Глава 1

ЛОТЕРЕЙНЫЙ НЕУДАЧНИК

Август 2447 года, Венера, Альфа

Это плохая школа. Ужасная. Я ненавидел ее всеми фибрами своей подростковой души. Наверное, если бы можно было ненавидеть в жизни что-то больше, чем мою школу, я все равно ненавидел бы ее. Но, надо признать, без нее мне не выжить.

Да, мне больше нравится прежняя школа, в старом добром районе, где я родился и вырос. Не самый плохой район, не трущобы, хотя и до респектабельных фешенебельных кварталов ему тоже далеко. И школа под стать — не гетто для бандюганов, но и не сборище пай-мальчиков и девочек, отцы которых зарабатывают пяти-шестизначные суммы в день. Там нас все же учили, не пуская образование на самооткуп, как происходит на рабочих окраинах. Но… Учили слабо.

Может быть, кому-то тяжело это осознавать в восемнадцать лет, но все мы, каждый из нас, имеем свой уровень, выше которого не прыгнешь, как ни крути. Он не зависит ни от статуса или кошелька родителей, воспитания и даже от наследственности зависит слабо. Все мы разные, такими нас создала природа, и некого тут винить. Может, мне, получившему грант на обучение в престижной частной школе, легко об этом рассуждать, но…

Факт есть факт. И я не виноват, что мой интеллектуальный минимум соответствует чьему-то максимуму. Не виноват, и точка! Ведь есть люди и умнее, и способнее меня, так что надо просто принять это как должное. В конце концов, шанс получить заветную бумагу, именно бумагу, настоящую, из природного дерева, с отпечатанными условиями получения дальнейшего образования, государство предоставляет каждому. Вот только половина желающих отсеивается уже на экзаменах в соискатели, а многие — на самом тесте.

К чему я это? А к тому, что есть такие люди, даже среди бывших моих однокашек, для которых достаточно сдать базовый минимум и идти простым рабочим на завод, стройку, шахту или в обслуживающий персонал. Или в армию — в десант, например. Платят хорошо, думать не надо, а после армии, по завершении контракта, еще и куча льгот предоставляется. И эти люди счастливы, реально счастливы! Им не надо ничего больше, да они ни к чему и не стремятся.

Однако существует другая категория. Те, кто не хочет на шахту или в докеры, а желает стать менеджером, адвокатом, врачом, пилотом истребителя или капитаном боевого эсминца. Это тоже хорошая работа, но, чтобы получить специальное образование, нужна совсем иная подготовка, не предусмотренная в базовой школе на окраине, где всем на тебя наплевать. Задача таких школ — дать возможность устроиться в жизни тем, кто сам ничего в ней устраивать не хочет, то есть совершенно иная. А хорошее образование может дать лишь хорошая частная школа с высококлассными специалистами, для которых главное — научить, а не просиживать свои часы на работе.

Но вот незадача: хорошие специалисты хотят получать хорошую зарплату! Неподъемную для департамента образования. Поэтому у того, кто хочет добиться в жизни чего-то, кроме должности второго помощника третьего вентиляционщика, два пути. Первый — иметь родителей, родственников, опекунов или иных спонсоров, способных оплатить тебе место в таком заведении. Второй — тянуться самому, невзирая на иронию быдла вокруг, дескать, умный нашелся, учиться и в один день доказать, что твои желания совпадают с возможностями. Иными словами, потянешь учебу в серьезном заведении — из тебя получится хороший специалист.

То есть получить грант.

В нашей стране много, очень много приличных школ. Таких, где дают знания на высоком уровне. Частных. И каждая из них обязана принять определенное количество учащихся по грантам, за которых платит Корона. Конечно, самые-самые элитные, где грызут гранит науки дети аристократии, таких не принимают, но они платят за это право огромные деньги, и это уже другая история. Остальные же не могут отказать, не набрав положенное количество бесплатников. Каждая школа имеет рейтинг, который защищает раз в несколько лет и в соответствии с которым туда направляют определенное количество титуляров разного уровня (и за разную плату, конечно). Так что в целом система довольно логичная, хотя и жестокая.

Жестокая, потому что многие, мечтающие о хорошей работе, в один миг могут провалить экзамен на грант. Хотя в состоянии его сдать. Или не в состоянии, но все равно хотят и тянутся из последних сил, но остаются с носом. Те, кто хочет, но не может, кто обречен на низкооплачиваемую работу или катастрофически медленный карьерный рост… Им никто не запрещает учиться дальше за свои деньги, окончив базовый уровень и работая, например. А что медленно — так это проблемы не государства!

К ним относятся и те, кто может, но не хочет. Их, несмотря на мозги, больше втыкает лежать всю жизнь на диване, попивать кислое вино, вкалывать на дубовой работе за жалкие центаво. При этом ощущая себя донельзя счастливыми.

Я же отношусь к четвертой категории. Тем, кто может, хочет, но кому не дают. Кто вынужден отказаться от господдержки и идти обратно в родной район, ибо доучиться до конца у тебя просто не получится.

Повторюсь, у нас плохая школа. Не в плане обучения, нет. Напротив, здесь учатся те, кто сдал на самый высокий уровень гранта. Я бы сказал даже, одна из лучших.

Она носит имя одного из генералов, поднявших восстание против имперского гнета, а чести носить имя героя удостоиваются только самые-самые. Но в том-то и дело, плохая она именно потому, что лучшая! Ведь, кроме нас, титуляров, в ней полно козлов, чьи папочки платят за обучение такие деньги, на которые мы с матерью смогли бы безбедно жить и ни о чем не думать в течение нескольких лет!

Это ОЧЕНЬ влиятельные люди. После знати, настоящей потомственной аристократии, элита нашего общества. А элите не нравится и никогда не нравилось видеть рядом с собой нищих выскочек, плебеев. Большинству не нравится пассивно, но есть несколько уродов, демонстрирующих это весьма и весьма активно, пользуясь своим положением и безнаказанностью.

…Я сидел в кабинете куратора и слушал получасовую лекцию на тему «Какой ты нехороший» и «Да ты ничего в жизни не понимаешь, сопляк!», посвященную как раз этому вопросу.

— Хуанито, пойми, ты можешь стать кем угодно! Я смотрел твои тесты — и гуманитарные, и точные дисциплины тебе даются с лету! Поступай куда хочешь, все дороги твои! Хоть в Венерианский государственный, хоть в Академию экономики, хоть в Высшую школу управления! Да если возьмешься за ум, через пять лет я, возможно, буду называть тебя «сеньор Шимановский» и скромно тупить глаза! Ты что, не понимаешь этого? У тебя есть способности, сынок! Почему ради сиюминутного юношеского максимализма ты приносишь в жертву свое будущее?

— Дон Алехандро, можно я пойду? — устало вздохнул я. Спорить не хотелось.

— Сиди, я тебя не отпускаю! — Куратор заходил взад-вперед по кабинету. Низенький седовласый мужчина с проплешиной на темечке, не молодой, но еще не старый, по-другому охарактеризовать его возраст я почему-то не могу. — Да пойми ты! Если забросишь учиться, если тебя «уйдут», это будет означать, что они победили! Борись! Борись, мальчик! Держись! Не губи свое будущее из-за богатеньких сволочей!

— А зачем? Для чего, дон Алехандро? — вспылил я. Меня наконец достал этот получасовой бессмысленный разговор, переливание из пустого в порожнее. — Вы говорите, выучиться? Хорошо, я закончу школу. Поступлю в престижный университет. Предположим! — уточнил я, поднимая вверх палец. — Опять же по гранту — денег у меня нет. Допустим даже, мне дадут его закончить. И что тогда? Кем я буду? Менеджером? А такие, как Толстый, станут старшими менеджерами! Потому что туда их пропихнут родители сразу, по знакомству! Я буду вкалывать, пахать как вол, а они — сидеть на заднице, ничего не делать и вовсю пользоваться продуктами моего труда, получая за это бонусы и премии себе! Стать инженером? А он станет главным инженером! Ведь главному инженеру не нужны мозги, ему нужен в подчинении грамотный инженер, чтобы быть на хорошем счету! Кем еще стать? Экономистом? Юристом? А он станет начальником отдела! Журналистом? А он — главным редактором! Причем сразу редактором и сразу главным! — разорялся я. Прорвало. Слишком долго копил это в себе. — Я не хочу так, дон Алехандро! Сейчас эти подонки кулаками доказывают, кто здесь есть на самом деле и что такие, как я, должны лизать им задницы, если хотят учиться дальше. А потом? Сейчас я еще могу дать сдачи, уйти, сбежать, показать свой гордый несгибаемый нрав! А потом мне придется это делать по жизни! Иначе я мгновенно скачусь до уровня той самой помойки, на которой окажусь, если уйду сейчас, несмотря на потраченные годы и силы! Или вы думаете, это подростковая дурь? Что я испугался и сдаюсь? Это не так!

Я сруливаю не потому, что боюсь. Я сруливаю потому, что сейчас я еще могу найти какую-то свою дорогу в жизни. А если не уйду, попаду в западню, и случится катастрофа, из которой никогда не выберусь. До свидания, сеньор куратор! — Я привстал, собираясь выйти из кабинета, но меня настиг громовой раскат его голоса:

— Сядь, я сказал!

Мой зад бессильно опустился на стул. Слушаться учителей, беспрекословно подчиняться — в этой школе одно из базовых правил, въевшихся в кровь с первых дней обучения. За непослушание тут запросто выгонят хоть платника, хоть титуляра.

Дон Алехандро насмешливо выдавил:

— Сосунок! Неужели ты веришь, что действительно найдешь что-то в этой гребаной жизни? Место, где ни перед кем не надо будет пресмыкаться?

Он во весь голос расхохотался. Я поежился. Стало вдруг не по себе от его взгляда, от смеха.

— Поверь мне, старику, горбатившемуся в этом дерьме под названием «жизнь» не один десяток лет! Такого места нет! Не существует! Точнее, оно есть, но, чтобы туда попасть, ты должен родиться как минимум в семье Феррейра! То есть быть ОЧЕНЬ богатым человеком! В любом ином случае тебе придется лизать и пресмыкаться! В любой сфере, от частного бизнеса до королевских войск!

Я опустил голову. Конечно, дон Алехандро прав. То, что я делаю, — дурь. Обычная подростковая дурь. Но почему я, понимая это, иду на принцип, против себя? Почему не могу остановиться, согласиться и перестать выкаблучиваться? Максимализм?

Наверное.

— Знаешь, из твоего разговора возникло ощущение, что тебе не восемнадцать, а как минимум двадцать пять, — хмыкнул куратор, читая мою душу, как раскрытую книгу. — Как минимум, хотя до подобных выводов многие не доходят и к сорока. Это тебе плюс. Но вот оружие ты себе выбрал… откровенно дурацкое!

Он помолчал немного, сверля насмешливым взглядом.

— Да, наш мир несправедлив. Да, богатеньким живется несказанно легче. Да, нам всем приходится продираться через колючие кусты там, где они наймут рабочих, которые проложат им прямую дорогу. Но!!!

Он снова замолчал, делая театральную паузу. Да, он — куратор, у него работа такая — воспитывать. А без актерских навыков достучаться до нас, оболтусов, практически невозможно. Вот только найдет ли он в моем случае правильные слова?

— Но это значит, — закричал вдруг дон Алехандро так, что я вздрогнул, — что ты — тряпка! Что ты сломался!!!

Я покраснел. Этот вывод на самом деле был гораздо ближе к истине, чем я пытался себе доказать все последнее время, хотя упорно его отрицал.

— Вот ты говоришь о рабстве, вечном рабстве у системы, контролирующей всю нашу жизнь. Пусть так. Так что, теперь спиться? Ах, как нам плохо! Бедным и несчастным, которым не дают дорогу! Хорошую работу, шоколадные условия жизни! А ты что, думал получить все на халяву? Задаром? Появились трудности — и лапки кверху? «Все, сдаюсь, сеньор куратор! Не хочу прогибаться! Я лучше сдохну, лежа под шлюзом аэрационной шахты, грязный и вонючий, оборванный, с бутылкой дешевого пойла в руке, в компании таких же неудачников! Вот это по мне! Это — мое!» Так?!!

Я закусил губу. Больно закусил. Стыдно.

— И еще, ты можешь забить на учебу, дождаться, чтобы тебя лишили гранта и вышвырнули, дело твое. Но когда это случится, помни! Повторяй про себя, пока не зазубришь, пока это не станет девизом на всю твою оставшуюся никчемную жизнь: «Они победили!!!»

Да, победили! Банда Кампоса и его дружков! А ты сдался, прогнулся, как последний хлюпик! Неудачник!

Учитель замолчал и отвернулся. Несколько минут царила гнетущая тишина. Он давал время осознать все сказанное. Вообще-то я и сам это прекрасно понимал, но почему-то, когда слышишь собственные мысли из чужих уст, они действуют несколько иначе. Более действенно, что ли…

Через некоторое время дон Алехандро обернулся и спокойно, как ни в чем не бывало, сказал:

— Не ты первый, не ты последний. Всем бывает плохо. Но у тебя не возникало такой мысли, что эту жизнь можно прогнуть под себя?

Пауза.

— Да, именно! Прогнуть под себя! Это удается не всем, только самым смелым, сильным духом в первую очередь, но это возможно!

Я поднял глаза и недоверчиво хмыкнул. Дон Алехандро иронию проигнорировал.

— Такие люди есть, и, как правило, их все знают, они на виду. Потому что уникумы. Упорным трудом выкарабкиваются из этого дерьма, прогибают под себя таких, как ты говорил, старших менеджеров и начальников отделов. Становятся НАД ними! Помыкают ИМИ, и те не пикают! Знаешь почему?

— Почему?

— Потому что «начальник отдела» — это их потолок. Уровень, выше которого они не прыгнут при всем желании и богатстве папочки. А настоящую политику, настоящие судьбы мира вершат те, кто не останавливается на этом уровне и идет выше. Кто стоит НАД всеми этими сынками, аристократами и буржуями. Ты понимаешь меня?

Я понимал. Правда, смутно.

— Это нереально.

— Реально. Для этого требуется всего четыре условия: иметь способности, холодную голову, безграничную наглость и толику везения.

Способности у тебя есть. Голову холодной можно держать всегда, это вопрос самоконтроля. Наглость… — Куратор скривился. — С этим я тебе помочь не могу, тут уж сам.

— А везение?

— Везение? — Он присел и посмотрел мне прямо в глаза. Его взгляд, холодный и решительный, — взгляд уверенного в себе воина, а не школьного куратора. Человека, ВЕРЯЩЕГО в свою удачу и свою силу и от этого уже непобедимого. Я почувствовал, как по телу побежали мурашки.

— Верь в него! Верь в свое везение! И тогда тебе действительно повезет!

Снова театральное молчание. Дону Алехандро с его способностями можно, наверное, было стать звездой эстрады, не выбери он стезю преподавателя. А может, так и надо? Ведь хороший преподаватель должен быть актером?

Тем временем куратор подошел к визору, выполняющему функцию окна, включил его и уставился вдаль на запрограммированные системой релаксации зеленые альпийские луга, уходящие в небо, то есть в потолок.

— Среди тех, кто на САМОМ верху, тоже одни «сынки» и аристократы! — вяло возразил я. — Туда не пробиться простым смертным!

— Думаешь? — не оборачиваясь, усмехнулся наставник. — Отчасти ты прав. Там много богатеньких. Но это очень, очень талантливые «сынки»! Бездарей в этом гадючнике просто сожрут, это не их уровень. К тому же ты ошибаешься.

— В чем?

— Что там одни представители знати.

— Вы можете привести пример хоть одного человека из простых людей, добравшихся до самого верха? — ехидно оскалился я.

Дон Алехандро вновь проигнорировал насмешку.

— Кто правит нашей страной? — сухо спросил он в лоб.

— Ее величество королева Лея, — не задумываясь ответил я.

— Я спросил не о том, кто царствует, а кто правит?

Стоп!

За такие вопросы и, более того, за ответы на них недолго угодить в допросную императорской гвардии!

Дон Алехандро — провокатор?

Нет, не похоже. Да и наша страна еще не скатилась до уровня тоталитарных режимов Земли, у нас пока можно говорить о персонах номер один все, что думается. Пока…

— Смелее! Кто правит страной? Не царствует, а правит? — давил он.

Я молчал. Вот оно что. Прогнуть всех под себя. Высший уровень. Самый высший!

— А ведь он даже не венерианин! — продолжал куратор, не оборачиваясь. Он прекрасно чувствовал меня и спиной. — Ему и титул-то дали, лишь бы заставить замолчать некоторых старых консервативных представителей аристократии!

— Ему повезло! Оказался в нужное время в нужном месте, встретил нужного человека!..

— Везения не бывает без умения и без веры! — снова повысил голос учитель. — Я уже говорил, веры в себя и в свои умения. И без наглости.

— По-вашему, любому человеку можно стать императором? — усмехнулся я.

— Почему нет? — обернулся он.

— А почему тогда вы сами им не стали?

— Не знаю как… — Куратор обернулся и деловито пожал плечами, на губах его играла улыбка. Напряжение, витавшее в воздухе, начало спадать. — А еще я старый неуверенный в себе маразматик. Куда мне! Мой уровень — как раз тот самый «менеджер»! Даже не старший.

— А мой? Мой уровень вы можете определить?

— Реши сам для себя. Пока я вижу слабака, испугавшегося кулаков богатеньких недоносков и наложившего в штаны. Где уж тут уровень, откуда ему взяться?

Да, грубо! Но в яблочко!

— Вы считаете, что это действительно реально? Стать правителем? — выдавил я после долгого раздумья.

— Конечно. Теоретически нет ничего невозможного. Хочешь им стать? — Дон Алехандро коварно усмехнулся.

— Я не думал об этом… — честно ответил я, опустив глаза.

— И не надо. Не ставь это самоцелью. Будь гибок, толерантен. Но всегда иди к цели, маленькой цели на большом Пути. Перешагивая через все преграды и ставя новую маленькую цель. И тогда, кто его знает, чем он закончится, твой большой Путь?

— Значит, холодность рассудка, наглость и вера в удачу? — задумчиво потянул я. И почувствовал, как глаза мои сверкнули. Желание заниматься дурью, филонить, чтоб меня выгнали, бесследно исчезло.

— Иди на занятия, император! — Куратор громко рассмеялся.

Я смутился, но без злобы, это была добрая подначка.

Лишь затворив за собой дверь, осознал, как меня провели, я позволил себе посмеяться.

Да, он талант, этот милый старикан. Стать императором!..

Бред, конечно. Но главное он сделал: вернул волю к борьбе, желание доказать всем, что не на того напали.

Стать императором? А что, жизнь — длинная штука! Кто знает, как сложится лет через двадцать?

Холодная голова, наглость и вера в удачу. Мне повезет. Обязательно повезет!

Император, блин!..

Перемена уже давно закончилась. Я посмотрел в браслет на расписание. Так и думал, не везет — так во всем. «Военная подготовка (теория)». Иначе говоря, военная история, основы стратегии, тактики, нормативной документации из тематической области и промывание мозгов нудным лекторским тоном в одном флаконе. Лучше б я и дальше сидел у куратора!

Аудитория находилась на минус четвертом. Я был на минус первом. Спустившись на три этажа, замер перед закрытыми створками гермозатвора. Командор в своем репертуаре, скотина!

Даже гермозатворы на дверях, способные в случае аварии выдержать давление почти сто атмосфер и пятисотградусную температуру внешней среды (спасая тем самым находящихся внутри учеников до ликвидации прорыва), говорили о благополучии школы. Для муниципальных учебных заведений такая роскошь неподъемна. Эти створки не пробить выстрелом прямой наводкой из среднекалиберного орудия, что уж пытаться открыть! Вздохнув, я вытянул руку и приложил браслет к инфракрасному глазку. Все, теперь мое имя появится в списке опоздавших. И объяснение — был у куратора — там не отмаз.

Раздался гудок, створки разъехались. Следом поднялась и дверь. Я торопливо вошел.

— А об этом нам сейчас поведает сеньор Шиманьски! — радостно сообщил аудитории командор. Он всегда так, если делает какую-нибудь подлость, обязательно радостно.

Вообще-то дон Ривейра не командор, а майор, это всего лишь прозвище. Но заносчивым поведением он иногда смахивает на бригадного генерала, ни больше ни меньше. За то и прозвали. А так — обычный офицер десантных войск, раненный в Северо-Африканскую кампанию и списанный на гражданскую службу за непригодностью к военной. Человек умный, к делу относящийся щепетильно, со старанием и всей серьезностью, но невероятно скучающий по своей прежней лихой службе. И вымещающий недовольство злодейкой судьбой на нас, учениках, будто мы в чем-то виноваты.

Я вышел на «точку». Это такое специальное место для доклада. Командор обожает театральные эффекты, но, в отличие от дона Алехандро, способности к актерскому мастерству или режиссуре у него отсутствуют напрочь. Что не мешает ему издеваться над нами, заставляя проявлять уже наши способности на «точке». Перед всей аудиторией.

За моей спиной горел экран визора, показывающий трехмерное изображение старушки Земли, политическое устройство. Я вздохнул, опустил глаза и настроился на бой. Уж если попал под руку командору, этот тип не отстанет, пока не выжмет все соки. Армейская привычка. А у меня за последние тесты очень мало баллов (по понятной причине), и злорадствовать он будет с двойным упоением!

— Итак, сеньор Шиманьски…

— Шимановский! — автоматически поправил я, за что не был удостоен даже беглым взглядом. Мою поправку просто «не заметили».

— …Расскажите аудитории причины, по которым наша страна принципиально не подписывает конвенции «О запрете глобальных противостояний» и «О запрете бомбардировок гражданских объектов». В чем вообще суть вопроса. А то вот сеньора Долорес совершенно не представляет себе этого! А также не представляет, какие нормативные документы сопутствуют этим конвенциям, время и место их подписания.

Ага, чувак спросил дуру Долорес, высоченную смуглую сисястую куклу с дыркой в башке, через которую улетают все умные мысли, и теперь вымещается на мне. Конечно, Хулио Долорес — главный управитель коммунального хозяйства района! То есть царь и бог подкупольной жизни для почти двух миллионов человек!

Коммунальная система под слоем защитного металлопластика, отделяющего город от сумасшедших условий поверхности, а именно: вода, воздух, хладагенты и энергия — это власть, и немалая. Это распределение воздушных потоков, регенераторов, фильтров, терморегуляторов и прочего, без чего жизнь станет невыносимой.

Например, что такое плохие фильтры? Кашель, удушье, болезни? Запросто! Из-за дыр в санитарном законе можно сделать такой поток воздуха, который будет соответствовать всем нормам, вот только дышать им сможет далеко не каждый. То же и с водой, и с терморегуляцией. Каково это — жить на сковородке, когда температура в квартире плюс сорок — пятьдесят градусов? Или холод около нуля? А что, провод жидкого азота оборвался, авария на линии…

Коммунальная власть — это возможность давать избирательно блага и так же избирательно их забирать. С коммунальными боссами лучше дружить, если ты не Феррейра. А значит, быть боссом предполагает наличие знакомых. Связей, связей и еще раз связей. А это, в свою очередь, значит, что командор никогда не сорвется на шпалу, даже если та будет нести полную ахинею. А буде она завалит контрольные тесты, ее протащат на следующий уровень за уши. В отличие от меня, титуляра.

Конвенции военного сдерживания. Этот вопрос я знал, и неплохо. Вот только с командором нельзя «знать, и неплохо». Когда он не в духе, ответишь одно — спросит другое. А потом третье. И четвертое. Пока не завалит. А это баллы. Поэтому, если не хочешь потом бегать с пеной у рта, пересдавая много-много тестов, а я не хочу, надо дать сеньору Ривейре шанс вызвериться, выпустить пар. Причем не на себе. Лучше всего поднять его любимые темы, на которые он клюнет и «раскроется». Проблема только в том, как перейти к ним незаметно, не заваливая основного ответа.

Я вздохнул. Отвечать придется долго. Очень долго!

Через несколько секунд я, театрально улыбнувшись (спасибо куратору), прокашлялся, набрал в грудь воздуха и начал повествование, будто нахожусь на конкурсе дикторов или чтецов литературного клуба:

— Как все знают, Земля уже много лет истощена. На ней почти не осталось минеральных ресурсов. В основном на восемьдесят — девяносто пять процентов они выработаны, а оставшиеся находятся либо в слишком труднодоступных формах, рентабельность добычи которых очень низка, либо их контролируют страны, плотно окопавшиеся вокруг них, вставшие намертво и не дающие чужакам контроля над месторождениями. Например, Россия и Канада…

Командор кивнул. Я почувствовал эйфорию. Сейчас или я его сделаю, или он лопухнет меня. Азарт борьбы, победа или поражение, когда все зависит от тебя, твоего ответа, твоего старания, возбуждает. Я воспрянул духом:

— В связи с освободительными революциями в колониях и образованием Космического альянса государства Земли потеряли контроль и над поставками сырья из космоса, оказавшись в безвыходной ситуации…

Дальше я начал вносить в речь цветастые обороты, словно артист перед камерой, рассказывая в общем-то известные всем вещи. Но главное было не ЧТО, а КАК я говорю. Командор аж заслушался, сердце простого солдафона потеплело. Его задача — объяснить нам, кто и почему может на нас напасть и за что мы будем воевать, не более, и с нею он справлялся.

Суть же моей речи можно было изложить в двух словах: мы не подписываем конвенции потому, что правила игры земных держав не для нас. У нас не те экологические и географические условия и совсем иное геополитическое положение. Если они начнут бомбить друг друга, произойдет глобальная экологическая катастрофа, которая потянет за собой все остальные — экономическую, социальную и прочие. Иначе говоря, произойдет апокалипсис. Нас же бомбить можно сколько угодно, никакой катастрофы от этого не случится. Мы же, не будучи скованы конвенциями, можем нанести агрессору ответный удар апокалиптического масштаба. И все. Но два слова при желании всегда можно растянуть в двадцать два.

История… Наша история занимательна, хотя ей, как истории независимого государства, чуть более ста лет. Но каких ста лет!

Пока земные державы с остервенением мутузили друг друга на всех фронтах, деля исчезающие ресурсы, теряя силы и истязая себя, имперские колонии Венеры объявили о независимости. Дело было донельзя банально: во время очередной драки за трон между прямыми наследниками почившего монарха представительница боковой ветви Веласкесов, имперской династии, провозгласила императрицей себя, любимую, а коронованного чувака на Земле — узурпатором. Провозгласила здесь, в Альфе, на Венере, в колониальном центре и будущей столице. Расчет шел не на борьбу за трон огромной державы, а именно на восстание. Ее, местную уроженку, поддерживала местная знать, недовольная политикой Каракаса. Коренные же территории, Земля, понятия не имели, кто она такая со всеми вытекающими. Так появилось Венерианское королевство, раскинувшееся на месте четырнадцати бывших имперских колоний.

Не найдя поддержки на «родной» планете, Аделлина Первая «освободила» эти земли, «даровав» им независимость и поддержав одного из оставшихся «узурпаторов». Сильный ход в тот момент. Империя чуть не стала республикой, а это было уже не выгодно никому.

Так что де-юре старая Империя — это мы, а нынешняя — НАШИ отколовшиеся владения, а не наоборот. К сожалению, на практике это не так, в реальной жизни все произошло с точностью до наоборот, и все прекрасно об этом осведомлены. Поэтому та же Аделлина уже под конец своего правления сняла с себя регалии императрицы и отослала на Землю, превратив наши земли, «Империю без империи», в обычное рядовое королевство, прозванное в самоназвании «Золотым». Тоже мудро на тот момент, поскольку это разрядило обстановку и позволило Венере выжить, подписав с метрополией долгожданный мир.

Дальнейшая история после провозглашения независимости и обретения международного статуса — почти непрерывная война с кем-то против кого-то. Вначале с Востоком против русских. Потом с русскими против Империи. Затем с ослабевшими русскими и Империей против усилившегося Востока. Сверхдержавы Земли того времени не рассматривали Золотое королевство как достойного противника, не принимали всерьез, оно было лишь союзником на одном из многочисленных фронтов в космосе. Важный фронт, бесспорно, но не самый главный. «Вот сейчас добьем этих, а потом тех, а амиго сами приползут, на брюхе. На что они годны в одиночку-то?»

Гордыня погубила немало народов. Не стали исключением и земные державы. Пока они драли друг другу глотки, Золотая Корона вначале отхватила себе русскую зону планеты, создав на ее месте автономную русскоговорящую провинцию. Затем та же участь постигла и восточные, и североамериканские колонии, а затем и европейские. И через пять десятков лет после провозглашения Корона полностью контролировала всю планету Любви, от полюса до полюса. А значит, все поставки дорогих, редких и таких нужных ресурсов, некоторые из которых в достаточном для промышленности масштабе добываются только здесь, на вдруг прозревшую Землю. Прозревшую, но уже неспособную что-либо изменить. Война на чужой планете против сильной наземной армии силами одного десанта без подготовленных укрепленных рубежей, в нечеловечески адских условиях… Самоубийственно дорогое удовольствие!

Монополия. Сладкое слово для аристократов-магнатов. Сладкое слово для казны, на деньги которой строятся боевые корабли и вербуются солдаты. Это слово позволило увеличить доходы настолько, что Корона быстро зализала раны, вырвалась вперед по всем экономическим показателям и почувствовала себя в состоянии выйти на мировую арену, поучаствовать в дележе ресурсов и владений на других космических фронтах.

Почувствовала, вышла… И победила! Маленькое экзотическое королевство вдруг стало державой, с которой нельзя не считаться! Это был удар по старому миропорядку.

Почему так сложилось, что страной правили одни женщины? Никто не знает. Уникальный случай в истории! Может, легендарная покровительница, римская богиня любви, постаралась? Ведь все больше и больше людей поклоняется старым языческим богам. Вдруг они ожили и вновь вмешиваются в судьбы смертных и что им два с половиной тысячелетия сна?

Об этом скажут только сами Древние. Но факт есть факт: современной Венерой правили одни женщины. И все старшие дети, наследники, рождаемые ими, были женского пола. А кто сказал, что женщины — слабый пол? Мужчины?

Они ошиблись. Женщины слабее в прямом бою, в прямом столкновении. Но в тонких играх со многими противниками женщины хитрее, изворотливее и гораздо легче одерживают победы. Так и молодая хищная держава начала отхватывать кусок за куском. Ведомая расчетливыми стервами. Поддерживаемая знатью, понявшей выгоду монополии. Вкусившим прелести либерализма и демократии — последнего оплота демократии и либерализма на просторах Системы — народом. Меркурий. Луна. Марс. Сектор Юпитера. Сатурн. Уран. Околосолнечные энергостанции. Все, до чего могла дотянуться жадная рука Веласкесов, рано или поздно становилось под штандарт Золотой Короны. Пока в один день королевство, отрекшееся от имперского титула, не стало де-факто империей, колониальной империей, и заодно сильнейшей державой в космосе. А старые державы, враждовавшие друг с другом сотни лет, медленно и незаметно потеряли почти все минеральные поставки и тихо «сдулись».

Золотая Корона превратилась не просто в крупнейшего мирового игрока, а в монополиста на космос вообще, поскольку те поставки, что идут из не контролируемых ею секторов, смехотворны по сравнению с контролируемыми. И именно за это нас ненавидят.

За монополизм. За диктат цен. За диктат морали и системы ценностей, которую мы отстаиваем, не позволяя никому навязывать нам свои обычаи. За то, что всегда, до последнего человека, защищаем своих людей, своих граждан, не гнушаясь ради этого даже орбитальными бомбардировками других стран. Нас ненавидит Империя, все еще считая своими блудными владениями. Ненавидят русские, поскольку благодаря нам лишились своей жемчужины, Красной планеты. Ненавидят все страны Восточного союза, ныне превращенного в монархическую Восточную империю, — они тоже лишились своих секторов, а потом еще и вынуждены были принять миллионы репатриантов. Ненавидят Америка, Европа… Короче, ВСЕ!!!

Сильных всегда ненавидят. Это закон жизни, перед которым надо смириться и принимать как есть. В этом я полностью согласен с командором. Но еще в одном он прав: только будучи сильными, мы можем выжить. Только благодаря постоянной готовности к войне, сумасшедшим тратам на армию и военную технику, благодаря вот таким просветительским урокам в школах мы все еще на плаву. А если дадим слабину хоть в чем-то — нам конец. Нас всего сто миллионов. Их — пятнадцать миллиардов… Поэтому любая, даже локальная война на Земле может привести всю планету к экологической катастрофе, к глобальным и необратимым последствиям. В 2309 году, после Аравийского конфликта, когда земные политики наконец это поняли, все мировые лидеры планеты собрались в Нанкине и подписали эту конвенцию.

— А конвенция о гражданских объектах? — оживился «потеплевший» командор.

— Гаванские соглашения, 2324 год. Причины — недопущение тотальной гибели гражданского населения, массово сосредоточенного под купольными образованиями в колониях. Полный запрет бомбардировок специально помеченных демилитаризованных купольных зон.

Я замолчал, наблюдая за преподавателем. Дон Ривейра благополучно заглотил наживку. Еще пара слов, и начнется давно надоевшая всем лекция о патриотизме с пеной у рта. И стрелка с меня благополучно переведется дальше.

— А почему мы не подписываем эту конвенцию? Мы что, хотим истребления миллионов в бессмысленной бойне? — Его лицо светилось иронией, хотя он только что мне подыграл, сам того не ведая. Блаженны идиоты!

— Скорее, наоборот, не хотим. Где гарантия, что враг, в случае высадки на нашей планете, будет обходить стороной ничем не защищенные купола, лишенные любых оборонных систем?

— Правильно! — вскочил с места командор и зашагал по аудитории, вытаращив глаза, доказывая нам в очередной раз одну и ту же истину, от которой мы давно устали. — Зачем тратить жизни собственных солдат, когда можно спасти их за счет гибели врагов? Пусть размен будет один к тысяче, но это же враги!

Запомните, не бывает хороших врагов! Не бывает благородства на войне! Война — это грязь, такая грязь, что… — Он махнул рукой. — Никто никогда не оставит в тылу вражеский купол, даже если он беззащитен, как ребенок. Они будут долбить его, и плевать на жизни гражданских внутри! Вы должны запомнить это, должны знать, если, не дайте боги, начнется такая война, безопасных мест не будет! Вы, каждый из вас, и юноши и девушки, должны взять в руки оружие и бить врага! Хоть из-за угла, хоть из-под земли! Но не давать ему ни минуты покоя! Чтобы он умылся кровью, чтобы проклял тот день, когда высадился на нашей планете…

Командор все заводился и заводился. Глаза наливались безумием, слюни брызгали изо рта. Все, находящиеся в аудитории, уткнулись в станции и с трепетом «внимали», дабы тяжелый взор экс-майора не споткнулся об их персону. Я праздновал победу.

Наконец, спустя минут десять, командора отпустило.

— …Они прилетают сюда потратить денежки и потрахать наших девочек, но в душе каждый из них ненавидит нас! Ненавидит всем сердцем! И только на плечах наших солдат, простых венерианских парней с бронзовыми яйцами, держится вся наша страна! Таких, как вы! И вы не должны посрамить Отечество, случись беда! Все! — Он повернулся назад, увидел мою персону и вспомнил о ее существовании. Но заряд уже вышел, сил осталось только на то, чтобы вяло бросить: — Что-то еще хочешь сказать, Шиманьски?

— Шимановский! — вновь поправил я. Так же безрезультатно. — Следствие. Купольные города, даже хорошо вооруженные крепости, идеальные мишени…

— Садись, Шиманьски… — махнул командор, отпуская меня. Есть! Я это сделал! — Итак, тема сегодняшнего занятия…

Под его монотонное бормотание я проскочил к своему терминалу и опустился на стул, на ходу доставая из кармана информационную капсулу. Ну вот, теперь можно расслабиться и хорошенько обдумать разговор с куратором. Ой, не простой мужик этот дон Алехандро!..

Звонок об окончании урока прозвучал как избавление. Мысленно поблагодарив всех существующих и несуществующих богов, я закинул рюкзак на плечо и направился к двери. Мозги кипели, к следующему занятию надо чуток встряхнуться.

Математика. Один из важнейших предметов. Идти к нему через четвертую оранжерею — небольшую живую рекреацию, где можно посидеть минут пять под сенью настоящих деревьев и глотнуть живого воздуха.

Оранжереи — тоже гордость школы. Далеко не в каждой, даже частной, они имеются. В нашей их аж пять. Совет попечителей считает, что юным чадам полезно дышать не регенерированной фильтрованной дрянью, а ароматом живой природы. А попечители в этой школе более чем боги.

На самом деле природой тут не пахнет. В воздухе витает тот же аромат сухости, пластмассы и чего-то едко-затхлого, что и везде. Ну, есть примеси настоящего дерева, листьев, цветов, не спорю, но я никогда не чувствовал себя здесь таким уж «раздышавшимся». Проще сходить в аэросалон и дохнуть настоящим, привезенным с Земли воздухом, чем ловить здесь непонятно что. С этой точки зрения оранжерея себя не оправдывала. Но есть второй аспект, гораздо более важный для большинства из нас, — расслабон. В качестве отрыва от реальности это место помогает весьма и весьма! А это важно для человека, у которого мозги кипят от нагрузки.

Я никогда не был на Земле, но, думаю, мне там понравится. Люблю настоящую зелень, деревья, травку… Ради этого постоянно тусуюсь в Центральном парке, огромной государственной рекреации в центре города, вмещающей в себя до пары миллионов человек, где действительно пахнет природой и зеленью. И здесь, в незамысловатой школьной оранжерее, сразу чувствую, как быстрее бежит в жилах кровь, а проблемы уходят на задний план. Так уж устроен человек: мы колонизовали всю Солнечную систему, полетели к звездам (правда, медленно летим), создали технологии, казавшиеся ранее невероятными, но так и остались в душе кроманьонцами, только-только слезшими с дерева и взявшими в руки палку. Мы те же, что и десять, двадцать, тридцать тысяч лет назад, — так же живем, так же растим детей, так же бьемся друг с другом за кусок «вкусного». Женщины так же вынашивают и рожают младенцев, хотя технологии искусственного выращивания давно существуют и лет сто назад энергично использовались в военных целях. Мы едим продукты с теми же белками, жирами, углеводами и микроэлементами, только в несколько иной форме, дышим тем же воздухом, спим столько же часов в сутки, страдаем от тех же финансовых, экономических, политических и социальных кризисов, что и много лет назад.

Мы — те же. Только вместо копий и луков вооружены космическими деструкторами и ручными плазмо- и иглометами. И нам, как и пещерным людям, нравится посидеть у костра под деревом, вдохнуть чистого утреннего ветерка, хлебнуть кристальной водицы из живого ручья…

…Но вокруг лишь металл и бетонопластик купольного города, разделенного на районы, шлюзы переходов, стены, вентиляционные шахты, коммуникации, теплоотводы. И затхлость, въевшийся в кровь аромат пластмассовой затхлости кругом!

Затхлость воздуха, затхлость регенерированной воды в кране, затхлость жизни, отделенной от нормальной среды обитания тяжелой вязкой раскаленной атмосферой и миллионами километров пустоты…

И только подобные рекреации дают нам надежду, что не все еще потеряно, дают почувствовать себя настоящими людьми, какими должны быть, а не пробирочными тепличными индивидами.

Я присел у фонтана, плеснул горсть воды в лицо и недолго думая залез на парапет с ногами, облокотившись спиной о статую. До следующего занятия минут десять, как раз хватит, чтобы прочувствовать себя тем самым кроманьонцем.

Оранжерея быстро заполнялась — я тут не один такой, любитель натурального. Вскоре в рекреации стало не протолкнуться — все свободные кусочки лавочек, парапета фонтана и даже голой земли были заняты галдящей толпой молодежи.

Это довольно интересно — наблюдать за людьми на перемене. По их походке, выражению лиц, морщинкам в уголках глаз, подрагиванию кончиков губ или частоте дыхания можно запросто определить настроение, мысли, занятия, характер. Кто внутри — говнюк, а кто еще так себе. Но сейчас наблюдать за кем-то было лень, и я прикрыл глаза, слушая шум падающей рядом в фонтане воды, ни о чем не думая.

— Шимановский, вот ты где! — Рядом со мной на парапет приземлился зад длинноногой смуглой брюнетки с необъятным бюстом. Хотя, дело вкуса, кому-то он покажется в самый раз, но я такие не люблю. Впрочем, я не столько не люблю бюст, сколько его обладательницу. Эмма Долорес, та самая тупая дылда, что засыпалась у командора на простейшем вопросе, собственной персоной. — Я почему-то знала, что ты будешь здесь!

— Наверное, пораскинула мозгами? — съязвил я.

— Ну, ты ведь всегда тут сидишь? Верно?

Она не заметила моей иронии. Вообще завидую таким людям — ни забот тебе, ни хлопот. Им просто недостает ума осознать, что у них заботы и хлопоты! Как и недостает ума понять, что тебя только что оскорбили.

Как таких вообще оскорблять? После пары подобных фокусов настроение делать это безнадежно пропадает.

Наверное, это здорово — тупо быть счастливым и заморачиваться лишь на никому не нужные мелочи, пропуская мимо себя все сложности жизни? Но мне так не дано.

— Мне надо с тобой поговорить… — Она сделала вид, что замялась.

— Ну, говори, раз пришла, — милостиво разрешил я.

— Знаешь, Родригесы скоро устраивают бал… — Эмма стрельнула глазами и, одарив улыбкой завзятой совратительницы, посмотрела на меня ТАК, что я чуть не подавился.

Стоп! Это что-то новенькое!

Спиной почувствовал ревность стоящей сзади компашки старшекурсников. Они видели, КАК она смотрела. А еще почувствовал внимание многих людей вокруг, вроде занимающихся своими делами, но… С оглядкой на нас. «Эмма Долорес зажигает с Шимановским? Это интересно!»

Я нервно сглотнул. Как бы про себя ни поносил эту соску, а от ее взгляда все равно прошиб пот. Быстро взял себя в руки, но сознание отложило: я так же чувствителен к ее магии, как и все вокруг. Секс-бомба, блин!

— Понимаю, мы с тобой немного из разных социальных кругов и почти незнакомы… — мило щебетала она, скромненько опустив глазки. — Так, может, давай познакомимся поближе? Ты парень неплохой, самый серьезный из всей нашей группы…

Нет, она в самом деле секс-бомба. Половина учащихся юношей этой школы стелются штабелями, чтоб обратить на себя «высокое» внимание, и не потому, что у нее крутой папа. А половина лахудр писают кипятком от зависти и ненависти, эдакой присущей лишь слабому полу мелочной ненависти к той, кто красивее тебя или лучше в чем-то чисто женском. И Эмма этим активно пользуется. Тем, как выглядит. На это ее скромного умишки хватает. Иначе говоря, она — местная звезда, и ей плевать на тех, кто так не считает.

Я, например, не считаю. А еще я реально смотрю на вещи, причем делаю это параллельно и независимо от потока сознания, управляемого тем, что находится в штанах. Потока, заставляющего в данный момент пялиться на нее, пуская слюни, и остро реагировать на ужимки, коими она доводит мальчиков до безумия. Это не потому, что я такой весь из себя умный и сдержанный, умеющий контролировать сознание даже в моменты гормонального выброса. Это — защитная реакция, рефлекс, вбитый кулаками тех, кто не хочет меня здесь видеть, для которых я — пустое место, груша для битья, кто с удовольствием подставит меня в глазах однокурсников и администрации. Без этой реакции я бы уже давно учился где-нибудь в другом, более спокойном и менее престижном месте. Словом, я, как и все, оценивал ее фигуру, млел от глубины антрацитовых глаз, шелковистости смуглой кожи, мысленно мял в руках необъятные буфера, раскатывая губы на большее, но в то же время дальним уголком сознания понимал: «Кто я такой, чтобы она со мной зажигала?» Простачок титуляр, не имеющий ни гроша за душой! Парень из бедной семьи, русский со средними, ничем не выдающимися внешними данными. Человек, которого сторонятся девушки, а на каждом шагу преследует группировка богатеньких недоносков, держащая всю школу в руках. И она — самая красивая, самая влиятельная, самая богатая, самая сексуальная, имеющая сотни поклонников! Подобные девочки не гуляют с такими мальчиками и не стреляют в них глазами. Подстава, самая натуральная подстава. И нужно быть последним лопухом, чтобы поддаться на провокацию.

Я усилием воли взял себя в руки и стрельнул глазами в ответ, выдавив самую сексуальную улыбку, которая мне когда-либо удавалась.

— Эмма, прости, что перебиваю, но ты сегодня великолепна!

Это был искренний комплимент. Ведь, если не считать ее умственных способностей, внешне она — супермодель. И сегодня выглядела на все сто.

Долорес смутилась и покраснела. Точнее, сделала вид, что смутилась и покраснела, играть на публику она умела, хотя в глубине души ей было искренне приятно. Боги, до чего же легко читать людей!

— Спасибо! Хуан, ну ты это… — Она замялась. Тоже игра на зрителя, но уже на меня. Эдакая скромность…

Ага, знаю я эту скромность. Половина школы отодрала бы эту суку, причем зачастую в весьма экзотических местах и позах! Ну, я имею в виду богатенькую половину школы…

— Ну как, ты пойдешь со мной на бал к Родригесам?

И снова этот взгляд, хлопанье ресниц, разящее мужчин наповал. Детка, да что же тебе нужно?

Я нервно сглотнул и снова взял себя в руки. Плохо, когда тебе восемнадцать, очень тяжело справиться с атаками таких вот стервочек. Тот же Хуан Карлос, мой единственный друг в этом гадючнике, был бы сражен и, невзирая на все возможные подставы, помчался бы следом хоть на край света. Трахнуть саму Долорес, когда она сама тебе это предлагает?

Отвлекусь. Танцы — это действительно танцы. Причем бальные или народные — самба там, мамба всякая, румба — по усмотрению хозяев. Такие вечера устраиваются в высшем (или просто достаточно обеспеченном) обществе для общения: собираются люди, которым в неформальной обстановке нужно обсудить важные дела, сделки и прочее и при этом блеснуть показным гостеприимством. Дескать, смотрите, какую вечеринку я могу закатить!

Старшие на таких мероприятиях чинно выпивают, обсуждая друг с другом дела, изредка отвлекаясь на танцы. Их жены и молодежь, наоборот, развлекаются, показывая себя и поглядывая на других, изредка отвлекаясь на дела. Всем хорошо, все довольны. Браки в этой среде заключаются там же (в смысле, договоры о браках), а сами балы — идеальные смотрины. Короче, сплошная показуха, но разве могут быть иными мероприятия «высшего общества»?

Со стороны это выглядит вполне достойно, и, в общем, так оно и есть, учитывая мир «взрослых». Но то, что вытворяет за фасадом подобных мероприятий молодое поколение?.. Слово «отрыв» тут не подойдет — мало красок! Игры золотой молодежи, дорвавшихся до воли пай-мальчиков и девочек… Это круто!

И оттарабанить ту же Эмму где-нибудь в туалете или комнате наверху, подальше от взрослых глаз, можно влегкую. Или, на худой конец, отвезти ее куда-нибудь после праздника. В бар, клуб, а потом продолжить банкет в номерах.

В общем, знаю я подноготную этого общества, предложение брюнеточки звучит четко и недвусмысленно: «Пошли потрахаемся? Заодно и потанцуем…»

Нет, свидание может и не закончиться тем, что я тут сам себе надумал, игра гормонов иногда порождает больную игру фантазии, но слухи — великое дело, а о безобразиях пьяной Долорес ходят легенды. Так что это, скорее всего, то, о чем я думаю. Непонятно только, зачем ей это надо?

— А почему именно я? — Я коварно улыбнулся, строя из себя рокового мужчину. Сомневаюсь, что у меня получалось, но шпала игру приняла и даже подыграла, начав жеманиться. — В группе много парней, серьезных, красивых, гораздо лучше меня?

— Ну… Ты такой сильный! Умный! Да и симпатичный, зря на себя наговариваешь!

Далее следовало путаное описание того, какой я хороший, а она этого так долго не замечала. И теперь, заметив, хочет познакомиться поближе, и я не имею права ломать кайф такой девушке, как она.

«Толстый? Его подстава? Нет, они из разных группировок. Этот, если бы хотел сделать гадость, подослал бы шлюшку уровнем пониже. Отец Толстого — криминальный авторитет. Долоресы же и связанные с ними люди — легальные бизнесмены, а такие не очень уживаются с авторитетами. И дети их предпочитают тусоваться в разных компаниях…» — лихорадочно проносилось в голове, пока эта кукла подыскивала слова, чтобы внятно сформулировать повод. Говорила проникновенно, играла глазами, уголками губ, и, если бы не гнилые подставы в свое время, когда я становился всеобщим посмешищем, давно купился бы.

Надо докопаться до причины. Причины, а не повода, почему меня вдруг цепляет такая девочка.

Тут я заметил то, на что сразу как-то не обратил должного внимания: нас внимательно слушали.

Десятки пар глаз жадно следили за развитием событий. Гораздо больше, чем следовало бы. Разговоры постепенно почти полностью стихли. Да, шпала — звезда, но это не значит, что все должны бросать дела и бежать смотреть, кого она там охмуряет. Такое ощущение, что все вокруг знают причину того, что происходит, ту самую, которую пытаюсь вычислить я. Во всяком случае, большинство — ведь в стаде достаточно небольшому количеству особей сделать что-то одинаково, и остальные будут делать то же самое. Так и в рекреации, все, занимающиеся своими делами, отвлекались и начинали вслушиваться в наш разговор, подражая десятку «заинтересованных» лиц, которые изначально нездорово на нас косились.

То есть тех, кто пришел сюда специально посмотреть на развитие событий.

Окончательно по местам все расставили ее подруги, ближний круг общения. Они стали справа от меня, за фонтаном, все три штуки, и оживленно перешептывались. Глаза их горели азартом, тем безумным огнем, когда люди делают ставку в казино или идут ва-банк в покер. Стали так, чтобы все видеть и по возможности чтобы я не видел их. Значит, я все правильно понял.

Внутри все упало. Наверное, вопреки разуму, что-то во мне хотело, чтобы повод оказался причиной. Чтобы такая девочка мной искренне заинтересовалась. Ну и пусть она дура! Красивая же дура! На худой конец, я был готов забить на подставу, пойти с нею и сделать то, на что она намекает. На память, дескать, я тоже там был, и повеселились мы неплохо. Подстава подставой, но она того стоит!

Но только не «лотерея»!

Информацию об этой милой игре растрепал по школе кто-то из их компании, похваставшись чем-то перед кем-то. А что такое секреты и как они хранятся в этих стенах, не стоит даже упоминать!

Так вся школа узнала, что существует некая группа пай-девочек из довольно обеспеченных семей, подруг — неразлейвода. Денег у них так много, что все имеющиеся доступные удовольствия они давно перепробовали, но так и не нашли для себя ничего экстремального. Того, что берет за душу и тянет вон из тела, заставляя кипеть адреналин в крови, что приносит кайф и разнообразит серую, скучную жизнь.

Воровать в магазинах? Пробовали. Не то. Какой в этом смысл, ведь, даже если поймают, папочки их откупят. Неинтересно! Прыгнуть со скалы в пропасть? На Венере спектр подобных экстремальных услуг огромен, как и количество гор, подходящих для оного. Для вязкой атмосферы достаточно банального парашюта, чтобы получить незабываемые ощущения полета в перепаде высоты километров на десять. Но нет, страшно!

Что остается богатеньким гламурненьким дурам? Секс? Его они тоже перепробовали, весь и всякий, в любом виде и с любыми партнерами, благо эта индустрия — одна из столпов венерианской экономики. Но банальный, разрешенный секс — неинтересно. А неразрешенный…

Не всякого на такой тянет. Надо быть жутким извращенцем, чтобы любить то, что запрещено ЗДЕСЬ, а эти девочки на извращенок не похожи.

Когда компания отчаялась, кто-то из них вдруг придумал «лотерею». Суть игры в том, что одна из них, именуемая «хозяйкой», загадывает человека. Это может быть кто угодно: бомж, мусорщик, пьяный грузчик из супермаркета, слесарь канализационных систем — главное, чтобы он был по тем или иным причинам презираем в обществе (разумеется, в ИХ обществе). Те, кого не любят и презирают богатые, не считая за людей, грязное быдло, долженствующее делать не очень чистую работу, или просто асоциальные субъекты. Такого человека «хозяйка» записывает на листе бумаги, добавляет к нему пустых листков по числу играющих, тщательно все листки перемешивает, а затем дает тянуть жребий.

Та, которая «выиграет» «лотерею», вытянув бумажку с надписью, обязана охмурить этого человека и переспать с ним. Обязательно переспать, в этом и смысл!

«Ну и что тут такого? — скажут некоторые. — Подумаешь, секс с сантехником!» Согласен, это для нас, жителей трущоб, сантехники — люди. А для них — то же, что для нас не мытые неделями бомжи. Кстати, если верить слухам, бомжа тоже разыгрывали в «лотерею». Правда, кто его вытянул, у девочек хватило ума не растрепать. К сожалению…

Теперь я. Лотереец. Неудачник. Да, я трахну эту секси, но стану при этом посмешищем. Вон сколько народу уже в курсе. Собрались, ждут, следят за развитием событий. Сволочи!

Наверное, многие парни захотят оказаться на моем месте. Подумаешь, что значит сплетня в обществе богатеньких, если можно будет всю ночь жарить саму мисс школа? Да только они не на моем месте! А эту длиноногую дрянь я никогда не прощу!

Я почувствовал, как дыхание участилось, зрачки расширились, а кулаки сжались, и призвал все оставшееся хладнокровие, чтобы не сорваться. Не сейчас! Не здесь! Позже обязательно выпущу адреналин, вымещу злобу на тренажерах, а пока надо улыбаться. Улыбаться, чего бы это ни стоило!

К тому же, если «билетик» вытянула Долорес, значит, не она меня загадала. Вытянула и загадала — совсем разные вещи. Так что остынь! Остынь, парнишка! Ударь по ним так, чтобы эти шалавы больше никогда не думали унижать тебя! Унизь их сам!

— Знаешь, Эмма… — перебил я наивные разглагольствования шпалы. — Я так подумал и решил… Я не пойду с тобой к Родригесам!

— Почему? — Ее лицо удивленно вытянулось.

Еще бы, мой отказ не означает, что «лотерея» отыграна.

Это всего лишь значит, что у нее не вышло с первой попытки, но захомутать меня она обязана, хоть через месяц, хоть через год. Таковы правила игры. А девочки будут внимательно следить за развитием событий и издеваться. Мой отказ — лишний геморрой для нее, не привыкшей к строптивости самцов при виде ее чар.

Я внимательно оглядел присутствующих. Разговоры в небольшой рекреации практически полностью стихли. Лишь несколько парней с младшего курса в дальнем конце под банановой пальмой обсуждали подготовку к какому-то сложному тесту, да обнималась на лавочке напротив парочка влюбленных. Им всегда все по барабану. Они ходят в рекреацию каждую перемену обниматься. Итак, зрительный зал из тех, кто «в теме», и сочувствующих в сборе, пора и мне поиграть на него!

Глубоко вздохнув, как бы собираясь с мыслями, я начал повествование, мысленно повторяя про себя завет дона Алехандро: «Умение. Везение. Наглость. Умение. Везение. Наглость». Про концентрацию пока умолчал, она и так была на максимуме.

— Понимаешь, Эмма, вот ты сейчас учишься на предпоследнем курсе. Пройдет два года, останется за плечами выпускной, и кем ты станешь?

«Зал» затаил дыхание от такой преамбулы. Неожиданно! Я продолжил:

— Ты станешь одной из самых завидных невест, с очень высокими акциями!

Долорес, на минуту смутившаяся началом, облегченно кивнула. Детка, рано! Это только вступление!

— Вокруг тебя будут увиваться прекрасные принцы, один другого влиятельнее и краше. Сама пойдешь работать куда-нибудь в модели, станешь известной, будешь зарабатывать кучу денег. Молодая, красивая, перспективная! Удачно выйдешь замуж за крупного бизнесмена, родишь двоих-троих детей… — Она кивала и кивала, видно, так себе дальнейшую жизнь и представляла. — Но потом тебе стукнет тридцать, и вся твоя красота уйдет! — огорошил я. — Часть ее заберут дети, часть — возраст, в модельном бизнесе ты окажешься ненужной.

Долорес удивленно вскинула голову, плохо понимая, к чему я клоню.

— Хватка, чтобы открыть собственное дело, у тебя отсутствует, тут уж извини, как есть… — Я пожал плечами. — А твоего отца в это время тихо «уйдут» на заслуженный отдых. Его место — хлебное, а такие в цене. Всегда есть люди помоложе и покруче, и возраст — хороший аргумент для ухода…

Смугляночка хотела возразить, но так и осталась с раскрытым ртом. А что тут возразишь-то?

— И он мигом потеряет большую часть своего авторитета, друзей и влияния! — продолжал я. — То есть, в случае чего, он ничем не сможет помочь тебе в этой жизни!

Долорес округлила глаза. Я бил логикой, железными аргументами, спорить со мной было трудно. А выслушивать подобные рассуждения, да еще из уст какого-то русского придурка?

Но «зал» жаждал крови, жаждал конца истории, ради этого он здесь собрался. И она не сможет меня заткнуть, не выставив себя дурой. Эмма это поняла, к своему сожалению.

— Твой муж тем временем найдет себе нескольких молоденьких любовниц. Зачем ему старая некрасивая жена, когда вокруг полно восемнадцатилетних смазливых курочек, только и мечтающих прыгнуть к нему в постель?

…Ну и в чем я нелогичен? Такое в богатых семьях происходит на каждом шагу, мало кого из этого общества минует сия чаша. От окружающих пахнуло кайфом, удовлетворением. Все остались бы довольны, даже если бы зрелище закончилось на этом месте. Это УЖЕ революция в сплетнях! Опустили Саму Долорес! Опустил русский неудачник! Надо же?

Но это еще не все, и Эмма наконец поняла, в какую загнала себя ловушку, играя на публику.

— А ты?.. Ты останешься с ним ради детей, ради будущего. И своего, и их. Тебе будет плевать на мужа и семью, но в один миг вдруг окажется, что идти от него тебе некуда…

Я «сплагиатил» у дона Алехандро театральный эффект — паузу, — чтобы усилить действие своих слов. Замолчали даже парни под пальмой, не понимая, с чего это вокруг такая тишина.

— Ты будешь сидеть дома, одна, страшная и никому не нужная, растить детей и тихо плакать в подушку, глядя на фортели цветущего, жизнерадостного муженька, кляня жестокую судьбу. Твое время уйдет, и осознание этого станет самым страшным ударом за всю жизнь. Время, когда ты была звездой и все могла, останется в прошлом…

Долорес попыталась что-то ответить, но я поднял руку в останавливающем жесте, вкладывая в голос как можно больше оптимизма. Дать надежду, а потом забрать — что может быть более жестоким? Сейчас пора давать.

— Но не все так плохо, Эмма! В один прекрасный день все изменится! Вся твоя жизнь обретет смысл, появится надежда на лучшее!

Зал затаил дыхание. И я ударил.

— В этот день у тебя появится любовник…

Вокруг раздалось веселое ржание. Злое, ироничное. Вот тебе и звезда, вот тебе и поклонники! Как легко в стаде попасть из вожаков под копыта и быть растоптанным! Эмма попала, а ведь я еще не закончил!

— Он будет утешать тебя, жалеть, говорить ласковые слова. Ты — всячески ублажать, лелеять его, тебе покажется, что любишь его, хотя нужен он будет, лишь чтобы сбежать от одиночества… — Я давил, сгущая краски. — Самого его будут интересовать только деньги. Деньги твоего мужа. И когда он, наконец получив желаемое, исчезнет из твоей жизни, ты сначала поплачешь, привычно попеняешь судьбе, а потом поймешь, что это выход. Спасение от одиночества.

И заведешь целую кучу любовников!!!

Последнюю фразу я буквально выкрикнул, раскинув руки в стороны, акцентируя как можно больше внимания именно на ней. Вновь раздались смешки, но уже жидкие. Лица зрителей вытянулись в предвкушении развязки, никто не понимал, к чему я клоню, но что апофеоз близко, осознали все. Соль повествования в том, что это — совершенно реальный сценарий, это придало изюминку, купило зрителей.

— Муж будет смотреть на это сквозь пальцы, пока его авторитету ничего не угрожает, — продолжал я. — Ему плевать на тебя лично, развлекайся, дорогая, только не мешай. Не зарывайся со связями, не подставляй, и все твое. Но ты вроде не дура, чтобы рисковать положением ради забавы?

Зал согласно со мной закивал. А-а-атпад!

— Так все покатится по гладкой дорожке, и в один день ты превратишься…

Апофеоз. Я снова сделал паузу, дав зрителям его прочувствовать.

— …в обычную дешевую потаскуху, которая сама платит, лишь бы ее пожалели и трахнули!!!

Гробовое молчание. Такого не ожидали даже они. Классовое родство, как-никак.

Но я не из вашего общества, ребята! Мне на вас всех начхать!

Эмма сидела, раскрыв рот от растерянности. И, судя по всему, выйдет из облома не скоро.

— Ты превратишься в шлюху, в ничтожество! А я… — Я набрал в легкие воздуха, снова покачал головой и — наглость так наглость — выдал на одном порыве: — А я как раз в это время взойду на престол. Стану императором.

Тишина. Долгая, продолжительная. Челюсти отвисли у всех. Такого поворота никто не мог даже измыслить. В царящей суперлогичности моих доводов эти слова прозвучали настолько твердо и уверенно, а мое лицо оставалось таким убийственно серьезным, что скривить губы в милой ироничной улыбке не получилось ни у кого. Слишком по-взрослому все прозвучало. Ну что, девочки-гламурочки, как-нибудь сразимся еще?

Я довольно улыбнулся, придвинулся к брюнетке, взял в руки ее ладонь и, сочувствующе поглаживая, доверительно прошептал:

— Эммануэль, пойми меня правильно! Ты хорошая девушка! Красивая, умная! Но я не хочу, чтобы в тот момент меня, начинающего монарха… Чтобы мое доброе имя дискредитировала какая-то шлюха, заявляя, что, дескать, десять — пятнадцать лет назад именно она была моей девушкой и ходила со мной на бал к будущим магнатам Родригесам.

Все, финал. Занавес.

Ну, кошелки, я покажу вам «лотерею»! Жаль, конечно, что не Эмма, испуганно выдернувшая руку и шарахнувшаяся от меня, как от прокаженного, вписала мое имя, что «хозяйка» партии останется в стороне, но Долорес свое заслужила честно. Мне ее нисколечко не жаль. А остальные пусть имеют в виду на будущее.

Император? Да, меня будут теперь обзывать так, подкалывать, смеяться. Подшучивать. Но это будет добрая шутка, совершенно несравнимая с фразой «лотерейный неудачник». Один — ноль.

Тут прозвенел долгожданный предзвонок, который звенит за две минуты до занятия, и вся массовка встрепенулась, вспомнив, что перемена подошла к концу и пора двигать дальше. Сама шпала в прострации побрела к таким же опешившим подругам, лишь шепча под нос в мой адрес нечто матерное. Чистая победа!

Я обернулся за рюкзаком и тут столкнулся взглядом с НЕЙ.

Эта девушка, тоже бесплатница, кажется, ее зовут Николь. Она с нами только с этого года, новенькая. С первого дня нравится мне безумно, но я отчего-то стесняюсь подойти и познакомиться. Дурень, конечно, но… Стесняюсь, и все тут!

Она стояла с противоположной стороны фонтана. Когда я обернулся, она подняла мне вверх большой палец и поддерживающе улыбнулась. Я пожал плечами и улыбнулся в ответ. Она подхватила сумочку, бросила восхищенный взгляд, развернулась и быстро зашагала к противоположному от меня выходу. Я в состоянии ступора закинул лямку на плечо и развернулся к своему.

Вокруг кипел народ, разбредаясь по аудиториям, обсуждая и разнося информацию, словно вирус, по всей школе. Главной темой ближайшей пары дней, конечно, станет «опускание королевы школы». На какое-то время я стану героем. Да и Император — не самое неприятное прозвище.

Может, действительно, не так все плохо в жизни? И можно найти свою дорогу даже в тесноте и диктате сильных мира сего? Ведь и на каждого из них можно найти управу. Пусть на каждого свою, да и искать задолбаешься, но можно же!

Пожалуй, жизнь — не такая уж плохая штука…

 

Глава 2

МОЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО

Я зашел последним, но математик, как обычно, опаздывал. Прийти на пять минут позже для него норма, он мог себе это позволить.

Юркнув за свой терминал, я завихрил панель и достал капсулу, расслабляясь и настраиваясь на занятие. Вдруг прямо посреди панели проявилась огромная, видная всей аудитории надпись: «Hijo de puta».

Рука машинально дернулась, зло, с остервенением стирая ее. Поздно. Вокруг раздалось дружное довольное ржание.

Новая волна ярости, гораздо более сильная, чем в оранжерее, окатила на меня с ног до головы. Дыхание сбилось, руки мелко задрожали. Уроды, ненавижу!!!

Смеялись в группе почти все. Большая часть не зло, но с презрением, которое не считала нужным скрывать. На их глазах разыгралась шутка, унизили неудачника, а это весело. Они ничего не имели против меня лично, но кто я такой, чтобы сопереживать или, не дайте боги и Священный Круг, за меня заступаться?

Но несколько человек смотрели с неприкрытой враждебностью, ненавистью, получая от произошедшего эстетическое удовольствие. Я знал их всех. Чтобы понять, кто это, не надо оборачиваться — давно известные и проверенные в боях товарищи. В боях со мной.

Прихвостни Толстого.

Сам Толстый скалился больше всех, в то же время напуская на себя вид святой невинности. Ну да, он не сам это сделал. Но надпись появилась с его подачи, сто процентов.

Толстый, он же Бенито Кампос, грузный накачанный лось, на голову выше меня, ходячая гора мышц. Сын самого Виктора Кампоса, криминального авторитета, грозы преступного мира города по эту часть Центрального парка. В реальной жизни он, конечно, самый обычный предприниматель, не богатый, ему ой как далеко до уровня большинства присутствующих фамилий. Это официально. На практике же — некоронованный король этих мест. Он контролирует и мой район, и множество других, и даже территорию, где расположена школа. И все, кто хочет спокойно жить и работать на этой земле, выплачивают ему «дань». Хотя опять же не ему самому, а мелким территориальным бандам, «охраняющим» конкретные районы. Но банды в итоге крышует он.

Наша школа, как я говорил, элитная, хотя элитность эта промежуточная. Поскольку все, учащиеся здесь (кроме титуляров, те — вообще плебеи), представляют собой среднее сословие. Истинная элита общества, планетарные магнаты, аристократия — это замкнутый круг нескольких десятков семей, реально контролирующих ВСЮ экономику Венеры и подчиненных территорий. Контролирующих давно, с самой войны за независимость, и за столетие в их ряды влилось не более трех-четырех фамилий. Всего лишь.

Они ведают вопросами войны и мира, развития, глобальных проектов. Их предприятия дают стране семьдесят процентов налогов и сборов. От этих людей зависит дальнейшая жизнь остальных ста миллионов жителей планеты и сорока миллионов за ее пределами. Это ОЧЕНЬ богатые и влиятельные люди, и влиться в их ряды практически невозможно. Поэтому термин «элита» — всего лишь дань сравнения с остальным миром, миром нищеты и трущоб. Семьи местной «элиты» — те самые оставшиеся тридцать процентов экономики, но разделенные не на сто семей, а на десятки тысяч. Их богатству далеко до настоящего богатства, а власти — до настоящей власти аристократии.

Именно поэтому меня бесит, когда всякие уроды размахивают оттопыренными пальцами и доказывают тебе, что они — хозяева жизни, а ты — ничтожество. Они сами ничтожества, если сравнивать с такими семьями, как Феррейра, Торрес, Сантана или Монзони, но, как сказал кто-то из мудрецов прошлого, нет ничего страшнее быдла, дорвавшегося до власти.

Большинство учащихся здесь — то самое быдло. Кампос — вообще бандит, даже не бизнесмен и тем более не представитель хоть и маленькой, но власти. Он еще более пустое место, чем тот же Долорес. Парень из трущоб, поднявшийся на вершину криминального мира, но так и оставшийся в душе тупым бычьем.

Сынок достоин папочки, если не превзошел его. Эта властность, стремление всем доказать, что он тут главный и только он имеет право всем указывать, — из той же темы. И учителя, и учащиеся боятся Кампоса. Самым смелым преподавателям достает храбрости одернуть его на словах, когда зарывается, но это — максимум. Директор же вообще трясется, заслышав это имя, у него были какие-то терки с Кампосом-старшим, нам неведомые (хотя нетрудно догадаться какие, школа ведь отстегивает «за безопасность»). А я вот с первого дня, когда мне популярно попытались объяснить, что должен делать, а что нет и что нужно принести и добровольно отдать, если хочу спокойно учиться дальше, послал Бенито и его дружков на три волшебные буквы кириллицы, которые в русском секторе каждый знает с пеленок.

Толстый русский знал на достаточном уровне, чтобы меня понять. Он долго недоумевал, кто я такой, кто за мной стоит, что так нагло себя веду. Когда же выяснил обо мне всю подноготную — я никто, и за мной никого нет, — для меня начался ад.

Ну не могу, не могу я прогнуться! Не такой я человек! А у Кампоса здесь сложилась группировка «последователей», «друзей», банда из таких же отморозков, как сам. Они устраивают показной беспредел, выживая из школы тех, кто им не нравится.

Согласно уставу, учащийся, поднявший руку на другого учащегося, исключается. Школа понатыкана камерами слежения, здесь постоянно дежурят от трех до пяти вооруженных охранников, и правило это выполняется жестко. А вот Кампосу с дружками можно нападать на других чуть ли не под кабинетом директора, избивать и благополучно сваливать. При мне такое случалось трижды. И им за это ничего не было, так, пожурили, «последний раз» предупредили. При этом остальных новичков, как платников, так и бесплатников, за это же время за драки было исключено пять человек — молодежь, приходящая сюда из средних школ, поначалу несерьезно относится к уставу, за что и платит. Так происходит каждый год, для того камеры и стоят, но Кампосу закон не писан.

Вообще, за тот год, что я учусь здесь, отсюда свалило более десяти человек. Забрали документы и ушли. Не выдержали. Но двое мне запомнились особо. Я не отношу их к тем пятерым, хотя их тоже отчислили за драку, «за избиение сокурсников». «Избитыми» оказались все те же перекошенные от наглости рожи. Причем в одном случае их было четыре человека, а в другом — три. Представляете, избить в одиночку трех-четырех здоровенных накачанных лбов? Хлюпикам титулярам? Да они просто герои, раз совершили подобное!

Дружки Кампоса подстроили ситуацию так, что парни первые кидались на них, офонарев от издевательств. Потом те наваливались сами, отделывали пацанов за милую душу, а затем администрация самих же ребят во всем обвиняла. И исключала. Чисто сработано! Не придерешься!

Теперь они достают меня, день за днем, делая гадости, выводя из себя по мелочам, чтобы потом в момент спровоцировать по-крупному. А я вынужден терпеть, выбора особого у меня нет.

Платникам от них тоже попадает, но не так сильно. В мире денег свои неписаные законы и правила, кого можно трогать, кого нет, и папочка самолично отдерет сына за то, что тот тронет неприкосновенную персону. Но тем, кто в жизни не сильно крут или проявляет слабость, все равно достается. Хотя далеко не так, как тем, кто имеет грант.

С нас эти твари не стесняются в открытую брать «подарки», угрожая расправой. Не деньгами, за это можно сесть даже Кампосу, но какими-нибудь вещами или дорогими натуральными продуктами. Это считается нормой, на это администрация закрывает глаза: что наши «детские разборки» в сравнении с внешним благополучием и рейтингом школы?

А самое страшное, что эта школа считается одной из лучших. Здесь подонков еще сдерживают драконовские правила, все напичкано системами слежения, к которым может апеллировать любой ученик в случае несправедливого обвинения, попечители — известные люди, которые не потерпят бардака на своей территории и не позволят кому бы то ни было открыто устанавливать свои правила. И даже Виктор Кампос здесь не всемогущ. Влиятелен, стрижет свою долю «за место», но вмешаться может лишь до определенного предела. Подонки Бенито не могут в открытую нарушать законы государства и устав школы, потому больше разбираются старыми дедовскими средствами — кулаками и шантажом, гнобя лишь тех, кто не может ответить, а таких все же меньшинство в общей массе. В других, менее элитных школах творятся такие вещи… Здесь рай по сравнению с ними!

Я не боюсь. И никогда не боялся. У меня не было отца, но мать всегда ставила в пример деда, сильного и смелого человека, который тоже никого не боялся. Я с детства хотел стать похожим на него и отступать перед подонками не буду, это дело чести.

Они это поняли и отстали. Устроили для меня несколько показных избиений за территорией, затем несколько раз крупно унизили и оставили в покое. Правильно, зачем тратить время на «этого русского придурка», если есть жертвы попроще?

Отстали, но на мушке держали. И я не сомневаюсь, что мы схлестнемся еще не раз.

— Забей! — раздался с соседнего ряда голос Хуана Карлоса.

Я обернулся. Специалист по воде и железу разглядывал на своем терминале какие-то чертежи, игнорируя происходящее. Очередной корабль. Большой и красивый, примерно середина двадцатого века — только тогда корабли имели такие огромные башни главного калибра.

— Достали уже! — излил я душу в двух словах. Трясун заканчивался. Я восстанавливал контроль. Это тоже вошло в привычку — утихомиривать ярость, свою необузданную спутницу, мое спасение и мое проклятие. Слишком часто приходится это делать.

— Они просто уроды, Хуанито! Потерпи! Осталось каких-то полтора года! Ты лучше их, они это знают, оттого и бесятся! Забей!

Хуан Карлос по жизни оптимист. С другим человеком мы вряд ли бы сошлись. Я тоже ненавижу нытье, и самому мне иногда просто необходим заряд позитивного настроя. Я черпаю у него настрой на лучшее, а он видит во мне благодарного слушателя своих безумных проектов, зубодробительных описаний и характеристик древних плавучих посудин, морских сражений и выкладок по экономике, истории и стратегии далекого прошлого. Мне это не всегда интересно, но такое тупое унылое прослушивание реально поднимает настроение с минусовой отметки хотя бы до нулевой. А это уже много.

Я выругался под нос. Сзади раздавались едкие комментарии, которыми банда Толстого перебрасывалась между собой, объектом которых были, естественно, я и моя мать. Не реагировать! Ни в коем случае не реагировать!

— А это что у тебя? Опять что-то раскопал? — кивнул я на терминал Хуана Карлоса. Надо, чтобы предательская дрожь и желание встать и начистить Толстому рыло отступили. Именно этого он и добивается. Агрессии. Чтобы меня отчислили. «Сидеть, я сказал!» — мысленно заорал я на себя.

Полегчало.

— Это «Тирпиц»! — гордо ответил Хуан Карлос, разворачивая виртуальное изображение ко мне и увеличивая масштаб. Да, чертежи, причем очень подробные. — Германский линкор времен Третьей империи. Представляешь, его водоизмещение…

Когда Хуан Карлос начинает говорить о кораблях, то забывает обо всем на свете. Глаза его загораются фанатичным блеском, все иные мысли испаряются, он рассказывает с таким упоением, что ты волей-неволей начинаешь видеть описываемое перед глазами. Появляется желание оказаться в том времени, в том месте, на той самой палубе. Увидеть воочию, как эти махины сражаются друг с другом, услышать грохот разрывающихся бомб и снарядов, гром выстрела его величества главного калибра, плеск волн, когда снаряд не долетает до цели, и рокот летящих в небе самолетов. Хотя, когда появились самолеты, главный калибр уже не использовался, вся война на море сосредоточилась на боях морской авиации. Вроде.

Ладно, не важно это. Важно то, что и я поддался его магии внушения, на несколько мгновений забыв о Толстом, о школе, обо всем, что произошло сегодня. Я не вникал в то, что он говорил, на это не хватит даже моей ангельской выдержки: все эти длина, ширина, калибр орудий… Слушая Хуана Карлоса, я думал о матери. О том, как несправедливо все в жизни получается. Ведь если бы они задевали одного меня, это бы так не бесило. Я бы забил, понимая, что сие не самая большая проблема жизни. Главное — доучиться. Но подонки били ниже пояса, трогали самое ценное, что есть у человека. Мать.

Моя мать когда-то давно занималась проституцией. Они жили семьей в забытом Древними горняцком поселке в русском секторе, когда дед погиб, а бабушка получила увечья при аварии, пробое купола. Мать была молода и получила образование… То самое, что дают без гранта, то есть никакое. Работы в поселке шахтеров тоже почти не было, денег не хватало, государственная социальная поддержка в нашей «самой прогрессивной стране мира» «самая прогрессивная», и ей пришлось это сделать. Жизнь заставила.

Сам факт этого ничего не значит, таких на планете Любви миллионы, но она решила попытаться поймать удачу за хвост, заработав больше, чем разрешает зарабатывать ее величество. И попалась на незаконном контракте. А это статья.

Ей дали условный срок, но даже его вносят во все документы и базы данных. Если бы не это, не было бы всего нынешнего кошмара.

Потом, когда умерла бабушка, а я появился на свет, она встала на ноги, порвала с порочным занятием, но срок — строчка в паспорте — никуда не делся. И каждый, считывающий информацию с ее личного чипа, об этом знает. Прошлого не изменишь.

Наверное, меня посчитают параноиком. Венера, планета Любви, где каждая третья женщина занималась или занимается этим ремеслом. Спрашивается, что тут такого? Подумаешь, проституция! Империя, заселяя эти земли и строя города, основала здесь большое количество борделей. В ту глухую эпоху церковь Благоденствия на Земле достигла пика своего могущества, люди в красных балахонах открыто ходили по улицам, проповедуя и клеймя грешников, толпы религиозных фанатиков за одно подозрение в подобном занятии могли запросто разорвать на куски. Здесь же, в колониях, народец собрался совсем не тот, чтобы забивать и рвать на части провинившихся перед Священным Кругом. Ну, не религиозный народ! Да и откуда взяться религиозности у старателей, горняков, шахтеров, строителей и рабочих, приехавших зашибать деньгу?

Послав к демонам Священный Круг вместе со всеми его адептами, эти люди хотели простых человеческих радостей, вроде еды, воздуха и секса. И если первые два достать с их деньгами было нетрудно даже здесь, то для дальнейшего развития колоний власти просто обязаны были обеспечить их третьим. И обеспечили.

Надо сказать, первые поселенцы в основной массе были людьми неслабыми, тертыми жизнью: бывшие заключенные, выходцы из низов общества — словом, разный сброд, желающий изменить социальный статус, но не имеющий такой возможности дома. Ну, кто еще захочет бросить благоустроенную Землю ради непонятного будущего на планете с давлением у поверхности в девяносто атмосфер и температурой, при которой течет свинец? Только те, кому в иных местах ловить больше нечего.

Потому и жрецы Священного Круга среди этой пестроты потенциальных грешников не прижились. Да и сами власти, наконец продравшие глаза и осознавшие угрозу со стороны церкви, начали ставить балахонам палки в колеса везде, где только можно. И если на Земле их руки были связаны огромным авторитетом красных, их почти беспредельной властью над умами большинства, то здесь достаточно было под липовыми предлогами депортировать особо резвых назад, домой, а прилет новых под теми же предлогами притормозить. Мимо космодрома не проскочишь, а пассажирские терминалы очень легко берутся под полный стопроцентный контроль…

Почти никто в колониях против такого обращения со священниками не возражал, людей больше заботило иное. Церковь, повозмущавшись, но не получив поддержки, сдалась. Впереди ее ждали трудные времена, противостояние государству, и на фоне этого было не до далеких, забытых высшими силами космических территорий.

…А затем, когда молодые колонии обеспечили себе относительную свободу совести, заработал маховик бизнеса. Со всех концов подчиненной тотальному моральному контролю Земли сюда начали стекаться люди, чтобы получить порцию удовольствия, и были готовы платить за это огромные деньги. Девочки, становившиеся обеспеченными до конца жизни за два-три года работы, также валили сюда толпами — на заработки, а потом тут и оставались. Привыкнув к воле, тяжело возвращаться домой, где тебя могут сжечь на костре за твое прошлое.

Так основное население, мужчины-добытчики и строители, стали быстро разбавляться большим количеством не самых обремененных моралью женщин. Других женщин не было, и мужики женились на тех, что есть. Это, в свою очередь, наложило отпечаток на менталитет: торговля телом медленно, но неумолимо перестала рассматриваться как нечто унизительное, как падение. Работа такая же, как и остальные! Подумаешь, тело? Ну и что? От него не убудет?

Колонии ширились, росли как грибы после дождя, с каждым днем становясь все многолюднее и многолюднее. Новые бордели самой разной направленности, увеличивающийся поток туристов из обычных и экзотических частей Земли… Дело с каждым годом приносило все больший доход, иногда достигающий половины колониального бюджета! Это на планете, напичканной шахтами, карьерами, космодромами, складами и обогатительными заводами! Экспортирующей минералы миллионами тонн!

Теперь власти, даже если бы и задумали прикрыть этот бизнес, не смогли бы ни сами, ни с помощью церкви. Но они в общем-то и не стремились. Губернаторы всячески его поддерживали, поощряя закрепление в самосознании рождающихся здесь аборигенов истин, отличных от менталитета коренной Империи. Это было выгодно…

…А потом стало поздно.

Со времен основания первой колонии сменилось несколько поколений и сложилось пренебрежительное отношение к тем, кто здесь живет. Дескать, местные мужчины — быдло, рабочий скот, трудящийся на благо метрополии, рабы, не имеющие права поднять голову, обслуживающий персонал. Женщины — сплошь подстилки, призванные лишь удовлетворять потребности землян, которые те не могут удовлетворить дома. Это отношение проявлялось и на Земле: стоило венерианам туда приехать, они становились объектами насмешек и презрения. Естественно, аборигенам это не нравилось, но Империя была слишком сильна, чтобы как-то ей противостоять.

С годами пренебрежение усиливалось, накаляя обстановку, а население колоний, как и их экономическая мощь, росло в геометрической прогрессии. И в один миг люди, уже привыкшие к такому положению вещей, отчетливо понимающие, что они — не равноправная часть общей Империи, возмутились. Возмутились сильно, громя имперские ведомства, склады, предприятия, нападая на полицейских и военных, избивая и убивая напыщенных распальцованных туристов из коренных земель, коим не посчастливилось в этот момент здесь оказаться. И впервые силы подавления всемогущего государства, раскинувшегося на трех континентах и пяти планетах, не смогли ничего им противопоставить.

Тогда магнаты, владельцы горного бизнеса, тяготящиеся давящей рукой императора, а также властью земной аристократии, выбивающей для себя льготы в ущерб местной, решили воспользоваться моментом и вложили в это недовольство деньги. Деньги и оружие.

Рвануло сильно. Война гремела долго, несколько лет, унесла много жизней и имела катастрофические последствия для экономики. Проклятые имперцы, уходя, уничтожали ВСЕ!!! Все, что могло приносить прибыль, за счет чего эти территории могли выжить в нечеловеческих адских условиях. Почти нетронутыми оставались лишь подземные коммуникации под бывшими городами, бомбоубежища, в которых прятались от войны люди. Вся инфраструктура, заводы, шахты и космодромы были разрушены. И в этот момент именно проституция, индустрия, не связанная с горной добычей и производством, помогла Венере, теперь уже независимому королевству, встать на ноги, восстановив из руин всю остальную промышленность. Встать быстро и без кабальных внешних займов.

Поэтому здесь, в имперских секторах, слово puta не является сильным оскорблением. Да, неприятно, но нетрагично.

* * *

Но я не из имперского сектора. Я — русский.

Наш сектор развивался по своим законам. Медленнее, чем офонаревшие от грехопадения латиносы. Но зато надежно, на века, сохраняя обычаи и традиции предков метрополии. У нас в крови такие понятия, как «неправильно», «плохо», «нельзя», «некрасиво» или «стыдно». И мы гордимся этим. У нас своя культура, пятьдесят лет оккупации не уничтожили ее, как это произошло в других секторах. За это имперцы нас ненавидят. Но терпят. И издеваются, если это возможно. Как Толстый с дружками.

К тому же срок был за НЕЗАКОННУЮ проституцию, а это нечто иное, нежели просто торговля телом. Согласно имперской логике это стыдно, ведь в контракте все прописывается четко, а без контракта клиент может делать все, что захочет. Именно эта вседозволенность и считается позорной, хотя то же извращение, но прописанное на бумаге, уже норма.

Бред!

Но я живу в этом бреде восемнадцать лет. В этой бредовой стране с ее бредовыми законами. И нам некуда уехать: для бывшей метрополии мы — презренные венериане. Там мы тоже станем отщепенцами, но если здесь нас терпят, мы родились на общей земле, в одном государстве, то там будем причислены к врагам и шпионам, чужакам, а это гораздо хуже.

— Слышь, чувак! Ты где летаешь? — Хуан Карлос помахал рукой мне перед лицом. Я очнулся. — Препод идет!

— А-а-а-а… Ага! — потянул я, вновь раскрывая терминал, подсознательно ожидая новой каверзы. Нет, чисто.

— Ну так что, ты идешь? — продолжал в том же духе болтать Хуан Карлос.

— Куда? — не въехал я. И понял, что сегодняшняя лекция была посвящена не только линкорам.

— На летучку, куда же еще! — обиделся он. — Я ему минут пять про нее пропихивал, а он даже не слушал!

— Извини… — Я пожал плечами. — Немного мысли не те были.

— Да ладно! — Друг смилостивился и махнул рукой. — Вторая попытка. Короче, завтра летучка. Организуют какие-то скользкие типы из сената.

— Оппозиция? — уточнил я, хотя мог этого и не делать.

— Кто ж еще! — Он довольно хмыкнул и задрал вверх нос.

Я не разделял его любовь к противникам власти, но, поскольку и любви к оной не испытывал, относился ко всему спокойно. У всех свои причуды.

— Что делать будем?

В аудиторию зашел преподаватель, и мы перешли на шепот.

— «Будем»? Это типа ты выражаешь согласие? — усмехнулся Хуан Карлос, стараясь не шуметь.

— Не томи! Знаешь же, что пойду! — шикнул я.

— Демократию хоронить! — загадочно прошептал он и подмигнул, после чего бросил опасливый взгляд на математика.

Ничего себе заявочка! Пожалуй, на такое стоит посмотреть.

— Во сколько?

— В десять. Я зайду. Пиво брать с собой, там его могут не продавать…

Ну, это как обычно. Рядом с акциями протеста студентов и учащихся никогда не продают спиртного. Во избежание. Хотя это никогда не помогает.

Хуан Карлос — единственный нормальный чувак в этом отстойнике. Он платник, его дядя — политолог в какой-то крутой аналитической конторе и может позволить оплатить обучение племянника, хотя родители его не богаты. Банда Толстого его не трогает. Почти. Пара синяков за год — это небольшая цена за спокойствие.

По жизни его можно назвать конструкторским гением. Будущим гением. Ну, крутым инженером он станет точно! А как иначе, если хобби человека — строительство моделей кораблей? Настоящих, один в один, как прототип, причем плавучих. Сам вырезает, строгает, пилит, сверлит, фрезерует, корпит над чертежами, чтобы сходство было не просто полным, а феноменальным! До последнего спасательного круга на третьей палубе! Правда, в отличие от большинства предпочитает не парусные красавцы, наподобие флейтов, галеонов, корветов или фрегатов, а более громоздкое и менее смотрящееся железо. Век пара, броненосцы. И что хорошего в этих жестянках нашел?

Он даже побеждал на специализированных конкурсах, регулярно проводящихся на Большом озере в Центральном парке. Молодец, пацан! Совсем не похож на зарвавшихся снобов, коих здесь большинство. Как и на забитых титуляров, отстегивающих Толстому за право тут появляться. Мы с ним очень разные, но в одном похожи — не такие, как все. И имена у нас тоже похожи, тезки, просто у него двойное имя.

Еще одна его черта — любовь ко всяким акциям протеста. В душе он — республиканец, причем активный. Мы много раз ходили на всевозможные митинги и демонстрации, пару раз бывали биты, один раз чуть не угодили в застенки нашей доблестной гвардии, но он упрямо, с маниакальным упорством, тащится сам и тащит меня на такие приключения снова и снова. Будь это студенческое пьяное выступление с песнями и гитарами, где девки раздеваются догола, а потом все дружно забрасывают бутылками стражей порядка, или серьезное выступление профсоюзов, с бабушками и дедушками, вооруженными палками. Кстати, эту категорию не депортируют и не сажают за такие фортели, королева не любит обижать стариков, чем они и пользуются.

Вот и планы назавтра определились. Летучка. Слет людей, которые оговаривают его в своем кругу, неожиданный для окружающих. Просто собирается в одном месте много народу, и вдруг все резко начинают вместе делать что-то определенное. Неожиданно для всех, кроме тех, кто в теме. Самое оно для субботы!

Между тем занятие началось. Математик равнодушно прохаживался по аудитории, бубня под нос новый материал. Не унявшийся Толстый, как обычно, полушепотом с кем-то переговаривался по браслету. Наш математик не любит такие выкрутасы, он так влюблен в собственный предмет и акты неуважения жестко пресекает, воспринимая их как личное оскорбление. Вот и теперь он в мягкой форме попросил Толстого озвучить несколько моментов своей речи, известные нам теоремы, на которые ссылался. Естественно, кроме неразборчивого мычания, добиться от Кампоса чего-либо оказалось невозможно. Клал он на математику!

Надо сказать, наш профессор — довольно известный в своей среде человек. Почему преподает в общеобразовательной школе, а, скажем, не в университете? Не знаю, но, если судить по уровню заведения, акционеры, скорее всего, решили потратиться и нанять за большие деньги грамотного человека, повышая таким образом престиж школы. Ведь престиж — это статус, рейтинг, а рейтинг — это деньги.

У них получилось. Преподавал дядечка отлично. Рассказывал связно и понятно, наши выпускники оставляют вне конкуренции почти всех на вступительных конкурсах. Конечно, те, которые приходят сюда учиться, но Толстый к ним не относится.

Радушный профессор подсказывал, вытягивал его, смеясь себе под нос на его ужимки и пыхтения, ядовито комментировал — в общем, развлекался и развлекал аудиторию. Но в один момент это надоело даже ему.

— Ай-ай-ай, молодой человек! У меня только один вопрос: а зачем вы сюда пришли?

Кампос прошептал что-то под нос. Профессор считался одной из фигур, которых трогать нельзя, не того полета птица, и это его бесило.

— С вашим отношением к точным наукам вам надо было пойти в учебное заведение попроще. Стоило ли вашему отцу платить такие деньги, если вы ходите сюда лишь для галочки в строке «Посещение»? — не унимался профессор. — А как же баллы, молодой человек? Без них грош цена вашему диплому!

— А они не нужны ему, сеньор учитель! — не вытерпел я и встрял. Ну, падла, ты мне щас ответишь за «Hijo de puta!». — Ему нужен диплом элитной школы, а баллы… Их ему папочка купит!

Заскучавшая было аудитория оживилась. Все начали поднимать головы и с интересом взирать на вашего покорного слугу.

— Да, пригрозит кому надо, кого надо подмажет и обязательно купит! Получше наших!

— Смотрю, сеньор Шимановский разбирается в купленных баллах и дипломах? — усмехнулся профессор.

Аудитория засмеялась. Атмосфера разрядилась.

— Что ж, продолжайте, молодой человек! Нам всем интересно! — с энтузиазмом воскликнул профессор, как опытный преподаватель видя новое развлечение, новую жертву для битья, добровольно подставившуюся под удар.

Ага, щас! Все брошу и позволю себя шпынять!! Толстый, и только Толстый! Все стрелки на него!

— А что продолжать? — Я недоуменно пожал плечами. — Все предельно просто: сеньору Кампосу купят диплом с хорошими баллами. Через департамент образования, все как положено, там люди тоже кушать хотят. Долго ли умеючи?

Глаза профессора смеялись. Работая среди нас, наивных школьников, он часто устраивал небольшие представления с нерадивыми учащимися, от которых получал небывалое удовольствие. Где еще в научном мире можно так повеселиться?

— Это все, что вы хотели нам рассказать, сеньор Шимановский? Я думал, у вас есть более интересные аудитории аргументы! А то, что вы говорите, — пустое сотрясание воздуха, лишенное фактов.

Хм… А этот дядечка мне все больше и больше нравится!

— Конечно, фактами я не обладаю, — согласился я, кивая. — В противном случае я бы здесь не сидел. А жил бы где-нибудь у черта на куличках, и меня усиленно охранял бы департамент безопасности, как ценного свидетеля…

Народ вокруг заулыбался, зрителя я к себе расположил. Значит, можно бить дальше. Я вновь начал входить в раж, в состояние, подобное тому, что было в оранжерее.

— Но вот аргументы могу интересные подбросить, с этим у меня проблем нет! Такое вас устроит?

Профессор рассмеялся и махнул рукой:

— Ну, давайте попробуем послушать аргументы, сеньор Шимановский!

Я картинно прокашлялся и с напыщенным видом начал:

— Итак, окончив школу с купленным отличием, сеньор Кампос пойдет учиться в самый престижный университет. — Я обернулся на Толстого, внимательно с прищуром меня разглядывающего. Если б взглядом можно было убить, я был бы труп. — Учиться, конечно, он будет так же, как и здесь, но в университете это гораздо легче устроить. Там цель — не учеба, нет баллов для поступления, есть лишь итоговый диплом, который тоже можно организовать при помощи шантажа и финансовых вливаний. Поэтому те четыре-пять лет станут для сеньора Кампоса непрерывным праздником, с пьянками и гулянками каждый день.

Я сделал паузу. Аудитория мысленно со мной согласилась. Да и трудно не согласиться с подобным утверждением, глядя на его поведение сейчас.

— Затем он пойдет работать. Скорее всего, папочка сунет его в какое-нибудь хлебное место, синекуру, где ничего не надо делать и получать за это большие деньги. Параллельно подарит небольшую фирму, где тот станет генеральным директором и в которой даже не будет появляться.

Я оглядел лица ребят вокруг. Все, включая Хуана Карлоса и сучку Долорес, с интересом слушали. Это не подстава гламурных потаскух, это чистая импровизация, да еще на одном из самых жестких уроков с самым непредсказуемым и суровым преподавателем.

— Так и пойдет: он будет отдыхать, хорошо проводить время, за него будут работать менеджеры низшего звена, таща на себе всю адскую рутину. Он же будет получать за это премии и бонусы.

Затем, со временем, сеньор Кампос лишится поддержки своего папочки. Не знаю, но мне кажется, что такие люди долго не живут. По крайней мере, на свободе…

В аудитории воцарилась гробовая тишина. Даже профессор перестал улыбаться. Я играл с огнем, и играл сильно. Кампос — не тот человек, с которым можно шутить.

Я имею в виду Кампоса-старшего, конечно. Мне же было все равно, точка невозврата уже пройдена. Меня несло, и остановиться я смогу лишь в могиле.

— Или конкуренты грохнут, типа передел сфер влияния, или зарвется, своей мафии дорогу перейдет. Кто его в их бандитских делах разберет! На самый худой конец, департамент безопасности все-таки нароет на него достаточно улик, и дона Виктора закроют лет на сто двадцать — сто тридцать… — Я картинно обернулся во все стороны вокруг, вешая на себя озадаченное лицо. — А что вы все с таким удивленным видом? Как будто не знаете, кто такой Виктор Кампос!

Мой энтузиазм никто не поддержал. Гробовое молчание тянулось, но оцепенение начало проходить. Да, мы все знаем, кто такой Кампос, конечно же. Только говорить вслух боимся. Боялись. А теперь, когда эта информация озвучена, чего нам бояться? Теперь в ней ничего страшного нет! Да, Кампос — преступник. Да, бандитский авторитет. А мы все такие смелые, когда жопой в огонь за каштанами лезть не надо, и будем это открыто обсуждать! Это же Шимановский первый сказал, вот он пусть и боится!

Эта мысль в той или иной степени отчетливости и законченности проступала на лицах всех однокурсников. Меня скривило внутри от отвращения. Дерьмо! Все вокруг — дерьмо!

— Но его сынок к тому моменту приобретет достаточный «опыт», — решил я вернуться к истокам темы, — и начнет двигаться по карьерной лестнице самостоятельно. Отсидел в этом отделе? Иди замом начальника другого! Посидел замом? Иди коммерческим директором! И так далее. Ведь делать не надо ничего и нигде! Все за тебя сделают сотрудники, подчиненные! Те, которые парились в школе, зарабатывая баллы для поступления, вкладывали в учебу душу и все свободное время! Кто потел и не спал ночами перед сессиями в универе, кто своим трудом достиг долгожданной корочки красного цвета… По которой их пригласят на такую высокую и хорошую должность, как подчиненный Толстого!!!

Я специально сказал прозвище, но никто не обратил на это внимания. Слишком живую, актуальную тему я поднял. Ту, что касается всех, здесь сидящих. Я указал им, что они — быдло, только быдло высокооплачиваемое. В смысле, станут в будущем. Стоит ли говорить, что гнетущая тишина продолжилась, но взгляды, бросаемые на меня, приобрели ярко негативный характер?

— Так зачем же ему напрягаться? — Я снова обвел взглядом присутствующих, внимательно вглядываясь в глаза каждому. Многие опускали головы. Большинство просто отворачивалось. Ведь все мы здесь, или почти все, потенциально те самые «менеджеры» — сотрудники, рабочие лошадки, которыми будут командовать бездельники кампосы. За редким исключением. И эта тема тоже никогда в этих стенах не поднимается. — А если произойдет косяк, система даст сбой — всегда можно подставить вместо себя кого-то из подчиненных! Их вон ведь сколько: один уйдет, другой придет — какая разница?

Так через много-много лет сеньор Кампос будет иметь большой дом в престижном районе, приличный счет в канадском банке, красавицу жену, которую ему сосватают компаньоны, считающие его перспективным, несколько молодых любовниц, с которыми он будет весело прожигать жизнь, шестидюзовую «эсперансу» в гараже и все-все атрибуты успешного человека. А также сытую должность, на которой по-прежнему ничего не надо делать, свою фирму, а то и не одну, и целую кучу знакомых во всех сферах общества. Разве это не уважаемый человек?!

Я замолчал, позволяя аудитории ощутить полный эффект от своих слов. Правда глаза колет, все мои сокурсники предпочитают не говорить на тему социальной несправедливости, а она существует даже здесь, в одном из самых престижнейших учебных заведений планеты. Каждому присутствующему уже сейчас, за много лет до окончания университета, отведено определенное место в жизни, и у платников, и тем более у титуляров. Каждый знает его и давно с этим смирился. От самих нас зависит не много: будем ли выше на две-три позиции или ниже.

Для всех это — норма жизни. А я вот, негодяй, взял да и вскрыл затянувшийся уже нарыв, выпустив гной! Меня сегодня возненавидит много людей, и не потому, что они на стороне Кампоса. Наоборот, они лучше, чем кто бы то ни было, понимают, что я прав, но не в силах изменить положение вещей. Сам того не желая, я обвинил присутствующих в трусости, в нежелании менять что-то в этой идиотской коррумпированной системе под названием «общество». Да-да, это будет их следующей мыслью — трусость. Они придут к неутешительному выводу, что пусть уж лучше все останется по-прежнему, ведь так проще. Легче. Привычнее.

Трусость? Да, трусость! А что может быть ужаснее в этом мире, чем уличение в трусости?

