Принцессе. Срочность: 'Молния'. Гриф 'Секретно'.
'Операция 'Катарсис' идет согласно плану. Час назад объектом воздействия был уничтожен объект 'Селезень'. Все произошло согласно плану, изложенном мною в устной беседе. В данный момент психическое состояние объекта воздействия оценивается как нестабильное, агрессивное, пассивного типа.
Начинаем вторую фазу операции, с целью чего прошу предоставить мне полномочия по коду 'С-1' и 'В-4', а так же возможность выборочного использования в случае необходимости для нужд операции любой взвод либо любого бойца корпуса в любое время.
Также обращаю внимание, что ввиду нестабильного состояния объекта воздействия, процесс восстановления может затянуться более запланированного. Ласточка'
Ласточке. Срочность: 'Молния'. Гриф: 'Секретно'.
'Продолжайте операцию. Все затребованные полномочия будут предоставлены'. Принцесса.
* * *
– Пей.
– М-м-м-м-м!
– Пей, я сказала!
Голос грозный, с таким лучше не спорить. Тем более, если она действительно врач. А она врач, ибо только медик в наши дни может уколоть прямо в вену, голым шприцом, без всяких иньекторов. Пусть даже и студент.
– Пантера, я это…
– Меня зовут Марина! – раздраженно бросила она. – Я не собака, называть меня кличкой!
М-м? До этого нравилось, балдела, а тут разонравилось? Женщины!
– Марина… – Я взял себя в руки, принял стакан, дрожащими руками поднес к губам и в один присест осушил до дна. Вкус сладкий, хоть и с горчинкой. Но меня передернуло.
– Что это?
– Похмелин. Чтоб быстрее протрезвел.
Странно, я бы сказал, что там лимон. И еще что-то. Но ей виднее – отравить она меня не отравит, а в себя, может, и приведет.
– А того, что ты вколола, недостаточно?
Она отрицательно покачала головой.
– Видимо, нет. Ты сколько уже пьешь? Неделю? Твой организм впитал в себя яд настолько, что просто так, дозой детоксина, его не выгнать. Это называется похмелье, Хуан. И не смотри на меня такими глазами, я добрая. Просто достало.
Меня снова передернуло – в организме происходили какие-то непонятные реакции. Все бурлило, голова кружилась. Но мысли постепенно начали проясняться – видимо, детоксин все же делал свою работу.
– А какое сегодня число?
Она назвала.
Я вспомнил, когда было пресловутое испытание кровью. Ну-ну, *** дней. ***!!!
'Докатился, Шимановский! - съязвил внутренний голос. – Слава юным алкоголикам!'
Ехидничает. Значит, прихожу в себя. Это хорошая новость.
– Я это… Щас приду… Не возражаешь?.. – Я встал, и, держась за стенку, побрел в отдельную комнату. Пантера, которая, оказывается, Марина, вздохнула и сокрушенно покачала головой.
– Не упади, смотри. Какое-то время возможны сильные головокружения и активная работа почек. Это от детоксина. Как только концентрация ядов снизится, полегчает. Лучше посиди там, куда идешь. Не геройствуй.
Из моей груди вырвался вздох. Точно медик!..
Первой внятной картинкой, когда я, действительно, присел и попытался сосредоточиться, была Катарина. Лока Идальга.
– Держи, – протянула она золотую карточку с зеленой полоской и эмблемой венерианского королевского банка. – Тебе нужно расслабиться, снять напряжение. Оттягивайся. Все оплачено.
– Так заметно, что надо? – усмехнулся я. Ого, вот это номер. Я про безлимитную карточку.
Это были мои первые слова за всю обратную дорогу. До этого я молча сидел и пялился в окно, опустив обе защитные рамы. Нет, в голове стояла не девочка, обнимающая собачку. В голове стояла улыбающаяся королева, говорящая мне что-то хорошее, обнадеживающее. И ее глаза, циничные глаза прожженной насквозь хищницы.
А еще глаза этого Торетте, полные мольбы. Не раскаяния, нет, мольбы! И надежды выкрутиться.
– А то! – подмигнула она. – Да ты не дрейфь, Хуанито, ты не первый. У многих так. Я была бы удивлена, если бы ты засадил кинжал без раздумий, без эмоций и жалости. Сразу написала бы рапорт с рекомендацией присматриваться внимательнее. Такие бойцы нам не нужны.
– А как же эти девочки? Виолончелистки?
– Которые списаны? – Она сделала задумчивое лицо. – Хорошо, давай и тебя спишем. К ним…
Вопрос сам собой снялся.
– Где тебя высадить? Возле дома? Или у космонавтов?
Я оглядел себя. Неплохо бы переодеться. Но с другой стороны, возможно, мама дома, а видеться с нею сейчас, в таком состоянии, не хочу. Она будет спрашивать, задавать вопросы, а делать это она умеет. Не сейчас.
– Можем на базу отвезти… – прищурилась она, как бы размышляя вслух. – И переоденешься заодно?
– У космонавтов! – поспешил ответить я.
Она улыбнулась и пожала плечами.
– Но там девочки. И они тебя…
– Не надо! – повторился. Она отвернулась, чтобы не показывать довольную улыбку.
Угу, сделала меня, да. Как щенка. Но в тот момент мне было все равно, такие мелочи перестали занимать совершенно. Озадачило другое – в моем голосе промелькнуло некое количество злости, которое мои девочки не заслужили. Но я, действительно, не хотел их видеть: они – часть этого заведения, а я не хотел видеть никого оттуда.
