Глава 1. Лотерейный неудачник
Август 2447 года, Венера, Альфа
Это плохая школа. Ужасная. Я ненавидел её всеми фибрами своей подростковой души. Наверное, если бы можно было ненавидеть в жизни что-то больше, чем мою школу, я все равно ненавидел бы её. Но, надо признать, без нее мне не выжить.
Да, мне больше нравится своя школа, в старом добром районе, где я родился и вырос. Не самый плохой район, не трущобы, хотя и до респектабельных фешенебельных кварталов ему тоже далеко. И школа под стать – не гетто для бандюганов, но и не сборище пай-мальчиков и девочек, отцы которых зарабатывают пятизначные-шестизначные суммы в день. Там нас все же учили, не пуская образование на самооткуп, как происходит на рабочих окраинах. Но… Учили слабо.
Может быть, кому-то тяжело это осознавать в восемнадцать лет, но все мы, каждый из нас, имеем свой уровень. Тот, выше которого не прыгнешь, как ни крути. Он не зависит ни от статуса, ни от кошелька родителей, ни от воспитания, и даже от наследственности зависит слабо. Все мы разные, такими нас создала природа, и некого тут винить. Может мне, получившему грант на обучение в престижной частной школе, легко об этом рассуждать, но…
Но факт – есть факт. И я не виноват, что мой интеллектуальный минимум соответствует чьему-то максимуму. Не виноват, и точка! Ведь есть люди и умнее, и способнее меня, так что надо просто принять это, как должное. В конце концов, шанс получить заветную бумагу, именно бумагу, настоящую, из природного дерева, с отпечатанными условиями получения дальнейшего образования, государство предоставляет каждому. Вот только половина желающих отсеивается уже на экзаменах в соискатели, а еще многие – на самом тесте. Те, кто не смог, не позволяет уровень или недостаточно сильно желание сдать.
К чему я это? К тому, что есть такие люди, даже среди бывших моих однокашек, для которых достаточно сдать базовый минимум и идти простым рабочим на завод, стройку, шахту или в обслуживающий персонал. Или в армию – в десант например. Платят хорошо, думать не надо, а после армии, при завершении контракта, еще и предоставляется куча льгот. И эти люди счастливы, реально счастливы! Им не надо ничего больше, да они и не хотят.
Но есть другая категория. Те, кто не хочет на шахту или в докеры. А желает стать менеджером, адвокатом, врачом, пилотом истребителя или капитаном боевого эсминца. Это тоже хорошая работа, но чтобы выучиться на нее, нужна совсем иная подготовка. Такая, какой не дадут в базовой школе на окраине, где всем на тебя наплевать. Задача тех школ – дать возможность устроиться в жизни тем, кто сам ничего в ней устраивать не хочет, то есть совершенно иная. А хорошее образование может дать лишь хорошая частная школа с высококлассными специалистами, для которых главное научить, а не прийти на работу и отстоять свои часы.
Но, вот незадача, хорошие специалисты хотят получать хорошую зарплату! Неподъемную для департамента образования. Поэтому у тебя, если ты хочешь чего-то добиться в жизни, кроме должности второго помощника третьего вентеляционщика, два пути. Первый – иметь родителей, родственников, опекунов или иных спонсоров, способных оплатить тебе место в таком заведении. Второй – тянуться самому, невзирая на иронию быдла вокруг, дескать, умный нашелся, учиться, и в один день доказать, что твои желания совпадают с возможностями. То есть, что ты потянешь учебу в серьезном заведении, и из тебя получится хороший специалист.
То есть, получить грант.
В нашей стране много, очень много приличных школ. Таких, где дают знания на высоком уровне. Частных. И каждая из них обязана принять определенное количество учащихся по грантам, за которых платит корона. Конечно, самые-самые элитные, где грызут азы науки дети аристократии, таких не принимают, но они платят за это право огромные деньги, так что это уже другая история. Остальные же не могут отказать, не набрав положенное количество бесплатников. Каждая школа имеет рейтинг, который защищает раз в несколько лет, и в соответствии с которым туда направляют определенное количество титуляров разного уровня (и за разную плату, конечно). Так что в целом система довольно логичная, хотя и жестокая.
Жестокая, потому, что многие, мечтающие о хорошей работе, в один миг берут и проваливают экзамен на грант. Хотя могут его сдать. Или не могут, но все равно хотят и тянутся из последних сил, но остаются с носом. Те, кто хочет, но не может, кто обречен на низкооплачиваемую работу, или же катастрофически медленный карьерный рост (никто ведь не запрещает учиться дальше за свои деньги, окончив базовый уровень, и работая, например? А что это медленно – так то проблемы не государства!).
К ним можно отнести и тех, кто может, но не хочет. Кому, имея мозги, больше втыкает лежать всю жизнь на диване, попивая кислое вино, вкалывая на дубовой работе за жалкие центаво, являясь при этом донельзя счастливым.
Я же отношусь к четвертой категории. Тем, кто может, хочет, но кому не дают. Кто вынужден отказаться от господдержки и идти обратно в родной район потому, что доучиться до конца у тебя просто не получится.
Как я говорил, у нас плохая школа. Не в плане обучения, нет, наоборот, здесь учатся те, кто сдал на самый высокий уровень гранта. Я бы сказал даже, одна из лучших. Ведь она носит имя одного из генералов, поднявших восстание против имперского гнета, а чести, носить имя героя удостаиваются только самые-самые. Но в том-то и дело: она плохая именно потому, что лучшая! Ведь кроме нас, титуляров, в ней полно козлов, чьи папочки платят за обучение такие деньги, на которые мы с матерью смогли бы безбедно жить и ни о чем не думать в течение нескольких лет!
Это ОЧЕНЬ влиятельные люди. После знати, настоящей потомственной аристократии, элита нашего общества. А элите не нравится и никогда не нравилось видеть рядом с собой нищих выскочек, плебеев. Большинству "не нравится" пассивно, но есть несколько уродов, делающих это весьма и весьма активно, пользуясь своим положением и безнаказанностью.
…Я сидел в кабинете у куратора и слушал получасовую лекцию на тему: "Какой ты нехороший" и "Да ты ничего в жизни не понимаешь, сопляк!", касаемую как раз этого вопроса.
– Хуанито, пойми, ты можешь стать кем угодно! Я смотрел твои тесты – и гуманитарные, и точные дисциплины тебе даются слету! Поступай куда хочешь, все дороги твои! Хоть в Венерианский Государственный, хоть в Академию Экономики, хоть в Высшую Школу Управления! Да, если возьмешься за ум, через пять лет я, может, буду называть тебя "сеньор Шимановский", и скромно потуплять глаза! Ты что, не понимаешь этого?
У тебя есть способности, сынок! Почему ради сиюминутного юношеского максимализма ты приносишь в жертву свое будущее?
– Дон Алехандро, можно я пойду? – устало вздохнул я. Спорить не хотелось.
– Сиди, я тебя не отпускаю! – куратор, низенький седовласый мужчина с проплешиной на темечке, уже не молодой, но еще не старый (по другому охарактеризовать его возраст я почему-то не могу), заходил взад-вперед по кабинету. – Да, пойми ты! Если забросишь учиться, если тебя "уйдут", это будет означать, что они победили! Борись! Борись, мальчик! Держись! Не губи свое будущее из-за богатеньких сволочей!
– А зачем? Для чего, дон Алехандро? – вспылил я. Меня, наконец, достал этот получасовой бессмысленный разговор, переливание из пустого в порожнее. – Вы говорите, выучиться? Хорошо, я закончу школу. Поступлю в престижный университет. Предположим! – уточнил я, поднимая вверх палец.
– Опять же, по гранту – денег у меня нет. Допустим даже, что мне дадут его закончить. И что тогда? Кем я буду? Менеджером? А такие, как Толстый, станут старшими менеджерами! Потому, что туда их пропихнут родители, сразу, по знакомству! Я буду вкалывать, пахать как вол, а они сидеть на заднице, ничего не делать и вовсю пользоваться продуктами моего труда, получая за это бонусы и премии себе!
Стать инженером? А он станет главным инженером! Ведь главному инженеру не нужны мозги, ему нужен в подчинении грамотный инженер, чтобы быть на хорошем счету!
Кем еще стать? Экономистом? Юристом? А он станет начальником отдела! Журналистом? А он – главным редактором! Причем сразу редактором и сразу главным! – разорялся я. Прорвало. Слишком долго копил это в себе. – Я не хочу так, дон Алехандро! Сейчас эти подонки показывают кулаками, кто здесь есть на самом деле, и что такие, как я, должны лизать им задницы, если хотят учиться дальше. А что после? Сейчас я еще могу дать сдачи, уйти, сбежать, показать свой гордый несгибаемый нрав! А потом по жизни мне придется это делать! Потому, что иначе я мгновенно скачусь до уровня той самой помойки, на которой окажусь, если уйду сейчас, несмотря на все потраченные годы и силы! Или вы думаете, это подростковая дурь? Что я испугался и сдаюсь? Это не так!
Я сруливаю не потому, что боюсь. Я сруливаю потому, что сейчас я еще могу найти какую-то свою дорогу в жизни. А если не уйду, это будет западня, катастрофа, из которой никогда не выберусь. До свидания, сеньор куратор! – я привстал, собираясь выйти из кабинета, но меня настиг громовой раскат его голоса:
– Сядь, я сказал!
Мой зад бессильно опустился на стул. Слушаться учителей, беспрекословно подчиняться – в этой школе одно из базовых правил, въевшихся в кровь с первых дней обучения. За непослушание тут запросто выгонят, хоть платника, хоть титуляра.
Дон Алехандро насмешливо выдавил:
– Сосунок! Ты что, веришь, что действительно найдешь что-то в этой гребанной жизни? Найдешь место, где не перед кем не надо будет пресмыкаться?
Он во весь голос расхохотался. Я поежился. Стало вдруг не по себе от его взгляда, от смеха.
– Поверь мне, старику, горбатившемуся в этом дерьме под названием "жизнь" не один десяток лет! Такого места нет! Не существует! Точнее, оно есть, но чтобы туда попасть, ты должен родиться как минимум в семье Феррейра! То есть быть ОЧЕНЬ богатым человеком! В любом ином случае тебе придется лизать и пресмыкаться! В любой сфере, от частного бизнеса до королевских войск!
Я опустил голову. Конечно, дон Алехандро прав. То, что я делаю – дурь. Обычная подростковая дурь. Но почему я, понимая это, иду на принцип, сам против себя? Почему не могу остановиться, согласиться и перестать выкоблучиваться? Максимализм?
Наверное.
– Знаешь, из твоего разговора возникло ощущение, что тебе не восемнадцать, а как минимум двадцать пять, – хмыкнул куратор, читая у меня в душе, как в раскрытой книге. – Как минимум, хотя, до подобных выводов многие не доходят и к сорока. Это тебе плюс. Но вот оружие ты себе выбрал… Откровенно дурацкое!
Он помолчал немного, сверля насмешливым взглядом.
– Да, наш мир несправедлив. Да, богатеньким живется несказанно легче. Да, нам всем приходится продираться через колючие кусты там, где они наймут рабочих, которые проложат им прямую дорогу. Но!!!
Он снова замолчал, делая театральную паузу. Да, он – куратор, у него работа такая – воспитывать. А без актерских навыков достучаться до нас, оболтусов, практически невозможно. Вот только найдет ли он в моем случае правильные и нужные слова?
– Но это значит, закричал вдруг дон Алехандро так, что я вздрогнул, – что ты – тряпка! Что ты сломался!!!
Я покраснел. Этот вывод на самом деле был гораздо ближе к истине, чем я пытался себе доказать всё последнее время, хотя упорно его отрицал.
– Хорошо, ты говоришь о рабстве, вечном рабстве у системы, контролирующей всю нашу жизнь. Пусть так. Так что, теперь спиться? Ах, как нам плохо! Бедным и несчастным, которым не дают дорогу! Хорошую работу, шоколадные условия жизни! А ты что, думал получить всё нахаляву? Задаром? Появились трудности – и лапки кверху? "Всё, я сдаюсь, сеньор куратор! Не хочу прогибаться! Я лучше сдохну, лежа под шлюзом аэрационной шахты, грязный и вонючий, оборванный, с бутылкой дешевого пойла в руке, в компании таких же неудачников! Вот это по мне! Это – моё! Так?!!
Я закусил губу. Больно закусил. Но поднять глаза не мог. Стыдно.
– И еще, ты можешь забить на учебу, можешь дождаться, чтобы тебя лишили гранта и вышвырнули, дело твое. Но когда это случится помни! Повторяй про себя, пока не зазубришь, пока это не станет девизом на всю твою оставшуюся никчемную жизнь: "Они победили!!!"
Да, победили! Банда Кампоса и его дружков! А ты сдался, согнулся, как последний хлюпик! Неудачник!
Учитель замолчал и отвернулся. Несколько минут стояла гнетущая тишина. Он давал время осознать всё сказанное. Вообще-то, я и сам это прекрасно понимал, но почему-то, когда слышишь собственные мысли из чужих уст, они действуют как-то иначе. Более действенно что ли…
Через время дон Алехандро обернулся и спокойно, как ни в чем не бывало, сказал:
– Ты не первый, ты не последний. Всем бывает плохо. Но у тебя не возникало такой мысли, что эту жизнь можно прогнуть под себя?
Пауза.
– Да, именно! Прогнуть под себя! Это не всем удается, только самым сильным и смелым, сильным духом в первую очередь, но это возможно!
Я поднял глаза и недоверчиво хмыкнул. Дон Алехандро иронию проигнорировал.
– Такие люди есть, и, как правило, их все знают, они на виду. Потому, что уникумы. Упорным трудом они вырываются из этого дерьма, прогибают под себя таких, как ты говорил, старших менеджеров и начальников отделов. Становятся НАД ними! Помыкают ИМИ, и те не пикают! Знаешь, почему?
– Почему?
– Потому, что "начальник отдела" – это их потолок. Это уровень, выше которого они не прыгнут при всем желании и богатстве папочки. А настоящую политику, настоящие судьбы мира вершат те, кто не останавливается на этом уровне и идет выше. Кто стоит НАД всеми этими сынками, аристократами и буржуями. Ты понимаешь меня?
Я понимал. Правда, смутно.
– Это нереально.
– Реально. Для этого требуется всего четыре вещи: иметь способности, холодную голову, безграничную наглость и толику везенья.
Способности у тебя есть. Голову холодной можно держать всегда, это вопрос самоконтроля. Наглость… – куратор скривился. – С этим я тебе помочь не могу, тут уж сам.
– А везение?
– Везение? – он присел и посмотрел мне прямо в глаза. Его взгляд, холодный и решительный – взгляд уверенного в себе воина, а не школьного куратора. Человека, ВЕРЯЩЕГО в свою удачу и свою силу, и от этого уже непобедимого. Я почувствовал, как по телу побежали мурашки.
– Верь в него! Верь в свое везение! Что тебе повезет! И тогда тебе, действительно, повезет!
Снова театральное молчание. Дону Алехандро с его способностями можно, наверное, было стать звездой эстрады, не выбери он стезю преподавателя. А может, так и надо? Ведь хороший преподаватель должен быть актером?
Тем временем куратор подошел к визору, выполняющему функцию окна, включил его, и уставился вдаль, на запрограммированные системой релаксации зеленые альпийские луга, уходящие в небо, то есть в потолок.
– Среди тех, кто на САМОМ верху, тоже одни "сынки" и аристократы! – вяло возразил я. – Туда не пробиться простым смертным!
– Думаешь? – усмехнулся наставник, не поворачиваясь. – Отчасти ты прав. Там много богатеньких. Но это очень, очень талантливые "сынки"! Бездарей в этом гадюшнике просто сожрут, это не их уровень. К тому же, ты ошибаешься.
– В чем?
– Что там одни представители знати.
– Вы можете привести пример хоть одного человека из простых людей, добравшихся до самого верха? – ехидно оскалился я. Дон Алехандро насмешку вновь проигнорировал.
– Кто правит нашей страной? – сухо спросил он в лоб.
– Ее величество королева Лея, – не задумываясь, ответил я.
– Я сказал, не кто царствует, а кто правит?
Стоп!
А вот за такие вопросы, и более того, за ответы на них, не долго угодить в допросную императорской гвардии!
Дон Алехандро – провокатор?
Нет, не похоже. Да и наша страна еще не скатилась до уровня тоталитарных режимов Земли, у нас пока можно говорить о персонах номер один всё, что думается. Пока…
– Смелее! Кто правит страной? Не царствует, а правит? – давил он.
Я молчал. Вот оно что. Прогнуть всех под себя. Высший уровень. Самый высший!
– А ведь он даже не венерианин! – продолжал куратор, не оборачиваясь. Он прекрасно чувствовал меня и спиной. – Ему и титул-то дали, лишь бы заставить замолчать некоторых старых консервативных представителей аристократии!
– Ему повезло! Оказался в нужное время в нужном месте, встретил нужного человека!…
– Везения не бывает без умения и без веры! – снова повысил голос учитель. – Я уже говорил, веры в себя и в свои умения. И без наглости.
– Тогда что, по вашему, получается, любому человеку можно стать императором? – усмехнулся я.
– Почему нет? – обернулся он.
– А почему тогда вы сами им не стали?
– Не знаю как… – Куратор обернулся и деловито пожал плечами, на губах его играла улыбка. Напряжение, витавшие в воздухе, начало спадать. – А еще я старый неуверенный в себе маразматик. Куда мне! Мой уровень – как раз тот самый "менеджер"! Даже не старший.
– А мой? Мой уровень вы можете определить?
– Реши сам для себя. Пока я вижу слабака, испугавшегося кулаков богатеньких недоносков и наложившего в штаны. Где уж тут уровень, откуда ему взяться?
Да, грубо! Но в яблочко!
– Вы считаете, что это действительно реально? Стать правителем? – выдавил я после долгого раздумья.
– Конечно. Теоретически нет ничего невозможного. Хочешь им стать? – дон Алехандро коварно усмехнулся.
– Я не думал об этом… – честно ответил я, опустив глаза.
– И не надо. Не ставь это самоцелью. Будь гибок, толерантен. Но всегда иди к цели, маленькой цели на большом Пути. Перешагивая через все преграды и ставя новую маленькую цель. И тогда кто его знает, чем он закончится, твой большой Путь?
– Значит, холодность рассудка, наглость и вера в удачу? – задумчиво потянул я. И почувствовал, как глаза мои сверкнули. Желание заниматься дурью, филонить, чтоб меня выгнали, бесследно исчезло.
– Иди на занятия, император! – куратор громко рассмеялся. Я смутился, но без злобы, это была добрая подначка.
Лишь затворив за собой дверь, осознал, как меня провели, и позволил рассмеяться себе сам
Да, он талант, этот милый старикан. Стать императором!…
Бред, конечно. Но главное он сделал: вернул волю к борьбе, желание доказать всем, что не на того напали.
Стать императором? А что, жизнь – длинная штука! Кто знает, что будет лет через двадцать?
Холодная голова, наглость и вера в удачу. Мне повезет. Обязательно повезет!
Император, блин!…
* * *
Перемена уже давно закончилась. Я посмотрел в браслет на расписание. Так и думал, не везет – так во всем. "Военная подготовка (теория)". Иначе говоря, военная история, основы стратегии, тактики, нормативной документации из тематической области и промывание мозгов нудным лекторским тоном в одном флаконе. Лучше б я и дальше сидел у куратора!
Аудитория находилась на минус четвертом. Я был на минус первом. Спустившись на три этажа, замер перед закрытыми створками гермозатвора. Командор в своем репертуаре, скотина!
Даже гермозатворы на дверях, способные в случае аварии выдержать почти стоатмосферное давление и пятисотградусную температуру внешней среды (спасая тем самым находящихся внутри учеников до ликвидации прорыва), говорили о небедности школы. Для муниципальных учебных заведений такая роскошь неподъёмна. Эти створки не пробить выстрелом прямой наводкой из среднекалиберного орудия, что уж пытаться открыть! Вздохнув, я вытянул руку и приложил браслет к инфракрасному глазку. Всё, теперь мое имя появится в списке опоздавших. И объяснение, что был у куратора – там не отмаз.
Раздался гудок, створки разъехались. Следом поднялась и дверь. Я торопливо вошел.
– А об этом нам сейчас поведает сеньор Шиманьски! – радостно сообщил аудитории командор. Он всегда так, если делает какую-нибудь подлость, обязательно радостно.
Вообще-то дон Ривейро не командор, а майор, это всего лишь прозвище. Но заносчивым поведением он иногда смахивает на бригадного генерала, не больше не меньше. За то и прозвали. А так – обычный офицер военно-десантных войск, раненый в Северо-Африканскую кампанию и списанный на гражданскую службу за непригодностью к военной. Человек умный, к делу относящийся щепетильно, со старанием и всей серьезностью, но невероятно скучающий по своей прежней лихой службе. И вымещающий недовольство злодейкой судьбой на нас, учеников, как будто мы в чем-то виноваты.
Я вышел на "точку". Это такое специальное место для доклада. Командор обожает театральные эффекты, но в отличие от дона Алехандро, способности к актерскому мастерству или режиссуре у него отсутствует напрочь. Что не мешает ему издеваться над нами, заставляя проявлять уже наши способности на "точке". Перед всей аудиторией.
За моей спиной горел экран визора, показывающий трехмерное изображение старушки Земли, политическое устройство. Я вздохнул, опустил глаза и настроился на бой. Уж если попал под руку командору – то этот тип не отстанет, пока не выжмет все соки. Армейская привычка. А у меня за последние тесты очень мало балов (по понятной причине), и злорадствовать он будет с двойным упоением!
– Итак, сеньор Шиманьски…
– Шимановский! – автоматически поправил я, за что не был удостоен даже беглого взгляда. Мою поправку просто "не заметили".
– …Расскажите аудитории причины, по которым наша страна принципиально не подписывает конвенции "О запрете глобальных противостояний" и "О запрете бомбардировок гражданских объектов". В чем вообще суть вопроса. А то, вот, сеньора Долорес совершенно не представляет себе этого! А также, не представляет, какие нормативные документы сопутствуют этим конвенциям, время и место их подписания.
Ага, чувак спросил дуру Долорес, высоченную смуглую сисястую куклу с дыркой в башке, через которую улетают все умные мысли, и теперь вымещается на мне. Конечно, Хулио Долорес – главный управитель коммунального хозяйства района! То есть, царь и бог подкупольной жизни для почти двух миллионов человек!
Коммунальная система под слоем защитного металлопластика, отделяющего город от сумасшедших условий поверхности, а именно: вода, воздух, хладагенты и энергия – это власть, и немалая. Это распределение воздушных потоков, регенераторов, фильтров, терморегуляторов и прочего, без чего жизнь станет невыносимой.
Например, что такое плохие фильтры? Кашель, удушье, болезни? Запросто! Из-за дыр в санитарном законе, можно сделать такой поток воздуха, который будет соответствовать всем нормам, вот только дышать им сможет далеко не каждый. То же и с водой, и с терморегуляцией. Каково это – жить на сковородке, когда температура в квартире плюс сорок – пятьдесят градусов? Или холод около нуля? А что, провод жидкого азота оборвался, авария на линии…
Коммунальная власть – это возможность давать избирательно блага и так же избирательно их забирать. С коммунальными боссами лучше дружить, если ты не Феррейра. А значит, быть боссом предполагает наличие знакомых, связей, связей и еще раз связей, а это в свою очередь значит, что командор никогда не сорвется на шпалу, даже если та будет нести полную ахинею. А буде она завалит контрольные тесты, её протащат на следующий уровень за уши. В отличие от меня, титуляра.
Конвенции военного сдерживания. Этот вопрос я знал, и неплохо. Вот только с командором нельзя так: "знать и неплохо". Когда он не в духе, ответишь одно – спросит другое. А потом третье. И четвертое. Пока не завалит. А это баллы. Поэтому, если не хочу потом бегать с пеной у рта, пересдавая много-много тестов, а я не хочу, надо дать сеньору Ривейра шанс вызвериться, выпустить пар. Причем не на себе. Лучше всего поднять его любимые темы, на которые он клюнет и "раскроется". Проблема только в том, как перейти к ним незаметно, не заваливая основной ответ.
Я вздохнул. Отвечать придется долго. Очень долго!
Через несколько секунд я, театрально улыбнувшись (спасибо куратору), прокашлялся, набрал в грудь воздуха и начал повествование, будто нахожусь на конкурсе дикторов или чтецов литературного клуба:
– Как все знают, Земля уже много лет истощена. На ней почти не осталось минеральных ресурсов. В основном, на восемьдесят – девяносто пять процентов – они выработаны, а оставшиеся находятся либо в слишком труднодоступных формах, рентабельность добычи которых очень низка, либо их контролируют страны, плотно окопавшиеся вокруг них, вставшие намертво, и не дающие чужакам контроля за месторождениями. Например, Россия и Канада…
Командор кивнул. Я почувствовал эйфорию. Сейчас или я его сделаю, или он лопухнет меня. Азарт борьбы, победа или поражение, когда всё зависит от тебя, твоего ответа, твоего старания – это возбуждает. Я воспрял духом:
– В связи с освободительными революциями в колониях и образованием Космического Альянса, государства Земли потеряли контроль и над поставками сырья из космоса, оказавшись в безвыходной ситуации…
Дальше я начал вносить в речь цветастые обороты, словно артист перед камерой, рассказывая в общем-то известные всем вещи. Но главное было не ЧТО, а КАК я говорю. Командор аж заслушался, сердце простого солдафона потеплело. Его задача – объяснить нам, кто и почему может на нас напасть, и за что мы будем воевать, не более, и с нею он справлялся.
А суть моей речи можно было изложить в двух словах: мы не подписываем конвенции потому, что правила игры земных держав не для нас. У нас не те экологические и географические условия, и совсем иное геополитическое положение. Если они начнут бомбить друг друга, произойдет глобальная экологическая катастрофа, которая потянет за собой все остальные: экономическую, социальную и прочие. То есть, произойдет апокалипсис. Нас же бомбить можно сколько угодно, никакой катастрофы от этого не случится. Мы же, не будучи скованы конвенциями, можем нанести агрессору ответный удар апокалиптического масштаба. И всё. Но два слова при желании всегда можно растянуть в двадцать два.
История… Наша история занимательна, хотя ей, как истории независимого государства, чуть более ста лет. Но ста каких лет!
Пока земные державы остервенело мутузили друг друга на всех фронтах, деля исчезающие ресурсы, теряя силы и истязая себя, имперские колонии Венеры объявили о независимости. Дело было донельзя банально: во время очередной драки за трон между прямыми наследниками почившего монарха, представительница боковой ветви Веласкесов, имперской династии, провозгласила императрицей себя любимую, а коронованного чувака на Земле – узурпатором. Провозгласила здесь, в Альфе, на Венере, в колониальном центре и будущей столице. Расчет шел не на борьбу за трон огромной державы, а именно на восстание: ее, местную уроженку, поддерживала недовольная политикой Каракаса местная знать. Коренные же территории, Земля, понятия не имели, кто она такая со всеми вытекающими. Так появилось Венерианское королевство, раскинувшееся на месте четырнадцати бывших имперских колоний.
Не найдя поддержки на "родной" планете, Аделлина Первая "освободила" эти земли, "даровав" им независимость и поддержав одного из оставшихся "узурпаторов". В тот момент это был сильный ход, Империя чуть не стала республикой, а это было уже не выгодно никому.
Так что de jure старая Империя – это мы, а нынешняя – НАШИ отколовшиеся владения, а не наоборот. К сожалению, на практике это не так, в реальной жизни все произошло с точностью до наоборот, и все прекрасно об этом осведомлены. Поэтому та же Аделлина, уже под конец своего правления, сняла с себя регалии императрийцы и отослала на Землю, превратив наши земли, "Империю без империи", в обычное рядовое королевство, прозванное в самоназвании "Золотым". Тоже мудро, на тот момент это разрядило обстановку и позволило Венере выжить, подписав с метрополией долгожданный мир.
Дальнейшая история, после провозглашения независимости и обретения международного статуса, это почти непрерывная война с кем-то против кого-то. Вначале с Востоком против русских. Потом с русскими против Империи. Затем с ослабевшими Империей и русскими против усилившегося Востока. Сверхдержавы Земли того времени не рассматривали Золотое Королевство, как достойного противника, не принимали всерьез, оно было лишь союзником на одном из многочисленных фронтов в космосе. Важный фронт, бесспорноно, но не самый главный. "Вот, сейчас добьем этих, а потом тех, а амиго сами приползут, на брюхе. На что они годны в одиночку-то?"
Гордыня погубила немало народов. Не стали исключением и земные державы. Пока они драли друг другу глотки, Золотая Корона вначале отхватила себе русскую зону планеты, создав на ее месте автономную русскоговорящую провинцию. Затем та же участь постигла и Восточные, и Северо-Американские колонии, а затем и Европейские. И через пять десятков лет после провозглашения, Корона полностью контролировала всю планету Любви, от полюса до полюса. А значит, все поставки дорогих, редких и таких нужных ресурсов, некоторые из которых в достаточном для промышленности масштабе добываются только здесь, на вдруг прозревшую Землю. Прозревшую, но уже не способную что-либо изменить. Война на чужой планете против сильной наземной армии, силами одного десанта, без подготовленных укрепленных рубежей, в нечеловечески адских условиях… Самоубийственно дорогое удовольствие!
Монополия. Сладкое слово для аристократов-магнатов. Сладкое слово для казны, на деньги которой строятся боевые корабли и вербуются солдаты. Это слово позволило увеличить доходы настолько, что Корона быстро зализала раны, вырвалась вперед по всем экономическим показателям и почувствовала себя в состоянии выйти на мировую арену, поучаствовать в дележе ресурсов и владений на других космических фронтах.
Почувствовала, вышла… И победила! Маленькое экзотическое королевство вдруг стало державой, с которой нельзя не считаться! Это был удар по старому миропорядку.
Почему так сложилось, что страной правили одни женщины? Никто не знает. Уникальный случай в истории! Может, легендарная покровительница, римская богиня любви постаралась? Ведь все больше и больше людей поклоняется старым языческим богам. Вдруг они ожили и вновь вмешиваются в судьбы смертных, что им два с половиной тысячелетия сна?
Об этом скажут только сами Древние. Но факт есть факт: современной Венерой правили одни женщины. И все старшие дети, наследники, рождаемые ими, были женского пола. А кто сказал, что женщины – слабый пол? Мужчины?
Они ошиблись. Женщины слабее в прямом бою, в прямом столкновении. Но в тонких играх со многими противниками женщины хитрее, изворотливее, и гораздо легче одерживают победы. Так и молодая хищная держава, ведомая расчетливыми стервами, поддерживаемая понявшей выгоду от слова "монополия" знатью и вкусившим прелести либерализма и демократии народом (последнего оплота демократии и либерализма на просторах Системы), начала отхватывать кусок за куском. Меркурий. Луна. Марс. Сектор Юпитера. Сатурна. Урана. Околосолнечные энергостанции. Всё, до чего могла дотянуться жадная рука Веласкесов, рано или поздно становилось под штандарт Золотой Короны. Пока в один день королевство, отрекшееся от имперского титула, не стало de facto империей, колониальной империей и заодно сильнейшей державой в космосе. А старые державы, сотни лет враждовавшие друг с другом, медленно и незаметно потеряли почти все минеральные поставки и тихо "сдулись".
Золотая Корона превратилась не просто в крупнейшего мирового игрока, а в монополиста на космос вообще, поскольку те поставки, что идут из неконтролируемых ею секторов, смехотворны по сравнению с контролируемыми. И именно за это нас ненавидят.
За монополизм. За диктат цен. За диктат морали и системы ценностей, которую мы отстаиваем, не позволяя никому навязывать нам свои обычаи. За то, что всегда, до последнего человека защищаем своих людей, своих граждан, не гнушаясь ради этого даже орбитальными бомбардировками других стран. Нас ненавидит Империя, все еще считая своими блудными владениями. Ненавидят русские, поскольку благодаря нам лишились своей жемчужины, Красной Планеты. Ненавидят все страны Восточного Союза, ныне превращенного в монархическую Восточную Империю – они тоже лишились своих секторов, а потом еще и вынуждены были принять миллионы репатриантов. Ненавидят Америка, Европа… – Короче, ВСЕ!!!
Сильных всегда ненавидят. Это закон жизни, перед которым надо смириться и принимать как есть. В этом я полностью согласен с командором. Но еще в одном он прав: только будучи сильными, мы можем выжить. Только благодаря постоянной готовности к войне, благодаря сумасшедшим тратам на армию и военную технику, благодаря вот таким просветительским урокам в школах мы все еще на плаву. А если дадим слабину хоть в чем-то – нам конец. Нас всего сто миллионов. Их – пятнадцать миллиардов.
– …Поэтому, любая, даже локальная война на Земле может привести всю планету к экологической катастрофе, к глобальным и необратимым последствиям. В 2309 году, после Аравийского конфликта, когда земные политики наконец это поняли, все мировые лидеры планеты собрались в Нанкине и подписали эту конвенцию.
– А конвенция о гражданских объектах? – оживился "потеплевший" командор.
– Гаванские соглашения, 2324 год. Причины – недопущение тотальной гибели гражданского населения, массово сосредоточенного под купольными образованиями в колониях. Полный запрет бомбардировок специально помеченных демилитаризованных купольных зон.
Я замолчал, наблюдая за преподавателем. Дон Ривейро благополучно заглотил наживку. Еще пара слов, и начнется давно надоевшая всем лекция о патриотизме с пеной у рта. И стрелка с меня благополучно переведется дальше.
– А эту конвенцию почему мы не подписываем? Мы что, хотим истребления миллионов в бессмысленной бойне? – его лицо светилось иронией, хотя он только что мне подыграл, сам того не ведая. Блаженны идиоты!
– Скорее, наоборот, не хотим. Где гарантия, что враг, в случае высадки на нашей планете, будет обходить стороной ничем не защищенные купола, не имеющие возможности защититься и лишенные любых оборонных систем?
– Правильно! – вскочил с места командор и зашагал по аудитории, вытаращив глаза в очередной раз нам доказывая одну и ту же истину, от которой мы давно устали. – Зачем тратить жизни собственных солдат, когда можно спасти их за счет гибели жизней врагов? Пускай, размен будет идти один к тысяче, но это же враги!
Запомните, не бывает хороших врагов! Не бывает благородства на войне! Война – это грязь, такая грязь, что… – он махнул рукой.
– Никто никогда не оставит в тылу вражеский купол, даже если он беззащитен, как ребенок. Они будут долбить его, и плевать на жизни гражданских внутри! Вы должны запомнить это, должны знать, если, не дайте боги, начнется такая война, безопасных мест не будет! Вы, каждый из вас, и юноши, и девушки, должны взять в руки оружие, и с ним в руках бить врага! Хоть из-за угла, хоть из-под земли! Но не давать ему ни минуты покоя! Чтобы он умылся кровью, чтобы проклял тот день, когда высадился на нашей планете…
Командор все заводился и заводился. Глаза наливались безумием, слюни брызгали изо рта. Все, находящиеся в аудитории, во избежание, уткнулись в станции и с трепетом "внимали", дабы тяжелый взор экс-майора не споткнулся об их персону. Я праздновал победу.
Наконец, спустя минут десять, командора отпустило.
– …Они прилетают сюда потратить денежки и потрахать наших девочек, но в душе каждый из них ненавидит нас! Ненавидит всем сердцем! И только на плечах наших солдат, простых венерианских парней с бронзовыми яйцами, держится вся наша страна! Таких, как вы! И вы не должны посрамить Отечество, случись беда! Всё! – он повернулся назад, увидел мою персону и вспомнил о её существовании. Но заряд уже вышел, сил осталось только на то, чтобы вяло бросить:
– Что-то еще хочешь сказать, Шиманьски?
– Шимановский! – вновь поправил я. Так же безрезультатно. – Следствие. Купольные города, даже хорошо вооруженные крепости, идеальные мишени…
– Садись, Шиманьски… – махнул командор, отпуская меня. Есть! Я это сделал! – Итак, тема сегодняшнего занятия…
Под его монотонное бормотание я проскочил к своему терминалу и опустился на стул, на ходу доставая из кармана информационную капсулу. Ну вот, теперь можно расслабиться и хоршенько обдумать разговор с куратором. Ой, не простой мужик, этот дон Алехандро!…
* * *
Звонок окончания урока прозвучал, как избавление. Мысленно поблагодарив всех существующих и несуществующих богов, я закинул рюкзак на плечо и направился к двери. Мозги кипели, к следующему занятию надо чуток встряхнуться.
Математика. Один из важнейших предметов. Идти к нему через четвертую оранжерею – небольшую живую рекреацию, где можно посидеть минут пять под сенью настоящих деревьев и глотнуть живого воздуха.
Оранжереи – тоже гордость школы. Далеко не в каждой, даже частной, они имеются. В нашей их аж пять. Совет попечителей считает, что юным чадам полезно дышать не регенерированной фильтрованной дрянью, а ароматом живой природы. А попечители в этой школе более чем боги.
На самом деле, природой тут не пахнет. В воздухе витает тот же аромат сухости, пластмассы и чего-то едко-затхлого, что и везде. Ну, есть примеси настоящего дерева, листьев, цветов, не спорю, но я никогда не чувствовал себя здесь таким уж "раздышавшимся". Проще сходить в аэросалон и дохнуть настоящим, привезенным с Земли воздухом, чем ловить здесь непонятно что. С этой точки зрения оранжерея себя не оправдывала. Но есть второй аспект, гораздо более важный для большинства из нас – "расслабон". В качестве отрыва от реальности это место помогает весьма и весьма! А это важно для человека, у которого мозги кипят от нагрузки.
Я никогда не был на Земле, но думаю, мне там понравится. Люблю настоящую зелень, деревья, травку… Ради этого постоянно тусуюсь в Центральном парке, огромной государственной рекреации в центре города, вмещающей в себя до пары миллионов человек, где действительно пахнет природой и зеленью. И здесь, в незамысловатой школьной оранжерее, сразу чувствую, как быстрее бежит в жилах кровь, а проблемы уходят на задний план. Так устроен человек: мы колонизовали всю Солнечную систему, полетели к звездам (правда, медленно летим), создали технологии, казавшиеся ранее невероятными, но так и остались в душе кроманьонцами, только-только слезшими с дерева и взявшими в руки палку. Мы те же, что были десять, двадцать, тридцать тысяч лет назад – так же живем, так же растим детей, так же бьемся друг с другом за кусок "вкусного". Женщины так же вынашивают и рожают младенцев, хотя технологии искусственного выращивания давно существуют и лет сто назад энергично использовались в военных целях. Мы едим продукты с теми же белками, жирами, углеводами и микроэлементами, только в несколько иной форме, дышим тем же воздухом, спим столько же часов в сутки, страдаем от тех же финансовых, экономических, политических и социальных кризисов, что и много лет назад.
Мы – те же. Только вместо копий и луков вооружены космическими деструкторами и ручными плазмо- и иглометами. И нам нравится, как и пещерным людям, посидеть у костра под деревом, вдохнуть чистого утреннего ветерка, хлебнуть кристальной водицы из живого ручья…
…Но вокруг лишь металл и бетонопластик купольного города, разделенного на районы, шлюзы переходов, стены, вентиляционные шахты, коммуникации, теплоотводы. И затхлость, въевшийся в кровь аромат пластмассовой затхлости кругом!
Затхлость воздуха, затхлость регенерированной воды в кране, затхлость жизни, отделенной от нормальной среды обитания тяжелой вязкой раскаленной атмосферой и миллионами километров пустоты…
И только такие вот рекреации дают нам надежду, что не все еще потеряно, дают почувствовать себя настоящими людьми, какими должны быть, а не пробирочными тепличными индивидами.
Я присел у фонтана, плеснул горсть воды в лицо, и не долго думая, залез на парапет с ногами, облокотившись спиной о статую. До следующего занятия минут десять, как раз хватит, чтобы прочувствовать себя тем самым кроманьонцем.
Оранжерея быстро заполнялась – я тут не один такой, любитель натурального. Вскоре в рекреации стало не протолкнуться – все свободные кусочки лавочек, парапета фонтана и даже голой земли были заняты галдящей толпой молодежи.
Это довольно интересно, наблюдать за людьми на перемене. По их походке, по выражению лиц, по морщинкам в уголках глаз, по подрагиванию кончиков губ или частоте дыхания можно запросто определить, какое у кого настроение, кто о чем думает, кто чем занимается, у кого какой характер. Кто внутри – говнюк, а кто еще так себе. Но сейчас наблюдать за кем-то было лень, и я прикрыл глаза, слушая шум падающей рядом в фонтане воды, ни о чем не думая.
– Шимановский, вот ты где! – Рядом со мной на парапет приземлился зад длинноногой смуглой брюнетки с необъятным бюстом. Хотя, дело вкуса, кому-то он покажется в самый раз, но я такие не люблю. Впрочем, я не столько не люблю бюст, сколько её обладательницу. Эмма Долорес, та самая тупая дылда, что засыпалась у командора на простейшем вопросе, собственной персоной. – Я почему-то знала, что ты будешь здесь!
– Наверное, пораскинула мозгами? – съязвил я.
– Ну, ты ведь всегда тут сидишь? Верно?
Она не заметила моей иронии. Вообще, завидую таким людям – ни забот тебе, ни хлопот. У них просто не достает ума осознать, что у них заботы и хлопоты! Как и не достает ума понять, что тебя только что оскорбили.
Как таких вообще оскорблять? После пары подобных фокусов настроение делать это безнадежно пропадает.
Наверное, это здорово – тупо быть счастливым и заморачиваться лишь на никому не нужных мелочах, пропуская мимо себя все сложности жизни? Но мне так не дано.
– Мне надо с тобой поговорить… – она сделала вид, что замялась.
– Ну, говори, раз пришла, – милостиво разрешил я.
– Знаешь, Родригесы скоро устраивают бал… – Эмма стрельнула глазами и посмотрела на меня ТАК, одарив улыбкой завзятой совратительницы, что я чуть не подавился.
Стоп! Это что-то новенькое!
Спиной почувствовал ревность стоящей сзади компашки старшекурсников. Они видели, КАК она смотрела. А еще почувствовал внимание многих людей вокруг, вроде занимающихся своими делами, но… С оглядкой на нас. "Эмма Долорес зажигает с Шимановским? Это интересно!"
Я нервно сглотнул. Как бы про себя не поносил эту соску, а от ее взгляда все равно прошиб пот. Быстро взял себя в руки, но сознание отложило: я также чувствителен к ее магии, как и все вокруг. Секс-бомба, блин!
– Понимаю, мы с тобой немного из разных кругов общения, и почти не знакомы… – мило щебетала она, скромненько опустив глазки. – Так может давай познакомимся поближе? Ты парень неплохой, самый серьезный из всей нашей группы…
Нет, она на самом деле секс-бомба. Половина учащихся юношей этой школы стелятся штабелями, чтоб обратить на себя "высокое" внимание, и не потому, что у нее крутой папа. А половина лохудр писают кипятком от зависти и ненависти, эдакой, присущей лишь слабому полу мелочной ненависти к той, кто красивее тебя, или лучше в чем-то чисто женском. И Эмма этим активно пользуется. Тем, как выглядит. На это её скромного умишки хватает. Иначе говоря, она – местная звезда, и ей плевать на тех, кто ее таковой не считает.
Только я, вот, не считаю. А еще, я реально смотрю на вещи, причем делаю это параллельно и независимо от потока сознания, управляемого тем, что находится в штанах. Потока, заставляющего в данный момент пялиться на нее, пуская слюни, и остро реагировать на ужимки, коими она доводит мальчиков до безумия. Это не потому, что я такой весь из себя умный и сдержанный, умеющий контролировать сознание даже в моменты гормонального выброса. Это – защитная реакция, рефлекс, вбитый кулаками тех, кто не хочет меня здесь видеть, для которых я – пустое место, груша для битья, кто с удовольствием подставит меня в глазах однокурсников и администрации. Без этой реакции я бы уже давно учился где-нибудь в другом, более спокойном и менее престижном месте. То есть, я, как и все, оценивал ее фигуру, млел от глубины антрацитовых глаз, шелковистости смуглой кожи, мысленно мял в руках необъятные буфера, раскатывая губы на большее, но в то же время дальним уголком сознания понимал: "Кто я такой, чтоб она со мной зажигала?" Простачек-титуляр, не имеющий ни гроша за душой! Парень из бедной семьи, русский, не имеющий никаких особых внешних данных, которого сторонятся девушки, и которого на каждом шагу преследует группировка богатеньких недоносков, держащая всю школу в руках. И она: самая красивая, самая влиятельная, самая богатая, самая сексуальная, имеющая сотни поклонников! Подобные девочки не гуляют с такими мальчиками, и не стреляют в них глазами. Подстава, самая натуральная подстава. И нужно быть последним лопухом, чтобы поддаться на провокацию.
Я усилием воли взял себя в руки и стрельнул глазами в ответ, выдавив самую сексуальную улыбку, которая мне когда-либо удавалась.
– Эмма, прости, что перебиваю, но ты сегодня великолепна!
Это был искренний комплемент. Ведь если не считать ее умственные способности, внешне она – супермодель. И сегодня выглядела на все сто.
Долорес смутилась и покраснела. Точнее, сделала вид, что смутилась и покраснела, играть на зрителя она умела, хотя в глубине души ей было искренне приятно. Боги, до чего же легко читать людей!
– Спасибо! Хуан, ну ты это… – она замялась. Тоже игра на зрителя, но уже на меня. Эдакая скромность…
Ага, знаю я эту скромность. Половина школы отодрало эту суку, причем, зачастую, в весьма экзотических местах и позах! Ну, я имею ввиду богатенькую половину школы…
– Ну как, ты пойдешь со мной на бал к Родригесам?
И снова этот взгляд, это хлопание ресниц, разящие мужчин наповал. Детка, да что же тебе нужно?
Я нервно сглотнул и снова взял себя в руки. Плохо, когда тебе восемнадцать, очень тяжело справиться с атаками таких вот стервочек. Тот же Хуан Карлос, мой единственный друг в этом гадюшнике, был бы сражен, и невзирая на все возможные подставы, помчался бы следом хоть на край света. Трахнуть саму Долорес, когда она сама тебе это предлагает?