Они ничего не сделают с кампосами и давно свыклись с этой мыслью. Но вот маленький выпендрежник Шимановский, мелкая противная зудящая сошка, — хороший объект для вымещения злости! Злости на самих себя! Я прочитал эту мысль на неприветливых лицах сокурсников и сокурсниц, смотрящих виновато, жалостно, но с зачатками неприязни в глазах, которой только предстоит вырасти в стойкую антипатию ко мне и мне подобным. И желание продолжать спектакль резко пропало.

— А вы говорите: «теорема Лагранжа», сеньор профессор! — подвел я итог. — Да сдалась она ему, с его-то перспективами?!!

Через силу усмехнувшись, замолчал. Минута. Другая. Все смотрели кто на меня, кто в стороны, и молчали тоже. Наконец Хуан Карлос уронил крышку от своей информационной капсулы, и щелчок ее падения вывел всех из состояния ступора. Профессор прокашлялся и сухим нейтральным голосом обратился ко мне:

— М-да, сеньор Шимановский, с фантазией у вас все хорошо! Я учту это, когда буду спрашивать вас на экзамене. — Его глаза были серьезными, но ненависти в них не было. Этот человек никого не боялся и смелых людей уважал. Но на экзамене мне действительно придется туго. За все хорошее. Он не бросает слов на ветер, тем более в таких ситуациях. — А вы, сеньор Кампос, экзамен вообще не сдадите, если будете неуважительно относиться к моему предмету… — перевел он взгляд на Толстого. Теперь в его глазах засверкали яркие искры презрения. — И вообще никому не сдадите. Я смогу вам это организовать. Думаю, МОЕЙ фантазии на такое хватит. Итак, продолжим. Мы остановились на том, что…

Я облегченно откинулся на спинку кресла и увидел в козырьке, переведенном на время в зеркальный режим, отражение перекошенной рожи Бенито. Кажется, сегодня вечером что-то будет.

Спина покрылась мелким липким потом. Я не боялся. Я просто трезво оценивал свои шансы.

В столовой, перед последней парой, я стал центром внимания. Весть о том, как я «опустил» Долорес, только-только облетела все три курса, вызвав ажиотаж, смешки и пересуды, а тут вдогонку пошла новая информация, мой монолог про Кампоса и то, кто и как устроится в этой жизни при помощи папочек. Эта тема была актуальна и тоже распространялась со скоростью молнии. Мне кивали, меня хлопали по плечу, шутливо бросали «Ну, ты, император!» и прочее. Знакомые девчонки весело щебетали, что-то выспрашивая и уточняя про случай в оранжерее (эти были из группировки, находящейся на ножах с группировкой Долорес), смеялись над моими новыми комментариями… В общем, было весело.

Но я отдавал себе отчет, что это — веселье перед бурей. Если со стороны Эммы и ее подруг каверз можно не ждать, то Толстый настроился крайне решительно. Его не было ни в столовой, ни в ведущих к ней коридорах и рекреациях. По крайней мере, я его не видел. Его и всех членов банды, а их в школе более десяти человек на всех курсах, не только в нашей группе. И это плохо.

Уйти с последней пары? Спрятаться? Сбежать? Я уже вышел из того возраста, когда это помогает. Лет в двенадцать этот финт мог спасти от неприятностей, но сейчас будет лишь отсрочкой от неизбежного. Толстый найдет меня где угодно, надо будет — и на районе выцепит. Только там уже показным избиением я не отделаюсь. Там будет капитально выпускаться пар, методично и целенаправленно. Так что лучше встретить судьбу лицом к лицу, сегодня, здесь, после занятий. Так будет дешевле для здоровья, да и трусом не прослыву. Поэтому я веселился, шутил, кивал и смеялся, понимая, что это ненадолго.

Так и вышло. Они ждали меня в десяти метрах от административной границы школы. То есть за территорией, на которой за драку могут исключить. Десять метров и — бах! Уже не могут. За этой линией драка — проблема гвардии, а не школы.

На последней паре ни Толстого, ни его прихвостней тоже не было. Это о многом говорило, и я настроился. Рюкзак с формой оставил в шкафу, пиджак оставил там же (он больших денег стоит, мы на этот костюм еле-еле денег наскребли), чтобы уцелел. За первозданную сохранность брюк и рубашки не сомневался — после общения с «друзьями» они вряд ли выживут. Жалко, но альтернативы нет: пойду в спортивной форме — засмеют. Козырек навигатора с двумя отражателями-визорами, свою последнюю обновку (которой по праву гордился — вещица не из дешевых!), тоже оставил в шкафу. Галстук. И его можно снять, пятьдесят империалов стоит. Вроде все. Можно идти.

Вокруг собиралась толпа зрителей. Люди, как бы между прочим, останавливались неподалеку от границы, возле которой кружком стояла бригада Толстого (во весь голос что-то обсуждая и ржа), и «делали свои дела», бросая на банду и на выход из школы нетерпеливые взгляды.

К моему подходу собралось уже человек тридцать. Немного. Однако я вышел одним из первых, не задерживался, иначе было бы больше. Но мне плевать на зрителей, плевать на их количество. Плевать и на уговоры Хуана Карлоса: дескать, иди через черный ход, через другой выход. Это не избавит от встречи, а сидеть запершись дома до конца жизни я не могу — как он не может этого понять?

— Удачи, чувак! — На прощание почти тезка хлопнул меня по плечу, и я пошел.

Ему драться вместе со мной? Типа друзья? Увольте! Это не та драка, в которой он мне поможет. Нас замесят и вдвоем, и втроем, и вчетвером. (Хотя четверо — перебор, я не смогу собрать такого количества сочувствующих, столько в нашей школе не наберется.) Так зачем требовать от него бессмысленных жертв? Да и отношения у нас, так сказать… Мы дружим только в школе, и только потому, что больше дружить не с кем. Я не могу сказать, что это товарищ, с которым пойдешь в разведку, в бой, которому доверишь свою спину. Просто «рабочий друг», приятель по общению и интересам. Хороший пацан, но… Не более.

Так что я, как и в детстве, как и всегда, один против всего мира.

Я смело перешагнул хорошо заметную (хотя и невидимую) черту, разделяющую зоны ответственности. Разговоры вокруг смолкли. Банда развернулась, растягиваясь в цепь, как бы перегораживая путь. Да не собираюсь я бежать, родные! Не собираюсь! Некрасиво это! Можете расслабиться!

Они меня послушались, беря в полукольцо. За спиной оставался единственный выход — вернуться в школу. Но для меня он был неприемлем.

А еще я молился. Молился богам — покровителям планеты, молился христианскому Богу, в которого верит мать, призывал на помощь Священный Круг — всех, кого только можно, чтобы послали мне мою ярость…

…Я не рассказал о себе главного. То, что я способный, учусь в престижной школе за грант, у меня подвешен язык — это все мелочи по сравнению с главной моей особенностью. Я — берсерк.

Ярость, безудержная, сметающая все на своем пути, — моя вечная спутница, мое проклятие и благословение. Проклятие, потому что во время приступа я не контролирую себя, могу сотворить все, что угодно, а благословение, потому что, подобно берсеркам Древней Скандинавии, иду в бой ничего не чувствуя и не ощущая, на одних звериных инстинктах.

Звериные инстинкты — страшная вещь. Они заложены в каждом человеке, но просыпаются только под действием страшнейшего стресса, шока, и то не полностью, а частично — слишком велики барьеры, выстроенные вокруг них нашим сознанием. Ведь перегрызть обидчику горло, вырвать сердце в пылу битвы голыми руками — это тоже инстинкт. От таких инстинктов надо защищаться как только можно.

У меня нет сдерживающих факторов. Вообще. Когда начинается приступ, я ничего не чувствую, не понимаю, действую, согласно собственной установке, которую даю перед этим. Я пытаюсь достать и достаю противника, невзирая на град ударов в мой адрес, невзирая на физическое состояние. Боль для меня не существует, существует лишь цель.

Это одна из главных причин, почему от меня отстали. Я не сдаюсь, не прогибаюсь… Толстый не из тех людей, которые спускают такое. Он — беспредельщик, для него задавить меня — дело чести, без этого он стал бы в глазах банды посмешищем. Подонки никогда бы от меня не отстали, пока не добились своего, но в порыве последней крупной драки, когда меня месили скопом за то, что я начал вылавливать их поодиночке (и отправлять в больницу), у меня началось ЭТО.

Самый жестокий приступ из всех, какие помню. Точнее, ничего не помню. Лишь себя, придавленного к земле несколькими телами подонков, бьющегося в конвульсиях; окровавленное лицо одного из них со свисающими лоскутами кожи и мяса, разодранного голыми руками. Еще одного, всего в крови сплошным слоем, воющего от боли так, как… Даже сравнения с чем-либо не могу придумать, но это было СТРАШНО! Я так и не узнал, что сделал с ним, но мое лицо и рот были в крови.

Еще бледное лицо третьего, стоящего на четвереньках напротив, через силу, со свистом впускающего в себя воздух, смотрящего вперед отсутствующим взглядом. И испуганные лица остальных, включая самого Толстого, когда они меня отпустили и ретировались. Да, так и было, отпустили и, пятясь задом, ушли.

Больше меня не трогали.

* * *

Я не знаю, сколько денег мать отстегнула за то, чтобы скрыть мою болезнь, что я даже смог учиться в престижной школе. Она русская, хоть и полячка. О поляках в имперском секторе мало кто имеет представление. Для них мы все — русские, так же как они для нас — латиносы, хотя по отношению друг к другу могут быть венесуэльцами, бразильцами или, скажем, перуанцами, а русские умеют договариваться. Конечно, я серьезно подозреваю, что ей кое-кто помогал, но это уже другая история, об этом позже. А пока я благодарен ей за то, что она столько лет скрывала мой недуг, и скрывала успешно.

Кстати, тогда подонки ничего никому про приступ не сказали. Видимо, испугались огласки о том, что сама банда великого и могучего Кампоса наделала в штаны и сбежала от какого-то русского. Для них это смерти подобно, ведь меня всего лишь исключат, а их позор остается на всю жизнь.

Но сейчас я жаждал такой же ярости, как тогда. Я хотел порвать Толстому горло голыми руками. Я хотел его смерти. Его и его дружков, кого достану. И пусть потом вылечу отсюда, пусть никуда не смогу устроиться, буду работать дворником и грузчиком, состоять на учете в дурке… Я готов! Но эту гниду я сделаю!

…Если только моя единственная и самая лучшая подруга явится…

— Слышь, император! — Вперед вышел сам Толстый. Ба, какими судьбами? — Слышь, ты! Мы тебя предупреждали, чтобы вел себя тихо и не выпендривался?

— А кто ты такой, чтобы предупреждать, что мне делать, а что нет? — занял я позицию «рогом в землю». Пока сойдет.

— Слышь, ты! Русская сволочь! — начал один из холуев, — Че, приступ немотивированной храбрости?..

Но Кампос его резко одернул:

— Тихо! — и уставился на меня пронизывающим взглядом.

Толстый, в отличие от своих тупоголовых дружков, дураком не был. Да, его поведение насквозь пронизано быковатостью, но это — единственный стиль поведения, доступный ему, он с детства привык к нему. Сам же по себе он человек умный и рассудительный. Относительно умный, конечно. Но это вдвойне страшно, учитывая претензии. Он подражает улице, подражает криминалу, оставаясь внутри прохаванным интеллигентом, талантливым управленцем без стыда и совести. Иначе бы не учился в этой школе.

— Слышь, Шиманьский, ну и чего тебе нормально не жилось? Чего тебя все время на подвиги тянет? — тихим голосом спросил он, оставив в стороне «уличную» браваду.

— Не люблю, когда всякие уроды меня жить учат, Бенито! — честно ответил я, нахально улыбаясь.

Теперь дуэль. Кто не выдержит первым. Проиграю в любом случае я, но цель — дать в рожу Толстому — того стоит.

Я не выдержал. Просто знал, что будет дальше, и потому прыгнул первый. Так у меня есть преимущество первого удара — бью куда хочу и как хочу, правда, при этом теряю моральное право утверждать, что это не я начал драку, ведь получается, что ее начал именно я… Но в задницу это право!

Я промахнулся. Удар получился слабее, чем хотелось. На роже у Кампоса останется всего лишь небольшой синяк, да и тот быстро пройдет. Дальше на меня навалились. Со всех сторон. Я еще успел нанести несколько ударов, не глядя, в разные стороны, а потом…

…Потом меня долго-долго месили. Били не сильно, не зря же у них был «военный совет» вместо пары. Все предусмотрели и рассчитали! Но месили колоритно. Ногами, с шикарным замахом. Если бы такие удары проводить в полную силу, я бы уже давно был трупом. Тоже играют на публику, скоты!

Но и так пришлось несладко. Лицо затекло, на губах явственно ощущался привкус чего-то липкого и соленого. Толстый, как и положено лидеру, стоял рядом и что-то говорил «мне». Для толпы, естественно, я его просто не слышал.

…Ярость пришла тогда, когда понял, что проваливаюсь в беспамятство. Но это была совсем не та ярость. По ощущениям она напоминала мне котеночка. Я чувствовал себя эдаким маленьким злым задиристым котеночком, тогда как в день, когда они отступили, был грозным тигром. Даже в беспамятство не провалился — так, немного взревел, вскочил, бросился на Кампоса…

…И повис на руках его дружков.

Они снова навалились — скрутили, вывернули руки, не давая пошевелиться. Я ревел и выл еще минут пять, что-то орал, но двигаться не мог. И лишь тогда, когда ярость ушла, оставив после себя трясущиеся в судороге конечности и ощущение полного опустошения в душе, когда я безвольно повис на руках, в голос плача, вперед вышел Толстый:

— Вот видишь, Шиманьский, и на тебя управа нашлась! И ничего ты больше нам не сделаешь! — Он с силой ударил под дых.

Я судорожно задвигал ртом, пытаясь вдохнуть воздуха, но ничего не получалось.

— Ай-ай-ай! Наш великий император плачет! — обратился он к публике. Я чувствовал, как слезы текли и текли по лицу безостановочно. Сами по себе, я их не контролировал. — Как работать языком — он герой! Император! А как отвечать за базар — сразу нюни пустил!

Снова удар.

— Может, попросишь прощения? Извинишься? За плохое поведение? А? Я тебя прощу! Чего молчишь?

Толстый подошел вплотную и наклонился к моему лицу. Дружки ослабили хватку, давая мне возможность наконец-то вдохнуть.

— Давай, Шиманьский, извиняйся! Мы все тебя слушаем! — Затем встал и отошел в сторону, всем своим видом показывая, в каком он нетерпении.

Унизить меня решил? А вот не выйдет, парниша! Я, превозмогая боль во всем теле, смог выдавить:

— Идддиии наааахх…

Толстый взревел, словно раненый бык. Удар. Еще удар.

Удары посыпались на меня градом! Он бил меня кулаками, как грушу, по корпусу, по лицу!.. Остервенело, осатанело, вымещая накопившуюся злость…

* * *

…Очнулся я на земле, лежа на спине. Надо мной нависал, заслоняя «дневной» свет, Кампос. Вокруг стояли дружки, как бы пресекая возможную попытку убежать. Я же не мог шевелиться, какой там бегать! Даже ползти не мог!

Бенито имел серьезный вид, серьезнее некуда. На его лице не было привычной насмешки над поверженным противником. Да, он сегодня победил, но все еще меня опасался. Типа уважал, как достойного соперника? Скорее всего. А это хуже, чем если бы презирал, — последствия иные. Медленно, растягивая слова, проговорил:

— Значит, слушай сюда, Хуанито! — Последнее слово он выплюнул с издевкой. — Я сегодня добрый. Живи. Но учти, это — последнее предупреждение. — Он тоже сделал паузу, обернувшись к публике, которой скопилось уже человек шестьдесят. — Еще один косяк с твоей стороны, и ты больше не будешь здесь учиться! Я слов на ветер не бросаю. Все понял?

Я многозначительно молчал, показывая этим свое к нему отношение.

— Я тебя предупредил! Все, пойдем.

Он махнул рукой и пошел в сторону города. Его дружки, перебрасываясь ехидными шуточками, направились следом.

Толпа, стоявшая вокруг, потопталась еще некоторое время, глазея на избитого меня, а затем медленно начала расходиться. Через четверть часа вокруг никого не осталось.

Я нашел в себе силы доползти до стены и облокотился, переводя дух, пытаясь прийти в себя.

— Ну сколько тебе говорить, Хуанито, да не связывайся ты с ними! — Рядом, тяжело вздыхая, присел Хуан Карлос. — Как маленький! Что, трудно было промолчать?

— Ненавижу уродов! — только и смог выдавить я. Объяснять что-то такому приспособленцу, как он, бессмысленно. Тем более сейчас.

— Ладно, держи вот… — Он протянул платок. — И вот. — Из его рюкзака появилась бутылка с водой. — Это от Николь. Она сообразительная. Сбегала.

— Та девушка? — оживился я. — Новенькая?

— Забей на нее! На нее виды у Толстого! — убито ответил он, отводя в сторону глаза.

— ?!

— Потом сам все спросишь и поймешь. Об этом вся школа знает. — Хуан Карлос снова вздохнул. — Ладно, император, вытирайся и вставай, пошли! Мне тебя еще до дому тащить, а это неблизко!..

Почти тезка поднялся на ноги и отряхнулся…

Глава департамента безопасности

Ее королевскому величеству

Совершенно секретно

Согласно Вашему приказу № 4211084, наблюдение за объектом 528496, кодовое имя Ангелок, продолжается.

За отчетный период новых способностей объекта не выявлено.

Все способности по-прежнему оцениваются как «выше среднего» и «отличные».

Коэффициент интеллекта 120. Замечена равно хорошая усвояемость как точных, так и гуманитарных наук. Склад ума аналитический. Прогрессируют способности быстро принимать решения, в том числе нестандартные, а также ораторские способности.

Обращаю особое внимание на то, что, несмотря на большое количество способностей с характеристикой «выше среднего», только память и две-три незначительные особенности могут уверенно характеризоваться как «отличные». И нет ни одной, претендующей на оценку «феноменальная» и «гениальная».

Внутреннее состояние объекта оценивается как стабильное, взгляды устойчивые, мировоззрение сформировавшееся. Характер твердый, уверенный. Несмотря на то что был замечен в акциях протеста республиканцев, четких политических взглядов не имеет.

Ни одну из глобальных религий рьяно не исповедует, ко всем духовным течениям относится равно прохладно. Религию матери, католицизм, также не поддерживает.

Физически развит. Продолжает заниматься восточными единоборствами. Специалисты оценивают его состояние как «отличное», но перспективы «умеренные».

Взаимоотношения с окружающими сложные. С матерью — хорошие, хотя немного натянутые. Со сверстниками — неоднозначные: близкие дружеские контакты с ровесниками малочисленны, контакты с девушками с поправкой на возраст умеренные, что говорит об относительной замкнутости объекта, но в пределах порога Лоренца. Также существуют явно конфликтные взаимоотношения с агрессивной группировкой однокурсников на почве иерархии в школьном обществе. Конфликт оценивается в три балла по шкале Рихарда, дополнительных усилий для его погашения со стороны ДБ не требуется. Поведение Ангелка в конфликте оценивается как стойкое, действующего типа, что говорит о его нетолерантности, нежелании избежать столкновений при имеющихся возможностях.

Побочные последствия генетического вмешательства проявляются регулярно, но не часто и в слабой форме.

В данный момент производить вербовочные и иные мероприятия по привлечению к службе не рекомендую.

Приложение

Совершенно секретно

Сестренка, для чего тебе эта бездарность? Объект не подходит ни для оперативной, ни для аналитической работы. Ни по одному параметру. Никаких феноменальных способностей за восемнадцать лет так и не выявлено. Уровень хорошего клерка, не более. Считаю данный проект бесперспективным и настаиваю на закрытии.

Алиса.

Ее королевское величество

Главе департамента безопасности

Совершенно секретно

Продолжать наблюдение.

Приложение

Совершенно секретно

Алиса, не лезь в чужие дела. Занимайся своими.

Лея.

 

Глава 3

ИНФАНТА

Хуан Карлос проводил меня до подъезда. Наверх я поднялся уже сам — тело болело, но болело терпимо.

Дома первым делом включил воду и залез в ванну — смыть с себя грязь, кровь и расслабить мышцы. И лишь через полчаса тупого лежания и созерцания потолка в голову полезли первые мысли.

Ну я и дурак! Нет, ну, на самом деле, кто меня все время дергает за язык? Что мне мешает жить так, как живут все? Как тот же Хуан Карлос? Ведь эти уроды уже было отстали от меня!

Я что, своим глупым трепом могу что-то исправить? Изменить жизнь к лучшему? Хорошо, «опустил» Долорес, рассказал всем про «будущее» Кампоса. Что от этого в мире поменялось?

Да ничего!

Эмма не осознает, насколько она пала. Ее группировка дур считает себя утонченными гламурными красавицами, которым море по колено. Толстый — бандит и в будущем пойдет по папиной дорожке. Вообще, все папенькины сыночки пойдут по пути, уготованному им папеньками. А титуляры отправятся на работу куда-нибудь на Меркурий или Луну, где не хватает квалифицированных специалистов, прогниют там несколько лет, отрабатывая контракт на обучение, затем вернутся и начнут строить новую жизнь, уже собственную. И всем хорошо, все рады.

Людям плевать на несправедливость. Это — данность. Такая же естественная, как необходимость чистить зубы по утрам и мыть руки перед едой.

Это — нормально!

«Тогда почему ты, Хуан Шимановский, не можешь этого принять и не выпендриваться? Какая муха тебя кусает всякий раз, когда видишь возможность встрять и поиздеваться над кем-то, вывести дебильные законы Системы наружу? Ткнуть людей в вещи, на которые они давно не обращают внимания?

Наверное, потому, что это будет означать смирение, что я прогнулся, принял уготованную мне судьбу, — ответило мое „я“. — А я не собираюсь ничего принимать! Не собираюсь — и все! Буду получать снова и снова и снова вставать! Пускай я не стану императором, бред это конечно же, но это не значит, что останусь гнить в тухлом болоте!»

Я выберусь! И стану… Не знаю кем, пока рано об этом, но кем-нибудь серьезным и важным — точно! И пошли бы все Толстые куда подальше!

На этой оптимистичной ноте я вылез из ванной, переоделся в чистое и побрел показываться матери на глаза. Та уже пришла с работы и разогревала на кухонной панели ужин.

— Опять? — сухо спросила она, бегло глянув на меня вполоборота.

— Снова! — лаконично буркнул я в ответ.

Она продолжила так же сухо, с легким налетом раздражения:

— И?..

— Разберусь! — выдавил я и сел. Мимоходом глянул в зеркало. Да, фенотип разукрашен великолепно! Будто скульпторы ваяли!

— Ничего не сломали? — В голосе ни грамма сочувствия. Мать вытащила из панели пирог, развернулась и поставила на стол. На лице ее не дрогнул ни один мускул.

— Сломали бы — не сидел тут! — в том же тоне ответил я.

— Тогда ешь!

Ели мы молча. У нас с матерью какие-то странные отношения. Возможно даже, что предыдущий диалог покажется разговором двух идиотов… Но на самом деле она очень любит меня, души не чает. Но пытается воспитать из вашего покорного слуги «достойного человека». Такого, за которого ей потом не будет стыдно. В детстве меня это бесило, я плакал, убегал, кричал в лицо: дескать, ты любишь не меня, а свое отражение во мне…

…А сейчас считаю, что только так и надо. Жизнь — тяжелая штука, и я готов в ней барахтаться только потому, что она своим отношением дала для этого толчок. Нарастила мне каменную шкуру, вложила в руки оружие, силы понять, принять и не утонуть.

Например, сейчас мои сверстники переживают некий возрастной мировоззренческий кризис — им кажется, что вокруг все плохо, никто их не любит, жизнь — дерьмо. Слушают психотропную и мозгодробительную музыку, протестно одеваются, следуют за какими-то модными молодежными движениями, чтобы выглядеть «не как все». Кто-то напивается до поросячьего визга, кто-то глотает НОКС (или экзотические органические наркотики, но это уже кто побогаче). А я вот так не считаю. Ну, про то, что жизнь — не очень хорошая субстанция.

Я считал так лет пять назад и тоже сильно переживал. Зато сейчас знаю это точно: жизнь — самое «оно», и меня стопроцентно никто не любит. Кроме матери. С этим я спокойно живу, не впадая в подростковую депрессию, не пишу грустных стихов и предсмертных записок, не занимаюсь прочей ерундой. Просто жизнь такая, какая есть, и мне в ней надо думать о себе, о завтрашнем дне, а не горевать, как же все серо.

— Что дальше делать собираешься? — нарушила молчание мать. В ее голосе появилась какая-то теплота. Ну, наконец!

— Не знаю. — Я пожал плечами. — Еще не думал.

— Я тебе сколько раз говорила, не реагируй! Бог с ним, с прошлым! Это все не важно! Главное — чтобы ты выучился и нашел хорошую работу! Забудь про меня!

— Это не из-за тебя… — Я виновато опустил глаза. — Не из-за тебя.

— А из-за чего? — сощурилась она. Ага, так она мне и поверила. Если существует человек, знающий меня лучше, чем я сам, то это — она.

— Из-за глупости. Языка болтливого.

— Ясно!

Мать встала и принялась убирать со стола. Я вздохнул и в общих фразах начал излагать события на математике. После моего рассказа она долго стояла, о чем-то думая.

— Ты это так оставишь?

Ой, не нравится мне ее тональность.

— А что я могу, мам? — воскликнул я. — Я один, а их — банда! Причем сынков далеко не последних в этой жизни людей, для которых твоя и моя жизнь — ничто!

— Ну, во-первых, зачехлить рога и кулаки! Это — первое! — грубо перебила она.

— Вот, опять! — Я вспылил. — Одни и те же аргументы!

— Я не виновата, что ты такой дурак, не слушаешь эти «одни и те же аргументы» и делаешь все по-своему! А раз дурак — огребай дальше!

Я замолчал. Сейчас спорить бесполезно. В теории я действительно не прав.

— Ты умнее, вот твое оружие! Каждый бьет тем, что у него лучше получается, — закон любой войны! Помнишь, ты готовился в прошлом году к экзамену по военной стратегии? Что ты мне тогда рассказывал? Напомнить?

— Ну!

— У нас хороши легкие эсминцы — наш флот в основном из них и состоит. У русских хороши огневые линкоры — пусть попробует вражина подлететь к их орбите! Имперцы делают ставку на истребители — и прекрасно воюют авиацией в космосе! Любая нация одерживает победу только тем оружием, в котором сильна, сынок! Понимаешь? Русские никогда не нападут на врага истребителями, а имперцы — эсминцами! Их мгновенно порвут! Не ты ли, сидя на этом самом месте, мне все это втирал?

А сам лезешь кулаками на кулаки! Ведешься на дешевые провокации! Когда же ты поумнеешь?

Она назидательно помолчала, вытирая руки краем полотенца. А что я мог возразить?

— У Кампоса хороши кулаки и собственная шайка — это его оружие. А ты бей так, чтобы ни кулаки, ни наличие дружков не могли ему помочь!

— Что, мам? Что можно сделать такого, чтобы его кулаки стали бесполезны? Тебе легко говорить, а когда это свинячье рыло ржет в метре от тебя, отчего-то ничего в голову не лезет!

— Вот я и говорю: дурак ты! — подвела итог мать. — Оттого и не лезет!

Тут я разозлился не на шутку:

— Мам, что бы я ни придумал, какую бы подставу ни сделал, он все равно выкрутится! Его не исключат из школы! А меня они потом вычислят и встретят! Ясно тебе?!

Мама лишь мило улыбнулась и пошла вон из кухни.

— Я тебе уже все сказала. Дальше — сам. Не маленький, голова на плечах есть. Кстати, сегодня пятница, у тебя тренировка. Не забыл?

Пока я ехал по подземке, в голову лезли разные коварные планы мести, один страшней другого. И так же быстро улетучивались под действием бронебойных аргументов реала. Я пылал от гнева, но гневом нельзя убить. И даже покалечить.

Трагедия заключалась в том, что все мои усилия что-то сделать бесполезны.

Когда меня избили первый раз… (нет, вру, второй, после первого я не успел ничего придумать), я решил мстить им поодиночке. Через преподавательский терминал (в который залез незаконно, за такое отчисляют не разбираясь) узнал кое-что о месте жительства некоторых членов банды. Кое-что выяснил через пацанов на районе и знакомых в самой школе. И встретил их. Троих. Одного за другим. Больше просто не успел. Бил сильно, без жалости, одному свернул челюсть, двое надолго слегли с ЧМТ…

…Закончилось все тем, что меня чуть не убили. И убили бы, если б не тот приступ ярости. Ведь, встречая их поодиночке, я стал представлять угрозу их единству, организации, авторитету лидера, а для стаи это вопросы жизни и смерти.

Тогда я выжил. Но теперь подонки подготовились. Они знают, что приступ приступу рознь и я не всемогущ, меня можно положить, навалившись всеми и сразу. Не играть, как они обычно делают с жертвами, выходя по очереди, по два-три человека, загоняя жертву до полусмерти, забивая постепенно, красиво, с удовольствием, а тупо валить на землю и давить, чтоб не мог пошевелиться.

Да, я могу снова встретить пару-тройку из них. Подкараулить, отправить на продолжительное лечение. Но, во-первых, самого Толстого таким образом я не подстерегу, его охраняют папенькины дуболомы. А остальные — шушера, которая мне в общем не сильно мешает. Во-вторых, меня встретят после второго или третьего же контакта, мир слишком тесен, чтобы мы с Толстым в нем разминулись. И на сей раз меня убьют, даже не станут делать инвалидом. И это плохо.

Тренировка прошла вяло. Тело болело и не могло выдавить из себя даже половины обычно возможного. Пацаны смотрели на меня и художества на лице косо, с недоумением. Тренер покрикивал на всех, как обычно, но в целом меня почти не трогал, проявляя сочувствие.

На спарринге он занялся моей персоной лично, проверяя удары. И вроде бы остался доволен, хотя печать легкого сочувствия на лице осталась до конца занятия.

Когда все пошли в душевую, я зашел к нему в каморку:

— Можно?

Тренер кивнул на стул, стоящий в углу, возле стола, а сам сел на микроскопический диван напротив. Диван, стол, на котором покоился ржавый электрочайник, и стул — это все, что помещалось в маленькой комнатушке. Ну, еще шкаф с четырьмя кубками наверху, которые выигрывала наша спортивная школа в различных состязаниях в прошлом. Не много, но в масштабах планеты и не мало. Я сел.

— Сеньор тренер, можно вопрос… Немного щекотливый?

Тот закинул ногу за ногу, смотря на меня с нескрываемым интересом. Он относился ко мне лучше, чем нейтрально, но в любимчиках я никогда не ходил.

— Насколько я понимаю, «щекотливый» — значит, по поводу украшений?

Я потрогал синяки на лице.

— В общем, да.

— Хм… Ну и чем могу помочь?

— Их много, сеньор тренер! — сразу выпалил я. — Человек десять! Они наваливаются все сразу, и я ничего не успеваю сделать! Все эти приемы, которым нас учат, — чушь собачья! Это для одиночных маханий руками и ногами с одним-двумя, максимум тремя противниками! Возможно, для татами или ринга! Но не для боя с десятком-полутора отморозков!

— И что ты предлагаешь? — снова усмехнулся он. — Не учить тебя «маханиям руками и ногами»? А чему учить? Бальным танцам?

Я смутился:

— Нет. В смысле, учить… — Я аккуратно подобрал слова. — Мне нужно научиться драться против нескольких противников одновременно. Такая техника ведь есть! — Я скорее утверждал, чем спрашивал.

Тренер молчал, лишь напряженно смотрел мне в глаза, думая о чем-то своем.

— Мне не надо владеть ею на уровне костолома, крутого убийцы, спецназовца. Мне нужны только азы, чтоб защитить себя! Самое начало, базовые навыки, ничего более! Вы можете помочь?

Тренер думал долго. Налил из чайника в стакан воды, выпил. Затем поманил меня пальцем.

— Шимановский, слушай сюда… — шепотом произнес он почти в самое ухо. — Ты вроде обычный пацан, не провокатор, не стукач, только поэтому я с тобой разговариваю. — Он с опаской посмотрел на дверь и так же шепотом продолжил: — Ты прав, такая техника есть. Именно для такой вот борьбы, когда их много и наваливаются сразу. Но…

Тренер тяжело вздохнул, словно борясь с собой — говорить или не говорить. Наконец решился:

— Но изучают ее только в элитных подразделениях спецназа. Или в армии, но тоже в спецназе. Любое иное преподавание подобных дисциплин преследуется по закону. И преследуется жестко, вплоть до физического уничтожения ренегата. Ты меня понял?

— Но, сеньор тренер!..

— Я сказал, Шимановский!!! — повысил он тон. — Такую технику изучают только бойцы элитных подразделений! Они, и только они! За пределами войск специального назначения ее преподавание карается смертью! Ее знание — само по себе оружие, а ее величество не любит, когда кто-то использует ее оружие не по назначению! Что, не ясно?

Я обреченно вздохнул. Наш тренер — очень крутой мужик. Как раз из того самого элитного подразделения. (Мы грешим на военную разведку, но по понятным причинам правды не знает никто, да и вообще об этом все предпочитают помалкивать, и пацаны, и другие тренеры.) И кто я такой, чтобы он подставлялся, преподавая мне запрещенную к использованию технику, да еще зная, что я собираюсь с ее помощью дубасить мальчишек в школе?

— Вот-вот, Шимановский! То-то и оно! — подтвердил он мои мысли. — Поэтому, если хочешь ее изучить, тебе нужно сначала выучиться в средней школе, затем отслужить хотя бы два года по армейскому контракту, и лишь после этого написать заявление о переводе в войска специального назначения.

— А раньше никак нельзя? — поднял я умоляющий взгляд. Я знал, что напрасно, тренер не пойдет навстречу. Он и так показывал мне раньше кое-что из не совсем легального арсенала, по доброте душевной. Но то — помощь полюбившемуся ему неудачнику постоять за себя, а то, что ему предлагаю я (точнее, прошу), — уголовное преступление. Даже не уголовное, а военное, что гораздо хуже.

— Можно, — неожиданно кивнул тренер и усмехнулся. Подлым таким смешком. — Если покажешь достаточно хороший уровень, я напишу тебе рекомендацию. Чтобы тебя изначально взяли в спецвойска. Чтобы не пылиться два года в обычной казарме. Тебе до этого уровня осталось не так много, чуть нажми на занятия и… Я помогу!

Все ясно. Надежды нет. И перспектив в этом направлении искать не стоит. Если уж отказал тренер, относящийся ко мне более чем хорошо, другие просто меня пошлют.

— Спасибо, сеньор тренер. Я пойду?

— Да, иди, Шимановский! — Тренер вздохнул с видимым облегчением.

Я его прекрасно понимал.

Когда я уже стоял в дверях, меня настиг его окрик:

— Шимановский!

Я обернулся. Лицо тренера было извиняющимся, каким-то неуловимо виноватым.

— Этому правда учат только в элитных частях.

— Да, я понял. Извините, что побеспокоил.

— Не за что. Всегда рад помочь, если могу. Тебе же только посоветую больше заниматься. Вот в этом можешь на меня рассчитывать.

— Спасибо, сеньор тренер! — Я грустно усмехнулся. — В моем случае тренировки не помогут.

И в подавленном настроении поплелся в душевую.

Летучка мне не понравилась.

Начать с того, что народу там было много, несколько сот человек, при этом «идейных», вроде нас, — единицы. Основная масса — тупые «кивалы» — зашибающие деньгу студенты столичных вузов. А что, время свободное есть, глотка, чтоб поорать, в наличии, желание кулаками помахать — тоже. Дай таким «героям» выпивку и пару десятков империалов на рыло, они тебе не то что летучку, революцию организуют!

«Кивалы», как и следовало ждать, оккупировали все козырные места, откуда хорошо видно, и, не стесняясь, орали, не давая послушать, что там с импровизированной трибуны говорят. Пиво при этом лилось рекой — даже нам с Хуаном Карлосом перепало, на халяву, как «своим». Хотя сомневаюсь, чтобы эти ребята за него платили из собственного кармана.

На мои длительные и настойчивые расспросы, что же за законопроект такой приняли, никто из поддавших студентов ответить не смог. А когда я прицепился с этим в десятый, наверное, раз, мне, «проклятому либералу», грубо посоветовали идти подальше.

Я и пошел. Подальше. От разгоряченной, доведенной до кондиции толпы. Схватил за локоть Хуана Карлоса и потащил поближе к трибуне. Не для того я угробил субботнее утро, чтобы так просто отступить! Уж что происходит-то, обязан выяснить?

Хуану Карлосу было откровенно стыдно. Шел за мной молча, не сопротивлялся, чувствуя неловкость. Он рьяно болел за дело республиканской партии, и такое свинство…

Я его понимал. Действительно, такие придурки редко участвуют в акциях. Это показушники, их привлекают, когда надо попиариться перед прессой. На моей памяти подобное происходило в первый раз. Кстати, вон и пресса собственной персоной. Стоят в сторонке, через улицу, журналюжьи рожи, все как на подбор наглые, хитрые…

Итак, эта летучка запланирована специально для них, прикормленных журналюг, чтобы поведали стране, какой наш сенат плохой, принимает нехорошие законы и как возмущается праведным гневом «народ». Тут уж неловко стало мне.

— Хуанито, пойдем отсюда! — потянул меня в сторону товарищ по несчастью, проорав прямо на ухо, пытаясь перекричать подвыпившую ватагу «республиканцев».

— Пока не выясню, что там за хрень и по какому поводу праздник собрали, никуда не пойду! — жестко отрезал я. И попер, орудуя локтями. Друг вздохнул и двинулся следом.

Возле самой трибуны оказалось потише — тут стояли «идейные». Можно было расслышать слова, что орал в громкоговоритель старый дядька с лицом профессионального мошенника. Точнее, политика. Впрочем, это одно и то же. Рядом с ним полустояло-полулежало нечто, напоминающее…

— Ого! Реально, гроб! — офонарел Хуан Карлос. Я тоже удивленно присвистнул.

Трибуной служил серый старенький бронированный «фуэго» планетарного класса с плоской крышей, на которую был водружен настоящий гроб, положенный одним концом на возвышение, чтобы толпе было видно выведенное золотыми буквами огромное слово «ДЕМОКРАТИЯ». Рядом, с другой стороны от оратора, стоял лысый тип в черном балахоне и что-то заунывно напевал медленным речитативом. Нечто, наподобие молитвы за упокой, только не культовой, а переделанной под «нужды партии». Большая часть людей, стоящих перед трибуной, тоже была в балахонах и подпевала ему таким же заунывным и нудным речитативом. В руках держали горящие парафиновые свечи.

М-да, ничего себе шоу отгрохали!

Некоторых, стоящих перед трибуной, я знал — встречались по прошлым акциям протеста. «Идейные». Их было не так много, как «кивал», несколько десятков, но большая часть камер была направлена именно на них; студенты же служили массовкой, фоном, который будет почти не заметен после монтажа сюжета.

Из-за шума я плохо слышал слова «молитвы». Было там что-то наподобие «как нам хорошо жилось с тобой, родная демократия», «как плохо будет без тебя» и «на кого ты нас покидаешь». Действительно, на кого ты их покидаешь, сирых и убогих? Убогих в прямом смысле слова, морально, без кавычек! И это они называют продвинутой летучкой? Кому и что они демонстрируют? Кого хотят привлечь на свою сторону?

Возможно, это задумывалось как нечто смешное. Как минимум веселое. Но мне весело не было. И тем более смешно. Устроители действа — явные психи!

Хуан Карлос стоял рядом, стиснув зубы, перебирая в руках две большие свечки, держа под мышкой два черных балахона. Теперь понятно, для чего они ему! А то все: «Потом объясню, потом объясню…» Судя по растерянному выражению, ему тоже было не слишком весело.

Конечно, это смотрелось бы прикольно, если б присутствовали лишь «идейные», без «кивал». Но не показывать же на всю страну три-четыре десятка придурков, хоронящих демократию в траурных одеждах? Кто на это поведется? Кого проймет? Покрутят зрители пальцем у виска, скажут: «Есть же шизы на свете!!!» Интересно, но несерьезно. А вот акция протеста оппозиции с несколькими сотнями молодых людей — это да! Это то, что попадет на первые полосы!

Но вот все вместе — и массовка, и театрализация — глупый бездарный фарс!

— Пойдем отсюда!

Хуан Карлос, мрачнее тучи, тянул меня за рукав. Я ему сочувствовал. Он искренне верил этим людям, верил в идеалы республики. Будет ли верить теперь? Не могу сказать. Наверное, будет. От единичного провала трудно изменить устоявшееся мировоззрение. Но какой-то бой в его душе сегодня произойдет.

— Щас, погоди!

Я все же решил досмотреть действо хоть до какого-нибудь логического завершения и медленно, шаг за шагом, начал протискиваться еще ближе.

— Долой правительство Торреса!

— Да здравствует свобода!

— Смерть либералам и олигархам! — кричали сзади.

Студенты, похоже, не знали, ради чего их собрали, что надо кричать и что делать, а потому выкрикивали стандартные привычные лозунги и потрясали свеженькими баннерами, порою идущими вразрез с текстом кричалок.

Например, «Покойся с миром!», «Мы тебя не забудем!», «Ты навсегда останешься в наших сердцах!»… И тут же возгласы: «Смерть либералам!» и «Долой правительство!»!

Я был уже почти у «трибуны», когда долгожданная развязка наконец наступила.

С другой стороны площади послышался рев двигателей, затем из боковой улицы, одна за другой, вылетело несколько машин и остановилось. Ближе всех к толпе демонстрантов подъехал миниатюрный ярко-синий «инспирасьон» в окружении двух огромных, словно монстры, «либертадоров» — летающих бронированных убийц, используемых всей планетой в качестве транспорта для охраны. Убийц, потому что такая махина может раздавить своим весом даже легкую машину планетарного класса, не говоря уже о купольных. Набрав же крейсерскую скорость на форсаже, в состоянии пробить планетарный шлюз.

«Инспирасьон» говорил сам за себя. Тачка, стоящая десятки и десятки миллионов, если не сотни. При малом весе практически так же прочна, зато скорость ее… Сравнима лишь со скоростью боевого истребителя! Такие по карману только магнатам, тем самым представителям ста семей, владеющим большей частью планеты. Крупная шишка пожаловала, да с охраной!

Я оказался почти прав. Ну, насчет охраны — точно. Из обоих «либертадоров» выскочило человек двадцать громил в легких черных доспехах с глухими забралами без опознавательных знаков, вооруженных армейскими иглометами. Громилы стали в полукруг, оцепив часть площади, не подпуская никого к машинам. Из «инспирасьона» же весело высыпало… человек десять молодых людей! И как там только поместились?

Шикарно одетые молодые юноши и девушки. На мой теперь уже наметанный взгляд, любой предмет их гардероба стоил как годовая зарплата моей матери. Они смеялись, некоторые держали в руках бутылки, к которым периодически прикладывались. Золотая молодежь! Причем золотая без кавычек! Приехали развлекаться? Поглазеть на «похороны демократии»? Ну да, этим все можно и любое море по колено! Однако как бы чего не вышло…

Мои опасения разделили почти все, находящиеся на площади. Студенты сзади резко смолкли, кричалки оборвались, щиты опустились. «Молящиеся» тоже заткнулись, как и их лысый предводитель, вместе с сенатором. Повисла гнетущая тишина. Камеры журналюг, вяло снимавших ход безликого фарса, резко оживились, чувствуя напряжение и предвкушая неожиданную острую развязку. Воздух вокруг неумолимо накалялся.

— Эй вы, там, слезайте! — выкрикнул один из приехавших парней — высокий, крепко сложенный тип с длинными русыми волосами, собранными сзади в хвост. В руке он держал початую бутылку с пойлом, судя по названию стоящим целое состояние. Красавец, весь из себя, природа не обделила его внешними данными. Правда, красота какая-то слащавая, не мужественная, но именно такие пользуются бешеным успехом у противоположного пола. Высокий, мускулистый, уверенный в себе… Сын Аполлона, блин! Ненавижу таких!

Судя по всему, он был главным в компании приехавших. Окружающие кучковались вокруг него, ловя каждое слово, копируя движения и реакцию на «раздражители». Чем-то мне эта компания отдаленно напомнила банду Толстого.

— Слезайте, обезьяны! — продолжил парень и засмеялся.

Вокруг раздалось дружное пьяное ржание. Воздух на площади «покраснел». Я почувствовал непреодолимое желание окружающих, особенно небогатых и злых студентов, подправить этому типу его наглую рожу. Но всех сдерживал грозный вид охранников, сжимающих в руках оружие. Не огнестрельное, не пневматическое, как у обычной частной охраны, а боевое. Один игломет способен за секунду покрошить в фарш десятки человек, а их тут множество. Их величества давным-давно даровали знати такую привилегию — вооруженную боевым оружием охрану — много-много лет назад, чем те с удовольствием пользуются. И эти безликие парни, прошедшие горнило армии, бесчисленные горячие точки в разных уголках Солнечной системы, будут стрелять без колебаний. Им за это платят. А народ?.. Что для аристократии народ? От власти откупятся, построят за свой счет для казны несколько крейсеров и эсминцев, пострадавшим выдадут компенсации… А жизнь не вернешь!

Вдруг из машины позади «сына Аполлона» вылезла девица с большой канистрой в руке. Золотая молодежь расступились, пропуская ее вперед. За эту девицу невольно цеплялся взгляд, от нее исходил некий ореол власти: вроде ничем от остальных не отличалась, но чувствовалось, что она привыкла командовать окружающими. Какая-нибудь юная герцогиня, наследница главы одного из ведущих кланов, не меньше. Даже длинноволосый при ее появлении сменил выражение лица с хамовато-властного на влюбленно-заискивающее и принялся что-то объяснять, кивая на «фуэго».

Девочка выслушала, согласно кивнула и направилась в сторону «трибуны», распихивая собравшихся вокруг зевак.

Охрана, человек пять, ломанулась следом, орудуя прикладами для убедительности, так что перед фифой мгновенно образовалось некое подобие людского коридора.

Пожалуй, стоит описать ее подробнее. Молодая шатенка с распущенными волосами ниже плеч, посеребренными по последней моде неформалов разноцветными блестками. На вид лет двадцати трех — двадцати пяти, то есть немного старше меня, но я тем не менее засмотрелся. Было в ней что-то, вроде аристократическое и в то же время… притягательное! Увидь я ее в обычной жизни, то есть не будь она представительницей знати, обязательно бы попытался познакомиться. Если длинноволосый вызывал стойкую антипатию, то к этой милашке подобного чувства не возникало, хотя она из той же прослойки общества.

Несмотря на ореол власти, на фоне расфуфыренных друзей и подружек одета девчонка была скромно. Простые серые брюки и светлая искрящаяся блузка, завязанная на пузе узлом. Вот и весь туалет. Но и этот наряд был от самых модных кутюрье, стоимость его измерялась… несколькими нулями! Накрашена тоже неброско — эдакая природная красота, подчеркнутость родных бледных линий. Чтобы так уметь одеваться и краситься, надо иметь определенный вкус и талант: одна моя знакомая как-то призналась, что в плане макияжа сложнее всего придать лицу естественный цвет, а в плане одежды — одеться так, чтобы выглядеть скромно. Девочке удалось и то и другое.

Пока я на нее пялился, она приблизилась к «трибуне» и с грацией кошки одним ловким движением (в котором угадывались ежедневные многочасовые тренировки) запрыгнула на немаленький броневик. Толпа молчала, теперь уже с интересом. Лысый с крыши как-то незаметно исчез, сенатор же стоял и сверлил ее глазами. По лицу его было видно, как он относится к ней и ей подобным, но достоинство сенатора не позволяет связываться с соплячкой. Его взгляд был полон вынужденного уважения — дескать, ты круче меня, маленькая дрянь, но ты тут никто и концерт мне не испортишь. И еще, кажется, он ее боялся.

Девчонка внимательно осмотрела гроб, обошла его кругом, протиснувшись между ним и сенатором, чуть не столкнув того с крыши, затем подняла руки вверх и воскликнула, обращаясь больше не к толпе, а к нацеленным на нее камерам крыс от пера:

— О Великая и Справедливая демократия! Ты была с нами долгие-долгие годы! Но теперь пробил час, и настал твой черед покинуть эту обитель, оставив нас сиротами на грешной земле!

Нам будет не хватать тебя, о Великая! Прости же нам обиды наши, мы же отпускаем тебя с миром, простив все обиды твои!

Обещаю! Мы будем вечно помнить твои идеалы! Да будет так и во веки веков! Клянемся!

Нестройный удалой рев голосов возле «инспирасьона» дружно рявкнул: «Клянемся!»

— Надеюсь, в мире ином тебе будет лучше, чем здесь, с неблагодарными нами! Покойся с миром!

После этого один из охранников передал ей канистру. Девчонка бодренько свинтила крышку и облила гроб вонючей жидкостью с разных сторон. Я стоял недалеко и почувствовал едкий запах — какая-то резкая органика.

— Гори ты огнем, о мать Греха и Разврата, сестра Лжи и Падения, Убийца Свободных народов! — пафосно проголосила девчонка, затем в ее руке вспыхнул огонек зажигалки. — И никогда больше не воскресай на этой планете! Аминь!

Через секунду гроб полыхнул. Весело и игриво. Пламя — первое веселое нечто во всем этом фарсе. Сенатор, заблаговременно спустившийся с «трибуны», как только запахло органикой, что-то возмущенно говорил «братьям по разуму» с той стороны машины. Девчонка же, склонив голову, стоя рядом с горящим гробом, прочла христианскую молитву «За упокой» громко, на латыни. Моя мать — католичка, так что подобные вещи я знаю. В толпе раздались гневные возгласы, запахло жареным (теперь уже в переносном смысле). Охрана возле «фуэго» выставила стволы на всеобщее обозрение, намекая, что они — ребята серьезные. Но никто из собравшихся не дернулся, все ограничились криками. Девчонка же, показно игнорируя происходящее, дочитала молитву, произнесла финальное «Амэн», неспешно левосторонне перекрестилась, затем спрыгнула с машины и в сопровождении тут же окруживших ее охранников невозмутимо пошла назад, к «инспирасьону».

Как-то так получилось, что я оказался у нее на пути. Люди вокруг раздались в стороны, а я зазевался. Ну, разиня!

Девчонка остановилась прямо передо мной и подняла удивленные глаза. Секунды три мы молча смотрели друг на друга. Затем она улыбнулась и кивнула мне за спину:

— Можно?

Я пожал плечами и посторонился:

— Конечно!

Проходящий мимо вслед за хозяйкой охранник легонько толкнул меня иглометом в толпу, как бы намекая, что я волею случая избежал очень серьезных проблем. Я был солидарен с ним, но классовая ненависть к знати, усилившаяся сегодня, почему-то не коснулась этой юной приколистки.

Через минуту «инспирасьон» со смеющейся молодежью, в сопровождении машин охраны, умчался вверх по улице Свободы. Люди вокруг молча пожирали глазами пылающий гроб, столб черного дыма, поднимающегося к вытяжкам на куполе вверху, переводили недобрый взгляд в сторону укативших транспортов и… вздыхали.

Лишь через несколько минут зазвучали первые вялые крики возмущения и угрозы всемирного потопа «проклятым олигархам». Ясное дело, парни с иглометами далеко, теперь любой может угрожать!

В толпе началось хаотичное движение. Сенатор куда-то исчез, обозначив этим, что шоу закончилось, и люди стали постепенно расходиться, смакуя произошедшее.

— Слышь, а чего ее никто не остановил? — толкнул я в плечо стоящего с обалделой рожей почти тезку.

— А? — не понял тот.

— Говорю, почему ее никто не остановил? Не преградил дорогу? Здесь же и сенаторы присутствовали, и народу до черта? Ну, не стали бы они стрелять в толпу ради хулиганской выходки! Развернулись бы да и уехали!

— Да кто б им дорогу перегораживал? Ты чего? — покрутил пальцем у виска Хуан Карлос.

— Ну, сенатор — человек не простой, политик не из последних! Попер бы на нее, вышвырнул назад, к этим мразям, вместе с канистрой! И ничего б она ему не сделала! И пацаны бы подключились, дорогу перегородили, они же умеют! А этот хмырь стоял перед какой-то девчонкой, как суслик перед коброй! Дерьмо! — Я сплюнул. — И народ ваш — такой же!

— Ты что, не понял, кто это был? — ошеломленно уставился Хуан Карлос.

— Да какая разница кто?! — Я усмехнулся и пожал плечами. — Пусть даже герцогиня какая-нибудь! Или графиня! Да хоть сама Сильвия Феррейра! Что это меняет?

— Графиня! Герцогиня! — перекривил меня Хуан Карлос. — Сам ты Сильвия Феррейра! Дурак! Инфанта это была! Наследница престола!

 

Глава 4

СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА

— А тот типчик слащавый — юный герцог Феррейра, Себастьян. Это к слову об их клане…

Следующие пару минут я стоял с отвисшей челюстью. Сказать, что я был поражен, — ничего не сказать. Я был ОЧЕНЬ поражен!

Тут же вспомнился дон Алехандро со своей теорией возможности невозможного. А также то, КЕМ он сватал мне стать, приводя в пример одного бывшего русского бухгалтера. Сразу после этого разговора, на следующий же день, встретить наследницу собственной персоной? Вот и не верь после этого в судьбу.

Я, на мгновение прикрыв глаза, вспомнил ее взгляд — чистый и незамутненный. «Можно?» Она могла оттолкнуть и пройти дальше, а охрана бы завершила мой полет, удлинив его траекторию на несколько метров. Но нет, остановилась. Перед наглецом республиканцем, заступившим дорогу.

— Эй, братишка, с тобой все в порядке? — откуда-то издалека раздался голос Хуана Карлоса.

Я открыл глаза.

— Вроде!

— Забудь о ней! Она не для тебя! — похлопал он меня по плечу.

— Чего? — не понял я.

— Я говорю, забудь о ней. Это не нашего полета птица.

— А с чего ты решил, что… — Я осекся. В точку.

Mierda!

— Румянец убери! Раскраснелся, аж фингал не видно. И улыбочку свою тупую спрячь.

— Что, так заметно? — Я попытался выкинуть из головы лишние мысли. Не получалось.

— А то! Ладно, пойдем отсюда.

Он потянул меня за рукав, я не сопротивлялся. Толпа поредела, студенты почти все ушли дружной, поделенной на небольшие группы толпой. «Идейные» потихоньку сворачивались и следовали их примеру. М-да! А ведь если отбросить личное и задуматься серьезно, политическая подоплека произошедшего должна взорвать новостные каналы. Инфанта! Будущая королева! Сожгла муляж-гроб республиканцев, кремируя «демократию»! Девчонка твердо наметила курс, которого будет держаться в будущем, и ясно всем дала понять, где видала попытки ей помешать.

«И никогда больше не воскресай на этой планете!» А ведь лихо получилось! Мало того что республиканцы сами себя подставили гнилой организацией акции и шизофреническими новациями, так под занавес явилась она на сияющем коне и добила, втоптала в грязь. Я абсолютно точно знаю, на чьей стороне будут симпатии жителей королевства, когда они увидят в новостях и сетях сегодняшнее шоу. Ее высочество отжигает.

— Ладно, давай! — пожал руку мне почти тезка у входа в метро. — Все-таки ты молодец! Один из всей этой кодлы, да еще не будучи нашим, а так, любителем, заступить дорогу инфанте!

Я рассмеялся:

— Это же случайность. И я не знал, кто она такая.

— Твое счастье! Дуракам везет! — Он подмигнул. Я не обиделся. — Но со стороны выглядело все круто, поверь! Бьюсь об заклад, наши тебя после сегодня зауважали.

— Да не сделал я ничего такого! И с дороги сошел, как только она попросила…

— Угу! «Попросила»! — перекривил он. — Именно что попросила! А не потребовала! И все это видели! Хуанито, опять ты не въезжаешь. Преградить дорогу наследнице Веласкесов, находясь в толпе республиканцев? Да еще тогда, когда один из их шишек включил заднюю? Обосрался на всю страну? Это не символично, это именно круто, чувак! Все, давай, увидимся в понедельник! — Почти тезка развернулся и побежал в вестибюль к турникетам.

Я какое-то время постоял на месте, переваривая его слова, придя к выводу, что да, смотрелось это круто, затем тяжело вздохнул и развернулся в сторону Центрального парка. От площади Свободы до него всего несколько кварталов, а такое милое субботнее утро располагало к созерцанию и размышлениям.

До парка я дошел быстро. Медленно побрел по аллеям и оживленным дорожкам, по которым гуляли горожане. Время клонилось к полудню, люди начали выбираться из своих берлог, чтобы отдохнуть с семьей. Везде сновали дети, там и сям виднелись небольшие, пока еще полупустые кафешки, на каждом перекрестке располагались продавцы мороженого, сладостей и прочей стандартной дребедени, без которой не может обойтись ни одна зона отдыха в Солнечной системе.

Центральный парк — это не просто гигантская рекреация. Это свой мир, со своими правилами и законами. Он находится почти в центре городских купольных нагромождений и транспортных пересечений, являясь своего рода сердцем города. Именно отсюда начинаются все радиальные перекрытия районов, огромные железобетонные стены, которые способны выдержать прямое попадание тактической ракеты или обстрел главного калибра линкора с орбиты. Стены в целях безопасности делят город на самостоятельные автономные районы, отделенные друг от друга тяжелыми планетарными шлюзами, а между районами проходят магистрали, тоннели, хорды и прочая связующая скоростная инфраструктура.

И каждый из секторов-районов имеет выход к Центральному парку, независимо от того, богатый он или бедный. Это задумывалось в свое время для того, чтобы подчеркнуть равенство всех слоев населения перед короной, обеспечить право на доступ к свежему воздуху всем, от аристократов и менеджеров до шахтеров и дворников. Конечно, время внесло свои коррективы: столица росла невероятными темпами, и хотя сразу строилась с огромным запасом вместимости, расчетом на рост, но вобрать в себя тридцать миллионов человек и несколько миллионов приезжих — это чересчур для любого проекта.

Город строился, создавались новые купола, новые районы, уходя все дальше и дальше от парка. В этих районах и живут ныне малообеспеченные; земля в центре в наши дни стоит столько, что ни о каких бедных кварталах вокруг рекреации речи нет.

Все в мире для богатых. Так было всегда и везде, и так будет. Это тоже закон, который не преодолеет и самый добрый мудрый правитель. Хотя идея интересная, и основательницу города, королеву Аделлину, простые люди вспоминают с теплотой до сих пор.

Говорят, первое дерево в основании парка посадила она же. Это было после обретения независимости, когда полностью уничтоженную Альфу решили не восстанавливать, а отстроить заново. Есть легенда, что ее, первую правительницу, спросили: зачем возводить такие огромные пространства, несколько квадратных километров, для выращивания никому не нужных деревьев? Ведь это должен был быть самый большой купол в мире, его возведение будет стоить разрушенной экономике государства колоссальных средств! На них можно снарядить целую эскадру, или вложить их в восстановление промышленности и инфраструктуры. Аделлина ответила вопросом на вопрос: а для чего нужны эти корабли? Кого они будут защищать? Для чего нужны дороги, шахты и заводы? Что и для кого они будут производить?

Создать промышленный рай для удовлетворения нужд богатых и создать человеческий рай с нормальными условиями жизни для простых людей — это совсем разные ве щи. Люди гораздо более охотно будут сражаться и умирать, зная, что за их спинами, рядом с их домом растет дерево, а недалеко от их квартала детская площадка. Следовательно, они нужны стране, они — не тупое быдло, мясо, используемое государством и правящими им богачами для набивания карманов. За такое государство умереть не страшно, а почетно. А за страну, которая только отнимает, ничего не давая взамен…

Жители такой страны или разбегутся, если есть возможность, или будут ненавидеть власть, и государство в конце концов рухнет. Жаль, что последующие правительницы забыли эту прописную истину, и почти все известные мне объекты, созданные для народа, имеют примерно столетний возраст.

Я нашел известную мне примету и отклонился от основной аллеи, свернув на маленькую тропку. Мне требовалось спрятаться — уйти подальше от суеты и спокойно поразмышлять, наслаждаясь таким ценным за пределами Земли ресурсом, как свежий воздух. Со вчерашнего дня произошло слишком много событий, требующих детального рассмотрения. Да и фиолетовый отлив под глазом не располагал окружающих к милому ко мне отношению. К чему нервировать людей?

Вот и озеро. Небольшое, искусственное, как и все здесь. Но искусственность его подчеркивалась торчащими из кромки береговой линии кусками бетонных плит и арматуры. Это дикое место, своего рода изнанка парка, техническая часть. Озеро — лишь головное водохранилище для довольно разветвленной водной системы рекреации. Деревья, трава и кустарники вокруг имели запущенный вид, поскольку сами они здесь дикие, самосад, никто за ними не ухаживает. То, что мне надо.

Отдыхающие работяги, количество которых к вечеру вырастет до сотен тысяч, займут в «обжитой» части парка почти все свободное пространство, а здесь будет так же тихо. Люди не ходят туда, где нет лавочек и торговых точек, где трава колюча, а деревья и кустарники представляют собой дебри и буреломы. Лишь жмущиеся друг к другу парочки заглядывают сюда с регулярной периодичностью, с целью подальше от любопытных глаз удовлетворить физические потребности друг в друге, да редкие служители парка спешат мимо по делам.

Спустившись к пахнущей сыростью и тиной воде, я сел прямо на траву и принялся раскладывать имеющийся в голове багаж по полочкам.

Итак, принцесса. М-да, заступил дорогу инфанте! Пусть случайно, пусть не догадывался, кто она, — этого действительно никто не знает. Пусть сразу ушел в сторону, но ведь она остановилась!

Моя самооценка, сильно упавшая после вчерашних событий, начала выравниваться. Может, я и неудачник, но чертовски везучий неудачник! И этим надо пользоваться: впредь верить, что все получится, будет хорошо, — и все действительно будет хорошо.

Я верю.

Пожалуй, впервые с момента рождения я верю в то, что надо ждать от судьбы милости. Ведь мать всегда учила обратному: сам, сам и только сам! Быть сильным, наглым, пробивным! И конечно, умным. «Учиться, думать, делать» — вот примерный девиз, который она с детства мне прививала. И рассчитывать только на свои силы: «Мир жесток, он вряд ли тебе поможет».

Я и буду рассчитывать только на себя. Но сие не может отнять веру в удачу. Мне повезет обязательно, но пусть это будет незапланированным приятным сюрпризом. Так, и никак иначе.

Вдруг поймал себя на том, что мои мысли медленно, но верно, раз за разом, возвращаются к принцессе. Не к анализу встречи с нею, а к ней самой. Что я оцениваю ее фигуру, волосы… Пупок… Ага, а что еще там оценивать в наглухо задраенной блузке? Глазки ее, динамично подведенные. Вроде скромно, но с выразительностью особы, привыкшей командовать и подавлять. Да, вот такие у нее глазки — пронзительные и хитрые, давящие, хотя издалека кажутся наивными. Походка, уверенность…

Да что же это такое?! Что со мной творится?!!

* * *

Я залился румянцем.

«Так, Шимановский, уймись! Она — инфанта! Старшая дочь королевы! Ты — сын парикмахерши из бедного района! Да, немного одаренный, учишься за государственные деньги в солидной школе, но от этого ты не стал НЕсыном парикмахерши! Она даже не узнает тебя при встрече! Ее кавалеры — лучшие представители аристократии планеты! Богатые, красивые, влиятельные юноши! Зачем ты ей?

И, кроме того, тот слащавый Себастьян Феррейра, сын самого богатого человека в мире. У них вроде серьезно. Желтая пресса заткнулась насчет их отношений, а она затыкается лишь тогда, когда у людей все хорошо и им нечего и не от кого скрывать. Он трахает ее, он женится на ней, если она захочет связаться узами брака. Он сильный и умный, будет править собственной финансовой империей, которая в денежном эквиваленте покрупнее некоторых земных государств. А ты — нищий парень с района, русский поляк, сын…»

Я сбился с мысли и почувствовал, что закипаю. И на сей раз рядом нет Толстого, которого можно ненавидеть, вылив на него всю свою злость.

«Что, Хуанито, стыдно? Ну, давай договаривай. Хватит себе врать. Восемнадцать лет ты врешь себе, боясь принять очевидное. То, что БЫЛО и что никто не в силах изменить.

Ты — сын проститутки, которая залетела от клиента».

Я опустил голову и почувствовал, что слезы готовы брызнуть из глаз. Как же это тяжело — принимать правду, смотреть ей в глаза! Но сделать это необходимо.

Что бы мать ни говорила, как бы ни врала, это ничего не изменит. Ты сам никогда и никому не позволишь произнести это вслух, но факты, документально подтвержденные, зафиксированные в базах данных, — слишком объективный показатель. А значит, дорога в более-менее приличное общество тебе закрыта. Навсегда.

Будь ты трижды гением, трижды везунчиком, но прошлое не изменить. Венера, какой бы свободной и раскованной планетой она ни была, тоже имеет свои неписаные законы. Даже здесь проститутка — это проститутка. Не презираемый член общества, как на Земле, но в высшие круги дороги для нее не существует. Как и ее детям.

Поэтому, родной ты мой император, даже если случится нечто невероятное, ты встретишься с нею еще раз и она в тебя влюбится (что вдвойне невероятно), ты все равно останешься Хуаном Шимановским, парнем с района, а она — инфантой и будущей королевой. И иначе быть не может.

Самооценка рухнула резко и бескомпромиссно. Но зато появилось ощущение твердости, уверенности в себе. Наверное, стоило раньше признать сей факт и смириться, не цепляясь за соломинку неверия и неведения. Да, я буду грызть землю зубами, драть стены когтями, но царапаться и лезть наверх. Просто мой потолок — это мой потолок, и нечего разевать рот на то, что недоступно в принципе. Вот так. Жестко, зато практично.

Я расслабился, лег и закрыл глаза. От озера исходил не очень приятный запах, но лучше полежать здесь, наедине, чем терпеть присутствие сотен людей вокруг. Потерплю, не впервой.

Итак, я принял свое происхождение и наметил план действий на ближайшие годы. Не прозябать в нищете, а добиваться успеха. Больше никакой хандры, никакого нытья, никакой раскрытой не по делу «варежки». Плевать на уродов типа Толстого: я — это я, а они — это они. У нас в жизни разные задачи.

Способности у меня есть, везение… Будет. Уважение среди дружков Хуана Карлоса уже заслужил, а там, глядишь, на меня обратят внимание и люди посолиднее.

В общем, не надо вешать нос. Не такой уж я неудачник, каким сам себя выставляю. Вот только чтобы куда-то лезть, нужно для начала знать, что в мире происходит и кто кого контролирует. Например, элементарные вещи: кто стоит за республиканцами? Какой-то клан, точнее, несколько кланов. Но кто?

Правительство. Там тоже есть люди, «поддерживаемые» определенными группировками и платящие взаимностью. Кто и кем?

Мрак! И во всем этом мне придется разбираться, если хочу когда-то кем-то стать. И следить за динамикой, анализировать. Если хочу попасть ценным специалистом в какой-нибудь влиятельный клан, мне придется знать все тонкости политики и экономического устройства. А я даже не знаю, как выглядят члены королевской семьи! Вот такой я лопух…

Что я вообще знаю о королевской семье? Не так много. Катастрофически «не так много» для человека с амбициями, коим я отныне являюсь. Попробовать тренировать память, оживить, а заодно набросать план действий на грядущую неделю?

Я поднялся, отряхнулся и сел на край торчащей плиты. Внутри закипела энергия, ища выход.

Попробую. Для начала схематично разложу по полочкам все, что знаю, а позже восполню обнаруженные пробелы. Так будет быстрее. И больше никогда не буду попадать в дурацкие ситуации, наподобие произошедшей утром!!!

Итак, королевская семья, ее прямая ветвь. Состоит из пяти человек.

Во-первых, сама королева. Сказочница. Вспоминать и говорить про нее нечего, она всегда на виду. Женщина умная и сильная. За ее спиной различные фавориты (то бишь любовники), влияющие на политику короны, но она всех умудряется держать под контролем. И народ ее любит, хотя и не считает эталоном мудрости.

Действительно, мудрой ее не назовешь! Но талант подбирать себе умных помощников, делающих грязную работу, у ее величества имеется. А также способность оказывать «знаки внимания» представителям различных кланов, стравливая их друг с другом и тем самым обеспечивая собственную устойчивость. Нет, королева Лея — неглупая женщина!

Далее, кронпринцесса Алисия, ее сестра и правая рука.

Это самая загадочная представительница семейства. Народное прозвище ее — Лиса, и дано ей неспроста. Очень опасная сеньора! Хитрая и коварная. И злопамятная. По слухам, конечно. Не дайте Древние мне общаться с ней вживую! С подачи коронованной сестры занимает пост главы департамента безопасности, а это не просто министерство, это — теневая власть государства, невидимый обывателю фронт борьбы с мафией и аристократией. Этот пост она не просто занимает, а уверенно сидит на своем месте. Ее на планете боятся все — и знать, и мафия, и… Ну, кто там ее еще должен бояться?

Насколько известно, власть к рукам прибрать она не пыталась, хотя с ее возможностями… Кто-нибудь другой попытался бы. Королева ей полностью доверяет, между ними мир и взаимопонимание, к огромной досаде аристократичных ублюдков.

Далее, дети. У Алисии их двое — близняшки лет пяти, мальчик и девочка. Но они маленькие, я про них, кроме их наличия, не знаю ничего, да и относятся они уже к боковой ветви династии, так что близняшек можно опустить.

Дети ее величества конечно же главная ветвь, но и о них я знаю мало. В основном слухи из желтой прессы.

Младший — принц Эдуардо, разгильдяй и повеса, устраивающий шумные пьянки с друзьями и… девочками нетяжелого поведения в самых экзотических местах планеты. Типа шахт пусковых ракетных систем орбитальной защиты. Ага, был такой скандал, года полтора назад. Военные закатили истерику, найдя во вроде бы законсервированной шахте компанию пьяных любителей «ракетных технологий» с принцем во главе и кучей голых девок в качестве бонуса. Его изображение я как-то видел, при встрече, может быть, даже смогу узнать, если повезет. В отличие от его сестер.

Сестры. Их две. Средняя — принцесса Изабелла. Про нее тоже ходят различные пикантные слухи, что она любит погулять и потрахаться со всеми подряд, без разбора. Как с мальчиками, так и девочками. Ее новые романы с представительницами ее же пола таблоиды обсуждают довольно часто и со смаком, но, поскольку мне эта тема побоку, я никогда на них не зацикливался. Да и Венера — не та планета, где кого-то можно удивить нетрадиционными вкусами.

Еще говорят, что она тупая как пробка и обожает групповуху. Про последнее, скорее всего, правда — чем еще заниматься девочке, у которой есть все и которой в плане наследования престола не светит ничего? Взять для сравнения «банду» Долорес — девочки озабочены тем же самым, поиском приключений на переднее место, почему принцесса должна стать исключением?

А насчет первого… Если ты принц или принцесса крови — ты обречен/обречена награждаться подобными эпитетами. Просто в силу происхождения.

И наконец, инфанта. Эта малышка серьезнее, чем сестра, но оно и понятно. Ее изначально готовили к тому, что она станет правительницей огромной державы. Воспитывали соответствующим образом, прививали чувство ответственности. В пьянках и гулянках, наподобие тех, что устраивают брат и сестра, участвует редко и скромно. Желтая пресса про нее пишет мало. Эта фифочка больше занята политикой. Точнее, не политикой, а политическим пиаром. Я не слышал, чтобы она продвигала какие-то законопроекты, серьезно работала в различных комиссиях, управляла чем-то, зато постоянно всплывают ее проделки типа сегодняшней, где она выступает доброй умной девочкой, которую нужно любить и поддерживать. Короче, популистка.

Словом, объективно она не самая умная королева, которую планета получит в свое время. И если ее мать хотя бы что-то делает сама, носится с законами, указами, проектами, то вместо Фрейи страной править будет такой же счастливчик, как граф Козлов, удовлетворяющий ее в постели.

Что ж, таковы правила игры. Женщины на Венере царствуют, но никогда не обходятся без сильных мужчин за спиной — за сто лет мы к этому привыкли. К тому же клан Феррейра находится в стане правящей планетой группировки УЖЕ СЕЙЧАС, а значит, в случае воцарения Фрейи при наличии Себастьяна рядом передела власти в стране не случится, а это многих устраивает. Что тоже немаловажно.

Феррейра. Я вспомнил слащавую улыбочку «сына Аполлона». Мерзкий тип! Но это не значит, что стране под его пятой будет плохо, иногда государства живут хорошо и при плохих правителях. Но дорогу ему, его отцу или кому-нибудь из их клана лучше не переходить. Позиции этой семьи настолько сильны, а богатство настолько огромно, что их фамилия уже давно стала нарицательной. «Богат, как Феррейра» — синоним древнего «Богат, как Крез». Но кто такой Крез — теперь мало кто имеет представление, а кто такой Железный Октавио — знают все.

К тому же лучшая подруга инфанты — упомянутая мной Сильвия (кстати, самая богатая невеста планеты), а это еще больше поднимает их акции. Говорят, старшая сестра не далеко ушла от младшей в плане традиционности ориентации, и с юной герцогиней Феррейрой ее связывает не только дружба…

…Не берусь судить, дыма без огня не бывает, но, в отличие от Изабеллы, внятных доказательств «розовой» любви Фрейи ни одно СМИ до сих пор не предоставило.

Ну и самое интересное в принцессе — это ее имя. Фрейя, маленькая богиня любви древних викингов.

В семье Веласкес существует одна дурацкая традиция, идущая от самой Алисии Мануэлы, первой представительницы имперской королевской фамилии, переселившейся на Венеру еще в бытность ее колонией. Заключается она в том, что в каждом поколении этой буйной семейки есть один человек с… хм… нетрадиционным именем.

Латинос испокон веков чтят свою культуру и крайне ортодоксальны в вопросе именования детей. Все имперские и, как следствие, венерианские имена имеют корни в Древней Испании, еще той, средневековой. Они не менялись сотни лет, и вряд ли когда-нибудь это случится. Другие народы, оседая на латинских землях, также олатиниваются, как произошло со всеми секторами на Венере (кроме автономного русского) и со всеми землями, завоеванными за три века Южно-Американской империей на Земле. И сейчас, если увидишь, что по улице идет узкоглазый паренек, по манере держаться и одеваться — явно «не турист», это стопроцентно какой-нибудь Педро или Энрике. Или Рикардо. Или Мануэль. Исключения бывают, но это именно исключения, разовые случаи, придающие пикантности обыденности.

В семейке Веласкес исключения составляют одну штуку на поколение. А вот тут без исключений!

У них в роду были Вирджиния, Ева, Джульетта, Альма, Светлана и даже Фарида! Нынешняя королева носит имя героини сказки гринго — принцессы Леи. А дочь свою назвала в честь богини Древних…

Да, я понимаю, нынче модно давать имена в честь «воскресших богов». Новая религия, затопившая мир за какое-то жалкое столетие и ворвавшаяся в разряд мировых. Нестандартная, собравшая под своим пантеоном самых разных умерших в свое время богов, от греко-римских и египетских до славянских, восточных и даже древнеамериканских. На нашей улице, например, живет Один, толстый паренек младше меня на три года. Мы его всей дворовой бригадой постоянно отоваривали каждый день, обновляя синяк то под правым, то под левым глазом. (Один же был одноглазым, пусть соответствует!) В школе, старой школе, у нас было аж три Афины и одна Минерва. Богиня вроде одна, а вариантов несколько. На год старше меня уже в этой школе учится Аполлон. Очень часто попадаются Венеры, Весты и Афродиты. В основном называют девочек, мужские имена встречаются гораздо реже. Это красиво, непривычно, нестандартно, но…

…Но называть именем Древней наследницу престола? Хочешь назвать дочь так, а не иначе — называй вторую, третью, сколько их у тебя будет! Она же не просто девочка, ей быть королевой! На нее будут смотреть и равняться подданные! Это политика, и ее величеству следовало бы подумать над именем больше, живя в такой консервативной стране, как наша. Тогда был большой скандал, отголоски которого до сих пор всплывают в СМИ. Но ее величеству и тогда, и тем более сейчас плевать на мнение общественности в этом вопросе, и мы имеем то, что имеем.

* * *

Мое задумчивое уединение вдруг было нарушено грубо и без спросу. Да, я понимаю, парк общий, я это место не приватизировал, но вокруг столько пустого пространства — обязательно садиться в двадцати метрах от меня?

Это была девушка. Она незаметно появилась со стороны аллеи, спустилась вниз и села на землю, облокотясь спиной о бетонную плиту и поджав ноги.

Я пробежался глазами по ее силуэту и мысленно присвистнул. Красивая девушка! И не просто красивая, а о-го-го какая красивая!

Начать с того, что она была беловолосой. Мод-блондинос, одна из представительниц этой малочисленной искусственной расы. Длинные волосы, ниже плеч, распущены и сильно растрепаны, но их цвет искупал все.

Скажу честно, настоящую блондинос я видел впервые.

Пропорции тела незнакомки были, на мой вкус, идеальны: невысокая, стройная, в меру атлетическая, но именно в меру. На планете, где сила тяжести на десять процентов ниже земной, все люди без исключения обречены заниматься физическими упражнениями, чтобы выжить, поэтому у нас несколько иные представления о женской красоте. В том, как она двигалась и сидела, чувствовалась некая гибкость, грация, а такие вещи мужчин всегда возбуждают. Одета была в желтую кофточку, из-под которой виднелась белоснежная блузка, и короткую юбку выше колена, серо-стального цвета, открывающую восхитительный вид на ровные, стройные, также в меру мускулистые ножки.

Я сидел и получал удовольствие от созерцания. Она расположилась ко мне боком и смотрела вдаль, на тот берег, с моего угла зрения был виден только профиль. Но красивый профиль, с европейскими очертаниями, которые не часто встретишь среди латинос. Я бы назвал ее русской или восточноевропейкой, но смугловатый цвет кожи выдавал слишком много поколений предков из Южной Америки, чтобы это было так. Нет, это — латинос. Неестественно красивая латинос!

Сколько бы так продолжалось — не знаю. Я никуда не спешил и рассматривал ее, она, видно, тоже никуда не спешила, рассматривала озеро, не обращая на меня внимания. Скорее всего, девочка не видела ничего вокруг, погруженная в собственные думы. Взгляд ее был рассеянный, какой бывает, когда люди «отъезжают». Но вдруг…

…Она заплакала.

Я бы так и не решился подойти. От девочки за версту разило немаленькими деньгами. Ее юбка, с разрезом сбоку, была из последнего модного журнала — наши девчонки в группе рассматривали файлы из него позавчера перед уроком, а так как мой терминал находится следом, я тоже невольно приобщился. Да и остальной прикид выдавал кругленькую сумму, выложенную за него в суперпупербутике. Да еще и блондинос…

Нет, с ней мне однозначно не по пути. Пялиться на ножки и груди — пожалуйста, но знакомиться? Смысл? Так было бы при всех иных раскладах…

…Но не подойти к плачущей женщине я не мог. Кабальеро, сидящий во мне, этого просто бы не пережил.

Я встал и, аккуратно ступая по уклону берега, подошел к ней. Она снова не заметила меня или не обратила внимания. Подойдя вплотную и присев на корточки, я тихо произнес:

— Если бы я знал, кто он, я бы порвал его голыми руками!

Она обернулась. О боги! Христианский, мусульманский и Древние, вкупе с силами Священного Круга! Держите меня, пока я не утонул!

Ее глазенки, по-детски наивные и заплаканные, нежно-голубого цвета. Трогательное мокрое личико…

— Что? — переспросила она, осмотрев меня с головы до ног. Страха в ней не было, хотя мы находились наедине в глуши парка, куда до вечера вряд ли кто заглянет. Я мог оказаться кем угодно, да и рожа у меня… хм… та еще. Это подтвердило мысль о непростом происхождении: она привыкла не бояться, потому что привыкла, что ее всегда охраняют.

Может, мы тут не одни и в чащобе прячется от лишних глаз пара-тройка громил с автоматическими винтовками? И мне в любой момент могут продырявить башку, стоит только резко дернуться?

«Стоп, Шимановский! Ты бредишь! Даже если там кто-то и есть, ты ничего плохого не делаешь! Хватит гнать!»

— Я говорю, если бы знал мерзавца, который довел до слез такую красавицу, порвал бы его на куски голыми руками! — с жаром воскликнул я, пытаясь не провалиться в ее голубые колодцы.

К черту инфанта! Рядом с этой миленькой девочкой она и рядом не стояла!

Косметики на девушке не было вообще. Не «натуральный» подчеркивающий макияж, как у принцессы, а полное его отсутствие. Но это ее абсолютно не портило, наоборот, смазывало черты, придавая еще более наивный и трогательный вид. Если по той было видно, что она внутри — стерва, то эту милашку хотелось прижать к себе и защитить от всех невзгод.

Девочка замялась и прекратила плакать, опустив глазенки в землю.

— Это не из-за мальчика.

— А из-за чего еще может лить слезы такая красавица, как не из-за разбитой любви? — удивился я. — Разве подобные вещи могут существовать?

Она смутилась еще больше. Затем, шмыгнув носом, ответила, так же смотря в пол:

— Это из-за глупости. Не обращай внимания.

— Ну как же не обращать? Я, как нормальный мужчина, не могу спокойно идти мимо, когда рядом льет слезы прекрасная юная сеньорита! — Достав из кармана неизвестно где завалявшийся чистый носовой платок, подал ей. — Так что, пока не увижу твоей улыбки, ты от меня не отделаешься. — И довольно оскалился в тридцать два зуба.

Она взяла платок и принялась промокать им лицо. Затем поинтересовалась с легким ехидством:

— И часто тебе встречаются плачущие женщины, которых приходится успокаивать?

— Ты — первая, — честно ответил я и выпалил, закатывая глаза: — Но знаешь, я больше чем уверен, что, даже будь их сотни тысяч, ты все равно была бы самой прекрасной!

Пауза. Рука с платком замерла. Я почувствовал, как тает барьер напряжения между нами.

— Ты всегда такой наглый? — улыбнулась она и засмеялась.

Все, девочка успокоилась, отвлеклась и сместила акценты. Теперь можно завязать приятную беседу, плавно переходящую в знакомство. И плевать на всяких там «снайперов»! Плевать на социальные различия! Я — мужчина, а она — женщина, этого достаточно!

— Только с такими красавицами!.. — стрельнул я глазами.

— Я не накрашенная, — вдруг смутилась она.

Я ожидал контрнаезда, продолжения шутливой перепалки… А в ответ нестандартная реакция — вечный девчоночий аргумент «от обороны»?

Интересное создание. Откуда оно свалилось, с какой звезды?

И еще, они что, считают, что мы их любим за штукатурку на лице?

— И что? — безразлично пожал я плечами.

— И не причесанная… — продолжила незнакомка стандартный набор женских «смертных грехов», но уже не так уверенно.

— В чем дело? Вытри слезы, улыбнись и причешись, — нагло улыбаясь, парировал я.

— Хам! — снова рассмеялась она, весело и искренне. Слезы были позабыты.

— Знаю! — воскликнул я и протянул руку. — Хуан. Можно Хуанито.

Она смутилась от такого резкого перехода, но пожала мою руку кончиками пальцев:

— Бэль. Просто Бэль.

— Красивое имя! И все-таки ты так и не ответила, что заставило тебя лить горькие-горькие слезы, сидя в одиночестве на берегу не самого представительного озера в самом дальнем и глухом углу парка.

Бэль пожала плечами:

— Ты будешь смеяться. Не поймешь и будешь смеяться.

— Не буду, обещаю! — положил я руку на сердце.

— Честно-честно не будешь?

Мы сидели рядом, можно сказать в опасной близости, совершенно не замечая ее, и мило болтали. Я пытался понять, кто она, — ее поведение не вписывалось в общепринятые стандарты. Как будто девчонка действительно прилетела с далекой-далекой звезды. И все более склонялся к мысли, что у судьбы сегодня хорошее чувство юмора, она преподнесла мне настоящую природную аристократку. Не ту маету, что учится со мной в школе, «быдло у власти», а какую-нибудь юную баронессу или графиню — настолько ее манеры, жесты, осанка, повороты головы и даже речь отличались от привычных.

— Я устала, что ко мне относятся как к маленькой… — Она покраснела и замялась. — Мне уже двадцать один, а ко мне относятся как к пятнадцатилетней! «Бэль, не делай то! Бэль, не делай се! Туда не ходи, ходи сюда! То нельзя — слишком опасно! Это нельзя — оно еще опаснее! А вон то — вообще неприлично для юной сеньориты!» Всегда находится что-нибудь «важное», чтобы ткнуть им меня и выставить идиоткой! Я устала, Хуан! Разве я не понимаю, что можно, а что нельзя? Зачем меня этим каждый раз шпынять?

Оригинальные проблемы у девочки! Чтоб я так жил!

— Вот я сегодня взяла да и сбежала. Оторвалась от охраны и поехала в Центральный парк. Я хочу нормальной жизни, хочу встречаться с кем хочу и когда хочу, хочу сама принимать решения, я хочу…

Она запнулась, и я воспользовался моментом, чтобы перебить:

— Бэль, мне кажется, что они ведут себя с тобой так, потому что ты сама ведешь себя как маленькая.

Недоумение на лице.

— Ты даешь им повод вести себя с тобой так. Сама выставляешься маленькой девочкой, а они всего лишь ведут себя в ключе, который ты предлагаешь.

Я не стал уточнять, кто такие «они». Понятное дело, что родители, охрана, может, кто-то еще.

— И как же я себя веду? — заблестели гневом ее глаза. Ну, точно, девчонка!

— Вот смотри, ты убежала от охраны. Давай раскрутим этот момент в качестве примера?

Она кивнула.

— Скажи, кто твои родители?

Бэль раскрыла рот, чтоб ответить, но не издала ни звука. Затем посмотрела на меня более внимательно, изучающе-недоверчиво. Снова открыла рот, снова захлопнула.

Понятно, не хочет, чтобы я знал, кто она. Сбежала для того, чтобы погулять без опеки, зачем ей раскрываться?

Ну хорошо, детка. Не нужно мне знать ни твоего полного имени, ни семьи, к которой ты относишься. Для меня важна ты сама, общение с тобой, а не то, из какого клана у тебя родители. Потому я помог, не заостряя внимания на этой теме:

— Это определенно богатые и знатные люди. Правильно?

Она облегченно кивнула. Что ж, происхождение не скро ешь.

— То есть у твоего отца есть враги. У богатых людей их не может не быть. Какие-нибудь «партнеры по бизнесу», конкуренты, завистники! Да?

— Да, — кивнула она.

— А значит, эти люди дорого отдадут за то, чтобы нанести твоему отцу вред. А теперь представь, что в их руки попала ты, его дочь?..

Я дал девочке время для полета фантазии. Та молчала, рассеянно глядя на гладь воды.

— Твоя охрана — не потому, что родителям так сильно хочется тебя ущемить, а потому, что они тебя любят и боятся за тебя. У них полно врагов, и эти враги с радостью сделают тебе больно, дай им только такую возможность. Что охрана ведет себя с тобой как с маленькой? — Я рассмеялся. — Бэль, извини, как прикажешь вести себя с тобой как со взрослой, если ты совершаешь самые что ни на есть детские, глупые поступки? Убежать от охраны, потому что они тебя ограничивают? Детский сад!

Дальше я продолжал уже с нажимом:

— А ты не думала, что твои охранники — тоже люди? И что у них своя жизнь, свои семьи? Они вынуждены работать, нянчиться с тобой, чтобы их прокормить? А ты, сбежав, всех подставила? Ведь твой отец будет рвать и метать, когда узнает о побеге, а виноватой во всем сделает охрану! Для него не ты — простая озорница, а они — непрофессионалы, недостаточно серьезно отнесшиеся к своим обязанностям. Дескать, знали, что может сбежать, — почему не приняли меры?

Вот они их и принимают! — подвел итог я. — Прессуют тебя не потому, что ты маленькая, а потому, что ведешь себя как маленькая! А они хотят жить и кушать.

Как к тебе относиться, если ты способна ударить в спину? Вообще, осознаешь, что после такого финта их больше не возьмут на работу ни в одно приличное охранное агентство? Печать непрофессионализма — это «волчий билет», Бэль, который будет с ними всю оставшуюся жизнь. А у них, повторюсь, могут быть семьи, дети. Как быть в этом случае?

Я внимательно смотрел на девчонку, на ее реакцию. Реакция была — она виновато опустила голову и… Снова чуть не расплакалась. Еще чуть-чуть, и по ее щекам опять побегут слезы. Теперь от жалости.

Вот это да! Такое впечатление, что разговариваю действительно с маленькой девочкой! И ей не двадцать один и даже не пятнадцать, а не более четырех!

— Конечно же они будут давить, — продолжил я, заканчивая мысль и сбавляя обороты, — чтобы ты ничего не выкинула, нравится тебе это или не нравится. И чем больше будешь вести себя как маленькая, тем больше они будут пасти тебя, как маленькую. Что, убедил?

Бэль молчала и сопела. В ней боролись противоречивые чувства, и эта борьба полностью отражалась на лице. Наконец виновато выдавила:

— Наверное, ты прав.

— Конечно прав! — завелся я, входя во вкус. — А теперь представь, что с тобой, не дайте боги, что-нибудь случится. Что сделает твой отец?

— Ничего хорошего… — вздохнула девчонка и снова опустила голову.

— А они при этом будут ни в чем не виноваты! — добавил я. — То есть как расценивать поступок, в котором ты, не думая о возможных последствиях и о людях, за тебя отвечающих, всех подставляешь, включая тебя саму и твоих родителей? Разве это поступок взрослого человека?

— Ты прав, — повторилась она и уткнулась в колени. — Я плохая. Я вредная избалованная девчонка. Мне это уже не раз говорили… — И что мне теперь делать? — воскликнула она. — Я хочу измениться, Хуан! Хочу отвечать за поступки! Только не знаю как…

Я почувствовал, что она в миллиметре от того, чтобы снова заплакать, и, положив руку ей на плечи, притянул к себе. Жест бесцеремонный, но она на фамильярность не отреагировала, полностью впустив в личное пространство.

— Ну, я не психолог, но у меня есть маленький рецепт…

Она подняла успевшие заблестеть глаза и шмыгнула носом.

— Какой?

— Возьми файл, выпиши в него все свои поступки, которые ты совершила сегодня. Затем создай новый файл, раздели его на две части и внеси в одну колонку поступки, которые ты расцениваешь как детские, а в другую — как взрослые. Тогда поймешь, какие поступки нужно совершать в дальнейшем, какие не стоит. Причем в динамике.

— И что, поможет? — скептически скривилась она.

— Если делать это каждый день — обязательно! — понизил я голос для убедительности.

Бэль отвернулась, вздохнула и… расплылась в улыбке.

— Ну вот, опять ты прав! Снова и во всем. Ты — хороший.

Интересный вывод. Значит, чтобы стать хорошим, иногда достаточно просто выслушать и дать совет?

— Я не хороший, я рассудительный! — поднял я вверх указательный палец. — А ты давай работай над собой! Пора уже взрослеть, двадцать один год все-таки…

Меня несло. От близости такой красотки, от вида ее голых коленок и ощущения руки на плечах, от запаха ее волос… И от необычности ситуации конечно же!

Я сильно сомневался, что она повзрослеет. Девочка передо мной была… наивная, добрая, и при этом… называть ее грубо язык не поворачивался, но было в ней что-то не от мира сего, будто небольшой снаряд застрял в голове. Неудивительно, что все относятся к ней как к маленькой, она и впрямь более похожа на малолетнюю девочку или упавшее со звезды существо. Наивный, опекаемый влиятельными родителями цветок со своими суждениями и уникальным розовым мировосприятием.

— А сейчас, надеюсь, ты не против небольшой прогулки? — Я поднялся и протянул ей локоть. — Раз уж ты сбежала погулять, почему бы нам вдвоем не осуществить цель твоего побега?

— А как же моя охрана? Вдруг со мной что случится? — смеялись ее серьезные-серьезные глаза. А она с характером девочка! И еще, несмотря на мою лекцию, что-то менять и сожалеть о содеянном не собиралась.

Угу, у нас внутри маленькая стервочка, оказывается! Становится все интереснее и интереснее!!

— Раз уж я тебя встретил и предложил помощь — я и буду тебя охранять! — максимально серьезно заявил я. — В конце концов, кто-то должен нести ответственность за маленьких девочек? Нельзя отпускать их плакать в одиночестве…

После этих слов Бэль разинула рот от возмущения, затем, пыша гневом, вскочила и попыталась меня грубо толкнуть.

— Ах ты ж!.. Я ему все рассказала, а он!.. Издеваешься, да?

Я отскочил в сторону. А потом еще и еще раз. И еще.

Мои тренировки не прошли даром — малышка оказалась настолько быстра, что даже в шутку я еле успевал уходить от ее бросков. Наконец ей это надоело, и она, гордо насупившись, бросила:

— Ладно, так и быть! Я тебя прощаю!

Это смотрелось настолько комично, что я расхохотался.

Она, глядя на меня, последовала моему примеру.

Отсмеявшись, я сделал галантный реверанс (точнее, попытался: какой с меня реверанс?) и снова протянул локоть вперед:

— Вашу руку, сеньорита!

Она окинула меня внимательным взглядом, словно раздумывая, попинать меня еще или хватит, затем сдалась и, тоже сделав реверанс, только легкий и элегантный, достойный приема в королевском дворце (мне даже стало неловко за неуклюжесть), зацепилась за мою руку, и мы, перебрасываясь веселыми колкими репликами, направились в сторону «обжитых» мест.

Март 2447 года, Венера, провинция Полония

Поезд мерно покачивался из стороны в сторону. Даже самые сверхсовременные магнитки в прямых, ровных, как римские виадуки, вакуумных тоннелях не способны погасить колебания. В этом за восемнадцать лет ничего не изменилось.

Восемнадцать лет. Много это или мало?

Когда тебе за пятьдесят и ты чего-то в жизни достиг, они пролетают незаметно. Но когда тебе нет и тридцати, ты — перспективный ученый, и у тебя впереди вся жизнь, восемнадцать лет — это много. Слишком много, если провести их в тюрьме.

Но он свободен. И жив. Кому-то такой срок покажется слишком большим за возможность всего лишь жить дальше, без перспектив, без прошлого, без банального уважения окружающих, но стоит поискать тела десятков его коллег, лежащих под сорокаметровым слоем грунта, и спросить у них, что лучше.

Он выжил. Он на свободе. Более того, по его следу не идут ищейки — молодые сексапильные девочки-зомби в белых доспехах с мертвыми глазами. «Ангелы», живые роботы ее королевского величества. И пусть в кармане документы на иного, несуществующего человека, пусть ему нельзя появиться в кругу тех, кто может помнить его по прошлой жизни, но возможность просто жить того стоит.

Человек, едущий в рейсовом поезде на родину, где не был почти двадцать лет, устало закрыл глаза. Дрема, одолевшая почти всех попутчиков, находить не спешила. И это плохо — в голову лезли воспоминания, которые сейчас не хотелось ворошить. Для них еще придет время, сейчас бы просто поспать…

Но нет, сон не шел.

Зато из глубин поднималась злость, агрессия. Он отомстит, обязательно отомстит! За каждого, лежащего в том взорванном бункере. За себя, за исковерканную жизнь. Сейчас он ближе к этому, чем когда бы то ни было. Это сложно, но у него получится. Должно получиться! Ради этого он почти двадцать лет гнил в не самых комфортных местах планеты за преступление, совершенное другим.

Да, он не убивал того человека. Это сделал парень в кепке, с рекламным логотипом на груди, который убежал за минуту до приезда гвардии. Но тюрьма в тот момент была для него единственным спасением, единственным местом, где можно спрятаться от убийц и надолго залечь на дно, и он взял вину на себя, схватив окровавленный нож руками…

…Это началось за пару месяцев до отпуска, в мае. Кажется, в тот день он решился клеить Анхелику, свою «боевую» сослуживицу. Милую девочку, «старшего специалиста научной…».

Как же, в основном научной. И тем более старшего.

Как эта бездарность с руками торчащими неизвестно откуда умудрилась устроиться на довольно неплохое место в их НИИ, он не понимал. Точнее, понимал, но ведь всему должен быть предел?! Понятно, если бы она работала лаборантом, секретаршей, курьером, девочкой для бумаг… Но специалист, тем более старший?

В целом он не был настроен против нее лично, скорее не понимал степени безответственности умного и уважаемого в остальных вопросах начальства. Недовольных Анхеликой в институте вообще было немного: с мозгами у этой курицы было туговато, однако рот, как, впрочем, и все остальное, в полном порядке. Все, что она не была в состоянии сделать, в силу отсутствия образования и способностей, за нее делали другие, но она щедро вознаграждала за помощь и никогда не ломалась.

Она вообще никогда не ломалась. Даже Сам, притащивший ее сюда неизвестно откуда и какое-то время считавший своей собственностью, давно махнул рукой. Есть такая категория женщин, болеющих за «дело» душой, и ничего тут не попишешь.

Итак, Анхелика, «старший научный сотрудник», труженица рта, задницы и других интересных частей тела, находящаяся в «общественной» собственности коллектива, стояла перед ним и отчаянно щебетала. На тот момент он еще ни разу не зажигал с нею, хотя все друзья настоятельно советовали попробовать. Было в этом что-то… недостойное! Недостойное его, потому он всегда отказывался. Пользоваться девкой, которой уже воспользовались все-все коллеги?

Но, с другой стороны, она была честна. «Я вот такая, какая есть!» И никогда не брала за свои «вознаграждения» деньги. А это лучше, чем жечь со стервой, дававшей кому-то в прошлом по контракту (или без), но тебе при этом втирающей, какая она замечательная овечка и вообще святая невинность. На этой планете почти все девки по молодости грешат контрактами, и большинство потом отчаянно пытаются скрыть это от спутников последующей, обдуманной взрослой жизни. Поэтому он решился, тем более что внешне девушка ему нравилась.

Как раз настал апофеоз: они выясняли, в какое заведение лучше пойти, отдохнуть и поесть, и чтобы номера были недалеко, и все это недорого (с его зарплатой деньги в этом вопросе играли не последнюю роль), когда дверь в лабораторию неожиданно распахнулась и в проеме появилось озадаченное лицо начальника отдела.

— Красуцкий? Зайди к Главному. Срочно!

Сказав это, начальник быстро исчез. На душе заскребли кошки.

Первое — шеф проигнорировал, что он не работает. Клеить Анхелику не возбранялось, но не в рабочее время. Это, конечно, несмертельно, за такое не выгонят, но покричать, ткнуть носом в нарушение шеф был обязан.

Второе — скорость его «убегания». Отсутствующий взгляд и излишняя нервозность в голосе. Что-то случилось. На самом верху. И он в этом косвенно участвует, иначе бы его не дергали.

Что и как? Версий и предположений не было.

— Я скоро, — стрельнул он глазами на прощание девушке и с тяжелым сердцем побрел к лифтам. На вечер они так конкретно и не договорились, оставалась возможность, что Анхелику перехватят, но это не так тревожило, как первопричина плохого настроения начальника.

Сам, белее мела, сидел один, в приемной, в кресле для посетителей. Выглядел растерянно, руки мерзко подрагивали — от имиджа царя и бога, коим здесь считался, не осталось и следа.

— А, Красуцкий. Проходи… — вяло кивнул он в сторону своего кабинета.

В огромном кабинете Главного, спиной к гигантской панели, имитирующей не существующий в подземелье института вид из окна небоскреба, за большим длинным директорским столом… сидела молодая женщина, читающая что-то с ручного виртуального планшета. Слишком молодая, чтобы производить грозное впечатление на таких важных и серьезных людей, как их директор. Но, кроме нее, внутри не было никого.

