. Что лучше – знать об опасности и быть несчастливым или не знать и жить счастливо? До первой войны? Ответьте вы, как боевик и опытный человек? Как бы поступили вы?

– Тебе интересно мое мнение? – Сеньора рассмеялась, правда сквозь призму некой серьезности, я забавлял ее, но относилась она ко мне с подчеркнутым уважением. – Почему?

– Ну, интересно же личное мнение доверенного лица королевы?

– Хорошо. Я думаю, ты поступил правильно. – Смешок. – Я сама бы поступила так же. Разница лишь в том, что мне никогда не пришла бы в голову мысль заявиться сюда. А тебе пришла. Поэтому да, лучше быть несчастным, но знать об опасности. То же самое тебе скажет Лея, если ты ее об этом спросишь. Ну, вот и пришли!

Перед нами стоял гермозатвор со странной символикой – кондором, но голубым, в голубом же круге. Сеньора полковник приложила к глазку браслет, створки поехали вниз и вверх соответственно.

Мы вошли, к нам сразу кинулась фигура в доспехах без шлема с винтовкой наперевес. Этой сеньоре было под тридцать. Старая гвардия. На рукаве ее красиво смотрелась голубая повязка с белым контуром того самого кондора в круге.

Сеньора вытянулась, отдала честь. Без подобострастия, просто так положено. Моя спутница ответила тем же.

– Вольно! Иди следом.

И мы вновь двинулись по коридору втроем. Створки гермозатвора за нашими спинами встали на место.

– Это территория наказующих, – пояснила сеньора Гарсия. – Ты знаешь, кто такие наказующие?

Я отрицательно покачал головой.

– Внутренняя служба безопасности корпуса. Название уходит сутью в понятие «наказывать». Изначально мы наказывали тех, кто оступился, ослушался приказа или своими действиями подставил под удар интересы королевы.

– Утилизация, – блеснул я интеллектом. – Вы это так называете.

Сеньора Гарсия кивнула.

– Еще нас зовут зондеркомандой. Мы не подчиняемся Мишель, только королеве лично. И занимаемся не всегда одними лишь бойцами корпуса. На этой планете много тех, кто оступается. – Глаза ее зло блеснули.

«Ей не нравится то, что она делает, – понял я. – Но она знает, что выбора нет».

– Заходи.

Еще одни створки разъехались, теперь уже вправо и влево, и мы вошли в помещение, которое можно было назвать «костюмерная». Или кладовая, но со спецификой хранения. Здесь, развешанные на специальных приспособлениях, компактно висели различные наборы доспехов и скафандров. Серые безликие, серые и зеленые армейские. Красно-желтые хаки марсианской республиканской армии. Лазорево-голубые парадные личной стражи его величества императора Владычицы Южных Морей. Черно-синие и черно-серые хаки с русским триколором и Андреевским флагом на шевронах, морская пехота государства Российского. Красно-желтые Национальной армии Китая. Сине-бело-красные австралийские королевские. Да тут их!!!

Сеньора уверенно прошлась вдоль стеллажей и указала на отсек, в котором висело около трех десятков одинаковых черно-синих доспехов с эмблемой департамента безопасности и золотым орлом на шевронах.

– Выбирай любой. Тот сдашь назад. Отведи его потом к «полосам смерти». – Последняя фраза предназначалась сопровождающей нас сеньоре. Та молча кивнула. Сама же сеньора Гарсия быстрым шагом двинулась назад, не говоря мне больше ни слова.

Я повернулся к ближайшему доспеху и провел по нему рукой. Клево!!!

– Мишель, ты понимаешь, что есть такое «некогда»?

Мишель понимала. Но твердо стояла на своем. «Ты должна там присутствовать». «Обязана». «Ты – один из самых влиятельных офицеров, глава наказующих, твоя обязанность – присутствовать на эпохальных событиях».

Она была согласна с этим, да, принятие первого мальчика в качестве эксперимента – событие эпохальное, знаковое. Но ей действительно некогда. Она прилетела всего несколько часов назад, еще не пришла в себя после невесомости и посадочных перегрузок. А дела не ждут. Лея снимет голову за простой. Как бы Елена ни относилась к этому проекту, она признавала, что он гениален, а саботировать гениальное не поднималась рука.

В общем, дел невпроворот, и она с удовольствием пропустила бы вступительное испытание этого мальчишки. На него можно посмотреть и позже, в записи, а заодно пообщаться с ним самим, поставить его на место, чтобы не возгордился. Но Мишель вцепилась, как клещ, и она не смогла от нее отлипнуть. К тому же аргументы эта белобрысая бестия подбирала убедительные, уповала на обязанности, долг. Этого дрессированная лучшей подругой-трудоголиком Елена перенести не могла.

– Хорошо, пошли. Заодно расскажешь, что ты тут устроила. Стрельба, взрывы, бандиты, разборки… До нас дошли слухи, но заниматься ими было некогда, скоро действительно будет война.

Мишель кивнула и принялась обстоятельно описывать произошедшее, не называя имен, делая упор на действиях, на которые они пошли ради этого мальчишки.

Что Мишель дура, Елена знала всегда. Доверить тестовые вступительные испытания человеку, открыто выразившему неприязнь к пареньку и к итогам этих тестов? Де ла Фуэнте вообще берет на себя слишком много, если бы у них было больше толковых людей, сидеть бы ей дома, в народном хозяйстве, кормить мужа и растить детей. Но Мишель это нисколько не извиняет.

Вторая, на ее взгляд, глупость – доверить Ласточке же поиск решения по его возвращению, а затем и реализацию этого решения. Не просто глупость – тупость! Размах же процесса ее поразил, таких масштабных операций она не помнила со времен ареста Сирены. Не занимался подобным корпус уже много лет, и неизвестно, как отреагирует на такое Лея. Она боится корпуса, хотя не хочет в этом признаваться, но и без него не может. Ей нужны свои люди во главе, а значит, Мишель останется на своем посту. Офицеры же получат с ее стороны сигнал, былые времена не ушли в прошлое, все можно возродить. Это скользкий момент, над ним придется не один день ломать голову, пока же вникать в него у Елены не было желания.

– Ты не сказала, что это за паренек и чем он так важен, – перебила она подругу, когда та увлеклась описаниями слишком сильно. – Подумаешь, мод, что с того? Какими такими особенными способностями обладает?

Мишель лишь загадочно улыбнулась.

– Сейчас сама увидишь. Кстати, а вот и он, – кивнула она ей за спину.

Елена обернулась.

 

Глава 9

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ

Март 2411 г. Венера, Дельта, Сьерра-дель-Мьедо, лагерь службы вербовки корпуса

Она сразу выделила эту девочку из толпы, у нее были очень красивые волосы. У других, наверное, не хуже, но взгляд почему-то приковала именно она. Чувствовалось в ней что-то странное, не похожее на других.

Манера поведения? Возможно. Многие здесь хорохорились, строили из себя крутых, сильных, продвинутых, пытались кого-то задавить, подавляя таким образом лишь собственный страх. Многие сидели тихо в сторонке, дрожа и крепясь, не обращая на выскочек внимания. Кто-то искал союзников, сплачиваясь друг с другом против более сильного, опять-таки пытаясь, активно или пассивно, задавить чувство тревоги. А она не делала ничего. Просто находилась здесь.

– А ночью они пришли, обе. Воспетка свалила к хахалю с третьего этажа, охраннику, они всегда ближе к полночи бегали трахаться под лестницу. Курвы!..

Это разглагольствовала рядом одна из выскочек, рассказывая в третий раз, как справилась с двумя «доброжелательницами» старше себя на два года, пришедшими наказать ее за дерзость. Вокруг, естественно, столпились «кукушки», разинув рты. Эта стерва уже стала авторитетом для них, ничего для этого не сделав, просто потому, что ее не парализовал страх перед будущим, а, наоборот, распирал на действие.

Большинство «кукушек» отсеется сразу, в первый месяц. Инструкторы из службы вербовки перед отправлением сюда провели обстоятельную беседу с каждой из кандидаток, намекнули, как правильно себя вести, чтобы не вылететь. Именно намекнули, тонко, с заделом. Тупая не поймет и отсеется, умная останется. Таков скрытый тест.

Елена не тупая, поняла. Закон выживания здесь прост, корпус – это семья. И вести себя надо так, будто ты в семье, а не полубандитском курятнике для сирот и беспризорников, где тебя могут накрыть ночью подушкой, скрутить и бить до потери сознания. Здесь нет врагов, здесь не каждый сам за себя, как там, и выжить можно только вместе. Помогая друг другу, а не сбившись в волчью стаю с наглой хамкой в роли лидера, где члены стаи готовы задрать своего, если он слаб. Просто «кукушки» этого не поняли, но так и задумано.

Наконец она решилась. Подошла к странной девчонке, почти равнодушно хлопающей большими черными ресницами на происходящее, и дружелюбно улыбнулась:

– Привет!

– Привет, – неуверенно ответила девочка.

Если она хочет выжить и не вылететь, ей нужно держаться кого-то. Вместе проходить сквозь опасности легче и спокойнее, а опасностей их ожидает туча! Из присутствующих в ангаре отсеется девять десятых соискательниц, если не больше. Возможность доверить прикрыть кому-то свою спину и знать, что этот человек не подведет, – роскошь. Которую не получить сидя и кукуя в одиночестве, не сколачивая свою компанию, как эта хамка, и не прибиваясь ни к одной существующей. Почему бы не попробовать с этой девочкой? Вдвоем ведь легче?

Подойдя, Елена поняла, что оказалась кардинально не права. Девочка боялась. Страх не просто скрутил, ее в прямом смысле трясло. Но понятно это было только отсюда, издали девчонка цвела и пахла, идеально скрывая свои чувства. Умеют же люди!

– Не бойся, все будет хорошо! – Она попыталась ободрить ее, но потерпела фиаско, девочка смешно наморщила носик и гордо вскинулась:

– А я не боюсь!

Было в ее жесте нечто неправильное, так не должно быть.

Что именно, Елена поняла спустя несколько долгих мгновений. Та боялась не сдохнуть в этом долбаном корпусе и не возвращения в родной приютский беспредел. Она боялась демонстрировать страх. Проявление слабости для нее оказалось важнее, чем смерть, и это выбивало привычную к логике жизни Елену из колеи.

– Ты странная, – наконец выдала она свой вердикт, рассмотрев девчонку в полном молчании.

– С чего ты взяла? – вновь вскинулась та.

– Ты не такая, как все. И ведешь себя не как все. И одета иначе.

Девочка оглядела себя и пожала плечами. Да, на ней не казенные вещи, но назвать ее одежду хорошей или богатой язык не поворачивался.

– Ты откуда?

– Из Альфы! – буркнула та с тщательно скрываемой охотой. Видимо, сидеть в одиночестве тоже не улыбалось, и агрессию девочка выказывала только для вида.

– О, я тоже! – Елена непроизвольно улыбнулась. – А ты из какого приюта?

– Я не из приюта. – Девочка опустила голову.

– То есть как – не из приюта? – опешила Елена.

– А вот так, не из приюта! – вновь вспыхнула она.

– Но сюда же берут сюда только приютских!

– Разве? Кто сказал?

Елена раскрыла рот от удивления, но тут же захлопнула. Действительно, с чего она взяла, что в ангелы принимают только приютских? Да, так принято считать, так все говорят, но кого они набирают на самом деле – дело только ангелов.

– И как же ты сюда попала?

Девчонка вновь пожала плечами:

– Пришла в офис службы вербовки и попросилась.

– И тебя взяли?

– Угу.

– Вот так сразу? И привезли сюда?

Елена чувствовала подвох, но у нее не хватало опыта, чтобы понять, в чем он заключается. Ладно, ерунда, если их зачислят и они станут подругами, сама все расскажет.

Девочка отрицательно покачала головой:

– Нет. Сразу запихнули в какой-то бункер, где были другие девочки. Нас там тестировали. Девочек никого не взяли, отправили назад, а меня посадили на катер и доставили сюда. Одну. Позавчера. Почему не знаю, не спрашивай. Но чем-то же подошла? Ты отвечала на их дурацкие вопросы?

Елена отвечала. Действительно, дурацкие. После них отсеивается больше половины кандидаток, причем зачастую это крепкие, здоровые девочки, которых она не назвала бы по жизни ненормальными или слабыми. Ощущение тайны, связанной с незнакомкой, вдруг захлестнуло ее. Она решила допытаться, в чем секрет, чего бы ей это ни стоило.

Недоверчиво хмыкнув, Елена вызывающе утвердила:

– Все равно они не могли тебя взять. Они берут только сирот. Потому что у тех нет родных и по ним никто не будет плакать. Ты врешь.

Девочка вдруг опустила голову, сдвинув волосы, как бы отгораживая ими лицо.

– Я сирота. Наполовину. У меня отец погиб.

Пауза.

– Он военный был. В Империи воевал. – Ее голос дрогнул.

Елене вдруг стало неловко.

– Прости. Я не знала.

Девочка продолжила, хотя готова была вот-вот расплакаться:

– У отца остались связи в командовании. Благодаря этому меня и взяли. Вот я сказала! – По щеке девочки потекла непрошеная слеза. – Только никому не говори, ладно?

Елена прокляла себя за несдержанность. Инстинктивно подалась вперед и обняла девчонку.

– Конечно! Разумеется! Прости!

Та уткнулась ей в плечо.

«А не такая она и железная, – пронеслось в голове у Елены. – Храбрится, чувства скрывает. А на самом деле настоящие чувства не скроешь, вот они, на виду».

Теперь все встало на места. Дочь погибшего военного, которой разрешили поступать в корпус телохранителей на общих с остальными основаниях по блату. Погибшего недавно, рана девочки еще слишком глубока, не успела зарубцеваться. Да, такое могло произойти, в их стране все для военных, любые условия и льготы. Тем более погибших при исполнении долга. Как бы она хотела, чтобы ее отец тоже был военным!

Елена искренне сочувствовала девочке. Она, как и все в приюте, с раннего детства мечтала о семье, об этом мечтает каждая. Конечно, такие мечты реализуются редко и, даже реализовавшись, частенько рушатся, у них в группе, например, двух мальчиков и одну девочку приемные родители в свое время вернули после усыновления. Но все равно все об этом мечтают, и в шесть, и в восемь, и в десять, и даже в тринадцать лет. Вдруг повезет и кто-то решится взять тебя, несмотря на возраст и сложившиеся привычки?

Елена мечтала о маме, вдруг та найдет ее, удочерит, подарит любовь, которую не дала ей сука, бросившая в родильном доме. О том, как будет баловать ее, читать сказки на ночь и разрешит играть в сетях сколько душе угодно. Но еще больше мечтала об отце, добром и заботливом, который будет сажать ее на плечи и катать по улице, а еще покупать конфеты и мороженое. И защитит от хулиганов, от всякого отребья, на которое насмотрелась в приюте.

Но мечтать, не имея, – одно, а потерять, имея, – совсем другое. Девочка потеряла любящего человека, которого будет помнить всю жизнь и которого всю жизнь ей не будет хватать. Это больнее, чем жить без него с раннего детства.

– А у меня никогда не было отца, – пожаловалась она и села рядом. – И матери тоже. Не расстраивайся.

Девочка шмыгнула носом.

– Мне жаль. Ты тоже меня прости. Просто так… Нахлынуло!

– Да ладно, ничего! – примиряюще махнула рукой Елена. – Проедем?

Девочка кивнула и отстранилась, вновь напуская на себя непрошибаемый вид. Но теперь только для других, всех, кроме нее.

– Давай.

– Елена. – Она протянула руку. – Елена Гарсия.

– Катарина. Катарина Веласкес.

– Как королева? – усмехнулась Елена.

– Ага, как королева, – расплылась в улыбке девочка.

Затем обе, не сговариваясь, рассмеялись. Общее напряжение, держащее в кулаке третий день, спало, и они почувствовали близость, какая бывает только у тех, кто может доверять друг другу. Несмотря на то что едва познакомились.

– Катарина, знаешь, у тебя очень красивые волосы? – Елена провела рукой по спадающим на плечи смоляным пядям теперь уже подруги.

Та довольно хмыкнула.

– Вообще-то у тебя не хуже!

Апрель 2411 г. Венера, Дельта, Сьерра-дель-Мьедо, лагерь службы вербовки корпуса

– Встать! Встать, я сказала! – заливаясь, орала Сирена на плачущую Катарину.

Болото под названием «четвертая рота», тяжело дыша, повалилось на пол, стянув с плеч вещмешки, с интересом наблюдая за разворачивающимся действом.