– Как хочешь, – подвела она итог. – Тогда приехали.
Я выглянул в окно – действительно, приехали. Почти. Минуты через две машина остановилась напротив Энрике Фернандеса. Ай да Катарина, все она знала, все рассчитала! И изначально направила машину сюда.
– Сильно не напивайся, – бросила она напоследок, когда я молча открыл люк. Я в ответ даже не обернулся.
Кафешка 'У старого Хезуса', через дорогу от Нейла Армстронга. Достаточно приличное заведение для нашего района, и, соответственно, достаточно дорогое. Но мне было плевать. Когда в кармане карточка с неограниченным кредитом, любому было бы плевать. Самое главное, моя совесть была чиста, я не собирался просто так транжирить деньги ее величества. Только на дело, а именно, свое моральное успокоение. Заливание совести горячительными напитками. Как и намекалось в сопроводительном благословении. И учитывая, что я мод, и даже ударные дозы алкоголя, сбивавшие с ног моих одноклассников, действуют на меня достаточно щадяще, потратиться ей придется.
Вошел. Сел за стойку, сразу же став центром внимания благодаря дурацкой бандитской куртке, больше подошедшей бы окраине Санта-Марты или Флер-дел-Параисо. Но народу внутри пока было не много, да и я дебоширить не собирался, потому охранник, направившийся за мной следом, потоптался, кивнул что-то бармену и отошел на рабочее место недалеко от входа, когда я сел за стойку бара.
– Что сеньор будет заказывать? – подошел профессионально невозмутимый и профессионально вежливый бармен. – Текилла? Ром? Водка? Вино? Коньяк?
– Давай начнем с текиллы, друг? – улыбнулся я ему. – Не разбавляя, с соком и табаско.
Он понимающе кивнул. Через несколько секунд передо мною возвышался налитый до краев кабальитос, рядом – стакан с томатно-лаймовым соком и табаско.
Смачно, по-русски, выдохнув, я отправил спиртное в рот, пригубив ядреным соком. Внутри запылал пожар, но он был гораздо слабее силы, бушевавшей у меня в душе. Бармен уважительно кивнул – не ожидал такого от сопляка, и тут же наполнил кабальитос повторно.
– Я человека убил, – произнес я, беря в руки вторую порцию, хоп, и тут же отправляя ее по стопам первой. Запил. Скривился.
– Бывает, – вновь покачал головой бармен и наполнил кабальитос третий раз. – Хорошо, что ты раскаиваешься в этом, малыш. Это главное. Держи, за счет заведения.
…М-да, жрать текиллу по-мексикански надо иметь то еще здоровье. Обычно amigos не потребляют крепкие напитки. Вина, ром, что-то разбавленное. В Империи, возможно, все не так, но и сама империя в пятнадцать раз больше, от Патагонии до Северных Территорий каких только культур не найдешь, и наш планетарный менталитет особый. Ведь даже русские у нас не особо налегают на их исконную водку. Пьют, но совсем не так, как в бывшей метрополии. Такой вот на Венере колорит, в любой культуре.
Почему – вопрос к культурологам, здесь я пас, но если в питейном заведении Венеры человек глушит ядреное пойло, да еще лошадиными дозами, у него однозначно произошло что-то нехорошее.
'У Хезуса' хорошее заведение. Вел я себя тихо, платил исправно, и глупых вопросов никто не задавал, несмотря на мой зверский вид и одежду. Зато в следующем заведении прицепились, прямо на входе. А что я забыл в том заведении… Ну в общем, начав с текиллы и добравшись до водки, в один непрекрасный момент я напоролся на железный взгляд бармена, взявшего надо мной эдакое шефство. Когда спросил, в чем дело, он отрезал:
– Парень, тебе хватит. Поверь мне, старику, я в этом деле разбираюсь поболее тебя. Иди, отоспись. Завтра полегчает.
Спорить с ним не хотелось – слишком заботливые были у него глаза. Пришлось встать и идти.
Однако, на выходе ждал сюрприз в виде Розы и Мии. Я был уже достаточно 'в кондиции', ярость хлестала по мозгам, не встречая преград, потому сразу зарычал на них:
– Вы чего тут забыли?
Они такое поведение явно ожидали, не растерялись и не обиделись, невозмутимо ответив:
– Подстраховываем. Чтоб с тобой ничего не случилось.
– Не надо меня подстраховывать! – Меня затрясло. – Оставьте меня в покое! Хотя бы сейчас!
– Хуан, тебе нужна поддержка, – начала Мия, но я перебил:
– Идите вы знаете куда, со своей поддержкой? Все вы! – И уточнил адрес.
– Даже мы? – нахмурилась Роза.
– Даже вы! – рыкнул я, развернулся и пошел куда глаза глядят.
Они не обиделись, нет, я чувствовал их эмоции. И всю дорогу шли следом. Самое прискорбное, если корпус пасет меня – в одиночестве остаться не получиться – вряд ли тут только мои девочки. Да и 'жучков' наверняка понавешали…
Идти домой вдруг расхотелось, захотелось еще больше залить злость. И я пошел в заведение, что дальше, по улице Пионеров Марса. Вот там, на входе, и начались проблемы.