— Сеньор Красуцкий? — не глядя, спросила она.

— Так точно! — ответил он по-военному. Несмотря на молодость, было в ее голосе нечто сродни тону его армейских командиров, и память услужливо, на рефлексе, привычно выдала ответ.

Непростая девочка!

— Присаживайтесь, — отстраненно кивнула она на мягкие стулья перед собой, так и не оторвав от планшета взгляда.

Ему не оставалось ничего иного, кроме как последовать приглашению. В голове один за другим неслись вопросы относительно ее персоны. Ответа не имелось.

Начать с внешности. Молодая, лет двадцати трех — двадцати пяти. Волосы длинные, темно-русые, волнистые. Лоб высокий, губы тонкие. Черты лица несколько аристократичные, но вот манера держаться выдавала в ней девушку «из низов» — подлинно аристократичные манеры, прививаемые с детства, не приобрести и ни с чем не спутать. Кожа относительно светлая — не чистокровная латинос, помесь с кем-то из европеоидов. То есть к аристократии она точно отношения не имеет.

Но директор оставил собственный кабинет, ютясь в приемной, для того, чтобы эта фифа могла поговорить с его подчиненными. Какой же пост должна занимать девка-полукровка в двадцать пять лет, чтобы выгонять из кабинетов директоров важных военных НИИ? И, пользуясь чем, если не родственными связями, этот пост можно занять?

Любовник? Сразу нет. Да, она красивая, но одной постелью так не взлететь. Потолок подобных карьерных индивидок — Анхелика. В серьезных конторах к кадрам не относятся настолько наплевательски, а что она из серьезной конторы — сомнений не возникало ни минуты.

Дальше, коммуникативность. Если обычно, наблюдая за невербальными проявлениями людей, он щелкал их как орешки, то сейчас видел человека, полностью закрытого «броней». Ни форма бровей, ни прищур глаз, ни форма губ не свидетельствовали об эмоциях и внутреннем состоянии ровным счетом ничего. Это было странно, и объяснение складывалось только одно — эта особа прошла специальную подготовку, профессиональную, именно с целью, чтобы любители, вроде него, не смогли ее прочитать.

Следовательно, «серьезная контора» — это однозначно спецслужба.

Плохо.

…Но и это не объясняет, как столь молодая особа могла взлететь на ТАКОЙ верх.

— Войцех Красуцкий? Правильно? — Сидящая за столом наконец подняла глаза. Голос ровный, интонация холодная — профессиональный тон работников спецслужб. Но больше всего поразил взгляд: колючий, ледяной, она прожигала им насквозь, вытаскивая наружу все нехорошие помыслы. Даже те, которых нет. А еще в нем читалась неприкрытая угроза: «Только дернись, Войцех, только скажи полслова неправды! И тебе конец!..» Убийца. Взгляд холодного и жестокого убийцы, видящего, где и когда его могут наколоть. Мужчине стало не по себе.

Он не боялся спецслужб. Сталкивался, его проверяли при устройстве в институт. Но за ним и его семьей не водилось ничего противозаконного, в работе он почти не касался секретных разработок и не был интересен иностранным «конторам». Паниковать из-за теперешней беседы не стоило, а взгляд этот — всего лишь профессиональный прием, стандартный, используемый в разговорах с любым «клиентом» службы…

…Но отчего-то душа все равно уходила в пятки.

— Сирена Морган, императорская гвардия, очень приятно, — с намеком на кивок произнесла она.

— Мне тоже, — кивнул в ответ Войцех, пытаясь взять себя в руки. Не получалось. Потому следующая фраза вырвалась помимо его воли, как часть бравады, за которую прячется человек, когда ему страшно. — Гринго?

— Гринго? Хмм… — На лице собеседницы промелькнуло удивление. Затем глаза ее опасно сузились. — Кто бы говорил, дон Войцех, кто бы говорил!..

Ее тон не предвещал ничего хорошего, но, несмотря на показную грозность, мужчина разглядел за ним всего лишь удивление. Кажется, он эту особу заинтересовал.

— Вы не похожи на латинос, и ваша фамилия… — начал он оправдываться, но его перебили:

— Ее величеству все равно, какой национальности люди, которые верно ей служат. И она, кстати, ничего не имеет против поляков, несмотря на то что те считают иначе.

Сказано было резко, с намеком. Камень в его огород, и он понял, что конкретно она имела в виду.

Скорее всего, это его досье сия молодая сеньора листала только что. А в его биографии достаточно историй, которые, если копнуть глубже, дадут плачевные для его карьеры результаты. И, судя по всему, кто-то их уже копнул.

— Ваш национализм — проблема сугубо вашего внутреннего менталитета и в государственной политике большой роли не играет.

— Я не сторонник польского национализма… — Войцех запел старую стандартную песню, но вновь был грубо прерван:

— Странно, у меня другие данные!

Глаза сеньоры смеялись. Но теперь это был не интерес, а насмешка. Насмешка многоопытного удава над кроликом-неудачником, из последних сил безуспешно пытающимся его обмануть.

— Оч-чень другие и оч-чень красноречивые! И стопроцентно проверенные.

М-да, обмануть такую сложно. И это плохо. С печатью неблагонадежности в личном деле его в момент выпрут отсюда, и найти другую хорошую работу вряд ли получится. Но с другой стороны, если бы хотели поставить крест, с ним бы не разговаривали. Значит, что-то эта фифа от него хочет.

— Но, сеньор Красуцкий, я здесь не за этим…

Тон сеньоры резко потеплел. Он прав. Видимо, она решила играть роль «хорошего гвардейца», а перед этим была демонстрация возможностей. Чтобы знал свою планку и не дергался.

— Давайте оставим ошибки прошлому, все мы люди. Я готова нигде не регистрировать ваши… убеждения… Но вы в обмен будете говорить мне правду, не пытаясь врать и юлить.

Она приторно улыбнулась.

Мужчина про себя выругался. Хорошо проявлять «благородство», зная, что собеседник в твоих руках и осознает это. Хорошо быть добренькой, приперев к стенке.

Но трусом Войцех себя не считал и полез напролом.

— Где гарантии? Что не станете регистрировать, сеньора Морган? — зло усмехнулся он.

— Никаких гарантий, — с той же слащавой улыбкой парировала она. — Лишь тезис о том, что, если бы мне надо было вас утопить, вы бы уже оказались за воротами, а не сидели передо мной. За воротами и института, и нормальной жизни. Такой аргумент устроит?

Войцех тяжело вздохнул:

— Я согласен. — Он небрежно кивнул, разваливаясь на стуле и готовясь к обстоятельному разговору. — Но сначала можно вопрос? Для прояснения ситуации? Откуда такое лояльное отношение к столь проблемной нации, как наша?

Женщина с видимым удовольствием откинулась в кресле и закинула ногу за ногу. Ей нравились и беседа, и его нагловатое поведение. Она, по логике, должна давить, подчинять его, но она специально давала ему свободу для маневра и бравад, чтобы послушать и получить эстетическое удовольствие. Возможно, даже в ущерб делу. Неправильная гэбэшница!

— О, с удовольствием, сеньор Красуцкий! Понимаете, вы мертвы как нация. Вы всегда жили лишь ненавистью к другим нациям, точнее, к ДРУГОЙ нации. Чувством ущемленности, обиды. «Мы такие бедные и несчастные, а во всем виноваты ОНИ, подлые и нехорошие!..» Но с нами такой фокус не пройдет.

Вы исчезнете. Вам не за что нас ненавидеть, это подтачивает вашу национальную идею, выбивает почву. Да и плевать нам на вашу ненависть! Мы не русские, и нас не устраивает наличие под боком целого народа, живущего по чуждым правилам. Поэтому сначала мы лишим вас традиций, затем культуры, потом истории. Привьем вашим детям и внукам нашу систему ценностей, и через пятьдесят лет вы станете нами, белокожими латинос с экзотическими фамилиями. Как такое объяснение?

Мужчина скрипнул зубами так, что слышно было даже в приемной. Сеньора из ИГ спокойно, словно говорила о ценах на гаванские сигары, продолжала:

— Моим коллегам нравится искать среди вас предателей, подстрекателей к восстанию, бунту, центры «сопротивления» и культурного подполья. Но ее величество понимает, что вы всего лишь больная обреченная нация, и относится к венерианским полякам снисходительно. И следовательно, те из вас, кто будет осознанно верно и преданно служить ей сейчас, получит гораздо больше благ, чем те, кто будет делать это добровольно, но БУДЕТ делать это в следующих поколениях. Я ни к чему не призываю, это просто следствие, информация к размышлению.

Войцех молчал. Да, эта сеньора с фамилией гринго любит развлечения, но развлекается жестоко. Безжалостно и бестактно. Да и кого, в сущности, жалеть-то? Презренного поляка? Нет уж, пусть он знает все как есть, а затем или валит на историческую родину, или становится одним из них. Осознанно. Добровольно.

— Это не мои домыслы, — закончила она, — а целенаправленная программа, которая уже много лет как запущена. Просто мы не спешим, но будьте уверены, сеньор Красуцкий, так будет.

Очевидно, со стороны это выглядело идиотизмом. Сотрудница императорской гвардии приперлась в важный исследовательский институт, выгнала из кабинета его начальника и втирает ему, рядовому сотруднику, истины национальной политики. Но гэбэшники — особая каста, люди с иной психикой и иным миром. Кто знает, о чем говорят их агенты в беседах с потенциальными резидентами при вербовке? Уж никак не на скупые рабочие темы!

— Что вы хотите от меня?

Собеседница довольно улыбнулась. Клиент дозрел.

— Хороший вопрос. А главное, после хорошей прочищающей преамбулы…

Войцех снова скрипнул зубами.

— По нашим данным, вы — хороший специалист в области генетического программирования.

Он ожидал чего угодно: предложения стучать, доносить, следить за кем-то… но не этого.

— Я бы не стал утверждать в превосходной степени. Скажем так, я ОБЫЧНЫЙ специалист…

— Скромность — хорошее качество. Ее величество ценит его в людях. Особенно в представителях проблемных наций…

Снова эти довольные смеющиеся глаза. Как она уже достала национальным вопросом!

— И тем не менее многие люди в этой области, достойные того, чтобы относиться к их мнению серьезно, отмечают, что вы хотя и молодой, но очень способный и перспективный специалист.

— Может быть, не буду спорить, — согласно кивнул Войцех. — Но лично себя я так высоко не ценю.

— Зря, — недовольно скривилась она. — Амбиции — вот чего зачастую не хватает молодым ученым, чтобы стать знаменитыми. Уверенности в себе.

Серьезно она это сказала или нет, он не понял.

— Под эгидой департамента безопасности планируется важный эксперимент. Естественно, секретный.

— Департаменту безопасности нужны эксперименты с генным программированием? — Войцех присвистнул.

— У вас плохо со слухом, сеньор Красуцкий? — Брови сеньоры слегка нахмурились. Но это «слегка» от человека ее ранга — слишком много, чтобы утопить в дерьме такую сошку, как он.

Мужчина съежился и подобрался.

— Что вы, совершенно нет! Я внимательно слушаю. Просто не мог поверить. ДБ… и генные эксперименты? Для чего им это?

— Это вас не касается, сеньор Красуцкий. — Собеседница расслабленно улыбнулась. — Скажу больше, это не касается даже меня.

Он кивнул.

— Итак, это эксперимент, связанный с генным программированием. Сказать подробности не могу, не располагаю информацией, но, поскольку мне рекомендовали ваш отдел и вас лично, думаю, это ваш профиль.

— Можно уточнить, это касается психофизических реакций? Морфологии, поведенческих установок? Скорости рефлексов, мышечных реакций? Понимаете, я узкий специалист…

— Я не знаю об эксперименте ничего! — Она повысила голос. Войцех понял, что это неправда. — Все, что могу сказать, — это генетическое программирование человека с заданными параметрами.

— Такие опыты запрещены международной конвенцией… — Войцех осекся.

Женщина флегматично смотрела на него, покачивая ногой и внимательно следя за реакцией. Боги, вот это да!

— Я понял… Все понял… — быстро затараторил он. Сеньора понимающе улыбнулась. — А каковы условия? Что от меня требуется и что мне могут предложить? Как насчет работы, которую я веду здесь? — Он окинул взглядом кабинет, имея в виду весь институт.

— Замену здесь вам найдут. Ваше начальство еще не окончательно утратило профессионализм, думаю, с этим они справятся… — Она плотоядно усмехнулась.

Понятно, почему так дрожали руки у Главного. Она их тут всех круто прижала. Видать, есть чем.

— Оплата… — Она подвинула к нему клочок натуральной бумаги размером с визитку, на которой были написаны цифры. Увидев их, Войцех ужаснулся. — Это за год работы, — прокомментировала сеньора.

— Так много? — Челюсть отвисла. Столько он не заработает и за десять лет вкалывания в НИИ.

— Секретность… — Собеседница пожала плечами. — К тому же есть дополнительные условия.

Он, весь внимание, приготовился услышать что угодно. Но вновь, второй раз за десять минут, у него отвисла челюсть от удивления.

 

Глава 5

БЭЛЬ

Мод-блондинос. Смуглокожая беловолосая латинос. Пожалуй, на этом моменте можно сделать лирическое отступление.

Белые волосы — это принадлежность к очень… Нет, ОЧЕНЬ солидному обществу. Я учусь в не последней школе планеты, но у нас нет ни одного человека с такими. И сомневаюсь, что в других элитных школах их счет идет на десятки. Их настолько мало, что встретить подобную просто так на улице почти невозможно (я имею в виду настоящих блондинос, а не крашеных брюнеток или чистокровных североевропейских туристок). Почему так сложилось? Долгая история.

Началась она с того, что творец, создав обычных чистокровных белокожих людей, поселил их обособленно в северных странах. Он даровал им здоровье, силу и ярость, и об этом до сих пор слагают легенды. Однако одарил слабым, рецессивным геном цвета, который не может бороться в перспективе с более сильными, доминантными собратьями южных народов. Иначе говоря, «белый» ген успешно мог проявляться только в изолированной системе, где народы-носители не могли смешиваться с южанами, и только так сохранить определяемое им свойство. Такая вот шутка создателя.

Замысел высшего разума поначалу исполнялся: северяне были сильны, их расплодилось довольно много, и они доминировали в своем мире, проводя экспансию на юг. Но прошли столетия, рухнули империи, с Востока переселились новые народы. Южан в общей массе становилось все больше и больше, а северян все меньше и меньше, они разбавлялись другими народами, ген терялся. Процесс растянулся на века и был в целом незаметен.

Потом, веке в двадцатом или двадцать первом, мир подвергся чуме глобализации, получившей название Второго Переселения Народов. Выходцы из стран Азии и Африки потоком хлынули в страны Европы и Северной Америки, буквально затопив их, погубив коренное население, оттеснив его на обочину истории. «Белый» ген не выдержал нагрузки и исчез. Последние его носители еще живут в относительно изолированных общинах Северной Европы, но и их исчезновение — дело времени.

Таким образом, уже в начале двадцать второго века беловолосые люди в основном вымерли. Их еще можно было спасти как расу, проведя генетические исследования, усилив их ген, а затем, искусственно внедрив в генотип будущих зародышей, но это морока, стоящая огромных денег, которые всегда есть на что потратить, более важное и нужное. Практичный мир предпочел вычеркнуть блондинов из истории — так дешевле.

Но судьба любит преподносить сюрпризы. Примерно в это же время, в тридцатых годах двадцать второго века, родился безумец, помешанный на экстремальной генетике. К сожалению для мира (но к счастью для белой расы), им оказался наследник престола уже существовавшей тогда Империи, принявший впоследствии тронное имя Хуана Четвертого. Жесткий и суровый человек, кровавый тиран, убивший и искалечивший миллионы. По своей жестокости он переплюнул легендарного Гитлера, а это многого стоит.

Например, его концлагеря на территории Северной Америки. Да, покорил ненавистную страну, угнетавшую его континент двести лет, да, уничтожил статую Свободы, «гору президентов» и другие атрибуты былого. Нехорошо поступил. Но эти действия можно понять, попытаться оправдать жестокостью эпохи, однако к чему поголовно уничтожать покоренное население? Пятьдесят миллионов человек (возможно, больше), сгинувших в лагерях смерти на территории Техаса, Флориды, Оклахомы и Калифорнии, навсегда останутся черным призраком во взаимоотношениях между Северной и Южной Америкой. Пусть Северная ныне — лишь намек на тень былого величия, нищая отсталая страна, но холод в отношениях с нею еще аукнется имперцам в глобальной перспективе.

Кроме ничем не обоснованного уничтожения гринго, Хуан Четвертый прославился тем, что вкладывал огромные средства в экстремальные исследования, не заботясь о моральном их аспекте. Ему нужны были живые роботы с заданными параметрами, иначе — монстры, используемые в определенных нехороших целях, для которых не подходит использование обычных людей. И его совершенно не волновала цена их создания. Это был фанат, толкнувший науку на десятилетия вперед, но…

…Но вопрос цены, расплаты за содеянное, уничтожил этого, по-своему великого, человека.

Он гноил в тюрьмах недовольных своей властью, но при этом создавал новых людей, которых людьми назвать не повернется язык. Генетика стала страшным оружием в его руках. Лишь после его свержения и предания забвению его имени вдруг выяснилось, что на основе добытых им знаний можно лечить болезни, улучшать генофонды целых наций и создавать модифицированных людей с заданными параметрами. Не монстров, а обычных людей, абсолютно здоровых и гораздо более приспособленных к жизни в сложных условиях (например, в космосе и колониях). Медики и военные тут же принялись массово использовать эти достижения, наука в своем развитии совершила новый виток, который бы не состоялся без пролитой тираном крови, но об этом люди до сих пор предпочитают не вспоминать.

Блондины, или неовикинги, являлись одним из направлений исследований Безумного Императора. Скромного, абсолютно не кровавого, что для этого человека нехарактерно. Он изучил потерянный ген и модифицировал его, сделав доминантным, задавить проявление которого просто так стало невозможно. Но…

И снова это но!

Ему было плевать на спасение потерянной расы, хоть он с детства ею грезил, идеализируя древних северян. Исследования проводились с сугубо практической целью, даже с двумя.

Первая. В мире на тот момент ощущалась острая нехватка контингента, желающего добровольно погибнуть во славу отечества (точнее, за кошельки правящих им буржуев), и год от года недостачу в рядах вооруженных сил компенсировать становилось все тяжелее. Решить проблему можно было одним махом, одномоментно завербовав несколько миллионов человек, живущих войной и ради войны, не знающих и не желающих знать другой жизни. Новых викингов.

Вторая — низкое доверие к уже существующей армии, в которой служили те же люди, что страдали от его тирании на гражданке. У них имелось оружие, а также сила воли и умение рисковать. О доверии солдат правителю не могло быть и речи, тиран боялся собственной армии, наделяя ее благами и развращая, тем самым только потворствуя желанию установить хунту. Эту проблему нельзя игнорировать и невозможно решить, если только не заменить нелояльных бойцов на лояльных, не связанных с гражданской жизнью. ВСЕХ бойцов.

Император не стал мелочиться, показав, что он — действительно великий человек: заменил всех, одним махом разрубив аж два гордиева узла, окупив этим гигантские затраты на исследования.

Он создал искусственных людей, искусственных воинов, внешне похожих на древних свирепых викингов. Это были не клоны, а настоящие зародыши настоящих людей, полностью индивидуальные, лишь немного модифицированные. Несколько миллионов человек, мужчин и женщин, обладающих массой полезных способностей. Физически сильных, легко адаптирующихся в любых условиях, а главное, абсолютно преданных! Их воспитывали в специальных центрах, неподконтрольных общественности, где зомбировали, с детства прививая необходимые тирану чувства — патриотизм, готовность умереть и прочее. Весь набор качеств, которого на тот момент не имелось у солдат ни в одной армии мира.

Миллионы людей вырастали и заступали на службу, где без вопросов и сомнений выполняли ЛЮБЫЕ приказы, со временем почти полностью вытеснив старых солдат. Возникло что-то вроде военного сословия из сверхлюдей, опора трона, причем эта опора в первых же военных конфликтах показала, что она на порядок сильнее и боеспособнее прежней армии Империи, равно как и армий остальных держав. Только один этот шаг вывел страну на передовые позиции, заставив остальной мир трепетать.

Но это не спасло императора, его все равно убили. Белые люди оказались недостаточно поворотливыми, чтобы воспользоваться моментом и превратиться в «преторианскую гвардию», диктуя всем свои условия, ставя и свергая императоров. Новое правительство, пришедшее на смену старого, сумело дезорганизовать их и поставить на место. Тем не менее тронуть их самих, как сословие, со всеми привилегиями, не посмели. Страшно! Следующий император лишь свернул программу искусственного репродуцирования и перевел комплектацию вооруженных сил на старую схему, постепенно обновляя военные кадры естественным образом, за счет новобранцев «с улицы», убирая белых на гражданку за выслугой лет.

Это долгий путь, зато надежный. Самый безболезненный для общества из всех возможных, несмотря на то что все время «конверсии» беловолосых власть тряслась от страха. Но он сработал — за два поколения армия превратилась в обычную армию, каковой и была ранее, белые люди перестали быть угрозой, а о проекте неовикингов благополучно забыли.

На гражданке же белые люди быстро смешались с местным населением. Не сразу, конечно, первое время отношение к ним было настороженным, их не очень-то любили и даже пытались принижать: дескать, моды, презренные недолюди. Но это была не просто группа модов, а сплоченное и организованное сословие, за которым стояла большая сила, и несколько акций, когда за убийство своих от рук воинственных хулиганов или расистов устраивались кровавые вендетты, научили людей относиться к ним с уважением, уравняв правами с натуральными.

Сам тиран в памяти людей вскоре забылся, и отношение к его «детям» тоже изменилось. То есть снялись все барьеры для смешивания их с латинос. Тогда выяснилось, что ген — это всего лишь ген, отвечающий за определенный набор качеств, и ни за что больше. Например, смуглый цвет кожи оказался очень даже совместим с белыми волосами и голубыми глазами. А так как почти все имперцы в той или иной степени смуглокожи, «викинги», растворяясь в их массе, поголовно приобретали оный цвет. То же и с остальными расовыми признаками: все неусиленные, естественные регрессировали, ушли в небытие, сменившись качествами исконных южноамериканцев. Сейчас их уже практически нельзя отличить от латинос, лишь белые волосы, голубые глаза да хорошее здоровье выдают потомков неовикингов.

Они — не суровые северяне прошлого, какими задумывались, но и не потомки индейцев, негров и конкистадоров, как большинство сограждан. Нечто среднее между всеми, пятая раса, два века как натуральная.

Постепенно они рассеялись по стране, по миру и, конечно, по имперским колониям. Их количество ныне не превышает несколько десятков миллионов, что мизер для огромного мира и даже трехмиллиардной Империи, но число это не уменьшается.

Изначально так получилось, что эти люди оказались элитным сословием, кастой, группой лиц, объединенных по профессиональному признаку, наделенных властью и противопоставленных остальному населению. Поэтому когда рушился кастовый уклад (а рушился он медленно), у них было время поддержать друг друга, давая шанс всем представителям своего маленького мирка стать известными и обеспеченными. В этом их также поддерживало государство, стремящееся любой ценой «очернить» армию, дав белым дорогу куда угодно, кроме нее. Так практически все светловолосые за счет государства, при поддержке «своих», выучились в престижных заведениях и получили хорошие дипломы, после чего многие открыли фирмы, став бизнесменами, или пошли в менеджеры, артисты, шоумены, высококлассные специалисты — во все те области, где работу нельзя назвать не престижной, вливаясь в различные слои элиты Империи. Постепенно превратились в своеобразный клан состоятельных людей, поддерживающих друг друга по расовому признаку, но почти не имеющие влияния на вооруженные силы.

* * *

Конечно, не все белые разбогатели, некоторые, наоборот, со временем разорились, обеднели. Их можно встретить в Империи среди простых людей… Но и в этом случае они наверху социальной лестницы, за счет эксклюзивных признаков, редких в обыденной жизни, а потому ценимых, как изюминка. Например, точно знаю, в любом борделе Альфа-Аделлины, от Красного квартала до Маленькой Гаваны, девушке с белыми волосами автоматически предложат тройную, а то и пятерную оплату только за цвет волос, даже если она уродина (хотя уродин среди них нет, генная модификация дает о себе знать). То же самое и с мальчиками (с мальчиками еще круче, их услуги всегда дороже, чем девочек). И такой расклад, превосходство человеческого фактора над профессиональным, существует во всех сферах деятельности.

Венера — не Империя. Количество блондинос здесь гораздо меньше. Они — потомки тех, кто перебрался сюда в далекое время бурного освоения колоний для основания бизнеса (а что еще ловить состоятельным людям на планете с искусственной средой обитания и регенерированным воздухом?). Поэтому встретить подобную Бэль среди простого народа почти невозможно, она аристократка. И, судя по непринужденной манере держаться, отсутствию желания себя показать, аристократка потомственная, из самого-самого высшего общества. Вот это я влип!

— И что же заставило убежать от охраны? Ведь это ребячество, детский сад. Уж ты-то в двадцать один должна это понимать.

— Должна. — Бэль согласно кивнула и потупилась.

Какая-то странная она — вроде взрослая, но временами создается впечатление, что не совсем. Несмотря на содержательные разговоры, серьезные вещи, о которых спокойно рассуждает, внутри ее будто сидит маленькая девочка, девочка-загадка. И попытки разгадать ее пока не увенчались успехом.

Мы степенно брели по тропинкам парка, по не самой оживленной его части, вот уже четвертый час, ведя беседы на разные темы: от мировой литературы и архитектурных стилей неоколониализма до политики и современной моды. Впервые за много лет я встретил достойного собеседника, разбирающегося в самом широком спектре вещей. Даже в моей «элитной» школе таких не встречал.

Время летело быстро, три часа с Бэль показались тремя минутами. Огни «дневных» ламп, регулирующих время суток, достигли максимума — перевалило за полдень. Конечно, реальный день и реальная ночь на Золотой планете длятся почти двести пятьдесят суток, а смена времен года — вещь вообще условная, но под куполом искусственно поддерживается стандартная земная двадцатичетырехчасовая система. Само время синхронизировано с каракасским, временем столицы Империи, что удобно для бизнеса, и поддерживается таковым на всей планете, во всех провинциях и поселках, даже в полунезависимом русском секторе. В отличие от Земли у нас нет часовых поясов, и это благостно сказывается на ритме жизни более чем ста миллионов населяющих Венеру людей.

— Знаешь, Хуанито, — девушка подняла голову после долгого молчания, — я сама себя иногда не понимаю. Что-то делаю, импульсивно, одним порывом, а потом сижу и думаю: зачем это сделала? Вот и с побегом так же. Сидела, злилась и вдруг решила: а не полетело бы оно все в космос! И сбежала. А сейчас иду и понимаю, что это ничего не решило. Только теперь мне попадет за побег, и аргументы, в чем я тогда была права, никто не станет слушать.

— Это верно. — Я усмехнулся. — И часто у тебя такое бывает? Порывы «послать все в космос»?

Она скривила многозначительную мину. То есть достаточно часто.

— А почему именно побег? От чего вообще может бежать девушка, у которой есть все? Тебя не воспринимают всерьез? Это не повод для демарша! Я бы сказал, наоборот. И ты не маленькая, чтобы этого не понимать. Что должны сделать родные, чтобы возникло такое желание? Лишить за обедом сладкого?

— Смешно! — Бэль грустно усмехнулась.

— Заставить учить французский вместо футбола, баскетбола, волейбола, прогулок с мальчиками? Запереть дома и не дать гулять? Не похоже. Судя по тем вещам, что ты рассказываешь, у тебя прекрасное образование и учиться тебе не в тягость. Бэль, ты не тянешь на девочку, которая позволит так с собой обращаться. Лет пять назад — может быть, но не сейчас.

— Что же привело к такому заключению? — В ее голосе прорезались нотки ехидства.

— Ты слишком самостоятельная, — не обращая на него внимания, ответил я. — Я видел много людей и могу сказать точно: такие, как ты, не дают собой помыкать. Даже родителям.

Девушка зарделась.

— Здесь речь идет не о разовом наказании, а о длительном противостоянии, причем сугубо моральном. У тебя строгий отец?

— Да нет вроде… — Она растерянно пожала плечами.

Тут в голову пришла идея, которая мне очень понравилась.

Суть вот в чем. Я люблю наблюдать за людьми, читать их по мимике и поведению. А сейчас рядом со мной шла не просто интересная девочка, а представительница класса людей, которых я в обозримом будущем не смогу изучать по понятным причинам. Но на которых очень хочется посмотреть поближе, сравнить, отличаются ли они от остальных или нет. Есть ли в богачах нечто, что дают только большие деньги? Или же все люди одинаковы?

У меня появилась уникальная возможность это выяснить, для чего требовалось немного — всего-то расшевелить Бэль, заставить нервничать и говорить о сокровенном. И о близких. А что, любопытство — не порок, почему бы и нет?

— Тиран и сатрап, не дающий спокойно вздохнуть? — тут же начал давить я, реализуя свой план. — И твой побег — попытка его разозлить?

— Нет, папка любит меня, ты что! — искренне возмутилась она. — Он мне и не такое спускал…

— Тогда мать, — безапелляционно заявил я, развивая наступление. Кажется, Бэль не поняла, что я ее банально развожу. — Твоя мать — тиран и сатрап, и, не будучи в состоянии с ней бороться, ты устраиваешь демарши, чтобы показать, что имеешь свое мнение, отличное от ее.

Девушка вновь замотала головой:

— Нет. Моя мать — хорошая женщина. Она, конечно, строже отца…

За этим последовала мимика, характеризующая сравнительную степень «строгости». Сильно строже. Очень сильно!

— …Но мы скорее подруги, чем… чем она сатрап! Вот!

— Но что-то же тобой двигало? Охрана — это наемные работники, корень зла в родителях. Я не прав?

— Прав. — Девушка с сожалением вздохнула. — Просто дело не в родителях.

— Тогда в чем? Я не вижу логики! Что может быть сильнее воли родителей?

— А тебе обязательно искать логику?

Она бросила замученный взгляд. Я стушевался.

— Все в жизни подчинено логике. А в твоем рассказе ее нет. Вот я и… обратил на это внимание…

«Шимановский, прекрати! — осадил меня внутренний голос. — Куда ты лезешь? В чужое грязное белье? Тебе оно надо?»

«Ну, интересно же! Когда я еще увижу грязное белье аристократов?»

«Кроме того, что они — аристократы, они еще и люди, и это некрасиво!» — продолжал настаивать мой бестелесный собеседник. Но на сей раз его аргументы действия не возымели.

«Отвали! Это — богачи, а не люди! Могу я хоть глазком взглянуть на их жизнь изнутри? Хоть со слов этой девочки? Ничего плохого же я не делаю!»

«Кроме глумления…» — вякнул голос напоследок.

— Ты прав, Хуанито. Тут не будет логики, потому что… — Она замялась. — Потому что у нас не нормальная семья!

— Покажи мне хоть одну нормальную! — воскликнул я. — Таких не существует.

— Тебе интересны проблемы моей семьи? — в упор задала она вопрос.

«Интересны! Еще как! Может, хочу убедиться, что вы люди, а не какие-нибудь, скажем, вампиры. А ты молчи, бестелесная сволочь!»

— Как тебе сказать… — Я сделал умное лицо и почесал подбородок. — Мне просто показалось, что тебе нужно поговорить об этом. Выговориться.

— Думаешь?

Она занервничала. Кажется, я ударил в точку.

— Да, мне так кажется. Просто понимаешь, ты… такая несчастная!

А вот здесь я не врал. Это чувство действительно проскакивало.

— Не могу этого объяснить, но мне кажется, за твоим лоском, общительностью, веселым нравом кроется нечто, что тебя тревожит. Это воспринимается на уровне интуиции, не спрашивай, откуда я это взял.

Девушка кивнула и погрустнела:

— Настолько заметно, да?

«Шимановский, хватит давить! Ну, прав ты, не все в порядке в Датском королевстве. Но она же страдает! Такой кайф — лицезреть расстроенную девушку, да?»

— Да нет вообще-то… — Я все же внял голосу и сбавил обороты. — Просто… Просто… Я вижу людей, Бэль. Это что-то типа таланта. Мимика, жесты, невербальные проявления. Морщинки вокруг глаз, форма губ, когда о чем-то думаешь. Люди учатся этому годами, а я вот… Просто чувствую. Это с детства так. Не обижайся на меня, ладно?

— Я не обижаюсь… — Она вдруг расплылась в улыбке. — А ты что, готов стать моим духовником?

— Думаешь, ты первая? — усмехнулся я.

Вообще-то самонадеянно. На самом деле с моим дурным характером мне мало кто решается плакаться в жилетку. Хотя из меня получился бы хороший психоаналитик — все, о чем говорил, я действительно вижу и чувствую. Это направление, кстати, в качестве будущей профессии очень даже серьезно рассматриваю.

— А где гарантия, что услышанное тобой завтра не попадет на первые полосы таблоидов? — Ее глаза опасно прищурились.

Она видела во мне ровню, человека с возможностями, и это позабавило.

— И как я это сделаю?! — наигранно-удивленно воскликнул я.

— Папарацци… — начала она, но я грубо перебил:

— Бэль, папарацци засмеют и оплюют меня, предложи я им информацию о тебе! Скажут: «Мальчик, иди покури еще, хорошая у тебя травка! И не мешай серьезным людям работать!» Не забывай, я — парень с рабочей окраины, а не видный деятель планеты, к которому нужно прислушиваться. У меня нет ни авторитета, ни нужных знакомых. Да и не нужны они, в общем… — Я равнодушно пожал плечами. — Мне и на своем месте хорошо.

Бэль сникла. Да, при долгом тесном общении о социальной пропасти забываешь быстро. Но с другой стороны, именно я — идеальная кандидатура в духовники. Просто потому, что ничего не смогу ей сделать при всем желании. Наоборот, посочувствую и дам совет, если смогу. Хотя, как показывает практика, чтобы разобраться в себе, чужие советы не нужны. Достаточно озвучить волнующие тебя вопросы вслух, и решение напросится само. Одно время я даже вел аудиодневник, который затем переслушивал, пока не перерос. Зато теперь горжусь сохранением здравого мышления в самые трудные периоды.

— Кстати, вот и лавочка освободилась, как по заказу!

Парочка, сидящая на лавочке чуть впереди, поднялась и ушла в противоположном направлении. Я, ускорив шаг, плюхнулся на нее, забивая место:

— Присаживайся!

Бэль, как положено порядочной сеньорите, плавно опустилась на пластиковое сиденье, поправляя юбку и держа спину перпендикулярно земле. Элементарный вроде жест она сделала с такой грацией и такой элегантностью, что я со своими медвежьими повадками почувствовал себя неуютно. Блин, вот они — хорошие манеры!

Мое смущение не осталось незамеченным — в глазах Бэль промелькнула веселая искра удовлетворения. Вот зараза! Ничего, я найду чем ответить.

Сев, девушка какое-то время молчала, собираясь с мыслями. Затем, глубоко вздохнув, воскликнула:

— Хорошо, убедил. Расскажу. Только при условии, что все останется между нами.

— Разумеется.

— Мой отец — никакой не тиран. Он очень хороший, добрый и отзывчивый человек и очень нас любит. Меня и брата с сестрой. И никогда нас не ругает.

— Прикольно! А мать?

— Мать тоже очень хорошая, хотя и строгая и нас любит. Мы нашли общий язык, от нее я бы никогда не удрала. Но она — глава одного из древнейших родов планеты, уходящего корнями в старую аристократию, еще доимперской эпохи…

При этих словах я присвистнул. Вот это да! Только что она подтвердила мои худшие опасения. Их, старой аристократии, всего ничего, они богаты и на виду у всей планеты. Теперь понятны опасения насчет папарацци.

— Мама возглавляет семейный бизнес, она — очень занятой человек, и мы слишком редко видимся, чтобы ссориться. — В ее голосе послышались нотки грусти. Здесь я ей сочувствовал, но помочь не мог — у каждого статуса свои плюсы и свои минусы. — Это огромная компания, Хуан! Там столько дел, столько проблем, столько ответственности!..

Я кивнул. Масштабы подобной компании приблизительно представлял. Бюджет родителей учеников ВСЕЙ нашей престижной школы не составит и десятой части их чистой прибыли.

— Тогда с кем у тебя трения? Зачем было бежать? Разве может быть кто-то авторитетнее ТАКИХ родителей, ТАКОЙ матери?

— Может. — Она вновь тяжело вздохнула. — Все не так просто, Хуан. Трения у меня не с родителями, а с… мачехой. Вот. И сбежала я, чтоб насолить ей.

Я раскрыл рот от удивления. Бэль глядела вперед невидящим взором.

— Эта злая гарпия, занимающаяся нашим воспитанием, ни во что не ставит ни меня, ни мое мнение. Мы меж собой даже прозвали ее штандартенфюрер. Вот и весь конфликт, Хуанито. Теперь можешь смеяться.

Смешно мне не было. Даже от экзотического прозвища.

— Как все запущено!

— Это точно. И главное, я совершенно ничего не могу сделать! У нее что-то типа карт-бланша, родители не лезут в «воспитательный» процесс. Любые попытки проявить себя, доказать, что я взрослая, обречены на провал.

— Но она же должна понимать, что ты… не маленькая.

— Она понимает. — Бэль покачала головой. — Скажу больше, она не такой тиран, как кажется, и многое нам позволяет. Но может надавать мне по мордасам в присутствии друзей и подруг за здорово живешь!

А вот тут я расхохотался от души, и хохотал долго. Бэль же насупилась и съежилась, забыв о своей аристократичной осанке и манерах. Кажется, я своего добился: скелеты ее семьи, гремя костями, громко посыпались из шкафа на землю — только успевай собирать.

— Я знала, что ты будешь смеяться! — обиженно пробурчала девушка. — Но для меня все это серьезно.

— Извини. — Я силой взял себя в руки. — Я не хотел. А родители что, совсем ничего не делают? А мать? Уж она-то должна тебя защитить?

Бэль отрицательно покачала головой.

— Почему?

— Это долгая история.

— Так мы вроде никуда не спешим?

Ответом мне стал очередной тяжелый вздох.

— Главой нашего рода является мать, — начала она долгий рассказ. — Это не нонсенс, добрую треть кланов на планете возглавляют женщины. Хотя бы номинально.

Я кивнул. Да, это так. На Венере, в отличие от бывшей метрополии, с самого основания действует закон о равноправии полов при наследовании. Единственное условие при этом — у женщины-наследницы дети принимают первую фамилию матери, а не отца. Базовое условие. Для далекой Земли это варварство, там вообще не понимают, как возможно равноправие полов, но на то они и далекая отсталая Земля. Благодаря этому закону, например, все члены королевской семьи вполне естественно, без заморочек, носят фамилию Веласкес (фамилию основателя династии, генерала, жившего три с половиной сотни лет назад), хотя отцами наследниц престола и законными мужьями королев за столетие кто только не был. Даже в Империи такой закон касается лишь последних представительниц рода, когда, кроме них, нет никого по мужской линии.

— С отцом они развелись, когда мы были маленькие: мне исполнилось всего семь, а брату четыре. Отец в один день взял и ушел от нас и женился на маминой подруге. Причем не просто подруге, а лучшей подруге!

Я покачал головой:

— Бывает. А как она стала надзирательницей? И почему ты ее боишься, если она — никто?

— Я не боюсь ее! — гордо вскинула носик девушка. — Просто мы друг друга не до конца понимаем! Вот и все!

Ага, задело? Вижу, как ты «не понимаешь»! Аж трясешься от злости!

— Как — долгая история. Если коротко, то… — Она задумалась. — Понимаешь, моя мать — глава клана. А отец из менее знатного рода. Да что там, он вообще не из знатного рода! — воскликнула Бэль, повышая голос. — Из-за этого все проблемы. Не из бедных, конечно, но ты знаешь законы нашего мира, для знати это не играет никакой роли. Все, кто не из нашего круга, — плебеи… — Сказав это, она бросила виноватый взгляд. — Извини… Там правда все так считают…

Неловкость. Боязнь задеть, зацепить меня этими словами. Она не такая, как ее круг, и не считает окружающих плебеями. По крайней мере, не всех. Почему-то в тот момент мне вспомнилась инфанта, прущая сквозь безоружную мирную толпу напролом в сопровождении вооруженной до зубов охраны. Уж та бы ни за что не извинялась, тем более за вещь от нее не зависящую и пустяковую. А вот Бэль неловко…

— Ладно тебе! А то я этого не знаю. — Я решил не развивать тему. Моя маленькая аристократка не похожа на расфуфыренных «коллег по цеху» из злопамятного «инспирасьона», и за это я готов носить ее на руках. — А при чем здесь его происхождение?

— Ну как же, у него нет никаких прав на бизнес. Он-то семейный! Но мать сама, без него, не справилась бы. Она ведь всего лишь женщина. А отец очень умный. Вот.

— То есть после развода она не смогла послать его… Выгнать, — поправился я. — Потому что зависела от него.

— В целом да… — снова вздохнула Бэль, на сей раз обреченно.

Я вновь чуть не рассмеялся. Типичная femenino, знаем мы вас. Признать, что зависите от мужчины, — смерти подобно. Тем более наследнице древнего рода. Даже если зависите на самом деле. Смелое заявление.

Ты, девочка, смелая femenino, раз можешь произнести такое вслух первому встречному. И мама твоя смелая, раз смогла признать сей факт и позволяет об этом рассуждать. Интересная у вас семья!

— Знаешь, как женщине тяжело тащить такой груз, как финансовая империя, входящая в сотню крупнейших на планете? Особенно когда у нее на руках трое маленьких детей? — продолжала оправдываться моя спутница, и я поспешил согласиться, чтобы не акцентировать ненужное внимание на больном вопросе. Меня больше беспокоило другое. Первая сотня.

Это нарицательное обозначение ста самых влиятельных семей планеты по рейтингу самого авторитетного экономического издания Венеры. Как правило, с течением многих лет фамилии там лишь меняются местами, в целом оставаясь в списке одними и теми же.

— Она не могла справиться без отца и не могла найти ему замену! — продолжала изливать душу спутница. — Потому хотя он и ушел, но они продолжали видеться, работать бок о бок. Только подумай, после такого еще и видеться каждый день? И работать? И продуктивно работать!

— Сочувствую, — выразил я соболезнование, представив подобную картину. Себе бы такого не пожелал!

— Ага. — Бэль поникла. — Ты не представляешь, что тогда у нас творилось. Крики, ругань, битая посуда! Звонки и разговоры на повышенных тонах! Они даже пытались нас делить. То есть отец ставил условия, чтобы видеться с нами, но мать была против. И эта… нехорошая женщина, моя мачеха… Они ведь были лучшие подруги с мамой! Выросли вместе! Понимаешь? — В ее голосе послышалось отчаяние.

Что тут сказать? Могу озвучить лишь присказку из древнего, еще доимперского фольклора: «Богатые тоже плачут».

«Что, Шимановский, как тебе скелеты? Веселенькие?»

«Ага, веселые. Богатые, оказывается, такие же люди с такими же проблемами на первом месте. Только у них все сложнее, потому что деньги дают ощущение безнаказанности. Не нуждайся мать Бэль в ее отце или найди вовремя замену на стороне, его попросту грохнули бы где-нибудь в подворотне, и все дела. Это большая удача, что все сложилось именно так. Так что я тебе сочувствую, девочка. Иногда лучше быть простым парнем с окраины, чем от рождения утопать в гламурном дерьме, отдающем паленой орлятиной.

И еще, некоему молодому парню, гуляющему рядом с обалденной девчонкой-блондинос из древнего знатного рода, нужно быть аккуратнее, чтобы вдруг не втрескаться и не пойти по пути ее отца. Не хочу кидать понты: дескать, какой я растакой, но в жизни чего только не бывает!

К тому же… — Я внимательно оглядел свою спутницу с ног до головы. С обалденных ног до фантастической светлой шевелюры. — Кажется, этот парень опоздал. Она мне нравится. Очень нравится! Гораздо сильнее, чем любая из всех знакомых мне доселе девчонок. И дело совсем не в ее происхождении».

— И ее приставили к тебе после всех этих криков и битой посуды? — с усилием попытался я вернуться в прежнее русло беседы, отогнав опасные мысли. Нельзя! Мы слишком разные!

Бэль сдула со лба золотистый локон.

— Они помирились. Не сразу, со временем. Через несколько лет. Мама ее простила.

— Я бы на ее месте не простил! Ни за какие сладости! — жестко отрезал я.

— И я бы не простила! — поддержала Бэль. — И мама не хотела. Они до сих пор… немного на ножах! Вот. Но обстоятельства заставили.

— Это какие же?

— Мы.

— ?!!

— Мы росли в этой войне, никому не нужные, всем было не до нас. Мать спихивала на руки нянькам, а няньки… Сам знаешь, что такое няньки…

Естественно, я, выросший на руках у матери-одиночки, работающей в бюджетной парикмахерской, не знал, что такое няньки. За мной никто никогда не присматривал, кроме донны Татьяны, маминой подруги с соседней улицы, доброй и милой женщины, тоже из русского сектора. Но это происходило только в крайних случаях, и рассматривать всерьез эти присмотры не стоит. Но Бэль мою реакцию не заметила.

— У нее не было времени на нас, совершенно. Отца к нам почти не пускали, но он тоже был все время занят и не мог нами вплотную заниматься. Они ставили друг другу палки в колеса, а мы тем временем росли бандитами, без родительского пригляда. Маленькие детки, считающие, что им позволено все, — можешь представить себе такой коктейль?

Я представил.

— И когда от нас сбежала последняя няня, а агентства одно за другим отказались работать с нашей семьей, только тогда родители были вынуждены подписать перемирие и сесть за стол переговоров.

— Успешно?

— Как видишь! — Она горько усмехнулась. — Не знаю, как они договаривались, какие аргументы приводили, но итог потряс всех, и нас троих в наибольшей степени. Мачеха была признана членом семьи как жена отца, ей отпускались все «грехи» прошлого, и она становилась нашим воспитателем. То есть надзирателем. А по совместительству начальником охраны, и нас, и дома, коей до сих пор официально числится. Теперь понимаешь, что ссора с охраной — не происки родителей?

Я кивнул, но затем усмехнулся пришедшей мысли.

— Бэль, если вы довели до ручки не один десяток нянечек, что с вами могла поделать какая-то новая жена отца, к которой вы привыкли относиться не очень хорошо, как к главному врагу матери? И как мать вообще могла доверить детей женщине, уведшей после стольких лет дружбы у нее из-под носа мужика?

Девушка вздохнула и подобрала под себя ноги, одним движением сбросив туфли, обняв колени. Мне этот жест понравился, красивые колени! А главное, куда делись великосветские манеры?

— Я же говорю, Хуанито, они лучшие подруги. Были. Жизнь друг другу спасали несколько раз. Это просто так не уходит. Она согласилась, потому что знала, что та не сделает нам ничего плохого. Люди, спасшие друг другу жизнь, выше этого, понимаешь?

Я понимал. Хотя не до конца. Не всегда это так, и от денег сие совершенно не зависит. Видно, слишком хорошая у них была дружба, раз осталось такое колоссальное доверие после всего случившегося. И такое в мире богатых, оказывается, имеет место. Может, мне сегодня вечером сесть и кардинально пересмотреть взгляды на них? Семейку Бэль я уже уважаю, всех участников процесса, так сказать. Может, в среде «первой сотни» найдется еще немало достойных людей?

— Что касается ее и нас… А ты попробуй сделать ей хоть что-нибудь! Она ведь не просто «нянька», а полковник императорской гвардии в отставке! Что в переводе означает: «Ходячий кошмар для трех ангелочков, привыкших к свободе»!

Я снова присвистнул. Императорская гвардия — главная спецслужба страны, госбезопасность. Создалась еще тогда, когда юная Венера провозгласила себя Империей, в пику узурпатору в метрополии, и какое-то время юридически таковой являлась. Затем страна превратилась в королевство, но название службы так и не поменялось — что-то типа дани традиции. А может, с претензией на будущее. Далекое будущее. О грозности и могуществе оной службы по планете ходят легенды, пересказываемые друг другу шепотом. Полковник госбезопасности… Это сильно!

— Штандартенфюрер — потому что полковник? — спросил я.

— Угу.

— Настолько крутая баба?

— А как ты думаешь? Если она командовала батальоном коммандос?

— Но три «ангелочка» — это не батальон коммандос! — поддел я, лучась иронией. — Тем более «принцы»! Ни ремня всыпать, ни за ухо отодрать!

— А ей побоку, что мы «принцы», я же говорила! — зло прошипела Бэль, затем вновь осунулась и красноречиво шмыгнула носом. — Она нас быстро на место поставила и по струнке ходить заставила…

Я скрючился от судорог рвущегося наружу смеха. И на таких деток бывает управа. Правда, наверное, только командир батальона спецназа ИГ ее и найдет…

— А когда мы пошли жаловаться на ее тиранию: дескать, не хотим больше с ней общаться, — продолжила девушка, — так мать сама отлупила нас и привела назад. И предупредила, что это последний раз, когда мы на нее жалуемся.

Я, не таясь, расхохотался в голос. Такое искренне-плаксиво-негодующее выражение на бледном наивном личике надо видеть. Бэль в ответ вновь насупилась:

— И ничего смешного не вижу! Мы до сих пор по струнке ходим, и конца и края этому нет!

Я был категорически не согласен с ней. История с «ангелочками» меня не впечатлила и сочувствия не вызвала. Мое мнение — драть их всех надо, и драть нещадно. В одном она права: «принцы», дети аристократов, действительно растут с осознанием, что им все можно. Они — высшая каста, и любые попытки ущемить их права — преступление, это вкладывается в их головки с раннего детства. Мало найдется воспитателей, которые могут объяснить им, что это не так.

Отсюда вырастают такие типы, как «сын Аполлона» и остальные ублюдки, виденные мной возле «инспирасьона». Они — избранные, им можно все — вот корень зла этой планеты и главная, скрытая причина ненависти к аристократии со стороны остального народа. И я, как представитель оного народа, несказанно благодарен сеньоре отставному полковнику за то, что хотя бы трое из «золотых» выросли более-менее нормальными людьми.

Но Бэль конечно же мой оптимизм не разделит и такую точку зрения не поймет, потому лучше оставить ее при себе. Мы из слишком разных миров.

— Даю руку на отсечение, с батальоном спецназа ей было проще! — Я подвел итог витку беседы. Чем вызвал согласную улыбку собеседницы.

— Это точно! Ну что, пошли дальше?

Перед нами расстилалась водная гладь Копакабаны, к которой мы неожиданно вышли. Глаза моей спутницы, глядя на сотни купающихся и загорающих (уровень ультрафиолета в этом месте искусственно завышен, для большего сходства с земным водоемом), предвкушающе заблестели.

— Хуан, что-то мы заболтались, тебе не кажется? — Она очаровательно стрельнула глазками.

— Ты это к чему?

Я хмыкнул, понимая, на что она намекает. И понимая, что мысль эта мне не по душе.

Копакабана — народное название огромного пруда, оборудованного под купание. Ну, что пруд будет огромен, только предполагалось, когда Альфа-Аделлина проектировалась. Время, как обычно, внесло свои коррективы. Город разросся гораздо больше от запланированного, и при том количестве народа, что здесь отдыхало в выходные, пляж оказался в несколько раз меньше требуемого. И это единственный водоем подобного размера в секторе столицы, где проживает не менее тридцати миллионов человек. Люди ютились на каждом квадратном сантиметре пространства, а в самой воде по головам купающихся, наверное, можно ходить пешком. Брр!

— Я хочу купаться! — безапелляционно заявила девушка, оглядывая пейзаж сквозь сощуренные глазки.

— Но не здесь же, Бэль?! — Я показал рукой на людской муравейник.

Она скривилась, но согласно кивнула. Затем указала на изгиб водоема, теряющийся за деревьями.

— Может, дальше будет меньше народу?

Я отрицательно покачал головой:

— Тут везде одно и то же. Выходной…

Этот водоем единственный в парковой системе замкнут сам на себя, непосредственно на регенерационные агрегаты, но я не стану в нем купаться ни вечером, ни ночью, ни в будни.

Моя спутница была солидарна, но саму идею купания из головы не выбросила. По ее нахмуренному личику читалась привычка получать все, что захочется, наплевав на целесообразность.

— И что, во всем парке негде искупаться? А другие пруды? А протоки?

— Не-а, — закивал я. — Пруды и протоки не намного чище. Этот хоть постоянно рециркулирует, а в тех вода неделями по парку путешествует. Если не месяцами. Здесь же искусственная экосистема, это тебе не Земля.

Ну и что теперь с ней делать? Как отговаривать? Ведь окунется же где-нибудь из принципа!

Я преувеличивал насчет других водоемов, вода в них не настолько грязная. Но там тоже купаются, тоже гуляют и пьют на берегу, тоже мусорят и так далее.

— Есть вариант один, но он тебе не понравится… — замялся я. — Тот пруд, где мы познакомились. Он — головной, значит — самый чистый.

Разочарованию Бэль не было предела. Фыркнув, она присела прямо на коротко подстриженную траву, спуская с навигатора, маленького бесцветного обруча на голове (который я сразу не заметил), контур экрана мультивизора и щелчком пальцев завихряя на нем изображение.

Я присел рядом и молча наблюдал за развитием событий. Бэль, как видно, из той породы, кто не любит оставлять неудовлетворенными свои капризы. Не только разбалованная, но еще и очень упрямая девчонка! Теперь для нее важен не сам процесс купания, а купание как факт, результат, достижение цели. Маленькая богатая дрянь!

На голограмме тем временем мелькали картинки — схемы, карты, надписи. Интересно, что она придумает? Что вообще можно придумать в этой ситуации? У меня соображений не имелось, но ее ресурсы отличались от моих, и было интересно насколько.

Наконец она остановилась на одной схемке и довольно фыркнула:

— Есть, живем!

Но тут же скисла.

— Что такое? — Я придвинулся поближе, пытаясь разглядеть с этой стороны отзеркаленное изображение. Смотреть на зеркальную копию карты — не самое благодарное занятие, понять ничего не получилось.

— Есть тут недалеко один нормальный водоем. Маленький, но чистый. Но меня там могут узнать, и вход туда на противоположном конце парка, очень далеко. А потом еще после входа в эту сторону столько же идти. Вот, сам посмотри.

Она аккуратно приподняла волосы на затылке, расстегнула навигатор и протянула мне. Дорогущая штукенция! Тонкая, сливающаяся с волосами, мощная (судя по качеству картинки) и при этом без всяких козырьков — прямое голоизображение!

Так-с… Карта. Схема парка. Увеличиваем. Ого, какие подробности! Я таких карт раньше не видел! Они не продаются в туристических магазинах и не качаются из сетей! Это уровень департамента архитектуры, как минимум! Указаны все неровности рельефа, возвышенности с высотами…

Да это схема для охраны! Очень-очень подробная схема! С указанием, где можно сделать засаду, где расположены «карманы» и мертвые зоны, куда ведет та или иная тропинка! И такое существует?!

А вот и пруд. Бэль подсветила искомый объект зеленым, чтобы я мог его быстро найти. Он находился в другой, платной части парка, вход туда действительно находился далеко. И по территории платной зоны от входа до него тоже не близко. Минут сорок ходьбы туда и столько же обратно. Зато от нас здесь рукой подать.

— Бэль, я ни разу не был в той части парка, — осторожно начал отмазываться я. Мне не улыбалось тащиться к черту на кулички и платить немалые (для моей персоны) деньги ради ее глупого каприза.

— Не страшно, — отмахнулась она. — Там ничего интересного. Народу немного, почище, но зато и места в несколько раз меньше. Проблема в другом… — Она грустно вздохнула. — Меня там узнают и быстренько доложат куда надо, что я объявилась. И через пять минут моя свобода закончится…

— Боишься мести штандартенфюрера? — поддел я.

Она не стала отпираться и красноречиво промолчала.

Затем резко вскинулась, как будто ее осенило:

— О, у меня идея! Давай заберемся туда через забор?

— Куда? — Я закашлялся.

— Туда! Куда ж еще?

Эта идея мне тоже не понравилась. Но Бэль уже загорелась, и теперь остановить ее, наверное, не сможет и «Экспресс любви» на полном ходу.

— Если перелезем через забор, не надо будет светиться на входе. Да и до самого дальнего конца пруда, где мало людей, отсюда по прямой рукой подать… — продолжала уговаривать она.

— Но там же охрана? Камеры? Системы слежения?

Меня пробрал легкий озноб. Конечно, это интересно, приключения. Восемнадцать лет — возраст, когда на подобное тянет. Но я — не «принц», меня родители не вытащат из нехорошей ситуации, случись что. А охрана там серьезная — Центральный парк на планете один, и богатые люди тоже хотят в нем отдыхать. В том числе очень богатые.

— Я тебя умоляю! От охраны откупиться можно, — скривилась Бэль.

— Как? За ними же следят.

— Вот этим. Лови!

Девушка вытащила из сумочки тоненькую золотую пластинку и, щелкнув пальцами, подбросила мне. Я поймал ее в полете и удивился — та оказалась несколько тяжелее, чем показалась. Золотая…

Да она в прямом смысле золотая! С клеймом пробы венерианского государственного банка и выбитыми цифрами «триста»! Вот это да!

Я впервые держал в руках настоящие деньги, триста золотых империалов одной пластинкой. Все настолько привыкли к виртуальным деньгам, что не задумываются о том, что за каждым электронным империалом, за каждым центаво, стоит такая же пластинка. Точнее, лежит. В подвалах венерианского банка. Каждая денежная единица обеспечена вот этим и является гарантией платежеспособности как людей, так и государства в целом. А еще золотые пластинки нельзя проследить, контролировать в потоке, и, соответственно, если охрана возьмет деньги в таком виде, никто не сможет доказать, что это взятка.

А значит, охрана возьмет их с большим удовольствием! Если верить Бэль, конечно…

— Ты все предусмотрела! — Я восхищенно цокнул языком.

— Не-а, не все. Просто одна пластинка завалялась, и я подумала, почему бы не рискнуть?

— Бэль, но у меня нет таких денег… — замялся я.

— Забей, — пренебрежительно махнула она. — Это моя идея — я и плачу. Тем более что трех сотен с лихвой хватит. А то зажрутся мальчики, распоясаются… К хорошему быстро привыкаешь! Ну что, идем?

Я неохотно убрал пластинку в карман.

— Ладно, убедила.

 

Глава 6

ПОБЕДИТЕЛЬ ПОЛУЧАЕТ ВСЕ

Трехметровая громада бетонной стены цвета хаки тянулась в обе стороны, сколь хватало взора. Деревья обрывались четко за двадцать метров до нее: вроде лес лесом, р-раз — и пустырь. Даже кустов нет, только аккуратно подстриженная травка. Значит, территория тщательно охраняется.

Этой мыслью я поделился со спрятавшейся вместе со мной за огромным стволом дуба девушкой. На что получил исчерпывающий ответ:

— Здесь работает только электроника. Дроидов и других роботов нет. Охранников достаточно, но они кучкуются ближе к выходу, где людно, в этой части парка их не много. Если что серьезное, они, конечно, кинутся сюда, но ради двух подростков поднимать на уши службу безопасности не станут. Нет смысла.

— Почему? Мы же нарушители! А там важные люди могут отдыхать.

— Хуанито, кто ты такой, чтобы ради тебя поднимать на ноги оперативную группу?

— ?!!

— Ты с виду — обычный парень. Я — обычная девушка. На террористов мы не похожи. На бандитов тоже. Одеты цивильно, не бомжи. У обоих латинская внешность. То есть мы — мелкие хулиганы, захотевшие бесплатно проникнуть в платную зону, только и всего. Разумеется, они нас засекут и вышлют патруль, пару человек. Для порядка. А с живыми охранниками можно договориться.

— А что будет, если мы того… — Я выгнул бровь в сторону забора. — Не договоримся?

— Вышвырнут нас наружу, вот что! — повысила она голос. — Тихо, без шума, чтоб не потревожить отдыхающих.

— А гвардия? Сдать властям за незаконное проникновение могут?

Девушка с сомнением покачала головой:

— Не думаю. Это лишние хлопоты. А люди не любят хлопот.

Я сам не знал, почему ною. Всегда любил рисковать и трусом себя не считал, но в этот раз что-то взыграло. Наверное, подсознательно все же не доверял ей. Не из личных качеств, а оттого, что она аристократка: вечное противостояние, классовый антагонизм. «Олигархи — подлые сволочи, которым плевать на тех, кто ниже по статусу». «Выжить нормально в мире больших денег невозможно». Стереотипы, прочно укоренившиеся в подсознании. Видно, на моем лице все эти опасения отражались достаточно четко.

— Хуан, не переживай. — Голос ее заметно потеплел. — Даже если сдадут, я тебя вытащу. Слово даю! Веришь?

Ей верил. Лично ей. Для этой девочки «слово» не было пустым звуком. А штандартенфюрер? Да какая бы крутая ни была ее мачеха, уж Бэль-то, с ее упрямством, своего добьется!

— Понимаешь, меня из школы попрут в случае чего… — Я, извиняясь, развел руками. — А школа неплохая, в другой раз в такую не возьмут.

— Ты еще в школе учишься? — неожиданно округлила она глаза. — Я думала, ты студент! Сколько ж тебе лет?

Я нехотя ответил. Девушка разочарованно скривилась:

— А по тебе не скажешь… Мне казалось, ты старше.

Я уставился в землю, чувствуя, что краснею. Не то чтобы сильно переживал по поводу возраста, но… Для многих ее ровесниц разница в три года со знаком минус — штука ощутимая. Достаточная, чтоб посмеяться и отшить.

— И разговоры у тебя такие… Взрослые! — Она задумчиво покачала головой.

— Я тебя разочаровал?

— В общем, нет. — Бэль замялась. — Ты извини, если что. Просто не думала, что ты такой маленький. Ты на свой возраст не выглядишь, а судя по разговору, тебе вообще за тридцать.

— Настолько старый? — Я усмехнулся.

— Ты на моего кузена похож. Ему чуть больше тридцати. Не внешне, а так… манерой говорить. Он тоже любит морали читать, и ни к одному слову не придерешься — все в точку.

— И часто даешь ему поводы для нотаций? — поддел я.

— Да бывает… — уклончиво ответила она. Судя по хитрющим глазам, «бывает» даже более чем часто.

— Кстати, моему братцу младшенькому тоже восемнадцать недавно исполнилось! — осенило ее. — Вы ж с ним ровесники, получается?

Я кивнул.

— Ну вот, ровесники, а какие разные. Ты — серьезный, взрослый. Он — оболтус, одни девчонки на уме. Причем все сразу. И больше от жизни ничего не надо, — пожаловалась вдруг она. — Вы с ним… небо и земля! Я бы ни в жизнь не подумала, что вы… Почему так бывает, Хуан?

Ответ на этот вопрос я даже приблизительно не знал. Подозреваю, не только я. Но информацию о балбесе братеровеснике и мудром взрослом кузене к сведению принял. Пригодится.

— А как ты к этому относишься? К разнице? Лично? — задал я животрепещущий вопрос, хотя мог не задавать — по ее лицу и так понятно. Но слишком уж он животрепещущий.

— Лично? — Она задумалась. — Наверное, мне все равно. Меня учили относиться к людям так, как они того заслуживают. В жизни, а не по статусу. И сейчас я вижу перед собой умного симпатичного парня, в которого можно запросто влюбиться и который будет этого достоин.

На какой-то момент между нами возникла некая близость, притяжение, но она тут же его разрушила:

— Тем более в горизонтальном положении это не имеет никакого значения!

После чего резко толкнула меня на траву, вскочила и побежала к стене.

— Догоняй!

Вредина!

Я не спеша приподнялся и попробовал собрать мысли в кучу, что было сложно. Ее слова, особенно «влюбиться» и «достоин», немного выбили из колеи. Их можно трактовать так, что я ей симпатичен, но, если разобраться, это маловероятно. Эти слова лишь видение ситуации с ее стороны. Ключевое слово здесь «достоин», меня возвысили, подняли на уровень рядом с собой. Дескать, мы можем общаться, я принимаю тебя в свой круг. Но это не значит, что мне стоит на что-то надеяться.

— Стой! Подожди! — Я вскочил и потрусил за нею.

Когда мы только подошли к забору, я подумал, что ее придется подсаживать, помогать. Но пока поднимался и оттряхивался, она уже перемахнула на ту сторону. Лихо, без напрягов и усилий. Лишь промелькнула в верхней точке ограждения ее сияющая юбчонка и тут же исчезла. Вот бестия!

Мне, чтобы преодолеть стену, понадобилось больше времени. На несколько секунд, но больше. Хотя я почти профессиональный спортсмен! Это задело.

Шустрая бестия!

Когда приземлился на той стороне, она, не давая осмотреться, с силой потянула за руку:

— Бежим! Быстрее!

И мы помчались не разбирая дороги.

Растительность на этой стороне оказалась дикая, неухоженная. Точнее, была оформлена так, чтобы создать ощущение дикости и неухоженности, не поверю, что в этой части парка что-то запустили. Кустарники в непролазных зарослях цеплялись нам за ноги, ветки деревьев хлестали по лицу; дороги было практически не видно, лишь мелькали, сбивая ощущение направления, стволы деревьев. В общем, складывалось впечатление заправского леса, настоящего, какие растут только на Земле.

Я не был на Земле, но современные игрушки, посвященные подобной тематике, любил. Бегать по «джунглям», «тайге» или «сельве» с бластером или гранатометом наперевес… Кайф! Одно время на них крепко «висел». Не ради войны, ради окружающего фона. Виртуальная реальность может подарить почти полное визуальное ощущение от слияния с окружающим. Почти.

Здесь ощущения оказались намного ярче за счет осознания реальности — прикосновений, хлеста, ссадин и одуряющего запаха. И если бы не крыша купола, проступающая сквозь ветви, я бы точно потерял ощущение инопланетности. Может, как-нибудь наведаться сюда еще раз, уже без Бэль?

Минут через пять безудержной гонки мы остановились отдышаться.

— Оторвались?

Она отрицательно покачала головой:

— Здесь нельзя спрятаться. Не с нашей экипировкой. Но камер в зоне прямой видимости нет, значит, у охраны развязаны руки. Я про «договориться», — кивнула она.

То есть делать это предлагалось мне. Но карман довольно приятно оттягивала золотая пластинка, потому я не возражал.

— Он должен быть где-то тут, пойдем.

Пользуясь навигатором, все еще нацепленным на мою голову, нашли водоем мы довольно быстро. Несколько сотен шагов, и перед нами сверкает зеркальная гладь чистой прозрачной воды, одетой не в бетон и не в искусственно насыпанный песок, а в крутой земляной обрывистый берег по всей кайме береговой линии.

От увиденного перехватило дыхание. В длину водоем имел метров сто, ширину — пятьдесят. Не сравнить с громадиной Копакабаны, но и маленьким его назвать нельзя. Похож на лесное озеро, настоящее, дикое, напоминающее те, что изображают на заставках релаксационных программ. Вот только вода была живая, настоящая: она двигалась, шевелилась, ловя малейшие колебания воздуха; всплывающие «подышать» рыбы оставляли на поверхности концентрические разводы; легкие полнил одуряющий запах влажного воздуха. Все это вызывало ощущение первозданности. Вот, значит, где отдыхают обеспеченные люди! И на Венере можно найти уголок настоящей природы, если у тебя есть деньги!

— Этот пруд используется как «дикий», — прокомментировала Бэль. — Он далеко, в почти безлюдной части, специально для тех, кто любит природу и не любит скопления людей. И рядом с ним нельзя мусорить.

Она, не теряя времени, опустилась на траву, рука ее потянулась к застежкам блузки.

— Ты раздеваешься?

— Совсем? — Я присел в паре метров, но скидывать одежду пока не спешил, оглядываясь по сторонам, оценивая обстановку. Все же мы тут незаконно, нас разыскивают. Да и люди с той стороны есть, несколько человек вдалеке с удочками.

— Конечно! — Ее глаза смеялись, ожидая от меня реакции. — А как ты собрался купаться? В одежде?

В общем, нет. Но сейчас главным в ее вопросе звучало не то, что купаться без одежды, а то, как я на это отреагирую. Она меня на что-то проверяла, пыталась вывести из равновесия, и мне это не нравилось.

Чего она хотела, я понял, когда по моему телу начала подниматься волна возбуждения. Рука Бэль к тому времени расправилась с липучками, и белоснежная блузка тряпкой отлетела в сторону, оставив хозяйку в одном прозрачном, ничего не скрывающем лифе.

А она ничего девочка! Все при ней! Одно слово — мод! Сердце в груди забилось учащеннее.

— Нравится? — промурлыкала эта бестия, стреляя глазками.

Я честно признался, подняв вверх большой палец:

— Супер!

И принялся пожирать ее глазами, как малолетний юнец.

В тот момент я им себя ощущал, хоть было противно до безобразия. Она довольно улыбнулась: дескать, иного и не ожидала, и через секунду лиф полетел следом за блузой.

— Ненавижу, когда грудь что-то сдавливает!

Я уважительно хмыкнул:

— Такую грудь сдавливать кощунственно!

Она рассмеялась. Пальчики ее быстренько принялись за юбку, тело эротично выгнулось дугой. Тут и кретину стало бы понятно, для чего все это. Это был стриптиз. Быстрый и без музыки, но не менее притягательный. И мне он нравился!

«Стоп, Хуанито, СТОП! — закричал я сам себе. — Придурок! Идиот! Возьми себя в руки! Как пацан, ей-богу!»

Меня передернуло. Это было приглашение, четкое и недвусмысленное. И мой организм откликнулся на него с большой радостью. Я готов был сорваться и… принять это предложение, прыгнуть в поток безумия и сладострастия, но…

Но интуиция, та самая сеньора, выпестованная жизнью, почему-то сигналила красным: «Неправильно! Опасно! Остановись!»

А я привык доверять своей интуиции.

Лишь после пятого глубокого вдоха удалось взять себя в руки и отбить у рефлексов хотя бы часть мозга, чтобы трезво подумать. Что, недоумок, сбылась мечта? Бэль — девочка без ненужных комплексов, все сама прекрасно понимает. Не надо ни ухаживаний, ни флирта, ни прочей ерунды. В тебе признала равного себе, «достойного». Достойного ее тела! Ты этого хотел?

«Да, этого!» — крикнула та часть меня, которая пускала слюни, наблюдая, как опускается на землю ее юбка, а следом за блузкой и лифом летят трусики, больше похожие на белые кружевные веревочки, чем на предмет белья.

Пускала слюни! Вот именно! Я не мог пускать слюни, не мог чувствовать себя идиотом!

Но я им был, вот что неправильно!

На Венере сложился особый менталитет, своеобразный культ обнаженного тела. Заключается он в том, что оно само по себе красиво. Ученые называют это неоантичностью, хотя земляне считают банальной распущенностью.

Отдыхать в общественных местах, типа Копакабаны, без одежды — это распущенность? Для них — да. Для нас — норма. Не будем брать классическую Античность, все-таки давно это было, но еще относительно недавно, каких-то триста лет назад (как раз до Третьей мировой), существовал период, названный Золотым веком. Всеобщий либерализм тогда привел народы североатлантической культуры к падению нравов и гибели, но не все в их истории можно воспринимать со знаком «минус». Например, на пляжах в те годы отдыхали практически обнаженными, в купальниках, не прикрывающих ничего, надетых больше для вида. Сейчас для тех же самых стран это нечто нереальное, но такой период в их истории существовал, и это не считалось чем-то из ряда вон. Никто из тогдашних людей не сходил с ума, не устраивал оргий в общественных местах; правила поведения в их зонах отдыха ничем не отличались от иных, более консервативных уголков планеты. Почему же вид АБСОЛЮТНО голого тела должен смущать больше, чем ПОЧТИ абсолютного?

Что удивительно, культуры Востока, их обычаи также воспринимали развратом. К сожалению, в том конфликте культур победил Восток, но вывод из исторического примера есть: важна не степень обнаженности, а отношение общества к наготе в целом. В Средневековье развратом считалась оголенная щиколотка, в исламских странах — обнаженное лицо. Распущенностью и развратом можно считать что угодно, и только общество в целом задает их критерии.

Разврат на Венере сеют сами земляне, туристы и иммигранты, которые не могут пройти мимо, не могут вести себя как люди. Из-за этого у нас не любят туристов и гастарбайтеров, именно поэтому на планете параллельно существует два мира: для местных, выросших здесь, в этой среде, ставших ее частью, и приезжих, воспринимающих наши обычаи как мир разврата. Частично они правы, мир разврата есть, но он специально для них создается, за их же денежки — бизнес, ничего более. Кто за что платит, тот то и получает.

Эти два мира практически не пересекаются, живут по разным законам. Я — дитя своего мира, как бы ни зомбировал себя: дескать, не похож на местных. Я — латинос, хоть и считаю родным язык другого государства. Соответственно, к проблеме эротики у меня отношение венерианское: я не пускаю слюни при виде голого тела, меня не шарахают от этого гормоны, срывая крышу, женщин в моей недолгой в общем жизни было достаточно, чтобы знать о сексе все, что знать нужно. Но сейчас я чувствовал себя землянином. Почему? Что случилось такого, что я перестал себя контролировать? Почему хочется наброситься на нее и подмять прямо здесь, на берегу озера? Красивого, между прочим, и очень оригинального в качестве фона!

Да, мод. Да, красивая. Но я видал девочек и получше, пусть с темными волосами!

Как я уже говорил, сеньора Интуиция спасала меня не раз и не два. Иногда заставляла делать вещи, казавшиеся бессмысленными, а иногда даже вредными, но всегда, когда я следовал ее «советам», выходил в итоге победителем. Интуиция — младшая сестра моей ярости, но гораздо более надежная. И она говорит, что мне НЕЛЬЗЯ мутить с Бэль.

Я сделал еще один глубокий вдох и медленно досчитал до пяти. И только после этого поднял глаза на обнаженную девушку, упершую руку в бок с самым недовольным видом.

— Ты чего не раздеваешься? Не хочешь купаться? — Голос ее лучился ехидством и насмешкой.

— Бэль, солнышко, чуть попозже… — Я мило улыбнулся во весь рот, обретая контроль над собой. Она перевела многозначительный взгляд на «шишку» на моих штанах, говорящую красноречивее любых слов, довольно улыбнулась и бросив: «Жду…» — прыгнула в воду, не сомневаясь, что я тут же последую за нею.

Это был невероятный прыжок, я не переставал удивляться ее физической форме. Подпрыгнув вверх, она выкрутила сальто назад и красиво, «рыбкой», нырнула в воду, почти не поднимая брызг. Чтобы так уметь, надо обладать отличной координацией и опытом. Чем она занимается? Чем-то легким, не силовым. Гимнастика? Синхронное плавание? Прыжки в воду?

Не стоит гадать. На этой планете все хоть чем-то, но занимаются, иначе пониженная гравитация сделает с твоими мышцами нечто ужасное. Но Бэль — не любитель, это точно.

Сняв-таки рубашку, сел возле самого обрыва берега по-турецки и попытался подумать о выявленных интуицией напрягах, абстрагируясь от вида весело плещущейся девушки. Получалось плохо. Мыслям было интереснее наблюдать, как она показно ныряла, выставляя из воды разные аппетитные части тела, устраивая настоящее эротическое шоу. Такие шоу не увидишь в сетях, их ценность в предметности, конкретности объекта-исполнителя, именно это возбуждает. Гибкое тело, совершенная пластика, соблазнительные формы…

Но я сдержался. И когда она подплыла и томным голоском поторопила: «Ну, ты идешь, Хуанито? Я теряю терпение!» — я все понял.

Понял, почему к ней так отношусь.

Понял, почему она так поступает.

Понял, почему мне нельзя поддаваться ее чарам.

Все упирается в такое банальное слово, как «приключение». Богатая девочка, наследница одного из крупнейших состояний на планете. Я уже развивал эту тему относительно Долорес, здесь же ситуация намного хуже. Потому что, в отличие от Эммы, она умеет думать. Ей мало для удовольствия простого (или, наоборот, непростого) секса, ей мало игрищ, наподобие «лотереи». Ей нужна изюминка.

Изюминка — это я.

Неискушенный зритель, ничего о ней не знающий и способный оценить по достоинству, как гурман оценивает качество пищи в ресторане с завязанными глазами. Я — гурман, она — экзотическое блюдо. А то, что я о ней ничего не знаю, — повязка для беспристрастности.

Утонченные «педрилы» вроде «сына Аполлона»? Профессиональные самцы, делающие это в клубах за деньги? Горячие мачо с алчными глазами? Нет и еще раз нет. Все они — пристрастны. А вот мальчик с рабочего района, нормальный мальчик, — то, что надо.

Теперь я. Мне она нравится, безумно нравится! Мне еще никто и никогда так не нравился, я чуть не кончил в штаны, когда она прыгала. Но она — всего лишь гламурная богатая сучка, пусть и имеющая немного мозгов.

Ненавижу богатеньких сучек!

Сделав такое открытие, я окончательно успокоился и взял себя в руки, превратившись в закоренелого венерианина. Тело капитулировало.

— Хуанито, ну где ты там?… — снова промурлыкала она, подплывая поближе.

— Зай, я, наверное, тут посижу. Что-то расхотелось мне купаться… — лениво потянул я и вальяжно развалился на натуральной зеленой траве.

По лицу Бэль пробежала тень. Ее чары не срабатывали, это было неестественно, непривычно, но, что происходит, она еще не поняла. Потому по инерции продолжила раззадоривать:

— Стесняешься? Или боишься, что смеяться буду?

— Все может быть… — Я безразлично пожал плечами и сощурился, переведя все внимание на противоположный берег. Красивое место. Стоило того, чтобы просто прийти сюда.

Может быть, я не прав. Я подошел к ней именно для этого — познакомиться с последствиями. Но обстоятельства изменились, и теперь я просто не смогу зажигать с ней. Кто-то из мудрецов сказал, что женщина бывает или любовницей, или шлюхой. В качестве «любовника», человека для серьезных отношений, я ей не интересен, она запросто найдет сотни парней, умных, утонченных, воспитанных, имеющих перспективы и более подходящих ей по статусу. А в качестве «шлюхи» ее больше не хочу я. Именно потому, что она мне не безразлична. Вот такие дела.

Развернуться и уйти я не мог, во мне все-таки сидел кабальеро, сопротивлявшийся мысли бросить девушку одну. Потому не осталось ничего другого, кроме как занять себя чем-нибудь. Например, изучением навигатора, до сих пор светившего картой местности над левым глазом.

Для большего контакта я аккуратно подсоединил его к браслету. Первое, что удивило, — защищенный выход. То есть со стороны, с улицы, никто не сможет подключиться к нему, пока он в связке с моим браслетом. Прикольно! Второе — камеры. Обилие камер внешнего наблюдения, всплывших сразу же, как появилось первое меню. Я увеличил размер экрана и вывел в ряд все видеоканалы. Их оказалось семь штук. И они давали… полную круговую картину местности!

Ну, ничего себе? Сидя здесь и тупо пялясь в сторону противоположного берега, я полностью контролировал пространство вокруг себя, на триста шестьдесят градусов! Определенно не дешевая штукенция. И главное, мог не просто смотреть, а оперировать каждой из камер! Вот как сейчас, например. Что это за точка?

Я навел и приблизил. Точкой оказался охранник. Усатый тип в черно-зеленой форме, с дубинкой в руках и пистолетом на поясе. Судя по размерам — «Шмель», портативный ручной игломет малой мощности. Тип стоял, спрятавшись за деревьями, прикрываясь веткой, и рассматривал нас в козырек собственного навигатора. Что он рассматривал — можно сказать даже без камер и не оборачиваясь, настолько умиротворенным выглядело его лицо. Не сомневаюсь, будь угол зрения чуть иной, я бы разглядел в его визоре зеркальное отображение плавающей Бэль в десятикратном приближении. Ага, красивая ножка и девочка красивая. Сеньорита, вы хотели зрителей?

Кроме рассматривания эротики вживую, охранник еще что-то говорил вслух. Связывался со своими. Что это означает для нас и чего ожидать в ближайшем будущем — не знаю, но пока дергаться нет смысла: хотел бы подойти — давно подошел, а не прятался за ветками.

Следующим пунктом в меню навигатора стояла, как ни странно, музыка. Недолго думая я нажал на воспроизведение. И тут же во встроенных браслетных берушах зазвучала легкая зажигательная мелодия, народная музыка южноамериканских народов. Но не современное исполнение, а с неким налетом древности, патины, будто вдруг всплыла из глубины веков. Качество музыки оставляла желать лучшего, двухмерное, необъемное, с посторонними шумами, но в целом слушать можно. Даже язык вроде как португальский, но не совсем понятный. Я понимал через слово, с трудом воспринимая общую картину, и то потому, что припев повторялся по кругу несколько раз.

Картина песни оказалась до одурения проста: «Мы танцуем самбу, и нам по барабану все вокруг». Странно, от такой древности я бы ожидал большей смысловой нагрузки. Но мелодия красивая, несмотря на простоту. Так легко и зажигательно сейчас не играют.

Тут меня осенило: да это же старопортугальский, доимперский! С нехарактерными ныне грубыми сочетаниями «ыщ», «ущ» и вообще обилием шипящих! Этой песне больше трехсот лет!

После такого открытия плавающая нагишом девушка из моей головы испарилась. Все внимание сосредоточилось на виртуальных пунктах меню и на названиях песен, зачастую непереводимых, написанных на неведомом языке. На основе латиницы, но не испанском или французском, более грубом.

Я нажал на один из пунктов, случайным образом. Понравилось название исполнителя — четыре большие буквы «A» «B» «B» «A». Какая-то аббревиатура?

Музыка не подкачала. Это оказалась грустная песня с пронзающим душу мотивом. Пел ее женский голос, но с такой отдачей, что я, не понимая языка, чувствовал и переживал все вместе с исполнительницей. Язык был странен, не похож ни на один существующий. Немного напоминал североамериканский или шведский, но гринго так не говорят, а как звучит шведский, я слышал — это не он. Хотя если этой песне тоже триста лет…

Язык не давал покоя, потому я быстренько вызвал из браслета «Лингвомаксимум», мой карманный переводчик, и забил в него название песни. «Лингво…» не слишком мощная штука, ориентирован на среднестатистического потребителя, не замороченного древними и экзотическими языками, но мне показалось, что справиться тот должен.

Справился, хотя и с трудом — язык определился как английский. Надпись под строкой ввода гласила: «Победитель получает все», и всплывающие комментарии, указующие, что я в двух местах допустил грамматические ошибки, неправильно использовал артикль и вообще неправильно построил фразу. Но этого оказалось достаточно. Тут же сам собой дошел смысл песни: он легко угадывался по голосу и тональности. Это была песня о поражении — о том, что проигрывать нужно достойно. И здесь она оказалась пророческой.

Не знаю, насколько была популярна певица ABBA в прошлом, но сейчас, спустя триста лет, ее музыка учила меня, как быть дальше. Люди не всегда выигрывают. Я должен смириться и признать, что проиграл, у меня нет шансов, и сделать это с высоко поднятой головой. Да, эта девчонка мне нравится. Но она — не идеал мечты, какой бы миленькой и умной ни казалась. Победитель получает все, проигравший — ничего, но не бывает побед без поражений, мне нужно стиснуть зубы и идти дальше, усвоив сегодняшний урок.

Повинуясь внезапному порыву, я быстро сбросил все песни, какие были, с навигатора на браслет (еще удивился, что они мало весят, — передача прошла почти мгновенно), и в этот момент девушка, которой надоело плескаться «вхолостую», вылезла на берег.

Она была прекрасна. Валькирия! Амазонка! Богиня! Разъяренная львица, жаждущая порвать на кусочки некоего выскочку, сидящего на берегу и полностью ее игнорирующего, несмотря на все старания. Быстро одевшись, прямо на мокрое тело, она с раздражением бросила:

— Ты это специально, да?

Я кивнул.

— Импотент несчастный!

Я безразлично пожал плечами:

— Все может быть.

Одевшись, она подвела некий итог нашему общению:

— Меня еще никто так не обламывал!

На что я философски заметил:

— Когда-то все случается впервые…

Не скрывая ярости, Бэль ломанулась сквозь кусты напролом, по направлению к стене. Н-да, это я кабальеро, ей же меня бросать можно. Я в принципе не против остаться в одиночестве, как-нибудь выберусь, вот только вещицу свою она забыла. Не дешевая вещь, надо отдать, пусть она и может позволить себе покупать и выбрасывать их сотнями в день.

Я поднялся, надел рубашку и побрел следом. Оставалась лишь надежда, что она не убежала далеко на той стороне.

Мне повезло, не убежала. Сидела на первой же лавочке, пылая во всех диапазонах. Злость, разочарование, раздражение… Обида! В том гремящем букете, что излучала она, не разобрался бы и лучший психолог мира, не то что интуитивный самородок без теоретической базы. Поэтому я молча расстегнул и аккуратно снял навигатор, отсоединив от браслета, подошел и положил рядом на лавочку:

— Вот, возьми. Это твое.

Больше говорить нам было не о чем — я не видел смысла в разговоре, она понимала бессмысленность любой гневной тирады в мой адрес. Оставалось только развернуться и пойти по аллее прочь, к старой доброй прежней жизни, где нет Бэль — маленькой задорной романтичной аристократки и большой гламурной шлюхи. Что я и сделал.

— Хуанито, стой! — раздалось сзади.

Я медленно обернулся. Глаза девушки наполнялись слезами.

— Не уходи. Пожалуйста…

Слезы. А это уже ниже пояса. Красавица, так не честно!

Я вздохнул и подошел. А что еще оставалось делать? Ее рука протянула навигатор назад.

— Посиди со мной? А?

Пожав плечами, я присел. В конце концов, я ничего не терял. Но о чем говорить дальше — не имел ни малейшего представления. И как это мы могли весело щебетать всего час назад?

Она тоже молчала, через силу душа слезы. С чего бы такая реакция? Что творится в ее прекрасной головке?

— Ты, наверное, считаешь меня шлюхой, да? — наконец выдавила она.

Я чуть не свалился с лавочки. Интересный поворот сюжета!

— Развратной шлюхой, которая… с первым встречным?

— А кем бы ты себя считала на моем месте? — парировал я, переложив бремя ответа на нее саму.

— Я не такая! — В ее тоне сквозила детская обида напроказившего ребенка.

— Бэль, мне все равно, какая ты, — спокойно заметил я. — Ты живешь в одном мире, у тебя одни ценности. Я в другом — у меня, соответственно, другие. И не мое дело обвинять или читать нотации. Я не твой взрослый кузен.

— Мне показалось, я тебе нравлюсь… — Она опустила глаза в землю.

— Что это меняет?

Действительно, что это меняет, Шимановский?

— Ты мне тоже понравился. И я подумала, было бы здорово…

Я тяжело вздохнул. Мне не нравилась ситуация. Мне не нравилось ее поведение, резкая смена генеральной линии. И главное, не нравилось, что я не могу понять, играет она или говорит серьезно.

— Не оправдывайся, Бэль. Кто я такой, чтобы ты передо мной оправдывалась?

— Жаль. Ты такой добрый… И умный. Я думала, ты станешь мне другом, — заявила она, окончательно выбивая меня из колеи.

— Ты спишь со всеми друзьями? — съязвил я.

— Нет, я не сплю с друзьями, — обиженно вздохнула она. — У меня вообще нет друзей. Есть только те, кто хочет меня трахнуть, потому что я красивая, и те, кто хочет меня трахнуть, чтоб урвать себе что-то от моего положения. С подругами, кстати, то же самое — или завистницы, или тоже хотят что-то поиметь от дружбы.

— Сочувствую.

Мне стало ее жалко. Самую малость. Действительно, быть богатым непросто, отсутствие друзей — это их крест. Деньги слишком мешают возникновению искренней дружбы, потому она слишком редко завязывается. Ее мать и мачеха — редкое исключение из правил. Редчайшее.

— Знаешь, у меня тоже нет друзей, — начал я свою исповедь, чтобы немножко разрядить обстановку. — Есть один друг, но он — изобретатель, фанатик, не от мира сего по жизни. Строит модели броненосцев и крейсеров. И больше никого. Так что отсутствие друзей и положение в обществе… слабо связаны!

— Спасибо! — Она улыбнулась. — За поддержку. Ты будешь моим другом?

И что на это можно ответить?

Пауза, нужно взять паузу, чтобы все неспешно обдумать. Слишком много резких поворотов за жалкие полчаса.

— Бэль, ты меня извини, но тебе не кажется, что нам надо куда-нибудь, где теплее? Ты вся мокрая, замерзнешь и заболеешь. У меня такое чувство, что в парке держат температуру чуть холоднее, чем везде.

Она согласно кивнула:

— Это из-за природы. Здесь нет металлических и бетонных преград. Лучше теплообмен. Есть идеи, куда идти?

Я покачал головой.

— А у тебя?

После секундного раздумья ее глаза загорелись.

— Ты любишь мороженое?

Хм… Да, внутри тепло. И мороженое в этом заведении продают отличное. Но я бы ни за что не пошел сюда, тем более с девушкой.

— Бэль… Ты, конечно, извини, но порция мороженого здесь стоит половину маминой зарплаты, — заявил я, не спеша входить.

Да, я бедный. Да, плебей. Отсутствие финансов не принято светить перед девушками, особенно на первом свидании, наоборот, принято пускать пыль в глаза: дескать, я такой и растакой… Но сегодня привычные правила не работают.

— Брось, я угощаю! — походя, махнула она рукой и помчалась за дальний столик. — Зато у них очень вкусно.

В ее жесте я не увидел надменности или иронии превосходства — дескать, ты ничтожество, и я тебя покупаю. Она даже не обратила на мои слова внимания. И это мне понравилось.

Официант прилежно проигнорировал тот факт, что у меня не слишком кредитоспособный вид, а с моей подружки ручьем стекает вода. Приторно-стандартно улыбаясь, подошел, словно тень, и молчал в ожидании заказа, ничем не поинтересовавшись. Бэль аристократично, будто официант пустое место, обратилась в никуда:

— Три клубничных и три шоколадных.

Делала она это автоматически, въевшимся в кровь жестом, не задумываясь. Я бы так не смог, для меня официанты — люди. Потомственная аристократия, блин!

— А тебе чего? — Это уже мне.

Я закашлялся.

— Шесть порций?

А горлышко не заболит, красавица?

— То же самое. — Это официанту, прилежно записывающему на планшете. Нет, не заболит. Она даже не поняла причину моего удивления. — Только в одном экземпляре.

Мороженое оказалось божественным. Такого я раньше не ел и вряд ли в ближайшее время буду. Бэль, получая истинное наслаждение ценителя, активно принялась наяривать клубничное.

— Хуан, расскажи о себе? Я ведь тебя совсем не знаю. Про себя рассказала все, но не знаю даже твою фамилию.

— Бэль, но ведь я тоже не знаю твою фамилию! — парировал я.

Она смущенно улыбнулась:

— Ой, и верно… — Затем, задумавшись, добавила: — А знаешь, общаться, не зная друг друга, даже интереснее. У меня раньше никогда такого не было. Обычно меня все знают и издалека узнают.

— Тебя трудно не узнать! — Я с восхищением оглядел ее лицо и видимую часть фигуры, сделав акцент на волосах.

— Это точно… — зарделась она с заметным удовольствием. — Давай продолжим эту игру: ты не говоришь мне свое имя, я — свое. Ты как?

— Полностью — за. — Я пожал плечами.

Бэль довольно улыбнулась.

— Итак, расскажи о себе. Все, кроме фамилии. Кто ты, чем живешь, почему у тебя нет друзей?

— Ну… — Я задумался. — Кто — простой парень. Ничем среди себе подобных не выделяюсь. Даже в голову не приходит, чем себя выделить. Чем живу? Учебой. Учусь по гранту в неплохой школе, планирую в будущем поступать в хорошее заведение. Какое — пока не определился. Занимаюсь спортом, единоборства. Участвовал в турнирах, призовых мест не занимал. Раньше занимался танцами и плаванием, но бросил.

— Почему? Танцы — это же здорово! Да и плавание…

Судя по блеску глаз, это место моей биографии вызвало бурный интерес.

— Плавание — не пошло. Сам процесс — плыть, рассекая волны, брассом или кролем — мне нравился. — Я зажмурился, вспоминая это божественное удовольствие. — Здорово! Но мне нужно было научиться драться, стоять за себя, а в бассейне этого не сделаешь. Ну и до такой формы, как у тебя, мне, конечно, далеко… — сделал я комплимент, вспоминая ее прыжок. — Так красиво входить в воду… Это надо иметь талант!

Мой комплимент пришелся по душе, она заулыбалась. Появившийся между нами лед начал таять.

— В этом нет ничего сложного, поверь. Ты тоже так сможешь, если немного потренироваться. А что с танцами?

Я сокрушенно вздохнул:

— Дорого. Еще и танцы мы бы не потянули. Ни финансово, ни физически — в школе такая нагрузка, что я на тренировки время с трудом выделяю, где там ногами дрыгать!

— И хорошо у тебя получается «ногами дрыгать»? — улыбнулась она.

Так вот что тебя заинтересовало, девочка! Хорошо танцуешь? Задел знакомую струну?

— Не знаю, — честно ответил я. — Самому трудно себя оценить. Но если хочешь, можем как-нибудь устроить показательные выступления… — Я бросил вызывающий взгляд.

Бэль наживку заглотила.

— Очень интересная мысль!..

«Шимановский, остынь! — вновь ожил внутренний голос. — То сваливать собирался, а теперь снова ее клеишь? На второе свидание набиваешься?»

«Ну и что? Хочу и клею! Не такая она ужасная, как казалось у озера. Скорее несчастная и запутавшаяся в себе избалованная девочка».

«Угу. Один раз с нею обломался, жаждешь второго облома? Чтобы опять понять, что вы — не пара, а она тебя держит не за того, кого ты хочешь?»

«А если и жажду, то что? Она — не Долорес, и это — не „лотерея“. Так что утухни, Шимановский!» — подвел я итог беседы с самим собой.

— Как у меня будет возможность, я вытащу тебя в место, где можно будет проверить и твои, и мои способности и сравнить их, угу? — воскликнула Бэль, предвкушая хорошую забаву. — Только не вздумай отвертеться: дескать, не хочу и пошутил!

— Заметано! — Я поднял вверх большой палец.

— А дальше? — кивнула она.

— Что дальше?

— Семья. Ты ничего не рассказал о семье.

— Семья как семья, — не удержался и соврал я, беззаботно пожимая плечами. — Ничего интересного.

Дамоклов меч маминого прошлого висел надо мной. Может, Венера и особая планета, но напротив меня сидела девочка из высшего общества, не хотелось портить о себе впечатление сразу, на первом свидании, когда в общении еще остры стереотипы.

— Не сравнить с твоей душещипательной историей.

— Это хорошо, — с легкой завистью вздохнула она. — Ты даже не представляешь, какой счастливый!

А вот и нет, девочка, представляю. У тебя хотя бы есть отец, оба родителя, что бы между ними ни происходило. Они — достойные люди, и ты знаешь, кто они такие. Но пусть это знание остается со мной.

— А почему у тебя нет друзей? — резко перешла она на следующую тему, словно прочтя мысли о нежелании продолжать предыдущую.

— Наверное, потому, что я неудачник! — Я не удержался и махом излил сокровенное. Это неправильно — плакаться девчонке в жилетку, но мы из слишком разных миров, чтобы делать друг другу гадости или подлости. Если меня кто-то и выслушает в этом мире, то только она.

— С чего ты это взял? — В глазах девушки вновь появился блеск интереса.

— Разве можно считать себя «удачником», когда девчонки воротят от тебя нос при встрече? Или когда банда недоносков считает, что я не гожусь ни на что большее, кроме как быть их грушей? Да еще мой язык выдает всю правду о людях в самом нелицеприятном свете, невзирая на время и место. Меня обходят стороной, Бэль, за несколько километров! Но от меня и надо держаться подальше. Я вообще удивлен, что такая девушка, как ты, сидит со мной и беззаботно болтает.

— Какая «такая»? — напряглась она.

— Замечательная! — не удержался я.

Она все поняла по моим глазам и потупилась, чуть покраснев.

— Правда?

Я кивнул.

— Спасибо…

Мне снова стало ее жалко. Если тебе некому сказать, что ты замечательная, сказать искренне, не подлизываясь, — это серьезно.

— Но знаешь, ты не прав. Насчет себя. Ты не неудачник! — продолжила она вдруг с жаром. Теперь напрягся я. — Ты тоже замечательный! Я еще не встречала таких, как ты!

— Ты преувеличиваешь.

— Ни капельки. Хуан, у меня много знакомых. Среди них есть и достойные люди, не только лжецы и льстецы. Я знаю, что говорю. Ты говоришь, тебя не любят за правду. Но тех, кто говорит правду, всегда не любят, это закон! Эта нелюбовь свидетельствует о внутренней силе: ты готов драться с окружающим миром, тем самым демонстрируя, что не боишься его. Вскрываешь недостатки людей, даже зная, что за это в ответ получишь «кару» — неприятие себя.

Я отложил ложку и весь обратился в слух. Девочка снова меня удивила. Пожалуй, это самое сильное удивление за сегодня.

— Говоришь, тебя прессингует банда отморозков? Кстати, их работа? — Она указала на фингал. Я почувствовал себя неуютно и бегло кивнул, потупившись в столешницу. — Здорово! — Бэль, гадина, расплылась в улыбке. — Шрамы мужчину украшают!

— Это не шрамы… — пробурчал я.

— Не важно. Это знак, что ты — мужчина, а не тряпка.

Теперь зарделся я. Интересная логика! И ей действительно нравился мой «фонарь», без смеха.

— Но ты не похож на хлюпика, не могущего дать сдачи, — продолжала она. — Значит, что-то тут с бандой не так, есть какая-то причина вашего противостояния.

— Социальное неравенство, — вновь вздохнул я. Кажется, наша беседа перешла все рамки светской и больше напоминает взаимный прием двух психологов. Вначале я принимал ее, теперь она принимает меня. И, несмотря на свою врожденную интуицию, я не был уверен, кто из нас в профессиональном плане лучше. — Им неприятно видеть рядом с собой титуляров, они их давят. А я огрызаюсь.

— И где тут «неудачность»? — Она показно округлила глаза. — Хуанито, мне кажется, эта ситуация доказывает обратное: ты в состоянии противостоять банде и отстаивать свои права. Неудачник, напротив, сделал бы все, чтобы его не трогали.

У меня на мгновение проскочило ощущение дежавю. Будто сижу в кабинете куратора, и тот читает мне очередную лекцию. Но только на мгновение — это была приятная и нескучная лекция.

— Ты не неудачник, — вынесла вердикт Бэль. — Ты очень принципиальный человек и не любишь слабых. То есть людей, имеющих отличную от твоей жизненную позицию. А сильных в мире мало, Хуан!..

Да, что-то есть в ее словах. Сильные и принципиальные обречены на одиночество. А я никогда не стану тесно общаться или дружить с людьми, которые, словно шакалы, прогибаются под обстоятельства, дабы легче жилось. «Инопланетянин» Хуан Карлос, фанатик и изобретатель, горе-республиканец и прочая-прочая, — сильный, каким бы на первый взгляд ни казался. Сильнее любого из нашей группы. И потому мы общаемся. Бэль, золотце, почему я не встретил тебя раньше?

— Согласен, — кивнул я после долгого раздумья. — Полностью. Но последнее обстоятельство — девушки. Как ты объяснишь их патологическое неприятие меня? Сила? Девушки любят сильных! Но терпеть не могут неудачников. И они шарахаются от меня, как от огня!

— Это тоже не показатель «неудачности», — покачала головой собеседница.

— Хорошо. — Я задумался и выложил последний аргумент: — Ты знаешь, что такое «лотерея»?

Бэль кивнула:

— Дурацкая игра для малолеток. Мне она никогда не нравилась.

— Главное не то, что она кому-то нравится или не нравится, а то, что в нее играют. И вчера меня загадали.

Я смутился. Бэль же, наоборот, рассмеялась. Громко и заливисто, во весь голос. И смеялась достаточно долго, чтобы я сам не начал понимать абсурдность этого аргумента.

Отсмеявшись, Бэль задумалась.

— Хуан, почему ты не прыгнул, когда я купалась?

У меня из горла чуть не вырвался стон. Ну вот, только вроде замяли и расслабились!

— Почему ты не сделал это? — давила она. Но никакого «наезда» в ее словах не почувствовал. Придется отвечать.

— Не мог. Не хотел. — Мысли сбились в кучу, толково объяснить свой поступок не получалось.

— Брезговал! — уверенно отрезала она. — Ты мной брезговал!

Я застыл с раскрытым от неожиданности ртом, но оскорбления и обиды в ее словах вновь не услышал.

— Ты увидел перед собой потаскуху, дающую первому встречному, и не захотел быть «первым встречным»! — добила она. Затем расслабленно откинулась на спинку кресла. — И знаешь что? Ты прав. Уже здесь, на лавочке, я поняла, как низко пала. А ведь до того даже не задумывалась об этом!

— Низко? Пала? — выдавил я. Наверное, на всей стомиллионной планете второй такой, как Бэль, не найдется. Не бывает столько неординарных и эксцентричных особей женского пола с таким странным мыслительным аппаратом.

— Ты предъявляешь девушкам слишком высокие требования, Хуанито. Настолько высокие, что они не в состоянии под них подстроиться. А еще ты давишь на них так же, как и на всех остальных. Они для тебя — часть общества, и ты не можешь терпеть их «неправильность». Потому они шарахаются от тебя, как от огня. Они знают, что не потянут, и бегут, предпочитая не связываться, даже если ты им нравишься. Кстати, то, что тебя загадали, не случайно — значит, ты нравишься «хозяйке». Подсознательно. Люди склонны через агрессию обозначать то, что им по душе. Это как мальчики, дергающие понравившихся им девочек за косички.

— Можно еще раз? — Я почувствовал, что голова идет кругом.

— Ты нравишься «хозяйке». Но она боится признаться в этом и подругам, и даже себе, потому что на тебе общество поставило печать «странного» и «не такого, как все». Но на то, что ты ей нравишься, общество повлиять не в силах, и, отрицая тебя, переводя в твой адрес некую агрессию, подставляя, она реализует свои тайные фантазии. То есть твоя «лотерея» — подтверждение моих слов.

— Интересно-интересно! — Кажется, ко мне вернулся дар речи. — Только непонятно. Не вижу логики. Чем я давлю на них, почему они бегут? Почему проще загадать меня, чем подойти и поговорить?

Бэль сокрушенно покачала головой и придвинула последнюю порцию мороженого. Лихо она, за разговором я и не заметил, как опустело пять вазочек!

— Не знаю, как это объяснить. Чувствую, но сказать трудно. Вот смотри, мужчины бывают двух типов. Я имею в виду настоящих мужчин! — поправилась она, будто за что-то оправдываясь. Что-то личное. — Первые — мачо. Назовем их так.

Я согласно кивнул.

— Их задача — побеждать женщин. Найти смазливую красотку, быстренько затащить в постель и наутро так же быстро слинять, пока на него не надели хомут серьезных отношений.

— Что, все мужики такие? — усмехнулся я.

— Нет, только мачо, — серьезно парировала она. — Поверь, в моей жизни было предостаточно мачо, уж их-то я изучила, как свои пальцы!

От этих слов стало немного не по себе, но я быстро взял себя в руки. Передо мной — юная сеньорита, обеспеченная всем и имеющая за плечами собственную семейную службу безопасности, способную защитить от любых невзгод. Но не имеющая достаточного родительского пригляда, предоставленная самой себе. Мачеха не в счет, с ней они на ножах. С такими возможностями и внешними данными она должна менять мужчин как перчатки, десятками! Что, скорее всего, и делает. Но кто я такой, чтобы осуждать ее?

— Но есть другой тип мужчин. Им не нужна победа над женщиной. Сиюминутная победа, — поправилась Бэль, выделяя слово «сиюминутная». — Им нужна капитуляция, полная и безоговорочная. Только такую победу они считают победой. И ни на что больше не размениваются. Ты из таких, Хуанито. Ты не мачо. Ты — победитель. Тебе нужно все или ничего, третьего не дано.

Я долго думал над ее словами. В них, к изумлению, было больше правды, чем хотелось бы.

— Значит, по-твоему, я эдакий… ловелас?

— Не ловелас. Ловелас — это мачо, — поправила она. — С мачо все понятно: пришел, сделал, ушел. Арривидерчи! Ты думаешь, мы, женщины, не видим, кто перед нами и что будет утром? Все мы видим! Это не они побеждают, это мы сдаемся. Нам тоже хочется приключений, хочется быть очарованными, проиграть сражение. Но с такими, как ты, этот номер не пройдет. Их цель — не победа, их цель — свобода.

— Экие мы нехорошие! — усмехнулся я. — Девушек свободы лишаем!

— Не надо иронии, так и есть. Только нам это нравится! Нравится, понимаешь? Каждая из нас, я имею в виду настоящих женщин, а не дур femenino, мечтает не о блистательном мачо, сбегающем поутру, а о таком вот победителе, который украдет у тебя свободу, подчинит, поставит на место, а ты не сможешь даже пикнуть.

Нам нравится быть покоренными. Нам нравится быть слабыми. Нравится сидеть в покое и уюте за мужской спиной, защищенными от всех невзгод. Мы — всего лишь женщины, просто в последнее время об этом говорить не модно.

Хм… Час назад я бы не сказал по тебе, девочка, что ты так считаешь. Но ладно уж, каждый имеет право на сокровенное. В конце концов, даже распоследняя стерва мечтает о сильном мужчине.

— Твои девочки бегут от тебя в стороны, чувствуя подсознательно, что ты от них хочешь. Чувствуют, но осознают, что не готовы быть покоренными. Потому и держат дистанцию. Кроме тех, кому нужен секс на одну ночь. Так, Хуанито?

Я кивнул. Вот это теория! Все объясняет! Какой я, оказывается, тиран, а?

— «Победитель получает все».

— Что?

— Я говорю, «победитель получает все». Это строчка из песни, я нашел ее у тебя в навигаторе.

— А, ABBA, — кивнула она. — Да, хорошая песня. И название как раз про тебя. — Она протянула ладони через стол и взяла меня за руку. — Так что не расстраивайся. Ты не неудачник. Просто ты… Ты…

— Победитель! — подсказал я.

— Да, победитель, — согласилась она без тени иронии. — И должен гордиться этим.

— А ты? — Я поднял глаза, упершись ими в ее цепкий взгляд. — А как же ты? Почему не бежала, как остальные?

Она замялась и потупилась, мягко высвобождая руку. Лицо ее начала заливать краска.

— Знаешь, Хуан, когда я увидела сегодня, там, у пруда, что ты идешь ко мне знакомиться, я подумала про себя: «Бэль, беги, дуреха! Не разговаривай с ним! Молчи! Или отшей. Сразу отшей и не разговаривай. Влюбишься в такого, потом проблем не оберешься!»

— И что? — улыбнулся я.

— И то! — одернула она. — Вот она я. Здесь.

 

Глава 7

РАЗБОР ПОЛЕТОВ

«Итак, Шимановский, все гораздо сложнее, чем казалось. То, о чем ты боялся надеяться, свершилось: ты ей нравишься. Ты для нее не представитель безликой серой массы мужского пола, а нечто большее».

Я затаил дыхание, пытаясь не выдать волнения от собственных мыслей.

«Ты сломал ее, Хуанито! Иначе бы она не осталась ждать тебя на лавочке. Мои поздравления».

«Меня еще никто так не обламывал…» Она привыкла ВСЕГДА получать то, что хочет, а тут ты со своей «брезгливостью». «Парнишка, тем отказом ты добился большего, нежели мог добиться любыми иными средствами! Она увидела в тебе не партнера на один раз, а…»

Мысль сбилась.

«Шимановский, соберись!»

Я попытался взять себя в руки и проанализировать произошедшее еще раз. Слишком шоколадно получается, а это плохо.

«Да, это симпатия, но лишь симпатия. Не стоит строить наполеоновские планы и кичиться, какой, дескать, весь из себя. Но симпатия и интерес — основа любых взаимоотношений, они дают шанс на все остальное: стать не ловеласом-мачо, а тем самым таинственным победителем. Главное — не забывать, что шанс — это только шанс, потенциальная возможность, и можно изменить отношение к себе одним неосторожным словом или жестом.

Пауза, срочно нужна пауза. Чтобы в спокойной обстановке разобраться и решить, что делать дальше (и стоит ли делать)».

Бэль, словно прочтя мои мысли, поднялась:

— Я сейчас.

И направилась в сторону дамской комнаты.

«Ей тоже нужен тайм-аут. Она тоже чувствует растерянность и подсознательно желает дистанцироваться. Самое разумное сейчас будет настоять на том, чтобы проводить ее домой. Хватит, нагулялась, пора и честь знать!

Вот только как ее убедить в этом, если она будет против? А она будет».

Я откинулся в кресле и задумался. Да, вопросик тот еще! Какие приводить аргументы, чтобы пробить ее упрямство, но не затрагивать скользкие темы?

По инерции я приблизил к себе окна видеовыходов на визоре (после пруда я играюсь с ними постоянно). Приблизил… И похолодел.

Девушка. Волосы светлые, темно-русые. Светлые по сравнению с окружающими конечно же. Кожа тоже светлая, не латинос. Может быть, смесь, но не чистокровная «имперка». Возраст — примерно двадцать пять лет. Лицо… Я бы назвал его сосредоточенным. Излишне сосредоточенным. Она напоминала пружину в сжатом положении или кобру перед броском. А взгляд… Я знаю, как смотрят вокруг люди, загруженные проблемами, вышедшие в парк отдохнуть. И как люди, ожидающие кого-то, но теряющие терпение и надежду на встречу. Зло смотрят, расстроенно. Бывает, с легкой ненавистью к окружающим. Эта смотрела СОВСЕМ иначе — словно хищник, высматривающий жертву на охоте.

Мы видели ее, когда брели к кафешке, она почти всю дорогу плелась с потерянным видом вдалеке за нами. А шли мы долго, минут десять, несколько раз делали вынужденные круги — Бэль не помнила, где точно это заведение находится. Встретить ее здесь, внутри? Это не может быть совпадением. Не может, учитывая происхождение Бэль…

Я тогда еще обратил внимание на ее одежду — просторные серые брюки и неброская темная, максимально закрытая блузка с высоким воротом. Под нею скрывалась замечательная грудь, у меня глаз наметан, но ее шикарные размеры в такой одежде были почти незаметны. Меня, как представителя сильного пола, задевают такие вещи.

Одежда вообще скрывала в девушке все, что только можно скрыть. Зато в такой удобно активно двигаться. Например, заниматься спортом. Драться, бегать, кого-то догонять…

…Или за кем-то следить.

Эта особа сидела так, что мы могли пройти к выходу только мимо нее, с какой бы стороны ни шли. Глаза ее цинично царапали спину, она, не таясь, внимательно изучала меня, не догадываясь, что я ее вижу, и от этого взгляда становилось не по себе.

Когда вернулась Бэль, я весь извелся. Спутница заметила это и напряглась:

— Что-то случилось?

Я придвинулся ближе и произнес, понижая голос почти до шепота:

— Бэль, скажи, ты знаешь вон ту особу? Сзади меня, второй ряд, второй столик?

Девушка украдкой глянула мне за плечо, и по лицу ее пробежала тень.

— Не знаю… — неуверенно потянула она.

— Вспоминай лучше. Она шла за нами практически от самой стены. А теперь сидит здесь. Это не может быть совпадением.

— Почему не может? А вдруг…

— Не может! — повысил я голос. — Мы петляли, как зайцы, пока не нашли эту кафешку. Сколько раз меняли направление?

— Ну…

— Она отставала, метров на двести отстала, но все равно не потерялась! Либо ты ее знаешь, либо она по твою душу.

Я впился в аристократку пронизывающим взглядом. Та стушевалась, уставилась в столешницу.

— Лицо знакомое. Но знаешь, сколько людей я «знаю» и при этом не могу даже имени назвать?

— Журналистка? Папарацци?

— Возможно.

Я не мог понять, врет Бэль или нет. Что-то здесь было не чисто. Но факт — она испугалась. Журналистов так не пугаются. Ненавидят, злятся, но не пугаются. И еще факт — сидящая сзади при ее появлении резко оживилась, всячески проявляя нетерпение. Профессиональные детективы и киллеры так себя не ведут, они — сама незаметность. Значит, эти двое знают друг друга, и от их встречи моя спутница не ждет ничего хорошего.

Присутствие этой девушки — какая-то заморочка, понятная лишь избранным. Я в число избранных не вхожу, и просвещать меня никто не станет. Но я, в общем, и не настаиваю.

Мы засветились в парке, на той стороне. Охранник, который пялился на эротическое представление, узнал мою спутницу и доложил куда надо. Не зря же он так к нам и не подошел. Вот только «куда надо» — это куда?

А виноват во всем я, пообещавший, что буду ее защищать. Защитил, называется! Я отнесся к ней как к обычной девушке, сверстнице, забыв, что она знатного рода. И что теперь делать?

— Бэль, свяжись со своими, — попросил я, хотя это более всего походило на требование.

— С кем? — Та округлила глаза.

— Со своими. С охраной. Пусть тебя заберут.

Молчание.

— Хочешь от меня избавиться, да? — Девушка презрительно фыркнула, но я видел, что это показная бравада.

— Нет, Бэль. Тебе угрожает опасность. Я это чувствую.

— Откуда?

— Интуиция. А еще факты. Ты не заметила, что в парке к нам не подошел охранник?

— Ну… — Она растерялась.

— А ведь он был там! Я его видел! Он что-то говорил в микрофон, с кем-то связывался. Бэль, тебя узнали.

Снова молчание.

— Бэль, кто ты? Почему они пасут тебя?

Моя спутница сидела, задумчиво глядя в столешницу.

— Бэль, это не игрушки.

Она виновато отвела глаза:

— Можно не буду говорить, Хуанито? Пожалуйста? Мы же договаривались.

Я обреченно вздохнул:

— Хорошо.

Вот так красивые девушки зарубают на корню наши лучшие начинания!

— Так ты вызовешь своих?

— А может, еще посидим?

Она посмотрела таким умоляющим взглядом…

В ней не было страха. Смертельной угрозы от сидящей сзади меня Бэль не видела. То есть угрозы действительно нет. Но охранник тем не менее все равно с кем-то говорил! А тот «с кем-то» мог поговорить еще с кем-нибудь, не только с «кем надо».

— Бэль, я человек рисковый, но не сейчас. Я не смогу спокойно сидеть и разговаривать, зная, что где-нибудь неподалеку могут находиться люди, желающие тебя убить, украсть, сделать что-то неприятное. Я не способен защитить тебя, если что. Я всего лишь простой парень, пойми.

— Но меня тогда сразу заберут!.. — продолжала канючить она.

— По-твоему, наши посиделки дороже жизни?

Молчание.

— Я не справлюсь даже с такой, как она, Бэль. А специалисты разделают меня под орех вообще в два счета! Пусть приедут твои охранники и заберут тебя. Плевать на мачеху, жизнь важнее глупой ссоры.

Бэль посмотрела на меня… Внимательно. Не знаю, что я такого сказал, но вдруг поднялся для нее на одну ступеньку выше.

— Хорошо. Подожди здесь.

Бросив беглый взгляд мне за спину, она вновь направилась в туалетную комнату. Девчонка за спиной, словно почувствовав, что говорили о ней, расплатилась и вышла. Я остался на месте, но сидел будто весь на иголках.

Моя спутница вышла через пять минут, хмурая до невозможности, и неловко плюхнулась в кресло, подзывая официанта.

— Сейчас приедут. Вот и закончилась моя свобода.

— Поверь, так будет лучше.

— Да знаю я! — раздраженно бросила она и протянула подошедшему официанту карточку. Карточка была золотого цвета с зеленой каймой и выгравированными на ней солнцем, орлом, короной и символикой венерианского королевского банка. Неограниченный кредит в самом надежном финансовом учреждении планеты? Класс!

— Ну что, пойдем? — поднялась она, поправляя почти высохшую юбку.

— Куда? — Я тоже поднялся.

— К дороге. Меня подберут на выходе, со стороны площади генерала де Сан-Мартина. Тут рукой подать.

Я кивнул.

— Охрана уже снаружи. Они находились недалеко, почти вычислили меня… — В ее голосе появилась досада.

— Это их работа. Всего лишь работа! — попытался я ее успокоить. Бесполезно.

Мы вышли наружу. Вечерело. Дневные огни светили на минимуме — еще пара часов, и начнет темнеть. Взрослые, отдыхавшие с семьями и детьми, неспешно покидали сие гостеприимное место. Молодежь же, только вышедшая на прогулку, перебиралась из этой части парка вглубь, дальше от дорог. Такого скопления народа, как днем, не наблюдалось, но затеряться можно и тут.

Я взял девушку под руку, больше не стесняясь и не испытывая неловкости, и медленно повел в сторону выхода. Действительно, тут недалеко. Нужная мне фигура находилась метрах в ста, на соседней аллее: сидела на лавочке к нам спиной и смотрела вдаль. Но скорее всего, у нее такой же навигатор, как у Бэль, — незаметный и дающий круговой обзор. Она за нами следит, внимательно следит, тут к гадалке ходить не надо.

— Эта особа… — начал я, но Бэль равнодушно перебила:

— Вижу. Ее отсекут, не бойся.

Я переключился на камеры и повращал их в разные стороны. Люди, кругом люди. Десятки человек, сотни, всех мастей и социальных слоев. Кто из них может быть телохранителем?

Да кто угодно!

Нет, пожалуй, у Бэль хорошая охрана. Круче, чем эта горе-наблюдатель.

— Я и не боюсь! — резко бросил вдруг я. От ее тона стало неприятно. — Я переживаю. За тебя.

— Можешь не переживать! Теперь я в безопасности! Твоя миссия по моей охране выполнена на отлично…

И не поймешь, чего больше в ее словах — разочарования или одобрения. Женщины! Что за существа?

— Кстати, почему ты считаешь, что не сможешь сделать ту сеньору, если она вдруг нападет? — В глазах Бэль появился ехидный блеск.

— Ну… — Я задумался. Действительно, с чего я это взял? Но ведь взял же, и мнения своего менять не стану.

— Мужчине очень тяжело признать, что кто-то круче его. Тем более если это женщина. Тем более молодая и красивая. Она ведь не производит впечатления крутой и накачанной…

Я улыбнулся:

— Тебе не понять. Чтобы видеть опасность, надо знать ее, сталкиваться. Она двигается как… мастер! — нашел я нужное слово и нужную ассоциацию. — Плавно, текуче, готовая атаковать из любого положения. Это очень опасная кошечка, Бэль, лучше с такими не связываться. Может, я и справлюсь с нею… — я скептически пожал плечами, бросая взгляд на голографический козырек, — но уверенности в этом нет.

— Когда мы увидимся? — сменила она тему и плотнее прижалась плечом.

Я выпустил руку и притянул ее к себе. Давно бы так!

— Может, завтра?

Она отрицательно покачала золотой копной:

— Завтра не могу. Меня с сестрой везут в Дельту, по делам. Давай на неделе?

— На неделе я не могу. Учусь. Забыла?

— А, точно! Ты же у нас еще маленький! — Она громко рассмеялась, но не зло. — Тогда давай на выходных?

— В субботу?

— В субботу будет выставка в Художественной галерее. Посвященная культуре Золотого века… — наморщила она лобик. Затем резко приняла решение: — Ты любишь культуру Золотого века?

Я пожал плечами:

— Никогда не относился к этому вопросу с должным вниманием.

— Тебе понравится! Пошли сходим? — Она, словно упрашивая, потянула меня за руку. Сеньорита, да с вами я готов хоть на край света! — К тому же ты сказал, тебе понравилась ABBA…

— Ну, в общем… — Я кивнул: — Да. Правда, я слушал всего одну песню…

— Остальные тебе тоже понравятся, поверь! Итак, решено. Где встречаемся?

— Давай прямо там, у входа в метро «Королевская художественная галерея»?

При слове «метро» девушку легонько перекосило, но она быстро взяла себя в руки:

— Хорошо. В девять утра.

Я согласно кивнул.

— Ну, вот мы и пришли…

За этой небольшой беседой мы незаметно подошли к выходу из парка. В паре десятков метров от нас шумела дорога. У обочины стояли припаркованные разномастные транспорты. Один из них принадлежал семье Бэль.

— До встречи? — Она повернулась и посмотрела мне в глаза.

— До встречи, — вздохнул я, пожимая ей кончики пальцев.

— Ты меня даже не поцелуешь на прощание? — В ее голосе слышался вызов.

Я вызов принял спокойно, без эмоций:

— Еще успею.

Она хитро улыбнулась, развернулась и пошла к дороге. Припаркованный вдалеке «мустанг» дал по газам и мгновенно очутился рядом. Так же резко затормозив, поднял люк, в который быстро юркнула девушка, не остановившаяся перед дорогой ни на секунду. Вот это точность! Профессионалы, блин. Богатая у Бэль семья, очень богатая.

Развернувшись, я быстрым шагом направился в сторону метро «Площадь де Сан-Мартина» и не видел, как за моей спиной точно так же (разве что с меньшими понтами) залезла в такой же «мустанг» испугавшая нас русоволосая девушка.

— Мы потеряли его. Ушел в метро.

Лана грубо выругалась, используя отборные фразеологизмы великого и могучего языка. Настолько великого и настолько могучего, что даже консерваторы латинос пришли к выводу, что на нем ругаться удобнее, чем на испанском, и активно эту науку перенимают.

— Что теперь? Перехват с расширением зоны? — продолжил голос.

— Притормози.

Это водителю. Машина остановилась.

Русоволосая девушка медленно вылезла наружу и встала возле обочины, подавляя злость, ярость и страх.

Получалось не очень хорошо. Перехват с расширением? Подключение к операции гвардии и гражданских властей? Это однозначно утечка! Да и нужен ли этот парень? У них ничего на него нет, а если бы хотел сделать что-то плохое, сделал бы — времени для этого было достаточно.

— Отставить, пусть уходит. Возвращаемся на базу. Девять два, что у тебя?

— Чисто, хвоста нет, — раздался в берушах бодрый голос Диего, их сегодняшнего водителя. Ну, хоть это, слава богу!

Через две минуты рядом остановился другой «мустанг», и она торопливо влезла в поднявшийся люк.

— Гони.

Машина покатилась по улицам города, все еще петляя и запутывая возможную погоню, заодно оную вычисляя. Лана попыталась отрешиться и успокоиться, но вид угрюмо сопящей девушки с белыми волосами этому не способствовал.

— Судя по твоему виду, спрашивать, раскаиваешься ты или нет, бесполезно, — усмехнулась она.

— Я тебе уже сказала: да, была не права, что сбежала. Но это все.

Лана пожала плечами. Пусть так. Она и на это признание не рассчитывала, с ее-то упрямством!

— И все-таки кто это был?

— Я же сказала, не знаю.

— То есть ты пять часов шаталась по Центральному парку неизвестно с кем, притом что он мог оказаться агентом восточной разведки, террористом, шпиком недружественного клана, маньяком или бандитом?

— Да! Так все и было! И не смотри на меня такими глазами! Достали вы уже все!

Бэль прорвало. Лана довольно улыбнулась — сразу бы так!

— А он никакой не агент! Он — нормальный парень! Слышишь? Я вообще таких никогда раньше не встречала! Не то что эти… — Она противно скривилась. — Ему вообще от меня ничего не надо было! Вообще, поняла? Он просто был рядом, потому что хотел быть рядом! Вот!..

— И как же звать этого героя? — поддела Лана. — Это-то хоть узнала?

Ее подопечная пожала плечами:

— Зовут Хуан. Живет где-то на окраине. Не бандит, не уголовник. У него вообще дурных мыслей никаких не было. Мы просто гуляли.

— Так уж и просто?

— Да, просто!

Девчонка красноречиво покраснела. Лана усмехнулась, но промолчала.

— А тебе везде бандиты да маньяки мерещатся! Особенно там, где их нет.

— Работа у меня такая… — довольно потянула Лана, закидывая руки за голову и разваливаясь в кресле.

Бэль затихла и уставилась в пол.

— Он не в теме. Ничего не знает. Ни о разборках кланов, ни о политике, ни о чем вообще. Тебя принял за папарацци.

— Бывает.

— А меня вообще не узнал!

— На этой планете остался кто-то, способный тебя не узнать? — Лана расхохоталась.

— Оказывается, да. Сама в шоке! — Бэль почувствовала, что злость утихает и ей тоже хочется расхохотаться. — А еще он очень хороший…

Русоволосая девушка, внимательно считывающая эмоции по лицу девчонки, моментально все поняла. И то, что она поняла, ей не понравилось.

— Представляешь, мы просто болтали! Ни о чем! — Бэль понесло на откровение. — Все пять часов! Без всяких попыток поддеть, польстить, без этих дурацких словесных дуэлей…

Лана вновь рассмеялась, но уже по-доброму.

— Как хоть его фамилия, бродяга?

— Не знаю. — Бэль расцвела в мечтательной улыбке. — Просто Хуанито.

Пауза.

— То есть ты даже не спросила его фамилию? — опешила Лана.

— Нет. Так интереснее. Он же не узнал меня… — Глаза девчонки лукаво блеснули.

Повисло напряженное молчание. Лана уже пожалела, что не отдала приказ о перехвате.

Брать паренька, ничего на него не имея, только за то, что тот гулял по парку с девочкой? Действуя через официальные органы? Да, некрасиво, и по головке за такой финт не погладят. Но как же захотелось вдруг его попотрошить!..

— Навигатор. — Русоволосая девушка протянула руку, но наткнулась на удивленные глазки подопечной.

— Ой, я его забыла!

Сказано это было с наивной — наивной — простотой.

Настолько наивной, что ругань застряла в горле.

— Где?

— У него. Я дала ему его поносить. — Бэль ехидно усмехнулась. — Но думаю, он тебе не поможет: я выключила функцию автозаписи и стерла кристалл памяти.

Лана все же выругалась, не стесняясь, в самых грубых выражениях.

Судя по лицу девчонки, она его действительно забыла. Забыла забрать. Но данные самописчика перед этим действительно стерла, дабы прочувствовать большую свободу. Дал же бог такую подопечную!

— Ты представляешь себе, ЧТО это за навигатор? — закричала в сердцах Лана. — Для чего он существует и каковы его возможности?

— Естественно. — Бэль бегло пожала плечами. — Но без системы координации боя он — простая железяка. Ничего страшного…

Лана почувствовала, как ее прошибает холодный пот.

Ничего страшного? Ах да, конечно! За исключением того, что прибор, созданный специально для действий королевского спецназа в бою, официально запрещенный к распространению, с гигантским объемом секретной информации внутри, попал к человеку, имени которого они даже не знают!

Бэль продолжала, словно речь шла о покупке фруктов в супермаркете:

— Да ладно тебе, ничего страшного не случится! Он ему не нужен, поверь. Да и не сообразит, что там к чему, сама знаешь. Сколько часов люди тратят, чтобы освоиться с этой системой? Вместе с инструкторами, на специальном полигоне? А он один и без инструктора! В субботу мы с ним встретимся — заберу.

— Бэль, я говорила тебе, что ты безответственная? — бессильно выдохнула Лана.

— И не раз.

Она откинула голову, мечтательно улыбнулась и прикрыла веки.

— Да расслабься ты! А еще он сказал, что хорошо танцует. И что ему понравилась ABBA…

Лана поняла, что любые разговоры сейчас бесполезны.

Мужчина молча ходил по кабинету из угла в угол. В воздухе витало напряжение, которое ощущалось даже кончиками пальцев.

Лана боялась хозяина кабинета. Да, осознавала, что не должна этого делать, что это неправильно, но вновь и вновь, попадая сюда, боялась.

Он был худым, щуплым на вид и при высоком росте производил впечатление эдакого хлюпика: пальцем ткни, и рассыплется. Но то, КАК он смотрел… и КАК говорил… выбивало из колеи любого человека, даже сильного и смелого.

Этот мужчина никогда не повышал голоса, не кричал даже на жен — бывшую и нынешнюю. Хотя таких стерв, как они, еще поискать — не найдешь! Но каждая его фраза, каждый жест сопровождались такой властью и привычкой повелевать, что поджилки тряслись даже у нее, прошедшей огонь, воду и горнило войны.

— Лана, я крайне недоволен!

Ивсе. Четыре слова, но она, как малолетняя девчонка, втянула голову в плечи и приготовилась к раздаче. Четыре слова, и от хладнокровного снайпера Второй Национально-освободительной армии Марса не осталось и следа.

— Сколько можно, Ланочка? — Он добавил голосу показного участия. — Каждый раз наступаешь на одни и те же грабли!

Мужчина остановился напротив окна. Это было настоящее окно, не голографический муляж релаксационной программы. И выходило оно на самый настоящий унылый венерианский пейзаж — серое, пасмурное небо, тучи, камни и песок. Еще вырисовывался вдали силуэт безликих гор, но они больше напоминали кляксу, темное пятно, и красоты пейзажу не добавляли. Панорама венерианской равнины, что может быть унылее?

Но этот человек любил все натуральное. И если заказывал в кабинет окно, то именно окно, и ничто другое.

Лана молчала. За прошедшую ночь ей надоело оправдываться. Действительно, сколько можно?

— Ты знаешь, почему к Бэль приставили именно вас, «девятку»? Хотя есть люди старше и опытнее? И, несмотря на все перипетии, ваше звено никогда не отстраняли от дела?

— Нет, сеньор, — уныло выдавила она.

— Потому что именно ты, согласно всем этим долбаным психологическим тестам, лучше всего подходишь на эту роль.

Мужчина обернулся. Она уткнула глаза в пол.

— Ты должна была стать ее подругой, Ланочка. Напарницей для ее безумств. Чтобы в случае чего она бежала не в Центральный парк, побродить в одиночестве, а к тебе, за советом. И что я вижу в итоге?

— Но долг службы… Инструкции… — попыталась протестовать девушка, но была перебита гневным окриком:

— Негру в задницу долг службы! И инструкции все туда же! Речь идет о моей дочери, Лана! Никто… Никто и никогда пальцем бы не посмел шевельнуть, чтоб наказать тебя за… креативный подход к обязанностям! Если бы ты была рядом и она тебе доверяла! Понимаешь меня?

Лана понимала.

— Главный критерий — результат! Так было и так будет! А за инструкции прячутся лишь бездари и трусы!

Девушка тяжело вздохнула. Да, у нее не получилось войти в доверие. Ни у кого из их звена. Плохо старались?

Возможно. Она думала над этим вопросом, но не находила ответа. Бэль слишком сложный человек, с непредсказуемым дурным характером, с ней нельзя ничего планировать.

— Я пыталась.

— Плохо пыталась! — рявкнул мужчина, но уже тише, остывая. Затем еще раз прошелся по кабинету и сел в напротив нее. — Итак, разбор полетов. Оставим пока в покое мою дочь и поговорим о ваших ошибках.

Лана кивнула.

— Поскольку от тебя никакой отдачи, значит, огребать будешь на сто процентов, и без обид. — Он злорадно усмехнулся. Лана вновь кивнула. — Сколько ошибок вы вчера допустили?

— Я не считала.

— А ты, голубушка, попробуй посчитай! Сколько получится? У меня вот вышло аж семь! А потом сравним…

Девушка выпрямилась и расправила плечи. Да, она его боится, но она — профессионал. И сейчас разговор от абстрактных тем перешел к конкретным вещам, за которые она в состоянии ответить, что бы там ни было.

— Первая. Не успели отреагировать, когда Бэль убегала. Мы должны были следить за ней, но слишком ей доверились. А она, усыпив бдительность, спокойно исчезла.

— Правильно, — кивнул мужчина. — Неуместное доверие. Вы знали, на что она способна, это не первый ее фокус. Дальше.

— Не смогли вовремя локализовать ее, когда обнаружили факт побега. Дали уйти. — Лана сделала паузу. — Но, сеньор, если бы на ней было следящее устройство, этого бы не случилось.

— Это моя дочь, Лана! — ледяным тоном отрезал мужчина. — Пока я жив, на ней не будет никаких следящих устройств. Вы — лучшее следящее устройство. И вы дали сбой. Дальше.

Девушка опустила глаза.

— Мы не смогли перехватить того юношу, что находился с ней рядом. Упустили.

— Это следствие. Ошибка в другом. В чем?

— Мы не установили его личность.

Мужчина кивнул.

— Вы и не обязаны перехватывать таких, как он, для того есть другие люди. Но вы не добыли ни одной наводки, по которой его можно найти.

— Это можно сделать через архив камер слежения метро, а еще…

— Я и без тебя знаю, как можно найти человека в этом городе! — перебил ее мужчина. — Есть десятки способов, как сделать это в муравейнике под названием Альфа! Но это мои способы, вы к ним не имеете никакого отношения.

Лана вновь втянула голову в плечи. Это правда. Вчера они лопухнулись по полной. Но в отличие от предыдущих ошибок, которые можно оспорить (насчет факта бегства), это стопроцентно их недоработка. И далеко не последняя за вчерашний вечер.

— Вы даже не сделали ни одного его изображения! Только двухмерный вид сзади и сбоку! Позор, Лана!

— Да, сеньор… — Девушка готова была провалиться сквозь землю.

— Вас восемь человек! Неужели никто не догадался сделать щелчок? Почему архивные записи навигаторов — это все, что у нас есть? Если уж на то пошло, почему никто не зашел им спереди и не снял его в пассивном режиме, без всякого щелчка?

— Рядом никого не было, сеньор. Мы рассеялись по парам, остальные просто не успели. Нас рядом было всего двое, и мы старались не светиться.

— Не светиться они старались! Двое всего их было! — Мужчина картинно усмехнулся. — Достаточно! О том, сколько вас, еще поговорим. В данный момент рядом находилась лично ты! И ты этот момент с изображением провалила!

— Так точно, сеньор…

Мужчина замолчал.

— Теперь по поводу пар. Вы нашли ее, но вас двое. Представь, что кто-то попытался бы на нее напасть? Не киллер-одиночка, а организованная группа? Она гуляла несколько часов, только Древние знают, кто ее мог за это время узнать! Могло такое произойти?

— Могло.

— Что бы вы сделали вдвоем на дальней дистанции против опергруппы? Из профессиональных бойцов?

Лана хотела возразить, но промолчала. Да, она бы грохнула минимум двоих. Еще столько же Арабелла. Но этого мало. Их задача — охранять, а опытная группа, даже понеся чувствительные потери, сумела бы отсечь их с напарницей, похитить Бэль и скрыться.

— Это великое счастье, слава всем богам, что мы добрались до нее первыми! Богам, Лана! Не вам! А что дальше произошло? Вообще цирк! Поняла, о чем я?

Лана поняла.

— Как ты могла подставиться так глупо? Тебя же раскусили, словно дешевую потаскуху на приеме в имперском посольстве! Да еще кто? Человек, далекий от нашей работы, как Земля от Венеры!

Вот тут Лане захотелось заплакать. До этого речь шла о непрофессионализме, неправильном планировании операции, распределении сил, и она была с этим согласна. Но то, как она подставилась в кафешке, — это верх непрофессионализма, позор.

И она заплакала бы, если бы не разучилась делать это давным-давно, еще в детском доме, когда детишки-латинос избивали ее, марсианку, прижимая ко рту подушку, чтоб не кричала.

— Это провал. Я согласна. И готова понести наказание… — покорно склонила она голову, полагаясь на судьбу и Древних.

— Готова она!

Мужчина пренебрежительно фыркнул. Затем встал и вновь прошелся по кабинету, подошел и сел рядом с ней на стол, участливо заглянув в лицо.

— Я знаю, что ты готова. Иначе бы ты не разговаривала со мной, а сидела в боксе, раздумывая о смысле жизни.

Лана молчала, не смея поднять глаза.

— Дурочка. Главное — не наказание. Главное — уроки. Понять ошибки, чтобы их не допускать. — Он сделал паузу. — У меня много людей. Но шанс я даю далеко не каждому, учти…

Он снова встал и подошел к окну, вглядываясь в неясный силуэт далеких гор. Лана почувствовала, что глаза ее все же застилает влага.

Жалость. Она могла вытерпеть жалость по отношению к самой к себе. Но жалость со стороны этого человека?

— Какова твоя пятая ошибка? — словно не замечая ее состояния, произнес тот. — Можешь сформулировать одним словом? Подскажу, у христиан она входит в список семи самых-самых страшных ошибок!

— Гордыня… — Лана постыдно всхлипнула. — Я поддалась ей, считая, что самая крутая. Не учла элементарных вещей, например, что навигаторы с круговым обзором есть не только у нас.

— Вот! — Мужчина с облегчением вздохнул и обернулся. — Ты сама все понимаешь. Ну что, будем продолжать или и так все ясно?

— И так ясно. — Лана смахнула непрошеную слезу.

— Отлично. — Мужчина привалился к бронированному стеклу и засунул руки в карманы — старая привычка, из той, былой жизни, которую не выкорчуешь и за десятилетия общения в высшем обществе. — Сама понимаешь, после стольких ошибок я не имею права оставить вас возле дочери. Я отстраняю «девятку» до особого распоряжения. Посидите, подумайте, где и в чем вы не правы.

— Да, сеньор. Так точно. — Лана поднялась и стала по стойке «смирно», деловито шмыгнув носом. Непрошеные слезы высыхать не собирались.

— В провинции Омега есть наш дворец. Резервный. На случай войны. С большим количеством бункеров и всякой тайной инфраструктуры.

— Я знаю его, сеньор, — кивнула она.

— Вот и замечательно! Завтра отправляетесь туда. У меня проблемы с управляющим — что-то нехорошо себя ведет последнее время. Подворовывает много, ни стыда ни совести. Разберитесь с этим.

— Так точно, сеньор, — кивнула она.

— Думаю, пары месяцев для размышлений вам хватит. А там видно будет.

— Есть, сеньор! Разрешите идти? — Лана вытянулась в струнку.

— Иди.

Девушка по-армейски развернулась и вышла.

Охранять безлюдный пустой дворец на противоположной стороне планеты? Кажется, они легко отделались.

Мужчина еще какое-то время постоял, глядя вслед ушедшей Лане, затем весело усмехнулся, вернулся на свое место и набрал несколько символов на коммутаторе, активируя личный защищенный канал с человеком, которому доверял. Одному из немногих на этой планете, кто реально способен помочь в трудную минуту, без утечки информации на сторону.

Щелчок соединения раздался почти сразу. Стена напротив подернулась рябью вихревых полей, и через секунду перед ним простирался гигантский визор, с которого деловито ухмылялась красивая рыжеволосая женщина лет тридцати пяти.

— О, какие люди! Давненько не заглядывал! — усмехнулась она, вместо приветствия. — Что-то случилось?

Мужчина тяжело вздохнул:

— Заметно?

— Вообще-то нет. Но, по моим данным, у тебя кое-что случилось, и раз ты звонишь… значит, нужна помощь.

Да, в логике не откажешь.

— Вообще-то я сделал все возможное, чтобы никто не узнал о том, что у меня случилось…

— Вообще-то об этом знает вся планета! — рассмеялась женщина. — Не знаю, что ты делал, но у тебя не получилось.

Мужчина скрипнул зубами от досады. Женщина вновь рассмеялась:

— Да ладно, не бери в голову. Все знают, что от твоей дочери можно ожидать всего, чего угодно. Что хотел?

Вот так, быка за рога, без резких переходов. Мужчина собрался с духом и выдавил:

— Мне нужно с десяток молодых (или не очень) парней, не обремененных излишними нормами профессиональной этики в общении с работодателем, способных на любой поступок, единственным критерием которого будет безопасность Бэль.

— Угу, так я и думала…

Женщина картинно развалилась в кресле.

— Говоря испанским языком, тебе нужны неподкупные мальчики, с которыми нельзя договориться, которым плевать на личность охраняемой персоны, а в случае чего они не испугаются твоего гнева. Я правильно перевела?

Мужчина согласно кивнул:

— Главное — ее безопасность. Даже против ее воли. Остальное я потерплю.

— Поняла.

Женщина, словно малолетняя девчонка, принялась вращать кресло из стороны в сторону и напряженно размышляла.

— По моим данным, у тебя без дела сидит четырнадцать групп. Четырнадцать! Это больше, чем у Феррейры и Сантаны, вместе взятых! Неужели никто не подойдет? Тебе действительно хочется подписаться под это?

— Не четырнадцать, а десять, — зачем-то уточнил мужчина. — Из них для такого специфического задания годятся только семь. Но и эти доверия не внушают — восемь их коллег с завтрашнего дня отправляются чистить картошку на заброшенный дворец в Омеге.

— «Девятка»… — Женщина усмехнулась. — Жестко ты с ними.

— Заслужили.

Женщина была с ним не согласна, но оставила свое мнение при себе.

— Хорошо. У меня есть шестеро мальчиков. Предупреждаю сразу, они все отмороженные. Но дело знают.

— Идет.

Мужчина расплылся в коварной улыбке.

Март 2447 года, Венера, провинция Полония,

Новая Варшава

Несмотря на полуденное время, на улицах не было ни души — все словно вымерли. Стороннему наблюдателю это могло показаться странным, и он был бы прав, имея в виду любой другой район провинции. Люди же, живущие в этом районе, передвигались исключительно на транспорте, исключительно роскошном и исключительно в сопровождении охраны. Праздно шатающиеся гуляки тут не приветствуются и быстро выдворяются за пределы купола, хоть это и не совсем законно.

Здесь вообще многое незаконно. Тут ведь не столица и даже не имперский сектор. Местные аборигены по меркам планеты не богаты, но, с другой стороны, столица отсюда дальше Плутона (если смотреть на вещи реально), а значит, эти люди могут позволить себе устанавливать дома ЛЮБЫЕ правила.

Район этот находился на окраине Большой Варшавы, в десятке километров от куполов центрального массива. Ветки метро, протянутые практичными имперцами везде, где только можно, даже к самым отдаленным пригородам, сюда не проводились и не проектировались, что дополнительно гарантировало отсутствие публики и позволяло установить небольшой горстке охранников стопроцентный контроль над порядком.

Охрана знала практически всех обитателей района. Потому присутствие на визорах незнакомой молодой девушки лет двадцати, броской внешности, в откровенном корсете и не оставляющей места фантазии юбке сразу обратило на себя внимание. Оба оператора наружного наблюдения, как один, приблизили ее изображение со всех трех камер, в радиусе которых та находилась, после чего один поставил недопитую чашку кофе, а другой быстренько свернул в капсулу планшетку, на которой последний час интенсивно разгадывал цифровой кроссворд.

— Ого, вот это фифа! — потянул первый, вытирая губы тыльной стороной ладони и смахивая с груди крошки от пончика.

— Угу, — подтвердил напарник и убрал со своего терминала ноги.

У девушки было на что посмотреть. Высокая, не меньше метра восьмидесяти, грудь размера пятого, да еще в корсете. Ноги…

Такие ноги ребята видали не часто, хотя с женщинами ее профессии общались регулярно. Кожа девчонки выглядела мягкой и шелковистой даже отсюда, а еще казалась очень светлой. Однако недостаточно светлая, чтобы не распознать в ней латинос. Лицо ее, рабоче-сосредоточенное и в меру напряженное, ярко накрашено, слишком ярко для обычной жизни, но достаточно, чтобы не спутать ее с представительницами древнейшей профессии. Она специально подчеркнула некоторые черты, но за боевым камуфляжем было видно, что краситься умеет. И самый главный штрих в ее облике, заставивший их оторваться от наиважнейших дел, — ее волосы. Длинные, распущенные почти до самой поясницы… Ярко-алого цвета!

— Ни хрена себе! — Первый выругался на смеси нескольких славянских диалектов. — Ты видел?

— Чего? — не понял второй.

— Из «Рая» девочка!

— И что? — равнодушно пожал плечами второй.

— Ты знаешь, сколько стоит час пребывания в «Раю»?

— Да не, — потянул второй, — откуда в нашей глуши девочка из столицы? Из местных кто-то зашибить решил! — И в подтверждение кивнул на визоры. — Столичная фифа не будет стоять на перекрестке и искать нужный дом. Ее привезут, отдерут и цивилизованно увезут.

Первый оператор был не согласен со вторым по двум причинам. Первая — он, холостяк, более искушен в делах любви и в «товаре» разбирался лучше. И вторая — Варшава слишком маленький город, чтобы не заметить ранее такую цацу. Не так много среди местных жриц Венеры (в основном имеющих славянские корни) высоких юных латинос, да еще ТАКИХ латинос. Да еще с волосами, крашенными как в самом дорогом заведении Альфы.

…Нет, живущие здесь могли позволить себе все, что угодно, подобных девочек на завтрак, обед и ужин в том числе, а еще есть охрана дворцов и прислуга, которые тоже регулярно пользуются продажной любовью, но что-то здесь не чисто, и первый оператор силился понять что.

Отставив кофе на соседний стол, он вывел перед собой во весь экран выход с восемьдесят седьмой камеры и максимально приблизил остальные два. Двести девяносто шесть других видеовыходов были благополучно забыты.

Девушка, словно вспоминая что-то или прислушиваясь, долго стояла на перекрестке. Затем твердым уверенным шагом направилась к одному из шикарных особняков, наглухо огороженному бетонной стеной с полупрозрачным, по моде двадцатых годов, верхом, сливающимся с куполом. Пошла она не к парадному входу, а к дальней двери-шлюзу за углом, в поле зрения всего одной камеры. Это полностью подтверждало версию второго — настоящая элитная девочка проходит только через парадное. Но в этот момент первый понял, где нестыковка. Такие девочки не бывают НЕэлитными!

— Местная! Самая обычная шлюха из переселенок! — презрительно скривил губы второй.

Первый не стал спорить. Желудок его сводило от ощущения тревоги.

— Чей это дом?

Второй ответил сразу, он знал всех владельцев местной недвижимости:

— Мексиканца.

Первый понял, дело труба. Даже если что-то сейчас случится, согласно негласной инструкции (да просто здравому смыслу), гвардия будет последней инстанцией, в которую они обратятся.

— А как думаешь, куда они ее сначала… — веселился второй, не замечая его напряжения.

Она громко постучала по металлической окантовке двери-шлюза из монолитного бронепластика (как подозревали местные органы правопорядка, совсем не на случай прорыва купола). Через секунду раздалось шипение, и крышка зарешеченного окошка отъехала в сторону, на нее зыркнула пара злых глаз.

— Чего надо?

— Мальчики желают развлечься? — томно потянула она, облокачиваясь о дверь.

На той стороне задумались, но ответили тем же тоном:

— Это дом сеньора Фернандеса! Иди отсюда!

— А что, у дона Фернандеса работают мальчики, которые не любят развлекаться? Или они импотенты? Или предпочитают друг друга? — Последнее сопровождалось усмешкой.

За решеткой крепко выругались на смеси славянского и испанского и вновь задумались.

— Сколько?

— Сотня. С рыла.

— Жди здесь.

Окошко въехало на место, послышался щелчок герметизации.

Через несколько минут раздалось шипение, и теперь уже в сторону отъехала вся дверь, открывая темный провал входа.

— Быстро! Заходи! — произнес тот же голос из-за косяка, не показываясь внешним камерам, которые, по ее сведениям, располагались прямо за спиной.

Девушка довольно улыбнулась. Сработало! После чего деловито поправила волосы и последовала приглашению.

Вели ее долго, темными запутанными коридорами. Лица своего проводника в темноте она не разглядела, но внешность его была сугубо латинская, а подрагивание рук указывало на нетерпение поскорее приступить к делу. Тому самому, ради которого ее впустили. Мальчик порнухи обсмотрелся? Похоже на то! Чем еще заниматься скучающим мальчикам, охраняя дом в самой защищенной части города, принадлежащий человеку, напасть на которого решится далеко не каждый псих?

Наконец коридор окончился площадкой с несколькими бронированными дверями без опознавательных знаков. Проводник прикоснулся к счетчику одной из них болтавшейся на шее карточкой, и та отползла в сторону. Вошли.

За дверью оказалась караулка. В ней сидело и скалилось, изучая ее глазами, четверо мужиков бандитской внешности, облаченных в форму частной охранной фирмы, которая, как знала девушка, принадлежит хозяину дома и занимается далеко не охраной. Хотя нет, когда дело касается персоны хозяина, она занимается своими прямыми обязанностями. Но, судя по тому, что она внутри, ребятам эта работа не по душе.

— Сколько? — нагло скалясь, спросил один из них, наголо бритый развязный тип, с жутким польским акцентом. Судя по манере держаться, он тут маленький авторитет. Про себя она окрестила его сержантом.

— Сотня, — повторилась девушка и надула пузырь из жвачки.

— А че так дешево? — усмехнулся стоящий справа у двери, здоровенный детина с наколкой в виде тигра на плече. «Серьезный противник», — автоматически отметило сознание. — Уж не туфту ли нам подсовываешь?

На девушку ни тон говорящих, ни их свирепый вид, ни окружающая атмосфера действия не возымели. Она не боялась их, наоборот, держала себя дерзко, словно предупреждала: «Не подходите, укушу!»

— Не нравлюсь — ради бога! Без вас обойдусь. А дешево, потому что оптом.

— Это как? — подал голос второй из сидевших, бугай с тупым выражением лица. Стандартное бычье, мышцы накачаны, способностей ноль — машинально оценила его девушка.

— А так. Если вас меньше чем шестеро — я пошла. На этой улице еще много домов, где сидят голодные мальчики… — Она скорчила рожицу и стрельнула глазками, обозначая, что здесь она диктует условия.

— А если больше? — спросил бритый так же нахально. Этот из местных, по тону видно. У них, в отличие от «имперцев», презрительное отношение к жрицам любви в крови.

— Больше — можно, — согласилась красноволосая.

— Сколько — больше? — поддержал детина с татуировкой. «Тигр» — окрестила его она.

— Сколько есть — всех можно. — Она вновь надула пузырь и хлопнула.

— А не лопнешь? — усмехнулся «тупой».

— Не лопну, — парировала она, излучая уверенность фонарного столба в своей несокрушимости. Сидящие в караулке отчего-то заржали.

— Будет тебе шестеро! И больше будет!.. — выдавил «сержант», сверля ее глазами. — Только не все сразу.

— Сразу, не сразу — дело клиента. Сотня с рыла — и как хотите. Ну, так что?

Проводник, по знаку «сержанта», полапал ее грудь, оценивая упругость. Надо сказать, грудь представляла большой интерес даже для гурмана и была подана в самом аппетитном виде.

— Нормально, — вынес вердикт тот.

Кто бы сомневался!

— Договорились, — вздохнул лысый. — Если скажешь, на хрена дешевить так. С твоими данными зараз можно до трех сотен брать!

Девушка усмехнулась. Три сотни? В свое время ей предлагали кусок в час! Золотом! И стояли при этом на коленях. Тоже специалисты нашлись…

— Я ж сказала, оптом беру. Деньги на учебу нужны. А там, где три сотни зараз, больше трех сотен зараз и не заработаешь. Конкуренция… — Она деловито сплюнула жвачку прямо на грязный пол караулки. — Ну, кто первый?

— Че, пацаны, как будем? — спросил «тупой», подсаживаясь поближе. — Сразу?

— Я те дам сразу! — подал голос «тигр». — Я первый, а там можешь и «сразу».

— А че это ты всегда первый? — воскликнул ее проводник и отчего-то завелся. В караулке моментально запахло жареным.

— Заткнись! — рявкнул «сержант». Обстановка сразу разрядилась.

— А че он… — пробормотал проводник, поворачиваясь к бритому. Как-то жалко пробормотал, сразу сдулся. Девушка непроизвольно усмехнулась. Видать, шибко авторитет у них этот лысый!

— Кто сейчас на посту? — спокойно спросил «сержант». — Вот как отстоишь свое время — будет твоя очередь. А пока идут те, кто отдыхает. Сначала он, за ним Черт. Потом время Карася заканчивается. И только потом ты. Кто че не понял? — обернулся он к остальным.

Судя по рожам, поняли все.

— И если увижу, что кто-то не на месте, а с девкой кувыркается…

— Иди на пост! — Это уже к типу.

Тот недовольно засопел, но покорно развернулся и вышел.

Девушка вновь подала голос, словно ничего не произошло:

— Пока вас пятеро, мальчики. Что делать будем?

— Это пока пятеро. Народ еще подвалит. — «Сержант» усмехнулся. — Ты куда-то спешишь?

Она не спешила. Медленно кивнула и достала из сумочки миниатюрную планшетку.

— А всего сколько будет?

При виде планшетки у четверки оставшихся бойцов любовного фронта рожи скисли. Автоматический портативный регистратор контрактов. М-да, девочка подготовилась.

— Человек десять. Может, восемь… — пожал плечами лысый. — А это зачем?

— Гарантия. Что не кинете. — Девушка бросила на окружающих бандитов, коими присутствующие и являлись, победный взгляд. — Знаю я вас, орлов! Не первый день работаю! Кто первый? — повторила она вопрос, добавляя в голос нетерпения.

— Я. — «Тигр» подался вперед.

Девушка чуть было не скривилась. Из присутствующих — самая худшая кандидатура. Даже «сержанта» она оценивала ниже. Ну да ладно, справится.

— Денежки вперед! — покачала она регистратором.

Детина внимательно прочел текст контракта, кивнул и протянул руку с браслетом. Девушка считала с него информацию, затем поднесла регистратор к глазу будущего клиента и дождалась писка сканера сетчатки. Лишь после этого взяла карточку и провела по магнитке, списывая оговоренную сумму. Налоги и прочие выплаты тут же автоматически ушли на государственные счета, взамен же она получила гарантию, что, если что с ней случится, гвардия найдет ее обидчиков в течение нескольких минут. Хорошая гарантия, от всяких извращенцев и бандитов. Правда, очень дорогая — в некоторых районах страны до половины стоимости контракта, но по закону необходимая (хотя кто смотрит на законы ЗДЕСЬ?).

— Куда?

Иди за мной.

«Тигр» отворил дверь и повел ее новыми коридорами и комнатами. По ее подсчетам, шли они в глубь здания, и это хорошо. Вид окружающего убранства был не очень презентабелен, все-таки крыло для прислуги, но даже здесь отдавало уютом. Хорошо Мексиканец устроился и людей своих гоняет! Сказано — имперец!

— Сюда.

Ее спутник отворил неприметную дверцу и затащил девушку в помещение, сплошь заставленное швабрами, ведрами, ящиками, каким-то инвентарем и рулонами с чистящей тканью. Здесь сильно пахло моющими средствами и хлоркой — девушка поморщилась.

— Чего кривишься? Не аристократка, поди, не сдохнешь!

С последним высказыванием она могла бы поспорить. В иное время и с иным человеком. Но она уже давно предпочитала не вспоминать об этом в обычной жизни, не говоря о задании.

— Да, думала, тут есть что-либо приличнее этого свинарника… — потянула она.

— Где приличнее — там… Нельзя там, в общем! — ушел от комментария клиент.

«Угу, естественно, нельзя. Где приличнее — там стоят камеры внутреннего наблюдения. А за развлечение с девочками в его доме, в рабочее время, Мексиканец на кол посадит…»

Детина тем временем перешел к активной фазе действа, высвобождая такую прелестную и мягкую и притом упругую грудь из давящего корсета. Дыхание его сбилось, а рабочий орган напрягся до такой степени, что девушка испугалась, как бы он не кончил раньше времени.

— Ы-ы-ы-ы-ы!!!..

В голове мужика зашумело, он потерял контроль над происходящим. Она ему нравилась, эта шлюшка, как же нравилась! Ему всегда нравились латинос с большими сиськами! А цветные волосы…

Он жадно вдохнул их запах, развернув девку и прижал к себе. Обалдеть!

— Нравится?… — томно выгнулась она. Отвечать не было смысла.

Ну и что, что шалава? Именно таких он любит — высоких, грудастых… Таких сильных и гибких! А она сильная, не чета местным потаскушкам, и о-о-о-о! Очень гибкая!

Девчонка выгнулась дугой, обвивая руками его плечи.

…Пусть ею пользовались сотни людей, но он хочет, ХОЧЕТ такую! Хочет не на раз… Много раз! Он обязательно найдет ее в городе потом, она станет ЕГО женщиной…

— Я тебя раньше не видел здесь… — пролепетал он, прерывисто дыша.

— Новенькая… — пискнула девушка.

— Надолго?

— Да уж не на день. Мы говорить будем или дело делать? — усмехнулась она.

Он пропустил ехидство мимо ушей.

— Я хочу тебя! Не сейчас… После! Завтра! И сейчас, и завтра!..

Девушка довольно улыбнулась:

— Я тебе понравилась, да? — и накрыла его руки на груди своими.

— Да… — Мужик почувствовал, что теряет рассудок от желания. Он скользнул ей под юбку и одним движением разорвал трусы, проверяя, что у девчонки под ними. Обнаруженное там ему понравилось, он вновь издал нечленораздельный утробный звук.

— Не спеши… — Она убрала его руки. — Посмотри, как я умею…

— Ы-ы-ы-ы-ы!

Она играла с огнем, пластично двигалась, выгибаясь в его руках под разными углами, демонстрируя чарующий танец и в то же время ставя некий барьер: «Не сейчас! Я все равно буду твоя! Наслаждайся моим видом еще!» Она сводила его с ума, и делала это умело. Бандит, олигарх, преступник, госслужащий — перед нею в такие моменты все были равны.

— Ты готов? Иди сюда, мой хороший! — воскликнула она, подпрыгивая и обвивая его тело ногами, утыкая его лицо себе в грудь, обхватив затылок.

Мужик взревел. Утонул в ней, забыл обо всем на свете, вновь и вновь издавая что-то мычаще-матерное. Он придавил ее спиной к стене, да так, что у девушки потемнело в глазах. Но она терпела. Надо было доигрывать до конца.

— Нравится?

— Гы! — Детина приподнял голову, отрываясь от груди, лицо его расплылось в счастливой улыбке.

Это было потрясающе! Обычно проститутки тупо отрабатывали контракт, зачастую без лишних эмоций, а то и вообще без оных. Что такое оргазм на работе, знала едва ли треть из них. А тут такое шоу, да еще всего за сотню… У него почти снесло крышу, а они еще не начали!

Вот за это он и любил латинос — они живые, настоящие. И если что-то делают, то делают на совесть, потом вспоминаешь их выкрутасы очень долго.

— А хочешь, покажу кое-что еще? Совсем отпадное?

Подтверждения не требовалось.

Девушка медленно эротично повернулась, томно выгнулась…

…И резко, с разворота, опустила ребро ладони на основание шеи детины.

Проследив за падением тела и убедившись, что тот выведен из строя, девушка заправила грудь назад, в лиф, сняла бессмысленный ныне клочок тряпки, еще несколько минуту назад бывший нижним бельем, и грязно выругалась на венесуэльском диалекте испанского. После чего принялась вытаскивать из-за широкого пояса юбки, за которым эти дуболомы не догадались ничего проверить, шесть небольших предметов, которые, если собрать их вместе, превратятся в два миниатюрных игломета облегченной конструкции. Мужики!..

Пока она неспешно собирала детали, подгоняя замки к нужным пазам и вставляя в оружие лежащие в сумочке батарейки, «тигр» застонал. Быстро он! Сильная сволочь!

Девушка с силой ударила его ногой по лицу, отбрасывая назад и переворачивая на спину, затем приставила один из пистолетов ко лбу:

— На каком этаже центр электронного контроля?

— Ттттыыы…

Удар. Снова удар. Первый — носком в челюсть, второй — в промежность. Мужчина взвыл.

— Повторяю вопрос.

Слишком просто. Чересчур просто! Неужели они настолько теряют голову, что даже элитного бойца преступного мира, личного телохранителя пахана (в данном случае Мексиканца) так легко отделать? Она ожидала лучшей реакции, большего сопротивления. Большего самоконтроля, наконец! Потому и тянула резину с эротикой, рисковала.

«Так, не расслабляться, это только начало!» — одернула она сама себя.

— Уууууу!!!.. Су… — потянул тот.

Еще удар. Хлесткий, в лицо. Раздался хруст переносицы.

Из разбитого носа обильно потекла кровь, заливая подбородок.

— На каком этаже центр электронного контроля?

— Пы покойница, плядина…

Удар, на сей раз в пах. Мужик вновь взвыл. Не давая ему прийти в себя, она перевернула его на спину и взяла в мягкий, но надежный захват.

— Значит, так, падаль! Сейчас я отрежу тебе яйца!

Раздался щелчок. Из ее руки, с боков от запястья, рассекая кожу, на свет выскочило два тонких пластиковых лезвия. Из раны заструилась кровь, придавая лезвиям зловещий вид.

— Видел это? — Она наглядно продемонстрировала запястье, развернув его чуть в сторону.

Мужик увидел. И испуганно задрожал. Он знал, что означают эти лезвия. И что у сделавших это вне закона должны быть такие покровители, рядом с которыми Мексиканец — навозная муха.

— Веришь мне? — переспросила она. — Что отрежу?

Детина закивал.

— На каком этаже центр электронного контроля?

— Ма втагом… — промямлил он, но получил удар в ухо.

Девушка била резко, сильно, но с некоей грацией, заметной только профессионалам. Мужчина относил себя к числу профессионалов и грацию оценить смог. Перед ним стояла не уличная торговка телом и не студентка, решившая зашибить деньгу. Перед ним стоял киллер, хладнокровный убийца, и все его потуги что-то сделать обречены на провал.

— Тгетьем… — прохрипел он.

— Вот так-то лучше! — злорадно усмехнулась она и сделала невозможное. Освободила захват и отступила на шаг назад.

Мужчина до этого момента еще на что-то надеялся, хотя осознавал, что его шансы невелики. Надеялся на то, что убийца на секунду откроется, подставится — всего лишь на секунду. Он сильнее и тяжелее ее, он справится — нужна лишь одна ошибка…

…Но такие не подставляются. Это мечты. И когда захват ослаб, его удивлению не было предела. Целых две секунды он искал подвох. Искал, но не мог найти. Он не верил, что эта тварь его освободит или пощадит, но и не видел козырей у нее в руках. Стоит, безоружная (не считая лезвий-«бабочек» на запястьях), мило улыбается, приглашая действовать. Но это шанс, как ни крути, и им надо воспользоваться.

Он так и не понял, чего она добивалась. Его бросок, в который он вложил всю мощь тренированного тела, такой быстрый и резкий, натолкнулся на пустоту. Затем чьи-то руки и чье-то тело развернули его, и он, ведомый собственной массой и набранным ускорением, начал заваливаться вперед, сделав кульбит в полете…

…Хрум!..

…Девушка какое-то время стояла над трупом, словно не веря, что тот мертв. Но у живых людей положение головы не может быть под таким огромным углом к туловищу.

Она могла пристрелить его, зарезать, убить множеством других способов. Но он — «тигр», боец и достоин смерти в поединке. Эдакая дань уважения одного профессионала другому…

* * *

— Это Огонек. Я внутри. Пока чисто, — произнесла она, выбираясь из каморки и активируя связь. Над ее левой бровью вихрился голографический козырек со схемой внутреннего расположения помещений. — План дома нашему не соответствует. Центр электронной защиты, предположительно, на третьем.

— Действуй по обстановке, — прозвучал голос в берушах.

Она действовала. Быстро, на случай, если операторы камер все-таки не зря едят свой хлеб, подбежала к виднеющейся в конце коридора бронированной двери-шлюзу, ведущей во внутренние, «хозяйские» помещения, и прислонила к счетчику карточку поверженного противника. Раздалось шипение, и шлюз отъехал в сторону. Она вошла.

Все, операция выполнена. На девяносто процентов. Конечно, до завершения еще очень далеко, но тому предшествовало самое трудное. Теперь она в любом случае доберется до операторского центра и отключит периметры охраны, разблокирует все двери и снимет сигнализацию — это лишь вопрос времени. Потом в дом ворвутся три группы захвата, из подвала, с улицы и с территории соседнего владения. Преград, отделяющих ее от центра, больше нет, а помешать ей не сможет никто. В какой-то степени все, находящиеся внутри дома, уже покойники.

Она быстро шла по коридорам, словно Немезида, ангел возмездия, распахивая интересующие ее комнаты и несясь дальше. Все встреченные ею люди не успевали удивиться или испугаться, получая раскаленную иглу в голову. Игломет — страшное оружие, особенно маломощный. Тяжелые армейские способны только на то, чтобы крошить людей в фарш, а от такого, с низкой скоростью иглы на выходе, закипают мозги. В прямом смысле слова. При полном внешнем благообразии трупа.

 

Глава 8

ДЕНЬ ИКС

Воскресенье прошло словно в тумане. Не помню, как пришел домой в субботу, не помню, как лег, как что-то отвечал матери… Я слушал музыку. Не так. Музыку.

Как я мог раньше пропустить мимо себя такое? Почему не слышал ничего подобного? Да, качество оставляло желать лучшего. Да, местами звучали довольно наивные вещи, совершенно немодные и откровенно смешные. Встречались моменты, подобрать точное определение которым у меня не хватит словарного запаса (я все-таки не музыкант), но от них отдавало таким примитивизмом, что скручивались уши. Однако почти каждое произведение несло в себе энергию, от которой душа вырывалась из тела и не хотела возвращаться обратно. Это было неистовство ритма, неистовство мотива, доводящее до слез. И я плакал.

Все воскресенье никуда не ходил, сидел дома. Слушал и качал, качал и слушал, искал в сетях старые архивы, древние, как само время, поднимал комментарии и биографии и уже к вечеру имел некое представление об эпохе, стилях и направлениях (зачастую неразличимых на глаз), биографиях и об истории Золотого века вообще.

Это было классное столетие, рубеж двадцатого — двадцать первого веков. Жаль, что оно закончилось так трагично. Но эти годы канули в Лету не зря, они оставили нам великое наследие.

Утром в понедельник в вагоне подземки я слушал уже знакомую АВВА. Кстати, это не исполнительница, а группа. У них две вокалистки с очень похожими голосами. А их родина действительно Швеция, та, старая, не похожая на нынешнюю, хотя поют на английском. Я думал о Бэль. О том, кто она, что за человек. И кто ее родители.

С одной стороны, это импульсивная маленькая дрянь, не знающая, чего хочет ее левая нога. С другой же — умная и рассудительная сеньорита, которая по всем параметрам заткнет за пояс любую девочку нашей школы. Как она с ходу по полочкам разложила то, над чем я бился много лет!..

В общем, очень умная девочка, которая прячется за маску ребенка. Возможно, они с маской в несколько более сложных отношениях, и это не банальная мимикрия, но рассуждающий психолог в ней превалирует.

И еще, за вчерашний день я понял то, от чего пытался бежать в субботу. Понял и спокойно принял. Мне нравится Бэль. Нравится до чертиков! Не хочу употреблять слово «любовь», им можно все опошлить, но жить без нее… не смогу. Так или иначе, она должна остаться в моей жизни.

А значит, я должен быть ее достоин. Я человек с не очень… высоким статусом и потому должен доказать это и ей, и ее семье. А если так, сегодня нужно начинать решать свои проблемы, доказав это для начала себе самому.

Школа. Наверное, я все же смогу воспринимать ее без ненависти. Ведь это просто здание, где я и мне подобные получают знания, без которых тяжело устроиться в жизни. Она не виновата, что в ней учатся и работают подонки.

Да, преподаватели некоторые… скверные люди. Тот же командор, вызверяющийся на слабых, но пресмыкающийся перед сильными. И Кампос со своей бандой, устанавливающий бандитские законы. Но они — отражение общей Системы, контролирующей нашу жизнь. Школа кончится, а командоры и кампосы останутся. И дай бог, чтобы их было не больше, чем здесь.

Школьный двор встретил меня привычным фоновым шумом, издаваемым рассосавшимися вокруг фонтана группировками по интересам. Все что-то обсуждали, о чем-то спорили, кто-то с кем-то ругался — нормальное времяпрепровождение перед началом занятий. Я принялся искать того, кто мне нужен, но неожиданно был атакован сзади.

— Ни фига се у тебя реакция! — почесал Хуан Карлос ушибленную руку.

— А нечего со спины прыгать, — усмехнулся я.

— Я ж не зло, я так…

— И я так. Хотел бы сломать — сломал бы.

— Ладно, проехали, — примирительно махнул он. — Здорово!

Мы обнялись и присели на край парапета фонтана. Я выбрал место так, чтобы видеть арку, следить за входящими. Согласно утреннему плану, мне требовалось поймать двух человек, очень разных, но очень нужных, и я не знал, кого лучше ловить первым.

— Как выходные?

— Расскажу — не поверишь, — усмехнулся я.

— А это что у тебя? Ух ты!

Его лапищи потянулись к навигатору. Инстинктивно я перехватил их.

— Руки мыл?

— Я тоже себе такой хочу! Дай посмотреть?

Я расстегнул и дал ему. Он надел его, внимательно изучил изображение на козырьке, куда я преднамеренно вывел три видеовыхода с боковых камер, чтобы иметь представление, что происходит вокруг, и прицокнул языком.

— Где взял?

— Поносить дали.

— Нутром чую, дорогая штука!

— Угу. — Я согласился.

— А кто дал?

— Сеньорита одна. Ты ее не знаешь. До субботы.

Я умолчал о том, что эта сеньорита его банально забыла, как Маша-растеряша из маминой детской книжки. Я тоже забыл, вспомнил о нем только в подземке, уже отъехав от «Площади де Сан-Мартина». Но я ведь не хозяин, мне простительно!

— Кстати, о сеньоритах. С тебя бутылка. — Он скорчил заговорщицкую мину.

— За что? — Я напрягся, приготовившись к какой-нибудь пакости. А как иначе, это же Хуан Карлос!

— За Николь. Ту девушку.

— А что с той девушкой? — не понял я.

— Ну… Я ей немного объяснил вчера, что она нравится одному человеку, который от природы очень скромный…

Я чуть не врезал некоему конструктору-судостроителю-самоучке в челюсть. Сдержался в последний момент. Он же ехидно усмехнулся, принимая мою реакцию совсем за другое.

— Только не говори, что она тебе не нравится.

Ну зачем он сюда влез? Я почувствовал, что начинаю заводиться:

— Слушай, я тебя просил об этом?

— Но она тебе нравится.

Добрый мальчик. Альтруист недоделанный. Поотрывать бы ему ноги его альтруистичные! И язык.

— Я? Тебя? Об этом? Просил? — по слогам выдавил я.

Хуан Карлос воззрился с недоумением:

— В чем дело, Хуанито? Что-то не так?

— Все не так! — Я почувствовал, что еще немного, и сорвусь на крик. — Кто тебе сказал, что она мне нравится?

— Да ты не нервничай. А разве это надо говорить? Сколько я тебя уже знаю, ты так на нее смотрел…

— Я много на кого так смотрю. И что, всем будешь меня сватать? Или ты думаешь, что я такой неудачник, что не могу подойти к понравившейся девушке и познакомиться сам?

— Ну… Да.

Святая простота. Я так и застыл с открытым ртом.

Повисло недоброе молчание. После эдакого признания моя самооценка, только-только выровнявшаяся, начала показывать отрицательную динамику.

«Шимановский, ты и сам хорош. Как там говорится, „не надо зеркало ругать, когда лицо некрасивое“? Как-то так.

Что было бы, не встреть ты в субботу Бэль? Как бы ты тогда отреагировал на эту новость? Растерзал бы негодяя или удавился от стыда? Все правильно, ты — неудачник. И тебя таковым воспринимают. Если уж лучший друг о тебе такого мнения… Это о многом говорит».

«Значит, утром ты принял правильное решение. С таким общественным мнением мечтать о Бэль… Не стоит».

— Слушай, дружище. — Я взял себя в руки и попробовал говорить спокойно. — Не знаю, что там тебе привиделось, как кто на кого смотрел, но в делах сердечных я пока еще в состоянии обойтись без твоей помощи. И более того, та девушка, в смысле, который ты вложил, меня не интересует. Понимаешь?

— Нет. — Хуан Карлос покачал головой.

— Я не хочу с ней встречаться. У меня есть… другая девушка, которая мне нравится и которую я буду добиваться.

— Уж не та ли сеньорита? — Он усмехнулся, кивнув мне на голову.

— Все возможно. Поэтому делай что хочешь, но ты кашу заварил, ты и расхлебывай. А у меня дела, извини.

— Какие еще дела? — воскликнул он. — Так что, получается, я напрасно?..

Но я его уже не слышал. Я шел наперехват человеку, которого ждал, только что вошедшему, но не дошедшему до толпы подружек сбоку от фонтана. Это не самый важный человек из ожидаемых, но терять момент я не собирался. В кругу подруг, а она почти всегда в кругу подруг, сделать то, что я хочу, невозможно.

— Эмма, подожди!

Шпала, а это была она, обернулась. Я быстро подошел, резко обнял ее за талию, рванул к себе и, не давая опомниться, смачно поцеловал в губы. Пришлось немного встать на цыпочки, ну да бог с ним.

Несколько секунд ничего не происходило — она не успела сообразить, что надо дергаться и вырываться. Ну, не ожидала от меня такого! А когда сообразила, стало поздно — со стороны это смотрелось как горячий страстный поцелуй влюбленных. Которые в ссоре, не могут выяснить отношения, но все равно любят друг друга. И ее смачное отпихивание выглядело как декорация, а не защита невинной девушки от посягательства на свою честь. Люди еще помнили пятницу…

Она испуганно подалась назад, оглядываясь по сторонам на окружающих и ища поддержки.

— Шимановский? — В ее голосе не было предела изумлению.

— А кто ж еще, звезда моя! — потянул я, строя из себя заправского мачо. — Или не соскучилась?

— Но…

Что именно «но» — она не смогла сформулировать. Я же чувствовал, что мы становимся центром излишнего внимания, люди отрываются от своих дел и оборачиваются к нам. Для ошеломления Швабры того, что есть, достаточно, а становиться эпицентром новых сплетен в мои планы не входило. Хватит старых.

— Быстро. За мной.

Она не прекословила.

Я, не останавливаясь, уверенно тащил ее за руку через двор. Она то и дело спотыкалась, ошалело оглядывалась, но семенила следом. Никто не преградил нам дорогу, не возмутился, не спросил, как дела, словно мы встречаемся незнамо сколько лет и произошедшее — наши личные проблемы. Весь школьный двор вернулся к своим делам, моментально забыв и о Шимановском, и о Долорес. Даже ее подружки. Это стало для Швабры даже большим потрясением, чем мой поцелуй.

Вошли в здание. Я тащил ее по коридорам, мимо аудиторий, к закутку за лестницей первого этажа, где уборщицы оставляют инвентарь. Обычно там закрыто, но я знал пароль от него — случайно нашел в школьной базе, когда искал адреса недоумков банды Толстого. Встретившиеся нам люди также игнорировали сие действо, что еще более угнетало мою спутницу.

— Что ты себе позволяешь, Шимановский? — взъярилась она, когда я втолкнул ее внутрь и закрыл дверь. Послушный свет включился автоматически.

— Милая Эмма… — Я подошел к ней мягкой походкой хищника на охоте и грубо, но не сильно толкнул назад, сажая на грязный, видавший лучшие времена пластиковый столик. — Милая Эмма, заткнись, пожалуйста, и слушай сюда!

Она заткнулась. Было в моем тоне нечто такое, что подсказывало — перечить не стоит.

— Сейчас ты сделаешь две вещи. Первая — скажешь мне, кто «хозяйка» игры. И вторая — что ты будешь ей должна, когда не выполнишь условие «лотереи».

— Я… — Она дернулась, вдохнула воздуха, но беззвучно выдохнула: — Какой «лотереи»?

— Эмма, мы взрослые люди. Я могу превратить твою жизнь в ад. Веришь мне?

Я приблизил лицо к ее лицу и внимательно посмотрел в глаза. Она подалась назад, но я предусмотрительно схватил ее за плечи.

— Я вижу, ты не хотела мне зла, просто выполняешь чужую прихоть и дурь. И я даже готов пойти тебе навстречу, помочь тебе. Но мне нужны ответы. Что вы загадали?

Эммануэль ссутулилась и опустила глаза. И кажется, покраснела.

— А можно я не буду это говорить? Это все равно не касается никого, кроме нас.

— Это как-то связано с сексом? Нетрадиционным сексом?

Она кивнула. Жалко как-то кивнула.

— Это очень… ОЧЕНЬ плохая вещь!..

Что же надо было такого загадать, чтобы сама Эмма Долорес ударилась в краску? Не думал, что такое возможно! Но дело это не меняет.

— Ладно, раз касается только вас… Но имя «хозяйки» ты назовешь.

— А если назову, ты со мной переспишь?

Ее глаза ехидно блеснули. Шпала резко, слишком резко, к моему изумлению, пришла в себя. Отошла и сразу перешла в контратаку. Я не ожидал такого, не так быстро, потому сдал позиции, уйдя в оборону.

— А чего сразу «переспишь»?..

— Тогда зачем я буду говорить, если ты все равно этого не сделаешь?

Логично. Пожалуй, она не так безнадежна в плане интеллекта, как я считал. Но тем не менее силовая партия окончена, я не смог задавить ее. Пат.

Но это только партия, не битва. Вторая запланированная мной партия носит название «дипломатия», и в ней у меня преимущество.

— Ладно, Эмма, давай по порядку. Ты знаешь меня? Знаешь, что я без башни и мне по фигу, кто и что собой представляет в этой школе?

Она кивнула.

— И если я упрусь — меня не сдвинешь и танком?

Она вновь кивнула.

— В течение какого срока ты должна переспать со мной? Месяц? Два? Полгода?

— Три. Три месяца… — грустно пробормотала она.

— А ты можешь им сказать, что сделала это? А я подыграю?

— Нет, нужно видео.

Прикольные девочки! Я с них падаю!

— Закон «О порнографии», параграф первый, пункт третий, определение понятия «порнография». УК ВК статья сто тринадцать, пункт два, «Нарушение закона „О порнографии“, штраф и лишение свободы до пяти лет». Вы перед игрой это читали?

Она покраснела. Да, читали. Но все равно играли.

— Мы никому не показываем его! Смотрим сами и тут же стираем!

— Все равно. Пять лет смотреть на небо в клеточку из-за глупой игры?

Она промолчала.

— Эмма, я тебе уже говорил, я могу пойти навстречу… — Я заговорил участливо. Честно, никогда такого не делал, все знания исключительно из литературы и сетей, даже не думал, может пригодиться. Старый добрый трюк — «хороший гвардеец — плохой гвардеец». Один угрожает, другой обещает содействовать и защитить. В моем случае я представлял сразу обоих, но по очереди. — Давай договоримся: я соглашусь на твои условия и даже дам официальное согласие на порноролик, чтобы не было проблем, если что.

Она кивнула.

— В обмен ты скажешь, кто хозяйка, и еще окажешь мне некую услугу.

При слове «услуга» Эмма встрепенулась.

— Ничего противозаконного, — поспешил успокоить я. — Просто мне нужно найти одного человека, но я не знаю, где и как его искать.

Она пожала плечами:

— Что за человек?

— Скажи, ты знаешь тусовку? Я имею в виду высший свет, аристократию. Самых богатых людей планеты и членов их семей.

— Ну… Немножко, — задумчиво потянула она, не совсем понимая, что я хочу.

— В среде первой сотни много модов?

— Достаточно. А что?

— Мне нужна девушка, ориентировочно двадцать — двадцать пять лет. Блондинос. Дочь главы клана, входящего в «золотую сотню». Много среди знати таких?

— Ну, есть…

— Можешь назвать хоть одного человека?

— Сильвия Феррейра.

Опять эта Сильвия. Я чуть не выругался. Третье упоминание за два дня! То там всплывает, то тут…

Бэль — самая богатая невеста в Солнечной системе? Юная герцогиня? Да ну, так не фартит.

С другой стороны, встретить аристократку в людном месте без охраны — вообще не фартит!

— У клана Феррейра глава — мужчина, Железный Октавио. У семьи этой девушки номинально глава — женщина.

— Дон Октавио взял фамилию жены, — разбила мои умозаключения Эмма.

Я задумался. Крепко задумался. И лишь спустя какое-то время, когда прозвенел звонок на занятие, смог сформулировать мысли:

— Давай так. Я расскажу тебе все, что о ней знаю, все детали. Ты же проверишь всю «золотую сотню» и составишь список, кто это может быть в принципе. Возможно, кроме Сильвии, есть еще кандидатки, подходящие на эту роль.

— Это же титанический труд! — Эмма округлила глаза.

— А я разве говорил, что будет легко? Не говорил. Но если не хочешь, я пошел. А ты жди три месяца и отпахивай то, что вы там загадали.

Я демонстративно развернулся, но она вскочила и схватила меня за локоть:

— Я согласна! Не уходи!

Сразу бы так.

— Что еще?

— Еще ты говоришь имя «хозяйки» и немного подыгрываешь в моих представлениях… Скажем так, в представлениях с воспитательными целями, которые я организую по отношению к ней. Идет?

— Это все?

— Да. В обмен я сделаю то, что ты хочешь, но это произойдет на моих условиях, где и когда скажу.

Эмма кивнула:

— Хорошо. Это Карина.

Я усмехнулся:

— Так легко сдаешь подругу?

— Сама виновата. Я правда ничего не хотела тебе плохого. Это она тебя туда написала. Я даже не поверила сразу и пыталась протестовать… Но игра есть игра.

«Угу, игра есть игра. Именно поэтому, девочка, мне тебя нисколечко и не жаль. Ты огребешь свое, Карина свое. А пока ты составишь для меня список кандидаток, кем может являться Бэль.

Да, я обещал, что не буду выяснять, кто она. Так я и не буду! И даже Эмма не будет, а лишь составит список кандидаток среди не такого уж большого количества аристократических семей.

И еще, кто может в этой школе лучше ориентироваться в высшем свете, как не гламурные шлюхи? Из всех знакомых мне людей Эмма сделает это быстрее всех».

— Она мод-блондинос, — начал я. — Аристократка. Ее семья входит в число первых ста семей. Номинально глава клана мать, реально всем управляет отец. У нее есть сестра и брат (брату, скорее всего, восемнадцать, но не бери это за точную цифру), а еще взрослый кузен, лет тридцати.

— Этого мало. У всех есть кузены и братья, — покачала она головой.

— Я тебе говорю всю информацию, которой владею. А ты бери и сравнивай, подходит или не подходит человек под эти параметры.

Эмма кивнула.

— А зачем она тебе? Кто она такая?

Я непроизвольно коснулся обруча навигатора на голове:

— Эмм, у тебя свои секреты, у меня свои.

В столовой было шумно, как обычно. Я сел за столик у стены, вокруг привычно образовалась мертвая зона. Не то чтобы меня презирали или боялись, просто так повелось, но мне отсутствие рядом шумных соседей нравится, помогает сконцентрироваться на собственных мыслях. С Эммой я поговорил, но это меньшее из моих бед. Гораздо более беспокоило, как повести беседу с другим человеком, чтобы тот согласился помочь или хотя бы не выгнал с порога.

— Привет.

Я поднял глаза. Передо мной стояла с подносом та девушка, Николь. С самым агрессивным видом. Mierda, только этого мне не хватало!

Указал ей напротив. Села. Посмотрела на меня как-то… непонятно. Ну-ну!

Я молчал. Оправдываться мне не за что, а говорить нечего. Пусть начинает первая, раз пришла.

— Мы вчера виделись с Хуаном Карлосом… — начала она издалека.

— Ты его давно знаешь?

— Несколько лет. — Легкое пожатие плеч. — Это он рекомендовал мне подать документы сюда, в эту школу.

Вот даже как!

— Мы друзья… — для чего-то смущенно добавила она.

— Молодцы.

А что ей на это ответить?

— Он вчера рассказывал про тебя. Что ты… Что я тебе…

— Что ты мне нравишься?

— Да.

Этот придурок что, не поговорил с ней после нашей утренней беседы? Я его точно убью.

— Понимаешь, он ученый. Инженер. И неплохой инженер! — Я пытался собраться с мыслями и найти слова, чтобы не обидеть ее. — Иногда я хочу убить его за некоторые вещи, но понимаешь, он видит мир иначе, чем другие. Все творческие личности видят мир иначе. Поэтому ты двадцать раз перепроверь то, что он говорит, и только потом делай выводы.

Она согласно кивнула:

— Я для этого и пришла. Сделать выводы.

От нее разило неловкостью. Но она хотя бы знает, что Хуан Карлос трепло, значит, не все так плохо.

— Он не прав. Ошибся. Самую малость, но ошибся. Ты красивая, даже очень красивая, но…

— У тебя есть другая, — понимающе кивнула она, и я не понял, с разочарованием или нет.

— Пока нет. Но надеюсь, что будет.

— Понятно.

Нет, все-таки с грустью.

Чтобы уйти от темы, решил перевести разговор на что-нибудь нейтральное:

— Ты титуляр?

Она кивнула.

— Знаешь, я уже много думал над этим… Мне кажется, нам, титулярам, нужно держаться вместе. Помогать друг другу. Ты в курсе, что происходит в школе?

— Конечно.

— Это неправильно.

— Везде так. Бывает еще хуже.

— Мы не везде! — повысил я голос. — Мы в одной из лучших школ планеты! Это не трущобы на окраине!

Она усмехнулась:

— И что это меняет? В трущобах проще: кто сильнее, тот и прав. А что мы можем здесь? Мы здесь никто! Все вытирают о нас ноги, и сверстники, и администрация. Если бы кто-нибудь так вел себя у нас на районе — мигом бы объяснили, что почем. А тут одним можно безнаказанно делать то, что нельзя другим.

Она права. Но не стоит опускать руки. Если опустишь их сейчас, так и будешь ходить по жизни — с опущенными руками.

— Это называется классовое родство. Оно не дает им топить друг друга.

— Скольких платников при тебе отчислили за неуспеваемость? — продолжала заводиться девушка. — Я совсем недавно здесь, полгода, но что-то не помню никого. А титуляров — человек десять. Хотя за нас Корона регулярно перечисляет деньги, мы здесь не бесплатно учимся!

— Мы — каждый сам за себя, — возразил я. — Барахтаемся, барахтаемся… А нас топят поодиночке. Наша слабость в отсутствии единства. Только вместе мы сможем решить свои проблемы.

Она рассмеялась:

— И как это будет выглядеть? Самим организовать банду и колотить обидчиков? За территорией? Как они? А с учителями что делать? Им тоже морды бить?

Мне смешно не было.

— Почему нет? Не надо так утрировать, все более реально, чем ты думаешь. Я про морды. Я делал это, но в одиночку, поэтому меня поставили на место. А если нас будет десяток?

— То нас будут бить десятком, а не одиночками, — хмыкнула она, но уже тише.

— Ты думаешь, Виктору Кампосу нужно лишнее к себе внимание? — Я усмехнулся в ответ. — Пусть и вызванное поведением сына? Да ДБ зубами вцепится в это дело, такие случаи на дороге не валяются! А если драка с применением чего-нибудь эдакого? Представляешь, как можно его шантажировать, определив Бенито отдыхать в казематы суток на пятнадцать?

— Я… Я не думала об этом… — ошеломленно уставилась на меня Николь.

— Бьют слабых — это закон жизни. И одиночек. Но для начала неплохо просто собраться и обменяться информацией. А уж потом решить, что делать дальше.

Она задумалась.

— Ты смелый.

Я пожал плечами:

— Я рассудительный.

— Нет, ты смелый. Но боюсь, единственный смелый в этой школе.

— Ты не права. Другие тоже смелые. Но они не знают, что делать. Каждый бьется лбом о свою стену и в итоге расшибает лоб.

— А если они правда начнут ловить нас поодиночке? А если подключат административный ресурс? Здесь же все принадлежит им!

— Ты когда-нибудь слышала такое слово «революция»?

Николь покачала головой:

— Не получится. Они просто отчислят нас всех.

— А мы подадим коллективную жалобу в Департамент образования, параллельно иск о нанесении побоев, причинении ущерба и ущемлении личного достоинства. Подкрепленные фактами и уликами. Параллельно сольем эту информацию в СМИ. Через день, ручаюсь, не более, здесь будет такая инспекция из ДО… Они сделают все, чтобы пойти на уступки, восстановить нас и утопить в шоколаде! Слово «лицензия» еще никто не отменял, а она окажется под вопросом!

Действительно, если нас будет хотя бы с десяток, да если никто не побоится драться за свои права, как дрались рабочие начала двадцатого века…

Мечты. Во всяком случае, пока.

Я придумал совершенно иной план, не включающий в себя никаких революций, никаких СМИ и прочего. План, касающийся одного меня. Но если у нее получится найти хоть кого-то, довести эту мысль хотя бы до двух-трех человек… Можно будет смело простить Хуана Карлоса, ибо это благодаря ему состоялся наш разговор.

— Ты думаешь, я смогу помочь? — напряглась девушка.

— Думаю, да. Ты красивая и общительная, тебя будут слушать. Моя же репутация слишком испорчена, слишком радикальна, чтобы кого-то впечатлить.

— Понимаю. Хорошо, я попробую.

— Объясни, что ПОКА ничего противозаконного делать мы не будем. Ничего идущего вразрез с уставом и решениями администрации. Пока нам надо лишь оценить возможности. У меня есть кое-какие мысли, как провернуть все без революций.

— Ты ими поделишься? — улыбнулась она.

— Обязательно. Но не сейчас. Не хочу сглазить, все на волоске, зависит от помощи одного человека, за которого ручаться я не могу. Кстати, можно у тебя спросить о Кампосе?

— Что «о Кампосе»? — Лицо ее сразу посерело.

— Хуан Карлос говорил что-то о нем и тебе.

Она замялась и опустила голову:

— Он меня преследует. Вроде как ухаживает, но…

Я отложил вилку и превратился весь во внимание:

— С этого места поподробнее.

— Привет-привет, а вот и я!

«И, как всегда, не вовремя», — чуть не вырвалось у меня вслух. Но я молча отодвинул поднос и отсел, освобождая место горе-конструктору.

— А чего это вы такие грустные? Что обсуждаете? Может…

Николь зыркнула на него так, что тот заткнулся на полуслове. Затем повернулась ко мне:

— Он постоянно ходит вокруг, делает намеки, приглашает на свидания.

— А ты?

— А я его боюсь.

— Он тебе нравится?

— Нет. И когда он поймет, что я его… Не буду с ним… Я не знаю, что делать. Это страшный человек!

— Почему?

— Он грозил перебить моих родных, если я… Если буду встречаться с другими.

Девушку затрясло. Да, это в стиле Толстого. Вот урод!

Я нежно взял ее за руку и успокаивающе погладил:

— Не бойся. Мы что-нибудь придумаем. Я сумею тебя защитить. Толстый получит по заслугам, обязательно…

Глаза Николь подернулись влажной пленкой. Чтобы постыдно не разреветься, она быстро вскочила и схватила поднос:

— Извините. — Затем с улыбкой, конкретно мне, добавила: — Спасибо…

После чего быстро убежала прочь.

— Она из Флор-Дель-Параисо. Жуткое место! — прокомментировал Хуан Карлос.

Я кивнул. Про этот район слышал. Трущобы. Гвардия боится заглядывать в те края ночью.

— Он ее выцепит там, спокойно, среди дня. И сделает что хочет. И никто пальцем не пошевелит, чтобы помочь. Да и кто рискнет?

И почему я узнаю самые важные новости последним?

— Ладно, что-нибудь придумаем. А пока извини, дела.

— Опять дела? Я только собрался с ним поговорить!..

— Извини. Отнеси, пожалуйста, мой поднос… — И я отодвинул к нему свой недоеденный обед. Его ругань вслед не слушал, потому что увидел человека, которого искал полдня.

— Дон Алехандро?

Куратор обернулся:

— Хуанито? Что-то случилось?

В глазах его плескалась тревога.

— Пока еще нет. Но чтобы не случилось, мне надо с вами серьезно поговорить.

— Насколько серьезно? — нахмурился он.

— Так, чтобы нас не могли слышать посторонние уши. — Я картинно обернулся на проходящих мимо девчонок с младшего курса.

Дон Алехандро понятливо хмыкнул.

— Разговор долгий?

— Это будет зависеть от вас.

Он помолчал, о чем-то задумавшись.

— У тебя сейчас что, химия?

— Да.

— Через десять минут подходи в мой кабинет.

«Ну, Шимановский, отступать некуда».

— Дон Алехандро, мое предложение покажется вам слегка… незаконным. Но все же дайте возможность изложить его до конца и только потом пинайте.

— Ну, говори, что там удумал! — усмехнулся куратор в своей артистичной манере. Я его заинтересовал, а это главное.

Я вновь сидел перед ним в его кабинете, как и в прошлый раз. Но теперь у меня была иная задача, и от того, расположу ли к себе старика, зависит многое.

— Мне нужна схема расположения камер системы внутреннего наблюдения.

Пауза.

— А пароль к базе данных учебной части тебе не надо? Или «клъютч от квартьйиры, гдье дьенги льежят»? — добавил на ломаном русском.

— Ключ не надо… — Я отрицательно покачал головой, намекая на серьезность восприятия этого предложения. Он вновь усмехнулся, на сей раз от моей наглости. — А схему камер можно.

Куратор встал и прошелся по кабинету. Я не торопил. Он должен понять, насколько это серьезно. Раз я спрашиваю ТАКОЕ, то готов идти до конца.

Он, по большому счету, не сильно рискует. Я не собираюсь светить схему, показывать кому бы то ни было, да и взять ее можно много где. Но факт остается фактом: в том, что я затеваю, он окажется сообщником.

— Продолжай, — махнул он, дозрев, и уставился в альпийское окно релаксационной программы.

— Два месяца назад ее величество назначила на пост главы Департамента образования нового человека, я вчера этим вопросом интересовался. Одну тетку из корпуса, которую все заочно боятся…

— Эта тетка четырех генералов повесила! — гневно перебил меня куратор.

Вот даже как? Оно и к лучшему!

Я продолжил:

— Ее программой был лозунг наведения порядка в сфере школьного образования. Я понимаю, воз и ныне там, но пока министр — человек новый, это можно использовать в своих целях, дон Алехандро.

— И как же, мой юный друг, ты собираешься это использовать? — усмехнулся он. — И с чего ты взял, что воз и ныне там?

— Вижу. Ничего за это время не изменилось. И вряд ли изменится. Где она — и где мы! — Я показал ладонью уровень пола и уровень куда достану.

Дон Алехандро скептически хмыкнул и почесал подбородок. Кое в чем он был со мной не согласен. Но общий настрой разделял.

— Продолжай.

— Я хочу сделать так, чтобы Кампоса и его дружков исключили. Для этого спровоцирую его под камерами, устрою знатный дебош…

— И ничего этим не добьешься. Скорее исключат тебя.

— Я подам жалобу во все возможные инстанции. Если понадобится — выйду на министра.

— Да кто тебе даст выйти на министра!

— Министр сама выйдет на меня.

Дон Алехандро присел напротив, внимательно слушая.

— Я все устрою так, что не отреагировать власти не смогут. Не знаю, что это будет, но точно не рядовое избиение. Возможно, я буду не один, нас будет несколько, но пока это под вопросом. В любом случае замолчать это им будет не под силу. Не в этот раз.

— Ты не знаешь возможностей хозяев этой школы. Они смогут все! Например, разрушить ваши будущие карьеры, чтобы вас не приняли ни в одно стоящее место.

— Может быть. Но лицензии им не видать.

Куратор встал и нервно прошелся по кабинету. Я его озадачил. Но он не видел в этой затее того, что видел я, — успеха.

— Ты так говоришь, будто у тебя есть знакомые во всех сферах деятельности, которые отмажут от чего угодно. Так это?

У меня есть знакомые. В той или иной степени. И это не Бэль, которую тоже можно попросить, скажем, выйти на опытных журналистов. Те, в свою очередь, помогут раскрутить сюжет о школе имени генерала Хуареса. Одной из лучших, но в которой царят тюремные порядки.

— Кое-кто имеется… — Я коварно усмехнулся.

— Может быть, может быть… — подозрительно быстро согласился дон Алехандро. — Продолжай.

— Я собираюсь спровоцировать Толстого на массовый беспредел и опубликовать данные об этом в сетях. Но для этого нужно, чтобы все было заснято на камеры системы безопасности. Затем будет комиссия департамента образования, они не могут пропустить такое в момент, когда глава ДО трезвонит на всех углах о наведении порядка в частных школах и защите обладателей грантов.

— Ты точно уверен, что сможешь обставить дело так, чтобы они клюнули? — Глаза дона Алехандро сверкнули.

— Уверен!

Я почувствовал, как в животе что-то съежилось. Я не был уверен настолько, насколько декларировал, но драться за это буду не щадя себя. Если понадобится — продам душу дьяволу. Куратор прочел это в моих глазах и удовлетворенно кивнул:

— Хорошо. Продолжай.

— А затем мне понадобитесь вы.

— Я?!

Он даже закашлялся от удивления.

— Вы. Когда комиссия прибудет, вы сделаете все, чтобы вывести администрацию на чистую воду за прошедшие случаи. Я имею в виду тех титуляров, которых отчислили за последний год. И тех, кто бил их, но которых не отчислили.

Куратор натужно рассмеялся:

— Малыш, а зачем мне надо выводить администрацию на чистую воду? Я пожилой человек, у меня есть все, что нужно: прекрасная работа, стабильная зарплата, уверенное будущее. Зачем мне подставляться и рисковать неизвестно ради чего?

— Чтобы стать директором школы конечно же!

Молчание. Лишь изумленный взгляд карих глаз.

— Когда прибудет комиссия, вы валите Витковского. Все огрехи, все стрелки — все, что находите, переводите на него. НО!!!

Я сделал паузу.

— Но на него одного. Дескать, это из-за дона Витковского в школе творится беспредел. Естественно, его место останется вакантным. Акционеры люди практичные, а еще злопамятные, волчий билет директору обеспечен. И тут вы отчитаетесь перед ними: дескать, если бы не вы, не ваши показания, тень легла бы на всю школу, а не на продажного директора. Вы — спаситель школы, готовы и далее защищать ее, но уже в другом статусе.

Я замолчал. Дон Алехандро задумчиво сопел, потирая подбородок, глядя в одну точку где-то за моей спиной. Наконец усмехнулся:

— Долго думал?

— Нет. Главное — не придумать, главное — решиться.

— А мести Кампосов не боишься?

Я отрицательно покачал головой:

— Или я, или Толстый. Третьего не дано.

— Зря, — усмехнулся он. — Виктор Кампос — слишком опасный человек, чтобы упускать его из виду.

— Я сделаю все так, что дело примет официальный оборот. Там он будет бессилен.

— Как бы тебе самому не заплакать от официального оборота!

— Значит, поплачу.

Дон Алехандро вновь осмотрел меня удивленным взглядом. Да что он во мне такого нашел?

— А директор-то тебе что сделал? Его-то ты за что?

— За компанию. Кем-то же придется жертвовать! Да и сам он виноват во всем.

Куратор вновь задумался.

— Да, сам виноват. Приходится жертвовать… А если все же не достучишься? До министерства? И самого отчислят, и ребят подставишь, которые за тобой пойдут?