– Я не моту! Правда не моту! – ревела объект всеобщего внимания, сидя на полу, судорожно сжимая винтовку и потирая ушибленную щиколотку.

– Встала и побежала! Через не могу! Мы и так плетемся в хвосте! Хочешь, чтобы нас всех отчислили?

И пнула сидящую по ноге. Та испуганно подобралась.

– Не надо, пожалуйста! Я правда подвернула ее! Я не смогу бежать!

– Я сказала, встала и побежала! Ничего не знаю! Ползком, но двигайся!

– Я не смогу! Бегите без меня! – Она залилась слезами.

Сирена Морган, полукровка-гринго, та самая хвастунишка, кичившаяся на сборном пункте лагеря, что одолела двух старших, с первого же дня дала всем понять, что она лидер и покушений на свой статус не потерпит. Большинству было плевать, потому она быстро возглавила сброд из пяти десятков девчонок, гордо именуемый «рота». До настоящей роты это сборище недотягивало, здесь не было никакой дисциплины, все кучковались по интересам и провинциям, откуда приехали. Выполнение общих для всех задач осуществлялось чудом, и имя этому чуду страх. Страх перед инструкторами, злобными и кровожадными ангелами, страх быть отправленными назад, в родной детский дом, где девочки, не прошедшие отбор, устроят вернувшимся «горячую» встречу. Каким-то образом рота действовала, держалась, выполняла команды, но из пяти десятков девчонок спустя две недели в ней осталось всего четыре. И это было только начало.

Впрочем, в других ротах было то же самое, они ничем среди других не выделялись, кроме…

Кроме Веласкес. Которая оказалась комнатным цветочком, не способным ни на что. Рота постоянно приходила к финишу последней из-за того, что она не могла бежать быстро или долго. А также не могла сдать простейшие физические тесты, которые засчитывались «по последней», благодаря чему в общем зачете между ротами они уверенно плелись в хвосте. За это девочки люто ненавидели Веласкес, ведь общий зачет дан неспроста, а всех мало-мальски проявивших слабину ангелы без жалости вышвыривали. Пару раз ее пытались избить, оба раза девчонок удержала от такого смертоубийственного шага Елена, жестко встававшая между ними. Как выяснилось позже, здесь везде системы слежения, даже в душе, и любая провокация, любая попытка одной кадетки разукрасить лицо другой каралась вышвыриванием обеих. Оба раза девочки отступали, но все понимали, что долго так продолжаться не может и Веласкес все равно свое получит, рано или поздно.

Глаза Сирены налились кровью.

– Или ты сейчас встанешь и побежишь, несмотря на растяжение, или я тебя убью! Прямо здесь!

Елена вновь, как и прошлые разы, встала между Катариной и потенциальной обидчицей, легонько оттолкнув последнюю:

– Сирена, остынь! Перебор!

– О, защитница объявилась! – воскликнула та. – А я уж думала, куда она подевалась? – Ее глаза презрительно прищурились. – Скажи своей подруге, если она сейчас не встанет…

– Если она не встанет? Продолжай! – Елена уперла руки в бока.

Сирена натужно задышала, не находя аргументов. Там, на воле, их обеих бы избили. Скрутили, зажали рот и отделали бы так, что родные мамы, буде у них имелись таковые, ни в жизнь бы их не узнали. Но здесь бить нельзя, и это все осложняло.

– Короче, ты берешь свою подругу и помогаешь ей бежать следом за нами.

– Их надо бросить, – раздалось сзади. – Обеих.

Все обернулись. Позади, в группе «ближних товарищей» Сирены, назрела революция, которую та благополучно проморгала. Эта девочка тоже была полукровкой, но мулаткой. Она, как и Сирена, с первого дня позиционировала себя лидером, но, поскольку законы выживания требовали сотрудничества, конфликта умудрялась избегать. До сего момента.

– Это итоговое задание. Если мы опять придем последними, все отправимся по домам, нас предупредили. А если мы их не бросим, однозначно придем последними, даже если понесем эту дрянь на себе.

Сирена вспыхнула:

– Мы не можем никого бросить! Корпус своих не бросает!

– Хрен тебе «не бросает»! – заорала мулатка, вскакивая с места. – Еще как бросает! Скольких уже бросил? Они берут лучших! Лучших, Сирена! А мы в хвосте с большим отрывом! Ты можешь тащить ее, но я не собираюсь! Я не хочу возвращаться!

– Ты не права, – произнесла стоящая чуть в стороне Мутант, девочка-мод с золотыми волосами и светлой кожей, авторитетная и боевая, но не встревавшая до сих пор в вопросы управления ротой. Ходили слухи, она тоже из блатных, из флотских, но проверить это Елена не могла. Экзотическое прозвище Мутант девочка получила в первый же день, благодаря непривычному цвету волос и кожи, и ее это нисколько не смущало, она спокойно на него отзывалась.

– Рота – именно семья, и мы должны держаться вместе, что бы ни случилось. Ты не права.

– Зачет по последней! – вспыхнула мулатка, сжимая кулаки от ярости. – Нас всех, всей «семьей», отправят по домам, если мы ее не бросим! Ты этого хочешь?

– Пусть лучше отправят семьей, чем по одному, – спокойно парировала златоволосая.

– Разве ЭТО можно назвать семьей? – окинула мулатка рукой вокруг. – Это сказка, Мишель! Байка! Они стравливают нас специально, каждый день, и смотрят, кто кого сделает! Какая семья? Логово змей!

Воцарилось недоброе молчание, которое мулатка приняла за одобрение своей позиции.

– Они выбирают лучших, лучших из лучших, тех, кто сильнее. И тех, кто принимает сильные решения. А отсеивают того, кто не слушается, и слабых. Как Веласкес. Которые всех подводят.

Я не хочу домой! – Ее затрясло от злости. – Мы должны двигаться! И дойти в установленное время! Чего бы это ни стоило!

– Ты хочешь бросить раненую, – гнула свое Мишель. – Так нельзя.

Мулатка усмехнулась:

– Да какая она раненая! Не смеши мои ботинки! В общем, так, – обернулась она к группе. – Все слышали, что сказали инструкторы по поводу сегодняшнего теста? Группа, пришедшая последней, исключается.

Девчонки, все четыре десятка, опустили голову. Это была правда.

– Кто за то, чтобы идти к финишу, оставив этих здесь, – слово «этих» она выплюнула с особым ехидством, – идите сюда. Те, кто хочет остаться и двигать домой «всем вместе», «всей семьей», оставайтесь с ними. Кто со мной?

Мутант порывалась что-то сказать еще, но глаза ее вдруг хитро сверкнули, и она промолчала. Рота же начала постепенно, по нескольку человек, подниматься и подходить к мулатке, делая это все активней и активней. Пока на полу не осталась одна-единственная фигура.

Да, перевес фатальный – пять против остальных. Пять потому, что Сирена осталась тоже, да и не могла не остаться.

– Сирена, ты с нами? – последний раз попыталась увещевать мулатка. Та отрицательно покачала головой. – Как хочешь. Четвертая рота, бегом марш! – Новый лидер развернулась к «своим» и принялась отдавать указания. Девчонки грузно развернулись и, изнывая под тяжестью мешков, потрусили дальше по тоннелю.

Единственная оставшаяся же подошла к ним и с облегчением кинула мешок на пол, усаживаясь на него сверху.

– А ты чего осталась? – перевела на нее недоуменный взгляд Сирена.

– Я как она, – кивнула та на Мишель. – Она флотская, ей лучше знать.

– А они?

– Да пусть их, – бегло махнула девчонка рукой в сторону убегающих. – Флот своих не бросает. Раз Мутант сказала, значит, так и есть. Тут тоже флот, только без кораблей. Кстати, Аделия. Можно Бестия, меня так бабушка звала, – представилась она, закончив формулировать мысль о флоте и кораблях.

– А ты чего улыбаешься? – Сирена перевела взгляд на «флотскую».

– Да так, – неопределенно кивнула Мишель.

– Подставила она их всех! Вот почему! – прокомментировала Аделия. – Неужели непонятно? Не остановила, хотя могла. Промолчала. Уж она аргументы бы нашла, если б захотела!

У Елены от такого заявления отвисла челюсть.

– Но почему?

– Нам с ними не по пути, – вздохнув, ответила за нее Сирена и потянулась за вещами. – Чем меньше народу, тем больше шансов остаться. Я права?

Мишель загадочно кивнула.

– Ладно, девчонки, вы как хотите, но двигаться нам надо, – окончательно пришла в себя Сирена и обернулась к Катарине: – Слышишь, хорош ныть! – И, не обращая внимания на грозно стоящую рядом Елену, вновь пнула ее по ноге. – Расселась тут! Принцесса, мать твою! Встать, принцесса! – заорала она во весь голос. – Двигаемся дальше! Как можем, так и двигаемся!

– Я помогу.

Мутант поднырнула Веласкес под правую руку, помогая подняться. Стоявшая в ступоре Елена очнулась и последовала ее примеру, подхватив под левую.

– Пойдем, правда, что ли?

– Давайте, девчонки, я понесу! – Маленькая Аделия подскочила и забрала у обеих вещмешки. Затем подняла мешок и винтовку Веласкес и протянула их опешившей от такого жеста Сирене.

– А это тебе. Неси. Все, теперь мы готовы, командуй.

Сирена попробовала сказать что-то нецензурное, но, оглянувшись на девчонок, практически тянущих на себе Катарину, молча закинула вторую винтовку за плечо, перехватила второй мешок и потрусила следом.

– Четвертая рота, кто остался, бегом марш! – И жалобно: – Ну, хотя бы быстрым шагом, девочки!

Июнь 2413 г. Венера, Альфа, Золотой дворец, корпус королевских телохранителей

Лея-Катарина была здесь. Паковала скромные пожитки, нажитые за два года, в огромный, не заполненный и наполовину черный чемодан, разложенный на кровати. Первым порывом было уйти, но та обернулась. И посмотрела взглядом, полным раскаяния. Елена тяжело вздохнула и вошла. Села.

– Все не можешь прийти в себя? – бросила ей такая знакомая, но совершенно незнакомая девушка.

Елена кивнула.

– Лея, – попробовала выговорить она непривычное имя, – это же невозможно. Скажи, что это неправда и мне все снится?

Лея-Катарина отрицательно покачала головой:

– Возможно. К сожалению.

– Но два года! Пудрить мозги два года! И мы, самые близкие тебе… Мы же столько прошли вместе! И не догадывались! И ты прошла через весь этот ад, просто чтобы…

Лея закрыла полупустой чемодан, спихнула его на пол и села напротив, пронзая ее глубокими черными глазами.

– Чтобы быть сильнее, Елен. Мне предстоит править страной, и подобная встряска… Мама посчитала, что она пойдет на пользу.

– А ты? – Елена усмехнулась. – А ты как считаешь?

Лея неопределенно покачала головой, затем с жаром воскликнула:

– Это было лучшее время в моей жизни! Ни до, ни после подобного не случится! Да, это был ад, но зато теперь у меня есть вы. – Она окинула взглядом пустую каюту с шестью кроватями. – Вы самые близкие мне люди, и никого не будет ближе.

Елена опустила голову, хотелось постыдно разреветься. Ее подруга подсела ближе и взяла за руку.

– Не переживай. Каких-то жалких три года. И вы станете моей группой, личной. И мы всегда будем вместе, до конца жизни.

– Три года, – потянула Елена. – Это много.

– Мне надо учиться, – покачала головой Лея. – Я инфанта, и мне нельзя терять на глупости драгоценное время. Я прошла Полигон наравне со всеми, и я одна из вас. Теперь мое место там. А ваше…

Да, их место на ближайшие три года здесь. Они должны учиться, оттачивать мастерство, пройти целую кучу предметов и дисциплин по профилю, пройти так, чтобы стать лучшей группой. Охрана инфанты – это честь, и, если они подкачают, их не возьмут в ее персональную охрану, какие бы узы их ни связывали. Они останутся, чтобы через три года оказаться вместе, теперь уже навсегда.

Она же инфанта. Будущая королева. И ей не место среди потенциальных самоубийц.

– А Мишель? Она ведь тоже оттуда? – Елена перевела разговор, чтобы не разреветься.

Лея кивнула:

– Мишель единственная за всю историю корпуса, кого взяли «оттуда». Кроме меня. Я навела справки насчет ее, как только смогла передать первое же сообщение.

Ее отец Жан Тьерри, капитан «Адаманта», крейсера дальразведки. «Адамант» исчез где-то в облаке Оорта пять лет назад, за три года до нашего поступления. Через три года пропавшие без вести приравниваются к мертвым, и социальная служба вцепилась в нее мертвой хваткой, ей была назначена большая компенсация за отца-героя. И дон Густаво… Командир третьей эскадры, – поправилась она, – попросил за нее перед мамой на личной аудиенции. А та как раз решала, как отправить меня сюда. И не нашла ничего лучшего, чем предложить девочке то же самое.

Так что, – Лея развела руками, – если бы не я, она была бы сейчас неизвестно где.

Елена рассмеялась, но горько, слезы все-таки покатилась по ее щекам.

– «Мама»! Не «перед королевой»! «Перед мамой»!

Лея смутилась.

– Для меня она прежде всего мама. Мне жаль, но это так. Вы навсегда останетесь в моем сердце, но я принцесса.

– Не уезжай, Катарина! Не надо! – Елена кинулась к ней, но та удержала на расстоянии вытянутых рук. – Пожалуйста!

Слезы градом покатились по ее лицу. Ей было больно. Больно не оттого, что Лея-Катарина обманывала, а они купились и даже не подозревали. Будь она хоть трижды принцессой и трижды обманщицей, все это не важно. Было больно терять ее саму, это нежное создание с красивыми волосами. Ее напарницу. Ее Принцессу.

– Я не могу! – попробовала отстраниться Лея, но получалось плохо.

– Им ведь плевать! Они поймут и спокойно доучатся эти три года! Они знают, что ты будешь с нами, и им этого достаточно! А мне мало! Мне мало этого! – Она все-таки пробилась сквозь защиту и обняла, намертво вцепившись, словно боялась, что ее могут забрать. Слезы градом катились из глаз, из груди вырывались всхлипы. – Я не хочу как они! Мне будет не хватать тебя! Ты нужна мне!

Елена зарыдала. Лея гладила ее по волосам, успокаивала, но бесполезно.

– Я люблю тебя! Не бросай меня! Пожалуйста!

– Не надо так говорить, – попыталась одернуть ее Лея. – Ты все это придумала себе. Я просто твоя подруга, такая же, как остальные. Только чуть более близкая.

Елена отрицательно замотала головой:

– Нет, не как остальные. Остальные не нужны мне. Не так, как ты. Ты – моя болезнь, моя страсть. Мое все! Не прогоняй меня!

Лея все-таки отстранилась и строго посмотрела ей в глаза:

– Это самовнушение, Елен! Самообман! Игра гормонов! Это неправильная любовь, такой не должно быть! И ты забудешь о ней, как только я уеду!

Елена отрицательно покачала головой:

– Не забуду.

– К тому же ты прекрасно знаешь, что я не такая. – Лея с каждым словом теряла уверенность в голосе. – Для меня ты просто подруга. Лучшая, но подруга. Не надо так. Это обман, Елена. Просто обман.

– Ну, так обмани меня! – Гарсия почувствовала, что слетает с катушек и ничего не может поделать. – Обмани! Пусть это будет обман, на прощание хоть раз обмани!

Она подалась вперед и нашла губы своей Принцессы. Та пыталась сопротивляться, но быстро обмякла.

Блаженство. Вот оно какое.

Оторваться Елена смогла только через несколько минут.

– Пусть обман, Принцесска! – прошептала она опешившей Лее-Катарине сбившимся голосом. – Я согласна! Но если бросаешь меня, хотя бы обмани на прощание! Подари мне эту иллюзию, и я умру за тебя! Обещаю!

Ее руки потянулись к застежкам воротника Леи. Та не сопротивлялась.

Ноябрь 2421 г. Венера, Санта-Роза, центр особых исследований «Омикрон-4»

– Ты сама сказала, что не станешь убивать его. Что мне оставалось делать?

Лея сидела на диване, опустив голову на руки. В кресле напротив, прикладывая найденный в местном холодильнике кусок льда к расползающемуся на пол-лица синяку, восседала ее точная копия и тихонько всхлипывала. В углу бедной и убогой комнатенки, прислоненный к стене, сидел пожилой мужчина, «старичок», с которым Лея встречалась тогда в кафе. Она недолюбливала этого человека, но в сложившейся ситуации стала единственным его ангелом-хранителем. На груди ученого лежала девушка лет двадцати пяти и обнимала его, как бы загораживая от всего света.

