Живые ископаемые (2413 год)

 

 

1

Заместитель начальника Уральского территориального управления Корпуса государственной безопасности Конфедерации Независимых Государств Европы, Азии и Северной Африки (КНГ) капитан-командор Ли Си Цын сидел за столом в своем кабинете и рассматривал висящую перед ним объемную голографическую картинку. Правой рукой он чуть шевелил "мышку" компьютера, и над столом поворачивалось изображение древнего аэродинамического летательного аппарата: широкие крылья, шесть моторов с воздушными винтами, в задней части крылышки поменьше и высокий гребень, – кажется, такие в свое время назывались аэропланами.

Протянув левую руку к клавиатуре, командор щелкнул клавишами. Изображение стало поворачиваться с заметным замедлением, но четкость увеличилась. Стали видны пулеметные установки и пушки, створки бомболюка, и сквозь стекло кабины чуть проступил неясный силуэт: то ли какое-то внутреннее оборудование, то ли голова пилота.

Голограмма не давала представления о размерах аппарата. Командор еще раз щелкнул клавишами и вызвал рядом изображение тяжелого низкоорбитального модуля, стандартной сборочной единицы технологических и военных околоземных станций.

Модуль рядом с аэропланом не смотрелся, и командор почувствовал невольное уважение к древним людям, которые, не зная антигравитации, все-таки поднимали в воздух такие махины, побеждая силу тяжести тягой примитивных и ненадежных моторов, а не экранируя ее, как это делалось в двадцать пятом веке.

Полюбовавшись на аэроплан, командор отключил голографический проектор и вернулся к экрану, на который были выведены результаты сканирования памяти двух древних людей, прилетевших в двадцать пятый век на этом чудовищном аппарате. Здесь, собственно, были лишь выводы; полное содержимое человеческой памяти занимает несколько сот гигабайт дискового пространства. У биоробота – на порядок меньше, но все равно просматривать это вручную – занятие заведомо бесперспективное. Этим занимаются программы-анализаторы, они же и делают выводы – естественно, учитывая вопросы, которые задает пользователь.

Основной вывод сейчас был тот, что эти двое – не шпионы Атлантического Союза, а те самые Марков и Завадский, которые четыреста лет назад угнали самолет с аэродрома в Новокаменске и пытались на нем уйти от КГБ (тогда он назывался ФСБ). Они хотели прыгнуть на неделю вперед во времени, а потом лететь на Алтай. Но редкой силы грозовой разряд, какой бывает в одном случае из пяти-восьми миллионов, бросил их на четыре века вперед во времени и на тысячу километров к западу, и даже истребитель майора Млынского, атаковавшего их в воздухе, – на час с небольшим вперед.

 

2

С тех пор, как была изобретена технология сканирования (так называемые правозащитники говорят еще "потрошения") памяти, шпионаж в его классическом виде, с шифрами и явками, агентурой и резидентурой, стал занятием бессмысленным и небезопасным для страны, засылающей шпионов в другие государства. Допустим, выявляется утечка информации в каком-нибудь НИИ или КБ – стопроцентная проверка, и вот он, вражеский лазутчик. И не отвертится. Попутно из памяти обнаруженного агента можно вытянуть, с кем он работал, у того – следующее звено цепи, и так всю агентурную сеть. А уже из резидента – кое-что о забросившем его разведцентре. Так что думайте, коллеги, стоит ли рисковать…

И пусть правозащитники воют всем скопом, – по-вашему, выходит, лучше показания из подозреваемых выбивать? А сканирование, между прочим, – совершенно безболезненная операция.

Нет, конечно, совсем от выбивания не отказались. Например, на Кавказе, когда от пойманного боевика надо срочно получить оперативную информацию, а везти в центр сканирования в Краснодар или Ростов нет времени. Тогда, конечно, только пытать. И то ведь попадаются такие упорные, что все без толку…

Сканирование – самый надежный способ отличить человека от прикидывающегося человеком биоробота. Оно выводит все содержимое памяти, которое у человека на девять десятых состоит из образов и только примерно на одну десятую – из словесных конструкций. У биоробота образная часть отсутствует или очень бедная. Как и у человека, у которого собственная память полностью заменена на искусственную, – это, в сущности, тот же биоробот. Как правило, у таких есть в памяти какие-то образы, но специфические картины, свойственные самым ранним воспоминаниям детства, отсутствуют. Не научились еще создавать их искусственно. Если же своя память заменена на чужую лишь частично, сканирование обнаружит нестыковку и укажет, какие воспоминания свои, а какие – чужие.