– Парень, к нам нельзя! Не в таком виде! – вежливо выталкивал меня пузом дюжий охранник. В принципе, я бы с ним справился, в нем чувствовался лишь стандартный армейский контракт, но он был трезв, а я нет. Да и вел он себя вежливо, лишь выталкивая, загораживая проход телом. И я не стал обострять.
– Слышишь, служивый, будь человеком? – по-хорошему попросил я. – Ну, дай надраться! Надо! Очень надо!
– Куда тебе, сопляк, надираться! Мал еще!
Он кривился и показно усмехался, но я видел понимание в глазах. Что так же говорило в его пользу. – Вот пущу тебя, а ты драку устроишь. И меня уволят. Ну и зачем это мне? Иди-ка лучше отсюда!
– Не устрою… – покачал я головой.
– Не устроит, – раздался сзади голос моей красноволосой родственницы. – Я за ним присмотрю.
Я обернулся, бросил на Паулу ненавистный взгляд. Та не шелохнулась.
Ярость медленно поднималась изнутри, и когда я уже хотел высказать ей пару ласковых, ситуацию разрядил охранник, посторонившись:
– Ладно, muchacho! Сеньорита за тебя поручилась! Но смотри, если что, вылетите отсюда вместе, пробкой!
В том заведении мне не понравилось. Но я был еще слишком трезв, чтобы идти куда-то еще. Помню, сидел за стойкой, что-то пил, что-то кому-то рассказывал. Дальше в воспоминаниях значился провал.
– Эй! Вставай! Давай, брат, вставай! – тряс меня кто-то за плечо. Голос жесткий, властный, насмешливый.
– Аа-а-а? – Я приподнялся. Навел резкость. Желто-синяя форма патруля гвардии. Два человека, при оружии.
– Кто таков? Что тут делаешь?
Я заозирался вокруг. Хм, хотел бы я сам ответить на этот вопрос!
– Сплю, – предположил я, рассуждая вслух. – На лавочке, возле памятника пионерам-китайцам. А почему?
– Это, друг, мы у тебя хотели спросить.
Я пожал плечами.
– Не знаю. Не помню. Наверное, до дома не дошел?
– Где живешь?
В голове гудело, но я ответил. Видно, часть алкоголя выветрилась, полегчало, голова начала соображать.
– Сам кто таков?
Я снова ответил. И зачем-то добавил:
– Позывной 'Ангелито', тринадцатый взвод.
С последней части фразы они рассмеялись.
– Смотри сюда! – поднес один из них к глазам ручной терминал считывания сетчатки. Другой взял мою руку и считал данные электронного паспорта.
– Правда, он. Хуан Шимановский, улица Первого космонавта Гагарина… – подтвердил первый, сверяясь со своей базой данных. – Школьник. Чист.
– Ну что, оформляем или как? – задал он напарнику риторический вопрос, предназначавшийся мне. Но тот неожиданно ответил, покачав головой:
– Его из школы выпрут. – Пускай себе валяется. Проспится – домой пойдет. Зеленый еще, жалко.
Командир отдал честь, они отошли. Нет, не думайте, порядочные гвардейцы у нас тоже встречаются. Но если бы я был, скажем, этническим русским, или не дайте высшие силы, марсианином… Или гастербайтером каким… Не уйти мне домой, не расставшись с энным количеством империалов. Причем количеством, обратно пропорциональным статусу.
Посмотрел на часы. Полпятого. Огни на куполе уже начали набирать мощность, ночные сумерки сменялись очередным венерианским днем. Идти домой по-прежнему не хотелось, да и рано еще. Не охота маму будить. А там она, глядишь, на работу уйдет…
Я прикрыл глаза. Перед взором тут же предстала кудрявая девочка, обнимающая собаку. Девочка прокаркала мне противным тягучим басом:
– Это был мой отец, Шимановский! Я любила его, а ты взял, и убил.
– Твой отец был преступником, – пытался отвечать я, но она смеялась смехом адских чудовищ из фильмов ужасов:
– Его убил ТЫ, Чико! Без приговора суда! Без доказательства вины, по одним лишь данным, 'слитым' тебе этими прошмандовками! Без возможности оправдаться! Ты ищешь справедливости для всех, чтобы слабые могли быть равными сильным, чтобы могли защититься! Но сам, оказавшись на месте сильного, показал себя таким же, как они! Такой же сволочью! Да еще и убийцей!
Смех.
– Как Бенито Кампос! Как Виктор Кампос! Как Катарина и ангелочки! Ты плохой 'император', Хуан!
И сними со стены игровой портрет Гагарина! Ты никогда не создашь для мира сказку, как он! Ты УЖЕ убиваешь ее в себе!..
…Далее в моем кошмаре она превращалась в какого-то монстра и летела мне в лицо, но в тот момент я тряхнул головой и видение исчезло. Но осадок остался.
Я не знал, как сделать так, чтобы не чувствовать это, не слышать голоса девочки. Потому вздохнул, встал и побрел к метро. В центр, в Центральный парк. Куда-нибудь, только не сидеть и не слушать эту девочку.
В дверь туалета раздался стук. Вспоминая, что произошло со мной, я чуть не уснул.
– Хуан, все в порядке?
– Да… – прокаркал я. Голос осип.
Вздохнул, встал, вышел. Марина стояла на кухне и что-то готовила.
– Я заказала еще снизу продуктов. Расплатилась с твоей карточки. Ничего? Тебе сейчас нужно поесть.
Я пожал плечами. Карточка и деньги меня заботили меньше всего. Присел.