– Я должна, Елена. Ты обязана понять, это выше меня. Дон Мигель не должен жить. Если его изобретение попадет к врагам королевства… – Она отрешенно покачала головой. Повисла пауза, нарушаемая лишь всхлипами девушки в углу.

– Это оружие, Елена! – с жаром воскликнула вдруг ее высочество, подобравшись. – Изысканное и невероятно мощное оружие! Да они устроят с его помощью такое!..

И если к нашим попадет, тоже ничего хорошего не выйдет. Наши тоже устроят. Пока мама не знает про него, но, если узнает, я ничего не смогу поделать. Поэтому дон Мигель должен умереть, и умереть сейчас, пока есть возможность сделать это не привлекая внимания.

Елена отрицательно покачала головой:

– Ты не станешь убивать его. Это все, что я могу сказать. Что ты ей пообещала? – кивнула она в сторону Малышки.

Лея оторвала голову и посмотрела на свою точную копию.

– Что отпущу ее. С ее любимым Рафаэлем. Как только взойду на трон, естественно. И не буду вмешиваться в ее жизнь никогда.

Елена про себя кивнула. Мудро. Работа телохранителя опасна сама по себе, а двойники вообще долго не живут. Естественно, такие вещи может решить один лишь сеньор, а сеньором Лея станет только после смерти матери. Но сколько бы ни осталось донье Катарине, шансы Малышки дожить до старости значительно увеличатся.

– Я не могла доверить такую работу кому попало. А кроме вас, мне не на кого рассчитывать.

Елена понимающе кивнула, поставила пистолет на предохранитель и засунула в наплечную кобуру, вытаскивая из-за пояса свой любимый нож.

– Она задание выполнила. Старика убила. То, что он не умер, не ее ошибка, а мое достижение. Так что свою часть сделки относительно ее тебе придется выполнить.

Малышка подняла голову и впервые посмотрела на нее с благодарностью, а не с ненавистью.

– Да не зыркай так! – прикрикнула Елена. – Если я говорю бросать оружие, значит, надо было бросать оружие!

– Да иди ты! – Малышка вернулась к прерванному занятию. Синяк начал наливаться краской, если в ближайшее время не сделать укол, к вечеру ее фенотип станет непригоден для использования по прямому назначению.

– Эй, ты! – Елена окликнула рыдающую девушку, дочь профессора. – Иди на кухню, принеси мне и ее высочеству кофе!

Та не шелохнулась. Про себя девушка, естественно, всячески костерила ее, королевского телохранителя, как и саму ее высочество, не понимая, что обязана ей и своей, и папочкиной жизнью. Елена усмехнулась.

– Я сказала, встала и навела кофе! – произнесла она со сталью в голосе, наклонилась и продемонстрировала нож. Глазки девушки испуганно забегали. – Или я… Интересно, если вырезать человеку глаз, он будет жить? – обратилась она как бы к Лее с Малышкой. И, не дождавшись ответа, продолжила: – Точно. Я вырежу твоему отцу глаз. Умереть он не умрет, но тебя это научит быстро и вовремя выполнять приказы. Марш за кофе!

Девушка разревелась, втянула голову в плечи и отползла в сторону, подальше от нее и такого грозного ножа, после чего вскочила и быстро побежала на кухню.

– Проследи за ней, – бросила Елена Малышке. – Чтобы не подслушивала. Бегом!

Напарница прошептала нечто нецензурное, но, забрав лед, удалилась, плотно закрыв за собой дверь.

– Принцесска, как я понимаю, ты хочешь почувствовать себя будущей королевой, да? – Елена медленным шагом подошла к Лее, вновь расстегивая кобуру. – Хочешь решать судьбы людей, отдавать приказы на их ликвидацию?

Лея молчала.

– Тогда тебе маленький урок. Если хочешь этого, не прячься за спины других. Спусти курок сама.

Пауза. Профессор зашевелился, попытался что-то сказать, но ей в данный момент было плевать на него. Она смотрела в лицо Лее.

– Если ты способна спустить курок, ответить за свои решения на сто процентов, не прячась за «государственную необходимость» и отправляя делать это других, я, так и быть, буду делать для тебя подобную работу. Стану твоим личным специалистом по устранению ненужных для страны camarrados. Даю слово. Естественно, если ты обстоятельно объяснишь перед этим, почему тот или иной человек не должен жить, – уточнила она и протянула пистолет. – А начнешь ты прямо сейчас, с дона Мигеля де ла Росса, ненавистного тебе изобретателя.

Профессор начал что-то мычать, вновь попытался отползти, но ползти было некуда. Да и делать это с простреленной ногой довольно трудно. Лея с потерянным лицом встала, медленно приблизилась к нему. Медленно подняла ствол. «Старичок» перестал причитать и вдруг гордо посмотрел ей в глаза. Елена поразилась мужеству этого человека: по его щекам текли слезы, но он не умолял, не лебезил, не впал в истерию. Просто принимал неизбежное.

– Сеньориты… Пожалуйста! – с трудом прошептали его губы. – Не убивайте мою дочь! Она здесь ни при чем, она ничего не знает! Она будет хранить молчание! Она не виновата! Ваше высочество!.. – Последнее обращение он выдавил с трудом, и Елена зауважала его еще больше.

– Хорошо. – Лея согласно кивнула. – Она не виновата и ничего не знает. Но вас, дон Мигель, я не могу оставить в живых. Простите.

Лея сделала это. Спустила курок.

Подсознательно Елена надеялась, что она одумается, но лишь на уровне надежды. Ей просто хотелось, чтобы она этого не сделала. Но Лея – инфанта, станет королевой, ее с детства готовили к этому. Даже корпус с коварным Полигоном стал для ее высочества лишь ступенькой в программе воспитания суровой женщины из легкомысленной девочки. Она не могла не выстрелить.

Разумеется, Елена успела, да и не могло быть иначе, когда Принцесска в таком угашенном состоянии. Нож впился в плоть пистолета за долю секунды до того, как раскаленная игла выскочила из его дула. Естественно, игла пролетела сквозь толщу ножа, как сквозь масло, но свое дело тот сделал, пистолет от удара увело в сторону, и смертоносная игла, не собрав кровавой жатвы, впилась в стену рядом с головой профессора.

– Спасибо, давай назад. – Елена забрала из рук опешившей Леи пистолет, вытащила из него нож и засунула один в кобуру, другой за пояс. – А теперь сядь и слушай.

Лея покорно села.

– Дон Мигель, вы понимаете опасность вашего изобретения? – Елена сделала эффектную паузу.

Старик закачал головой:

– Да, сеньорита. Теперь понимаю. К сожалению, понял это слишком поздно.

– Скажите, вы человек чести? – Ее глаза опасно прищурились.

Профессор сглотнул ком.

– Смотря что вы имеете в виду.

– Если вы дадите слово молчать о своем изобретении, вы нарушите его?

Тот неуверенно пожал плечами. Елена ответила сама, обернувшись к Лее:

– Не нарушит. Он человек слова. Ты оставишь его в живых, Лея. Оставишь и спрячешь. Где – не знаю, но мне кажется, будет лучше, если за пределами планеты. – Затем вновь обернулась к старику: – Дон Мигель, в самом ближайшем будущем я и сеньорита… вон та сеньорита, – она указала на дверь, за которой скрылась Малышка, – под вашим чутким руководством и при помощи ресурсов ее высочества уничтожим все ваши работы. Публикации, открытия, бумаги и наброски, черновики, капсулы и информационные носители. ВСЁ. Во всех частях планеты, где бы они ни располагались. Потом вы даете слово, что никому никогда не обмолвитесь о вашем изобретении. В обмен на это мы спрячем вас где-нибудь в Северной Америке, сделав пластику и сменив документы. И вы будете жить там, ожидая дальнейшего нашего решения на ваш счет.

– Решения? Простите, сеньорита? – не понял он.

– Ваше изобретение может понадобиться, – усмехнулась Елена. – Понадобиться ее величеству королеве Лее. Так понятнее?

Профессор закивал.

– Когда это произойдет, никто не знает, но хотелось бы, чтобы не скоро. Ваша дочь, естественно, останется на планете, как гарантия безопасности. В случае любой мало-мальской утечки с вашей стороны она превратится в вашу бывшую дочь. Причем самым зверским способом, мучиться будет долго. – Елена выдавила свой фирменный оскал. – Так что имейте в виду. Для ЕЕ же безопасности вас снабдят устройством самоликвидации, которое вы сможете активировать в любой момент, на случай если вас поймают и… убедительно попросят сотрудничать. Не важно кто, хоть вражеские разведки, хоть родные венерианские спецслужбы. Убив себя, вы спасете дочь, этот момент я хотела бы особо подчеркнуть. ЛЮБАЯ утечка – и… – Елена провела рукой по горлу.

Профессор вновь кивнул.

– Вам разрешат видеться иногда, но ваша дочь, увы, станет невыездной. Но это небольшая плата за жизнь вас обоих, согласитесь?

Профессор был полностью согласен.

– Значит, договорились. Лея, мы с Малышкой ждем тебя внизу. – Она развернулась и пошла к выходу.

– И зачем ты это сделала? – спросила Лея, с вымученным видом садясь в машину.

Малышка села напротив.

– Это оружие, – усмехнулась Елена. – А оружием не разбрасываются.

– Но он может…

– Не может! – Кончики губ Елены сложились в довольную усмешку. – Не сделает. Ты плохо разбираешься в людях. В ближайшую больницу! – бросила она по внутреннему каналу водителю, ухмыльнувшись Малышкиной распухшей роже.

Декабрь 2424 г. Венера, Альфа

– Объясни мне, что происходит?! – Елена ворвалась, словно вихрь, сметая все на своем пути.

Лея меланхолично пожала плечами и прикрыла за ней дверь номера, после чего прошла внутрь комнаты и, не включая свет, рухнула в кресло.

М-да, а вид у нее еще тот! Всю спесь Елены как сдуло ветром. Бледная, тощая, с огромными кругами под глазами, скелет, а не человек!

Ей было жаль Принцесску. Она ей всячески сочувствовала, но делать то, что делает сейчас знакомая ей Лея, не могла, а значит, ее долг, как подруги, привести ее в чувство. Да, мать умерла, но к этому событию страна готовилась загодя, все привыкли к мысли о скорой кончине Катарины Веласкес, от дворника и бомжа до ученого и олигарха. Впасть в такую сумасшедшую депрессию после почти годовой подготовки?

А дочь? Да, родила, да, после родов сложно. Но у нее целая куча нянек, служанок, съевших в деле ухода за малютками собаку. В ее распоряжении лучшие психологи не только планеты, но и всей Солнечной системы, способные вытащить из любой послеродовой депрессии. Нельзя вести себя так, нельзя себя запускать! Нет, Елена определенно не понимала, что происходит с Принцесской.

– Что ты хочешь услышать? – похоронным голосом потянула Лея.

Елена сочла за лучшее не начинать кричать и, взяв себя в руки, спокойно спросила:

– Что с тобой?

– Со мной все в порядке. – Лея бегло пожала плечами.

– Нет, не все! – Елену начало пробирать. – То, что мама умрет, не было для тебя сюрпризом! Почему ты довела себя до такого состояния? Торе, да, траур, да! Но не безумие, Лей!

А дочка? Дочь – это счастье! Радость, которая может утешить тебя в горе! Донья Катарина была бы на седьмом небе, успей она подержать на руках твою малышку! Она умирала счастливая, зная, что та скоро родится! А ты? Что ты творишь?

Она задохнулась от возмущения, и стоило немалых сил вновь обрести дар речи.

– Ты забросила государственные дела. Именно сейчас, когда происходит смена правителя, когда твое участие наиболее важно. Ты забросила дочку. Будто это не твое сокровище и это не ты ее родила. Ты ей не рада! Что может быть хуже? Чем ты занята? Ходишь, ноешь, хандришь, гонишь всех прочь! Даже меня! А дела? На кого ты их спихнула? На Сирену? Эту прошмандовку с самомнением, считающую, что должность главы корпуса – это аналог богини-императрицы? Сережу? Иностранца неблагородных кровей, которого всерьез-то никто не принимает? Снова спрашиваю, что ты делаешь?

Лея задумалась, затем тяжко вздохнула:

– Я что, не могу немного похандрить?

Елену затрясло.

– Если ты немедленно не придешь в себя, я сама приведу тебя в порядок!

– Собираешься поднять руку на ее величество? – Вновь усмешка, на сей раз подленькая и надменная, чего за Леей раньше не водилось. – Свою сеньору и повелительницу, которую поклялась защищать, не щадя жизни?

Елена бросила тело вперед, резко, на пределе. Успела, Лея проморгала и не смогла организовать защиту.

– Пусти! Да пусти же, дура! – заливалась криком ее величество, катаясь по полу на животе, выгнув спину. От высокомерия и надменности не осталось и следа. Сразу бы так! Елена крепко сжимала рукой ее волосы и, наступив коленом на хребет, с силой оттягивала их назад, для верности заломив ее величеству еще и правую руку.

– Ты что-то сказала? Что-что? Я не расслышала!

Из глаз Леи покатились слезы. Она зарыдала, переходя на непереводимый испанский, говорить на котором не позволяла себе даже в лучшие годы их бытности в корпусе, за что и получила прозвище. И, только видя, что подруга пришла в себя, Елена отпустила ее.

Лея тут же сбилась в комок и отползла в сторону, пытаясь утереть слезы.

– Ваше величество в норме? – спокойно поинтересовалась Гарсия, садясь в кресло.

– Я тебе это никогда не прощу! – злобно выдавила Лея.

– Больно нужно мне твое прощение! – усмехнулась Елена и протянула руку к стоящей на столике бутылке. Понюхала. Коньяк. Недурно! Не мудрствуя, налила себе полный стакан и залпом выпила половину, почти не чувствуя тошнотворный взрыв внутри.

– Хамка! Неблагодарная хамка!

Елена пожала плечами:

– Надо же было привести тебя в чувство?

– Чувство? Да все со мной нормально! – заорала Лея, вскакивая с места. – Нормально все со мной, понятно тебе? Я специально так себя веду! Спе-ци-аль-но! Понимаешь ты это слово? Хандрю, чтобы никто не догадался, что со мной все в порядке!

– Вот теперь вижу, что нормально. – Елена усмехнулась и протянула ей оставшийся коньяк. Вот такой, грозной, импульсивной, орущей дурным голосом она привыкла видеть Лею, а не увядшим равнодушным комнатным растением, каким та выглядела последние пару недель.

Лея выпила не споря.

– Успокоилась?

Кивок.

– Садись, поговорим?

Ее юное величество села, закинув ногу за ногу, окончательно приходя в норму.

– Со мной правда все в порядке, Елен. Ну, или почти все. Я не переживаю столь сильно, как считают, по поводу смерти мамы. Ты права, успела приготовиться. Просто сейчас мне жизненно необходимо, чтобы все вокруг поверили, что я… того. Хандрю и не способна править. Чтобы не считали опасной фигурой и ничего не испортили.

– Зачем? – не поняла Елена.

– Пытаюсь выиграть время.

Она не стала повторять «зачем», все и так было написано у нее на лице.

Вздох.

– Я не могу пока рассказать тебе всего. То, что я задумала… Это должно было стать революцией! Дать планете колоссальные козыри в развитии, а династии – шанс освободиться от «опеки» аристократии! Это было бы просто здорово!.. – мечтательно вздохнула Лея. – Но «было» – ключевое слово. Я не успела и теперь перевожу стрелки на других, подставляя их под удар, развязывая себе руки. Смерть мамы всего лишь повод «похандрить», лучший из всех мыслимых.

Лея говорила. Елена слушала, ужасаясь. Да, она сохранила жизнь злополучному профессору, но не раз после пожалела об этом. То был порыв молодой романтичной дурочки внутри ее, настоящая наделенная властью сеньора не имеет права на такую роскошь, как сентиментальность. Но то, что придумала и даже пытается осуществить подруга, выше ее понимания.

– Прости, Лея, – перебила она. – Это попахивает бредом сумасшедшего.

Та невозмутимо пожала плечами:

– Главное, чтобы сработало.

– Но это не повод ненавидеть свою дочь! – вспылила она. – Девочка плоть от плоти твоей! И не виновата, что ее зачали на пару недель раньше необходимого срока!

Ее юное величество виновато опустила голову:

– Знаю, Елен. Пытаюсь. Я переборю себя, обязательно. Потому что люблю ее. Такой, какая она есть. Но она наследница. Уже. И это – моя главная головная боль.