Отвлекусь. Танцы – это действительно танцы. Причем, бальные, или народные (Самба там, Мамба всякая, Румба), по усмотрению хозяев. Такие вечера устраиваются в высшем (или просто достаточно обеспеченном) обществе для общения: собираются люди, которым в неформальной обстановке нужно обсудить важные дела, сделки и прочее, и при этом блеснуть показным гостеприимством. Дескать, смотрите, какой вечер я могу устроить!
Старшие на таких мероприятиях чинно выпивают, обсуждая дела друг с другом, изредка отвлекаясь на танцы; их жены и молодежь наоборот, развлекаются, показывая себя и смотря на других, изредка отвлекаясь на дела. Всем хорошо, все довольны. Браки в этой среде заключаются там же (в смысле, договоры о браках), а сами балы – идеальные смотрины. Короче, сплошная показуха, но разве могут быть иными мероприятия "высшего общества"?
Со стороны такие вещи смотрятся достаточно достойно, и в общем таковыми являются, если брать мир "взрослых". Но то, что вытворяет за фасадом подобных мероприятий молодое поколение?… Слово "отрыв" тут не подойдет – мало красок! Игры "золотой молодежи", дорвавшихся до воли пай-мальчиков и девочек… Это круто!
И оттарабанить ту же Эмму где-нибудь в туалете или комнате наверху, подальше от взрослых глаз, можно влегкую. Или, на худой конец, отвезти ее куда-нибудь после праздника. В бар, клуб, а потом продолжить банкет в номерах.
В общем, знаю я поднаготную этого общества, предложение брюнеточки звучит четко и недвусмысленно: "Пошли, потрахаемся? Потанцуем заодно…".
Нет, свидание может и не закончиться тем, что я тут сам себе надумал, игра гормонов иногда порождает больную игру фантазии, но слухи – великое дело, а о безобразиях пьяной Долорес ходят легенды. Так что это скорее всего то, о чем я думаю. Вопрос только, для чего ей это надо?
– А почему именно я? – я коварно улыбнулся, строя из себя рокового мужчину. Сомневаюсь, что у меня получалось, но шпала игру приняла и даже подыграла, начав жеманиться. – В группе много парней, серьезных, красивых, гораздо лучше меня?
– Ну… Ты такой сильный! Умный! Да и симпатичный, зря на себя наговариваешь!
Далее следовало путанное описание того, какой я хороший, а она этого так долго не замечала. И теперь, заметив, хочет познакомиться поближе, и я не имею права ломать кайф такой девушке, как она.
"Толстый? Его подстава? Нет, они из разных группировок. Этот, если бы хотел сделать гадость, подослал бы блядь уровнем пониже. Отец Толстого держит несколько кварталов и рынок, он больше завязан в криминале. Долоресы же, и связанные с ними люди – легальные бизнесмены, а такие не очень уживаются с авторитетами. И дети их предпочитают гулять в разных компаниях…" - лихорадочно проносилось в голове, пока эта кукла искала слова, чтобы внятно сформулировать повод. Говорила она проникновенно, играла глазами, уголками губ, и если бы не гнилые подставы в свое время, когда я становился всеобщим посмешищем, то давно на всё это купился бы.
Надо докопаться до причины. Причины, а не повода, почему меня вдруг "цепляет" такая девочка.
Тут я заметил то, на что сразу как-то не обратил должного внимания: нас внимательно слушали.
Десятки пар глаз жадно следили за развитием событий. Гораздо больше, чем следовало бы. Разговоры постепенно стихли, почти полностью. Да, шпала – звезда, но это не значит, что все должны бросать дела и бежать смотреть, кого она там охмуряет. Такое ощущение, что все вокруг знают причину того, что происходит, ту самую, которую пытаюсь вычислить я. Не все, но большинство – ведь в стаде достаточно небольшому количеству особей сделать что-то одинаково, и остальное стадо начнет делать то же самое. Так и в рекреации, все, занимающиеся своими делами, отвлекались, и начинали вслушиваться в наш разговор, подражая десятку "заинтересованных" лиц, которые изначально нездорово на нас косились.
То есть тех, кто пришел сюда специально посмотреть за развитием событий.
Окончательно по местам всё расставили её подруги, ближний круг общения. Они стали справа от меня, за фонтаном, все три штуки, и оживленно перешептывались. Глаза их горели азартом, огнем людей, делающих ставку в казино или идущих ва-банк в покер. Стали так, чтобы все видеть, и по возможности, чтобы я не видел их. Значит, это то, что я думаю.
Внутри всё упало. Наверное, вопреки разуму, что-то во мне хотело, чтобы повод оказался причиной. Чтобы такая девочка мною искренне заинтересовалась. Ну и что, что дура? Красивая же дура! На худой конец, я был готов забить на подставу, пойти с нею и сделать то, на что она намекает. Эдак, на память, дескать, я тоже там был, и повеселились мы неплохо. Подстава-подставой, но оно того стоит!
Но только не "лотерея"!
Информацию об этой милой игре растрепал по школе кто-то из их компании, похваставшись чем-то перед кем-то. А что такое секреты и как они хранятся в этих стенах… Не стоит даже упоминать!
Так вся школа узнала, что существует некая группа пай-девочек из довольно обеспеченных семей, подруг – не разлей вода. Денег у них так много, что все имеющиеся доступные удовольствия они давно перепробовали, но не нашли для себя ничего экстремального. Того, что берет твою душу и тянет вон из тела, заставляя кипеть в крови адреналин, что приносит кайф и разнообразит серую скучную жизнь.
Воровать в магазинах? Пробовали. Не то. Какой в этом смысл, ведь даже если поймают, папочки их откупят. Не интересно! Прыгнуть со скалы в пропасть? На Венере спектр подобных экстремальных услуг огромен, как и количество гор, подходящих для оного. Для вязкой атмосферы достаточно банального парашюта, чтобы получить незабываемые ощущения полета в перепаде высоты километров на десять. Но нет, страшно!
Что остается богатеньким гламурненьким дурам? Секс? Его они тоже перепробовали, весь и всякий, в любом виде и с любыми партнерами, благо, эта индустрия – одна из столпов венерианской экономики. Но банальный, разрешенный секс – не интересно. А неразрешенный…
Не всякого на такой тянет. Надо быть жутким извращенцем, чтобы любить то, что запрещено ЗДЕСЬ, а эти девочки на извращенок не похожи.
Когда компания отчаялась, кто-то из них вдруг придумал "Лотерею". Суть игры в том, что одна из них, именуемая "хозяйкой", загадывает человека. Это может быть кто угодно: бомж, мусорщик, пьяный грузчик из супермаркета, слесарь канализационных систем – главное, чтобы он был по тем или иным причинам не уважаем в обществе (разумеется, ИХ обществе). Те, кого не любят и презирают богатые, не считая за людей; грязное быдло, долженствующее делать не очень чистую работу, или просто асоциальные субъекты. Такого человека "хозяйка" записывает на листе бумаги, добавляет к нему пустых листков по количеству играющих, тщательно все листки перемешивает, а затем дает тянуть жребий.
Та, которая лотерею "выиграет", вытянув бумажку с надписью, обязана охмурить этого человека и переспать с ним. Обязательно переспать, в этом и смысл!
"Ну и что тут такого?" – скажут некоторые. "Подумаешь, секс с сантехником!" Согласен, это для нас, жителей трущоб, сантехники – люди. А для них – то же, что для нас – немытые неделями бомжи. (Кстати, бомжа тоже в лотерею загадывали, если слухи не врут. Правда, кто его вытянул, у девочек хватило ума не растрепать. К сожалению…)
Теперь я. "Лотереец". Неудачник. Да, я трахну эту секси, но стану при этом посмешищем. Вон, сколько народу уже в курсе. Собрались, ждут, следят за развитием событий. Сволочи!
Наверное, многие парни захотят оказаться на моем месте. Подумаешь, что значит сплетня в обществе богатеньких, если можно будет всю ночь жарить саму "мисс-школа"? Да только они не на моем месте! А эту длиноногую дрянь я никогда не прощу!
Я почувствовал, как дыхание участилось, зрачки расширились, а кулаки сжались, и призвал все оставшееся хладнокровие, чтобы не сорваться. Не сейчас! Не здесь! Позже, обязательно выпущу адреналин, вымещу злобу на тренажерах, а пока надо улыбаться. Улыбаться, чего бы это не стоило!
К тому же, если "билетик" вытянула Долорес, это значит, что не она меня загадала. Вытянула и загадала – совсем разные вещи. Так что остынь! Остынь, парнишка! Ударь по ним так, чтобы эти шалавы больше никогда не думали унижать тебя! Унизь их сам!
– Знаешь, Эмма… – перебил я наивные разглогольствования шпалы. – Я так подумал и решил… Я не пойду с тобой к Родригесам!
– Почему? – удивленно вытянулось ее лицо. Еще бы, мой отказ не означает, что "лотерея" отыграна. Это всего лишь значит, что у нее не вышло с первой попытки, но охомутать меня она обязана, хоть через месяц, хоть через год. Это правило игры. А девочки будут внимательно следить за развитием событий и издеваться. Мой отказ – лишний геморрой для нее, не привыкшей к строптивости самцов при виде ее чар.
Я внимательно оглядел присутствующих. Разговоры в небольшой рекреации практически полностью стихли. Лишь несколько парней с младшего курса в дальнем конце, под банановой пальмой, обсуждали подготовку к какому-то сложному тесту, да обнималась на лавочке напротив парочка влюбленных. Им всегда всё по барабану. Они ходят в рекреацию каждую перемену, обниматься. Итак, зрительный зал из тех, кто "в теме" и сочувствующих в сборе, пора и мне поиграть на него!
Глубоко вздохнув, как бы собираясь с мыслями, я начал повествование, мысленно повторяя про себя завет дона Алехандро: "Умение. Везение. Наглость. Умение. Везение. Наглость." Про концентрацию пока умолчал, она и так была на максимуме.
– Понимаешь, Эмма, вот ты сейчас учишься на предпоследнем курсе. Пройдет два года, останется за плечами выпускной, и кем ты станешь?
"Зал" затаил дыхание от такой преамбулы. Неожиданно! Я продолжил.
– Ты станешь одной из самых завидных невест, с очень высокими акциями! – Долорес, на минуту смутившаяся началом, облегченно кивнула. Детка, рано! Это только вступление!
– Вокруг тебя будут виться прекрасные принцы, один другого влиятельнее и краше. Сама пойдешь работать куда-нибудь в модели, станешь известной, будешь зарабатывать кучу денег. Молодая, красивая, перспективная! Удачно выйдешь замуж за крупного бизнесмена, родишь двух-трех детей… – Она кивала и кивала, видно, так себе дальнейшую жизнь и представляла. – Но потом тебе стукнет тридцать, и вся твоя красота уйдет! – огорошил я.
– Часть ее заберут дети, часть – возраст, но в модельном бизнесе ты окажешься ненужной. – Долорес удивленно вскинула голову, плохо понимая, что я говорю.
– Хватки, чтобы открыть собственное дело, у тебя нет, тут уж извини, как есть… – я пожал плечами. – А твоего отца в это время тихо "уйдут" на заслуженный отдых. Его место – хлебное, а такие в цене. Всегда есть люди помоложе и покруче, и возраст – хороший аргумент для ухода…
Смугляночка хотела возразить, но так и осталась с раскрытым ртом. Что тут можно возразить-то?
– И он мигом потеряет большую часть своего авторитета, друзей и влияния! – продолжал я. – То есть, в случае чего, он ничем не сможет помочь тебе в этой жизни!
Долорес округлила глаза. Я бил логикой, железными аргументами, возразить мне было трудно. А слышать такие рассуждения, да еще из уст какого-то русского придурка?
Но "зал" жаждал крови, жаждал конца истории, ради этого он здесь собрался. И она не сможет меня заткнуть, не выставив себя дурой. Эмма это поняла, к своему сожалению.
– Твой муж тем временем найдет себе нескольких молоденьких любовниц. Зачем ему старая некрасивая жена, когда вокруг полно восемнадцатилетних смазливых курочек, только и мечтающих прыгнуть ему в постель?
…Ну и где я говорю нелогичные вещи? Такое в богатых семьях происходит на каждом шагу, мало кого из этого общества минует сия чаша. От окружающих пахнуло кайфом, удовлетворением. Все остались бы довольными зрелищем, даже если бы оно закончилось на этом месте. Это УЖЕ революция в сплетнях! Саму Долорес опустили! Опустил русский неудачник! Надо же?
Но это еще не конец, и Эмма, наконец, поняла, в какую загнала себя ловушку, играя на зал.
– А ты?… Ты останешься с ним ради детей, ради будущего. И своего, и их. Тебе будет плевать на мужа и семью, но в один миг вдруг окажется, что идти от него тебе некуда…
Я "сплагиатил" у дона Алехандро театральный эффект, паузу, чтобы усилить действие своих слов. Получилось, замолчали даже парни под пальмой, не понимая, откуда вокруг такая тишина.
– Ты будешь сидеть дома, одна, страшная и никому не нужная, растить детей и тихо плакать в подушку, глядя на фордели цветущего жизнерадостного муженька, кляня жестокую судьбу. Твое время уйдет, и осознание этого станет самым страшным ударом за всю жизнь. Время, когда ты была звездой и всё могла останется в прошлом…
Долорес попыталась что-то ответить, но я в останавливающем жесте поднял руку, вкладывая в голос как можно больше оптимизма. Дать надежду, а потом забрать – что может быть более жестоким? Сейчас пора давать.
– Но не всё так плохо, Эмма! В один прекрасный день все изменится! Вся твоя жизнь обретет смысл, появится надежда на лучшее!
Зал затаил дыхание. И я ударил.
– В этот день у тебя появится любовник…
Вокруг раздалось веселое ржание. Злое, ироничное. Вот тебе и звезда, вот тебе и поклонники! Как легко в стаде попасть из вожаков под копыта и быть растоптанными! Эмма попала, а ведь я еще не закончил!
– Он будет утешать тебя, жалеть, говорить ласковые слова. Ты будешь считать, что любишь его, всячески ублажать, лелеять, хотя нужен он будет лишь чтобы сбежать от одиночества… – давил я, сгущая краски. – Самого его будут интересовать только деньги. Деньги твоего мужа. И когда он, наконец, получив желаемое, исчезнет из твоей жизни, ты сначала поплачешь, привычно попеняешь судьбе, а потом поймешь, что это выход. Спасение от одиночества.
И заведешь целую кучу любовников!!!
Последнюю фразу я буквально выкрикнул, раскинув руки в стороны, акцентируя как можно больше внимания именно на ней. Снова раздались смешки, но уже жидкие. Лица зрителей вытянулись в предвкушении развязки, никто не понимал, к чему я клоню, но что апофеоз близко, осознали все. Соль повествования в том, что это – совершенно реальный сценарий, это придало изюминку, "купило" зрителей.
– Муж будет смотреть на это сквозь пальцы, пока его авторитету ничего угрожает, – продолжал я. – Ему будет плевать на тебя лично, развлекайся, дорогая, только не мешай. Не зарывайся со связями, не подставляй, и всё твоё. Но ты вроде не дура, чтобы рисковать положением ради забавы?
Зал согласно со мной закивал. Ааатпад!
– Так всё покатится по гладкой дорожке, и в один день ты превратишься…
Апофеоз. Я снова сделал паузу, дав зрителям его прочувствовать.
– …в обычную дешевую потаскуху, которая сама платит, лишь бы ее пожалели и трахнули!!!
Гробовое молчание. Такого не ожидали даже они. Классовое родство как-никак.
Но я не из вашего общества, ребята! Мне на вас всех начхать!
Эмма сидела, раскрыв рот от растерянности. И судя по всему, выйдет из облома не скоро.
– Ты превратишься в шлюху, в ничтожество! А я… – я набрал в легкие воздуха, снова покачал головой, и – наглость – так наглость – выдал на одном порыве:
– …А я как раз в это время взойду на престол. Стану императором.
Тишина. Долгая, продолжительная. Челюсти отвисли у всех. Такого поворота никто не мог даже измыслить. В царящей суперлогичности моих доводов эти слова прозвучали настолько твердо и уверенно, а мое лицо оставалось таким убийственно серьезным, что скривить губы в милой ироничной улыбке не получилось ни у кого. Слишком по-взрослому всё прозвучало. Ну, что, девочки-гламурочки, как-нибудь сразимся еще?
Я довольно улыбнулся, придвинулся к брюнетке, взял в руки ее ладонь, и сочувствующе поглаживая, доверительно прошептал:
– Эммануэль, пойми меня правильно! Ты хорошая девушка! Красивая, умная! Но я не хочу, чтобы в тот момент меня, начинающего монарха… Чтобы мое доброе имя дискредитировала какая-то блядь, заявляя, что, дескать, десять – пятнадцать лет назад именно она была моей девушкой и ходила со мной на бал к будущим магнатам Родригесам.
Всё, финал. Занавес.
Ну, кошелки, я покажу вам лотерею! Жаль, конечно, что не Эмма, испуганно выдернувшая руку и шарахнувшаяся от меня, как от прокаженного, вписала мое имя, что "хозяйка" партии останется в стороне, но Долорес свое заслужила честно. Мне ее нисколечки не жаль. А остальные пусть имеют в виду на будущее.
Император? Да, меня будут теперь обзывать так, подкалывать, смеяться. Подшучивать. Но это будет добрая шутка, совершенно не сравнимая с фразой "лотерейный неудачник". Один – ноль.
Тут прозвенел долгожданный предзвонок, это который звенит за две минуты до занятия, и вся массовка встрепенулась, вспомнив, что перемена подошла к концу, пора двигать дальше. Сама шпала в прострации побрела к таким же опешившим подругам, лишь шепча под нос в мой адрес нечто матерное. Чистая победа!
Я обернулся за рюкзаком и тут столкнулся взглядом с НЕЮ.
Это девушка, тоже бесплатница, кажется, ее зовут Николь. Она с нами только с этого года, новенькая. С первого дня нравится мне безумно, но я отчего-то стесняюсь подойти и познакомиться. Дурень, конечно, но… Стесняюсь, и все тут!
Эта девушка стояла с противоположной стороны фонтана. Когда я обернулся, она подняла мне вверх большой палец и поддерживающее улыбнулась. Я пожал плечами и улыбнулся в ответ. Она подхватила сумочку, бросила восхищенный взгляд, развернулась и быстро зашагала к противоположному от меня выходу. Я, в состоянии ступора, закинул лямку на плечо и развернулся к своему.
Вокруг кипел народ, разбредаясь по аудиториям, обсуждая и разнося информацию, словно вирус, по всей школе. Главной темой ближайшей пары дней, конечно, станет то, что только что произошло. "Опускание" "королевы школы". На какое-то время я стану героем. Да и "император" – не самое неприятное прозвище.
Может, действительно, не так все плохо в жизни? И можно найти свою дорогу даже в тесноте и диктате сильных мира сего? Ведь и на них, на каждого, можно найти управу. Пускай на каждого свою, да и искать задолбешься, но можно же!
Пожалуй, жизнь – не такая уж плохая штука…
Глава 2. Мое императорское величество
Я зашел последним, но математик, как обычно, опаздывал. Прийти на пять минут позже для него норма, он мог себе это позволить.
Юркнув за свой терминал, я завихрил панель и достал капсулу, расслабляясь и настраиваясь на занятие. Вдруг, прямо посреди панели проявилась огромная, видная всей аудитории надпись:"Hijo de puta"
Рука в перчатке машинально дернулась, зло, с остервенением стирая ее. Поздно. Вокруг раздалось дружное довольное ржание.
Новая волна ярости, гораздо более сильная, чем в оранжерее, охватила меня с ног до головы. Дыхание сбилось, руки мелко задрожали. Уроды, ненавижу!!!
Смеялись в группе почти все. Большая часть не зло, но с презрением, которое не считали нужным скрывать. На их глазах разыгралась шутка, унизили неудачника, а это весело. Они ничего не имели против меня лично, но кто я такой, чтобы сопереживать, или не дайте боги и Священный Круг, за меня заступаться?
Но несколько человек смотрели с неприкрытой враждебностью, с ненавистью, получая от произошедшего эстетическое удовольствие. Я знал их всех; для того, чтобы понять, кто это, не надо оборачиваться – давно известные и проверенные в боях товарищи. В боях со мною.
Прихвостни Толстого.
Сам Толстый скалился больше всех, в то же время напуская на себя вид святой невинности. Ну да, он не сам это сделал. Но надпись появилась с его подачи, это сто процентов.
Толстый, он же Бенито Кампос, грузный накачанный лось, на голову выше меня, ходячая гора мышц. Сын самого Виктора Кампоса, криминального авторитета, грозы преступного мира города по эту часть Центрального Парка. В реальной жизни он, конечно, самый обычный предприниматель, не богатый, до уровня большинства присутствующих фамилий ему ой как далеко. Это официально. На практике же – некоронованный король этих мест. Он контролирует и мой район, и множество других, и даже территорию, где расположена школа. И все, кто хочет спокойно жить и работать на этой земле, выплачивают ему "дань". Хотя, опять же, не ему самому, а мелким территориальным бандам, "охраняющим" конкретные районы. Но банды в итоге "крышует" он.
Наша школа, как я говорил, элитная, но эта элитность промежуточная. Поскольку все, учащиеся здесь (кроме титуляров, те – вообще плебеи), представляют собой среднее сословие. Истинная элита общества, планетарные магнаты, аристократия – это замкнутый круг нескольких десятков семей, реально контролирующих ВСЮ экономику Венеры и подчиненных территорий. Контролирующих давно, с самой войны за независимость, и за столетие в их ряды влилось то ли три, то ли четыре фамилии. Всего лишь.
Они ведают вопросами войны и мира, развития, глобальных проектов. Их предприятия дают стране 70% налогов и сборов. От этих людей зависит, как будут жить в дальнейшем остальные сто миллионов жителей планеты и сорок миллионов за ее пределами. Это ОЧЕНЬ богатые и влиятельные люди и в их ряды влиться практически невозможно. Поэтому термин "элита" – всего лишь дань сравнения с остальным миром, миром нищеты и трущоб. Семьи местной "элиты" – это те самые оставшиеся 30% экономики, но разделенные не на сто семей, а на десятки тысяч. Их богатству далеко до настоящего богатства, а власти – до настоящей власти аристократии.
Именно поэтому меня бесит, когда всякие уроды размахивают оттопыренными пальцами и доказывают тебе, что они – хозяева жизни, а ты – ничтожество. Они сами ничтожества, если сравнивать с такими семьями, как Феррейра, Торрес, Сантана или Монзони, но как сказал кто-то из мудрецов прошлого, нет ничего страшнее быдла, дорвавшегося до власти.
Большинство учащихся здесь – то самое быдло. Но Кампос – бандит, даже не бизнесмен, и тем более не представитель хоть и маленькой, но власти. Он еще более пустое место, чем тот же Долорес. Парень из трущоб, поднявшийся на вершину криминального мира, но так и оставшийся в душе простым бычьём.
Сынок достоин папочки, если не превзошел его. Эта властность, стремление всем доказать, что он тут главный, что только он имеет право всем указывать – из той же темы. И учителя, и учащиеся, Кампоса боятся. Самым смелым преподавателям достает храбрости одернуть его, когда зарывается, на словах, но это – максимум. Директор же вообще трясется при звуке этого имени, какие-то тёрки у него с Кампосом-старшим были, нам не ведомые (хотя, нетрудно догадаться какие, школа ведь отстегивает "за безопасность"). А я вот с первого дня, когда мне популярно попытались объяснить, что должен делать, а что нет, и что нужно принести и добровольно отдать, если хочу спокойно учиться дальше, послал Бенито и его дружков на три волшебные буквы кирилицы, которые в русском секторе каждый знает с пеленок.
Толстый русский знал на достаточном уровне, чтобы меня понять. Он долго недоумевал, кто я такой, кто за мной стоит, что так нагло себя веду. Когда же выяснил обо мне всю подноготную, что я – никто, и за мной никого нет, для меня начался ад.
Ну, не могу, не могу я прогнуться! Не такой я человек! А у Кампоса здесь сложилась группировка "последователей", "друзей", банда из таких же отморозков, как сам. Они устраивают показной беспредел, выживая из школы тех, кто им не нравится.
Согласно уставу, учащийся, поднявший руку на другого учащегося, исключается. Школа понатыкана камерами слежения, здесь постоянно дежурят от трех до пяти вооруженных охранников, и правило это выполняется жестко. А вот Кампосу с дружками можно нападать на других чуть ли не под кабинетом директора, избивать и благополучно сваливать. При мне такое случалось трижды. И им за это ничего не было, так, пожурили, "последний раз" предупредили. При этом остальных новичков, как платников, так и бесплатников, за это же время за драки было исключено пять человек – молодежь, приходящая сюда из средних школ, поначалу несерьезно относится к уставу, за что и платится. Так происходит каждый год, для того камеры и стоят, но Кампосу закон не писан.
Вообще, за тот год, что я учусь здесь, отсюда свалило более десяти человек. Забрали документы и ушли. Не выдержали. Но двое мне запомнились особо. Я не отношу их к тем пятерым, хотя их тоже отчислили за драку, "за избиение сокурсников". Потому, что "избитыми" оказались все те же перекошенные от наглости рожи. Причем, в одном случае их было четыре человека, а в другом три. Представляете, избить в одиночку трех-четырех здоровенных накаченных лбов? Хлюпикам титулярам? Да они просто герои, раз совершили подобное!
Дружки Кампоса подстроили ситуацию так, что парни первые кидались на них, офонарев от издевательств. Потом те наваливались сами, отделывали пацанов за милую душу, а затем администрация самих же ребят во всем обвиняла. И исключила. Чисто сработано! Не придерешься!
Теперь они достают меня, день за днем делая гадости, выводя из себя по мелочам, чтобы потом в момент спровоцировать по-крупному. А я вынужден терпеть, потому, что выбора особого у меня нет.
Платникам от них тоже попадает, но не так сильно. В мире денег есть свои неписанные законы и правила, кого можно трогать, кого нет, и папочка самолично отдерет сына за то, что тот тронет неприкосновенную персону. Но тем, кто в жизни не сильно крут, или проявляет слабость, все равно достается. Хотя далеко не так, как тем, кто имеет грант.
С нас эти твари не стесняются в открытую брать "подарки", угрожая расправой. Не деньгами, за это можно сесть даже Кампосу, но какими-нибудь вещами или дорогими натуральными продуктами. Это считается нормой, на это администрация закрывает глаза: что значат наши "детские разборки" по сравнению с внешним благополучием и рейтингом школы?
А самое страшное, что эта школа считается одной из лучших. Здесь подонков еще сдерживают драконовские правила, здесь всё напичкано системами слежения, к которым может апеллировать любой ученик в случае несправедливого обвинения; ее попечители – известные люди, которые не терпят бардака на своей территории и не позволяют кому бы то ни было открыто устанавливать свои правила. И даже Виктор Кампос здесь не всемогущ. Влиятелен, стрижет свою долю "за место", но вмешаться может лишь до определенного предела. Подонки Бенито не могут в открытую нарушать законы государства и устав школы, потому больше разбираются кулаками и шантажом, старыми дедовскими средствами, гнобя лишь тех, кто не может ответить, а таких все же меньшинство в общей массе. В других, менее элитных школах, творятся такие вещи… Здесь рай по сравнению с ними!
Я не боюсь. И никогда не боялся. У меня не было отца, но мать всегда ставила в пример деда, сильного и смелого человека, который тоже никого не боялся. Я с детства хотел стать похожим на него, и отступать перед подонками не буду, это дело чести.
Они это поняли и отстали. Устроили для меня несколько показных избиений за территорией, затем несколько раз крупно унизили и оставили в покое. Правильно, зачем тратить время на "этого русского придурка", если есть жертвы попроще?
Отстали, но на мушке держали. И я не сомневаюсь, что мы схлестнемся еще не раз.
– Забей! – раздался с соседнего ряда голос Хуана Карлоса.
Я обернулся. Специалист по воде и железу разглядывал на своем терминале какие-то чертежи, игнорируя происходящее. Очередной корабль. Большой и красивый, примерно середина двадцатого века – только тогда корабли имели такие огромные башни главного калибра.
– Достали уже! – излил я душу в двух словах. Трясун заканчивался. Я восстанавливал контроль. Это тоже вошло в привычку – утихомиривать ярость, свою необузданную спутницу, мое спасение и мое проклятие. Слишком часто приходится это делать.
– Они просто уроды, Хуанито! Потерпи! Осталось каких-то полтора года! Ты лучше их, они это знают, оттого и бесятся! Забей!
Хуан Карлос по жизни оптимист. С другим человеком мы вряд ли бы сошлись. Я тоже ненавижу нытье, и самому мне иногда просто необходим заряд позитивного настроя. Я черпаю у него настрой на лучшее, а он видит во мне благодарного слушателя своих безумных проектов, зубодробительных описаний и характеристик древних плавучих посудин, морских сражений и выкладок по экономике, истории и стратегии далекого прошлого. Мне это не всегда интересно, но такое тупое унылое прослушивание реально поднимает настроение с минусовой отметки хотя бы до нулевой. А это уже много.
Я выругался под нос. Сзади раздавались едкие комментарии, которыми банда Толстого перебрасывалась между собой, объектом которых были, естественно, я и моя мать. Не реагировать! Ни в коем случае не реагировать!
– А это что у тебя? Опять что-то раскопал? – кивнул я на терминал Хуана Карлоса. Надо, чтобы предательская дрожь и желание встать и начистить Толстому рыло, отступили. Именно этого он и добивается. Агрессии. Чтобы меня отчислили. "Сидеть, я сказал!" – мысленно заорал я на себя.
Полегчало.
– Это "Тирпиц"! – гордо ответил Хуан Карлос, разворачивая виртуальное изображение ко мне и увеличивая масштаб. Да, чертежи, причем очень подробные. – Германский линкор времен третьей империи. Представляешь, у него водоизмещение…
Когда Хуан Карлос начинает говорить о кораблях, он забывает обо всем на свете. Глаза его загораются фанатичным блеском, все иные мысли испаряются, и сам он рассказывает с таким упоением, что ты волей-неволей начинаешь видеть описываемое перед глазами. У тебя появляется желание оказаться в том времени, в том месте, вот на этой самой палубе. Увидеть воочию, как эти махины сражаются друг с другом, услышать грохот разрывающихся бомб и снарядов, гром выстрела его величества главного калибра, плеск волн, когда снаряд не долетает до цели, и рокот летящих в небе самолетов. Хотя, когда появились самолеты, главный калибр уже не использовался, вся война на море сосредоточилась на боях морской авиации. Вроде.
Ладно, не важно это. Важно то, что и я поддался его магии внушения, на несколько мгновений забыв о Толстом, о школе, обо всем, что произошло сегодня. Я не вникал в то, что он говорил, на это не хватит даже моей ангельской выдержки: все эти длина, ширина, калибр орудий… Слушая Хуана Карлоса, я думал о матери. О том, как несправедливо все в жизни получается. Ведь если бы они задевали одного меня, это бы так не бесило. Я бы "забил", понимая, что сие не самая большая проблема жизни. Главное – доучиться. Но подонки били ниже пояса, трогали самое ценное, что есть у человека. Мать.
Моя мать когда-то давно занималась проституцией. Они жили семьей в забытом Древними горняцком поселке в русском секторе, когда дед погиб, а бабушка получила увечья при аварии, пробое купола. Мать была молода, образование у нее было… То самое, что дают без гранта – то есть, никакое. Работы в поселке шахтеров тоже почти не было, денег не хватало, государственная социальная поддержка в нашей "самой прогрессивной стране мира" "самая прогрессивная", и ей пришлось это сделать. Жизнь заставила.
Сам факт этого ничего не значит, таких как она на Планете Любви миллионы, но она решила попытаться поймать удачу за хвост, заработав больше, чем разрешает зарабатывать ее величество. И попалась на незаконном контракте. А это статья.
Ей дали условный срок, но даже его вносят во все документы и базы данных. Если бы не это, не было бы всего нынешнего кошмара.
Потом, когда умерла бабушка, а я появился на свет, она встала на ноги, порвала с порочным занятием, но срок, строчка в паспорте, никуда не делся. И каждый, считывающий информацию с ее личного чипа, об этом знает. Прошлого не изменишь.
Наверное, меня посчитают параноиком. Венера, планета Любви, где каждая третья женщина занималась или занимается этим ремеслом. Спрашивается, что тут такого? Подумаешь, проституция! Империя, заселяя эти земли и строя города, основала здесь большое количество борделей. В ту глухую эпоху церковь Благоденствия на Земле достигла пика своего могущества, люди в красных балахонах открыто ходили по улицам, проповедуя и клеймя грешников; толпы религиозных фанатиков за одно подозрение о подобном занятии могли запросто разорвать на куски. Здесь же, в колониях, народец собрался совсем не тот, чтобы забивать и рвать на части провинившихся перед Священным Кругом. Ну, не религиозный народ! Да и откуда взяться религиозности у старателей, горняков, шахтеров, строителей и рабочих, приехавших зашибить деньгу?
Послав к демонам Священный Круг вместе со всеми его адептами, эти люди хотели простых человеческих радостей, вроде еды, воздуха и секса. И если первые два достать с их деньгами было не трудно даже здесь, то для дальнейшего развития колоний власти просто обязаны были обеспечить их третьим. И обеспечили.
Надо сказать, что первые поселенцы в основной массе были людьми неслабыми, тертыми жизнью: бывшие заключенные, выходцы из низов общества – разный сброд, желающий изменить социальный статус, но не имеющий такой возможности дома. Ну, кто еще захочет бросить благоустроенную Землю ради непонятного будущего на планете, с давлением у поверхности в девяносто атмосфер, и температурой, при которой течет свинец? Только те, кому в иных местах ловить больше нечего.
Потому и жрецы Священного Круга среди этой пестроты потенциальных грешников не прижились. Да и сами власти, наконец, продравшие глаза и осознавшие угрозу со стороны церкви, начали ставить балахонам палки в колеса везде, где только можно. И если на Земле их руки были связаны огромным авторитетом красных, их почти беспредельной властью над умами большинства, то здесь достаточно было под липовыми предлогами депортировать особо резвых назад, домой, а прилет новых под теми же предлогами притормозить. Мимо космодрома не проскочишь, а пассажирские терминалы очень легко берутся под полный стопроцентный контроль…
Почти никто в колониях против такого обращения со священниками не возражал, людей больше заботило иное. Церковь, повозмущавшись, но не получив поддержки, сдалась. Впереди ее ждали трудные времена, противостояние с государством, и на фоне этого было не до далеких, забытых высшими силами космических территорий.
…А затем, когда молодые колонии обеспечили себе относительную свободу совести, заработал маховик бизнеса. Со всех концов подчиненной тотальному моральному контролю Земли сюда начали приезжать люди, чтобы получить порцию удовольствия, и были готовы отдать за это огромные деньги. Девочки, становившиеся обеспеченными до конца жизни за два-три года работы, также валили сюда толпами – на заработки, а потом тут и оставались. Привыкнув к воле, тяжело возвращаться домой, где тебя могут сжечь на костре за твое прошлое.
Так основное население, мужчины-добытчики и строители, стали быстро разбавляться большим количеством не самых обремененных моралью женщин. Других женщин не было, и мужики женились, на тех, что есть. Это в свою очередь отложило отпечаток на менталитет: торговля телом медленно, но неумолимо, перестала рассматриваться, как нечто унизительное, как "падение". Работа, такая же, как и остальные! Подумаешь, тело? Что с того, что тело? Что ему, убудет?
Колонии ширились, росли, как грибы после дождя, с каждым днем становясь все многолюднее и многолюднее. Новые бордели, самой разной направленности, всё увеличивающийся поток туристов из обычных и экзотических частей Земли… Дело с каждым годом приносило все больший доход, иногда достигающий половины колониального бюджета! Это для планеты, напичканной шахтами, карьерами, космодромами, складами и обогатительными заводами! Экспортирующей минералы миллионами тонн!
Теперь власти, даже если бы и задумали этот бизнес прикрыть, не смогли бы этого сделать, ни сами, ни с помощью церкви. Но они, в общем, и не стремились. Губернаторы всячески бизнес поддерживали, поощряя закрепление в самосознании рождающихся здесь аборигенов истин, отличных от менталитета коренной Империи. Это было выгодно…
…А потом стало поздно.
Со времен основания первой колонии сменилось несколько поколений, и за эти годы устоялось пренебрежительное отношение к тем, кто здесь живет. Дескать, местные мужчины – быдло, рабочий скот, трудящийся на благо метрополии; рабы, не имеющие права поднять голову, обслуживающий персонал. Женщины – сплошь подстилки, призванные лишь удовлетворять потребности землян, которые те не могут получить дома. Это отношение проявлялось и на Земле: стоило венерианам туда приехать, они становились объектами насмешек и презрения. Естественно, аборигенам это не нравилось, но империя была слишком сильна, чтобы как-то ей противостоять.
С годами пренебрежение усиливалось, накаляя обстановку, а население колоний, как и их экономическая мощь, росли в геометрической прогрессии. И в один миг люди, уже привыкшие к такому положению вещей, отчетливо понимающие, что они – не равноправная часть общей Империи, возмутились. Возмутились сильно, громя имперские ведомства, склады, предприятия, нападая на полицейских и военных, избивая и убивая напыщенных распальцованных туристов из коренных земель, коим не посчастливилось в этот момент здесь окаазаться. И впервые силы подавления всемогущего государства, раскинувшегося на трех континентах и пяти планетах, не смогли ничего им противопоставить.
Тогда магнаты, владельцы горного бизнеса, тяготящиеся давящей рукой императора, а также властью земной аристократии, выбивающей для себя льготы в ущерб местной, решили воспользоваться моментом и вложили в это недовольство деньги. Деньги и оружие.
Рвануло сильно. Война гремела долго, несколько лет, унесла много жизней, и имела катастрофические последствия для экономики. Проклятые имперцы, уходя, уничтожали ВСЁ!!! Всё, что могло приносить прибыль, за счет чего эти территории могли выжить в нечеловеческих адских условиях. Почти нетронутыми оставались лишь подземные коммуникации под бывшими городами, бомбоубежища, в которых прятались от войны люди. Вся инфраструктура, заводы, шахты и космодромы были разрушены. И в этот момент именно проституция, индустрия, не связанная с горной добычей и производством, помогла Венере, теперь уже независимому королевству, встать на ноги, восстановив из руин всю остальную промышленность. Встать быстро, и без кабальных внешних займов.
Поэтому здесь, в имперских секторах, слово "puta" не является сильным оскорблением. Да, неприятно, но не трагично.
Но я не из имперского сектора. Я – русский.
Наш сектор развивался по своим законам, более медленно, чем офонаревшие от грехопадения латиносы. Но зато надежно, на века, сохраняя обычаи и традиции предков метрополии. У нас в крови остались такие понятия, как "не правильно", "плохо", "нельзя", "некрасиво" или "стыдно". И мы гордимся этим. У нас своя культура, пятьдесят лет оккупации не уничтожили ее, как это произошло в других секторах. За это "имперцы" нас ненавидят. Но терпят. И издеваются, если это возможно. Как Толстый с дружками.
К тому же, срок был за НЕЗАКОННУЮ проституцию, а это нечто иное, нежели просто торговля телом. По "имперской" логике подразумевается, что это стыдно, ведь в контракте все прописывается четко, а без контракта клиент может делать все, что захочет. Вот эта вседозволенность и считается позорной, хотя то же извращение, но прописанное на бумаге, уже норма.
Бред!
Но я живу в этом бреде восемнадцать лет. В этой бредовой стране с её бредовыми законами. И нам некуда уехать: для бывшей метрополии мы – презренные "венериане". Там мы тоже станем отщепенцами, но если здесь нас терпят, мы родились на общей земле, в одном государстве, то там будем причислены к врагам и шпионам, чужакам, а это гораздо хуже.
– Слышь, чувак! Ты где летаешь? – Хуан Карлос помахал рукой мне перед лицом. Я очнулся. – Препод идет!
– Аааа… Ага! – потянул я, вновь раскрывая терминал, подсознательно ожидая новой каверзы. Нет, чисто.
– Ну, так что, ты идешь? – продолжал в прежнем ритме болтать Хуан Карлос.
– Куда? – не въехал я. И понял, что сегодняшняя лекция была посвящена не только линкорам.
– На "летучку", куда же еще! – обиделся он. – Я ему минут пять про нее пропихивал, а он даже не слушал!
– Извини… – я пожал плечами. – Немного мысли не те были.
– Да ладно! – друг "смилостивился" и махнул рукой. – Вторая попытка. Короче, завтра "летучка". Организуют какие-то скользкие типы из сената.
– Оппозиция? – уточнил я, хотя мог этого и не делать.
– А кто ж еще! – он довольно хмыкнул и задрал вверх нос. Я не разделял его любовь к противникам власти, но поскольку и любви к оной не испытывал, то относился ко всему спокойно. У всех свои причуды.
– Что делать будем?
В аудиторию зашел преподаватель, и мы перешли на шепот.
– "Будем"? Это типа ты выражаешь согласие? – усмехнулся Хуан Карлос, стараясь не шуметь.
– Не томи! Знаешь же, что пойду! – шикнул я.
– Демократию хоронить! – загадочно прошептал он и подмигнул, после чего бросил опасливый взгляд на математика.
Ничего себе, заявочка! Пожалуй, на такое стоит посмотреть.
– Во сколько?
– В десять. Я зайду. Пиво брать с собой, там его могут не продавать…
Ну, это как обычно. Рядом с акциями протеста студентов и учащихся никогда не продают спиртного. Во избежание. Хотя, это никогда не помогает.
Хуан Карлос – единственный нормальный чувак в этом отстойнике. Он платник, его дядя работает политологом в какой-то крутой аналитической конторе и может позволить оплатить обучение для племянника, хотя родители его не богаты. Но банда Толстого его не трогает. Почти. Пара синяков за год – это небольшая цена за спокойствие.
По жизни его можно назвать конструкторским гением. Будущим гением. Ну, крутым инженером он станет точно! А как иначе, если хобби человека – строительство моделей кораблей? Настоящих, один в один, как прототип, причем плавучих. Сам вырезает, строгает, пилит, сверлит, фрезерует, корпит над чертежами, чтобы сходство было не просто полным, а феноменальным! До последнего спасательного круга на третьей палубе! Правда, в отличие от большинства, предпочитает не парусные красавцы, наподобие флейтов, галеонов, корветов или фрегатов, а более громоздкое и менее смотрящееся железо. Век пара, броненосцы. И что хорошего в этих жестянках нашел?
Он даже побеждал на специализированных конкурсах, регулярно проводящихся на Большом Озере в Центральном парке. Молодец, пацан! Совсем не похож на зарвавшихся снобов, коих здесь большинство. Как и на забитых титуляров, отстегивающих Толстому за право тут появляться. Мы с ним очень разные, но в одном похожи – не такие, как все. И имена у нас тоже похожи, тезки, просто его имя – двойное.
Еще одна его черта – любовь ко всяким акциям протеста. В душе он – республиканец, причем активный. Мы много раз ходили на всевозможные митинги и демонстрации, пару раз бывали биты, один раз чуть не угодили в застенки нашей доблестной гвардии, но он упрямо, с маниакальным упорством, тащится сам, и тащит меня на такие приключения снова и снова. Будь это студенческое пьяное выступление с песнями и гитарами, где девки раздеваются догола, а потом все дружно забрасывают бутылками стражей порядка, или серьезное выступление профсоюзов, с вооруженными палками бабушками и дедушками (эту категорию не депортируют и не сажают за такие фордели, королева не любит обижать стариков, чем они и пользуются).
Вот и планы на завтра определились. "Летучка". Слет людей, которые оговаривают его в своем кругу, неожиданный для окружающих. Просто собирается в одном месте много народу, и вдруг все резко начинают делать что-то определенное, вместе. Неожиданно для всех, кроме тех, кто в теме. Самое оно для субботы!
Между тем занятие началось. Математик равнодушно прохаживался по аудитории, бубня под нос новый материал. Не унявшийся Толстый, как обычно, полушепотом с кем-то по браслету переговаривался. Наш математик не любит такие выкрутасы, он просто влюблен в собственный предмет, и акты неуважения жестко пресекает, воспринимая их как личное оскорбление. Вот и теперь он в мягкой форме попросил Толстого озвучить несколько моментов своей речи, известные нам теоремы, на которые ссылался. Естественно, кроме неразборчивого мычания, добиться от кампоса что-либо оказалось невозможно. Клал он на математику!
Надо сказать, наш профессор – довольно известный в своей среде человек. Почему преподает в общеобразовательной школе, а не, например, в университете? Не знаю, но если судить по уровню заведения, акционеры, скорее всего, решили потратиться и нанять за большие деньги грамотного человека, повышая таким образом престиж школы. Ведь престиж – это статус, это рейтинг, а рейтинг – это деньги.
У них получилось. Преподавал дядечка отлично. Рассказывал связно и понятно, наши выпускники оставляют вне конкуренции почти всех на вступительных конкурсах. Конечно, такие, которые приходят сюда учиться, но Толстый к ним не относится.
Радушный профессор подсказывал, вытягивал его, смеясь себе под нос на его ужимки и пыхтения, ядовито комментировал – в общем, развлекался, и развлекал аудиторию. Но в один момент это надоело даже ему.
– Ай-яй-яй, молодой человек! У меня только один вопрос: а зачем вы сюда пришли?
Кампос прошептал что-то под нос. Профессор считался одной из фигур, которых трогать нельзя, не того полета птица, и это его бесило.
– С вашим отношением к точным наукам вам надо было пойти в учебное заведение попроще. Стоило ли вашему отцу платить такие деньги, если вы ходите сюда лишь для галочки в строке "посещение"? – не унимался профессор. – А как же баллы, молодой человек? Без них грош цена вашему диплому!
– А они не нужны ему, сеньор учитель! – не вытерпел я и встрял. Ну, падла, ты мне щас ответишь за "hijo de puta!" – Ему нужен диплом элитной школы, а баллы… Их ему папочка купит!