Если у человека в памяти два события смешались и он воспринимает их как одно, сканирование может их разделить. Можно скорректировать память, и человек вспомнит, как все было на самом деле. Можно удалить совсем какие-то воспоминания или, наоборот, кое-что добавить. В терапевтических целях, например… А утверждения о том, что в КНГ подобные операции применяются к противникам правящего режима, – это гнусная клевета, инспирированная известными кругами Атлантического Союза.

Можно вытащить даже такие шпионские задания, о которых человек (или биоробот) и не подозревает, что это задание…

Задание – это ведь всегда представление о действиях, которые надо совершить. А понятия о цели этих действий могут быть любыми. Ясно же, что агент не будет думать: "Я должен это сделать, чтобы принести вред КНГ и пользу Атлантическому Союзу".

У древних людей Маркова и Завадского не обнаружилось в памяти ничего подобного. То есть никаких планов у них нет вообще. (Не считая, конечно, свеклы, но о ней разговор особый.) Все, что найдено у них в памяти, относится к прошлому.

А если так, "дело ДБР-1" надо наконец закрывать, делать из документов выборку, предназначенную для дальнейшего хранения в компьютерных архивах, а остальные материалы списывать и уничтожать.

Командор держал в руках это "дело" перед тем, как его материалы перенесли на электронные носители, – старинную картонную папку, лет триста назад закатанную в пластик, и бумажные листы внутри тоже в пластике, потому что они начали рассыпаться от старости. В начале двадцать первого века им занимался другой офицер госбезопасности, тоже заместитель начальника территориального управления. По странному совпадению звали его почти так же – Лисицын, – и воинское звание у него было практически такое же – полковник. Формально оно приравнивается к капитану первого ранга, но тогда командоров еще не было, и полковник с капитаном первого ранга были самыми старшими из старших офицеров. Как сейчас командор. Выше – уже генералы и адмиралы.

На обложке папки было написано "Хранить до особого распоряжения", и он, командор Ли, должен был сейчас отдать это распоряжение. Если только…

Если только в Атлантическом Союзе не научились создавать биороботов с искусственной памятью, настолько совершенно имитирующей человеческую, что можно обмануть программу-анализатор. В КНГ такие работы ведутся, они еще в совершенно зачаточном состоянии. Разведка уверяет, что в Атлантическом Союзе то же самое, но ведь разведчики не боги, могут и ошибаться…

Но тогда должно быть шпионское задание! А его нет.

 

3

Командор поймал себя на желании запросить полное содержимое памяти пилота и профессора; но это, конечно, было совершенно немыслимо. Просмотреть все это вручную – то же, что прожить чужую жизнь, а сколько времени на это понадобится? Та же жизнь?

В принципе, пилот и профессор не представляли угрозы для Конфедерации. После закрытия дела все ненужные материалы списываются и уничтожаются; ну, и их туда же. Проблема не в том, что с ними делать, а в том, что в сложившейся ситуации нельзя просто взять их и вывести в расход.

(Это выражение командор подсмотрел в памяти профессора, и оно ему сразу понравилось. Было в нем что-то от тех далеких романтических лет, когда складывалась Конфедерация и зарождались ее демократические традиции. Вообще, в КГБ много настоящих романтиков. Наверное, поэтому и воинские звания здесь те же, что в военно-морском или звездном флоте: капитан первого ранга, капитан-командор, адмирал…)

Появление самолета в воскресный день на малой высоте над древним Суздалем, в котором всегда полно иностранных, а часто и инопланетных туристов… Для посадки им нужна была бетонная полоса – ближайшая сохранилась в Домодедове, и их вели туда на малой высоте над густонаселенным Подмосковьем. И ни одна зараза не догадалась спросить, можно ли поднять этого урода повыше!