Елена не нашлась с ответом, пребывая в шоке.

– В общем, так. – Лея вскочила и принялась расхаживать взад-вперед по комнате. – Раз уж ты здесь и тебе не безразличны я и судьба страны, хочу попросить тебя о помощи. И поддержке. Поможешь?

Гарсия недовольно усмехнулась:

– Куда ж я от тебя денусь?! Ты же без меня таких дел наворотишь!

– Вот и хорошо. – Лея и не ждала другой реакции. – Завтра известный нам обеим человек прилетает на Венеру. Твоя задача – взять катер и встретить его на орбитальной станции. И спрятать где-нибудь, подальше от Альфы. Он и сам жаждет начать эксперимент всей его жизни, с его стороны никаких сложностей возникнуть не должно. С утра я освобожу тебя от всех обязанностей по корпусу, будешь заниматься только этим проектом, и ничем больше.

Елена кивнула.

– Следующее. Ты будешь против, но я подключила Сирену. Я уже все решила, это необходимый шаг. Она пытается захватить власть, оттеснить меня в сторону, пока я «не в себе», и это правильно, кланы должны заниматься ею, а не мной. Пусть поиграет. Но она должна участвовать в моем проекте, полагая, что держит руку на пульсе, это усыпит ее бдительность и расслабит.

Естественно, Елена была против. Но Лея в своих действиях зашла слишком далеко, чтобы ее мнение могло на что-то повлиять.

– Ты ей все рассказала?

– Не все. Но многое. Она считает, что я хандрю, и с удовольствием выполнит мое поручение, лишь бы я «занималась чем-то своим» и не лезла к ней. Мне это выгодно.

– Ты не боишься ее? – поежилась Елена.

– Нет. Главное, чтобы она не догадалась, кто кого использует. А власть… Да не видать ей власти. Она – ангел, за ней никого нет. А как относятся в нашем обществе к королевским тел охранительницам, ты знаешь. – Ее величество злорадно усмехнулась, что не понравилось Елене еще больше, она считала, что их шестерку никогда и ничто не разведет.

– Ее поддерживает Сережа, – попробовала сменить она тему. – Не стоит его недооценивать, он умный. И без него… Без него ты не справишься, он не Сирена.

Лея согласно кивнула:

– Да, ты права. К сожалению. Сережа хотя и быдло, но быдло талантливое. И без него придется трудно. Но его я тоже не боюсь, пусть «поет» с сеньорой Морган сколько хочет. У меня веский аргумент, который осадит его в любой ситуации, даже в случае переворота.

– ???

– У меня дома маленький ангелочек, – усмехнулась Лея. – И пока этот ангелочек у меня в руках, он не опасен. Пусть поинтригует, если ему хочется, мне даже интересно посмотреть на его ужимки. А когда все закончится, он будет лежать у моих ног и молить о прощении. Которое я конечно же ему дам.

Елена вновь хотела осадить Принцесску, уберечь от неверного шага, но вдруг поняла, что перед ней больше не ее милая Принцесска. Перед ней стояла королева, хитрая и коварная повелительница планеты, истинная дочь своей матери. Лею слишком долго считали слабой и не заметили, как резко она повзрослела. Отныне она, ее лучшая подруга, способна лишь заломить руку, приводя в чувство.

Лея легко перешагнет через нее, как уже перешагнула через Сережу, любовь всей своей жизни, а вскоре перешагнет через лучшую подругу Сирену, когда перестанет в ней нуждаться. И еще через множество людей. Она больше не прислушается ни к чьему мнению, если то будет радикально отличаться от ее собственного.

Именно поэтому она должна быть рядом, выражая покорность и помогая. Рядом с королями всегда должен находиться хоть кто-то достаточно авторитетный, способный сказать «нет».

Она должна быть с ней, потому что любит ее. И она будет спасать ее каждый день, каждый час, не позволяя принимать откровенно неверных решений, станет ее совестью. Она ее ангел-хранитель, отныне и навсегда.

– А Сирена?.. – Лея вновь коварно усмехнулась, не замечая смены настроения по лицу подруги. – Я пристрелю ее. Если она не одумается, когда я потребую от нее подчинения. Пристрелю на глазах у всех, после чего прикажу арестовать всех девчонок, кто помогал ей, и сгною их в темнице.

Она пытается вылезти наверх, пользуясь тем, что является частью традиционной структуры, узаконенного обычая. Но забывает, что традиция обоюдна, как лезвие кинжала, и она из охотницы легко может превратиться в жертву, как только эта традиция повернется не тем боком. Что-то не так?

Елена отрицательно покачала головой, стараясь до последнего удержать себя в руках. Темы «семьи» и «вечной дружбы» она коснется позже.

– Я проанализировала ситуацию и решила доверить ей даже больше, чем предполагала ранее, – продолжила ее величество. – Завтра она начнет подбирать персонал для моей лаборатории. Лично. Дон Мигель, конечно, гений, но ни один гений не справится с таким объемом работы самостоятельно. Кроме гения потребуются несколько десятков вспомогательных рабочих, тащащих на себе рутину. Для тебя же у меня еще одно непростое задание…

Май 2428 г. Венера, Альфа, Золотой дворец

– Что еще случилось? Рассказывай!

Елена пулей ворвалась в кабинет ее величества. Прибежала за каких-то двадцать минут, хотя идти от базы не менее получаса, но уж слишком взволнованный голос был у подруги. Да и кабинет… Лея трудоголик, может работать и до часу ночи, и до двух, а потом заночевать в специально оборудованной для этого смежной спальне, но в ЧЕТЫРЕ утра она не работала никогда.

Лея сидела за столом на одном из кресел сбоку, сложив локти на столешницу, а голову на руки.

– Сядь.

Голос похоронный. Предчувствуя недоброе, Елена присела напротив.

– Рассказывай! – нетерпеливо повторилась она.

– Я беременна.

Потребовалось больше минуты, чтобы до Елены дошел смысл этих слов. Она несколько раз порывалась что-то ответить, но в последний момент не смогла произнести ни слова.

– Ты сошла с сума? – наконец выдавила она.

Лея отрицательно покачала головой.

– Кто хоть отец?

– Как обычно.

Эта новость также поразила ее, но по сравнению с предыдущей выглядела довольно бледно и вогнать в ступор не смогла.

– Вы же в ссоре?

– Пытались помириться. Не получилось, так и остались врагами.

Елена все-таки высказалась по этому поводу вслух. Встала и нервно заходила по кабинету. Достала из кармана сигареты и, не стесняясь присутствия не терпящей табак подруги, закурила.

– Прекрати. – Лея даже не вспыхнула по этому поводу – не осталось на это эмоциональных сил.

– Потерпишь! – махнула рукой Елена.

Мозаика в ее голове начала складываться, ситуация проясняться, и итог ее ей не понравился. Она не видела приемлемых выходов из нее. Но теперь хотя бы осознала, что происходит, а это уже достижение.

– То есть ты хочешь сказать, – прорычала она, – что ТЫ залетела, когда до реализации ТВОЕГО проекта с наследником престола осталось жалких полтора месяца? ПОЛТОРА МЕСЯЦА, ЛЕЯ!!! – заорала она.

Ее величество вжала голову в плечи, по щекам потекли слезы.

– ТВОЕГО ДОЛБАНОГО ПРОЕКТА, В КОТОРЫЙ ВЛОЖЕНО СТОЛЬКО СИЛ И СРЕДСТВ, К КОТОРОМУ ПОДКЛЮЧЕНО СТОЛЬКО СПЕЦИАЛИСТОВ, КОИХ ПОТОМ НУЖНО БУДЕТ УБРАТЬ?

Лея зарыдала.

– Кто ты после этого? – вымученно вздохнула Гарсия. Сил кричать не осталось.

– Не знаю. – Лея рыдала в три ручья. – Помоги, Елена! Пожалуйста! Я не знаю, как быть! Сделать операцию?

Раздался щелчок. Справа и слева левой руки Елены брызнуло несколько капелек крови, на запястьях же заблестели, играя в мягком ночном освещении кабинета, мономолекулярные лезвия. Она медленно взяла опешившую от неожиданности Лею за горло и потянула вверх. Та не сопротивлялась, только вытаращила испуганные глаза.

– Если я еще раз услышу от тебя подобное! – угрожающе рявкнула она подруге в лицо. Продолжения не требовалось.

Отпустила. Лея брякнулась в кресло. Но рыдания прекратились лишь минут через десять.

– Помоги мне, пожалуйста! – вновь выдавила ее величество.

– Я не знаю, как тебе помочь, – вздохнула Елена. – Могу убить. Могу осложнить жизнь. Избить, искромсать, покалечить. Выжать из нужного человека нужную информацию без использования психотропных препаратов. Но думать, – она невесело усмехнулась, – не мое. Зато я знаю, кто может помочь. Кто умеет думать. – Она активировала козырек и вызвала дворцового диспетчера. – Соединить с графом Козловым. Первая линия. Срочно!

– Не смей! Только не его! – подорвалась Лея и бросилась на нее, но сильной рукой была грубо отброшена назад.

– Сидеть! Я не разрешала тебе вставать! – приказала Елена. И вновь диспетчеру: – Я сказала – СРОЧНО!!! Мне плевать, что четыре утра! Я говорю из кабинета ее величества, и она будет крайне недовольна промедлением!

Скоты! – выругалась она в адрес операторов. – Приказ у них! «Не беспокоить»!

Сережа, это ты? – вновь подключилась она, когда иконка ответа замигала. – Ты мне нужен. Срочно. Жду тебя в кабинете Леи прямо сейчас. – Затем долго-долго с непрошибаемым лицом выслушивала его нелестные отзывы о себе и, особенно, о Лее. Когда это надоело, грубо оборвала: – Сережа, ты прекрасно меня знаешь, я не Принцесска, мне плевать на ваши отношения. Ты можешь орать, выяснять что-то, игнорировать просьбы и приказы, но только общаясь с ней. Сейчас же с тобой разговариваю я, а я говорю собирать манатки и дуть во дворец. Иначе за тобой приеду сама, тогда тебе останется только молиться.

На том конце ругнулись, для проформы, и отсоединились. Елена посмотрела на часы, засекая время. В течение получаса его превосходительство должен подъехать.

В кабинете, кроме них, присутствовал дон Мигель, словом, собрались все, посвященные в проект без прикрас и утаек. Его превосходительство отрешенно вышагивал из угла в угол, переваривая обрушившуюся на него информацию. Елена была уверена: он копал под проект, но в последнее время у него были, скажем так, некоторые проблемы с возможностями копать под что-либо, знал он далеко не все. Полная информация его огорошила. Конечно, не так, как ее в свое время, принял он все спокойно, но был удивлен.

– Лея, ты вообще соображаешь, что творишь? – выдавил он после длительного молчания.

Ее величество не реагировала.

– Мне надо было выбить из твоей прекрасной головки эту дурь еще тогда, четыре года назад. Каюсь, не обратил на нее должного внимания.

Он сел в кресло во главе стола, которое в обычное время занимает лишь хозяйка кабинета.

– Хорошо, я помогу. Как я понимаю, изменить что-либо невозможно?

Вопрос предназначался скорее Елене, которая в ответ отрицательно покачала головой:

– Я не дам. Кроме того, ты же не захочешь избавляться от собственного ребенка?

Его превосходительство лишь презрительно хмыкнул, не поверил. Ничего, дело поправимое. Гены не обманешь.

– И проект находится на стадии финального завершения, так?

– Проект завершен, сеньор, – торопливо ответил дон Мигель. – Сейчас проводятся доработки и проверки. Тестирование. Нам нужно пробежаться по каждой мономере, проверить, во избежание случайных патологий. Это все-таки генотип наследника престола!

– Теперь уже точно не наследника, – победно усмехнулся его превосходительство. – Лея, вопрос к тебе, как сделать наследником ЧЕТВЕРТОГО ребенка, каковы соображения?

– Да она и первых двух не знала как!.. – начала Елена, но под взглядом подруги сбилась и уткнулась в колени.

– У меня были мысли, Сереж, – подала голос ее величество. – Фрейя и Изабелла – девочки, я хотела изменить закон о наследовании. Что-то сделать можно было. Но теперь…

– Да, четвертый наследник – это уже не смешно, даже если третьим ребенком вновь родится девочка! – тяжело вздохнул его превосходительство.

Молчание.

– Ну, так что ты придумал? – не выдержала Елена. Боги, она просто эталон хладнокровия даже для корпуса! Но сейчас не находила себе места от волнения.

– Дон Мигель, скажите, – начал Сергей, едко прищурившись. – Вы можете уменьшить степень родства генов объекта с генотипом ее величества?

Профессор на секунду задумался, затем кивнул:

– Разумеется, сеньор. Это не сложная операция. Правда, потребует времени.

– Сколько?

– Зависит от объема работ, от заданной степени родства.

– Ну, если, к примеру, объект будет не сыном, а генетическим племянником ее величества?

Ученый думал с полминуты.

– Три месяца, сеньор. Начиная с сегодняшнего дня. Плюс тестирования, еще пара недель. Может быть, меньше.

Его превосходительство кивнул и развалился в кресле.

– Значит, так, милая Принцесса, слушай мои мысли. Результат «Проекта 021» не должен стать наследником престола. Более того, он вообще не должен стать членом королевской семьи. И родить его должна не ты. Заткнись! – крикнул он, не давая вспыхнувшей Лее раскрыть рта. – Головой думать надо было, а не тем, чем ты подумала в третий раз подряд за какие-то пять лет своего проекта! Головой! Или не начинать столь серьезные опыты!

Лея сникла. Он раздавил ее, морально уничтожил. Она знала, что он прав, и не сопротивлялась, что бы там между ними ни происходило в последнее время.

– Если никто из присутствующих не против, я продолжу. – Он обернулся по сторонам и прокашлялся. – Четвертый ребенок в королевской семье – это несерьезно само по себе. Власть иногда достается вторым, редко, но третьим, а четвертый… Только в результате переворота или серьезного форс-мажора, на который не стоит рассчитывать. Ты не вытянешь его, Лея, даже не пытайся. Плюс дворцовая молодежь. Он будет знать, что ему ничего не светит, и посвятит жизнь развлечениям, на корню зарубив все твои благие помыслы и начинания. И ты ничего не сможешь поделать, у тебя будет недостаточно времени на его воспитание. Количество дел не уменьшится, поверь, тебе всегда будет некогда.

Лея согласно кивнула.

– Его должна родить специально нанятая и подконтрольная нам женщина-одиночка и воспитать за пределами дворца. Лучше, если она будет не из самого высшего общества. Чем меньше соблазнов, тем более высокоморальным он вырастет. Связь с королевской семьей мы ему оставим, он будет твоим племянником, а значит, ты сможешь в любое время приблизить его и потянуть наверх на основании кровного родства. И никто ничего не сможет доказать. Сколько детей было у твоего отца? – резко сменил он тему. – Я не имею в виду тебя и Себастьяна с сестрой. Я имею в виду неучтенных детей.

– Шестеро. Мы знаем о шестерых, – озвучила цифру Елена.

– Вот! – поднял палец его превосходительство. – «Мы знаем»! Это ключевое слово! Сколько же их на самом деле, не знает никто. Так ведь?

Все промолчали. Это правда. Дон Филипп был любвеобильным мужчиной, и цифра «шесть» сильно занижена. Лее не было интересно точное количество родственничков, как и ее матери, потому серьезных поисков бастардов королевством не проводилось.

– Я против, – раздался робкий, но настойчивый голосок Леи. – Я хочу сына. Всегда хотела СВОЕГО сына. И не собираюсь отдавать его какой-то низкородной шмаре!

– Лея, милая, как ты собираешься легализовать генетического сына? – расплылся в улыбке его превосходительство. – Я объяснил ситуацию с королевской семьей, дворец только погубит его. Его однозначно должна родить другая. А другая не может родить человека, которого любая экспертиза признает ТВОИМ генетическим отпрыском, причем самым что ни на есть прямым. Это создаст прецедент, и кто знает, как различные силы на планете попытаются этим воспользоваться?

Воцарилось молчание. Его превосходительство довольно скалился, он-то уже все решил. Теперь требовалось убедить Лею, а на ее величество нельзя давить, ее это бесит, и, с учетом вспыльчивости, это довольно рискованное занятие.

– Ты не родишь сына, о котором мечтала, со всеми выбранными тобой способностями. Но поступательное движение Венере, как и хотела, ты дашь. Я могу назвать тебе сотни людей, и имя каждого из них будет ассоциироваться с целой эпохой. Даже больше, благодаря им люди вообще помнят до сих пор о той или иной эпохе! Но ни один из них не был правителем.