Заскучавшая было аудитория оживилась. Все начали поднимать головы и с интересом взирать на вашего покорного слугу.
– Да, пригрозит кому надо, кого надо подмажет, и обязательно купит! Получше наших!
– Смотрю, сеньор Шимановский разбирается в купленных балах и дипломах? – усмехнулся профессор. Аудитория засмеялась. Атмосфера разрядилась.
– Что ж, продолжайте, молодой человек! Нам всем интересно! – с энтузиазмом воскликнул профессор, как опытный преподаватель видя новое развлечение, новую жертву для битья, добровольно подставившуюся под удар.
Ага, щас! Все брошу и позволю себя шпынять!! Толстый и только Толстый! Все стрелки на него!
– А что продолжать? – я недоуменно пожал плечами. – Все предельно просто: сеньору Кампосу купят диплом с хорошими баллами. Через департамент образования, все как положено, там люди тоже кушать хотят. Долго ли это сделать умеючи?
Глаза профессора смеялись. Работая среди нас, наивных школьников, он часто устраивал небольшие представления с нерадивыми учащимися, от которых получал небывалое удовольствие. Где еще в научном мире можно так повеселиться?
– Это всё, что вы хотели нам рассказать, сеньор Шимановский? Я думал, у вас есть более интересные аудитории аргументы! А то, что вы говорите – пустое сотрясание воздуха, лишенное фактов.
Хм… А этот дядечка мне все больше и больше нравится!
– Конечно, фактами я не обладаю, – согласился я, кивая. – В противном случае я бы здесь не сидел. А жил бы где-нибудь у черта на куличках, и меня усиленно охранял бы департамент безопасности, как ценного свидетеля…
Народ вокруг заулыбался, к себе я зрителя расположил. Значит, можно бить дальше. Я начал вновь входить в раж, в состояние, подобное тому, что было в оранжерее
– Но вот аргументы могу интересные подбросить, с этим у меня проблем нет! Такое вас устроит?
Профессор рассмеялся и махнул рукой:
– Ну, давайте попробуем послушать аргументы, сеньор Шимановский!
Я картинно прокашлялся, и с напыщенным видом начал:
– Итак, окончив школу с купленным отличием, сеньор Кампос пойдет учиться в самый престижный университет. – Я обернулся на Толстого, внимательно меня разглядывающего из под прищуренных глаз. Если б взглядом можно было убить, я был бы труп.
– Учиться, конечно, он будет также, как и здесь, но в университете это гораздо легче устроить. Там нет цели учебы, нет баллов для поступления, есть лишь итоговый диплом, который тоже можно организовать при помощи шантажа и финансовых вливаний. Поэтому те четыре-пять лет станут для сеньора Кампоса непрерывным праздником, с пьянками и гулянками каждый день.
Я сделал паузу. Аудитория мысленно со мной согласилась. Да и трудно с таким утверждением не согласиться, глядя на его поведение сейчас.
– Затем он пойдет работать. Скорее всего, папочка сунет его в какое-нибудь хлебное место, синекуру, где ничего не надо делать и получать за это большие деньги. Параллельно подарит небольшую фирму, где тот станет генеральным директором, и в которой даже не будет появляться.
Я оглядел лица ребят вокруг. Все, включая Хуана-Карлоса и сучку Долорес, с интересом слушали. Это не подстава гламурных потаскух, это чистая импровизация, да еще на одном из самых жестких уроков с самым непредсказуемым и суровым преподавателем.
– Так и пойдет: он будет отдыхать, хорошо проводить время, а за него будут работать менеджеры низшего звена, таща на себе всю адскую рутину. Он же будет получать за это премии и бонусы.
Затем, со временем, сеньор Кампос лишится поддержки своего папочки. Не знаю, но мне кажется, что такие люди долго не живут. По крайней мере, на свободе… – В аудитории воцарилась гробовая тишина. Даже профессор перестал улыбаться. Я играл с огнем, и играл сильно. Кампос – не тот человек, с которым можно шутить. Я имею ввиду Кампоса-старшего, конечно.
Мне же было все равно, точка невозврата уже пройдена. Меня несло, и остановиться я смогу лишь в могиле.
– Или конкуренты грохнут, типа, передел сфер влияния, или зарвется, своей мафии дорогу перейдет. Кто его в их бандитских делах разберется! На самый худой конец, департамент безопасности все-таки нароет на него достаточно улик, и дона Виктора закроют, лет на сто двадцать – сто тридцать… – я картинно обернулся во все стороны вокруг, вешая на себя озадаченное лицо. – А что вы все с таким удивленным видом? Как будто не знаете, кто такой Виктор Кампос!
Мой энтузиазм никто не поддержал. Гробовое молчание продолжилось, но оцепенение начало проходить. Да, мы все знаем, кто такой Кампос, конечно же. Только говорить вслух боимся. Боялись. А теперь, когда эта информация озвучена, чего нам боятся? Теперь в ней ничего страшного нет! Да, Кампос – преступник. Да, бандитский авторитет. А мы все такие смелые, когда жопой в огонь за каштанами лезть не надо, и будем это открыто обсуждать! Это же Шимановский первый сказал, вот он пусть и боится!
Эта мысль в той или иной степени отчетливости и законченности проступала на лицах всех однокурсников. Меня скривило внутри от отвращения. Дерьмо! Все вокруг – дерьмо!
– Но его сынок к тому моменту приобретет достаточный "опыт", – решил я вернуться к истокам темы, – и начнет двигаться по карьерной лестнице самостоятельно. Отсидел в этом отделе? Иди замом начальника другого! Посидел замом? Иди коммерческим директором! И так далее. Ведь делать не надо ничего и нигде! Все за тебя сделают сотрудники, подчиненные! Те, которые парились в школе, зарабатывая баллы для поступления, вкладывали в учебу душу и все свободное время! Кто потел и не спал ночами перед сессиями в универе, кто своим трудом достиг долгожданной корочки красного цвета… По которой их возьмут на такую высокую и хорошую должность, как подчиненный Толстого!!!…
Я специально сказал прозвище, но никто не обратил на это внимания. Слишком живую, слишком актуальную тему я поднял. Ту, что касается всех, здесь сидящих. Я указал им, что они – быдло, только быдло высокооплачиваемое. В смысле, станут в будущем. Стоит ли говорить, что гнетущая тишина продолжилась, но взгляды, бросаемые на меня, приобрели ярко негативный характер?
– Так зачем же ему напрягаться? – я снова обвел взглядом присутствующих, внимательно вглядываясь в глаза каждому. Многие опускали головы. Большинство просто отворачивалось. Ведь все мы здесь, или почти все, потенциально те самые "менеджеры" – сотрудники, рабочие лошадки, которыми будут командовать бездельники "Кампосы". За редким исключением. И эта тема тоже никогда в этих стенах не поднимается.
– А если произойдет косяк, система даст сбой – всегда можно подставить вместо себя кого-то из подчиненных! Их вон ведь сколько: один уйдет, другой придет – какая разница?
Так и получится, что через много-много лет сеньор Кампос будет иметь большой дом в престижном районе, приличный счет в канадском банке, красавицу жену, которую ему сосватают компаньоны, считающие его перспективным, несколько молодых любовниц, с которыми он будет весело прожигать жизнь, шестидюзовую "Эсперансу" в гараже, и все-все атрибуты успешного человека. А так же сытую должность, на которой по-прежнему ничего не надо делать, свою фирму, а то и не одну, и целую кучу знакомых во всех кругах общества. Разве это не уважаемый человек?!
Я замолчал, позволяя аудитории поймать полный эффект от своих слов. Правда глаза колет, все мои сокурсники предпочитают не говорить на тему социальной несправедливости, а она есть даже здесь, в одном из самых престижнейших учебных заведений планеты. Каждому присутствующему уже сейчас, за много лет до окончания университета, отведено определенное место в жизни, и у платников, и тем более у титуляров. Каждый знает его, и давно с этим смирился. От самих нас зависит не много: будем ли выше на две-три позиции, или ниже.
Для всех это – норма вещей. А я вот, негодяй, взял, да и вскрыл затянувшийся уже нарыв, выпустив гной! Меня сегодня возненавидит много людей, и не потому, что они на стороне Кампоса. Наоборот, они лучше, чем кто бы то ни было понимают, что я прав, и что не в силах этого положения вещей изменить. Сам того не желая, я обвинил присутствующих в трусости, в нежелании менять что-то в этой идиотической коррумпированной системе под названием "общество". Да-да, это будет их следующей мыслью – трусость. Они придут к неутешительному выводу, что пусть лучше всё останется так, как есть, ведь так жить проще. Легче. Привычнее.
Трусость? Да, трусость! А что может быть ужаснее в этом мире, чем то, что тебя уличают в трусости?
Они ничего не сделают с "кампосами", и давно свыклись с этой мыслью. Но вот маленький выпендрежник Шимановский, мелкая противная зудящая сошка – хороший объект для вымещения злости! Злости на самих себя! Я прочитал эту мысль на неприветливых лицах сокурсников и сокурсниц, смотрящих виновато, жалостно, но с зачатками неприязни в глазах, которой только предстоит вырасти в стойкую антипатию ко мне и мне подобным. И желание продолжать спектакль резко пропало.
– А вы говорите: "теорема Лагранжа", сеньор профессор! – подвел я итог. – Да сдалась она ему, с его-то перспективами?!!
Через силу усмехнувшись, замолчал. Минута. Другая. Все смотрели кто на меня, кто в стороны, и молчали тоже. Наконец, Хуан Карлос уронил крышку от своей информационной капсулы, и щелчок ее падения вывел всех из состояния ступора. Профессор прокашлялся, и сухим нейтральным голосом обратился ко мне:
– М-да, сеньор Шимановский, с фантазией у вас всё хорошо! Я учту это, когда буду спрашивать вас на экзамене. – Его глаза были серьезными, но ненависти в них не было. Этот человек никого не боялся, и смелых людей уважал. Но на экзамене, действительно, мне придется туго. За всё хорошее. Он не бросает слов на ветер, тем более в таких ситуациях. – А вы, сеньор Кампос, экзамен вообще не сдадите, если будете неуважительно относиться к моему предмету… – перевел он взгляд на Толстого. Теперь в его глазах засверкали яркие искры презрения. – И вообще никому не сдадите. Я смогу вам это организовать. Думаю, МОЕЙ фантазии на такое хватит.
Итак, продолжим. Мы остановились на том, что…
Я облегченно откинулся на спинку кресла, и увидел в козырьке, переведенном на время в зеркальный режим, отражение перекошенной рожи Бенито. Кажется, сегодня вечером что-то будет.
Спина покрылась мелким липким потом. Я не боялся. Я просто трезво оценивал свои шансы.
* * *
В столовой, перед последней парой, я стал центром внимания. Весть о том, как я "опустил" Долорес только-только облетела все три курса, вызвав ажиотаж, смешки и пересуды, а тут вдогонку пошла новая информация, мой монолог про Кампоса и то, кто и как устроится в этой жизни при помощи папочек. Эта тема была актуальна и тоже распространялась со скорости молнии. Мне кивали, меня хлопали по плечу, шутливо бросали: "Ну, ты, император!", и прочее. Знакомые девчонки весело щебетали, что-то выспрашивая и уточняя про случай в оранжерее (эти были из группировки, находящейся на ножах с группировкой Долорес), весело смеялись над моими новыми комментариями… В общем, было весело.
Но я отдавал себе отчет, что это – веселье перед бурей. Если со стороны Эммы и ее подруг каверз можно не ждать, то Толстый настроился крайне решительно. Его не было ни в столовой, ни в ведущих к ней коридорах и рекреациях. По крайней мере, я его не видел. Его, и всех членов банды, а их в школе более десяти человек, на всех курсах, не только в нашей группе. И это плохо.
Уйти с последней пары? Спрятаться? Сбежать? Я уже вырос из того возраста, когда это помогает. Лет в двенадцать, этот финт мог спасти от неприятностей, но сейчас это будет лишь отсрочкой от неизбежного. Толстый найдет меня где угодно, надо будет – и на районе выцепит. Только там уже показным избиением я не отделаюсь. Там будет капитально выпускаться пар, методично и целенаправленно. Так что лучше встретить судьбу лицом к лицу, сегодня, здесь, после занятий. Так будет дешевле для здоровья, да и трусом не прослыву. Поэтому я веселился, шутил, кивал и смеялся, понимая, что это веселье ненадолго.
Так и вышло. Они ждали меня в десяти метрах от административной границы школы. То есть, за территорией, на которой за драку могут исключить. Десять метров, и – бах! Уже не могут. За этой линией драка – проблема гвардии, а не школы.
На последней паре ни Толстого, ни его прихвостней, тоже не было. Это о многом говорило, и я настроился. Рюкзак с формой оставил в шкафу, пиджак оставил там же (он больших денег стоит, мы на этот костюм еле-еле денег наскребли), чтобы уцелел. За первозданную сохранность брюк и рубашки не сомневался – после общения с "друзьями" они вряд ли выживут. Жалко, но альтернативы нет: пойду в спортивной форме – засмеют. Козырек навигатора с двумя отражателями-визорами, свою последнюю обновку (которой по праву гордился, не из дешевых вещица!) тоже оставил в шкафу. Галстук. И его можно снять, пятьдесят империалов стоит. Вроде всё. Можно идти.
Вокруг собиралась толпа зрителей. Люди как бы между прочим останавливались недалеко от границы, возле которой кружком стояла бригада Толстого (во весь голос что-то обсуждая и ржа), и "делали свои дела", бросая на банду и на выход из школы нетерпеливые взгляды.
К моему подходу собралось уже человек тридцать. Немного, просто я вышел одним из первых, не задерживался, а то было бы больше. Но мне плевать на зрителей, плевать на их количество. Плевать и на уговоры Хуана Карлоса, дескать, иди через черный ход, через другой выход. Это не избавит от встречи, а сидеть дома, заперевшись, до конца жизни, я не могу – как он не может этого понять?
– Удачи, чувак! – на прощание хлопнул почти тезка меня по плечу, и я пошел.
Ему драться вместе со мной? Типа, друзья? Увольте! Это не та драка, в которой он мне поможет. Нас замесят и вдвоем, и втроем, и вчетвером. (Хотя, четверо – перебор, я не смогу собрать такого количества сочувствующих, столько в нашей школе не наберется.) Так зачем требовать от него бессмысленного пожертвования? Да и отношения у нас, так сказать… Мы дружим только в школе, и только потому, что больше дружить не с кем. Я не могу сказать, что это товарищ, с которым пойдешь в разведку, в бой, которому доверишь свою спину. Просто "рабочий друг", приятель по общению и интересам. Хороший пацан, но… Не более.
Так что я, как и в детстве, как и всегда, один против всего мира.
Я смело перешагнул хорошо заметную (хоть и невидимую) черту, разделяющую зоны ответственности. Разговоры вокруг смолкли. Банда развернулась, растягиваясь в цепь, как бы перегораживая путь. Да не собираюсь я бежать, родные! Не собираюсь! Некрасиво это! Можете расслабиться!
Они меня послушались, беря в полукольцо. За спиной оставался единственный выход – вернуться в школу. Но для меня он был неприемлем.
А еще я молился. Молился богам-покровителям планеты, молился христианскому богу, в которого верит мать, призывал в помощь Священный Круг – всех, кого только можно, чтобы послали мне мою ярость…
…Я не рассказал о себе главного. То, что я способный, что учусь в престижной школе за грант, что у меня подвешен язык – это все мелочи по сравнению с главной моей особенностью. Я – берсерк.
Ярость, безудержная, сметающая всё на своем пути – моя вечная спутница, мое проклятие, и благословение. Проклятие, потому, что во время приступа я не контролирую себя, могу сотворить все, что угодно, а благословение, потому, что подобно берсеркам древней Скандинавии, иду в бой ничего не чувствуя и не ощущая, на одних звериных инстинктах.
Звериные инстинкты – страшная вещь. Они заложены в каждом человеке, но просыпаться могут только под действием страшнейшего стресса, шока, и то не полностью, а в какой-то степени – слишком велики барьеры, поставленные вокруг них нашим сознанием. Ведь перегрызть обидчику горло, вырвать сердце в пылу битвы голыми руками – это тоже инстинкт. От таких инстинктов надо защищаться, как только можно.
У меня нет сдерживающих барьеров. Вообще. Когда начинается приступ, я ничего не чувствую, не понимаю, действую, согласно собственной установке, которую даю перед этим. Я пытаюсь достать и достаю противника, невзирая на град ударов в мой адрес, невзирая на физическое состояние. Боли для меня не существует, существует лишь цель.
Это одна из главных причин, по которой от меня отстали. То, что я не сдаюсь, не прогибаюсь… Толстый не из тех людей, которые спускают такое. Он – беспредельщик, для него задавить меня – дело чести, без этого он стал бы в глазах банды посмешищем. Подонки никогда бы от меня не отстали, пока не добились своего, но в порыве последней крупной драки, когда меня месили скопом за то, что я начал вылавливать их поодиночке (и отправлять в больницу), у меня началось ЭТО.
Это был самый жестокий приступ из всех, какие помню. Точнее, я ничего не помню. Лишь помню себя, придавленного к земле несколькими телами подонков, бьющегося в конвульсиях; окровавленное лицо одного из них со свисающими лоскутами кожи и мяса, разодранного голыми руками. Еще одного, всего в крови сплошным слоем, воющего от боли так, как… У меня нет даже сравнения, на что этот вой был похож, но это было СТРАШНО! Я так и не узнал, что сделал с ним, но мое лицо, рот были в крови.
Еще бледное лицо третьего, стоящего на четвереньках напротив, через силу, со свистом впускающего в себя воздух, смотрящего вперед отсутствующим взглядом. И испуганные лица остальных, включая самого Толстого, когда они меня отпустили и ретировались. Да, так и было, отпустили, и пятясь задом, ушли.
Больше меня не трогали.
Я не знаю, сколько денег мать отстегнула за то, чтобы скрыть мою болезнь, что я даже смог учиться в престижной школе. Она русская, хоть и полячка (о том, кто такие поляки, здесь, в имперском секторе, мало кто имеет представление. Для них мы все – русские, так же, как и они для нас – латиносы, хотя друг для друга могут являться венесуэльцами, бразильцами, или, скажем, перуанцами), а русские умеют договариваться. Конечно, я сильно подозреваю, что ей кое-кто помогал, но это другая история, об этом позже. А пока я благодарен ей за то, что она столько лет скрывала мой недуг, и скрывала успешно.
Кстати, тогда подонки ничего никому про приступ не сказали. Видимо, испугались огласки, что они, сама банда великого и могучего Кампоса, наделали в штаны и сбежали от какого-то русского. Для них это смерти подобно, ведь меня всего лишь исключат, а их позор остается на всю жизнь.
Но сейчас я хотел такую же ярость, как тогда. Я хотел порвать Толстому горло голыми руками. Я хотел его смерти. Его и его дружков, кого достану. И пусть потом вылечу отсюда, пусть никуда не смогу устроиться, буду работать дворником и грузчиком, стоять на учете в "дурке"… Я готов! Но эту гниду я сделаю!
…Если только моя единственная и самая лучшая подруга явится…
– Слышь, император! – вперед вышел сам Толстый. Ба, какими судьбами? – Слышь, ты! Мы тебя предупреждали, чтобы вел себя тихо и не выпендривался?
– А кто ты такой, чтобы предупреждать, что мне делать, а что нет? – занял я позицию "рогом в землю". Пока сойдет.
– Слышь, ты! Русская сволочь! – начал один их холуев, – Чё, приступ немотивированной храбрости?…
Но Кампос его резко одернул.
– Тихо! – И уставился на меня пронизывающим взглядом.
Толстый, в отличие от своих тупоголовых дружков, дураком не был. Да, его поведение насквозь пронизано "быковатостью", но для него это – единственный стиль поведения, который он знает, к которому с детства привык. Сам же он – человек умный и рассудительный. Относительно умный, конечно. Но это вдвойне страшно, учитывая претензии. Он подражает улице, подражает криминалу, оставаясь внутри прохаваным интеллигентом, талантливым управленцем без стыда и совести. Иначе бы не учился в этой школе.
– Слышь, Шиманьский, ну чего тебе нормально не жилось? Чего тебя все время на подвиги тянет? – тихим голосом спросил он, оставив в стороне "уличную" браваду.
– Не люблю, когда всякие уроды меня жить учат, Бенито! – честно ответил я, нахально улыбаясь.
Теперь дуэль. Кто не выдержит первым. Проиграю в любом случае я, но цель – дать в рожу Толстому, того стоит.
Я не выдержал. Просто знал, что будет дальше, и потому прыгнул первый. Так у меня есть преимущество первого удара – бью куда хочу и как хочу, правда, при этом теряю моральное право утверждать, что это не я начал драку, ведь получается, что ее начал именно я… Но в задницу это право!
Я промахнулся. Удар получился слабее, чем хотелось. На роже у Кампоса останется всего лишь небольшой синяк, да и тот быстро пройдет. Дальше на меня навалились. Со всех сторон. Я еще успел нанести несколько ударов, не глядя, в разные стороны, а потом…
…Потом меня долго-долго месили. Били не сильно, не зря же у них был "военный совет" вместо пары. Все предусмотрели и рассчитали! Но месили колоритно. Ногами, с шикарным замахом. Если бы такие удары проводить в полную силу, я бы уже давно был трупом. Тоже играют на публику, скоты!
Но и так пришлось несладко. Лицо затекло, на губах явственно ощущался привкус чего-то липкого и соленого. Толстый, как и положено лидеру, стоял рядом и что-то говорил "мне". Для толпы, естественно, я его просто не слышал.
…Ярость пришла тогда, когда понял, что проваливаюсь в беспамятство. Но это была совсем не та ярость. По ощущениям она напоминала мне котеночка. Я чувствовал себя эдаким маленьким злым задиристым котеночком, тогда как в день, когда они отступили, был грозным тигром. Даже в беспамятство не провалился – так, немного взревел, вскочил, бросился на Кампоса…
…И повис на руках его дружков.
Они снова навалились – скрутили, вывернули руки, не давая пошевелиться. Я ревел и выл еще минут пять, что-то орал, но двигаться не мог. И лишь тогда, когда ярость ушла, оставив после себя трясущиеся в судороге конечности и ощущение полного опустошения в душе, когда я безвольно повис на руках, в голос плача, вперед вышел Толстый.
– Вот видишь, Шиманьский, и на тебя управа нашлась! И ничего ты больше нам не сделаешь! – он с силой ударил под дых. Я судорожно задвигал ртом, пытаясь вдохнуть воздуха, но ничего не получалось.
– Ай-яй-яй! Наш великий император плачет! – обратился он к публике. Я чувствовал, как слезы текли и текли по лицу, не переставая. Сами по себе, я их не контролировал. – Как работать языком – он герой! Император! А как отвечать за базар – сразу нюни пустил! – снова удар.
– Может, попросишь прощение? Извинишься? За плохое поведение? А? Я тебя прощу! Чего молчишь?
Толстый подошел вплотную и наклонился к моему лицу. Дружки ослабили хватку, давая мне возможности наконец-то вдохнуть.
– Давай, Шиманьский, извиняйся! Мы все тебя слушаем! – затем встал и отошел в сторону, всем своим видом показывая, в каком он нетерпении.
Унизить меня решил? А вот не выйдет, парниша! Я, превозмогая боль во всем теле, смог выдавить:
– Идддиии наааахх…
Толстый взревел, словно раненый бык. Удар. Еще удар. Удары посыпались на меня градом! Он бил меня кулаками, как грушу, по корпусу, по лицу!… Остервенело, осатанело, вымещая накопившуюся злость…
…Очнулся я на земле, лежа на спине. Надо мной нависал, заслоняя "дневной" свет, Кампос. Вокруг стояли дружки, как бы пресекая возможную попытку убежать. Я же не мог шевелиться, какой там бегать! Даже ползти не могу!
Бенито имел серьезный вид, серьезнее некуда. Его лицо не выражало привычную насмешку над поверженным противником. Да, он сегодня победил, но все еще меня опасался. Типа, уважал, как достойного соперника? Скорее всего. А это хуже, чем если бы презирал – последствия иные. Медленно, растягивая слова, проговорил:
– Значит, слушай сюда, Хуанито! – последнее слово он выплюнул с издевкой. – Я сегодня добрый. Живи. Но учти, это – последнее предупреждение. – Он тоже сделал паузу, обернувшись к публике, которой скопилось уже человек шестьдесят. – Еще один косяк с твоей стороны, и ты больше не будешь здесь учиться! Я слов на ветер не бросаю. Все понял?
Я многозначительно молчал, показывая этим свое к нему отношение.
– Я тебя предупредил! Всё, пойдем.
Он махнул рукой, и пошел в сторону города. Его дружки, перебрасываясь ехидными шуточками, направились следом.
Толпа, стоявшая вокруг, потопталась еще некоторое время, глазея на избитого меня, а затем медленно начала расходиться. Через четверть часа вокруг никого не осталось.
Я нашел в себе силы доползти до стены и облокотился, переводя дух, пытаясь прийти в себя.
– Ну, сколько тебе говорить, Хуанито, да не связывайся ты с ними! – рядом присел Хуан Карлос, тяжело вздыхая. – Как маленький! Что, трудно было промолчать?
– Ненавижу уродов! – только и смог выдавить я. Объяснять что-то такому приспособленцу, как он, бессмысленно. Тем более, сейчас.
– Ладно, держи вот… – он протянул платок. – И вот. – Из его рюкзака появилась бутылка с водой. – Это от Николь. Она сообразительная. Сбегала.
– Та девушка? – оживился я. – Новенькая?
– Забей на нее! На нее виды у Толстого! – убито ответил он, отводя в сторону глаза.
– ???
– Потом сам все спросишь и поймешь. Об этом вся школа знает. – Хуан Карлос снова вздохнул. – Ладно, император, вытирайся и вставай, пошли! Мне тебя еще до дома тащить, а это неблизко!…
Почти-тезка поднялся на ноги и отряхнулся…
* * *
Глава департамента безопасности
Ее королевскому величеству
Совершенно секретно
Согласно Вашему приказу N4211084, наблюдение за объектом 528496, кодовое имя "Ангелок", продолжается.
За отчетный период новых способностей объекта не выявлено.
Все способности по-прежнему оцениваются как "выше среднего" и "отличные".
Коэффициент интеллекта 130. Замечена равно хорошая усваиваемость как точных, так и гуманитарных наук. Склад ума аналитический. Прогрессируют способности быстро принимать решения, в том числе нестандартные, а также ораторские способности.
Обращаю особое внимание, что, несмотря на большое количество способностей с характеристикой "выше среднего", только память и две-три незначительные особенности могут уверенно характеризоваться, как "отличные". И нет ни одной, претендующей на оценку "феноменальная" и "гениальная".
Внутреннее состояние объекта оценивается как стабильное, взгляды устойчивые, мировоззрение сформировавшееся. Характер твердый, уверенный. Несмотря на то, что был замечен в акциях протеста республиканцев, четких политических взглядов не имеет.
Ни одну из глобальных религий рьяно не исповедует, ко всем духовным течениям относится равно прохладно. Религию матери, католицизм, также не поддерживает.
Физически развит. Продолжает заниматься восточными единоборствами. Специалисты оценивают его состояние как "отличное", но перспективы "умеренные".
Взаимоотношения с окружающими сложные. С матерью – хорошие, хотя немного натянутые. Со сверстниками – неоднозначные: близких дружеских контактов с ровесниками малочисленны, контакты с девушками с поправкой на возраст умеренные, что говорит об относительной замкнутости объекта, но в пределах порога Лоренца. Также существуют явно конфликтные взаимоотношения с агрессивной группировкой однокурсников на почве иерархии в школьном обществе. Конфликт оценивается в 3 балла по шкале Рихарда, дополнительных усилий для его погашения со стороны ДБ не требуется. Поведение "Ангелка" в конфликте оценивается как стойкое, действующего типа, что говорит о его нетолерантности, нежелании избежать столкновений при имеющихся возможностях.
Побочные последствия генетического вмешательства проявляются регулярно, но не часто и в слабой форме.
В данный момент производить вербовочные и иные мероприятия по привлечению к службе не рекомендую
Приложение
Совершенно секретно
Сестренка, для чего тебе эта бездарность? Ни по одному параметру, ни для оперативной, ни для аналитической работы объект не подходит. Никаких феноменальных способностей за восемнадцать лет так и не выявлено. Уровень хорошего клерка, не более. Считаю данный проект бесперспективным и настаиваю на закрытии.
Алиса
Её королевское величество
Главе департамента безопасности
Совершенно секретно
Продолжать наблюдение.
Приложение
Совершенно секретно
Алиса, не лезь в чужие дела. Занимайся своими.
Лея
Глава 3. Инфанта
Хуан Карлос проводил меня до подъезда. Наверх я поднялся уже сам – тело болело, но болело терпимо.
Дома первым делом включил воду и залез в ванную – смыть с себя грязь, кровь и расслабить мышцы. И лишь через полчаса тупого лежания и созерцания потолка, в голову полезли первые мысли.
Ну я и дурак! Нет, ну, на самом деле, кто меня все время дергает за язык? Что мне мешает жить так, как живут все? Как тот же Хуан Карлос? Ведь эти уроды уж было отстали от меня!
Я что, своим глупым трепом могу что-то исправить? Изменить жизнь к лучшему? Хорошо, "опустил" Долорес, рассказал всем про "будущее" Кампоса. Что от этого в мире поменялось?
Да ничего!
Эмма не осознает, насколько она пала. Ее группировка дур считает себя утонченными гламурными красавицами, которым море по колено. Толстый же – бандит, и в будущем пойдет по папиной дорожке. Вообще, все папинькины сыночки пойдут по пути, уготованными им папеньками. А титуляры отправятся на работу куда-нибудь на Меркурий или Луну, где не хватает квалифицированных специалистов, прогниют там несколько лет, отрабатывая контракт на обучение, затем вернутся и начнут строить новую жизнь, уже собственную. И всем хорошо, все рады.
Людям плевать на несправедливость. Она – данность. Так же естественна, как необходимость чистить зубы по утрам и мыть руки перед едой
Это – нормально!
"Тогда почему ты, Хуан Шимановский, не можешь этого принять и не выпендриваться? Какая муха тебя кусает каждый раз, когда видишь возможность встрять и поиздеваться над кем-то, вывести дебильные законы Системы наружу? Ткнуть людей в вещи, на которые они давно не обращают внимания?
Наверное, потому, что это будет означать смирение, что я – прогнулся, принял уготованную мне судьбу, – ответило мое я. - А я не собираюсь ничего принимать! Не собираюсь – и всё! Буду получать снова и снова, и снова вставать! Пускай я не стану императором, бред это, конечно же, но это не значит, что останусь гнить в этом тухлом болоте!"
Я выберусь! И стану… Не знаю кем, пока рано об этом, но кем-нибудь серьезным и важным, точно! И пошли бы все Толстые куда подальше!
На этой оптимистичной ноте я вылез из ванной, переоделся в чистое и побрел показываться матери на глаза. Та уже пришла с работы и разогревала на кухонной панели ужин.
– Опять? – сухо спросила она, бегло глянув на меня в пол-оборота.
– Снова! – лаконично буркнул я в ответ.
Она продолжила так же сухо, с легким налетом раздражения:
– И?
– Разберусь! – выдавил я и сел. Походя глянул в зеркало. Да, фенотип разукрашен великолепно! Будто скульпторы ваяли!
– Ничего не сломали? – в голосе ни грамма сочувствия. Мать вытащила из панели пирог, развернулась и поставила на стол. На лице ее не дрогнул ни один мускул.
– Сломали бы – не сидел тут! – в том же тоне ответил я.
– Тогда ешь!
Ели мы молча. У нас с матерью какие-то непонятные отношения. Возможно даже, что предыдущий диалог покажется разговором двух идиотов… Но на самом деле она очень любит меня, души не чает. Но пытается воспитать из вашего покорного слуги "достойного человека". Такого, за которого ей потом не будет стыдно. В детстве меня это бесило, я плакал, убегал, кричал в лицо, дескать, ты любишь не меня, а свое отражение во мне…
…А сейчас считаю, что только так и надо. Жизнь – тяжелая штука, и я готов в ней барахтаться только потому, что она своим отношением дала для этого толчок. Нарастила мне каменную шкуру, вложила в руки оружие, силы понять, принять и не утонуть.
Например, сейчас мои сверстники переживают некий возрастной мировоззренческий кризис – им кажется, что вокруг все плохо, никто их не любит, жизнь – дерьмо. Слушают психотропную и мозгодробительную музыку, протестно одеваются, следуют за какими-то модными молодежными движениями, чтобы выглядеть "не как все". Кто-то напивается до поросячьего визга, кто-то глотает НОКС (или экзотические органические наркотики, но это уже кто побогаче). А я вот так не считаю. Ну, про то, что жизнь – не очень хорошая субстанция.
Я считал так лет пять назад, и тоже сильно переживал. Зато сейчас знаю это точно: жизнь – оно самое "оно", и меня стопроцентно никто не любит. Кроме матери. С этим я спокойно живу, не впадая в подростковую депрессию, не пишу грустные стихи и предсмертные записки, не занимаюсь прочей ерундой. Просто жизнь такая, какая есть, и мне в ней надо думать о себе, о завтрашнем дне, а не горевать, как же все серо.
– Что дальше делать собираешься? – нарушила молчание мать. В ее голосе появилась какая-то теплота. Ну, наконец!
– Не знаю. – Я пожал плечами. – Еще не думал.
– Я тебе сколько раз говорила, не реагируй! Бог с ним, с прошлым! Это всё не важно! Главное – чтобы ты выучился и нашел хорошую работу! Забудь про меня!
– Это не из-за того… – я виновато опустил глаза. – Не из-за тебя.
– А из-за чего? – сощурилась она. Ага, так она мне и поверила. Если существует человек, знающий меня лучше, чем я сам, то это – она.
– Из-за глупости. Языка болтливого.
– Ясно!
Мать встала и принялась убирать со стола. Я вздохнул, и в общих фразах начал излагать произошедшее на математике. После моего рассказа она долго стояла, о чем-то думая.
– Ты это так оставишь?
Ой, не нравится мне ее тональность.
– А что я могу, мам? – воскликнул я. – Я один, а их – банда! Причем сынков далеко не последних в этой жизни людей, для которых твоя и моя жизни – ничто!
– Ну, во-первых, зачехлить рога и кулаки! Это – первое! – грубо перебила она.
– Вот, опять то же самое! – я вспылил. – Одни и те же аргументы!
– Я же не виновата, что ты такой дурак, что не слушаешь эти "одни и те же аргументы" и делаешь всё по-своему! А раз дурак – огребай дальше!
Я замолчал. Сейчас спорить бесполезно. В теории, я, действительно, неправ.
– Ты умнее, вот твое оружие! Каждый бьет тем, что у него лучше получается – закон любой войны!
Помнишь, ты готовился в прошлом году к экзамену по военной стратегии? Что ты мне тогда рассказывал? напомнить?
– Ну!
– У нас хороши легкие эсминцы – наш флот в основном из них и состоит. У русских хороши огневые линкоры – пусть попробует вражина подлететь к их орбите! Имперцы делают ставку на истребители – и прекрасно воюют авиацией в космосе! Любая нация одерживает победу только тем оружием, в котором сильна, сынок! Понимаешь? Русские никогда не нападут на врага истребителями, а имперцы – эсминцами! Их мгновенно порвут! Не ты ли, сидя на этом самом месте, мне все это втирал?
А сам лезешь кулаками на кулаки! Ведешься на дешевые провокации! Когда же ты поумнеешь?
Она назидательно помолчала, вытирая руки краем полотенца. А что я мог возразить?
– У Кампоса хороши кулаки, есть собственная шайка – это его оружие. А ты бей так, чтобы оно было бесполезно! Чтобы ни кулаки, ни наличие дружков не могли ему помочь!
– Что, мам? Что можно сделать такого, чтобы его кулаки стали бесполезны? Тебе легко говорить, а когда это свинячье рыло ржет в метре от тебя, отчего-то ничего в голову не лезет!
– Вот я и говорю, дурак ты! – подвела итог мать. – Оттого и не лезет!
Тут я разозлился не на шутку.
– Мам, что бы я ни придумал, какую бы подставу ни сделал, он все равно выкрутится! Его не исключат из школы! А меня они потом вычислят и встретят! Ясно тебе!?
Мама лишь мило улыбнулась и пошла вон из кухни.
– Я тебе уже все сказала. Дальше – сам. Не маленький, голова на плечах есть.
Кстати, сегодня пятница, у тебя тренировка. Не забыл?
Пока я ехал по подземке, в голову лезли разные коварные планы мести, один страшней другого. И так же быстро улетучивались под действием бронебойных аргументов реала. Я пылал от гнева, но гневом нельзя убить. И даже покалечить.
Трагедия заключалась в том, что все мои усилия что-то сделать бесполезны.
Когда меня избили первый раз… (нет, вру, второй, после первого я не успел ничего придумать), я решил мстить им поодиночке. Через преподавательский терминал (в который залез незаконно, за такое отчисляют не разбираясь), узнал кое-что о месте жительства некоторых членов банды. Кое-что выяснил через пацанов на районе и знакомых в самой школе. И встретил их. Троих. Одного за другим. Больше просто не успел. Бил сильно, без жалости, одному свернул челюсть, двое надолго слегли с ЧМТ…
…Закончилось все тем, что меня чуть не убили. И убили бы, если б не тот приступ ярости. Ведь встречая их по одному, я начал представлять угрозу их единству, организации, угрозу авторитету лидера, а для стаи это вопросы жизни и смерти.
Тогда я выжил. Но теперь подонки подготовились. Они знают, что приступ приступу рознь, что я не всемогущ, и меня можно положить, навалившись всеми и сразу. Не играть, как они обычно делают с жертвами, выходя по очереди, по два-три человека, загоняя жертву до полусмерти, забивая постепенно, красиво, с удовольствием, а тупо валить на землю и давить, чтоб не мог пошевелиться.
Да, я могу снова встретить пару-тройку из них. Подкараулить, отправить на продолжительное лечение. Но, во-первых, самого Толстого таким образом я не подстерегу, его охраняют папенькины дуболомы. А остальные – шушера, которая мне, в общем, не сильно мешает. Во-вторых, меня встретят после второго или третьего же контакта, мир слишком мал для того, чтобы мы с Толстым в нем разминулись. И на сей раз меня убьют, убьют окончательно, даже не станут делать инвалидом. И это плохо.
Тренировка прошла вяло. Тело болело и не могло выдавить из себя даже половины обычно возможного. Пацаны смотрели на меня и художества на лице косо, с недоумением. Тренер покрикивал на всех, как обычно, но в целом меня почти не трогал, проявляя сочувствие.
На спарринге он занялся моей персоной лично, проверяя удары. И вроде бы остался доволен, хотя печать легкого сочувствия на лице осталась до конца занятия.
Когда все пошли в душевую, я зашел к нему в каморку.
– Можно?
Тренер кивнул на стул, стоящий в углу, возле стола, а сам сел на микроскопический диван напротив. Диван, стол, на котором покоился ржавый электрочайник, и стул – это всё, что помещалось в маленькой комнатушке. Ну, еще шкаф, на котором были водружены все четыре кубка, которые выигрывала наша спортивная школа в различных состязаниях в прошлом. Не много, но в масштабах планеты и не мало. Я сел.
– Сеньор тренер, можно вопрос… Немного щекотливый?
Тот закинул ногу за ногу, смотря на меня с нескрываемым интересом. Он относился ко мне лучше, чем нейтрально, но в любимчиках я никогда не ходил.
– Насколько я понимаю, "щекотливый" – значит, по поводу украшений?
Я потрогал синяки на лице.
– В общем, да.
– Хм… Ну и чем могу помочь?
– Их много, сеньор тренер! – сразу выпалил я. – Человек десять! Они наваливаются все сразу, и я ничего не успеваю сделать! Все эти приемы, которым нас учат – чушь собачья! Это для одиночных маханий руками и ногами с одним-двумя, максимум тремя противниками! Или для татами, для ринга! Но не для боя с десятком-полутора отморозков!
– И что ты предлагаешь? – снова усмехнулся он. – Не учить тебя "маханиям руками и ногами"? А чему учить? Бальным танцам?
Я смутился.
– Нет. В смысле, учить… – я аккуратно подобрал слова, – Мне нужно научиться драться против нескольких противников одновременно. Такая техника ведь есть! – я скорее утверждал, чем спрашивал.
Тренер молчал, лишь напряженно смотрел мне в глаза, думая о чем-то своем.
– Мне не надо владеть ею на уровне костолома, крутого убийцы, спецназовца. Мне нужны только азы, чтоб защитить себя! Самое начало, базовые навыки, ничего более! Вы можете помочь?
Тренер думал долго. Налил из чайника в стакан воды, выпил. Затем поманил меня пальцем.
– Шимановский, слушай сюда… – шепотом произнес он почти в самое ухо. – Ты вроде обычный пацан, не провокатор, не стукач, только поэтому я с тобой разговариваю. – Он с опаской посмотрел на дверь и так же шепотом продолжил:
– Ты прав, такая техника есть. Именно для такой вот борьбы, когда их много и наваливаются сразу. Но…
Тренер тяжело вздохнул, словно борясь с собой – говорить или не говорить. Наконец, решился.
– Но изучают ее только в элитных подразделениях спецназа. Или в армии, но тоже в спецназе. Любое иное преподавание подобных дисциплин преследуется по закону. И преследуется жестко, вплоть до физического уничтожения ренегата. Ты меня понял?
– Но сеньор тренер…!
– Я сказал, Шимановский!!!… – повысил он тональность, -…Что такую технику изучают только бойцы элитных подразделений! Они и только они! За пределами войск специального назначения ее преподавание карается смертью! Её знание – само по себе оружие, а её величество не любит, когда кто-то использует её оружие не по назначению! Что не ясно?
Я обреченно вздохнул. Наш тренер – очень крутой мужик. Как раз из того самого элитного подразделения. (Мы грешим на военную разведку, но по понятным причинам правды не знает никто, да и вообще об этом все предпочитают помалкивать, и пацаны, и другие тренеры.) И кто я такой, чтобы он подставлялся, преподавая мне запрещенную к использованию технику, да еще зная, что я собираюсь с ее помощью дубасить мальчишек в школе?
– Вот-вот, Шимановский! То-то и оно! – подтвердил он мои мысли. – Поэтому, если хочешь ее изучить, тебе нужно сначала выучиться в средней школе, затем отслужить хотя бы два года по армейскому контракту, и лишь после этого написать заявление о переводе в войска специального назначения.
– А раньше никак нельзя? – поднял я умоляющий взгляд. Я знал, что напрасно, тренер не пойдет навстречу. Он и так показывал мне раньше кое-что из не совсем легального арсенала, по доброте душевной. Но то – помощь полюбившемуся ему неудачнику постоять за себя, а то, что ему предлагаю я (точнее, прошу) – уголовное преступление. Даже не уголовное, а военное, что гораздо хуже.
– Можно, – неожиданно кивнул тренер и усмехнулся. Подлым таким смешком. – Если покажешь достаточно хороший уровень, я напишу тебе рекомендацию. Чтобы тебя изначально брали в спецвойска. Чтобы не пылиться два года в обычной казарме. Тебе до этого уровня осталось не так много, чуть нажми на занятия, и… Я помогу!
Всё ясно. Надежды нет. И перспектив в этом направлении искать не стоит. Если уж отказал тренер, относящийся ко мне более чем хорошо, другие просто меня пошлют.
– Спасибо, сеньор тренер. Я пойду?
– Да, иди, Шимановский! – тренер вздохнул с видимым облегчением. Я его прекрасно понимал.
Когда я уже стоял в дверях, меня настиг его окрик:
– Шимановский!
Я обернулся. Лицо тренера было извиняющимся, каким-то неуловимо виноватым.
– Этому, правда, учат только в элитных частях.
– Да, я понял. Извините, что побеспокоил.
– Не за что. Всегда рад помочь, если могу. Тебе же только посоветую больше заниматься. Вот в этом можешь на меня рассчитывать.
– Спасибо, сеньор тренер! – я грустно усмехнулся. – В моем случае тренировки не помогут.
И в подавленном настроении поплелся в душевую.
* * *
"Летучка" мне не понравилась.
Начать с того, что народу там было много, несколько сот человек, при этом "идейных", вроде нас – единицы. Основная масса – тупые "кивалы" – зашибающие деньгу студенты столичных ВУЗов. А что, время свободное есть, глотка, чтоб поорать, в наличии имеется, кулаками помахать желание – тоже. Дай таким "героям" выпивку и пару десятков империалов на рыло, они тебе не то, что "летучку", революцию организуют!
"Кивалы", как и следовало ждать, оккупировали все козырные места, откуда хорошо видно, и не стесняясь, орали, не давая послушать, что там с импровизированной трибуны говорят. Пиво при этом лилось рекой – даже нам с Хуаном Карлосом перепало, нахаляву, как "своим". Хотя, сомневаюсь, чтобы эти ребята за него платили из собственного кармана.
На мои длительные и настойчивые расспросы, что же за законопроект такой приняли, никто из поддавших студентов ответить не смог. А когда я прицепился с этим в десятый, наверное, раз, мне, "проклятому либералу", грубо посоветовали идти подальше.
Я и пошел. Подальше. От разгоряченной, доведенной до кондиции толпы. Схватил за локоть Хуана Карлоса и потащил поближе к трибуне. Не для того я угробил субботнее утро, чтобы так просто отступить! Уж что происходит-то обязан выяснить?
Хуану Карлосу было откровенно стыдно. Шел за мной молча, не сопротивлялся, чувствуя неловкость. Он рьяно болел за дело республиканской партии, и видеть такое свинство…
Я его понимал. Действительно, такие придурки редко участвуют в акциях. Это – показушники, их привлекают, когда надо попиариться перед прессой. На моей памяти подобное происходило в первый раз. Кстати, вон и она, пресса, собственной персоной. Стоят в сторонке, через улицу, журналюжьи рожи, все как на подбор: наглые, хитрые…
Итак, эта "летучка" запланирована специально для них, прикормленных журналюг, чтобы поведали стране, какой наш сенат плохой, принимает нехорошие законы, и как возмущается праведным гневом "народ". Тут уж неловко стало мне.