— Ребята — это край. Для начала попробую своими силами. — Я вздохнул. — А не достучусь — есть еще СМИ. Пока еще есть.

— Чтобы привлечь внимание СМИ, надо устроить в этих стенах нечто поистине глобальное. Революцию, маленькую войну. На меньшее акулы пера не размениваются. Осилишь?

— Осилю.

Он побарабанил пальцами по столу, наконец изрек:

— Вот и замечательно. А пока марш на занятие! Я подумаю.

Парень ушел минут десять назад, а старый куратор все сидел и смотрел то на дверь, то на открытую голограмму планшетки, на которой ничего не было написано, и думал. Наконец процитировал: «Кем-то придется жертвовать!»

— Мальчик, кто из тебя вырастет? Кто вылупится? Ты уже способен жертвовать, хотя даже не догадываешься, что это такое. Вот только сейчас пожертвуешь плохими, теми, кто виновен, виноват в собственной трусости, но кто будет следующим? Кем пожертвуешь через год? Через пять лет? Десять? И какова будет Великая Цель, ради которой будет совершаться это? Наверное, они все же правы, раз пасут тебя столько лет…

Пальцы его притронулись к вихревому полю клавиатуры, на планшетке проявились первые буквы:

Главе Департамента безопасности…

Март 2447 года, Венера, провинция Полония,

Новая Варшава

— Изоляция. Полная изоляция на все время эксперимента. Никаких контактов с внешним миром, никаких посылок, передач, связей с близкими. Это большие деньги, но согласитесь, просто так их не платят.

— Я не… — У Войцеха пересохло в горле. — А как же?..

— Никак. — Сеньора решительно покачала головой. — Исследовательская группа будет размещена в специальном охраняемом бункере, местоположение которого засекречено, непосредственно рядом с лабораториями. Еда, предметы быта, простейшие детали комфорта — все будет своевременно доставляться. Допускается изучение новостей, выход в информационные сети, но все в одностороннем режиме, никаких писем, почты, форумов и прочего.

— Это настолько важный эксперимент, что создаются такие беспрецедентные меры?

Сеньора задумалась.

— Ее величество считает, что да. А следовательно, все остальные не могут считать иначе. Я понятно объясняю?

Куда ж понятнее! Войцех кивнул. Эта юная выскочка королева не успела взойти на престол, а уже устраивает шоу с секретными экспериментами. Ну что такого особенного в генном программировании? Да, официальной конвенцией создание модов запрещено. Но все спецслужбы мира, без исключения, тайно проводят подобные исследования, это интересное и увлекательное занятие, если отбросить такие условности, как мораль. Но после революционных открытий Хуана Четвертого в мире не произошло ни одного крупного прорыва в этой области, те опыты стали вершиной генетики как науки, пусть далеко не каждое государство решится повторить их.

Мы знаем о генетике и генах почти все: что, где и как вставить, добавить, убрать, чтобы получить тот или иной результат. Еще остались неисследованные области, вариативным подбором «наудачу» можно добиться некоторых результатов, но это мелочи. Ничего глобального, революционного создать уже невозможно. То есть вполне достаточно было бы организовать обычные секретные исследования в обычном секретном институте, коих на планете достаточно, а не устраивать шоу с изоляцией персонала. Насколько он знал, это крайняя степень секретности, для самых важных исследований, к которым генетику отнести нельзя.

Девочка на троне считает иначе. Забавно!

Но сеньора права, что бы там ею ни двигало, каковы бы ни были ее цели и как бы к этому ни относились он, сидящая напротив игэшница и сотни других людей, которые будут участвовать в проекте, главное — мнение Сказочницы.

— А если эксперимент займет не один год, что тогда? — задал он единственный по-настоящему важный вопрос.

Сеньора Морган ни капельки не смутилась.

— Тогда вы проведете в бункере не один год. На тех же условиях. — Затем подумала и добавила: — Но мне кажется, ее величество не будет против небольшого охраняемого отпуска персонала. Это стандартная отработанная процедура. Вы ее знаете?

Войцех не знал, но кивнул. Догадался. Отпуск, в котором за каждым твоим шагом будут следить специальные агенты, а прослушка не выключится ни на секунду.

— Да, никакой свободы, но это лучше, чем совсем не видеться с родными.

Теперь он понял, почему выбрали именно его. Да, он неплохой специалист. Но именно неплохой, не более. Зато он свободен, холост и ничем не обременен, в отличие от более опытных и ценных кадров. И беден — с удовольствием погонится за лишним центаво. А если речь идет о СТОЛЬКИХ центаво…

Словно читая его мысли, сеньора вынула из нагрудного кармана и протянула стандартную пластиковую карточку без опознавательных знаков. Из «серых», разовых, что не контролируются системой слежения за платежами. Они не требуют идентификации личности или авторизации, но при потере их также невозможно восстановить: потеря так потеря. Зато удобно скинуть на нее деньги, чтобы идти в ресторан или за покупками. Хорошая вещь!

— Здесь аванс. Оплата за первые полгода.

Войцех привычно вставил ее в специальный разъем браслета. От суммы, высвеченной на табло, сделалось дурно.

— Но это же…

— Половина. Как я и сказала.

Сеньора принялась невозмутимо раскачивать кресло влево и право, наслаждаясь его реакцией.

— Как только вы дадите принципиальное согласие, эта карточка станет вашей собственностью. Условия вы знаете, сумму аванса видели. Возьмите. — Безопасница протянула другой кусочек пластика, одновременно забирая карточку назад. — Это моя визитка. Как только решитесь, свяжитесь со мной. А пока распишитесь.

И дала лист бумаги с распечатанным текстом. На сей раз бумага была обычной, синтетической.

— «…Обязуюсь сохранять в тайне…» — Войцех быстро пробежал текст глазами.

Сеньора кивнула:

— Стандартная подписка о неразглашении. Вы понимаете, что будет, если нарушите ее?

— Понимаю.

— Детские игры в национализм закончены, сеньор Красуцкий. Добро пожаловать во взрослую жизнь.

* * *

— Ваши документы, сеньор?

Здоровенный гвардеец-латинос с «мотыльком» за плечом и поднятым забралом шлема устало перегородил дорогу.

Снова латинос. Да, сильно изменилась Варшава — двадцать лет назад их тут было днем с огнем не сыскать. Теперь чуть ли не на каждом перекрестке стоит наряд, а в нем один-два стража с южными корнями. И помимо гвардии их тут достаточно — каждый десятый в толпе смуглокожий.

Переселенцы? Местные полукровки? Стражи — скорее первые, смуглая же молодежь — вторые. Времени их наплодить было достаточно. Но если переселенцы до конца жизни осознают, что они здесь чужие, живут на чужой земле, то их дети резонно будут считать ее своей, со всеми вытекающими последствиями. Политика, о которой говорила сеньора, в действии.

Да, они вытесняют местную культуру и местное население, но делают это медленно. То обстоятельство, что он провел почти два десятка лет вдали, дает возможность трезво оценить происходящее и подивиться масштабам. А ведь парни и девушки, идущие по улицам, смеющиеся, занятые важными делами юности, даже не представляют, что когда-то было иначе!

Они, все они, оторваны от родины, от Большой Земли. Пусть та несколько столетий фактически оккупирована, там не трогают их культуру, позволяют жить по своим законам. Дети же или внуки этих мальчиков и девочек своей будут считать культуру Латинской Америки, а историей — историю Империи и не будут испытывать от этого никакого дискомфорта.

Он шел по родному, но чужому городу и прислушивался к себе, но не чувствовал злости. Да, обидно. Но это обида маленького ребенка, участвовавшего двадцать лет назад в акциях протеста, в избиении этнических латинос, провокациях против военной полиции, губернатора и прочих. Этот ребенок давно им не управлял, тюрьма, где все равны, независимо от национальности и веры, взяла свое.

Обидно, но это жизнь. И еще он не был уверен, что для его народа конфронтация с хозяевами планеты, жесткими и жестокими людьми, не стесняющимися стрелять в женщин и детей, депортировать миллионы в тесных трюмах военно-транспортных кораблей, лучше, чем ассимиляция.

Сам город был совсем не той Варшавой, из которой он когда-то уезжал. Он покидал нищую, забытую всеми высшими силами дыру, где процветали безработица и коррупция, а основная масса людей ютилась в больших типовых коробках довоенной постройки, в которых и развернуться толком нельзя. Сейчас его встретил сияющий современный город, ничем не уступающий Альфе. Довоенные коробки снесли, маленькие домики частных кварталов — тоже, улицы расширили и спрямили, уничтожив старую планировку, но внеся элемент порядка. Отовсюду смотрели современные здания, сияли рекламы и баннеры, витрины магазинов и салонов больше напоминали бутики прошлого. Исчезла нищета, люди одеты хорошо и добротно, пусть и по латинской моде. Город встал на ноги.

И еще, он не видел больше печати забитости на лицах, ущербности, нигилистического радикализма: дескать, мы единственные и брошенные, вокруг одни враги и все нас обижают. Его соплеменники плавно превратились в обычных подданных Короны, как в десятках других провинций, и находили это для себя выгодным и приемлемым.

Вот тебе и Сказочница! Медленно, никуда не торопясь, никого не прессуя и не репрессируя, планомерно отстраивая и накачивая деньгами его родной город, добилась того, что лет двадцать назад казалось невозможным в принципе. Он невольно все больше и больше уважал ее. Ненавидел, но уважал.

— А? — Он поймал себя на мысли, что слишком глубоко погрузился в себя. Настолько, что не заметил двух гвардейцев в полном боевом снаряжении, что-то у него спрашивающих.

— Сеньор, ваши документы? — повторно козырнул один из них. Делал это согласно инструкции, без эмоций, хотя про себя наверняка поносил его за рассеянность. Еще одно различие между ними — местный бы всячески выказал свое недовольство, и плевать на инструкции.

— Вот. — Войцех вытащил карточку с чипом из нагрудного кармана и протянул стражу. Тот молча вставил ее в ручной терминал, просканировал его сетчатку и задумался.

— Только справка об освобождении?

— Да. Я еще не успел получить документы.

— Желаю удачи. — Молодчик снова козырнул и вернул карточку. — Не затягивайте с документами.

— Спасибо.

Войцех кивнул и двинулся дальше. Естественно, он не любил гвардию. Но не до такой степени злости и ненависти, какая присуща большинству бывших заключенных. Тюрьма не сломила его, и он прекрасно помнил, что сам взял нож в руки — ему не за что их ненавидеть. Единственно, это были латинос, и недолюбливал он их только за это.

Перекресток. Он узнал его и остановился как вкопанный. Здание напротив педантичные имперцы не снесли, оставили, лишь отделали и разукрасили рекламой. И на первом этаже все так же находился ресторанчик. Пусть вывеска его теперь иная и название продублировано на испанском, но это все то же заведение, где они отмечали выпускной и где еще раньше он впервые поцеловался с девушкой.

Ноги сами внесли внутрь. Да, часть уюта с годами поблекла, теперь это не заведение для влюбленных, а недорогая пивная для работяг, но приступ ностальгии не прошел. Он, словно в тумане, зашагал по знакомым плитам, потерявшим от времени лоск, но отчего-то не замененным на новые, и присел к барной стойке. Плечистый усатый бармен славянской внешности невозмутимо протирал стаканы.

— Что пан изволит?

Сказано было на родном непривычном языке. «Пан».

Давно он не слышал такого обращения.

— Не знаю. — Он пожал плечами. — Я не был тут двадцать лет. Чего-нибудь из старого доброго.

— Пиво ему налей! Лучше нашего старого доброго пива ничего нет, — подал голос захмелевший мужик слева, тоже плечистый и накачанный, с короткой стрижкой и большим шрамом на щеке.

Через минуту перед ним стояла старинная деревянная кружка с пенным напитком.

— Где пропадал-то? — улыбнулся мужик и протянул руку. — Кароль.

— Войцех. — Он задумался. Говорить про тюрьму не хотелось. Но похоже, здесь ныне собираются люди, которых трудно удивить этим словом.

— «Пуэрто де Диос».

Название говорило само за себя. Мужичок, потянув жалобное «Уууу», покачал головой. Бармен, не спрашивая, поставил рядом вторую кружку:

— За счет заведения.

«Пуэрто де Диос», «Ворота Бога», на самом деле являлись таковыми для многих. Тюрьма для самых-самых, сверхстрогого режима. Многие, отправляясь туда, точно знали, что оттуда попадут только к Богу — слишком большие сроки. Сбежать невозможно — куда сбежишь, «голый», из-под купола без подземных коммуникаций? Она даже не охранялась толком, охрана скорее охраняла саму себя от заключенных. Это ад, но, пройдя тот ад, становишься сильнее, как нигде больше.

— И как там? — задал глупый вопрос Кароль. Видимо, хмель брал свое. Бармен косо зыркнул на него, но мужик сделал вид, что не заметил.

— Хреново. — Войцех усмехнулся. — Лучше расскажите, как тут.

— А как у нас может быть? Тихо, как в морге, — незаметно подключился к беседе бармен.

— Отстроились, смотрю. Город на себя не похож.

— Это да. Город совсем не тот ныне… — потянул Кароль. — Вот раньше было!..

— Зато работа у всех есть! — перебил его бармен. Видно, он не разделял нытье по поводу «старых добрых времен». Войцех как-то сразу зауважал его. — И дома новые постоянно строят, чуть ли не каждый год купола возводят.

Я вот в свое время в армию только из-за этого ушел — негде работать было.

— О, служил? Где? — оживился Войцех.

— Сто вторая летная. А ты?

— Двести девяносто пятая десантная. — Рыбак рыбака видит издалека. Он протянул руку и пожал бармену. — Войцех.

— Ярослав.

— Сорок первый стрелковый, особого назначения, — вновь потянул руку Кароль.

Все дружно рассмеялись.

М-да. Сразу трое, прошедших горнило королевской армии, здесь, в анклаве, где до сих пор терпеть не могут чужаков латинос? Летчик, десантник и спецназовец? Забавно!

— Только вот последнюю неделю неспокойно как-то стало, — продолжил Кароль. — Видал, черноты понагнали? — И он кивнул за спину, где располагалась витрина и окно на улицу.

— Я думал, это местные, — развел руками Войцех.

— Ага, как же! Нужны нам тут эти «местные»! — процедил Ярослав, отставляя стаканы в сторону.

— Пришлые они, усиление у нас, — поддакнул Кароль.

— Да я не только про гвардию, я и про простой народ. — Войцех поделился наблюдениями. — Многовато их стало. Чуть ли не каждый десятый. И все молодежь!

Собеседники грустно потупились, даже бармен Ярослав.

— Что тут сделаешь? — выдавил он. — Ну, много их! Но живут тихо, не строят из себя завоевателей, наших не унижают. Поначалу били их, бывало, потом привыкли.

— Но черноты столько в гвардии не наберется, хоть их всех мобилизуй! — недовольно фыркнул Кароль. — Со всей планеты нагнали, со всех провинций. Русские, кстати, там тоже есть, хотя мало.

— Почему?

— Корневая нация — опора власти! — ответил за него Ярослав. — А москали им такие же чужаки.

Глядя в его недоуменное лицо, Кароль похлопал по плечу и соизволил объяснить с самого начала:

— ЧП у нас тут случилось, парень. Авторитета одного на неделе завалили крупного. Жестоко завалили. С расчлененкой и всеми делами. Бунта они опасаются, вот и понагнали, в ком уверены.

— И что, правда бунт зреет? — По спине Войцеха поползли мурашки дурного предчувствия.

— Да откуда? — махнул рукой Ярослав. — То ж криминал, а то народ.

— Не скажи! — помахал пальцем Кароль, язык его уже начал заплетаться, и Войцех понял, что попал в удачное время для получения самого полного объема информации о родине. — Не бунта они опасаются, а разборок криминальных. Чтобы те, кто под Мексиканцем ходил, мстить не начали и весь город в крови не утопили.

При слове «Мексиканец» Войцех покрылся испариной. Он почувствовал, что надо встать и бежать, пока не поздно, но не мог уйти не дослушав.

— А что произошло-то?

И бармен, и Кароль дружно хмыкнули. Слово взял Ярослав, видно, как обладающий более полной информацией:

— Кто-то напал на дом Мексиканца. Это местный авторитет, «смотрящий» за Варшавой. Слыхал про такого?

— Как не слыхать! — не стал врать Войцех. — Одну зону топтали. Он тоже в «Пуэрто де Диос» отдыхал. Только я в «мужиках» ходил, а он в «паханах». Но видеть его доводилось.

— Так вот, кто-то решил, что засиделся он на этом свете. Но самое интересное, как его кончили. Не бомба, не снайпер, а настоящий штурм.

— В его доме до двух десятков бойцов сидело, — подключился к разговору Кароль. — У меня кум в гвардии, он мне много чего рассказал. Так вот, всех перестреляли, как баранов. Иглами в бошку. Никто не успел даже оружие поднять. С нескольких сторон штурмовали, говорят, минут за пять управились.

— А главное-то, что не только братков мочили, — перебил Ярослав, и глаза его сверкнули. — И слуг, и девочек, что там в тот момент находились, — всех кончили!

— Сволочи! — Кароль сжал кулаки.

— Наши братки, как узнали, поклялись, что найдут их. На крови поклялись. И гвардия с ними — там ведь тоже люди. Вот после этого сюда черноту-то и перекинули. Могут, когда надо, работать!

— Кто ж это их так? — воскликнул Войцех, хотя уже знал ответ. — Известно?

— Знамо кто, конкуренты! — ответил Кароль.

— Какие конкуренты? — смерил его презрительным взглядом Ярослав. — Окстись, сержант!

— Ну, не наши, не местные… — Кароль скептически скривился. Было заметно, что у него есть версия, но вслух, перед ним, пока еще чужаком, он говорить боится.

— Может, ДБ? Или ИГ? — начал перебирать версии Войцех, пытаясь вытянуть мужиков на откровенность. Ему нужна была эта откровенность, нужно было подтверждение, хотя бы косвенное. Слишком долго он провел в застенках, жизнь разучила его бояться.

Ярослав деловито прокашлялся.

— ДБ так не работает. Ну, оставят пару-тройку трупов, не без того, но те живьем берут. А ИГ?.. Зачем Мексиканец контрразведке?

Кароль махнул рукой, призывая говорить тише, и подался вперед:

— Ходят слухи, что не чист наш Мексиканец был на руку. Не про криминал я.

— А про кого? — не понял Войцех.

— Местный бизнес, крыши, поборы, все прочее — это так, подработка его. Основное же дело — информация. — Старый спецназовец сделал паузу. — Он занимался тем, что по дешевке покупал ее и задорого перепродавал нужным людям.

— Кланам?

Кароль загадочно усмехнулся:

— И не только. Планета большая! Говорят, и с властями сотрудничал, с теми же ДБ и контрразведкой. Потому те на его выкрутасы в городе сквозь пальцы смотрели. На том и погорел наш Мексиканец — на информации. Что-то про кого-то не то собрал.

— Про силовиков?

Кароль резко замолчал.

— Мне-то откуда знать? Может, про силовиков! Может, про кланы. У них вон сколько наемников. У каждой семьи, почитай, своя армия имеется.

Ярослав презрительно оглядел своего, как понял Войцех, друга и отрицательно покачал головой, после чего тоже нагнулся пониже:

— Не кланы то были, парень. Смотрю, на стукача ты не похож, а я в людях пока разбираюсь. Корпус это. Корпус телохранителей. Шавки Сказочницы.

«Ну вот, прозвучало», — пронеслось в мыслях у Войцеха. Вставать и бежать? Внутренний голос настоятельно рекомендовал сделать это, но ноги не шли — хотелось дослушать.

— Сам думай, в пехоте служил. Я, авиатор, и то уразумел. Не под силу наемникам такое — штурм дома-крепости в охраняемом районе.

— Почему?

— Потому. Никаких данных о времени налета в системах слежения не осталось, операторы разводят руками и несут лепет. Главный сервер управления гвардии сразу после штурма полетел, данные за несколько часов благополучно стерлись. Свидетелей нет, все мертвы, а кто со стороны что-то видел — молчит как рыба. Что это напоминает?

— А почему не силовики? — выдавил Войцех и поразился осведомленности простого бармена. Хотя маленький город, анклав, все и все знают — это вам не пятидесятимиллионная Альфа. — Та же ИГ?

— Нет. — Бармен снова покачал головой. — Силовики так не работают. ИГ бы взяла его по-тихому, никто б ничего не узнал. И трупов столько бы не оставили.

— Говорят, последнее время Мексиканец копал под Веласкесов, — подлил масла в огонь Кароль.

Войцех усмехнулся:

— Копать под Корону? Вору-авторитету? Смешно!

— И тем не менее. — Ярослав просверлил его глазами и взял в руки отставленный стакан. — Свечу не держал, но слушок такой ходит. Настойчивый такой слушок!

— Копал, копал, — закивал пьяный спецназовец. — Точно говорю. И работать так, как работали его убийцы, могут только «ангелы». Проверено!

Войцех сидел ни жив ни мертв, пытаясь изо всех сил не выдать заинтересованности. Судя по хваткому взгляду бармена, это получалось не очень. Но его приняли за «своего», доверяли, и это дорогого стоит.

Кароль отхлебнул пива, затем, отставив кружку, воскликнул:

— Дурак Мексиканец! Чтобы копать под Веласкесов, нужно быть как минимум Феррейрой. Вот и поплатился за дурость.

Войцех крепко приложился к своей кружке, допивая ее, начал вторую. Правда вкусное пиво.

— Не может этого быть. Даже если б он и копал под Корону, у Сказочницы десять тысяч способов, как прижучить маленького авторитета из далекой провинции. Не станет она посылать ради этого «ангелов» творить беспредел.

— Там волосы нашли, — как бы между прочим произнес Ярослав. — Женские. Длинные.

— Среди наемников много баб. Латинос узаконили равноправие во всем. В армии их вообще чуть ли не треть!

Бармен скептически усмехнулся:

— Согласен. Но только почему их сразу забрал ДБ на экспертизу? После чего благополучно «потерял»? У нас весь город за этим делом следит, это проверенная информация. А уж ДБ-то просто так никогда ничего не теряет! Слишком много нестыковок, Войцех, слишком много.

— Ненавижу сучек! — пробормотал Кароль и стукнул кулаком по столу. Глаза его плавно окутывал хмельной туман. — Пришли, постреляли всех и ушли!

— Это акция, Войцех. — Ярослав повесил стакан и взял новый. — Они не сильно шифровались, как видишь. Люди должны были понять, чьих рук дело. Их цель — обозначить: так будет с каждым, кто замахнется на Корону. Быстро, без пощады, как эти сучки и умеют.

Воцарилось молчание. Войцех медлил, не хотел уходить, хотя понимал, что безнадежно опаздывает. Но все же сидел.

— Говорят, они все зомби…

Кароль мрачно покачал головой.

— Не зомби они. Да, глаза у них… мертвые. Но это только кажется.

— Ты их видел?

Тот кивнул:

— В армии, году на четвертом. Мы обложили дом, где пятеро краснобородых заперлись. Заложников взяли человек десять, дети маленькие там были. Потому нам штурм запретили, мы ж армия, не наш профиль. Побоялись. Ждали дэбэшников, а прилетели ЭТИ… — Он скривился, затем вспыхнул: — Представляешь, писюхи лет по пятнадцать! Может, шестнадцать. Это еще не «ангелы» были, а так, молодняк. Их на кровь так натаскивают.

— Освобождая заложников?

— Убивая мясо, которое не жалко.

— Только не девочки это были, форменные демоны во плоти! — продолжал он с жаром. — Просто выглядели как девочки. Видели б, как они двигались!

Войцех помнил, как они двигались. Не забыл.

— И как штурм, взяли?

— Да. Быстро, четко, жестоко. Мы даже до пяти досчитать не успели. Р-р-раз — и все, выводят заложников. — Он задумался. — Только знаете, что нас поразило? Обыденность. При штурме погиб заложник, женщина, и они начали резать всем яйца. Сами. — Он покачал головой.

— Раз на штурм сами шли, пусть сами и режут, — усмехнулся Войцех. — Подумаешь — молодняк! Убивает же не молодняк?

— Угу. — Кароль согласно кивнул. — Вот что можно ожидать увидеть в глазах пятнадцатилетних писюх при этом? Страх? Отвращение? Мерзость? Ничего подобного! Усталость. У них у всех в глазах сквозила лишь усталость. От приевшейся рутины.

Он вновь помолчал.

— Не люди они. Не зомби, но и не люди. Не могут люди так.

Пользуясь возникшей паузой, Войцех допил пиво и спросил, где туалет. Пора сваливать, засиделся он, но сначала неплохо сходить по делам.

Внутреннее расположение в заведении изменилось, кое-что все-таки перестроили. Теперь туалет находился рядом со вспомогательными помещениями, и в коридоре рядом приятно пахло из кухни. Сделав дело, он пошел обратно, но в последний момент, ведомый чувством опасности, уже толкнув дверь, правда легко, замер.

Возле стойки, спиной к нему, стояли три молоденькие девочки лет двадцати — двадцати трех в черно-синей форме бойцов ДБ, с иглометами за плечами, и что-то спрашивали у активно кивающего и отрицающего бармена.

«Нет, не знаю такого. Первый раз вижу…» — прочел Войцех по его губам.

Попался. Как последний лопух попался! И ведь сидел же, ждал…

Дождался!

Он оставил дверь приоткрытой и, стараясь идти спокойно, отправился назад, к кухне.

Итак, Мексиканца взяли. Допросили и убили, иначе зачем он им нужен. У них хорошие методы допроса, рассчитывать, что тот его не выдал, глупо. То есть Варшава превратилась для него в одну большую ловушку, им оставалось лишь ждать, пока он где-нибудь не засветится, чтобы захлопнуть ее.

Подключать гвардию к его разработке корпус не станет, это утечка, потому гвардейцы на улице его не тронули. Но базы данных гвардии, ДБ и всех остальных силовых структур под контролем, узнали, где он в тот момент, когда его чип коснулся считывающего устройства патруля. Бежать? Куда? Документов у него нет, а какие есть — делал Мексиканец, по ним его найдут еще быстрее. Вырваться из города, не показав при этом документов, можно только пешком, в скафандре, по поверхности, до соседней провинции. Мягко говоря, гиблое занятие.

Но это все потом. По его душу УЖЕ пришли, и первым делом нужно скинуть хвост, уйти от этих троих.

Туалет. Не то. Дальше. Он помнил, что двадцать лет назад у этого здания был черный ход, и теперь он — его единственный шанс.

«Служебный вход». Коридор. Посудомоечная. Кухня.

— Пану что-то нужно? — Какая-то молодица в переднике.

Молча идти дальше — отстанут. Поворот. Еще поворот. Многое изменилось! Но выход должен остаться. Кладовая, еще кладовая. А вот и он.

Заперто!!!

Войцех выругался. Замок на двери выхода стоял не электронный, обычный, но навыков взломщика у него не было.

Спрятаться! Где? Ресторан небольшой, помещения маленькие, да и персонал его может выдать, попытайся он прорваться куда-нибудь в укромное место. Что делать?

Для начала он вернулся в исходную точку, к двери в главный зал, — авось пронесет. Девочки все еще стояли. В коридоре было достаточно темно, и он спокойно смотрел на них, не боясь быть увиденным. В двух из них угадывались полукровки — черты лица как латинские, так и европейские. Это были две совершенно одинаковые шатенки, близнецы или клоны. Видел их он вполоборота, но этого достаточно, чтобы понять — опасные противницы. Третья, темно-темно-русая, по-видимому командир, все еще беседовала с барменом. Тот спокойно ей что-то объяснял. Рядом поддакивал и оживленно жестикулировал уже вдупель пьяный Кароль. Доспехи на всех трех девчонках легкие, не стесняющие движений, но годящиеся разве для защиты от огнестрела. Значит, ловят человека, не имеющего тяжелого оружия, но у него такого и нет. Сами же вооружены достаточно солидно — иглометы средней мощности «Жало», вещь коварная и легкая. Шлемов на девочках не было, но пластиковые козырьки, на которых отображались данные системы ведения боя, на глазах висели.

Близняшки внимательно обшаривали глазами зал, присматриваясь к каждому клиенту. Одна из них случайно посмотрела на дверь. Он машинально подался назад, но пронесло — не заметила.

В этот момент Ярослав картинно развел руками и что-то гневно воскликнул. Кароль, поддерживая его, начал крыть третью девчонку отборным матом, впрочем абсолютно ею игнорируемым. Тяжело вздохнув, та повернулась.

Да, черты европейские. Такие почти не встретишь у настоящих европейцев, но их по-прежнему упорно называют так. Молодая, глаза цепкие и пронзительные. Махнула, близнецы развернулись к выходу, но вдруг сама она остановилась посреди зала.

…И медленно повернулась к нему.

Он вновь отпрянул, но краем глаза заметил, что девчонка идет в сторону двери. Назад, срочно назад!

Туалет? Нет, не вариант. На кухню? Но там же негде спрятаться!

Что она увидела? Как его почувствовала?

Послышался скрип двери и шаги по первому коридору, до поворота. Оставалась пара секунд, и Войцех принял решение — подался назад, спрятавшись в нише мощной бронированной двери, очевидно кладовки.

Шаги рядом, в нескольких метрах, но его не должно быть видно. Замерла у туалета, задумалась. Войцех услышал щелчок спускаемого предохранителя, игломет, напитываясь энергией батарейки, издал тихое характерное «у-у-у». Он вжался в бронепластик косяка и старался не дышать — против игл нет ни единого шанса. Вдруг открылась дверь туалета, из нее вывалился мужик, напевая под нос заплетающимся языком: «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“, пощады никто не жела-а-ет…», и скрылся за поворотом. Скрипнула открытая до упора дверь. Девчонка исчезла внутри, послышались звуки открывающихся по очереди дверей кабинок.

Бежать? Прямо сейчас?

Нет. Он внял голосу здравого смысла и остановил готовое сорваться тело. Да, он проскочит, но в зале осталось еще два «ангела», близняшки-полукровки. А сзади будет эта, со взведенным иглометом…

Бум! Бум!

Раздался гулкий звон попадания металла в пластик, удар и звук ломающейся, сорванной с петель двери.

— Эй, ты чего! Охре…

И далее грубый испуганный мат. В ответ звонким девичьим голоском скупое, даже равнодушное:

— Perd`oname.

Кому-то не повезло «заседать» в это время. Ему подсознательно было жаль мужика: сидишь, никого не трогаешь, вдруг ломается дверь, и перед тобой деваха в форме с винтовкой. Заикой можно остаться!

Может, рискнуть и напасть из-за двери? Он не слабый, и реакция у него отменная — все эти годы активно занимался физически, плюс армейские навыки. Да и игломета бояться не стоит — подобные штуки средней и малой мощности стреляют не только иглами, но и капсулами, вряд ли девчонка нацелилась сразу на поражение.

Не успел. Единственный шанс — удар из-за двери — проморгал, преследовательница вышла из туалета, и теперь их разделяло десять метров чистого пространства, как нельзя удобного для стрельбы. Он не успеет даже вскрикнуть.

Войцех сидел и молился, иного ему не оставалось. Шум ругани стих, дверь туалета закрылась. Девчонка стояла на пороге и смотрела в его сторону, направив оружие перед собой. Он чувствовал ее, будто видел, серо-стальные глаза профессиональной убийцы буравили его даже сквозь толщу коробки люка.

Столько лет отсидеть и так глупо попасться? Печально!

Девчонка сделала шаг, медленный и неторопливый, шаг хищника на охоте. Он в конце коридора, есть вероятность, что она пойдет на кухню. Еще шаг и еще. Мягкий и неторопливый. Нет, прошла мимо кухни, прямо к нему.

Войцех приготовился драться. Да, он уступает ей в скорости реакции и оружии, но у него за спиной десантные войска и «Пуэрто де Диос». Он дорого продаст жизнь!

Когда он приготовился прыгать, впрочем не строя иллюзий, девчонка замерла как вкопанная. Простояв с полминуты, произнесла:

— Слушаюсь! — и зашагала прочь.

Последнее, что он услышал перед тем, как она скрылась за поворотом, были слова:

— Роза, Мия, уходим. Его нашли.

Войцех перекрестился. Ему в очередной раз повезло.

Крупно повезло!

Через пять минут он яростно тер лицо водой из-под крана, не решаясь выглянуть в большой зал. Поджилки тряслись. Он все еще не мог поверить в удачу и не спешил уходить. Вдруг дверь туалета открылась, и со стеклянными от выпитого пива глазами, шатающейся походкой вошел Кароль, напевая себе под нос. Исчез в кабинке, вернулся минуты через две. Стал рядом, вымыл руки и также ополоснул лицо, не замечая его. Лишь идя к двери, совершенно трезвым голосом, не вяжущимся с походкой и взглядом, бегло бросил:

— Больше не подставляй старину Ярослава.

Из-за его плеча полетел предмет, который Войцех инстинктивно поймал ладонью. Ключ.

— Это от черного хода. Чтобы больше здесь не появлялся — мы не воюем с Веласкесами.

 

Глава 9

ПРИСТРЕЛКА

Сутра меня уже ждали. Хуан Карлос, Николь, двое парней и девушка. Последних трех я не знал — все они из младших групп, ровесники Николь.

— Привет. Я поговорила с ребятами. Вот те, кто захотел помочь.

Я устало вздохнул и сел на парапет фонтана, собираясь с мыслями. На всякий случай ополоснул лицо — с утра соображается туговато.

— Хуан.

Я поклонился девушке и пожал руку парням. Те также представились.

— Ты говорил, что у тебя есть план, как подставить Кампоса… — начал один из них, но я жестом остановил:

— Немного не так. Я говорил, что собираю людей, которые готовы побороться за свои права с администрацией и Кампосами, кто не боится их.

— Кампос — это одно. Администрация — это другое, — возразил другой парень.

— Ничего подобного, это звенья одной цепи. Я бы даже сказал, вседозволенность Толстого — всецело вина администрации, как и отношение к нам вообще. Поэтому бороться нужно не с ним, а с системой. Именно поэтому мне нужна команда, один я не справлюсь.

— Иными словами, у тебя есть план, — уточнила девушка.

Я натужно рассмеялся и залез на парапет с ногами, чтобы быть на уровне глаз присутствующих.

— Давайте определимся для начала, кто и на что готов пойти. На что вы готовы?

Молчание.

— То есть вы сюда пришли так, для мебели. Ты, Шимановский, разгребай, а мы на тебя посмотрим и подумаем, будем мы так делать или не будем. Типа я обезьянка в зоопарке.

— Нет, мы этого не говорили… — стал возмущаться второй парень. — Просто нам надо знать, что делать.

— А мне надо знать, на что я могу рассчитывать. От этого зависит, каков будет план.

Я смотрел на них с вызовом. Ребятки засмущались. Может, зря я так с ними, слишком прямолинейно?

— Ребят, помните Диего? — взяла вдруг слово Николь. — Долговязого.

Все кивнули.

— Его месяц назад исключили. — Это уже мне. — Он из нашей группы. А еще раньше «ушли» Себастьяна.

Я помнил. Кажется, Себастьян — это тот, которого спровоцировали прямо под кабинетом директора. А с Диего требовали деньги. Такой страшненький паренек, длинный, худой и костлявый, не поиздеваться над ним банда Толстого не могла.

— Так вот, не знаю, как вы, а я не хочу оказаться на их месте.

Великолепно! Коротко и лаконично.

Тут встрял Хуан Карлос, к удивлению в тему:

— Ребят, не знаю, как вы там про себя думаете, цепляясь за эту школу руками и ногами, но реально вы тут никто и не имеете никаких прав. Реально вас могут вышвырнуть даже перед итоговыми экзаменами, без объяснения причин. Был тут один такой в прошлом году: на препода косо взглянул — и отправился домой. Не смог доказать, что невиновен, его просто слушать никто не стал. Так что, кроме Кампоса, есть еще всевластие администрации, это вы забываете. А Хуанито как раз хочет поставить их всех на место.

— Нет, ну мы понимаем… — вновь начал первый из парней, но его перебила девушка, решительно сделав шаг вперед:

— Я за. Я с вами. Что надо делать?

Первый сторонник. Браво, Хуан Карлос! На всякий случай я уточнил:

— То есть ты готова идти на противоправные и неуставные действия даже под угрозой отчисления?

Девушка твердо кивнула.

Парням стало совсем неловко. Я перевел на них тяжелый взгляд: не хотят — пусть убираются.

— А вы?

— Я — за, — переступил с ноги на ногу первый.

— Я тоже, — присоединился второй, — но сначала скажи свой план. Если тупо устроить дебош — нас повыкидывают отсюда, и все дела. — Я за, только не хочу подставляться напрасно. Понимаете меня?

Логично, в общем. Парень не трус, но не знает, что ожидать. У меня ведь слава дебошира и драчуна, а не уравновешенного интеллектуала-мыслителя.

Забегу вперед. Как показало время, именно эти два неуверенных паренька оказали мне наибольшую помощь. Подставились, наплевав на все.

— Да, правда, каков твой план? — поддержала Николь.

Я вздохнул и принялся излагать:

— Плана как такового нет. Пока нет. Для него не хватает множества деталей, нюансов, сведений. Но есть… скажем так, направления развития. Куда двигаться, в какую сторону, чтобы план выработать.

Их два. Первый — слить администрацию департаменту образования, подставив Кампоса с его беспределом под камеры наблюдения и зафиксировав бездействие Витковского. Второй — слить самого Кампоса, но уже департаменту безопасности, также подставив, спровоцировав на беспредел с элементом криминала. В любом случае сработает эффект домино, на орехи достанется и тем и тем.

Молчание.

— Я больше склоняюсь к первому варианту, он проще в реализации. Но второй со счетов сбрасывать не стоит.

— И ты думаешь, получится? — усмехнулась девушка, но как-то вяло, задумчиво.

— Нет. Но сидеть сложа руки и ждать, когда меня отправят вслед за Себастьяном и Диего, не хочу.

Вновь молчание.

— И как это сделать? Как спровоцировать, чтобы пошел эффект домино?

Это уже Николь. Четко и по делу. А она мне все больше нравится!

— Насчет второго варианта — не знаю, — честно признался я. — Это опасно, и нужны контакты в ДБ, а у меня их нет. Но в жизни все возможно, просто поверьте на слово, и если вдруг что-то нарисуется… я обязательно воспользуюсь. У вас имеются знакомые в ДБ?

Все отрицательно покачали головой. Я так и думал.

— С ДО проще — это не силовая структура, обычная бюрократическая помойка. Но глава этой помойки, сеньора Сервантес, на всю страну провозгласила борьбу со злоупотреблениями в частных школах. Следовательно, нам нужно всего лишь запустить машину бюрократии, расшевелить ее, дальше гайки и винтики закрутятся сами. Она не сможет пойти против своих же слов, ее утопит оппозиция. ДО вынужден будет реагировать, весь вопрос в том, как создать достаточную шумиху, чтоб это шевеление организовать.

— У меня есть знакомый админ, — поднял руку второй паренек. — Он общается по сети чуть ли не со всей планетой. Игры, софт, новости, кучу блогеров знает, геймеров. Можно поговорить с ним, как организовать шумиху в виртуале.

— Супер! — Я поднял вверх большой палец. — То, что надо. Но одна шумиха сама по себе может не сработать, в виртуале часто полыхают бури, на которые власти не реагируют. Нужно вливание сверху, акцент. И поможет нам в этом Хуан Карлос.

Все повернули голову в сторону изобретателя. Тот стушевался, но держался, лишь пожав плечами.

— Что надо сделать?

— Посоветуйся с дядей. Аналитики имеют выходы на журналистов. Нам нужно найти хорошего журналиста, но не акулу пера, такие с нами дело иметь не станут, а кого-то скромнее. Начинающего журналиста, ищущего материал для бомбы, но из солидного издания. Осилишь?

— Попробую. — Хуан Карлос кивнул.

— Без шумихи в прессе никак не обойтись, виртуал и сети не создадут нужного эффекта, и в первом варианте, и во втором, без разницы. Поэтому это — стратегическая задача.

— Да понял я, понял! Поговорю с дядей.

— Замечательно. — Я довольно потер руки. — Схему расположения камер, скорее всего, я достану. Вроде пока все, работаем над тем, что есть. Пока не определимся с конкретикой, планы строить нет смысла, сами видите.

Все согласно кивнули.

— Еще предлагаю создать что-то вроде сигнальной сети. Каждый из нас что-то видит, слышит, подмечает. Кто куда пошел, кто с кем поговорил. Ну, вы поняли меня.

— Если почувствуем, что они что-то затевают, сразу сообщать всем членам группы, — подобрал нужные слова первый паренек.

В точку. Наверное, эта деталь касается в большей степени меня лично, но, поскольку дебош буду устраивать я, резонно предположить, что остальным не грех для этого поработать информационными рецепторами.

— Вот именно. Чтобы ни для кого не стало сюрпризом, что его поджидает за углом компания.

— Я создам форум в школьной сетке, закрытый, — предложила Николь. — И дам пароли доступа только нам. И все мы будем писать туда, как только что-то обнаружим.

Я отрицательно покачал головой:

— В школьной сети нельзя, опасно. Администрация ее полностью контролирует. Заглядывает туда редко и не все просматривает, но риск в один момент пролететь есть, а рисковать мы не можем.

Все согласились.

— Но на территории школы пользование другими сетями запрещено, — возразила девушка.

— Как будто кто-то это распоряжение выполняет! — усмехнулся Хуан Карлос.

Это точно. Официально на территории школы запрещен выход в планетарные сети, запрещены звонки, кроме как через школьный сервер, запрещена любая съемка. И стоят специальные глушители от всего этого. Только реально есть очень много способов правила обойти, и все учащиеся хотя бы раз это делали.

— У меня знакомые есть, по технической части, — произнес первый паренек. — Я попрошу сделать что-нибудь, чтобы войти в планетарную сеть отсюда.

— Сигнал будет слабый, — возразил второй.

— Я ж говорю, пообщаюсь с ребятами. Может, что присоветуют.

— Уже одно это не совсем законно… — Девушка уставилась в землю.

— Боишься? — усмехнулся я.

— Нет.

Верно, не боится. Глаза не бегают, смотрят прямо. Замечательно!

Я подвел итог:

— Итак, решено. Я добываю схему расположения камер. Николь создает портал. Ты, — указал в одного из парней, — говоришь с технарями, ты — с виртуальщиками, а он, — кивок в сторону Хуана Карлоса, — ищет выход на журналистов. Пока все, если что — встречаемся в столовой.

Все вновь согласно закивали и начали расходиться. Прозвенел предзвонок на занятие.

Первый день превзошел мои скромные ожидания. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.

После первой пары пришел вызов от куратора. Вместо оранжереи я пошел к нему, старательно подавляя волнение.

Дон Алехандро уже выходил из кабинета и лишь бегло сунул мне в руку капсулу:

— Не подведи. Надеюсь, знаешь, что делаешь.

— Я буду осторожен…

Но его спина уже удалялась.

«Ну что, Шимановский, сбылась мечта идиота?

Вот, еще одна русская идиома в голову влезла! Странно, мать — полячка, ты по внешности — коренной латинос в энном поколении, а прет от тебя русской культурой — идиома на идиоме! В кого бы?»

Я пошел сразу в аудиторию, обойдя рекреацию боковыми коридорами. Та оказалась почти пуста, никто не мешал, и я спокойно принялся за изучение полученного материала.

Перво-наперво скопировал данные из капсулы, но не на браслет, а в навигатор. Далее капсулу отформатировал и закинул в папку. После чего залез в настройки и установил на навигаторе режим защиты. Теперь он будет работать только с моим браслетом, в случае утери навигатора тот не выдаст нашедшему ни байта информации. Давно надо было это сделать, очень уж большой на нем объем данных, которые я бы причислил… если не к секретным, то уж никак не для общего пользования. Откуда у Бэль все это?

Моя схема камер завалящей школы ничто по сравнению со схемами охраны торговых центров, парковок, разбивки главных улиц на секторы просмотра камер гвардии, планы ключевых городских зданий со схемами внешней охраны — мэрии, офисов Государственных департаментов, иностранных представительств и посольств. Различные выставки, музеи, зоны отдыха и досуга — всего не перечислить. Громадный материал, и, не дайте высшие си лы, попадет в руки террористов! Если уж у Бэль все это лежало без защиты, то моя невинная схемка рядом просто потеряется.

Изучая расположение зон охвата камер, я задумался о произошедшем у фонтана. Интересные дела!

Титуляры решили восстать. Давно пора, это боль всей планеты, не только нашей школы — где-нибудь да должно рвануть. Если устроить грамотную шумиху, подобное может произойти и в других школах, а там, глядишь, народ и на улицы выйдет. Конечно, мы не марсиане, это они могут устроить беспорядки в городе только потому, что где-то кто-то избил одного из них, но, когда чаша терпения переполняется, всегда случаются скверные вещи. Власти должны, не могут не отреагировать.

Далее, Хуан Карлос. Он платник, но затесался в нашу компанию. И это хорошо, он единственный, у кого имеются хоть какие-то связи, без него будет трудно. У меня тоже есть связи. Я не знаю какие, буду использовать их как луч последней надежды, последний рубеж обороны, но иметь в виду их надо.

Почему? Потому что у ребят нет и таких. Они голы, беззащитны, в отличие от меня.

Связи-связи… Это больной вопрос для меня. Я не знаю про них ничего, кроме того, что они есть и помогают нам с матерью на протяжении всей моей жизни. Как так получилось?

Начнем с того, что я — латинос. Внешне обо мне не скажешь, что мать — чистокровная славянка, ни единой ее черточки, к сожалению, мне не передалось. Я весь в отца, кем бы он там ни был. Далее, когда мне исполнилось четырнадцать, я начал обращать внимание на такие вещи, как деньги, откуда берутся и как тратятся. Живем мы бедно, с сумой подаяния не ходим, не голодаем, но лишнего себе позволить не можем, а такие вещи в четырнадцать, когда всего хочется, ощущаются остро. В то время я стал достаточно взрослым, чтобы начать прикидывать бюджет, считать, и пришел к неутешительному выводу — мы с матерью живем не по средствам.

Платежки за квартиру лежат в коробке на тумбочке, секретом для меня не являются, по магазинам тогда чаще ходил я и цены на продукты знал. Получалось, что тратим мы раза в полтора больше, чем мать получает. Еще были секции: танцы, бокс, единоборства. Вместе с ними выходило, что мы практически в двукратном минусе. Меня это тогда сильно озадачило, но мать на эту тему говорить категорически отказалась.

После того как я вышел из ступора, вспомнил еще кучу «невинных» нюансов нашего бытия. Например, то, что меня частенько под липовыми предлогами отправляли к донне Татьяне — той самой женщине, маминой подруге. Или сбагривали на тренировку, хотя по плану таковая в тот день не значилась, сунув в зубы несколько империалов на нее. Такие случаи происходили не часто, раз в несколько месяцев, может, реже, и до того момента я банально не обращал на них внимания. Но после…

Что бы вы подумали на моем месте? Правильно, мать взялась за старое. Или, что более вероятно, никогда это старое не бросала. Клиентура? Есть разряд элитных проституток, принимающих лишь определенных клиентов, завязанных на определенные виртуальные клубы. Как правило, это не совсем традиционные разновидности секса, а клиентура — очень-очень обеспеченные люди, желающие оставаться инкогнито. Они не ходят в обычные клубы, чтобы не светиться, а регистрируются в подобных виртуальных заведениях, где им лишь дают адреса. Девочки, работающие там, получают неплохо, гораздо больше товарок на улице или в салонах, а то и поболее, потому что главный критерий их работы — секретность. Почему бы моей матери не работать в таком заведении? Постоянный и узкий круг клиентов, проверенный годами, хорошие деньги, практически нулевая ответственность и куча свободного времени на основную работу.

Я готов был сбежать из дома, закатить истерику и сбежать, удерживало только то, что бежать мне особо некуда.

Дождавшись одного из таких дней, я спрятался у подъезда за машиной, на внеплановую тренировку не пошел. Мать клялась, что после моего рождения не занималась проституцией, и уличить ее во лжи стало делом всей тогдашней жизни. Это был столп, на котором держалась психика ребенка, и мне нужно было знать, стоит он или же давно рухнул.

У нее была крутая машина, у той сеньоры. «Гранд-эскудо», кажется. И четверо телохранителей. Двое остались внизу, двое поднялись вместе с ней к нам домой. Когда я увидел, что это женщина, я настолько опешил, что чуть не подавился челюстью — это оказался даже больший шок, чем был бы, узнай, что мать не бросила старое занятие.

Мать не любит женщин, у нее самая обычная ориентация, это стопроцентно. И та сеньора выглядела слишком деловой, чтобы заниматься такими глупостями. Свечу не держал, может, она ими и занимается, у каждого свои причуды, тем более у богатых, но к нам она приехала не развлекаться.

Она пробыла наверху около десяти минут — для контракта маловато. К сожалению, я так и не увидел ее лица: когда сеньора шла туда — стоял сзади, через дорогу, а когда возвращалась — решил подобраться поближе и прятался за машинами от охраны. Она прошла мимо в каком-то метре, а я лежал на земле и боялся высунуть голову. Мать вышла с нею, они о чем-то тихо поговорили, потом сеньора уехала.

А на следующий день мы купили мне новый костюм и записали меня на плавание.

Я не стал расспрашивать мать про ту сеньору, она все равно не скажет. Вместо этого долго и нудно, вновь и вновь, пытал ее насчет отца. И в очередной раз услышал банальную фразу:

— Тебе это знать не нужно. Ты только мой сын и больше ничей!

Угу, не нужно. Твой. Но только живем мы почему-то на деньги, которая дает нам родственница моего отца. Настоящего, биологического, имя которого ты так тщательно скрываешь.

Кто она? Тетка? Наверное. Она моложе матери, латинос, но светлокожая. Волосы тоже светлые, возможно рыжие, под шляпкой точно не определил. Почему она остается в тени и мать не желает раскрывать наличие родни? Почему она, а не сам отец? Какая тут выгода? Или отец далеко и не может сам помогать нам? А может, умер, а она делает это в память в нем?

Жизнеспособной версии ответа на эти вопросы у меня нет. Зато есть грант на обучение в частной школе и заключение медицинской комиссии, что я абсолютно здоров и могу там обучаться.

Нет, грант я получил сам, кровью и потом. Те экзамены стоили мне многого, но я сдал их. Однако справку о здоровье ни я, ни мать, ни кто другой, даже при наличии больших денег, раздобыть бы не смогли. Это ОЧЕНЬ хорошая школа, здесь ОЧЕНЬ хорошая проверка. Любое подозрение о психической неуравновешенности — и человек вылетит отсюда с треском. Даже не так, его сюда просто не пропустят, отфильтруют на стадии подачи документов.

Так что у меня есть блат. Родня по линии таинственного отца, о котором я ничего не знаю. Они меня чураются, происхождение, видно, не то — бастард от уличной проститутки, — но помогают — кровь есть кровь. Они — моя последняя надежда: раз уж раздобыли справку о здоровье, то и из передряги в случае чего вытянут.

— Слушай, Хуанито, вчера нам так и не удалось поговорить…

Я и не заметил, как за соседний стол опустился Хуан Карлос.

— Ты так и не рассказал, кто она.

Я откинулся назад и чуть приподнял козырек визора, вспоминая девушку из парка.

Бэль. Красавица. Судьба. Беловолосая богиня.

— Судя по твоей идиотской улыбке, это серьезно! — вынес вердикт изобретатель.

Я мечтательно вздохнул и согласился:

— Кажется, я люблю ее.

— Заметно. И все-таки кто она, когда успел познакомиться?

— В парке. Сразу после того, как мы расстались. Ее зовут Бэль. Она мод-блондинос и аристократка.

Хуан Карлос рассмеялся:

— Смешно. А серьезно?

— Это серьезно. Она настоящая аристократка, наследница семьи из первой сотни.

Наверное, по моему задумчивому лицу он понял, что это правда.

— Хуанито, это не смешно!

— Ну вот, то смешно, то не смешно. Определись!

Друг задумался.

— Что за семья?

Я покачал головой:

— Не знаю, дружище. У нас уговор — я не спрашиваю, кто она, она — кто я. Но она из «золотой сотни», точно тебе говорю. Манеры, повадки, речь — такое не подделаешь и ни с чем не спутаешь. Я рядом с ней местами себя сусликом чувствовал!

Хуан Карлос задумался. Переваривал.

— Ну хорошо, допустим. А Бэль… Это вообще имя или прозвище? И что собираешься дальше делать?

— Прозвище, имя — не знаю. Может, и имя. А может, и нет. А дальше… Иду в субботу на свидание. Потом — будет зависеть от субботы.

Вновь молчание.

— И что, думаешь, тебя примет ее родня? Позволит с ней гулять?

Я неопределенно пожал плечами. Все эти мысли роились в мозгу, и ответа на них не было.

— Она говорила, у нее строгий отец. Это плохо. Но он незнатного происхождения. Это хорошо, может, и разрешит. Так что, честно, дружище, не знаю. Но мне кажется, я ей нравлюсь.

— «Кажется»?

Я вспомнил лавочку, ее реакцию. И ее неловкое поведение в кафе.

— Да, нравлюсь. Шансы у меня есть. А там будь что будет.

— Слышали, нашего Шимановского подцепила богатенькая сучка! Аристократка и мод! И будет развлекаться с ним, пока не видит папочка! — Сзади раздался дружный девичий смех. — А что, экзотика! Принцесса и нищий! Я бы тоже так на ее месте поступила. Обожаю плебеев — они такие забавные! — Вновь взрыв смеха.

Я медленно обернулся. Мы и не заметили, что нас слушали, притом внимательно. Вся «банда» Эммы. Сидели и ехидно улыбались. Сама Эмма тщательно отводила глаза, как бы говоря, что не при делах, но остальные скалились в цвет.

Карина, заводила в этой шайке-лейке. Она же загадавшая меня «хозяйка». В отличие от Долорес девочка с мозгами, хотя внешне ей уступает сильно — низенькая, пухленькая, с вытянутым лицом и неправильным носом. Но ее отец — владелец сети супермаркетов эконом-класса, и ей плевать на внешность. В конце концов, не уродка.

Я почувствовал, что закипаю. Только силой воли, жесткой, тренируемой все выходные, удалось подавить готовую сорваться ярость. Она не стоит того, чтобы провести остаток жизни в тюрьме!

— Что, зацепило? — усмехнулась Карина, глядя мне прямо в глаза.

Молчать! Молчать и не связываться! Я не в том состоянии, чтобы играть в словесную дуэль. Сейчас я проиграю.

Медленно развернулся к Хуану Карлосу и невинно пожал плечами:

— Кажется, какая-то тупая шлюшка решила, что у нее есть мозги. Не стану ее разочаровывать!

— Зацепило, да? — донеслось в спину. — Ну, Хуанито, прости! Я же не виновата, что ты плебей и неудачник. Какой есть — такой есть!

Я сделал вид, что не слышу.

— Подумаешь, богатенькая нашла себе игрушку. Не обижайся на нее, правда, знаешь, как скучно без экзотики?

— Кстати, Бэль мне привела очень интересную теорию… — Я принялся с энтузиазмом пересказывать мысли девушки из парка, напрочь игнорируя шлюх сзади. — Научно доказано, что люди подсознательно проявляют агрессию к человеку, который им нравится, но с которым не могут быть вместе из-за завышенных требований.

— И что? — не въехал Хуан Карлос. Он понял, что мне надо подыграть, но не понял как.

— Представляешь, у меня есть тайная поклонница. И не кто-нибудь, а сама Карина Руис Гуэррера!

— Да ну, с чего взял? — Он картинно округлил глаза. Начало доходить, что делать. Компания сзади вся обратилась в слух.

— Понимаешь, она влюблена в меня. Но у меня слишком высокие требования к женщинам, по которым она не проходит, и знает об этом. Ну, не люблю я шлюх! Вот она меня всячески пытается задеть. Зацепить, подставить, в «лотерею» вот подруге загадала…

Я получил злорадное удовольствие, бегло бросив взгляд на козырек, на задний видеовыход. Эмма покраснела от стыда. Карина от ярости. Пока получалось.

— Слышишь, Шимановский! Да ты на себя посмотри! Кому ты нужен! — Карина попыталась рассмеяться, но вышло как-то натужно и зло. — Ты никто! Сын проститутки! Тебя чморит вся школа! Да я не посмотрю на тебя, даже если ты останешься последним мужчиной на планете!

Я медленно обернулся и вернул ехидную ухмылку:

— Не льсти себе, детка. Если я останусь последним мужчиной на планете, до тебя не дойдет очередь.

Сидящие вокруг и волей-неволей прислушивающиеся к перепалке одногруппники рассмеялись. Один — один.

— Ты меня любишь, но тебе кажется, что я тебе не подхожу. Отсюда и злость. Так, моя красавица?

— Да ты…

Вдруг она откинулась назад и расслабилась. Плохо, она — не Эмма, с ней концерт на публику не пройдет.

— Конечно, зайчик. Я тебя люблю. Обожаю. Больше всего, конечно, люблю за то, что ты — не умеющий постоять за себя хлюпик, который раскрывает рот, чтобы вякнуть не по делу всегда, когда возможно. Но ты же герой, какая разница! А еще люблю тебя за то, что ты — холуй. Оно ведь знаешь как, когда тебе прислуживают, это всегда нравится…

— Ты хочешь сказать, что я тебе прислуживал? Это когда ж такое было?

Она пожала плечами:

— Все еще впереди. Не мне — так другому. Ты холуй, халдей, холоп — какие там еще синонимы в вашем русском? А еще неудачник. Как же, я тебя обожаю! Обожаю неудачников!

Она причмокнула, отправляя мне воздушный поцелуй. Один — два. Нет, все же зря я ввязался в эту баталию без подготовки.

— Ах да, я забыла! Ты же у нас еще и император! Конечно, как же без этого? Ты же взойдешь на престол, и тогда все, кто не любил тебя, об этом пожалеют! А я уже люблю, видишь? Какая я корыстная…

Вокруг вновь засмеялись. Один — три. И главное, я не мог с лету сообразить, что ответить. Я проигрывал, безудержно проигрывал. А потому решил не мудрить.

— Знаешь, Карина, я, конечно, не самого благородного происхождения. И семья у нас не богатая, в отличие от твоей. И работать буду со временем не на себя, а на кого-то. Ты во всем права. Но только то, чего я добьюсь, я добьюсь сам. А ты так и останешься паинькой, сидящей на шее папочки, всем ему обязанной.

Ты — тупая дура, которая ничего собой не представляет. А тупишь ты, потому что вместо того, чтобы найти человека, который был бы рядом и тянул тебя по жизни, за спину которого можно спрятаться, ты занимаешься обратным — разгоняешь всех, выпячивая то, что у тебя от рождения и к чему сама не приложила руку.

Аудитория замолчала. Я вновь грузанул.

— Иными словами, ты хочешь сказать, что я должна хвататься за тебя и тащить наверх, потому что ты — способный?

Я кивнул:

— Не обязательно меня. И не обязательно тащить. Но тебе нравлюсь именно я, так уж вышло, и ты понимаешь, что я добьюсь в жизни многого. Почему бы не сделать это, наплевав на происхождение?

Судя по ошарашенным глазам, я ее удивил.

— То есть я должна хвататься за такое быдло, как ты, бросать на семью несмываемое пятно, только потому, что люблю, а это быдло когда-то что-то там сможет?

— Именно. — Я выдавил слащавую улыбку. Карина не смогла даже рассмеяться. — Я тебе больше скажу, когда-нибудь не ты, другая, и не такая голозадая голытьба на понтах, сделает это. Сделает — и до конца жизни ни разу не пожалеет. А ты будешь кусать локти. Долго кусать, тоже до конца жизни. А я буду защищать ее, свою принцессу. А заодно править этой гребаной планетой.

Молчание. Кажется, про планету — это я зря. Слишком сильно вошел в образ.

Карина рассмеялась, на сей раз легко и непринужденно:

— Ах да, конечно, ваше величество! Так и будет!

— А теперь кроме шуток — ты действительно об этом пожалеешь, — добавил я и отвернулся. Имел я в виду совсем не сожаление об упущенных возможностях. Прозвенел звонок, и в аудиторию вошел учитель.

Я ее никогда не прощу. Не за отношение ко мне лично, а к таким, как я, вообще.

Признаюсь, вначале я хотел устроить некий воспитательный концерт типа того, что случился в оранжерее. Но она не Эмма, нужно было тщательно все продумать и составить четкий план. Теперь же никакого концерта не получится.

Я раздавлю ее. Тупо, как червяка. За презрение к тому, у кого меньше денег, менее значимое положение в обществе, кому не повезло в жизни так, как ей. Такие люди не должны жить. В смысле, жить спокойно. Если Кампоса я все же уважаю — да, ненавижу, козел он, — но уважаю, то ее, не могущую ударить самостоятельно палец о палец, но философствующую по поводу «быдла», презираю.

Но о ней потом, не до Карины сейчас. Что-нибудь придумаю, пока терпит. Сейчас меня больше заботило то, что я видел на козырьке навигатора.

Камеры были двух видов, секторы обзора одних подкрашены синим, других — красным. Последних меньшинство, и располагались они в труднодоступных местах, где, в общем, располагаться не должны. Например, в кабинете директора и приемной, в учительской, в центре информационного контроля, во всех раздевалках (даже в женской) и комнате отдыха охраны. Необычные камеры! Для чего они? Остальные, синие, самые обычные, перекрывали помещения, где обитают учащиеся.

Но перекрывали не полностью, далеко не полностью. Даже в холле, главном вестибюле, где фонтан, имелось множество мертвых зон. По углам, вдоль стен, но достаточно. И этим можно воспользоваться.

Что я хочу? Спровоцировать Толстого. Но провоцировать надо грамотно и постепенно, поэтапно. Они пытаются давить на меня морально, пользуясь неприкосновенностью, тем, что я не могу ударить, и мне надо действовать так же. Бить в местах, где неприкосновенен я, где могу делать это безнаказанно, и выходить в подконтрольные зоны, фиксируя, как на меня бросаются с кулаками, а я лишь защищаюсь. М-да!

Я тяжело вздохнул. Много ума придумать такое не надо, но главнее — эффективность.

Теперь следующая задача — схему камер нужно опробовать. Не то чтобы не доверяю дону Алехандро… Доверяю, но душа просит.

Решено, так и сделаю. При первом же удобном случае.

К сожалению, случай не заставил себя долго ждать. Как я уже сказал, мертвые зоны понатыканы везде, на каждом шагу, оставалось лишь подгадать совпадение трех факторов: наличие в этих зонах меня, кого-нибудь из холуев Толстого и отсутствие людей вокруг. Казалось, задача не из легких, особенно последний фактор, но я сильно ошибался.

После пары я не спешил, выпустил из аудитории почти всех — хотелось поразмышлять в одиночестве. Но когда вышел, меня за рукав дернула Шпала:

— Хуан, надо поговорить.

Я обреченно вздохнул и повел ее в сторону, к стене.

Навигатор услужливо подсказывал, что там тоже мертвая зона.

— Я еще не всех проверила, но у меня есть кое-какие мысли насчет этой девушки.

— Озвучь?

Я напрягся. Сзади, у релаксационного окна, отряхивался один из моих обидчиков. Гнида, державшая меня в пятницу за руки, пока Толстый бил по лицу. Ненавижу!

— Есть одна девушка, которая подходит по всем твоим критериям. Но проблема в том, что она…

…Гнида, как про себя я его и окрестил, отряхнулся и медленно пошел в нашу сторону, улыбаясь и что-то насвистывая. В коридоре вокруг, не считая Эммы, никого не было — все разбежались по аудиториям, спеша на пары. Мой мозг лихорадочно заработал, в кровь выплеснулась ударная доза адреналина.

— Что? — переспросил я у Эммы, не слыша, что она говорит.

— Она… Не из «золотой сотни», скажем так.

— А откуда?

Гнида шел. Прямо ко мне. Ему нужно было пройти мимо, в двух шагах, сквозь мою мертвую зону. Такой шанс упускать нельзя.

— Эмм, она аристократка? — нетерпеливо вздохнул я.

Пять. Четыре. Три.

— Да, можно сказать и так.

— Что значит «можно сказать»?

Два. Один. Гнида почти поравнялся со мной, я не только видел, но и чувствовал его спиной.

— Она не такая, как остальные. Она…

— Внеси ее в общий список, делов-то! А я потом посмотрю.

Ноль.

Я развернулся и с оборота засветил Гниде боковой в нос.

Хрясь.

Звук ломающейся переносицы привел в чувство, заставил эйфорию убраться к чертям собачьим.

Что я наделал? Это же объявление войны! Готов ли я?

И тут же подобрался — готов! Война уже идет, идет давно. Просто настала очередь бить мне.

— Что ты сказала про ту девушку? — как ни в чем не бывало обернулся я к Эмме, но та стояла с открытым ртом и выпученными глазами.

— Ты!.. Ты!..

— Что я?

— Ты его ударил! Тебя же отчислят!

В ее голосе можно было, кроме страха, разобрать нотки переживания. Я усмехнулся:

— Разве? — и демонстративно покрутил головой. — А мне кажется, что он просто упал. Шел, споткнулся и упал. Ты ведь ничего не видела?

— Нет, но…

Я крепко, изо всей силы, схватил Эмму за локти и притянул к себе:

— Эмма! Ты! Ведь! Ничего! Не! Видела! Так?

Она какое-то время непонимающе хлопала ресницами, потом вырвала руки:

— Псих!

— Какой есть!

Теперь уже я принялся насвистывать легкую песенку, что-то из АВВА. Развернулся и побрел на следующую пару, оставив Эмму наедине с Гнидой, потерявшим сознание.

— Да, сеньор директор, я настаиваю на своих показаниях.

— Тогда объясни, почему сеньор Рубини утверждает, что ты его ударил?

— У нас с сеньором Рубини… сложные взаимоотношения. Вам любой в школе это подтвердит. Например, он, наряду с сеньором Кампосом, участвовал в моем избиении в пятницу после занятий. Я могу найти сотню свидетелей этому. Кстати, это произошло буквально за воротами школы.

— Школа не несет ответственности за происходящее за ее пределами! — нервно одернул директор.

В кабинете у Витковского я первый раз. Разбор полетов. Но что-то подсказывает, что не последний.

Директор глянул исподлобья грозным-прегрозным взглядом, который, впрочем, не произвел на меня никакого впечатления.

— Значит, сеньор Рубини участвовал в драке с тобой.

— Избиении… — уточнил я, но замечание было проигнорировано.

— И ты, в отместку, ударил его и сломал нос.

— Неправда. Он споткнулся и упал сам, а меня оговорил из личной неприязни. Что может подтвердить система внутреннего наблюдения.

Директор сжал кулаки, встал и нервно прошелся по кабинету.

— К сожалению, система наблюдения дала сбой, и я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть твои слова.

— Рядом находилась сеньора Долорес, она может подтвердить мои показания.

Директор вздохнул, открыл дверь и быстро произнес:

— Заходите. Оба.

Они зашли. Гнида, с перевязанным носом, гипсом на пол-лица, и Эмма, наивно хлопающая ресницами, стискивающая в руках сумочку. Эмма старательно играла дуру, вот уже второй час, и я, признаюсь, был о ней худшего мнения. Когда надо — она гораздо умнее, чем кажется.

Гнида бросил на меня убийственный взгляд и сел на диван. Я по знаку директора пересел в кресло напротив него и беззаботно закинул ногу за ногу. Эмма села на мое место.

— Итак, сеньора Долорес, расскажите нам еще раз, как было дело.

— Я уже говорила, сеньор директор, — Эмма неуверенно пожала плечами, — я не видела.

— Как, как ты не видела?! — взбеленился тот. Это был не первый допрос за сегодня, и своей показной тупостью она его достала. — Ты не видела, как один учащийся, стоявший рядом с тобой, ударил другого учащегося, стоявшего рядом с тобой?

Шпала снова пожала плечами:

— Я такая рассеянная!..

Я из последних сил давился, чтобы не рассмеяться. Глядя на ее совершенно серьезные ужимки, нельзя было не поверить в это. Да, Эммануэль, тебе бы в актрисы идти! Правда, роли бы у тебя были типовые — играть дур, но их тоже кому-то нужно играть!

Витковский успокоился, взял себя в руки и присел назад. Выдавало его лишь не в меру красное лицо.

— Сеньора Долорес, расскажите нам тогда, что вы видели.

— Ну… — Она задумалась. — Мы стояли с сеньором Шимановским. Разговаривали.

— Вы видели сеньора Рубини?

— Да. Он шел мимо.

— Вы видели, как сеньор Шимановский его ударил?

— Нет, не видела.

— В таком случае вы, наверное, видели, как сеньор Рубини споткнулся и упал?

— Нет, не видела.

— Как нет, если вы стояли в метре от обоих?

— Наверное, я отвернулась.

Директор стал краснее вареного рака.

— Да ога с гим заодго! — вякнул Гнида, противно гнусавя. — Ога же спит с гим!

Эмма гневно обернулась. У нее был вид мегеры, гарпии, она готова была растерзать его голыми руками, и сдерживало ее только присутствие директора.

— Слышишь, козел, за такие слова я тебе сейчас еще один нос сломаю!

Где она собралась искать у него второй нос? Я изо всех сил пытался не рассмеяться, но получалось плохо.

— Долорес! — прикрикнул директор.

— Еще вякни хоть что-нибудь! Я тебя так разукрашу — мама родная не узнает!

— Эмма!

— Я тебе член оторву! — заводилась Шпала. — Потом прикручу назад и опять оторву! Только заикнись, с кем я сплю!

Лихо с фантазией у девочки! Под горячую руку ей лучше не попадать! Я заржал на весь директорский кабинет.

— Эммануэль Долорес! — закричал тот, теряя остатки терпения. — Это все же мой кабинет, попрошу вести себя соответствующе!

Шпала замолчала, уткнулась в пол.

— Извините.

— Эмма, как тебе не стыдно!

— А не стыдно! — вскинулась она. — Пускай они сами разбираются! Нечего меня сюда приплетать! Я ничего не видела, ничего не знаю и ничего не скажу!

Витковский стер со лба пот. Воевать со Шпалой… Я ему не завидовал.

— Иди на занятия! — вырвался его обреченный вздох.

Эмма гордо поднялась, поправила юбку и величественно поплыла к двери. Гнида выдавил ей вслед сквозь зубы:

— Шука!

Но та лишь презрительно фыркнула.

— Сеньор Рубини, вы также свободны. Можете идти домой.

— Но, седьог дидектог…

— До свидания, сеньор Рубини! — властно указал тот на дверь.

Гнида встал, поклонился и вышел. Витковский устало плюхнулся на свое кресло.

— Шимановский, я прекрасно понимаю твою игру. Ты доиграешься.

— Какую игру, сеньор директор? — Я невинно округлил глаза.

— Не прикидывайся. Я не знаю, где ты раздобыл схему мертвых зон, но поверь, в следующий раз тебе так не повезет.

— Вы хотите сказать, что в следующий раз, если кто-то из друзей сеньора Кампоса поскользнется, что-нибудь себе сломает и оговорит меня, вы меня накажете?

— Именно, Шимановский. И не передергивай. Ты прекрасно знаешь, как было дело. Я отчислю тебя. В следующий раз, как только выкинешь что-нибудь эдакое. Все понятно?

— Понятно. Но думаю, Департаменту образования это не понравится, — задумчиво потянул я.

— Что? — не понял он.

— Я думаю, отчисление без веских улик и доказательств не понравится сеньоре Сервантес. Она женщина грозная, четырех генералов повесила. Мне кажется, отзыв лицензии для нее — вещь пустяковая…

Сказать, что директор побагровел, — ничего не сказать. Он стал пунцовым. Но держался.

— Шимановский, ты играешь с огнем. Я тебя предупредил, предупредил по-хорошему. В следующий раз будет по-плохому. Тебе нужны доказательства? Будут доказательства, можешь мне поверить! А теперь марш отсюда, и молись, чтобы мы с тобой в этом кабинете больше не виделись!

— До свидания, сеньор директор! Всего хорошего, сеньор директор! — Я медленно поднялся, расшаркался и направился к выходу, сохраняя на губах слащавую улыбку. У, падаль!

Дверь приемной за мной закрылась, и я грязно выругался, используя в обороте элементы русского, польского и испанского. Итак, система работает. Это хорошая новость. Остальные новости — плохие.

Банда Толстого наживку заглотила, просто так это не оставит — раз. Директор предупрежден, а значит, вооружен — два. Он тоже просто так не оставит такое поведение и угрозы в свой адрес. Он привык быть богом, давить титуляров, как тараканов, а тут выискался один.

Он тоже будет строить козни. Для начала изменит схему расположения камер, затем подстроит нужные ему доказательства для моего отчисления. Конечно, активно заниматься этим не станет, все же я червяк, что ради червяка напрягаться? Но это лишь до первого моего фокуса. А фокусы будут.

Грядут веселые времена, и я только что растерял все свои козыри.

 

Глава 10

РАССМЕШИТЬ БОГОВ

Март 2447 года, Венера, провинция Полония,

Новая Варшава

Он ушел, но это была чистая случайность. Кого-то они взяли, приняв за него, причем в тот самый момент, когда одна из «ангелов» находилась на расстоянии трех метров. Невероятное везение!

Были ли шансы с нею справиться? Возможно. Девчонка молодая, неопытная. Он не сомневался, в свои двадцать с небольшим та пролила крови больше, чем многие рецидивисты в «Пуэрто де Диос», и стреляет великолепно, и с рукопашной все в порядке, но опыт не пропьешь, он тоже что-то да значит. У него были шансы победить, ошеломив ее, но двое других бойцов — близнецов или клонов — тут же ринулись бы на помощь… А тут без вариантов.

Он шел по улице, постоянно осматриваясь, выбирая дорогу, где не видно патрулей: первая же проверка — и ему конец. Город изменился, исчезла старая планировка, но переулки, проулки и проходы между зданиями остались, добраться в пределах квартала до нужного места, не выходя на главную магистраль, можно, найти неохраняемый переход между кварталами — тоже.

К вечеру он прошел кварталов двенадцать, вымотался изрядно. Больше всего давило напряжение, необходимость постоянно осматриваться и просчитывать шаги. Так не могло продолжаться до бесконечности, и, посчитав, что прошел достаточно, он забурился в маленькую уютную кафешку. В Варшаве более двух миллионов человек — пусть попробуют найти!

Кафешка представляла собой небольшое помещение с приглушенным освещением, живыми растениями вдоль стен и уютными отделениями, огражденными перегородками, где можно уединиться от посторонних глаз, — рай для влюбленных. В самый раз! Цены кусались, но он решил: лучше переплатить, чем рисковать, и сразу попросился в отдельную комнатку. Деньги были пока, а поскольку будущее под вопросом, экономить их он не видел смысла.

Сделав заказ молчаливому вышколенному официанту, достал из кармана капсулу и активировал ее, превратив в плоский голографический планшет. Это все, что у него осталось, все, что успел передать Мексиканец. Надпись на титуле его разочаровала, в ней говорилось, что это — ознакомительный файл, здесь собрана подборка данных, составленная на основании информации, находящейся в свободном доступе, никаких секретных сведений не содержится. Оно и понятно, кто будет доверять секретные сведения камере хранения на вокзале? Видимо, Мексиканец рассчитывал, что он, человек, проведший в неволе двадцать лет, слабо разбирается в предмете и перед их встречей должен изучить досье хотя бы поверхностно, чтобы к серьезному разговору явиться подготовленным — кому охота разговаривать о деле, когда собеседник не знает элементарной банальщины? Но с другой стороны, именно эта банальщина спасла ему жизнь — будь в ней что-либо серьезное, его взяли бы тепленьким, прямо на вокзале. Иногда отсутствие секретности тоже великое дело!

Диего Альваро Фернандес, по рождению имперец, мексиканец, получил прозвище по месту рождения. Года в три эмигрировал с родителями на Венеру, отец его, отслужив армейский контракт, получил гражданство, которое автоматически передалось несовершеннолетнему сыну. Маленький Диего пошел не по стопам добропорядочных родителей, а по собственному пути, далекому от идеала и закона. Но на этом пути ему везло, он обладал умом и хваткой, и через несколько лет его короновали авторитеты, признав равным.

Мексиканец выгодно отличался от других криминальных авторитетов тем, что не лез в их дрязги. У него был собственный уникальный бизнес, он не переходил дорогу никому из них, но зато и конкурентов в своем секторе влияния валил жестоко, не разбираясь и не разговаривая. Он торговал информацией. У этого человека на крючке сидели многие олигархи, представители аристократии, спецслужб, члены правительства и сенаторы. Ходили слухи, что сама королева через посредников покупала у него кое-какие сведения. По той же самой причине обосновался он в богом забытой Варшаве — не нужна была шумиха вокруг своей персоны. Город маленький, контролировать легко, выявлять сомнительных личностей, имеющих дурные намерения относительно его, также легче легкого. Умный и грамотный, в одиночку стоивший целой спецслужбы, он идеально подходил для задуманного.

Войцех подошел к нему там же, в «Пуэрто де Диос», куда Мексиканца ненадолго «закрыли». Подошел и как на духу выложил свою историю. Имеющий чутье на прибыльные сенсации Мексиканец приблизил его к себе, долго и обстоятельно расспрашивал, а затем обрадовал, что его заинтересовало это дело и он поможет. Именно Мексиканец, запустив неведомые пружины правопорядка, устроил так, что Войцех вышел по УДО на несколько лет раньше. Это он дал новые документы, целый пакет документов на разные имена, и подкинул денег. Войцех должен был приехать к нему в Варшаву и встретиться, чтобы обсудить дальнейшие планы. К этому моменту Мексиканец собирался найти все возможное по «Проекту 021», и им осталось бы лишь обсудить стратегию.

К сожалению, произошло то, что произошло. Где-то в недрах корпуса до сих пор висят пружины, реагирующие на термин «Проект 021», и Мексиканец случайно задел одну из них, привлекая к себе внимание. А «ангелы» всегда славились жесткостью и быстротой реакции.

Что теперь? Как сделать ноги из Варшавы? Они знают его настоящее имя, как и все вымышленные: стоит одному из них засветиться — и кара не замедлит ждать. Новых Ярослава с Каролем больше не будет, такого не происходит дважды, судьба и так дала все, что могла. Как быть?

Кароль и Ярослав. Эти люди заслуживают отдельного внимания. Ну как так может быть, что он, пять минут как свободный человек, приехавший в город после двадцатилетней разлуки, с ходу налетел на сопротивление? Да, это не то сопротивление, что было раньше, они не поджигают машины губернатора, не избивают этнических латинос и не делают множество других глупостей. Это взрослые люди, мудрые, прошедшие горнило армии, и действия их должны быть продуманными и эффективными. Вряд ли они завязаны на крупном терроре, ДБ не дремлет, но убить можно не только ударом обуха по голове, но и уколом рапиры.

Что-то они делают, чем-то занимаются, и это «что-то» в противофазе с законом, однозначно. А он чуть не подставил их, приведя в их логово «ангелов-хранителей» ее величества. М-да! Ребята признали в нем своего, безошибочно признали, и доверились, открыв некоторые тайны, вряд ли из свободного доступа, и так нехорошо вышло. Но будем надеяться, все окончится благополучно: корпусу нет дела ни до чего, кроме собственных проблем, есть шансы, что «ангелы» просто оставят их в покое.

Принесли заказ. Быстро они! Войцех помешал кофе, вдохнул божественный аромат и откинулся на спинку кресла, переворачивая титульный лист файла. Сердце учащенно забилось, на лбу выступили капельки пота — этого момента он ждал много лет. Жаждал увидеть, узнать в лицо своих противников. И вот они перед ним, досье каждого, кто причастен к темным делам ее величества Сказочницы. Волнение? Да, у любого на его месте руки подрагивали бы от осознания важности момента!..

…И он опустил глаза.

Перед ним вихрилось всего восемь строчек, восемь ссылок, восемь имен, но каждое из них представляло собой целую вселенную. Это были люди, правящие планетой, и всего двое из них представляли власть реальную. Семь женщин и один мужчина, восемь миров, восемь целей. Его дорога, его крест, его война.

Она убила сорок человек только потому, что хотела сохранить проект в тайне. Убила подло, пообещав каждому золотые горы, а затем обманув. Он убьет в ответ всего лишь восьмерых. Но эти восемь стоят сорока миллионов.

Глаза медленно переходили от одной строчки к другой, вычленяя детали по одному только прозвищу. Одно имя заставило вздрогнуть — сеньора Морган. Та самая, что вербовала его в институте. Ее прозвище совпадало с именем, единственное из всех.

Ее величество называлась просто Принцессой, но оно и понятно — в те годы она являлась всего лишь наследницей престола.

Неприятно удивило наличие в списке фамилии Сантана. Клан Сантана многочислен, наверняка вышла замуж за кого-то из отпрысков или племянников герцога. Использование фамилии мужа среди «ангелов» крайне приветствуется, легче спрятать подлинную. Это плохая новость, внутри клана все поддерживают друг друга, чего бы это им ни стоило, а враждовать с одной из могущественнейших семей планеты?..

Прозвища стояли напротив каждого имени. Причем только у мужчины оно было народное, данное людьми за глаза, все остальные заработали свои в мясорубке корпуса. Сильные противники, опасные. Смертельно опасные! Но кто говорил, что будет легко?

Глаза Войцеха раз за разом возвращались к началу, в память намертво вгрызались буквы, переходящие в слова.

— Аделия Сервантес, Бестия.

— Елена Гарсия, Нимфа.

— Мария Жозе Фернанда де Сантана, Малышка.

— Алисия Корнелия Филиппа Веласкес, Лиса.

— Лея Аманда Катарина Веласкес, Принцесса.

— Сирена Морган, Сирена.

— Мишель Тьерри, Красавица.

— Сергей Козлов, Хан Соло.

Для начала расскажу, чем окончился вечер. Меня ждали. Там же, за административной границей школы, где и в прошлый раз. «Банда» Николь, которую я про себя окрестил «сопротивлением», успела предупредить меня, не мудрствуя скинув инфу на браслет через школьную сеть. Вот и первая отдача от нашего сборища!

Естественно, я сбежал. Постыдно, немужественно ушел через черный ход. Таких ходов в школе несколько, варианты на случай, если бы меня ждали с той стороны, в голове крутились, но меня не ждали. Привыкли к гонору, что я играю по правилам.

Не по-мужски поступил? Ну и что? Время благородства прошло, я не рыцарь в алмазных доспехах, пытающийся кому-то что-то доказать, а бандит, бьющий со спины, из-за угла, откуда не ждут. Может, «бандит» звучит жестко, но сути не меняет. Потому наплевать, кто и что обо мне подумает!

Утро не задалось сразу. В холле на меня смотрели с удивлением, многие с сочувствием. Все интуитивно чувствовали, что что-то должно случиться. Не сегодня — так завтра, не завтра — так послезавтра. Из хороших новостей можно назвать лишь то, что Николь сделала-таки портал, провозившись полночи, и раздала «сопротивлению» адреса с паролями. Правда, следом подошел первый из парней и сказал, что технически выход вне школьного сервера осуществим, но его легко запеленговать, а за это тоже можно вылететь. Он еще поспрашивает, что-нибудь придумает, но пока портал Николь будет работать лишь вне этих стен.

А вот Хуан Карлос обрадовал, сказал, что нашел журналистку, молоденькую девочку, выпускницу журфака, работающую на двенадцатом канале. Ему вообще везет на молоденьких девочек — куда ни плюнь, везде юные сексапильные знакомые женского пола. Та же Николь, например. И что странно, он со всеми ними просто дружит! Той самой ненормальной дружбой, без оценивающих взглядов, намеков и намерений затащить в постель.

Нет, у него нормальная ориентация. Потому вдвойне не укладывается, как с таким количеством отменных красавиц можно просто дружить? Может быть, они не знают, что он не гомик, потому открываются? У девок ведь это болезнь такая — дружить с педиками.

Ой, не знаю, не знаю. Одно скажу точно: чтобы так себя вести, надо быть Хуаном Карлосом.

После первой пары меня вежливо окликнул Толстый. Я задержался.

— А ты все-таки трус, Шимановский! Подлый трус! Ай-ай-ай!

Я усмехнулся:

— Правда? А мне понравилось! Знаешь, Бенито, я, наверное, побуду немного подлым трусом. Так жить легче…

— А я ведь тебя предупреждал! — Кампос осуждающе покачал головой. — Чтобы не высовывался. А ты не внял голосу разума. Ты идиот или слишком смелый?

Я безразлично пожал плечами:

— Какая разница?

Логично. На это он не нашелся с ответом.

— А не боишься, что мы тебя снова встретим? И в следующий раз не убежишь?

— Что-то ты меня все время чем-то пеняешь? А слабо прямо здесь? Сейчас?

Толстый натужно рассмеялся:

— Все-таки дурак.

— Почему же? Вы бьете вне зоны камер, используете количественный перевес, ваш козырь, чувствуя себя в безопасности. Я тоже бью вне зоны камер, использую свой козырь — внезапность и индивидуальное превосходство — и тоже чувствую себя в безопасности. Какая между нами разница, объясни? Ее нет, мы с тобой абсолютно одинаковы!

— Ага, близнецы-братья! — Тут он расхохотался уже легко и искренне. — Меня другое волнует, Шимановский. Ты что же, считаешь, что камеры спасут тебя? Защитят? Ты правда такой наивный или прикидываешься?

— Наверное, наивный. Но ты меня можешь в этом переубедить. Бей.

Я стал во фронтальную стойку, перемещаясь с ноги на ногу, но при этом опустил руки, как бы приглашая его ударить.

— Ну, что не бьешь? Мне ведь это мне не поможет! Ни камеры, ни устав, ни регламент! Ты тут царь и бог, все порядки под тебя, бей давай!

— Эх, Шимановский, Шимановский… — Толстый дружески похлопал меня по плечу. — Бывай, увидимся еще!

Кто бы сомневался.

Следующая пара была не просто скучной, а очень скучной. «Испанская литература». То есть все, что было написано в течение последних нескольких столетий на испанском и португальском языках, вне зависимости от региона написания. Муть полная, скрытая пропаганда, вытеснение посторонних культур на обочину. Мне, как выходцу из оккупированного сектора, самостоятельно изучившему многие литературные шедевры на русском, французском, английском и некоторых других языках в переводе, на «испанке» всегда хотелось спать. Чтобы не заснуть, втихую включил навигатор на малую мощность и принялся изучать схему камер.

Минут через пять мне стало дурно: зоны охвата изменились! Синий рисунок охвата холла теперь покрывал почти весь вестибюль!

Директор держит свое слово, не теряет времени даром. Пока мы отдыхали, он, видимо, вызвал рабочих, и те за вечер установили новые камеры и подправили старые. Впрочем, новых я насчитал немного, всего несколько штук, но в стратегически важных точках. В небольших помещениях не изменилось ничего, просто угол падения синих секторов стал иным, мертвые зоны сдвинулись вправо или влево. Но даже так, не зная их расположения, легко попасть впросак.

Я проверил красные камеры. Эти остались на месте, в неприкосновенности. То есть они не входят в систему общего контроля администрации.

Итак, директор взялся за мертвые зоны, меняет их конфигурацию, чтобы некий неудачник вроде меня не смог больше безнаказанно «ронять» сынков богатеньких папочек. Это понятно и закономерно, я его вчера сильно достал своей наглостью, но вопрос не в этом, а в том, почему картинка их расположения изменилась у меня?!

Я залез в настройки и проверил формат файла, сброшенного вчера из капсулы. Да, динамический, самообновляющийся. Это неудивительно, файлы служб безопасности, строителей, коммунальщиков и прочих структур, работающих в реальном времени, изначально пишутся на динамической платформе. Вопрос в том, КАК он смог обновиться?

Начну сначала. Система безопасности школы защищена. Скачать что-либо оттуда невозможно или очень-очень сложно, а я не хакер. Далее, в школьный банк данных вначале нужно просто войти, а при входе браслет оставляет в системе след, электронную подпись «Здесь был Шимановский!», по которой меня элементарно найти. И отчислить. Но я сижу на паре, меня никто не трогает, а такие вещи, как безопасность, в приоритете.

Я вытер рукавом выступивший пот и проверил браслет — глухо. Нигде не регистрировался без моего ведома, и я бы сильно удивился, будь это так. Но как-то же он проник в школьную сеть? Как?

Предположим, пока только предположим, что мой браслет связался с каким-то специализированным терминалом, имеющим право на неограниченный доступ в систему безопасности школы, и скачал инфу оттуда. Например, сервисная служба, устанавливавшая камеры, — она ведь имеет право их тестировать, значит, подобный допуск у них есть. Предположим, я связываюсь с их терминалом, тот меня узнает и передает нужную информацию. Просто? Просто! И насколько я разбираюсь в технике, скачать данные без регистрации отсюда можно только так. Именно отсюда, поскольку время обновления датируется часом назад, когда я сидел на первой паре. Тогда возникают еще два вопроса. Во-первых, я понятия не имею, что за фирма обслуживает камеры, их система меня не знает и пошлет подальше со всеми вытекающими. Во-вторых, чтобы связаться с ними, я должен преодолеть школьные глушилки, а это тоже не просто.

Mierda, технических проблем валом, но дата вверху экрана показывает четко — час назад!

Разгадка обнаружилась, когда дата обновления прямо на моих глазах изменилась на текущее время. Если бы я в тот момент не сидел, я бы упал — в жизни своей еще не видел такого электронного цирка. И только тут мою светлую, гениальную голову озарила вспышка — навигатор!

Не знаю, откуда у Бэль такая штука. Даже если она дочь крупного олигарха, ТАКИЕ вещи носить на голове, а главное, давать поносить первому встречному… верх безумия! Мой навигатор самостоятельно (!), поскольку автообновление было установлено по умолчанию, не подключаясь к браслету (!), связался со школьной базой данных и выбрал оттуда всю требуемую информацию. При этом слово «подключиться» будет нелогичным, он тупо взломал ее, прошел сквозь все уровни защиты, как нож проходит сквозь масло, и скачал строго то, что необходимо. У него ведь прописано, что надо связаться, — он и связался, и по фиг все преграды. Судя по тому, что я сижу здесь, на паре, программа обновлялась при мне уже дважды, а меня до сих пор под белы рученьки никто не схватил, система до сих пор в полном неведении, что ее кто-то ломал.

Охренеть!!!

«Это не навигатор, — дошло до меня. — Это оружие, мощное электронное оружие. Ему плевать на всяческие глушилки, плевать на пароли и защиты — оно создано как раз для их игнорирования».

Покопавшись еще полчаса, я выяснил, что могу не просто видеть каждую из камер, но и подключаться к ним по желанию, к любой, кроме красных. Это уже была функция самого навигатора, не программы дона Алехандро. А поколдовав еще минут десять, пришел к выводу, от которого потемнело в глазах:

«Я могу произвольно подключиться к любому устройству в этой гребаной школе, могу закачать и воспроизвести здесь любую информацию, и мне за это ничего не будет!!!»

В ступоре я просидел минут десять. Вот это фарт! Я мог ждать от судьбы любого фокуса, но такого?

Единственное, что не подчинялось моему прибору, — красные камеры. Что ж за птица их поставила? И для чего? Эти люди обладают такой же технологией, какая заложена в навигаторе, или даже лучшей. Кто?

Пока этот вопрос оставался открытым. Но мне и без него было чем заняться. Например, когда в самом конце занятия из аварийных динамиков вдруг раздалось:

If you change your mind,

I’m the first in line,

Honey, I’m still free,

Take a chance on me… —

я получил истинное удовлетворение гурмана. Все, включая преподавателя, переглядывались друг с другом, пытаясь понять, в чем дело, а я сидел и тупо балдел.

Итак, прибор Бэль — это оружие. И относиться к нему надо как к оружию. То есть то, что я вчера его запаролил, — это хорошо, но давать его в любые чужие руки в будущем нельзя. А в субботу сразу же, как только встретимся, вернуть.

С этими мыслями я выключил музыку и пошел в столовую. Прозвенел звонок.

Забежав в столовую одним из первых, я быстро загрузил поднос и присел в углу, размышляя, как можно использовать навигатор в борьбе «сопротивления». Пока выходило, что никак. Съемка внутри школы запрещена, как и любая передача данных. Безопасность, едрит ее налево!

Предположим, такая картина: снимаю я Толстого на навигатор, с разных ракурсов, красиво, и даю этой съемке ход. Ее могут принять как вещдок после соответствующей экспертизы, а могут и не принять (все-таки это оружие, в нем могут быть защитные штучки от экспертного оборудования). Но допустим, подлинность записи установлена, что произойдет?

Правильно, Кампоса пожурят. Погрозят пальцем. А меня вполне официально, на законных основаниях, отчислят за нарушение устава. И ни сеньора министр, ни сама королева ничего не смогут с этим поделать.

Выходит, дело дрянь. Все-таки нужно придерживаться старого плана и опираться только на систему внутреннего наблюдения.

Рядом поставил поднос Хуан Карлос, и я вспомнил одну маленькую деталь на схеме камер, на которую вчера не обратил внимания, — логотип в левом нижнем углу. Маленький такой, незаметный и смутно знакомый. Где-то я его видел, а вот где…

То, что я видел его раньше, усыпило бдительность. Дескать, раз вещь знакомая — значит, все хорошо. Но после сегодняшней музыки в динамиках интуиция подсказывала, что зря я так думал.

— Слушай, не подскажешь, что означает логотип двухцветный щит, за ним меч, на самом щите орел с короной в когтях?

Изобретатель окинул поднос довольным взглядом, взял ложку и принялся трескать за обе щеки. Насчет еды он всегда был будь здоров.

— Орел черно-синий? — уточнил он.

— Щит черно-синий. Орел золотой.

— Ну да, правильно, щит черно-синий. Департамент безопасности.

Когда я осознал услышанное, моя ложка выпала из руки и противно булькнулась в суп, поднимая в воздух фонтан брызг.

— Мать моя женщина!

— Что-то случилось?

Я снова взял в руки ложку, но мысли были уже далеко.

— Нет, ничего…

Итак, красные камеры — подарок от ДБ…

…ДБ держит школу под контролем. Для каких целей? Пути ее высочества неисповедимы, но, скорее всего, задумала пакость сеньорам, пинающим титуляров. Не зря же крутая-прекрутая донна Сервантес так экстренно была назначена на должность главы ДО? Ее величество что-то гадостное запланировала, в своем коронном стиле, ответный ход владельцам частных школ: прижучить самых высокомерных, разорить кое-кого, а кого и посадить, чтобы другим неповадно было. Почему ДБ, не имеющий отношения к образованию? Это понятно, Департамент образования — лишь объединение бюрократических кабинетов в здание под одной крышей, средств для контроля у них нет, и тем более нет специалистов, могущих грамотно организовать подставу с горами компромата. Для этого и привлечены ресурсы безопасников.

Но общее руководство при таких делах должно тянуться не куда-нибудь, а в Золотой дворец! Cojonudo cono!

Я покрылся мерзким холодным потом. Плохо, все очень плохо.

Если коротко, моя проблема в следующем: руководство ДО во главе с недавно назначенной крутой теткой, на технической и кадровой базе ДБ, с подачи и одобрения ее величества (никак иначе), роет яму дядям, устанавливающим в школах свои порядки. Это не только администрация, это акционеры и хозяева школ, совсем иной уровень. И тут вырисовываешься ты, Хуан Шимановский, со своей маленькой войной и непомерными амбициями, и пытаешься спутать всем карты. М-да!

Получается, дон Алехандро — шпик ДБ? Причем не рядовой, с положением? Иначе не смог бы подкинуть схему камер. Блин, а я ему пост директора предлагал! Тупица! Он еще мои слова так спокойно-спокойно воспринял, я не обратил внимания!..

Да он прекрасно осведомлен, что будет дальше, гораздо лучше меня! И про судьбу директора, и про Кампосов! Если заварушка случится — достанется всем, донна Сервантес — бывший «ангел», она никого не боится, начнет вешать, невзирая на чины и должности. Вот это я попал!

Стоп, не сходится. При подобном раскладе схема не попала бы ко мне без ведома чинов из департамента. Следовательно, они в курсе и решили сыграть партию со мной в главной роли. Резонно. Другой вопрос — схема с логотипом паленая. Проглядели или специально такую подкинули? Чтобы догадался?

Все может быть.

Что теперь мне делать? Подыграть им? Я не знаю их планов, не знаю, как играть. Вдруг напортачу? А если я — всего лишь пешка, которой пожертвуют, чтобы выиграть фигуру?

А что, версия! Мне впаривают карту, я действую, думая, что меня подстрахуют, а они помалкивают и смотрят, как меня исключают. Чтобы учесть ошибки и самим сыграть более тонко, не спотыкаясь о мои кочки. Кто я такой? Букашка! Почему бы не пожертвовать одной букашкой, ведь на кону десятки тысяч ей подобных!

От этих мыслей мне сделалось дурно. Нет, я не пессимист, просто стараюсь быть реалистом. Им хорошо в своих кабинетах, сидят, мозгами раскидывают. А если я буду исключен — дальше в жизни меня ждет только помойка.

Так, хватит ныть, Шимановский! Вставай и дуй к дону Алехандро! Есть вероятность, что они тупо проглядели логотип — там ведь тоже люди сидят! Или посчитали тебя тупым: мол, не догадаешься (и правильно считали). Или у них есть план, и все же подстрахуют.

Все может быть. Хватит жрать, потом доешь!

Я встал и на негнущихся ногах направился к ленте для подносов. Почему я раньше не обратил внимания на логотип? Решено, никаких активных действий до выяснения ситуации. Никаких провокаций и конфронтаций! Сейчас это чревато.

* * *

Есть такая поговорка: хочешь рассмешить богов — расскажи им свои планы. Я в полной мере познал ее в этот день, можно сказать, он стал для меня историческим. Кампосы, провокации, ДБ, ДО, виртуал, журналисты… Все это ерунда, лишь фон для хорошего божественного анекдота.

Этого типа я знал неплохо — он был с моего потока, из соседней группы. Именем не интересовался, но один из главных в банде, наряду с Кампосом, можно сказать, правая рука. Его отец тоже шишка в криминальном мире, хотя и не такая, как отец Толстого. Эта мразь шла с подносом, беседуя с двумя девочками слева. И когда я, не чувствуя подвоха, проходил справа, резко задрал локоть, и тарелка со вторым перевернулась мне на пиджак. Отпрыгнуть или что-то сделать я не успел.

Все разговоры вокруг нас моментально смолкли, повисла настороженная тишина. Этот козел смотрел на меня и довольно скалился, провоцируя на дальнейшие действия. Как бы насмехаясь, выдавил:

— Ой, извини, дружище! Я сегодня такой неуклюжий!

«Что, Шимановский, скушал? Думал, ты самый умный? А тебя твоим же оружием!»

Все смотрели на меня во все глаза, что я сделаю. Ведь если я кинусь драться, а хочется, меня отчислят. Сразу, не разбираясь, почему я это сделал. Напал — и точка. Мне НЕЛЬЗЯ кидаться на эту мразь. И нельзя перевернуть на него свой поднос в ответ, ибо это тоже будет агрессией. Но если я развернусь и уйду — навсегда потеряю уважение окружающих.

На меня ведь смотрят не только детки платников, плевал я на них из рубки линкора — титуляры тоже пялятся во все глаза. В том числе те, которых привела Николь, которые согласились помочь. Все прекрасно понимают, что мне нельзя реагировать, нельзя отвечать, но все равно потеряют уважение. Я перестану быть лидером, заводилой, перестану играть роль, которую на себя взял, а это значит, вновь, как и раньше, останусь в одиночестве.

Что это я все о практической стороне? Знаете, как обидно просто стоять и видеть лица знакомых людей, кривящиеся в презрительной усмешке? Особенно девчонок! В социуме, любом, обязательно есть люди, играющие типовые роли: лидер, клоун и т. п. И есть неудачник, мальчик для битья. Тот, которого никто не уважает и не воспринимает всерьез. Я был «блаженным», агрессивным парнем не от мира сего, со мной не связывались, но считались, теперь же перейду в касту «неприкасаемых», неудачников, кто даже уважения не достоин. Рука Толстого, однозначно. Умная скотина!

— Смотри, куда прешь, урод! — прошипел я и медленно побрел дальше.

Да, меня сделали моим же оружием. Да, я скатился до уровня мальчика для битья, презрительные усмешки и улюлюканье вслед уже раздались за спиной, и это только начало. Пусть так. Толстый не учел один-единственный момент.

Я. Никогда. Не сдаюсь.

Внутри меня кипел адреналин, мечтая, моля о жажде деятельности. Но сейчас нужно спокойствие, каменное спокойствие! Я должен уйти, и уйти с позором. Они должны поверить, что я лох и неудачник, что смирился хотя бы в данный момент. И только тогда можно будет нанести ответный удар.

Что хуже — осознавать, что тебя избил мастер спорта, черный пояс, или ботаник-рохля, которого все чморят? Правильно, ботаник. Если тебе по лицу двинет мастер, ты не кинешься в ответ с кулаками — достойному противнику не стыдно проиграть. А если это сделает школьное ЧМО? О, тогда ты бросишься мстить, наказывать, давать сдачи! Зарвавшееся дерьмо надо ставить на место, иначе сам превратишься в дерьмо! Это ловушка, в которую загнал себя Толстый, устраивая ловушку мне.

Я медленно-медленно сгрузил тарелки на ленту, хотя сердце внутри колотилось в бешеном ритме, медленно пошел назад, к раздаче. Тетеньки в белых кепочках оглядели меня и мой пиджак и сокрушенно покачали головой.

— Можно еще? Я… не наелся. Не получилось… — И, как бы извиняясь, пожал плечами.

Не говоря ни слова, мне и супа налили, и второго положили. Суп я выбрал самый горячий, второе — самое маркое, где больше соуса. Не жалеючи полил все это дело майонезом и кетчупом. Хорошо! И молочный кисель на закуску — гулять так гулять.

Вновь, еле переставляя ноги, поплелся назад. Вроде как мне не дали поесть и теперь буду наверстывать. Унизившая меня гнида села почти на месте стычки, чуть-чуть дальше, в окружении все тех же девчонок. Села плохо, не с краю от прохода, придется прыгать. Но ничего, не далеко, получится.

Когда я приблизился, разговоры вокруг вновь стихли, все интуитивно ожидали от меня какой-нибудь выходки. Правильно ждали, я не стал никого разочаровывать: картинно споткнулся и, пролетев метра полтора, упал, влетев мордой прямо в столешницу того стола, где сидел мой обидчик.

Ударился чувствительно, грязно выругался и только после этого поднялся.

Тип сидел с отвисшей челюстью, мокрый, грязный, весь перепачканный красно-белой жирной смесью, с уха свисала макаронина. Один — один.

Девушки моментально отодвинулись от него, вскочили, бросая на меня и на него испуганные взгляды. Столовая затихла. Вся столовая, до последнего дальнего столика. Вот и отлично, аудитория собрана — теперь посмотрим, кто кого переиграл.

— Извини, я сегодня такой неуклюжий… — Я нахально улыбнулся.

Описывать дальнейшее в деталях нет смысла. Пока он офигевал, я успел сгруппироваться — теперь самое сложное. САМОЕ-САМОЕ сложное! Не дать рефлексам победить.

В меня вбивали это с детства, с самой первой тренировки: инстинктам надо доверять, давать им волю. Если в тебя летит кулак — уворачиваться или хотя бы ставить блок. Тело за годы привыкло к такой философии и в случае опасности само предпринимает за меня все необходимые действия, дабы не отвлекаться по мелочам. Сейчас же мне НЕЛЬЗЯ это делать, и это слабое место в моем плане. Один уворот, простейший блок, и я не докажу, что не начал драку. Он должен ударить первым, ударить меня, беззащитного, стоящего с опущенными руками.

Но и вырубить с первого удара тоже не должен — я не имею права остаться небоеспособным, в этом заключается проблема. Дать ударить себя, но не дать себя ударить.

— Ты, урод, совсем охренел?

Друг Толстого отшвырнул столик в сторону.

— Я нечаянно! — Я старался быть самой невинностью и даже сделал робкий шаг назад. Никакой агрессии, Шимановский, никакой агрессии!

— Я те щас покажу, нечаянно!

Замах. Время для меня остановилось. Фуууу-ууууу-бамц!

А эта скотина умеет бить! Еще чуть-чуть, и убил бы на хрен! Я увернулся лишь самую малость, но этого оказалось достаточно. Кулак впечатался по касательной, но голова красиво отлетела назад в сторону, смотрелось все крайне эффектно. Ориентацию я потерял секунды на две — слишком сильный был удар, но это уже не принципиально: как всякий актер, играющий на публику, мой противник сделал паузу, давая зрителям понять, какой он молодец, как здорово поставил на место своего обидчика. Я же почувствовал то, о чем в пятницу лишь молился, — приступ.

Моя подруга просыпалась, и просыпалась не так, как тогда, за воротами. Внутри бушевал пожар из злости и ненависти, ярость приобретала очертания даже не тигра, а свирепого голодного дракона. Я вдруг отчетливо понял, что из этой столовой сегодня выйдет только один из нас, и даже догадывался кто. И мне это доставляло удовольствие.

Я напал первый, ведь его удар уже сделан, триста человек подтвердят — драку начал он. Можно было не стесняться в средствах, и я не стеснялся.

Нырок, сверху пролетает рука, вскинутая во встречном ударе, но задевает лишь волосы на макушке. Удар в корпус, мощный удар, я вложил в него все, что только смог.

Пробрало. Мой противник согнулся и отступил. Я попытался добить его правой. Вдогонку. И даже попал, но по касательной. Этот гад оказался проворнее, чем я думал.

Он снова попытался меня атаковать, я контратаковал, он отошел. Шустрый, гаденыш! Шустрый и сильный! Пора заканчивать с этими танцами, долго в таком темпе я не продержусь.

Закончить мне не дали. Сбоку ко мне метнулась тень, я пригнулся и ушел, лишь чудом угадав направление удара. Есть. Вновь уход и еще, и еще. Этого громилу я знал еще лучше — ему я свернул челюсть, когда охотился за ними поодиночке. Забыл уроки старика Шимановского, охламон?

Да, забыл. Двигается быстро, но нападает так же топорно, как тогда. Ну, я его и наказал — с таким хобби нельзя иметь короткую память.

Вновь увернувшись, выпрямился, но не один, а вместе с апперкотом. Раздался противный хруст — чистый нокаут! Кажется, у парня снова будут проблемы с челюстью, но тут уж сам виноват.

Отвлекшись на второго противника, я забыл о первом. Тот прыгнул на меня и повалил на землю, пытаясь достать горло. Воздух исчез, рука на горле красноречиво намекала, что бой я почти проиграл. Я попытался несколько раз достать противника, но тот блокировал удары четко.

Вновь выручил подлый удар. Не мудрствуя я зарядил по яйцам. Не попал, он разгадал мой маневр, но уклонился, и в этот момент я выскользнул и из неудобного полусидячего положения заехал в рыло.

— Ах ты ж … … …!

Приступ накрыл меня. Что происходило после этого, помню так, будто стоял и смотрел со стороны. Эмоции исчезли, схлынули, остались лишь цель и голый убийственный расчет. Дракон вырвался на свободу.

Тип попытался меня атаковать, но на сей раз я не ушел, а блокировал его, после чего заехал в челюсть, слегка ошеломив, и со всей силы швырнул на раздаточные лотки.

Тетеньки в белых кепочках завизжали и разбежались, туша моего противника смяла непрочный термопластик, приземлившись на ванночки с котлетами, сосисками и соусами. Горячие ванночки!

Тот вскочил, не обращая внимания на ожоги, и кинулся на меня, но это уже был жест отчаяния. Я повалил его на землю, как до этого он валил меня, и схватил ладонями горло. Время кидать камни — время собирать камни (цитата, Екклесиаст).

Он хрипел, трепыхался, пытался вырваться, но я держал крепко. Мои мышцы походили на гидравлические цилиндры, они не чувствовали боли или нагрузки. Просто делали то, что надо, наплевав на все — ими управлял не я, а дракон.

Я хорошо запомнил его глаза. Почему запоминаются такие вещи — не знаю, но в отличие от хода боя, который помню поверхностно, выражение его глаз запало в душу намертво. В них читался ужас, первобытный ужас человека перед стихией, перед чем-то большим и неумолимым. Когда он повалил меня, они излучали превосходство. В моих же он видел смерть.

Дракон не собирался щадить его, останавливаться на полумере. Все или ничего — это его драконий девиз.

Нет, не так. Это мой девиз, ведь дракон — лишь часть меня, дикая и необузданная. Мое кредо по жизни. Беловолосая девочка Бэль раскусила его, объяснив мне самому, кто я есть.

Я пришел не драться, не ставить на место, а убивать. Он прочел это в моих глазах, и на его лице отразились отчаяние, паника и бессилие. Он смел и горд, лишь когда толпой окружает кого-то слабого; тогда можно и поглумиться, дескать, какое ничтожество! Избивая слабого, чувствуешь превосходство, самоутверждение, это так, но это пустое утверждение. Ты не вкладываешь в победу ничего — ничего и получаешь. Этот тип, оказавшись на месте загнанного зверя, чувствуя неотвратимость возмездия, превратился в скулящее дерьмо, способное только выть, потому что он и есть дерьмо, и понял это.

Выигрывает не тот, кто сильнее, а тот, кто готов отдать за победу все. Именно поэтому я сильнее всей банды Толстого — они пустые, ненастоящие, не готовые рисковать. И я верю, даже не верю, а знаю — победа за мной.

А свою смерть этот урод запомнит до конца жизни. Почти уверен, в следующий раз он поостережется трогать тех, кто дает отпор.

Мне не хватило всего лишь чуть-чуть, совсем немного времени. Он уже не хрипел и не трепыхался, когда охрана наконец соизволила почтить столовую своим присутствием. Дракон всесилен в рукопашной, но, к сожалению, против шокера у него защиты нет.

— Кажется, мы договаривались, что я больше не увижу тебя в своем кабинете?

Витковский вошел злющий и сразу взял быка за рога.

— Я не виноват, сеньор директор. — Я меланхолично пожал плечами. — У меня не было намерения увидеться с вами. Я прекрасно себя чувствую и так.

Он плюхнулся напротив и скривился от отвращения:

— Ты за два дня отправил на больничный троих учащихся моей школы! И после этого смеешь утверждать это?

— Именно, сеньор директор. Сеньор Рубини споткнулся и упал, вся моя вина заключается в том, что я стоял рядом. Сегодня же я стал объектом целенаправленной агрессии, это может подтвердить несколько сот человек. Сеньор Рамос напал первый, и сделал это в не терпящей двоякого толкования форме.

— Ты спровоцировал его, Шимановский! — заорал директор. — Это видели несколько сот человек! А теперь смеешь утверждать, что стал объектом агрессии?

— Да, сеньор директор. Я не специально это сделал, произошло недоразумение. И я пытался извиниться, вы можете просмотреть записи и убедиться в этом.

— Ты спровоцировал его! — повторился он и зашипел, наклонившись. В этот момент он был больше похож на змею, не хватало только раздвоенного языка. — Специально, чтобы я его отчислил! Так?

— Никак нет. — Я невинно замотал головой. — За несколько минут до этого сеньор Рамос поступил точно так же, целенаправленно, облил меня, пытаясь вызвать на конфликт.

— Не переводи стрелки, Шимановский! Я смотрел записи, он сделал это случайно, в отличие от тебя, подонка, ведущего охоту на моих учеников! У тебя ничего не выйдет, понятно? Я не отчислю Рамоса!

Мне захотелось рассмеяться. В принципе, этого стоило ожидать. Глупо было надеяться на справедливость ЗДЕСЬ.

— То есть, когда провоцируют меня, а потом избивают, это нормально, это не охота. Но если это делаю я, то это нарушение порядка и устава!

— Если тебе не нравится наша школа, ты можешь в любой момент забрать документы и идти в другую. — Витковский откинулся на спинку кресла и потянулся, сложив руки в замок. — И я настоятельно рекомендую тебе это сделать. Крайне настоятельно!

Вот так, прямо в лоб, без предисловий. Главные слова. После них начнутся боевые действия со стороны администрации, а ее не стоит недооценивать. Интересно, он что думает, я испугаюсь и подниму лапки кверху?

— Объясните мне логику, дон Витковский. В вашей школе, за которую вы отвечаете, банда подростков терроризирует целый класс учащихся, социальный класс. Вы же, вместо того чтобы навести порядок и защитить их, для чего, собственно, и поставлены, помогаете бандитам, прикрывая их террор и вышвыривая неугодных. Почему так?

Зачем я это спрашиваю, ведь и так все понятно? Не знаю. Наверное, чтобы посмотреть ему в глаза. Раньше у меня не было такой возможности. Никаких практических действий или раскаяния с его стороны я не ждал — глупо это.

Директор поерзал в кресле и усмехнулся:

— Пока что я вижу иную картину. Один выскочка, решивший, что ему все можно, — довольно наглый выскочка — терроризирует группу учащихся моей школы, избивая или делая так, чтобы тех исключили. И я не могу не отреагировать на это, посему предупреждаю тебя, последний раз предупреждаю — уймись. Больше разговаривать с тобой не буду.

— А как же те, кого терроризировала эта ваша «группа учащихся» и подставляла? — Я назвал ему имена исключенных с подачи Толстого парней, а также нескольких человек, ушедших добровольно. — Вы перевираете факты, сеньор директор, покрывая преступное сообщество.

— Шимановский, я тебе уже сказал: не нравится — уматывай. Это моя школа, и я устанавливаю здесь такие порядки, какие я хочу. И не надо мне угрожать сеньорой Сервантес!

— Корона платит за нас деньги…

— Корона не платит и половины стоимости вашего реального обучения! — перебил меня он. — А сами вы — грязное отребье, и вам не место в цивилизованном обществе! Если бы не эти дурацкие законы, я бы никого из вас на пушечный выстрел не подпустил к школе! Быдло должно учиться с быдлом! Ну что, доволен? Все услышал?

Я кивнул. Все. Даже больше чем все. Итак, дело не в страхе, точнее, не только в нем. Витковский — грязный мудак, презирающий тех, кто ниже его по социальной лестнице. «Быдло во власти».

— Сожалею, но не могу вышвырнуть тебя, как провокатора, — продолжил откровенничать директор. — И то только потому, что сеньор Рамос-старший не хочет огласки, не хочет привлекать к этому делу внимание. А без его согласия я не могу послать на экспертизу запись, в которой ты подстрекаешь его сына.

— Его сын первый подстрекал меня…

— Меня это не интересует, Шимановский. Ты остаешься в этой школе, но помни: больше предупреждений не будет. Один залет — и тогда я сам выдам тебе документы с пометкой в личном деле о нарушении устава.

Он сделал паузу. Я молчал.

— Чем выше возьмешь, Шимановский, тем ниже падать, не забывай об этом. Все, свободен. Марш на занятия!

Я поднялся:

— До свидания, сеньор директор. Всего хорошего, сеньор директор…

— Не паясничай. И еще, забыл: школу должна посетить комиссия из департамента образования. Если ты хоть словом, хоть жестом, хоть еще чем спровоцируешь кого-нибудь или выкинешь что-нибудь эдакое, берегись, Шимановский. Я сделаю так, что ты вылетишь из любой другой школы после этой.

— Да, я верю вам, сеньор директор. Вы в достаточной степени козел, чтобы такое организовать.

— Пшел вон, придурок! — рявкнул тот, выходя из себя.

Я вышел. В приемной сидела секретарша, тупая смазливая блядь, которую мечтает отодрать вся школа. Но притом весьма высокомерная блядь! А дерет ее, естественно, Витковский единолично. Она зыркнула на меня с таким презрением… Кукла, чья бы корова мычала!

Когда дверь захлопнулась, она встала и вошла в кабинет. Его хозяин сидел, обхватив голову руками, и напряженно думал. Она коснулась его плеч и начала нежно разминать их.

— Погоди, сейчас не до тебя.

— Тебе всегда не до меня. Расслабься, все хорошо!..

— Эта малолетняя сволочь все нервы вытрепала!.. — Он грязно выругался.

Женщина начала от плеч перебираться все дальше и дальше, к груди, призывно лаская.

— Вышвырнул бы ты его, и дело с концом. Зачем держишь?

Хозяин кабинета накрыл ее руки своими, не давая развивать наступление.

— ДБ дважды присылал на него запросы, на личное дело. В том году и в этом, с разницей в полгода.

— И что?

— Департамент не интересуется людьми просто так. Кто его знает, для чего он им?

— Брось…

Женщина томно выгнулась, все же развивая успех, и перекочевала начальнику на колени. Тот принялся гладить ее ноги, перебираясь все выше, с интересом изучая декольте.

— Если бы был один запрос… Но второй! Они наблюдают за ним, и если я его просто так исключу… могут возникнуть проблемы.

— Мало ли для чего департамент за кем-то наблюдает? Может быть сотня причин!

— Но он…

— За ним кто-то стоит?

Мужчина поколебался, но отрицательно покачал головой:

— Нет.

— Тогда в чем дело? Департаменту плевать на всяких выскочек, поверь… — Она впилась ему в губы. — Возьми меня прямо сейчас…

Мужчина с силой оторвался от нее.

— Наверное, ты права! — Затем резко передислоцировал ее на стол и до верха поднял юбку. — Кажется, на тебе много лишней одежды…

 

Глава 11

СОЦИАЛЬНОЕ НЕРАВЕНСТВО

С доном Алехандро я так и не поговорил, никакой стратегии не выработал.

Я не знал, что делать и за что браться; все валилось из рук, ничего не придумывалось. Ситуация сложилась следующая: директор — мудак, который покроет Толстого, что бы тот ни выкинул. Уж если он Рамоса после всего не выкинул…

Откроюсь: я сильно подозревал, что меня выкинут вместе с Рамосом, за компанию. Но в столовой у меня не было иного выхода, кроме как сделать то, что сделал. Вопрос чести, престижа. Самоуважения, наконец! Как я буду смотреть в глаза Бэль в субботу, зная, что я дерьмо? Ни одна школа не стоит этого! Поэтому результат вчерашней баталии меня немного озадачил, но в то же время обрадовал — я продолжаю учиться, у меня есть небольшая отсрочка.

Так вот, к ситуации. Директор с удовольствием вышвырнет меня, наплевав на правила и уставы, и даже на сеньору министершу. Конечно, где я и где она: мне не достучаться до нее, и он прекрасно об этом знает, блеф не сработает. Все мои планы относительно Толстого, администрации, подстав, департаментов и прочего накрылись медным тазом. Техническая часть, кроме моего навигатора (но то отдельная песня), не работает, как преодолеть глушилки и не запеленговаться, ребята так и не придумали. С виртуалом тоже проблемы — быстро такие вещи не делаются либо, наоборот, делаются очень быстро и молниеносно, но для этого надо обладать просто термоядерной сенсацией. Таковой пока не было, и я молился, чтобы не было подольше. С журналистами тоже пока не густо — лишь через десятые руки знакомая знакомого Хуана Карлоса, вечно занятая девочка, уделит нам время в воскресенье. Встретившись, мы лишь выясним, поможет она или нет, и только тогда начнем разрабатывать план. Ключевое слово «начнем».

Тем временем банда Толстого рвет и мечет. Вчера встретить меня они не пытались, были растеряны, но что им мешает сделать это сегодня? Или не так: что им мешает найти меня в районе после занятий? Вечером, после тренировки? Перед школой? Это беспредельщики, они жаждут моей крови, и мне нечего им противопоставить.

Короче, дело труба. Ко всему еще и дон Алехандро уехал, так сказали в учебной части, куда я подошел перед занятиями.

Во дворе перед фонтаном меня встретили трое во главе с Кампосом. Я решил не уклоняться от разговора и подошел вплотную, внутренне готовясь ко всему. Но нет, на сей раз они решили просто поговорить.

— Хуанито, дружище, разговор есть.

— Слушаю. — Я был весь во внимании.

— Мы все прекрасно знаем, что ты вчера натворил.

Я кивнул.

— Так вот, сегодня ты забираешь документы и чешешь. И больше здесь до конца жизни не появляешься. Это ультиматум, даем времени тебе до пятой пары. Если после нее ты все еще будешь числиться здесь, пожалеешь.

Кампос был серьезен, как никогда. И он не шутил, не блефовал — больше чем уверен, он уже подготовил мне веселую вечернюю программу. Но то, что он говорил, не вязалось с его имиджем, с его поведением до. Кампос — не Иисус, чтобы что-то прощать.

— Откуда такая тактичность? С чего бы это ты меня отпускал, вот так, не отомстив?

Его лицо исказилось в гримасе. Ему не хотелось говорить, он попытался уйти от ответа:

— Я добрый. И справедливый. И не хочу лишней крови. Ты уйдешь, все забудут о случившемся инциденте и будут счастливы. Ты — что остался жив, мы — что не будем лицезреть здесь твой фенотип.

— Бенито, может, ты еще и вторую щеку подставишь?

— А?

Ясно, Библию он не читал.

— Не похоже на тебя. Где гарантии?

— Мое слово в присутствии пацанов.

«Пацаны» кивнули, как бы подтверждая этим незыблемость слова предводителя. Мне захотелось рассмеяться, но сдержался.

— Мое слово твердо. Если ты уйдешь отсюда с документами — ты уйдешь отсюда. Если решишь продолжать колотить свои бессмысленные понты… ты отсюда не уйдешь. Я ясно выражаюсь?

Я кивнул.

— И не вздумай пытаться сбежать. Я найду тебя везде, где угодно. Это будет делом принципа.

«Пацаны» вновь кивнули, подтверждая.

— Бенито, за убийство посадят даже тебя.

— Кто говорил об убийстве? Есть много способов отравить всю дальнейшую жизнь человека. Кстати, на камеры не надейся, они не спасут тебя. Я закопаю тебя прямо под ними. Хочешь на спор?

— Да нет, верю. — Я вспомнил последний разговор с Витковским. Нет, не помогут. — И все же, Бенито, откуда столько благородства?

Тот вновь замялся, но все же выдал:

— Я пообещал одному человеку, что не трону тебя. Дам тебе шанс. Если ты им воспользуешься — живи, если нет… — Он лаконично развел руками. — Но мне кажется, ты им не воспользуешься.

Это было утверждение. Выдав его, несвятая троица развернулась и пошла на занятия. Я долго еще стоял, обняв горгулью рукой, и пошел следом, лишь услышав предзвонок. Mierda, как все достало!

— Николь, иди сюда.

Я нашел ее в одной из оранжерей и поманил пальцем.

Она подошла, виновато опустив голову.

— Рассказывай.

— Что рассказывать?

Судя по залившей лицо краске и наворачивающихся слезах, я прав.

— Об излишнем благородстве Толстого.

— Я пойду…

Я схватил ее за руку, притянул к себе и поднял подбородок. Она опустила глаза, стараясь не встречаться взглядом.

— А как же все это? Наше «сопротивление»? Наши уговоры?

— Они убьют тебя. — Она заплакала. — Я буду с ним встречаться, а ты уходи.

— Почему, Николь? — закричал я на всю оранжерею.

— Я не хочу, чтобы тебя убили. Мне пора…

Она высвободилась и убежала.

— Не трогай ее. Она хочет как лучше. — Мне на плечо легла рука.

Я обернулся. Оба моих соратника по несложившемуся «сопротивлению».

— Вы тоже считаете, что мне надо валить?

Они покачали головой.

— Получается, все напрасно?

— Так будет лучше.

Я развернулся и молча пошел прочь. Они свой выбор сделали.

Хуан Карлос отмалчивался, делал вид, что занят. Правильно, что он может сказать? Чтобы я валил, для меня так будет лучше? Так я пошлю его, и он это знает! Лучше молчать. Единственный человек, порадовавший в тот день, была девушка, последняя оставшаяся «сопротивленка». Нашла меня после четвертой пары, ждала в коридоре. Когда я подошел, схватила за рукав и, оглянувшись, куда-то потянула.

— Их здесь нет. Они всегда, когда устраивают пакость, на занятия не ходят, — успокоил я, но она все равно вытянула меня в пустой коридор.

— Я понимаю, глупо спрашивать, что ты решил?

Я согласился:

— Разумеется, глупо!

— Николь дура. Прости ее.

Я недоуменно пожал плечами:

— Мне не за что ее прощать.

— Ты ей нравишься, и она решила тебя таким образом спасти.

— Я понял.

К чему этот разговор? Николь строит из себя мученицу, идущую на страдания ради дела добра? Я ее об этом не просил, скорее наоборот. Это ее проблемы, и только ее.

Моя спутница, к сожалению, не запомнил тогда ее имени, не стала развивать тему, а вытащила капсулу и развернула в планшет. Большой планшет. На нем была изображена подробная схема школы.

— Вот смотри…

Я внимательно вгляделся. Ни…чего себе! Вот это работа!

Девушка же принялась подробно объяснять, что здесь начеркано и как обозначено.

— Вот это вестибюль, вот фонтан. Здесь их человек пятнадцать. Наших, в смысле обучающихся у нас, чуть больше половины, остальные, судя по роже, конкретные урки.

— Откуда ты знаешь? — удивился я.

— Была там. Только что. Дальше, смотри сюда, это минус первый этаж. Вот выход со стороны столовой. Тут припаркованы три машины, внутри сидит не меньше десятка-полутора бойцов. Тоже урки. — Она сменила лист. — Это первый этаж. Вот выходы номер три, четыре и пять. Между ними большое расстояние, но там их тьма-тьмущая, человек пятьдесят. Примерно три десятка растянуты в цепочку, вот так. Остальные вот здесь, три машины, сзади. Даже если выскользнешь отсюда, перехватят вот тут.

Я кивнул.

— Там ты тоже была?

— Да.

— А что охрана? А гвардия?

— Ничего. Их там нет. Да и что они сделают? Ну, стоит народ, пиво пьет. А что морды уркские…

— А ты откуда знаешь, уркские или не уркские? — усмехнулся я.

— Здравствуй, Хуанито! — Она картинно развела руками. — Я из Южного Боливареса!

Я хмыкнул. Да уж, везет мне на девчонок из трущоб.

— Вот тут еще один выход должен быть. — Она ткнула в следующий лист. — Я проверяла, он закрыт. Но с той стороны все равно стоит еще машина, пять — семь человек. Плюс те, которые здесь, в резерве, от них это близко, доедут минуты за две.

— Ты и там побывала? — Я покачал головой, ошарашенный масштабами проделанной работы. — Когда ты все успела?

Она довольно улыбнулась:

— Пары прогуляла. А еще я девочка, они на меня не обращали внимания, мне проще.

Логично.

— В общем, школу охраняет более семидесяти человек. Сбежать тебе не дадут. Почти все они, кроме тех, что в холле, — не наши, дружки Кампоса с районов или сочувствующие.

— Наверное, вчера весь вечер такую блудню собирал? — предположил я.

Она скептически скривилась:

— Ты забываешь, кто его папочка, вряд ли. Один звонок Виктора Кампоса — и такую блудню можно собрать за пять минут.

— Думаешь, без Кампоса-старшего не обошлось?

Она задумчиво покачала головой:

— Думаю, нет. Смотри, школьная охрана пропустила в холл посторонних — раз. Скопление нескольких десятков агрессивных молодых людей… незаконопослушной внешности рядом с одной из престижных школ, и нулевая реакция на это гвардии — два. Достаточно? Но хочу обрадовать, это хорошая новость.

— ?!

— Убивать тебя не будут. Но тут же и плохая — ты ничего потом не докажешь, все спишут на каких-нибудь левых хулиганов, которых «не найдут».

— Это точно! — Я тяжело вздохнул.

— Поэтому единственный твой шанс — это холл. Смотри, они как будто приглашают тебя туда. Вот и воспользуйся приглашением!

— Считаешь, у меня есть шансы? — Я поднял на нее вопросительный взгляд.

— Считаю, есть. — Она замялась. — Если у кого-то в этой школе есть шансы, то только у тебя. На, держи.

— Что это?

Девушка вытащила из сумочки квадратный черный предмет и протянула мне:

— Шокер. Смотри, не домашний, боевой. Такие носят гвардия и частная охрана. Он мощный, хотя и маленький.

— Спасибо!.. — Я озадаченно почесал макушку.

— Вот еще. — Она протянула кастет — первое оружие любой банды из трущоб. Судя по вмятинам, побывал не в одном сражении.

— Откуда это все? — опешил я.

— У брата позаимствовала. Это еще не все. На.

От вида следующего предмета мне стало плохо.

— Ты смогла протащить в школу ЭТО?

Девушка скромно кивнула:

— Она не боевая, световая. На ближней дистанции ослепляет так, что охренеешь, береги глаза.

— Угу. — Я кивнул, все еще не в состоянии выдать ничего членораздельного. — Это тоже у брата?

— Нет, это у своего парня попросила.

— А кто он?

— Он… Он в эскадроне.

Все ясно. Мне повезло, что живу в спокойном районе и далек от ее мира, — это единственный вывод, который напрашивался.

— Слушай, ты извини… — Мне было очень неловко, но не спросить нельзя. — Я забыл твое имя.

Она рассмеялась:

— Селеста.

— Спасибо, Селеста. Я тебя… никогда не забуду!

— Да не за что… — Она засмущалась и покраснела.

— Я сделаю тебя губернатором какой-нибудь важной провинции. У тебя сумасшедшая хватка!

— Хуанито, сейчас не время шутить.

— Да? А что тогда делать?

Я отпросился с пятой пары минут за двадцать до окончания. Учитель долго вглядывался в меня, оценивал, но кивнул. Я вышел.

Драка все равно случится, но провести ее я хотел без зрителей. План, порядок действий появился. Если сделаю без ошибок и если повезет, то шансы выжить есть. Интересный, конечно, термин «если повезет», но в данном случае без везения их нет вообще. И я верил в везение: в жизни случается все — встреча с Бэль этому подтверждение. Блин, теория дона Алехандро работает!

Поднялся на первый этаж. Здесь меня ждал сюрприз.

— Привет. Мы с тобой.

Оба соратника ждали в коридоре. Возле одного из них стояла пластиковая доска, возле второго — металлическая труба.

— Туалет разорили? — усмехнулся я, кивая на инвентарь.

— С них не убудет! — ответил один.

На минус втором уже третий день ремонтировали туалет. Что-то там с воздуховодом не то, где-то что-то забилось, и рабочие не могут выяснить где. Трубы и доски всех размеров и диаметров валялись возле него грудой.

— Вы в курсе, что меня там ждут и что их много?

Они кивнули.

— Один ты не справишься.

— Ребят, вы меня извините, но вы понимаете, что шансов у нас нет? Кроме того, им нужен я один?

— Что ты предлагаешь, сидеть и дрожать? — вспыхнул один из них, который спец по виртуалу. — Хватит, насиделись!

— Да… да они убьют вас, идиоты! Или отобьют чего-нибудь. Просто за компанию. Будете потом всю жизнь локти кусать, какие дураки были.

— Да пошел ты! — вспыхнул второй.

…И я понял, что они не уйдут. А еще — я за них теперь отвечаю.

— Идите сюда. — Я поманил их. Присели. Коротко изложил свой план. — Только когда меня положат и обездвижат, только тогда. Иначе у нас не будет шансов вообще. Ни минутой раньше!

— А зачем вся эта свистопляска? — не понял первый.

Я хмыкнул.

— Когда меня скрутят, они расслабятся. А если расслабятся, вам будет проще. Ваша задача — сделать так, чтобы меня выпустили: делайте что хотите, как хотите, хоть убивайте, но шанс мне дайте. Орите, не знаю, придумайте что-нибудь.

Они задумчиво закивали.

— Затем я использую вот это. — Я показал им гранату. — Когда крикну «Ложись», сразу отворачиваетесь и зажмуриваетесь, как можно крепче.

Вновь кивок.

— А потом? Для чего это все? — кивнул второй на гранату, но имел в виду бой вообще.

— Шанс у нас есть только один — убить Толстого.

Молчание.

— Убить? — нарушил первый из парней, оба побледнели.

— Да. А что в этом такого?

— Ну…

— Поднимется шумиха. Такая шумиха… Вся планета забегает! Может, хоть тогда кто-то что-то сделает, начнет наводить порядок?

Они мою надежду не разделяли.

— А без этого никак? — страдальчески переспросил второй.

— Если не хочешь, я тебя не держу. — Я указал на коридор за их спинами.

— Не, я понял. Но Виктор Кампос, он же будет мстить. Он найдет тебя и убьет, убьет страшно!

Я нехорошо усмехнулся.

— Ребят, меня сейчас будут делать инвалидом. Или отобьют чего-нибудь, или — ту-ту — оставят идиотом. — Я покрутил у виска ладонью. — Буду всю жизнь улыбаться. Ну, нет у меня выбора, ребят, нет! Так и так — смерть! Причем инвалидом быть — хуже смерти!

Я заберу его сына с собой. Единственное, что могу сделать. Может, хоть тогда эти сеньоры поймут, что им не все позволено в этом мире? Что они тоже могут нести потери? А где-то в другой школе кто-нибудь посмотрит на это и тоже кого-нибудь грохнет от безысходности…

Я помолчал.

— А иначе — сдохнуть без боя, словно бык на заклании.

Они поняли.

— Спасибо, ребят! — Я пожал им руки и с благодарностью обнял. — Я пошел…

Проходя мимо, внимательно посмотрел на охранников. Они не могут не знать, что школа оцеплена урками, да и, по словам Селесты, кто-то пропустил часть из них внутрь. Кто, кроме них?

Отвернулись. Стыдно!

Хотел спросить, как же так, а работа, мужики? А долг? Но передумал. Глаза я их увидел, все остальное — сотрясание воздуха. Они не вмешаются.

Перед самым выходом в вестибюль задержался — надо было подготовиться и кое-что сделать. Тут же пришла в голову идея, точнее, старая русская идиома: «Помирать, так с музыкой».

Откуда знаю столько идиом? Словарь в виртуале скачал много лет назад. Тогда меня это прикалывало — быть не таким, как все. «Русским». Хреновый я русский! Да и поляк никакой, если честно, то была подростковая дурь, но прочитанное зацепилось крепко.

Итак, об идиомах. Музыка мне как раз не помешает, а вот противников моих собьет с толку. Я развернул голографический козырек и вызвал меню. Выбрал песню — нечто ритмичное и тяжелое, со странным названием Numb. Имя группы Linkin Park не ассоциировалось ни с чем — нет такого парка в Северной Америке, но то не важно. Просто это единственная вещь подобного тяжелого формата из коллекции моей маленькой аристократки, под которую хорошо махать кулаками. Теперь найти динамики.

Поиск динамиков занял полминуты. Странно, вручную их не нашел. Автопоиск?

Есть. Блин, «452 устройства готовы к приему информации». А, пропади оно все пропадом, «Выбрать все», пусть вся школа потанцует! Звонок через несколько минут, погоды это не сделает.

Уже открывая дверь, наткнулся глазами на ма-а-а-а-ленькую кнопочку внизу, которую до этого не замечал за ненадобностью. Буквы SOS на красном фоне. А вот это то, что надо!

Нажал ее. Затем толкнул дверь и под термоядерное вступление группы вышел в главный вестибюль.

Их было человек пятнадцать, как и сказала Селеста. Чужаков всего четверо, но не профессиональные урки, бойцы, а обычные пацаны, просто не из нашей школы — дружки Кампоса. Урки, значит, только в оцеплении, а здесь — идейные. Ну что ж, тем лучше. Козырек я расправил, как делают бойцы спецподразделений в фильмах и новостях — действительно, так лучше видно, — и вывел на верхний ярус пять видеовыходов (больше с непривычки чревато, не услежу): контролировать пространство вокруг — уже пятьдесят процентов победы.

Они кинулись ко мне, но, поскольку звонка не было и меня не ждали, стройной сметающей лавовой атаки не получилось. Чем я незамедлительно воспользовался.

Первый налетел весь такой радостный, счастливый. Присест, динамический блок, касание шокером, толчок в сторону. Готов. Второго я поймал на ту же удочку, но провозился с ним непозволительно долго — пришлось защищаться, а потом контратаковать. Но не ожидавший подлости противник позволил прикоснуться к голому телу. Два.

Третий и четвертый уже остановились и поняли, что дело не чисто, причем одновременно, и одновременно начали меня теснить. Я не мудрствуя лукаво прыгнул на одного из них. В иной ситуации этой атакой многого бы не добился, но мне нужен был всего один удар — один-единственный. Даже не удар, касание — и я его нанес. Его напарник прыгнул мне на спину, повалил, но перевернуться и полоснуть его по щеке оказалось не так сложно. Четыре.

— У этой мрази шокер! — раздалось на весь двор.

Я вскочил и атаковал, размахивая прибором. Остальные противники очнулись, узрев внеплановую угрозу, и, не вступая в контакт, резво отпрыгнули от меня назад. Один оказался недостаточно ловок, я подался вперед и в прыжке достал его. Пять. Но это оказалась последняя победа — во время следующей атаки шокер выбили из рук.

Блицкриг окончен. Его итоги внушали — пятеро поверженных противников, почти треть от общего числа. Но оставались еще две трети — достаточно для одного меня. И я сделал глупость — ринулся в атаку, не имея никаких козырей.

Следующий раунд закончился достаточно быстро. Я старался, кого-то даже послал в нокдаун, все же находился на пике формы, но против десятка человек этого недостаточно. Меня скрутили и дали под дых:

— Ах ты, падла!..

Сержант Кастилио Корвальо, дежурный диспетчер управления гвардии по двадцать третьему округу, собирался позвать напарника, чтобы выпить кофе и передохнуть.

Пока в районе тихо. С утра две кражи, опера ими уже занимаются, да разок пришлось наряд вызывать, бомжей от тепловых люков отогнать.

— Луис!

Луис, широкоплечий негр, ветеран-десантник СевероАфриканского конфликта, показался из комнаты релаксации.

— Подмени минут на десять?

Луис вздохнул и направился к пульту. Кастилио собирался уже вставать, как вдруг раздался противный высокий звук тревоги, а на карте района замерцал красный огонек. Mierda, попил кофейку!

Пальцы сержанта забегали по виртуальным кнопкам, отслеживая и локализуя источник, классифицируя и делая еще много привычной работы. Напарник стоял за плечом и напряженно всматривался в карту.

— Chupa peruly, тревога один!

— Вижу. Сигнал открытый, без шифровки, — отозвался Кастилио.

— Локализовал?

— Да. Школа. — Голограмма карты приблизила район в северном конце их участка. — Имени генерала Хуареса.

Луис грязно выругался.

— Выводи.

Верхний визор тут же выдал картинку, точнее, пять картинок. Судя по векторам направления, все они исходили из одной точки и давали круговой обзор.

— Посылаю машины.

— Погоди! — перебил его напарник, поднимая руку. — Смотри!

Судя по происходящему, съемка осуществлялась с надетого на голову навигационного прибора, и на его носителя пытались наброситься сразу несколько человек. «Человеками» в полном смысле этого слова назвать их было сложно. Это были подростки, обычные ученики школы, одетые в принятые там дорогие костюмы. Носитель навигатора орудовал ловко и четко, и вот уже трое из нападавших отлетели в сторону. Все это действо сопровождалось странной архаичной скрипящей музыкой на неизвестном грубом языке, которого никто из них не знал.

— Код сигнала?

— Я ж говорю, открытый! Совсем открытый, Луис, свободный доступ!

— Странно…

Действительно, странно. «Тревога один», «единичка»

на сленге, — крайняя степень тревоги, на которую всем силовым ведомствам планеты, принявшим его, надлежит немедленно отреагировать. Круче только «тревога ноль», или «нулевка», — выдается в эфир, если в беде лицо королевской крови. Кроме «нулевки» все остальные номерные тревоги имеют шифр, код — сигнал ловят все, но расшифровать его может лишь та служба, которой он принадлежит. Нет, реагировать должны все абсолютно, но по соображениям секретности, дабы не раскрывать личности посылающих SOS (это могут быть, например, агенты внедрения), знать подробности может только определенная служба.

— Свяжись с коллегами. — Луис показал пальцем в потолок.

Кастилио тут же щелкнул тумблером экстренной связи с диспетчерской ДБ.

— Это двадцать третий участок. Тревога один. Да, открытый сигнал. Да, принимаем. Фиксируете? Сами? Точно не нужно? Да, хорошо, вас поняли. — Кастилио повернул голову. — Сказали не лезть, они уже занимаются.

— Вот и славненько! — Луис довольно потер руки. Известно, какой же гвардеец не мечтает перекинуть свою работу на безопасность?

Меж тем на картинке стало видно, что носителя прибора скрутили. Ох уж эти дети! В восемнадцать они еще не взрослые, что бы о себе ни думали. Глупые детишки, просто большие, Луис хорошо знал это. Но очень-очень злые детки!

— Сколько их? — спросил у Кастилио.

— Одиннадцать.

— А положил он сколько?

— Шестерых.

Чернокожий гвардеец присвистнул от удивления.

— Кто это, как думаешь?

— Откуда мне знать? О, смотри-смотри!

Кастилио аж приподнялся. На экране, по ориентации вид сзади и чуть сбоку, показались новые действующие лица. Еще два паренька, оба — вооруженные безобидными с точки зрения закона, но эффективными в драке орудиями — доской и дубиной, и с криком набросились на нападавших. Картинка сбилась, началась куча-мала.

— Они что, поохренели там все?

Парни сработали как надо. Подбежали сзади тихо, когда банда Толстого уже не ждала нападения, громко заорали и принялись остервенело дубасить всех подряд, кого достанут. Дрались парни неумело, но компенсировали неумелость безудержной яростью. В их глазах искрилось безумие, они сжигали в нем самих себя. Упоение, эйфория, кайф — у ребят впервые в жизни появилась возможность поквитаться с обидчиками, и они, как и я, были готовы идти ради этого до конца.

Я не стал терять время и вырвался, пользуясь общим замешательством. Дальше что-то происходило, кто-то кого-то бил, кто-то кому-то лез под ноги, мешал, раздавал и получал удары. Сколько по времени это заняло — не скажу, но недолго — в драке всегда все недолго. Наконец устаканилось.

Итог не впечатлял. Ребят теснили — сказалось численное преимущество. Их было пятеро против двоих, но ребята были вооружены и прикрывали друг друга. Положение тяжелое, но стабильное. Еще один из наших обидчиков валялся с окровавленной головой — это его трубой, стопроцентно. Еще пятеро, включая Толстого, оказались напротив меня.

Противники выглядели помято, в глазах у них больше не светилось выражение слащавого превосходства. Они не были уверены в победе, как раньше, хотя осознавали, что их намного больше. Теперь они готовились к битве — не прогулочной драке, на которую рассчитывали изначально, а к серьезному бою на выживание. Такой расклад мне нравился. Теперь бы не допустить ошибки…

Я не стал ни на кого бросаться, наоборот, развернулся и побежал назад, к фонтану. Против пятерых на ровном месте шансов нет, будь я хоть трижды супермен, а вот задумка с фонтаном шансы давала.

Взлетел на парапет. Бегущий следом противник остановился и отскочил — я выше его. Следующий попытался атаковать, но удар моей туфли в челюсть переубедил его действовать неосмотрительно. Следующим бежал Толстый. Притормозил, затем попытался атаковать вместе с первыми двоими, один из них запрыгнул на парапет сбоку.

Но соль в том, что парапет был обставлен горгульями, изо рта которых к центру била струя воды. Их было восемь штук, две из них защищали меня справа и слева, оставляя для атаки либо пространство спереди, где у меня было преимущество высоты, либо сзади, со стороны бассейна. Туда-то и устремился первый из преследователей.

Я рванул ему навстречу, спрыгнув в воду. Воды было по колено, даже чуть больше, она стесняла движения, но, с другой стороны, противники также теряли преимущество мобильности.

Я атаковал его. Оказавшись в воде, в непривычной ему среде, противник растерялся, и я засадил ему хороший прямой в челюсть, на несколько секунд выведя из строя. Тут же развернулся и встретил второго, уже спрыгивающего в воду сзади меня.

Удары снизу — штука коварная. А если вместе с ударом перекинуть противника через себя да швырнуть в воду, то и вообще ошеломляющая. Второму совсем не повезло — падая, неудачно приводнился, ударившись виском о каменное колено горгульи. Бассейн начал окрашиваться красными разводами крови. Убил? Даже если так — мне его не жалко.

Тут вновь пришлось отступать, дальше от барьера. Подоспели Толстый и еще двое, двигались ко мне с двух сторон. Я напал на Толстого, обменявшись парой ударов, толкнул его, тот упал. Mierda, дно скользкое, поросло какой-то склизкой зеленой гадостью! Как бы самому не навернуться!

На меня наседало еще двое. Вроде как очухался первый, их стало трое. А сзади поднявшийся Толстый вытаскивал на бортик окровавленного второго, но скоро он присоединится к остальным.

Я лавировал по бассейну, мокрый, по колено в воде: рубашка и штаны намертво прилипли к телу, сковывали движения, но мои противники чувствовали себя не лучше, потому наседали не очень активно. Шла эдакая позиционная борьба за места, с которых меня можно окружить. Но бассейн хозяева школы построили большой, развернуться есть где, со скульптурной композицией и чашей в центре, с восемью массивными расправившими крылья горгульями, льющими воду в чашу изо рта.

Бой шел с переменным успехом. Мешало все: вода, скользкое дно, выступающие части фигур, струи воды в лицо — потому моих скромных контратак было достаточно, чтобы сдерживать троих противников. Но тут к ним присоединился Толстый, что-то крича сквозь журчание воды. Я не расслышал, да и что хорошего он может крикнуть? С четырьмя стало сложнее — они отвоевывали сантиметр за сантиметром, загоняя меня в ловушку, и я почувствовал, что настал момент для последнего козыря. Если не сейчас — то никогда.

Достав из кармана гранату, сдернул с нее предохранитель и подкинул вверх:

— Ложись!

Услышали меня пацаны, не услышали — не знаю, я находился слишком далеко. Да и поможет ли она им? У них иная позиция, возможно, полыхнет как раз им в лицо. Но судьба поединка решалась не там, значит, роли это не сыграет.

Я упал на колени, окунувшись по плечи в воду и подняв тучу брызг. Полыхнуло. Венерианские светошумовые гранаты не такие, как на Земле. Здесь везде замкнутое пространство, ударная звуковая волна может натворить слишком много бед, потому акцент делается на вспышке, а не на звуке. Звук тоже мощный, меня оглушил, но все же не настолько, как если бы я взорвал русскую или имперскую гранату.

Они не успели отвернуться или зажмуриться. Толстый вроде как успел что-то сделать, и еще один, но и они оказались небоеспособными. Двое других вообще стояли в прострации. Стояли и орали, схватившись за глаза.

Я начал с них. Бил без жалости, чтобы наверняка вывести из строя — только удара в спину мне не хватало. Одного успокоил кулаком в кадык, второго — под дых, затем не по-джентльменски двинул его по почкам — этот точно больше не соперник. Третий пытался оказать сопротивление, но поскользнулся и упал. Также недостойным истинного кабальеро ударом я отправил его отдыхать, превратив коленом лицо в кашу. Он упал лицом вниз и не двигался, вокруг также расплывались кровавые лужи. Захлебнется? Туда и дорога!

Толстый тоже пытался оказать сопротивление, и я был рад, что эта скотина что-то соображает. Убивать бесчувственного человека? Не то что подло, мне плевать на моральный аспект, а… не тот кайф, что ли.

Несколько коротких атак, и Кампос завалился на спину, подняв тучу брызг. Я медленно надвигался, переставляя ноги в воде. Он попытался отплыть или отползти, но уперся затылком в бортик. Я добрел до него и двинул кулаком в корпус. Затем схватил за грудки, приподнял и отвесил с размаху в челюсть. Кулак взорвался от боли, что-то я не рассчитал, но и на рожу Толстого было страшно смотреть: губа разбита, из носа кровь, сам деморализован и лепечет что-то невразумительное.

— Дурак ты, Бенито! — Я снова заехал под дых. — Не трогал бы ты меня, и было б все замечательно!

Он что-то крикнул в ответ, но я перевернул его и с силой опустил головой в воду. Толстый сопротивлялся, барахтался, пытался меня достать, но бульбы вокруг его головы говорили, что процесс пошел. Как-то изловчившись, он умудрился вырваться и вынырнуть, закашлялся, но я вновь врезал ему со всей силы и вновь опустил под воду.

* * *

Сержант Корвальо смотрел во все глаза и не мог им поверить. Владелец навигатора сделал красивый финт и перенес арену действия не куда-нибудь, а в работающий фонтан. То, что у них фонтан в школе, дополнительно добавило ему неприязни к этому учебному заведению — он ненавидел богатых, а там учились самые что ни на есть буржуи.

— Во дает, а?

Но Луис взирал на происходящее молча. Лишь когда один из ребят ударился головой и бесчувственно осел в воду, не выдержал:

— Охрану школы, быстро!

Корвальо набрал что-то на пульте, и через три секунды индикатор соединения на карте загорелся зеленым.

— Вы что, поохреневали там все?! — заорал Луис в резервный ручной микрофон. — У вас что творится? Что за побоище? Щас вас всех посадим, на хрен!

На том конце что-то пытались протестовать, но чернокожему гвардейцу было наплевать.

— Это гвардия, двадцать третий участок! Бегом разобрались, мать вашу! Щас спецназ высылать будем, если не растащите своих орлов!

На том конце буркнули нечленораздельное, означающее испуганное согласие.

— Бегом! — добавил Луис и отключил связь. — Пооборзели, уроды!

Бой тем временем подходил к концу. Защищающийся (Кастилио все бы отдал, чтобы увидеть его лицо) отбивался умело, но перед ним оказалось сразу четверо, и бассейн фонтана больше не мог помочь ему. Затем он что-то крикнул, и произошло…

Что произошло, два гвардейца поняли, лишь когда фильтры голографического изображения взвыли и выдали сигнал о реальной мощности светового потока. Кастилио и Луис ошарашенно переглянулись.

— GRF-116, — вымолвил Кастилио.

— В средней школе! — убито добавил Луис.

Несмотря на то что дело официально взял в разработку департамент, они почувствовали, что скоро на их участке начнутся очень-очень большие разборки. Достанется всем, и гвардии в том числе.

Тем временем на визоре защищающийся, нанеся несколько болевых приемов, добил оставшихся противников, а затем принялся топить последнего, самого здорового и толстого из них.

— Что он делает? — Луис вновь выругался. — Он же его убьет!

— Мне кажется, именно этого он и хочет, — усмехнулся Кастилио. И ощущение, что скоро наступит черная полоса в работе, сильно окрепло.

Ситуацию спасли охранники, только в этот момент выбежавшие из школы, с дубинами-шокерами наперевес. Гвардейцы видели их смутно, навигатор был мокрый, находился в неудобном положении, наклоненном, обзору мешали водяные струи, которые были там повсюду, но силуэт охранника, опускающего шокер в воду, рассмотреть успели. После этого картинка схлопнулась и наступила тишина.

— Как думаешь, он успел его прикончить? — обернулся Корвальо к напарнику.

Луис отрицательно покачал головой.

— Кто это вообще такой? Один положил около десятка!..

Чернокожий гвардеец ответа не знал. Зато у него имелись иные мысли.

— Кастилио, ты говорил, у тебя среди журналистов есть знакомые?

— Ну, есть немножко… — Корвальо не понял, к чему клонит напарник.

— Звони.

— Зачем? Это оперативная информация, дело взял под контроль департа…

— Кастилио, ты дурак! — рявкнул Луис. — Это какой канал? Открытый! А открытый — что значит? Общедоступный!

— Но утечка…

— Пусть об этом думает начальство того парня, что послал сигнал!

Кастилио просиял.

— Как думаешь, сколько они за это заплатят? — Луис кивнул на потухшую голограмму.

— За такой материал?.. Душу продадут!

Пальцы сержанта Корвальо уже завершали нужные манипуляции. Откинувшись в кресле, он величественно произнес:

— «Свободная Венера»? У меня есть сенсационный материал. Да, просто сенсация! И вы еще успеете к шестичасовым новостям…

Если кто-то думает, что отходить от шокера приятно, — сильно ошибается. Прошло часа три, а я все еще чувствовал себя выжатым лимоном. Выжатым, скомканным и порванным в клочья. Одежда высыхать не торопилась, благо стена возле приемной, о которую я облокотился, была теплой, даже горячей, не заболею.

По порядку. Как донесло «радио» в лице Селесты и Хуана Карлоса, браслет с меня не снимали, и я висел в сети, пусть и школьной, — охране действительно приказали не вмешиваться. И они бы не вмешались, но им позвонили из управления гвардии, они вынуждены были это сделать. К сожалению. Также, к сожалению, Толстый остался жив. Ему досталось хорошо. Всех их, находившихся в финальный момент в бассейне, как и меня, шандарахнуло током плюс к имевшимся повреждениям, «скорые» мотались одна за одной, но всех выходили. Даже того типа, что ударился виском. Итого: семь человек госпитализировано с различными степенями тяжести, трое — в бессознательном тяжелом состоянии, но «холодных» нет. Меня этот факт огорчил.

Департамент, тот самый, на который я возлагал большие надежды, оказался заодно с Виктором Кампосом. Продажные шкуры! Приехавшие детективы отобрали у меня навигатор Бэль и завели уголовное дело об использовании электронных военных систем не по назначению, как-то так, четкую формулировку не запомнил. Вдобавок к делу о хулиганстве, которое завели сразу.

Навигатор… Это вообще оказался не навигатор, а система координации боя, прибор, используемый спецподразделениями. Модель его оказалась старой, не подпадающей под гриф «запрещено к распространению», но распространялись они только в специализированной среде и под жестким контролем. То есть Бэль и ее охрана могли, как юридическое лицо, охранное агентство, получив кучу разрешений, использовать такой, а я не мог.

Комиссар беседовал со мной полчаса, но я ничего ему не сказал. Что сказать, что мне дала его девочка-аристократка, которую я случайно встретил в парке? Бред! Аристократки не ходят по паркам для плебеев. А если ходят — их не могут встретить простые парни, вроде меня. Таких, как я, к таким, как они, никогда не подпустят.

Комиссара очень интересовал и другой вопрос: как мне удалось перестроить прибор, стерев хорошо защищенный идентификационный номер? Я так понял, это очень сложная процедура, в кустарных условиях ее не сделаешь, а без номера определить настоящего владельца они не могут. Стирание номера — это не ношение, это уже преступление, и комиссар горел желанием выслужиться, а потому прессовал меня по-черному.

Я говорил, что нашел его в переходе метрополитена, ничего не знаю, крутил это по кругу, как диск, и, повоевав со мной полчаса, дэбэшник сдался. Уж больно потрепанный и пофигистский вид у меня. Понял, что большего сейчас не добьется. Но проблема не решена, в будущем меня ждут серьезные испытания.

К слову о навигаторе — это он поднял весь сыр-бор. Мой бой фиксировали все службы города, та красная кнопка оказалась активатором сигнала тревоги, да такого, на который обязана реагировать вся планета. Но, даже несмотря на такую огласку, с мертвой точки в плане коррупции ничего не сдвинулось.

Кроме спецслужб, мой сигнал схватили более четырехсот человек, учащихся и работников школы, — те самые устройства, которые я активировал перед выходом в вестибюль. Там были не только динамики — абсолютно все приборы связи в радиусе сотни метров. Я принудительно отправил сигнал на них, на все окружающие браслеты, не только музыку — все. Так что я стал героем, школа говорит только обо мне, но от этого на душе не легче.

— Да, сеньор комиссар… Конечно, сеньор комиссар… — расшаркивался Витковский перед офицером-безопасни-ком. Не тем, что допрашивал меня, а другим — более важным. — Это дети, всего лишь дети, сеньор комиссар! Конечно справимся! Ситуация полностью под контролем!.. Нет, родители не будут заявлять… Ну, не поделили дети чего-то, конечно, разберемся… Нет, не стоит акцентировать на этом внимание… Конечно, школа договорится с родителями, можете положиться в этом на меня… Да, как обычно…

Я видел, как в карман офицера из рук директора перекочевала золотая пластинка, они не стеснялись делать это почти в моем присутствии. Пластинка не такая, что валяется у меня в кармане, которую я забыл отдать Бэль в субботу, а более массивная, империалов на тысячу. Словом, и здесь глухо, как в воздуховодной шахте.

Итог: я (пусть не сам, с помощью прибора, полученного случайно от другого человека) устроил дебош. Знатный, мощный, агрессивный, какой и планировал, с тяжелыми последствиями. При этом подал в город сигнал, круче которого быть не может, параллельно скинув информацию четырем сотням человек. И все равно с мертвой точки ничего не сдвинулось. Кампоса и дружков увезли в больницу, кто более-менее ходячий — отпустили по домам, не предъявив никаких обвинений, а против меня завели сразу два дела — хулиганство и электронный терроризм. Даже камеры, камеры системы охраны школы, были всем до фонаря. Золотая пластинка в карман дэбэшника — и проблемы решены.

Расшаркавшись с комиссаром, директор подошел ко мне и, кивнув «Пошли», вошел в приемную:

— Сиди здесь.

Я сел.

Кресло было кожаным, причем из натуральной кожи, не заменитель, не промокнет. Жаль. Хоть в мелочи, а хотелось напакостить напоследок. Передо мной сидела крашеная кукла, секретарша Витковского. Я развалился, закинул ногу за ногу и принялся внимательно ее рассматривать, оценивая сиськи и остальные внешние данные. Да, с такой бы и я повалялся! Теоретически. Практически бы побрезговал. Ненавижу высокомерных шлюх!

Она меня боялась, и сильно. Руки ее дрожали, постоянно что-нибудь роняла, а глаз без конца дергался, косясь в мою сторону — не буду ли ее убивать прямо здесь? Я состроил кровожадную гримасу — такая реакция на свою персону начинала нравиться. «Шимановский, Великий и Ужасный!» Она занервничала еще больше.

Встала, вошла к Витковскому, прикрыла дверь. Вдруг раздался гневный рык, слышимый даже сквозь закрытую дверь. Клево!

Секретарша выскочила, семеня мелкими шагами, смотря в пол. Следом появился директор, красный как рак, рявкнул:

— Заходи!

Я поднялся и вошел, развалившись в кресле перед его столом. Он сел, уставился на меня. Помолчали.

— Шимановский, я тебя предупреждал? — начал он старую песню.

Я не реагировал. Пусть говорит что хочет, итог все равно известен.

— Я предупреждал тебя, никаких фокусов! И что в итоге?

— В итоге на меня напали, и я был вынужден защищаться.

— Да? — Он сделал очень удивленное лицо. — А у меня другие сведения! Ты с двумя подельниками подло напал на сокурсников, избил их, да так, что трое находятся в больнице в тяжелом состоянии!

Я безразлично пожал плечами. Что-то сдерживало его, какая-то боязнь — видно, не был уверен в дэбэшной крыше. Потому сидел и разговаривал со мной, вместо того чтобы молча дать пинка под зад. Накручивал себя, решался.

— То, что вы нарушили закон, я молчу — пусть разбираются гвардия и суд, у меня нет полномочий лезть в их дела. Но то, что это произошло в моей школе, на подотчетной мне территории… — Он назидательно покачал головой. — Здесь я имею власть и все полномочия. Ты отчислен!

Почему я даже не вздрогнул от этих слов?

— Вы не можете отчислить меня без решения дисциплинарной комиссии, — решил все же пободаться я. Да, это бесполезно, но апатия еще не полностью овладела мной.

— Могу, почему нет? — удивился он.

— Потому что у вас нет доказательств. Я же могу предоставить массу свидетельств обратного. Того, что сам являлся объектом агрессии, на меня напали.

— Разве? — Он картинно развел руками. — Ты, наверное, имеешь в виду съемку, которая велась с твоего… с той штуковины, что была у тебя на голове?

Я кивнул. Что эта крыса придумала?

— А согласно уставу, данные с посторонних источников не могут являться основанием для исключения. Кроме проверенных специальными службами, подлинность которых установлена экспертами. А теперь подумай, Шимановский, ДБ станет ввязываться в вопрос твоего исключения? Оно им надо?

Ах ты ж, скотина такая!

— Гвардия…

— Гвардия это дело не ведет. — Витковский ехидно оскалился. — Ну, кому и что ты доказал? Слушать старших надо, Шимановский, а не выпендриваться! А теперь смотри.

Он развернул на боковой стене панель визора, во всю стену, и, что-то понажимав, вывел туда данные камер внутреннего слежения. Их было шесть штук, с разных ракурсов.

— Смотри-смотри!

Я смотрел во все глаза. Наблюдать за картиной боя со стороны, видя все допущенные ошибки… Здорово! Бой, оказывается, длился недолго, хотя казалось, шел целую вечность.

— Ай-ай-ай, какой агрессивный мальчик! А говоришь, жертва нападения! — В этот момент я добивал предпоследнего противника и брался за Толстого. — Опять же откуда у тебя граната — пусть разбирается безопасность, но пронос ее на территорию… А также шокер и кастет… Ты сам прекрасно понимаешь, Шимановский!

Я понимал. Это вещдоки, которые безопасники также изъяли и увезли. Но их-то в случае чего они предоставят как миленькие!

— А теперь последний штрих.

На экране все шесть каналов свернулись в дорожки, директор поднял их выше и выделил рамкой.

— Единственным основанием доказательства твоей правоты является эта съемка, так? На нее ты рассчитывал, выходя в вестибюль? И тогда, в столовой, и когда бил сеньора Рубини?.. Эх, юноша, юноша, как можно быть таким наивным!

На голограмме высветилась табличка: «Удалить?»

Подтверждение.

«Файлы удалены».

— Все, Шимановский, свободен. Завтра зайдешь за документами.

— Но… — Я привстал, пытаясь протестовать, но он со всей силы рявкнул:

— Я сказал, завтра заберешь документы! Сегодня рабочий день закончен! Пшел вон!

 

Глава 12

ВОПРОС НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

Март 2447 года, Венера, провинция Полония,

Новая Варшава

Досье содержало много интересной информации. Раньше Войцеха не очень интересовало подобное, проходило мимо, а теперь все казалось увлекательным и познавательным. Читая, он переоценивал противников, смотрел на них по-новому, другими глазами. И все больше уважал этих людей. Ненависти и желания отомстить это не убавляло, наоборот, приятно драться с достойным противником, а эти люди были куда как достойны.

Начать стоит с того, что, когда ее высочеству исполнилось тринадцать лет, ее отдали в корпус на обучение. Все члены прямой ветви королевской семьи, по крайней мере девочки, проходят его, иначе что это за королевы, если они не способны постоять за себя? Но на сей раз ее величество королева Катарина решила выпендриться, поступить не как обычно. А впрочем, чего еще ожидать от фанатки «Звездных войн»? Она решила сделать из дочери настоящую принцессу Лею, сказочную героиню, тем более титул позволял.

В корпус набирают девочек тринадцати — четырнадцати лет, шерстя приюты планеты. Группы человек сто. Затем отбраковывают слабых или глупых (тесты на интеллект входят в программу наряду с физическими) и неуравновешенных. Остается группа человек десять — двадцать, которой в дальнейшем занимаются.

Лея, с документами, переделанными на имя Катарины Веласкес, очутилась среди группы таковых сирот. Катарина вроде как ее официальное имя, ну и что, что третье, а людей с фамилией Веласкес на планете — пруд пруди. Она сдавала тесты наряду со всеми, как самая обычная девочка из приюта, чтобы не выделиться, и никто ничего не заподозрил. Даже экзаменаторы не знали, что среди их подопечных принцесса крови, настолько основательно ее величество подошла к делу. И она прошла конкурсный отбор сама, без всякого административного ресурса!

Ее зачислили в группу самой обычной курсанткой, кадеткой, или как они там называются. Два года после этого, оторванная от внешнего мира, проходила обучение наряду со всеми. А учат там жестко, одно слово — мясорубка.

Принцесса выдержала. Именно там выковывался ее железный характер, благодаря которому она все еще на плаву и даже диктует знати свою волю. Но через два года настал завершающий этап, испытание, отделяющее «малышню» от полноправного звания «ангела», — «Полигон». Полигон с большой буквы.

Это святое испытание для всех кадетов корпуса. Реальная битва на выживание, в которой гибнет много их воспитанниц. Им не заканчивается обучение, оно длится еще года два, но после Полигона девочки дают вассальную клятву, получают право голоса и становятся полноправными членами сообщества.

Это испытание — игра, похожая на «Короткое оружие». Такие же лабиринты, та же цель — уничтожить всех соперников, только, в отличие от игры, оружие у всех настоящее. Как и кровь.

Команды две, с равным количеством бойцов. Первая — кадетки, претендентки, вооруженные до зубов пятнадцатилетние писюхи. Вторая — зэки-смертники. Он дважды видел вербовщиков корпуса, приезжавших в «Пуэрто де Диос» с предложением участия. Некоторые его знакомые согласились — в случае победы с них снимут все обвинения, изменят внешность, документы и с новым именем выпустят в Большой Мир, перечеркнув прошлые преступления. Туда берут не абы кого, а самых сильных, самых отвязных, самых опасных — настоящих зверей. Этим людям нечего терять, они знают это и дерутся как львы. Его бы точно не взяли, хотя он и служил в армии. Зэки также вооружены до зубов, перед поединком им дают на выбор целую гору оружия — что хочешь, то и используй. Цели, правда, отличаются: у «ангелов» — уничтожить всех зэков, не допустив спасения ни одного из них; у зэков — добраться до выхода, находящегося за позициями «ангелов», в самом конце лабиринта.

«Ангелам» засчитывается победа, только если все зэки уничтожены, никто не спасся. В противном случае — поражение и дополнительный год обучения с переэкзаменовкой. Скользкие моменты рассматривает их совет офицеров, орган, имеющий право наложить вето на приказ королевы. Стоит ли говорить, что «ангелами» становятся далеко не все? Демократично и просто: если убили — то убили, значит, плохо училась и права стать королевским телохранителем у тебя нет. Естественный отбор, очень жестокий, но справедливый.

Ее нынешнее величество пошла на Полигон вместе со своей группой. Кроме королевы и нескольких доверенных лиц, никто не знал об этом — страна могла проснуться утром и узнать, что наследницы престола больше нет в живых. На взгляд Войцеха, королевы не должны поступать так, но королева Катарина пошла на это.

Вышла Лея из Полигона полноправным «ангелом», а это очень много. Ее приняли как свою — не как объект охраны, будущего работодателя и повелительницу, а как РАВНУЮ. Первая в истории королева, имеющая такой статус! Она даже дала клятву матери, как и все, правда, не вассальную, а клятву верности, но ритуал был соблюден. Поэтому корпус за нее горой — они всегда горой друг за друга, — но на основании идеи, солидарности, близости, а не потому, что клялись служить. Так-то вот.

«Группа Принцессы». Этот термин появился лишь после коронации Леи, но не удостоился должного внимания СМИ. А зря. На самом деле «группа Принцессы» уже тогда определяла будущую политику государства — это были люди способные, сильные, лично преданные Лее — те, на которых она могла опереться и которые никогда не предадут, ведь за плечами у них нечто, что не купишь и не осуществишь повелительным росчерком пера. За плечами у них была дружба, боевое братство.

В группу входило шесть человек, включая ее саму. Принцесса, Сирена, Красавица, Бестия, Нимфа и Малышка. Надо сказать отдельно, что в корпусе нет имен, по крайней мере первое время. Попадая туда, человек лишается права его носить, оно засекречивается, даже находящиеся в твоем взводе не знают, как тебя зовут на самом деле. Имя надо заслужить, оно рассекречивается лишь в силу необходимости, а «мелюзга», кадеты, обязаны носить прозвища, приравненные к именам, по которым их идентифицируют. У их отделения оказалась довольно странная подборка имен: отдавало сказкой, лаской, нежностью. Только Войцех имел отчетливое представление, что за подобной «ласковостью» скрывалось очень-очень много крови. Их прозвища — как насмешка над остальной жизнью, над всеми, кто не связан с корпусом телохранителей. Малышка? А то, что эта малышка голыми руками может порешить десятерых, не доставая оружия? Самое то! А Нимфа? Звучит? Нимфа — личная немезида ее величества, ее имя произносят шепотом даже в стенах императорской гвардии! Бестия? Да, эротично. Только вот, работая инспектором по особым поручениям, куда Лея пристроила ее после своей коронации, Бестия арестовала больше ста человек, многие из которых получили реальные, вполне ощутимые сроки. А инспектируя как-то тыловые структуры вооруженных сил, не стесняясь, отдала приказ о повешении четырех генералов прямо на месте, по факту вскрытия крупных хищений. Точно, Бестия!

Сама Лея получила прозвище Принцесса не за то, что была принцессой, а, судя по записям, за аристократизм. Коллеги не знали о ее положении вплоть до окончания Полигона, когда королева Катарина, вся в слезах, не бросилась к окровавленной дочери. Та была ранена несерьезно, но разве сердце матери этим успокоишь?

Принцесса так и осталась Принцессой, несмотря на изменение статуса, и ныне в недрах корпуса ее зовут так, и никак иначе. Ее сестра Алисия позже прошла тот же путь, по проторенной дорожке, но на сей раз товарки знали, кто она такая, — просочилось. Тем не менее принцесса Алисия Полигон прошла наряду со всеми, без поблажек, превратившись в хищную Лису, первую помощницу и главу департамента безопасности.

Командиром «группы Принцессы» была не Лея, как могло показаться, а Сирена. Да-да, та самая сеньора безопасница, вербовавшая его! После коронации ее имя рассекретили, и она возглавила корпус, правда ненадолго — что-то у них с ее величеством не срослось, они поссорились. Но в момент вербовки она занимала пост главы всех «ангелов», следовательно, ни ДБ, ни ИГ отношения к «Проекту 021» изначально не имели. Значит, его противники — корпус, и только корпус.

* * *

Войцех вздохнул и допил холодный кофе. Он и не заметил, как за чтением прошел целый час, настолько его увлекло. Что ж, это была только вводная статья, дальше шли подробности по конкретным людям. Он вызвал официанта, заказал чего-нибудь поесть, понимая, что застрял тут надолго, и открыл первое досье.

Аделия Сервантес, Бестия. Происхождение неизвестно. Рассекречена в 2425 году, после коронации. Около года занималась своими делами, затем в конце 2426 года была призвана на службу инспектором по особым поручениям с самыми широкими — читай неограниченными — полномочиями. Осуществляла проверки во многих ведомствах, силовых структурах, армии. Про генералов Войцех уже прочел, тогда разразился скандал, на который ее величество не обратила никакого внимания. Скандал постепенно стих, но планета вдруг поняла, что королева Сказочница — совсем не та, кем ее считали до этого.

С подачи или при содействии Бестии было казнено более тридцати человек, более сотни получили сроки, количество административных санкций исчисляется тысячами. За шесть лет она выявила нарушения и хищения на сумму в десятки миллиардов империалов, превратилась в грозу коррупции силовых ведомств. На нее пытались покушаться восемь раз, из них три более-менее удачно — сеньора Сервантес была ранена, — но ни разу успешно. В 2432 году она создала особую инспекционную службу при ИГ, существующую поныне, в которую по традиции набирают закончивших свой контракт «ангелов», после чего надолго исчезает.

Вновь появляется на горизонте лишь год назад в качестве инспектора по делам образования. С тех пор громких скандалов вокруг ее персоны не было, но Войцех уверен, что при такой биографии — будут.

Он принялся всматриваться в ее черты. Маленькая, склонная к полноте девушка с суровыми глазами. Пухленькая, по-другому не скажешь! Где ее атлетические черты, где доказательства «ангельской» подготовки?

Вот она старше, а вот и современные снимки. Все такая же круглая, невысокий рост… В жизни не подумаешь, кто она на самом деле!

Но это именно та женщина, о которой написано, досье Мексиканца он доверял.

Когда я пришел, мать уже вся извелась. Увидев, запричитала, начала что-то высказывать. Грязный, все еще мокрый, побитый, на несколько часов позже. Что бы вы подумали на ее месте?

Спустя полчаса на кухне, переодевшись и помывшись, я уплетал за обе щеки ужин, рассказывая свои приключения. Мать лишь вздыхала и качала головой. По лицу видно, хотела расплакаться, как это бывает у женщин, от избытка чувств, но держалась.

— Твою школу по всем каналам показали, — наконец выдавила она. — Массовая драка, десятки людей пострадали. Директор ваш выступал, сказал, виновные выявлены и будут наказаны. А потом ты не отвечал. Я сразу подумала, что ты где-то там, в центре событий!

Я аккуратно взял ее за руку:

— Мам, все нормально! Ничего бы со мной не случилось! Веришь мне?

Она обняла меня и все-таки разрыдалась.

«Ну вот, Шимановский, единственный человек, который тебя любит. И чем отвечаешь ты? Как бы она пережила, если бы тебя сегодня убили? Понты, да, дело благородное, но задумывался ли ты во время их приступов о близких людях? То-то, герой!»

Мне было стыдно и неловко. Но она простит меня, любого, какой ни есть, что бы я ни натворил в жизни и что бы при этом ни думал.

— Мам, я не мог иначе. Прости…

Она все поняла. И естественно, простила.

Отставив пустую тарелку, я сел перед ней и вновь взял за руку.

— Мам, теперь дело. Не обижайся, оно очень важно, только поэтому прошу. Попробуй связаться с моими родственниками. Может быть, они могут помочь?

Мама отпрянула, испуганно глянув:

— Какими родственниками?

Совершенно не умеет врать! Хоть бы не пыталась, что ли?

— Мам, мы взрослые люди, давай не будем. Тем родственникам, которые финансируют нас уже много лет и благодаря которым я учусь… учился в хорошей школе. Если не хочешь — не говори про них ничего, просто свяжись. Они должны помочь — помогали же все это время? — Затем, вздохнув, добавил: — Кроме них, у меня больше никого не осталось, никаких надежд. Остается только забрать документы с волчьим билетом и идти в старую школу на районе.

Молчание.

— Пожалуйста, мам. Если надо, я пойду погуляю, мне не сложно. И не буду подсматривать, кто они.

— Да, иди-иди… — Мать в прострации отвернулась. — Хорошо, я попробую.

Темнело. Я гулял уже третий час, но домой не торопился. Если бы мама не договорилась или, наоборот, договорилась, она бы дала знать. Значит, все в процессе. В конце концов, это богатые люди, а значит, занятые, у них может не быть времени вот так сразу взять и приехать или хотя бы выслушать. Скорее последнее, кто приедет на ночь глядя?

Я в любом случае не в обиде, лишь бы выслушали, хоть через десять часов. Вопрос в том, хватит ли у них влияния, чтобы помочь? Кто они вообще такие?

Но спрашивать об этом не буду. Раз мать скрывает… Это ее право, в конце концов. Она — мать.

А если они аристократы? Настоящие, из «золотой сотни»? Было бы здорово, эти бы решили проблемы в два счета. Ну, встретил же я Бэль, почему и тут не может подфартить? Правда, на мои отношения с девушкой это не повлияет или даже повлияет в худшую сторону — я ведь не знаю, из какого они клана, может, с отцом Бэль в контрах, — но все равно было бы здорово.

С такими мыслями и рассуждениями я добрался до центра района.

О районе нашем можно рассказать отдельно, он заслуживает этого. Дело в том, что он проектировался как городок для военных, точнее, флотских. Офицеры флота, отслужив определенное количество лет, получают служебное жилье с правом выкупа после завершения контракта. Вот для них и их семей и строили район изначально, полностью независимый, с отдельным куполом и автономными коммуникациями, своей станцией метро и отдельной хордой к виадукам. Было это давно, Альфа строилась быстро, и планировалось, что район станет чуть ли не элитным, но затем по каким-то причинам генеральное строительство повели в другом направлении, а «район космонавтов» так и остался на отшибе. Конечно, позже построили районы дальше к северу, но там сейчас вообще трущобы. Этот все же считается благополучным, хотя его рейтинг по городу невысок.

Одной из достопримечательностей района, позволяющей удерживать хоть какую-то планку, является комплекс монументов, посвященных космосу — всем людям, так или иначе внесшим вклад в его развитие. В центре находится круглая площадь-аллея, посреди которой высится большой памятник с барельефами и колонной-ракетой «Восток», основа композиции. Вокруг него, словно лучи, расходятся аллеи, переходящие затем в главные магистрали района. На каждой из них — памятник поменьше, посвященный конкретному пионеру, дающему также название аллее и улице.

Вот, например, памятнику Нейлу Армстронгу, первому лунопроходцу. Я подошел и внимательно разглядывал композицию. На мой взгляд, самая скучная из всех — но что можно ожидать от гринго? Ведь это они делали статую по заказу венерианского правительства, как и все остальные. Улица за ним так и называется улица Нейла Армстронга.

А вот китайская достопримечательность выполнена в помпезно-пропагандистском вычурном восточном стиле — памятник пионерам Марса. Три человека, держащиеся за руки, и развевающийся флаг с пятью звездами в верхнем углу. Никакого намека на историчность момента, лишь символика. Их улица не отражает имена, называясь скупо и лаконично — улица Пионеров Марса. Желтые, с присущими им традициями коллективизма, в свое время не стали делить свой экипаж и считать, чья именно нога ступила на красный грунт первой, а занесли в анналы истории сразу всех, но власти Альфы, проектируя район, сочли, что перечислять троих долго, и назвали улицу так.

С противоположной стороны расположен, пожалуй, самый роскошный памятник. Энрике Фернандес, первый человек, спустившийся сюда, под облачный покров Венеры, и установивший тут флаг Империи. Кстати, то место, место первой высадки, находится недалеко от Альфы, там тоже расположен мемориальный комплекс, куда едут на экскурсии сотни туристов. Но и здесь памятник пронизан былой славой и величием метрополии, цветы у его подножия не переводятся.

А вот и главный для меня памятник. И не потому, что я живу на этой улице, улице Первого Космонавта Гагарина. И не потому, что считаю себя, как и он, немного русским. Той России, в которой жил он, давно нет, а та, что есть сейчас, так же далека от меня, как и от него. Просто этот человек… герой, легенда! Симпатичный улыбающийся бронзовый юноша с поднятой рукой, в скафандре с надписью «СССР». И монументальная фраза, выбитая на всех языках мира: «Поехали!» Он притягивает своей простотой, внешностью, своей харизматичной улыбкой. Его делали русские, как Фернандеса — имперцы, а китайцев — китайцы, и скульптор умело передал свое трепетное отношение к человеку-истории.

Он был первым. Не так, ПЕРВЫМ. Больше в истории первых не было, как бы ни пытались американцы утверждать, что они круче, раз первые добрались до Луны, а китайцы — до Марса. Имперцы тоже строят из себя героев: дескать, проникнуть сюда, сквозь сферу вечного урагана, сесть в пятисотградусной жаре и почти стоатмосферном давлении — не хухры-мухры, но это все не то. Они НЕ первые, какие бы аргументы ни приводили.

До этого человека в космос летало лишь несколько собак, половина из которых не вернулась. Взлетая, он сам не был уверен, что приземлится, — вероятность успеха оценивалась в чуть более пятидесяти процентов. Все же приземлившись, он чуть было не погиб, его нашли уже на исходе расчетного времени, когда искать живого человека бесполезно. И он победил.

Я подошел к монументу и внимательно его осмотрел. Веселое лицо парня… Насколько же старше меня он был тогда? Не намного.

Это герой, но герой не только он. Целая нация, страна героев! Нищая, разрушенная в годы Второй мировой войны, страдающая от человеконенавистнического режима. Страна, где люди жили впроголодь, но смогли, напрягая все силы, сделать это — стать Первыми. Подвигом может называться лишь то, что сделано через силу и муку, претерпевая лишения или опасности, а не то, на что потрачены большие деньги.

А я, совершил ли я в жизни хоть один поступок, который может назваться подвигом? Не знаю, но понимаю, на кого буду равняться.

В берушах раздался противный «пиим» от браслета. Я активировал связь — мама. В душе все поднялось от волнения.

— Да?

— Сынок, он точно удалил все файлы?

— Да. В моем присутствии.

— Он мог блефовать?

Я задумался.

— Не думаю. Кто я такой для него? Да и не нужны ему лишние проблемы.

— Хорошо.

Мать разъединилась.

Сделав еще круг, я опустился на лавочку, наблюдая за людьми. Жизнь не окончена! Подумаешь, исключили. Зато я ушел сам, с гордо поднятой головой, а не уполз, побитый, как щенок. Парни… Интересно, что стало с ними?

Хуан Карлос обещал выяснить, но пока известий не поступало. Их сильно избили, та схватка тоже была нешуточная, но вроде приказа об отчислении никто не видел. Что бы там ни было, завтра я все узнаю.

Минут через десять вновь раздался звонок.

— Да?

— Можешь идти домой.

— Что они сказали?

— Придешь — потом.

Я не против.

— Завтра пойдешь и напишешь заявление, чтобы забрать документы, — с ходу огорошила мать. — Будешь учиться в другой школе.

— Но они и так мне их отдадут… — не понял я.

— Ты неправильно понял, не они отдадут, а ты! Заберешь!

Я присел, стоять и размышлять на такие абстрактные темы сложновато.

— То есть меня не могут отчислить.

— Да. Данных с камер нет, следовательно, нет никаких доказательств, что ты виновен.

— У них останется открытое дело. Даже два. Еще запись с навигатора и вещдоки…

— Сын, — серьезно посмотрела мать, — где вещдоки?

Я замялся:

— В департаменте, — и зачем-то уточнил: — Безопасности.

— А запись с экспертной оценкой кто может выдать? Что ты сказал по этому поводу?

— Департамент…

До меня дошло.

— Они что… могут надавить на департамент?

— Ну, зачем сразу «давить»… — усмехнулась она. И я понял, что все гораздо круче, чем я думал. — Приказать!

С открытым ртом я сидел минут пять.

— У них своя волосатая рука в департаменте, у твоих родственников — своя… — Она усмехнулась от слова «родственники». — Вопрос лишь в том, чья рука чьей может приказывать.

Вот это я идиот! У меня под носом все это время находилось решение проблемы, а я бегал, суетился, придумывал какие-то схемы. Было достаточно лишь подставить самого себя и подключить их, и проблема была бы решена! Точно, идиот.

И тут же я одернул сам себя — все правильно я делал. Если они за столько лет не соизволили со мной связаться, значит, у них были на то причины. Например, нежелание меня видеть и слышать. Неспроста же мама ничего не говорит про них? Так что все правильно, помогли — и ладно, рассчитывать на них в будущем не стоит.

— Спасибо, мама!

Я бросился ей на шею. Она аж прослезилась от счастья.

Она любит меня сильно-сильно! И я больше не должен допускать, чтобы она из-за меня плакала.

— А теперь марш в постель, тебе завтра рано вставать.

Я попробовал протестовать:

— Зачем? Я там все равно больше не учусь. Высплюсь…

— Раньше встанешь — раньше отстреляешься! — отрезала она. — Если Витковский не захочет идти на контакт, с ним будут разговаривать юристы. Так что иди… не прямо к открытию, но пораньше, к десяти.

— Хорошо, мам. Спасибо!

Я пошел в свою комнату. Она лишь улыбнулась вслед.

Я уже ложился, когда меня настиг звонок Хуана Карлоса.

— Мужик, ты крут! — заорал он. — Ты видел это?

— Что? — не понял я.

— Как это — что? Сюда зайди!

На пол комнаты, «ударившись» о мой визор изнутри, «упала» ссылка.

— Посмотри, потом обсудим.

Я встал, нехотя включил терминал и зашел в сеть по ссылке.

И офонарел.

Пять картинок, пять радиальных изображений, на которых запечатлены мои сегодняшние противники, возглавляли топ планетарной сети. «8 246 532 просмотра», — гласила подпись внизу.

Восемь. Миллионов. Просмотров. За. Пять. Часов. На стомиллионной планете.

— Понял? — радостно орал Хуан Карлос. — Ваша революция свершилась! Сработало, ты победил!

Но я и так это уже понял. Витковский труп, даже если завтра молча, не споря, вернет документы.

В довершение Хуан Карлос кинул мне другую ссылку, музыкальную. Одна из популярных радиостанций столичного региона, текущий хит-парад. И гордая третья строчка с надписью: «Linkin Park».

Поистине революция свершилась!

Март 2447 года, Венера, провинция Полония,

Новая Варшава

Вторую он узнал сразу. Боль, подзабытая за долгие годы, вновь нахлынула с новой силой, в глаза ударила кровь.

Ему понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Эту сеньору он пристрелит лично, с особой жестокостью! Теперь, увидев изображение, он понял, почему ее назвали немезидой, а от одного имени дрожат неслабые имперские гвардейцы. От этого имени затрясся бы и он сам.

Тот день закончился хорошо. Дон Мигель, руководитель проекта, объявил, что основная работа завершена, остались лишь тестовые испытания. Что это за испытания, относящиеся к человеческому зародышу, никто понять не мог, но люди верили — они всегда верили дону Мигелю. Им надоел этот бункер, надоела такая жизнь. Да, здесь хорошо кормят, есть все условия для жизни — комфортной жизни, — но не было главного — того, что отделяет человека от счастливого человека. Свободы. Мужики вешались от скуки и отсутствия баб, не спасали ни работа, ни тренажеры. Груз толщиной пятьдесят метров давил нещадно.

Вечером того дня прилетела юная королева. До этого он не видел ее, не приходилось, хотя она посещала их не первый раз, а тут прошла рядом, в метре от него. «Ангелов» он тоже до этого времени не видел и представлял их иными — на самом деле обычные девчонки, молодые. Глаза их вовсе не стеклянные, напротив, живые, любознательные. Единственное — форма, легкие доспехи белого цвета с гербом Веласкесов на груди, да тяжелые иглометы в руках, с которыми они не расставались ни на секунду.

Затем было общее собрание. Анхелика побежала туда, визжа от удовольствия — предчувствие скорого окончания работы вселяло в людей уверенность и хорошее настроение, он же остался — веселиться не хотелось. Тревожное чувство обуревало его, он не мог понять, откуда исходит угроза.

Анхелика. Каким образом эта фифа умудрилась проникнуть сюда, толково не могла объяснить даже она сама. У него сложилось две версии — либо прослышала, что здесь хорошо платят, и с кем-то переспала, либо ее взяли специально, выслушав умных людей, для определенной ненаучной цели.

С женщинами тут туго, всего пять, и, не считая Анхелики, самой младшей из них под сорок. Мужикам хочется, ан нет, игрушки — пожалуйста, а живых жриц любви сюда не доставляют. Вот и завербовали хотя бы одну на всех!

Первые полгода он не обращал на нее внимания и даже избегал, но потом… Все произошло случайно, он даже не успел понять как. Просто очутились в одной постели, и все.

Самое интересное началось дальше. Анхелика стала все чаще и чаще ночевать у него и все реже и реже с кем-то другим, пока в один день не перенесла к нему вещи. С тех пор с другими он ее не видел.

Любил ли он ее? Может быть, теперь уже трудно сказать, но она ему нравилась. Взбалмошная, горячая… И оказывается, верная. Но верная не первому встречному, а… Он не мог подобрать слова, но такое случается — девочки остепеняются, найдя мужчину мечты.

Быть мужчиной мечты ему нравилось, тем более ночью она вытворяла такое… что он ни разу не пожалел и не припомнил ей прошлое. Да и ей было наплевать на прошлое, принцип «не нравится — не трогай» у Анхелики остался до конца.

Тогда он бродил по различным помещениям в поисках того, чего и сам не знал. Чего-то, цепляющегося за взгляд. Взгляд не цеплялся ни за что, кроме некоего напряжения — то тут, то там ему попадались «ангелы», куда-то бредущие и что-то проверяющие. Это не понравилось. И когда Анхелика вернулась в их каюту, план уже созрел.

Единственная возможность отсюда выбраться — строительная шахта возле третьего блока. Она замурована, да и им не давали атмосферные скафандры, на всякий случай. Но несколько резервных скафандров хранилось у выхода, на аварийном щите, и под шумок их можно взять.

Обычно щит охранялся вместе с выходом молчаливыми парнями из дворцовой стражи, не разговаривающими и не понимающими шуток. Но сегодня, по случаю приезда королевы, все парни были рассеяны по внутренним помещениям, а палубу сторожили те, кто прилетел с королевой на шлюпках, — совсем другие люди. Но их задача — охранять шлюпки, насчет скафандров в аварийке они могут и не знать.

Он рискнул и не прогадал. Пилоты на палубе не сводили с него глаз, но ровно до того момента, как он внаглую не открыл щит и не сгреб скафандры, после чего стал им неинтересен.

Пронести к шахте их удалось, но оставался второй момент — как ее вскрыть? Ключ ему никто не даст, а замки там надежные, нужны оружие глубокого проникновения типа игломета или взрывчатка. Где взять то или другое?

Долго думать ему не дали, на следующий день королева улетела. Что ему не понравилось, так то, что ее

сопровождал дон Мигель, царь и бог эксперимента, а две телохранительницы сзади несли тяжелый свинцовый ящик. Кто хочет угадать, что там могло быть?

Правильно, результат их работы.

Это не понравилось еще больше, и он начал готовиться.

Анхелика ломалась, не верила. Он творил чудеса красноречия, но она, как заведенная, утверждала:

— Вот закончатся испытания, и нас всех выпустят.

— Да не выпустят они! — яростно шептал он. — Это утечка, понимаешь? Слишком много людей знает, что и как мы тут делали! Не знаю, для чего ей это, но в оборонную концепцию этот эксперимент не входит! Мы — угроза!

Но девушка лишь надувала губки и уходила прочь.

Они прилетели через неделю. Работы не было, люди ходили поникшие, слонялись из угла в угол, у всех было плохое настроение — словно чувствовали дамоклов меч. И звук открывающихся лифтовых шлюзов привел всех в восторг, все радостно помчались ближе к палубе. Только он, стиснув Анхелику и зажав той рот, бросился к строительной шахте.

Они были почти на месте, когда услышали первые крики. Крики сопровождались противным звуком «ж-ж-ж-ж», когда иглы на большой скорости врезались в высокопрочный металл.

— Сиди здесь! Никуда не выходи!

Он затолкнул девушку под стол и двинулся к четвертому блоку. Ему нужно оружие, хоть какое-нибудь!

В правдивости своих предчувствий убедился почти сразу, первый труп встретился через два поворота. Паренек-лаборант из группы «B». Они вместе пили пиво и болели «за наших» на чемпионате мира два месяца назад, просмотр которого не могли запретить даже под страхом апокалипсиса. Покойся с миром!

Следующий лежал через десять метров. Он был еще жив, истекал кровью, но его рот лишь беззвучно открывался, не в силах ничего выдавить. Войцех лишь крепче стиснул трубу, выточенную недавно здесь же, в бункере, специально для сегодняшнего события.

Ему помогла внезапность. Они рыскали по помещениям, добивая уцелевших, ведя охоту и не ожидая сопротивления — какое может быть сопротивление, когда в твоей руке игломет? И когда та, первая девчонка вынырнула из-за угла, удивиться его резкому появлению просто не успела.

— Привет.

Труба опустилась ей на висок.

Девчонка сползла по стене, следом за ее головой тянулся кровавый след — бить Войцех умел. Теперь оставалось молиться, чтобы ее координатор не был связан с другими, чтобы остальные не видели, что произошло.

Оружие отсоединить от браслета. Координатор тоже можно снять. Система прицеливания запитана на браслет, как и множество других функций, но это не смертельно — он может стрелять и так, навскидку, а сквозь голограмму перед лицом достаточно видеть только карту. Теперь он вышел на охоту, трепещите, стервы!

Охотники, или убийцы, как правильнее, потеряли еще двоих, прежде чем поняли это и не организовали полноценную погоню. Войцех почувствовал, что надо делать ноги, и помчался в укромное место, также подготовленное ранее.

У «ангелов» есть традиция под названием «вендетта». Гибель каждого из своих они обставляют с большой помпой; зверски казнить виновника гибели считается делом чести всего корпуса, и, пользуясь неприкосновенностью и неподсудностью, устраивают на планете целые рейды, во время которых кого-то бьют, мучают, пытают и отправляют к праотцам в поисках убийцы. Потому сейчас, потеряв троих, они озвереют.

Он успел. Затем целых полчаса сидел и смотрел, как пробегают мимо то в одну сторону, то в другую, топоча, белые бронированные сапоги. А, вот вам, выкусите! Анхелику найти тоже не должны, тот стол не простой, под ним стойка центрифуги, за которую можно спрятаться. Если не знать об этом, ни за что не догадаешься, что там может находиться человек, так что Анхелика в безопасности.

Когда все стихло, решил рискнуть и направился к третьему блоку. От иглометной очереди замки разлетелись, словно стеклышки. Прикрыв их куском внешней обшивки, он бросился в лабораторию за девушкой.

…И угодил в ловушку.

В центре лаборатории стояла юная сеньора, судя по манере держаться привыкшая отдавать приказы. О, это была великолепная сеньора, просто красавица! Черная как смоль смугляночка с длинными волосами и большими чувственными ресницами. Встреть он такую наверху, обязательно бы влюбился! Но они не наверху.

Из угла сбоку в него целилась еще одна «ангел». Напротив… двое держали под руки бледную дрожащую Анхелику, приставив ей к виску пистолет.

— Я вышла тебя искать… — жалобно пролепетала та и зарыдала.

Все понятно. Дура, чего от нее ожидать!

— Бросай оружие, — спокойно произнесла сеньора. Она стояла, опустив руки, оружия в них не было. Но сеньора повелевала, и он чувствовал, что имеет на то осно вания.

— Щас прям!

— Тогда умрешь быстро, — продолжала соблазнять она.

Так он ей и поверил.

Ну что ж, значит, судьба у него такая. Вскинув игломет, он нажал на курок, одновременно пытаясь отпрыгнуть вбок, сбив прицел девки в углу. Что затем произошло — не понял. Даже сейчас, через много лет, он боится думать об этом.

Черная двигалась быстро, невероятно быстро! Вскинула руку, и прямо из руки в него полетело нечто. Она тоже прыгнула, и раскаленные иглы лишь оцарапали ей бок.

Оружие в руках Войцеха издало звук «хрр» и замолчало.

Он лежал на полу, тяжело дыша от напряжения, в руке дымился игломет с вошедшим в него, точно в систему питания, метательным ножом. Что это за нож, если вошел в легированную сталь, словно в масло, старался не думать. Черная уже встала и довольно улыбалась. Это был великолепный прыжок, ни одна его игла не достигла цели.

Она улыбалась. Для нее это была игра, игра со смертью, но с достойным противником. И она победила.

Одна из державших Анхелику указала на ее окровавленный бок. Доспех в этом месте был вспорот, и кровавые лоскуты одежды вылезали наружу.

— Зацепило, — безразличным голосом произнесла черная и приблизилась к нему. — А ты смелый. Мы уважаем смелых.

Войцех молчал, прикидывая свои шансы. Пока выходило, что их нет.

— Девчонку.

Ангелы отпустили Анхелику, та по инерции брякнулась на пол и заревела. Черная вытащила сзади из-за пояса пистолет и, не целясь, даже не поворачивая головы, выстрелила ей в голову. Из груди Войцеха вырвался крик.

— Ты сильный и смелый, — вновь произнесла черная. — Живи. Вы все заминировали? — Это уже не ему. Ей что-то ответили. — У тебя не много времени, герой. Проведи его с пользой!

Она усмехнулась и направилась к двери, не делая попыток добить его, проверить, обыскать или отобрать возможное оружие. Самоуверенная, сучка! Остальные молча последовали за ней.

— Анхелика! — Он подполз к возлюбленной, но надежды не было — ее убили из огнестрела, верхняя половина черепа представляла собой отвратительную кашу. — Я доберусь до тебя! Доберусь, слышишь?

Послышался гул открываемого шлюза палубы. Ох, е…, сейчас же рванет!

Времени на горе и злость не осталось. Он что есть мочи, спотыкаясь на поворотах, рванул к шахте.

Грохнуло. Но пока это лишь взорвалась палуба, отсекая его от внешнего мира, надежно замуровывая. Ну, это они думали, что замуровывая. Девочки плохо знали бункер, ориентировались по своим электронным схемам, тогда как он провел здесь больше года и лично излазил все.

Вот и тайник. Скафандр. Теперь нужен только один — второй больше никогда никому не понадобится. Надел.

Кислородный патрон. То, что скафандр остается здесь, не значит, что добро должно пропадать. Все-таки в два раза больше воздуха — это в два раза больше времени, чтобы продержаться на поверхности.

Время. Он залез в шахту и пнул ногой коробку управления шлюзом. Крышка отлетела. Теперь включить.

Послышался гул, нижний люк шлюза начал отъезжать. Работает! Радости не было предела. Но медленно, очень медленно… Так можно не успеть!

Есть! Наконец! Шахта строительная, рассчитанная для переброски грузов, потому скоростными характеристиками шлюз не обладает. Влез внутрь, нажал «Закрыть», нижний люк с той же скоростью поплыл на место.

Стыковка, отлично! Раздалось шипение, начала наваливаться тяжесть. Верхний люк загудел и сдвинулся с места.

Сколько они будут ждать, прежде чем взорвут бункер? Пять минут? Десять? Может, хотят убраться подальше, чтобы не светиться, когда сейсмоприборы зафиксируют подземный толчок? Надежда только на это.

Есть, готово! Тяжелая, вязкая атмосфера навалилась на него, словно туша слона. Только слон в десятки раз легче, вот в чем проблема! Идти, надо идти, лезть вверх, тогда, может быть, удастся спастись…

…Ему удалось. Кто ему тогда помог? Бог? Духи таинственного Священного Круга, смысла которого он до конца так и не понял? Древние? Этого сказать он не мог. Но он выжил и теперь должен, обязан отомстить за всех, кто остался там. И за Анхелику.

С планшета на него смотрела та самая сеньора, только постаревшая на два десятка лет. Те же бесстрастные черные глаза, та же форма губ с немного увеличенной нижней, те же длинные ресницы. Южный персик!

Она красива, очень красива, эта латинос! Но, судя по документам, самая опасная убийца планеты.

Нимфа. Елена Гарсия. Любовница и личный телохранитель королевы.

* * *

Странности я начал замечать еще за квартал от школы. Оживленная обычно улица была перекрыта желто-серым, цвета хаки, военным броневиком. Возле него стояли двое гвардейцев в штурмовых доспехах с деструкторами в руках и опущенными забралами. Серьезные ребята, с такими не поспоришь!

Вокруг самой школы царило оживление, но какое-то непонятное. Суета? Какая-то тихая суета, не маетная. Подойдя еще ближе, я понял причину — школа оцеплена.

Вокруг входа, от стены к стене, растянулась цепочка вооруженных до зубов бойцов. Здоровенные лбы, кто в штурмовых, кто в легких доспехах, как на подбор, идеально черных — я таких раньше не видел. Вооружены солидно — иглометы и деструкторы различной мощности, огнестрельные штурмовые винтовки. Кто это? Какой-то спецназ? Боятся, что сегодня снова будет дебош? Не, ребят, хватит! Хорошего понемногу! Комиссия из ДО? Возможно, после вчерашних новостей я бы этому не удивился. Но у ДО нет своих бойцов, тем более в идеально-черной форме.

ДБ? Ее высочество заглотила наживку и лично решила почтить нас своим присутствием? Более вероятно. Но нестыковка — бойцы ДБ носят черно-синюю форму с опознавательным знаком — тем самым орлом на щите. Эти же ребята не носили ничего, даже погон — голые латы.