Пауза.

– Кто был правителем Тосканы в эпоху Галилео Галилея? А Англии Исаака Ньютона? Как звали правителя Сиракуз времен Архимеда? Кто был цезарем во времена Моцарта? А царем эпохи Чайковского или Менделеева? Ответь!

Лея молчала.

– Ты знаешь. У тебя прекрасное образование. Но только ты да единицы избранных. Для всех остальных именно эти люди являются лицом эпохи, а не те, кто сидел на троне. То же самое я предлагаю и тебе – создать человека, который не будет царствовать, зато станет лицом своей эпохи.

Повисло молчание. Лея думала. Елена знала, как тяжело ей отказываться от заветной мечты, взлелеянной за долгие годы и до исполнения которой осталось всего ничего. Но она знала также, что та смирится.

Сергей подождал еще какое-то время и решил добить:

– В конце концов, не забывай, твоя наследница престола – дочь. А он будет мальчиком. А у высших сил хорошее чувство юмора, кто знает, как повернется судьба, если он будет тереться вокруг коронованных особ? Браки между кузенами в вашей стране не считаются кровосмесительными. Думай, Лея, я свое слово сказал и большего для тебя сделать не могу. Извини. Созвонимся утром.

Он поднялся и быстрым шагом вышел вон из кабинета.

– Я, пожалуй, тоже пойду, ваше величество. Пока заморожу все работы по проекту, сообщите мне о своем решении, как только его примете. До свидания!

Дон Мигель также удалился.

– Что скажешь? – Лея подняла глаза.

Елена задумчиво пожала плечами:

– Решать тебе. Как я поняла, выбор прост: или ты рожаешь сына без перспектив лично для себя, или создаешь будущего великого человека для всей планеты, кроме себя лично. Все, поздно. Точнее, рано еще. Пойду я спать.

Она демонстративно зевнула и направилась к выходу, оставив подругу в одиночестве. Это решение она должна принять сама.

Сентябрь 2428 г. Венера, Альфа, Золотой дворец

– Оттуда нельзя было спастись, – закончила Елена. – Все остались там.

Лея боялась ее. И правильно делала, ей стоило больших усилий держать себя в руках.

– Прости. Мне жаль. – Ее руки легли ей на плечи и принялись ласкать одеревеневший от доспеха верх спины. Елена любила, когда она так делала, но сейчас ласки ее величества вызывали отвращение.

– Это ты виновата! – вскочила Елена, теряя контроль. Ну и правильно, давно пора высказать этой высокомерной дряни все в лицо. – Это из-за тебя произошло то, что произошло!

– Ты хочешь сказать, я виновата, что среди персонала оказался бывший десантник, который раскусил наши планы и убил трех девчонок? – опешила Лея. – Интересно, как?

– Ты!.. – У Елены всегда были проблемы с красноречием, особенно когда нервничала. Но отдать раунд сейчас она не позволит. – Ты не виновата в том, – холодно отчеканила она, беря себя в руки, – что девчонки погибли. Ты виновата в том, что погибли они напрасно!

Затем посмотрела на ее величество ТАК, что та невольно отшатнулась. Почувствовав слабину, Елена продолжила развивать наступление.

– Да, напрасно. Весь твой проект – игрушка. Ты придумала ее себе для развлечения и год за годом втягивалась, получая удовольствие от процесса. Ты тварь, Лея, подлая тварь, играющая с людьми и забывшая, что они люди.

– Да как ты смеешь! – Лицо ее величества перекосило от гнева. – Как ты смеешь так говорить?! Все, что я делала, я делала на благо Венеры!

– Когда-то. Может быть. И то не наверняка. – Елена горько усмехнулась. – Ты придумала себе сына, самого-самого, перед которым падет ниц вся планета, имя которого должно остаться в веках. Он должен был сделать то, на что у тебя до сих пор тонка кишка, – разрубить гордиев узел власти. Но ключом ко всему должно было стать, что это ТВОЙ сын!

Ты хотела не кайф матери, наблюдающей за успехами ребенка, а кайф творца, демиурга, наслаждающегося собственным творением. Хотела стать кукловодом, смастерившим необычную марионетку, способную совершить революцию в театральном искусстве. Но это была бы ТВОЯ революция. Как и марионетка!..

Елена сбилась, дыхания не хватало.

– Это игрушка, Лея, всего лишь игрушка, какие бы высокие слова и цели за ее созданием ты ни прятала, – продолжила она, вновь беря себя в руки. – Если бы ты действительно ставила Великую Цель, которую декларируешь, ты отнеслась бы к проекту серьезно. И уж Изабелла точно не родилась бы! Не говоря уже о том, кого носишь сейчас. Ты бы посвятила себя этой Цели, сгорела в ней, она стала бы смыслом жизни! Но твой смысл – власть. Власть и вседозволенность.

Ты – владыка. Императрица. Под твоим началом десятки, сотни, тысячи верных людей. Ты распоряжаешься ими, отправляешь на смерть, жертвуешь… Но сам процесс управления ими и есть твоя цель.

Из ее груди вырвался тяжелый вздох.

– Это гордыня, Лея, – закончила Елена. – Ты слишком возгордилась, тебе не кажется?

Такой красноречивой она не была никогда. Только смерть девчонок, страшная в своей бессмысленности, да не менее бессмысленная бойня сорока невинных, положенных на алтарь гордыни этой сучки, смогли расшевелить ее.

Лея снова попыталась что-то сказать, но виновато опустила голову. Елена зло усмехнулась, приступ красноречия продолжался.

– Ты смешала с грязью человека, за которого выскочила замуж, несмотря на запрет матери и его неблагородное происхождение. Человека, который вытаскивает тебя и твою планету из пропасти, не щадя себя, без которого власть давно бы начала гнить. Шантажируешь его самым святым – детьми. Своими детьми! Только потому, что он – «безродное быдло»! Ты чудовище, Лея!

Ты забыла о дружбе, о клятвах, которые мы давали друг другу вшестером много лет назад после Полигона. Ты вышвырнула Малышку, сгноила Сирену, не раз спасавшую тебе жизнь, а Мишель «простила» и вернула только потому, что больше не нашлось верных людей для должности главы корпуса. Ты не просто чудовище, ты подлая тварь! – выкрикнула она. – И мне противно, что я все это время спала с тобой!

И наконец, «Проект 021». Ты убила людей, жизнь которых можно было бы и не забирать. Убила не ради спасения планеты, а чтобы потешить самолюбие. «Я Лея Великая, склонитесь передо мной»! – передразнила она старый двухмерный, переполненный пропагандой фильм. – Мне жаль, что я согласилась уничтожить этих людей и зачистить бункер, мне жаль, что погибли девочки. Но мне не в чем винить этого десантника. Он – молодец, спасал жизнь себе и той, кого любил. А ты!..

Красноречие иссякло, она захлебнулась. Но и этого оказалось достаточно. Елена развернулась и присела к декоративному камину в углу, настроенному на охлаждение. От него несильным потоком расползалась легкая прохлада, и она подставила под него лицо и руки. День выдался тяжелый, она устала, очень устала! Но гораздо сильнее устала морально.

У нее не получилось. Та грандиозная цель, которую ставила перед собой после коронации, четыре года назад, так и осталась недосягаемой. Еде-то удавалось смягчать решения Леи, удерживать ее от необдуманных поступков, где-то приходилось брать на себя грязную работу, ограждая ее, но все оказалось напрасно. Она больше не сможет служить ей. Лея – кровавый тиран, и изменить ее не получится.

Это следовало понять давно, понять и уйти, но она всякий раз надеялась, что еще не все потеряно, изменить подругу удастся, надо только постараться. Но нет, не удастся. Такие люди не меняются. И только смерть девчонок от рук ученого раскрыла ей глаза.

– Елен, ты не права, – раздался сзади робкий голос. – Да, я властная сука, заигравшаяся людьми, но их необходимо было уничтожить. Открытие дона Мигеля – оружие, а они слишком много знали.

– Достаточно было устранить пятерых его ближайших помощников, работавших отдельно, – парировала она. – Остальные не ведали про твое оружие ни сном ни духом. Пятерых, Лея! Не сорок человек!

– Но они знали, для чего мне эксперимент! – закричала ее величество. – Знали, что я создаю мода-наследника! А значит, об этом рано или поздно узнала бы вся планета! Узнали бы кланы!

– Да твою ж мать! – вновь подскочила Елена, – И что с того? Ну, узнали бы? Пусть себе знают! Мать создала себе ребенка по генам! Штучно! Сконструировала! Самого лучшего, самого умного, талантливого! Да, прецедент, но не понимаю, что тут такого непоправимого? Козни? Интриги? Попытки влияния и устранения? Ты бы справилась! Еще как справилась! Нет ничего фатального, если кланы узнали бы о твоем сыне-моде!

Но даже так я простила бы тебя, – закончила Елена, опуская тональность. Кричать бесполезно, криком делу не поможешь. – Если б ты действительно думала о стране. Но это игрушка. Всего лишь твоя игрушка. У вас, императоров, жестокие игрушки! – ухмыльнулась она напоследок и пошла прочь из комнаты, демонстративно бросив с дивана на пол винтовку. – Я больше не в твоей лодке, Лея. Можешь приказать ликвидировать меня, сопротивляться не буду. Через час получишь мой рапорт.

Если бы у этого помещения была дверь, она бы ею хлопнула. Но, к сожалению, вмонтированные в стены створки автоматически раскрылись и выпустили ее наружу.

– Кто здесь? Свет! – скомандовала она, приподнимаясь на кровати, но свет не зажегся.

– Я отключила твой искин, – раздался голос во тьме.

– Решила сама прикончить? Своей рукой? Не доверяешь наказующим? – Елена поднялась и села, свесив ноги на пол.

– Не надо так.

Знакомый силуэт опустился рядом, встав на колени. Холодные руки ненавидимой подруги обняли ее коленки и прильнули к ним.

– Не бросай меня. Пожалуйста. У меня никого больше нет.

– И кто в этом виноват? – усмехнулась она.

– Я сама. Я долго думала… Да, ты права. Я заигралась во власть, заигралась в императоров. И допустила столько ошибок, что… Елена, помоги мне выбраться из этого капкана! Я больше не буду! Обещаю!

Она зарыдала. Горячие слезы потекли по ее коленям, они обжигали. Обжигали своей искренностью. Она видела перед собой раскаявшуюся Принцесску, потерянную несколько лет назад. Врать ЕЙ у Леи никогда не получалось.

Елена подалась вперед и обняла ее.

– Не надо, Лея. Тебе нельзя нервничать, расстраиваться.

– Я и правда такое чудовище? – плакала та.

– Да. Иди ко мне, мое чудовище!

Она приблизила к себе ее лицо и нашла мокрые горячие губы.

– Завтра ты первым делом освободишь Сирену из тюрьмы. Прилюдно. Сделаешь из этого торжественную церемонию. При всех объявишь, что простила ее, и предложишь помириться.

– Она не станет мириться со мной. – Лея отрицательно покачала головой.

– Но ты простишь ее, и это важно. В конце концов, она приняла на себя главный удар тогда, когда ты не была к нему готова, занимаясь одними игрушками.

– Елен, хватит, я поняла. – Рука лежащей рядом больше чем подруги коснулась ее переносицы и нежно поползла в сторону губ и подбородка. – Не надо второй раз.

– А еще восстановишь Сережу, – согласилась Гарсия. – И дашь неограниченное право видеться с детьми.

– Но он… – попробовала протестовать Лея.

Елена перебила:

– Нет. Ты сделаешь это. Можешь замаскировать это право под условие хранения тайны проекта, например. Озадачив поиском кандидатки в матери. Или как-то еще. Ты умная, придумаешь. Но сделать это ты обязана. Детьми нельзя торговать, каково бы ни было его происхождение. Ты сама вышла за него, и на тебе вся ответственность. И еще, – помялась она, не зная, говорить ли последнее. – И еще ты дашь ему развод, как он просит.

– Но…

Лея задумалась. Елена ласково провела рукой по ее волосам, она любила ее волосы.

– Так надо, Принцесска. Этой свободой ты привяжешь его еще больше, но не будешь ничего при этом должна.

– Я потеряю его. Я его люблю. Представляешь, я все еще люблю его!

Лея вдруг всхлипнула и заплакала. Елена успокаивающе притянула ее к себе.

– Ты уже давно потеряла его. И теперь должна отпустить.

Лея вновь всхлипнула и затихла, Елена решила больше не тревожить этим, на сегодня довольно. Сережа и Сирена только начало, первый шаг. Она должна спасти ее, вырвать милую жизнерадостную Принцесску из пасти жестокой беспринципной императрицы, загнать ту в дальний угол сознания. Конечно, время вспять не повернешь, императрица останется навсегда, но нужно хотя бы стать устойчивой гирей на ее личных весах. Это бой всей ее жизни. Потому что у Леи есть ангелы и есть хранители, но Ангел-Хранитель – только одна она.

– Все вон!

Елена влетела в сектор полос смерти как огненный смерч, впрочем, влетать так давно стало ее хобби. Стоящие вокруг пять офицеров старой гвардии испуганно подались в стороны, а затем, видя ее горящий взгляд, нацеленный на Мишель, последовали по означенному адресу.

– Вон, я сказала! – бросила она задержавшейся дольше всех Ласточке де ла Фуэнте. Та кивнула и выбежала, створки гермозатвора за ее спиной сомкнулись. – Ты ничего не хочешь объяснить? – прищурилась она и сделала несколько шагов по направлению к подруге. Во всяком случае, той, кого считала подругой до этого утра.

– Он правда пришел сюда сам! – Мишель отступила на шаг назад. Затем еще на один. В ее голосе появились нотки страха. Такой реакции со стороны Гарсия она не ждала.

– Ты знаешь, куда ты лезешь, Красавица? Знаешь, какую волну можешь поднять одним неосторожным движением? – медленно наступала Гарсия.

– Все, что я знаю, – он пришел сюда за защитой. Которую вы, наблюдающие за ним, не смогли обеспечить. – Мишель уперлась спиной в створку, и это придало ей силы. – Вы бросили его! – почти выкрикнула она. – Вложили огромные деньги и силы и бросили! На произвол судьбы! И если бы не я…

– То он спокойно учился бы дальше в своей школе. – Елена показала злобный оскал. – Что ты знаешь о проекте?

– Ничего.

Щелчок «бабочек» раздался почти одновременно, руки обеих подруг украсили дорогие смертоносные игрушки.

– Не подходи! – Мишель подняла руку в останавливающем жесте.

То, что произошло потом, заняло всего несколько ударов сердца. Сторонний наблюдатель смог бы различить лишь две тени, метнувшиеся навстречу друг другу, и пару быстрых красивых движений на грани восприятия.

– Теряешь форму, Красавица! – усмехнулась Гарсия, убирая лезвия от горла поверженной подруги и дезактивируя их. Та отползла немного назад, привстала и последовала ее примеру. Елена отошла на несколько шагов назад, не разрывая дистанцию опасности. – Что ты знаешь о проекте? – нависла сверху. – И не пытайся, я быстрее!

Игольник на ее поясе смотрелся внушительно, но Мишель знала, как Гарсия умеет пользоваться метательными ножами, и не стала рисковать.

– Он королевской крови, – выдавила она. – Лея создала его.

– Еще.

– Она хотела… Она что-то хотела с ним сделать, но ее эксперимент провалился, и…

– И что?

– Да не знаю я что! – закричала Мишель, и Елена поняла, что та не врет. – Она создала мальчишку, не оправдавшего ее ожиданий, но наделенного кучей талантов! И «слила» его в обычной средней школе, не сумев защитить от какого-то бандита! ОНА! Сама ее королевское величество! И теперь моя очередь делать из него кого-то, – закончила Мишель. – Не сомневайся, у меня получится.

– А когда он будет тебе обязан, почувствует за спиной всю мощь ТВОЕГО корпуса, – закончила за нее Елена.

Мишель улыбнулась, продолжения не требовалось.

– Топорно, Красавица. Я ожидала от тебя большей фантазии.

Мишель покачала головой:

– Мы засиделись на месте. Нам нужна свежая кровь. Тем более такая.

Теперь головой покачала Елена:

– Лее это не понравится. ОЧЕНЬ не понравится.

– Разве я что-то сказала про Лею? – Губы Мишель расплылись в довольной улыбке. – Мы все дали клятву и исполним ее. Мы верны и подчинимся любому приказу. Но мы слишком долго сидели на месте, моя дорогая Нимфа! Это не мое решение, так постановил совет офицеров, и она ничего не сможет поделать.

– Совет знает? О крови?