– Хуанито, пойдем отсюда! – потянул меня в сторону товарищ по несчастью, оря прямо на ухо, пытаясь перекричать выпившую ватагу "республиканцев".
– Пока не выясню, что ж там за хрень, и по какому поводу праздник собрали – никуда не пойду! – жестко отрезал я. И попер, орудуя локтями. Друг вздохнул и двинулся следом.
Возле самой трибуны оказалось потише – тут стояли "идейные" Можно было расслышать слова, что орал в громкоговоритель старый дядька с лицом профессионального мошенника. Точнее политика. А, какая разница, это в общем одно и то же. Рядом с ним полустояло-полулежало нечто, напоминающее…
– Ого! Реально, гроб! – офонарел Хуан Карлос. Я тоже удивленно присвистнул.
Трибуной служил серый старенький бронированный "Фуэго" планетарного класса с плоской крышей, на которую был водружен настоящий гроб, положенный одним концом на возвышение, чтобы толпе было видно выведенное золотыми буквами огромное слово "ДЕМОКРАТИЯ". Рядом, с другой стороны от оратора, стоял лысый тип в черном балахоне и что-то заунывно напевал медленным речетативом. Нечто, наподобие молитвы за упокой, только не культовой, а переделанной под "нужды партии". Большая часть людей, стоящих перед трибуной, тоже была в балахонах и подпевала ему таким же заунывным и нудным речетативом. В руках люди держали горящие парафиновые свечи.
М-да, вот это шоу отгрохали!
Некоторых, стоящих перед трибуной, я знал – встречались по прошлым акциям протеста. "Идейные". Их было не так много, как "кивал", несколько десятков, но большая часть камер была направлена именно на них; студенты же являлись именно массовкой, фоном, который будет почти не заметен после монтажа сюжета.
Из-за шума я плохо слышал слова "молитвы", что-то там было наподобие: "как нам хорошо жилось с тобой, о родная демократия", "как плохо будет без тебя" и "на кого ты нас покидаешь". Действительно, на кого ты их покидаешь, сирых и убогих? Убогих в прямом смысле слова, морально, без кавычек! И это они называют "продвинутой летучкой?" Кому и что они хотят показать? Кого на свою сторону привлечь?
Возможно, это задумывалось как нечто смешное. Как минимум, веселое. Но мне весело не было. И тем более смешно. Устроители действа – явные психи!
Хуан Карлос стоял рядом, стиснув зубы, перебирая в руках две большие свечки, держа под мышкой два черных балахона (Так вот для чего они ему! А то все: "Потом объясню, потом объясню…") Судя по растерянному выражению, ему тоже было не слишком весело.
Конечно, это смотрелась бы прикольно, если б присутствовали лишь "идейные", без "кивал". Но не показывать же на всю страну три – четыре десятка придурков, хоронящих демократию в траурных одеждах? Кто на это поведется? Кого проймет? Покрутят зрители пальцем у виска, скажут: "Есть же шизы на свете!!!" Интересно, но несерьезно. А вот акция протеста оппозиции с несколькими сотнями молодых людей – это да! Это то, что попадет на первые полосы!
Но вот всё вместе, и массовка, и театрализация – глупый бездарный фарс!
– Пойдем отсюда!
Хуан Карлос, мрачнее тучи, тянул меня за рукав. Я ему сочувствовал. Он искренне верил этим людям, верил в идеалы республики. Будет ли верить теперь? Не могу сказать. Наверное, будет. От единичного провала трудно изменить устоявшееся мировоззрение. Но какой-то бой в его душе сегодня произойдет.
– Щас, погоди!
Я все же решил досмотреть действо хоть до какого-нибудь логического завершения, и медленно, шаг за шагом, начал протискиваться еще ближе.
– Долой правительство Торреса!
– Да здравствует свобода!
– Смерть либералам и олигархам! – кричали сзади. Студенты, похоже, не знали, ради чего их собрали, что надо кричать и что делать, а потому выкрикивали стандартные привычные лозунги и потрясали свеженькими баннерами, порою идущими вразрез с текстом кричалок.
Например, "Покойся с миром!", "Мы тебя не забудем!", "Ты навсегда останешься в наших сердцах!"… И тут же возгласы: "Смерть либералам!" и "Долой правительство!"!
Я был уже почти у "трибуны", когда долгожданная развязка, наконец, наступила.
С другой стороны площади послышался рев двигателей, затем из боковой улицы, одна за другой, вылетело несколько машин и остановилось. Ближе всех к толпе демонстрантов подъехал миниатюрный ярко-синий "Инспирасьон" в окружении двух огромных, словно монстры, "Либертадоров" – летающих бронированных убийц, используемых всей планетой в качестве транспорта для охраны. Убийц – потому, что такая может раздавить своим весом даже легкую машину планетарного класса, не говоря уже о купольных, а набрав крейсерскую скорость, на форсаже, способна пробить своей массой планетарный шлюз.
"Инспирасьон" же говорил сам за себя. Тачка, стоящая десятки и десятки миллионов, если не сотни. При малом весе имеет практически такую же прочность, а вот скорость ее… Сравнима лишь со скоростью боевого истребителя! Такие по карману только магнатам, тем самым представителям ста семей, владеющим большей частью планеты. Крупная шишка пожаловала, да с охраной!
Я оказался почти прав. Ну, насчет охраны – точно. Из обоих "Либертадоров" выскочило человек двадцать громил в легких черных доспехах с глухими забралами без опознавательных знаков, вооруженных армейскими иглометами. Громилы стали в полукруг, оцепив часть площади, не подпуская никого к машинам. Из "Инспирасьона" же весело высыпало… Человек десять молодых людей! И как там только поместились?
Шикарно одетые молодые юноши и девушки. На мой теперь уже наметанный взгляд, любой предмет их гардероба стоил, как годовая зарплата моей матери. Они смеялись, некоторые держали в руках бутылки, к которым периодически прикладывались. Золотая молодежь! Причем, "золотая" без кавычек! Приехали развлекаться? Поглазеть на "похороны демократии"? Ну, да, этим все можно и любое море по колено! Но как бы чего не вышло…
Мои опасения разделили почти все, находящиеся на площади. Студенты сзади резко смолкли, кричалки оборвались, щиты опустились. "Молящиеся" тоже заткнулись, как и их лысый предводитель, вместе с сенатором. Установилась гнетущая тишина. Камеры собравшихся вокруг журналюг, вяло снимавших ход безликого фарса, резко оживились, чувствуя напряжение и предвкушая неожиданную острую развязку. Воздух вокруг неумолимо накалялся.
– Эй, вы, там, слезайте! – выкрикнул один из приехавших парней – высокий крепко сложенный тип с длинными русыми волосами, собранными сзади в хвост. В руке он держал початую бутылку с пойлом, судя по названию, стоящим целое состояние. Красавец, весь из себя, природа не обделила его внешними данными. Красота парня была какой-то слащавой, не мужественной, но как раз такие пользуются бешеным успехом у противоположного пола. Высокий, мускулистый, уверенный в себе… Сын Аполлона, блин! Ненавижу таких!
И судя по всему, он был главным среди приехавших: окружающие кучковались вокруг него, ловя каждое слово, копируя движения и реакцию на "раздражители". Чем-то мне эта компания отдаленно напомнила банду Толстого.
– Слезайте, обезьяны! – продолжил парень и засмеялся. Вокруг раздалось дружное пьяное ржание. Воздух на площади "покраснел". Я почувствовал непреодолимое желание окружающих, особенно небогатых и злых студентов, подправить этому типу его наглую рожу. Но всех сдерживал грозный вид охранников, сжимающих в руках оружие. Не огнестрельное, не пневматическое, как у обычной частной охраны, а боевое. Один игломет способен за секунду покрошить в фарш десятки человек, а их тут множество. Их величества давным-давно даровали знати такую привилегию – вооруженную боевым оружием охрану – много-много лет назад, чем те с удовольствием пользуются. И эти безликие парни, прошедшие горнило армии, бесчисленные горячие точки в разных уголках Солнечной системы, будут стрелять без колебаний. Им за это платят. А народ?… Что для аристократии народ? От власти откупятся, построят за свой счет для казны несколько крейсеров и эсминцев, пострадавшим выдадут компенсации… А жизнь не вернешь!
Вдруг из машины, сзади "сына Аполлона", вылезла девица с большой канистрой в руке. Золотая молодежь расступились, пропуская ее вперед. За эту девицу невольно цеплялся взгляд – от нее шел некий ореол власти: вроде ничем от остальных не отличалась, но чувствовалось, что она привыкла командовать окружающими. Какая-нибудь юная герцогиня, наследница главы одного из ведущих кланов, не меньше. Даже длинноволосый при ее появлении сменил выражение лица с хамовато-властного на влюбленно-заискивающее, и принялся что-то объяснять, кивая на "Фуэго".
Девочка выслушала, утвердительно кивнула и направилась в сторону "трибуны", распихивая собравшихся вокруг зевак. Охрана, человек пять, ломанулась следом, орудуя прикладами для убедительности, так что перед фифой мгновенно образовалось некое подобие людского коридора.
Пожалуй, стоит описать ее подробнее. Молодая шатенка с распущенными волосами ниже плеч, посеребренными по последней моде неформалов разноцветными блестками. На вид лет двадцати трех – двадцати пяти, то есть немного старше меня, но я, тем не менее, засмотрелся. Было в ней что-то, вроде аристократическое, и в то же время… Притягательное! Увидь я ее в обычной жизни, то есть, не будь она представительницей знати, обязательно бы попытался познакомиться. Если длинноволосый вызывал стойкую антипатию, то к этой милашке подобного чувства не возникало, хотя она из той же прослойки общества.
Несмотря на ореол власти, на фоне расфуфыренных друзей и подружек одета девчонка была скромно. Простые серые брюки и светлая искрящаяся блузка, завязанная на пузе узлом. Вот и весь туалет. Но и этот наряд был от самых модных кутюрье, стоимость его измерялась… Несколькими нулями! Накрашена тоже неброско – эдакая природная красота, подчеркнутость родных бледных линий. Чтобы так уметь одеваться и краситься, надо иметь определенный вкус и талант: одна моя знакомая как-то призналась, что в плане макияжа сложнее всего придать лицу натуральный цвет, а в плане одежды – одеться так, чтобы выглядеть скромно. Девочке удалось и то и то.
Пока я на нее пялился, она приблизилась к трибуне, и с грацией кошки, одним ловким движением (в котором угадывались ежедневные многочасовые тренировки), запрыгнула на немаленький броневик. Толпа молчала, теперь уже с интересом. Лысый с крыши как-то незаметно исчез, сенатор же стоял и сверлил ее глазами. По лицу его было видно, как он относится к ней и ей подобным, но достоинство сенатора не позволяет связываться с соплячкой. Его взгляд был полон вынужденного уважения – дескать, ты круче меня, маленькая дрянь, но ты тут никто и концерт мне не испортишь. И еще, кажется, он ее боялся.
Девчонка внимательно осмотрела гроб, обошла его кругом, протиснувшись между ним и сенатором, чуть не столкнув того с крыши, затем подняла руки вверх и воскликнула, обращаясь больше не к толпе, а к нацеленным на нее камерам крыс от пера:
– О, Великая и Справедливая демократия! Ты была с нами долгие-долгие годы! Но теперь пробил час, и настал твой черед покинуть эту обитель, оставив нас сиротами на грешной земле!
Нам будет не хватать тебя, о, Великая! Прости же нам обиды наши, мы же отпускаем тебя с миром, простив все обиды твои!
Обещаю! Мы будем вечно помнить твои идеалы! Да будет так и во веки веков! Клянемся!
Нестройный удалый рев голосов возле "Инспирасьона" дружно рявкунул: "Клянемся!"
– Надеюсь, в том, ином мире, тебе будет лучше, чем здесь, с неблагодарными нами! Покойся с миром!
После этого один из охранников передал ей канистру. Девчонка бодренько свинтила крышку, и облила гроб вонючей жидкостью с разных сторон. Я стоял недалеко и почувствовал едкий запах – какая-то резкая органика.
– Гори ты огнем, о мать Греха и Разврата, сестра Лжи и Падения, Убийца Свободных народов! – пафосно проголосила девчонка, затем в ее руке вспыхнул огонек зажигалки. – И никогда больше не воскресай на этой планете! Аминь!
Через секунду гроб полыхнул. Весело и игриво. Пламя – первое веселое нечто во всем этом фарсе. Сенатор, заблаговременно спустившийся с "трибуны" как только запахло органикой, что-то возмущенно говорил "братьям по разуму" с той стороны машины. Девчонка же, склонив голову, стоя рядом с горящим гробом, прочла христианскую молитву "За упокой", громко, на латыни. Моя мать – католичка, так что подобные вещи я знаю. В толпе начали раздаваться гневные возгласы, запахло жареным (теперь уже в переносном смысле). Охрана возле "Фуэго" выставила стволы на всеобщее обозрение, намекая, что они – ребята серьезные. Но никто из собравшихся не дернулся, все ограничились криками. Девчонка же, показно игнорируя происходящее, дочитала молитву, произнесла финальное "Амэн", неспешно левосторонне перекрестилась, затем спрыгнула с машины, и в сопровождении тут же окруживших ее охранников, невозмутимо пошла назад, к "Инспирасьону".
Как-то так получилось, что я оказался у нее на пути. Люди вокруг раздались в стороны, а я зазевался. Ну, разиня!
Девчонка остановилась прямо передо мной и подняла удивленные глаза. Секунды три мы молча смотрели друг на друга. Затем она улыбнулась и кивнула мне за спину:
– Можно?
Я пожал плечами и посторонился.
– Конечно!
Проходящий мимо вслед за хозяйкой охранник легонько толкнул меня иглометом в толпу, как бы намекая, что я волею случая избежал очень серьезных проблем. Я был солидарен с ним, но классовая ненависть к знати, усилившаяся сегодня, почему-то не коснулась этой юной приколистки.
Через минуту "Инспирасьон" со смеющейся молодежью, в сопровождении машин охраны, умчался вверх по улице Свободы. Люди вокруг молча пожирали глазами пылающий гроб, столб черного дыма, поднимающегося к вытяжкам на куполе вверху, переводили недобрый взгляд в сторону укативших транспортов, и… Вздыхали.
Лишь через несколько минут начали раздаваться первые вялые крики возмущения и угрозы всемирного потопа "проклятым олигархам". Ага, когда парни с иглометами далеко, любой может угрожать!
В толпе началось хаотичное движение. Сенатор куда-то исчез, обозначив этим, что шоу закончилось, и люди стали постепенно расходиться, смакуя произошедшее.
– Слышь, а чего ее никто не остановил? – толкнул я в плечо стоящего с обалделой рожей почти тезку.
– А? – не понял тот.
– Говорю, почему ее никто не остановил? Не преградил дорогу? Здесь же и сенаторы присутствовали, и народу до черта? Ну, не стали бы они стрелять в толпу ради хулиганской выходки! Развернулись бы, да и уехали!
– Да кто б им дорогу перегораживал? Ты чего? – покрутил пальцем у виска Хуан Карлос.
– Ну, сенатор – человек не простой, политик не из последних! Попер бы на нее, вышвырнул назад, к этим мразям, вместе с канистрой! И ничего б она ему не сделала! И пацаны б подключились, дорогу перегородили, они ж умеют! А этот хмырь стоял перед какой-то девчонкой, как суслик перед коброй! Дерьмо! – я сплюнул. – И народ ваш – такой же!
– Ты чего, не понял, кто это был? – ошеломленно уставился Хуан-Карлос.
– Да какая разница кто?! – я усмехнулся и пожал плечами. – Пусть даже герцогиня какая-нибудь! Или графиня! Да хоть сама Сильвия Феррейра! Что это меняет?
– Графиня! Герцогиня! – перекривил меня Хуан Карлос. – Сам ты Сильвия Феррейра! Дурак! Инфанта это была! Наследница престола!
Глава 4. Случайная встреча
– А тот типчик слащавый – это и есть юный герцог Феррейра, Себастьян. Это к слову об их клане…
Следующие пару минут я стоял с отвиснутой челюстью. Сказать, что я был поражен – значит ничего не сказать. Я был ОЧЕНЬ поражен!
Тут же вспомнился дон Алехандро со своей теорией возможности невозможного. А так же то, КЕМ он сватал мне стать, приводя в пример одного бывшего русского бухгалтера. Сразу после этого разговора, на следующий же день, встретить наследницу, собственной персоной? Вот и не верь после этого в судьбу!
Я, на мгновение прикрыв глаза, вспомнил ее взгляд – чистый и незамутненный. "Можно?" Она могла оттолкнуть и пройти дальше, а охрана бы завершила мой полет, удлинив его траекторию на несколько метров. Но нет, остановилась! Перед наглецом-республиканцем, заступившим дорогу!
– Эй, братишка, с тобой все в порядке? – откуда-то издалека раздался голос Хуана Карлоса. Я открыл глаза.
– Вроде!
– Забудь о ней! Она не для тебя! – похлопал он меня по плечу.
– Чего? – не понял я.
– Я говорю, забудь о ней! Это не нашего полета птица!
– А с чего ты решил, что… – я осекся. В точку.
Mierda!
– Румянец убери! Раскраснелся, аж фингал не видно! И улыбочку свою тупую спрячь!
– Что, так заметно? – я попытался выкинуть из головы лишние мысли. Не получалось
– А то! Ладно, пойдем отсюда.
Он потянул меня за рукав, я не сопротивлялся. Толпа поредела, студенты почти все ушли дружной поделенной на небольшие группы толпой. "Идейные" потихоньку сворачивались и следовали их примеру. М-да! А ведь если отбросить личное и задуматься серьезно, политическая подоплека произошедшего сегодня должна взорвать новостные каналы! Инфанта! Будущая королева! Сожгла муляж-гроб республиканцев, кремируя "демократию"! Девчонка твердо наметила курс, которого будет держаться в будущем и ясно всем дала понять, где видала попытки ей помешать.
"И никогда больше не воскресай на этой планете!" А ведь лихо получилось! Мало того, что республиканцы сами себя подставили гнилой организацией акции и шизофреническими новациями, так под занавес явилась она, на сияющем коне, и добила, втоптала в грязь! Я абсолютно точно знаю, на чьей стороне будут симпатии жителей королевства, когда они увидят в новостях и социальных сетях сегодняшнее шоу. Ее высочество отжигает.
– Ладно, давай! – пожал руку мне почти тезка у входа в метро. – Все-таки ты молодец! Один, из всей этой кодлы, да еще не будучи нашим, а так, любителем, заступить дорогу инфанте?
Я рассмеялся.
– Это же была случайность. И я не знал, кто она такая.
– Твое счастье! Дуракам везет! – он подмигнул. Я не обиделся. – Но со стороны выглядело все круто, поверь! Бьюсь об заклад, наши тебя после сегодня зауважали.
– Да не сделал я ничего такого! И с дороги сошел, как только она попросила…
– Угу! "Попросила"! – перекривил он. – Именно, что попросила! А не потребовала! И все это видели!
Хуанито, опять ты не въезжаешь! Преградить дорогу наследнице Веласкесов, находясь в толпе республиканцев? Да еще тогда, когда один из их шишек включил заднюю? Обосрался на всю страну? Это не символично, это именно круто, чувак!
Всё, давай, увидимся в понедельник! – почти тезка развернулся и побежал в вестибюль к турникетам. Я какое-то время постоял на месте, переваривая то, что он сказал, придя к выводу, что да, смотрелось это круто, затем тяжело вздохнул и развернулся в сторону Центрального парка. От площади Свободы до него всего несколько кварталов, а такое милое субботнее утро располагало к созерцанию и размышлениям.
До парка я дошел быстро. Медленно побрел по аллеям и оживленным дорожкам, по которым гуляли горожане. Время клонилось к полудню, люди начали выбираться из своих берлог, чтобы провести время с семьей на отдыхе. Везде сновали дети, там и сям виднелись небольшие пока еще полупустые кафешки, на каждом перекрестке располагались продавцы мороженого, сладостей и прочей стандартной дребедени, без которой не может обойтись ни одна зона отдыха в Солнечной системе.
Центральный парк – это не просто гигантская рекреация. Это свой мир, со своими правилами и законами. Он находится почти в центре городских купольных нагромождений и транспортных пересечений, являясь как бы сердцем города. Именно отсюда начинаются все радиальные перекрытия районов, огромные железобетонные стены, которые способны выдержать прямое попадание тактической ракеты или обстрел главного калибра линкора с орбиты. Стены в целях безопасности делят город на самостоятельные автономные районы, отделенные друг от друга тяжелыми планетарными шлюзами, а между районами проходят магистрали, тоннели, хорды и прочая связующая скоростная инфраструктура.
И каждый из секторов-районов имеет выход к Центральному парку, независимо от того, богатый он, или бедный. Это задумывалось в свое время для того, чтобы подчеркнуть равенство всех слоев населения перед короной, чтобы обеспечить право на доступ к свежему воздуху всем, от аристократов и менеджеров до шахтеров и дворников. Конечно, время внесло свои коррективы: столица росла невероятными темпами, и хотя сразу строилась с огромным запасом вместимости, расчетом на рост, но вобрать в себя тридцать миллионов человек и несколько миллионов туристов – это чересчур для любого проекта.
Город строился, создавались новые купола, новые районы, уходя все дальше и дальше от парка. В этих районах и живут ныне малообеспеченные; земля в центре в наши дни стоит столько, что ни о каких бедных кварталах вокруг рекреации речи нет.
Всё в мире для богатых. Так было всегда и везде, и так будет. Это тоже закон, который не преодолеет и самый добрый мудрый правитель. Хотя идея была интересной, и основательницу города, королеву Аделлину, простые люди вспоминают с теплотой до сих пор.
Говорят, первое дерево в основании парка посадила она же. Это было, когда после обретения независимости полностью уничтоженную Альфу решили не восстанавливать, а строить заново. Есть легенда, что ее, первую правительницу, спросили, зачем возводить такие огромные пространства, несколько квадратных километров, для выращивания никому не нужных деревьев? Ведь это должен был быть самый большой купол в мире, его возведение будет стоить разрушенной экономике государства колоссальных средств! На них можно снарядить целую эскадру, или вложить в восстановление промышленности и инфраструктуры. Но Аделлина ответила: а для чего нужны эти корабли? Кого они будут защищать? Для чего нужны дороги, шахты и заводы? Что и для кого они будут производить?
Создать промышленный рай для удовлетворения нужд богатых, и создать человеческий рай, с нормальными условиями жизни, для простых людей – это совсем разные вещи. Люди гораздо более охотно будут сражаться и умирать, зная, что за их спинами, рядом с их домом, растет дерево, а недалеко от их квартала расположена площадка, на которой могут играть дети. Зная, что они нужны стране, что они – не тупое быдло, мясо, используемое государством и правящими им богачами для набивания карманов. За такое государство умереть не страшно, а почетно. А за страну, которая только отнимает, ничего не давая взамен…
Жители такой страны или разбегутся, если есть возможность, или будут ненавидеть власть, и государство в конце концов рухнет. Жаль, что последующие правительницы забыли об этой прописной истине, и почти все известные мне объекты, созданные для народа, имеют примерно столетний возраст.
Я нашел известную мне примету и отклонился от основной аллеи, свернув на маленькую тропку. Мне требовалось спрятаться – уйти подальше от суеты и спокойно поразмышлять, наслаждаясь таким ценным за пределами Земли ресурсом, как свежий воздух. Со вчерашнего дня произошло слишком много событий, требующих детального рассмотрения. Да и фиолетовый отлив под глазом не располагал окружающих к милому ко мне отношению. К чему нервировать обывателей?
Вот и озеро. Небольшое, искусственное, как и все здесь. Но искусственность его подчеркивалась торчащими из кромки береговой линии кусками бетонных плит и арматуры. Это было дикое место, здесь находилась как бы изнанка парка, техническая часть. Озеро – лишь головное водохранилище для довольно разветвленной водной системы рекреации. Деревья, трава и кустарники вокруг имели запущенный вид, поскольку сами они здесь дикие, самосад, никто за ними не ухаживает. То, что мне надо.
Отдыхающие работяги, количество которых к вечеру вырастет до сотен тысяч, займут в "обжитой" части парка почти все свободное пространство, а здесь будет так же тихо. Люди не ходят туда, где нет лавочек и торговых точек, где трава колюча, а деревья и кустарники представляют собой дебри и буреломы. Лишь жмущиеся друг к другу парочки заглядывают сюда с регулярной периодичностью, с целью подальше от любопытных глаз удовлетворить физические потребности друг в друге, да редкие служители парка спешат мимо по делам.
Спустившись к пахнущей сыростью и тиной воде, я сел прямо на траву и принялся раскладывать имеющийся в голове багаж по полочкам.
Итак, принцесса. М-да, заступил дорогу инфанте! Пусть случайно, пусть не догадывался, кто она – этого, действительно, никто не знает. Пусть сразу ушел в сторону – но она остановилась!
Моя самооценка, сильно упавшая после вчерашних событий, начала выравниваться. Может я и неудачник, но крайне везучий неудачник! И этим надо пользоваться: нужно и впредь верить, что все получится, все будет хорошо – и все действительно будет хорошо!
Я верю!
Пожалуй, впервые после момента рождения, я верю в то, что надо ждать от судьбы милости. Ведь мать всегда учила обратному: сам, сам и только сам! Быть сильным, наглым, пробивным! И, конечно, умным. "Учиться, думать, делать" – вот примерный девиз, который она с детства мне прививала. И рассчитывать только на свои силы: "Мир жесток, он вряд ли тебе поможет".
Я и буду рассчитывать только на себя. Но сие не значит, что при этом нельзя верить в удачу. Мне повезет, обязательно, но пусть это будет незапланированным приятным сюрпризом. Так, и никак иначе.
Вдруг поймал себя на том, что мои мысли медленно, но верно, раз за разом, возвращаются к принцессе. Не к анализу встречи с нею, а к ней самой. Что я оцениваю ее фигуру, волосы… Пупок… Ага, а что еще там оценивать в наглухо задраенной сверху блузке? Глазки ее, динамично подведенные. Вроде скромно, но с выразительностью особы, привыкшей командовать и подавлять. Да, вот такие у нее глазки – пронзительные и хитрые, давящие, хотя издалека кажутся наивными. Походка, уверенность…
Да что это такое?! Что со мной творится?!!
Я залился румянцем. "Так, Шимановский, уймись! Она – инфанта! Старшая дочь королевы! Ты – сын парикмахерши из бедного района! Да, немного одаренный, учишься за государственные деньги в солидной школе, но от этого ты не стал НЕсыном парикмахерши! Она даже не узнает тебя при встрече! Ее кавалеры – лучшие представители аристократии планеты! Богатые, красивые, влиятельные юноши! Зачем ты ей?
И кроме того, тот слащавый, Себастьян Феррейра, сын самого богатого человека в мире. У них вроде серьезно. Желтая пресса заткнулась насчет их отношений, а она затыкается лишь тогда, когда у людей все хорошо, и им нечего и не от кого скрывать. Он трахает ее; он женится на ней, если она захочет связываться узами брака; он сильный и умный, и будет править собственной финансовой империей, которая в денежном эквиваленте покрупнее некоторых земных государств. А ты – нищий парень с района, русский поляк, сын…"
Я сбился с мысли и почувствовал, что закипаю. И на сей раз рядом нет Толстого, которого можно ненавидеть, вылив на него всю свою злость.
"Что, Хуанито, стыдно? Ну, давай, договаривай! Хватит себе врать! Восемнадцать лет ты врешь себе, боясь принять очевидное! То, что БЫЛО, и что никто не в силах изменить!
Ты – сын проститутки, которая залетела от клиента!"
Я опустил голову и почувствовал, что слезы готовы сорваться из глаз. Как же это тяжело, принимать правду, смотреть ей в глаза! Но сделать это необходимо.
Что бы мать ни говорила, как бы ни врала, это ничего не изменит. Ты сам никогда и никому не позволишь произнести это вслух, но факты, документально подтвержденные, зафиксированные в базах данных – слишком объективный показатель. А значит, дорога в более-менее приличное общество тебе закрыта. Навсегда.
Будь ты трижды гением, трижды везунчиком, но прошлое не изменить. Венера, какой бы свободной и раскованной планетой ни была, тоже имеет свои неписанные законы. Даже здесь проститутка – это проститутка. Не презираемый член общества, как на Земле, но в высшие круги дороги для нее не существует. Как и ее детям.
Поэтому, родной ты мой "император", даже если случится нечто невероятное, ты встретишься с нею еще раз, и она в тебя влюбится (что вдвойне невероятно), ты все равно останешься Хуаном Шимановским, парнем с района, а она – инфантой и будущей королевой. И иначе быть не может.
Самооценка рухнула, резко и бескомпромиссно. Но зато появилось ощущение твердости, уверенности в себе. Наверное, стоило раньше признать сей факт и смириться, не цепляясь за соломинку неверия и неведения. Да, я буду грызть землю зубами, драть стены когтями, но царапаться и лезть наверх. Просто мой потолок – это мой потолок, и нечего разевать рот на то, что не доступно в принципе. Вот так. Жестко, зато практично.
Я расслабился, лег и закрыл глаза. От озера исходил не очень приятный запах, но лучше полежать здесь, наедине, чем терпеть присутствие сотен людей вокруг. Потерплю, не впервой.
Итак, я принял свое происхождение, и наметил план действий на ближайшие годы. Не прозябать в нищете, а добиваться успеха. Больше никакой хандры, никакого нытья, никакой раскрытой не по делу "варежки". Плевать на уродов типа Толстого: я – это я, а они – это они. У нас в жизни разные задачи.
Способности у меня есть, везение… Будет! Уважение среди дружков Хуана Карлоса уже заслужил, а там, глядишь, на меня обратят внимание и люди посолиднее.
В общем, не надо вешать нос. Я не такой уж неудачник, каким сам себя выставляю. Вот только чтобы куда-то лезть, нужно для начала знать, что в мире происходит, и кто кого контролирует. Например, элементарные вещи: кто стоит за республиканцами? Какой-то клан, точнее несколько кланов. Некие бароны, графы, и возможно, даже герцоги. Но кто?
Правительство. Там тоже есть люди, "поддерживаемые" определенными группировками и платящие взаимностью. Кто и кем?
Мрак! И во всем этом мне придется разбираться, если хочу когда-то кем-то стать. И следить за динамикой, анализировать. Если хочу попасть ценным специалистом в какой-нибудь влиятельный клан, мне придется знать все тонкости политики и экономического устройства. А я даже не знаю, как выглядят члены королевской семьи! Вот такой я лопух!
Что я вообще знаю о королевской семье? Не так много. Катастрофически "не так много" для человека с амбициями, коим я отныне являюсь. Попробовать потренировать память, оживить, а заодно набросать план действий на грядущую неделю?
Я поднялся, отряхнулся и сел на край торчащей плиты. Внутри закипела энергия, ища выход.
Попробую. Для начала схематично разложу "по полочкам" все, что знаю, а позже восполню обнаруженные пробелы. Так будет быстрее. И больше никогда не буду попадать в дурацкие ситуации, наподобие произошедшей утром!!!
Итак, королевская семья, ее прямая ветвь. Состоит из пяти человек.
Во-первых, сама королева. "Сказочница". Вспоминать и говорить про нее нечего, она всегда на виду. Женщина умная и сильная. За ее спиной стоят различные фавориты (то бишь любовники), влияющие на политику короны, но она всех умудряется держать под контролем. И народ ее любит, хотя не считает эталоном мудрости.
Действительно, мудрой ее не назовешь! Но талант подбирать себе умных помощников, делающих грязную работу, у ее величества имеется. А также способность оказывать "знаки внимания" представителям различным кланов, стравливая их друг с другом, и тем самым обеспечивая собственную устойчивость. Нет, королева Лея – не глупая женщина!
Далее, кронпринцесса Алисия, ее сестра и правая рука.
Это – самая загадочная представительница семейства. Народное прозвище ее – "Лиса", и дано ей неспроста. Очень опасная дамочка! Хитрая и коварная! И злопамятная. (По слухам, конечно. Не дайте Древние мне общаться с ней вживую!) С подачи коронованной сестры занимает пост главы департамента безопасности, а это не просто министерство, это – теневая власть государства, невидимый обывателю фронт борьбы с мафией и аристократией. И этот пост не просто занимает, а уверенно сидит на своем месте. Ее на планете боятся все – и знать, и мафия, и… Ну, кто там ее еще должен бояться?
Насколько известно, власть к рукам прибрать она не пыталась, хотя с ее возможностями… Кто-нибудь другой попытался бы. Королева ей полностью доверяет, между ними мир и взаимопонимание, к огромной досаде аристократичных ублюдков.
Далее, дети. У Алисии их двое – близняшки лет пяти, мальчик и девочка. Но они маленькие, я про них кроме их наличия не знаю ничего, да и относятся они уже к боковой ветви династии, так что про близняшек можно опустить.
Дети ее величества, конечно же, главная ветвь, но и о них я знаю мало. В основном слухи из желтой прессы.
Младший – принц Эдуардо, разгильдяй и повеса, устраивающий шумные пьянки с друзьями и блядями в самых экзотических местах планеты, типа шахт пусковых ракетных систем орбитальной защиты. Ага, был такой скандал, года полтора назад. Военные закатили истерику, найдя во вроде бы законсервированной шахте компанию пьяных любителей "ракетных технологий" с принцем во главе и кучей голых девах в качестве бонуса. Его изображение я как-то видел,при встрече может быть даже смогу узнать, если повезет. В отличие от его сестер.
Сестры. Их две. Средняя – принцесса Изабелла. Про нее тоже ходят различные пикантные слухи, что она любит погулять и потрахаться со всеми подряд, без разбора. Как с мальчиками, так и девочками. Ее новые романы с представительницами ее же пола таблоиды обсуждают довольно часто и со смаком, но поскольку мне эта тема побоку, я никогда на них не зацикливался. Да и Венера – не та планета, где кого-то можно удивить нетрадиционными вкусами.
Еще говорят, что она тупая, как пробка, и обожает групповуху. Про последнее, скорее всего, правда – чем еще заниматься девочке, у которой есть все, и которой в плане наследования престола не светит ничего? Взять для сравнения "банду" Долрес – девочки озабочены тем же самым, поиском приключений на переднее место, почему принцесса должна стать исключением?
А насчет первого… Если ты принц или принцесса крови – ты обречен/обречена награждаться подобными эпитетами. Просто в силу происхождения.
И, наконец, инфанта. Эта малышка посерьезнее, чем сестра, но оно и объяснимо. Ее изначально готовили к тому, что она станет правительницей огромной державы. Воспитывали соответствующим образом, прививали чувство ответственности. В пьянках и гульках, наподобие устраиваемых братом и сестрой, участвует редко и скромно, желтая пресса про нее пишет мало. Эта фифочка больше занимается политикой. Точнее не политикой, а политическим пиаром. Я не слышал, чтобы она продвигала какие-то законопроекты, серьезно работала в различных комиссиях, управляла чем-то, зато постоянно всплывают ее проделки, типа сегодняшней, где она выступает доброй умной девочкой, которую нужно любить и поддерживать. Короче, популистка!
То есть, объективно – она не самая умная королева, которую планета получит в свое время. И если ее мать хотя бы что-то делает сама, носится с законами, указами, проектами, то вместо Фрейи править страной будет такой же счастливчик, как граф Козлов, удовлетворяющий ее в постели.
Что ж, таковы правила игры. Женщины на Венере царствуют, но никогда не обходятся без сильных мужчин за спиной – за сто лет мы к этому привыкли. К тому же, клан Феррейра находятся в стане правящей планетой группировки УЖЕ СЕЙЧАС, а значит, в случае воцарения Фрейи и наличия Себастьяна рядом, передела власти в стране не случится, а это многих устраивает. Что тоже немаловажно.
Феррейра. Я вспомнил слащавую улыбочку "сына Аполлона". Мерзкий тип! Но это не значит, что стране под его пятой будет плохо, иногда государства живут хорошо и при плохих правителях. Но дорогу ему, его отцу, или кому-нибудь из их клана лучше не переходить. Позиции этой семьи настолько сильны, а богатство настолько огромно, что их фамилия уже давно стала нарицательной. "Богат, как Феррейра" – синоним древнего "Богат, как Крёз". Но кто такой Крёз – теперь мало кто имеет представление, а кто такой "Железный Октавио" – знают все.
К тому же, лучшая подруга инфанты, упомянутая мною Сильвия (кстати, самая богатая невеста планеты), а это еще более поднимает их акции. Говорят, старшая сестра не далеко ушла от младшей в плане традиционности ориентации, и с юной герцогиней Феррейра ее связывает не только дружба…
…Не берусь судить, дыма без огня не бывает, но в отличие от Изабеллы, внятных доказательств "розовой" любви Фрейи ни одно СМИ до сих пор не предоставило.
Ну, и самое интересное в принцессе – это ее имя. Фрейя, маленькая богиня любви древних викингов.
В семье Веласкесов есть одна дурацкая традиция, идущая от самой Алисии-Мануэллы, первой представительницы имперской королевской фамилии, переселившейся на Венеру еще в бытность ее колонией. Заключается в том, что в каждом поколении этой буйной семейки есть один человек с… Хм… Нетрадиционным именем.
Латиносы испокон веков чтят свою культуру и крайне ортодоксальны в вопросе названия детей. Все имперские, и как следствие, венерианские имена, имеют корни в древней Испании, еще той, средневековой. Они не менялись сотни лет, и вряд ли когда-нибудь это случится. Другие народы, оседая в латинских землях, также олатиниваются, как произошло со всеми секторами на Венере (кроме автономного русского), а так же со всеми землями, завоеванными за три века Южно-Американской империей на Земле. И сейчас, если увидишь, что по улице идет узкоглазый паренек, по манере держаться и одеваться – явный "не турист", это стопроцентно какой-нибудь Педро или Энрике. Или Рикардо. Или Мануэль. Исключения бывают, но это именно исключения, разовые случаи, придающие пикантности обыденности.
В семейке Веласкесов исключения составляют одну штуку на поколение. А вот тут без исключений!
У них в роду были: Верджиния, Ева, Джульетта, Альма, Светлана и даже Фарида! Нынешняя королева носит имя героини сказки гринго – принцессы Леи! А дочь свою назвала в честь богини Древних.
Да, я понимаю, нынче модно давать имена в честь "воскресших богов". Новая религия, затопившая мир за какое-то жалкое столетие и ворвавшаяся в разряд Мировых. Нестандартная, собравшая под своим пантеоном самых разных умерших в свое время богов, от греко-римских и египетских, до славянских, восточных и даже древнеамериканских. На нашей улице, например, живет Один, толстый паренек младше меня на три года. Мы его всей дворовой бригадой постоянно били, каждый день обновляя синяк, то под правым, то под левым глазом. (Один же был одноглазым, пусть соответствует!) В школе, старой школе, у нас было аж три Афины и одна Минерва. Богиня это вроде одна, а вариантов несколько. На год старше меня уже в этой школе учится Аполлон. Очень часто попадаются Венеры, Весты и Афродиты. В основном называют женскими именами, мужские встречаются гораздо реже. Это красиво, непривычно, нестандартно, но…
…Но называть именем Древней наследницу венерианского престола? Хочешь назвать дочь так, а не иначе – называй вторую, третью, сколько их у тебя будет! Она же не просто девочка, ей быть королевой! На нее будут смотреть и ровняться подданные! Это политика, и ее величеству следовало бы подумать над именем больше, живя в такой консервативной стране, как наша.
Тогда был большой скандал, отголоски которого до сих пор всплывают в СМИ. Но ее величеству и тогда, и тем более сейчас, плевать на мнение общественности в этом вопросе, и мы имеем то, что имеем.
Мое задумчивое уединение вдруг было нарушено, грубо и без спросу. Да, я понимаю, парк общий, я это место не приватизировал, но вокруг столько пустого пространства, обязательно садиться в двадцати метрах от меня?
Это была девушка. Она незаметно появилась со стороны аллеи, спустилась вниз и села на землю, облокотясь спиной о бетонную плиту и поджав ноги.
Я пробежался глазами по ее силуэту и мысленно присвистнул. Красивая девушка! И не просто красивая, а ого-го, какая красивая!
Начать с того, что она была беловолосой. Мод-блондинос, одна из представительниц этой малочисленной искусственной расы. Длинные волосы, ниже плеч, распущены и крепко растрепанны, но цвет их искупал всё.
Скажу честно, я видел настоящую блондинос впервые.
Пропорции тела незнакомки были на мой вкус идеальны: невысокая, стройная, в меру атлетическая, но именно в меру. На планете, где сила тяжести на десять процентов ниже земной, все люди без исключения обречены заниматься физическими упражнениями, чтобы выжить, поэтому у нас несколько иные представления о женской красоте. В том, как она двигалась и сидела, чувствовалась некая гибкость, грация, а такие вещи мужчин всегда возбуждают. Одета была в желтую кофточку, под которой виднелась белоснежная блузка, и короткую юбку выше колена, серо-стального цвета, открывающую восхитительный вид на ровные стройные, так же в меру мускулистые ножки.
Я сидел и получал удовольствие от созерцания. Она расположилась ко мне боком и смотрела вдаль, на тот берег, с моего угла зрения был виден только профиль. Но это был красивый профиль, с европейскими очертаниями, которые не часто встретишь среди латиносов. Я бы назвал ее русской, или восточной европейкой, но смугловатый цвет кожи выдавал слишком много поколений предков из Южной Америки, чтобы это было так. Нет, это – латинос. Но неестественно красивая латинос!
Сколько бы так продолжалось – не знаю. Я никуда не спешил и рассматривал ее, она, видно, тоже никуда не спеша, рассматривала озеро, не обращая на меня внимания. Скорее всего, девочка не видела ничего вокруг, погруженная в собственные думы. Взгляд ее был рассеянный, какой бывает, когда люди "отъезжают". Но вдруг…
…Она заплакала!
Я бы так и не решился подойти. От девочки за версту разило не маленькими деньгами. Её юбка, с разрезом сбоку, была из последнего модного журнала – наши девчонки в группе рассматривали файлы из него перед уроком позавчера, а так как мой терминал стоит следом за их, я тоже невольно приобщился. Да и остальной прикид выдавал кругленькую сумму, выложенную за него в супер-пупер бутике. Да еще и блондинос…
Нет, с нею мне однозначно не по пути. Пялиться на ножки и груди – пожалуйста, но знакомиться? Смысл? Так было бы при всех иных раскладах…
…Но не подойти к плачущей женщине я не мог. Кабальеро, сидящий во мне, этого просто бы не пережил.
Я встал, и аккуратно ступая по уклону берега, подошел к ней. Она снова не заметила меня или не обратила внимания. Подойдя вплотную и присев на корточки, я тихо произнес:
– Если бы я знал кто он, я бы порвал его голыми руками!
Она обернулась. О, боги! Христианский, мусульманский и Древние, вкупе с силами Священного Круга! Держите меня, пока я не утонул!
Ее глазенки, по-детски наивные и заплаканные, нежно-голубого цвета. Трогательное мокрое личико…
– Что? – переспросила она, осмотрев меня с головы до ног. Страха в ней не было, хотя мы находились наедине, в глуши парка, куда до вечера вряд ли кто заглянет. Я мог оказаться кем угодно, да и рожа у меня. Хм… Та еще!
Это подтвердило мысль о непростом происхождении. Она привыкла не бояться потому, что привыкла, что ее всегда охраняют.
Может мы тут не одни, и в чащобе прячется от лишних глаз пара-тройка громил с автоматическими винтовками? И мне в любой момент могут продырявить башку, стоит только резко дернуться?
"Стоп, Шимановский! Ты бредишь! А если там кто-то и есть, ты ничего плохого не делаешь! Хватит гнать!"
– Я говорю, если бы знал мерзавца, который довел до слез такую красавицу, порвал бы его на куски голыми руками! – с жаром воскликнул я, пытаясь не провалиться в ее голубые колодцы.
К черту инфанта! Рядом с этой миленькой девочкой она и рядом не стояла!
Косметики на девушке не было вообще. Не "натуральный" подчеркивающий макияж, как у принцессы, а полное его отсутствие. Но это её абсолютно не портило, наоборот, смазывало черты, придавая еще более наивный и трогательный вид. Если по той было видно, что она внутри – стерва, то эту милашку хотелось прижать к себе и защитить ото всех невзгод.
Девочка замялась и прекратила плакать, опустив глазенки в землю.
– Это не из-за мальчика.
– А из-за чего еще может лить слезы такая красавица, как не из-за разбитой любви? – удивился я. – Разве подобные вещи могут существовать?
Она смутилась еще больше. Затем, шмыгнув носом, ответила, так же смотря в пол:
– Это из-за глупости. Не обращай внимания!
– Ну, как же не обращать? Я, как нормальный мужчина, не могу спокойно идти мимо, когда рядом льет слезы прекрасная юная сеньорита!
Достав из кармана завалявшийся неизвестно откуда чистый носовой платок, подал ей. – Так что, пока не увижу твоей улыбки, ты от меня не отделаешься! – И довольно оскалился в тридцать два зуба.
Она платок взяла и принялась промокать им лицо. Затем поинтересовалась с легким ехидством:
– И часто тебе встречаются плачущие женщины, которых приходится успокаивать?
– Ты – первая! – честно ответил я, и выпалил, закатывая глаза: – Но знаешь, я больше чем уверен, что даже будь их сотни тысяч, ты все равно была бы самой прекрасной!
Пауза. Рука с платком замерла. Я почувствовал, как тает барьер напряжения между нами.
– Ты всегда такой наглый? – улыбнулась она и засмеялась. Все, девочка успокоилась, отвлеклась и сместила акценты. Теперь можно завязать приятную беседу, плавно переходящую в знакомство. И плевать на всяких там "снайперов"! Плевать на социальные различия! Я – мужчина, а она – женщина, этого достаточно!
– Только с такими красавицами!… – стрельнул я глазами.
– Я не накрашенная, – вдруг смутилась она.