Весь в прострации, я подошел к цепочке охранников. Перед ними стояла небольшая толпа — журналисты и зеваки — человек пятьдесят, но меньше чем на пять метров никто не приближался, обсуждая происходящее издалека. Я не стал спрашивать, что случилось, — узнаю внутри. Если бы лицензию отобрали или отменили занятия — Хуан Карлос бы сообщил, значит, занятия идут, и меня должны пропустить.

Напрасно я так думал. Дюжий охранник толкнул меня в плечо, отбрасывая назад, толкнул ощутимо, но благодаря гидравлике этого даже не почувствовал.

— Куда?

Я потер ушибленное место и кивнул в сторону арки:

— В школу.

— Нельзя. — Бесцветный-бесцветный голос.

— Почему?

Он не ответил. Такое ощущение, что я комар, досадная помеха, а кто в своем уме станет объяснять что-либо комару?

— Мне нужно забрать документы. Меня ждут. Школа ведь работает?

— Работает. — Охранник согласился, но на его дальнейших действиях это никак не отразилось. Видать, совсем проблемы с причинно-следственной связью!

— Я там учусь! — борзел я — теперь решил пробиться из принципа. — Если школа не закрыта, работает, почему я не могу туда пройти?

В голове бойца зашевелились извилины. Это выразилось в мучительной гримасе на лице.

— Стой здесь, — бросил он и начал делать пассажи, что-то набирая в невидимом мне виртуале.

Через минуту к нам подошла женщина, увидев которую я почувствовал, что челюсть отвисла. Высокая, стройная, атлетически сложенная, по виду я бы дал ей не больше тридцати, хотя лицо выдавало, что это сильно заниженная цифра. Смуглая, чистокровная латинос, с длинными угольными волосами и большими выразительными глазами. Одета в легкий бронированный доспех белого цвета с погонами полковника, но не простой, резной, с различными металлическими завитушками и прибамбасинками. Красивый доспех! С его грудной пластины на меня смотрел выгравированный кондор, раскинувший крылья и поднимающийся к солнцу. Герб Веласкесов. Правящей династии.

— Ты что-то хотел? — обратилась она ко мне.

— Я-а-а-а…. А-а-а-а… Э-э-э-э…

Я стоял с раскрытым ртом, не в силах ничего произнести. Мой мозг отказывался воспринимать такую информацию. Да, я знаю, шумиха вышла знатная, но не до такой же степени!

— Ты здесь учишься? — Видя, что я в ауте, сеньора полковник взяла инициативу в свои руки. Я кивнул. — Удостоверение?

Молча протянул ей карточку с чипом учащегося. За час ее не должны были отключить, даже отчисление — это бюрократия, а бюрократия быстро не делается.

Вставив карточку в свой прибор, она задумалась, кивнула мне и посторонилась:

— Проходи.

Я сделал несколько неуверенных шагов и обернулся, не зная, что делать. Теперь проход внутрь не казался мне хорошей идеей.

— Она там, — кивнула сеньора на школу.

Ну и что? На фига знать, где она, если мне туда не надо?

Но ноги, подчиняясь жесту сеньоры, понесли дальше.

Вот это я попал! Если ее величество здесь, следовательно, директору не до меня. Более того, всем не до меня! Сейчас вся школа бегает, оправдываясь и ублажая ее. Мне вообще надо держаться как можно дальше отсюда, чтобы не попасть под горячую руку! Это на Витковского мои таинственные родственники управу найдут, вытащат из передряги, а кто будет вытаскивать, если на меня вызверится ОНА?

— Иди, не бойся, она не кусается! — раздался смешок сзади.

Я обернулся. Сеньора королевская телохранительница стояла и довольно улыбалась.

«Допрыгался, Шимановский! Иди-иди, не оглядывайся! Теперь поворачивать поздно, эти ребята тебя неправильно поймут, а с ними не стоит шутить.

Сейчас ты спокойно войдешь внутрь, друг мой, сядешь где-нибудь в уголке и будешь сидеть тихо, как мышка, — авось пронесет. А когда все закончится и ее величество уедет, выберешься и пойдешь решать свои проблемы. По факту того, что останется от школы, конечно же».

С такими оптимистичными мыслями я вошел в арку и прошел в вестибюль. Здесь уже все убрали, кровь с пола отмыли, фонтан работал в обычном режиме. Возле него шаталось еще трое бойцов в черном — только теперь я вспомнил, что это официальный цвет дворцовой стражи. Раньше я дворцовую стражу не видел, откуда было сообразить! Это у них издревле повелось: «ангелы» — в белом, мужчины — в черном. По контрасту типа.

Эти трое отреагировали на меня вяло, лишь вытянув шеи в моем направлении. Когда я прошел мимо, вновь вернулись к прерванному ничегонеделанию.

Куда теперь? В коридорах пусто, ни души. Учащиеся на занятиях, остальных разогнали. Даже привычной охраны на посту и той нет.

Отсидеться я решил в третьей оранжерее, там комфортно, уютно и хорошо пахнет. И она далеко — в самом конце дальнего коридора, — ее величество, буде, решит побродить здесь, может туда не дойти.

Сказано — сделано. Я шел по коридорам, осторожно поворачивая за каждый угол, силясь понять, где она, чтобы невзначай не нарваться. Спросить не у кого, по-прежнему не видно ни души. Единственные, кто встретился, — «ангелы». Совсем юные, почти девочки, лет восемнадцати максимум. Это в лучшем случае. Сильно лучшем!

Вооруженные до зубов шмакодявки проводили меня заинтересованными взглядами, причем заинтересованность это была совсем не профессиональной. Я зарделся, как пацан, — такой человеческой реакции от каменных супервоинов, коими они слыли, не ожидал.

Спрашивать у них ничего не стал — боязно. Про королевских телохранителей ходят жуткие легенды, одна другой кровавее, не дай бог нарвусь! И что чокнутые они, и что зомбированные, и что могут ни с того ни с сего пальнуть в живот на поражение и смотреть, как мучаешься. Типа юмор такой. В общем, болтают всякое, проверять желания не было, хотя смотрели они весьма многозначительно. Единственное, что отметил, — доспехи облегали девчоночьи фигуры очень эротично, совершенно их не портили.

А вот и оранжерея. Я облегченно выдохнул, залез на парапет фонтана (привычка) и пожалел, что здесь нет горгулий, на которые можно облокотиться. Открыл меню своего навигатора, того, старого, которым неделю назад несказанно гордился, лишь теперь понимая его убогость. Выбрал закладку «Книги» и подзакладку «Новенькое». Давненько я не просматривал новинки, все некогда было, а их скопилось уже на несколько страниц. Нашел подходящее случаю — фантастика, космическая опера. Цикл знакомый, и автора вроде раньше читал. Фантастика сейчас самое то, лучшее средство, чтобы уйти от реальности.

Недавно я узнал, что первые космические оперы появились еще четыреста лет назад, в эпоху Золотого века. Яркий пример — «Звездные войны», самый старый из существующих циклов. Может, неудачный пример, пишут там все кому не лень о чем не лень, без четкой направленности и последовательности, но, раз уж с подачи королевы Катарины его так разрекламировали, будем утверждать, что это единый цикл. Так вот, его придумали четыреста лет назад, во второй половине двадцатого века. Первые произведения существенно отличались от современных сюжетом, строением Вселенной, именами и характерами героев.

Есть множество циклов «помоложе», которым и пятьдесят, и сто, и почти двести. Все эти годы человечество грезит о звездах, тянет к ним руки, предвкушает. Но вновь и вновь, как и четыреста лет назад, упирается в технологический барьер — не видать нам гипердвигателей, исказителей пространства, сверхсветовых ускорителей еще долго, как и звездных крейсеров или планет-убийц. Но год за годом, век за веком человечество все пишет и пишет, лелея мечту, что когда-нибудь это случится — мы полетим к звездам.

Мое чтение прервали грубо, я аж вздрогнул. Зачитавшись, не заметил, как двери в оранжерею распахнулись и внутрь вошло… еще два «ангела», такие же телохранительницы с кондорами на груди, только постарше — в районе тридцати. Внимательно на меня посмотрев, оценив и сочтя неинтересным, они безмолвно принялись бродить вокруг, изучать обстановку, выискивая потенциальную опасность. Для чего они это делают, до меня дошло не сразу, а когда я подскочил как ужаленный, холодный голос пришпилил к месту:

— Сиди.

Я сел и повернулся к говорившей:

— Но я… э-э-э-э… Того!

— Сиди. Потом. — Она безразлично махнула рукой. Затем добавила: — Ты не мешаешь, она не вас гонять пришла. Просто не делай резких движений.

Я кивнул и сглотнул огромный ком, почувствовав, что лоб покрывается испариной. Вот тебе и не нарвался!

А чего я, собственно, паникую? Эта телохранительница права — ее величество пришла не на меня смотреть, иначе бы меня давно нашли и притащили на ковер к ней во дворец (я мысленно сплюнул, чтобы не сглазить). Я, как субъект вчерашней стычки, не интересен ее величеству! Ее гораздо больше волнуют причины и следствия. А именно: кто допустил, что таковое стало возможным, и как этих людей наказать? Директор, министры, хозяева школы, вице-премьеры какие-нибудь, высокие чиновники. Она тут ради них, а не из-за простого парня, ставшего лишь орудием того. Они не уследили. С этой мыслью я успокоился и взял себя в руки. Все будет хорошо.

Процессия появилась через полминуты. Вначале вошли еще два «ангела» во всеоружии, с непрозрачными органическими козырьками на глазах, затем невысокая женщина, вроде слабая на вид, но шествующая походкой тигра, в которой я не без удивления узнал министра образования. Видел ее изображения в сетях, но вживую сразу не признал. За ней семенил директор, как-то бочком, лебезя и кланяясь, и только после него гордо восшествовала ее величество.

Я видел ее изображения, всякие разные, из разных ракурсов. Что это за подданный, если не знает в лицо правительницу? Но живьем она понравилась больше — властный взгляд, жесткая застывшая усмешка на губах, от которой веяло злостью и холодом. Директор скакал рядом, как суслик, брызгая пеной изо рта, бесконечно кланялся и что-то объяснял, но она презрительно игнорировала его ужимки, отнесясь… как к слуге, рабу на фазенде. Злорадная и мстительная часть меня ликовала. Саму ее трудно описать, мне мало запомнилась, как она выглядела, сознание в тот момент отмечало другие детали, но то, что она красива, заметил. Красотой опытной зрелой женщины, матери, главы семьи и хранительницы очага. Молоденькие дивы, подиумные красавицы сексуальны, да, но они ходячие куклы, их красота — мишура. Ее же величество ассоциировалась именно с женщиной.

…В общем, мне она понравилась. И эта властность… Королева только такой и должна быть, именно так я ее себе и представлял.

Следом вошли еще люди, среди них выделялись сеньоры в белых доспехах, взявшие оранжерею в кольцо по периметру, ненавязчиво контролируя всех присутствующих. Да, совет не дергаться — не лишний, они имеют право стрелять на поражение, если им только покажется, что есть угроза объекту охраны. Стоит сейчас резко вскинуть руку — и меня нафаршируют иглами под завязку. Но предупрежден, значит, вооружен, я сидел тише воды ниже травы.

Первоначально на меня не обратили никакого внимания — сидит себе парень, да и пусть сидит. Лишь Витковский как бы между прочим бросил такой косой взгляд… На кресте бы распял, вверх ногами! Я лишь ехидно усмехнулся в ответ. Затем, осмотрев помещение, деревья, цветы и лавочки, ее величество направилась прямо ко мне. Процессия, естественно, следом.

Я свернул козырек и выпрямился, но с парапета не встал — ноги не слушались, сердце учащенно забилось. Она остановилась на расстоянии вытянутой руки и принялась внимательно меня рассматривать.

Она меня узнала. Бли-и-и-ин! В животе предательски заурчало. Взгляд, как будто она знает обо мне все. Так не смотрят на незнакомого человека.

Я не отвел глаза. Смотрел прямо и ждал реакции. Естественно, она меня знает! Если случилась такая шумиха, что она приехала сюда… Да все ее службы весь вчерашний вечер и ночь изучали произошедшее в вестибюле в деталях, чтобы к утру предъявить самый полный отчет. Не могла же она приехать наобум, не зная имен и виновников? А раз главный фигурант дела — я, координатор боя находился на моей голове, то мою личность установили в первую очередь. Глупо и наивно предполагать иное.

Она все стояла и разглядывала меня, я сидел и смотрел снизу вверх. Повисла пауза, которую все присутствующие боялись нечаянно нарушить. Оцепенение, охватившее меня поначалу, прошло, волнение тоже, я смотрел без подобострастия, спокойно — не как на королеву, а как на женщину, обычную уставшую женщину. Да-да, уставшую. Это читалось в ее взгляде. Она очень устала от своей ноши и хотела бы отдохнуть, но не может — не имеет права. Власть — это не только почет и слава, возможность вершить судьбы и получать от этого кайф, но еще и ответственность. Сумасшедшая ответственность за жизнь миллионов людей. Это крест, ее крест, и она несет его, как бы тяжело ни было.

В уголках глаз ее величества притаились морщинки, тщательно загоняемые туда визажистами, но в любой момент готовые к реваншу. Само лицо чуть бледное, тоже вышедшее из-под рук мастера-гримера. И я вдруг понял: как бы она ни держалась, ни храбрилась, как бы ни показывала, что молода и энергична, внутри ее величество — обычная женщина со своими недостатками, которой хочется самых обычных житейских радостей.

Пауза затянулась. Я чувствовал себя все более неловко. Если хотя бы стоял… а то сижу, перед королевой! Но она словно не замечала этого. Разглядывала… с какой-то нежностью. Да, нежностью, почти материнской. Как мать смотрит на любимого, но любящего пошалить сына.

— Все в порядке? — наконец вымолвила она.

Кто-то сзади в свите облегченно вздохнул.

Я кивнул:

— Да, — и тут же спохватился: — Ваше величество…

Она подняла руку и прикоснулась к художествам на моем лице. Провела пальцем по синяку туда, обратно.

— Сильно достают?

Я готов был провалиться сквозь землю.

— Пока держусь…

А что еще ей ответить? Она удовлетворенно кивнула:

— Держись, скоро легче станет. Обещаю! — Ее величество улыбнулась. Затем, опустив руку, произнесла: — Аделия!

Произнесла таким громовым тоном, что все присутствующие невольно втянули голову в плечи.

Министр придвинулась, став сбоку в шаге от нее. Подобострастия в ней я не заметил, но некая напряженность, нежелание попасть под руку были.

— Да, ваше величество.

— Аделия, — повторила королева уже мягче, — если я еще хоть раз услышу, ХОТЬ РАЗ, что какие-то урки избивают и унижают моих мальчиков и девочек… МОИХ, Аделия, за которых я плачу из своего кармана… бедная ты будешь!

— Так точно, ваше величество! — отрапортовала та, покрываясь испариной.

Королева Лея развернулась и быстрым шагом — свита еле успела следом — направилась к противоположному выходу. Последними оранжерею покинули несколько «ангелов», бросивших на меня подбадривающий взгляд.

Я сидел в прострации несколько минут. ТАКОГО не ожидал никак. Чего угодно — хорошего, плохого, но то, что произошло…

Это нельзя объяснить. Под какую руку я ей попал, под какое настроение? Ее взгляд, взгляд матери, переживающей за сына… Театр абсурда, честное слово! Такое в нормальной жизни с нормальным человеком произойти не может. Случайно встретить в школе саму королеву, правительницу целой планеты, космической империи… которая потрепала тебя за щечку?!!

Точно, бред!

Но все это было, произошло со мной здесь и сейчас. Я поднялся, отряхнулся и побрел к знакомому коридору — спросить у виденных там «ангелов», уехала ли она.

Она уехала. Ну, собралась, покидала школу, те девчонки торопились к выходу. Пользуясь тем, что нахожусь на втором этаже, я обежал здание по периметру и увидел, как ребята в черном теснят толпу. Затем подъехало несколько машин, из которых выпрыгнули знакомые уже силуэты в белом, организуя два кольца вокруг. Так, окруженная еще одним, третьим кольцом, самым плотным, ее величество проскочила и села в нее. Машина тронулась. Девочки в белом так же быстро, как появились, расселись по другим транспортам и уехали следом.

Оставшаяся на улице толпа из журналистов и обывателей еще какое-то время обсуждала произошедшее, затем начала расходиться. Я развернулся и твердым шагом направился к директору. Уверенность и наглость после случившегося били из меня ключом.

Возле его кабинета стоял мужчина в штатском, но именно что «в». Слишком сильно было ощущение, что ему больше подошла бы форма.

— Сеньор Шимановский? — мягким, но уверенным голосом спросил он. Таким елейным голосом можно убаюкивать детей, но такого тона будут слушаться даже матерые уголовники.

Я кивнул:

— Да, я.

— Это вам. Распишитесь.

И протянул мне пакет, точнее, спайку из трех пакетов.

В первом лежал мой навигатор… Точнее, не мой, принадлежащий Бэль, но забрали его у меня. Во втором — кастет, в третьем — шокер.

— Последние две вещи я не рекомендую вскрывать на территории школы, — так же елейно пропел он, но я чуть не подавился. Это был приказ-предупреждение. Человек внимательно посмотрел на меня, давая понять, что не шутит.

— Да, конечно, разумеется! — заверил его я и расписался в специальной книжечке напротив своей фамилии в том, что вещи получил и претензий не имею.

— Всего хорошего, сеньор Шимановский! Надеюсь, мы с вами никогда не увидимся.

— Я тоже на это надеюсь, — искренне признался я и поклонился в ответ.

Человек многозначительно улыбнулся, развернулся и пошел в сторону выхода.

* * *

Директора пришлось ждать еще минут десять. Уже прозвенел звонок, мимо потянулись недовольные ученики — как же так, сама королева здесь была! А их загнали на пары и никого не выпускали. Конец света! Естественно, они знали, что ее величество здесь: в каждой группе кто-нибудь да сидит в сети, а подхватить такую новость — элементарно.

К концу перемены явился и сам Витковский. Вид у него был… скажем, не ахти. Красный, злой, дерганый, с бешеными глазами. Да, он все еще директор, ее величество, как и министр образования, не может уволить его, работника негосударственной школы, но что этого момента ждать совсем не долго — понятно и парагвайцу.

— Тебе чего надо, Шимановский? — закипел он, увидев мою персону.

— Да вот, за документами пришел… — растерялся я.

— Какие документы? Какие к… документы! — заорал он на весь коридор. — Марш на занятия!

— Но вы же сами меня отчислили… Вчера. — Получивший инструкции от матери совсем про другое, я растерялся.

— Я сказал: марш на занятия! Я тебе отчислю в …!

Затем пролетел мимо и хлопнул дверью у меня под носом.

Машина остановилась. Открылся люк, и в салон влезла черноволосая офицер-полковник, пропустившая час назад Хуанито на территорию школы. Одна из молчавших до этого женщин в салоне с надеждой повернулась к ней:

— Елена, может быть, хоть ты объяснишь, что все это значит? К чему был весь этот цирк?

Елена лишь загадочно улыбнулась, присаживаясь напротив:

— Принцесска сама все объяснит.

— Лея?

Сидящая рядом Лея тяжело вздохнула и поникла. От грозной валькирии, готовой рвать и метать, что была десять минут назад, не осталось и следа.

— Хорошо, не трогай ее, расскажу. — Вошедшая сжалилась, и тоже вздохнула. — Это был тот самый Хуанито. Тот самый.

Аделии понадобилось несколько секунд, чтобы понять, о чем речь.

— Это который?.. — Глаза ее медленно полезли на лоб. — Который «ангелок»?

Кивок.

— О-о-о-о-о-о! — В состоянии ступора она отвалилась на спинку. — Как все сложно!

— Я первый раз его видела, девочки, — прошептала Лея.

Аделия подалась вперед и обняла ее. Та уткнулась подруге в плечо.

— А до этого что?

— А до этого не видела, — усмехнулась Елена. — Правда, Принцесска?

Лея отрывисто кивнула:

— Заставляла себя. Через силу. Хотя хотелось — жуть!

— Бедная… — Маленькая женщина принялась нежно гладить ее по голове.

В чувство их привел голос сидящей напротив Елены:

— Все, девчонки, хорош мокроту разводить! Ну, увидела и увидела. Еще не раз увидишь, это только начало. Вырос наш «ангелок», созрел.

— Так ты это специально подстроила? — округлила вдруг глаза Аделия. — И драку, и раскрутку? Чтобы приехать?

Лея замотала головой:

— Я бы до такого не додумалась. Слишком сложно.

— Не до того ей сейчас, — вновь вмешалась Елена. — Война у нас скоро, какие тут раскрутки!

— А кто?

— Его Алиса курирует. Надо у нее спросить.

— Плохо курирует! — усмехнулась Аделия.

— И я о том же! Что координатор подсунула — хорошо, это ей плюс. А что, не могла также и инструкцию к нему подбросить?.. Трудно, что ли, было? Ты не представляешь, как я вчера выкруживалась, когда с нашими медиамагнатами разговаривала! Чтобы волну затушить, не акцентировать на сюжете внимание. Они теперь считают, что «ангелы» — поголовно свирепые и безжалостные стервы, мечтающие отрезать кому-нибудь половые органы, чтобы получить эстетическое удовольствие.

— Ты отрезала кому-то половые органы? — картинно удивленно воскликнула Аделия.

Елена вздохнула:

— К сожалению. Хотя под конец очень хотелось!

Все, сидевшие в машине, засмеялись.

— Ладно, оставим Алису. Я поговорю завтра с ней об этом и не только об этом… — Лея сверкнула глазами, отходя от приступа меланхолии. — Она еще объяснит, как такое произошло и куда смотрела.

Какое-то время молчали.

— И все же, девочки, как все произошло?

Ее величество пожала плечами:

— Да просто, нежданно-негаданно. Вчера Стефания весь вечер пыталась выйти на Алису, очень настойчиво, но, так как той не было, ее переключили на Нимфу.

Елена кивнула и продолжила:

— А я, когда выслушала, в ужас пришла! — Она развела руками. — Начала всех поднимать, на уши ставить, выяснять…

…Ну и выяснила. Бардак у Лисы в ее департаменте, знатный бардак! И у тебя бардак, даже еще хлеще.

Аделия нервно сглотнула.

— Вот Принцесска и решила, что нужно ехать, по первое число всем вставить. И заодно на Хуанито посмотреть, но то уже в качестве бонуса. Видишь, ничего сложного!

— А расскажи-ка ты нам, дорогая Бестия, — вдруг елейно произнесла королева, и глаза ее опасно сузились, — почему я до вчерашнего вечера не видела последний отчет о государственных экзаменах по программе титульного обучения?

Маленькая женщина была готова провалиться сквозь землю. Этого вопроса она и боялась больше всего. Но, зная Лею, понимала, что отвечать придется.

— И не юли мне! Доюлилась…

— Хотела предоставить его позже вместе с результатами собственной работы. Чтобы в глаза не бросалось…

— И где эти результаты? — ехидно поддела королева.

Молчание.

— Лей, ну я же просила у тебя три месяца! Ну, не готова я еще! Собираю информацию, работаю! Надо всех и сразу накрыть, чтобы ни одна сволочь не успела концы в воду отдать! А тут еще этот случай… — добавила она уже тише.

Лея нехорошо покачала головой:

— Теряешь хватку, Бестия, не на пользу тебе отдых. Количество титуляров за десять лет сократилось вдвое, ты понимаешь, что это означает? — Все почувствовали, что она начинает заводиться. — Да мы гранты уже всем подряд даем, чуть ли не всем желающим! Дети НЕ ХОТЯТ учиться в престижных заведениях, Аделия! А каков процент тех, кто возвращается назад? Кого выживают или вышвыривают? Кому мы страну оставим, мать твою? — в голос закричала она. — Этим? Тупым недоноскам с длинными империалами? А всех талантливых на помойку, потому что у них денег нет? Где мы через десять лет менеджеров возьмем, врачей, пилотов? Наводчиков, связистов, штурманов? Предпринимателей, в конце концов? Что ты молчишь?

Обе ее собеседницы от греха подальше уткнулись в пол, давая выговориться и успокоиться — самая верная, проверенная временем тактика. И она помогла. Через пару минут Лея взяла себя в руки, в голосе вновь прорезались холодные нотки.

— Значит, так, слушай сюда. Это — я имею в виду ситуацию с грантами — отныне вопрос национальной безопасности. Если еще раз услышу, что мудришь с документами… Ты меня знаешь!

Аделия отрывисто кивнула.

— Я в школу не просто так поехала, и репортеров Елена не просто так с утра собирала — теперь вся планета знает, что я в бешенстве. Хуанито, золотой мальчик, дал нам возможность прыгнуть в дамки, не боясь общественного резонанса, сам того не ведая — побольше бы таких!

Теперь ты действуешь прямо, жестко и без этих долгих дурацких подготовок. Нет времени, Бестия, нет, будем форсировать события!

— Нас съест сенат. У них слишком хорошее лобби.

Ее величество презрительно фыркнула:

— Когда меня интересовало мнение сената? Пусть клоуны пыжатся, главное — народ поддержит нас, а не их. На крайний случай у Елены есть план — выведем на улицы студентов, пусть попробуют с ними повоевать. Я озадачила Сирену, пусть работает в этом направлении. Сенат задавим, не обращай на него внимания, теперь главное — скорость, пока резонанс не утих.

— Поняла. — Кивок.

— Никого не жалеть, отговорка, если что, железная — мое недовольство. Все ясно?

— Да.

— Для этого и устраивался сегодняшний цирк. Далее, я в воскресенье лечу на Землю, лечу надолго, недели на две. Вот документы. — Она достала из бара папку и протянула подруге. — Здесь приказы о лишении лицензий всех проблемных школ за моей подписью. Тебе останется лишь вставить число. Задача минимум — сделать так, чтобы эти сеньоры тряслись от страха, а конкурс на гранты, который будет через полгода, вырос хотя бы на десять процентов. Осилишь?

— Осилю. — Аделия кивнула. — А с этой школой что делать? Такой резонанс, даже приглушенный Еленой… Как глава ДО, я не могу…

— Можешь. Я взяла удар на себя — на меня и стрелки. Ничего не делай. Хуанито должен доучиться спокойно, для того Елена сыр-бор с медийщиками вчера и устраивала. С Кампосом работает Сережа, уже давно, для каких-то целей использует — не вникала каких. Он ему намекнет, как себя вести. Мелюзгу его припугнет Алиса, администрацию владельцы сменят сами, не тупые, после такого-то…

Она задумалась и подвела итог:

— В общем, ради Хуанито эту школу не трогать, обо всех сложностях сразу сообщать Алисе. Мне сейчас действительно не до образования.

Она помолчала.

— Война скоро будет, девчонки. И мы остаемся в одиночестве, без союзников. Еду поговорить с Себастьяном, что-то он крутит не то…

Я стоял на площади де Сан-Мартина, той самой, на которой мы расстались с маленькой аристократкой, и кормил голубей пластмассовым хлебом. Здесь, потому что голуби на Венере водятся не везде, все же искусственная экосистема, а тут их прикармливают. Да и парк рядом: вот докормлю — и пойду проветрюсь. Хлеб пластмассовый… Землянам этого не понять, но натуральные продукты на Золотой планете — «золотые», а этот, из синтетической муки, — в разы дешевле. Не покупать же ради голубей батон за десять империалов? А почему голуби…

…Не знаю. Просто захотелось посмотреть на этих глупых, но милых созданий. И очень настырных — лезут, куски чуть ли не из рук выхватывают и совершенно не боятся.

Естественно, на занятия я не пошел — не то настроение. Я готовился к совсем другому, к битве, а вышло… как вышло. Какие тут академические знания? Ничего, наверстаю, с меня не убудет.

Главной целью моей прогулки стало подведение итогов и размышления, что делать дальше. В тот день у меня родилось много идей, но то были мысли глупого мальчика, не догадывающегося, что есть такая сеньора, как судьба, и что эта сеньора имеет на него особые виды.

Рассмешить богов, я упоминал об этом, поэтому не буду писать о пришедшем в голову тогда, а со спокойной совестью забегу вперед.

После посещения ее величеством нашей школы страна взорвалась. (Ну, она бы и так взорвалась, но наша хитрая Сказочница этим рейдом приобрела в народе дополнительные очки популярности.) Виртуал кипел от критики, призывая на ДО и ДБ все кары небесные. Доставалось всем, кто попадал акулам пера и монстрам блогосферы под руку. И сеньора Сервантес начала действовать.

За следующий месяц было закрыто целых три школы. Хорошие, солидные, где у хозяев все схвачено, вплоть до своей руки в сенате. Сеньора министерша туда просто являлась, ей что-то не нравилось — и бум — отзыв лицензии. Так три раза.

Страна впала в ступор — такого не ожидали даже самые радикальные радикалы. За следующие полгода, до окончания учебного года, закрылись еще три школы. И только после этого баталии и споры стихли, страна успокоилась, а титуляров стали считать за людей.

Витковского «ушли» акционеры на внеочередном заседании, на котором он даже не присутствовал. Как я выяснил позже, визитом королевы он получил волчий билет — его долго никто не брал на работу по профилю, ассоциируя его имя с возможным визитом ее величества. Где-то он работает сейчас, где — не интересовался, но в шоколаде не купается. Так ему и надо.

Принцесса Алисия вернулась из командировки на следующий день (это я тоже узнал позже), злая, и устроила в департаменте мегатеррор. За три месяца было осуждено за связи с мафией и взяточничество и казнено больше тридцати человек, около сотни надолго сели в места не столь отдаленные. Я ей не завидовал — когда твои подчиненные в открытую берут деньги у мафии… это серьезно.

В общем, можно констатировать, что революция удалась. Только в ее свершении нужно быть благодарным не мне, Хуану Шимановскому, долго и нудно ее планировавшему, а случайной встрече в парке с незнакомкой, благодаря которой в моих руках появился координатор ведения боя, электронная боевая система, которой революция всецело и обязана осуществлением. Это он — настоящий герой.

А кто же я? Королева. Координатор. Таинственные родственники. Я тряпка и неудачник, ничего не сумевший сделать своими силами, обязанный успехом лишь вышеперечисленным факторам.

 

Глава 13

КОРОЛЕВСКАЯ ГАЛЕРЕЯ

Так, как этим утром, я не нервничал никогда.

Вчера перед сном залез в виртуал и просмотрел информацию о сегодняшнем мероприятии. Вся неделя бешеная, не до того было, а тут появилась минутка, и решил, что надо быть во всеоружии.

Лучше бы я туда не смотрел!

Когда давал Бэль обещание, я и понятия не имел, что такое эта выставка. Выставка и выставка, мало ли их каждую неделю открывается? На самом деле для посетителей выставка откроется только в понедельник, выходные же отданы презентации. Перевожу на испанский для тех, кто не понял, сегодня и завтра в художественной галерее будет не столько экспозиция, сколько понты, туда стекутся аристократия, артисты, продюсеры, политики, видные деятели культуры и искусства… Продолжать?

Я тоже думаю, не стоит. Сегодня люди идут в галерею не смотреть то, что там выставляется, а показать себя и посмотреть на других — у кого какое платье, у кого какой имидж, — обсудить последние новости, сделки, сплетни, промыть кому-нибудь косточки, найти союзников и инвесторов в важном проекте. Некоторые поедут специально на распродажу редкостей, сегодня и завтра там будут действовать несколько антикварных лавочек, где за бешеные деньги продают древнюю чушь, которую богатые покупают для того, чтобы похвастаться друг перед другом. Вот такая общая картина.

А теперь представьте среди этой пестрой толпы Хуана Шимановского, парня с рабочей окраины, с разрисованным во время позавчерашних подвигов лицом.

Сам в шоке! Но я дал слово, и меня будут ждать — не пойти я не могу.

Я долго искал свой самый лучший костюм. Да, я учусь в хорошей школе, но для школы костюм — нечто вроде формы, в нем я и буду так выглядеть, словно забредший случайно школьник. Нашел, он оказался немного, совсем чуть-чуть, мал, но ничего, сойдет. Себе в зеркале не понравился, вид все равно колхозный, однако выбора нет.

Положил навигатор в карман. Еще раз покрутился перед зеркалом. Бритый, залитый лучшим одеколоном, одолженным в свое время у Хуана Карлоса по поводу какого-то случая… Ну, вроде готов.

Стрельнул у матери денег на цветы. Та по случаю хороших новостей за вчерашний день не поскупилась. По дороге к метро выбрал букет шикарных роз — лучшее, что нашел в киоске.

Бэль опаздывала минут на двадцать. Я стоял и старался ни о чем не думать, мало ли что. Но вредный голос с каждой минутой все отчетливее и отчетливее шептал:

«Она не придет. Нужен ты ей! Уже и забыла про тебя, это ты, дурачок, на такое ведешься. Ты — ее приключение, и приключение это закончено. Права Карина, ты — всего лишь игрушка богатенькой сучки…»

В момент, когда я развернулся, чтобы уходить, за моей спиной раздалось робкое:

— Хуан?

Я повернулся.

Боже, это она?

Девушка улыбнулась.

— Я тебя не узнала. В костюме ты выглядишь… иначе.

— Лучше или хуже?

Она пожала плечами:

— Не знаю. Наверное, лучше, — и засмеялась.

Я протянул букет.

— Ой, спасибо! — Она притянула цветы к груди и понюхала. — Я люблю белые розы.

— Я думал, они будут под цвет твоих волос…

Девушка рассеянно провела рукой по смоляным прядям.

— Это чтобы меня никто не узнал. Я хочу сегодня просто погулять, без всех этих знакомых, кривляний и показухи. Ничего?

Она еще спрашивает?

— Ты нравишься мне любой. — Это я сказал искренне. Она зарделась.

Бэль представляла собой даму в молодежном неоготическом стиле: черное искрящееся платье, правда легкое, почти невесомое и очень красивое, черные туфли, черные, аж лоснящиеся волосы и огромные черные круги вокруг глаз. Только помада красная. Но даже так она выглядела на все сто — стильно, шикарно, просто… Стиль непривычный!

— Думаю, у тебя получится. Узнать тебя в этом… — Я покачал головой.

— Правда нравлюсь? — Она покрутилась передо мной, расправляя платье. — Извини, что опоздала, макияж, краска, все такое… — Она взяла меня под руку и потащила в сторону огромного здания галереи, выполненного в средневековом стиле, с башенками и острой крышей.

— Да ничего…

«Все, убедился? А теперь заткнись, подлое бестелесное создание!»

Перед входом была расстелена ковровая дорожка. Вокруг нее стояли и ходили, чинно беседуя, разные люди, мужчины и женщины, в таких нарядах и аксессуарах, что было неловко. Ноги слушались плохо, так и норовили развернуться и пойти прочь. Бэль, видя мою растерянность, крепко-крепко держала под локоть и не отпускала. Местами буквально тащила, подбадривая и попутно объясняя, кто перед нами есть кто.

— А этот пожилой сеньор — сам герцог Сантана, второй человек в государстве. Или третий — не важно. Контролирует половину банков планеты. Это София Монтеро, его жена.

— Она же ему во внучки годится! — опешил я, разглядывая шикарную сеньору, которой не было еще и тридцати. Против минимум семидесяти старого герцога.

— Ну, сердцу не прикажешь… — усмехнулась девушка. — Не поверишь, они любят друг друга, и брак у них не договорной. Как так получилось, никто не знает, просто раз — и получилось. Теперь клан Монтеро поддерживает герцога, и вместе они отодвинули клан Ортега на третье место.

Ортега, Сантана… Вот тебе и политика на государственном уровне! От брака двоих людей зависит будущее планеты.

— Прикольно! А этот, герцог, он еще это, того?.. Как мужчина? — Я подленько усмехнулся.

Дедуля не впечатлял. В таком возрасте, да еще жениться, да еще по любви? Бэль мою усмешку поддержала:

— Того. Но видимо, не так часто, как хотелось бы. Потому София организует собственные туры по постелям всей придворной знати. Только между нами! — шикнула она.

— Естественно!

— Но даже тут она верна клану. Знаешь, со сколькими представителями… различных важных структур она договорилась в горизонтальном положении? Сколько заключила союзов, сколько протолкнула нужных идей нужным людям? Клан процветает благодаря ей, а не герцогу, несмотря на всю его хищную деловую хватку и опыт.

Я прицокнул. Венерой управляли и управляют женщины, так уж повелось. А что методы у них… своеобразные?

Что ж, умный примет это как данность, как дедушка Сантана (чтоб такой человек и не знал о проделках жены?). Дурак же пойдет по миру. Не мы управляем обстоятельствами, а они нами.

— А это кто? Это же актриса… Забыл имя. Она еще в фильмах играет…

— Да, она. А играет в фильмах благодаря вон тому человеку. — Моя спутница указала в сторонку, где стоял мужичок в неприметном сером скромном пиджаке с огромными очками. — Глава «Венерианских новостей», контролирует треть рынка информации на Венере, ее любовник…

…И в таком духе. Олигархи, главы кланов, актрисы, балерины, спортсмены, жена премьер-министра… С комментариями, кто с кем спит, кто против кого дружит и какие в этом массиве людей родственные связи.

Через несколько минут с непривычки голова пошла кругом, и я попросился скорее внутрь.

Надо сказать, стояли мы дальше от основной массы людей, да Бэль еще и прикрывала лицо цветами — боялась. Затем осмелела, и, видя, что очередь на дорожке рассосалась, мы подошли.

Преисполненный собственной важности секьюрити в расшитой золотом ливрее времен императора Августо Второго перегородил дорогу и вежливо поклонился:

— Сеньор, сеньорита, ваши имена.

Он был сама любезность, но сквозь эту любезность я видел готовность вышвырнуть нас отсюда, словно бродячих собак. Он не узнал нас, а значит, мы те, кто хочет незаконно проникнуть на светскую тусовку, не имея на это морального права. Как потом объяснила Бэль, так постоянно случается — каждый раз журналисты и другие любопытствующие пытаются это сделать, только успевай вышвыривать. Папарацци, бизнесмены, просители, которым нужно поймать определенного человека, к которому в обычной жизни на прием не попадут, и так далее. На мероприятиях такого масштаба охрана бдит в два раза сильнее, чем положено, но все равно каждый раз кто-нибудь мимо них да проскочит.

— У нас пригласительные.

Бэль протянула ему две пластиковые карточки, тисненные золотом, на которых что-то было изображено. Секьюрити внимательно осмотрел их, и так и этак, подумал, затем скривился и с выражением превосходства вернул их назад:

— Сожалею, сеньорита. Я не могу пропустить вас.

Бэль опешила. Такого поворота событий она не ожидала.

— То есть как не можешь? Ты читать разучился? Это пригласительные!

— Повторяю, я сожалею, сеньорита, — улыбнулся он и бросил на меня такой презрительный взгляд… будто он — наследник имперской короны, а я — уличный попрошайка. Притом что он — всего лишь халдей, обслуживающий мероприятие.

Сказать, что у Бэль отвисла челюсть, — ничего не сказать. Она пару раз пыталась что-то произнести, но не вышло. Наконец собралась с мыслями.

— То есть как это — сожалеешь? Перед тобой пригласительные, придурок! Пригласительные на данное мероприятие!

— Сеньорита, — охранник делано вздохнул, словно намекая, что мы отвлекаем важного человека от важной работы глупыми притязаниями, — назовите имя человека из списка приглашенных, который может за вас поручиться. Я не вправе впустить вас только на основании этих бумажек.

Кажется, для моей аристократки это был удар. Она вспыхнула и молча потащила меня в сторону.

— Щас я ему устрою «поручиться»! Придурок! Сукин сын! Да я его…

— Кажется, когда тебя не узнают, это не всегда хорошо… — Я не зло рассмеялся.

Бэль хохотнула тоже и начала успокаиваться.

— Действительно, в таком глупом положении я еще не оказывалась. Спасибо, что показал, каково это, когда тебя не знают! Сама бы не додумалась так поэкспериментировать. Подожди, ладно?

Она отошла в сторону метров на двадцать и принялась с кем-то разговаривать вполоборота ко мне, чтобы я не слышал и не мог прочесть по губам.

«Вот так так! Ты еще не попал на мероприятие, Шимановский, а уже устроил девушке приключение! Это ведь из-за тебя, из-за твоего вида, вас не пустили. Пригласительные? Их можно купить, украсть, сделать копии (ну, не знаю, может, и можно), но на бал попадают все равно лишь те, кому положено, а не все подряд. Эти пригласительные были не именные, потому охранник заупрямился.

А билеты не именные потому, мой друг, что она пытается скрыть свое имя от тебя. Если бы не скрывала — прошли бы внутрь, не задерживаясь ни секунды».

«Да знаю я! — ответил я сам себе. — Но может, еще рано говорить имя? Эта девушка знает весь бомонд лично. Она сильно крутая, и быть в тени пока лучший выход. Ты вот думал, что нужен ей лишь в качестве игрушки, а может, она думает то же самое о тебе? Что нужна тебе лишь как мостик в высший свет? Или как дойная корова? И хочет проверить тебя».

«Затащив на тусовку? Вряд ли…»

Не придя ни к какому выводу, я решил продолжать нашу игру, раз она выгодна обоим, и наслаждаться моментом. Если дальше ничего не получится, если это свидание станет первым и последним, я уже счастлив тем, что побывал здесь, посмотрел на высший свет.

Бэль подошла через несколько минут:

— Все, уладила. Он труп. Больше тут работать не будет. И нигде больше не будет.

— Жестокая ты! — Я усмехнулся. — Зачем так сурово?

— Это правила игры, Хуанито. Здесь один раз ошибешься — и ты на дне. Кстати, это правило касается не только слуг. Понимаешь, о чем я?

— Конечно. От лакея до герцога Сантаны: одна ошибка — и adios. Жестокий мир!

Первый раз в жизни я порадовался, что живу в простом районе среди простых людей.

— Как с такими правилами игры можно выжить?

— И не спрашивай! — отмахнулась она.

— Кстати, это твое. — Я вытащил и протянул ей забытый в кармане навигатор. — Ты забыла его. Помнишь?

Она кивнула. Восторга на ее лице при этом я не увидел, обычное рядовое событие — вернули навигатор с архисекретной информацией. Ей каждый день по три штуки таких возвращают. Это задело, но я не стал акцентировать внимание — не тот случай.

— Он мне здорово помог позавчера, так получилось. Спасибо.

Схему камер в школе я удалил, остальные данные не трогал. Дэбэшники вроде тоже ничего с ним не сделали — изменений не нашел. Значит, все в порядке, отдал в первозданном виде, моя совесть чиста.

— Да не за что.

Она тут же надела его, подключая к браслету. Просмотрела какие-то странички, затем отключила.

— Пока без него похожу. О, смотри, началось!

Из здания вышел маленький неприметный человек в деловом черном костюме, выделявшем его среди пестрой толпы строгостью, занятостью. Какой-то менеджер мероприятия. Рыкнув на того самого охранника, он указал ему сначала на нас, потом на дверь за спиной. Охранник ошарашенно вытаращил глаза, попытался что-то сказать, но человек в черном вновь рыкнул и кивнул себе за спину. Тот развернулся и ушел.

После этого человек спустился к нам и вежливо поклонился моей спутнице:

— Сеньорита, произошло недоразумение. Прошу простить меня, виновные будут наказаны, подобное не повторится.

По его лбу стекал пот. Он боялся Бэль, говорил с трудом, словно выдавливая слова из себя.

— Хорошо.

Бэль не стала строить из себя оскорбленное достоинство, подозреваю, из-за меня, и мы направились к входу. Человек засеменил следом, я даже спиной чувствовал, какое облегчение он испытал.

Остальные охранники в ливреях при нашем приближении поклонились. Урок даром не прошел.

Мы вошли внутрь. Бэль сунула букет черному человеку и что-то сказала. Потом взяла меня за руку и потащила дальше, не давая рассмотреть холл и окружающих.

— Я распорядилась отвезти цветы домой, а то завянут. Пойдем в буфет?

— Зачем?

— Я не завтракала. Покраска, сушка, макияж… пока все сделаешь!

«Шимановский, читай между строк: чтобы тебе понравиться, я все утро провозилась, даже не завтракала».

«Ой ли из-за меня?»

«Придурок! А то ты женщин не знаешь! А из-за кого еще?»

* * *

Я не стал себе ничего заказывать. Цены тут не просто кусались, сильно кусались, а неограниченными финансовыми возможностями, как некоторые, я не располагал. Бэль же трескала за обе щеки, не забыв заказать и мороженое. Не много, порции четыре.

— Как я понял, ты — фанатка Золотого века, — решил я начать отвлеченную беседу, чтобы не скучать, пока она при деле.

— Это плохо?

— Нет. Просто интересно, откуда такая направленность? Не так много в нашем мире людей, уважающих старину, слушающих старинную музыку, изучающих старинную культуру не потому, что в универе учатся, а потому, что самим интересно.

— Не знаю. — Она пожала плечами. — У меня бабушка очень любила старину. Я ее не застала, к сожалению, но мне рассказывали. А потом я повзрослела, начала интересоваться. Не поверишь, подсела, прямо как на наркотик! Никому это не интересно, всем нужны лишь деньги, деньги, деньги… Если кто-то интересуется эпохой, то только как коллекционер.

Вокруг нас расхаживали расфуфыренные представители их общества. Им было откровенно плевать на экспонаты, они лишь делали вид, что чем-то интересуются.

— Это точно.

— А ведь эта эпоха уникальна, Хуанито! — с жаром продолжила моя спутница, принимаясь за любимое мороженое. — Такой никогда не было и не будет! Ближайшее время точно не будет. Золотой век — это неограниченный источник того, что мы могли иметь, но растеряли, но что можем возродить. Хоть в какой-то степени, самое ценное.

Я скептически усмехнулся:

— Ничего хорошего из этого не выйдет. Золотой век — эпоха лицемерия и морального регресса. Как можно возрождать идеи вроде «Люби ближнего своего даже в ущерб собственному народу и собственному национальному сознанию»? Ты хочешь, чтобы мы полюбили марсиан, переселили их всех сюда, а потом они нам тут очередную Третью мировую устроили? А как можно «любить» гомосеков? Как можно пропагандировать их ориентацию и терпимое к ним отношение?

Бэль рассмеялась:

— Ты глупый. Очень глупый. И рассуждаешь принятыми штампами. Согласна, многое они делали неправильно, жители той эпохи, за что и поплатились. Но не все же! А ты знаешь, что многие штампы того времени в обществе культивировались намеренно? — воскликнула вдруг она.

Я задумчиво покачал головой:

— Нет. И зачем это сделали?

— Чтобы такие, как ты, простые парни, не задумывались над важными вопросами. Жили по установленным правилам и не заморачивались высокими материями.

— Например?

— Например, что такое власть. Каковы должны быть ее взаимоотношения с народом. Обратная связь от народа к власти. И все в таком духе.

Она распалялась, входила во вкус, и я понял, что ей нравится так вот объяснять людям подобные вещи, спорить, дискутировать. Самое удивительное: я начал втягиваться.

— Понимаешь, идеи, которые считались в то время чем-то само собой разумеющимся, несут в себе скрытый ядерный заряд для власти. И если допустить, чтоб этот заряд распространился среди народа и подбил людей к активным действиям… В общем, мы окончим так же, как они.

Она прокашлялась, подбирая слова.

— Свобода, настоящая свобода, — она не для всех, а лишь для тех, кто может ее понять. Народ не должен быть свободным, Хуан. Народ должен быть скован цепями порядков, обычаев и традиций. Когда голытьба кричит о свободе… это бунт и кровь, ведущие к тирании и тоталитаризму. Хотя это не значит, что свободы не должно быть в принципе.

Вздох.

— Понимаешь, люди тогда ошибались. Власть имущие подменили понятия, объявив собственную личную выгоду идеалом всех, потому та система и рухнула. Их демократия стала жертвой собственных достижений, но это не значит, что, если мы устроим нечто подобное сейчас, произойдет то же самое. В этом и ценность истории Золотого века — мы должны понять его и возродить, но так, чтобы не повторять их ошибок. Понимаешь меня?

Я весело усмехнулся:

— И этим ты занимаешься? Анализируешь? Ищешь ошибки?

— В общем… да. — Она не обиделась на мою иронию. — Это захватывает. И не делай такие глазки, да, этой проблемой занимаются историки. Много историков, целые институты. Однако сколько историков, столько и мнений, слишком многогранный век, каждый находит в нем свое, отличное от других. А я… А мне… В общем…

Продолжать не требовалось, я ее понял. А ей, возможно, придется управлять структурой, оказывающей влияние на политику одного из самых сильных государств человечества. Что ж, полезное у девочки хобби!

От всех этих рассуждений кругом пошла голова, о чем я ей тактично намекнул. Она вновь рассмеялась:

— В нашем полку прибыло! Не переживай, поначалу трудно вникнуть, но у тебя получится. Ты не первый, которого я совращу Золотым веком и его ценностями. И гарантирую, станешь его фанатом. Совращать?

— Совращай. — Я обреченно кивнул. — Только медленно и постепенно, чтобы я понял, о чем речь.

Она кивнула.

— Скажи, вот ты слушал мою музыку на неделе?

— Конечно. Все переслушал. Почти.

— Что можешь сказать о ней в целом?

— В целом? Ну… — Я задумался. — Сейчас так не играют.

— Почему? — Она смотрела на меня с легкой ехидцей, как бы проверяя интеллектуальные способности.

Я задумался. Хороший вопрос. Я чувствовал, ощущал, это есть в записях Бэль, но нет в современной эстраде, но как объяснить музыку словами?

— Какой-то драйв, безумие, что ли. Не знаю. Не ритм, а именно… Ну, это когда музыка вытягивает из тебя что-то или, наоборот, проникает внутрь, заставляя тело делать то, что нужно ей, а не хочешь ты.

— Ты сказал правильное слово. Драйв. — Ее глаза довольно заблестели. — В нем все кроется. Даже в медленных композициях есть этот скрытый драйв. Так?

Я кивнул.

— А ты знаешь, что со времени последней битвы парусного флота до создания полностью бронированных океанских флотов прошло каких-то тридцать лет?

Резкий переход. К чему он — не понял, но честно отрицательно покачал головой.

— А с момента отрыва от земли первого самолета и до первого полета человека в космос — жалкие полвека?

— И что?

— Мир в те годы развивался такими темпами… бешеными, нереальными. За тридцать лет он менялся полностью, от старого ничего не оставалось. Компьютеры, генетика, атом, нанотехнологии… Ты не представляешь, сколько всего было тогда изобретено и за какие ничтожные сроки!

Это был бешеный мир, Хуанито. Это было время… очень быстрое. Их музыка, их искусство — все их искусства — все развивалось так же, было подчинено эпохе. Потому они и слетели в итоге с катушек — реалии жизни не успевали за их развитием. Они перемудрили сами себя, наши бравые предки.

А ты знаешь, что со времен Золотого века не сделано ни одного стоящего открытия?

Я засмеялся от всего сердца. В ее речи были спорные моменты, с которыми можно было согласиться или нет, но сейчас она сказала полную чушь.

— И не надо смеяться. Назови мне хоть одно изобретение, ГЛОБАЛЬНОЕ изобретение, сделанное за последние четыреста лет? Такое, что продвинуло человечество на качественно новый уровень?

Я начал перечислять известные мне изобретения, приходя к выводу, что почти все они касаются оружия. Бэль скептически покачала головой:

— Нет и еще раз нет.

— Почему?

— Ты говоришь о вещах… неглобальных. Путаешь эволюцию и революцию. А я прошу назвать научные революции.

— ?!!

— Хорошо. Смотри, генетика. Люди до ее открытия знать не знали, что такое гены, а потом смогли накормить миллиарды людей, создали модов, улучшив себя самих. Понимаешь?

Кажется, начал.

— Электронные технологии, сети, виртуал — это все продукт одного-единственного изобретения под названием ЭВМ. Предназначенного решать чисто математические задачи. Он был изобретен…

— Понял, — перебил ее я.

— А известно тебе, что все… не так, ВСе, что мы сегодня имеем, — от виртуала и сетей до систем ведения боя эскадрой линкоров — существовало в начале двадцать первого века?

Я вновь скептически хмыкнул. Неуверенно, но пока еще надеялся, что она не сможет доказать правоту. Напрасно.

— Да, существовало. В более примитивной форме, доступно было не каждому, с очень большой дифференциацией функций… Но все это БЫЛО.

Пауза.

— Со времен Третьей мировой войны, Хуан, мы не изобрели ничего нового. Наши истребители летают лучше, дальше, выше, космические корабли перелетают с планеты на планету за несколько дней, а не за месяцы и годы, наши двигатели экономичнее и мощнее в тысячи раз, у нас много новых композитов, из которых мы строим сверхпрочные купола и космолеты… Но это те же самые купола, что возводились сто и двести лет назад, те же самые корабли, что несли пионеров Марса и Юпитера, те же истребители, что использовались в Четвертую и Пятую мировые.

Мы не регрессируем, нет. Но и не растем. Мы, весь наш мир, четыреста лет топчемся на месте.

Четыреста лет стояния против их двух сотен бешеной гонки быстрее самого времени. Ты не задумывался, почему так?

Вот теперь она точно меня озадачила.

Я никогда не задумывался о таких вещах. Прогресс? Все свято верят, что он есть, каждый год защищаются тысячи патентов, выпускаются сотни наименований новой продукции. Новая техника, новые продукты, сделанные из воды и углекислого газа, которые не отличишь от настоящих по вкусу и полезности и которые в разы дешевле…

…А оно вон оказывается как. Все относительно, главное — точка, откуда смотреть. Относительно и наше общество, закостенелое и консервативное, не принимающее новых идей. В этом заключался смысл нашей дальнейшей беседы.

Эта беседа многое открыла мне. Например, что Венера — передовое государство в политическом плане, оно единственное, где придерживаются хоть каких-то принципов демократии. Не той, что умерла сотни лет назад, иной, сдерживаемой традиционными порядками, но таких свобод, как у нас, нет даже в богатой сытой Империи или высокомерной России. Королева наша, хоть и не фанат тех времен, стремится к либерализации и демократизации, пытается сделать народ активнее, надеясь вызвать в стране волну прогресса на всех фронтах. Пока не слишком удачно, но она никуда и не спешит.

…Но с другой стороны, я точно знал, что у власти достанет репрессивных механизмов и она подавит в зародыше любые очень уж активные «активности» народа. Мы впереди всей Солнечной системы, но не настолько, как хочется Бэль. Просто народ — это одно из средств защиты королевской власти от всесилия кланов. Если бы не народ, привыкший к патернализму, что над ними монарх-заступник, которого, в свою очередь, надо беречь и защищать, жить бы нам всем в раздираемой на клочки буржуями чахлой республике…

* * *

В высокоинтеллектуальных спорах прошел не один час. Мы бродили по выставке, глазели на экспонаты, вели диспут. Попутно Бэль объясняла мне кое-что из виденного. Честно, меня выставка не впечатлила. Ну да, предметы быта, картины. Фотографии — непривычные, плоские, без эффекта объема. В конце концов я открыто сказал ей об этом.

— Зачем это все нужно? Кому интересно, кроме фанатов и коллекционеров? Я так понял, понты, — я обвел рукой гуляющую публику, — будут только сегодня и завтра. А кто пойдет сюда потом? Выставка же не окупится, это Королевская галерея, представляешь, сколько здесь стоит арен…

Она приложила палец к губам и улыбнулась, как улыбаются наивным детям:

— Пойдем, — и вновь куда-то потащила. — Ты прав. Выставка — это понты. Это вообще понты, не только на сегодня и завтра. Просто надо что-то выставлять, вот и собрали до кучи. Но выставка не билетами окупается.

— А чем?

Она помялась:

— Сейчас покажу. Понимаешь, ценность ЭТОЙ эпохи не в том, что можно потрогать, — вещах, фотографиях, — а в идеях. В философии, музыке. Вот, смотри…

Мы вышли к маленькой неприметной двери с надписью «Распродажа коллекций».

— Пошли.

Это оказалась антикварная лавка… или не так, выставка-лавка. Но не простая, а древних музыкальных дисков. Они стояли на полках в несколько ярусов, причем, в отличие от стеллажей в наших магазинах, в каждом ряду стояла не стопка одинаковых дисков, а по одному, максимум два-три.

— Вот то, куда я хотела попасть и ради чего пришла. — Она зашлась в счастливой улыбке. — Ради таких мест эти выставки и организуются. Остальное ерунда, фон…

И она исчезла.

Нет, не исчезла в прямом смысле слова, бродила между деревянными, из настоящего дерева, приятно пахнущими временем стеллажами, но я ее потерял. Всем ее вниманием завладели антикварные диски, в которые она жадно вчитывалась, глаза ее горели алчностью ребенка, во дворе которого перевернулся грузовик с мороженым. М-да, у каждого свои причуды.

Я тоже двинулся по магазину, но в противоположном направлении. Сказать, что был сильно рад или удивлен этим сборищем антиквариата… не скажу. Всю эту музыку можно найти в сетях. Порой придется долго искать, но все равно можно. Мне этого достаточно. А диски… Фетиши это все!

Я взял в руки один из продаваемых экспонатов. Пластиковая коробка, хорошая, надежная, но материал неизвестен — таких сейчас не делают. Какая-то мягкая на ощупь. С обратной стороны на ней была трещина… Нет, не трещина, линия сгиба. Но на линии произошел разрыв внешнего слоя, и казалось, будто сейчас она распадется.

Я недовольно хмыкнул и принялся рассматривать черно-белое изображение сверху. Чернокожий добряк с пухлыми щеками самозабвенно играл на трубе.

— «Луис Армстронг», «Парижский блюз»? Интересуетесь джазом, молодой человек?

Я чуть не выронил от неожиданности коробку из рук. За мной стоял пожилой седовласый сеньор с добрыми глазами.

— Вообще-то нет. Просто моя подруга ушла смотреть, что здесь продается, она давно грезила этой выставкой… А так я не очень разбираюсь в музыке того времени, — честно признался я.

Пожилой сеньор довольно усмехнулся:

— Ничего страшного, молодой человек. Полюбив эту музыку однажды, вы полюбите ее до конца жизни. Ваша подруга правильно поступила, приобщив вас, вы не пожалеете.

Что-то меня уже второй раз за сегодня «приобщают». К чему бы это?

— Но я даже не имею представления, что здесь. — Я указал на коробку.

— Пойдемте со мной. — Старик поманил следом.

Мы вышли из закутка стеллажей к большой площадке, на которой стояли непонятные приборы с раструбами.

— Это не проблема. У нас есть все, что может понадобиться клиенту, мы — уважаемая фирма и оказываем самый широкий спектр услуг.

Говоря это, он аккуратно открыл коробочку и извлек из нее белоснежный пластиковый диск. Странно, современные диски подобного формата серо-стального цвета.

— Конечно, это «Белу», жалкая переделка семидесятых, — продолжал разглагольствовать он. — Но зато обратите внимание на качество, на материал — он вечный!

Я кивнул. Старик положил диск на пластину проигрывателя, а это был проигрыватель, нажал архаичную кнопку, чтобы та начала вращаться, и плавно опустил на каемку диска вращающееся устройство, напомнившее мне почему-то перо. Из динамика, а раструб на самом деле оказался архаичным динамиком, полилась нежная лирическая мелодия. Качество ее было… не просто ужасно, а отвратительно, но звучание завораживало.

— Редкая вещь, — повернулся улыбающийся сеньор. — Но наша фирма только такими и занимается. А если вам нужно что-то, чего нет у нас, мы найдем вам это под заказ.

— Спасибо, конечно… — только этого мне не хватало, — но я не фанат, я говорил…

— Да, конечно, конечно. — Сеньор согласно покачал головой. — Мистер Смит. — И протянул мне руку.

Я опешил, но руку пожал. В вывеске над входом значилось: «Лавка мистера Смита».

— Шимановский. Хуан Шимановский. Вы…

— Да, я хозяин этой фирмы. Кто еще может разбираться в музыке гринго, как не чистокровный гринго? — Он расхохотался.

Я тоже улыбнулся.

— Так что, если у вас появится интерес на какую-нибудь редкую вещь, мистер Шимановский, смело обращайтесь к старику Адаму.

— Вы знаете, се… мистер Смит, я как бы… небогатый человек.

— Какие ваши годы, юный сэр, какие ваши годы!

Он как-то странно улыбнулся, мне стало не по себе.

— Просто помните, когда станете богатым и знаменитым, старина Смит выполнит любой ваш каприз — в память о старой дружбе и том времени, когда вы были молоды и ничего собой не представляли.

— Конечно, мистер Смит, обязательно.

— А сейчас разрешите сделать вам небольшой подарок, мистер. — Он поманил меня за собой.

Мы вновь прошли через весь магазин в маленькую подсобку. Ну, подсобка только казалась маленькой, на самом деле она была огромной, просто заставлена ящиками и стопками с дисками от пола до потолка, а подойти к нужному ящику в противоположный конец помещения можно было лишь через небольшой проход.

Покопавшись в стопке с ведомыми одному ему ориентирами, старик вытащил на свет божий диск, но немного не такой, не в пластиковой коробке, а…

— Это что, бумага? Картон? — Я опешил.

Мистер Смит, глядя на мое удивление, вновь рассмеялся:

— Разумеется, нет, молодой человек. Та жалкая подделка — «Белу Оризонти», 2373 год. Эта вещь издавалась гораздо раньше, когда еще не существовало тех материалов. Конечно, это тоже переиздание, и оно в разы крепче оригинала, но оригинал стоит столько… что продаваться будет на престижнейшем из аукционов (если будет продаваться), куда до них старому Смиту!

Это «Мехико», 2258 год, — продолжил он, повертев коробку в руках. — Студия «Золотой дракон». Лучшее переиздание классики всех времен и народов. Держите, юный мистер. В знак того, что я не шучу, когда говорю про будущее.

— Я…

Я молча взял диск в руки. Нет, правда, не картонка, пластик, но уж очень древний пластик, выцветший и потертый.

На диске была изображена белая гора американских президентов на чистом небесно-голубом фоне неба. Та самая, которую имперцы разрушили во время оккупации Северной Америки в начале двадцать второго века. Я изучал эту тему, когда писал реферат по истории, и точно помню, что президентов было четыре. Линкольн, Рузвельт, Джефферсон, Вашингтон. Здесь же их нарисовано пять. И президенты эти… не такие.

— Диип Пу… — попытался я понять название без переводчика.

— «Глубокий пурпур», — помог мне мистер Смит. — «В скале». Лучший альбом этих ребят. Ну, один из лучших. Ну что, пойдем поищем твою подругу, мистер?

Мы вышли. Я не удержался и спросил:

— Мистер Смит, мне неудобно, скажите хотя бы, сколько это стоит?

Старик рассмеялся:

— Тебе не купить, мальчик. Поверь старому гринго. А насчет удобства… Неудобно с женщиной в гамаке спать. А подарок — это подарок, сколько бы он ни стоил.

— Спасибо, мистер Смит! — от всего сердца произнес я. — Я вас никогда не забуду. Чем смогу быть полезен — обязательно помогу.

— Да что там! — махнул он рукой. — Какая помощь! Вот когда придешь за следующим диском, захвати старому Адаму хорошего виски. А ты придешь, я знаю, я хорошо разбираюсь в людях.

И, посмеиваясь под нос, мистер Смит отправился к стойке с кассой, возле которой что-то обсуждали двое его помощников, работников магазина, и клиент.

Бэль нашлась в соседнем ряду. Скача от радости, она показала мне несколько коробочек, идентичных первой мной увиденной (внутри которой диск белого цвета). На одной из них надпись была сделана на французском, и я смог прочесть «Эдит Пиаф».

— Глянь, что я нашла! — И она принялась щебетать, рассказывая про каждую из своих находок.

Я же стоял ошалевший, пытался прийти в себя. У меня в руках лежала вещь, которой более двух сотен лет. И ее мне только что подарили. Просто так. Сказав, чтобы я, когда стану богатым и знаменитым, придя сюда за пополнением коллекции, принес бутылочку виски. De puta madre!

— Бэль, сколько это стоит? — почти шепотом от волнения спросил я, кивая на французский диск. Который издан в «Белу Оризонти» в семидесятых годах прошлого века. Почти семьдесят лет назад.

— Дорого! — потянула она, покачав головой. — Это же антиквариат. Этот около десяти тысяч. А этот, наверное, все двенадцать. Сейчас узнаю. А что?

— Ничего. — И показал ей свой. — А это мне только что подарили.

После происшествия в «Лавке мистера Смита» Бэль ходила сама не своя, как придавленная. Что это, зависть? Неприязнь к чему-то, мне непонятному? Диск этот, по ее словам, стоит от пятидесяти до ста тысяч империалов. Иначе говоря, матери, чтобы заработать на такой, нужно работать, не есть и не пить много лет. Пока объяснения реакции Бэль я не находил, и мы просто шли, разглядывая экспонаты, вяло перебрасываясь ничего не значащими фразами. Жаркие споры получасовой давности канули в Лету.

Это случилось внезапно. Я не успел ничего сообразить и тем более предпринять, как моя спутница ужом юркнула за колонну, приложив палец к губам.

— Меня нет… — прошептали ее губы, а палец указал в сторону противоположного выхода, из которого выходили…

…Две девочки в хороших, но «рабочих» костюмах. Строгие закрытые серые пиджаки, строгие юбки почти до колена… Красивые девочки, но что-то сразу не понравилось в них, что-то смутно знакомое.

Что — понял через секунду, когда разглядел у каждой за поясом небольшой ручной игломет. Здесь, в охраняемой галерее, куда допуск с оружием категорически запрещен. И шарили глазами по находящимся в зале они профессионально, замечая малейшую деталь, могущую представлять угрозу.

Телохранители.

Вторая моя догадка одновременно и подтверждалась, и опровергалась. Подтверждалась в том, что да, это «ангелы». А опровергалась в том, что в зал вошла не ее величество, как я подумал, а ее высочество инфанта.

Она шла в сопровождении подруги — девушки-мода с такими же волосами, как у Бэль (в смысле белыми), и мило с нею беседовала. Вокруг них рассредоточилось еще три девушки-«ангела», а сзади «прикрывала» последняя, шестая.

Прикольно!

Я с интересом, практически в упор, принялся рассматривать инфанту и ее спутницу. На сей раз ее охрана была… гораздо проще, чем там, на площади, но оно и понятно: там — разъяренная толпа народа, здесь — великосветская тусовка. Максимум, что ей грозит здесь, — подосланный наемный убийца, но на выявлении таковых девушки-хранительницы съели собаку.

Все они были примерно одного возраста — от двадцати трех до двадцати шести, и ее высочество с подругой, и охрана. Их что, специально так подбирают? По возрасту? Чтобы в толпе не выделяться?

Все возможно. Если их приодеть, «ангелы» спокойно сойдут за подруг инфанты. Наверное, да.

Девушка рядом с принцессой приковывала внимание своей красотой — моды вообще красивые, но эта была… роскошной. Стройные ножки, пухлые бедра. Талия немного шире приевшихся стандартов, но до «страдающей от избытка лишнего веса» далеко. Мне такая полнота даже нравится. Волосы не прямые, а волнистые, завитые — не один час укладки, но ей очень идет. Еще личико у незнакомки было милое, жизнерадостное, в отличие от холодного, надменного лица принцессы. Это тоже понравилось.

Они остановились напротив стенда с фотографиями, посвященными первооткрывателям космоса. Я сделал несколько шагов в их сторону. Одна из охранниц, симпатичная черноволосая девушка, смерила меня недовольным взглядом, скривила губки, но пропустила, видимо не найдя во мне ничего опасного. Пожалуй, если бы она улыбалась чаще, была бы еще красивее! Да, и не забыть не делать резких движений — эти цыпочки ничем не уступят тем, что были вчера в школе, а их иглометы у пояса… не для красоты.

Прислушался. Девушки спорили, почему изображенная на фотографии стела, памятник первым космонавтам, совсем не похожа на реальную ракету, изображенную рядом.

Я знал ответ, все-таки вырос в квартале, посвященном космосу, потому не замедлил вмешаться. Изначально этого делать не планировал, хотел просто постоять, послушать, понаблюдать, но как-то само вырвалось.

— Во время, когда ваяли стелу, внешний вид ракеты находился под грифом «секретно». Шла холодная война с Северной Америкой, и Советский Союз старался всячески оградить свои технологии от копирования. Потому скульпторы взяли за основу форму трофейной ракеты Фау-2, стоявшей на вооружении фашистской Германии…

Обе девушки разом повернули голову, вытянув лица от изумления. Охранницы сзади тоже напряглись, но резких движений я не делал. Пауза.

«Все, Шимановский, ты попал! Слово — не воробей, вылетит — отхватишь. Давай работай, говори что-нибудь».

— Даже внешний вид ракеты «Восток», — я указал на вторую фотографию, они удивленно проследили за моей рукой, — была, по своей сути, революционным решением. В те годы не существовало стандартов оптимальной аэродинамической формы, люди только начали экспериментировать в этом направлении, потому даже такая утечка могла ускорить американские разработки.

Меня слушали. Я продолжил:

— В те годы это считали оправданным, но позже, когда американцы обогнали Советский Союз, а у того на памятниках осталась Фау-2… это не показалось хорошим решением. Но было поздно, памятники устанавливают один раз и на века.

Я замолчал.

Девушка-мод вышла из ступора первая. Стрельнув мне глазками, она елейным голосом произнесла:

— Сеньор, вы так хорошо разбираетесь в истории космонавтики?

Я пожал плечами, обдумывая, к чему может привести заигрывание с нею. А она явно собиралась заигрывать.

— Когда-то увлекался. Хотите послушать что-нибудь еще интересное?

Она картинно засмущалась. Точно, собирается.

— Разумеется, я тоже фанат космонавтики, особенно древней…

У нее на лице было написано, какой она фанат космонавтики. Блин, меня еще никогда открыто так не клеили! Да еще кто — аристократка, подруга самой ее высочества!

Я растерялся. Догадывался, кто эта сеньорита, и потакать ее флирту элементарно опасался. А за колонной стояла Бэль и прекрасно нас слышала, я даже отсюда почувствовал, как сжимаются в приступе злости ее кулачки. Но незнакомка была… слишком красивая!

Выручила инфанта. Она вдруг отшатнулась от меня и презрительно фыркнула:

— Пойдем отсюда, Сильвия, — и попыталась оттащить подругу. — Я его узнала. Это республиканец. Никуда от них не спрячешься.

Сильвия заупрямилась:

— Да что ты говоришь? — Затем расплылась в довольной улыбке, словно кошка, объевшаяся сметаны. — Фрей, но это же умный республиканец. Для них такое редкость. — Затем повернулась ко мне: — Сеньор, не обращайте внимания на мнение ее высочества. Она субъективна, но ее можно понять. Лично я обожаю республиканцев. Особенно если они грамотные республиканцы…

Ее взгляд был настолько многозначительным…

В этот момент во мне включился автопилот, перехватывая управление от впавшего в ступор сознания.

— Сеньорита, простите мое нахальство… — Я картинно расшаркался. — Я немного перебью, но ответьте… Что вы здесь делаете? — И, не давая опомниться ошеломленным этой фразой красавицам, добил: — Понимаете, до сегодняшнего дня я считал, что ангелы живут только на небесах… — я указал глазами в потолок, — и не спускаются к нам, смертным. Но сейчас понимаю, как сильно ошибался…

Молчание. Долгое-долгое. Затем зал потряс взрыв хохота.

Смеялись не только девушки, пара охранниц в стороне тоже улыбнулась и торопливо отвернулась.

— Сеньор, вы так любезны! — Девушка, именуемая Сильвией, сделала галантный реверанс. — Я не забуду ваш комплимент! — И тут же воскликнула: — О, а это что у вас?

Не спрашивая, вытащила у меня из рук диск и начала внимательно его осматривать. Расстегнула коробочку, наполовину вытащила черную пластину.

— Так-так, интересно…

Кажется, она попала на знакомую стезю. Тоже интересуется музыкальным антиквариатом? Это у модов мода такая?

Ее высочество выглянула из-за ее плеча и тоже принялась с интересом рассматривать.

— Увлекаетесь классическим рок-н-роллом? — наконец произнесла Сильвия.

Это название ничего мне не сказало, но, так как смысл его понятен и без этого, я вежливо кивнул:

— Есть такой момент.

— У вас интересный, оч-чень интересный диск… — Она взглянула на меня… как-то иначе, совсем другими глазами. Не как на сумасшедшего, в припадке дурости или храбрости подошедшего клеить спутницу ее высочества, а как на серьезного человека.

— Это подарок, — признался я. — Мне его подарил хороший человек, который более искушен в музыкальных вопросах.

— У вас очень интересные знакомые… — вновь потянула она и вернула мой подарок. — Познакомите меня с этим человеком?

Что такого в этом диске? Или дело не в нем, а она оценила меня по его примерной стоимости? Что я из их круга, раз могу позволить себе такое?

— Думаю, это невозможно. — Я, как бы извиняясь, поклонился.

— Сильвия, ну мы идем? — Принцесса вновь попыталась ее утащить. И вновь бесполезно.

— Погоди, Фрей. Сеньор, надеюсь, вы не будете против как-нибудь встретиться и поговорить еще о музыке и вкладе советской и американской науки в развитие мировой космонавтики? Где-нибудь в менее людном месте?

Ее ресницы выразительно дрогнули. Она продолжила начатое, но теперь это уже был серьезный кадреж заинтересовавшего ее человека, а не легкий, ничего не значащий флирт. Я игру принял и ответил тем же:

— Думаю, кардинальных препятствий для этого не существует, прекрасная сеньорита…

— Вот и отлично! — Она улыбнулась, залезла в сумочку и после недолгих поисков вытащила оттуда золотую пластину с тиснеными буквами. — Это мой личный номер. За хорошей беседой время летит незаметно, думаю, мы хорошо проведем его…

Она сделала легкий реверанс, я вновь поклонился.

— Сильвия, да идешь ты, в конце концов?!

— До встречи, рыцарь! — Напоследок она стрельнула ресницами, послала воздушный поцелуй, затем взяла под руку ее высочество, и они вместе поплыли к следующему залу.

Я уже знал, что написано на карточке. Кстати, она оказалась не золотой, а позолоченной — позолоченный настоящим золотом пластик, инкрустированный мелкими-мелкими камешками, и сомневаюсь, что это стекло. Но глаза мои все же медленно опустились и прочли:

«Сильвия Корнелия Мануэла Валентина Феррейра».

Самая богатая невеста Солнечной системы.

 

Глава 14

ТАНЦЫ С ОГНЕМ

Бэль пылала. И это слабо сказано.

— Ты от них пряталась? — После ухода ее высочества я зашел за колонну, где якобы что-то напряженно рассматривала.

Девушка кивнула.

— Увидела охранниц и…

— Да, увидела «ангелов» и решила потеряться! Доволен?

Грубо, девочка, очень грубо. Но я на крик не отреагировал.

— Ты ее хорошо знаешь?

— Кого «ее»? — презрительно фыркнула она.

— Обеих. И принцессу, и Сильвию.

Оценивающая пауза.

— Фрейю хорошо. Сильвию похуже.

Я усмехнулся:

— Похоже, ты не очень любишь сеньориту Феррейру.

— А за что мне ее любить?

Логичный вопрос. Я так даже и застыл с раскрытым ртом, не найдя ядовитого комментария.

— Ваши семьи враждуют?

Моя спутница успокаивалась. Медленно, но все же приходила в себя. Вот это ее зацепило!

— Нет, не враждуют, — ответила она уже тише. — И мы не враги. Просто… Ну, не люблю я ее!

— Бэль, а пойдем-ка отсюда куда-нибудь? Где спокойнее и не гуляют принцессы?

Она задумалась и согласно кивнула:

— Да, ты прав, пойдем. Все равно смотреть здесь не на что…

— Расскажи мне про нее?

Мы шли по улице, под ручку, без всякой цели — просто шли. После галереи, свернув за угол, она дождалась своего охранника (одного из охранников), плечистого жилистого парня лет тридцати, и отдала ему свои покупки. Как объяснила, их несколько и они всегда будут находиться рядом, следовать за нами. Это на случай, если мы резко вдруг захотим сорваться — не стоит осложнять им работу. А девочка делает выводы! На мой подарок она посмотрела, но забрать не предложила. Наверное, постеснялась — мало ли как я отреагирую?

— Про Фрейю? Или Сильвию? — От последнего имени ее глаза непроизвольно сузились. М-да, ревность — страшная штука!

— Про принцессу. Я ничего о ней не знаю, кроме ее наличия. — Про себя я довольно усмехнулся. Нашлась вещь, которой можно позлить Бэль!

— Она нормальная, — после паузы произнесла девушка. — Совсем не такая, какой ее считают. Это высокомерие, гонор… Это наносное, среди своих Фрей скромная и жизнерадостная. И очень веселая.

Уже интересно!

— А еще она чувственная очень. Нет, ну, когда надо, может весьма жестко себя повести, но внутри, в душе, она очень ранимая. И одинокая. Вот.

— Одинокая?

Кивок.

— Угу. С кем ей общаться? Все от нее что-то хотят. Связи, положение… А ей не надо всего этого. Чего человек хочет в жизни? Чтобы было с кем посидеть, поговорить по душам. Чтобы тебя поняли. Да только вокруг нее таких нет.

— Кроме Сильвии, практически равной по статусу. Наследницы империи, бюджет которой сравним с бюджетом неслабого государства. Тоже своего рода принцессы.

Бэль согласно кивнула.

М-да, жаль девочку. Но что делать, у всего есть свои минусы. Нельзя быть наследной принцессой и при этом во всем остальном купаться в шоколаде. Такова жизнь.

— А ты? Ты с нею в каких отношениях? Близких?

— Да. — Пауза. — Но не настолько близких, как… могли бы быть, — увильнула она от четкого ответа. Ага, тоже что-то нужно от ее статуса? — Ближе Сильвии никого нет. Мне кажется, она и Себастьяна-то не бросила до сих пор из-за нее. Все-таки брат лучшей подруги.

Я вспомнил Себастьяна и то, как он на нее смотрел. Заискивающе. И понял: будь я на месте принцессы, тот бы давно получил от ворот поворот.

— У них так все плохо?

Я поймал себя на мысли, что тайны Мадридского двора вдруг переставали быть для меня тайнами и… ничего такого особенного в них не оказалось. Ну, подруги с одной. Ну, встречаются с другим. Дело житейское!

Бэль пожала плечами:

— Не плохо, но он… Он ее достал. Ты б знал, какой он нытик!

— Он? Нытик?

А возле «инспирасьона» предстал наглым, властным и самоуверенным. Никогда бы не подумал.

— А чего ж она его не бросит, раз он не нравится?

— Значит, не так уж и не нравится. — Девушка помолчала. — Хуан, сам подумай, с кем ей встречаться? С кем-то ведь надо! А где взять нормального парня? Они все… или подхалимы, или хлюпики. Вот.

— Потому ты гуляешь со мной, хотя я не подхожу тебе… по статусу, потому что я не подхалим и не хлюпик?

Она лишь довольно улыбнулась:

— Ты сам все понимаешь.

— А почему она не поищет парней… в другом месте? Среди других слоев общества? Как ты?

По лицу Бэль пробежала рябь раздражения.

— Думаешь, не искала? Знаешь, сколько мы с нею устраивали таких вот вылазок «в люди»? Много! Одно время вообще в городе чуть не каждый вечер зависали. Только без толку все. Нет в этом мире нормальных парней. А если и есть… они нам не попадаются.

— Так чего ж ты со мной идешь?

Она воззрилась недоуменным взглядом. Может, зря я так? Но вдруг обидно стало за сильный пол…

— Если не попадались, зачем же ты гуляешь с одним из ненормальных?

Она вздохнула и плотнее прижалась ко мне:

— Извини, Хуанито, это не про тебя. Просто… накипело. Ты на сегодняшний день самый нормальный из всех, кого я знаю, но с тобой-то мы встретились случайно!

«Итак, Шимановский, предварительный итог, — тут же встрял внутренний голос, воспользовавшись паузой. — Ее высочество принцесса Фрейя ведет довольно активный образ жизни относительно поисков „нормальных“ молодых людей, активный образ жизни. С этой целью она и ее закадычная подруга Бэль периодически внедряются „в народ“, законспирировавшись под простых смертных. Судя по тому, что на выставке ее никто не узнал, опыт в этом деле у нее большой — она изначально выбрала наиболее выигрышный стиль, нестандартный, но самый безопасный».

От этой мысли стало весело. Мадридские тайны, пожалуй, не такие и скучные!

«Ты никогда доселе не встречал ее высочество, Хуанито? Нет? Жаль, а мог бы. Печально, что в Альфа-Аделлине живет тридцать миллионов человек, не считая туристов и гастарбайтеров. Будь город поменьше, вы бы обязательно встретились!..

А как тебе роль Бэль при дворе? Ну, в среде придворной молодежи? Роль закадычной спутницы ее высочества по бл…кам? Не противно, друг мой?»

«Нет, не противно! — зло ответил я сам себе. — Это подло пенять девушке тем, что у нее было до тебя! Некрасиво. Сама же сказала — не встречала нормальных. А если рядом будет нормальный?..»

— Ты говоришь, она добрая и чувственная… — Я поспешил увести разговор в сторону от скользкой для себя темы. — Это как?

— Ну, переживает за все сильно. И еще… — Она задумалась. Затем остановилась и посмотрела умоляющими глазами: — Хочешь, я тебе одну вещь скажу? Но только ты пообещай, что никому-никому ее не расскажешь!

Я чуть не рассмеялся. Женщины! По секрету всему свету. Всему свету, но чтобы никто не знал.

Я щелкнул пальцем по зубу и провел ребром ладони по горлу:

— Могила!

Она вздохнула с облегчением.

— Фрей до сих пор стесняется своего имени.

Я захохотал. От души, на всю улицу.

— И ничего смешного! Ты обещал!

— Да помню я, помню! — Я попытался взять себя в руки. — Никому! Но самому-то поржать можно?

Бэль пыхтела, злилась, но в итоге смирилась.

— А чего так? Имя как имя. Древняя богиня.

— Вот то-то, что древняя богиня. — Девушка махнула рукой на мою тупость. — Тебе не понять. Она же будущая королева, а тут такое имя. Думаешь, она не знает, что придворные смеются над ним за глаза?

— А они смеются? — Я удивился.

— Ну… — Она замялась. — Сейчас нет. Но поначалу смеялись.

Смелые придворные!

— Ничего, она отомстит. Вот родит себе дочку — и отомстит.

— ?!

Видя, как у моей спутницы отвисла челюсть, я расшифровал:

— Ну как же, ее мама отомстила своей матери, назвавшей ее в честь героини космической оперы, а она отомстит своей, назвав дочь как-нибудь еще. Чтобы та маялась: наследницу зовут бог весть как!

— Фу ты! Я думала, ты серьезно… — Девушка вновь вспыхнула, но, когда я снова расхохотался на всю улицу, тоже засмеялась. — Приколист.

— Бэль, ерунда все это. Имя как имя. Непривычное… Но красивое.

— И я говорю, ерунда, — поддержала она. — Но Фрей комплексует. Сейчас уже не так сильно, переросла, а вот в детстве не представляешь, сколько было пролито из-за этого слез.

— Ты знаешь ее с самого детства?

Бэль смутилась:

— Да. Нас не так много, несколько десятков на всей планете. Не отпустят же родители своих чад играть с теми, кто ниже по статусу?

Хм, ну разумеется! А как иначе?

— Но ты ниже ее по статусу, — поддел я. — Как же ее отпустили?

— Принцессы — исключения. Равных по статусу им все равно нет, потому они играют с равными по знатности. По древности рода мы все можем посоперничать с Веласкесами, а некоторые даже заткнуть их за пояс. Поэтому мы ровня.

— Поня-я-ятно… — потянул я. Как все запущено!

Да, озадачила меня маленькая аристократка, пять минут разговора, а пищи для размышлений на несколько недель.

— А Изабеллу ты знаешь? Принцессу Изабеллу? Про нее тоже много чего говорят. И принца?

Бэль скривилась:

— Изабеллу знаю, но не так хорошо. А принца?.. С принцем мы не близки, он сам по себе!..

А вот здесь моя красавица нагло-пренагло врала. И даже не краснела. Что из этого следует?

«Что она спала с принцем», — засмеялся внутренний голос.

«Угу. Но с другой стороны, судя по реакции, их ничего не связывает, наоборот. С тобой же она гуляет и ревнует при одном упоминании о Сильвии».

«Значит, ты лучше принца, Хуанито!» — сделал я неожиданный вывод и от изумления чуть не закашлялся. Ладно, заканчиваем про принцесс и принцев, неблагодарное это дело.

— А про Сильвию расскажешь? — поддел я.

На сей раз Бэль отнеслась к этому имени спокойно, лишь наморщила лобик.

— Вы враги все-таки или нет?

— Нет, мы не враги.

— Почему же ты ее не любишь? Хотя обе дружите с принцессой?

Девушка тяжко вздохнула:

— Сильвия — очень умная и хитрая выдра. Знаешь ее папочку?

Да, естественно, знаю. Каждый день по дороге в школу встречаю: «Здравствуйте, сеньор Феррейра!» — «Здравствуй, Хуанито, как дела, как мама?»

— Она вся в него, — не заметила Бэль моей реакции. — Такая же верткая и цепкая. Не представляешь, какая у нее деловая хватка. У нее своя фирма, отец выделил, не связанная с «Промышленностью Феррейра». И если на планете где-то есть бесхозная собственность, она ее заберет по дешевке и превратит в доходную жемчужину.

Исчерпывающая характеристика. Кажется, я начал ее уважать. Тогда получается, что за ее игривостью стоял не разврат пресытившейся бездельницы, а интерес коллекционера? М-да!

— Себастьян — тюфяк, — продолжала моя спутница. — Одни понты, а она… истинная дочь Железного Октавио!

Кажется, лежащая в кармане карточка обожгла. Решение не звонить только окрепло.

— А Фрейя?.. — Я и сам не заметил, как назвал принцессу по имени. С кем поведешься… — С ней она тоже верткая?

Бэль отрицательно покачала головой:

— Нет, с ней искренняя, и они настоящие подруги. Но с другими… Я видела, она дала тебе визитку?

Отрицать было бы глупо.

— Не связывайся с нею, Хуан. Она может мимоходом раздавить, уничтожить, посмотреть, что получилось, и пойти дальше. Просто ради интереса. Это страшная женщина!

— Да я как-то и не собираюсь… — Я иронически хмыкнул. — А еще говорят, что они с принцессой… не только подруги.

Бэль, как истинная венерианка, безразлично пожала плечами:

— Ну и что? Когда-то были. Все проходят через подростковую дурь. Но сейчас они просто подруги, точно тебе говорю.

Вот даже как. Интересное обоснование принципа «подростковой дури». Надо взять на вооружение и самому в случае чего отмазываться за все совершаемые ошибки.

— Ты ее боишься?

Бэль напряглась. Я пояснил:

— У нее большое будущее. Когда-нибудь Фрей станет королевой, и ты можешь оказаться… не в фаворе.

Ответом мне стал смех.

— А, ты в этом смысле. Нет, в этом не боюсь.

— А ты о чем подумала?

Девушка задумалась. И лишь минуты через полторы сумела сформулировать:

— Сильвия вне политики, Хуанито. Ее отец и брат что-то крутят, интригуют, а она — сама по себе. Она очень устойчива и удержится у власти в любом случае, при любых обстоятельствах и любом режиме. В этом ее сила.

Пауза.

— А что, режим может измениться?

Лицо моей спутницы и так было серым, но она ответила:

— Дай бог, чтобы нет.

В этом я был с нею согласен.

Беседа вновь зашла в тупик, но на сей раз оживить ее решилась она:

— Кстати, кто-то мне обещал показательные выступления…

Ее глазки хитро прищурились, и я понял, что спорить бесполезно.

— Было дело, припоминаю… — в том же тоне парировал я. — Где?

— Я знаю одно прекрасное место, где можно… — Она предвкушающе зажмурилась.

— Где тебя узнают, — убил я.

— Ой! — От удивления она даже остановилась. — Точно! — А, поняла, это ты специально, чтобы не идти! — сделала она неожиданный вывод, и ее кулачок пребольно впечатался мне в лопатку.

Если думаете, что у девушек легкая рука, — значит, вы не общались с Бэль. Да, она не производила впечатления сеньоры, способной гнуть подковы, но моя лопатка этого не знала и нехорошо заныла.

Я отскочил в сторону, замахав руками:

— И не думал! Честно! Но если тебя узнают — нам же весь кайф обломают?

Аргумент ее убедил.

— Хорошо. Тогда мы сейчас пойдем прямо по улице, и в первом же приличном заведении ты покажешь, на что способен. Договорились?

Я взглянул на улицу перед нами. Центр города, главный купол. «Заведениями» улица кишмя кишела, самые разные, совершенно разных профилей. Где-нибудь да нам «повезет». Жаль.

Нам повезло, и повезло без кавычек. Но то, что последовало потом… выветрило весь скепсис.

Заведение оказалось уютным. Народу было не много — обед, рано. Но на дворе стояла суббота, а выходной день никто не отменял — скоро подтянутся. Группа уже играла, и мне она понравилась. По лицу музыкантов всегда можно определить тех, кто талантлив, одержим искусством, играет не для галочки. Такие способны на все и творят чудеса, а что в кабаках играют… так надо же что-то кушать и на что-то жить?

Бэль, окинув взглядом площадку, смело направилась к ним. Что-то долго объясняла, спорила. К их беседе с фронтменом группы подключились все музыканты, споря и что-то доказывая. Подмывало подойти и послушать, что за пакость она задумала, что даже музыканты не могут прийти к единому мнению, но, поскольку меня попросили «стоять здесь», я стоял.

Наконец договорились. Из сумочки Бэль к ребятам перекочевало несколько золотых пластинок — полагаю, больше, чем они налабают здесь за неделю. Сияющая девушка радостно подбежала и потянула меня за руку на площадку:

— Ты готов?

Нельзя вначале спросить, а потом уже тащить?

— Бэль, диск… — Я поднял вверх раритет, доселе остававшийся в моих руках. Я и забыл про него, а не следовало, если он стоит СТОЛЬКО…

Это всегда так: люди, неспособные почувствовать, сколько стоит вещь, неспособные за нее заплатить заработанными деньгами, не могут ее и оценить. Я всю дорогу нес его в руках, хотя его могли выхватить, выбить, нечаянно сломать. Я мог и сам его нечаянно уронить! Диск стоимостью в сто зарплат! От последней мысли сделалось дурно.

Бэль, как человек, способный заплатить за такое, снисходительно улыбнулась и повела меня к стойке.

— Сеньор, не могли бы вы быть так любезны и сохранить вот это? — Она протянула мой подарок бармену. — Мы с сеньором хотели бы потанцевать, а эта вещь — семейная реликвия…

— Разумеется, сеньорита. — Бармен радушно кивнул и убрал мой подарок за стойку.

— Пойдем. — Она вновь потащила меня на танцпол.

— Но…

— Он не знает, что это такое. Определить, сколько такая вещь стоит, могут только специалисты, поверь. Теперь готов?

Я кивнул.

— Отлично. — Она обернулась и махнула музыкантам.

Донельзя довольный фронтмен вышел на середину их сцены и мягким голосом произнес:

— Сеньоры и сеньориты! Сейчас мы начинаем музыкальный марафон, который посвящается Хуану и прекрасной Изабелле. — В зале раздались робкие аплодисменты.

Заиграли.

Первая песня не вызвала у меня особых опасений — старая знакомая мелодия, известная всему миру. Я усмехнулся, лишь прикидывая, в каком темпе ребята будут ее играть, ибо есть десятки версий даже классического исполнения, от быстрого мексиканского фламенко до медленной лирической баллады.

— Кстати, это тоже песня Золотого века, — шепнула Бэль, поднимая руки и становясь в позицию. — Написана аж в тысяча девятьсот сорок первом!

Я кивнул. И понеслось.

Ребята взяли не медленный темп, но и не быстрый — видно, решили идти по нарастающей. Для меня привычно исчезло все вокруг — только мелодия, заставляющая тело двигаться, и тело девушки напротив, так же, как и я, плывущей по волнам музыки, словно споря, играя со мной. И еще фоновый голос фронтмена где-то далеко-далеко, на грани сознания:

Besame, besame mucho,

Como si fuera esta noche la ultima vez.

Besame, besame mucho,

Que tengo miedo tenerte, y perderte despues.

Я рано обрадовался — это было только начало, разминка. Что началось потом…

Не могу это описать, сам толком не помню, что за чем следовало. Помню только ее, девушку мечты, парящую передо мной. Сказка, танцующая богиня. Тогда я понял, что для меня существует лишь она — она, и только она, — никто в мире больше не нужен. Ни одна девушка, ни одна женщина не сможет с ней сравниться. Лучше просто не существует.

Да, между нами социальная пропасть. Да, она аристократка, вращающаяся в самых высоких кругах планеты, это так. Но в тот момент это перестало иметь значение, превратилось в мишуру, шелуху. Мы сошлись в поединке под названием «танец», жарком бою, и, сражаясь, всецело отдавались друг другу. Я и она, она и я — мы были одни на всем белом свете.

Знойное андалузское фламенко, пылающее огнем аргентинское танго, зажигательные и легкие кубинские мотивы, холодный аристократический венский вальс… Я не помню всего, что там было, но это было здорово.

Бэль танцевала как богиня, как сама Терпсихора. Она и была ею — богиней танца. Да, я не ошибся, предполагая, что девушка хорошо танцует, но не думал, что это настолько серьезно.

Я рядом смотрелся так себе, моя задача была если не «не ударить лицом в грязь», то хотя бы «не показаться совсем уж медведем». С этим я кое-как справлялся, а большего и не требовалось. Она порхала по танцполу, как бабочка, ее платье развевалось, словно знамя победы, а движения отдавали сумасшедшей эротикой.

Это был бой, самый настоящий бой. Углом сознания я отмечал, что танцпол окружен плотным кольцом людей, ошарашенно взиравших на происходящее действо, подбадривая сражающиеся стороны возгласами и аплодисментами. Мы оказались в фокусе, но иначе не могло быть: битва между мужчиной и женщиной — что может быть актуальнее?

Сколько прошло времени… не знаю. Час? Два? Наверное. Под конец начала выдыхаться даже неутомимая Бэль. Музыканты, эти загонявшие нас извращенцы от мира мелодий, в конце концов сжалились и заиграли нечто спокойное и медленное. Я повел ее, бой подходил к завершению, это чувствовали все. А какое лучшее завершение любой войны?

Правильно, любовь.

Это произошло будто само собой: чувствуя последние аккорды, я притянул ее к себе и жадно впился в губы. Я знал, что так правильно и она тоже этого хочет. Какие бы там, в другой, нереальной жизни, пропасти нас ни разделяли, здесь и сейчас она принадлежит мне. Я — ее победитель, она — моя добыча, мой боевой трофей и знает это. А еще я никому, никому и никогда ее не отдам!

Музыка стихла. Мы стояли посреди танцпола и жадно целовались, выплескивая этим весь эротизм, кипевший внутри на протяжении битвы. Она и не думала меня отталкивать, нет — зачем? Словами в этой жизни можно обмануть, можно обмануть взглядом, движением. Но танцем — никогда. И танец только что расставил все, происходящее между нами, по местам.

Вокруг гремели бурные аплодисменты. Люди, завороженные зрелищем, как дети, радовались такому финалу. Они были удивлены, поражены… и счастливы. Счастливы за нас, за то, что существует еще на свете такая любовь. Они даже не догадывались, что мы видимся второй раз в жизни.

— Бэль, я люблю тебя, — задыхаясь, произнес я, наконец оторвавшись.

— Я тоже… — Она прижалась к моему плечу. — Где ты был раньше, Хуанито? Почему мы встретились только сейчас? — И вжалась в меня всем телом, словно боясь, что я куда-то исчезну.

Но реальность накатывала волной безысходности.

— Мы разные, Бэль. Что будет дальше?

— Я не отпущу тебя. Что бы ни произошло, я никуда тебя не отпущу! Слышишь? А эта выдра Сильвия пусть летит в космос!

Я обнял ее сильнее.

— Лучше тебя нет никого на свете. Ни одна Сильвия с тобой не сравнится.

— Спасибо.

Люди похлопали и начали расходиться. Да, народу прибавилось. Тут были не только клиенты, почти весь персонал ресторана выбежал из подсобных помещений посмотреть на нас. Деловитый дядечка с лысой головой что-то объяснял им, размахивая руками. Наверное, чтобы шли работать — рабочие с неохотой потянулись назад, в кухню.

Дядечка меж тем подошел к нам. На лице его сияла улыбка.

— Хм… — Он неловко кашлянул. — Сеньор и сеньорита не будут против, если наше заведение вас немного угостит?

— Пойдем… — Я потянул Бэль за собой. Стоять и обниматься на танцполе, посреди всего заведения? Насквозь мокрым от пота? Не предел мечтаний. Всему свое время.

Дядечка посадил нас в укромном уединенном месте — тут и такие оказались. Судя по более богатой обстановке — престижное место, для випов. Вежливый официант выставил на столик перед нами коктейли и что-то легкое из еды.

— Сеньоры что-нибудь желают?

— Пить! Воды! — произнесли мы в один голос.

Официант кивнул и удалился.

— Вы… Вы… — От волнения сеньор сбился. — Сеньор, сеньорита, это шоу, что вы устроили… Это великолепно! Вы даже не догадываетесь, какую создали рекламу моему заведению! Это было потрясающе! Такого здесь еще никогда не происходило!.. Но я надеюсь, еще произойдет?

Мы переглянулись.

— Я хочу вручить вам золотые карты клиентов. Пожалуйста, приходите еще, чувствуйте себя здесь как дома. Я и все мои люди будем готовы выполнить любое ваше желание!

Он поклонился и достал из кармана две пластиковые карточки золотого цвета с платиновой каймой.

— Наше заведение всегда к вашим услугам.

— Спасибо, сеньор. Мы будем рады посетить вас снова. — Я кивнул ему в ответ и повернулся к Бэль, убирая с ее лица непослушную прядь. Понятливый хозяин тут же ретировался. — Бэль, я люблю тебя. Мне плевать, кто ты и что между нами. Я найду способ это преодолеть.

— Это не преодолеешь… — Она грустно скривилась и вновь уткнулась мне в плечо. — Но я сделаю все, чтобы мы были вместе. Веришь?

Я кивнул.

В тот вечер мы мало говорили. К чему разговоры, если все и так понятно без слов.

Вечерело. Огни прошли половину своего пути к минимуму. В ресторане сидеть надоело, и мы просто шли по улицам, болтая о пустяках.

— А ты хорошо танцуешь, — заявила вдруг она.

Я пожал плечами:

— Может быть. Но не супер, именно хорошо.

— Техника придет с опытом. Двигаешься ты красиво, ритм тонко чувствуешь. Подготовка у тебя есть опять же… — Она задумалась. — А хочешь стать моим партнером?

— Это как? Можно подробнее? — Я заинтересовался.

— Ну… — Она растерялась. — Я танцую давно, профессионально… Почти профессионально. А вот с партнерами не сложилось. Ты же знаешь, с мальчиками в танцах вообще напряженка, а с моим характером… — Ну, не могу я танцевать с кем попало! — призналась она. — Если меня не понимают — это катастрофа!

— Иначе говоря, если не потакают твоим прихотям, тебе такой напарник не нужен?

Она замялась и опустила глаза.

— Отчасти.

Я рассмеялся.

— Ничего смешного! Да, у меня тяжелый характер. Но с тобой мы общий язык найдем. Ты же не будешь ни пресмыкаться, ни права качать?

А вот это вполне может быть.

— Что для этого надо?

— Я дам тебе деньги, много денег. Пойдешь на курсы, и не к кому-нибудь, а к кому я скажу. Тебя подтянут. Затем будем ездить по разным конкурсам, выступать.

Сама идея мне пришлась по душе. Но у нее был и другой аспект, из-за которого меня моментально бросило в жар.

— Бэль, мне не нужны подачки! Как-нибудь выкручусь!

Кажется, это у меня дурной характер и это меня придется ублажать.

— Глупый. — Девушка беззаботно рассмеялась и залезла на бордюр, продолжая шествовать как ни в чем не бывало. — Я так и думала, что ты остро воспримешь. Но это не подачка, это инвестиция. Для меня танцы — прихоть, да, но мне действительно нравится это делать, и родители дадут под них столько денег, сколько потребуется, лишь бы я не болталась без дела. — Она задорно подмигнула. — А ты — необходимый инструмент, причем самый важный, без которого победа в соревнованиях невозможна, — понимающий партнер.

М-да, с этой стороны я проблему не рассматривал.

— Я инвестирую в тебя, чтобы победить, это не подачка. Ты же на полученные деньги встанешь на ноги. Это же твой лучший костюм, да?

Я страдальчески опустил глаза в землю.

— Ты его искал долго, потом в порядок приводил… Или у друга одолжил? — Ее глаза смеялись, но она не издевалась. — Хуан, я уже говорила, когда-то давно мы обожали «выходить в народ», это казалось интересным, прикольным. Я знаю, как живут люди и что такое бедность. Но этого не надо стыдиться. Этот дядечка, мистер Смит, правильно сказал — когда-нибудь ты вернешься к нему. Вернешься с большими деньгами. Есть в тебе жилка…

Не знаю, как это объяснить, но ты еще заткнешь за пояс всех, кого мы видели сегодня. Я тоже это чувствую. И предлагаю начать с танцев.

Она замолчала. Я долго еще шел и вникал в ее слова. Это она сейчас придумала или домашняя заготовка?

— Разве на танцах можно подняться настолько, чтобы когда-нибудь прийти к мистеру Смиту?

Смешок.

— Подняться можно на чем угодно, если есть мозги. Может, они станут для тебя всего лишь первой ступенькой в люди? Всего лишь первой, но с чего-то же надо начать? И еще, хочешь, открою секрет, который знают все, кроме тебя? — Ее глаза загадочно блеснули.

— Ну?

— Кто был первым мужем… королевы Катарины?

— Бернардо Ромеро. Музыкант, гитарист.

— Он был парнем из народа, из самых глухих трущоб, — понизила она голос. — В высшем свете существует неписаное правило — люди искусства принадлежат всему миру, без различия в происхождении. Будь ты хоть из самых низших слоев общества, но если ты пишешь хорошие картины, хорошо поешь, хорошо играешь в театре — высшее общество для тебя открыто.

Ты не станешь его членом, для этого надо там родиться, но тебя примут. И будут смотреть не как на зарвавшегося выскочку, а как на достойного человека. Правда, лишь в том случае, если ты ХОРОШИЙ музыкант или актер, — уточнила она.

— Или танцор… — завершил я ее мысль. А что, идея неплоха!

— Бени… дон Бернардо трижды получал приз как лучший гитарист планеты. Он — лучший и поэтому стал мужем королевы. И пусть у них там не сложилось, посмотри, кто он сейчас? Самый именитый и богатый продюсер! Подумай, Хуан.

— Да, конечно… — Я усмехнулся. — Ты меня озадачила.

— Иди ко мне.

Она обняла меня, и я снял ее с бордюра, после чего ближайшие несколько минут мы были немножко заняты.

— А можно еще кое-что?

Я отстранился.

— Да, конечно.

— Я тоже хотела сделать тебе подарок. Нет, правда! — Она засмущалась. — Но мистер Смит меня опередил, а после того, что подарил он… я постеснялась.

«Глупая! Да твой подарок ни с чем не сравнится! Ведь подаришь его ты!»

— Потому, когда стояла за колонной, решила отдать тебе вот это. — Она расстегнула и сняла с головы навигатор. — Я отформатировала его, он чист, как ребенок. Я знаю, ты порядочный, он у тебя и так провел целую неделю… Но это не мои правила, так положено.

Я кивнул. Да, не она туда секретные данные загружала, не ей их и разбазаривать. Но функций системы это не уменьшает.

— Спасибо, Бэль. — Я притянул ее и нежно поцеловал в носик. — Этот подарок гораздо ценнее, чем ты можешь себе представить. Он уже спас мне жизнь. Так вышло.

Девушка улыбнулась:

— Это система координации боя SCL-500. Довольно старая модель, но на вооружении еще состоит. Пожалуйста, не используй ее функции, если не знаешь, к чему они приведут. Изучи сначала, ладно? А то у меня будут неприятности…

«Девочка, не могла ты это мне сказать неделю назад?»

— Скажи, а Бэль — это производное от Изабелла? — решил я вернуться к затронувшему, но забытому моменту на танцполе. Она кивнула. — А я все гадал, что оно означает!

— Меня отец так называл, когда я была совсем маленькая. Вот и прицепилось. — Она помолчала. — Ну что, фамилию тоже говорить?

Теперь кивнул я.

— Она очень известная?

— Да. А ты не убежишь?

Я усмехнулся:

— Ну, от Сильвии же не убежал, хотя куда уж известнее ее фамилии?

Девушка вновь поморщилась от имени потенциальной соперницы:

— Ты знал, кто она. Догадался. Кто еще может гулять с принцессой с белыми волосами?

— Ты.

— Мы не настолько близки, чтоб ходить по выставкам.

«Угу, проедем. По мальчикам — настолько, по выставкам — нет. Впрочем, это совсем разные вещи, что уж там…»

— И ты был на свидании не с ней, а со мной, это тоже разные вещи, — уточнила она.

— Ладно, говори, не убегу, убедила. — Я вновь притянул ее к себе.

— Я…

— Так-так-так! Какие люди!

Я обернулся.

Нас брала в кольцо банда Толстого. Чуть сзади незаметно притормозили две машины, из которых выходили последние ее члены, закрывая люки. Сам Бенито, с распухшей рожей, излучал мрачную решимость поквитаться за произошедшее в четверг и пятницу.

По моим данным, после визита королевы их всех забрали в ДБ. Забрали не те, кто брал деньги у Витковского, а другие люди — чистка в департаменте уже началась. И эти люди, наплевав на товарища Кампоса и весь его грозный бандитский авторитет, отделали его сынка с дружками как бог черепаху. Теперь над ними висит дело о хулиганстве, и папочка носится по высоким инстанциям, чтобы скостить все хотя бы под условный срок.

Условняк, скорее всего, им и так дадут — хотели бы наказать серьезно, уже наказали бы. Видимо, ее величество слишком злая, им нужна галочка в графе «Наказать виновников», а такой срок, хоть его и нет, вроде как и есть. Опять же дон Виктор задумается, кто на планете хозяин.

Но все это — рассуждения о высоких материях. Они там, у себя, высоко, а я здесь. И я вновь, как и прежде, беззащитен.

— Тебе мало было, Бенито? Хочешь еще? — Я сделал шаг вперед, заслоняя упирающуюся Бэль.

— Ай-ай-ай, Хуанито, какой же ты смелый, когда рядом девушка!

Бэль сжала мне руку:

— Все будет хорошо!

Я незаметно кивнул.

И тут они набросились сразу со всех сторон, не разводя ненужную демагогию. Уже имея опыт, я увернулся от двоих, сделав одному больно-пребольно, но силы были слишком неравны.

Бэль первоначально просто оттеснили в сторону, посчитав не слишком опасным противником, и сделали это зря. То, как она впорола одному из нападавших боковым с ноги… Полный отпад!

Я бы ударил сильнее и одним ударом вырубил бы, ей до полноценной победы не хватало массы, но девушка полностью компенсировала ее скоростью. Как она двигалась… это невозможно описать!

Глаз еле успевал: фух, фух — вот уже второй в ауте, третий отскочил. Я тоже рванул на прорыв, пользуясь общим замешательством, и у меня получилось, но…

…Через минуту все было закончено. Да, она шустрая, и я товарищ опытный, но ее быстрота и мой опыт против массы десяти человек… Слабый аргумент.

Я успел заметить, как ее атаковали сзади и даже как она уклонилась, но потом ее банально повалили, придавив к земле.

Мои успехи также нельзя назвать выдающимися — подумаешь, несколько синяков на рожах обидчиков. Один, правда, под глазом у Толстого, на сей раз он жаждал реванша и боя не избегал, но это не решение проблемы.

Бэль тоже скрутили, вывернув руки. Она шипела, брыкалась, но жестко висела на руках напавших.

Я обернулся по сторонам. Людей не густо, куда-то мы не туда забрели. Кажется, здесь район офисов, в будни тут людно, но в субботу…

— Ты не охренел, Бенито? — усмехнулся я, пытаясь потянуть время. Где же эта гребаная охрана! — Это не твой район! Это Центр! Хочешь еще на ковер к тете Алисе?

Кампос скривился:

— Мы тебя и тут уработаем, Хуанито. — Он обернулся и закричал на всю улицу: — Эй, люди? Кто-нибудь хочет помочь этому придурку? Может, вы? — крикнул он девушке, семенящей по той стороне улицы. Услышав, та засеменила быстрее. — Все, Хуанито, финита! Некому тебе помочь! Одна надежда осталась на ее величество!

Пауза.

— Ну где же она, что не помогает? — заозирался он. — А, наверное, забыла! Нужен ты ей! Кто ты такой, чтобы о тебе помнить?

Он сплюнул на землю с кровью. Кажется, я выбил ему зуб. Потому так и лютует, гнида!

— Я тебе с первого дня пытался объяснить, что ты — дерьмо! Но нет, ваше превосходительство не слушало, что-то там доказывало, из себя строило!

Он заехал со всей дури мне в солнечное сплетение. Грудь обожгло от нехватки воздуха, в глазах потемнело.

— А ты — падаль и дерьмо! То, что валяется под ногами у тех, кто сильнее! Только умные люди, кто понимает, как устроена жизнь, устраиваются в ней, занимают свое место согласно способностям. А ты? Ну, выпендрился. Ну, наделал шуму в городе. Ну, приехали высокие дяди и тети и всех отымели. И что? Они уехали, дружок, а ты остался! С теми же самыми проблемами! Что ты решил, что кому доказал?

Снова удар. Я услышал свой собственный непроизвольный стон.

— Или ты думаешь, мы не могли тебя раньше хорошо проучить? Поймать возле дома, объяснить что и почем? Да сколько угодно!

Вновь удар.

— Только ты бы не понял ничего, малыш! А так, — он указал рукой вокруг, — имеешь представление. В этой жизни ты — никто. Слабый должен подчиняться сильному, иначе… превратится в того, кто есть ты, — скулящую падаль. Понял меня, camarrado?

Он картинно погладил меня по макушке, словно заботливый воспитатель:

— Так что сиди и не рыпайся, Хуанито. Больше тебе в жизни везти не будет. А это у нас кто?

Он подошел к глядящей на него волком исподлобья Бэль.

— Та самая аристократка? Ай-ай-ай, а мне говорили — у нее волосы белые. Какой обманщик!

Он хотел потрогать ее волосы, но девушка вдруг совсем не по-женски боднула его.

Если бы она достала хотя бы чуть выше… Может, у нее бы и был шанс. А так удар оказался слишком слабым. Опешивший Толстый сразу пришел в себя:

— Ах ты ж, сучка! — и ударил ее по лицу тыльной стороной ладони. Ударил не сильно, напоказ, но обидно. — Обожаю таких резвых. Какая цаца! — Он схватил ее за подбородок, задрав голову. — Будешь еще плохо себя вести с папочкой?

Бэль ответила ему в четыре этажа:

— Тебе конец, ублюдок! Ты труп! Труп, понял? Ты еще будешь молить меня о пощаде, когда тебя начнут за яйца вешать! Недоносок!

— Боевая девочка! — Он усмехнулся и кивнул дружкам. Те тоже заржали. — А что у нас у девочки есть? Какая красота!

Он нагло полез в вырез платья. Я дернулся, но меня успокоили, вновь ударив под дых. Бэль тоже попробовала вырваться, но ничего, кроме еще одного приступа ржания недоносков, это не вызвало.

— Ай-ай-ай, непорядок! Такая красотища, а досталась… Кому? Этому ничтожеству? Мне кажется, твой кавалер перебьется, пойдем со мной? Будем встречаться, сделаю тебя настоящей принцессой?

Вновь взрыв хохота. Бэль изловчилась и плюнула ему в лицо.

Тут Толстый рассвирепел. Ударив ее еще раз, уже сильнее, он резким движением разорвал платье ей на груди.

— Что, думаешь, тебя защитит твой Ши…

Никто не понял, что произошло. Просто Толстый вдруг начал оседать, пока не завалился на дорогу. Растерявшиеся холуи недоуменно смотрели друг на друга. Тут один из них тоже начал заваливаться, а хватка сзади меня справа ослабла — будто руку в захвате бросили. Такие шансы я не упускаю.

Я вывернулся и отправил в нокаут второго держащего, уже в полете отмечая, что его глаза стекленеют, а сам бы он осел и без моей помощи секунды через две.

Все, стоящие вокруг, поняли, что надо сваливать, и резво дернули в разные стороны. Но не ушел никто. Под конец я даже слышал свист летящих им вслед ампул.

Подбежал к Бэль. Та, ревя, бросилась мне на грудь:

— Хуанито, они…

— Я видел. Прости, родная! Прости!..

— Они!..

Тут рядом с нами резко затормозил коричневый «мустанг», из которого выскочило трое бойцов в масках.

— Где вы были? — закричала Бэль. Но они не стали разговаривать, схватили ее под руки и потащили к машине, грубо оттеснив меня в сторону.

— Все в порядке? — бесчувственным голосом спросил третий. Я кивнул. Он развернулся и тоже пошел к машине. И никаких объяснений и комментариев.

— Стойте, куда вы, я не хочу домой! Оставьте меня здесь!

— Здесь опасно, надо ехать. Сейчас приедет гвардия. — Это адресовалось уже мне.

Я вновь кивнул.

Бэль затолкали в машину, которая тут же тронулась. Еще один «мустанг», стоявший вдалеке, в конце улицы, последовал за ними.

Вот и закончилось мое свидание с мечтой.

Я наклонился к Толстому. Из его шеи торчала маленькая иголка с микроскопической ампулой на хвосте. Угол ее входа совпадал с углом к положению второго «мустанга» в момент выстрела. Охрана Бэль все же была недалеко, я зря грешил. И вмешалась, когда опасность стала угрожать ей .

«Ей, а не тебе, Шимановский», — отметило сознание.

Но обидно не было нисколечки — они получают деньги за охрану конкретного человека, что тут пенять? А вот то, что ее не смог защитить я…

Вдали раздался звук сирены. Недолго думая я подскочил, заехал бесчувственному Толстому каблуком по лицу — на память, подхватил с земли брошенный перед схваткой, но (о, чудо) живой диск и сделал ноги в противоположную от сирены сторону.

 

Глава 15

MEJORAR

Март 2447 года, Венера, провинция Полония,

Новая Варшава

Чтобы разобраться в последних досье, пришлось внимательно прочесть каждое, а затем вернуться и прочесть еще раз — так сильно оказались переплетены в них судьбы.

Никаких вопросов не возникало лишь по поводу Малышки. Она оказалась двойником королевы, рассекреченная, как и вся группа, после коронации, с правом предоставления полной свободы действий. Она сразу же им воспользовалась, выйдя замуж за одного из многочисленных племянников герцога Сантаны, владельца крупного банка.

Надо сказать, «ангелы» часто после завершения контракта выходят замуж за представителей высшего сословия, это у аристократии считается шиком — жениться на бывших телохранительницах королевы. Причину он не понимал, но наверняка за этим что-то стоит. Самой королеве это также выгодно: вассальную клятву никто не отменял, а новоиспеченные мужья сто раз подумают, прежде чем интриговать против человека, которому до гроба предана его супруга. Вот так и создается некая прослойка среди аристократии, лояльная королеве, на которую та может в случае чего опереться и которая не дает монстрам вроде семей Ортега, Феррейра или Сантана превратить Золотую планету в марионеточную республику. Но важным моментом было не то, что Малышка вышла замуж, влившись в высшее сословие, а то, что она — двойник королевы!

Их создают специально, двойников. Изначально для этих целей пытались искусственно выращивать клонов, но выяснилось, что это опасно, накладно и малоэффективно. Во-первых, клона нужно растить одновременно с королевской особой много-много лет, обучать, воспитывать и прививать такие качества, как преданность и желание умереть вместо «объекта номер ноль». Во-вторых, клон имеет абсолютно одинаковый генотип с исходным объектом, а что случится, попади таковой к заговорщикам, мечтающим о смене власти? Клон, не желающий запрограммированно умирать за кого-то, с удовольствием сядет на трон вместо него, главное — суметь ему это правильно предложить. Потому клонов членов королевских семей не делают уже лет двести, используя по старинке переодетых двойников, дублеров, с отличной от оригинала группой крови и рядом других броских параметров. Им делают пластику, хорошую пластику, один в один подгоняя к исходной внешности, но этого достаточно.

Таковой оказалась и Малышка. Во время официальных встреч, важных мероприятий, где много людей и велика вероятность покушения, она стояла и улыбалась в окружении кольца телохранительниц, одной из которых была настоящая Лея, привлекая к себе все предназначающиеся ей иглы и пули. Опасная работа. Судя по количеству покушений, организованных на Веласкесов за прошедшее столетие, крайне опасная! Потому благодарная Лея отпустила Малышку восвояси, как только взошла на трон, чем та не замедлила воспользоваться. И она единственная из всех, кто до сих пор живет в собственном мирке, не привлекаясь к поручениям королевы.

Войцех усмехнулся. Он представил себе картину: просыпается утром, поворачивается к жене, а на него смотрит лицо ее величества. Шутники эти Сантана!

* * *

Далее следовала Красавица. Действительно, красавица! Войцех долго не мог отвести взгляда от ее изображений. Даже сейчас, спустя годы и родив троих детей, она оставалась прекрасной, оставив далеко позади даже понравившуюся ему ранее Нимфу. Это была мод с белыми волосами, голубыми глазами, строгими аристократическими чертами лица и узкими европейскими губками. Судьба Красавицы — самая шоколадная из всей «группы Принцессы», хотя причина шоколадности чуть не стоила ей жизни.

В 2423 году ее высочество в рамках развернутой ею широкой программы помощи неимущим больным детям открывала построенный на деньги собственного фонда лечебный центр в Дельтаполисе. Да-да, то самое покушение в Дельте! У террористов почти получилось: почти — потому, что последним рубежом обороны стала Красавица, Мишель Тьерри, заслонившая собой принцессу. (Для этого, собственно, корпус и создан, это его основная задача, жаль, что, кроме оной, они выполняют прорву других, сея неприязнь к себе.)

Это было самое громкое покушение последнего столетия. За жизнь принцессы врачи боролись три дня. Он помнил, как люди по всему миру, словно подбадривая, несли к венерианским посольствам зажженные свечи: «Борись, девочка! Твое время еще не пришло!»

И принцесса выжила. А вот ее телохранительница по идее не должна была. О ней не писали, не говорили, о ее здоровье не брали интервью у врачей, она не стала героем новостей, ей не носили букетов и свечек. Она просто боролась за жизнь в соседней операционной и соседней палате, причем врачи пытались спасти ее только для вида — слишком все было серьезно.

Но она тоже выжила, выжила назло всем. И стала…

…А как бы вы относились к человеку, который спас вам жизнь, подставив вместо вас себя? Да, она телохранитель, да, обучалась именно этому и, подписывая контракт с корпусом, знала, что в один день это может случиться и она не имеет права уйти в сторону. Но все-таки чисто по-человечески?

Мишель стала неприкосновенной, в хорошем смысле этого слова. Лея прощала ей абсолютно все. Например, замужество за офицером флота за год до коронации и отъ езд с ним на Землю, когда до завершения контракта оставалось еще много лет. Это неслыханное нарушение их устава, но ей сошло с рук.

У Мексиканца немного примеров того, что та ей прощала, а, судя по общему настрою, было что. Она бы простила ей и увод мужа, если бы его увела она, а не Сирена… Но это уже следующая история.

Две последних судьбы переплетаются настолько плотно, что он перечитывал досье раза по четыре. Да и сами истории достойны того, чтобы написать по ним отдельную книгу. Особенно ему понравилось читать про человека по прозвищу Хан Соло: лишь сейчас, изучив подробную биографию всесильного вседержителя Венеры, Войцех понял, что ни за какие блага не хотел бы оказаться на его месте. А еще понял, какие же все-таки Веласкесы свиньи!

Сергей Козлов, бухгалтер из Нижнего Новгорода, встретил ее королевское высочество случайно, посреди улицы в Москве, где отдыхал на выходных, когда та инкогнито блуждала по городу, согласно собственной программе «посмотреть все исторические диковинки Земли». У них завязался бурный роман, продлившийся три месяца. С ее подачи его назначили на крупный пост в принадлежащей семье Веласкес компании, работающей с Россией и Дальним Востоком, а вскоре после этого они разбежались.

Компания, существующая лишь за счет постоянной поддержки «сверху», убыточная и неконкурентоспособная, при нем вдруг резко ушла в рост. Королева Катарина, уже сама, без дочери, отправила его управлять другой, сходной, но более крупной компанией. За год и та увеличила обороты вдвое. После этого он, превратившись в солидного, обласканного властями человека, вновь встречается с ее высочеством…

…И вновь крутит сумасшедший роман, заканчивающийся грандиозным разрывом.

В этот раз разрыв не проходит бесследно — его «опускают на дно», назначив третьим помощником четвертого клерка у черта на куличках. Но в это время обе компании, которые он вытащил из пропасти, благополучно банкротятся.

Взбешенная, но мудрая королева молча принимает удар, затем выдергивает его и вновь ставит во главе теперь уже крупного оборонного консорциума, еле-еле сводящего концы с концами. И вновь за год тот выходит из кризиса.

После этого, как по волшебству, к сеньору Козлову возвращается ее высочество, «осознавшая неправоту». Затем следуют свадьба и ее беременность (порядок не уточняется), а затем вновь наступает черная полоса.

Несмотря на то что он — якорь, не дающий кануть в бездну банкротства крупнейшей национальной монополии, и муж принцессы, в стране его начинают травить. Его «опускают» по полной программе пресса, виртуал, блоги, общественное мнение, высшие круги общества. Сеньор Козлов превращается в мальчика для битья, не издевается над которым только ленивый. Откуда ветер дует — ясно, слишком много «достойных» претендентов на руку наследницы престола здесь, на Венере, а занял вакансию какой-то иностранец, да еще неблагородных кровей!

Что поразительно, Веласкесы, принявшие его в семью, не предпринимают ни малейшей попытки его защитить. Напротив, неблагодарная Лея всячески подливает масла в огонь, «сливая» его родной знати, «наказывая» этим за какие-то личные конфликты. Для гордости мужчины это слишком, но тот отчего-то терпит.

Затем умирает королева Катарина.

Ее новоиспеченное величество коронуется, имея на руках новорожденную дочку и совокупность сразу двух депрессий — по поводу рождения ребенка и кончины матери. Она в тот момент была не способна управлять страной, более того, у нее не было надежных опытных людей, которым можно это доверить, и воли предпринимать какие-либо действия.

В этот момент «группа Принцессы» впервые проявляет себя, принимая первое историческое решение. Сеньора Козлова быстренько производят в графы и за неимением иных кандидатур ставят во главе страны. При этом именно «сестры по оружию» давят на королеву, заставляя забыть старые дрязги. После чего до полного восстановления королевы, а это заняло больше года, он фактически управлял страной, и управлял хорошо: знать не отвоевала новых позиций, не случилось войн и социальных потрясений. Более того, промышленность пошла в рост, появились новые рабочие места, начался долгий-долгий период экономического подъема, замедлившегося только пару лет назад.

Но и тут, несмотря на все заслуги перед страной, Лея не смогла не выказать высокомерия, пару раз прилюдно унизив своего мужа (и спасителя).

Дальше стоит рассказать о последнем персонаже. Сеньора Морган.

До этого она считалась лидером «группы Принцессы». После коронации, видя безволие главы государства и подруги, именно она взяла инициативу в свои руки, назначая и снимая с должностей людей, внимательно за ними приглядывая. В момент появления в институте для его вербовки Сирена фактически являлась вторым человеком после Хана Соло, занимая важный пост главы корпуса телохранителей, опираясь на который диктовала всем свои условия. Оттого и испугались так сильно его начальники, что вызвало недоумение Войцеха. Уже тогда она стала тайной властью планеты в придачу к полуофициальной власти графа Козлова.

Затем началась лирика, которая, будучи помноженной на масштабы ответственности, привела к тяжелым для страны последствиям. Буквально во время их сидения в бункере власти тайная и полуофициальная сблизились и сошлись. Что при хамском и неблагодарном отношении к мужу со стороны ее величества неудивительно. Их разделяли лишь брак первой власти с королевой — с одной стороны, и феодальная преданность второй власти королеве — с другой. Напряженная система, но в условиях традиционной Венеры достаточно стабильная и работоспособная. Но новые выкидоны Леи разрушили и ее. Его превосходительству наконец надоели унижения: он открыто сошелся с сеньорой Морган, уведомив ее величество о разрыве и требовании развода.

Лея, привыкшая к исключительному и необъяснимому с точки зрения логики послушанию этого человека, оказалась в ауте, а затем рассвирепела. Сирена моментально смещается со всех постов, точнее, с единственного официального, ее «тайное» наследие ликвидируется. Начинается ее травля. Спасает ту лишь вассальная клятва — взаимоотношения с корпусом держатся на ней, и преступить клятву, даже единожды, означает для Леи разрушение десятилетиями сложившейся системы подчинения.

Вместо нее корпус возглавляет срочно отозванная с Земли и мобилизованная мод Красавица, много лет уже живущая там с мужем, дослужившимся до капитана боевого крейсера. Управляет корпусом она до сих пор, и, судя по отзывам, авторитет последнего за десяток последних лет вырос, хотя в политику тот больше не лезет, ограничиваясь тайными операциями типа недавнего устранения Мексиканца.

Графа же Козлова отстранить оказалось невозможно — слишком много на нем сходилось узлов, а разбираться в государственной политике с нуля… Ее величество трезво оценивала свои силы. Его оставили на месте, но унизили еще больше, внеся во всевозможные списки мероприятий знати как нежелательное лицо и запретив видеться с детьми, коих на тот момент стало уже трое.

Почему он не бросил семью и неблагодарную страну и не уехал к черту на кулички? С его деньгами и опытом? Он, иностранец, которого ничто не держит на Золотой планете? Войцех не понимал. Наверное, осознание того, что ты правишь не виртуальными марионетками, а сотней миллионов реальных людей не последнего государства. Кайф от осознания собственного могущества, иного объяснения у него не было. Так или иначе, сеньор Соло остался и еще четыре года правил Венерой, непрерывно воюя с бывшей уже женой по любому поводу, пытаясь не дать государству скатиться в яму из-за ее напыщенности и высокомерия.

Но все проходит, прошло и это. Объяснений, почему так случилось, в досье нет, только указывается факт, как однажды троица собралась и выяснила отношения. Возможно, «группа Принцессы» и тут постаралась — Войцех понял, что недооценивать их влияние не стоит. Результат ошеломил планету, привыкшую к склокам в королевской семье: сеньору Козлову возвращались все титулы и регалии, он вновь становился персоной грата, а Сирена… назначалась главой всей дворцовой стражи и заодно воспитателем малолетних принцев, коей является и поныне.

Войцех вытер пот со лба. М-да, вот это история!

Итак, что имеем в итоге? К графу Козлову и принцессе Алисии с королевой не подберешься — не того полета птицы. Кто остается? Сирена — правая рука королевы, начальник дворцовой стражи. Красавица — глава корпуса королевских телохранителей. Бестия — генеральный инспектор сферы образования, возможно, будущая глава ДО. Нимфа — личный телохранитель Леи, специалист по особым поручениям, читай, главный киллер страны. Малышка… Жена банкира.

Недолго думая он обвел ее имя и поставил напротив циферку «один».

Теперь главная, она же единственная задача — не отвлекаясь на предшествующую лирику, выбраться из Варшавы и попытаться найти тех, в чьих интересах будет помочь ему.

— Что «Алиса»! Что «Алиса»! Сколько лет я уже Алиса, Сережа!

Стройная невысокая рыжеволосая женщина ходила взад-вперед по его кабинету, разъяренная, словно гарпия, которой прищемили хвост в подземке в час пик.

— Они сработали так, как должны были, ни больше ни меньше!

— Да они даже личности не установили! Ни одного, ни других! Даже на пассивную камеру ничего не засняли! Позволили какому-то хмырю лапать мою дочь! Довели дело до того, что пришлось использовать крайние средства!

Женщина удивленно закатила глаза:

— Ты еще крайних средств не видел, Сережа… — Затем продолжила, уже тише — выдохлась: — Расслабился ты, привык к своим «ангелочкам». А жизнь такая штука, что не всегда идет по уставу корпуса. Что ты хотел от спецназа ДБ? Чтобы они охраняли твою дочь? Они охраняли. Она в целости и сохранности? Да. Какие еще проблемы?

— Они…

— Они и не должны этого делать! — отрезала она. — Перед ними стояла четкая задача — охранять. Они ее и выполнили от и до. Все эти слежки, камеры, базы данных — это НЕ ИХ работа! — Она махнула рукой и без сил опустилась в кресло напротив хозяина кабинета. — Их какая задача, Сережа? И сама же продолжила: — Подстраховывать тех, кто находится под прикрытием. Вмешиваться лишь в тот момент, когда ситуация приобретает крайние формы. Только тогда, и ни секундой раньше — их так учили, они так привыкли. И им по хрену, что кто-то там лапал принцессу крови! По хрен, понимаешь? Она дала им установку: работаю инкогнито, под личиной юной аристократки, не вмешивайтесь, что бы ни случилось. Вот они и играли по правилам. По ее правилам, Сережа, мать твою! А что не следили, кто там есть кто? Повторюсь, это не их работа! И ты знал об этом, когда просил о помощи.

Мужчина вздохнул и виновато опустил голову.

— Это «ангелочки» у нас тренированные, на все руки мастера, электроникой обвешаны — мама не горюй. У других, Сережа, такого нет. Потому работаем как можем и ровно настолько, насколько требуется.

— Она с ними шелковая ходила, — выдавил мужчина. — С «ангелочками» такого не было, ни с одной группой — никто у нее авторитета не вызывал, одна неприязнь. А тут… Боялась их, что ли? Или уважала?

— Это твои проблемы, Сережа, — подвела итог беседы женщина. — Ищите к ней подходы, находите решения. Раз кто-то смог ее на место поставить — значит, и другие смогут. У тебя четырнадцать групп здоровенных кобылиц на отвязе, давай работай. А я людей больше не дам.

— И на этом спасибо, — вновь вздохнул мужчина. — Может, заскочишь вечерком как-нибудь? Мне недавно винца хорошего подкинули, полувековой выдержки…

Женщина мечтательно улыбнулась, но лишь горько вздохнула:

— Некогда, Сереж. Извини. Тут с этим «школьным» делом такие дела всплыли… И все прямо у меня под носом, в открытую, без стеснений!

Она грязно, по-мужски, выругалась.

— Только не говори, что не знала, какие там творятся дела, — не мог не поддеть мужчина.

Теперь настала очередь вздыхать женщине.

— Знала, куда ж без этого. Достало все, честно, выше крыши. Вешаешь их, сажаешь, сажаешь, вешаешь, а все одно — как брали, так и берут. Но последнее дело — вообще нонсенс. До такого додуматься: средь бела дня, когда пресса уже начала раздувать скандал, а я уехала всего-то на пару дней… — Она вновь махнула рукой. — Кстати, когда ты Кампоса мне отдашь?

— Он мне еще нужен. Могу кого-нибудь из швали слить. Озадачить ребят?

Женщина кивнула:

— Озадачивай. Мне сейчас крови нужно, как можно больше — для наглядности. — Она вымученно улыбнулась. — У самой такое творится, а тут еще ты с Изабеллой и ее вечной манерой влипать в дурацкие ситуации. Ладно, пора, дела у меня. — Она встала и пошла к двери. — Людей не дам, больше не проси ни для чего.

— Разберусь. — Мужчина проводил ее до выхода и поцеловал протянутые кончики пальцев.

После ее ухода включил релаксационную программу на всю стену и долго-долго смотрел вдаль на какое-то живописное озеро.

Настроившись, почувствовав себя бодрее, вернулся на место и включил коммутатор:

— Жан, давай сюда «девятку».

— Да, сеньор граф. А что с Изабеллой?

— Пусть ждет.

Он знал, что дочь слышит его. Тем лучше.

В кабинет вошли четыре угрюмые девушки. Он не сомневался, остальная четверка смотрит на него в свои координаторы. Можно было пригласить и одну, но четыре — вроде как солиднее, проявление уважения, а больше четырех — кабинет не резиновый.

— Подумали? Выводы сделали? — сразу взял он быка за рога.

Четверка кивнула. На полшага вперед вышла Лана, как командир.

— Такого не повторится, сеньор. Обещаем.

— Хорошо. Считаем, что я вам верю, а вы только что пообещали не мне, а совету офицеров. Заочно. — Он кивнул на расположенную в углу вверху камеру.

Девушки скривились, но промолчали. Оно и понятно, разбирайся с ними не он, а Мишель, ссылкой в пустой дворец они бы не отделались. И в личную охрану «объекта номер ноль» после такого провала их бы никто не допустил. Он имел такое право, отдать дело в совет офицеров, в конце концов, он им не командир.

— Итак, давайте попробуем все забыть и начать сначала… — начал он, но был вежливо прерван.

— Сеньор, мы сделаем все, что в наших силах, даже больше, — кивнула Лана, — но у нас тоже есть условие: мы будем работать, только если нам разрешат применение специальных средств контроля.

Вот так, спокойно, в лоб, ставить условия, в их положении? Мужчина откинулся на спинку и про себя усмехнулся. Корпусное «радио» уже сработало, девки знают, что у него нет выбора, и сразу взяли планку для торговли повыше. Ну что ж, сегодня торговаться у него нет желания. А после вчерашнего закидона Бэль намерение проучить ее пересилило слепую отцовскую любовь.

— Я согласен. — Девушки, не ожидавшие такого сразу, недоуменно переглянулись. — Но сами понимаете, к вам требования также возрастут. Или вы находите с ней общий язык, или…

Продолжения не требовалось. Что ж, девочки, теперь решайте вы. «Или» означает передачу дел Мишель, а та никогда не церемонилась с неудачницами.

— Мы согласны, — ответила за всех Лана.

— Вот и отлично. Можете приступать прямо сейчас. Скажите Бэль, пусть войдет.

Девушки легонько поклонились и вышли.

Следом за ними с виновато опущенной головой вошла его дочь.

Мужчина бегло кивнул на кресло напротив и, когда та села, долго и напряженно молчал. Наконец выдавил:

— Ну?

Та подняла глаза:

— Прости, пап.

Опять эти два маленьких голубых колодца! Когда она так смотрела, с таким искренним раскаянием в глазах, он всегда таял и прощал ей все, чем та нагло всю свою жизнь пользовалась. Да, это не секрет, Бэль он любил больше остальных. Ни Фрейе, ни Эдуардо не спускалось с рук того, что сходило ей. Может, это неправильно, и он сам виноват, что разбаловал ее, но ничего не мог с собой поделать.

Вот и сейчас он оставался тверд лишь потому, что решение уже принято, а отступать с полдороги он не умеет.

— Что прости? Ты понимаешь, что вообще произошло?

Та кивнула:

— Да.

— Ни черта ты не понимаешь! — повысил он голос. — Принцесса крови гуляет по городу с каким-то хмырем, про которого никто ничего не знает, раздаривает направо и налево боевые электронные системы, а потом ее избивает и чуть не насилует банда гопников. Прекрасно!

Девушка гневно вспыхнула:

— Хуанито — не хмырь, не смей его так называть!

Мужчина чуть не рассмеялся. Из всей его тирады ее задело только это. Ну-ну!

— Ну-ну, — озвучил он вслух, — продолжай.

Спесь с девушки моментально слетела. Но, собравшись с силами, она вновь пошла в наступление:

— И не надо этого «ну-ну»! Он — хороший и порядочный человек! Когда я найду его, ты сам в этом убедишься!

Ключевым в ее фразе являлось слово «когда», а не, например, «если». Мужчина продолжал невинно кивать:

— Хорошо, дальше что?

— Ну… Бандиты не знали, кто я. Тень на семью не упадет.

— Правда? — Он картинно закатил глаза. — И все?

Бэль вновь уткнулась в пол.

— А что ты хочешь, чтобы я сказала? Да, их было много, и я дралась, пока могла. Но охрана вмешалась только…

— То есть это все из-за охраны? Это хочешь сказать?

— Да.

Молчание. Наконец ему это надоело.

— Бэль, если бы ты вела себя по-человечески с хранителями, ничего этого не случилось. И не надо винить охрану — ты хотела походить под личиной? Они дали тебе такую возможность. В полной мере. САМОЙ полной.

Он почувствовал, что из глаз дочери сейчас хлынут слезы. Все-таки внутренне она раскаивалась. Правда, непонятно в чем.

— В общем, слушай мое решение: то, что тебя там чуть не отодрали какие-то гопники, — он скривился, — твои, и только твои сложности. Раз такая смелая, что ходишь неизвестно где, как и с кем, ничего не боясь, — терпи. Через три часа ты летишь на Землю, я распорядился подготовить яхту.

Девушка подняла недоуменные глаза.

— Твоей сестре на день рождения дядя Себастьян подарил виллу на Ямайке, помнишь?

Она кивнула.

— С тех пор никого из семьи там не было. Надо поехать и навести порядок: организовать охрану, прислугу, снабжение — все прочее. Вот этим ты ближайшую неделю и займешься. Заодно позагораешь, искупаешься и отдохнешь от приключений.

— Пап, я не могу лететь на Ямайку! — В ее голосе прорезались нотки страха и мольбы.

Он сделал удивленные глаза:

— Почему?

— Я должна найти Хуанито! И тех бандитов! Ему может угрожать опасность!

Мужчина вскинул бровь:

— Дочь, если я говорю, что ты летишь на Ямайку, это значит, что ты летишь на Ямайку.

— Но, папа…

— Молчать! — закричал он. Девушка стушевалась. — Умей отвечать за свои поступки. Ты разгуливала по городу с человеком, о котором ни я, ни Сирена, ни тетя Алиса — ни одна из наших служб безопасности — не имеем ни малейшего представления. А если бы он оказался террористом или китайским шпионом?

— Он не террорист и не китайский шпион! — вспыхнула та.

— Это знаешь ты, но этого не знаю я.

— Я познакомлю тебя с ним, и ты убедишься!

— Вот! — Мужчина поднял палец вверх. Воцарилась тишина. — Теперь все поняла? Что нужно было делать вначале?

Она поняла.

— Ты не пацанка с окраины и даже не дочь какого-нибудь завалящего аристократа. Ты — принцесса одной из самых одиозных династий. А ведешь себя словно… Все ясно?

— Да, пап. — Девушка кивнула и уткнулась в пол.

— Вот когда ты повзрослеешь, когда начнешь совершать взрослые поступки, тогда будешь делать что хочешь. А сейчас ты летишь на Ямайку. Когда вернешься — можешь заняться поисками своего Хуанито и своими обидчиками, разрешаю.

Да, еще, тебя вновь будет охранять «девятка», — при этих словах девушка скривилась, — и я дал им неограниченные полномочия. Если не будешь их слушаться, они имеют право делать с тобой что угодно. Так что в твоих интересах найти с ними общий язык. Теперь все понятно?

— Да.

— Все, ступай.

Девушка встала и обреченно, еле передвигая ноги, направилась к выходу.

— А если его убьют, пока я буду загорать на Земле? — обернулась она у самой двери.

— Значит, судьба его такая. В конце концов, как-то же он дожил до этого времени? Выкрутится.

Бэль кивнула и нажала на открывающую люк клавишу. Сейчас с отцом спорить бесполезно.

Снаружи ее уже ждали. Восемь молчаливых фигур в белой форме. Самая безбашенная и оторванная группа корпуса. Каждая из этих девочек прошла столько, что может стать легендой при жизни, буде рассекретить и опубликовать их биографии. Если бы не вербовочная служба, все они были бы либо казнены, либо сидели, долго и без надежды выйти. Но с другой стороны, это самая опытная и самая надежная группа — им нечего терять, — хотя и самая одиозная. Что ж, придется работать с ними, никуда не денешься.

— Возьми. — Вместо приветствия, Лана протянула ей вещи, от которых у девушки подкосились коленки.

— Это обязательно?

Они кивнули в унисон.

Девушка молча нацепила на шею тонкую полоску пластика со встроенной внутрь электронной системой контроля и шокером, надела на запястья такие же, но поменьше. Лана, аккуратно отвернув ей волосы, активировала пломбы на застежке ошейника, затем и на запястьях. Ключ от них повесила на брелок и положила в карман.

— Достаточно? — фыркнула Бэль.

— Да.

Тут ее тряхнуло. Совсем легко и на долю секунды. Но в глазах с непривычки замельтешило, девушка облокотилась на стол, чтобы не упасть, жадно вдыхая воздух. Из глаз ее потекли обидные слезы.

— Это ты специально, да?

Лана кивнула:

— Надо было проверить, работает система или не работает. — И, глядя на заплакавшую девушку, едко бросила: — Бэль, милая, давай на будущее, во избежание недопонимания: если мы еще раз провалим дело, то бишь если ты еще раз от нас сбежишь по своим делам, нас утилизируют. А мы очень хотим жить. Ничего личного, просто мера предосторожности.

Девушка кивнула.

— Ладно, проехали, пойдем. — Лана протянула руку. В глазах ее и голосе вдруг появилась теплота. — Расскажешь, кто он и что там у вас произошло?

Бэль шмыгнула носом и взяла протянутую руку.

— Он такой хороший, девочки…

Через пять минут после ее ухода люк раскрылся и в кабинет вошел невысокий человек плотной комплекции с графином в руке:

— Воды, сеньор граф?

Мужчина кивнул на стол и на кресло напротив. Вошедший сел.

— Что теперь делать?

— Ты о чем?

— О нападении на вашу дочь, сеньор. Кого из ребят подключать к этому делу?

Мужчина отрицательно покачал головой:

— Никого, Жан. Это не тот случай, — и, глядя на изумленно взлетевшие вверх брови секретаря и давно уже просто друга, объяснил: — Изабелла сама найдет всех. И сама накажет. Я дам ей карт-бланш, полную свободу действий. Пусть учится. Ты же залезь в архив гвардии и уничтожь все записи об этом инциденте. Чтобы не осталось ни одной ссылки, ни одного имени: будто и не случилось ничего вчера ве чером.

— Чтобы училась? — усмехнулся Жан.

— Да, ей будет полезно. Ты слышал, я вернул «девятку»?

Вошедший кивнул.

— Пусть все, чем будет располагать Изабелла, — опыт этих девушек. И больше ничего — ни от нас, ни со стороны гвардии или Алисы. Ей давно пора повзрослеть и начать налаживать отношения с хранителями. Работа с людьми — это главный урок, который она должна усвоить.

Секретарь усмехнулся и расплылся в довольной улыбке:

— Вы, как всегда, хитры, сеньор граф, как всегда.

— Стараюсь, Жан, стараюсь.

— А парень? Что делать с ним?..

Граф задумался.

— Ничего, пусть себе живет. Пошли кого-нибудь проверить его для порядка, на всякий случай. Связи с разведками, олигархами, прочей нечистью. Но мне кажется, ничего интересного в парне нет. Я знаю дочь, она могла выкинуть такой финт.

Хозяин кабинета вздохнул, собираясь с мыслями.

— После проверки пусть твой человек сотрет о нем все данные, как и об остальном инциденте. Искать так искать — никаких легких путей. А когда она его найдет и притащит ко мне… Если не передумает искать конечно же… — Он ехидно усмехнулся. — Вот тогда я и познакомлюсь с ним поближе…

Секретарь вышел. Мужчина поднялся и вновь запустил релаксационную программу, закрывая ею унылый вид венерианской равнины. Он не сказал Жану главного, почему так поступил. Дело вовсе не в том, чтобы она находила общий язык с охраной. Конечно, это важно, бесспорно, но девочки теперь в лепешку расшибутся, а общий язык найдут. Дело в вызове, который подкинула судьба ему как отцу. Вызов под названием «влюбленная дочь». И его отцовская задача — сделать так, чтобы она не допустила ошибок матери, не стояла на коленях, прося прощения, много лет спустя, когда ничего нельзя будет изменить.

Любовь должна быть выстраданной, заслуженной, завоеванной. Если она преподносится на блюдечке с каемочкой — это уже не любовь, а игра. Бэль слишком привыкла играть и теперь пусть сама борется за свои чувства. Или проверит их в бою…

…Или поймет, что это совсем не то, что ей надо в жизни.

Он развернулся и вновь сел за стол. Впереди у него много работы.

Дверь открылась быстро. На пороге появился тот, кто мне нужен. За спиной его играла легкая зажигательная мелодия.

— Здорово, сосед!

Тот переступил порог и протянул мне руку:

— Здорово, Хуанито. Че хотел?

Я показал ему коробку от подарка. Затем приоткрыл ее и наполовину вытащил черный пластиковый диск.

— Можешь найти проигрыватель?

Сосед, а я точно знал, что он связан с разными ребятами, музыкантами, и может достать все, что угодно, из мира музыки, удивленно прицокнул языком и протянул руку к диску:

— Ого! Супервинил?

— Это хорошо или плохо? — Я сделал удивленное лицо. Я рисковал, поскольку не знал, сможет ли он оценить мой подарок правильно. Мне повезло, не смог.

— Это супер, чувак! — Он постучал ногтем по пластине, но не там, где звуковые дорожки, а ближе к центру. — Эта штукенция офигенных денег стоит!

Я согласно кивнул:

— Точно.

— Наверное, штукарь-полтора? Щас же такие не делают!

— Больше бери. — Я картинно усмехнулся. — Два с половиной.

Он присвистнул и покачал головой.

— Где достал?

— Послушать дали, — уклонился я от ответа.

Глаза соседа вдруг загорелись любознательным огнем.

— А мне дашь?

— Самому только дали. — Я сделал вид, что задумался. — Давай так, ты тащишь проигрыватель, я его слушаю, а потом на неделю даю его тебе. Когда достанешь проигрыватель?

Сосед посмотрел на часы:

— Через полчаса.

— Идет.

Он кивнул:

— Базара нет, договорились. Тогда завтра с утреца закинешь его, ага?

Я тоже кивнул:

— Договорились. Но не дай бог поцарапаешь… — Я погрозил кулаком.

— Да ты че! Я че, совсем не понимаю, что это такое? — замахал руками он.

«Угу, не понимаешь».

— Хоть одна царапина — заплатишь за него со своего кармана, — пригрозил я. Очень строго пригрозил. Но сосед — парень в теме, этот вряд ли испортит.

— Идет. Ну, я пошел, через полчаса жди.

Он прикрыл дверь, обулся и тут же проскочил мимо меня вниз.

У мамы, когда она меня увидела, сошла с губ радостная улыбка.

— Опять что-то случилось?

Я вкратце пересказал свою историю, не акцентируя внимания на том, кого и где видел и сколько на самом деле стоит подаренный мне диск. Выслушав, она вздохнула и покачала головой:

— И что мне с тобой делать?

— Мам, не начинай. И так тошно.

Я побрел на кухню, еле передвигая ноги. Очень хотелось повеситься. Или утопиться. Или сделать все сразу.

— Тебя весь день искала какая-то девушка, — донеслось мне вслед. — Несколько раз заходила, внизу сидела, ждала.

— Что за девушка? — Мне не было интересно. Я догадывался, кто это. Но она свой выбор сделала, пускай сама расхлебывает последствия, что бы ею ни двигало.

— Высокая такая, смуглая. — Глаза матери ехидно блеснули. — Очень высокая!

…И очень настойчивая…

Я так и застыл с открытым ртом. Блин, я же говорил Эмме что-то про сегодняшний день! Как раз перед дракой с бандой Толстого в фонтане! Без особой надежды дожить до субботы. Зная надоедливость Шпалы, можно констатировать, что просто так она теперь от меня не отстанет.

Наконец остался один. Мне не хотелось ничего, совершенно. Даже раздумья о грядущем, как бы полегче и поинтереснее его встретить, не прельщали. Я лежал и тупо пялился в потолок, ни на что не реагируя. В голове крутилась только одна мысль: «Я потерял ее. Вот так просто взял — и потерял».

Пришел сосед, притащил проигрыватель — нечто архаичное, без виртуального управления, но внушающее уважение качеством выходного сигнала. Я трясущимися руками подсоединил его к своей звуковой системе, запустил вращающийся круг, как делал это мистер Смит, и положил на него диск. Затем, осмотрев перо, на конце которого оказалась обычная тонкая игла, опустил его на край каемки.

Весь остаток вечера и половину ночи меня не было — я летал. Маленькая аристократка права: есть в этой музыке нечто, чего нет у нас, — то, что наши предки неблагоразумно потеряли во времена Третьей мировой, объявив крестовый поход существовавшему тогда миропорядку.

Этой музыке больше четырех сотен лет. Да, клавиши звучали как смесь органа и пианино; гитары… тоже отставали в развитии… Но вот вокалист понятия не имел, что они такие старые — его голос слышался так, будто они играют рядом, в соседнем клубе, в соседней комнате.

Несмотря на архаичность звучания, музыка, которую рождала группа, не ведала о своем возрасте. Она была вне времени, вне пространства. Я лежал и слушал, как из глубины веков доносятся октавы, ноты и слова, рвущие душу на части точно так же, как рвали души людей столетия назад. Музыку вечности.

Sweet child in time

You’ll see the line

The line that’s drawn between the good and the bad

See the blind man shooting at the world

Bullets flying taking toll

If you’ve been bad,

Lord I bet you have

And you’ve been hit by flying lead

You’d better close your eyes and bow your head

And wait for the ricochet

Утром меня растолкала мать, огорошив спросонья:

— К тебе пришли. Девушка.

Сердце сжалось от проснувшейся на мгновение надежды. Она нашла меня?

И тут же опало. Это оказалась Эмма. Всего лишь Эмма.

— Чего тебе? — недовольно потянулся я.

— Ты говорил, чтобы я зашла, — бодро ответила она, входя и демонстративно разуваясь.

— Эмм, не сейчас. Давай в другой раз?

Я обернулся и поплелся в свою комнату в надежде, что там можно спастись. Напрасная надежда.

— А когда? Ты обещал!

— Так, я пошла к донне Татьяне, — засобиралась вдруг резко мать.

— Мам, Эмма уже уходит, не надо.

— Мне самой лучше знать, что мне надо! — отрезала та. — Пока.

Ну-ну, и мама меня бросила. Предала, оставила наедине с этой длинной горгульей.

И что теперь делать? Вышвырнуть ее? Совесть не позволяет. Все же она не сдала меня тогда у Витковского. Пусть не от любви ко мне, по собственным мотивам, но ведь не сдала же!

Я присел на пол у кровати, кивнул ей на кресло перед домашним терминалом. Она протянула мне планшетку и села, поджав ноги. И невольно напомнила мне этим Бэль.

— Эмма, я не в настроении. Честно. Будешь приставать — вышвырну.

— Я сделала все, как ты просил, — проигнорировала она угрозу. — Перебрала все фамилии «золотой сотни» и еще несколько десятков из второй сотни.

— И что? — Я развернул планшетку и попытался сосредоточиться на том, что там написано.

— Такой девушки нет. Блондинос больше пяти десятков, но так, чтобы совпадало все, — нет ни одной.

Приехали.

— Может, тебе показалось и ее на самом деле не существует? — В ее глазах читалась уверенность в своих словах. Дескать, Шимановский, кончай колотить понты.

Я в ответ громко рассмеялся.

— Эмма, я вчера провел с ней весь день. Незабываемый день! — Я прикрыл глаза, вспоминая свою аристократку. То, как пахнут ее волосы, как плавно она двигается, когда танцует… — И она правда аристократка.

Эмма продолжала скептически кривиться.

— Ты не поверишь, кого мы только вчера не видели, — решил убедить ее я. Наверное, для того, чтобы самому не разувериться, что это действительно было. — Даже инфанту!

— Инфанту? — В глазах Эммы замелькали искры интереса.

Я кивнул:

— Она стояла в метре от меня. И Сильвию, дочь Октавио Феррейры…

И я вкратце поведал ей историю вчерашней неудачи. Всю, в подробностях.

Почему я рассказал — не знаю. Накипело. Эмма — не лучший собеседник, но на тот момент у меня не было никакого. Хуан Карлос… хороший парень, но он не годится в духовники. По той простой причине, что мы не друзья. Да, мы товарищи, но я никогда не доверю ему самое сокровенное.

А Эмма? Пожалуй, тут сработал тот же закон, что и с Бэль. Она не сделает мне плохо просто потому, что ей это не надо.

— Они уехали. Я же развернулся и убежал. Вот и все.

Я закончил. Эмма задумчиво молчала. Долго молчала, несколько минут. Затем выдала вердикт:

— Так не бывает.

— Бывает, Эмм, бывает. И после этого ты со своими глупостями? Пожалуйста, пожалей меня, не доставай. Я только что потерял девушку — не до тебя сейчас.

— И что ты собираешься теперь делать? — словно не услышала она.

— А что я могу?

— Как — что? Искать ее!

Я рассмеялся:

— Зачем? Господи, Эмма, как же ты не понимаешь, я не смогу смотреть ей в глаза после этого!

— Но ты же ни в чем не виноват?

— Не виноват? — Я вспылил, закричав во весь голос. — А если бы она не была аристократкой? Если бы сзади не ехали ее охранники? Что было бы тогда?

Я неудачник, Эмма. Неудачник во всем. Да, мне везет по жизни, сказочно везет! То, что я встретил ее, — чистая случайность. Она тупо забыла у меня свой навигатор, которым я затем растиражировал преступления Толстого, — тоже случайность. Я устроил дебош, да такой, что в школу нагрянула королева, но и это случайность! ЭТО ВСе СЛУЧАЙНОСТИ, Эмма!!!

…Когда я говорил, озвучивал вслух сокровенное, мне становилось легче. Пусть она знает, кто я, — слишком тяжело таскать такой груз в одиночку.

— Я ничего не добился из того, что хотел, мне просто сказочно, нереально фартило. Всю прошлую неделю. А встреча с Толстым — закономерный итог. В школе меня считают чуть ли не героем, но на самом деле я — ничтожество. Ничтожество, неспособное самостоятельно защитить ни себя, ни собственную девушку. И то, что произошло, — всего лишь судьба, решившая забрать назад свои долги. Только и всего.

Ну, вот и выговорился. И стало намного легче. Спасибо Эмме хотя бы за это.

— Я не могу с ней встречаться, — закончил я. — Не могу с ней видеться. Я просто не смогу посмотреть ей в глаза.

— Ты слишком строг к себе. Ты не виноват, что не можешь справиться с целой бандой.

Я лишь усмехнулся:

— Человек отвечает за все, совершаемое им в жизни. Я мог что-то сделать, мог как-то договориться с ними. Раньше, в школе, с первого дня. Я не знаю, что я мог, НО ЧТО-ТО ВЕДЬ МОГ ЖЕ!

Вновь горькая усмешка. Эмма не перебивала.

— Знаешь, если бы на нас напали совершенно левые, посторонние хулиганы, дело случая… Но так? — Мне было дано понять, что нельзя выжить, опираясь на одно везение. Какие-то высшие силы постарались, я благодарен им. Надо что-то делать самому, не надеясь на чудо, а с этим у меня проблемы. И пока я не решу свои проблемы, пока не смогу защититься от Толстого и ему подобных… Пока я не научусь делать так, чтобы у меня что-то получалось… Я должен забыть о ней.

Она лишь покачала головой:

— Ты не прав. Я не знаю почему, просто… не прав ты.

— Тем более ты ее не нашла. — Я вновь усмехнулся. — Видишь, все-таки судьба!

— Я могла плохо искать. Пропустить. Я же человек! И еще… Помнишь, я тогда начала говорить в коридоре, когда ты ударил Рубини по носу?

Я кивнул.

— Что есть одна девушка, но не из первой сотни?

— Да. Знаешь, кто это?

— Ну, кто же?

— Принцесса Изабелла.

Я вновь рассмеялся, от всего сердца.

— Эмма, чтобы ты знала, принцесс охраняют «ангелы-хранители». Это такие молоденькие девочки лет от восемнадцати и до тридцати пяти. Я вчера, да и позавчера, достаточно на них насмотрелся. Даже дворцовая стража, те ребята в черном, не допускается к этому. А ее охраняли здоровые молодчики. Так что это не принцесса, однозначно.

— Ну, не знаю… — Эмма задумалась. — Но она подходит по всем твоим параметрам.

Я пожал плечами. Мало ли людей подойдет под мои скромные параметры? Наличие брата, сестры и кузена определенного возраста.

— И твою Бэль ведь тоже зовут Изабеллой? — не унималась она.

— Ты знаешь, сколько Изабелл на планете? После Марии это одно из самых распространенных имен. Сколько ты встретила их, пока копала? А сколько среди них модов?

— Много. — Она задумалась. — И модов человек десять. И четыре точно с белыми волосами.

— Вот видишь. — Я усмехнулся. — Но допустим, это она. И что? Это что-то изменит? Я смогу смотреть ей в глаза оттого, что ее мать — правительница планеты?

Молчание.

— Помнишь, ты говорил Карине, что тебя найдет настоящая принцесса и ты ее…

Я вновь рассмеялся. О, святая наивность!

— А что я еще должен был сказать Карине, Эмма? Или ты предлагаешь мне стать альфонсом? Найти себе принцесску, аристократку, спрятаться за ее юбку, решить с помощью ее громил свои проблемы, затем лечь на диван и не знать горя?

Эма открыла рот от удивления.

— Но… Я думала… Ты серьезно тогда…

— Я серьезно. Но только начну я с того, что я буду защищать ее. Может, не кулаками, как-то иначе, но только не прячась за чьей-то юбкой. Все, Эмм, прости меня, но я хочу посидеть в одиночестве.

Она поднялась, направилась к двери, затем обернулась:

— Хуан, может, если тебе все равно… ты сделаешь, что обещал? Я ведь исполнила твое требование.

Я с таким презрением оглядел ее снизу вверх, что она непроизвольно отшатнулась.

— Эмма, неужели ты такая дура и не понимаешь, как низко пала со своей «лотереей»?

— Но я…

— Тебе так нравится быть опустившейся блядью без собственного мнения? Пусть даже с деньгами и влиянием семьи?

Молчание. Долгое-долгое. Она порывалась что-то мне сказать, открывала рот, но вновь закрывала. Наконец, увидев что-то на полу, воскликнула:

— Ой, а что это?

«Это» оказалась визитка Сильвии — кусочек позолоченного пластика, инкрустированный драгоценными камешками. Видимо, вчера, снимая брюки, не заметил, как она вылетела из кармана.

Карточка эта, даже без учета стоимости камней и золота, сама по себе произведение искусства. Одна работа ювелира в ней, ручная работа, стоит больше маминой зарплаты. Оно и понятно, личный номер сеньорита Феррейра абы кому не дает, а те, кому дает, — достаточно состоятельные люди, чтобы продемонстрировать им шик, богатство и превосходство семьи Феррейра над остальными, даже в такой мелочи.

— Так это что, правда? — Ее изумление было… таким искренним и огромным, что мне вновь захотелось рассмеяться.

Она вроде бы поверила мне под конец моего рассказа, слишком эмоционально я вел повествование, со слишком многими деталями и подробностями, но верила как бы издалека. Дескать, пока не потрогаю руками, все ваши истории останутся сказками. Теперь же, покрутив визитку в руках, мои сказки обрели для нее предметность. А следовательно, абсолютно все, сказанное мной, превратилось в грубую недвусмысленную реальность.

— И ты правда видел инфанту?

Я лишь устало прикрыл глаза.

— Эмма, ты уходишь.

На этот раз она не спорила.

— Да, конечно. Ты действительно их видел… И теперь не хочешь?..

Я скривился. Что еще ожидать от куклы с мозгами Эммы? Шимановский, простачок титуляр с окраины, из бедной семьи, сын проститутки, окунулся в мир высшего света, с ним заигрывала самая богатая девушка на планете… А теперь он сидит и добровольно от этого мира отказывается?

Ей не понять. А объяснять я не буду.

Я встал и побрел в кухню. Чего-то нашел, подогрел, съел, не почувствовав вкуса. Разговор с Эммой пошел на пользу — я перестал хандрить и задумался о практических своих шагах. Что-то надо делать. Но вот что?

Додумать не получилось. Я услышал шум открывающейся двери, резко открывающейся, от толчка, и поспешил в коридор, группируясь и готовясь к бою. Закрыть ее за Эммой я не сообразил — не успел.

К счастью, мои опасения не оправдались, это вновь оказалась Эмма. Но это была не та Эмма, что заходила полчаса назад, глаза ее пылали бешеным огнем.

— Шимановский, раз такое произошло, значит, у тебя больше нет девушки? — с ходу заявила она.

Я растерялся:

— Нет. Но…

Дальнейшие мои протесты потонули в огне ее решимости: она, словно танк, поперла вперед, схватив меня за грудки, и потащила в спальню.

— Ты мне обещал. Я сделала для тебя работу, и ты мне должен.

— Эмма, я не…

Мои протесты и робкие попытки сопротивления оказались бесполезны.

…Хм. Скажем так, меня грубо изнасиловали. Изнасиловала девушка, которая считалась королевой школы, но к которой у меня не было ни малейшего интереса. Она оказалась сильной, очень сильной, видно, занимается чем-то, и серьезно, просто мускулы не заметны благодаря общему строению тела. Я все равно мог победить ее, я — боец не из последних, но…

…Но есть такая штука, как совесть. Я действительно обещал ей, и она сделала то, что я требовал. Я хотел прокатить ее, выставить дурой, но…

…Но она не сдала меня. И выслушала. И не предаст. И я, пообещав, не мог не сдержать слово, как бы противно себя при этом ни чувствовал.

Что ж, сейчас она получит свое и исчезнет из моей жизни, я же буду относиться к этому как к части сделки, которую необходимо выполнить. В конце концов, если я перестану держать слово — в кого превращусь? Ее же вина лишь в том, что она толкнула меня самого в ловушку, расставляемую для нее. Я успокоился и решил просто получать удовольствие.

Этот секс был… великолепен. Такого со мной еще никогда не было. Эмма вытворяла такое… Не могу найти слов, чтобы описать, просто незабываемо. Три восклицательных знака.

— Все, теперь ты довольна?

Мы лежали и молчали, думая каждый о своем.

Эмма безразлично пожала плечами.

— Ты получила, что хотела, я тебе больше ничего не должен?

— Я не включала камеру, — ответила она, не моргая, глядя в потолок.

Когда смысл этих слов дошел до меня, я закашлялся и подскочил:

— То есть как не включала? Если ты думаешь, что я еще раз…

— Ты ничего не должен, — ответила она отрешенным тоном. — Просто… Просто я не хочу больше быть опустившейся блядью…

Затем она уткнулась мне в плечо… и заревела.

Ревела долго, минут двадцать, выгоняя из себя все, что накопилось в душе, а я лежал, приобняв ее, гладил по волосам и пытался прийти в себя, а заодно понять, что же такое только что произошло.

Наконец она успокоилась. Мы вновь лежали и молчали, она не решалась, а может, не знала, что говорить, от меня же было достаточно лишь немой поддержки. Наконец она решилась:

— Я больше не хочу общаться с ними. Ты прав, я пала, и даже не заметила, как низко. Они пустые, не думают ни о чем, кроме секса. У них нет никаких стремлений, ценностей, никаких… Как они называются?..

— Никаких принципов, — подсказал я.

Эмма кивнула:

— Да. А я поняла, что больше не хочу так жить.

— Из-за меня?

Она вновь кивнула.

— Ты не прав, что не борешься за любовь. Но твои рассуждения… Я поняла, что хочу себе такого же рыцаря в алмазных доспехах. С принципами. И чтобы я была у него за каменной стеной. Твоя Бэль — счастливая сука и даже не представляет, насколько счастливая!

— Но-но!

Я лишь сильнее обнял ее, не зло. М-да, раз уж до Эммы дошли такие вещи?.. Что же в мире делается?

— Почему я не замечала тебя раньше?

Я пожал плечами:

— Я всегда был рядом. Но теперь поздно, Эмм. Твой космолет улетел.

— Да знаю я! — Она поднялась и принялась искать вещи. — Есть хочешь? Приготовить что-нибудь?

— А ты умеешь? — Я снова удивился, но уже вяло.

Она довольно улыбнулась:

— Немного. Самое простое. А что у тебя в холодильнике?

Эмма торчала у меня до вечера. Мама, словно чувствуя, домой не торопилась, и спровадить ее удалось лишь часам к десяти, и по ее лицу я сделал вывод, что, несмотря на улетевший космолет, попыток наладить со мной отношения она не оставит. Но меня это мало заботило, пока мало — были проблемы поважнее.

Моя самооценка поднялась, и теперь ее уже ничто не поколеблет. Если уж я своими поступками помог осознать кому-то никчемность, помог… если не направить на путь истинный, то хотя бы сбить с неправедного… Это многое значит.

Следовательно, для меня не все потеряно, у меня есть шансы добиться поставленной цели. Вопрос в том, что избрать целью.

Сейчас, после бурного неоднократного секса, охватившая меня со вчерашнего вечера хандра ушла, я был полон сил и энергии и мог спокойно, не уничтожая себя, подумать об этом. То, что жить так же, как жил до этого, нельзя, — это понятно. Потому как в следующий раз рядом может не оказаться охраны, и моей девушке сделают плохо у меня на глазах, несмотря на все мои старания, выпендрежи, концентрацию сил и ресурсов. Значит, мне нужен апгрейд, mejorar — кардинальное резкое улучшение каких-то жизненных качеств, свойств и установок. Иными словами, я должен резко и бесповоротно изменить свою жизнь, переведя ее на качественно новый уровень.

Направлений таких апгрейдов два: первый — тупо научиться махать кулаками и показать всем кузькину мать, став не просто бойцом, а крутым бойцом, и второй — пойти «во власть», стать членом организации, которая может постоять за одного из своих, взять на себя решение самых острых его проблем.

И третий путь — совмещение обоих первых.

С этой мыслью я лег спать, решив, что утро вечера мудренее.

Март 2447 года, Венера, провинция Полония,

Новая Варшава

Хорошо, что он не спешил и расплатился заранее, выгадав время, чтобы посидеть и подумать. Выходя из своего убежища, он вдруг обнаружил в самом центре зала, за самым козырным столиком… трех «ангелочков».

Это вновь оказались молоденькие девочки чуть-чуть за двадцать. Тоже в форме ДБ, но эта форма не могла обмануть даже не подкованных в проблеме обывателей — о каком департаменте речь, если рядом с каждой из девочек к столу прислонено вполне себе боевое «Жало»?

Судя по количеству закусок, сидели они здесь давно и расслабленно, а значит, пришли не по его душу. Девочки отдыхают после трудного рабочего дня… Иглометы рядом… У каждого своя работа — такое складывалось со стороны идиллическое впечатление. То, что их отдых здесь — чистое совпадение, сомнений не вызывало, иначе бы он давно лежал холодным трупом, у них бы достало времени провести зачистку. Это обрадовало, но, с другой стороны, он поразился шутнице Судьбе и своему коварному везению, тоже обладающему отменным чувством юмора.

Итак, что теперь делать? По-тихому линять, пока не засекли?

Отчего-то сейчас эта мысль не прельщала. Наверное, в этом виновато досье Мексиканца — он увидел своих противников «в лицо», почувствовал вкус борьбы и теперь не мог сбежать, как последний трус. Хотелось именно борьбы, азарта, крови, а иначе как он собирается уничтожать первых лиц государства, если бежит от тройки рядовых исполнителей?

Он сел назад, но уже под другим углом на противоположный диван и принялся наблюдать, благо девочки даже не смотрели в его сторону. Первой его мыслью было, что его ценят не слишком высоко. По каким-то причинам против него бросили неопытный молодняк, которому не исполнилось и двадцати пяти. Та троица, теперь эта…

Это хорошо, но вызывает недоумение. Он грохнул трех из них в бункере, против него должна быть объявлена вендетта — вендетты корпуса не имеют срока давности, а в реальности им занимаются те, кого держат в резерве, втором эшелоне!

Нет, молодость имеет свои преимущества. Например, у этих девчонок лучше реакция и быстрота движений. Но отсутствие опыта очень часто может стать решающим фактором, и в этом руководство корпуса просчиталось.

Он ждал. Смотрел и ждал. Ему было жаль девчонок — веселых, жизнерадостных; в их глазах плескалась сама жизнь, они шутили, что-то показывали, рассказывали, смеялись. Дети!

Но ему придется убить этих детей. Или они, или он — третьего не дано.

Люди вокруг почти не обращали на них внимания. Почти, потому что форма и иглометы не могли не привлекать. Но все присутствующие их игнорировали, не находя в этом ничего экстраординарного — сидят, и пусть себе сидят. Забытая провинциальная Варшава. За своей отдаленностью от цивилизации аборигены не знают, что может натворить эта троица. А они могут разнести здесь все-все, и им за это ничего не будет. Подстрелят кого-нибудь, укокошат за один лишь косой взгляд, а ответят за это лишь своему таинственному совету офицеров перед другими «ангелами», старшими и опытными. А рука, как известно, руку моет.

Но это и к лучшему, что жители Варшавы не догадываются о висящем над ними дамокловом мече — меньше нервов и ненужной суеты.

Вот одна из девчонок встала и ушла к туалетной комнате. Подождав немного, Войцех решил, что это шанс. Сейчас или никогда.

Из оружия имелись только ножи, лежавшие на столе, да и те не острые. Ну, ничего, справится. Против «ангела»

это все равно что с голыми руками, да только против них с любым оружием как с голыми руками.

Встал. Вышел в темный зал. На него никто не обратил внимания. Судя по тому, что прошлая бригада показывала Ярославу его изображение, как он выглядит сейчас — преследователям известно. Совсем девочки расслабились!

Дверь с нарисованным профилем человека в длинном женском платье и модной шляпке. Подумав несколько секунд, он решился и толкнул ее, засовывая в рукава заготовленные ножи.

Внутри находились две женщины. Одна стояла и красила губы перед зеркалом, другая мыла руки и тоже что-то делала. Обе по команде воззрились на него.

— Я жену ищу… — извиняясь, скривился он, после чего перестал быть им интересен.

Зашел во второй отсек, где стояли в ряд пластиковые двери кабинок.

— Флориана? — громко произнес он. — Ты здесь? — И картинно постучал по ближайшей дверце. — Флориана, сколько можно ждать!

Через несколько кабинок от него послышался звук сливного бачка. Перехватив удобнее нож, он двинулся туда. Раздался щелчок деблокируемой двери, затем она открылась…

…Он сразу, с ходу, на всей скорости, на какую был способен, атаковал, целясь ножом в голову, ибо из кабинки показался силуэт в черно-синем. Атаковал, но не успел — телохранительница смогла уклониться.

Но он не зря провел шесть лет в армии, не зря уделял в тюрьме тренировкам все свободное время — второй удар достиг цели. Пусть он целился обманным в корпус, а попал в плечо, но это тоже неплохо. С оружием он тоже не ошибся: тупой зазубренный нож не резал, а рвал плоть при ударе.

Войцех уклонился и отступил, позволяя девчонке провести пару атак. Это тоже маневр, попытка поймать противницу в припадке ярости, и он удался — его второй нож впился ей в бедро.

Судя по виду телохранительницы, она не чувствовала боли и атаковала бы снова и снова, но, раненная в ногу, на долю секунды потеряла равновесие и ориентацию, чем он воспользовался, вначале ударив ее кулаком в лицо, пробив обманным движением динамический блок, а затем без пощады всадив третий нож ей прямо в глаз.

Тело противницы рухнуло словно подкошенное. Смерть моментальная и совсем безболезненная.

Он отступил, смотря на дело своих рук. Да, девчонка, совсем еще молодая, зеленая. Такой бы жить, деток рожать…

…Но не стоит сентиментальничать. Эта девочка по приказу ее величества с легкостью уничтожит пять десятков безоружных людей, как и ее более старшие предшественницы, а значит, туда ей и дорога.

По полу растекалась лужа крови, которую не спрячешь, затащив тело в кабинку, потому не мудрствуя Войцех принялся обшаривать его прямо здесь, спеша сделать это до того, как сюда кто-нибудь войдет.

Что имеется в наличии? Нож, настоящий, боевой, годный как для борьбы, так и для метания. Ручной игломет — а это то, что надо! Документы на имя сотрудника ДБ и императорской гвардии, право на ношение оружия в любой особо охраняемой зоне планеты, несколько информационных капсул. Координатор старой модели, судя по изображению, к сети не подключен, используется как обычный гражданский навигатор. Хорошо, напарницы не видели, что с ней произошло, но брать его с собой не стоит.

Его грязное занятие — обирание трупа — вдруг прервал нечеловеческий женский визг: какая-то сеньора все же заглянула в туалет. Он опоздал.

Одним движением Войцех подскочил к визжащей и вырубил ее ударом в основание шеи — пусть полежит. Кинулся к двери, на ходу включая игломет, но, услышав гул голосов снаружи, бросился к дальней кабинке и затаился внутри, сев на пол и прильнув к стене. И уже с этой немудреной позиции принялся слушать звуки стандартной суеты, которая случается при обнаружении трупа в общественном заведении: визги, ор, топот, требования вызвать гвардию и угрозы «Я буду жаловаться».

Но это прошло мимо, слух пытался вычленить совершенно иные звуки. И дождался.

Несколько резких выкриков, и все разом стихло — людей безапелляционно выдворили за пределы туалета, видимо аргументировав требование потрясанием оружия. Тишина.

В туалете осталось лишь три человека, одним из которых являлся он сам. Одна из противниц находилась рядом с телом, вторая, по его подсчетам, загораживала выход, держа кабинки под прицелом.

— Минут пять, не больше, — произнесла первая противница. — Эта тварь где-то рядом, далеко не успел уйти.

— Я посмотрю, — ответила ей вторая.

— Давай.

После этого он почувствовал, что одним человеком в помещении стало меньше. Первая противница тоже бросилась к выходу, но на самом пороге развернулась и вернулась назад. Раздался глухой звук «бум» и треск — дверца крайней кабинки вылетела под ударом окованного сапога.

— Выходи, ублюдок! Я знаю, что ты здесь!

Войцех понял: она блефовала. Она не знала этого, а лишь проверяла догадку. В ее голосе слышались нечеловеческие боль и отчаяние, решимость сделать так, чтобы он взмолился об аде, как о невероятном курорте, когда они его найдут. В своем приступе ярости она открывалась, невероятно открывалась, подарив ему шанс на вторую победу.

Бум. Вторая кабинка. Бум. Третья, через одну от него. Он приготовился. Бум. Крайняя к нему. Пора. Войцех нажал на спуск.

Стенки туалета — обычный пластик. Красивый, под мрамор, солидно смотрящийся и приглушающий звуки, но абсолютно уязвимый для сверхпроникающих снарядов, вроде игл.

Выстрелив, он тут же прыгнул, выкатываясь наружу, на кафельный пол туалета, держа предполагаемое место нахождения противницы под прицелом. Не понадобилось — он попал с первого раза — вторая девчонка оседала, срезанная практически напополам, не успев даже испугаться.

Осталась последняя. Координаторы, скорее всего, уже включены, и она знает, что только произошло, теперь единственный его козырь — внезапность. Он вскочил и рванул к выходу, распахнув дверь, снеся при этом стоящего за ней бритоголового охранника и повалив кучкующихся рядом с ним нескольких дамочек — естественный живой щит на случай, если «ангел» постесняется стрелять в невинных.

Постеснялась.

Теперь резко вправо и на пол.

Успел — за его спиной развалилась кадка с экзотическим земным растением, ошметки листьев разлетелись в стороны.

Уже лежа на земле, он спустил курок, направляя поток игл сквозь разделявший их с противницей диван. Тишина.

Тут зал взорвался: люди начали вскакивать, бегать, суетиться, создавать то, что ему нужно, — панику. Но главное, что его несказанно обрадовало, — отсутствие второй очереди. Он попал.

— Всем лежать!

Войцех смело вскочил и дал залп из игломета по системе освещения, затем по верхнему ряду бутылок в баре. Хаос моментально достиг апогея, действуя от противного, чего он и добивался. Все посетители, да и обслуживающий персонал, толкались, сшибали, давили друг друга, пытаясь убежать или уползти от исходящей непонятно откуда угрозы. Усмехнувшись, Войцех спокойно подошел к третьей поверженной противнице.

Да, он достал ее очередью сквозь диван, и это была заслуженная победа. Первую он победил, пользуясь внезапностью, — если бы у нее было на несколько долей секунды на подготовку больше, вряд ли бы бой закончился с таким результатом. Вторую — приступом ярости, охватившим ее и заставившим забыть о предосторожности. С этой же они были на равных — или она, или он. Повезло ему. Злости или ненависти к ним, простым девчонкам, зомбированным и воспитанным в духе абсолютной преданности отморозкам у власти, он не испытывал. Потому и прикрыл последней противнице начавшие стекленеть глаза, взял из ее рук второй игломет, вытащил из-за пояса запасную обойму и побежал к черному ходу — у него еще оставались шансы спастись, хотя и призрачные.

Он пробежал несколько кварталов, вот так, нагло, с иглометами в руках, спасаясь из зоны оцепления — гвардия спешно перекрывала квартал за кварталом, фильтруя всех выходящих. И он успел. Успел и проскочил, несмотря на усиленные посты вокруг. Самоубийственный трюк, но, говорят же, дуракам и самоубийцам везет.

Теперь он стоял на крыше небольшого здания, куда залез по пожарной лестнице, и смотрел на город.

Варшава — его родина. А возможно, будущая могила — если он срочно, в течение нескольких часов, не уберется отсюда. Он убил трех «ангелов», трех девчонок из элитной и самой организованной силовой структуры королевства. Имеющей в своем распоряжении все ресурсы остальных структур, пользующейся правом неприкосновенности, ненаказуемости за любые, даже самые страшные преступления. На него уже объявлена охота с вендеттой, и никто в мире, ни один здравомыслящий человек, не окажет ему помощи. Ибо на помогающего также обрушится гнев «ангелов».

Сейчас он понимал свои ошибки. Он сглупил не сейчас, напав на ничего не подозревающих девчонок, а в самом начале, посчитав, что криминальный авторитет, пусть и такой тяжеловес, как Мексиканец, сможет что-то сделать против ее королевского величества. Да, он крут, без вопросов… Был. Но планета принадлежит не ему, не авторитетам, подобным дону Диего Альваро. Реальные хозяева планеты — кланы.

Веласкесы — тоже клан, не самый богатый, не самый могущественный, но исторически находящийся у власти в стране. Стране, скованной вековыми традициями патернализма и на одном этом основании боготворящей своих правительниц. Корпус телохранителей — это все, что у них есть, единственное, что отличает их от других кланов, также имеющих немаленькие армии, но не обладающих неподсудностью. И именно они, другие кланы, считающие себя не хуже Веласкесов, могут стать его реальной защитой, единственными реальными покровителями. Как сказал Кароль: «Чтобы копать под Веласкесов, нужно быть как минимум Феррейрой!» Золотые слова, на которые он не обратил должного внимания. И в результате стоит один, на крыше бурлящего города, думая, как оттянуть неизбежное.

Зря он так спешил, связавшись с Мексиканцем. Нужно было еще немного подождать, несколько лет, до освобождения, и обратиться сразу к нужным людям. Но теперь поздно, у него не осталось выбора. Он не знает, какой клан в оппозиции, кто, как и насколько решительно настроен против власти ее величества. Он может сделать лишь один-единственный звонок с номера, приобретенного в другом городе на имя постороннего человека, а затем ждать результата — попал он пальцем в небо или не попал.

Войцех поднял руку и переключил на браслете идентификационный номер системы связи. Внутри его колотило. Набрал несколько цифр — справочную систему. Включил виртуальную клавиатуру в режим перчатки и набрал искомое. Затем нажал виртуальным пальцем на полученный результат — «позвонить».

Ответили с третьего гудка, автомат с голосом молодой симпатичной девушки (девушки с такими голосами не могут быть несимпатичными):

— Вас приветствует компания «Промышленность Феррейра». К сожалению, рабочий день уже закончен, но если вы хотите, то можете…

— Пожалуйста, соедините меня со службой безопасности! — воскликнул он. Он знал, что СБ крупных компаний, таких как базовые объекты кланов, не спит никогда. Вопрос лишь в том, в какой из своих компаний сеньор Феррейра держит главное подразделение собственной спецслужбы.

Угадал, соединили.

— Здравствуйте, — ответила уже живая девушка. — Отдел безопасности компании «Промышленность Феррейра».

— Сеньора, соедините меня, пожалуйста, с начальником СБ.

Та запела стандартную песню казенным поставленным тоном:

— Извините, сеньор, рабочий день закончен. Если хотите, я запишу вас на прием на утро…

— Девушка! — Войцех вложил в голос все свое красноречие. — Я прекрасно понимаю, что рабочий день закончен! Но, к сожалению, моя информация имеет ценность лишь сейчас, утром она испортится и прокиснет. И поверьте, ваш босс очень расстроится! Пожалуйста, соедините меня с ним, это вопрос жизни и смерти!

Она заколебалась.

— Как вас представить? От кого сообщение?

— Родная моя! — Войцех картинно вздохнул. — Пожалуйста, не нервируй. Тебе мое имя знать совершенно не обязательно.

Пауза. Затем сосредоточенный и немного испуганный голос:

— Минуточку, ждите.

В его ушах заиграла приятная музыка. Через несколько минут, которые Войцех провел весь на нервах, музыка оборвалась, и ему ответил усталый мужской голос:

— Я вас слушаю.

От неожиданности Войцех немного опешил, но тут же взял себя в руки.

— Это глава службы безопасности «Промышленности Феррейра»?

— Да, — нервно одернули на том конце. — Что вы хотели?

И он решился:

— Меня зовут Войцех Красуцкий. Я тот человек, которого разыскивают «ангелы» в Варшаве, и у меня есть важные сведения для сеньора Феррейры.

Пауза. Все, ставки сделаны, ставок нет, он только что поставил на кон свою судьбу и душу. С такими людьми, как Феррейра, не шутят. И от них невозможно спрятаться или скрыться.

— Какого предмета или сферы деятельности касается ваша информация? — спросил мужчина после долгого раздумья.

— К сожалению, это я могу сказать лишь лично сеньору Феррейре, — отрезал Войцех, понимая, что чем меньше людей будет в это посвящено, тем больше шансов выжить у него самого. И еще, мужчина на том конце не был удивлен словами «ангелы» разыскивают в Варшаве, он лишь удивился его звонку — следовательно, знает об операции корпуса. Это обнадежило, вселило уверенность в профессионализме этих людей — в этом смысле он не прогадал.

Вновь пауза. Подумав, мужчина выдавил:

— Вы уверены, что ваши сведения заинтересуют дона Октавио?

Теперь задумался Войцех. Вот он, его Рубикон. Ведь если не заинтересуют…

Но свой жребий он уже бросил, как только набрал номер их компании.

— Я думаю, об этом сможет сказать лишь он сам.

Вновь молчание. Затем задумчивый вздох:

— Хорошо, вас заберут. Каково ваше местонахождение?

Когда я проснулся, часы на стене показывали без четверти девять — на занятия я опоздал. Видно, Эмма вчера сильно вымотала, не услышал будильник. Или сам расслабился?

Не важно. Но раз уж проспал, неплохо бы заняться тем, на чем остановился вчера, — поиском пути апгрейда. Кое-какие наметки уже появились.

Итак, первый путь. Кто может сделать меня сильнее?

Тренер отпадает — сам это честно сказал. Из легальных способов (а с нелегальными лучше не связываться) остается контракт в государственном или аккредитованном государством заведении. Какие в стране есть структуры, могущие сделать из человека супермена?

Я надел навигатор Бэль, завихрил козырек и опустил его до подбородка, создавая вокруг себя виртуальное пространство. Переключил на браслете режим ввода на «перчатку», развалился на кровати и начал писать в воздухе, а затем стирать написанное.

1. Армия.

В армию берут с восемнадцати. Мне восемнадцать уже есть. Армия Венеры делится на части двух типов — наемники и регуляры, разница в оплате и наличии гражданства. Неграждане страны попадают в наемники, самые ходовые части, использующиеся для всех мелких боевых операций, а также как чистильщики — для грязных дел, вроде подавления бунтов. Отслужившие в них стандартный шестилетний контракт получают подданство и переводятся в регуляры. Естественно, меня возьмут сразу в регулярные части, я подданный Золотой Короны. Смущает лишь один момент: мне нужно попасть не просто в солдаты, а в элиту, спецназ, а для этого без рекомендаций нужно вначале два года отслужить строевиком. Итого восемь лет.

Я не склонялся к такому варианту. Армия — не мое, не панацея от моих бед. Конечно, после нее люди получают кучу льгот, купаются в шоколаде по сравнению с гражданскими. Там можно даже учиться и получить заочно высшее образование. Многие видные ученые современности начали свой путь именно так, грызя гранит науки от обилия свободного времени между караулами, защитив диссертацию после демобилизации.

То есть теоретически, если я уйду сейчас служить, это мало скажется на перспективах моей карьеры. Даже грант за мной сохранится, можно будет пересдать его по льготной схеме сразу на обучение в вузе. Но повторюсь, этот путь мне не нравится. Что еще?

2. Спецназ ДБ и императорской гвардии.

Эти — звери. У каждого из них собственные тактические задачи, в соответствии с которыми их учат. Например, у ДБ обезвреживание террористов, разгон демонстраций и прочее. Какой профиль у игэшников, могу только догадываться, но вряд ли это прогулка по вечернему проспекту. Соответственно, абы кого туда не берут. Чтобы попасть к ним, нужно отслужить хотя бы обычный армейский контракт — и то не факт, что возьмут.

Ходят слухи, что у «тетушки Алисы», как ее зовут в народе, есть особое подразделение, личное, подчиняющееся только ей. Туда набирают заключенных, по несчастливой случайности угодивших за решетку, но не являющихся прожженными рецидивистами. Мясо, которое кровью смывает прошлые ошибки, вроде как не жалко. Это засекреченное подразделение, оно наводит страх на верхушку департамента, позволяя донье Алисии безнаказанно устраивать внутри своей конторы террор.

Но опять же, чтобы туда попасть, надо вначале отслужить, а потом сесть в тюрьму.

Итог: никто никогда не возьмет парня с улицы в элитные подразделения, каким бы гением он ни был. Никакое традиционное подразделение.

Так мой разум вновь и вновь возвращался к нетрадиционным. Точнее, нетрадиционному. Единственному в стране, которому в связи со спецификой работы начхать на законы и традиции. Подразделение, изначально набирающее своих бойцов среди несовершеннолетних.

Что касается второго пути — тут еще более глухо. Либо мафия, либо военное училище, либо та же армия — больше ни одна структура в мире не защитит меня и не поможет решить накопившиеся проблемы.

Про армию уже сказал — не хочу. Про мафию… Думаю, тут излишне комментировать. А военное училище…

Стать офицером флота? А что, меня возьмут! Или пилотом истребителя?

«Шимановский, как тебе перспективы связать ВСЮ дальнейшую жизнь с вооруженными силами ее величества?»

«Гениально! Как раз то, о чем я мечтал всю свою жизнь!»

Часы показали десять двадцать одну. Перемена. Я вошел в меню связи и выбрал номер Хуана Карлоса. Тот взял трубку через два гудка.

— Хуанито, что случилось? — услышал я его взволнованный голос.

— А что? — не понял я.

— Да ничего, просто тут новостей… куча!

— Озвучивай, — милостиво «разрешил» я ему.

— Во-первых, тебя искал Толстый. Рожа перекошенная, но агрессией от него и не пахнет. Что там у вас произошло? И еще… Помятый он какой-то.

— Дальше, — переключил я на следующую новость. Толстый меня сейчас заботил мало.

— О тебе меня спрашивала Долорес — где ты, что с тобой и почему не пришел? И еще, тут сегодня спор небольшой вышел, и она защищала тебя, чуть кое-кому глаза не выцарапала. Вы что, встречаетесь?

— А что, похоже? — Я усмехнулся.

Он замялся:

— Судя по ее поведению — да.

— Дальше, — вновь сменил я тему. Эмма тоже интересовала меня не слишком сильно. Да, с нею придется повозиться, возможно, нужно будет немного от нее побегать, но справлюсь.

— А что, этого не достаточно? — В голосе изобретателя послышалось искреннее удивление. — Ты встречаешься с Долорес, а Толстый боится тебя — и этого мало? Притом что ты — виновник торжества — после визита ее величества так до сих пор на занятия и не явился?

Я обреченно вздохнул:

— Дружище, поверь, все это меня мало заботит. Ты лучше ответь, можешь проконсультировать по одному скользкому вопросу?

— Какому? — Хуан Карлос мгновенно подобрался.

— Корпус телохранителей. «Ангелы». Что с чем едят и все прочее.

Он задумался.

— Ну, корпус считается засекреченной службой, поэтому все, что знаю, — одни слухи.

— Не скромничай. — Я усмехнулся. — Твои слухи почти всегда оказываются в разы достовернее «правдивой» информации из «надежных» источников!

Он снова замялся:

— Ладно, говори, что интересует, что могу — отвечу.

— Почему туда берут только девок? — задал я первый из важных вопросов.

— Ну… — Он усмехнулся. — Их дрессировать легче. Послушнее они. У мужиков гонора слишком много, а этим скажешь лежать — лягут, скажешь умирать — умрут. И никаких вопросов вроде: «А для чего?» Мужики так не могут. А тебе для чего?

— Понятно… — Кажется, я скривился. Потому быстро перешел ко второму вопросу: — А их правда зомбируют?

Пауза.

— Не знаю. Но мне кажется, да. Слишком они послушные.

— То есть это не факт.

Друг усмехнулся:

— Чувак, я сказал, это только слухи и мои домыслы. Я им свечу не держал.

— Ясно.

— Еще говорят, они брали как-то мужиков, точнее, мальчиков, много-много лет назад, — продолжил он. — Для пробы. У них не получилось, и всех подопытных в итоге утилизировали. Объяснить, что это означает?

— Не надо. — Я непроизвольно покачал головой. — Еще что можешь про корпус рассказать?

— Да зачем тебе это все?

— Потом расскажу. Ты отвечай!

Хуан Карлос недовольно вспыхнул:

— Ну… Лесбиянки они там все! Это интересно?

Я вновь усмехнулся:

— Конечно интересно! Но ты им свечу не держал.

— Естественно, — фыркнул он. А я тут же вспомнил взгляды, которые адресовали мне некоторые представительницы этой непростой организации, когда я брел по школе. М-да, они специально вокруг себя такие легенды распускают или были прецеденты?

— Еще что?

— Грохнуть могут любого, вот что! Только за то, что им ПОКАЖЕТСЯ, будто объекту охраны угрожает опасность. Так что в их присутствии никто не застрахован от летального исхода. Случайного. И ты в оранжерее нефигово подставлялся.

Это я и так знал.

— А насчет неподсудности что?

— Ну, это типа мера, чтобы защитить их от посягательств, — они же убийцы, их убивать учат раньше, чем у них сиськи отрастают. Это так, образно. Подойдет к такой девочке в переулке компашка…

Я мысленно представил себе такую картину.

— …Ну, она всех и порешит. А ты знаешь законы — бойцы спецназа не могут использовать свои навыки, кроме как в крайнем случае. А девочки других просто не знают — у них все случаи крайние!

— И все? Только поэтому?

— Не только, но это типа официальной версии. Они подсудны только своему совету офицеров. Совет может их наказать, только вряд ли часто делает, иначе бы девочки в приютах не исходили на говно, когда вербовщики корпуса за мясом приезжают. Неподсудность — это ж как торт в конце длинного коридора, стимул. Кто ж не захочет стать крутой и всемогущей и чтобы за это ничего не было?

«А вот тут Хуан Карлос прав, — поймал я себя на мысли. — Возможность творить беспредел — главный аргумент заманухи. Что может притягивать сильнее? И не об этом ли думал только что ты, Шимановский?»

— А почему туда только приютских набирают, а не всех подряд?

Хуан Карлос вновь усмехнулся:

— Ты что, дружище, сироты — это же мясо. В прямом смысле слова. Не жалко — один фиг — сдохнут, только чуть позже, на улице. Ты знаешь, какая у них подготовка? Древняя Спарта отдыхает! У них половина от тех, кого официально приняли, гибнет, не дожив до Полигона. И на Полигоне их гибнет достаточно. Это ж естественный отбор! Из десятка только две-три выживают. Две-три из десяти, зато самые сильные и самые сообразительные!

— Жестоко!

— Вот и я о том же. Это элита, Хуанито. Элита элит. Круче их нет никого, но и цена этому совершенно иная, нежели в любом другом месте.

Я согласился. Это точно.

— Спасибо, дружище! Ты мне здорово помог. Передай привет Эмме!

И я разъединился.

Мысль о корпусе пришла вчера случайно, когда я уже засыпал. Можно сказать, между сном и явью. По ассоциативной линии Бэль — Королевская галерея — инфанта — охрана инфанты — черненькая. И с первой секунды показалась не такой уж бредовой. Наверное, с творящейся со мной целую неделю абсурдностью сам абсурд превратился в норму жизни, не иначе. Как бы то ни было, не так плоха эта мысль, можно ее подумать. Итак, какие ее плюсы?

1. Там научат драться. Научат так, как больше нигде. Как следствие, я всегда смогу постоять за себя. И за своих женщин.

2. Корпус — жесткая, поддерживающая своих членов система, меня банально не дадут в обиду, а в случае чего объявят вендетту. Жить, зная, что будешь отмщен и твои обидчики расстанутся с жизнью, причем весьма болезненно… это круто!

3. Пресловутая вседозволенность, маскирующаяся под неподсудность. Торт в конце тоннеля, та самая замануха, о которой говорил Хуан Карлос.

4. «Ангельский контракт». Да, демобилизующиеся военные купаются в шоколаде, им открыты все дороги. У «ангелов» же контракт… немыслимо шоколадный! Никакой армейский не сравнится с ним. Плюс служба только до тридцати пяти. (В моем случае может быть иначе, но по-любому это не вся жизнь.)

5. Вассальная клятва самой королеве. Не так — ЛИЧНО королеве. Возможность быть приравненным по статусу к потомственной аристократии. В нашем обществе это много, нереально много!

Конечно, есть и ряд недостатков, причем существенных:

1. Там могут убить. Все-таки работа телохранителем, да еще телохранителем одной из самых одиозных фигур для многих в Солнечной системе. Это тоже много.

2. Можно банально не дожить до клятвы. Если там такая мясорубка при подготовке, как говорит Хуан Карлос, я могу не дожить даже до Полигона. А есть еще и сам Полигон, про который ходят легенды. Да, я занимался спортом, и очень активно, но и мне не тринадцать, в случае чего спрашивать будут как с восемнадцатилетнего.

3. Самый несерьезный пункт, к которому тем не менее нужно отнестись максимально серьезно. Специфический коллектив. Быть единственным мужчиной среди нескольких сотен девчонок, да еще не самых последних девчонок?

Я вспомнил некоторых представительниц охраны королевских особ и улыбнулся. М-да, этот пункт гораздо важнее, чем кажется на первый взгляд. Но раз уж я дошел до абсурда…

С чего я вообще взял, что меня возьмут? Предчувствие. Примут, поскольку все знают, что в корпус берут одних девок. У затерявшегося среди них юноши будут банально развязаны руки — никто не примет его в расчет в случае серьезной заварухи. Как это называется по-научному? Полевой агент? Оперативник?

Не знаю. Но факт — зацепиться за меня должны. Хотя бы потому, что таких идиотов, как я, на всей планете больше нет. Я единственный, у кого абсурдность зашкалила настолько, чтобы подрядиться на подобное. Подрядиться ДОБРОВОЛЬНО.

Приняв решение, я поднялся, умылся, быстро съел остывший завтрак (сам виноват, соня) и начал собираться. Для начала решил сделать то, что не сделал вчера — не успел, — а именно скачать всю возможную музыку, подобную той, что подарил мне мистер Смит. Как там Сильвия назвала направление, классический рок-н-ролл? Кажется, так.

По запросу высветилась прорва ссылок. Я поискал более-менее авторитетные по прошлым поискам базы данных и скачал информацию оттуда. Получилось полторы тысячи часов прослушивания, хотя занимали места они… Почти ничего не занимали!

Собираясь выключать, наткнулся на удивительную ссылку кириллицей: «Русский рок». Вошел.

«Русский рок — музыкальное направление, получившее распространение в России во второй половине двадцатого — двадцать первого века. Пик популярности приходится на восьмидесятые — девяностые годы двадцатого века. В начале двадцать первого века в направлении наметился спад, однако в том или ином виде оно просуществовало вплоть до Третьей мировой войны, после которой модернизировалось и легло в основу многих новых музыкальных жанров.

В отличие от мирового рок-движения — акцент на текстовой составляющей песен в ущерб музыке. Как правило, песни несут глубокий протестный смысл, поднимают острые социальные, социально-политические, философские или метафизические вопросы».

Ну, ничего себе направление!

Я поправил челюсть и скачал все, что было, — около двух тысяч треков. Затем, пользуясь отличным знанием русского, правда современного русского, решил послушать и поставил на случайный выбор.

Следующую четверть часа посвятил тому, что гонял первую же песню по кругу много раз. Язык оказался приемлемым, в целом понятным, я опасался худшего — как-никак, прошло четыреста лет, но все равно понять песню не удавалось ни с первого, ни со второго раза.

Понял я ее раза с шестого. После чего сел на кровать и схватился за голову, в очередной раз поражаясь шутнице судьбе.

Там, в парке, поворотной песней для меня стала ABBA. «Победитель получает все» — фраза, перевернувшая меня самого, все мое мировосприятие. Эта песня сейчас тоже перевернула меня, и я понял, что высшие силы, боги, кто они там на самом деле, подсказывают мне, что я на правильном пути. Не знаю, кто из них истинен, но то, что эти силы есть, отныне сомнений у меня не вызывало.

Придя в себя, я в тишине собрал все свои документы, снял со стенки дипломы участника соревнований — один за четвертое, другой за шестое место — пригодятся, скачал и распечатал текущие оценки успеваемости, копию с гранта на обучение. Вроде все. Оделся, обулся, окинул взглядом квартиру…

…И вышел.

Улица встретила меня шумом и гамом — нормальные звуки для одиннадцати утра. Окинув взглядом и улицу, пытаясь запомнить ее такой, какая есть, я вновь включил ту же самую песню, но уже в навигаторе, и бодрым шагом направился в сторону метро. До него надо было пройти два квартала — около полутора километров, чуть менее двадцати минут. Но двадцати очень важных минут, ибо они разделяли мою прошлую жизнь и жизнь будущую.

Там, где я родился, основной цвет был серый,

Солнце было не отличить от луны,

Куда бы я ни шел, я всегда шел на север,

Потому что там нет и не было придумано другой стороны.

Первая звезда мне сказала: «Ты первый»,

Ветер научил меня ходить одному,

Поэтому я до сих пор немножечко нервный,

Когда мне говорят: «Смотри — счастье»,

Я смотрю туда и вижу тюрьму.

Время перейти эту реку вброд,

Самое время перейти эту реку вброд,

Пока ты на этой стороне, ты сам знаешь, что тебя ждет,

Вставай, переходим эту реку вброд.