– Нет. Но возможно, многие догадываются. Однако все так рвутся в бой, что это только подливает масла в огонь. Кто еще должен возглавить корпус, как не Веласкес?

Елена неопределенно пожала плечами:

– «Как не Веласкес»… Подстраховалась, значит. Молодец!

Вновь неразличимый для глаза рывок, и вновь Мишель не успела.

Она лежала, придавленная коленом, в подбородок ей упирался большой нож с гравированным лезвием, а в месте его касания с шеей отчетливо проступила все увеличивающаяся красная дорожка.

– Ты забыла о главном, моя дорогая. Ты можешь использовать его, можешь держать Лею в узде, дескать, ее творение в твоих руках, можешь даже с его помощью вылезти из этой помойки в люди. Со временем. Но это не твоя игрушка, а Леи. Она создала ее и не потерпит, если кто-то будет играть ею без спроса.

Нож вдавился в горло сильнее, из раны потекла струйка крови. Мишель неровно задышала, косясь на ее запястье, Елена ослабила нажим. Достаточно.

– Это игрушка Леи, Мишель. И ты будешь делать только то, что тебе скажут. Шаг влево, шаг вправо расценивается как неподчинение, а при неподчинении можешь позабыть о своем подвиге в Дельта-полисе. Есть вещи важнее его.

– Она хочет посадить его на трон, да? – оскалилась златоволосая.

Елена убрала ногу и поднялась.

– С чего ты взяла?

– Я же не дура.

Пауза.

– Тебя это не касается! – пробурчала Елена и развернулась к выходу. – Без меня испытание не начинать. Оба ключа от остановки ботов я возьму себе, вам они не нужны. И вообще, привыкай, тебе не нужно от этого мальчишки ничего, кроме приказов сверху. Вопросы?

Мишель довольно покачала головой, глядя на окровавленную руку, одернутую от горла.

– Нет вопросов.

Когда створки перед ней разъехались в стороны, Елена не сдержалась и до хруста сжала кулаки, выражая нахлынувшие эмоции вслух. У этой стервы остались козыри в рукавах, это легко читалась по ее лицу, и она понятия не имела, что это такое. Да, проморгали парня, как есть проморгали! Теперь надо срочно подумать, что делать дальше, пока не началось это долбаное испытание.

 

Глава 10

ПРЕКРАСНЫЙ НОВЫЙ МИР

– Ну вот, остался последний инструктаж. – Мы с Катариной стояли в помещении с закрытыми нумерованными люками, недалеко от группы офицеров, теток лет от тридцати до пятидесяти, которые показно нас игнорировали, общаясь друг с другом. Не то что не уважали, просто не хотели смущать, понимая мое состояние. Да и официально я здесь никто, парень с улицы, и пялиться на такого им не по статусу. Вот пройду испытание – разберут меня на молекулы, а пока все старательно делали вид, что я их не интересую. – У тебя почти две недели не было нагрузок, – продолжала Катюша, я видел, она волнуется все больше. – Мы решили, что не стоит сильно перегружать тебя. Повторюсь, если не помнишь, ты должен иметь возможность погибнуть, если не проявишь должного рвения и воли к жизни. Вопрос свелся к следующему: не слишком ли много нужно воли, учитывая твой общий низкий уровень?

Я про себя хмыкнул, логичный вопрос. И как хорошо, что они им задались, а то с них станется.

– И мы решили не мудрствовать, – закончила она. – На дорожке не будет никаких препятствий и ловушек, это не полоса препятствий в принципе. Главные препятствия на ней – боты, роботы-солдаты. У них прикручены скоростные характеристики, но их самих будет очень много. Что так смотришь, что-то непонятно?

– Да. – Я пожал плечами. – Что за боты? Что с ними делать? Каковы их возможности? Что вообще делать на полосе? Мы как-то ни разу не касались этого, все откладывали на потом.

– Так было нужно. – Она выдала фирменную улыбку. – Ты не должен думать об испытании, должен быть готов ко всему.

– Согласен. Но как насчет краткого курса ликвидации безграмотности? – улыбнулся я. – Чтоб уж совсем впросак не попасть? Меня там убить могут, должен я хотя бы знать, кто и как?

Она засмеялась:

– Уговорил, должен. Но только ликвидация безграмотности. – Задумалась. – Боты – они и есть боты. Увидишь. Что делать на полосе – решать тебе, на трассе дается полная свобода, если ты не забыл. Привычной по первым дорожкам «трубы» там нет, это скорее лабиринт, у тебя будет выбор, куда бежать и как именно трассу проходить. Твоя цель – дойти до конца, как ты это сделаешь – никого не интересует. И все секреты.

Их возможности? Если они тебя поймают, убьют. Если догонят и ты не успеешь отскочить. Успеешь, убежишь – ничего тебе не сделают, но вокруг будут другие боты, которые тоже захотят тебя прикончить. В общем, весело! – подвела она итог. – Зомби. О, точно! – озарило ее. – Они будут двигаться как зомби в сетевых играх! Большой «зомбиленд» в недрах Золотого дворца. Понятное сравнение или придумать другое?

Я крякнул. Да уж, «зомбиленд» под Золотым дворцом». Игры составляют люди с богатой фантазией, но и они до такого не додумаются.

– Нет, понятно. В остальном сориентируюсь на месте.

– Это правильно, – поддержала она. – На месте всегда виднее. Все, настраивайся, разминайся, мне нужно отойти. – Она ободряюще хлопнула по плечу, развернулась и быстрым шагом направилась к выходу, в котором несколько минут назад исчезла Мишель. Я же в очередной раз начал стандартный комплекс упражнений для разогрева мышц, пытаясь уловить и прочувствовать двигательные характеристики доспеха.

Доспех был чуждый, не могу охарактеризовать степень его непривычности. В нем все было не так – и баланс при передвижении, и сопротивление сочленений, и гидроусилители, отключить которые оказалось невозможно, только прикрутить мощность. У меня было около часа на привыкание к нему, я воспользовался этим временем, как мог, но его, естественно, оказалось недостаточно. К белому доспеху привыкал около недели, и сейчас рука или нога так и норовила действовать привычным к ТОМУ скафандру образом. Подчеркну, что времени для разминки мне не дали, все просто ждали сеньору Гарсия, вновь куда-то подевавшуюся. Теперь же ушли еще и Мишель с Катариной. Но я искренне надеялся на то, что человек привыкает ко всему и за любые сроки, когда у него нет выбора.

Не буду грешить против истины, сеньора Гарсия поступила правильно, мудро. Я ей несказанно благодарен за этот доспех. Только бы выдали мне подобное в самом начале обучения здесь!

В этом скафандре мои движения становились резче, жестче. Там, где раньше для действия требовалось стартовое усилие, теперь все выходило будто само собой, исчезла кажущаяся тягучесть движений. Конечно, это рождало массу новых сложностей, но привык я к ним быстро, особенно оказавшись внутри трассы. Когда же роботы забегали, вообще перестал обращать внимание на такие мелочи.

Как бы описать эти ощущения? Новый доспех вызывал у меня чувство… мужественности. Точно, мужественности, в противовес легкому и даже элегантному женственному скафандру с кондором. Тот создан для другого, оба они выполняли лишь поставленные задачи, слабо пересекаясь функциональностью друг с другом. В белом доспехе хорошо развивать скорость, он не тормозил движения, в нем я был себе хозяином, как и своему телу. Этот же настроен на борьбу, силу, энергию, вкладываемую в действие. Рывок, например, или удар в нем требовал дополнительных усилий, дополнительного напряжения, но эффект этого рывка или удара оказывался на порядок сокрушительнее. Как человеку, привыкшему полагаться на силу, а не таинственные способности к скорости обитателей здешних пенатов, мне такой подход пришелся больше по душе.

После разговоров с Катариной, ее извинений и «примирения», особенно глядя на реакцию на меня некоторых офицеров, я все более и более понимал, что сделал правильный выбор, придя сюда. И чувство безысходности совсем ни при чем. Ну, не может корпус телохранителей, который представляют эти важные, надменные сеньоры, ТАК вербовать себе новобранцев! Пусть я трижды мод, обладаю супермощными способностями, ради этого не устраивают войсковых операций в городе, не берут в заложники детей криминальных авторитетов, уж тем более не устраивают бойни в магазинах! Я важен. И открылась эта правда мне только сейчас, словно озарило.

Почему? Что именно во мне такого? Не могу сказать. Пока у меня лишь версии, причем одна противоречит другой. Мишель темнит, а она та еще шельма. Как и Катарина, которая и не врет прямо в лицо, но явно что-то недоговаривает, слишком логичны и обдуманны ее аргументы. Спланированы. Потому, повторюсь, я сделал правильный выбор, при таком раскладе мне не дадут жить спокойно. Если бы дальше упорствовал, они придумали новое приключение, и кто знает, чем бы аукнулось оно для меня? Нет, Катарина мастер, настоящий мастер. Затащить меня к своим, провернуть такое громоздкое дело, да чтобы я ничего не заподозрил?

Почему, понимая это, я утверждаю, что поступил правильно? Сложный вопрос. Согласно логике, да, нелепо радоваться тому, что пошел на поводу у тех, кто подставлял и толкал к нужным поступкам. Но со мной, как правило, обычная логика не работает.

Корпус – крыша. Самая надежная из всех на планете. Что бы они ни задумывали, какие бы планы ни строили, здесь я под такой защитой, о какой не может мечтать даже программа защиты свидетелей. И если у меня нет выбора, если не смогу избежать встречи с драконом, лучше добровольно прийти к нему в логово и самому стать драконом. Это и есть моя логика, немного извращенная, зато практичная.

Практичная, поскольку, кроме того, я осознал, что все, к чему я так долго стремился, сбывается. Придется приложить еще немало усилий, но в жизни ничего не дается даром. Я пройду это испытание, выживу, а потом начнется мое восхождение, моя лестница в небо, миновать которую уже не получится, даже если сильно захочу. Школа имени генерала Хуареса может смеяться сколько угодно над прозвищем «император», которым я сам себя наградил, но жизнь устроена так, что ты или «император», человек, решающий судьбы других, или «игрушка», судьбу которой решает кто-то. Другой «император». «Игрушки» и «императоры» – третьего не дано. И если не хочу стать игрушкой, иного пути у меня нет.

А еще я знаю, что за все надо платить, особенно за насильственное затаскивание в боевой орден семьи Веласкес, королевского клана, правящего Венерой. И свою цену я заплачу.

– Ты готов?

Я не заметил, как в помещение вошла сеньора Гарсия, одна из ключевых фигур этого ордена и клана. Следом шли Катарина и Мишель, словно две заговорщицы, о чем-то шепчась.

– Да, сеньора.

Она вновь пронзила меня взглядом, и в ее глазах я прочел многое. Сочувствие. Вину. Желание помочь. Но и понимание, что ее помощь немного не стыкуется с общепринятым значением этого слова.

– У тебя нет выбора, мальчик, – подтвердила она мне мои мысли. – Ты должен или дойти, или погибнуть. Обратной дороги нет.

– Понимаю, сеньора. – Я кивнул. Вот так, в лицо?

Перевожу. Она не предлагает мне покинуть помещение своим ходом, отказавшись от испытания. Катарина сказала, что могу отказаться «до самой полосы». Фиг вам! Нет у меня такого выбора!

В этот момент я вдруг понял, от кого мне поступают деньги. Кто мой таинственный отец. Почему Кампос сделал мне предложение, «от которого нельзя отказаться», и почему мне действительно можно было его принять без опасок и со спокойной совестью. И наконец, почему Мишель вцепилась в меня, руша традиции заведения, которое возглавляет, пиля сук, на котором сидит.

Я – Веласкес. По отцу. Племянник королевы. Внук Филиппа Веласкеса, повелителя двух империй. Кузен ее высочества инфанты и носитель королевской крови.

Сильно, да? Вот-вот, а каково мне, стоящему навытяжку перед Главным Палачом планеты, пережить эту мысль и не выдать волнением? Не представляю, как справился.

Не потому ли мама не хочет вспоминать о делах двадцатилетней давности? Не хочет, чтобы я якшался с аристократами? Из желания уберечь от их грязных игр с Короной. Ведь они накинутся и раздавят, правда совсем не походя и не потому, что я беззащитный парень-с-района. Напротив, в подобной ситуации лучше быть беззащитным и ненужным, больше шансов выжить.

– Обратный отсчет, – начала сеньора. – Десять.

Створки люка начали разъезжаться. Я обернулся. И понял, что, несмотря на грандиозность открытия, у меня нет возможности обмозговать его. Сейчас передо мной испытание, и, если начну рассуждать об абстрактном, одним сыном бастарда и модом на планете станет меньше. Так всегда, когда у тебя мало фактов и данных и сделать определенные выводы невозможно, времени на размышления хоть отбавляй. Если же данные появляются и нужно быстро сделать выводы с далекоидущими последствиями, времени нет никогда.

Впрочем, время будет, обязательно. И я еще сделаю свои выводы. Но пока главное – выжить.

– Шесть… Пять… Хуан, спешить сломя голову не нужно, время не лимитировано, – предупредила сеньора. – Три…

Я кивнул, сжав в руках винтовку.

– Два. Готов? Пошел!

Рука сеньоры Гарсия толкнула меня в наплечник, я сорвался с места и помчался навстречу судьбе.

Полоса встретила меня оглушающей тишиной, от которой не могли спасти защитные мембраны шлема. Когда вернулась способность адекватно воспринимать мир, я осознал, что бегу в полутемном тоннеле, обеими руками сжимая винтовку, а на ближайшие сто метров тоннель чист – ни роботов, ни препятствий. Поворот, я притормозил. И слава высшим силам, что сделал это. Неприятности начались.

Первыми ласточками стали два бота, прохаживавшиеся по тоннелю взад и вперед, видимо ожидая меня, согласно программе. От них веяло грозной, первозданной, нерассуждающей силой, подобный бот свернет мне шею, не напрягаясь. Как только приблизится на достаточное расстояние. И ему все равно, роботам всегда все равно. И еще эти глаза, самые настоящие, человеческие, только неестественно, нереально спокойные!

Увидев меня, роботы беззвучно обернулись и поплыли в мою сторону. Именно поплыли, так не ходят, их движения отдавали плавностью, текучестью, грацией. Я дал деру, рассчитав траекторию так, чтобы успеть проскочить между ними, обогнув вначале первого, затем второго, и чуть не влетел в третьего. Тот уже замахнулся, стоило больших усилий уйти от удара. М-да, несмотря на заторможенность ног, это проворные штуковины!

Я отскочил, побежал, не набирая большой скорости. Не стоит недооценивать ботов, эти ребята из дорогих функциональных моделей, у них даже есть мозги, способные решать простейшие тактические и стратегические задачи.

Тоннель плавно свернул, передо мной открылась развилка. Три коридора. От развилки ко мне направилось еще три бота, плавно перетекая с ноги на ногу. Их бесстрастные человеческие лица вселяли страх, какое-то время назад я, может быть, даже испугался бы, но, к счастью, теперь гораздо больше боялся милых смазливых улыбающихся мордашек, сочувствующих, говорящих тебе сладкие слова или учащих жить. За ними скрывается лицемерие, бояться нужно их, а никак не эти ледяные лица.

Удалось, увернулся от всех троих, ринулся в правый проход. И оказался в ангаре. Иначе это место не назвать. Огромный, размерами напоминающий док космического корабля, разве что с более низкой крышей. Ангар был усеян неимоверным количеством препятствий, имитирующих городские развалины после атомной бомбежки. Куски блоков, арматура, опоры металлоконструкций, полуразвалившиеся «дома» с открытым вторым этажом, бетонное крошево вокруг. И конечно, боты. Много. Десятки. А учитывая размеры помещения, сотни.

Катарина права, «зомбиленд». Не люблю зомбоманию, мне больше по душе стрелялки или эпические стратегии, а из фантастики предпочитаю про звезды и звездолеты, но пару раз в подобное дерьмецо играл. Угу, дерьмецо, поскольку лицезреть разорванные кишки, которые тащит за собой воняющий, наполовину сгнивший окровавленный и рычащий труп с оттяпанной половиной черепушки и не прикрытым местами кожей мясом, – не для слабонервных. Говорят, идею зомбомании придумали ни много ни мало четыреста лет назад все в том же пресловутом Золотом веке (интересно, есть хоть что-то, придуманное не тогда?), и все это время жанр до неприличия сохранял основные столпы. Но теперь я ощутил, каково это на самом деле – быть в разрушенном зомби-городе, играя с его обитателями в кошки-мышки. При этом зная, что перезагрузки не будет, пусть мои «покойнички», в отличие от классических, и не воняют.