Потом на них накинулись этнографы и историки. Оказалось, что оба они русские – представители народа почти легендарного, основавшего в свое время Конфедерацию ("сплотила навеки великая Русь", – пелось в древнем гимне КНГ), а в начале двадцать второго века исчезнувшего загадочным образом, оставив после себя только названия на географических картах: Волга, Москва, Суздаль, Новокаменск, наконец.

Последний, впрочем, присутствовал далеко не на всякой карте…

Собственно, и в этой истории загадок почти не осталось. О деталях ученые будут спорить еще долго, но в общих чертах уже все ясно, и во все учебники давно вошло, что русский народ вымер вследствие разрушения генофонда, которое в свою очередь явилось результатом радиоактивного загрязнения среды обитания, вызванного диверсией на Чернобыльской АЭС, где агенты Атлантического Союза взорвали четвертый энергоблок.

На Западе, конечно, утверждают, что все было совсем не так: реактор взорвался без всякой диверсии, в результате ошибок управлявшего им персонала, а русских погубило поголовное пьянство. Командор Ли, как старший офицер КГБ, знал, что как раз в этом случае западные историки ближе к истине; но, во-первых, бывает информация для всех, а бывает – для информированных; а во-вторых, если есть повод лягнуть Атлантический Союз, грех им не воспользоваться.

Русским народом занимались в Конфедерации две научные школы историков: новгородская и кемеровская. Ученые рвали материал друг у друга из рук, пару раз даже пытались спорить с КГБ, но их быстро поставили на место.

Все это, разумеется, не способствовало прекращению газетной шумихи, начавшейся при появлении самолета в небе над Суздалем. Потом, конечно, его загнали на антигравитационную платформу и перевезли сюда, в Новокаменск, но историки и здесь не оставляли в покое ни КГБ, ни этих древних. И журналюги туда же…

А может, смысл их заброски в КНГ в том и состоит, подумал командор, чтобы здесь их ликвидировали, а Запад поднял шум? Знают ведь, гады, что после закрытия дела КГБ всегда ликвидирует отработанный материал – на всякий случай. Когда речь идет о безопасности государства, даже маловероятными вариантами не стоит пренебрегать. Например, возможностью, что они все-таки не те, за кого себя выдают.

Потому и нет у них в памяти шпионского задания. И планов никаких, и живут они тем, что сами себе придумают. Ту же свеклу, например. (Черт, опять эта свекла!)

Да бог с ними, с учеными и борзописцами! В конце концов, наши-то знают, кто в доме хозяин, а станут выступать западные – дадим опровержение: не было ничего, и все тут! Наши же и напишут, им не привыкать. Совершенно неожиданно помеха пришла от своей же службы – Комиссии по истории науки и приоритетам.

 

4

Ну не любят на Западе, когда какие-то изобретения или научные открытия делаются не у них, а в Конфедерации! Или в странах, из которых она впоследствии сложилась… Всегда-то они найдут кого-нибудь из своих, кто то же самое придумал раньше. А не найдут – будут утверждать, что у нас изобрели что-то не то. Или не полностью. Или вообще ничего не было.

Поверить Западу – так не Можайский первым поднял в воздух аэроплан, а американцы братья Райт, на двадцать лет позже. Можайский только рулил по полю на своем аппарате, в одном месте на кочку наскочил, подпрыгнул, а все подумали: летит!

И подьячий Крякутный не поднимался на воздушном шаре в Рязани в 1731 году, за 52 года до братьев Монгольфье. Не было ничего: ни шара, ни Крякутного! (Кто-то договаривается до того, что и Рязани не было.)

И Дмитрий Иванович Менделеев вовсе не был первым, кто догадался расположить химические элементы в таблице по периодам. Первым был немец Лотар Мейер. У него, правда, что-то не получалось с периодичностью свойств, но Менделеев ничего своего не придумал, а всего лишь, по какому-то во сне пришедшему наитию, исправил (совершенно произвольно!) некоторые атомные веса да оставил в таблице тьму свободных мест – якобы под не открытые еще элементы. Причем у трех из них нахально предсказал свойства.

И попал ведь в точку, что обиднее всего для трудолюбивых немцев! И с весами, и со свойствами неоткрытых элементов.

Сквозь зубы признавая заслуги Дмитрия Ивановича, Запад пишет: "Таблица Мейера-Менделеева". Мейер, конечно, на первом месте: он же работал, а не спал.

Корпус госбезопасности взял преподавание истории в школе под свой контроль. И Комиссия по истории науки и приоритетам – подразделение КГБ. А вот научная общественность КНГ в вопросе о приоритетах, надо заметить, занимает довольно пассивную позицию. Вчерашние школьники, поступив в вуз, узнают, что 7 мая 1895 года, оказывается, Александр Степанович Попов продемонстрировал коллегам-физикам не радиоприемник с передатчиком, а один лишь приемник в качестве регистратора грозовых разрядов. Передатчик он сделал только к декабрю, и Маркони его опередил…

И американцы вовсе не украли идею лазера у Басова и Прохорова, а самостоятельно и независимо изобрели то же самое. За что и поделили Нобелевскую премию с нашими.

Эти примеры лишний раз показывают, насколько сложна задача правильного патриотического воспитания подрастающего поколения. Корпус, однако, не останавливают ни сложность задачи, ни сопротивление самого подрастающего поколения; тем более, что поколение старшее менее склонно сопротивляться и, наученное жизненным опытом, знает, что плетью обуха не перешибешь. Оперативные возможности КГБ практически безграничны, и не бывало случаев в истории Конфедерации, чтобы он не справился со стоящей перед ним задачей. Командор Ли Си Цын, во всяком случае, таких не припоминал.

Он смутно представлял себе, что такое плеть, и обух тоже, но фразу о них считал чрезвычайно полезной и актуальной.

 

5

В середине двадцать первого века в Северной Америке некий Николас Пэнзер выпустил фантастический роман "Неисправимые оптимисты", в котором на удивление точно описал события "дела ДБР-1". По оперативным данным, это было не настоящее его имя, а псевдоним, за которым скрывался предатель и перебежчик, бывший подполковник ФСБ Николай Броневой. Сама фамилия Пэнзер (Panzer) содержала в себе двойной намек: во-первых, если предположить, что она по происхождению немецкая, только прочитана американцами по английским правилам, то по-немецки это "броня"; во-вторых, родным городом Броневого была Пенза.

Но дело даже не в намеках, а в том, насколько хорошо автору были известны подробности. Конечно, несущественные детали он исказил до неузнаваемости. Профессор у него, например, носит фамилию Канторович; пилот – старший лейтенант›› Ржевский; Вяткина в романе нет вообще, зато Ржевский тащит с собой через все эпохи некую Наташу Ростову, официантку из столовой для летного состава. Книжка, как принято в Америке, заканчивается хэппи-эндом: профессор, усовершенствовав свой аппарат, сообщает их самолету способность к мгновенным перемещениям в пространстве, и они, уходя от преследования истребителей, переносятся в Соединенные Штаты.

Очевидно, все нелепости нагромождены, чтобы легче было выдать эту историю за вымысел. Тем не менее в ней присутствует главное: основной закон перемещения во времени (в прошлом нельзя остаться, из будущего нельзя вернуться); способ формирования пространственного "кокона"; то, что для путешествий в разные концы времени применяется различная техника; история взрыва в Собакевичах (естественно, так же перевранная в деталях). Такие подробности мог знать только человек, знакомый с делом, – а Броневой принадлежал к числу посвященных.

На Западе именно этот роман дал направление научным работам в соответствующих областях физики. Когда через восемьдесят лет канадец Лемье и американец шведского происхождения Свенссон изобрели установку для путешествий в будущее (с опережением всего около двух с половиной тысяч), многие в Атлантическом Союзе отмечали настолько поразительное сходство с описанным в романе, что изобретатели долго не могли добиться признания приоритета и выдачи патента. Как ни странно, в этом им помог КГБ: когда с его подачи Академия Наук КНГ опубликовала материалы о машине Завадского и следственном эксперименте полковника Лисицына, на Западе поспешили объявить это провокацией, срочно признали Лемье и Свенссона изобретателями машины времени и выдвинули их на Нобелевскую премию.

Предъявив миру Маркова и Завадского живьем, КГБ добился неслыханного успеха: приоритет Конфедерации в создании машины времени признали и научная общественность Атлантического Союза, и официальные лица из ведомств, управляющих наукой. А какой сумбур начался в Нобелевском комитете!

И одновременно Корпус лишил себя возможности просто шлепнуть пилота с профессором, когда в них отпала надобность.

(Вот еще одно старинное слово, почерпнутое на сей раз из лексикона пилота. Командору оно нравилось своей энергичностью.)

Теперь их можно было уничтожить только по приговору суда, обвинив в чем-то, за что предусмотрена высшая мера наказания. Вот только в чем? Не в краже ведь справочника из библиотеки!.. Угон самолета?..

Командор с сомнением покачал головой. Понятие "угон самолета" у всех ассоциируется с чернобородыми боевиками, вооруженными короткоствольными автоматами, с испуганными пассажирами, вжавшимися в кресла, с отрядами спецназа вокруг отдаленной стоянки. А эти… Влезли в самолет по березовой лестнице, украли четыре тонны бензина, взлетели, нарушая все и всяческие нормы… Смех, да и только.

Вот разве что обвинить их в нанесении ущерба обороноспособности страны? Тогда, конечно, придется поднимать материалы 1950 года, с которыми Запад до сих пор незнаком. Обязательно найдется кто-нибудь, кто скажет, что они сфабрикованы.

Или обойтись эпизодами 2001 года? Кто разберет, какое на самом деле военное значение этот самолет имел в 2001 году?

Командор машинально написал на листке перекидного календаря "2001". Прямо под напечатанным годом – 2413. Так же машинально вычел одно число из другого и понял, что ничего не получится: 412 лет. Все сроки давности вышли.

 

6

Как всегда делается в подобных затруднительных случаях, командор обратился к карманному цитатнику Великого Учителя Демократии, Мудрого Государственного Строителя, Грозы Атлантического Союза, Усмирителя Кавказа, Лучшего Друга Шахтеров, Учителей, Фермеров, Теннисистов… (полный перечень титулов Великого Учителя занимал полторы страницы)… Основателя Конфедерации и Первого Президента Ель Цина.

При работе с книгой он не пользовался тематическим указателем, по которому можно подобрать подходящую цитату к конкретной жизненной ситуации. У командора был свой метод: он открывал книгу наугад, быстро просматривал открытый разворот, стараясь больше обращать внимание не на жирный шрифт, а на обычный текст, а если сразу не находил то, что нужно, перелистывал книгу либо, по настроению, закрывал и открывал в другом месте. Обычно на третьем или четвертом, редко на пятом-шестом развороте ему удавалось найти подходящую к случаю цитату.

Так поступил он и на этот раз. И на открывшейся странице сразу же наткнулся на фразу, которую хорошо знал и очень не любил:

В Конфедерации две беды – дороги и дураки.

Командор иногда даже крамольным образом полагал, что эта фраза в книгу попала по ошибке. Великий Учитель, конечно, поощрял самокритику и сам был не чужд, но не до такой же степени! И потом, кого в данном контексте следует считать дураками?

Закрыв цитатник, он открыл его в другом месте и прочитал:

Есть человек – есть проблема. Нет человека – нет проблемы.

С этим командор был полностью согласен, но его-то проблема была – найти подходящее обоснование, чтобы сделать "нет человека". Надо было смотреть дальше. Перебросив несколько страниц, командор краем глаза заметил "Верной дорогой идете, господа", но в этом он как раз не сомневался. Он был уверен в своем методе, и метод не обманул его надежд. На следующем развороте мелькнула знакомая фраза о плети и обухе, а еще несколькими страницами дальше командор увидел то, что нужно:

Не имеют и не могут иметь сроков давности преступления против государственности.

Лучше не скажешь.

Будучи не дошкольником, а старшим офицером КГБ, командор и воспринимал Великого Учителя не как дедушку Ель Цина, некое подобие Деда Мороза, а как человека, с человеческими достоинствами и недостатками (о последних, впрочем, не будем); но эта прозорливость, благодаря которой сказанное и написанное им не утратило актуальности за четыреста с лишним лет, всегда удивляла и восхищала командора.

Подумав с минуту, он решительно придвинул к себе клавиатуру компьютера и начал набирать необходимые для судебного процесса документы: обвинительное заключение, речи прокурора, адвоката, выступления свидетелей и обвиняемых, текст приговора – вообще полный сценарий процесса. Плюс шпаргалки для ответов на возможные каверзные вопросы западных журналистов, которых придется допустить на суд: слишком уж известными в мире личностями были Завадский и Марков.

Набирать предстояло много, но командор любил этот этап работы, потому что он подводил ей итог и оставлял после себя ощущение хорошо сделанного дела. Он стучал по клавишам, останавливался на несколько секунд, чтобы найти наиболее выразительную фразу или убедительный аргумент, и снова набирал. И лишь одна мысль не давала ему покоя: при чем здесь все-таки сахарная свекла?

 

7

Оказавшись снова в Новокаменске, Завадский и Марков пару дней поболтались без дела, а потом пилот заявил, что они не желают быть нахлебниками у своих далеких потомков и хотят заняться каким-нибудь общественно полезным делом. Например, выращивать сахарную свеклу.

(Сканирование памяти им делали еще в Москве. Никаких планов насчет свеклы там не было, командор Ли Си Цын был в это уверен. Очевидно, эта мысль пришла Маркову в голову позже, может быть, уже в Новокаменске.)

Историки взвыли от восторга: они почему-то решили, что древние люди будут растить свеклу по древней же технологии. Новгородские откопали у себя в музее соху и деревянную борону и привели здоровенного битюга, со скандалом забрав его из зоопарка. Кемеровские подняли их на смех. На антигравитационной платформе они притащили откуда-то чудовищный гусеничный трактор, в кабине которого могло поместиться, наверное, человек двадцать. На капоте трактора красовалась непонятная марка "ЧТЗ". Никаких орудий к нему не прилагалось.

Битюга Марков потрепал по холке и оставил себе для верховых прогулок. Пахать на нем он отказался категорически.

Трактор устроил его больше. Навесных орудий, правда, не было, но Марков натащил со свалки железа, там же раскопал сварочный аппарат, точило, починил их, и вдвоем с профессором они принялись пилить, варить, клепать и затачивать, а историки ходили около них кругами, снимали на видео и ругались между собой за лучшие места.

Профессор тоже осмотрел трактор и нашел, что аккумулятор в плохом состоянии. Для его приведения в порядок он потребовал трилона Б, водного аммиака, а концентрированной серной кислоты аж две пятидесятилитровые бочки, и предупредил еще, что этим, возможно, не ограничится, потому что аккумулятор очень старый. У Маркова глаза полезли на лоб, но он ничего не сказал сразу, только потом спросил, когда они остались вдвоем:

– Куда столько, Алексей Иванович?

– Пригодится, – коротко ответил профессор.

Подходящий участок земли нашелся с трудом – узкая шестидесятиметровая полоса вдоль проволочного ограждения городка, параллельно бывшей ВПП, давно не использовавшейся по назначению и разгороженной на небольшие площадки. И тут историков постигло жестокое разочарование: Марков категорически отказался работать по древней технологии и предпочел последнюю модификацию метода Миттлайдера.

– Но почему?! – почти рыдал доцент из Новгорода.

– Так урожайность выше, – лаконично отвечал Марков.

Сошлись на том, что наблюдать, как древние люди будут управляться с современной техникой, – тоже интересно для науки.

Древние управились неплохо. Марков с хозяйским видом разъезжал по полю на битюге, профессор ловко командовал двумя универсальными сельскохозяйственными роботами. На концах полосы установили по смесителю для удобрений с огромными баками для растворов, по всему полю протянули трубы…

Они настолько увлеклись своим делом, что даже временами оставались ночевать в самолете, стоявшем тут же, в ста метрах от края поля.

Историкам, конечно, было интересно, почему они взялись выращивать именно сахарную свеклу.

– Будем с Алексеем Ивановичем делать петушков на палочках, – сказал Марков и от дальнейших комментариев отказался. Это и так была самая длинная фраза из всех, что он когда-либо произносил. Он вообще был скуп на слова, как Чингачгук.

Когда осенью свеклу убрали, Марков переделал один из круглых баков для удобрений в каток: положил на бок, пропустил через середину ось, внутри частично залил цементным раствором – для веса. Он таскал каток трактором по полю, старательно укатывая почву, а историки ходили с раскрытыми ртами и не понимали, зачем это.

– Под озимые, – говорил Марков.

– А пахать когда? – спрашивал кто-то из кемеровских. Новгородские после конфуза с битюгом и сохой больше помалкивали.

– Надо выдержку дать, – отвечал Марков.

Профессор с роботами в это время возился у огромных чанов, которые они с Марковым изготовили из деталей смесительной установки, и доносившиеся оттуда запахи напоминали отнюдь не о леденцовых петушках.

 

8

Закончив обвинительное заключение, командор Ли Си Цын взялся было за выступления прокурора и защитника, потом решительно отодвинул их в сторону: со свеклой все-таки следовало разобраться. Он соединился с главным компьютером территориального управления Корпуса, где хранилось содержимое памяти пилота и профессора, и запустил программу анализа ассоциативных связей. Объем работы был достаточно большой, и командор вернулся к сценарию процесса.

Компьютер пискнул, сообщая об окончании анализа. Командор открыл окно с результатами.

В памяти профессора Завадского от понятия "сахарная свекла" тянулось множество ассоциативных связей, от тех другие, и возникала такая сложная сеть, что анализировать ее без дополнительных ограничений было бессмысленно, да и вообще не стоило этим заниматься: ассоциативный коэффициент нигде не превышал семи сотых. Практически ничего.

У Маркова с сахарной свеклой ассоциировалось единственное понятие – "бурачиха" – с коэффициентом 0,86. Учитывая отсутствие других связей (ассоциации с коэффициентом менее одной тысячной программа отбрасывала), это почти совпадение понятий.

Термин "бурачиха" был командору неизвестен. Он подключил к анализу словарь-справочник и прочитал справку:

"Бурачиха – спирт кустарной выделки (самогон), получаемый из свеклы (бурака)".

Командор знал, что зачинщиком в этом деле был Марков. Получалось, что он собирается гнать самогон.

"Сколько же это выйдет?" – подумал Ли Си Цын и запросил дополнительные сведения: о возможной урожайности свеклы, содержании в ней сахара и выходе спирта. Расчет показал: с засеянной площади они могут получить от 10 до 25 тонн спирта, в зависимости от урожайности и сахаристости.

"Куда им столько?" – удивился командор. Ясно, что выпить такое количество вдвоем они не смогли бы за всю жизнь, даже если бы им дали умереть своей смертью. Командор уже тянулся к клавиатуре, чтобы снова проанализировать содержимое памяти пилота и профессора, на этот раз на предмет планов и намерений, связанных со спиртом, и тут его осенило. Он вспомнил, как, читая неделю назад историческое исследование о двадцатом веке, наткнулся на фразу, бывшую в ходу на территории СССР (так тогда называлась Конфедерация): "У них валюта твердая, у нас – жидкая".

"У них" – это в Атлантическом Союзе. Твердая валюта – металлические монеты, банкноты из плотной бумаги, наконец, пластиковые карты. "У нас" – в КНГ. "Жидкая валюта" – это любые спиртосодержащие жидкости, пригодные для питья, с концентрацией спирта не менее сорока процентов, а иногда в ход шли и более разбавленные. И даже непригодные…

Так вот зачем им столько спирта! Наверное, считают, что будут теперь обеспеченными людьми… Командора разобрал хохот. Надо же – они полагают, что спирт до сих пор сохраняет валютные свойства!

Отсмеявшись, он даже слегка посочувствовал несчастным живым ископаемым, не ориентирующимся в реалиях двадцать пятого века. Может, сказать им, подумал командор, а потом махнул рукой: кому они нужны, кандидаты в покойники? Он вернулся к документам, и тут зазвонил телефон прямой связи с начальником управления.

– Над чем это вы так смеетесь, командор Ли? – спросил начальник. – Расскажите мне, я тоже хочу посмеяться.

Ли Си Цын поморщился: ему напомнили о сплошном прослушивании кабинетов. Несколько утешало лишь то, что начальника управления тоже наверняка слушали – еще более высокие начальники.

– Да вот, разобрался, зачем им свекла, – ответил командор и несколькими фразами обрисовал ситуацию.

Смеха в трубке он не услышал. Начальник помолчал несколько секунд, а потом выдал такое, что мог сказать только он один, с его уникальным чувством юмора:

– Знаете, командор, не будем спешить с судебным процессом. Пусть гонят свой спирт, а мы посмотрим, что они станут с ним делать дальше.

Конец третьей части

____________________