Я ожидал контрнаезда, продолжения шутливой перепалки… А в ответ нестандартная реакция – вечный девчоночий аргумент "от обороны"?
Интересное создание! Откуда оно свалилось, с какой звезды?
И еще, они что, считают, что мы их любим за штукатурку на лице?
– И что? – безразлично пожал я плечами.
– И не причесанная… – продолжила незнакомка стандартный набор женских "смертных грехов", но уже не так уверенно.
– В чем дело? Вытри слезы, улыбнись и причешись! – нагло улыбаясь, парировал я.
– Хам! – снова рассмеялась она, весело и искренне. Слезы были позабыты.
– Знаю! – воскликнул я и протянул руку. – Хуан! Можно Хуанито!
Она смутилась от такого резкого перехода, но пожала мою руку кончиками пальцев.
– Бэль! Просто Бэль!
* * *
– Красивое имя! И все-таки, ты так и не ответила, что заставило тебя лить горькие-горькие слезы, сидя в одиночестве на берегу не самого представительного озера в самом дальнем и глухом углу парка.
Бэль пожала плечами.
– Ты будешь смеяться. Не поймешь и будешь смеяться!
– Не буду, обещаю! – положил я руку на сердце.
– Честно-честно не будешь?
Мы сидели рядом, можно сказать в опасной близости, совершенно не замечая ее, и мило болтали. Я пытался понять кто она – ее поведение не вписывалось в общепринятые стандарты. Как будто девчонка действительно, прилетела с далекой-далекой звезды. И все более склонялся к мысли, что у судьбы сегодня хорошее чувство юмора: она преподнесла мне настоящую природную аристократку. Не ту маету, что учится со мной в школе, "быдло у власти", а какую-нибудь юную баронессу или графиню – настолько ее манеры, жесты, осанка, повороты головы и даже речь отличались от привычных.
– Я устала, что ко мне относятся, как к маленькой!… – она покраснела и замялась. – Мне уже двадцать один, а ко мне относятся, как к пятнадцатилетней! "Бэль, не делай то! Бэль, не делай сё! Туда не ходи, ходи сюда! То нельзя – это слишком опасно! Это нельзя – оно еще опаснее! А вон то – вообще неприлично для юной сеньоры!" Всегда находится что-нибудь "важное", чтобы ткнуть им меня и выставить идиоткой! Я устала, Хуан! Разве я не понимаю, что можно, а что нельзя? Зачем меня этим каждый раз шпынять?
Оригинальные проблемы у девочки! Чтоб я так жил!
– Вот я сегодня взяла, да и сбежала! Оторвалась от охраны и поехала в Центральный парк!
Я хочу нормальной жизни: я хочу встречаться с кем хочу и когда хочу, я хочу сама принимать решения, я хочу…
Она запнулась, и я воспользовался моментом, чтобы перебить.
– Бэль, мне кажется, что они ведут себя с тобой так потому, что ты сама ведешь себя как маленькая.
Недоумение на лице.
– Ты сама даешь им повод вести себя с тобой так. Сама выставляешь себя маленькой девочкой, а они всего лишь ведут себя в ключе, который ты устанавливаешь.
Я не стал уточнять кто такие "они". Понятное дело, что родители, охрана, может кто-то еще.
– И как же я себя веду? – заблестели гневом ее глаза. Ну, точно, девчонка!
– Вот смотри, ты убежала от охраны. Давай раскрутим этот момент, в качестве примера?
Она кивнула.
– Скажи, кто твои родители?
Бэль раскрыла рот, чтоб ответить, но не издала ни звука. Затем посмотрела на меня более внимательно, изучающе-недоверчиво. Снова открыла рот, но снова захлопнула.
Понятно, не хочет, чтобы я знал, кто она. Сбежала для того, чтоб "погулять" без опеки, зачем ей раскрываться?
Ну, хорошо, детка! Не нужно мне знать ни твоего полного имени, ни семьи, к которой ты относишься. Для меня важна ты сама, общение с тобой, а не из какого клана у тебя родители. Потому я помог, не заостряя внимание на этой теме:
– Это определенно богатые и знатные люди. Правильно?
Она облегченно кивнула. Что ж, происхождение не скроешь.
– То есть, у твоего отца есть враги. У богатых людей их не может не быть. Какие-нибудь "партнеры по бизнесу", конкуренты, завистники! Да?
– Да, – кивнула она, смирившись, что ее происхождение раскрыто.
– А значит, эти люди дорого отдадут за то, чтобы нанести твоему отцу вред. А теперь представь, что в их руки попала ты, его дочь?…
Я дал девочке время для полета фантазии. Та молчала, смотря рассеянным взглядом на гладь воды.
– Твоя охрана – не потому, что родителям так сильно хочется тебя ущемить, а потому, что они тебя любят и боятся за тебя! У них полно врагов, и эти враги с радостью сделают тебе больно, дай им только такую возможность! Что охрана ведет себя с тобой как с маленькой? – я рассмеялся. – Бэль, извини, как вести себя с тобой, как взрослой, если ты совершаешь самые что ни на есть детские глупые поступки? Убежать от охраны, потому, что они тебя ограничивают? Это детский сад!
Дальше я продолжал уже с нажимом.
– А ты не думала, что твои охранники – тоже люди? И что у них своя жизнь, свои семьи? Они вынуждены работать, нянчиться с тобой, чтобы их прокормить? А ты, сбежав, всех подставила? Ведь твой отец будет рвать и метать, когда узнает о побеге, а виноватой во всем сделает охрану! Для него не ты – простая озорница, а они – любители, "непрофессионалы", недостаточно серьезно отнесшиеся к своим обязанностям. Дескать, знали, что может сбежать – почему не приняли меры?
Вот они их и принимают! – подвел итог я. – Прессуют тебя не потому, что ты маленькая, а потому, что ведешь себя, как маленькая! А они хотят жить и кушать!
Как к тебе относиться, если ты способна ударить в спину? Вообще, осознаешь, что после такого финта их больше не возьмут на работу ни в одно приличное охранное агентство? Печать непрофессионализма – это "волчий билет", Бэль, который будет с ними всю оставшуюся жизнь! А у них, я сказал, могут быть семьи, дети! Как быть в этом случае?
Я внимательно смотрел на девчонку, на ее реакцию. Реакция была – она виновато опустила голову и… Снова чуть не расплакалась. Еще чуть-чуть, и по ее щекам опять побегут слезы. Теперь от жалости.
Вот это да! Такое впечатление, что разговариваю, действительно, с маленькой девочкой! А ей не "двадцать один", и даже не пятнадцать, а не более четырех!
– Конечно же, они будут давить, – продолжил я заканчивая мысль и сбавляя обороты, – чтобы ты ничего не выкинула, нравится тебе это или не нравится! И чем больше будешь вести себя, как маленькая, тем больше они будут пасти тебя, как маленькую! Что, убедил?
Бэль молчала и сопела. В ней боролись противоречивые чувства, и эта борьба полностью отражалась на лице. Наконец, виновато выдавила:
– Наверное, ты прав.
– Конечно, прав! – завелся я, входя во вкус. – А теперь представь, что с тобой, не дайте боги, что-нибудь случится?! Что сделает твой отец?
– Ничего хорошего… – вздохнула девчонка и снова опустила голову.
– А они при этом будут ни в чем не виноваты! – додавил я. – То есть, как расценивать поступок, в котором ты, не думая о возможных последствиях и о людях, за тебя отвечающих, всех подставляешь, включая тебя саму и твоих родителей? Разве это поступок взрослого человека?
– Ты прав! – повторилась она и уткнулась в колени. – Я плохая. Я вредная избалованная девчонка! Мне это уже не раз говорили!…
– И что мне теперь делать? – воскликнула она. – Я хочу измениться, Хуан! Хочу отвечать за поступки! Только не знаю как!…
Я почувствовал, что она в миллиметре от того, чтобы снова заплакать, и положив руку ей на плечи, притянул к себе. Жест бесцеремонный, но она на фамильярность не отреагировала, полностью впустив в личное пространство.
– Ну, я не психолог, но у меня есть маленький рецепт…
Она подняла успевшие заблестеть глаза и шмыгнула носом.
– Какой?
– Возьми файл, выпиши в него все свои поступки, которые ты совершила сегодня. Затем создай новый файл, раздели его на две части, и внеси в одну колонку поступки, которые ты оцениваешь, как детские, а в другую – как взрослые. Тогда поймешь, какие поступки нужно совершать в дальнейшем, какие не стоит. Причем в динамике.
– И что, поможет? – скептически скривилась она.
– Если делать это каждый день – обязательно! – понизил я голос для убедительности. Бэль отвернулась, вздохнула и… Расплылась в улыбке.
– Ну вот, опять ты прав! Снова и во всем! Ты – хороший!
Интересный вывод! Значит, чтобы стать хорошим, иногда достаточно просто выслушать и дать совет?
– Я не хороший, я рассудительный! – поднял я вверх указательный палец. – А ты давай, работай над собой! Пора уже взрослеть, двадцать один год все-таки…
Меня несло. От близости такой красотки, от вида ее голых коленок и ощущения руки на плечах, от запаха ее волос… И от необычности ситуации, конечно же!
Я сильно сомневался, что она повзрослеет. Девочка передо мной была… Наивная, добрая, да, но при этом… Называть ее грубо язык не поворачивался, но было в ней что-то не от мира сего, будто небольшой снаряд застрял в голове. Не удивительно, что все относятся к ней, как к маленькой, она и впрямь более похожа на малолетнюю девочку, или упавшее со звезды существо. Наивный опекаемый влиятельными родителями цветок со своими суждениями и уникальным розовым мировосприятием.
– А сейчас, надеюсь, ты не против небольшой прогулки? – я поднялся и протянул ей локоть. – Раз уж ты сбежала погулять, почему бы нам вдвоем не осуществить цель твоего побега?
– А как же моя охрана? Вдруг со мной что случится? – смеялись ее серьезные-серьезные глаза. А она с характером девочка! И еще, несмотря на мою лекцию, что-то менять и сожалеть о содеянном не собиралась.
Угу, а у нас внутри маленькая стервочка оказывается! Становится все интереснее и интереснее!!
– Раз уж я тебя встретил и предложил помощь – я и буду тебя охранять! – максимально серьезно заявил я. – В конце-концов, кто-то должен нести ответственность за маленьких девочек? Нельзя отпускать их плакать в одиночестве!…
После этих слов Бэль разинула рот от возмущения, затем, пыша гневом, вскочила и попыталась меня грубо толкнуть.
– Ах ты ж!… Я ему все рассказала, а он!… Издеваешься, да?
Я отскочил в сторону. А потом еще и еще раз. И еще. Мои тренировки не прошли даром – малышка оказалась настолько быстра, что даже в шутку я еле успевал уходить от ее бросков. Наконец, ей это надоело, и она, гордо насупившись, бросила:
– Ладно, так и быть! Я тебя прощаю!
Это смотрелось настолько комично, что я расхохотался. Она, глядя на меня, последовала моему примеру.
Отсмеявшись, я сделал галантный реверанс (точнее, попытался: какой с меня реверанс?) и снова протянул локоть вперед.
– Вашу руку, сеньора!
Она окинула меня внимательным взглядом, словно раздумывая, попинать меня еще или хватит, затем сдалась, и тоже сделав реверанс, только легкий и элегантный, достойный приема в королевском дворце (мне даже стало неловко за неуклюжесть), зацепилась за мою руку, и мы, перебрасываясь веселыми колкими репликами, направились в сторону "обжитых" мест.
* * *
Март 2447 года, Венера, провинция Полония
Поезд мерно покачивался из стороны в сторону. Даже самые сверхсовременные магнитки в прямых, ровных, как римские виадуки вакуумных тоннелях, неспособны погасить колебания. В этом за восемнадцать лет ничего не изменилось.
Восемнадцать лет. Много это или мало?
Когда тебе за пятьдесят и ты чего-то в жизни достиг, они пролетают незаметно. Но когда тебе нет и тридцати, ты – перспективный ученый и у тебя впереди вся жизнь, восемнадцать лет – это много. Слишком много, если провести их в тюрьме.
Но он свободен. И жив. Кому-то такой срок покажется слишком большим за возможность всего лишь жить дальше, без перспектив, без прошлого, без банального уважения окружающих, но стоит поискать тела десятков его коллег, лежащих под сорокаметровым слоем грунта, и спросить у них, что лучше.
Он выжил. Он на свободе. Более того, по его следу не идут ищейки – молодые сексапильные девочки-зомби в белых доспехах с мертвыми глазами. "Ангелы", живые роботы ее королевского величества. И пускай в кармане документы на иного, несуществующего человека, пускай ему нельзя появиться в кругу тех, кто может помнить его по прошлой жизни, но возможность просто жить того стоит.
Человек, едущий в рейсовом поезде на родину, на которой не был почти двадцать лет, устало закрыл глаза. Дрема, одолевшая почти всех попутчиков, находить не спешила. И это плохо – в голову лезли воспоминания, которые сейчас не хотелось ворошить. Для них еще придет время, сейчас бы просто поспать…
Но нет, сон не шел.
Зато из глубин поднималась злость, агрессия. Он отомстит, обязательно отомстит! За каждого, лежащего в том взорванном бункере! За себя, за исковерканную жизнь! Сейчас он ближе к этому, чем когда бы то ни было! Это сложно, но у него получится. Должно получиться! Ради этого он почти двадцать лет гнил в не самых комфортных местах планеты за преступление, совершенное другим!
Да, он не убивал того человека. Это сделал парень в кепке, с рекламным логотипом на груди, который убежал за минуту до приезда гвардии. Но тюрьма в тот момент была для него единственным спасением, единственным местом, где можно спрятаться от убийц и надолго залечь на дно, и он взял вину на себя, схватив окровавленный нож руками…
…Это началось за пару месяцев до отпуска, в мае. Кажется, в тот день он решился клеить Анхелику, свою "боевую" сослуживицу. Анхелика. Милая девочка! "Старший специалист научной…"
Как же, в основном научной! И тем более старший!
Как эта бездарность с руками, торчащими неизвестно откуда, умудрилась устроиться на довольно неплохое место в их НИИ, он не понимал. Точнее, понимал, но ведь всему должен быть предел?! Понятно если бы она работала лаборантом, секретаршей, курьером, девочкой для бумаг…! Но специалист, тем более старший?
В целом он не был настроен против нее лично, скорее не понимал степень безответственности умного и уважаемого в остальных вопросах начальства. Недовольных Анхеликой в институте вообще было не много: если с мозгами у этой курицы было туговато, то со ртом – полный порядок. И всем остальным – тоже. Все, что она не была в состоянии сделать в силу отсутствия образования и способностей, за нее делали другие, но она щедро "вознаграждала" за "помощь", и никогда да не ломалась.
Она вообще никогда не ломалась. Даже Сам, притащивший ее сюда неизвестно откуда и какое-то время считавший своей собственностью, давно махнул рукой. Есть такая категория женщин, болеющих за "дело" душой, и ничего тут не попишешь.
Итак, Анхелика, "старший научный сотрудник", труженица рта, задницы и других интересных частей тела, находящаяся в "общественной" собственности коллектива, стояла перед ним и отчаянно щебетала. На тот момент он еще ни разу не зажигал с нею, хотя все друзья настоятельно советовали попробовать. Было в этом что-то… Недостойное! Недостойное его, потому он всегда отказывался. Пользоваться девкой, которой уже воспользовались все-все коллеги?
Но с другой стороны, она была честна. "Я вот такая, какая есть!" И никогда не брала за свои "вознаграждения" деньги. А это лучше, чем жечь со стервой, дававшей кому-то в прошлом по контракту (или без, не важно), но тебе при этом втирающей, какая она замечательная овечка и вообще святая невинность. На этой планете почти все девки по молодости грешат контрактами, и большинство потом отчаянно пытаются скрыть это от спутников последующей, обдуманной взрослой жизни. Поэтому он решился, тем более, что внешне девушка ему нравилась.
Настал как раз апофеоз: они выясняли, в какое заведение лучше пойти, чтобы можно было и отдохнуть, и поесть, и чтобы номера были недалеко, и все это недорого (с его зарплатой деньги в этом вопросе играли не последнюю роль), когда дверь в лабораторию неожиданно распахнулась, и в проеме появилось озадаченное лицо начальника отдела.
– Красуцкий? Зайди к Главному! Срочно!
Сказавши это, начальник быстро исчез. На душе заскребли кошки.
Первое – шеф проигнорировал, что он не работает. "Клеить" Анхелику не возбранялось, но не в рабочее время. Это, конечно, не смертельно, за такое не выгонят, но покричать на него, ткнуть носом в нарушение, шеф был обязан.
Второе, скорость его "убегания". Отсутствующий взгляд и излишняя нервозность в голосе. Что-то случилось. На самом верху. И он в этом косвенно участвует, иначе бы его не дергали.
Что и как? Версий и предположений не было.
– Я скоро! – стрельнул он глазами девушке на прощание, и с тяжелым сердцем побрел к лифтам. На вечер они так конкретно и не договорились, оставалась возможность, что Анхелику перехватят, но это не так тревожило, как первопричина плохого настроения начальника.
Сам сидел один, в приемной, в кресле для посетителей. Был он белее мела, выглядел растерянно, руки мерзко подрагивали – от имиджа царя и бога, коим до сего дня здесь считался, не осталось и следа.
– А, Красуцкий! Проходи! – вяло кивнул он в сторону своего кабинета.
В огромном кабинете Главного, спиной к гигантской панели, показывающий несуществующий в подземелье института вид из окна небоскреба, за большим длинным директорским столом… Сидела молодая женщина, читающая что-то с ручного виртуального планшета. Слишком молодая, чтобы производить грозное впечатление на таких важных и серьезных людей, как их директор. Но кроме нее внутри не было никого.
– Сеньор Красуцкий? – не глядя спросила она.
– Так точно! – ответил он по военному. Несмотря на молодость, было в ее голосе нечто, сродни тону его армейских командиров, и память услужливо, на рефлексе, выдала ответ в привычной форме.
Непростая девочка!
– Присаживайтесь! – отстраненно кивнула она на мягкие стулья перед собой, так и не оторвав от планшета взгляда. Ему не оставалось ничего иного, кроме как последовать приглашению. В голове один за другим поднимались вопросы относительно ее персоны, на которых не имелось ответа.
Начать с внешности. Молодая, лет двадцати трех – двадцати пяти. Волосы длинные, темно-русые, волнистые. Лоб высокий, губы тонкие. Черты лица немного аристократические, но вот манера держаться выдавала в ней девушку "из низов" – настоящие аристократические манеры, прививаемые с детства, не приобрести и ни с чем не спутать. Кожа относительно светлая – не чистокровная латинос, помесь с кем-то из европеоидов. То есть, к аристократии она точно отношения не имеет.
Но директор оставил собственный кабинет, ютясь в приемной, для того, чтобы эта фифа могла поговорить с его подчиненными. Какой пост должна занимать девка-полукровка в двадцать пять лет, чтобы выгонять из кабинетов директоров важных военных НИИ? И пользуясь чем, если не родственными связями, этот пост можно занять?
Любовник? Сразу нет. Да, она красивая, но одной постелью так не взлететь. Потолок подобных карьерных индивидок – их Анхелика. В серьезных конторах к кадрам не относятся настолько наплевательски, а что она из серьезной конторы – сомнений не возникало ни минуты.
Дальше, коммуникативность. Ели обычно, наблюдая за невербальными проявлениями людей, он щелкал их, как орешки, то сейчас видел человека, полностью закрытого "броней". Ни форма бровей, ни прищур глаз, ни форма губ не говорили об эмоциях и внутреннем состоянии сидящей ровным счетом ничего. Это было странно, и объяснение имелось только одно – эта особа прошла специальную подготовку, профессиональную, как раз с той целью, чтобы любители, вроде него, не смогли ее прочитать.
Следовательно, "серьезная контора" – это однозначно спецслужба.
А это плохо!
…Но и это не объясняет, как настолько молодая особа могла взлететь на ТАКОЙ верх!
– Войцех Красуцкий? Правильно? – сидящая за столом, наконец, подняла глаза. Голос ее был ровный, интонация холодная – профессиональный тон работников спецслужб. Но больше всего поразил взгляд: колючий, ледяной, она прожигала им насквозь, вытаскивая наружу все нехорошие помыслы. Даже те, которых нет. А еще в нем читалась неприкрытая угроза: "Только дернись Войцех, только скажи полслова неправды! И тебе конец!…" Убийца, взгляд холодного и жестокого убийцы, видящего, где и когда его могут наколоть. Мужчине стало не по себе.
Он не боялся спецслужб. Сталкивался, его проверяли при устройстве в институт. Но за ним и его семьей не водилось ничего противозаконного, в работе он почти не касался секретных разработок и был не интересен иностранным "конторам". Паниковать из-за теперешней беседы не стоило, а взгляд этот – всего лишь профессиональный прием, стандартный, используемый в разговорах с любым "клиентом" службы…
…Но отчего-то душа все равно уходила в пятки.
– Сирена Морган, императорская гвардия, очень приятно, – с намеком на кивок произнесла она.
– Мне тоже! – кивнул в ответ Войцех, пытаясь взять себя в руки. Не получалось. Потому следующая фраза вырвалась помимо его воли, как часть бравады, за которую прячется человек, когда ему страшно. – Гринго?
– Гринго? Хмм…? – на лице собеседницы промелькнуло удивление. Затем глаза ее опасно сузились. – Кто бы говорил, дон Войцех, кто бы говорил!…
Ее тон не предвещал собеседнику ничего хорошего, но несмотря на показную грозность, мужчина разглядел за ним всего лишь удивление. Кажется, он эту особу заинтересовал.
– Вы не похоже на латинос, и ваша фамилия… – начал он оправдываться, но его перебили.
– Ее величеству все равно, какую национальность имеют люди, которые верно ей служат. И она, кстати, ничего не имеет против поляков, несмотря на то, что те считают иначе.
Сказано было резко, с намеком. Это был камень в его огород, и он понял, что конкретно она имела ввиду.
Скорее всего, это его досье сия молодая сеньора листала только что. А в его биографии достаточно историй, которые, если копнуть поглубже, дадут плачевные для его карьеры результаты. И судя по всему, кто-то их уже копнул.
– Ваш национализм – проблема сугубо вашего внутреннего менталитета, и в государственной политике большую роль не играет.
– Я не сторонник польского национализма… – начал петь старую стандартную песню Войцех, но вновь был грубо прерван.
– Странно, у меня другие данные!
Глаза сеньоры смеялись. Но теперь это был не интерес, а насмешка. Насмешка многоопытного удава над кроликом-неудачником, из последних сил безуспешно пытающимся его обмануть.
– Оч-чень другие и оч-чень красноречивые! И стопроцентно проверенные!
М-да, обмануть такую вряд ли получится. И это плохо. С печатью неблагонадежности в личном деле его в момент выпрут отсюда, и найти другую хорошую работу вряд ли получится. Но с другой стороны, если бы на нем хотели поставить крест, с ним бы не разговаривали. Значит, что-то эта фифа от него хочет.
– Но, сеньор Красуцкий, я здесь не за этим…
Тон сеньоры резко потеплел. Он прав. Видимо, она решила играть роль "хорошего гвардейца", а перед этим была демонстрация возможностей. Чтобы знал свою планку и не дергался.
– Давайте оставим ошибки прошлого прошлому, все мы люди. Я готова ничего и нигде не регистрировать о ваших… Убеждениях, но вы в обмен будете говорить со мной правду, не пытаясь врать и юлить.
Безопасница приторно улыбнулась.
Мужчина про себя выругался. Хорошо проявлять "благородство", зная, что собеседник в твоих руках и осознает это! Хорошо быть добренькой, приперев к стенке!
Но трусом Войцех себя не считал и полез напролом.
– Где гарантии? Что не станете регистрировать, сеньора Морган? – зло усмехнулся он.
– Никаких гарантий! – с той же слащавой улыбкой парировала она. – Лишь тезис, что если бы мне надо было вас утопить, вы были бы уже за воротами, а не сидели передо мной. И за воротами института, и нормальной жизни. Такой аргумент устроит?
Войцех тяжело вздохнул.
– Я согласен!
Он небрежно кивнул, разваливаясь на стуле и готовясь к обстоятельному разговору. – Но сначала можно вопрос? Для прояснения ситуации? Откуда такое лояльное отношение к такой проблемной нации, как наша?
Женщина с видимым удовольствием откинулась в кресле и закинула ногу за ногу. Ей нравилась беседа. Ей нравилось его нагловатое поведение. Она должна по логике давить, подчинять его, но она специально давала ему свободу для маневра и бравад, чтоб послушать и получить эстетическое удовольствие. Возможно даже в ущерб делу. Неправильная безопасница!
– О, с удовольствием, сеньор Красуцкий!
Понимаете, вы мертвы, как нация. Вы всегда жили лишь ненавистью к другим нациям, точнее, к ДРУГОЙ нации. Чувством ущемленности, обиды. "Мы такие бедные и несчастные, а во всем виноваты ОНИ, подлые и нехорошие!!!" Но с нами такой фокус не пройдет!
Она сделала паузу, наблюдая за его реакцией. Войцех слушал.
– Вы исчезните. Вам не за что нас ненавидеть, это подтачивает вашу национальную идею, выбивает почву. Да и плевать нам на вашу ненависть! Мы не русские, и нас не устраивает наличие под боком целого народа, живущего по чуждым правилам. Поэтому сначала мы лишим вас традиций, затем культуры, потом истории. Привьем вашим детям и внукам нашу систему ценностей, и через пятьдесят лет вы станете нами, белокожими латинос с экзотическими фамилиями. Как такое объяснение?
Мужчина скрипнул зубами так, что слышно было даже в приемной. Сеньора из ИГ спокойно, словно говорила о ценах на гаванские сигары, продолжала:
– Моим коллегам нравится искать среди вас предателей, подстрекателей к восстанию, бунту, искать центры "сопротивления" и культурного подполья. Но ее величество понимает, что вы всего лишь больная обреченная нация, и относится к венерианским полякам снисходительно. И следовательно, те из вас, кто будет осознанно верно и преданно служить ей сейчас, получит гораздо больше благ, чем те, кто будет делать это добровольно, и БУДЕТ делать это, но в следующих поколениях. Я ни к чему не призываю, это просто следствие, информация к размышлению.
Войцех молчал. Да, эта сеньора с фамилией гринго любит развлечения, но развлекается она жестоко. Безо всякой жалости и чувства такта. Да и к кому жалость-то испытывать? К презренному поляку? Нет уж, пусть он знает все, как есть, а затем или сам валит на историческую Родину, или становится одним из них. Осознанно. Добровольно.
– Это не мои домыслы, – закончила она. – Это целенаправленная программа, которая уже много лет как запущена. Просто мы не спешим, но будьте уверены, сеньор Красуцкий, так будет.
Она дала ему какое-то время, чтобы проникнуться, выйти из равновесия. У нее получилось.
Со стороны это выглядело, как идиотизм, наверное. Сотрудница императорской гвардии приперлась в важный исследовательский институт, выгнала из кабинета его начальника и втирает ему, рядовому сотруднику, истины национальной политики. Но безопасники – особая нация, люди с иной психикой и иным миром. Кто знает, о чем говорят их агенты в беседах с потенциальными резидентами при вербовке? Уж никак на скупые рабочие темы!
– Что вы хотите от меня?
Собеседница довольно улыбнулась. Клиент "дозрел", можно начинать настоящий разговор.
– Хороший вопрос. А главное, после хорошей прочищающей преамбулы…
Войцех снова скрипнул зубами.
– По нашим данным, вы – хороший специалист в области генетического программирования.
Он ожидал чего угодно: что предложат стучать, доносить, следить за кем-то… Но не этого.
– Я бы не стал утверждать в превосходной степени. Я бы сказал, я ОБЫЧНЫЙ специалист…
– Скромность – хорошее качество. Ее величество ценит его в людях. Особенно, представителей проблемных наций…
Снова эти довольные смеющиеся глаза. Как она уже достала национальным вопросом!
– И тем не менее, многие люди в этой области, достойные того, чтобы относиться к их мнению серьезно, указали, что вы хоть и молодой, но очень способный и перспективный специалист.
– Может быть, не буду спорить, – согласно кивнул Войцех. – Но лично себя я так высоко не ценю.
– Зря, – недовольно скривилась она. – Амбиции – зачастую то, что не хватает молодым ученым, чтобы стать знаменитыми.
Серьезно она это сказала, или нет, он не понял.
– Под эгидой департамента безопасности планируется важный эксперимент. Естественно, секретный.
– Департаменту безопасности нужны эксперименты с генным программированием? – Войцех присвистнул.
– У вас плохо со слухом, сеньор Красуцкий? – брови сеньоры безопасницы слегка нахмурились. Но это "слегка" от человека ее ранга – слишком много, чтобы утопить в дерьме такую сошку, как он. Мужчина съежился и подобрался.
– Что вы, совершенно нет! Я внимательно слушаю! Просто не мог поверить. ДБ… И генные эксперименты?! Для чего им это?
– Это вас не касается, сеньор Красуцкий. – Собеседница расслабленно улыбнулась. – Скажу больше, это не касается даже меня.
Он кивнул.
– Итак, эксперимент, связанный с генным программированием. Сказать подробности не могу, не обладаю информацией, но поскольку мне рекомендовали ваш отдел и вас лично, думаю, это ваш профиль.
– Можно уточнить: это касается психофизических реакций? Морфологии, поведенческих установок? Скорости рефлексов, мышечных реакций? Понимаете, я узкий специалист…
– Я не знаю об эксперименте ничего! – повысила она голос. Войцех понял, что это неправда. – Все, что могу сказать – это генетическое программирование человека с заданными параметрами!
– Такие опыты запрещены международной конвенцией… – Войцех осекся.
Женщина флегматично смотрела на него, покачивая ногой и внимательно следя за реакцией. Боги и Священный круг! Вот это да!
– Я понял… Все понял… – быстро затараторил он. Сеньора понимающе улыбнулась. – А каковы условия? Что от меня требуется и что мне могут предложить? И как насчет работы, которую я веду здесь? – он окинул взглядом кабинет, имея в виду весь институт.
– Замену здесь вам найдут. Ваше начальство еще не окончательно утратило профессионализм, думаю, с этим они справятся… – она плотоядно усмехнулась.
Понятно, почему так дрожали руки у Главного. Она их тут всех круто прижала. Видать, есть чем.
– Оплата… – она подвинула к нему клочок натуральной бумаги размером с визитку, на которой были написаны цифры. Увидев их, Войцех ужаснулся.
– Это за год работы, – прокомментировала сеньора из безопасности.
– Так много? – его челюсть отвисла. Столько он не заработает и за десять лет вкалывания в НИИ.
– Секретность… – собеседница пожала плечами. – К тому же, есть дополнительные условия.
Он перешел весь во внимание, вновь готовясь услышать что угодно. Но вновь, второй раз за десять минут у него отвисла челюсть от удивления.
Глава 5. Бэль
Мод-блондинос. Смуглокожая беловолосая латинос. Пожалуй, на этом моменте можно сделать лирическое отступление.
Белые волосы – это принадлежность к очень… Нет, ОЧЕНЬ солидному обществу. Я учусь в непоследней школе планеты, но у нас нет ни одного человека с такими. И сомневаюсь, что в других элитных школах их счет идет на десятки. Их настолько мало, что встретить подобную просто так на улице почти не возможно (я имею ввиду настоящих блондинос, а не крашеных брюнеток или чистокровных североевропейских туристок). Почему так сложилось? Это долгая история.
Началась она с того, что творец, создав обычных чистокровных белых людей (с белой, а не смуглой кожей), поселил их обособленно, в северных странах, дав им здоровье, силу и ярость, о которых до сих пор слагают легенды. Но одарил слабым геном цвета, рецессивным, который не может бороться в перспективе с более сильными доминантными собратьями южных народов. То есть, теоретически "белый" ген успешно мог существовать только в изолированной системе, в которой народы-носители не могли смешиваться с южанами, и только так выжить. Эдакая шутка создателя.
Замысел высшего разума поначалу исполнялся: северяне были сильны, их расплодилось довольно много, и они доминировали в своем мире, проводя экспансию на юг. Но прошли столетия, рухнули империи, с Востока переселились новые народы. Южан в общей массе становилось все больше и больше, а северян все меньше и меньше; они разбавлялись другими народами, ген терялся. Но этот процесс растянулся на века, и был в целом незаметен.
Потом, веке в двадцатом, или двадцать первом, мир подвергся чуме глобализации, получившей название Второго Переселения Народов. Выходцы из стран Азии и Африки потоком хлынули в страны Европы и Северной Америки, буквально затопив их, погубив коренное население, оттеснив его на обочину истории. "Белый" ген не выдержал нагрузки и исчез. Последние его носители еще живут в относительно изолированных общинах Северной Европы, но и их исчезновение – дело времени.
Таким образом, уже в начале двадцать второго века беловолосые люди в основном вымерли. Их еще можно было спасти как расу, проведя генетические исследования, "усилив" их ген, а затем искусственно внедрив в генотип будущих зародышей, но это морока, стоящая огромных денег, которые всегда есть на что потратить, более важное и нужное. Практичный мир предпочел вычеркнуть блондинов из истории – так дешевле.
Но судьба любит преподносить сюрпризы. Примерно в это же время, в тридцатых годах XXII века, родился безумец, помешанный на экстремальной генетике. К сожалению для мира (но к счастью для "белой" расы), им оказался наследник престола уже существовавшей тогда Империи, принявший впоследствии тронное имя Хуана Четвертого. Это был жесткий и суровый человек, кровавый тиран, убивший и искалечивший миллионы. По своей жестокости он переплюнул легендарного Гитлера, а это многого стоит!
Например, его концлагеря на территории Северной Америки. Да, покорил ненавистную страну, угнетавшую его континент двести лет, да, уничтожил статую Свободы, "гору президентов" и другие атрибуты былого. Нехорошо поступил. Но эти действия можно понять, попытаться оправдать жестокостью эпохи, но к чему поголовно уничтожать покоренное население? Пятьдесят миллионов человек (а может и больше), сгноенных им в лагерях смерти на территории Техаса, Флориды, Оклахомы и Калифорнии навсегда останутся черным призраком во взаимоотношениях между Северной и Южной Америками. Пускай Северная ныне – лишь намек на тень былого величия, нищая отсталая страна, но холод в отношениях с нею еще аукнется имперцам в глобальной перспективе.
Кроме ничем не обоснованного уничтожения гринго, Хуан IV прославился тем, что вкладывал огромные средства в экстремальные исследования, не заботясь о моральном их аспекте. Ему нужны были живые роботы с заданными параметрами, или монстры, используемые для определенных нехороших целей, для которых не подходит использование обычных людей. И его совершенно не волновала цена их создания. Это был фанат, толкнувший науку на десятилетия вперед, но…
…Но вопрос цены, расплаты за содеянное, и уничтожил этого по своему великого человека.
Он гноил в тюрьмах недовольных своей властью, но при этом создавал новых людей, которых людьми назвать не повернется язык. Генетика стала страшным оружием в его руках! Лишь после того, как его свергли, а имя предали забвению, вдруг выяснилось, что на основе добытых им знаний можно лечить болезни, улучшать генофонды целых наций и создавать модифицированных людей с заданными параметрами. Не монстров, а обычных людей, абсолютно здоровых и гораздо более приспособленных к жизни в сложных условиях (например, в космосе и колониях). Медики и военные тут же принялись массово использовать эти достижения, начался виток развития науки, которого не могло быть без пролитой тираном крови, но об этом люди до сих пор предпочитают не вспоминать.
Блондины, или неовикинги, являлись одним из направлений исследований Безумного Императора. Скромным, абсолютно не кровавым, что для этого человека не характерно. Он изучил потерянный ген и модифицировал его, сделав доминантным, какой нельзя задавить просто так. Но…
И снова это "но"!
Ему было плевать на спасение потерянной расы, хоть он с детства ею грезил, идеализируя древних северян. Исследования проводились с сугубо практической целью, и не с одной, а двумя.
Первая. В мире на тот момент ощущалась острая нехватка контингентов, желающих добровольно погибать во славу своих отечеств (а точнее, за кошельки правящих ими буржуев), и год от года недостачу в рядах вооруженных сил компенсировать становилось все тяжелее и тяжелее. Решить проблему можно было одним махом, одномоментно завербовав несколько миллионов человек, живущих войной и ради войны, не знающих и не желающих другой жизни. Новых викингов.
Вторая – низкое доверие к уже имеющейся армии, в которой служили те же люди, что страдали от его тирании "на гражданке". У этих людей имелось оружие, а так же сила воли и умение рисковать. О доверии солдат правителю не могло быть и речи, тиран боялся собственной армии, наделяя ее благами и развращая, тем самым только способствуя желанию установить хунту. Эту проблему нельзя игнорировать и невозможно решить, если только не заменить нелояльных бойцов на лояльных, не связанных с "гражданской" жизнью. ВСЕХ бойцов.
Император не стал мелочиться, показав, что он – действительно великий человек. Он так и поступил – заменил всех, одним махом разрубив аж два Гордиевых узла, окупив этим гигантские затраты на исследования.
Он создал искусственных людей, искусственных воинов, внешне похожих на древних свирепых викингов. Это были не клоны, а настоящие зародыши настоящих людей, полностью индивидуальные, лишь немного модифицированные. Несколько миллионов человек, мужчин и женщин, обладающие массой полезных способностей. Физически сильные, легко приспособляемыми к любым условиям, а главное, абсолютно преданные! Их воспитывали в специальных центрах, неподконтрольных общественности, где зомбировали, с детства прививая необходимые тирану чувства – патриотизм, готовность умереть и прочее. Весь набор качеств, которого на тот момент у солдат ни у одной армии мира не имелось.
Миллионы людей вырастали и заступали на службу, где без вопросов и сомнений выполняли ЛЮБЫЕ приказы, со временем почти полностью вытеснив старых солдат. Возникло что-то вроде военного сословия из сверхлюдей, опора трона, причем эта опора в первых же военных конфликтах показала, что она на порядок сильнее и боеспособнее прежней армии Империи, равно как и армий остальных держав. Только один этот шаг вывел страну на передовые позиции, заставив остальной мир трепетать.
Но это не спасло императора, его все равно убили. Белые люди оказались недостаточно поворотливыми, чтобы воспользоваться моментом и превратиться в "преторианскую гвардию", диктуя всем свои условия, ставя и свергая императоров. Новое правительство, пришедшее на смену старого, сумело дезорганизовать их и поставить на место. Тем не менее, тронуть их самих, как сословие, со всеми привилегиями, не посмели. Страшно! Следующий император лишь свернул программу искусственного репродуцирования и перевел комплектацию вооруженных сил на старую схему, постепенно обновляя военные кадры естественным образом, за счет новобранцев "с улицы", убирая "белых" на "гражданку" за выслугой лет.
Это долгий путь, зато надежный. Самый безболезненный для общества из всех возможных, несмотря на то, что все время "конверсии" беловолосых власть тряслась от страха. Но он сработал – за два поколения армия превратилась в почти прежнюю, "белые люди" перестали быть угрозой, а о проекте неовикингов благополучно "забыли".
На "гражданке" же белые люди быстро смешались с местным населением. Не сразу, конечно – первое время отношение к ним было настороженным, их не очень-то любили, и даже пытались принижать, дескать, презренные недолюди. Но это была не просто группа модов, это было сплоченное и организованное сословие, за которым стояла большая сила, и несколько акций, когда за убийство своих от рук воинственных хулиганов или расистов устраивались кровавые вендетты, научили людей относиться к ним с уважением, уровняв права с натуральными.
Сам тиран в памяти людей вскоре забылся, и отношение к его "детям" тоже изменилось. То есть снялись все барьеры для смешивания их с латинос. Тогда выяснилось, что ген – это всего лишь ген, отвечающий за определенный набор качеств, и ни за что больше. Например, смуглый цвет кожи оказался очень даже совместим с белыми волосами и голубыми глазами. А так, как почти все имперцы в той или иной степени смуглокожи, "викинги", растворяясь в их массе, поголовно приобретали оный цвет. То же и остальными расовыми признаками: все неусиленные, естественные, регрессировали, ушли в небытие, заменившись качествами исконных южноамериканцев. Сейчас их уже практически нельзя отличить от латинос, лишь белые волосы, голубые глаза да хорошее здоровье выдают потомков неовикингов.
Они – не суровые северяне прошлого, какими задумывались, но и не потомки индейцев, негров и конкистадоров, как большинство сограждан. Нечто среднее между, всеми, пятая раса, два века как натуральная.
Постепенно они рассеялись по стране, по миру, и, конечно, по имперским колониям. Их количество ныне не превышает несколько десятков миллионов, что мизер для огромного мира, и даже трехмиллиардной Империи, но число это не падает.
Изначально так получилось, что эти люди оказались элитным сословием, кастой – группой лиц, объединенных по профессиональному признаку, наделенных властью и противопоставленных остальному населению. Поэтому, когда рушился кастовый уклад (а рушился он медленно), у них было время поддержать друг друга, давая всем представителям своего маленького мирка шанс стать известными и обеспеченными. В этом их также поддерживало государство, стремящееся любой ценой "очернить" армию, дав белым дорогу куда угодно, кроме нее. Так практически все светловолосые за счет государства, при поддержке "своих", выучились в престижных заведениях и получили хорошие дипломы, после чего многие открыли фирмы, став бизнесменами, или пошли в менеджеры, артисты, шоумены, высококлассные специалисты – во все те области, где работу нельзя назвать непристижной, вливаясь в различные слои элиты Империи. Постепенно превратились в своеобразный клан состоятельных людей, поддерживающих друг друга по расовому признаку, но почти не имеющие влияния на вооруженные силы.
Конечно, не все белые стали богатыми, а некоторые, наоборот, со временем разорились и обеднели. Встретить их в Империи среди простых людей можно… Но и в этом случае они наверху социальной лестницы, за счет эксклюзивных признаков, редких в обыденной жизни, а потому ценимых, как изюминка. Например, точно знаю, в любом борделе Альфа-Аделлины, от Красного Квартала до Маленькой Гаваны, девушке с белыми волосами автоматически предложат тройную, а то и пятерную оплату, только за цвет волос. Даже если она уродина (хотя уродин среди них нет, генная модификация дает о себе знать). То же самое и с мальчиками (с мальчиками еще круче, их услуги всегда оплачивались выше девочек). И такой расклад, превосходство человеческого фактора над профессиональным, существует во всех сферах деятельности.
Венера – не Империя. Количество блондинос здесь гораздо меньше. Все они – потомки тех, кто перебрался сюда в далекое время бурного освоения колоний для основания бизнеса (а что еще ловить состоятельным людям на планете с искусственной средой обитания и регенерированным воздухом?) Поэтому встретить подобную Бэль среди простого народа – почти невозможно, она может быть только аристократкой. И судя по непринужденной манере держаться, отсутствию желания себя показать, аристократка потомственная, из самого-самого высшего общества. Вот это я влип!
* * *
– И что же заставило убежать от охраны? Ведь это ребячество, детский сад. Уж ты-то, в свои двадцать один, должна это понимать.
– Должна. – Бэль согласно кивнула и потупилась.
Какая-то странная она – вроде взрослая, но временами создается впечатление, что не совсем. Несмотря на содержательные разговоры, серьезные вещи, о которых спокойно рассуждает, внутри нее будто сидит маленькая девочка, девочка-загадка. И попытки разгадать ее пока не увенчались успехом.
Мы степенно брели по тропинкам парка, по не самой оживленной его части, вот уже четвертый час, ведя беседы на разные темы: от мировой литературы и архитектурных стилей неоколониализма, до политики и современной моды. Впервые за много лет я встретил достойного собеседника, разбирающегося в самом широком спектре вещей. Даже в моей "элитной" школе таких не встречал.
Время летело быстро, три часа с Бэль показались тремя минутами. Огни "дневных" ламп, регулирующих время суток, достигли максимума – перевалило за полдень. Конечно, реальный день и реальная ночь на золотой планете длятся почти двести пятьдесят суток, а смена времен года – вещь вообще условная, но под куполом искусственно поддерживается стандартная земная двадцатичетырехчасовая система. Само время синхронизировано с Каракасским, временем столицы Империи, что удобно для бизнеса, и поддерживается таковым на всей планете, во всех провинциях и поселках, даже в полунезависимом русском секторе. В отличие от Земли, у нас нет часовых поясов, и это благостно сказывается на ритме жизни ста миллионов населяющих Венеру людей.
– Знаешь, Хуанито, – подняла голову девушка после долгого молчания, – я сама себя иногда не понимаю. Что-то делаю, импульсивно, одним порывом, а потом сижу и думаю: зачем это сделала? Вот и с побегом так же. Сидела, злилась, и вдруг решила: а полетело бы оно все в космос! И сбежала. А сейчас иду и понимаю, что это ничего не решило. Только теперь мне попадет за побег, и аргументы, в чем я тогда была права, никто не станет слушать.
– Это верно! – Я усмехнулся. – И часто у тебя такое бывает? Порывы "послать всё в космос"?
Она скривила многозначительную мину. То есть, достаточно часто.
– А почему именно побег? От чего вообще может бежать девушка, у которой есть всё? Тебя не воспринимают в серьез? Это не повод для демарша! Я бы сказал, наоборот. И ты не маленькая, чтоб этого не понимать. Что должны сделать родные, чтобы возникло такое желание? Лишили на обед сладкого?
– Смешно! – Бэль грустно усмехнулась.
– Заставили учить французский вместо футбола, баскетбола, волейбола, прогулок с мальчиками? Не похоже. Судя по тем вещам, что ты рассказываешь, у тебя прекрасное образование, и учиться тебе не в тягость. Заперли дома и не дают гулять? Бэль, ты не тянешь на девочку, которая позволит так с собой обращаться! Лет пять назад – может быть, но не сейчас!
– Что же привело к такому заключению? – в ее голосе прорезались нотки ехидства.
– Ты слишком самостоятельная, – не обращая на него внимания, ответил я. – Я видел много людей, и могу сказать точно: такие, как ты, не дают собой помыкать. Даже родителям. – Девушка зарделась. – Здесь речь идет не о разовом наказании, а о длительном противостоянии, причем сугубо моральном. У тебя строгий отец?
– Да нет, вроде… – она растерянно пожала плечами.
Тут в голову пришла идея, которая мне очень понравилась.
Суть вот в чем. Я люблю наблюдать за людьми, читать их по мимике и поведению. А сейчас рядом со мной шла не просто интересная девочка, а представительница класса людей, которых я в обозримом будущем не смогу изучать по понятным причинам. Но на которых очень хочется посмотреть поближе, сравнить – отличаются ли они от остальных или нет? Есть ли в богачах нечто, что дают только большие деньги? Или же все люди одинаковы?
У меня имелась уникальная возможность это выяснить, для чего требовалось немного – всего-то расшевелить Бэль, заставить нервничать и говорить о сокровенном. И о близких. А что, любопытство – не порок, почему бы и нет?
– Тиран и сатрап, не дающий спокойно вздохнуть? – тут же начал давить я, реализуя свой план. – И твой побег – попытка его разозлить?
– Нет, папка любит меня, ты что! – искренне возмутилась она. Он мне и не такое спускал!…
– Тогда мать, – безапелляционно заявил я, развивая наступление. Кажется, Бэль не поняла, что я ее банально развожу. – Твоя мать – тиран и сатрап, и не будучи в состоянии с ней бороться, ты устраиваешь демарши, чтобы показать, что имеешь свое мнение, отличное от ее.
Девушка вновь замотала головой.
– Нет. Моя мать – хорошая женщина. Она, конечно, строже отца…
За этим последовала мимика, характеризующая сравнительную степень "строжести". Сильно строже. Очень сильно!
– …Но мы скорее подруги, чем… Чем она сатрап! Вот!
– Но что-то же тобой двигало? Охрана – это наемные работники, корень зла в родителях. Я не прав?
– Прав. – Девушка с сожалением вздохнула. – Просто дело не в родителях.
– Тогда в чем? Я не вижу логики! Что может быть сильнее воли родителей?
– А тебе обязательно искать логику?
Она бросила замученный взгляд. Я стушевался.
– Все в жизни подчинено логике. А в твоем рассказе ее нет. Вот я и… Обратил на это внимание!
"Шимановский, прекрати! - осадил меня внутренний голос. – Куда ты лезешь? В чужое грязное белье? Тебе оно надо?"
"Ну, интересно же! Когда я еще увижу грязное белье аристократов!"
"Кроме того, что они – аристократы, они еще и люди, и это некрасиво!" - продолжал давить мой бестелесный собеседник. Но на сей раз его аргументы действия не возымели.
"Отвали! Это – богачи, а не люди! Могу я хоть глазком взглянуть на их жизнь изнутри? Хоть со слов этой девочки? Ничего плохого же я не делаю!
"Кроме глумления!!!…" - вякнул голос напоследок.
– Ты прав, Хуанито. Тут не будет логики, потому, что… – она замялась. – Потому, что у нас не нормальная семья!
– Покажи мне хоть одну нормальную! – воскликнул я. – Таких не существует!
– Тебе интересны проблемы моей семьи? – в упор задала она вопрос.
"Интересны! Еще как! Может, хочу убедиться, что вы – люди, а не какие-нибудь, скажем, вампиры! А ты молчи, бестелесная сволочь!"
– Как тебе сказать… – Я сделал умное лицо и почесал подбородок. – Мне просто показалось, что тебе нужно поговорить об этом. Выговориться.
– Думаешь?
Она занервничала. Кажется, я ударил в точку.
– Да, мне так кажется. Просто понимаешь, ты… Такая несчастная!
А вот здесь я не врал. Это чувство, действительно, проскакивало.
– Не могу этого объяснить, но мне кажется, за твоим лоском, общительностью, веселым нравом, есть нечто, что тебя тревожит. Это воспринимается на уровне интуиции, не спрашивай, откуда я это взял.
Девушка кивнула и погрустнела.
– Настолько заметно, да?
"Шимановский, хватит давить! Ну, прав ты, не все в порядке в Датском королевстве. Но она же страдает! Такой кайф, лицезреть расстроенную девушку, да?!.
– Да нет, вообще-то… – Я все же внял голосу и сбавил обороты. – Просто… Просто… Я вижу людей, Бэль! Это что-то типа таланта. Мимика, жесты, невербальные проявления. Морщинки вокруг глаз, форма губ, когда о чем-то думаешь. Люди учатся этому годами, а я вот… Просто чувствую! Это с детства так. Не обижайся на меня, ладно?
– Я не обижаюсь… – Она вдруг расплылась в улыбке. – А ты что, готов стать моим духовником?
– Думаешь, ты первая? – усмехнулся я.
Вообще-то самонадеянно. На самом деле с моим дурным характером мне мало кто решается плакаться в жилетку. Хотя, из меня получился бы хороший психоаналитик – я все это вижу и чувствую. Это направление, кстати, в качестве будущей профессии, очень даже серьезно рассматриваю.
– А где гарантия, что то, что ты услышишь, завтра не попадет на первые полосы таблоидов? – ее глаза опасно прищурились.
Она видела во мне ровню, человека с возможностям, и это позабавило.
– И как я это сделаю?! – наигранно-удивленно воскликнул я.
– Папарацци… – начала она, но я грубо перебил.
– Бэль, папарацци засмеют и оплюют меня, предложи я им информацию о тебе! Скажут: "Мальчик, иди покури еще, хорошая у тебя травка! И не мешай серьезным людям работать!" Не забывай, я – парень с рабочей окраины, а не видный деятель планеты, к которому нужно прислушиваться! У меня нет ни авторитета, ни нужных знакомых! Да и не нужны они, в общем… – я равнодушно пожал плечами. – Мне и на своем месте хорошо.
Быль сникла. Да, при долгом тесном общении о социальной пропасти забываешь быстро. Но с другой стороны, именно я – идеальная кандидатура в духовники. Просто потому, что ничего не смогу ей сделать даже при всем желании. Наоборот, посочувствую и дам совет, если смогу. Хотя, как показывает практика, чтобы разобраться в себе, чужие советы не нужны. Достаточно озвучить волнующие тебя вопросы вслух, и решение напросится само. Одно время я даже вел аудиодневник, который затем переслушивал, пока не перерос. Зато теперь горжусь сохранением здравого мышления в самые трудные периоды.
– Кстати, вот и лавочка освободилась, как по заказу!
Парочка, сидящая на лавочке чуть впереди, поднялась и ушла в противоположном направлении. Я, ускорив шаг, плюхнулся на нее, забивая место.
– Присаживайся!
Бэль, как положено порядочной сеньорите, плавно опустилась на пластиковое сидение, поправляя юбку и держа спину перпендикулярно земле. Элементарный вроде жест она сделала с такой грацией и такой элегантностью, что я, со своими медвежьими повадками, почувствовал себя неуютно. Блин, вот они – хорошие манеры!
Мое смущение не осталось незамеченным – в глазах Бэль промелькнула веселая искра удовлетворения. Вот зараза! Ничего, я найду, чем ответить!
Сев, девушка какое-то время молчала, собираясь с мыслями. Затем, глубоко вздохнув, воскликнула:
– Хорошо, убедил. Расскажу. Только при условии, что всё останется между нами.
– Разумеется. – Я согласно кивнул.
– Мой отец – никакой не тиран. Он очень хороший, добрый и отзывчивый человек, и очень нас любит. Меня и брата с сестрой. И никогда нас не ругает.
– У тебя есть брат и сестра? Вас трое? – зачем-то уточнил я.
Она кивнула.
– Прикольно! А мать?
– Мать тоже очень хорошая, хоть и строгая, и нас любит. Мы нашли общий язык, от нее я бы никогда не удрала. Но она – глава одного из древнейших родов планеты, уходящего корнями в старую аристократию, еще доимперской эпохи…
При этих словах я присвистнул. Вот это да! Только что она подтвердила мои худшие опасения. Их, старой аристократии, всего-ничего, они богаты и на виду у всей планеты. Теперь понятны опасения насчет папарацци.
– Мама возглавляет семейный бизнес, она – очень занятой человек, и мы слишком редко видимся, чтобы ссориться. – В ее голосе прорезались нотки грусти. Здесь я ей сочувствовал, но помочь не мог – у каждого статуса как свои плюсы, так и минусы. – Это огромная компания, Хуан! Там столько дел, столько проблем, столько ответственности!…
Я кивнул. Масштабы такой компании приблизительно представлял. Бюджет родителей учеников ВСЕЙ нашей престижной школы не составит и десятой части их чистой прибыли.
– Тогда с кем у тебя трения? Зачем было бежать? Разве может быть кто-то авторитетнее ТАКИХ родителей, ТАКОЙ матери?
– Может! – Она вновь тяжело вздохнула.- Все не так просто, Хуан. Трения у меня не с родителями, а с… Мачехой. Вот. И сбежала я, чтоб насолить ей.
Я раскрыл рот от удивления. Бэль, глядела вперед невидящим взором.
– Это злая гарпия, занимающаяся нашим воспитанием, которая ни во что не ставит ни меня, ни мое мнение. Мы промеж собой даже прозвали ее "штандартенфюрер". Вот и весь конфликт, Хуанито. Теперь можешь смеяться.
Смешно мне не было. Даже от экзотического прозвища.
– Как все запущено!
– Это точно! И главное, я совершенно ничего не могу сделать! У нее что-то типа карт-бланша, родители не лезут в "воспитательный" процесс. Любые попытки проявить себя, доказать, что я взрослая, обречены на провал.
– Но она же должна понимать, что ты… Не маленькая!
– Она понимает. – Бэль покачала головой. – Скажу больше, она не такой тиран, как кажется, и многое нам позволяет. Но дать мне по мордасям в присутствии друзей и подруг у нее за здорово живешь!
А вот тут я расхохотался от души, и хохотал долго. Бэль же насупилась и съежилась, забыв о своей аристократичной осанке и манерах. Кажется, я своего добился: скелеты ее семьи, гремя костями, громко посыпались из шкафа на землю – только успевай собирать.
– Я знала, что ты будешь смеяться! – обиженно пробурчала девушка. – Но для меня все это серьезно.
– Извини! – я силой взял себя в руки. – Я не хотел. А родители что, совсем ничего не делают? А мать? Уж она-то должна тебя защитить?
Бэль отрицательно покачала головой.
– Почему?
– Это долгая история…
– Так мы вроде никуда не спешим?
Ответом мне стал очередной тяжелый вздох.
– Главой нашего рода является мать, – начала она долгий рассказ. – Это не нонсенс, добрую треть кланов на планете возглавляют женщины. Хотя бы номинально.
Я кивнул. Да, это так. На Венере, в отличие от бывшей метрополии, с самого основания действует закон о равноправии полов при наследовании. Единственное условие при этом – у женщины-наследницы дети принимают фамилию матери, а не отца. Базовое условие. Для далекой Земли это варварство, там вообще не понимают, как полы могут быть равноправны, но на то они и далекая отсталая Земля. Благодаря этому закону, например, все члены королевской семьи вполне естественно, без заморочек, носят фамилию Веласкес (фамилию основателя династии, генерала, жившего три с половиной сотни лет назад), хотя отцами наследниц престола и законными мужьями королев за столетие кто только не был. Даже в Империи такой закон касается лишь последних представительниц рода, когда кроме них нет никого по мужской линии.
– С отцом они развелись, когда мы были маленькие: мне исполнилось всего семь, а брату вообще четыре. Отец в один день взял и ушел от нас, и женился на маминой подруге. Причем, не просто подруге, а ЛУЧШЕЙ подруге!
Я покачал головой.
– Бывает! А как она стала надзирательницей? И почему ты ее боишься, если она – никто?
– Я не боюсь ее! – гордо вскинула носик девушка. – Просто мы друг друга не до конца понимаем! Вот и все!
Ага, задело? Вижу, как ты "не понимаешь"! Аж трясешься от злости!
– Как – долгая история. Если коротко, то… – она задумалась. – Понимаешь, моя мать – глава клана. А отец – из менее знатного рода… Да что там, он вообще не из знатного рода! – воскликнула Бэль, повышая голос. – Из-за этого все проблемы! Не из бедных, конечно, но ты знаешь законы нашего мира, для знати это не играет никакой роли. Все, кто не из нашего круга – плебеи…
Сказав это, она испуганно ойкнула и бросила виноватый взгляд.
– Извини… Но они правда так считают!!!…
Неловкость. Боязнь задеть, зацепить меня этими словами. Она не такая, как ее круг, и не считает окружающих плебеями. По крайней мере, не всех. Почему-то в тот момент мне вспомнилась инфанта, прущая сквозь безоружную мирную толпу напролом в сопровождении вооруженной до зубов охраны. Уж та бы ни за что не извинялась, тем более за вещь, от нее не зависящую и пустяковую. А вот Бэль неловко…
– А, ладно тебе! А то я этого не знаю! – Я решил не развивать тему. Моя маленькая аристократка не похожа на расфуфыренных "коллег по цеху" из злопамятного "Инспирасьона", и за это я готов носить ее на руках. – А при чем здесь его происхождение?
– Ну как же, у него нет никаких прав на бизнес. Он-то семейный! Но мать сама, без него, не справилась бы. Она ведь всего лишь женщина! А отец очень умный. Вот.
– То есть, после развода она не могла послать его… Выгнать, – поправился я. – Потому, что зависела от него.
– В целом да… – снова вздохнула Бэль, на сей раз обреченно.
Я вновь чуть не рассмеялся. Типичная femenino, знаем мы вас! Признать, что зависите от мужчины – смерти подобно! Тем более, наследнице древнего рода. Даже если зависите на самом деле. Смелое заявление!
Ты, девочка, смелая femenino, раз можешь произнести такое вслух первому встречному. И мама твоя смелая, раз смогла признать сей факт и позволяет об этом рассуждать. Интересная у вас семья! Я уже заочно вас всех уважаю!
– Знаешь, как женщине тяжело тащить такой груз, как финансовая империя, входящая в сотню крупнейших на планете? Особенно, когда у нее на руках трое маленьких детей? – продолжала оправдываться моя спутница, и я поспешил согласиться, чтоб не акцентировать ненужное внимание на больном вопросе. Меня больше беспокоило другое. "Первая сотня".
Это нарицательное обозначение ста самых влиятельных семей планеты по рейтингу самого авторитетного экономического издания Венеры. Как правило, с течением многих лет фамилии там лишь меняются местами, в целом оставаясь в списке одними и теми же.
– Она не могла справиться без отца, и не могла найти ему замену! – продолжала изливать душу спутница. – Потому, хоть он и ушел, но они продолжали видеться, работать бок о бок. Только подумай, после такого еще и видеться каждый день? И работать? И продуктивно работать!
– Сочувствую, – выразил я соболезнование, представив подобную картину. Себе бы такого не пожелал!
– Ага. – Бэль поникла. – Ты не представляешь, что тогда у нас творилось. Крики, ругань, битая посуда! Звонки и разговоры на повышенных тонах! Они даже пытались нас делить. То есть, отец ставил условия, чтобы видеться с нами, но мать была против. И эта… Нехорошая женщина, моя мачеха!… Они ведь были лучшие подруги с мамой! Выросли вместе! Понимаешь? – в ее голосе послышалось отчаяние.
Что тут сказать? Могу озвучить лишь присказку из древнего, еще доимперского фольклора: "Богатые тоже плачут".
"Что, Шимановский, как тебе скелеты? Веселенькие?"
"Ага, веселые. Богатые, оказывается, такие же люди с такими же проблемами на первом месте. Только у них все сложнее, потому, что деньги дают ощущение безнаказанности. Не нуждайся мать Бэль в ее отце, или найди вовремя замену на стороне, его попросту грохнули бы где-нибудь в подворотне, и все дела. Это большая удача, что все сложилось именно так. Так что я тебе сочувствую, девочка. Иногда лучше быть простым парнем с простого района, чем с рождения тонуть в гламурном дерьме, воняющем паленой орлятиной!' [1]
И еще, некому молодому парню, гуляющему рядом с обалденной девчонкой-блондинос из древнего знатного рода, нужно быть аккуратнее, чтобы вдруг не втрескаться и не пойти по пути ее отца. Не хочу кидать понты, дескать, какой я растакой, но в жизни чего только не бывает!
К тому же… – Я внимательно оглядел свою спутницу с ног до головы. С обалденных ног до фантастической светлой шевелюры. – Кажется, я опоздал. Она мне нравится. Очень нравится! Гораздо сильнее, чем любая из всех знакомых мне доселе девчонок. И дело совсем не в ее происхождении."
– И ее приставили к тебе после всех этих криков и битой посуды? – с усилием попытался я вернуться в прежнее русло беседы, отогнав опасные мысли. Мы слишком разные, мне нельзя мутить с нею.
Бэль сдула со лба золотистый локон.
– Они помирились. Не сразу, со временем. Через несколько лет. Мама ее простила.
– Я бы на ее месте не простил! Ни за какие сладости! – жестко отрезал я.
– И я бы не простила! – поддержала Бэль. – И мама не хотела. Они до сих пор… Немного на ножах! Вот. Но обстоятельства заставили.
– Это какие же?
– Мы.
– ???
– Мы росли в этой войне никому не нужными, всем было не до нас. Мать спихивала на руки нянькам, а няньки… Сам знаешь, что такое няньки!…
Естественно, я, выросший на руках у матери-одиночки, работающей в бюджетной парикмахерской, не знал, что такое "няньки". За мной никто никогда не присматривал, кроме донны Татьяны, маминой подруги с соседней улицы, доброй и милой женщины, тоже из русского сектора. Но это происходило только в крайних случаях, и рассматривать всерьез эти присмотры не стоит. Но Бэль мою реакцию не заметила.
– У нее не было времени на нас, совершенно. Отца к нам почти не пускали, но он тоже был все время занят и тоже не мог нами вплотную заниматься. Они ставили друг другу палки в колеса, а мы тем временем росли бандитами, без родительского пригляда. Маленькие детки, считающие, что им позволено всё – можешь представить себе такой коктейль?
Я представил.
– И когда от нас сбежала последняя няня, а агентства одно за другим отказались работать с нашей семьей, только тогда родители были вынуждены подписать перемирие и сесть за стол переговоров.
– Успешно?
– Как видишь! – она горько усмехнулась. – Не знаю, как они договаривались, какие аргументы приводили, но итог потряс всех, и нас троих в наибольшей степени. Мачеха была признана членом семьи, как жена отца, ей отпускались все "грехи" прошлого, и она становилась нашим воспитателем. То есть надзирателем. А по совместительству начальником охраны, и нас, и дома, коей до сих пор официально числится. Теперь понимаешь, что ссора с охраной – не происки родителей?
Я кивнул, но затем усмехнулся пришедшей мысли.
– Бэль, если вы довели до ручки не один десяток нянечек, что с вами могла поделать какая-то новая жена отца, к которой вы привыкли относиться не очень хорошо, как к главной врагини матери? И как мать вообще могла доверить детей женщине, уведшей после стольких лет дружбы у нее из-под носа мужика?
Девушка вздохнула и подобрала под себя ноги, одним движением сбросив туфли, обняв колени. Мне этот жест понравился, красивые колени! А главное, куда делись великосветские манеры?
– Я же говорю, Хуанито, они лучшие подруги. Были. Жизнь друг другу спасали несколько раз. Это просто так не уходит. Она согласилась, потому, что знала, что та не сделает нам ничего плохого. Люди, спасшие друг другу жизнь, выше этого, понимаешь?
Я понимал. Хотя, не до конца. Не всегда это так, и от денег сие совершенно не зависит. Видно, слишком хорошая у них была дружба, раз осталось такое колоссальное доверие после всего случившегося. И такое в мире богатых, оказывается, имеет место. Может мне сегодня вечером сесть, и кардинально пересмотреть взгляды на них? Семейку Бэль я уже уважаю, всех участников процесса, так сказать. Может, в среде "первой сотни" найдется еще немало достойных людей?
– А что касается ее и нас… А ты попробуй сделать ей хоть что-нибудь! Она ведь не просто "нянька", а полковник императорской гвардии в отставке! Что в переводе означает: "Ходячий кошмар для трех ангелочков, привыкших к свободе!"
Я снова присвистнул. Императорская гвардия – главная спецслужба страны, госбезопасность. Создалась еще тогда, когда юная Венера провозгласила себя Империей, в пику узурпатору в метрополии, и какое-то время юридически таковой являлась. Затем страна превратилась в королевство, но название службы так и не поменялось – что-то типа дани традиции. А может с претензией на будущее. Далекое будущее! О грозности и всемогущести оной службы по планете ходят легенды, пересказываемые друг другу шепотом. Полковник госбезопасности… Это сильно!
– "Штандартенфюрер" – потому, что полковник? – спросил я.
– Угу!
– Настолько крутая баба?
– А как ты думаешь? Если она командовала батальоном коммандос?
– Но три "ангелочка" – это не батальон коммандос! – поддел я, лучась иронией. – Тем более, "принцы"! Ни ремня всыпать, ни за ухо отодрать!
– А ей побоку, что мы "принцы", я же говорила! – зло прошипела Бэль, а затем вновь осунулась и красноречиво шмыгнула носом. – Она нас быстро на место поставила и по струнке ходить заставила!
Я скрючился от судорог рвущегося наружу смеха. И на таких деток бывает управа! Правда, наверное, только командир батальона спецназа ИГ её и найдет…
– А когда мы пошли жаловаться, какая она тиран, и что мы больше не хотим с нею общаться, – продолжила девушка, – так мать сама отлупила нас и привела назад. И предупредила, что это был последний раз, когда мы на нее жалуемся!
Я, не таясь, расхохотался в голос. Такое искренне-плаксиво-негодующее выражение на бледном наивном личике надо видеть! Бэль в ответ вновь насупилась.
– И ничего смешного не вижу! Мы до сих пор по струнке ходим, и конца и края этому нет!
Я был категорически не согласен с нею. История с "ангелочками" меня не впечатлила и сочувствия не вызвала. Мое мнение – драть их всех надо, и драть нещадно. В одном она права: "принцы", дети аристократов, действительно, растут с осознанием, что им все можно. Они – высшая каста, и любые попытки ущемить их права – преступление, это вкладывается в их головки с раннего детства. Найдется очень мало воспитателей, которые могут объяснить им, что это не так.
Отсюда вырастают такие типы, как "сын Аполлона" и остальные ублюдки, виденные мною возле "Инспирасьона". Они – избранные, им можно всё – вот корень бед этой планеты и главная, скрытая причина ненависти к аристократии со стороны остального народа. И я, как представитель оного народа, несказанно благодарен сеньоре отставному полковнику за то, что хотя бы трое из "золотых" выросли более-менее нормальными людьми.
Но Бэль, конечно же, мой оптимизм не разделит, и такую точку зрения не поймет, потому лучше оставить ее при себе. Мы из слишком разных миров.
– Даю руку на отсечение, с батальоном спецназа ей было проще! – подвел я итог витку беседы. Чем вызвал согласную улыбку собеседницы.
– Это точно! Ну что, пошли дальше?
* * *
Перед нами расстилалась водная гладь "Копакабаны", к которой мы неожиданно вышли. Глаза моей спутницы, глядя на сотни купающихся и загорающих (уровень ультрафиолета в этом месте искусственно сделан выше, для большего сходства с земным водоемом), предвкушающе заблестели.
– Хуан, что-то мы заболтались, тебе не кажется? – Она очаровательно стрельнула глазками.
– Ты это к чему?
Я хмыкнул, понимая, на что она намекает. И понимая, что мысль эта мне не по душе.
"Копакабана" – народное название огромного пруда, оборудованного под купание. Ну, что пруд будет огромен, только предполагалось, когда Альфа-Аделлина проектировалась. Время, как обычно, внесло свои коррективы. Город разросся гораздо больше от запланированного, и при том количестве народа, что здесь отдыхало в выходные, пляж оказался в несколько раз меньше требуемого. И это единственный водоём такого масштаба в секторе столицы, где проживает целых тридцать миллионов человек!
Люди ютились здесь на каждом квадратном сантиметре пространства, а в самой воде по головам купающихся, наверное, можно ходить пешком! Брррр!
– Я хочу купаться! – безапелляционно заявила девушка, оглядывая пейзаж сквозь сощуренные глазки.
– Но не здесь же, Бэль?! – я показал рукой на людской муравейник.
Она скривилась, но согласно кивнула. Затем указала на изгиб водоема, теряющийся за деревьями.
– Может дальше будет меньше народа?
Я отрицательно покачал головой.
– Там то же самое. Тут везде то же самое. Выходной…
Водоем этот – единственный в парковой системе, замкнутый сам на себя, непосредственно на регенерационные агрегаты. Но я не стану в нем купаться ни вечером, ни ночью, ни в будни.
Моя спутница была солидарна, но саму идею купания из головы не выбросила. По ее нахмуренному личику читалась привычка получать все, что захочется, наплевав на целесообразность этого получения.
– И что, во всем парке нет, где искупаться? А другие пруды? А протоки?
– Не-а, – закивал я. – Пруды и протоки не намного чище. Этот хоть постоянно рециркулирует, а в тех вода неделями по парку путешествует. Если не месяцами. Здесь же искусственная экосистема, это тебе не Земля.
Ну, и что теперь с ней делать? Как отговаривать? Ведь окунется же где-нибудь, из принципа!
Я преувеличивал насчет других водоёмов, вода в них не настолько грязная. Но там тоже купаются, тоже гуляют и пьют на берегу, тоже мусорят и так далее.
– Есть вариант один, но он тебе не понравится… – замялся я. – Тот пруд, где мы познакомились. Он – головной, значит – самый чистый.
Разочарованию Бэль не было предела. Фыркнув, она присела прямо на коротко подстриженную траву, спуская с навигатора, маленького бесцветного обруча на голове (который я сразу не заметил), контур экрана мультивизора, и щелчком пальцев завихряя на нем изображение.
Я присел рядом и молча наблюдал за развитием событий. Бэль, как видно, из породы таких, кто не любит оставлять неудовлетворенными свои капризы. Не только разбалованная, но еще и очень упрямая девчонка! Теперь для нее важен не сам процесс купания, а купание как факт, результат, достижение цели. Маленькая богатая дрянь!
На голограмме тем временем мелькали картинки – схемы, карты, надписи. Интересно, что она придумает? Что вообще можно придумать в этой ситуации? У меня соображений не имелось, но ее ресурсы отличались от моих, и было интересно, насколько.
Наконец, она остановилась на одной схемке и довольно фыркнула:
– Есть, живём!
Но тут же скисла.
– Что такое? – я придвинулся поближе, пытаясь разглядеть с этой стороны отзеркаленное изображение. Смотреть на зеркальную копию карты – не самое благодарное занятие, понять ничего не получилось.
– Есть тут недалеко один нормальный водоем. Маленький, но чистый. Но две вещи: меня там могут узнать, и вход туда на противоположном конце парка, очень далеко. А потом еще после входа в эту сторону столько же идти. Вот, сам посмотри.
Она аккуратно приподняла волосы на затылке, расстегнула навигатор и протянула мне. Дорогущая штукенция! Тонкая, сливающаяся с волосами, мощная (судя по качеству картинки), и при этом безо всяких козырьков – прямое голоизображение!
Так-с… Карта. Схема парка. Увеличиваем. Ого, какие подробности! Я таких карт раньше не видел! Такие не продаются в туристических магазинах и не качаются из сетей! Это уровень департамента архитектуры как минимум! Указаны все неровности рельефа, возвышенности с высотами…
Да это схема для охраны! Очень-очень подробная схема! С указанием, где можно сделать засаду, где расположены "карманы" и мертвые зоны, куда ведет та или иная тропинка! И такое существует?!
А вот и пруд. Бэль подсветила искомый объект зеленым, чтобы я мог его быстро найти. Он находился в другой, в платной части парка, вход туда, действительно, находился далеко. И по территории платной зоны от входа до него тоже не близко. Минут сорок ходьбы туда, и столько же обратно. Зато от нас здесь рукой подать.
– Бэль, я ни разу не был в той части парка, – осторожно начал "отмазываться" я. Мне не улыбалось тащиться к черту на кулички и платить немалые (для моей персоны) деньги ради ее глупого каприза.
– Не страшно, – отмахнулась она. – Там ничего интересного. Народа немного, почище, но зато и места в несколько раз меньше. Проблема в другом… – она грустно вздохнула. – Меня там узнают и быстренько доложат куда надо, что я объявилась. И через пять минут моя свобода закончится…
– Боишься мести "штандартенфюрера"? – поддел я.
Она не стала отпираться и красноречиво промолчала. Затем резко вскинулась, как будто ее осенило:
– О, у меня идея! Давай заберемся туда через забор?
– Куда? – я закашлялся.
– Туда! Куда ж еще?
Эта идея мне тоже не понравилась. Но Бэль уже загорелась, и теперь остановить ее, наверное, не сможет и "Экспресс любви" на полном ходу.
– Если перелезем через забор, не надо будет светиться при входе! Да и до самого дальнего конца пруда, где мало людей, отсюда по прямой рукой подать! – продолжала уговаривать она.
– Но там же охрана? Камеры? Системы слежения?
Меня пробрал легкий озноб. Конечно, это интересно, приключения, все такое; восемнадцать лет – возраст, когда на подобное тянет. Но я – не "принц", меня родители не вытащат из нехорошей ситуации, случись что. А охрана там серьезная – Центральный парк на планете один, и богатые люди тоже хотят в нем отдыхать. В том числе очень богатые.
– Я тебя умоляю! От охраны откупиться можно! – скривилась Бэль.
– Как? За ними же следят!
– Вот этим. Лови!
Девушка вытащила из сумочки тоненькую золотую пластинку, и щелкнув пальцами, подбросила мне. Я поймал ее в полете и удивился – та оказалась несколько тяжелее, чем показалась. Золотая…
Да она в прямом смысле золотая! С клеймом пробы венерианского государственного банка и выбитыми цифрами "триста"! Вот это да!
Я впервые держал в руках настоящие деньги, триста золотых империалов одной пластинкой. Все настолько привыкли к виртуальным деньгам, что не задумываются о том, что за каждым электронным империалом, за каждым центаво, стоит такая же пластинка. Точнее лежит. В подвалах венерианского банка. Что каждая денежная единица обеспечена вот этим и является гарантией платежеспособности как людей, так и государства в целом. А еще, золотые пластинки нельзя проследить, нельзя контролировать в потоке, и, соответственно, если охрана возьмет деньги в таком виде, никто не сможет доказать, что это взятка.
А значит, охрана возьмет их с большим удовольствием! Если верить Бэль, конечно…
– Ты всё предусмотрела! – я восхищенно цокнул языком.
– Не-а, не всё. Просто одна пластинка завалялась, и я подумала, почему бы не рискнуть?
– Бэль, но у меня нет таких денег… – замялся я.
– Забей! – пренебрежительно махнула она. – Это моя идея – я и плачу. Тем более, что трех сотен с лихвой хватит. А то зажрутся мальчики, распоясаются… К хорошему быстро привыкаешь! Ну что, идем?
Я неохотно убрал пластинку в карман.
– Ладно, убедила.
Глава 6. Победитель получает всё
Трехметровая громада бетонной стены цвета хаки тянулась в обе стороны, куда хватал глаз. Деревья обрывались четко за двадцать метров до нее: вот вроде лес лесом, р-раз – и пустырь. Даже кустов нет, только аккуратно подстриженная травка. Значит, территория тщательно охраняется.
Этой мыслью я поделился со спрятавшейся вместе со мной за огромным стволом дуба девушкой. На что получил исчерпывающий ответ:
– Здесь работает только электроника. Дроидов и других роботов нет. Охранников достаточно, но они кучкуются ближе к выходу, где людно, в этой части парка их не много. Если что серьезное, они, конечно, кинутся сюда, но ради двух подростков поднимать на уши службу безопасности не станут. Нет смысла.
– Почему? Мы же нарушители! А там важные люди могут отдыхать.
– Хуанито, кто ты такой, чтобы ради тебя поднимать на ноги оперативную группу?
– ???
– Ты с виду – обычный парень. Я – обычная девушка. На террористов мы не похоже. На бандитов тоже. Одеты цивильно, не бомжи. У обоих латинская внешность. То есть, мы – мелкие хулиганы, захотевшие бесплатно проникнуть в платную зону, только и всего! Разумеется, они нас засекут и вышлют патруль, пару человек. Для порядка. А с живыми охранниками можно договориться.
– А что будет, если мы того… – я выгнул бровь в сторону забора. – Не договоримся?
– Вышвырнут нас наружу, вот что! – повысила она голос. – Тихо, без шума, чтоб не потревожить отдыхающих.
– А гвардия? Сдать властям за незаконное проникновение могут?
Девушка с сомнением покачала головой.
– Не думаю. Это лишние хлопоты. А люди не любят хлопоты.
Я сам не знал, почему ною. Всегда любил рисковать, и трусом себя не считал, но в этот раз что-то взыграло. Наверное, подсознательно все же не доверял ей. Не из личных качеств, а оттого, что она аристократка: вечное противостояние, классовый антагонизм. "Олигархи – подлые сволочи, которым плевать на тех, кто ниже по статусу". "Выжить нормальным в мире больших денег невозможно". Старые стереотипы, укоренившиеся в подсознании. Видно, на моем лице все эти опасения отражались достаточно четко.
– Хуан, не переживай! – голос ее заметно потеплел. – Даже если сдадут, я тебя вытащу. Слово даю! Чего бы мне это ни стоило! Веришь?
Ей верил. Лично ей. Для этой девочки "слово" не было пустым звуком. А "штандартенфюрер"? Да какая бы крутая ни была ее мачеха, уж Бэль-то, с ее упрямством, своего добьется!
– Понимаешь, меня из школы попрут в случае чего… – я, извиняясь, развел руками. – А школа неплохая, в другой раз в такую не возьмут.
– Ты еще в школе учишься? – неожиданно округлила она глаза. – Я думала, ты студент! Сколько ж тебе лет?
Я нехотя ответил. Девушка разочарованно скривилась.
– А по тебе не скажешь! Мне казалось, ты старше…
Я уставился в землю, чувствуя, что краснею. Не то, чтобы сильно переживал по поводу возраста, но… Для многих ее ровесниц разница в три года со знаком минус – штука ощутимая. Достаточная, чтоб посмеяться и отшить.
– И разговоры у тебя такие… Взрослые! – она задумчиво покачала головой.
– Я тебя разочаровал?
– В общем, нет. – Бэль замялась. – Ты извини, если что. Просто не думала, что ты такой маленький. Ты на свой возраст не выглядишь, а судя по разговору, тебе вообще за тридцать.
– Настолько старый? – я усмехнулся.
– Ты на моего кузена похож. Ему чуть больше тридцати. Не внешне, а так… Манерой говорить. Он тоже любит морали читать, и ни к одному слову не придерешься – всё в точку!
– И часто даешь ему поводы для нотаций? – поддел я.
– Да бывает… – уклончиво ответила она. Судя по хитрющим глазам, "бывает" даже более, чем часто.
– Кстати, а моему братцу младшенькому тоже восемнадцать недавно исполнилось! – осенило ее. Вы ж с ним ровесники получается?
Я кивнул.
– Ну вот, ровесники, а какие разные! Ты – серьезный, взрослый. Он – оболтус, одни девчонки на уме. Причем все сразу. И больше от жизни ничего не надо! – пожаловалась вдруг она. – Вы с ним… Небо и земля! Я бы ни в жизнь не подумала, что вы… Почему так бывает, Хуан?
Ответ на этот вопрос я не имел даже приблизительно. Подозреваю, что не только я. Но информацию о балбесе брате-ровеснике и мудром взрослом кузене к сведению принял. Пригодится.
– А как ты к этому относишься? К разнице? Лично? – задал я животрепещущий вопрос, хотя мог не задавать – и так по ее лицу понятно. Но слишком уж он животрепещущий.
– Лично? – она задумалась. – Наверное, мне все равно. Меня учили относиться к людям так, как они этого заслуживают. В жизни, а не по статусу. И сейчас я вижу перед собой умного симпатичного парня, в которого можно запросто влюбиться, и который будет этого достоин.
На какой-то момент между нами возникла некая близость, притяжение, которое она тут же разрушила:
– Тем более, в горизонтальном положении это не имеет никакого значения!
После чего резко толкнула меня на траву, вскочила и побежала к стене.
– Догоняй!
Вредина!
Я не спеша приподнялся и попробовал собрать мысли в кучу, что было сложно. Ее слова, особенно "влюбиться" и "достоин", немного выбили из колеи. Их можно трактовать, что я ей симпатичен, но если разобраться, это не так. Эти слова – лишь видение ситуации с ее стороны. Главное слово здесь "достоин", меня возвысили, подняли на уровень рядом с собой. Дескать, мы можем общаться, я принимаю тебя в свой круг. Но это не значит, что мне стоит на что-то надеяться.
– Стой! Подожди! – я вскочил и потрусил за нею.
Когда мы только подошли к забору, я подумал, что ее придется подсаживать, помогать. Но пока поднимался и оттряхивался, она уже перемахнула на ту сторону. Лихо, без напрягов и усилий. Лишь промелькнула в верхней точке ограждения ее сияющая юбчонка и тут же исчезла. Вот бестия!
Мне, чтоб преодолеть стену, понадобилось больше времени. На несколько секунд, но больше. Хотя я почти профессиональный спортсмен! Это задело.
Шустрая бестия!
Когда приземлился на той стороне, она, не давая осмотреться, с силой потянула за руку.
– Бежим! Быстрее!
И мы помчались, не разбирая дороги.
Растительность на этой стороне оказалась дикая, неухоженная. Точнее, она была оформлена так, чтоб создать ощущение дикости и неухоженности, не поверю, что в этой части парка что-то запустили. Кустарники в непролазных зарослях цеплялись нам за ноги, ветки деревьев хлестали по лицу; дороги было практически не видно, лишь мелькали, сбивая ощущение направления, стволы деревьев. В общем, складывалось ощущение заправского леса, настоящего, какие растут только на Земле.
Я не был на Земле, но современные игрушки, посвященные подобной тематике, любил. Бегать по "джунглям", "тайге" или "сельве" с бластером или гранатометом наперевес… Кайф! Одно время на них крепко "висел". Не ради войны, ради окружающего фона. Виртуальная реальность может подарить почти полное визуальное ощущение от слияния с окружающим. Почти.
Здесь ощущения оказались намного ярче за счет осознания реальности – прикосновений, хлеста, ссадин и одуряющего запаха. И если бы не крыша купола, проступающая сквозь ветви, я бы точно потерял ощущение инопланетности. Может как-нибудь наведаться сюда еще раз, уже без Бэль?
Минут через пять безудержной гонки мы остановились отдышаться.
– Оторвались?
Она отрицательно покачала головой.
– Здесь нельзя спрятаться. Не с нашей экипировкой. Но камер в зоне прямой видимости нет, значит, у охраны развязаны руки. Я про "договориться", – кивнула она.
То есть, делать это предлагалось мне. Причем в уведомительной форме. Но карману, который оттягивала золотая пластинка, было довольно приятно, потому я не возражал.
– Он должен быть где-то тут, пойдем.
Пользуясь навигатором, все еще нацепленным на мою голову, нашли водоем мы довольно быстро. Несколько сотен шагов, и перед нами сверкает зеркальная гладь чистой прозрачной воды, одетой не в бетон и не в искусственно насыпанный песок, а в крутой земляной обрывистый берег по всей кайме береговой линии.
От увиденного перехватило дыхание. Длину водоем имел метров сто, ширину – пятьдесят. Не сравнить с громадиной "Копакабаны", но и маленьким его назвать нельзя. Похожий на лесное озеро, настоящее, дикое, напоминающее те, что изображают на заставках релаксационных программ. Вот только вода была живая, настоящая: она двигалась, шевелилась, ловя малейшие колебания воздуха; всплывающие "подышать" рыбы оставляли на поверхности концентрические разводы; легкие полнил одуряющий запах влажного воздуха. Всё это вызывало ощущение первозданности. Вот, значит, где отдыхают обеспеченные люди! И на Венере можно найти уголок настоящей природы, если у тебя есть деньги!
– Этот пруд используется как "дикий", – прокомментировала Бэль. – Он далеко, в почти безлюдной части, специально для тех, кто любит природу и не любит много людей. И рядом с ним нельзя мусорить.
Она, не теряя времени, опустилась на траву, рука ее потянулась к застежкам блузки.
– Ты раздеваешься?
– Совсем? – я присел в паре метров, но скидывать одежду пока не спешил, оглядываясь по сторонам, оценивая обстановку. Все же, мы тут незаконно, нас разыскивают. Да и люди с той стороны есть, несколько человек вдалеке с удочками…
– Конечно! – ее глаза смеялись, ожидая от меня реакции. – А как ты собрался купаться? В одежде?
В общем, нет. Но сейчас главным в ее вопросе звучало не то, что купаться без одежды, а то, как я на это отреагирую. Она меня на что-то проверяла, пыталась вывести из равновесия, и мне это не нравилось.
Чего она хотела, я понял, когда по моему телу начала подниматься волна возбуждения. Рука Бэль к тому времени расправилась с липучками, и белоснежная блузка тряпкой отлетела в сторону, оставив хозяйку в одном прозрачном, ничего не скрывающем лифе.
А она ничего девочка! Все при ней! Одно слово – мод! Сердце в груди забилось учащеннее.
– Нравится? – промурлыкала эта бестия, стреляя глазками.
Я честно признался, подняв вверх большой палец:
– Супер!
И принялся сжирать ее глазами, как малолетний юнец. В тот момент я им себя ощущал, хоть было противно до безобразия. Она довольно улыбнулась, дескать, иного и не ожидала, и через секунду лиф полетел следом за блузой.
– Ненавижу, когда грудь что-то сдавливает!
Я уважительно прицокнул:
– Такую грудь сдавливать кощунственно!
Она рассмеялась. Пальчики ее быстренько принялись за юбку, тело эротично выгнулось дугой. Тут и кретину стало бы понятно, для чего все это. Это был стриптиз. Быстрый и без музыки, но не менее притягательный. И мне он нравился!
"Стоп, Хуанито, СТОП!" - закричал я сам себе. – "Придурок! Идиот! Возьми себя в руки! Как пацан, ей богу!"
Меня передернуло. Это было приглашение, четкое и недвусмысленное. И мой организм откликнулся на него с большой радостью. Я готов был сорваться и… Принять это предложение, прыгнуть в поток безумия и сладострастия, но…
Но интуиция, та самая сеньора, выпестованная жизнью, почему-то сигналила красным: "Неправильно! Опасно! Остановись!"
А я привык доверять своей интуиции.
Лишь после пятого глубокого вдоха удалось взять себя в руки и отбить у рефлексов хотя бы часть мозга, чтобы трезво подумать. Что, недоумок, сбылась мечта? Бэль – девочка без ненужных комплексов, все сама прекрасно понимает. Не надо ни ухаживаний, ни флирта, ни прочей ерунды. В тебе признала равного себе, "достойного". Достойного ее тела! Ты этого хотел?
"Да, этого!" - крикнула та часть меня, которая пускала слюни, наблюдая, как опускается на землю ее юбка, и как следом за блузкой и лифом летят трусики, больше похожие на белые кружевные веревочки, чем на предмет белья.
Пускала слюни! Вот именно! Я не мог пускать слюни, я не мог чувствовать себя идиотом!
Но я им был, вот что неправильно!
На Венере сложился особый менталитет, своеобразный культ обнаженного тела. Заключается он в том, что оно само по себе красиво. Ученые называют это "неоантичностью", хотя земляне считают банальной распущенностью.
Отдыхать в общественных местах, типа "Копакабаны", без одежды – это распущенность? Для них – да. Для нас – норма. Не будем брать классическую античность, все-таки давно это было, но еще относительно недавно, каких-то триста лет назад (как раз до Третьей мировой), существовал период, названный "Золотым веком". Всеобщий либерализм тогда привел народы североатлантической культуры к падению нравов и гибели, но не всё в их истории можно воспринимать со знаком "минус". Например, на пляжах в те годы отдыхали практически голыми, в купальниках, не прикрывающих ничего, надетых больше для вида. Сейчас для тех же самых стран это нечто нереальное, но такой период в их истории существовал, и это не считалось чем-то из ряда вон. Никто из тогдашних людей не сходил с ума, не устраивал оргий в общественных местах; правила поведения в их зонах отдыха ничем не отличались от иных, более консервативных уголков планеты. Почему же вид АБСОЛЮТНО голого тела должен смущать больше, чем ПОЧТИ абсолютного?
Что удивительно, культуры Востока, их обычаи, как сейчас земляне наши, также воспринимали развратом. К сожалению, в том конфликте культур победил Восток, но вывод из исторического примера есть: важна не степень обнаженности, а отношение общества к наготе в целом. В средневековье развратом считалась оголенная щиколотка, а в исламских странах – обнаженное лицо. Распущенностью и развратом можно считать что угодно, и только общество в целом задает их критерии.
Разврат на Венере сеют сами земляне, туристы и иммигранты, которые не могут пройти мимо, не могут вести себя, как люди. Из-за этого у нас не любят туристов и гастербайтеров; именно поэтому на планете параллельно существует два мира: для местных, выросших здесь, в этой среде, ставших ее частью, и приезжих, воспринимающих наши обычаи как мир разврата. Частично они правы, мир разврата есть, но он специально для них создается, искусственно, за их же денежки – бизнес, ничего более! Кто за что платит, тот то и получает.
Эти два мира практически не пересекаются, живут по разным законам. Я – дитя своего мира, как бы не зомбировал себя, дескать, не похож на местных. Я – латинос, хоть и считаю родным язык другого государства. Соответственно, к проблеме эротики у меня отношение венерианское: я не пускаю слюни при виде голого тела, меня не шарахают от этого гормоны, срывая крышу, женщин в моей не долгой в общем жизни было достаточно, чтобы знать о сексе всё, что знать нужно. Но сейчас я чувствовал себя землянином. Почему? Что случилось такого, что я перестал себя контролировать? Почему хочется наброситься на нее и подмять, прямо здесь, на берегу озера? Красивого, между прочим, и очень оригинального в качестве фона!
Да, мод. Да, красивая. Но я видал девочек и получше, пусть с темными волосами!
Как я уже говорил, сеньора Интуиция спасала меня не раз и не два. Иногда она заставляла делать вещи, казавшиеся бессмысленными, а иногда даже вредными, но всегда, когда я следовал ее "советам", выходил в итоге победителем. Интуиция – младшая сестра моей ярости, но гораздо более надежная. И она говорит, что мне НЕЛЬЗЯ делать это с Бэль.
Я сделал еще один глубокий вдох и медленно досчитал до пяти. И только после этого поднял глаза на обнаженную девушку, уперевшую руку в бок с самым недовольным видом.
– Ты чего не раздеваешься? Не хочешь купаться? – Голос ее лучился ехидством и насмешкой.
– Бэль, солнышко, чуть попозже… – я мило улыбнулся во весь рот, обретая контроль над собой. Она перевела многозначительный взгляд на "шишку" на моих штанах, говорящую красноречивее любых слов, довольно улыбнулась и бросив: "Жду…" – прыгнула в воду, не сомневаясь, что я тут же последую за нею.
Это был невероятный прыжок, я не переставал удивляться ее физической форме. Подпрыгнув вверх, она выкрутила сальто назад и красиво, "рыбкой", нырнула в воду, почти не поднимая брызг. Чтоб так уметь, надо обладать отличной координацией и иметь опыт. Чем она занимается? Чем-то легким, не силовым. Гимнастика? Синхронное плавание? Прыжки в воду?
Не стоит гадать. На этой планете все хоть чем-то, но занимаются, иначе пониженная гравитация сделает с твоими мышцами нечто ужасное. Но Бэль – не любитель, это точно.
Сняв-таки рубашку, сел возле самого обрыва берега по-турецки и попытался подумать о выявленных интуицией напрягах, абстрагируясь от вида весело плещущейся девушки. Получалось плохо. Мыслям было интереснее наблюдать, как она показно ныряла, выставляя из воды разные аппетитные части тела, устраивая настоящее эротическое шоу. Такие шоу не увидишь в сетях. Их ценность в предметности, конкретности объекта-исполнителя, именно это возбуждает. Гибкое тело, совершенная пластика, соблазнительные формы…
Но я сдержался. И когда она подплыла, и томным голоском поторопила:
– Ну, ты идешь, Хуанито? Я теряю терпение! – я всё понял.
Понял, почему к ней так отношусь.
Понял, почему она так поступает.
Понял, почему мне нельзя поддаваться ее чарам.
Всё упирается в такое банальное слово, как "приключение". Богатая девочка, наследница одного из крупнейших состояний на планете. Я уже развивал эту тему относительно Долорес, здесь же ситуация намного хуже, потому, что в отличие от Эммы, она умеет думать. Ей мало для удовольствия простого (или наоборот, непростого) секса. Ей мало игрищ, наподобие "лотереи". Ей нужна изюминка.
Изюминка – это я.
Неискушенный зритель, ничего о ней не знающий и способный оценить по достоинству, как гурман оценивает качество пищи в ресторане с завязанными глазами. Я – гурман, она – экзотическое блюдо. А то, что я о ней ничего не знаю – повязка для беспристрастности.
Утонченные "педрилы" вроде "сына Аполлона"? Профессиональные самцы, делающие это в клубах за деньги? Горячие мачо с алчными глазами? Нет и еще раз нет! Все они – пристрастны! А вот мальчик с рабочего района, нормальный мальчик – то, что надо.
Теперь я. Мне она нравится, безумно нравится! Мне еще никто и никогда так не нравился, я чуть не кончил в штаны, когда она прыгала! Но она – всего лишь гламурная богатая сучка, пусть и имеющая немного мозгов.
Ненавижу богатеньких сучек!
Сделав такое открытие, я окончательно успокоился и взял себя в руки, превратившись в закоренелого венерианина. Тело капитулировало.
– Хуанито, ну где ты там?… – снова промурлыкала она, подплывая поближе.
– Зай, я, наверное, тут посижу. Что-то расхотелось мне купаться… – лениво потянул я и вальяжно развалился на натуральной зеленой траве.
По лицу Бэль пробежала тень. Ее чары не срабатывали, это было неестественно, непривычно, но что происходит, она еще не поняла. Потому по инерции продолжила раззадоривать:
– Стесняешься? Или боишься, что смеяться буду?
– Все может быть… – я безразлично пожал плечами и сощурился, переведя все внимание на противоположный берег. Красивое место! Какой обалденный пейзаж! Стоило того, чтобы просто прийти сюда!
Может быть, я не прав. Я подошел к ней именно для этого – познакомиться с последствиями. Но обстоятельства изменились, и теперь я просто не смогу зажигать с нею. Кто-то из мудрых сказал, что женщина бывает или любовницей, или шлюхой. В качестве "любовника", человека для серьезных отношений, я ей не интересен, она запросто найдет сотни парней, умных, утонченных, воспитанных, имеющих перспективы и более подходящих ей по статусу. А в качестве "шлюхи" ее больше не хочу я. Именно потому, что она мне не безразлична. Вот такие дела!
Развернуться и уйти я не мог, во мне все-таки сидел кабальеро, сопротивлявшийся мысли бросить девушку одну. Потому не осталось ничего другого, кроме как занять себя чем-нибудь. Например, изучением навигатора, до сих пор светившего картой местности над левым глазом.
Для большего контакта, я аккуратно подсоединил его к браслету. Первое, что удивило – защищенный выход. То есть, со стороны, с улицы, никто не сможет подключиться к нему, пока он в связке с моим браслетом. Прикольно! Второе – это камеры. Обилие камер внешнего наблюдения, всплывших сразу же, как появилось первое меню. Я увеличил размер экрана и вывел в ряд все видеоканалы. Их оказалось семьь штук. И они давали… Полную круговую картину местности!
Ну, ничего себе? Сидя здесь и тупо пялясь в сторону противоположного берега, я полностью контролировал пространство вокруг себя, на триста шестьдесят градусов! Определенно не дешевая штукенция! И главное, мог не просто смотреть, а оперировать каждой из камер! Вот как сейчас, например. Что это за точка?
Я навел и приблизил. Точкой оказался охранник. Усатый тип в черно-зеленой форме, с дубинкой в руках и пистолетом на поясе. Судя по размерам – "Абехорро", "Шмель", портативный ручной игломет малой мощности. Тип стоял, спрятавшись за деревьями, прикрываясь веткой, и рассматривал нас в козырек собственного навигатора. Что он рассматривал – можно сказать даже без камер и не оборачиваясь, настолько умиротворенным выглядело его лицо. Не сомневаюсь, будь угол зрения чуть иной, я бы разглядел в его визоре зеркальное отображение плавающей Бэль в десятикратном приближении. Ага, красивая ножка, и девочка, очень красивая! Сеньорита, вы хотели зрителей?
Кроме рассматривания эротики вживую, охранник еще что-то говорил вслух. Связывался со своими. Что это означает для нас и что ожидать в ближайшем будущем – не знаю, но пока дергаться нет смысла: хотел бы подойти – давно бы подошел, а не прятался за ветками.
Следующим пунктом в меню навигатора стояла, как ни странно, музыка. Не долго думая, я нажал на воспроизведение. И тут же во встроенных браслетных берушах зазвучала легкая зажигательная мелодия, народная музыка южноамериканских народов. Но не современное исполнение, а с неким налетом древности, патины – как будто вдруг всплыла из глубины веков. Качество музыки оставляла желать лучшего, двухмерное, необъемное, с посторонними шумами, но в целом слушать можно. Даже язык вроде как португальский, но не совсем понятный. Я понимал через слово, с трудом воспринимая общую картину, и то потому, что припев повторялся по кругу несколько раз.
Картина песни оказалась до одурения проста: "Мы танцуем самбу, и нам по барабану все вокруг". Странно, от такой древности я бы ожидал большей смысловой нагрузки! Но мелодия красивая, несмотря на простоту. Так легко и зажигательно сейчас не играют.
Тут меня осенило: да это же старопортугальский, доимперский! С нехарактерными ныне грубыми сочетаниями "ыщ", "ущ", и вообще обилием шипящих! Этой песне больше трехсот лет!
После такого открытия плавающая нагишом девушка из моей головы испарилась. Все внимание сосредоточилось на виртуальных пунктах меню и на названиях песен, зачастую непереводимых, написанных на неведомом языке. На основе латиницы, но не испанском или французском, более грубом.
Я нажал на один из пунктов, случайным образом. Понравилось название исполнителя – четыре больших буквы "A" "B" "B" "A". Какая-то аббревиатура?
Музыка не подкачала. Это оказалась грустная песня с пронзающим душу мотивом. Пел ее женский голос, но с такой отдачей, что я, не понимая языка, чувствовал и переживал всё вместе с исполнительницей. Язык был странен, не похож ни на один существующий. Немного напоминал североамериканский или шведский, но гринго так не говорят, а как звучит шведский, я слышал – это не он. Хотя, если этой песне тоже триста лет…
Язык не давал покоя, потому я быстренько вызвал из браслета "Лингвомаксимум", мой карманный переводчик, и забил в него название песни. "Линвго…" не слишком мощная штука, ориентирован на среднестатистического потребителя, не замороченного древними и экзотическими языками, но мне показалось, что справиться тот должен.
Справился, хотя и с трудом – язык определился, как английский. Надпись под строкой ввода гласила: "Победитель получает все" – и всплывающие комментарии, указующие, что я в двух местах допустил грамматические ошибки, неправильно использовал артикль и вообще неправильно построил фразу. Но этого оказалось достаточно. Тут же сам собой дошел смысл песни: он легко угадывался по голосу и тональности исполнения. Это была песня о поражении – о том, что проигрывать нужно достойно. И здесь она оказалась пророческой.
Не знаю, насколько была популярна певица "ABBA" в прошлом (или это коллектив?), но сейчас, спустя триста лет, ее музыка учила меня, как быть дальше. Люди не всегда выигрывают. Я должен смириться и признать, что проиграл, что у меня нет шансов, и сделать это с высоко поднятой головой. Да, эта девчонка мне нравится. Но она – не идеал мечты, какой бы миленькой и умной не казалась. Победитель получает всё, проигравший – ничего, но не бывает побед без поражений, и мне нужно стиснуть зубы и идти дальше, усвоив сегодняшний урок.
Повинуясь внезапному порыву, я быстро сбросил все песни, какие были, с навигатора на браслет (еще удивился, что они мало весят – передача прошла почти мгновенно), и в этот момент девушка, которой надоело плескаться "вхолостую", вылезла на берег.
Она была прекрасна! Валькирия! Амазонка! Богиня! Разъяренная львица, жаждущая порвать на кусочки некого выскочку, сидящего на берегу и полностью ее игнорирующего, несмотря на все старания! Быстро одевшись, прямо на мокрое тело, она с раздражением бросила:
– Ты это специально, да?
Я кивнул.
– Импотент несчастный!
Я безразлично пожал плечами.
– Все может быть!
Одевшись, она подвела некий итог нашему общению:
– Меня еще никто так не обламывал!
На что я философски заметил:
– Когда-то все случается впервые…
Не скрывая ярости, Бэль ломанулась сквозь кусты напролом, по направлению к стене. Н-да, это я кабальеро, ей же меня бросать можно. Я в принципе не против остаться в одиночестве, как-нибудь выберусь, вот только вещицу свою она забыла. Не дешевая вещь, надо отдать, пусть она и может позволить себе покупать и выбрасывать их сотнями в день
Я поднялся, надел рубашку и побрел следом. Оставалась лишь надежда, что она не убежала далеко на той стороне.
Мне повезло, не убежала. Сидела на первой же лавочке, пылая во всех диапазонах. Злость, разочарование, раздражение… Обида! В том гремящем букете, что излучала она, не разобрался бы и лучший психолог мира, не то что интуитивный самородок без теоретической базы. Поэтому, молча расстегнув навигатор, я аккуратно снял его, отсоединив от браслета, и подойдя, положил рядом на лавочку.
– Вот, возьми. Это твое.
Больше говорить нам было не о чем – я не видел смысла в разговоре, она понимала бессмысленность любой гневной трилогии в мой адрес. Оставалось только развернуться и пойти по аллее прочь, к старой доброй прежней жизни, где нет Бэль – маленькой задорной романтичной аристократки и большой гламурной шлюхи. Что я и сделал.
– Хуанито, стой! – раздалось сзади.
Я медленно обернулся. Глаза девушки наполнялись слезами.
– Не уходи! Пожалуйста!…
Слезы. А это уже ниже пояса. Красавица, так не честно!
Я вздохнул и подошел. А что еще оставалось делать? Ее рука протянула навигатор назад.
– Посиди со мной? А?
Пожав плечами, я присел. В конце-концов, я ничего не терял. Но о чем говорить дальше – не имел ни малейшего представления. И как это мы могли весело щебетать всего час назад?
Она тоже молчала, через силу душа слезы. С чего бы такая реакция? Что творится в ее прекрасной головке?
– Ты, наверное, считаешь меня шлюхой, да? – наконец, выдавила она.
Я чуть не свалился с лавочки. Интересный поворот сюжета!
– Развратной шлюхой, которая… С первым встречным?
– А кем бы ты себя считала на моем месте? – парировал я, переложив бремя ответа на нее саму.
– Я не такая! – в ее тоне сквозила детская обида напроказничавшего ребенка.
– Бэль, мне все равно, какая ты, – спокойно заметил я. – Ты живешь в одном мире, у тебя одни ценности. Я в другом – у меня другие. И не мое дело обвинять или читать нотации. Я не твой взрослый кузен.
– Мне показалось, я тебе нравлюсь… – она опустила глаза в землю.
– Что это меняет?
'Действительно, что это меняет, Шимановский?'
– Ты мне тоже понравился. И я подумала, было бы здорово…
Я тяжело вздохнул. Мне не нравилась ситуация. Мне не нравилось ее поведение, резкая смена генеральной линии. И главное, не нравилось, что я не могу понять, играет она, или говорит серьезно.
– Не оправдывайся, Бэль. Я не тот человек, чтобы ты передо мной оправдывалась.
– Жаль. Ты такой добрый… И умный! Я думала, ты станешь мне другом! – заявила она, окончательно выбивая меня из колеи.
– Ты спишь со всеми друзьями? – съязвил я.
– Нет, я не сплю с друзьями, – обижено вздохнула она. – У меня вообще нет друзей. Есть только те, кто хочет меня трахнуть, потому, что я красивая, и те, кто хочет меня трахнуть, чтоб поиметь себе что-то от моего положения. С подругами, кстати, то же самое – или завистницы, или тоже хотят что-то поиметь от дружбы.
– Сочувствую!
Мне стало ее немножко жаль. Самую малость. Действительно, быть богатым непросто, отсутствие друзей – это их крест. Слишком мешают деньги возникновению искренней дружбы, потому слишком редко та возникает. Ее мать и мачеха – редкое исключение из правил. Редчайшее.
– Знаешь, у меня тоже нет друзей, – начал я свою исповедь, чтобы немножко разрядить ситуацию. – Есть один друг, но он – изобретатель, фанатик, не от мира сего по жизни. Строит модели броненосцев и крейсеров. И больше никого. Так что отсутствие друзей и положение в обществе… Слабо связаны!
– Спасибо! – она улыбнулась.- За поддержку! Ты будешь моим другом?
От такого предложения я вновь чуть не свалился с лавочки. И что на это можно ответить?
Пауза, нужно взять паузу, чтобы все неспешно обдумать. Слишком много резких поворотов за жалкие полчаса.
– Бэль, ты меня извини, но тебе не кажется, что нам надо куда-нибудь, на "солнышко"? Где теплее? Ты вся мокрая, замерзнешь и заболеешь! У меня такое чувство, что в парке держат температуру чуть холоднее, чем везде.
Она согласно кивнула.
– Это из-за природы. Здесь нет металлических и бетонных преград. Лучше теплообмен. Есть идеи, куда идти?
Я покачал головой.
– А у тебя?
После секундного раздумья, ее глаза загорелись:
– Ты любишь мороженое?
* * *
Хм… Да, внутри тепло. И мороженое в этом заведении продают отличное. Но я бы ни за что не пошел сюда, тем более с девушкой.
– Бэль… Ты, конечно, извини, но порция мороженого здесь стоит половину маминой зарплаты! – заявил я, не спеша входить.
Да, я бедный. Да, плебей. Отсутствие финансов не принято светить перед девушками, особенно на первом свидании, наоборот, принято пускать пыль в глаза, дескать я такой и растакой… Но сегодня привычные правила не работают.
– Брось! Я угощаю! – походя махнула рукой девушка и помчалась за дальний столик. – Зато у них очень вкусно!
В ее жесте я не увидел надменности или иронии превосходства – дескать, ты ничтожество и я тебя покупаю. Она даже не обратила на мои слова внимания! И это мне понравилось.
Официант прилежно проигнорировал тот факт, что у меня малокредитоспособный вид, а с моей подружки ручьем стекает вода. Приторно-стандартно улыбаясь, подошел, словно тень, и молча принялся ждать заказ, ничем (вроде платежеспособности) не поинтересовавшись. Бэль аристократично, будто официант пустое место, обратилась в никуда:
– Три клубничных и три шоколадных.
Делала она это автоматически, въевшимся в кровь жестом, не задумываясь. Я бы так не смог, для меня официанты – люди. Потомственная аристократия, блин!
– А тебе чего? – Это уже мне. Я закашлялся.
– Шесть порций?
А горлышко не заболит, красавица?
– То же самое. – Это официанту, прилежно записывающему на планшете. Нет, не заболит. Она даже не поняла причину моего удивления. – Только в одном экземпляре!
Мороженое оказалось божественным. Такого я раньше не ел и вряд ли в ближайшее время буду. Бэль, получая истинное наслаждение ценителя, активно принялась наяривать клубничное.
– Хуан, расскажи о себе? Я ведь тебя совсем не знаю! Про себя рассказала всё, но не знаю даже твою фамилию!
– Бэль, но ведь я тоже не знаю твою фамилию! – парировал я.
Она смущенно улыбнулась.
– Ой, и верно!
Затем, задумавшись, добавила:
– А знаешь, так даже интереснее будет: общаться, не зная друг друга. У меня раньше никогда такого не было. Обычно меня все знают и издалека узнают.
– Тебя трудно не узнать! – я с восхищением оглядел ее лицо и видимую часть фигуры, сделав акцент на волосах.
– Это точно! – зарделась она с заметным удовольствием. – Давай продолжим эту игру: ты не говоришь мне свое имя, я – свое. Ты как?
– Я за, – пожал я плечами. Бэль довольно улыбнулась.
– Итак, расскажи о себе. Все, кроме фамилии. Кто ты, чем живешь, почему у тебя нет друзей?
– Ну?… – я задумался. – Кто – простой парень. Ничем среди себе подобных не выделяюсь. Даже в голову не приходит, чем себя выделить! Чем живу? Учебой. Учусь по гранту в неплохой школе, планирую в будущем поступать в хорошее заведение. Какое – пока не определился. Занимаюсь спортом, единоборства. Участвовал в турнирах, призовых мест не занимал. Раньше занимался танцами и плаванием, но бросил.
– Почему? Танцы – это же здорово! Да и плавание…
Судя по блеску глаз, это место моей биографии вызвало бурный интерес.
– Плавание – не пошло. Сам процесс мне нравился: плыть, рассекая волны, брасом или кролем… – я зажмурился, вспоминая это божественное удовольствие. – Здорово! Но мне нужно было научиться драться, стоять за себя, а в бассейне этого не сделаешь. Ну, и до такой формы, как у тебя, мне, конечно, далеко… – сделал я комплимент, вспоминая ее прыжок. – Так красиво входить в воду! Это надо иметь талант.
Мой комплимент пришелся по душе, она заулыбалась. Появившийся между нами лед начал таять.
– В этом нет ничего сложного, поверь. Ты тоже так сможешь, если немного потренироваться. А что с танцами?
Я сокрушенно вздохнул.
– Дорого. Еще и танцы мы бы не потянули. Ни финансово, ни физически – в школе такая нагрузка, что я на тренировки время с трудом выделяю, где там ногами дрыгать!
– И хорошо у тебя получается " ногами дрыгать"? – улыбнулась она. Так вот, что тебя заинтересовало, девочка! Хорошо танцуешь? Задел знакомую струну?
– Не знаю, – честно ответил я. – Самому трудно себя оценить. Но если хочешь, можем как-нибудь устроить показательные выступления… – я бросил вызывающий взгляд. Бэль наживку заглотила.
– Очень интересная мысль!…
"Шимановский, остынь! - вновь ожил внутренний голос. – То сваливать собирался, а теперь снова ее клеишь? На второе свидание набиваешься?"
"Ну и что? Хочу и клею! Не такая она ужасная, как казалось у озера. Скорее несчастная и запутавшаяся в себе избалованная девочка."
"Угу! Один раз с нею обломался, жаждешь второй облом? Чтобы опять понять, что вы – не пара, а она тебя держит не за того, кого ты хочешь?"
"А если и жажду, то что? Она – не Долорес, и это – не лотерея! Так что утухни, Шимановский!" - подвел я итог беседы с самим собой.
– Как у меня будет возможность, я вытащу тебя в место, где можно будет проверить и твои, и мои способности, и сравнить их, угу? – воскликнула Бэль, предвкушая хорошую забаву. – Только не вздумай отвертеться, дескать, не хочу и пошутил!
– Заметано! – я поднял вверх большой палец.
– А дальше? – кивнула она.
– Что дальше?
– Семья. Ты ничего не рассказал о семье.
– Семья как семья! – не удержался и соврал я, беззаботно пожимая плечами. – Ничего интересного.
Дамоклов меч маминого прошлого висел надо мной. Может, Венера и особая планета, но напротив сидела девочка из высшего общества, не хотелось портить о себе впечатление сразу, на первом свидании, когда в общении еще остры стереотипы. – Не сравнить с твоей душещипательной историей!
– Это хорошо! – с легкой завистью вздохнула она. – Ты даже не представляешь, какой счастливый!
А вот и нет, девочка, представляю! У тебя хотя бы есть отец, оба родителя, что бы между ними ни происходило. Они – достойные люди, и ты знаешь, кто они такие. Но пусть это знание остается со мной.
– А почему у тебя нет друзей? – резко перешла она на следующую тему, словно прочтя мысли о нежелании продолжать предыдущую.
– Наверное, потому, что я неудачник! – я не удержался и махом излил сокровенное. Это не правильно, плакаться девчонке в жилетку, но мы из слишком разных миров, чтобы делать друг-другу гадости или подлости. Если меня кто-то и выслушает в этом мире, то только она.
– С чего ты это взял? – в глазах девушки вновь появился блеск интереса.
– Разве можно считать себя "удачником", когда девчонки отворачивают от тебя нос при встрече? Или когда банда недоносков считает, что я не гожусь ни на что большее, кроме как быть их грушей? А еще у меня такой язык, что выдает всю правду о людях, в самом нелицеприятном свете, невзирая на время и место!
– Меня обходят стороной, Бэль, за несколько километров. Но от меня и надо держаться подальше! Я вообще удивлен, что такая девушка, как ты, сидит со мной и беззаботно болтает!
– Какая "такая"? – напряглась она.
– Замечательная! – не удержался я. Она все поняла по моим глазам и потупилась, чуть покраснев.
– Правда?
Я кивнул.
– Спасибо!
Мне снова стало ее жаль. Если тебе некому сказать, что ты замечательная, сказать искренне, не подлизываясь – это серьезно.
– Но знаешь, ты не прав. Насчет себя. Ты не неудачник! – продолжила она вдруг с жаром. Теперь напрягся я. – Ты тоже замечательный! Я еще не встречала таких, как ты!
– Ты преувеличиваешь.
– Ни капельки! Хуан, у меня много знакомых. Среди них есть и достойные люди, не только лжецы и льстецы. Я знаю, что говорю.
Ты говоришь, тебя не любят за правду. Но тех, кто говорит правду, всегда не любят, это закон! Но эта нелюбовь говорит о внутренней силе: ты готов драться с окружающим миром, готов показывать, что не боишься его. Вскрываешь недостатки людей, даже зная, что за это в ответ получишь "кару" – неприятие себя.
Я отложил ложку и весь перешел в слух. Эта девочка снова меня удивила, и это было самое сильное удивление за сегодня.
– Говоришь, тебя прессингует банда отморозков? Кстати, их работа? – она указала на фингал. Я почувствовал себя неуютно и бегло кивнул, потупившись в столешницу.
– Здорово! – Бэль, гадина, расплылась в улыбке. – Шрамы мужчину украшают!
– Это не шрамы… – пробурчал я.
– Не важно. Это знак, что ты – мужчина, а не тряпка.
Теперь зарделся я. Интересная логика! И ей действительно нравился мой "фонарь"! Я в отпаде!
– Но ты не похож на хлюпика, не могущего дать сдачи, – продолжала она. – Значит, что-то тут с бандой не так, есть какая-то причина вашего противостояния.
– Социальное неравенство! – вновь вздохнул я. Кажется, наша беседа перешла все рамки "светской" и больше напоминает взаимный прием двух психологов. Вначале я принимал ее, теперь она принимает меня. И несмотря на свою врожденную интуицию, я не был уверен, кто из нас в профессиональном плане лучше. – Им неприятно видеть рядом с собой титуляров, они их давят. А я огрызаюсь.
– И где тут "неудачность"? – она показно округлила глаза. – Хуанито, мне кажется, эта ситуация показывает обратное, ты в состоянии противостоять банде и отстаивать свои права! Неудачник наоборот, сделал бы все, чтобы его не трогали.
У меня на мгновение проскочило ощущение deja-vu. Будто сижу в кабинете куратора, и тот читает мне очередную лекцию. Но только на мгновение – это была приятная и нескучная лекция.
– Ты не неудачник! – вынесла вердикт Бэль. – Просто очень принципиальный человек, и не любишь слабых. То есть людей, имеющих отличную от твоей жизненную позицию. А сильных в мире мало, Хуан!…
Да, что-то есть в ее словах. Сильные и принципиальные обречены на одиночество. А я никогда не стану тесно общаться или дружить с людьми, которые, словно шакалы, прогибаются под обстоятельства, дабы легче жилось. "Инопланетянин" Хуан Карлос, фанатик и изобретатель, горе-республиканец и прочая-прочая – сильный, каким бы на первый взгляд ни казался. Сильнее любого из нашей группы! И потому мы общаемся. Бэль, золотце, почему я не встретил тебя раньше?
– Согласен, – кивнул я после долгого раздумья. – Касаемо всего согласен. Но последнее обстоятельство, девушки. Как ты объяснишь их патологическое неприятие меня? Сила? Девушки любят сильных! Но терпеть не могут неудачников. И они шарахаются от меня, как от огня!
– Это тоже не показатель "неудачности" – покачала головой собеседница.
– Хорошо. – Я задумался и выложил последний аргумент. – Ты знаешь, что такое "лотерея"?
Бэль кивнула.
– Дурацкая игра для малолеток. Мне она никогда не нравилась.
– Главное не то, что она кому-то нравится или не нравится, а то, что в нее играют. И вчера меня загадали.
Я смутился. Бэль же, наоборот, рассмеялась. Громко и заливисто, во весь голос. И смеялась достаточно долго, чтобы я сам не начал понимать абсурдность этого аргумента.
Отсмеявшись, Бэль надолго задумалась.
– Хуан, почему ты не прыгнул, когда я купалась?
У меня из горла чуть не вырвался стон. Ну вот, только вроде замяли и расслабились! Но никакого "наезда" в ее словах не почувствовал.
– Почему ты не сделал этого? – давила она.
Придется отвечать.
– Не мог. Не хотел. – Мысли сбились в кучу, толково объяснить свой поступок не получалось.
– Брезговал! – уверенно отрезала она. – Ты мною брезговал!
Я застыл с раскрытым от неожиданности ртом, но оскорбления и обиды в ее словах вновь не услышал.
– Ты увидел перед собой потаскуху, дающую первому встречному, и не захотел быть "первым встречным"! – добила она. Затем расслаблено откинулась на спинку кресла. – И знаешь что? Ты прав! Уже здесь, на лавочке, я поняла, как низко пала! А ведь до того даже не задумывалась об этом!
– Низко? Пала? – выдавил я. Наверное, на всей стомиллионной планете второй такой, как Бэль, не найдется. Не бывает столько неординарных и эксцентричных особей женского пола с таким странным мыслительным аппаратом!
– Ты предъявляешь девушкам слишком высокие требования, Хуанито. Настолько высокие, что они не в состоянии под них подстроиться. А еще, ты давишь на них так же, как и на всех остальных. Они для тебя – часть общества, и ты не можешь терпеть их "неправильность". Потому они шарахаются от тебя, как от огня. Они знают, что не потянут, и бегут, предпочитая не связываться, даже если ты им нравишься. Кстати, то, что тебя загадали – значит то, что ты нравишься "хозяйке". Подсознательно. Люди склонны через агрессию обозначать то, что им по душе. Это как мальчики, дергающие понравившихся им девочек за косички.
– Можно еще раз? Немного не догнал!… – я почувствовал, что голова идет кругом.
– Ты нравишься "хозяйке". Но она боится признаться в этом и подругам, и даже себе, потому, что на тебе общество поставило печать "странного" и "не такого, как все". Но на то, что ты ей нравишься, общество повлиять не в силах, и отрицая тебя, переводя в твой адрес некую агрессию, подставляя, она реализует свои тайные фантазии. То есть, твоя "лотерея" – подтверждение моих слов.
– Интересно-интересно! – Кажется, ко мне вернулся дар речи. – Только не понятно. Не вижу логики! Чем я "давлю" на них, почему они "бегут"? Почему проще "загадать" меня, чем подойти и поговорить?
Бэль сокрушенно покачала головой и придвинула последнюю порцию мороженого. Лихо она, за разговором я и не заметил, как опустело пять вазочек!
– Не знаю, как это объяснить. Чувствую, но сказать трудно. Вот смотри, мужчины бывают двух типов. Я имею ввиду настоящих мужчин! – поправилась она, будто за что-то оправдываясь. Что-то личное. – Первые – "Мачо". Назовем их так.
Я согласно кивнул.
– Их задача – побеждать женщин. Найти смазливую красотку, быстренько затащить в постель, и наутро так же быстро слинять, пока на него не надели хомут серьезных отношений.
– Что, все мужики такие? – усмехнулся я.
– Нет, только мачо, – серьезно парировала она. – Поверь, в моей жизни было предостаточно мачо, уж их-то я изучила, как свои пальцы!
От этих слов стало немного не по себе, но я быстро взял себя в руки. Передо мной – юная сеньорита, обеспеченная всем и имеющая за плечами собственную семейную службу безопасности, способную защитить от любых невзгод. Но не имеющая достаточного родительского пригляда, предоставленная самой себе. Мачеха не в счет, с нею они на ножах. С такими возможностями и внешними данными она должна менять мужчин как перчатки, десятками! Что, скорее всего, и делает. Но кто я такой, чтобы осуждать ее или на что-то претендовать?
– Но есть другой тип мужчин, – меж тем продолжала она. – Им не нужна победа над женщиной. Сиюминутная победа, – поправилась Бэль, выделяя слово "сиюминутная". – Им нужна капитуляция, полная и безоговорочная! Только такую победу они считают победой! И ни на что больше не размениваются.
Ты из таких, Хуанито. Ты не "мачо". Ты – "победитель". Тебе нужно всё или ничего, третьего не дано.
Я долго думал над ее словами. В них, к изумлению, было больше правды, чем хотелось бы.
– Значит, по твоему я эдакий… Ловелас!
– Не ловелас. Ловелас – это "мачо", – поправила она. – С мачо все понятно: пришел, сделал, ушел. Арривидерчи!
Ты думаешь, мы, женщины, не видим, кто перед нами и что будет утром? Все мы видим! Это не они побеждают, это мы сдаемся! Нам тоже хочется приключений, хочется быть очарованными, проиграть сражение. Но с такими как ты этот номер не пройдет! Их цель – не победа, их цель – свобода!
– Экие мы нехорошие! – усмехнулся я. – Девушек свободы лишаем!
– Не надо иронии, так и есть. Только нам это нравится! Нравится, понимаешь? Каждая из нас, я имею ввиду настоящих женщин, а не дур femenino, мечтает не о блистательном мачо, сбегающем поутру, а о вот таком вот "победителе", который украдет у тебя свободу, подчинит, поставит на место, а ты не сможешь даже пикнуть!
Нам нравится быть покоренными! Нам нравится быть слабыми! Нравится сидеть в покое и уюте за мужской спиной, защищенными от всех невзгод! Мы – всего лишь женщины, просто в последнее время об этом говорить не модно!
Хм… Час назад я бы не сказал по тебе, девочка, что ты так считаешь. Но ладно уж, каждый имеет право на сокровенное. В конце-концов, даже распоследняя стерва мечтает о сильном мужчине.
– Твои девочки бегут от тебя в стороны потому, что чувствуют подсознательно, что ты от них хочешь. Чувствуют, но осознают, что не готовы быть покоренными. Потому и сохраняют дистанцию. Кроме тех, кому нужен секс на одну ночь. Так, Хуанито?
Я кивнул. Вот это теория! Все объясняет! Какой я оказывается тиран, а?
– "Победитель получает всё!"
– Что?
– Я говорю, "победитель получает всё". Это строчка из песни, я нашел ее у тебя в навигаторе.
– А, "ABBA", – кивнула она. – Да, хорошая песня. И название как раз про тебя. – Она протянула ладони через стол и взяла меня за руку. – Так что не расстраивайся! Ты не неудачник. Просто ты… Ты…
– Победитель! – подсказал я.
– Да, Победитель! – согласилась она без тени иронии. – И должен гордиться этим!
– А ты? – я поднял глаза, уперевшись ими в ее цепкий взгляд. – А как же ты? Почему не бежала, как остальные?
Она замялась и потупилась, мягко высвобождая руку. Лицо ее начала заливать краска.
– Знаешь, Хуан, когда я увидела тебя сегодня, там, у пруда, что ты идешь ко мне знакомиться, я подумала про себя: "Бэль, беги, дуреха! Не разговаривай с ним! Молчи! Или отшей. Сразу отшей и не разговаривай! Влюбишься в такого, потом проблем не оберешься!!!"
– И что? – улыбнулся я.
– И то! – одернула она. – Вот она я! Здесь!
Глава 7. Разбор полетов
"Итак, Шимановский, все гораздо сложнее, чем казалось. То, о чем ты боялся надеяться, свершилось: ты ей нравишься. Ты для нее не представитель безликой серой массы мужского пола, а нечто большее."
Я затаил дыхание, пытаясь не выдать волнения от собственных мыслей.
"Ты сломал ее, Хуанито! Иначе бы она не осталась ждать тебя на лавочке! Мои поздравления!
"Меня еще никто так не обламывал…" Она привыкла ВСЕГДА получать то, что хочет, а тут ты со своей "брезгливостью"!" Парнишка, тем отказом ты добился большего, нежели мог добиться любыми иными средствами! Она увидела в тебе не партнера на один раз, а…"
Мысль сбилась.
"Шимановский, соберись!"
Я попытался взять себя в руки и проанализировать произошедшее еще раз. Слишком шоколадно получается, а это плохо.
"Да, это симпатия, но лишь симпатия. Не стоит строить наполеоновские планы и кичиться, какой, дескать, весь из себя. Но симпатия и интерес – основа любых взаимоотношений, они дают шанс на все остальное: стать не ловеласом-мачо, а тем самым таинственным "победителем". Главное не забывать, что шанс – это только шанс, потенциальная возможность, и можно изменить отношение к себе одним неосторожным словом или жестом.
Пауза, срочно нужна пауза. Чтобы в спокойной обстановке разобраться и решить, что делать дальше (и стоит ли делать)"
Бэль, словно прочтя мои мысли, поднялась:
– Я сейчас!
И направилась в сторону дамской комнаты.
"Ей тоже нужен тайм-аут. Она, тоже чувствует растерянность и подсознательно желает дистанцироваться. Самое разумное сейчас будет настоять на том, чтобы проводить ее домой. Хватит, нагулялась, пора и честь знать!
Вот только как ее убедить в этом, если она будет против? А она будет против!"
Я откинулся в кресле и задумался. Да, вопросик тот еще! Какие приводить аргументы, чтобы пробить ее упрямство, но не затрагивать скользкие темы?
По инерции я приблизил к себе окна видеовыходов на визоре (после пруда я играюсь с ними постоянно). Приблизил… И похолодел!
Девушка. Волосы светлые, темно-русые. Светлые по сравнению с окружающими, конечно же. Кожа тоже светлая, не латинос. Может быть смесь, но не чистокровная "имперка". Возраст – примерно двадцать пять лет. Лицо… Я бы назвал его сосредоточенным. Излишне сосредоточенным, на эдаком боевом взводе – она напоминала пружину в сжатом положении или кобру перед броском. А взгляд… Я знаю, как смотрят вокруг люди, загруженные проблемами, вышедшие в парк отдохнуть. И как люди, ожидающие кого-то, но теряющие терпение и надежду на встречу. Зло смотрят, расстроено. Бывает, с легкой ненавистью к окружающим. Эта смотрела СОВСЕМ иначе – словно хищник, высматривающий жертву на охоте.
Мы видели ее, когда брели к кафешке; она почти всю дорогу плелась с потерянным видом вдалеке за нами. А шли мы долго, минут десять, несколько раз делали вынужденные круги – Бэль не помнила, где точно это заведение находится. Встретить ее после здесь, внутри? Это не может быть совпадением! Не может, учитывая происхождение Бэль!!!
Я еще обратил тогда внимание на ее одежду – просторные серые брюки и неброская темная максимально закрытая блузка с высоким воротом. Под нею скрывалась замечательная грудь, у меня глаз наметан, но ее шикарные размеры в такой одежде были почти незаметны. Меня, как представителя сильного пола, задевают такие вещи!
Одежда вообще скрывала в девушке все, что только можно скрыть. Зато в такой удобно активно двигаться. Например, заниматься спортом. Драться, бегать, кого-то догонять…
…Или за кем-то следить.
Эта особа сидела так, что мы могли пройти к выходу, только идя мимо нее, с какой бы стороны не шли. Глаза ее цинично царапали спину; она, не таясь, внимательно изучала меня, не догадываясь, что я ее вижу, и от этого взгляда становилось не по себе.
Когда вернулась Бэль, я весь извелся. Спутница заметила это и напряглась:
– Что-то случилось?
Я придвинулся ближе и произнес, понижая голос почти до шепота:
– Бэль, скажи, ты знаешь вон ту особу? Сзади меня, второй ряд второй столик?
Девушка украдкой глянула мне за плечо и по лицу ее пробежала тень.
– Не знаю… – неуверенно потянула она.
– Вспоминай лучше. Она шла за нами практически от самой стены. А теперь сидит здесь. Это не может быть совпадением!
– Почему не может? А вдруг…
– Не может! – повысил я голос. – Мы петляли, как зайцы, пока не нашли эту кафешку! Сколько раз меняли направление?
– Ну…
– Она отставала, метров на двести отстала, но все равно не потерялась! Либо ты ее знаешь, либо она по твою душу!
Я впился в аристократку пронизывающим взглядом. Та стушевалась, уставилась в столешницу.
– Лицо знакомое. Но знаешь, сколько людей я "знаю", и при этом не могу даже имени назвать?
– Журналистка? Папарацци?
– Возможно.
Я не мог понять, врет Бэль или нет. Что-то здесь было не чисто. Но факт – она испугалась. Журналистов так не пугаются. Ненавидят, злятся, но не пугаются. И еще факт – сидящая сзади при ее появлении резко оживилась, всячески проявляя нетерпение. Профессиональные детективы и киллеры так себя не ведут, они – сама незаметность. Значит, эти двое знают друг друга, и от их встречи моя спутница не ждет ничего хорошего.
Присутствие этой девушки – какая-то заморочка, понятная лишь избранным. Я в число избранных не вхожу, и просвещать меня никто не станет. Но я, в общем, и не настаиваю.
Мы засветились в парке, на той стороне. Охранник, который пялился на эротическое представление, узнал мою спутницу и доложил куда надо. Не зря же он так к нам и не подошел! Вот только "куда надо" – это куда?
А виноват во всем я, пообещавший, что буду ее защищать. Защитил, называется! Я отнесся к ней, как к обычной девушке, сверстнице, забыв, что она знатного рода! И что теперь делать?
– Бэль, свяжись со своими! – попросил я, но больше тут подошло бы слово потребовал.
– С кем? – та округлила глаза.
– Со своими. С охраной. Пусть тебя заберут.
Молчание.
– Хочешь от меня избавиться, да? – девушка презрительно фыркнула, но я видел, что это показная бравада и внутри ей не по себе.
– Нет, Бэль. Тебе угрожает опасность. Я это чувствую.
– Откуда?
– Интуиция. А еще факты. Ты не заметила, что в парке к нам не подошел охранник?
– Ну… – она растерялась.
– А ведь он был там! Я его видел! Он что-то говорил в микрофон, с кем-то связывался! Бэль, тебя узнали!
Снова молчание.
– Бэль, кто ты? Почему они пасут тебя?
Моя спутница сидела, задумчиво глядя в столешницу.
– Бэль, это не игрушки!
Девушка виновато отвела глаза.
– Можно не буду говорить, Хуанито? Пожалуйста? Мы же договаривались!
Я обреченно вздохнул.
– Хорошо!
Вот так красивые девушки зарубают на корню наши лучшие начинания.
– Так ты вызовешь своих?
– А может еще посидим?
Она посмотрела таким умоляющим взглядом…
В ней не было страха. Смертельной угрозы от сидящей сзади меня Бэль не видела. То есть, угрозы, действительно, нет. Но охранник ведь все равно с кем-то говорил! А тот "с кем-то" мог поговорить еще с кем-нибудь, не только с "кем надо!"
– Бэль, я человек рисковый, но не сейчас. Я не смогу спокойно сидеть и разговаривать, зная, что где-нибудь неподалеку могут находиться люди, желающие тебя убить, украсть, сделать что-то неприятное. Я не способен защитить тебя, если что. Я всего лишь простой парень, пойми!
– Но меня тогда сразу заберут!… – продолжала канючить она.
– По твоему, наши посиделки дороже жизни?
Молчание.
– Я не справлюсь даже с такой, как она, Бэль! А специалисты разделают меня под орех вообще в два счета!
Пускай приедут твои охранники и заберут тебя! Плевать на мачеху, жизнь важнее глупой ссоры!
Бэль посмотрела на меня… Внимательно. Не знаю, что я такого сказал, но вдруг поднялся для нее на одну ступеньку выше.
– Хорошо. Подожди здесь.
Бросив беглый взгляд мне за спину она вновь направилась в туалетные. Девчонка за спиной, словно почувствовав, что говорили о ней, расплатилась и вышла. Я остался на месте, но сидел, будто весь на иголках.
Моя спутница вышла через пять минут, хмурая до невозможности, и неловко плюхнулась в кресло, подзывая официанта.
– Сейчас приедут. Вот и закончилась моя свобода!
– Поверь, так будет лучше!
– Да знаю я! – раздраженно бросила она и протянула подошедшему официанту карточку. Карточка была золотого цвета с зеленой каймой, с выгравированными на ней солнцем, орлом, короной и символикой венерианского королевского банка.
У девочки неограниченный кредит в самом надежном финансовом учреждении планеты? Вот это класс!
– Ну что, пойдем? – поднялась она, поправляя почти высохшую юбку.
– Куда? – я тоже поднялся.
– К дороге. Меня подберут на выходе, со стороны площади генерала де Сан-Мартина. Тут рукой подать.
Я кивнул.
– Охрана уже снаружи. Они не далеко были, почти вычислили меня… – В ее голосе появилась досада.
– Это их работа! Всего лишь работа! – попытался я ее успокоить. Бесполезно.
Мы вышли наружу. Вечерело. Дневные огни светили на минимуме – еще пара часов и начнет темнеть. Взрослые, отдыхавшие с семьями и детьми, неспешно покидали сие гостеприимное место. Молодежь же, только вышедшая на прогулку, перебиралась из этой части парка в более глубокие, далекие от дорог и окраины. Такого скопления народа, как днем, не наблюдалось, но затеряться можно и тут.
Я взял девушку под руку, больше не стесняясь и не испытывая неловкости, и медленно повел в сторону выхода. Действительно, тут недалеко. Нужная мне фигура находилась метрах в ста, на соседней аллее: сидела на лавочке к нам спиной и смотрела вдаль. Но скорее всего, у нее такой же навигатор, как у Бэль – незаметный и дающий круговой обзор. Она за нами следит, внимательно следит, тут к гадалке ходить не надо.
– Эта особа… – начал я, но Бэль равнодушно перебила:
– Вижу. Ее отсекут, не бойся.
Я переключился на камеры и повращал их в разные стороны. Люди, кругом люди! Десятки человек, сотни, всех мастей и социальных слоев! Кто из них может быть телохранителем?
Да кто угодно!
Нет, пожалуй, у Бэль хорошая охрана. Круче, чем эта горе-наблюдатель.
– Я и не боюсь! – резко бросил вдруг я. От ее тона стало неприятно. – Я переживаю! За тебя!
– Можешь не переживать! Теперь я в безопасности! Твоя миссия по моей охране выполнена на отлично…
Блин, и не поймешь, чего больше в ее словах: разочарования или одобрения? Женщины! Что за существа?
– Кстати, а почему ты считаешь, что не сможешь сделать ту сеньору, если она вдруг нападет? – В глазах Бэль появился ехидный блеск.
– Ну… – Я задумался. Действительно, с чего я это взял? Но ведь взял же, и мнения своего менять не стану.
– Мужчине очень тяжело признать, что кто-то круче него. Тем более, если это женщина. Тем более, молодая и красивая. Она ведь не производит впечатления крутости и накаченности…
Я улыбнулся.
– Тебе не понять. Чтобы видеть опасность, надо знать ее, сталкиваться. Она двигается, как…Мастер! – нашел я нужное слово и нужную ассоциацию. – Плавно, текуче, готовая атаковать из любого положения! Это очень опасная кошечка, Бэль, лучше с такими не сталкиваться. Может я и справлюсь с нею… – Я скептически пожал плечами, бросая взгляд на голографический козырек. -…Но уверенности в этом нет.
– Когда мы увидимся? – резко сменила она тему и плотнее прижалась плечом. Я выпустил руку и притянул ее к себе. Давно бы так!
– Может, завтра?
Она отрицательно покачала золотой копной.
– Завтра не могу. Меня с сестрой везут в Дельту, по делам. Давай на неделе?
– На неделе я не могу. Учусь. Забыла?
– А, точно! Ты же у нас еще маленький! – Она громко рассмеялась, но не зло. – Тогда давай на выходных?
– В субботу?
– В субботу будет выставка в Художественной галерее. Посвященная культуре Золотого века… – наморщила она лобик. Затем резко приняла решение:
– Ты любишь культуру Золотого века?
Я пожал плечами.
– Никогда не относился к этому вопросу с должным вниманием.
– Тебе понравится! Пошли, сходим? – она потянула меня за руку, словно упрашивая. Сеньорита, да с вами я готов хоть на край света! – К тому же, ты сказал, тебе понравилась "ABBA"…
– Ну, в общем… – я кивнул. -…Да. Правда, я слушал всего одну песню…
– Остальные тебе тоже понравятся, поверь! Итак, решено. Где встречаемся?
– Давай прям там, у входа в метро "Королевская Художественная галерея"?
При слове "метро" девушку легонько перекосило, но она быстро взяла себя в руки.
– Хорошо. В девять утра.
Я согласно кивнул.
– Ну, вот мы и пришли…
За этой небольшой беседой мы незаметно подошли к выходу из парка. В паре десятков метров от нас шумела дорога. У обочины стояли, припаркованные, разномастные транспорты. Один из них принадлежал семье Бэль.
– До встречи? – она повернулась и посмотрела мне в глаза.
– До встречи! – вздохнул я, пожимая ей кончики пальцев.
– Ты меня даже не поцелуешь на прощание? – в ее голосе слышался вызов. Я вызов принял, спокойно, без эмоций, ответив:
– Еще успею!
Она хитро улыбнулась, развернулась и пошла к дороге. Припаркованный вдалеке "Мустанг" дал по газам и мгновенно очутился рядом. Так же резко затормозив, поднял люк, в который быстро юркнула девушка, не остановившаяся перед дорогой ни на секунду. Вот это точность! Профессионалы, блин! Богатая у Бэль семья, очень богатая!
Развернувшись, я быстрым шагом направился в сторону метро "Площадь де Сан-Мартина", и не видел, как за моей спиной точно так же (разве с меньшими понтами) залезла в такой же "Мустанг" испугавшая нас русоволосая девушка.
* * *
– Мы потеряли его. Ушел в метро.
Лана грубо выругалась, используя отборные фразеологизмы Великого и Могучего языка. Настолько великого и настолько могучего, что даже консерваторы латинос пришли к выводу, что на нем ругаться удобнее, чем на испанском, и активно эту науку перенимают.
– Что теперь? Перехват с расширением зоны? – продолжил голос.
– Притормози.
Это водителю. Машина остановилась.
Русоволосая девушка медленно вылезла наружу и встала возле обочины, душа злость, ярость и страх.
Получалось не очень хорошо. Перехват с расширением? Подключение к операции гвардии и гражданских властей? Это однозначно утечка! Да и нужен ли этот парень? У них ничего на него нет, а если бы хотел сделать что-то плохое, сделал бы – для этого было достаточно времени.
– Отставить, пусть уходит. Возвращаемся на базу. "Девять два", что у тебя?
– Чисто, хвоста нет, – раздался в бирушах бодрый голос Диего, их сегодняшнего водителя. Ну, хоть это слава богу!
Через две минуты рядом остановился другой "Мустанг", и она торопливо влезла в поднявшийся люк.
– Гони.
Машина покатилась по улицам города, все еще петляя и запутывая возможную погоню, заодно оную вычисляя. Лана попыталась отрешиться и успокоиться, но вид угрюмо сопящей девушки с белыми волосами этому не способствовал.
– Судя по твоему виду, спрашивать, раскаиваешься ты или нет, бесполезно, – усмехнулась она.
– Я тебе уже сказала: да, была не права, что сбежала. Но это всё.
Лана пожала плечами. Пусть так. Она и на это признание не рассчитывала, с ее-то упрямством!
– И все-таки, кто это был?
– Я же сказала, не знаю.
– То есть, ты пять часов шаболдалась по Центральному парку неизвестно с кем, при том, что он мог оказаться агентом Восточной разведки, террористом, шпиком недружественного клана, маньяком, или бандитом?
– Да! Так все и было! И не смотри на меня такими глазами! Достали вы уже все!
Бэль прорвало. Лана довольно улыбнулась – сразу бы так!
– А он – никакой не агент! Он – нормальный парень! Слышишь? Я вообще таких никогда раньше не встречала! Не то, что эти… – она противно скривилась.
– Ему вообще от меня ничего не надо было! Вообще, поняла? Он просто был рядом, потому, что хотел быть рядом! Вот!…
– И как же звать этого героя? – поддела Лана. – Это-то хоть узнала?
Ее подопечная пожала плечами.
– Зовут Хуан. Живет где-то на окраине. Не бандит, не уголовник. У него вообще дурных мыслей никаких не было! Мы просто гуляли!
– Так уж и просто?
– Да, просто!
Девчонка красноречиво покраснела. Лана усмехнулась, но промолчала.
– А тебе одни бандиты да маньяки мерещатся! Особенно там, где их нет!
– Работа у меня такая… – довольно потянула Лана, закидывая руки за голову и разваливаясь в кресле.
Бэль затихла и уставилась в пол.
– Он не в теме. Ничего не знает. Ни о разборках кланов, ни о политике, ни о чем вообще. Тебя принял за папарацци.
– Бывает.
– А меня вообще не узнал!
– На этой планете остался кто-то, способный тебя не узнать?
Лана расхохоталась
– Оказывается, да. Сама в шоке! – Бэль почувствовала, что злость утихает, и ей тоже хочется расхохотаться. – А еще он очень хороший…
Русоволосая девушка, внимательно считывающая эмоции по лицу девчонки, моментально все поняла. И то, что она поняла, ей не понравилось.
– Представляешь, мы просто болтали! Ни о чем! – понесло на откровение Бэль. – Все пять часов! Без всяких попыток поддеть, польстить, без этих дурацких словесных дуэлей…
Лана вновь рассмеялась, но уже по-доброму.
– Как хоть его фамилия, бродяга?
– Не знаю. – Бэль расцвела в мечтательной улыбке. – Просто Хуанито.
Пауза.
– То есть, ты даже не спросила его фамилию? – опешила Лана.
– Нет. Так интереснее. Он же не узнал меня… – глаза девчонки лукаво блеснули.
Повисло напряженное молчание. Лана уже пожалела, что не отдала приказ о перехвате.
Брать паренька, ничего на него не имея, только за то, что тот гулял по парку с девочкой? Действуя через официальные органы? Да, некрасиво, и по головке за такой финт не погладят. Но блин, как же захотелось вдруг его попотрошить!…
– Навигатор. – Русоволосая девушка протянула руку, но наткнулась на удивленные глазки подопечной.
– Ой, я его забыла!
Сказано это было с наивной- наивной простотой. Такой, что ругань застряла в горле.
– Где?
– У него. Я дала ему его поносить. – Бэль ехидно усмехнулась. – Но думаю, он тебе не поможет: я выключила функцию записи и стерла кристалл памяти.
Лана все же выругалась, не стесняясь, в самых грубых выражениях.
Судя по лицу девчонки, она его, действительно, забыла. Забыла забрать. Но данные самописчика перед этим, действительно, стерла, дабы прочувствовать бОльшую свободу. Дал же бог такую стерву в подопечные!
– Ты представляешь себе, ЧТО это за навигатор? – закричала в сердцах Лана. – Для чего он существует и каковы его возможности?
– Естественно. – Бэль бегло пожала плечами. – Но без системы координации боя он – простая железяка. Ничего страшного…
Лана почувствовала, как ее прошибает холодный пот.
Ничего страшного? Ах, да, конечно! За исключением того, что прибор, созданный специально для действий королевского спецназа в бою, официально запрещенный к распространению, с гигантским объемом секретной информации внутри, попал к человеку, даже имени которого они не знают!
Бэль же продолжала, словно речь шла о покупке фруктов в супермаркете:
– Да ладно тебе, ничего страшного не случится! Он ему не нужен, поверь. Да и не сообразит, что там к чему, сама знаешь. Сколько часов люди тратят, чтобы освоиться с этой системой? Вместе с инструкторами, на специальном полигоне? А он один и без инструктора! А в субботу мы с ним встретимся – заберу.
– Бэль, я говорила тебе, что ты безответственная? – бессильно выдохнула Лана.
– И не раз.
Она откинула голову, мечтательно улыбнулась и прикрыла веки.
– Да расслабься ты! А еще он сказал, что хорошо танцует. И что ему понравилась "ABBA"…
Лана поняла, что любые разговоры сейчас бесполезны.
* * *
Мужчина молча ходил по кабинету из угла в угол. В воздухе витало напряжение, которое ощущалось даже кончиками пальцев.
Лана боялась его, хозяина кабинета. Да, осознавала, что не должна этого делать, что это неправильно, но вновь и вновь, попадая сюда, отдавала себе отчет, что это так.
Он был худым, щуплым на вид, и при высоком росте производил впечатление эдакого хлюпика: пальцем ткни и рассыплется. Но то, КАК он смотрел… И КАК говорил… Это выбивало из колеи любого человека, даже сильного и смелого.
Этот мужчина никогда не повышал голоса, никогда не кричал, даже в отношениях с женами – бывшей и нынешней. Хотя обе такие стервы, что поискать – не найдешь! Но каждая его фраза, каждый жест сопровождались такой властью и привычкой повелевать, что поджилки тряслись даже у нее, прошедшей огонь, воду и горнило войны.
– Лана, я крайне недоволен!
И все. Четыре слова, но она, как малолетняя девчонка, втянула голову в плечи и приготовилась к раздаче. Четыре слова, и от хладнокровного снайпера Второй Национально-Освободительной армии Марса не осталось и следа.
– Сколько можно, Ланочка? – добавил он в голос показного участия. – Каждый раз наступаешь на одни и те же грабли!
Мужчина остановился напротив окна. Это было настоящее окно, не голографический муляж релаксационной программы. И показывало это окно самый настоящий унылый венерианский пейзаж – серое пасмурное небо, тучи, камни и песок. Еще вырисовывался вдали силуэт безликих гор, но они больше напоминали кляксу, темное пятно, и красоты пейзажу не добавляли. Панорама венерианской равнины, что может быть унылее?
Но этот человек любил все натуральное. И если заказывал в кабинет окно, значит, это должно быть именно окно, и никак иначе.
Лана молчала. За прошедшую ночь ей надоело оправдываться. Действительно, сколько можно?
– Ты знаешь, почему к Бэль приставили именно вас, "девятку"? Хотя есть люди повзрослее и поопытнее? И, несмотря на все перипетии, ваше звено никогда не отстраняли от дела?
– Нет, сеньор, – уныло выдавила она.
– Потому, что именно ты, согласно всем этим долбанным психологическим тестам, лучше всего подходишь для этой роли!
Мужчина обернулся. Она уткнула глаза в пол.
– Ты должна была стать ее подругой, Ланочка! Напарницей для ее безумств! Чтобы в случае чего она бежала не в Центральный парк, побродить в одиночестве, а к тебе, за советом! И что я вижу в итоге?
– Но долг службы… Инструкции… – попыталась протестовать девушка, но была перебита гневным окриком:
– Негру в задницу долг службы! И инструкции все туда же! Речь идет о моей дочери, Лана! Никто… Никто и никогда пальцем бы не посмел шевельнуть, чтоб наказать тебя за… Креативный подход к обязанностям! Если бы ты была рядом, и она тебе доверяла! Понимаешь меня?
Лана понимала.
– Главный критерий – результат! Так было и так будет! А за инструкции прячутся лишь бездари и трусы!
Девушка тяжело вздохнула. Да, у нее не получилось войти в доверие. Ни у кого из их звена. Плохо старались?
Возможно. Она думала над этим вопросом, но не находила ответа. Бэль слишком сложный человек, с непредсказуемым дурным характером, с нею нельзя ничего планировать.
– Я пыталась.
– Плохо пыталась! – рявкнул мужчина, но уже тише, остывая. Затем еще раз прошелся по кабинету и сел в напротив нее.
– Итак, разбор полетов. Оставим пока в покое мою дочь и поговорим о ваших ошибках.
Лана кивнула.
– Раз от тебя никакой отдачи, значит, огребать будешь на сто процентов, и без обид. – Он злорадно усмехнулся. Лана вновь кивнула.
– Сколько ошибок вы вчера допустили?
– Я не считала.
– А ты, голубушка, попробуй, посчитай! Сколько получится? У меня вот вышло аж семь! А потом сравним…
Девушка выпрямилась и расправила плечи. Да, она его боится, но она – профессионал. И сейчас разговор из абстрактных форм перешел к конкретным вещам, за которые она в состоянии ответить, что бы там ни было.
– Первая. Не успели отреагировать, когда Бэль убегала. Мы должны были следить за нею, но слишком ей доверились. А она, усыпив бдительность, спокойно исчезла.
– Правильно, – кивнул мужчина. – Неуместное доверие. Вы знали, на что она способна, это не первый ее фокус. Дальше.
– Не смогли вовремя локализовать ее, когда обнаружили факт побега. Дали уйти. – Лана сделала паузу. – Но сеньор, если бы на ней было следящее устройство, этого бы не случилось!
– Это моя дочь, Лана! – ледяным тоном отрезал мужчина. – Пока я жив, на ней не будет никаких следящих устройств! Вы – лучшее следящее устройство! И вы дали сбой! Дальше.
Девушка опустила глаза.
– Мы не смогли перехватить того юношу, что находился с нею рядом. Упустили.
– Это следствие. Ошибка в другом. В чем?
– Мы не установили его личность.
Мужчина кивнул.
– Вы и не обязаны перехватывать таких, как он, для того есть другие люди. Но вы не добыли ни одной наводки, по которой его можно найти!
– Но это можно сделать через архив камер слежения метро, а еще…
– Я и без тебя знаю, как можно вычислить и найти человека в этом городе! – перебил ее мужчина. – Есть десятки способов, как сделать это в муравейнике под названием Альфа! Но это мои способы, вы к ним не имеете никакого отношения!
Лана вновь втянула голову в плечи. Это правда. Вчера они лопухнулись по полной. Но в отличие от предыдущих ошибок, которые можно оспорить (насчет факта бегства), это стопроцентно их недоработка. И далеко не последняя за вчерашний вечер!
– Вы даже не сделали ни одного его изображения! Только двухмерный вид сзади и сбоку! Позор, Лана!
– Да, сеньор… – девушка готова была провалиться сквозь землю.
– Вас восемь человек! Неужели никто не догадался сделать щелчок? Почему архивные записи навигаторов – это все, что у нас есть? Если уж на то пошло, почему никто не зашел им спереди, и не снял его в пассивном режиме, без всякого щелчка?
– Рядом никого не было, сеньор. Мы рассеялись по парам, остальные просто не успели. Нас рядом было всего двое и мы старались не светиться.
– Не светиться они старались! Двое всего их было! – мужчина картинно усмехнулся. – Достаточно! О том, сколько вас было еще поговорим, а пока, в текущий момент, рядом находилась лично ты! И ты этот момент, с изображением, провалила!
– Так точно, сеньор…
Мужчина замолчал.
– Теперь по поводу пар. Вы нашли ее, но вас двое. Представь, что кто-то в этот момент попытался бы на нее напасть? Не киллер-одиночка, а организованная группа? Она гуляла несколько часов, только Древние знают, кто ее мог за это время узнать! Могло такое произойти?
– Могло.
– Что бы вы сделали вдвоем, на дальней дистанции, против опергруппы? Из профессиональных бойцов?
Лана хотела возразить, но промолчала. Да, она бы грохнула минимум двоих. Еще столько же Арабелла. Но этого мало. Их задача – охранять, а опытная группа, даже понеся чувствительные потери, сумела бы отсечь их с напарницей, похитить Бель и скрыться.
– Это великое счастье, слава всем богам и Священному Кругу, что мы добрались до нее первые! Богам, Лана! Не вам! А что дальше произошло? Вообще цирк! Поняла, о чем я?
Лана поняла.
– Как ты могла подставиться так глупо, что тебя раскусили, словно дешевую потаскуху на приеме в имперском посольстве? Да еще кто? Человек, далекий от нашей работы, как Земля от Венеры!
Вот тут Лане захотелось заплакать. До этого речь шла о непрофессионализме, неправильном планировании операции, распределении сил, и она была с этим согласна. Но то, как она подставилась в кафешке – это не непрофессионализм. Это позор.
И она заплакала бы, если б не разучилась делать это давным-давно, еще в детском доме, когда детишки-латинос избивали ее, марсианку, прижимая ко рту подушку, чтоб не кричала.
– Это провал. Я согласна. И готова понести наказание… – покорно склонила она голову, полагаясь на судьбу и Древних.
– Готова она!
Мужчина пренебрежительно фыркнул. Затем встал и вновь прошелся по кабинету. Затем подошел и сел рядом с нею на стол, участливо посмотрев в лицо.
– Я знаю, что ты готова. Иначе бы ты не разговаривала со мной, а сидела бы в боксе, раздумывая о смысле жизни.
Лана молчала, не смея поднять глаза.
– Дурочка. Главное не наказание. Главное – уроки. Понять ошибки, чтобы их не допускать. – Он сделал паузу. – У меня много людей. Но шанс я даю далеко не каждому, учти…
Он снова встал и подошел к окну, вглядываясь в неясный силуэт далеких гор. Лана почувствовала, что глаза ее все же покрываются слоем влаги.
Жалость. Она могла вытерпеть жалость по отношению к самой к себе. Но жалость со стороны этого человека?
– Какова твоя пятая ошибка? – словно не замечая ее состояния, произнес тот. – Можешь сформулировать ее одним словом? Подскажу, у христиан она входит в список семи самых-самых страшных ошибок!
– Гордыня… – Лана постыдно всхлипнула. – Я поддалась ей, считая, что самая крутая. Не учла элементарных вещей, что навигаторы с круговым обзором есть не только у нас.
– Вот! – Мужчина с облегчением вздохнул и обернулся. – Ты сама все понимаешь! Ну что, будем продолжать, или и так все ясно?
– И так ясно. – Лана вытерла непрошенную слезу.
– Отлично. – Мужчина привалился к бронированному стеклу и засунул руки в карманы – старая привычка, из той, былой жизни, которую не выкорчуешь и за десятилетия общения в высшем обществе. – Сама понимаешь, после стольких ошибок я не имею права оставить вас возле дочери. Я отстраняю "девятку" до особого распоряжения. Посидите, подумайте, где и в чем вы не правы.
– Да, сеньор. Так точно. – Лана поднялась и стала в постойке "смирно", деловито шмыгнув носом. Непрошенные слезы высыхать не собирались.
– В провинции Омега есть наш дворец. Резервный. На случай войны. С большим количеством бункеров и всякой тайной инфраструктуры.
– Я знаю его, сеньор, – кивнула она.
– Вот и замечательно. Завтра отправляетесь туда. У меня проблемы с управляющим – что-то нехорошо себя ведет последнее время. Подворовывает много, ни стыда, ни совести! Разберитесь с этим.
– Так точно, сеньор, – кивнула она.
– Думаю, пары месяцев для размышлений вам хватит. А там видно будет!
– Есть, сеньор! Разрешите идти? – Лана вытянулась в струнку.
– Иди.
Девушка по-армейски развернулась и вышла.
Охранять безлюдный пустой дворец на противоположной стороне планеты? Кажется, они легко отделались!
Мужчина еще какое-то время постоял, глядя вслед ушедшей, затем весело усмехнулся, сел на свое место и набрал несколько символов на коммутаторе, активируя личный защищенный канал с человеком, которому доверял. Одному из немногих на этой планете, кто реально способен помочь в трудную минуту, без утечки информации на сторону.
Щелчок соединения раздался почти сразу. Стена напротив подернулась рябью вихревых полей, и через секунду перед ним простирался гигантский визор, с которого деловито ухмылялась красивая рыжеволосая женщина лет тридцати пяти.
– О, какие люди! Давненько не заглядывал! – усмехнулась она вместо приветствия. – Что-то случилось?
Мужчина тяжело вздохнул.
– Заметно?
– Вообще-то нет. Но по моим данным, у тебя кое-что случилось, и раз ты звонишь… Значит нужна помощь!
Да, в логике здесь не откажешь.
– Вообще-то, я сделал все возможное, чтобы никто не узнал о том, что у меня случилось!…
– Вообще-то, об этом знает вся планета! – рассмеялась женщина. – Не знаю, что ты делал, но у тебя не получилось.
Мужчина скрипнул зубами от досады. Женщина вновь рассмеялась.
– Да ладно, не бери в голову! Все знают, что от твоей дочери можно ожидать всего, чего угодно. Что хотел?
Вот так, быка за рога, без резких переходов. Мужчина собрался с духом и выдавил:
– Мне нужно с десяток молодых (или не очень) парней, не обремененных излишними нормами профессиональной этики в общении с работодателем, способных на любой поступок, единственным критерием которого будет безопасность Бэль.
– Угу, так я и думала…
Женщина картинно разваливаясь в кресле.
– Говоря испанским языком, тебе нужны неподкупные мальчики, с которыми нельзя договориться, которым плевать на личность охраняемой персоны, и которые, если что, не будут бояться твоего гнева. Я правильно перевела?
Мужчина утвердительно кивнул.
– Главное – ее безопасность. Даже против ее воли. Остальное я потерплю.
– Поняла.
Женщина, словно малолетняя девчонка, принялась вращать кресло из стороны в сторону, напряженно размышляя.
– По моим данным, у тебя без дела сидит четырнадцать групп. Четырнадцать! Это больше, чем у Феррейра и Сантана вместе взятых! Неужели никто не подойдет? Тебе действительно хочется подписаться под это?
– Не четырнадцать, а десять, – зачем-то уточнил мужчина. – Из них для такого специфического задания годятся только семь. Но и эти доверия не внушают – восемь их коллег с завтрашнего дня отправляются чистить картошку на заброшенный дворец в Омеге.
– "Девятка"… – Женщина усмехнулась. – Жестко ты с ними!
– Заслужили.
Женщина была с ним не согласна, но оставила свое мнение при себе.
– Хорошо. У меня есть шестеро мальчиков. Но предупреждаю сразу, они все отмороженные. Но дело знают.
– Идет!
Мужчина расплылся в коварной улыбке.
* * *
Март 2447 года, Венера, Полония, Новая Варшава
Несмотря на полуденное время, на улицах не было ни души – все словно вымерли. Это показалось бы стороннему наблюдателю странным, и он был бы прав, если бы имелся ввиду любой другой район провинции. Люди же, живущие в этом, передвигались исключительно на транспорте, исключительно на роскошном и исключительно в сопровождении охраны, и их здесь жило не так много, чтобы создавать массовку. Праздно шатающиеся же гуляки тут не приветствуются и быстро выдворяются за пределы купола, хоть это и не совсем законно.
Здесь вообще много чего незаконно. Тут ведь не столица, и даже не "имперский" сектор. Местные аборигены по меркам планеты не богаты, но с другой стороны, столица отсюда дальше Плутона (если смотреть на вещи реально), а значит, эти люди могут позволить себе устанавливать дома ЛЮБЫЕ правила.
Район этот находился на окраине Большой Варшавы, в десятке километров от куполов центрального массива. Ветки метро, протянутые практичными "имперцами" везде, где только можно, даже к самым отдаленным пригородам, сюда не проводилась и не проектировались, что дополнительно гарантировало отсутствие публики и позволяло установить небольшой горстке охранников стопроцентный контроль за порядком.
Охрана знала практически всех обитателей района. Потому присутствие на визорах незнакомой молодой девушки лет двадцати броской внешности в откровенном корсете и не оставляющей места фантазии юбке сразу обратило на себя внимание. Оба оператора наружного наблюдения, как один, приблизили ее изображение со всех трех камер, в радиусе которых та находилась, после чего один поставил недопитую чашку кофе, а другой быстренько свернул в капсулу планшетку, на которой последний час интенсивно разгадывал цифровой кроссворд.
– Ого, вот это фифа! – потянул первый, вытирая губы тыльной стороной ладони и смахивая с груди крошки от пончика.
– Угу, – подтвердил напарник, и убрал со своего терминала ноги.
У девушки имелось на что посмотреть. Высокая, не меньше метра восьмидесяти роста. Грудь размера пятого, да еще в корсете. Ноги…
Такие ноги ребята видали не часто, хотя с женщинами ее профессии общались регулярно. Кожа девчонки выглядела мягкой и шелковистой даже отсюда, а еще казалась очень светлой. Но недостаточно светлой, чтобы они не смогли опознать в ней латинос. Лицо ее, рабочее-сосредоточенное и в меру напряженное, ярко накрашено: слишком ярко для обычной жизни, но достаточно, чтобы не спутать ее с представительницами древнейшей профессии. Она специально подчеркнула некоторые черты, но за боевым камуфляжем было видно, что краситься умеет. И самый главный момент в ее облике, заставивший их оторваться от наиважнейших дел, это ее волосы. Длинные, распущенные, почти до самой поясницы… Ярко-алого цвета!
– Ни хрена себе! – первый выругался на смеси нескольких славянских диалектов. – Ты видел?
– Чего? – не понял второй.
– Из "Рая" девочка!
– И что? – равнодушно пожал плечами второй.
– Ты знаешь, сколько стоит час пребывания в "Раю"?
– Да не, – потянул второй, – откуда в нашей глуши девочка из столицы? Из местных кто-то зашибить решил! – И в подтверждении кивнул на визоры. – Столичная фифа не будет стоять на перекрестке и искать нужный дом. Ее привезут, отдерут и цивилизованно увезут.
Первый оператор был со вторым не согласен по двум причинам. Первая – он, холостяк, более искушен в делах любви и в "товаре" разбирался лучше. И вторая – Варшава слишком маленький город, чтобы не заметить здесь ранее такую цацу. Не так много среди местных жриц Венеры (в основном имеющих славянские корни) высоких юных латинос, да еще ТАКИХ латинос. Да еще с волосами, крашенными, как в самом дорогом заведении Альфы.
…Нет, живущие здесь могли позволить себе все, что угодно, подобных девочек на завтрак, обед и ужин в том числе, а еще есть охрана дворцов и прислуга, которые тоже регулярно пользуются продажной любовью, но что-то здесь было не чисто, и первый оператор силился понять, что.
Отставив кофе на соседний стол, он вывел перед собой во весь экран выход с восемьдесят седьмой камеры и максимально приблизил остальные два. Двести девяносто шесть других видеовыходов были благополучно забыты.
Девушка, словно вспоминая что-то, или прислушиваясь, долго стояла на перекрестке. Затем твердым уверенным шагом направилась к одному из шикарных особняков, наглухо огороженном бетонной стеной с полупрозрачным, по моде двадцатых годов, верхом, сливающимся с куполом. Пошла она не к парадному входу, а к дальней двери-шлюзу за углом, в поле зрения всего одной камеры. Это полностью подтверждало версию второго – настоящая элитная девочка проходит только через парад. Но в этот момент первый понял, где нестыковка. Такие девочки не бывают НЕэлитными!
– Местная! Самая обычная шлюха из переселенок! – презрительно скривил губы второй.
Первый не стал спорить. Желудок его сводило от ощущения тревоги.
– Чей это дом?
Второй ответил сразу, он знал всех владельцев местной недвижимости.
– Мексиканцу.
Первый понял, что дело-труба. Даже если что-то сейчас случиться, согласно негласной инструкции (да и просто здравому смыслу), гвардия будет последней инстанцией, в которую они обратятся.
– А как думаешь, куда они ее сначала… – веселился второй, не замечая его напряжения.
Она громко постучала по металлической окантовке двери-шлюза, сделанной из монолитного бронепластика (как подозревали местные органы правопорядка, совсем не на случай прорыва купола). Через секунду раздалось шипение, и в сторону отъехала крышка зарешеченного окошка, из которого на нее зыркнула пара злых глаз.
– Чего надо?
– Мальчики желают развлечься? – томно потянула она, облокачиваясь о дверь.
На той стороне задумались, но ответили тем же тоном:
– Это дом сеньора Фернандеса! Иди отсюда!
– А что, у дона Фернандеса работают мальчики, которые не любят развлекаться? Или они импотенты? Или предпочитают друг друга? – последнее сопровождалось усмешкой.
За решеткой крепко выругались на смеси славянского и испанского, и вновь задумались.
– Сколько?
– Сотня. С рыла.
– Жди здесь.
Окошко въехало на место, послышался щелчок герметизации.
Через несколько минут раздалось шипение, и теперь уже в сторону отъехала вся дверь, открывая темный провал входа.
– Быстро! Заходи! – произнес тот же голос из-за косяка, не показываясь внешним камерам, которые, по ее сведениям, располагались прямо за спиной.
Девушка довольно улыбнулась. Сработало! После чего деловито поправила волосы и последовала приглашению.
Вели ее долго, темными запутанными коридорами. Лица своего проводника в темноте она не разглядела, но внешность его была сугубо латинская, а подрагивание рук указывало на нетерпение поскорее приступить к делу. Тому самому, ради которого ее впустили. Мальчик порнухи обсмотрелся? Похоже на то! Чем еще заниматься скучающим мальчикам, охраняя дом в самой защищенной части города, принадлежащий человеку, напасть на которого решится далеко не каждый псих?
Наконец, коридор окончился площадкой с несколькими бронированными дверьми без опознавательных знаков. Проводник прикоснулся к счетчику одной из них болтавшейся на шее карточкой, и та отползла в сторону. Вошли.
За дверью оказалась караулка. В ней сидело и скалилось, изучая ее глазами, четверо мужиков бандитской внешности, облаченных в форму частной охранной фирмы, которая, как знала девушка, принадлежит хозяину дома и занимается далеко не охраной. Хотя, не совсем правда – когда дело касается персоны хозяина, как раз охраной она и занимается. Но судя по тому, что она внутри – ребятам эта работа не по душе.
– Сколько? – нагло скалясь, спросил один из них, наголо бритый тип с жутким польским акцентом. Вид у него был развязанный, и, судя по манере держаться, он тут маленький авторитет. Про себя она окрестила его "сержантом".
– Сотня, – повторилась девушка и надула пузырь из жвачки.
– А че так дешево? – усмехнулся стоящий справа у двери, здоровенный детина с наколкой в виде тигра на плече. Серьезный противник, – автоматически отметило сознание. – Уж не туфту ли нам подсовываешь?
На девушку ни тон говорящих, ни их свирепый вид, ни окружающая атмосфера не оказали никакого воздействия. Она не боялась их, наоборот, держала себя дерзко, словно предупреждая: "Не подходите, укушу!"
– Не нравлюсь – ради бога! Без вас обойдусь. А дешево – потому, что оптом.
– Это как? – подал голос второй из сидевших, бугай с тупым выражением лица. Стандартное бычье, мышцы накачаны, а способностей ноль – машинально оценила его девушка.
– А так. Если вас меньше, чем шестеро – я пошла. На этой улице еще много домов, где сидят голодные мальчики… – Она скорчила рожу и стрельнула глазками, обозначая, что здесь она диктует условия.
– А если больше? – спросил бритый, так же нахально. Этот из местных, по тону видно. У них, в отличие от "имперцев", презрительное отношение к жрицам любви в крови.
– Больше – можно, – согласилась красноволосая.
– Сколько – больше? – поддержал детина с татуировкой. "Тигр" – окрестила его она.
– Сколько есть – всех можно! – Она вновь надула пузырь и хлопнула.
– А не лопнешь? – усмехнулся "тупой".
– Не лопну! – парировала она, излучая уверенность фонарного столба в своей несокрушимости. Сидящие в караулке отчего-то заржали.
– Будет тебе шестеро! И больше будет!… – выдавил "сержант", сверля ее глазами. – Только не все сразу.
– Сразу, не сразу – дело клиента. Сотня с рыла – и как хотите! Ну, так что?
Проводник, по знаку "сержанта", полапал ее грудь, оценивая упругость. Надо сказать, грудь эта представляла большой интерес даже для гурмана, и была подана в самом аппетитном виде.
– Нормально! – вынес вердикт тот.
Кто бы сомневался!
– Договорились! – вздохнул Лысый. – Если скажешь, нахрена дешевить так. С твоими данными за раз можно до трех сотен брать!
Девушка усмехнулась. Три сотни?
В свое время ей предлагали кусок в час! Золотом! И стояли при этом на коленях! Тоже, специалисты нашлись…
– Я ж сказала, оптом беру. Деньги на учебу нужны. А там, где три сотни за раз, больше трех сотен за раз и не заработаешь! Конкуренция… – Она деловито сплюнула жвачку прямо на грязный пол караулки. – Ну, кто первый?
– Чё, пацаны, как будем? – спросил "тупой", подсаживаясь поближе. – Сразу?
– Я те дам сразу! – подал голос "тигр". – Я первый, а там можешь и "сразу"!
– А че это ты всегда первый? – воскликнул ее проводник, отчего-то заводясь. В караулке моментально запахло жареным.
– Заткнись! – рявкнул вдруг "Сержант".
– А че он… – пробормотал проводник, поворачиваясь к бритому. Как-то жалко пробормотал, сразу сдулся. Девушка непроизвольно усмехнулась. Видать, шибко авторитет у них этот лысый!
– Кто сейчас на посту? – спокойно спросил "сержант". – Вот как отстоишь свое время – будет твоя очередь! А пока идут те, кто отдыхает. Сначала он, за ним Черт. Потом время Карася заканчивается. И только потом ты. Кто что не понял? – обернулся он к остальным.
Судя по рожам, поняли все.
– И если увижу, что кто-то не на месте, а с девкой кувыркается…
– Иди на пост! – это уже к типу.
Тот недовольно засопел, но покорно развернулся и вышел.
Девушка вновь подала голос, словно ничего не произошло:
– Пока вас пятеро, мальчики. Что делать будем?
– Это пока пятеро. Народ еще подвалит. – "Сержант" усмехнулся. – Ты куда-то спешишь?
Она не спешила. Медленно кивнула и достала из сумочки миниатюрную планшетку.
– А всего сколько будет?
При виде планшетки у четверки оставшихся бойцов любовного фронта рожи скисли. Автоматический портативный регистратор контрактов. М-да! Девочка подготовилась!
– Человек десять. Может восемь… – пожал плечами лысый. – А это зачем?
– Гарантия. Что не кинете. – Девушка бросила на окружающих бандитов, коими присутствующие и являлись, победный взгляд. – Знаю я вас, орлов! Не первый день работаю! Кто первый? – повторила она вопрос, добавляя в голос нетерпения.
– Я. – "Тигр" подался вперед.
Девушка чуть было не скривилась. Из присутствующих это худшая кандидатура. Даже "сержанта" она оценивала ниже. Ну, да ладно, справится!
– Денежки вперед! – покачала она регистратором.
Детина внимательно прочел текст контракта, кивнул и протянул руку с браслетом. Девушка считала с него информацию, затем поднесла регистратор ко глазу будущего клиента и дождалась писка сканера сетчатки. И лишь после этого взяла карточку и провела по магнитке, списывая оговоренную сумму. Налоги и прочие выплаты тут же автоматически ушли на государственные счета, а взамен она получила гарантию, что если что с ней случится, гвардия найдет ее обидчиков в течение нескольких минут. Хорошая гарантия, от всяких извращенцев и бандитов. Правда, очень дорогая – в некоторых районах страны до половины стоимости контракта, но по закону необходимая (хотя кто смотрит на законы ЗДЕСЬ?).
– Куда?
Иди за мной.
"Тигр" отворил дверь и повел ее новыми коридорами и комнатами. По ее подсчетам, шли они вглубь здания, и это хорошо. Вид окружающего убранства был не очень презентабелен, все-таки крыло для прислуги, но даже здесь отдавало уютом. Хорошо Мексиканец устроился, и людей своих гоняет! Сказано – имперец!
– Сюда.
Ее спутник отворил неприметную дверцу и затащил девушку в помещение, сплошь заставленное швабрами, ведрами, ящиками, каким-то инвентарем и рулонами с чистящей тканью. Здесь сильно пахло моющими средствами и хлоркой – девушка поморщилась.
– Чего кривишься? Не аристократка поди, не сдохнешь!
– Да, думала, тут есть что поприличнее этого свинарника… – потянула она.
– Где приличнее – там… Нельзя там, в общем! – ушел от комментария клиент.
"Угу, естественно, нельзя. Где поприличнее – там стоят камеры внутреннего наблюдения. А за развлечение с девочками в его доме, в рабочее время, Мексиканец на кол посадит…"
Детина тем временем перешел к активной фазе действа, высвобождая такую прелестную и мягкую, и при том упругую грудь из давящего корсета. Дыхание его сбилось, а рабочий орган напрягся до такой степени, что девушка испугалась, как бы он не кончил раньше времени
– Ыыыыы!!!…
В голове мужика зашумело, он потерял контроль за происходящим. Она ему нравилась, эта шлюшка, как же нравилась! Ему всегда нравились латинос с большими сиськами! А цветные волосы…
Он жадно вдохнул их запах, развернув девку и прижав к себе. Обалдеть!
– Нравится?… – томно выгнулась она. Отвечать не было смысла.
Ну и что, что шалава? Именно таких он любит – высоких, грудастых… Таких сильных и гибких! А она сильная, не чета местным потсакушкам, и оооо! Очень гибкая!
Девчонка выгнулась дугой, обвивая руками его плечи.
…Пускай, ею пользовались сотни людей, но он хочет, ХОЧЕТ такую! Хочет не на раз… Много раз! Он обязательно найдет ее в городе потом, она станет ЕГО женщиной…
– Я тебя раньше не видел здесь… – пролепетал он, сбитно дыша.
– Новенькая… – пискнула девушка.
– Надолго?
– Да уж, не на день. Мы говорить будем, или дело делать? – усмехнулась она. Он пропустил ехидство мимо ушей.
– Я хочу тебя! Не сейчас… После! Завтра! И сейчас, и завтра!…
Девушка довольно улыбнулась.
– Я тебе понравилась, да? – и накрыла его руки на груди своими.
– Да… – Мужик почувствовал, что теряет рассудок от желания. Он скользнул ей под юбку и одним движением разорвал трусы, проверяя, что у девчонки под ними. Обнаруженное там ему понравилось, он вновь издал нечленораздельный утробный звук.
– Не спеши… – она убрала его руки. – Посмотри, как я умею…
– Ыыыыы!
Она играла с огнем: эластично двигалась, выгибаясь в его руках под разными углами, демонстрируя чарующий танец, и в то же время ставя некий порог: "Не сейчас! Я все равно буду твоя! Наслаждайся моим видом еще!". Она сводила его с ума, и она умела это делать! Бандит, олигарх, преступник, госслужащий – перед нею в такие моменты все были равны!
– Ты готов? Иди сюда, мой хороший! – воскликнула она, подпрыгивая и обвивая его тело ногами, утыкая его лицо себе в грудь, обхватив затылок.
Мужик взревел. Он утонул в ней, забыл обо всем на свете, вновь и вновь издавая что-то мычаще-матерное. Он придавил ее спиной к стене, да так, что у девушки потемнело в глазах.
Но она терпела. Надо было доигрывать до конца.
– Нравится?
– Гы! – детина приподнял голову, отрываясь от груди: лицо его расплылось в счастливой улыбке.
Это было потрясающе! Обычно проститутки тупо отрабатывали контракт, зачастую без лишних эмоций, а то и вообще без оных. Что такое оргазм на работе знала едва ли треть из них. А тут такое шоу, да еще всего за сотню…
У него почти снесло крышу, а они еще не начали!
Вот за это он и любил латинос – они живые, настоящие. И если что-то делают, то делают на совесть, потом вспоминаешь их выкрутасы очень долго.
– А хочешь, покажу кое-что еще? Совсем отпадное?
Подтверждения не требовалось.
Девушка медленно эротично повернулась, томно выгнулась…
…И резко, с разворота, опустила ребро ладони на основание шеи детины.
Проследив за падением тела и убедившись, что тот выведен из строя, девушка поправила грудь, заправив ее назад, в лиф, сняла бессмысленный ныне клочок тряпки, еще несколько минуту назад бывший нижним бельем, грязно выругалась на венесуэльском диалекте испанского, после чего принялась вытаскивать из-за широкого пояса юбки, за которым эти дуболомы не догадались ничего проверить, шесть небольших предметов, которые, если собрать их вместе, превратятся в два миниатюрных игломета облегченной конструкции. Мужики!…
Пока она неспешно собирала детали, подгоняя замки к нужным пазам, а затем вставляя в оружие лежащие в сумочке батарейки, "тигр" застонал. Быстро он! Сильная сволочь!
Девушка с силой ударила его ногой по лицу, отбрасывая назад и переворачивая на спину, затем приставила один из пистолетов ко лбу.
– На каком этаже центр электронного контроля?
– Ттттыыы…
Удар. Снова удар. Первый – носком в челюсть, второй – в промежность. Мужчина взвыл.
– Повторяю вопрос.
Слишком просто. Чересчур просто! Неужели они настолько теряют голову, что даже элитного бойца преступного мира, личного телохранителя пахана (в данном случае Мексиканца) так легко отделать? Она ожидала лучшей реакции, большего сопротивления! Большего самоконтроля, наконец! Потому и тянула резину с эротикой, рисковала.
Так, только не расслабляться, это только начало! – одернула она сама себя.
– Уууууу!!!… Су… – потянул тот.
Еще удар. Хлесткий, в лицо. Раздался хруст переносицы. Из разбитого носа обильно потекла кровь, заливая подбородок.
– На каком этаже центр электронного контроля?
– Пы покойница, плядина…
Удар, на сей раз в пах. Мужик вновь взвыл. Не давая ему прийти в себя, она перевернула его на спину и взяла в мягкий, но надежный захват.
– Значит так, падаль! Сейчас я отрежу тебе яйца!
Раздался щелчок. Из ее руки, с боков от запястья, рассекая кожу, на свет выскочило два тонких пластиковых лезвия. Из раны вокруг заструилась кровь, придавая лезвиям зловещий вид.
– Видел это? – она наглядно продемонстрировала ему запястья, развернув его чуть в сторону.
Мужик увидел. И испуганно задрожал. Он знал, что означают эти лезвия. И что у сделавших это вне закона должны быть ТАКИЕ покровители, рядом с которыми Мексиканец – навозная муха.
– Веришь мне? – переспросила она. – Что отрежу?
Детина закивал.
– На каком этаже центр электронного контроля?
– Ма втагом… – промямлил он, но получил удар в ухо.
Девушка била резко, сильно, но с некой грацией, видной только профессионалам. Мужчина себя к числу профессионалов относил, и грацию оценить смог.
Перед ним стояла не уличная торговка телом, и не студентка, решившая зашибить деньгу. Перед ним стояла киллер, хладнокровный убийца, и все его потуги что-то сделать, обречены на провал.
– Тгетьем… – прохрипел он.
– Вот так-то лучше! – злорадно усмехнулась она и сделала невозможное. Освободила захват и отступила не шаг назад.
Мужчина до этого момента еще на что-то надеялся, хотя осознавал, что его шансы невелики. Надеялся на ошибку, что убийца на секунду откроется, подставится – всего лишь на секунду. Он сильнее и тяжелее ее, он справится – нужна лишь одна ошибка!
Но такие не подставляются. Это мечты. Оттого его удивлению не было предела, когда захват ослаб. Целых две секунды он искал подвох. Искал, но не мог найти. Он не верил, что эта тварь его освободит или пощадит, но и не видел козырей у нее в руках. Стоит, безоружная (не считая лезвий на запястьях), мило улыбается, приглашая действовать.
Но это шанс, как ни крути, и им надо воспользоваться.
Он так и не понял, чего она добивалась. Его бросок, в который он вложил всю мощь тренированного тела, такой быстрый и резкий, натолкнулся на пустоту. Затем чьи-то руки и чье-то тело развернули его, и он, ведомый собственной массой и набранным ускорением, начал заваливаться вперед, сделал в полете кувырок…
…Хрум!…
…Девушка какое-то время стояла над трупом, словно не веря, что тот мертв. Но это было так – у живых людей голова не может лежать под таким огромным углом к туловищу.
Она могла пристрелить его, зарезать, убить множеством других способов. Но он – "тигр", боец, и достоин смерти в поединке. Эдакая дань уважения одного профессионала другому…
– Это Огонек. Я внутри. Пока чисто, – произнесла она, выбираясь из каморки и активируя связь. Над левой бровью ее вихрился голографический козырек со схемой внутреннего расположения помещений. – План дома нашему не соответствует. Центр электронной защиты предположительно на третьем.
– Действуй по обстановке, – прозвучал голос в берушах.
Она действовала. Быстро, на случай, если операторы камер все-таки не зря едят свой хлеб, подбежала к виднеющейся в конце коридора бронированной двери-шлюзу, ведущей во внутренние, "хозяйские" помещения, и прислонила ко счетчику карточку поверженного противника. Раздалось шипение и шлюз отъехал в сторону. Она вошла.
Все, операция выполнена. На девяносто процентов. Конечно, до завершения еще очень далеко, но то, что было до – самое трудное. Теперь она в любом случае доберется до операторского центра и отключит периметры охраны, разблокирует все двери и снимет сигнализацию – это лишь вопрос времени. После в дом ворвутся три группы захвата, из подвала, с улицы и с территории соседнего владения. Преград, отделяющих ее от центра, больше нет, а помешать ей не сможет никто. В какой-то мере все, находящиеся внутри дома уже покойники.
Она быстро шла по коридорам, словно немезида, ангел возмездия, распахивая интересующие ее комнаты и несясь дальше. Все встреченные ею люди, не успев удивиться или испугаться, получали раскаленную иглу в голову. Игломет – страшное оружие, особенно маломощный. Тяжелые армейские способны только на то, чтобы крошить людей в фарш, а от такого, с низкой скоростью иглы на выходе, закипают мозги. В прямом смысле слова. При полном внешнем благообразии трупа…