Минут через двадцать я понял, что не все так плохо, мне даже начало нравиться. Правда, понадобилось еще два рывка на грани, чтобы убедиться, что это не игра, обтянутые кожей металлические лапищи дважды чуть не сграбастали меня, пользуясь моей невнимательностью. Но в итоге я вошел в тот ритм, когда человек адекватен обстановке и не делает ошибок. Двигался вперед, лавировал в кучах щебня, преград, огибая опоры и металлоконструкции, кое-где залезая на них и перелезая верхами, и понял, что достаточно легко смогу дойти до конца. Однако в этот момент мои «зомби» зашевелились. Как я втайне подозревал, они не ограничились «зомбилендом» и добавили-таки ботам живости. Слава богу, я вовремя это понял, резко цапнувшая меня лапища прошлась по легированной броне вскользь.

Теперь стало сложнее. Мне все чаще и чаще приходилось залезать на преграды, эмпирически я вычислил, что «зомби» не преследуют на «втором этаже», ограничиваясь твердой землей. Они даже не прыгали следом, лишь тянули руки кверху и ждали, пока спущусь. Затем стало еще сложнее, количество ботов медленно, но неумолимо росло, дойдя до критической точки. Они скапливались вокруг всякий раз, когда я «подвисал» на высоте, хвост из них тянулся следом, от преграды к преграде. А потом они начали двигаться еще быстрее.

Елена прибавила скорости. Стоящая рядом Мишель нервно кусала губы, не отрывая глаз от визоров, показывающих мальчишку в разных ракурсах. «А она, пожалуй, переживает искренне, – сделала открытие Елена. – Хуанито для нее не просто ключ, обладая которым можно подняться. Она переживает, как мать за сына! Ну, или как тетушка за племянника».

Это ей понравилось. Может, не такая и плохая мысль – оставить мальчишку этой белобрысой дряни? Да, выбора у них, похоже, нет, так и так придется оставить, но не такой это и плохой вариант?!

– Хватит! Сколько можно?! – не выдержала Мишель.

Елена про себя усмехнулась: браво! Красавица вслух подтвердила ее мысли! В ответ же скупо выдавила:

– Столько, сколько нужно.

– Он еще мальчишка! И не имеет нашей подготовки! Ему сложно! Он привык побеждать за счет силы, а сила здесь не помощник!

– И вы решили устроить ему прогулку по Малой Гаване? Чтобы он прошел испытание вразвалочку, без напряжения?

– Нет, но… – Мишель смутилась. – Его ждут еще боты. Много ботов.

– Сколько?

– Все, что есть. Мы не пожалели.

– Этого мало. – Елена безапелляционно покачала головой. – Он должен знать, что пробился к нам через кровь и пот, рискуя жизнью, а не мы устроили ему для вида показательные выступления. Как же вовремя я прилетела!

Елена грязно выругалась. Мишель насупилась, но промолчала.

– Это главный постулат, главное условие, – продолжила Елена. – Учебу у нас нужно заслужить. А иначе что делать потом, когда он сядет на голову? Утилизировать?

Молчание.

– Если же он пробьется к нам САМ, рискуя жизнью, поверь, он будет ценить это.

– Я знаю. Но… Никто не застрахован от несчастных случаев.

– Теперь понимаешь, каково было донье Катарине знать, что ее дочь, наследница престола, проходит кровавый Полигон, и не сметь вмешиваться? – победно улыбнулась Елена. – Она не вмешалась тогда, Мишель, и ты видишь, кем в итоге стала плаксивая Лея.

Следом был еще ангар и вновь куча препятствий, оформленных под естественные. На сей раз бои в колониальном городе, где трудно развернуться, но полно всяческих ходов, лазов и прочих прелестей. Тут мне нужно было постоянно двигаться, очень быстро, прыгать и маневрировать. Боты уже не ходили – бегали. Медленно, не так, как я, скорее это походило на быстрый-быстрый шаг, но с учетом их количества выходило много. А еще эти твари стали умнее. Уже не волоклись за мной толпой тупых мертвяков, а, рассосавшись небольшими группами, старались перекрыть как можно большее пространство.

Вновь тоннели, ангар. Позже я узнал, что они объединили для испытания несколько дорожек, открыли переборки между ними, заодно сконструировав несколько новых залов в пустом пространстве подземелья. Современные технологии и обилие места позволяли творить чудеса. Вновь препятствия, множество ботов и…

И я чуть не попался. Точнее, попался. В последний момент уклонился и получил прямой в скулу. Опять поправка, получил БЫ, не будь на мне шлема, но мыслю я привычными бойцовскими категориями.

Поскольку непосредственно за мной никого не было, я вступил в бой, ушел от следующего удара и напал сам. Хрясь!!! И с позором отскочил в сторону. Рука не болела, но это заслуга скафандра, без его приводов и компенсаторов не смог бы пошевелить ею еще долго. Бот не защищался, не ставил блоки, не разрывал дистанцию. Он просто был ботом. Металлическим, не чувствующим боль, не реагирующим на удары. Я тупо бил в железяку, прикрытую человеческой кожей, и все. Используя скафандр, можно чувствительно пробить его, сломать что-нибудь в его механизмах, но только не с моей гидравликой. Достаточно неуклюжая, пусть и мощная контратака робота, удар которого я отвел в сторону, вновь моя атака… И вновь никакого результата, за исключением того, что робот упал на землю. Но это уж точно его не остановит. Памятуя о его «коллегах», я развернулся и дал деру, самый оптимальный выход в сложившейся ситуации.

У, чурбаны железные! Терминаторы, блин! Я ругал и ругал ботов, будто они в чем-то виноваты. Только теперь понял подоплеку испытания: я не могу победить. Лишь бежать. Правильно, моя цель – дойти, геройство с моей стороны в планы сеньор офицеров не входит, а значит, навыки боя мне в испытании не нужны. Но как же с ними справиться, если меня все-таки обложат?

Накаркал, обложили. Штук восемь ботов, с разных сторон. Почти не размышляя, на голом инстинкте, я прыгнул вверх на очередное препятствие и недопрыгнул, нога сорвалась. Я чуть не шмякнулся на землю и похолодел от ужаса: так по-дурацки погибнуть? От страха в мою кровь выплеснулись тонны адреналина, я смог совершить рывок, на который в жизни не был способен, особенно учитывая неудобный доспех, и почти спасся… Но один из болванчиков цапнул меня за ногу, потянув к себе.

Я схватился за балку и принялся отбиваться другой ногой, но эффект от этого был такой же, как от пальбы ракетами по астероиду. Снова подумал, все, мне конец… И вдруг эта скотина меня отпустила.

Догадываюсь, кто это сделал. Правильно, веселье только началось, самое интересное впереди, зачем лишать себя удовольствия? Дать глупому птенцу побарахтаться и гуманно, и весело. Если дурень – это ненадолго, если нет… Смотри про гуманность.

Я забрался вверх на эстакаду. Лег на неширокую балку, еле балансируя, чтобы не свалиться. И что же теперь делать?

Решение пришло само. Исхитрившись не упасть, я поднялся и прыгнул как можно дальше вперед, за спины окруживших меня кольцом роботов. Кажется, выбрал не то направление, но прыгать сюда легче, чем в направлении правильном, их тут меньше. Все-таки мозги у ботов есть. Кувырок.

Есть, получилось, вскочил. Ближайший «друг» бросился на меня, но я ушел. Спокойствие, Шимановский, только спокойствие! А теперь вперед! До одури вперед! Не стоять на месте!

Все-таки я зря не послушался сеньоры полковника. Не стоит терять голову. Они поймали меня в ловушку, причем, скорее всего, случайно. И снова я на высоте.

Площадка на этой эстакаде была больше, давала мне возможность осмотреться, но увиденное не радовало. Вокруг меня толпилось около четырех десятков металлических «друзей», взяв в плотное кольцо. Со всех сторон. Бли-и-и-ин!

Я собрался и снова прыгнул. Но не рассчитал и, когда выходил из прыжка, подвернул ногу.

В глазах потемнело. Больно! Я громко, вслух выругался, смешивая выражения обоих родных мне диалектов. Тело же мое, на автопилоте, гонимое адреналином, невзирая на боль, бросилось к следующему препятствию и полезло наверх. Упал, привалившись спиной к балке. Плохо, Шимановский! Плохо! А ну-ка, быстро успокоился!

Аутотренинг не сразу, но подействовал, боль унялась, разум прояснился, панику удалось обуздать. Теперь нужно осмотреться.

М-да, я попал. Число ботов выросло десятков до шести, больше прыгнуть не удастся. Тем более с поврежденной ногой. Нога болела, и это плохо, хотя вроде не сломал. Но мне хватит. Как же так, почему доспех не защитил? Выходит, доспехи не всемогущи, даже такие? Как быть?

Время шло. Я все лежал и лежал, судорожно сжимая винтовку, тяжело вдыхая и выдыхая регенерированный воздух. Ничего в голову не приходило. Легко сказать, дойди! Попробуй дойди тут! У меня имелись две мысли относительно грядущего, но обе не вселяли оптимизма. Первая – сдаться. Включить седьмую линию и честно сказать, что поднимаю лапки кверху. Но что произойдет тогда?

Они не дадут второй попытки. Отправят домой, как непригодного. Нет, в покое меня не оставят, раз уж я важен, будут мурыжить дальше, куда-то втягивать. Просто о корпусе в этом случае я могу смело забыть, как и о защите и планах на будущее. Так и останусь игрушкой до конца жизни, ибо не вижу больше на планете ни одной структуры, способной дать то, что мне нужно.

И вторая мысль, немного схожая с первой, хотя с существенным отличием. Они остановят роботов в последний момент. Не дадут мне умереть. Но последствия этого шага такие же, я не буду здесь нужен. Разница? Разница в том, что так я сдамся, а так «погибну», для НИХ второе предпочтительней. Но скользкий момент, я не уверен на сто процентов, что они отключат роботов.

«Это жестокий мир, Хуанито! – проснулся внутренний голос. – Мир валькирий и амазонок, не знающих, что такое жалость. Только уважение, которое вначале нужно заслужить. Со щитом или на щите, к сожалению, до сих пор актуально».

Со щитом у меня не получилось. Нога не дала. Я даже не прыгнул, просто встал, приценился, как лучше это сделать, и понял, что прыжок обречен. Роботов слишком много. И еще эта долбаная винтовка болтается, как…

Мозг уцепился за мысль: «…КАК ВИНТОВКА!!!»

«Она настоящая? – вспомнились мои слова. – Конечно. У нас все настоящее!»

И тут же: «Ты ничем не лимитирован. Можешь делать все, что хочешь. Главное дойти». «ВСЕ, что хочешь!!!»

Я снова присел и привалился к балке. Насколько она «настоящая»? От ответа на этот вопрос зависело мое будущее. Там, за гермозатвором, в ожидании, когда нас позовут, я стрелял из точно такой же, находившейся в помещении стрельбища. Эта же на время моих упражнений хранилась в руках у Катюши. Вопрос: «Почему?» И закономерный ответ: «Потому что не заряжена, не предназначена для стрельбы. Только для занятий на полосах и тренажерах в качестве балласта».

Но может ли быть, что тренировочная, балластная винтовка разряжена СОВСЕМ? При условии, что оружие у них тут везде и в огромном количестве?

Я отстегнул обойму и перевернул себе на ладонь. Есть, гранулы посыпались, не все потеряно! Сердце мое чуть не выпрыгнуло из груди от радости. Не густо, конечно, всего около полусотни маленьких шариков, при разогреве и разгоне которых получаются тонкие сверхпроникающие иглы, но хоть что-то! Теперь атомная батарейка. Она, пожалуй, даже важнее гранул, без нее винтовка не более чем навороченная дубина, а гранулы просто несколько миллиграммов дорогущего синтетического металла. Кажется, от волнения я даже перестал дышать.

Есть, индикатор посветил розовым. Я вновь чуть не подпрыгнул от счастья. Розовым, почти красным, энергии в ней осталось всего ничего, но она БЫЛА!!!

Действительно, все настоящее и даже заряженное! Про себя я восхищенно выругался, еще раз поразившись ортанизации корпуса. Такие структуры не могут существовать согласно законам природы! Но отчего-то он существует и не знает об этом.

Я подкрутил ручки управления соленоидами. Выставил первые два на высокую мощность, третий на небольшую, а четвертый уведя почти в ноль. На выходе у меня, согласно знаниям, почерпнутым на военной подготовке в школе, должен получиться снаряд достаточно большой для роботов поражающей силы, но с невысокой дальностью полета. И правильно, меньше дальность – меньше затраты драгоценной энергии.

Тем временем аккумулятор показал примерные расчетные цифры при таких параметрах – пятьдесят пять выстрелов одиночными. Из моей груди вырвался вздох облегчения: жить! Я буду жить! И пойду дальше со щитом в руке, покуда хватит выстрелов в этом «щите». А двигаться надо быстро, очень быстро! И при этом стрелять только в экстренных, крайних случаях и только в упор.

«Собрался, Шимановский! Собрался!» – вновь подбодрил внутренний голос. Разум, чувствуя сжимаемую в руках готовую к стрельбе винтовку, следовал его советам гораздо охотнее.

Теперь система координации боя. Здесь она встроена в шлем и гораздо мощнее прибора, что подарила мне Бэль, но я совершенно не умею ею пользоваться. А мне позарез нужен ее главный компонент – система прицеливания, без нее не выжить. В школе мы стреляли по стволу через мушку, и это правильно, умея стрелять так, научиться пользоваться электроникой не проблема. Однако здесь этого мало. К электронике надо привыкнуть, приноровиться, подстроиться. Я сделал несколько очередей там, наверху и представляю, что это непросто. Однако тратить нервы и выстрелы впустую, промахиваясь в противников с небольшого расстояния, еще худший выбор. Лучше уж позволить компьютеру делать простейшие операции за тебя.

В следующий момент я совершил глупость: разгерметизировал рукав и подсоединил винтовку к браслету. Да, глупо поступил, доспех имеет кучу собственных выходов для разных видов оружия, собственную систему поддержки каждого из них. Но тогда я еще не знал всего этого, не знал, как чем пользоваться, и мне показалось, что это оптимальный вариант. Затем интегрировал браслет в систему скафандра и нажал на зеленую точку активации на самой винтовке. Раздался приятный высокий звук «уууууууиииии». Винтовка включилась, батарейка подала энергию на соленоиды, активируя разгоняющее поле, а перед моим лицом на встроенном в забрало визоре замигала маленькая зеленая иконка. Теперь рычажок блокировки магазина. Есть. Кнопка готовности. Звук «шшшшш», гранулы подались в приемник. Все, обратной дороги нет, энергия не бесконечна, нужно как можно быстрее начинать ее тратить.

Я спрыгнул. Не делал головокружительные кульбиты, просто спрыгнул, молясь всем богам об удаче и милости. Получилось, боги услышали, боты напали как стадо, как тупые зомбяки, мешая друг другу и выстроившись в очередь. «Пим, пим, пим». «Пим». Что мне нравилось в этих железяках, так это механизм запаздывания: в черепушке бота уже засела смертоносная для человека игла, а его руки и тело еще двигаются, пытаясь тебя достать. Кайф! Жестоко, конечно, но кайф. Четверо, которым я засадил в лоб, застыли, на секунду образовав нечто вроде окна, в которое я и вломился. «Пим, пим», – еще двое, мешавшие взять разбег, последовали за первыми четырьмя. Красная точка на моем забрале двигалась, четко указывая, куда стрелять, линза приближала часть изображения, а аналитический механизм цветами подчеркивал наиболее вероятные векторы атаки противника, тупо высчитывая расстояния до моих «друзей».

Еще один бот. И еще один. И еще. Я уже перестал считать потраченные выстрелы, я вырвался, а это главное. Ад из кишащих металлических болванов остался позади, высвечиваясь в двух (чтобы не отвлекать лишнего внимания) иконках заднего вида. Теперь скорость, чем быстрее буду двигаться, тем меньше придется стрелять. Я пытался побежать, но из-за ноги не получилось, да и внимание, как оказалось, легче держать на приемлемом уровне именно при быстром шаге.

Боты выскакивали со всех сторон, справа и слева, делали мне «коробочки», окружали. Во всяком случае, пытались. И естественно, лезли на рожон, хотя не так активно, как в самом начале. Кто-то сделал их быстрее, а теперь планомерно делал умнее. Может, я не прав и они не нажмут на «стоп» в случае чего?