…А она красивая. Очень, невероятно красивая! Хорошо, что я к ней подошел. Хорошо, что именно к ней!..
Видно, детоксин уничтожил львиную долю алкоголя, потому, что в этот момент я более-менее внятно оценил девушку, с которой проснулся. Стройная. Плечи широкие, но не портящие женственности. Приличная грудь. Поменьше, чем у Паулы, но побольше, чем у Розы или Кассандры. Попа тоже ничего. Сама смуглая, но с великолепными европейскими чертами лица. Явно полукровка, и явно не одного поколения. Густые иссиня-черные волосы почти до талии, каким позавидовала бы даже наша незаконнорожденная аристократка…
– Ты обо мне так заботишься, – вырвалось у меня. – Наверное, мама обо мне так не заботилась. Ну, может быть только она!..
* * *
Проснулся я так же на лавочке, но в Центральном парке. Дело шло к полудню, голова раскалывалась. Меня больше не трогали, но оглядевшись по сторонам, понял, почему – на соседней лавочке сидела красноволосая.
Увидев, что я встал, поднялась, подошла. Протянула бутылку с прозрачной жидкостью. Я залпом выпил, почти не почувствовав вкуса. Поежился.
– Сейчас полегчает, – улыбнулась она.
Действительно, через пару минут полегчало, головная боль унялась. Но земля запрыгала – видно, это было что-то спиртосодержащее, и она не сняла проблему, а лишь отсрочила ее решение.
– Можно присяду?
Я отсел ближе к краю лавочки и хлопнул на место рядом с собой. Она грациозно присела – в ее движениях промелькнуло нечто знакомое, виденное мною в манерах другой аристократки, так же сидевшей со мной на лавочке в Центральном парке.
– Нам нужно поговорить.
Мне такая преамбула не нравилась. Я поежился, примерно представляя, что происходит.
– А мы с тобой сейчас не разговариваем?
Она замялась.
– Я не об этом. Я хочу поговорить на скользкие для тебя темы.
– Ну, говори, – хмыкнул я.
– Хуан, не думай, я хочу помочь тебе. Ты не безразличен нам. Всем нам.
Пауза.
– Почему ты нас ненавидишь? – Она повернулась, но глазами встречаться не стала.
– Вас? – Я сделал удивленное лицо.
– Не конкретно нас, тринадцатый взвод. Корпус вообще. Вчера ненависть лилась из тебя, словно желчь. Так не должно быть, и я хочу…
– Помочь мне, – перебил я. – Я понял.
– И не надо ехидсва! – обижено вскинулась она. Точнее, играя обиженную. – Это ведь важно. Мы не хотим тебе зла. Ты стал для всех… Своим, и твоя ненависть…
– Понял. – Я усмехнулся, покачал головой. Голова соображала еще плохо, но я делал все возможное, чтобы делать это с наименьшими потерями. – Что ты предлагаешь? Вот так взять и не злиться на вас? Не получится.
– Сразу – нет. Но ты попробуй найти корень проблемы. Задай себе вопрос, почему так происходит, и попытайся ответить. Вот увидишь, твою ненависть ответ разочарует.
– Катюш, чтоб сказать это обязательно было 'вести' Паулу? Не могла сказать сама, в лицо?
Моя красноволосая напарница стушевалась, заблымала ресницами. Но, видно, получив указания, обмякла и успокоилась.
– Ты бы не стал с ней разговаривать, – перевела она услышанное, говоря от собственного имени. Ну, хорошо, хоть чистым передатчиком не работает, уважает себя. – Не готов к беседе. А как ты догадался?
Последний вопрос, видимо, исходил от самой Паулы – Катарина бы такую глупость не спросила. Я мило улыбнулся.
– Паулита, ты живешь развлечениями. Мальчиками, девочками, стрельбой, единоборствами, оружием. Даже корпус для тебя одно большое развлечение. И несмотря на незаурядный ум и способности, склонностей к анализу, попыток психологических копаний за тобой замечено не было. Да, ты хочешь помочь, но у тебя свой предел.
Она опустила голову. Я улыбнулся.
– И не обижайся. Я все понимаю.
Кажется, получилось. Не обиделась. Отлично, теперь поговорим с 'ведущей'.
– Катюш, ты ведь это специально устроила, да? Испытание кровью?
Пауза.
– Да, пробормотала Паула, работая на два фронта.
– Знала, что я не смогу ударить. Не в данный момент, не сразу после устроенного вами противостояния. Потому приготовила ето испытание именно сейчас, подкорректировав мой возможный отказ прицелами винтовок 'виолончелисток' – чтоб наверняка. Да?
Вновь пауза.
– Да.
– Зачем?
Паулита долго вслушивалась и решила все-таки побыть чистым передатчиком – слишком большой и содержательный шел объем информации.
– Мне не понравился твой настрой, Хуан. Твои мелочные детские обиды, подколки на каждое сказанное слово, выпендреж. Показная развязанность. Это детский сад, Хуан. А нам надо работать, и работать серьезно.
Я, действительно, сделала именно так, чтобы сорвать тебя с петель, чтобы все твои обиды вышли наружу. Чтобы один раз переболел и успокоился.
Ты успокоишься и сам, со временем. Но обиды останутся. И будут наслаиваться одна на другую. Так я повторю вопрос: почему ты нас ненавидишь? Ответь на него, вслух, и, надеюсь, поймешь, что это на самом деле детский сад.
Паула помолчала.
– Видишь, я не давлю. Ты должен сделать это сам, и ты достаточно умный мальчик, чтобы такое осилисть.
Я усмехнулся.
– Знаешь, это твоя исключительная черта – ты никогда не давишь. Но на самом деле ты лишь не заставляешь ничего делать прямо, а только подводишь манипулируемый объект к тому или иному решению. Принимает же его он сам, и пенять, следовательно, тоже должен только на себя. Здорово, правда?
Помолчал.
– Возьми хотя бы меня для примера, как я оказался в вашем сраном корпусе. Я ведь не хотел к вам идти, ушел. Более того, позвонил и сказал, что сруливаю, что мне это не нужно. Помнишь?
Паула молчала.
– А что потом? Блестящие операции, где вы предстали в полной красе, в белых сияющих доспехах? Бандиты, перед которыми я бессилен? Сильные мира сего? Уголовники, случайное отребье, перед которыми не менее бессилен?.. – я почувствовал, что начинаю заводиться, и мне это не нравилось. – Да, я пришел к вам сам! Вновь пришел! – повысил я голос. Нечастые прохожие удивленно оборачивались и старались побыстрее отойти. – Но это было не мое решение, а твое! Твоя заслуга! Ты засунула меня в ваш чертов корпус, где все кипит от подлости и высокомерия, и я даже не могу никого обвинить в этом!
Так почему я должен быть благодарным? Что корпус сделал для меня эдакого, чтобы я его полюбил, считал родным домом? Что он дал кроме ненависти и ощущения безысходности?
Я почувствовал, что захлебываюсь и сбавил обороты – алкоголь, помноженный на ярость – плохая игрушка. Особенно учитывая, побочные эффекты модификации.
– Да, мне некуда было идти, везде ждала бы засада, – продолжил я почти шепотом. – Мне и сейчас некуда идти, несмотря на то, что королева отпустила. Вы отпустите, да, и она и вы, но мне по-прежнему НЕКУДА от вас идти. Вы просто не оставляете выбора.
– Так почему я должен вас любить, если вы держите меня силой? – вновь взорвался я, теряя контроль. – Эдакой благородной и добровольной, но на самом деле просто хитрой силой? Ведь отсутствие альтернативы, это тоже веревка! Цепь, ошейник, удерживающий крепче металлических оков! И ваше вчерашнее испытание гораздо более прочный поводок, чем все цепи из сверхсплавов вместе взятые!
Да, я ненавижу вас. Вас всех. Тебя, Мишель, прочих. Ненавижу и девчонок. Каждую в отдельности – нет, вот, ту же 'чертову дюжину' по отдельности люблю. Но КОРПУС – ненавижу.
– Я вернусь. Побуяню и вернусь, – оскалился я. Подожду, пока из меня выйдет эта пресловутая злость, пока не стану адекватным. Но Катюш, ненависть просто так не уйдет, даже не надейся. Ты хотела это услышать – ты услышала. И мне почему-то легче не стало.
– Мы делаем тебя сильным, – произнесла Паула. Она была неуверенна в этих словах, но лишь как передатчик. Катарина – вряд ли. – Ты вырос до невиданных, непредставимых ранее величин…
– Потому, что я вам нужен, – зло перебил я. – Я лишь ВАШЕ оружие, ваш клинок, а клинок должен быть остро наточен. Почему клинок должен быть благодарен тому, что его исправно точат?
Вновь усмехнулся.
– Знаешь, когда тебя 'ушли', я пришел к Мишель. Просил, чуть ли не умолял, чтобы они прекратили мою травлю 'сорок четвертыми'. Я был слабее противниц, объективно слабее, они просто обязаны были меня убить, и я до сих пор не понимаю, почему этого не произошло. Но они отказались. Потому, что клинок должен быть острым, и плевать, что при закалке может сломаться от излишнего усилия.
Вам плевать на меня, как на человека, Хуана Шимановского. Вам нужно только достижение собственных целей. Так повторюсь, почему я должен любить тех, кому на меня плевать?
Она молчала.
– Вы – властные сучки, заигравшиеся в 'солдатики'. И я ненавижу вас потому, что мне так хочется. И моя благодарность за возможность получить новые способности умения и знания никак с этой ненавистью не пересекаются – лежат в разной плоскости.
– Это обида, Хуан, – усмехнулась Паула. Совсем как Катарина. – Просто детская обида. Это нормально, когда тебя подставляют. Для того мира, куда тебя готовят – нормально. Тяжело в учении – легко в бою.
Я отрицательно покачал головой.
– Пусть так. Но я только что совершил первое убийство. Неправильное, так не делается, но именно это и было нужно – чтобы вывести меня из себя. А перед этим меня самого пытались убить такие же ваши марионетки, как и я сам. А после этого я был вынужден выпендриваться, строя из себя шута, клоуна, играя с гранатами на построении, защищая собственных убийц.
Ты хотела, чтобы всё это дерьмо всплыло – оно всплыло. И шандарахнуло. Да, ты права, возможно, я переболею и всё пройдет, но пока не прошло я хочу похандрить. И не думаю, что тебе стоит мешать.
– Одна сеньора недавно сказала замечательную фразу. 'Настоящая мать – это та мать, которая делает так, чтобы ее ребенок был сильнее, даже если ему от этого будет больно', – задумчиво произнесла Паула. Я же мысленно представил ехидную интонацию Катарины, с которой она это говорила. Покачал головой.
– Даже догадываюсь, что за сеньора. Но нет, она не права. Права, но не совсем. Настоящая мать это та, которая ЛЮБИТ свое дитя, как бы она его ни воспитывала. И к вам это не относится.
– Сколько дней мне отмерили? На акклиматизацию и успокоение? – резко перевел я тему.
– В пределах недели, – ответила Паулита похоронным голосом. Не ждала такого разговора? Да уж, плохо быть марионеткой и при этом думающим человеком. – Не больше.
– Я успею. – Я поднялся. – Побуяню, успокоюсь и вернусь. Можешь не провожать.
* * *
Они не провожали, нет. Пасли. А это совсем другое. И действительно, силами не только моего взвода. Я же скрываться не пытался – это бесполезно. Настроил камеры навигатора на круговой обзор и не обращал ни на что внимания, лишь изредка сверяясь, где там сопровождающие. В голове настойчиво крутилось: 'Шимановский, гляди, как настоящего принца охраняют!' И на этот раз не было ни малейшего желания внутренний голос заткнуть.
В голове окончательно прояснилось, настроение улучшилось. Действительно, раскис, понимаешь. Да, я бы никогда не нажал на спуск, и знал, что не нажму, когда шел. Но ведь все-таки шел? Так что сам виноват.
…И именно это гложет.
Размышления мои были прерваны весьма нетривиальным образом. Я забрался в глушь, где почти нет лавочек, а, соответственно, и людей, когда внимание привлек шум, не подлежащий двоякому толкованию. Внутренний голос говорил, чтобы я не лез, это не мое дело, но я считал себя не в достаточной степени членом корпуса, чтобы не реагировать. И ломанулся через кусты и заросли невысоких деревьев на параллельную дорожку.
Обе эти группы отличались, как небо от земли. Первая состояла из плечистых здоровенных парней лет двадцати пяти – тридцати, одетых в достаточно респектабельные рубашки, футболки и брюки, в которых, однако, легко можно махать руками и ногами. Под футболками угадывалась рельефная мускулатура – парни явно за собой следили и регулярно занимались. Лица европейские, волосы темно русые. Марсиане – только они, постоянно занимающиеся физическими упражнениями с их одной третьей 'же', имеют такие параметры тела.
Вторые были латинос, все до единого, хотя кто-то казался темнее, кто-то светлее. Были даже парни с европейскими чертами, но по совокупности различных признаков с русскими, марсианами или гринго я бы их не спутал. У некоторых на плечах висели флаги 'Индепендьенте', большинство было одето в одежду красно-бело-желтых цветов этой команды – фаны. Причем разгоряченные непрохладительными напитками, злые и злость эту с удовольствием срывающие на достаточно мирных и респектабельных марсианах.
Да, передо мной во всей красе предстала драка, точнее, избиение. Футбольных фанатов было полтора десятка человек, шестнадцать, если быть точным, как потом мне сказали девчонки. Некоторые более трезвые, некоторые менее, но в любом случае у троих пусть и мускулистых марсиан шансов против них не имелось.
В момент, когда я подошел, все было кончено – семеро фанатов остервенело месили ногами уже поваленных и избитых противников. Месили в кайф, получая удовольствие – а чего пинать с силой, если жертва уже не оказывает сопротивления? Так и убить можно, а убийство им не нужно – какой резон пинать труп? Живого-то интереснее! Не участвующие в веселье окружили их неплотным кольцом, подбадривая криками и едкими нецензурными комментариями в адрес избиваемых конкретно и марсиан в целом. То и дело некоторые менялись местами: кто-то входил в круг – попинать, кто-то выходил – отдохнуть. Очевидно ребята готовились к сегодняшнему матчу, все еще заливая горечь от поражения любимой команды в прошлом круге венерианской Примеры, но встретили извечных врагов – марсиан, и решили поднять настроение радикальным способом. А что, места 'дикие', людей почти нет, как и охраны.
– Отставить, братва! – вышел я на край полянки, где все происходило. – Заканчивайте!
Пинающие прекратили свое занятие, подняли головы, остальные 'футболисты' недоуменно обернулись. Но увидев, кто перед ними, почти все расплылись в покровительственной предвкушающей улыбке.
– О, кто это к нам? – оскалился один из них, крайний ко мне. – Что, парнишка, тоже хочешь поучаствовать? Присоединяйся!
На моем лице не дрогнул ни один мускул.
– Я бы поучаствовал. Но лежачих, да еще всем скопом, бьют только моральные уроды или 3,14дерасты.
Улыбки с лиц парней исчезли. Последний эпитет задел их особо.
Я же обострял целенаправленно, мне нужна была эта драка. Как они сорвали злость на слабых, так и я хотел сорвать ее на них, как более сильный. И у меня, в отличие от этих 'футболистов', было железное оправдание – буду не просто избивать тех, кто слабее, а наказывать за беспредел моральных уродов (ибо сомневаюсь в принадлежности их к сексуальным меньшинствам).
– Эй, парень, ты не много на себя берешь? – усмехнулся один из них, самый старший на вид, вероятно, лидер, медленно подходя ко мне. Ему было под тридцать, и кроме глупого желания помахать кулаками в глазах его читались здравые мысли. Например, он знаком сдержал своих, пышащих желанием объяснить мне, что нельзя таких уважаемых людей называть гадкими словами. Оценивал, опасался каверзы, ибо не видел в моих глазах страха, что с его точки зрения было неправильным.
Я отрицательно покачал головой.
– Не много. Так нельзя, парни. Заканчивайте.
Ответом мне стал смех. Смеялись или улыбались все, включая подошедшего вплотную лидера, так и не увидевшего во мне угрозы.
– Я не шучу, – продолжил я, переводя глаза с одного подонка на другого.
– И что ты нам сделаешь, если не прекратим? – расплылся в улыбке еще один из стоявших чуть поодаль.
– Покалечу. Каждого. Обещаю.
Новый взрыв хохота.
– Парень, иди отсюда, – бросил мне вожак, видимо, все же не желая связываться. Вероятно, меня было слишком мало для полноценного веселья. Они намеревались начистить рыло как минимум не меньшей по численности группе фанатов противоборствующей сегодня команды, а тут я, один, да еще явно без царя в голове. А какая эйфория бить умственно неполноценного? – Не доводи до греха!
– Лежать! – сзади него кто-то с силой пнул одного из избиваемых, попытавшегося подняться. Теперь я расплылся в предвкушающей улыбке.
– Даю вам пять секунд, чтобы вы прекратили. – Пять… – начал я обратный отсчет. Они переглянулись и все-таки решили меня проучить. Хотя бы не сильно, чтоб смог после сам идти, для профилактики. Несколько ближайших типчиков по знаку предводителя двинулись в мою сторону, отсекая от окружающего мира.
– Один, – тем временем закончил я. Я считал медленно, давая им себя окружить, они тоже же шли не торопясь, и после окончания счета возникла небольшая заминка. Но итог был закономерен – семеро camarrados встали вокруг, отрезая путь к отступлению.
Они не ждали сопротивления, просто встали, кривляясь и предвкушая. У некоторых в руках было пиво, которое неспешно посасывали. Да и чего от меня ждать? При любом моем активном действии они тут же задавят массой, повалят на землю и отутюжат, смысл напрягаться? Я же по-прежнему предвкушающее улыбался – специально дал им себя окружить, чтобы пощекотать нервишки, для экстрима. Ведь на сверхскорости они мне не противники, я разделаюсь со всеми в течение пары минут, а так как бы дал им призрачные шансы. Правда, именно призрачные – вряд ли они ими воспользуются, ибо вряд ли изучали науку противодействия тому, кто учился биться с группой противников.
– Ну и? – обратился старший. – Что теперь?
Я молчал. Просто из интереса. Никогда еще не стоял перед противником ТАК, полностью распланировав драку, зная, что будет, и ничего не боясь. Это ведь тоже своеобразная эйфория.
– Парень, нельзя быть таким наглым! – старший поучительно поднял палец вверх, трактуя мое молчание по-своему. – Ты не смотри, мы добрые! И своих не трогаем! Если сами не выпрашивают… – Сзади раздался жидкий поддерживающий смех. – Потому если сейчас десять раз крикнешь: 'Индепендьенте' – чемпион! 'Энергия'(z) – позорные гомосеки!', мы тебя отпустим. И даже не будем сильно бить. Обещаю! Ну, давай, начинай!
Н-да, как все прозаично. Эстеты, мать их! Нет, меня в любом случае планируется избить, в качестве воспитательного момента, но конкретно эти ребята предлагают 'компромиссное' решение. Если я прогнусь, прокричу с десяток их командных кричалок, бить будут схематически, лишь обозначив. Если же нет – получу по полной программе.
– Ну? – расплылся в улыбке предводитель. – 'Индепендьенте – чемпион!..' Давай!
Я молчал.
– 'Энергия' – отстой! Педерасты-гомики! – продолжал он. – Кричи! – Сзади вновь раздались жидкие смешки. Все, пора.
– Я болею за 'Эстудиантес', ребята! Извините! – пожал я плечами и ударил. А чего тянуть?
Следующие две секунды растянулись в моем восприятии в несколько раз.
Первая фаза – боевой режим. Войти в него получилось быстро, несмотря на не самое лучшее физическое состояние, что я посчитал хорошим знаком. Далее, оценка угрозы. Мой кулак еще летел в подбородок говорившего со мной вожака, а я уже представлял четкий план действий, который прекрасно вписывался в схему, отработанную мною с Нормой, Паулой и одним из взводов 'малышни'. То есть, даже нового изобретать ничего не пришлось.
Далее ждал второй приятный сюрприз – если в обычном режиме я чувствовал себя развалиной, то сейчас, в состоянии микроаффекта, тело слушалось идеально, как на тренировке. Хлоп, хлоп, удар – и второй противник выведен из строя. Пока я бил не сильно, ошеломляя, но несколько мгновений это мне давало, а несколько мгновений при использовании ускоренного сознания – вечность.
Теперь разворот и навстречу третьему. А теперь качение, влево-вправо, влево-вправо. Текущая цель – не дать себя окружить, и при этом раскидать противников. И ждать их ошибок – они сами должны сделать за меня всю основную работу, я же только ловить их ошибки и не прощать, по заветам доньи Нормы-Августы.
Есть, шестой по счету противник открылся. И после того, как я отоварил седьмого, то бишь последнего в этой партии, вернулся к нему, выкрутил руку и безжалостно, с силой, потянул вверх на себя. Раздался хруст.
М-да, кричи, родной. Когда рука выходит из сустава это всегда больно. Но, как сказал один великий человек, 'Да воздастся каждому по делам его…'
Тем временем подоспела вторая партия 'футболистов', из тех, что стояли вокруг марсиан. Уже первый из них, подбегая, растерялся, и я, поднырнув, зарядил ему снизу по челюсти. Хруста не слышал – отвлекся на следующих противников, но его просто не могло не быть. Два.
…После этого число поверженных не считал. Я стал маятником, качавшимся влево-вправо, вперед-назад, влево-вправо, вперед-назад, отпихивая руками и ногами противников, не давая окружить и провести нормальную атаку. Бойцов среди них не было, даже на уровне моей спотривной школы, так что сложностей это не представляло. Хотя вряд ли бы представляло, если б и были. 'Футболисты' дрались как стадо, мешая друг другу, реально больше трех противников одновременно я не видел, а значит, справился бы, имей они любую подготовку.
…Влево-вправо, влево-вправо… Чем-то этот танец был похож на тот, что демонстрировала мне Норма, когда я проходил вступительные тесты. Но были и отличия – там девочки должны двигаться быстрее, брать еще большей скоростью, я же брал силой удара. Как только кто-то открывался, а рядом не было никого из напарников, могущих прикрыть, проводил атаку на поражение, стараясь вывести противника из боя, не жалея себя. И в большинстве случаев это получалось.
Вот еще одна челюсть. И еще. Вот еще вывих. И еще. А вот и перелом – а нечего руки подставлять! А этого просто вырубить…
…Все закончилось внезапно – передо мной не осталось ни одного противника. Четверо, кто еще не получил свое, улепетывали так, что сверкали пятки, а один, вырубленный все-таки поднявшимся и атаковавшим со спины марсианином, оседал на землю. Остальные же 'футболисты' валялись вокруг в состоянии разной степени поврежденности. Большинство что-то недовольно мычало и пыталось хоть ползком, но убраться подальше.
– На! – пнул я одного из них, пытающегося встать, держащегося за выбитую кисть. Выбита она там, или перелом – пусть медики разбираются, но это был тот ублюдок, что на моих глазах ударил пытавшегося встать марсианина, а такое я не прощаю. Хруст – кажется, сломал ребро. Или даже два. Ничего, заслужил.
Я с усилием вышел из боевого режима и посмотрел на помогшего мне марсианина. Тот – на меня. Вид у него был жалкий, но довольный: все лицо в синяках, под носом кровь, рубашка в крови, но рот до ушей.
– Здорово ты их! – восхищенно прошептал он хриплым голосом с жутким марсианским акцентом. – Тимур! – и протянул руку. Я сделал шаг к нему и пожал ее, переходя на диалект провинций Центральных равнин Красной планеты:
– Иван.
– Спасибо, Иван! – еще больше улыбнулся он, так же переходя на родной язык, и я почувствовал, как сильно он растроган. Видно, не ожидал помощи здесь, в этой глуши, когда их практически сделали инвалидами, да еще от латиноса, да еще от одного единственного, раскидавшего полтора десятка неслабых футбольных фанатов. И тем более не ожидал услышать от него родную речь.
– Можно Ваня, – продолжил я, вкладывая в голос теплоту и поддержку.
– Свой? – Второй представитель союзной планеты поднялся, и, шатаясь, наклонился к оставшемуся лежать земляку, издающему непонятные стоны. – В смысле, наш?
Я отрицательно покачал головой.
– Нет. Но не люблю всяких уродов. А у вас что произошло?
– Да так… – Тимур тоже подошел к третьему и начал его осматривать. Я же пожалел, что пока не начал проходить курс медицины – помочь ничем не мог.
Но помощь и не потребовалось – ребята сделали все сами. Оба парня явно обладали какими-то базовыми познаниями, по крайней мере в искусстве определения травм. Через пять минут третий член их компании сидел на лавочке, повесив голову на руки. Из носа его на землю капала кровь.
– Все нормально, очухается, – выдал вердикт Тимур. – Выйдем из парка и отвезем к врачу. Ты это… Поможешь?
Я оглядел место побоища. 'Футболисты' почти расползлись, но были и те, кто убежал.
– А то! Валить надо, ребята. Пока гвардия не нагрянула.
– Эт точно! – Первый спутник Тимура грязно выругался сквозь зубы. – Кстати, Василий! – обернулся он ко мне. Я пожал ему руку. – А это – Лёха. У него сегодня сын родился, отмечать хотели… – кивнул он на стоящую сбоку от лавочки сумку, в которой угадывались силуэты двух бутылок и коробок с какой-то закуской. – …А тут эти!..
– …Уроды! – зло процедил Тимур, подошел и ударил одного попытавшегося встать 'футболиста', видно, имея к нему свои счеты. – Ладно, валим, ребят!
Мы с Василием взвалили на себя Лёху и потащили, Тимур же, я видел в заднюю камеру, отыскал что-то под лавочкой, подхватил сумку и пошел следом.
(Z) 'Энергия' – клуб марсианской диаспоры, играющий в Венерианской 'Примере'. Финансируется в основном бизнесменами марсианского происхождения. Почти все игроки – выходцы с Красной планеты, как юридически граждане республики, так и получившие венерианское подданство. Клуб получает значительную поддержку со стороны министерства культуры Марсианской республики, лично президента, а так же местной диаспоры. Основные болельщики – марсианские переселенцы.