Я прошел много, очень много. И за счет скорости, переходя на бег в нужные моменты, сэкономил много гранул. Но бесконечные лабиринты полос смерти оказались длиннее, а запас ботов выше разумных пределов. Они выстраивали трассу по мере моего движения, как я понял. А еще объединили несколько трасс в одну по длине. Я прошел мимо люка выхода, но это оказался не мой выход, я входил не здесь. То есть в теории они могут продлять мое испытание до бесконечности. Я грязно выругался.

Иконка состояния просигналила, что у меня осталось всего десять выстрелов – подошла к концу энергия. Гранулы оставались, но что они без батарейки? Я поднажал, побежал. Но в лоб столкнулся с тремя ботами и был вынужден потратить еще три драгоценные гранулы.

…Я стоял на эстакаде посреди ангара, очень похожего на первый. Выстрелы закончились, все индикаторы винтовки показывали красный цвет. Целеуказатель двигался от роботов к роботам, стоящим внизу и бродящим по территории ангара в отдалении. Патрулируют, гады! Нога болела. Пат. Безвыходное положение. Я не смог, не сумел. И козырей в виде винтовки больше нет.

– Может, хватит? – Мишель зло прищурилась. – Ты же видишь, он в ловушке.

Елена отрицательно покачала головой:

– Он должен победить.

– Он не выберется.

– Должен. И только так, из безвыходной ситуации.

– Но почему?!

Елена задумалась, вспоминая свой короткий разговор с мальчишкой час назад. Короткий, но очень емкий.

– Он должен научиться побеждать. Поверить в свои силы. Хватит ему проигрывать.

– Но так?

– Именно так. Это война, и он должен ее выиграть. Иначе мы получим закомплексованного рохлю, бросающегося из омута в омут в поисках спасения. Он должен сделать это. САМ.

Мишель и Елена, а за ними еще полтора десятка офицеров молча смотрели на огромный, во всю стену, визор, показывающий фрагменты помещения с разных сторон. В центре экспозиции возвышалась вооруженная фигура в шлеме в непривычном черно-синем доспехе. Фигура не шевелилась.

Решение пришло в момент, когда волна отчаяния отхлынула, а в сердце поселилось каменное убийственное равнодушие. Все просто, как и все гениальное, и гениально, как все простое. Можно, конечно, воспользоваться старым методом, включить музыку древности и ловить момент, можно возненавидеть всех тут и продраться на волне ярости, но это не сработает. Не сработает по отдельности.

Холодная ярость. Меня может спасти только она. Я должен иметь холодную голову на плечах, но моя давняя подруга при этом должна не просто обуять, а буквально сочиться наружу. Только тогда смогу совершить то, что в реальной жизни совершить невозможно.

Начал я с того, что сел. Хватит стоять, обстановка внизу вряд ли изменится, количество ботов, ограниченное чувством целесообразности управляющей программы, умнеющей на глазах, не увеличивалось, идущие следом роботы рассеивались в окружающем пространстве. Плохо, при прорыве я оставлю позади лишь незначительное их количество. Теперь музыка. Я активировал режим перчатки и включил меню проигрывателя. Угу, прямо здесь, на внутренней поверхности забрала, чего мелочиться! Вряд ли те, кто носят эти шлемы в боевых условиях, могут представить подобное кощунство.

С музыкой разобрался минут через десять, заполнив список треков более чем на час. Меньше может не хватить, а больше нет смысла, если не прорвусь за это время. «На щите» мне музыка не понадобится. Закрыл глаза, выключился, уплывая на волнах ритма, пока еще не слишком бешеного, но уже концентрирующего внутренние резервы. «Собрался, Шимановский! Собрался!» – подбодрил внутренний голос.

Теперь самое сложное – ненависть. Она много раз активировала мои способности, вытаскивала из разных передряг. Я ненавидел Кампоса-младшего и вздрючил его в фонтане. Я ненавидел хранительниц инфанты и все-таки достал одну из них, пусть в реальном бою это стоило бы мне жизни. Я ненавидел ребят на тренировке, потому что дошел до стадии предела, а они начали биться не по правилам. Но это срывы, неконтролируемые срывы, теперь же мне нужна ярость ХОЛОДНАЯ. Я не мог ненавидеть так, как тогда.

Значит, это должна быть не простая ненависть. Принципиально другая. Какая? Да кто его знает! Но если не пойму этого в ближайшее время…

Я вспомнил Катарину. Ее вид, внешность, лоск, ехидные улыбки. Я ненавидел ее, и в любом ином случае достаточно было бы лишь вспомнить о приготовленных ею для меня «сюрпризах», чтобы завестись. Но сейчас я, наоборот, поставил себя на ее место, стал ею, опытным офицером, закончившим контракт и воспитывающим корпусных малолеток. Красивым и очень сексуальным. Я непроизвольно улыбнулся. И попытался представить ее внутренний мир. Ну, чем она живет?

Она вышвырнула меня тогда и избила, но так ли ужасно это на самом деле? Вышвырнула? Она изначально сказала, мне здесь не место. Избила? Простите, а что сделал я перед этим? Помчался, как последний лопух, по полосе без доспеха! По дорожке смерти, на которой ни разу не был, САМОЙ сложной из всех, виденных здесь мной! Да она там все локти искусала себе, пока я бежал! Я – гражданский, и она отвечала за меня, а я ее подставил. Я бы на ее месте сделал куда больше, чем пара ударов по лицу. Так-то вот.

Нет, я не пытался оправдать ее. Она лгунья, хитрая лгунья, способная ударить там, откуда не ждешь. Но нет чистого зла без добра, и нет добра без зла. Нет белого и черного. Да, она придумала сногсшибательные комбинации для моего возвращения, местами мне было некомфортно в процессе их реализации, но каков результат? А результат-то впечатляющий! Как бы я поступил на ее месте, имея ее возможности?

А девчонки, что избивали меня по зову сердца? Норма попросила их помочь, согласен, но в том бою они были искренними! Они презирали меня, насмехались, но ситуация такова, что я, крутой и всего достигший, примерно так же отнесся бы к выскочке, не достигшему ничего, но воображающему, что он – пуп Венеры.

Я такой же, как они. Как Катарина. Как черненькая Оливия и ее camarradas. И ненавижу их именно за это.

Получилось, злость начала овладевать мной. Такая противоречивая, но такая сладкая и всепоглощающая. Я понял: злиться надо на себя. Все они, представители корпуса, кого я видел и знаю, в том или ином варианте моя копия, мое собственное отражение, а кого человек больше всего ненавидит в других людях? Так же, как и любит? Чьи ошибки в других никогда не прощает? Правильно, себя, свои.

Руки затряслись. Злость потащила мою давнюю подругу, но теперь я остро ощущал разницу. Я держал себя. Норма права, холодная ярость возможна, вопрос лишь в цене опыта, благодаря которому ее приобретешь.

Итак, в нужную кондицию вошел, теперь слово за тяжелой артиллерией. Дрожащие пальцы переключили на трек, который я оставил как самый «вкусный», как активатор. Это вообще шикарный коллектив, шикарная группа для вещей, вроде пробуждения ярости или безумия. А конкретно этот трек отвечал еще и моему внутреннему состоянию в данный момент.

запел далекий голос с сумасшедшим староанглийским акцентом. Я не вслушивался в слова, ловил настрой прямо из его магии. Из медленной неторопливой мелодии, все ускоряющейся и толкающей на то, что условно охарактеризовал «взрывом».

Услышав это впервые, я попытался перевести, мой «Лингвомастер» офонарел тогда от нагрузки. Но кое-что все-таки получилось. Это песня человека, оказавшегося у черты. У черты – и точка, остальное не важно. Многие слова и обороты по отдельности остались непонятны, но главное в старых песнях не слова, а неповторимый дух, который музыканты тех времен вкладывали в свои творения. Не мелодия, не текст, нечто большее, что мы благополучно забыли за постъядерные века вместе с целой погибшей цивилизацией.

сорвался вокалист. Тот самый «взрыв», прыжок в безумие. и я последовал за этим безумием. Тщательно выпестованная ярость нашла выход, я сорвался с места и, не чувствуя боли в поврежденной ноге, вообще ничего не чувствуя, совершил прыжок, ни до, ни после повторить который не отважусь. Дух перехватило.

Приземление удалось, упал я как надо, как по учебнику, подставив усиленные гидравликой скафандра руки, и тут же погасил инерцию перекатами через голову. Сам прыжок, благодаря гидравлике ЭТОГО доспеха, получился таким, что… что… В общем, слов не было, как и времени, чтобы подобрать их.

продолжал вещать вокалист прошлого.

Я побежал. Помчался так, как не бегал никогда. Перед глазами стояла пелена, но это больше не было слепым безумием. И мне это нравилось.

Действительно, кого и за что мне ненавидеть? Чем я лучше их? Тем, что пока не прошел того, что прошли они? И это ставить себе в заслугу? Их действия циничны, да, но рациональны, и разве я на их месте не действовал бы столь же цинично и рационально? Согласен, окрас у этой конторы… тот еще, и запашок ему под стать, но, повторюсь, не бывает белого и черного, как и добра и зла. Даже в масштабах одного меня «злые» поступки постоянно оборачиваются добром, а «добрые» злом. Я ненавижу их, потому что ненавижу себя. Только и всего.

Тем временем в ушах, на дозволенном мембраной пределе, распинался голос из древности. И, как тогда в парке, когда я гулял с девочкой с белоснежными волосами, он оказался для меня пророческим. Мир, что ожидает меня, прекрасен. Жесток и прекрасен именно своей жестокостью. В нем не выживают слабые духом, только достойные. Даже мой нынешний тест – экзамен на храбрость и мужество.

Только такие люди, храбрые и мужественные, смогут столетие существовать рядом с монархом и оставаться на плаву, поддерживая на плаву его самого вопреки несуразице собственного существования. И невероятно, невообразимо дико, что все они – женщины. Впрочем, а женщины ли?

Он ждет меня, этот мир. Терпеливо и бесстрастно переминается с ноги на ногу за гермозатвором выхода из трассы, которая, при всей огромности, не бесконечна. А по пути к нему ожидают всего-то несколько десятков (сотен, тысяч) ботов.

Первого же из встреченных я протаранил, ударив по нему всем телом. До этого бы не рискнул, несмотря на безоружность, роботы не безопасны, а какова прочность, к примеру, забрала? Но теперь это не важно, я летел, за моей спиной развевались не видимые никому, лишь ощущаемые мной крылья.

Первый бот отлетел в сторону, даже не замедлив моего движения. За ним последовали еще и еще. Они пытались что-то делать, атаковали, бросались под ноги, но я каждый раз уворачивался. Я не был одержимым берсерком, я просто был богом. Богом трассы.

Ничто не вечно под солнцем, всему есть предел, даже у предела. Свершенное невозможное потребовало свою плату, тело не выдержало. Для него это оказалось чересчур. Я упал и понял, что не могу больше двигаться, не осталось сил.

Находившийся поблизости бот напал на меня, лежачего, двинув с разбегу ногой в живот. Я отлетел. У них и такое в программе? Поднялся, не понимая, за счет каких резервов это делаю, попытался сопротивляться. Естественно, без толку. Бот ударил снова, проходя мою защиту, словно молот сквозь масло. Больно! Больно не от соприкосновения, не от самого удара, а от реакции доспеха на силу его гашения. Черно-синий доспех защищал даже от таких ударов, но недостающий ключ фразы – «пока еще». Боты невероятно мощные, а его ресурс не беспределен, сколько еще продержится? Я вновь отлетел, а забрало изнутри, в подтверждение последней мысли, покрылось тонкой паутинкой трещин. Следующий удар в лицо оно не выдержит, кулак робота лаконично выбьет мне мозги, размазав их о заднюю стенку шлема. Бот навис снова и в очередной раз собрался меня ударить.

Вот он, момент истины!..

…Нет, не прав. Не отключат.

Да, какова бы ни была моя ценность, я или выйду из трассы на своих двоих, или не выйду, третьего не дано. Это закон их прекрасного мира. Слабым я им не нужен, будь я хоть наследным принцем. «Все или ничего», – пронесся вдруг в голове мой собственный жизненный девиз, как ответ, реакция на него. И я понял, что мне этот закон намного ближе, чем думалось раньше. В душе я один из них, часть их мира, как бы ни ненавидел и ни презирал некоторых его представителей. И от этого мной овладело бешенство.

О нет, это не ненависть, а нечто большее. Безумие, в котором не осталось места холодной ярости. В голове крутилось лишь одно слово – «ЖИТЬ». Жить, несмотря ни на что. Я зарычал, как зверь, загнанный в угол, идущий на свою последнюю битву, после чего оттолкнулся изо всех неожиданно появившихся сил, давая телу ускорение, и бросил себя на противника.

Хрясь!

Приклад винтовки треснул. Позже, размышляя, я пытался понять, какова должна была быть сила, чтобы сломать приклад, созданный из сверхпрочных полимеров специально для рукопашного боя, но не смог. Бот согнулся и отлетел, половина его лица оказалась вмята в черепную коробку. Человек после такого не выжил бы, но это и не человек. Я с силой всадил дуло ему в глаз, единственное уязвимое место. Ничего. Даже после этого робот продолжал сражаться. Да, на секунду возникла пауза, благодаря которой я пришел в себя, но его лапищи тут же попытались меня цапнуть.

Пришлось оставить винтовку. Не бросить, нет, именно оставить, отпрыгнув в сторону и попытавшись отбить кулаками, за что-то она там зацепилась в черепушке. Особого смысла в ней в общем-то не было, я мог без потерь для себя оставить ее там и бежать дальше, ибо только в движении мое спасение, но надо мной довлело Первое Правило венерианского солдата. Оставить оружие – позор и поражение. И это выше угрозы смерти.

У меня не было никакого оружия, кроме доспеха с треснувшим забралом. Только кулаки, усиленные гидравликой скафандра. С кулаками против мира, как в старые добрые времена. И безумие накатило вновь.

Я стоял над поверженной железякой, уставившей единственный неподвижный глаз в потолок. Вторая глазница была разворочена, я все-таки вытащил остатки своей винтовки, которые использовал затем и как копье, и как дубину. Меня трясло. Вот так, голыми руками, боевого робота?

Еще он повредил мне коленку. Так, что боль прострелила даже сквозь пелену безумия. И что делать с этим, не знал, так как ни о какой зеленой полосе здесь речи не могло быть. Любая помощь только по выходе из трассы, до которого попробуй доберись с такой ногой!

Робот продолжал сражаться до последнего, как положено примерному роботу-солдату. Я посмотрел на искореженную винтовку, которую держал в руках, покореженное дуло. Вот они, вестники нового мира. «До последнего». «Никакой пощады». «Обратной дороги нет». Безумие вновь накрыло меня, но на сей раз я позволил ему это сделать. Сам вызвал, чтобы оно меня накрыло. Ведь главное в происходящем не страх и ужас, который могут внушить боты с такой программой. Они лишь орудия. Главное то, что вестники нового мира подтверждают другой, самый важный для меня жизненный тезис.

«Победитель получает все».

И только его осознание в данный момент могло помочь добраться до финиша.

Я бежал с кровавой пеленой перед глазами, не чувствуя боли и не ощущая ничего вокруг. Встречные боты удостаивались от меня ударом остатка винтовки, после чего я вновь мчался дальше, не останавливаясь и нигде не задерживаясь. Я рычал и этот нечеловеческий рык запомню навсегда.

Как добрался до шлюза, не помню. Последнее воспоминание, всплывающее ниоткуда, – я, выскакивающий из полутемного тоннеля на свет. Меня трясло, тело пронзила боль, будто тысячи и тысячи маленьких бомб одновременно взрывались по всему телу. Последние метры почти полз на четвереньках.

Ко мне кинулись люди, целая толпа разношерстно одетых представительниц корпуса, каждая из которых словно отрепетированными движениями принималась что-то со мной делать. Кто-то был вооружен плазменными резаками, оперативно срезая с меня листы брони, другие, с красными повязками и во всем белом, что-то вкалывали мне из больших аптечек, третьи подтаскивали под меня медицинские носилки, четвертые…

Да, народу было много, много суеты, все что-то гомонили и спрашивали. Но отдельно я запомнил сеньору Гарсия. В ее глазах царило удовлетворение, она единственная не суетилась, будто знала, что со мной и что будет дальше. И когда опустилась рядом, я, вытянувшись, прохрипел:

– Сеньора… Я… сломал винтовку!

Она что-то ответила, успокаивающе-бодрящее, но я понял по глазам, что она хотела сказать. И как бы в подтверждение, перед потерей сознания, в лежащем рядом разрезанном шлеме раздался голос: