Глава 1

Дочери единорога

Октябрь 2447 г., Венера, Альфа

«…Она была красива!..»

Не так. Притянуто за уши, мало красок.

«…Она была божественно красива!..»

Снова мимо. Как же передать словами, что я чувствовал тогда?

«…Она была богиней!..»

Вот, то, что надо!

…Она была богиней! Высокая, стройная, атлетическая лишь самую малость, что только подчеркивало ее хрупкость. Да, хрупкость, которую не замаскируешь показной накаченностью; складывалось ощущение, что ткни пальцем — и эта сеньорита рассыплется на сотни тысяч маленьких сеньорит!

…И в то же время мужественность, которой несло от нее за километр. Я чувствовал… Не так, ЗНАЛ, что она слабая и хрупкая, но также знал, что попытайся кто-нибудь сделать ей то, что ей не нравится, отхватит так, что не дайте Древние!

Она пытается быть сильной. Жизнь потрепала ее, поломала, заставила забыть о слабостях. Крепится, старается изо всех сил, и, учитывая место обитания, у нее получается…

…Но внутри она — маленькая испуганная девочка, которую, как и всех девочек, нужно приласкать, обогреть и защитить. Несмотря на грозность и внешность истинной валькирии.

— Очнулся? — ухмыльнулась истинная валькирия в свое отражение в зеркале. При том, что виртуалом вокруг нее не пахло, а зеркало находилось ко мне под таким углом, что меня в нем она точно увидеть не могла.

Я попытался ответить, но лишь протяжно застонал и закашлялся.

— Лежи-лежи! — снисходительно усмехнулась валькирия. — Тебя несколько дней на всякой дряни держали, возможны слабость и головокружение. Лучше пока не вставай.

— Ну, если кино продолжится — с радостью! — отозвался я, кивая на ее вид, чем вызвал на лице своей собеседницы бесстыдную улыбку. Она и не думала прекращать начатое, даже несмотря на мое замечание; наоборот, движения ее приобрели отточенную долгими тренировками плавность и текучесть, и сумасшедший, просто потусторонний эротизм!

— С пробуждением! — она обернулась. Я почувствовал, как челюсть моя невольно движется к земле. А что вы хотите, мне всего восемнадцать!

…Ах, да, кажется, я не с того начал. Да, мироощущение, восприятие ее мною — это важно, но я забыл сказать главное. В момент пробуждения эта богиня стояла перед зеркалом и занималась архиважным девчоночьим делом — втирала специальным гребешком в мокрые волосы красную краску для волос. Последние спускались ниже лопаток, и были покрыты идеальным огненным слоем, но девушка акцентировала внимание на пробивающихся черных корнях, и старательно их зачесывала. Кроме тонких прозрачных, ничего не скрывающих трусиков, надетых, видимо, лишь ради гигиены, из одежды на ней ничего не наблюдалось.

Тело… У нее было обалденное, просто сногсшибательное тело! Как уже сказал, не перекаченное, но и не тощее — самый сок. При том, что росту она была того еще — выше меня на полголовы, если не на голову. Грудь… Грудь девушки — отдельная тема, я такой не видел никогда. В смысле вживую и в обнаженном виде. Большая, красивая, упругая… Бедра…

Да что я распинаюсь! Бедра, ноги, груди — я уже все сказал, одним словом! БОГИНЯ! И иные комментарии излишни.

— Привет… — Я все-таки приподнялся, как мальчишка, пялясь на ее грудь. Она весело подмигнула:

— Меня зовут Паула. Для друзей Огонек. «Чертова дюжина». Судя по тому, что ты здесь — служить нам придется вместе. И сразу, чтоб не было недопониманий: я не собираюсь из-за твоего присутствия менять свои привычки и делать или не делать то, к чему привыкла.

— Например, красить волосы голышом? — усмехнулся я.

— И это тоже.

Я уважительно прицокнул, еще раз отдавая должное роскошной груди.

— Знаешь, а мне нравятся твои привычки. Даже больше: мне было бы грустно, если бы ты поменяла их ради меня!..

— Ну вот и славненько! — закончила она, приторно улыбнулась, и довольная акцией, пошла в соседнее помещение, откуда раздался плеск воды.

— Одевайся! — донеслось оттуда.

Я скинул одеяло. М-да! Мое тело находилось в точно таком же состоянии, как ее, и даже больше. Из одежды на нем присутствовал лишь коленный фиксатор, надежно стянутый на левой ноге, не дающей той сгибаться. Одежда же была вычищена, выглажена и аккуратно развешана рядом на стуле.

— Помощь нужна? — вновь раздался голос из ванной. Тактичная, стервочка! Тоже мне, «привычки менять не собираюсь…» Было бы сказано! Поставила мальчика на место, и дала понять, что именно сделала.

— Нет! — прокричал я и попытался одеться самостоятельно. Фиксатор мешал, да и по телу блуждала общая слабость, но кое-как справился. Попутно осмотрел помещение, в котором меня угораздило очнуться.

М-да! Снова это «м-да»! Казарму королевских телохранительниц я представлял себе иначе. Ну, не так по- спартански! Помещение представляло собой небольшую спальню, в которой в ряд, аккуратно заправленные, стояли кровати, шесть штук, считая мою. Над каждой из них висел религиозный символ: над второй и пятой — католическое распятие, над сдвинутыми третьей и четвертой — знаки Древних, воскресших божеств, а над шестой — огненное кольцо, символизирующее священный круг жизни на земле. Религия смирения, религия борьбы и религия равнодушия — полный набор. Также возле каждой уютно располагалась небольшая тумбочка, заставленная всякой всячиной, в основном косметикой и парфюмерией, за исключением большой фигуры вставшего на дыбы единорога, являющаяся центром любой композиции, да большие статуэтки Весты, Афины и Афродиты- Венеры возле спаренных кроватей язычниц. И чертой, дополняющей картину, не дающей забыть, где нахожусь, стояли скорострельные винтовки ALR-112, в просторечии именуемые «Жалами», прислоненные к каждой из тумбочек, вне зависимости от религиозного символа.

То есть, все говорило о том, что моя кровать, первая в этом ряду и ближняя к гермозатвору, была перенесена сюда недавно, как и пустая тумбочка. Естественно, оружия при последней не наблюдалось. Вывод?

Правильно, меня взяли. И определили на постоянное место жительство во взвод номер тринадцать, «чертову дюжину». И Паула, минимум одна из девчонок теперь уже моего взвода, абсолютно не против такого расклада. Нет, представление с неглиже — случайность, и она испытывала от этого неловкость (что для Венеры странно, вообще-то), которую попыталась скрыть, но фактом, что я буду с ними, она была явно довольна, и произошедшее после пробуждения — именно представление.

Мысль переместилась на другую девушку, с не таким шикарным бюстом, но тоже с нетривиальным цветом волос, хотя и естественным, тоже когда-то дававшую представление неглиже. Эта мысль заставила собраться и вышвырнуть сопли из головы — не время! Я здесь для другого, и шашни с местными… Не входят в мои планы. Тем более, с теми, с кем придется служить в одном взводе.

— Все хорошо? Получилось? — В дверном проеме показалась Паула-Огонек. На сей раз она была закутана в банное полотенце, но длину и стройность ее ног оценить я мог.

— Ты имперка? — я вдруг понял причину тщательно скрываемого смущения.

Она скривилась.

— Да. А что такое?

— Колумбия, Венесуэла?

Она кивнула.

— Венесуэла. Как ты догадался?

— Акцент. — Я довольно усмехнулся. — И кровать у тебя либо вторая, либо пятая.

Она снова кивнула и указала на предпоследнюю.

— Пятая. Все-то ты вычислил, умник! А с кроватью где прокол?

Она промежду прочим скинула полотенце и покрутилась перед одним из навешенных над каждой тумбочкой зеркалом, играя на зрителя. Я оценил игру, как и ее прелести, но на сей раз спокойно, лишь отдавая должное отмерянное ей природой. Фиг тебе, стервочка! Второй раз не выйдет!

Она поняла, и такой мой подход ей не понравился. Фыркнула, принялась быстро-быстро одеваться, словно за ней гнались.

— Ты католичка. — Я бегло пожал плечами, отвечая на поставленный вопрос. — Язычество на землях Империи не укоренилось, а церковь Благоденствия…

Продолжения не требовалось.

— Молодец, что можно сказать! — воскликнула она, застегивая китель — как-то нереально быстро оделась, глазом не успел моргнуть. — Не зря же тебя к нам взяли! Кстати, — вдруг всполошилась она, видя, что я пытаюсь подняться, — вставать тебе нельзя! Ну, на левую ногу опираться — точно. Только на правую. Тебе на колене какую-то сложнейшую операцию сделали, почти сутки в операционной держали.

— Какую операцию? — Все, что я помнил, так это боль в ноге.

— Сложнейшую, — «уточнила» она. Ну, спасибо за разъяснения! — Это приказ Мишель — на ногу не вставать. Надеюсь, ты в курсе, что с приказами у нас строго?

Я как-то об этом догадывался.

— Я уже сообщила, что ты очнулся, сейчас тебе принесут костыли, не торопись.

— Ты одна здесь?

Она кивнула.

— Девчонки в столовой. А с тобой тут дежурим по очереди — вдруг очнешься. Вот, очнулся… — снова отчего-то засмущалась она.

— И давно тут лежу?

— Три дня. Плюс, сутки был в операционной. Итого ты здесь почти пять дней. Не переживай, твоя мама в курсе — ее просветили. Нет, увидеть ее нельзя, у нее нет пропуска. Да, как только тебя увидит ее величество, тебя отпустят. Да, прилетает, буквально сегодня, через несколько часов — у нас объявлена «желтая» тревога. Еще есть вопросы?

Я раскрыл рот, но вдруг понял, что на все, что хотел спросить, она ответила.

— Кстати, как ты испытание проходил… — загорелись вдруг ее глаза — …Это что-то! Эта запись сразу же бестселлером стала! Все девчонки ее не по одному разу просмотрели! А то, как ты винтовку сломал… Вообще класс! Расскажешь, как это сделал?

Я пожал плечами. В голове царил сумбур, я и сам не до конца помнил, что там было к чему.

— Вообще-то, во время боевых операций играть музыку и любые другие посторонние звуки по внутренней системе связи нельзя, — продолжила она назидающим тоном. — Но наставницы отчего-то говорят, что это нормально. «Регулирование с помощью звука». Чего регулирование?

Я опустил голову. Начинать разговор о способностях берсерка, и о том, как вызывал их с помощью музыки древности, не хотелось. Будет время и для этого, но не сейчас.

— Кстати, клевые мелодии! Не поверишь, тут в санчасти кто-то твой браслет распотрошил (я косо глянул на сиротливо лежащий в сторонке на стуле браслет), и все девчонки эти вещи который день слушают. На цитаты разобрали! Надеюсь, ты не против?

Как будто если б я был против, что-то изменилось бы!

— Где ты такую прелесть нашел, и в таком количестве?

Я вымученно пожал плечами.

— В сетях скачал.

Кажется, мне начал надоедать ее щебет. Лучше б уж совращать пыталась!

— А вот и начальство! — Высшие силы вновь услышали молитвы их скромного покорного слуги…

Разговор был прерван шипением гермозатвора. Я обернулся вслед за Паулой — на пороге стояла невысокая (по сравнению с Паулой, конечно) девчушка лет двадцати — двадцати двух с густыми не длинными (и до плеч не доставали) темно- каштановыми волосами и огромными карими глазами. В ней угадывалась не-латинос, хотя на славянку она похожа не была, как и на североевропейку или гринго. В руке девчушка держала стандартные пластиковые костыли, которые можно найти в любой аптеке, и улыбалась.

— Привет!

Я не сразу, но узнал ее. «Сеньор, где здесь магазин со снарягой?». Это она шла тогда мне навстречу, это из-за ее недвусмысленной улыбочки я чуть не извелся перед встречей с наемным убийцей. Так вот оно что! Все резко встало на свои места. Особенно то, почему я оказался именно здесь.

— Привет… — потухшим голосом выдавил я и тяжко вздохнул.

— Что так грустно? — еще шире расплылась она в улыбке, догадываясь, что творится у меня на душе.

— А тебе б было весело, если б ты случайно узнала, что все ключевые моменты твоей жизни последнего времени тебя активно вела некая могущественная организация? А некоторые даже специально подстраивала?

Она беззаботно пожала плечами — ее такие сложности заботили мало.

— Мы спасли тебя тогда. Если бы не мы, он бы тебя грохнул. Что тут не так?

— Но если бы не вы, не одна из вас, меня бы вообще не заказали!

Она вновь пожала плечами — в такие дебри, видать, залезать не привыкла. Я тут же сравнил ее с винтовкой, красивой быстрой скорострельной винтовкой, способной поразить любую цель, но полностью зависящей от воли стреляющего. Прикажут стрелять туда — выстрелит туда. Прикажут сюда — выстрелит сюда. И моральные аспекты, а тем более глубокие подтексты приказов ей до фонаря кабины истребителя. Завидую таким людям!

— Меня зовут Кассандра, — девчонка подошла и протянула руку. — Я комвзвода «чертовой дюжины». Добро пожаловать!

И вновь улыбка. На такое простодушие я не мог не ответить. Пришлось отправить в космос все свои негативные мысли по отношению к некоторым местным офицерам. Служить бок о бок придется с нею, с этой «винтовкой», и такие персонажи, как Катарина, Мишель или сеньора Гарсия находятся над ними, как небо над землей.

— Хуан. — Я пожал протянутую руку. — Просто Хуан.

— Слушай, — осенило вдруг меня. — Огонек, Кассандра… Это, как я понимаю, прозвища?

Вопрос относился к разряду риторических.

— Тогда, получается, мне тоже придется придумывать прозвище? Или у вас их как-то назначают?

Кассандра вздохнула, поставила костыли передо мной и села на соседнюю кровать.

— Вообще-то оперативные позывные. Прозвища у собак. Это так, к слову. И да, их придумывают сами, для этого дается время. Но зачастую к кому-то что-то цепляется, само, и цепляется намертво. В общем, это многогранный процесс, — смутилась она. — Обычно он на откупе у самих девчонок, но иногда их назначают.

— Но у тебя позывной уже есть, — перебила Паула. — Сложился сам, спонтанно. Шансов, что тебе дадут другое, почти нет.

Я застыл с отвиснутой челюстью:

— Прикольно! И что за… позывной такой, если не секрет?

Они с Паулой переглянулись. Я настроился на самое худшее, не представляя, что это может быть.

— Ангелито. Ангелок. Маленький ангел.

Комнату потряс взрыв смеха. Вот это номер! Нет, честно, кому из высших сил ставить свечки? Кому молитвы возносить, благодарственные? Что юмор у них, у этих сил, хотя бы не черный?

Девчонки вновь переглянулись, пытаясь понять мою реакцию — понравилось мне прозвище, или наоборот. Досмеявшись, я успокаивающе кивнул им:

— Все, нормально. Хорошее прозвище. Могло быть и хуже.

Из груди Кассандры вырвался облегченный вздох. Паула-Огонек же ядовито прокомментировала:

— Это точно! Могло быть и хуже! Знаешь, например, какое у нашей Мишель прозвище? Не официальное, а местное, для своих?

Кассандра зыркнула на нее, но та ее проигнорировала.

— Мутант. За белые волосы и кожу. И никакими бумагами и приказами это не исправить — Мутант — она и есть Мутант. Так что тебе, действительно, повезло…

Да, повезло. Позже я повстречал множество действительно оскорбительных и обидных прозвищ, из тех, что со знаком «минус», владелицы которых никуда не могли от них деться до самой смерти. Так что юмор у богов все-таки белый.

— Есть хочешь? — перешла к насущному Кассандра. Своевременный вопрос! Сразу после его озвучивания я вдруг ощутил зверский пятидневный голод. — Пойдем!

Она подскочила ко мне. С ее помощью я поднялся. Она еще раз напомнила о приказе Мишель (фу ты, блин, не отстанет теперь это «Мутант»!) не наступать на поврежденную ногу. Но добавила, что это для моего же блага — в следующий раз мое колено врачам будет не спасти. Примерно месяц мне нельзя давать на него активные нагрузки, а затем медленно увеличивать их, разрабатывать, как это делают спортсмены, постепенно приводя в форму. Паула тоже пыталась помочь, но это было слишком — такого участливого внимания со стороны слабого пола я не перенесу.

— Расскажи вообще, как тут что? — попросил я, когда мы вышли в коридор. Чувствовал я себя преотвратно. Костыли… Это что-то, хочу вам сказать. ТАК беспомощно я себя еще никогда не чувствовал, в особенности в окружении юных прелестных теоретически слабых созданий.

— Что конкретно тебя интересует?

— Ну… Как вообще здесь относятся… К моему появлению. Предстоящему… — я косо бросил взгляд на костыль.

Она заметила иронию, усмехнулась.

— По-разному. Но все в возбуждении. Ну, «зелень» — понятно, они дикие, им от одной только новости, что какого-то мальчика брать хотят, крышу всем снесло. Особенно «пятнашке»… — Многозначительный косой взгляд. — Но более старшие тоже в неадеквате. Хотя им-то чего? Но нет, тоже языки пораспускали, ждут…

И глядя на мое недоуменное лицо, зашла с другого конца:

— Ты знаешь, что такое «зелень»?

Я отрицательно покачал головой.

— Это те, кто принял присягу, но еще не стал ангелом. Девочки с пятнадцати до восемнадцати, их не выпускают в город, усиленно тренируют после Полигона, потому они и дикие. Они мальчиков вообще не видят. Только в сетях.

Я удивленно раскрыл рот:

— Но зачем так? Это же жестоко! И они потом…

— …Напьются, устроят дебош, с кем-то подерутся, затем организуют повальную оргию. Ну, после посвящения, когда их выпустят. В общем, к мальчикам они привыкнут быстро, просто поверь. Но не как к всесильным самцам, а…

Она сбилась. И правильно сделала — мой взгляд ясно обозначил, что феминизм и женский шовинизм я не приветствую.

— Короче, «зелень» прав не имеет, — перескочила Кассандра скользкую тему. — Поэтому не реагируй. Они будут шарахаться, пялиться, делать какие-то неадекватные вещи… Это нормально. Первое время рядом с тобой всегда будет кто-то из нас — во избежание, но как говорится…

Я кивнул, вспоминая последний разговор с Катариной. Значит, все-таки решили дать нормальный взвод, с правом голоса и выхода «наружу», за пределы дворца. Способный защитить меня. Девчонки, обе, кого я видел, старше меня (хотя внешне это не заметно), и кое-какой вес у них есть. Разумно!

— Но бОльшая проблема — прошедшие посвящение, — со вздохом продолжила Кассандра.

— Ангелы?

— Да. Ведь даже «зелень» и та прошла Полигон. Ты же у нас будешь котироваться на уровне с «малышней». А «малышня» это… Это несерьезно, — закончила она.

— Неуставщина? — понял я, вспоминая занятия в предыдущие свои посещения этого здания.

— Да. На самом деле этого нет, юридически, но практически эта система нужна для воспитания подчинения. Для преемственности иерархии. «Мелочь» — никто. «Зелень» прав не имеет. Ангелы имеют право голоса. Хранители — это… Хранители. А элита… Это элита. «Старые девы». Те, кто завершает контракт. На самом деле ничего тут эдакого нет, просто младшие выполняют всю хозяйственную работу и… Иногда бегают по поручениям старших, никакого особого прессинга или мордобоя.

— Но в моем случае ты не уверена, что кто-то из старших не захочет поставить меня на место, — окончил я ее мысль.

Девушка кивнула.

— Я ж говорю, все не так просто. И мы не сможем все время находиться рядом, хотя и наше присутствие не гарант твоей безопасности.

— Почему ж так, Кассандра? — усмехнулся я. — Откуда такая дискриминация? Результат вашего антимужского воспитания «зелени»?

Она задумалась и покачала головой.

— Наверное, нет. Они уже все были в боях, видели, как льется кровь, а ты…

Продолжения не требовалось.

— В общем, тебе нужно как можно скорее принять присягу. После этого никто не посмеет тронуть тебя. Тогда за тебя смогут вступиться офицеры. Да и сами девчонки… Мы не трогаем тех, кто ровня. Это тоже неписаное правило.

Я в очередной раз вздохнул — что-то подобное и предполагал.

Столовая мне понравилась. Сейчас, когда она представляла собой не пустое помещение, заставленное столами, а кишащий и бурлящий муравейник, сродни нашей школьной столовой. За тем исключением, что в глазах рябило от белого цвета ангельской формы, лишь изредка разбавленного серым трико младших, той самой «зелени». Естественно, мы, точнее я и мои костыли, стали центром всеобщего внимания. Однако постепенно то ли я привыкал, то ли само внимание исходило на нет, но я перестал замечать его. Кассандра, как уже поевшая, принесла мне, увечному, всякой разной еды на подносе, села напротив и принялась красочно описывать будни и ожидающие меня испытания. В первую очередь испытания психологические. Оказывается, Катарина провела с ними, с их взводом, относительно меня целую беседу, и они будут старательно исполнять каждый пункт того разговора. Еще оказывается, взвод — действительно семья, и заботится обо мне будут они, а не вышестоящее руководство. В «заботится» входит также и обучение, практическая его часть. Они будут заниматься со мной по очереди, отрабатывая мои навыки, как будто я один из них, неуспевающий. Зачет здесь «по последнему», и пока я не подтянусь, на «чертовой дюжине» будет стоять большой жирный крест, как на перспективном взводе. Что это может занять пару лет — начальству совершенно наплевать.

— Так и сказала: «Пока не подтяните его — никаких боевых операций». А это, Хуан, значит, никаких льгот и повышенного жалования, — потянула она, и я, давясь едой, понял, что попал. Девчонки теперь с меня живого не слезут. Ох, бедная моя коленка!..

— Ну а вы? Наверное, клянете меня, на чем свет стоит?

Ее глаза озорно блеснули:

— Наоборот! Мы «за»!

— А где логика?

— Логика?

— Да, логика. И повышенное жалование.

— Что с того повышенного жалования? — Ее лицо расплылось в хитрой улыбке. — Не забывай, взвод — монолит. И если мы будем готовить тебя, то и дальше служить будем вместе. А я не думаю, что тебя взяли ради скучной и неинтересной службы. Что-то будет; тебя выучат и куда-то отправят, а мы будем рядом, будем поддерживать. У нас необычный взвод, мы все из разных подразделений, солянка, с разными талантами, и использовать нас, как обычный, нецелесообразно. Для этого есть несколько сотен других, обычных бойцов. Но вот как они хотят тебя использовать… — Кассандра покачала головой.

Я также не знал ответа и был готов многое отдать за него.

«Чертова дюжина» — солянка. Мозг выделил эту информацию, как главную. Их собрали задолго до меня, готовя к чему-то. «С разными талантами». Эти слова запали в душу особо. Но спрашивать пока ничего не стал — всему свое время.

На основании этого меня также направили к ним, со всеми вытекающими. Какие выводы?

А никаких. Пока слишком мало информации. Но однозначно, слова Катарины, что она не знает, куда меня сунут — блеф. Все она прекрасно знала, уже тогда. Потому именно эти девочки занимались прикрытием меня от возможных агрессивных действий camarrado Музафарова, пусть земля ему будет пухом. Чтоб познакомились.

Кстати, про саму ту операцию ей было почти нечего сказать — обычная операция, легкая. Объект охоты, как и ожидалось, заметил их и испугался, не сделав того, что хотел, а последовавшая затем охота ограничилась двумя ближайшими кварталами. Брать его приказа не было — тот должен был уйти. «В руки дона Кампоса» — добавил про себя я.

В магазине были не они. Кроме одной из них, выдернутой для операции специально, за несколько дней до этого (я при этих словах закашлялся, поняв, кому принадлежит кровать со Священным Кругом в их каюте). Дежурства у них в тот день не было, они сами ждали, что их возьмут, но начальство решило, что их взвод засветился достаточно, и оставило в казармах. Маркиза же — снайпер, ее в операции с наемным убийцей я видеть не мог, потому ей единственной дали зеленый свет. Это все, что она смогла мне поведать относительно акций Лока Идальги, больше информацией она не владела.

Немного насытившись, я задумался. Что мы имеем в итоге, относительно взвода? Из пяти человек я уже знаю троих, и всех троих могу оценить, как девчонок положительных, не сравнимых с той же черненькой Оливией. Не думаю, что оставшиеся будут выбиваться из этой закономерности — обычно в тесном коллективе люди подстраивают друг друга под себя, а куда коллектив теснее? Так что можно констатировать на девяносто процентов: мне повезло.

Теперь о них. Итак, сеньорита Кассандра (не знаю ее настоящего имени) сотоварищи узнают, что в их взвод будет направлен экспериментальный мальчик, неопытный, но, возможно, с большим будущим. Взвод от этого круто потеряет, но зато выиграет в перспективе, поскольку скучной и неинтересной их жизнь после этого не будет. Значит, девочки расшибутся в лепешку, но вытянут мальчика, сделают для этого невозможное. И естественно, несмотря на внутренние конфликты, в этом сообществе не сможет не возникнуть большой и крепкой дружбы. Такой же, какая возникла между пацанами с тренировки, с которыми мы ездили в команде на соревнования. Они будут прикрывать друг другу спину, будут вместе участвовать в боевых операциях, а человек не склонен доверять свою спину кому попало. А значит, они не смогут быть друг для друга кем попало.

Может не так не правы офицеры, выделяя взвод, как единый монолит? Что-то ведь в коллективной ответственности определенно есть?

«И чем это попахивает, сеньор Шимановский?» — Спросил внутренний голос.

«А ничем! — ответил я. — Кроме одного единственного слова. „Команда“».

Той самой командой, сеньор Шимановский, о которой ты мечтал, лежа на кровати после избиения бандой гопников. Структурой, которая защитит тебя в любых жизненных ситуациях, возьмет на себя решение части твоих проблем. «Зачет по последнему».

Вывод? Да, здесь придется нелегко. Но игра стоит свеч!

С этой мыслью я закончил обед и аккуратно промокнул рот салфеткой.

— Ну что ж, пошли? — усмехнулась она, глядя на мои манеры и сияющее лицо. — Наверное, девчонки уже все собрались, буду знакомить тебя с остальными…

* * *

Коридоры, коридоры, коридоры. Лестницы. Бесконечность подземелий и переходов. И в этой бесконечности я, ковыляющий при помощи палок, отставив чуть вперед левую ногу. И девчонки навстречу: десятки, сотни улыбающихся мордашек! Ирония на их лицах, смешки, сочувствие, заинтересованность. Только сейчас я понял, как хорошо, что у меня под мышками пластиковый костыли: я прятался за них от любопытных глаз. Можно сказать, мне повезло с «приземлением»: не травмируй я коленку, да не усугуби травму рывком за гранью возможного, не представляю, как выдержал бы это. А еще помогала Кассандра. Нацепив на лицо зверское выражение, она вышагивала рядом, отпугивая всех, кто приближался слишком близко. Догадываюсь, чья это инструкция, и хоть за что-то можно сказать Катарине честное «спасибо».

Возле гермозатвора с номером «13» нас ждали. Трое девочек младшего возраста в типовых, как я теперь понимаю, для «зелени», трико. Кассандра остановилась и ткнула в плечо:

— Иди. Я подожду.

Я заковылял дальше. Девочки, увидев меня, тоже двинулись навстречу.

— Привет. — Я улыбнулся им. На их лицах проступило смущение.

— Мы пойдем. — Ту, что в центре похлопала по плечу та, что справа, затем обе крайние, оглядываясь, ретировались в противоположную сторону коридора. Та, что осталась (я не помнил ее прозвища, хотя Катарина вроде бы называла его) крепилась, блымала глазами, но стояла твердо. Наконец, выдавила ответное:

— Привет…

Но как-то грустно выдавила. И опустила глаза.

— Как ты? Идешь на поправку? — Я решил не давить и попытался создать максимально доверительную атмосферу.

Она кивнула.

— Да. Почти восстановилась. Еще немного, и наберу прежнюю форму.

— Но у тебя же двойной перелом был?

Она неопределенно пожала плечами.

— У нас здесь все быстро заживает. Спасибо тебе!..

Последние слова сопровождались эмоциональным взрывом, девчонка аж задрожала. На ум пришел порыв податься вперед и обнять ее, но я не стал делать этого — ответную реакцию на такое предсказать сложно.

— Спасибо за то, что сделал!

— Да я, в общем, ничего и не сделал… И делать не умею, — начал оправдываться я, ведь на самом деле так и было. — Я ноль в медицине. Да и бросился к тебе… Верхами!..

— Ты пришел, первый, когда было нужно, — возразила она. — Показал, что тебе не все равно. Мои девчонки не пришли, а ты пришел. Это много…

— Хуан, — подсказал я.

— Это много, Хуан. Спасибо тебе!

Напряжение между нами растаяло. Она залезла в карман и протянула мне цепочку с кулоном, точнее подвеской. Обычную металлическую цепочку с обычной металлической искусно сделанной птицей. Я взял в руки, рассмотрел. Красиво!

— Что это? И кто это?

— Это феникс. Знак нашего взвода. Мы знали, что ты появишься здесь, и заказали его для тебя. А потом ждали. Ты не мог не появиться.

Последнее утверждение я оставил без комментариев.

— А для чего он?

Девушка замялась.

— Если будет нужда, надо будет помочь в чем-то серьезном, кликни любую из нас, и мы поможем. Всегда. Как будто ты один из нас. Мы так решили. — Она протянула руку к моей ладони и сжала ее, зажимая феникса в ней. — Спасибо!..

Я чувствовал, что происходящее — часть какого-то важного ритуала, но не знал, какого, и не знал, как реагировать.

— Мне надо идти… — Она снова взглянула испуганным волчонком. Я пожал плечами.

— Иди. Увидимся еще?

Она кивнула. После чего развернулась и быстро-быстро зашагала прочь.

— Тотем? — раздался голос Кассандры за спиной.

— Чего?

— Я говорю, они дали тебе свой тотем?

И глядя на мое недоуменное лицо, усмехнулась:

— Хуан, у всех нас, у каждого взвода, есть свой хранитель, свой тотем. Это символ, знак единства. Тотемы делают штучно, по количеству членов взвода, и именно он является отличительным знаком одного взвода от другого. Даже если тебя кинут после в другой, связь со своим у тебя все равно остается, навсегда.

— Да, они приняли тебя в свой взвод, — подтвердила она возникшую в голове мысль. — И теперь, если с тобой что-то случится, они обязаны помочь тебе. Поздравляю, Ангелито! — Она похлопала меня по плечу, но я так и не понял, чего было больше в ее голосе, иронии или серьезности.

— Но я ведь ничего не сделал! Да, прибежал, но…

— Потом поймешь. Это их решение, и тебе оказали огромную честь. Цени!

Я счел за лучшее вести себя как обычно, попытавшись для начала разобраться в царящих здесь порядках. Языческие символы вкупе с феодальной традицией и жесточайшим механизмом подчинения боевого ордена? Пока что для моих мозгов это чересчур.

Гермозатвор каюты номер «13» (помещения, отведенные под жилую часть, как сказала Кассандра, называют здесь каютами. Почему — затруднилась ответить) уехал вверх, мы вошли.

Да, так и есть, все были на месте.

На одной из сдвоенных кроватей сидели две абсолютно одинаковые девушки с одинаковой прической и одинаковым (хоть и легким, но присутствующим) макияжем. Обе они были явные полукровки со светло-русыми волосами и голубыми глазами, на лицах их особо выделялся, выделяя их самих из толпы, неправильный носик. Носик этот не создавал впечатления уродства и вообще не портил их, скорее придавал образу изюминку. Сзади, незаметная на их фоне, словно прячущаяся, сидела последняя представительница их взвода и усердно полировала пилочкой ногти на ногах. Да, так и есть, она самая. Но в общем, это и логично: кто, как не будущая напарница, должна была спасать мне жизнь в супермаркете? Правильное решение, я мысленно всецело поддержал его. Правда, мне не понравилось, что в отличие от остальных она меня показно игнорировала, но к этому вопросу можно вернуться и позже, все-таки она единственная, с кем у меня уже налажены хоть какие-то отношения.

— Привет, — выдавил я, остановившись в центре каюты, глядя близняшкам в глаза. Моя интуиция подсказывала, что да, я оказался прав, это нормальные девчонки. От них несло угрозой, первобытной, сродни стихии, но тот, кто входил в их ближний круг, автоматически имел иммунитет. А я УЖЕ был записан в таковой. Еще я понял, что они — хохотушки, приколистки. В любом сообществе есть определенные типовые роли, например «лидер», или «шут». Так вот, они были «шутами», и я понял, что предстоит вынести от них не одну каверзу, пока мы друг к другу не пристреляемся. Все это я прочел по их глазам, озорным и ехидным, как бы предвкушающим развлечения. Но общий язык мы с ними найдем, во мне поселилась железная уверенность в этом.

— Привет! — Они синхронно помахали правыми ручками в ответ, четкими отрепетированными движениями. Веселые девочки!

Кассандра вышла вперед, как бы начиная церемонию представления:

— Девчонки, это и есть наш мальчик. Его зовут Хуан. Если все сложится, он будет служить с нами. Впрочем, вы это и так знаете.

Действительно, к чему политес? Разве для того, чтобы скрыть волнение?

Только тут я поймал себя на мысли, что да, все, присутствующие в каюте волнуются, причем гораздо в большей степени, чем я. Включая саму Кассандру, с которой мы вроде как не первую минуту общаемся. Мне захотелось ругнуться своей невнимательности.

— Хуан, — обернулась она ко мне. — Это Сестренки, Роза и Мия.

— Привет, я Роза! — также синхронно воскликнули близняшки, в унисон ткнув себя в грудь. — А она Мия! — Руки их, синхронно, показали друг на друга. Лица при этом были донельзя серьезными.

Пожалуй, Роза и Мия нервничали меньше всего. Или хорошо прятали нервозность за юмор. И мне их юмор нравился.

— Класс! — Я поднял вверх большой палец. — Они всегда такие… Веселые?

— Всегда, — кивнула Кассандра.

— А вы близнецы или двойняшки? — спросил я у них, но ответила вновь Кассандра:

— Они клоны.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что она сказала, и еще несколько, чтоб поправить челюсть.

— То есть как, клоны?

Она пожала плечами, словно не ждала от меня такой тупости:

— А как бывают клоны? Одна их них — точная копия другой, стопроцентно идентичный генотип. Их нельзя различить ни по группе крови, ни по сетчатке глаза, ни при помощи дактилоскопии. Только стоматология даст ответ, прикус, или что-то такое. И если у одной из них родится ребенок, — закончила она самым важным женским аргументом, — генетически обе они будут его матерями.

С последнего аргумента я про себя усмехнулся — каждому свое!

— Так такие же эксперименты запрещены? Караются каторгой?

— И что, их на каторгу за то, что кто-то провел над ними эксперимент, и они родились?

Действительно, и чего это я?..

— А как вы их различаете?

В этот момент в комнату вошла Паула. Одетая и в форме — автоматически отметило сознание, после чего захотелось выматериться. Мальчишка, блин!

— Они разные, только привыкнуть надо. Но только мы их и различаем, больше они никому не даются. Одинаково одеваются, одинаково красятся, на разводе отвечают одна за другую… Стервочки, что с них возьмешь!

«Стервочки» «виновато» потупились, и я чуть в цвет не расхохотался их мимике. Веселые девочки! Не стань они ангелами, плакал по ним театральный!

— Угу, а знаешь, какой они цирк устроили, когда позывные выбирали? — воскликнула Кассандра. — Сколько офицеры с ними намучились?.. Слов нет!

Все это время сами объекты разговора мило мне улыбались, буравя глазами. Оценивали. Взаимно, девочки, взаимно! Я уже понял, что если мы сдружимся — то это до конца. И если не найдем общий язык… То это тоже до конца. В отличие от верткой Паулы, они не умеют менять маски. Нужно только разглядеть, что находится под их единственной, но очень плотно сидящей маской на лице.

— Одна сделала татуировку на левой руке, другая на правой, — продолжила Кассандра и усмехнулась. — И так предстали на линейке: Левая и Правая. Их послали подальше, татуировки заставили свести, имена придумать другие. Они и придумали…

— Красная и Зеленая! — фыркнула Паула. — Одна раскрасила татуировку красным, другая зеленым!

Девчонки заулыбались, продолжая со мной зрительную дуэль.

— И чем же дело кончилось? Так и оставили?

Паула отрицательно покачала головой.

— Да нет, там совсем круто получилось…

— У них один позывной на двоих, — ответила за нее Кассандра. — «Сестренки». На заданиях они всегда вместе, все понимают, о ком речь. А на тактическом уровне им разрешили оставить собственные имена. Это Мия. — Она ткнула в девушку справа. — А это Роза. — Рука переместилась на девушку слева.

— Привет, Хуан! — опять в унисон запели девушки. — Я Мия/- Я Роза.

— Тебе у нас понравится! — добавила Роза.

— Надеюсь! — усмехнулся я, чувствуя, что обстановка, наконец, начала разряжаться. — У вас это само получается, или тренировались долго? Такая синхронность?

Сестренки пожали плечами, в унисон, но промолчали. Вместо них вновь ответила Кассандра:

— Само. С первого дня. Они вообще хорошо чувствуют друг друга, и в бою работают, как одна. Я их сколько лет знаю, и сама до сих пор шизею!..

М-да, круто!

Я поймал себя на том, что с одного раза запомнить девушек не получится — слишком схожие у них черты. Нужно время. Но когда пожимал им руки, почувствовал в них еще кое-что. Да, они хохотушки. Да, их чувства к своим искренни и прямолинейны, но… Они убьют любого, порвут, порежут, запытают, не дрогнув рукой и не моргнув глазом. За их показной «хохотушечностью» пряталась первозданная жестокость без тормозов. Это читалось в их диком, хотя совершенно осмысленном взгляде. Играть с ними в шутовские войны все же не стоит.

Как же описать их человеческими словами? Кассандра — винтовка, стреляющая куда укажут. Сестренки же — мясницкие топоры. Тяжелые, что рвут плоть, а не режут, принося жертве дополнительные страдания. Топор не получает удовольствия от страдания, он лишь рубит, но вот не всякий сможет так рубить — тонка кишка. Та же винтовка не сможет. Все это в дополнение к гламурной секси Пауле и очень странной даже для местных (по словам Катарины, а она должна разбираться) Восточной красавице Маркизе, молчавшей все время представления Сестренок.

— А это Маркиза, — вздохнула и сместилась к последнему члену команды Кассандра. — Вы уже немножко знакомы.

— Совсем чуть-чуть, — согласился я. — И не против познакомиться поближе.

При этих словах девушка подняла глаза. По ним я прочел, что ей неловко, и она банально прячется. Я опешил, пытаясь ответить на вопрос, почему.

— Маркиза — снайпер, одна из лучших в корпусе, — продолжала Кассандра, видя, что пауза затягивается. Видно, она сама не ожидала от девушки такой реакции, все-таки мы были знакомы. — Попадет в пол-империала с расстояния сто метров, с отключенными оптикой и системой прицеливания. Причем, в летящие пол-империала!

Я уважительно хмыкнул. Пока себе такую точность представлял слабо, но оснований не верить у меня не было — я уже видел ее в деле.

— Можно? — указал я на кровать напротив. Маркиза кивнула и убрала ногу. Кассандра же сделала шаг назад, как бы оставив нас в покое, но давая понять, что они рядом и ждут результатов наших переговоров. Повисла неловкая пауза.

— Как ваше свидание? — Мне тоже было не по себе, и начал я с самого безобидного.

— Хорошо, — кивнула она и снова опустила глаза. — Он проводил меня до метро. У нас ничего не было.

Она отчитывалась, как будто я имел моральное право что-то от нее требовать.

— Я не обижу его, Хуан. Ты напрасно волнуешься.

— Я не волнуюсь. — Я выдавил подбадривающую улыбку. — Волнуюсь, но не поэтому.

Что-то с нее требовать? Боже упаси! Со времени нашей последней (и единственной) встречи изменилось столько всего! У меня больше нет права требовать с нее что-то, угрожать ей, или, ни дай ее Священный Круг, бодаться с нею. Теперь нам надо дружить, находить общий язык, быть союзниками…

…А она не готова к этому. Да, я, наконец, понял причину ее неловкости. Она просто не готова сближаться с кем бы то ни было, пускать в свою жизнь. Я имею в виду мальчиков, конечно — будь я девочкой, проблем бы не возникло. Там я был для нее охраняемым объектом, а с ним можно выстраивать отношения. До определенного предела, конечно. От этого ничего в собственной жизни не изменится. Теперь же я — свой. Без кавычек. А это совсем другое.

Я обернулся назад, на сжирающих меня глазами Сестренок. На стоящую поодаль и что-то говорящую Пауле Кассандру. И я понял, как тяжело им. Традиция, полуторавековая традиция корпуса нарушена, это прецедент, и у них нет никакого опыта, как себя вести. Более того, опыта нет и у всемогущих все знающих инструкторов-психологов вроде Катарины. Этот опыт лишь предстоит получить, и получать они будут, ставя опыты на нас, на «чертовой дюжине».

Еще я понял реакцию Паулы в момент пробуждения. Она умеет общаться с мальчиками, не испытывает неловкости, в отличие от религиозной восточной красавицы или скромной Кассандры, но умеет именно как с самцами, с представителями противоположного пола, необходимыми лишь для удовлетворения естественных потребностей. Но ни для чего более. И эту модель поведения она попыталась неосознанно использовать. Сейчас же явно в этом раскаивается, нервничает, хоть и не так, как остальные. А я?..

А мне придется решать эту проблему. Шаг за шагом. Разрабатывать меры к сближению, искать модели поведения и для них, и для себя. Пожалуй, в этом Катарина оказалась права: без куратора первое время мне не обойтись.

— Я хочу, чтоб ты знала, — понял я, какой надо сделать первый шаг. — В тот день, когда мы сбежали из магазина… В тот момент я дико ненавидел ангелов. Всех, без разбора. Потому, что некоторые из них, — я коварно усмехнулся, — делали мою жизнь некомфортной. Неоднократно. Но именно ты открыла глаза, что вы разные. И что среди вас не все такие высокомерные дряни и стервы, как Катарина, или черненькая Оливия, хранительница вашей инфанты.

— Бергер? — уточнила сидящая передо мной девушка.

Я пожал плечами.

— Я не знаю ее позывного.

— А у нее нет позывного. — Девушка расплылась в улыбке. — Это ее имя. Иногда у нас бывает и так.

— И она, действительно, высокомерная дрянь, — ответил мне сзади кто-то из Сестренок.

То есть, нас слушали, слушали внимательно, и я выбрал правильную тактику. Если сейчас удастся растопить лед, хоть немножко, дальше будет значительно легче. И он вроде начал таять.

— Потому это я хотел у тебя извиниться, вдруг нечаянно тебя обидел тогда? И хочу сказать, что я никак не отнесусь к тому, что ты будешь встречаться с моим другом. Ни положительно, ни отрицательно. Это только ваше дело, мне не следует вмешиваться.

— Спасибо. — Ее губы растянулись в улыбке. — Но ты меня не обидел.

— Правда?

— Да. — Улыбка стала шире.

— И как тебе Хуан Карлос? — тут же поддел я. Маркиза попасмурнела и покачала головой.

— Никак.

— Почему?

— Мы не будем встречаться. Он мне нравится.

Я застыл с вопросом «почему» в горле.

— Я могу потерять контроль. А я не готова терять контроль, — «объяснила» она и сникла.

Все ясно. Что ничего не ясно. Однако с этим можно разобраться и позже, а сейчас главного я достиг — лед начал трескаться. И это касалось не только моей восточной красавицы.

Теперь же срочно требовалось повернуть разговор в нейтральнее русло, и я задал первый же вопрос, который пришел в голову:

— А ваш тотем — единорог? — кивнул я на одну из тумбочек, пробегая по ней глазами.

Девчонки дружно (правда, не в унисон, слава богу) закивали. Кассандра, как старшая, развила тему:

— Да. У каждого взвода он свой. Каждое подразделение выбирает его себе перед Полигоном, и он остается до конца жизни. Вот, смотри…

Она подняла рукав форменной спортивной футболки и указала на предплечье, на котором гордо красовалось изображение того же самого единорога.

— И вот.

Затем достала подвеску, висящую на шее вместе с католическим крестом.

— Последний носить не обязательно, но то, что на руке — с тобой навсегда.

— Мне тоже наколят такой, когда пройду Полигон? — усмехнулся я.

Дружный кивок. Сестренки же добавили:

— Но только после того, как пройдешь. Не раньше.

— Паула, вот, свой получила лишь весной, исключений не бывает…

М-да, у них и голоса одинаковые! Почти.

— Поэтому то, что сделала «пятнашка»… — добавила Кассандра, но договорить не успела — раздался сигнал тревоги. Но я ее понял.

— Быстро, собрались! — воскликнула она, но девчонки и без нее начали вскакивать со своих мест и суматошно переодеваться.

Далее началось действо, со стороны кажущееся неразберихой, но на самом деле отточенное до мелочей. «Облачение в скафандр». Не думайте, в одиночку сделать это не так просто, я первое время вообще справиться не мог. Они же справлялись, притом быстро. Это было красиво, я стоял, завороженный, наблюдая, как они скидывают одежду до футболок и заученными движениями цепляют прибамбасины, с помощью которых смогут какое-то время существовать даже в адских условиях атмосферы. Попутно отметил, что Сестренкам, видимо, чтобы не выпендривались, все-таки раскрасили единорогов на плечах. У одной зверь был красный, у другой зеленый, хотя оба они располагались как у всех, на правых руках.

Когда все было готово, Кассандра бодро произнесла: «Строится!», и пока девчонки, сжимая шлемы и винтовки, подходили к выходу, успела дать мне кое-какие разъяснения:

— У нас была «желтая» тревога, сигнал готовности. Извини, если что. Прилетает королева, нас всех задействуют для охраны космодрома и ее пути до дворца. Можешь располагаться здесь, чувствуй себя, как дома, только по личным вещам не лазь. — При этих словах Паула обернулась и посмотрела на меня ТАК, что я счел за лучшее занести это требование в ранг святых таинств.

— После того, как Лея приедет и чуток отдохнет, тебя ей представят, — продолжила Кассандра. — Вот тогда Совет и решит твою участь — до этого у всех нас только догадки.

…В общем, кроме нескольких деталей остальное я и так знал, но старательно закивал.

— Вот ключ. — Она кивнула на оставленный на моей тумбочке электронный ключик. — Посторонний в каюту не войдет, да у нас и не принято. Если хочешь побродить и осмотреться — броди и осматривайся, только не наступай на ногу. У тебя статус гостя, никто не посмеет к тебе полезть. Ты понял, о чем я…

Да, я понял. Гость — не «зелень». И тем более не «малышня».

— Если что, здесь есть оперативная дежурная, все вопросы к ней. Спросишь у охраны на выходе, тебе подскажут, где ее искать. В общем, пока это все, не скучай, пока-пока!

— Пока!

Все пять облаченных в белую броню фигур по очереди выскочили в открывшийся гермозатвор. Последней шла одна из Сестренок (уже сбился, какая), и на прощание подмигнула.

Как только створки встали на место, я бессильно откинулся на подушку «своей» кровати — передо мной стояло несколько вопросов, которые следовало бы обмозговать, и для этого имелась целая прорва времени.

 

Глава 2

Завтрак для принцессы

Сентябрь 2447 г., ЮАИ, префектура Сеара, Форталеза

— Да сбежала она! Удрала! Сразу после Полигона, утром, когда все были в пьяной отключке! — хмыкнула Мамочка. — Подготовилась, зараза, детоксин из аптечки стащила. А когда все дрыхли или похмельем маялись, вколола себе, и спокойненько в город ушла.

— Так за вами же приглядывают? Где были ваши… Как они называются… Надзиратели?

— Наставники! — Мамочка фыркнула. Идущую рядом с отрешенным видом и смотрящую в противоположную строну улицы виновницу разговора вообще передернуло.

— Наставники… — поправилась Изабелла.

— Дрыхли, где им быть! Че за малышней присматривать? Напились? Напились. Организмы молодые, к алкоголю не приспособленные? Не приспособленные. Что ждать от них, доходяг? У нас это… Как бы не приветствуется, сбегать сразу после Полигона и мстить. Для этого другое время дается, после посвящения. А эта мымра…

— Хватит! — взорвалась «эта мымра». Мамочка довольно показала ей язык. — Я между прочим тоже могу про кое- кого много порассказать!

— Ну, порассказывай! — уперла руки в бока ее напарница. Возникла заминка, результатом которой стало то, что Мэри включила заднюю. Да и Изабелла бы удивилась, будь иначе. Импульсивная нервная Мэри ничего не могла противопоставить спокойной непробиваемой Мамочке, столпом невозмутимости «девятки».

— Ну вот, — продолжила Мамочка, — мы остановились на том, что наша девочка сбежала из под опеки и вернулась в родной квартал. Квартал, надо сказать, бедный, где все друг друга знают, и сбежать от нее у отчима не получилось. Ей сказали, куда тот побежал, она догнала его и…

Вздох.

— В общем, отчим нашей Мэри отправился в обитель предков быстро. И красочно — кровь отскребали в радиусе многих метров вокруг. Но болезненно.

Хочешь знать, чем она его? — глаза Мамочки ехидно блеснули. Мэри вновь передернуло. Изабелла кивнула.

— Ножами. Гостиничными. Тупыми, с зазубринами. Оружия мелюзге не дают, тем более после Полигона, когда крышу сносит, вот она и вооружилась, чем смогла. Представь, отпиливать таким ножичком человеку голову?

У Изабеллы от отвращения по коже пронеслись противные мурашки. Но рвотный позыв, представив себе это, она сдержала.

— И что, отпилила?

— Фррр! Нет, конечно! Но умирал тот погано.

— И за это приговорили к ликвидации? Но у вас же это… Право… Неподсудность в общим… — замялась Изабелла, пытаясь по-новому взглянуть на охраняющий ее взвод. Пока еще охраняющий.

Мамочка усмехнулась.

— Не-а, все не так просто. За одного отчима бы не приговорили. Но наша мстительница им не удовольствовалась, вернулась домой. Это все-таки был ее дом, пока мать была жива, это позже отчим ее вышвырнул. Короче, вернулась она и зарезала его сынка. К тому времени тот превратился в кабанчика лет двадцати пяти, упитанного такого и остепенившегося. Но это ничего не меняло, и она сделала с ним примерно то же, только без издевательств. Вонзила нож в сердце — просто и без изысков. А затем его жене…

Мамочка перевела осуждающий взгляд на «мстительницу». Ту мелко трусило.

— Может не надо, а? — обернулась она с мольбой в глазах.

— Надо, Мэри, надо. Наша девочка должна знать, что бывает, когда срываешься. Нельзя исполнять все желаемое, даже если есть возможность.

…Изабелла про себя кивнула — и здесь скрытый смысл, обучение. Молодец, Мамочка, что сказать! Ясный день, рука Ланы — сама Мамочка до такого урока не додумается.

— Если хочешь, сама закончи. Как было. Чтоб не переврала ненароком, — вновь фыркнула старшая в их паре телохранительница, предоставляя Мэри слово.

Та кивнула, но убрала глаза на другую сторону улицы.

— Пока я два года в «малышне» ходила, да перед этим больше года просто в приюте, эта сволочь выросла и женилась. Я не знала. — Она помолчала. — И девчонка эта, жена его, нормальная была. Я потом про нее справки наводила. Обычная простая девушка. Она не знала ни обо мне, ни о том, что эта скотина со мной вытворяла. У них идеальная пара была. И ребенок был…

Вздох.

— В общем, когда я его кончила, выбежала эта девочка и начала кричать. Я как в тумане стояла, злющая, ничего не соображала… И… Ее тоже… Того!..

На щеке Мэри выступили слезы.

— А потом малыш в коридор вышел. Мааааленький такой, и плакать начал. Меня как током дернуло: стою, с ножом в руке, вся кровью перемазанная… А передо мной плачущий малыш и два трупа.

Повисла пауза.

— А потом?

— Потом сзади гвардейцы в квартиру вломились, повязали меня, — продолжила Мэри с отчаянием в голосе. — Думала, убьют. Но нет, не убили…

— А я хотела, чтоб убили! Слышите? Хотела! — крикнула она на Мамочку. — Чтоб кончили меня, прямо там! Чтобы не видеть ничего, не жить с этим!..

Но наткнувшись в лице напарницы на глухую непробиваемую стену, сникла.

— …Но они лишь передали меня нашим. И жить с этим придется.

Изабелла почувствовала, что и так невеселое настроение с утра испорчено окончательно. Да, вот это урок!

— А дальше что было?

Мэри покачала головой.

— Ничего. Твоя мать меня помиловала. Хоть я и нарушила кодекс, но была в своем праве. Если бы то же самое сотворила после посвящения, после присяги, не понадобилось бы даже ее помилования.

В общем, официально я была виновата только в побеге от наставниц, в нарушении дисциплины, и мою ликвидацию заменили понижением, ссылкой в «девятку». Может тогда им это казалось достойной заменой, но… Но это не смерть же! — вновь воскликнула она.

— А прозвище ей как-то само прилипло, спонтанно, — усмехнулась Мамочка, разряжая раскалившуюся обстановку. — Была Мария, стала Кровавая Мэри.

Изабелла поежилась. Да уж, точно, Кровавая Мэри!

— А ребенок? Что стало с ним?

Мэри опустила голову, и даже по лицу Мамочки пробежала тень.

— Живет. У деда, отца матери. Я им каждый месяц деньги перечисляю с жалования — они небогато живут. Пару раз ездила к ним. Один раз не пустили, другой вроде как поговорили.

— «Вроде как»?

Мэри кивнула.

— Я прощения просила. На коленях. За дочь. Рассказывала, почему это сделала, и что… Не специально.

Вновь повисла пауза.

— И что, простил?

— Нет, конечно. Но деньги берет. Вот так вот, девочки…

— Кстати, а вы в курсе, где мы находимся? — задала риторический вопрос Мамочка.

Риторический, поскольку они не были в курсе. Шли наобум, спонтанно выбрав направление, по не самому симпатичному району города, далеко от центра. Но Изабелла именно этого и хотела, посмотреть на сам город, старинную его часть. Что толку от этих двухсот — трехсотэтажных полисов, в которых живущие люди, как и на Венере, годами не видят солнечного света? Там все то же, что и дома, только с чужим акцентом и иным национальным колоритом. Душа Форталезы, душа Старой Бразилии здесь, в этих бедных малоэтажных кварталах, заселенных простыми небогатыми людьми. Да, тут не слишком чисто, а основное занятие многих аборигенов явно в конфронтации с законом, но она сознательно пошла на этот шаг. С нею же «девятка»! Уж она знала, на что способны ангелы-хранители ее матери, как никак обучалась у них несколько месяцев. А эти… Вообще звери! В последнем она еще больше убедилась после рассказа младшей из текущей пары своих охранниц.

— Привет, девчонки!

Четверо молодых парней с перекачанными мышцами и татуировками, стоящие до этого возле припаркованной у обочины машины, перегораживали им дорогу. На их откровенно бандитского вида рожах висели ухмылочки хищников, жертвы которых попали в ловушку и никуда не денутся. Гопота, стражи улиц. За разговором она проглядела их, что неудивительно, но судя по лицу Мамочки, для нее эта встреча откровением не является, а значит, можно не нервничать.

— Как там дела на Венере? — ухмыльнулся тот, кого Изабелла определила, как «клоуна». Отличительной его особенностью был складной ножик в руке. Маленький, представляющий угрозу какой-нибудь кошечке или собачке, или даже ему самому, если нечаянно порежется, но никак не королевским телохранительницам. Он показно, щелчком, то складывал его, то раскладывал, видимо, считая, что демонстрирует этим свою крутость. Детский сад!

«Как дела на Венере». Три ничего не значащих слова, кажется. Но на самом деле — ключевая фраза, объясняющая поведение компании, и ее намерения.

Мальчики не собираются приставать к ним, или тем более, если они не согласятся (а они не согласятся), насиловать. Мальчики подошли, чтобы взять свое, принадлежащее им по праву, а как можно назвать насилием взятие того, что и так принадлежит тебе? А мнение их, девчонок, спрашивать по этому поводу никто не собирался. Конечно, кто ж в здравом уме будет спрашивать мнение каких-то венерианских шлюх?

Так уж исторически сложилось, что пару столетий назад здесь, на земле Латинской Америки, схлестнулись в смертном бою две силы, два религиозных учения: молодая религия апокалипсиса, церковь Благоденствия, семимильными шагами распространяющаяся по миру, и неохристианство, мутировавший и принявший крайне радикальные агрессивные формы старый добрый католицизм, защитная реакция общества на экспансию чуждых духовных ценностей.

Религии схлестнулись. Вначале полетели выбитые зубы, сломанные руки и ноги адептов и с той и с другой стороны, затем полилась кровь. Много крови. По меркам истории, конечно, ничего страшного, каждая страна рано или поздно проходит через подобное. Но к несчастью (или счастью, для кого как) именно тогда и именно в этой стране, благодаря этой самой схватке, сложились предпосылки для создания другой страны, ныне грозной и независимой, переплюнувшей по мощи и влиянию бывшую метрополию. Венеры.

Обе эти религии исповедовали крайний консерватизм, сравнимый по строгости разве что с шариатом или Средними веками Европейской цивилизации. Доставалось всем; «грязь» и «грех» выметались с улиц городов палками и камнями, а где и более совершенными техническими средствами. Люди вспомнили давно забытый термин «охота на ведьм», поговаривали о возрождении инквизиции. Целое столетие страну лихорадило, подливая религиозными распрями масло в огонь и так неспокойной обстановки в обществе, провоцируя решение застарелых конфликтов силовым путем. Возможно, не будь этой конфронтации, и гражданские войны не затянулись бы здесь на такой долгий период, и не сменилось бы за сто лет на имперском троне целых три династии…

Но нет смысла гадать, что было бы. Главное, пока на Земле шли гонения на «грехи», к коим причисляли проституцию и азартные игры, проституция и игры нашли себе новый дом, новую «крышу», переселившись на Венеру, молодую, но перспективную имперскую колонию. Генерал-губернатор колоний, ее сколько-там-раз-пра-бабка Алисия Мануэла, пытаясь заработать денег и не зависеть от воли братьев-императоров, дала клерикалам на вверенных ей землях от ворот поворот, всем, без исключения, и приютила все, на чем можно заработать, не переходя дорогу сильным мира сего. Венера ее правления, и особенно правления ее дочери Аделлины, превратилась в настоящую Мекку, место паломничества туристов со всей необъятной многомиллиардной Земли, желающих потратить денежки на удовольствия, не совсем законные на своих Родинах, и осуждаемые всеми мировыми религиями. Это было выгодно, это не раз спасало страну…

…Но это была бомба замедленного действия, которую Алисия Мануэла сама же под свою страну и положила.

Да, именно проституция и казино вытащили юную Венеру из финансовой ямы после войны за Независимость. И денег на восстание, на саму войну кроме этого бизнеса королеве Аделлине было взять неоткуда. Это правда. И все же это бомба, негативные последствия которой намного превышают положительные.

Потому, что кроме денег, на которые можно жить и строить космические корабли, есть еще такая вещь, как репутация. И эта репутация, уважение венериан землянами, была похоронена еще до возникновения Венеры, как независимого самостоятельного государства.

В массах землян прочно укоренилось, что Золотая планета — большой публичный дом. Им плевать, что она собой представляет на самом деле, главное имидж. А с этим у королевства туго.

Ведь что такое публичный дом? Место, где тебя обслуживают, самые низменные твои желания. Где можно купить все, что хочешь, если у тебя длинный империал. А если публичный дом — планета? То же самое. И все, кто населяет эту планету, всего лишь персонал, обслуживающий эти самые желания, какими бы низменными они ни были. Слуги, халдеи и шлюхи. А как можно относиться с уважением к шлюхам и лакеям?

Однако, шлюхи и лакеи отчего-то ставят себя слишком высоко, гораздо выше, чем им положено. И подкрепляют притязания ракетами и импульсными деструкторами. Что с точки зрения землян неприемлемо Потому венериан и не любят. Терпят, прилетают потратить денежки, но и только. И если ТАМ, дома, земляне ведут себя тише воды — все-таки, несмотря на деньги, прижучить их могут в два счета, то здесь, на Земле, презрение — самое малое из того, чем тебя могут одарить за национальную принадлежность. Даже в толерантной Бразилии.

И изменить такое положение вещей невозможно — почти все земные державы при помощи религий и контролируемых СМИ всячески поддерживают этот имидж Венеры, не просто демонизируя образ врага, но и оправдывая любые свои действия против вольного королевства. «Мы должны победить их, потому что сам бог/боги/высшие силы (нужное подчеркнуть), не хотят терпеть мерзость, насаждаемую мерзкими инопланетянами»! «Это не простая война, это война святая»! «Мы защищаем свои ценности, свою культуру и национальную самобытность, и пусть горят в аду подлые развратники»!

Красивые лозунги. И чрезвычайно действенные, так как указывают не просто того, кого нужно ненавидеть, но и конкретизируют, за что именно. Где же им, земным правителям, противиться воле божественного, или не замечать защитную реакцию «национально-самобытного»?

Здесь, в Империи, религия и традиции загнанны победившими их в столетней гражданской войне императорами в угол, и не играют такой роли, как в других регионах. Но именно здесь дела обстоят еще хуже, чем где бы то ни было. Потому, что Венера — не просто абстрактное государство в космосе; Венера — имперская колония.

«Бывшая колония» — возразит грамотный человек. Ага, как же, держи карман шире! Это ТАМ считают, что она бывшая и целое столетие как независима. ЗДЕСЬ же думают, что это лишь временное явление, бунт, который рано или поздно сойдет на нет. Либо сам, либо с помощью непобедимого имперского флота и бравого имперского десанта. И эти непонятно с чего много возомнившие о себе инопланетяне займут, наконец, то место, которое отведено им высшими силами.

И самое прискорбное, что так считают даже образованнейшие люди, ученые и интеллигенция. Стоит ли говорить о не самых образованных?

Они, венериане, весь их народ — изгои. Живут в изоляции. И максимум, что Золотая планета может противопоставить всему миру, это выжить. Просто выжить, назло всем. И сейчас, глядя на загородивших дорогу бандитов, решивших «взять свое» и «проучить дерзких шлюх», кулаки Изабеллы непроизвольно сжались. Она хотела, жаждала крови, и судя по настрою девочек, эта кровь сегодня прольется.

— Не надо! Расслабься! Все под контролем! — раздался шепот Мэри. Телохранительница накрыла ладонью ее кулачок, и Изабелла почувствовала, что напряжение спадает.

— Я знаю.

Она кивнула и бросила взгляд на козырек, на иконку заднего выхода. Так и есть, путь назад им перекрывали, грубо и недвусмысленно. На тротуар позади выруливал большой, но грязный и обшарпанный броневик. Хотя, какие тут к дьяволу броневики, здесь все машины одного единственного класса! Но это была большая машина, вместительная и тяжелая, сравнимая по мощи с венерианским «Мустангом».

— Все под контролем, не дергайся, — одними кончиками губ продублировала высказывание Кровавой Мэри невозмутимая Мамочка. После чего улыбнулась и шагнула вперед, перегораживая уркам дорогу к ней. Гаденько так улыбнулась. И Изабелла успокоилась окончательно. Все будет хорошо!

Девчонки что-то задумали, хотят устроить спектакль. Зная их, она понимала, что лучше дать им осуществить задуманное, как приз за нудную и скучную работу. Дать возможность самовыразиться. Их пути вскоре разойдутся — почему бы не побаловать девочек? А там, глядишь, слово за слово, и ее репутация среди остальных хранителей поползет вверх? «Телеграф» страшное оружие, не стоит его недооценивать.

Она принялась наблюдать со стороны, с упоением ценителя-театрала. Она не рисковала, кроме этой пары ее охранял весь остальной взвод, рассредоточенный в двух машинах, одна из которых двигалась впереди, другая позади них, и наверняка все здесь присутствующие давно взяты девчонками Ланы на прицел. Ну разве совсем чуть-чуть рисковала, самую малость.

— Привет, мальчики! А вы не подскажете, где здесь ближайшее метро? — принялась лепетать Мамочка, вкладывая в голос весь возможный интерес самки к самцам перед спариванием. Ну, они же «шлюхи», должны же соответствовать образу!

Подонки заулыбались, переглянулись. Эти венерианские штучки даже не ломаются для приличия! Местные бы поломались, так принято. Неужели с инопланетянками все так просто?

Нет, они чувствовали подвох, подсознательно, но силовой перевес (как они думали) был на их стороне, а из голоса Мамочки лилось столько недвусмысленного намека… А ресницы ее так выразительно поднимались и опускались… Что им не осталось ничего другого, кроме как расслабиться в предвкушении победы. Что, собственно, и было нужно.

— А зачем тебе метро, крошка? — заулыбался тот, что стоял справа от «клоуна». — Оставайтесь с нами! Мы вам покажем, что такое настоящие мужчины!

Мамочка позволила себе презрительную усмешку.

— Вы? Мужчины?

Правильно, раздразнить, заставить нервничать, подстегнуть адреналин — пусть не расслабляются. Лица урок надо было видеть — вмиг посеревшие, злые… Но Мамочка на то и хранитель, чтобы дирижировать человеческими чувствами:

— Вы мачо! Молодые зеленые мачо! — продолжила она. — И до мужчин вам, как до Сатурна!

Бандиты заметно расслабились. Стоящий от типа с ножичком слева, видать, «старший по политической подготовке», сделал шаг вперед, беря переговоры на себя:

— А ты что-то имеешь против мачо? Это так важно в горизонтальном положении? — его улыбка расползлась до ушей.

— Я?.. — Мамочка картинно задумалась, не забывая при этом невербально просто вопить о желании спариться. Если бы Изабелла не проходила все эти уловки кратким курсом, ни за что бы не смогла оценить ее талант. — Я не против. Но мне не нравится некоторый… Чересчур практичный подход… — Она многозначительно кивнула за плечо, в сторону машины, из которой вылезли еще два гопника и открыто скалились на их короткие юбки и ровные стройные ножки. Разве только слюни не текли.

Урка глядел на нее с интересом, оценивал. Мамочка в ответ смотрела ему в глаза, честно и открыто. Она ведь действительно не собиралась сопротивляться и убегать, и эта ее честность должна была стать непреложной истиной для бандита.

— Прошу прощения, сеньорита… — Он махнул рукой, показывая некие жесты, в которых Изабелла опознала приказ отъехать назад. Стоящие сзади нехотя, с тихими нецензурными комментариями под нос, его послушались. Кажется, это и есть вожак. — …Мы приняли вас за других.

Бандит новые правила игры принял. Изабелле стало интересно, потянут их бандиты, или нет? Грешила она на последнее.

Конечно, то, что машина отъехала, было лишь знаком добрых намерений. Кольцо вокруг них не размыкалось, просто сам транспорт встал чуть-чуть дальше. Она насчитала еще троих урок, держащихся в нескольких десятков метрах позади них, плюс к вылезшим из машины и вновь вставшим сзади тем двум. Итого, девять человек. Да, превосходство налицо! Как и намерения.

— Итак, на чем мы остановились? Что-то о мачо и мужчинах? — улыбнулся главарь.

Мамочка кивнула, выразительно хлопнув ресницами.

— Вы хотели рассказать нам, какие вы горячие и вообще классные парни… — Она подалась вперед и провела двумя пальцами главарю по груди, спускаясь ниже и ниже. — Мы вас слушаем…

И главарь не выдержал — ладонь его потянулась к ее груди, и не встречая никакого сопротивления, по-хозяйски ощупала вначале одну, затем вторую. Стоящие сзади «коллеги» разинули рты от удивления и зависти.

— А ты ничего девочка! — ухмыльнулся он, обнажая зубы. — Что, прямо здесь показать? Посреди улицы?

— Прямо здесь, — спокойно согласилась Мамочка. — Если не имеешь ничего против, конечно.

Судя по тому, что улица вокруг, видя происходящее действо, на глазах пустела, он бы не отказался и здесь. Но Мамочка, ломая кайф, тут же добавила:

— Но только вначале убеди, что с тобой будет интересно это делать. Что ты ДОСТОИН делать это со мною. И я как женщина, не смогу отказать тебе. Хоть здесь, посреди улицы, хоть в любом другом месте, где скажешь. — Она красивым повелительным жестом убрала его руку назад.

Пауза.

Главарь, как оплеванный, стоял и молчал, пытаясь понять происходящее. Так неестественно, непривычно и нагло, да еще в окружении стольких дружков, его еще не ставили на место.

— Знаешь что, детка… — Ничего не придумав, он попытался просто схватить ее и объяснить серьезность ее положения…

…Но молниеносное движение, и вот уже он сам стоит в три погибели с вывернутой под большим углом назад рукой.

— Знаю.

Немая сцена. У парней вокруг от неожиданности отвисли челюсти. Восхищенно отвисли — Изабелла оценивала главаря, как достойного противника, и они наверняка знали его возможности.

— Мальчик, — все еще тихим голосом, но теперь состоящим из одного железа, повторила Мамочка, — еще раз: убеди меня, что с тобой стоит это делать. Или с кем либо из вас. И я трахнусь с вами, хоть со всеми сразу, прямо здесь. Хоть мужчины вы, хоть мачо — без разницы.

— Ах ты сука венерианская… — зло зашипел главарь, и Мамочка… Отпустила его, отступив на шаг назад.

Главарь также подался назад, опасливо потирая запястье и оглядывая «братву» — читал по лицам репутационные потери. Пока выходило, что таковые невелики, но ситуацию спасать надо было срочно.

В этот момент подтянулись все оставшиеся бандиты, все девять человек, и взяли их в полное кольцо. Мэри скользнула за спину, готовясь принять на себя первый удар и вообще держать ситуацию позади нее под контролем, но Изабелла знала, что у нее не получится. Не с таким численным перевесом. Однако голоса Ланы в берушах она до сих пор не услышала.

Надо ли говорить, что благодушия на лицах подонков после выходки Мамочки не осталось и следа? Поняли, что легкой победы не получится. Но с другой стороны, они были уверены, что так или иначе последняя останется за ними, ведь их больше и они сильнее. В этот момент в подошедших подонках Изабелла не видела ничего человеческого — лишь звериный оскал и звериные инстинкты охотников, готовых прямо сейчас наброситься и растерзать.

— Мы — обычные девчонки, — словно не замечая общего настроя продолжала Мамочка. — Если уломаете нас — флаг в руки. Если нет — я думаю, нам лучше разойтись мирно. Нам всем. Идите своей дорогой, мы пойдем своей.

М-да, в их положении звучало это минимум комично, и ожидаемо, вызвало смех всей окружающей компании.

Единственный, кто не смеялся — это главарь. Что-то почувствовал, зараза, понял, что связываться не стоит. Но к своему сожалению, он возглавлял стаю, и не мог включить заднюю передачу, вопреки ее желанию. Стая хотела крови, хотела жертвы, и если он не даст ей желаемого, превратится в бывшего вожака. А для мира мелкого криминала это похуже смерти.

— Гляньте, а у них чувство юмора есть! Пожалеем девочек, не будем делать им больно? Ну, слишком больно?.. — ухмыльнулся он, но Изабелла видела, что тот явно храбрился.

Вновь взрыв хохота.

— Мальчик, как тебя зовут? — безо всякой магии в голосе спросила Мамочка, прищурившись.

— Энрике, — оскалился тот. — Энрике Солано. — И гордо задрал голову.

На лицах стаи промелькнуло перманентное удивление, что «эти чужачки» не трепещут от звука такого грозного имени. Видать, в авторитете парень. Или кто-то из его родственников.

— Энрике, предлагаю тебе выбор. Или ты предпринимаешь вторую попытку очаровать меня, только без этой стаи обезьян — кивок вокруг, — или расходимся мирно, каждый куда шел. В противном случае здесь будет много трупов. Включая твой собственный.

И вновь банда вокруг заржала. М-да, венерианки все с приветом. Но сам Энрике по-прежнему не смеялся. Он видел перед собой людей с моделью поведения, коренным образом отличающейся от долженствующего. Так говорят с позиции силы, имея как минимум взвод штурмовиков за спиной, и бригаду снайперов. Это были инопланетянки, чужачки, и пусть район бедный и знатные люди сюда не заглядывают, он боялся связываться с ними, боялся совершить ошибку.

— Да чего ты сопли распустил!..хать надо, этих венерианских сучек! — воскликнул тот, что с ножичком, и этим решил судьбу компании. Вожак принял решение.

— Заткнись, шлюха! — рявкнул он и сделал шаг вперед. Бросок… и под одобрительное улюлюкание дружков схватил эту суку за волосы, после чего сам ей выкрутил руку. А затем вторую.

Ничего не произошло. Того, чего боялся. Все остались целы, лишь эта шлюшка затрепыхалась в его медвежьем захвате. Попыталась дернуться, но проще сдвинуть космический корабль с места старта, чем вырваться из его объятий. Это придало ему новых сил: мальчишка! Сопливый мальчишка!

— Братва, глянь какие у нашей курочки цацочки! Наверное, пол-Венеры по таким вздыхает!.. — Он притянул девку к себе и принялся лапать ее сиськи, демонстрируя сие действо вновь заулюлюкавшим дружкам, реабилитируя этим себя за проявленную ранее слабость. — А тут что у нас? — и его рука принялась путешествовать далее, тогда как вторая пресекала малейшие попытки девки к сопротивлению…

…Изабелла почувствовала движение, и Мэри оказалась скручена сильными руками сразу двух подонков. Один завел ее руки за спину, второй, нагло ржа, задрал юбку.

— Не дергайся, шалава! — рявкнул он и саданул ее по лицу после того, как та вывернулась и заехала ему вскользь коленом по подбородку.

— Вы, уроды! Вы об этом пожалеете! — принялась орать Мэри. — У нас дипломатические паспорта! У меня дядя работает в консульстве, он всех вас порвет! На кусочки! Найдет и порвет!..

Но Изабелла видела, что это фальшь. Игра на публику и для публики, принявшей эту игру, сделавшей Мэри центром всеобщего внимания — члены банды, не участвовавшие в скручивании ее и Мамочки, сгрудились вокруг ее молодой телохранительницы. Сама же Мэри не была напугана ни на полграмма и старательно изображала из себя актриссу. — Вы заплатите за это! За все заплатите! Я обещаю!..

— А это у нас что тут?

Да, саму Изабеллу так же скрутили, но не сильно, да и лишнего пока не позволяли — Мэри завладела вниманием и ее мучителя в том числе. Который, обдавая пивным перегаром из-за плеча, принялся неторопливо ее лапать.

Ей стоило большого труда доиграть роль жертвы до конца и не вывернуться из захвата, уработав этого подонка. Но она терпела. Девчонки знали, что делали, а Лана по-прежнему молчала. Но тут противная ручища больно сдавила ее правую грудь. Она почти сорвалась, плюнув на все…

…И в этот момент раздался железный возглас Мамочки, почти крик:

— Энрике, последний раз говорю! Отпустите нас и идите с миром!

Ответом ей вновь стал смех. Толпа переключилась с Мэри на нее, бросая едкие комментарии нецензурного содержания. В этот момент в ушах, не слышимый никем из гопоты, раздался вкрадчивый голос Ланы:

— Три секунды! Две!.. Одна!..

По счету «Начали» Мамочка бросила: «Сами напросились!», выкрутилась из захвата и на завершении разворота всадила правую «бабочку» правой руки в шею стоящему рядом урке. После чего, не останавливаясь, прыгнула на Энрике, и нанеся два точечных удара в лицо, сама схватила его за волосы, наклонив вперед.

— Я предлагала разойтись? Ты не захотел.

Левая «бабочка» той же руки с силой вошла в горло вожака, после чего хранительница дернула руку вправо, оставляя грубокую борозду на горле, перерезая ею все, что там можно было перерезать.

Кровь брызнула фонтаном, обагряя бетонопластик земли. Урки, не ожидавшие такого поворота, опешили, подались назад, и в этот момент начала действовать Мэри, мгновенно вырубив двух держащих ее бандитов. После чего, оправдывая свое прозвище, не торопясь, со смаком, перерезала горла им. Одному и второму. Все это заняло не более четырех секунд.

— Потанцуем, мальчики?

И все-таки Изабелла ошиблась, перед ними оказались не какие-то хулиганы, рядовые «стражи трущоб». Это были бойцы криминального мира, имеющие кое-какой опыт. Иначе объяснить скорость, с которой в руке у «клоуна» вместо ножичка появился пистолет, она не могла.

— Стоять, шмары!..

Пииим.

На взгляд Изабеллы, он умер слишком быстро. Игла на выходе из ручного игломета обладает низкой скоростью, но зато гигантской энергией. И эта энергия тратится на то, чтобы вскипятить мозг под черепной коробкой, в которую попадает. Смерть жестокая, но совсем не мучительная.

Пиим. Пииим

Держащий ее тело захват ослаб, и через секунду лапавший ее бандит кулем с дерьмом рухнул под ноги — ей даже пришлось испугано взвизгнуть и отскочить в сторону. Не привыкла она к трупам! Следом упал еще один из нападавших, пытавшийся вытащить из наплечной кобуры свой пистолет. Слишком долго пытался.

Двое оставшихся, никак, к своему счастью, не успевших среагировать, еще целую секунду стояли, переводя взгляд с игольника Мамочки на Мэри, так же доставшую свой игольник, после чего развернулись и трусливо показали свои пятки. Естественно, девчонки могли их уложить двадцать раз. Но не стали этого делать — кто-то ведь должен остаться и рассказать все остальным?

Изабелла огляделась. Прямо посреди теперь уже безлюдной улицы лежали трупы. Три из них были в приглядном состоянии — игла почти не оставляет следов проникновения на теле, но от вида остальных у нее закружилась голова, а желудок посчитал, что то, что они перехватили в киоске на выходе из метро полчаса назад, ему не особо нужно…

— Все в порядке? — спросила Мамочка, осторожно подойдя сзади. Она была перепачкана чужой кровью, особенно рукава. Своя, с места разрезов от деактевированных ныне «бабочек», была настолько ничтожной каплей, что о ней не стоит упоминать. От взгляда на телохранительницу Изабеллу сотряс новый спазм, но рвать было уже нечем.

— Да. Хорошо, что мы утром не позавтракали… — Она отлипла от машины, на которую облокотилась в приступе рвоты и попыталась взять себя в руки. Ее же учили! Учили не бояться крови! Она Веласкес! Принцесса! Должна воспринимать спокойно такие вещи!

— Это точно… — ухмыльнулась Мамочка. — Не переживай, он бы ничего тебе не сделал. — Она пнула ногой тело бандита, державшего и лапавшего ее какую-то минуту назад.

— Брррр! — Изабелла тряхнула головой, отгоняя гуманистские бредни, настырно лезущие в голову вопреки всему.

— Он все время был у Ланы на прицеле. Она не дала бы ему ничего сделать.

— Может не надо было так жестоко? А, девочки?

Мэри, шмонавшая трупы на предмет документов, поднялась и отрицательно покачала головой.

— Надо. Кстати, насчет завтрака неплохая идея! Что-то я проголадалась! Нервы, нервы… — Она беззаботно пожала плечами.

 

Глава 3

Первый раунд

Итак, я — Веласкес, кажется остановился я на этой мысли. Что меня на нее натолкнуло? Теперь трудно сказать, это был будто толчок изнутри. Как Архимед со своим «Эврика»: вот откуда ему пришла та мысль? Озарило, блин! Гарсия, Гарсия… Да, эта женщина дала толчок, но так и Архимеду же пришло не на ровном месте?

Что-то я не о том думаю — древнего ученого зачем-то вспомнил… В общем, мне нужно обдумать мысль насчет принадлежности к семье Веласкес и понять, имеет ли она право на существование. Вот этим и займусь.

Я — мод. Это факт. Предположим, я внук Филиппа Веласкеса, мой отец — его сын. Мог быть мой отец модом? Правильно, только если ею была его мать, соответственно, любовница адмирала. Какова вероятность этого? Фиг знает.

Возможно, что она была из высшего общества? Да. Но с модифицированными генами могла быть и простолюдинка, не обязательно аристократка. Просто вероятность измененных генов в этом случае на порядок-два ниже, но мы говорим о женщине, которая нравилась самому адмиралу Веласкесу, а ему нравились нестандартные сеньоры. Итог — в версии больше вопросов, чем ответов. Никаких выводов, даже предварительных.

Подойдем с другой стороны. Предположим, Мишель узнала, что я Веласкес. Какой ей резон тащить меня к себе? Ее величество не страдает сентиментальностью, ей плевать на непризнанных родственничков. Я могу ошибаться, но в противном случае о таковых бы знала вся планета. В СМИ же и в гламурных изданиях не фигурирует ни один побочный Веласкес, и не фигурировал никогда, будто таковых не существует.

Еще один аспект этой же стороны: даже если отбросить личную антипатию ее величества к братьям и сестрам, рожденных по сути от соперниц ее матери, в этих людях течет кровь Веласкес, кровь династии. Их дети КОНКУРЕНТЫ детей ее величества в праве наследования трона. Да, это родство настолько дальнее и смешное, что его не стоит даже рассматривать… Было бы, не живи мы в такой стране, как наша, которой заправляет кучка потомственных сверхбогатых буржуев. Устроить переворот, выкосить всех официальных наследников и посадить на трон кого-то дальнего и бокового — чем не успешная смена власти? И монарх на троне, и династия та же. В политике ведь главное соблюсти приличия…

Нет, по логике, королева должна держать всех родственничков «с улицы» как можно дальше от двора. И до сего дня успешно эту задачу выполняла… Обнаружь Мишель, что я один из них…

…Да, это облом. Как ни подойди к проблеме, с любой стороны, выходит, что принадлежность к королевской семье — минус, фактор отталкивающий. И какой резон главе корпуса ее личных телохранителей тянуть одного из них под свое крылышко, как она потянула меня? Хочет устроить переворот? При живых наследниках первой, второй и даже третьей очереди? Смешно! Есть дети королевы, есть ее сестры, есть их двоюродные и троюродные ОФИЦИАЛЬНЫЕ братья и сестры. Многие из последних женаты или вышли замуж за представителей сильных кланов. Захоти кто-то сделать подобное, против тут же поднимется столько народу… Нет, это однозначно бред.

Тогда что? Как мне расценивать взгляд сеньоры Гарсия? Я же почувствовал, было в нем что-то! Однозначно было!

Итак, по кругу, еще раз. Что мы имеем? Только факты, без домыслов и версий.

1) Я — мод. Факт.

2) Мне с момента рождения посылаются деньги, небольшая сумма, достаточная лишь для проживания в не самом бедном районе. Тоже факт.

3) Иногда к матери приезжают курьеры, привозя еще денег, сверх меры, заложенной в банковский робот. Каждый раз на моей памяти это происходило в преддверии глобальных перемен в нашей жизни, которые не могли произойти без дополнительного финансирования, поэтому этот вывод примем за истину.

4) Меня отмазали (или отмазали БЫ, не явись в школу королева) от департамента безопасности, когда я имел с ним проблемы. По словам матери, эти люди могли ПРИКАЗАТЬ взявшим в оборот чинам оставить меня в покое, а к словам матери стоит отнестись серьезно — не так часто она оброняет что-то важное.

То есть, мой «родственничек» — это кто-то крутой и богатый. Этот человек имеет сильно модифицированные гены и выходит на связь с мамой, когда ей очень надо. Да уж, не густо с выводами — никаких зацепок относительно решаемой проблемы. Но с другой стороны есть и обратная зависимость: доказать, что я не Веласкес, я тоже не могу. Пат. Да, я аристократ по крови, теперь уверен в этом больше чем на девяносто процентов, но остальное…

Я терял уверенность в остальном все больше и больше. Логика, эта железная сеньора, говорила, что таковое не может быть, что все факты против. Но упрямая интуиция не сдавалась, твердила, что в моих умозаключениях где-то ошибка. Не ошибка даже, недоработка, отсутствие важной переменной, без которой это уравнение не решить. И если я хочу найти истину, должен довериться своей интуиции и искать переменную. Постепенно, не торопясь, не действуя нахрапом и не несясь впереди паровоза.

А лучшее место для моих поисков — здесь, в корпусе телохранителей. Тут полным полно народу, имеющего допуск к тайнам королевской семьи, включая самые сокровенные. На то они и хранители, что хранят не только и не столько тела охраняемых субъектов.

Я довольно хмыкнул: чувство юмора у высших сил даже больше, чем я мог предположить. Гораздо больше. И пока эти силы мне благоволят.

Конечно, этих людей сначала нужно найти. Затем втереться к ним в доверие, сделать так, чтоб они ЗАХОТЕЛИ рассказать мне эту информацию. Хотя бы на уровне слухов. Но я ведь никуда не спешу? А пока…

…А пока мысль перешла на текучку. А именно, на анализ моего поведения и восприятия корпуса. Да, тот оказался совершенно не тем, чем я представлял его, когда решил пробовать сюда податься, это ожидаемо, но вот моя реакция на населяющих его субъектов там, в столовой…В чем проблема?

Почему я так бурно реагировал на взгляды и интерес девчонок? Хотя знал, что так и будет, и даже вроде как настроился? Я совсем даже не девственник и не ботан, шарахающийся от слабого пола; за пределами этого здания с девчонками у меня все нормально, и всегда так было… Что произошло?

Я не знал ответа. Это серьезный просчет, и пока я не решу проблему, хода сюда мне нет. Вопрос, как ее решить?

Ответ напрашивался. Мне надо найти им, всем им, определенную нишу в своем сознании. Они не обычные девчонки, вот и надо настроить себя на это. Лучше всего определить их как «третий пол»: есть мужчины, есть женщины, классические, а есть они — вроде как женщины, но с совершенно иной психологией и психотипом поведения, никак не стыкующимся с понятием «женщина». Я вспомнил оговорку Кассандры — да они же и сами себя ими не считают! Femeninos, блин! Воспитывают их так, на стадии «зелени»!

Кажется, кое-что начало прорисовываться. По крайней мере, я определил для себя их место, и от этого надо плясать. Но чтобы решить проблему окончательно, мне нужны тренировки, без них так и буду краснеть, как сопливый юнец.

Вторая насущная проблема — авторитет. К словам Кассандры надо отнестись крайне серьезно, она не предупреждала бы, если б это не было важно. Полигон мне не светит, но кто сказал, что авторитет можно заработать только там? Есть разные виды авторитета, на данный момент мне достаточно простого отсутствия желания дать в глаз. А это реально.

Они более развиты физически, делают вещи, которые мне могут оказаться вообще недоступными, из-за потерянного возраста и физиологии, а значит мое поле — интеллектуальное. Нужно ЗАСТАВИТЬ себя уважать: я не слабый, я просто другой. То есть, начиная с этой минуты с моей стороны не должно быть ни одной непродуманной мысли, ни одного необдуманного слова вслух. Это война; она началась с момента, как я пересек финишную черту, и сам факт того, КАК я ее пересек, уже дал мне кое-какую фору в авторитете. Что ж, дело за малым!

Я улыбнулся и поднялся, сгробастав надоевшие уже костыли. Спать не хотелось, сидеть в одиночку в чужой (пока еще) каюте — тоже. Значит, воспользуюсь приглашением и поброжу, заодно опробую все, что только что вынес из размышлений.

Ключ перекочевал мне в ладонь; я доковылял до гермозатвора, который по его сигналу послушно раскрылся, выпуская меня в пока еще новый и незнакомый, но уже условно враждебный мир.

* * *

Пустота и не души. М-да, приезд королевы, стоило ожидать. Все, кого можно, забрали на организацию встречи, остались или те, кто не достиг нужного уровня подготовки, или те, кто находится на отдыхе — должны же у них тут быть выходные?

Я блуждал более получаса. Если бы не костыли, может на кого-нибудь и наткнулся, кого-то встретил, но с ними я хронически не успевал. Трижды в конце коридора мелькали силуэты, но догнать кого бы то ни было в моем состоянии…

Наконец, после долгих блужданий, вышел к знакомому коридору. Вел он не куда-нибудь, а к выходу. Воодушевленный, я прибавил ходу: выход охраняется, а значит, я однозначно увижу живых людей, которые смогут ответить на вопросы, куда все подевались, и куда податься мне, сирому и убогому.

Так и вышло — три вооруженные закованные в легкую броню фигуры заметили меня издалека и спокойно ждали, когда добреду поближе. Затем одна из них подняла забрало, под которым скрывалось довольно милое личико почти моей ровесницы:

— Тебе нельзя. — Девушка улыбалась, в ее голосе совсем не было угрозы. — У нас пропускная система, а пропуска на твое имя нет.

Две другие девушки так же подняли забрала и смотрели на меня со смешанным чувством удивления и любопытства. Кажется, сама собой сложилась идеальная ситуация, лучшей для пристрелки придумать невозможно. Я повесил на лицо лучезарную улыбку и вогнал себя в давным-давно забытое состояние, используемое последний раз незнамо сколько времени назад:

— Привет, девчонки! Я тут не местный, не подскажете кой-чего?..

«Очарование, как можно больше очарования! — подбодрил внутренний голос. Вот так, Хуанито, еще больше!..»

Я плохой мачо. Но плохой не от того, что меня не любят, а от того, что не зажигаю со всеми подряд. Как сформулировала Бэль, у меня завышенные требования к слабому полу. Однако это не значит, что я не обладаю опытом кадрить девчонок в принципе. И сейчас я принялся свой опыт активно использовать, внедрять в разговор все наработки, касаемые этого процесса, пытаясь прощупать объекты воздействия. Поправка: кадрить ЭТИХ девчонок я не собирался, и тем более крутить на что-то. Да и вообще планов относительно принадлежащих этому заведению «лиц третьего пола» не имел, скорее наоборот. Но интуиция подсказывала, что на данный момент это оптимальная стратегия, а интуиции я верил.

И она не подвела. Через полчаса я развернулся на сто восемьдесят градусов и поковылял к следующему пункту назначения. К этому моменту я мог записать в личный архив целых три контакта тех, кто хоть мне и не друг, но точно не стремится сделать то, что делали черненькая сотоварищи. Хотя, возможно, подай меня группе Оливии иначе, и они бы не поступили так, но история не терпит сослагательного наклонения.

Я назвал это про себя «феноменом первого контакта». Это скоропортящийся феномен, уже завтра на меня будут смотреть иначе, а значит, надо действовать быстро и решительно.

Кроме самого тактического успеха, мне удалось вытрясти из девочек целую гору полезной информации. Ее даже не пришлось выпытывать; они сами охотно выкладывали все, не подозревая, что это я толкаю их в определенном направлении. Главное ведь в разговоре с женщинами уметь слушать, и я старательно учился этой науке.

Многие сведения были на первый взгляд незначительными, некоторые я мог бы спросить у Кассандры или ее девчонок, или Катарины. Но главное ведь не только информация, но и то, как она подается, дьявол скрыт в мелочах. А потому я отнесся со всей серьезностью ко ВСЕМ полученным данным. Вот самые важные из них:

— внутри действует система пропусков на случай, чтобы те, кому не положено, не могли выйти наружу. Относиться несерьезно к наряду, охраняющему главный (и единственный) шлюз мне настоятельно не советовали, у тех, кто несет вахту, есть право стрелять на поражение. Даже за попытку разговорить тех, кто на посту, могут скрутить и арестовать (мою иронию при этих словах девочки проигнорировали).

— стреляют здесь без предупреждения. У них свой устав и плевать им на правила, действующие снаружи.

— мне не запрещено покидать эту милую обитель, у меня статус «гостя ее величества», а «гость» и «насильно удерживаемый» — разные вещи. Но на меня банально нет пропуска, а значит, выпустить меня они не могут, даже если сильно захотят.

— выдать пропуск могут пять человек: королева, Мишель, сеньора Гарсия или ее заместитель, и дежурный офицер. В данный момент на базе находится только последний(последняя), но она очень занята встречей ее величества, координацией действий с другими службами, и отвлекать ее мне настоятельно не рекомендовали.

— действительно, всех, кто в карауле, забрали, но те, кто по расписанию отдыхает, большей частью ошиваются здесь — объявлена «желтая», получасовая тревога готовности для всех. То есть, на базе полно народу, но все или сидят по каютам, или торчат в кубрике, потому никого не видно.

— кубрик — это место отдыха, развлечений. Целый отсек, выделенный под досуг. Туда мне и нужно, если хочу с кем-нибудь пообщаться.

— ответить, кто «пришил» корпусу флотскую терминологию, эти девочки, как и Кассандра, не смогли.

М-да, легко сказать, «не далеко». Я потерялся спустя всего несколько поворотов. Да здесь страна лабиринтов, целый подземный город! Как тут вообще можно ориентироваться?

Естественно, вместо кубрика я вышел к диспетчерской, хотя не собирался сюда. Но стоящая по эту сторону гермозатвора сеньора с винтовкой в руках и голубой повязкой наказующих на рукаве улыбнулась, и не дав сказать ни слова, огорошила вопросом:

— Что, сразу домой? Побродил бы тут, пообщался с девочками? Все равно дом никуда не денется — пока нога не заживет, ты здесь не нужен.

Я тактично промолчал, позволяя сеньоре развить тему.

— Лея встретится с тобой завтра. Скорее всего. Потерпел бы денек, а потом уже и домой?

— Мне казалось, у ее величества и без меня по горло дел, — возразил я и пожал плечами. Признаваться, что+ набрел сюда по ошибке, не хотелось. — Ее не было больше месяца, вопросов, чем заняться, у нее должно накопиться выше марсианского Олимпа. Станет она в ущерб им отвлекать внимание на какого-то соискателя, который спокойно может подождать пару дней? Да еще раненого, которому требуется на лечение и восстановление несколько месяцев?

На это сеньора не нашлась что ответить. Помолчала, но затем отрицательно покачала головой.

— Может быть, но сейчас я тебя не пущу. И докладывать о тебе не буду. Там не до тебя. Приходи часа через три, посмотрим, что можно сделать… — Она заговорчески подмигнула.

Теперь кивнул я, как бы соглашаясь с доводом.

— Спасибо, сеньора. А не подскажете, как найти кубрик?..

Жилые отсеки стало видно издалека — начали появляться люди. Как я узнал позже, «малышня» живет и занимается отдельно, в другом подземном отсеке, и без инструкторов за пределы сектора ее не выпускают. Для их же безопасности, чтоб оградить от более старших. «Зеленые» же обитают здесь, вместе со всеми, и в отсутствии большей части кадровых ангелочков мне попадались только они.

Да, дикие они все, действительно. Смотрели… Как на Иисуса Корковадосского, незнамо каким образом вдруг телепортировавшегося сюда из Старого Рио. Специально выбегали, толпами по нескольку человек, поглазеть. Но разговаривать со мной не пытались. Я тоже не пытался, от греха подальше, тем более, все указывало на близость конечной цели.

Наконец, появились первые старшие. Я не увидел их, а услышал — музыка доносилась за несколько десятков метров от поворота в рекреацию. Это было нечто вроде нашей школьной оранжереи, небольшой закуток, в котором в большом количестве располагались кадки с цветами и пальмами. Много цветов, издающих незнакомый мне аромат, невысокие чистые аккуратные деревья, аккуратные диванчики вдоль них… Все указывало на ухаживающие за этим добром заботливые женские ручки.

Их было пять человек. Они сидели на диванах, сдвинутых лицом друг к другу, и напряженно всматривались в фрактальную голограмму, которую выдает стандартный проигрыватель, если в воспроизводящийся файл не встроен собственный видеоряд. Конечно, лицезреть что-то кроме цветовых переходов и причудливых переливов они не могли, напряжение относилось к мелодии, звучащей из уютно расположившегося на коленях одной из них терминала. А точнее к тексту, который они пытались осознать и понять, как делал это я незадолго до попадания сюда. И пока у них, как и у меня, получалось не очень.

— Привет. — Одна из них увидела меня, подняла голову. Затем задумчиво улыбнулась, встала и подошла. Две ее подруги на мой приход отреагировали лишь поворотами головы и такими же задумчивыми улыбками, две же вообще не прореагировали — лишь глаза выдали, что они меня все-таки заметили. Ах да, девушка обратилась ко мне на чистом русском оккупированной зоны, и это сразу выбило из привычной колеи.

— Привет… — улыбнулся я в ответ. Тем временем терминал начал выдавать следующий куплет, и оставшаяся четверка полностью погрузилась в него, забыв о моем существовании:

Я не спрашиваю сколько у тебя денег Не спрашиваю сколько мужей Я вижу, ты боишься открытых окон И верхних этажей И если завтра начнется пожар…

— Грузитесь? — усмехнулся я.

Она не поняла.

— Грузитесь? Мозги загружаете? — пояснил я, как и она, на русском. Он у меня не такой чистый, как у нее, все-таки я вырос в Альфе, но она восприняла его с явным облегчением.

— Значит, правда, да?

— Что, правда?

— Ну… Что ты наш. Из нашего сектора.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять сказанное.

— Да. Самара. А вы откуда? — я обвел подбородком всех присутствующих.

Она рассмеялась.

— Да кто откуда. Настя и Маринка, вон, вообще с Марса. — Она принялась указывать на подруг. — Ира — Саратов. Я — Астрахань. Еще из Восточного есть девчонки, Королева, Циолковского… И еще с Марса…Нас тут почти три десятка! И мы рады, что ты из наших… — ее голос заметно потеплел.

— Не то чтобы прямо из ваших… — начал было я, но она жестом остановила:

— Знаю, знаю. Много лет с родителями в столице прожил. Все нормально, не переживай. Ты все равно один из нас, несмотря ни на что. — Она подмигнула, ударила в плечо и протянула руку. — Жанна.

Затем скривилась, и пояснила:

— Не Ж у а н а,, и не Х у а н а, а наше, родное, Ж а н н а. Иоанна.

Рука была протянута. Повинуясь интуиции я сначала пожал ее, выиграв несколько драгоценных секунд, и только потом до меня дошло, что надо говорить ЕЙ.

— Ваня. Иван. Иоанн. Но местные зовут Хуан. И вы зовите, не обижусь, я уже привык…

Я улыбнулся, что послужило сигналом, и через секунду мы с Жанной весело смеялись.

— Видишь, практически тезки!

— Да уж! Отойдем, практически тезка? — Она кивнула в сторону, и я последовал приглашению.

Мы вышли на «улицу» — в основной коридор, где музыка играла потише. Вокруг нас образовался вакуум, представители неполноправных ангелочков предпочитали обходить меня и тезку стороной, а других пока я здесь не видел. Но ажиотаж спадал на глазах, теперь они не бегали поглазеть на меня как такового. Я уже не мог претендовать на статую Иисуса, хотя на головные ворота Белого моста пока еще мог.

— Мы держимся вместе, — пояснила Жанна. — Помогаем друг другу. Негласно. Если будут какие-то проблемы — говори. Чем можем — всегда поможем.

— Я думал, во краю угла у вас лояльность ее величеству. — Я усмехнулся. — А вы устраиваете внутренние группировки, в политику играетесь…

Она не повела и бровью.

— Мы все одинаково преданы ее величеству. И если что-то такое произойдет, все будем на одной стороне баррикады. Не передергивай. Просто… — Она замялась.

— Просто хоть у вас и нет антагонизма, как «снаружи», между «русскими» и «имперцами», — подсказал я, — но вы все равно помогаете друг другу. Так?

Она облегченно кивнула.

— Да. Но все в пределах устава. Если выкинешь что-то в разрезе с ним… — Она посмотрела ОЧЕНЬ выразительно.

— Все будет нормально, не переживай. — Я снова улыбнулся. — И за наших тоже… Того… Порву!

Последний аргумент ее убедил. Поболтав еще о том и о сем, уведя все вопросы в железные аргументы «секретно» и «не положено», я побрел дальше. На душе скребли кошки.

Я привлек на свою сторону еще одну группу лиц, этническую русскоязычную, принявшую меня за своего. Но…

…Но мне пришлось соврать им, выдать себя за выходца из русского сектора. А врать — нехорошо, особенно здесь. Ведь как я для себя выяснил, на самом деле таковым я не являюсь.

* * *

Я таки понял, что такое есть этот «кубрик». Может проектировщик этого места в эпоху королевы Аделлины и имел что-то общее с флотом, а может к нему имела отношение тогдашняя глава корпуса, но через столетие привитые тогда термины изменились до неузнаваемости. Если на настоящем корабле кубрик — помещение для команды, то здесь это развлекательный центр. Но центр, внушающий уважение.

Тут было все, что только можно пожелать. Начиная от электронных терминалов (правда, как мне потом объяснили, без выхода в сети по соображениям безопасности и потому вечно пустыми), живых настоящих библиотек с бумажными (!) книгами, всяких залов для игр, вроде шахмат, всевозможных оранжерей, засаженных всем, чем только можно, и кончая большим помещением с автоматическим баром, где дают халявную выпивку, бесплатно. Поправка, не совсем бесплатно, деньги за нее все-таки снимают, но только через браслетный чип с грядущего жалования, и только за дорогие или алкогольные напитки. Да и те выдаются по чипу только лицам, официально находящимся на выходном. Легкие и безалкогольные же напитки тут можно брать в неограниченном количестве, совершенно за так. Вот это и есть кубрик в местном понимании.

Народу, вопреки заверениям девочек на вахте, тут было не много; я брел по почти пустым коридорам и заглядывал в почти пустые же помещения. Но по размышлению пришел к выводу, что все в мире относительно — при общей численности бойцов в триста винтовок, тех, чья очередь отдыхать, не может быть больше сотни. Это на гражданке в охране смены сутки через двое-трое, здесь же, скорее всего, наоборот. А сейчас «свободных», скорее всего, еще меньше, ведь объявлено усиление. Но для них, за годы привыкших к такой численности, это наверняка «полно», даже за вычетом тех, кто сидит или спит в каютах. Ведь по крайней мере, все они находятся на базе, а не в городе.

Учитывая, что браслет показывал одиннадцать вечера по Каракасу, все, кто не спал, сидели здесь Но не по библиотекам и игровым в шахматы, а в той самой зале, где напитки. Несколько столов, несколько диванов, и три-четыре группы девочек разных возрастов, кучкующихся друг с другом. Была здесь и «зелень», и тоже кучковалась отдельно, в стороне. В воздухе явственно попахивало табачным дымом, а в центре помещения стоял большой стол, где компания из шести человек играла в карты. Нет, по последующим наблюдениям я понял, что играют минимум три компании из пяти наблюдаемых, но этот стол являлся как бы нейтральной территорией, где играть могли представители разных групп, возрастов и сообществ кубрика, место за котором надо было заслужить.

— Привет.

Воцарилась тишина, все взгляды обратились на меня. Пауза.

— О, сам пришел! — раздалось от центрального стола. Послышались жиденькие смешки. Мне это не понравилось, и смешки и реплика, и я внутренне возликовал — слишком до этого все гладко получалось. Ну вот, наконец, и конфронтация!

Я улыбнулся и поковылял к этому столику и конкретно к прокомментировавшей мое появление сеньорите.

— Сам пришел для чего? — в глаза спросил у нее.

Она не стушевалась, но я почувствовал, как внутри у нее что-то обломалось. Ответа не последовало. Решила не рисковать, доводя до конфликта. Вместо этого указала на место за столом напротив себя чуть сбоку.

— Присаживайся. Эй, малые! Быстро стул нашему гостю!

Самая дальняя группа, где сидело человек десять младших, ожила, ко мне бросилось два создания не старше пятнадцати лет с зашуганным взглядом. Притащив из своего угла стул, они косо зыркнули на говорившую и поспешили обратно, старательно отворачиваясь от меня. Понятненько, неуставщина, первый кадр. А передо мной, следуя логике, авторитет — слишком нагло себя ведет.

Я аккуратно присел, вытянув ногу вперед, и облокотил костыли сбоку от столешницы.

— Играешь? — кивнула мне сеньорита.

Я неопределенно пожал плечами.

— Смотря во что.

— В «Русский конкур». — Она загадочно улыбнулась и принялась перетасовывать карты.

— Пока посижу, — открестился я. — Может попозже.

— Как хочешь. Афина.

— Чего? — не понял я.

— Говорю, я — Афина. Это мой позывной. Имена у нас не приняты, все друг друга знают по позывным. Ты должен был знать об этом.

— Угу, знаю, — буркнул я, вспоминая Розу и Мию, их нежелание носить позывной. — Так у вас клички красиво завуалированы… Прозвища, пардон…

Девочки за столом предпочли проигнорировать это высказывание. Не сейчас.

— Хуан. Для друзей Ангелок, — вспомнил я первое приветствие Паулы в этом заведении и отзеркалил. — Но лучше Хуан.

Сидящие вокруг заулыбались

— Мы знаем, — произнесла девушка справа от Афины.

— Мы о тебе почти все знаем, — продолжила еще одна.

— Даже боюсь предположить, откуда!.. — наигранно вздохнул я.

Девушки представились, одна за другой, протягивая руку для пожатия. Естественно, всех я не запомнил. Затем началась игра, разговор сам собой утих. С других концов помещения на меня смотрели удивленные мордашки, но как-то искоса, постепенно принимая за норму мое здесь нахождение. Я пытался всмотреться в окружающих, прочесть что-то по лицам, но мне постоянно что-то мешало, ощущение дискомфорта…

…И я понял, что это за ощущение. Афина. Она делала то же, что и я, но только в отношении одной моей персоны.

— Присматриваешься? — произнесла она, прищурившись, заметив мое внимание. Шел третий круг, в игре осталось всего три человека, но эта стервочка успевала и играть, и наблюдать за мной.

— А ты бы на моем месте не присматривалась? — улыбнулся я.

— Присматривалась бы… — согласный кивок. Молчание.

— Слушай, Хуан, — вскинулась вдруг она, — что ты вообще тут забыл?

Вот оно, началось.

— А что такое? — Я ушел в глухую защиту.

— Ты что, идиот? Это территория женщин. Ты хоть представляешь, куда влез?

Я невольно зауважал ее, эту Афину. Она открыто, в лицо, выразила мнение, отличное от мнения большинства окружающих. Да что там, всех окружающих! Все смотрели на меня с удивлением, со щенячьим восторгом от необычности происходящего, а она…

— Я думаю, это не твое дело, — выдавил я кислую улыбку, но на душе скребли кошки.

— Пас. — Она сбросила карты и всецело переключилась на меня. — А я думаю, ты не прав. Если ты хочешь стать здесь своим, хочешь, чтобы тебя уважали или хотя бы приняли, это мое дело. И ее. И ее, — она принялась указывать на подруг в произвольном порядке. — Ты должен рассказать, почему мы тебя должны принять и доверять тебе. И не надо сказок насчет Мишель, дескать, она затянула. Ты сам сюда пришел, это знают все, Мутант лишь исправила кое-что, что испортила Ласточка.

Афина деловито откинулась на стуле, передавая мне право хода. Я же сидел в ступоре, пытаясь понять, что говорить и делать дальше.

«…Блин, все здесь все знают!» — воскликнул внутренний голос.

«А что, собственно, ты хотел?» — усмехнулся я. — Гадь-ющ-ник… — перевел я на русский характеристику этого заведения Катариной.

«Да ничего, в общем…» — скис он.

Я не был готов к такому вопросу, ну, не сейчас, хотя та же Мишель уже задавала мне его, перед началом испытаний. Афина зрит в корень: наверное, тоже комвзвода, да судя по крутизне, хранитель. Подвиги, испытания, расфигачивание робота винтовкой… Это лирика, достойная потрепаться на досуге, а такие, как она, знают, что после досуга настанет рутина. И беспокоятся о ней заранее.

И если мне нужно стать своим, а мне нужно, мне придется слить кое-что из сокровенной информации. Такой, чтобы все знали, что она сокровенная, но при этом умудриться не раскрыть всех карт.

— Ее зовут Изабелла, — начал я и выдал белоснежную улыбку во все тридцать два зуба, чувствуя прилив сил. Эдакую эйфорию. Обожаю сильных соперников, и бодаться с Афиной мне начинало нравиться. — Она аристократка. А я — парень из трущоб. Но я люблю ее, а она любит меня.

— Угу, принцесса и нищий! — презрительно фыркнула Афина и усмехнулась. — Старо, как мир!

Я не повел и бровью — бодаться, так бодаться. Лишь философски заметил:

— Что делать, такова жизнь. Меняются декорации, но страсти людские вечны.

— То есть, ты пришел сюда, чтобы получить статус вассала королевы, чтобы на равных встречаться с аристократкой? — удивленно заметила сидящая слева от меня в конце стола юная сеньорита моего возраста. — Только и всего?

Кажется, я только что уничтожил все таинственные и романтические легенды вокруг своей персоны. Чем сильно разочаровал всех.

Раздался взрыв смеха, к которому постепенно присоединялись смешки все большего и большего числа людей. Включая и соседние компании, которые, как оказалось, напряженно к нам прислушивались. Я же улыбнулся еще шире. Банальность банальности рознь, а бить — так бить.

— Разумеется, у сеньориты… Забыл вашу кличку… Прошу прощения, позывной…, - «поправился» я. — …Таких мужчин полным-полно. Способных ради любимой женщины, то есть вас, пойти на подобный шаг. И все они наперебой так и рвутся совершить поступки один безумнее другого…

Пауза, смех утих. Все, находящиеся внутри превратились в слушателей, я же почувствовал déjà vu. Что ж, возможно, это закон жизни, проходить в разных местах одни и те же уроки.

— …В таком случае, вам легко судить меня, сеньорита. Но все же прошу не втаптывать в грязь тем, что я иду в кильватере чужих поступков. Поверьте, это мой поступок, искренний и я не собирался подражать вашим кабальеро. Возможно, я люблю ее меньше, чем вас ваши мужчины, но считаю ее достойной такого поступка не менее, чем они — вас. — Я картинно поклонился, почему-то представив на ее месте Эмму Долорес, а вокруг — четвертую оранжерею.

Воцарилось молчание. Вначале обычное, но все более и более приобретающее грозовые оттенки.

Все сидящие здесь ангелочки пытались понять, что я такого сказал, и когда до них доходило… В общем, моя собеседница посерела лицом, уткнув глаза в столешницу, остальные, кто смеялся, в той или иной вариации следовали ее примеру.

Я же не собирался никого щадить — «феномен первого контакта» у меня будет лишь однажды. И больше никаких разговоров на тему моего появления быть не должно!

— Вы, сеньорита, слишком много на себя берете, — усмехнулся я, переходя в открытое наступление. — Пытаетесь судить людей, основываясь лишь на своем скромном жизненном опыте. Поверьте, жизнь слишком многогранная штука, это неправильный подход.

У вас ведь нет его, такого мужчины, я прав? — улыбнулся я, вгоняя ее в землю по плечи. — Не партнера, не парня, а именно мужчины, настоящего кабальеро, способного на безумный поступок ради любимой женщины. Вы никогда не любили и не были любимыми, а что было — лишь страсть, продукт гормонального взрыва взрослеющего организма. И неизвестно, повстречается ли он вам вообще когда-нибудь…

Пауза. Вынужденная, чтоб вогнать последний гвоздь в крышку гроба этого вопроса. Все, поехали:

— Потому не вам меня судить, сеньорита. Я сделал это, и не раскаиваюсь ни капли, ни на миг. Я стану одним из вас, а потом…

Вздох.

— …А потом я буду с нею. Вам же искренне желаю в жизни счастья.

Я ее закопал. На глазах у девочки выступили слезы, после чего она сорвалась и быстро выбежала прочь — приводить себя в порядок. Причем, не столько внешне. Молчание же вокруг стало просто зловещим — кажется, не отдавая в этом отчет, я наступил на больную мозоль не только этой девушке, как-то затронул абсолютно всех в этом здании.

…Но она — не Эмма, напрасно я с нею так. Совесть моя запоздало заворочалась, но было поздно. Неплохая она девушка, не злая — по лицу видно. Просто романтичная. Да максимализм играет. Но что сделано, то сделано. К тому же, своей цели я достиг — теперь вряд ли сплетня о причинах моего появления станет бестселлером. А с девочкой можно будет потом и помириться. Если получится…

Сидящая напротив Афина вперла в меня напряженный взгляд:

— Не мог кого другого для битья выбрать?

Я пожал плечами.

— А что такого?

— У нее проблемы с мальчиками. А ты…

Я вновь пожал плечами.

— Не знал. Мне жаль.

— Ладно уж!.. — Она вздохнула и обреченно махнула рукой. После чего принялась раздавать карты, кинув одну и мне.

— Ты играешь.

Это была констатация. Я кивнул — кажется, выбора у меня нет, но это и к лучшему. Валет червовый.

…Итак, первый раунд за мной. Это хорошо, но это только начало. Сейчас начнется второй раунд, и здесь со мной будут играть стервочки поумнее и поопытнее. Как в четвертой оранжерее больше не получится. Но оно и к лучшему — нужно же расти и развиваться?

— На что играете? Не на просто так же? — усмехнулся я.

Она отрицательно покачала головой.

— Разумеется!

 

Глава 4

Ангелок, 13

— Желания. Мы играем на желания. — Она выразительно посмотрела мне в глаза.

Я видимо, должен был поежиться, проникнувшись важностью предмета. Но я не проникнулся.

— И? — Она положила колоду на стол и достала из висящей на стуле сумочке пачку сигарет и зажигалку, правда обычную, без изысков. Интересно, почему с их полуспортивным режимом это не конфликтует? Или полноправным ангелам, а тем более хранителям, можно все в принципе?

Я безразлично пожал плечами.

— Что «и»?

— Даже не спрашиваешь, какие желания? Что можно загадывать, что нельзя?

— Зачем? Ты и так скажешь.

Она задумалась. Логичный аргумент.

Подкурив, неторопливо взяла со стола свои карты и откинулась назад, тряхнув копной черных, спадающих ниже плеч, волос.

Волосы здесь отдельная тема. По всему заведению отчетливо прослеживалась тенденция к их укорочению, причем обратно пропорционально возрасту. Ниже плеч вообще носили немногие. Хотя буду объективен, «мальчуковые» прически так же были не в чести и встречались лишь у самых-самых юных созданий. Доминировала же некая золотая середина. Вызвано это было с одной стороны необходимостью прятать сие богатство под шлем, с другой — выглядеть «настоящей», «как все женщины».

Другие девчонки, сидящие за столом, последовали ее примеру и включились в игру, разбирая карты, но они как-то сразу выпали из нашей дуэли, превратившись в массовку, зрителей. А это была именно дуэль. Я чувствовал, как эта выдра хочет поставить меня на место; это стало ее целью, как доминантной альфа-самки. Она — лидер, и должна всем указывать их место.

И это было замечательно. Я также жаждал этой дуэли, и даже воспринял ее как благо, нежданно-негаданно свалившееся на голову. Ведь если я выстою, мои акции сильно вырастут в цене. Если же нет — превращусь в «зелень», такую же, как затравленно озирающиеся девочки в дальнем углу, ожидающие очередной блажи старших. Не сегодня, сегодня я гость, но гостем буду здесь не всегда. И в таком случае туда мне и дорога.

— Играется, как обычный покер, — начала объяснения Афина, сделав долгий затяг. — Пять карт, дилер, часовая стрелка. Пара, две пары, триплет, «молния», «линия», «полный дом», «каре»… Если играл — должен знать.

Я кивнул. Знал.

— Можешь согласиться со ставкой и играть, можешь пасовать, один раз за круг можешь ждать. Все, что поставил на кон, возврату не подлежит. Нулевая ставка, перед обменом — один фантик, как плата за участие. Правила стандартные для всех: столов с повышенными и пониженными ставками здесь нет. Лимит ставки — одно желание на круг, но это скорее психологический барьер.

— Почему? Традиция?

Она криво усмехнулась.

— Необходимость. Иначе офицеры прикроют эту лавочку. Это все-таки азартная игра, а здесь военизированный объект. Те, кто ставит больше одной десятой, долго у нас не задерживаются. Наблюдение такое… — Она нехорошо усмехнулась, давая понять, куда попадают те, кто «не задерживается». Хорошего им точно ничего не светит!

— Да, за игру на деньги также прикроют, — глубокомысленно добавила она. Во всяком случае, тех, кто играл. Играть можно только на нематериальные ценности, и то с оговорками. Так что имей в виду.

Я кивнул. Все ясно. На деньги нельзя — изобретательные девочки придумали то, что имеет ценность и без них. Немонетарная валюта в виде «фантиков», то есть желаний.

«Купюры» этой валюты представляли собой небольшие квадратные канцелярские бумажки с росписями — долговые обязательства. На каждой из них было написано прозвище, личный позывной, номер взвода и достоинство «купюры». И роспись владелицы, подтверждающий принадлежность.

— Значит, вот этот фантик — и есть желание? — усмехнулся я, прикидывая, сколько желаний проигрывается и выигрывается ежедневно. Только за время, что я здесь сижу, было разыграно несколько конов по десять- двадцать таких бумажек. — Круто у вас!

Она отрицательно покачала головой.

— Если б так было, всех бы давно разогнали. Нет, фантик — один центаво. Целое может потребовать лишь тот, кто соберет сто фантиков с твоим именем.

Учитывая масштабы игры и количество игроков, схема не выстраивалась в стройный ряд. Видя мои сомнения, Афина покровительственно улыбнулась:

— Все верно. Ты можешь проиграть девяносто семь фантиков мне, а три — ей — она указала на сидящую напротив, слева от меня, девушку, состроившую при этом мне глазки. — А менять чужие фантики можно только на свои собственные, «выкупать». Я могу приобрести фантики с твоим именем только в том случае, если у меня будут фантики их владелицы, и та согласится их обменять, а не, скажем, сама не захочет их собирать. Так что на руках у девчонок скапливаются сотни бумажек, а желания исполняются… Достаточно редко.

— Естественный регулирующий механизм, — понял я. — Еще более обесценивающий вашу «валюту».

— Что-то вроде того.

— На самом деле так даже интереснее! — подключилась к обсуждению девушка справа от Афины.

— Это же прелесть: выиграть сотню, но не выиграть желания! — рассмеялась другая.

— Угу, понял. Даже если я проиграю сотню, не значит, что буду должен что-то сделать. — Эта мысль порадовала. К неудовольствию Афины, слишком явно проявившей его на лице. — А иначе нельзя? Договориться? Обменять фантики определенного человека на определенного? Предварительный сговор, все такое?

Сидящие вокруг дружно скривились.

— Это дело чести! — воскликнула одна из девочек.

— А потеря чести — куда больше, чем приобретение пусть даже самого… Изощренного желания, — закончила Афина. Остальные с ней согласились.

Это меня обрадовало. Действительно, там, где правит традиция, честь не пустой звук. Хотелось бы, чтобы так было не только в вопросах карточных игр.

— И как вы не запутались во всей этой мешанине? Это же тонны макулатуры! — Вопрос относился к разряду риторических. — Ну, а загадывать-то что можно? А чего нельзя?

Блин, все-таки спросил. Спохватился, но поздно. Ее глаза победно сверкнули:

— Все, что хочешь. Хочешь — вахту, наряд вместо себя. Если он не персональный, не за проступок. Хочешь… — она стрельнула ресницами — что-нибудь для души… — Я понял, что именно «для души». — А можешь вообще посторонний поступок, никак ни с чем не связанный, не поддающееся логическому объяснению. Вроде пойти и что-то сделать. На одной ноге вокруг дворца обскакать, например. Если тебе должен враг — можешь поиздеваться, приказать нажраться какой-нибудь гадости, выпить залпом бутылку пойла… Бывали случаи! Ограничений нет. Почти.

Хорошие игры у девочек! Я в голос рассмеялся.

— А пойти и заказать кого-нибудь я могу? В смысле убить? Или избить?

К моему удивлению, она кивнула, и кивнула серьезно.

— Да. Можешь. Если только заказываемый объект не часть корпуса телохранителей, и твои действия не приведут к потере репутации этого учреждения.

Если бы я не сидел, упал бы, честное слово.

— Правил всего четыре: загадываемое не должно быть материальным, оно не должно противоречить уставу корпуса, не должно задевать интересы третьих лиц, членов корпуса, и, наконец, самое скользкое, не должны задевать его интересов в целом. Это к вопросу выбора объекта заказа. Все, что за рамками — разрешено.

— То есть, если я закажу премьер-министра, это затронет репутацию корпуса, а значит, запрещено. А если какого-нибудь дона Карлоса, бомжа из шестой аэрационной шахты Санта Марты…

— То человек, долженствующий твое желание исполнить, пойдет и убьет дона Карлоса, бомжа из шестой аэрационной шахты Санта Марты.

Вид у меня, наверное, был ошарашенный, но окружающие смотрели с пониманием. М-да, сильно!

А чего я, собственно, хотел? Высокомерие, это долбанное ангельское высокомерие, я уже сталкивался с ним. Пренебрежение к тем, кто «снаружи». Все в порядке вещей!

Мне дали несколько маленьких белых листков из стопки по центру стола. Бумага, но синтетическая, местная — продукт переработки углекислоты. Ну, хоть здесь без лишних понтов! Я сделал роспись на половину листка, сверху же коротко вывел: «Angelito, 13». Сидящие справа и слева, а также вытянувшие шеи остальные девчонки, согласно кивнули. У них не вызвало нареканий ни прозвище, которого у меня пока еще официально не было, так как я оставался гражданским лицом, ни номер взвода, к которому был прикреплен лишь номинально по той же причине. Но традиция здесь важнее официальных документов.

Ну что ж, Ангелок, так Ангелок!

Игра началась.

Карта сразу не пошла. Вместо обмененной швали пришла такая же, и на первом же круге я ее сбросил, не озадачиваясь напряжением мозгов. Вместо этого принялся внимательно следить за Афиной, ведь это, а не игровой процесс, и было главной моей задачей. Любая необдуманная атака на альфа-самку может стоить многого, мне нужно было понять, что она за человек, чем живет и чем дышит.

Уголки губ, прищур глаз, подрагивания ресниц, различные подсознательные жесты и мимика на самом деле могут многое сказать о человеке. И даже покерный стол в этом не помеха. Хорошо владеющий собой игрок не даст прочесть, какая у него на руках карта; понять же, что ты за человек в целом его самообладание не помешает. Разве чуточку усложнит. Но у меня в запасе имелся козырь — моя интуиция. Я доверял ей, и она не подводила. Обычно. Вот и сейчас девочка по кличке Афина, представитель высшей местной касты хранителей, постепенно обретала свои истинные черты. И черты эти мне все больше и больше не нравились.

Как бы объяснить их? Властность, стремление что-то указать другим — всего лишь слова, яркие и красивые. Но типовые. Я видел все иначе; перед моими глазами раскрывалось несколько оттенков этой самой властности, и описать их невозможно. Одно могу сказать точно, лучше схлестнуться с Кариной, загадавшей меня подругой Эммы, чем с нею. Та хотя бы тупее и менее проницательная.

В общем, я не знал, куда бить. Сидел и сливал фантик за фантиком, пасуя на каждом первом кругу, пытаясь понять, что предпримет сама Афина для достижения своей цели. Я знал, чего она хочет — загадать унижающее меня желание, но поскольку я пасовал, а мои фантики растворялись в общей массе среди шестерых играющих, изначальный ее план был под вопросом.

Вернулась расплакавшаяся девочка. Забрала вещи и удалилась, стараясь не встречаться со мною взглядом. Общее напряжение в помещении, несмотря на постоянно звучащие шуточки и смешки, нагнеталось. Все ожидали развязки, а ее все не наступало. Наконец, Афина не выдержала:

— И как тебе тут?

Под «тут» имелось в виду все их заведение. Я неопределенно пожал плечами:

— Сложно.

— Что вокруг все в юбках?

Я улыбнулся.

— Нет. Юбки — дело привычное. А вот ваши обычаи, неписаные правила…

Про юбки она вообще-то зря. Пока мне не встретилось ни одной представительницы корпуса в данном предмете гардероба. Но смысл выражения был очевиден.

— Ваши тотемы, вассальные взаимоотношения, офицерский узаконенный беспредел, — принялся перечислять я. — Наплевательское отношение к тем, кто «за воротами», словно они не люди. Прессинг молодежи. Сложно все! Да та же игра в «фантики», со своими правилами и заморочками. Игра на желания, блин!.. — я грубо выразился, передав все, что думаю об их правилах.

— А на что еще играть? — усмехнулась одна из девочек напротив. На деньги нельзя, а было бы и можно… Скучно на деньги играть! Мелко!

Видимо, втайне они все же практиковали игру на материальные ценности, — отщелкнул я в голове.

— Без игр, без вот этого, — добавила другая, — тут со скуки сдохнешь. Знал бы ты, как здесь бывает тоскливо…!

— Не тоскливо даже, — вклинилась третья и замолчала, подбирая слово. Я озвучил вместо нее:

— Безысходно?

— Да, безысходно! — воскликнула она. — Либо боевые операции, когда не то что скучать, а вздохнуть некогда, либо вот так: сидишь, валяешь дурака…

«Тяжела ты доля солдатская, — озвучил я про себя. — Либо игра со смертью, либо сидишь в четырех стенах, ловишь мух в ожидании неизвестно чего. И плевать, что вокруг дворец». Что девочкам ответить? Знали, куда шли? Они и так это понимают.

— А что в основном загадывают? Чаще всего?

Афина сделала загадочное выражение лица.

— Я думаю, ты пока не готов это услышать.

Я рассмеялся:

— Как будто через месяц что-то изменится!

— Через месяц тебя здесь запрут. И что бы ты ни узнал, через что бы ни прошел, пока ты не сломаешь в себе старые стереотипы, ты отсюда не выйдешь. А так завтра-послезавтра ты уедешь домой, и неизвестно, какое знание как на тебя повлияет. Вдруг решишь не возвращаться, и Мишель сделает из нас отбивную?

Мишель она боялась в последнюю очередь. Просто набивала цену.

Меня же передернуло от отвращения. Потому, что я понял, что они загадывают. Ну, не всегда, конечно, но достаточно часто. Особенно те, кому нет отсюда выхода, у кого нет возможности зацепить мальчиков и удовлетворить естественные физиологические потребности. И почему про их ориентацию ходит дурная непонятная слава. Не монашки же они, в конце концов, и обетов никаких на эту тему не давали.

…Я могу быть неправым, как обычно. Дефицит информации: я слишком мало знаю об их жизни и обычаях. Но передо мной лежало чисто женское закрытое заведение, а из памяти никуда не исчезли ее слова «Для души». «Душа» — она разная бывает. Но не мне их судить.

— То есть, если я загадаю трахнуть тебя, ты мне дашь? Так? — в лоб спросил я.

Весь стол дружно заржал. Афина же загадочно усмехнулась улыбкой высокомерной властной сучки:

— Если выиграешь — возможно!..

И чего мне сразу расхотелось играть? Не улыбалось как-то влезать в это дерьмо…

С другой стороны, я понял, что она хочет выиграть у меня, а знание целей противника — половина победы. Ну, руку на отсечение на это не отдам, но шестьдесят против сорока поставил бы. И это не понравилось еще больше.

Нет, я не боялся проиграться. На этот случай у меня был в рукаве козырь, который пока не открывал. Да, они опытные девочки, столько лет играют в свои «фантики», но для настоящего покера этого недостаточно. В них нет того, что нужно профессионалам, способности читать душу собеседников. Их жалкие попытки блефовать и определять блеф в обратном меня не убедили.

Мой ход. На руках после обмена впервые с начала игры появились две пары, но я их сбросил. Просто потому, что так надо.

— Пас.

* * *

— Ты не бойся, мы тебя не обидим, — вновь ухмыльнулась моя собеседница. — Мы хорошие.

— Для вас я — «зелень». Или даже «малышня», — парировал я. Как же не обидите?

— Но ты же не «зелень», — воскликнула она. — И не «малышня». Ты же не будешь делать вот так?

Она обернулась и крикнула одну из девчушек за дальним столом по имени. Та подошла.

— Принеси две «Мараканы». Одну с корицей. Ты же ничего не имеешь против «Мараканы»? — Это уже мне.

Я отрицательно покачал головой. В коктейлях не разбирался, так что какая разница?

— Бегом! — Афина прикрикнула на девчушку и та убежала в сторону шлюза.

Когда шлюз встал на место, усмехнулась ей вслед:

— Ты же не позволишь с собой так обращаться, да?

— Не позволю, — согласился я. — Но это не значит, что подобных попыток не последует.

— Последует, — не стала отпираться Афина. — Но ты не станешь их терпеть и сносить, как они.

— Просто я старше. Вырос в другой среде. А они ничего иного жизни не видели, ни здесь, ни в приюте. Не знают, что можно по-другому.

Она довольно улыбнулась.

— Они должны научиться подчиняться. Только пройдя через подчинение можно научиться отдавать приказы…

Если бы у меня в руках был пистолет, я бы ее пристрелил, честное слово. За красивыми словами древнего военного теоретика прятался всего лишь щит, за который она могла спрятаться и творить что угодно с более слабыми, самовыражаться. Тот самый узаконенный беспредел. Может идея в целом и неплоха, и заложили ее в основу корпуса неглупые люди, но вот реализация…

— Давай проясним? — уточнил я, когда она закончила разглагольствования. — Вы будете пытаться делать то же самое со мной, «учить» подчиняться. И ты встанешь одной из первых в очереди желающих. Не так?

— Так, — она согласилась. И даже не покраснела для вида.

— Тогда при чем здесь ваша «доброта» и желание «не обидеть»?

Пауза. Афина раскрыла рот что-то сказать, не смогла, затем выкрутилась:

— Доброта доброте рознь! Может, потом ты скажешь за это спасибо?..

«Угу, скажу. Особенно тебе.»

Повисло молчание.

Новый кон, новая раздача.

— А знаешь, тут все в догадках терялись, почему ты к нам пришел, — созрела она для следующей нападки. — И почему тебя решили взять. Каких только версий не было! Говорили, и что ты родственник королевы, дальний, и твой приход — поступок «самостоятельный». И что на гражданке тебя обижают бандиты, всякие сынки буржуев и прочая нелюдь. И много чего еще, вплоть до откровенной фантастики. А на самом деле всего лишь женщина? Юная сеньорита? — Ее лицо украсила лучезарная улыбка.

— Сеньориты сеньоритам рознь! — философски заметил я.

— Но бандиты тоже были, — хмыкнула она. — Наши девчонки целую операцию провели по спасению тебя от наемного убийцы. Но из-за них ты не пошел бы на такую глупость, так?

— Если ты все знаешь, зачем спрашиваешь?

Она пожала плечами.

— Я любопытная. Тут ведь нестыковка: ты так сильно ее любишь, а она тебя? Она тебя любит?

Я почувствовал, что мои кончики пальцев начинают мелко подрагивать. Все-таки она меня завела, и это плохо.

— Я думаю, это не тот вопрос, который я хотел бы обсуждать с тобой.

— Допустим. Но от обсуждения со мной проблема не исчезнет. А проблема в следующем: если она тебя любит так же сильно, как ты ее, и готова пойти на форменное самоубийство… Почему она отпустила тебя туда, где у нее столько естественных соперниц? Несколько сот человек? И никакого контроля с ее стороны кроме твоего мужского «честного слова»?!

Она скривилась, показывая, как относится к мужскому «честному слову», особенно когда дело касается юбок.

— Так в тебе уверена? Она дура или ты святой?

Я глубоко вздохнул, беря себя в руки. Получилось, успокоился. Но получится ли в следующий раз?

— Было б с кем изменять! — я выдавил самую ядовитую из моих улыбок. — Если с такими, как ты — я лучше удавлюсь!

Лицо Афины налилось краской. Но ответить мне не успела: створки шлюза разъехались, и в зал вошла девочка, посланная за коктейлями. Все невольно повернули головы к ней, а уже через секунду моя альфа-самка взяла себя в руки.

Девочка поставила один стакан передо мной, другой перед нею. Это были обычные дешевые непрозрачные пластиковые стаканы с рекламным логотипом из забегаловки быстрого питания, да и трубки оттуда же. Как я узнал позже, компоненты для коктейлей девчонки приносят сюда сами, в чем придется, и сваливают добро в специальном мини-камбузе кубрика. Спиртосодержащие же компоненты, как я говорил, отпускаются по личным браслетным чипам, и Афина сегодня кредит себе уже открыла.

— С корицей? — переспросила она, опасно прищурившись.

Девочка вытянулась в струну:

— Так точно!

Откинувшись на спинку, моя собеседница принялась цедить коктейль из трубочки, осматривая мою персону насмехающимся взглядом. Что-то придумала, какую-то гадость, и уверена в успехе.

Точно.

— Эй, ты, шмара! — бросила она за спину, одаривая меня усмешкой. Девчушка вернулась, лицо ее выражало непонимание. — Ты меня обманула. Коктейль без корицы.

— Неправда, я положила туда корицу… — залепетала та.

Рывок, Афина выкрутила ей руку за спину и схватила за хвост не к месту длинные волосы, затем больно дернула:

— А-а-а-й!

— Ты знаешь, что врать нехорошо?

— Но я все сделала правильно! — залепетала девочка, выгнувшись. По лицу ее потекли слезы.

— Я что, по-твоему, дура? — закричала Афина. — Не отличу вкуса настоящей «Мараканы» от обычной? Говори, ты считаешь меня дурой?

— Н-е-е-е-т!

Вновь рывок и вскрик.

— Пей его сама, тварь! — Афина взяла со стола стакан, запрокинула девчушке голову и медленно вылила содержимое ей на лицо. Все это происходило в полном молчании — никто не попытался ее остановить, никто не заступился и даже не посочувствовал этой девочке. Ну, кроме таких же «зеленых», забившихся в своем углу и зыркающих недовольными глазами.

— Это научит тебя слушать, что говорят старшие, тварь!

— Но я же сделала все… — Та чуть не захлебнулась, закашлялась.

— Пошла вон! — Афина с силой пнула ее ногой, та упала на пол. — Бегом сделала новый!

Утираясь и всхлипывая, девушка встала и вновь побежала к шлюзу.

— Совсем молодняк распустился, — пожаловалась она, ни к кому конкретно не обращаясь, присаживаясь назад. После чего одарила меня отдельной улыбкой.

Да я как-то не сомневался, что эта сцена предназначалась мне, проверить мою реакцию. И нервы. А еще смутить. Что ж, у Афины получилось обратное — я разозлился и понял, что надо делать.

Я закопаю ее. Не просто поставлю на место, а в прямом смысле закопаю. Пусть, как в оранжерее не получится, но теперь, после стольких «слитых» фантиков у меня на вооружении есть гораздо более грозное оружие, чем вымыслы и фантазии. Правда. Не существует предмета, бьющего больнее, чем она.

Отдельно хочу сказать про остальных в помещении. Сцена с коктейлем не произвела на собравшихся никакого эффекта, хотя все понимали, что эта нападка голая. Она «воспитывала молодняк», а это здесь норма. И оставшиеся вокруг девчонки сразу превратились в безликую массу, которую я перестал замечать вообще.

— Я хочу сыграть с тобой, один на один, — сказал я и потянулся к стопке карт. — Без лимитов. Без ограничений. Без разброса фантиков на многих и многих, только ты да я. Ну как?

Афина задумалась, оценивала предложение. Она ведь хотела того же самого, игры тет-а-тет. Мое замечание об игре без лимитов ее озадачило, но взвесив все «за» и «против», она все же решилась:

— Хорошо. Валяй!

Я перетасовал карты и начал раздавать, взяв на себя дилерские функции. Пускай она пыжится, как хочет, провоцирует, совершая поступки, которые мне определенно не нравятся — это не моя война. А вот свою войну, свой бой, я никому не позволю выиграть. И следующая моя задача — создать необходимый антураж.

Первый кон, на столе по фантику. Обмен картами. Две ее против моих трех. Ее торг.

— Два, — произнесла она, кидая в копилку две бумажки с собственной росписью.

— Три. — Я подтвердил и добавил.

Карта у меня была не очень, но нужно было усыпить ее бдительность, разыграть представление, и я согласился.

Она подтвердила и вскрыла.

Пара. Против моего короля. М-да. Девочка, если ты собираешься «обуть» меня, не показывай так явно, что блефуешь с первого кона. Навешай мне для начала лапши на уши, создай обманчивое впечатление.

В глубине души мне хотелось играть с сильной соперницей. С сильными сложно, но какая соль побеждать слабых?

Блин, не хватало еще заразиться разными теориями от Виктора Кампоса! Я про себя выругался.

…Дальнейшая игра состояла из звона натянутого, словно струна, напряжения, и нечеловеческой, также натянутой до предела, интуиции. Я скармливал ей фантики один за другим, иногда беря незначительные коны, проверяя ее реакцию, составляя ее психологический портрет и изучая тактику. В действительности она, оказалась не слабой, просто пыталась вначале игры «втереть очки». Но хватило ее ненадолго, фантиков на сто пятьдесят. На данный момент я проиграл уже желания четыре, и это не предел — мое время еще не настало. Я упорно играл и играл дальше, строя из себя простоватого паренька, неразумно пытающегося построить из себя специалиста, и это начинало забавлять ее. А раз забавляет, значит, она верит, и я двигаюсь в правильном направлении.

Когда рука, наконец, пришла, эксперимента ради я решил развеять ее мнение, чтоб держалась в напряжении, и на третьем круге торговли, когда в общей сложности на кону лежало по пятнадцать бумажек, заявил:

— Пятьсот фантиков.

Весь зал, следящий за нашей битвой титанов, в один голос ахнул.

— Сколько-сколько? — неверяще скривила она лицо. Я повторил.

— Пятьсот. Пять желаний.

— Столько нельзя ставить! — произнесла одна из девчонок, судя по возрасту и манере держаться, тоже из хранителей.

— Почему? — улыбнулся я ей. Улыбкой эдакого коршуна, парящего над хищником. — Мы же играем без лимита.

Кажется, только теперь Афина поняла смысл, вкладываемый мною в это понятие. На, девочка, кушай лимончик, а то личико у тебя слишком довольное — напрягает.

— Ну… — Она замялась та девушка. — Столько не принято. Если узнают о таких ставках, будут проблемы.

— А мы не скажем. — Я подмигнул ей и показал тридцать два зуба. — Я же гражданский, не один из вас. Пока еще. А значит, пока еще имею право поставить столько. Как считаете?

Ярых противников этой идеи не нашлось, и Афине пришлось подтвердить ставку. После чего она вскрыла карты.

Мой «полный дом» против ее двух пар. Весело!

Я мигом окупил все свои вложения в игру, по крайней мере, свел дуэль на «ноль». А главное, обозначил свою тактику. Но это было только начало настоящей игры, самое интересное все еще было впереди.

…Игра бушевала, другого эпитета придумать не могу. Я осознавал грандиозность задачи, подобной котрорй ранее никогда перед собой не ставил, и рисковал гораздо большим, чем презренный металл. Такого со мной никогда не было, и это был кайф. Адреналин кипел, приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы держать себя в узде и «сливать» о своей «тактике» нужную информацию. Вместе с дезой в ее копилку переместилось еще несколько желаний, но пока это была игра по мелочи. Произошел всего один сбой, когда карта вновь пришла, я совершил такой же финт, а оказалось, что ее карта на руках не хуже моей. И даже чуть-чуть лучше. По кикерам. Но фантики — не главное; главное — я вновь «скормил» дезу.

Понемногу я и сам начал волноваться. Пока это еще было волнение, не паника, но ситуация складывалась пугающей даже для меня. Моя противница мысленно соловела от подсчетов, сколько раз смешает меня с дерьмом, остальные же девчонки прикидывали, сколько лет я буду отдавать долги. Десяток желаний — это вам не воробьям дули крутить! Здесь столько не выигрывается, наверное, и за полгода! Ну, в пересчете на каждого играющего. Впрочем, наверное, в этом и ценность выигранных желаний — будь они легкодоступны, кому они были бы нужны? Законы инфляции работают не только в материальном исчислении.

…Но в момент, когда я мысленно перемещал ситуацию в разряд катастрофических, выстрелило.

Я ждал эту ситуацию весь вечер. Терпеливо скармливал ради нее фантики, дезинформируя противницу относительно собственного умения играть и блефовать. Ее психологический портрет был почти готов, я на восемьдесят процентов был уверен, как она поступит в тот или иной момент. И по количеству обмененных карт, и по слегка поджатой губе и по сбитому на секунду дыханию предполагал, какая у нее на руках карта. И что эта карта хороша. Очень хороша. Поехали?

Я начал достаточно скромно для человека, имеющего на руках «королевскую молнию»:

— Пятьдесят.

Она намек поняла, но была уверена в победе. Практически сразу подтвердила и увеличила кон до целого желания.

Я довел кон до полутора, чтобы дать почувствовать, что тоже уверен в своих картах. Два-три фантика за круг начала нашего поединка в этот момент вспоминались как издевательство.

Она довела кон до двух целых желаний, утолив жажду навариться на хорошей карте. Она вообще редко повышала до нескольких желаний, предпочитая не рисковать, и я предполагал, что следующим ходом вскроется. Потому сделал то, от чего офонарели все присутствующие, а после, через время, и отсутствующие представители корпуса, узнавшие о нашем поединке из «телеграфа» — местной сети распространения слухов.

Привычно расписавшись и поставив позывной, я написал на бумажке число «1000»

— Десять желаний. Я ведь тебе столько уже проиграл, так?

Зал вокруг затих. Афина же бегло кивнула, погружаясь в лихорадочные подсчеты. Мы обменивались фантиками после каждого раунда, примерная цифра была известна. Она думала долго, но у нее на руках была слишком хорошая комбинация, и тысяча с ее подписью также последовала в копилку.

Наступила пауза. Теперь решалось все. Настолько ли она уверена в своих картах? Настолько ли я правильно оценил ее саму? Да, я помогал ей, изобразил неуверенность заигравшегося неудачника, решившего блефом окупить сразу все проигранное. И страстное желание эту неуверенность скрыть. Даже поерзал на стуле для убедительности. Но купится ли она?

Купилась. К счастью. Как и должна была согласно портрету.

— Двести. Два желания сверху.

Это было круто. Очень круто. Но после моего выпада она не могла меня не раздавить. Ставить на место — ее призвание, долг, обязанность, пусть даже дело касается карточной игры. И она не много теряла: если я блефую, я не могу вскрыться, буду повышать дальше, все более и более загоняя себя в ловушку, и она отвоюет очередной кусок. Если же нет — у нее слишком хорошая рука, чтобы пободаться.

Ее «200» полетели на кон. После чего я был одарен лучезарной улыбкой, говорящей, что попал.

Мысленно я выдохнул с облегчением — реши она вскрыть, не представляю, как отыграть двадцать с хвостиком желаний. Это чересчур даже для меня. Ну, не за один вечер!

— Пятьдесят желаний. — Я написал «5000» и небрежно кинул на кон, вешая на лицо торжествующее выражение обманувшего всех человека.

Когда я сказал, что вокруг стояла тишина, я выразился неправильно. Было тихо, да, но дальние части помещения жили своей жизнью, хоть и вполголоса. Теперь же тишина зазвенела.

Девочки, все кто был, включая «зелень», обступили нас со всех сторон, взяв в плотный круг. Что, не привыкли играть по-настоящему?

Как мне объяснили позднее, бывали здесь такие, любительницы поиграть. И ставка в пятьдесят желаний уже разыгрывалась, как и сто, и двести. Но ничем хорошим это для играющих не кончилось.

Последнюю «любительницу» расстреляли лет шесть назад. Проигралась вдрызг и полезла драться. Еще за год до нее наоборот, ушлая девочка обула всех, почти весь корпус — все оказались ей должны. Совет офицеров в обоих случаях решил, что это проявления слабости, разлагает моральный дух как самих виновных, так и коллектива в целом, и вынес единственно верное по его мнению решение. Чтоб другим было неповадно.

И до тех случаев подобное происходило постоянно, просто люди, которые об этом помнят, завершили контракт. Вообще, все сто лет существования корпус отстреливал «заигравшихся» с поразительной регулярностью.

Узнав об этом, я зарекся брать в руки карты, и до самого конца ни разу не нарушил свой зарок. Но это было после, много после, а пока я ничего не знал и давил на противницу, заставляя сделать единственно возможное оптимальное решение.

И Афина вновь не подвела.

— Пас.

Ее лицо надо было видеть. Она откинулась на стуле, потянулась к пачке, вытащила сигарету и дрожащими руками прикурила. Только что я торчал ей десять желаний, теперь же она осталась должна мне. Всего четыре желания, но в моих руках это ЦЕЛЫХ четыре.

Я улыбнулся и небрежно, жестом чемпиона мира, бросил карты в стопку. А что, имел право!

— Что там у тебя хоть? — выдохнула она.

Женщины! Можно быть первоклассной убийцей, но от природного любопытства им не деться никуда.

Я перевернул последние пять карт, уже сброшенные мною в колоду, но еще не перемешанные. Пиковая дама. Самая старшая из всех моих, ни коим образом не сочетающихся. Не было даже пары.

— Блеф. Чистый блеф.

Она рассмеялась, но вяло.

— Этого стоило ожидать.

— Еще? — Я принялся предвкушающе мешать карты.

Она долго думала, выпустив в потолок несколько ядовитых струй, но отрицательно покачала головой.

— Нет, спасибо. Думаю, на сегодня хватит.

Поняла. Все поняла. Я слишком хорошо играл идиота, чтобы понять это, глядя на меня сейчас. Я ее сделаю, столько раз, сколько захочу, это лишь вопрос границы, до которой она будет идти, пытаясь отыграться.

Ну, вот и хорошо, девочка. Я улыбнулся и расслабленно откинулся на свою спинку, бросив карты на середину стола. Кажется, моя и так нездоровая нога от неудобного сидения занемела, ее срочно нужно было размять. Вокруг нас гудел улей, и гудеть будет еще долго, но девочки расходились, поняв, что самое интересное на сегодня позади. Одной рукой я потянулся к все еще сиротливо стоящей «Маракане». Ммм… Неплохо!

— А она и без корицы ничего, — усмехнулся я, отсалютовав Афине бокалом. — Зря ты так девочку.

Та промолчала.

— Там, где я вырос, бить тех, кто слабее тебя, считается недостойным занятием. Не скажу, что этого не делают, делают еще как, но… Я таких терпеть не могу. Ты же на это рассчитывала, когда выливала ей коктейль на лицо? Что я сорвусь?

Молчание.

— Кстати, а у тебя что было?

— «Линия». — Она недовольно фыркнула, нервно затягиваясь. — Я думала, у тебя не меньше «королевской молнии»! Уж «каре» — точно!

— У русских есть поговорка: «Индюк тоже думал…». Только в конце поговорки его съели.

— Не дави, — огрызнулась она. — Считать будем?

Глупый вопрос!

* * *

Должной она оказалась не четыре, а три желания, из-за разницы в «мелочи», рядовых фантиках, не в мою пользу.

— Ну и когда расплачиваться? Сейчас или после? — усмехнулась она. Жалко так усмехнулась.

Э, нет, детка, так не пойдет. Думаешь, что проиграла? Уже? Не так быстро! Ты еще даже не начала проигрывать. Игра в карты — это интерлюдия, фон. Главное сражение начинается только теперь, и боюсь, в таком состоянии у тебя нет шансов.

«Жестокий ты, Шимановский»! — покачал головой внутренний голос.

«Это не я такой. Это мир такой, — парировал я. — Сама виновата.»

«У тебя все „сами виноваты“ и всегда „мир такой“. Не находишь?»

«Что делать, что делать…» — лаконично вздохнул я про себя.

Я картинно задумался.

— Наверное, лучше сейчас.

— Что будешь загадывать?

— Ну, даже не знаю… — Я театрально закатил глаза к небу.

— Прям здесь? При всех? Думаешь, не отсосу?

Я не сомневался, что отсосет. Но такая перспектива меня не радовала.

— Затуши сигарету, — потребовал я, видя, что она следом за первой достала вторую и вновь нервно задымила. — Не люблю, когда курят женщины.

— А мне плевать, что ты любишь! — закричала она, срываясь. Рано, девочка. Ой, как рано. — Загадывай свое… желание и давай разойдемся! Что мне сделать? Минет не хочешь, значит просто так трахнешь? Мне раком встать?

Я отрицательно покачал головой.

— Не надо.

— Как тогда? А, поняла! Тебе неудобно будет — у тебя с ногой проблема! Пошли со мной, я знаю место, где проблема решится. Отоварю по полной программе! Ты же не против, когда сеньорита сверху?

— Афина, у тебя что, ни на что большее фантазии не хватает?

Моя альфа-самка задумалась.

— На столе станцевать? Голиком? Не здесь, а среди твоих друзей?

Я представил рожу Хуана Карлоса, перед которым танцует телохранитель ее величества. Неплохая идея! Но нет, мимо.

— Ты вообще можешь придумать что-нибудь кроме секса?

Не смогла. Честно думала, но так ничего и не придумала. Кажется, я переоценил ее интеллект.

Я встал, и, опираясь на здоровую ногу, наклонился через стол. Забрал у нее из рук сигарету. После чего демонстративно затушил ее в пепельнице. Альфа-самка от такого жеста опешила.

— Я сказал, затуши сигарету. И больше в моем присутствии никогда-никогда не кури. Это и есть мое желание. Первое.

Мы перестали быть центром внимания. Девчонки в зале начали заниматься своими делами, лишь отстраненно прислушивались к нашей перепалке, чем дело кончится. Но после этих моих слов вновь воцарилась тишина.

Афина очнулась первой и противненько захихикала:

— Ты хочешь сказать, что с таким трудом выигранное желание тратишь на безделицу? — Ее смех становился все громче и громче, пока не загремел на все помещение. Истерический такой смех. Я же повесил на лицо убийственно спокойную улыбку.

— Мое желание: что хочу, то и загадываю.

Смех оборвался. Кажется, она не верила, что я серьезно. Вплоть до этого момента.

— А секс?

— Зачем?

— Ты хочешь сказать, тебе не нужен секс?

— С тобой? — Я рассмеялся. — Ни в коем случае! Я ж потом не отмоюсь!

Ее лицо вновь начало наливаться краской.

— Это оскорбление?

— Нет, констатация.

Она подалась вперед, ее руки остановились в нескольких сантиметрах от моего лица:

— Не зли меня, мальчик!

Я и не собирался. Окинул презрительным взглядом ее сжатые кулаки, и указал на место напротив.

— Садись.

Села.

— Хочешь я расскажу тебе, кто ты?

Вокруг нас вновь начал собираться зрительный зал. И мне это было на руку.

— Попробуй, — усмехнулась она, но неуверенно, скорее чтоб подбодрить себя.

— Как твое имя? Настоящее?

— Имена у нас не принято называть, — ответила она, ища в моих словах подвох. — Ты штатский.

Я презрительно усмехнулся:

— Но все-таки?

Она оглянулась на своих товарок, посмотрела вокруг, но не найдя поддержки, выдавила:

— Камилла. Камилла Диез де Сарагоса.

— Ну, здравствуй, Камилла Диез де Сарагоса, приветливо усмехнулся я.

 

Глава 5

Конфликт ожиданий

— Все правильно, я с тобой здороваюсь. — До этого мы не были знакомы.

Начал я издалека, и по лицу моему было видно, что приближаться буду медленно. Она вся перешла во внимание.

— На самом деле я сейчас разговариваю не с тобой, а с Афиной, твоей аватарой. Но в отличие от начала вечера, ты меня хотя бы слышишь.

— Тебя две, Камилла, — объяснил я. — У вас обеих одно тело, одно сознание, одни на двоих навыки и жизненный опыт. Но вы — разные.

Кажется, промелькнула искра понимания.

— Первая и главная из вас — собственно сеньорита Диез де Сарагоса. Давай начну с нее?

Я прокашлялся и сделал глоток футбольного коктейля. (2)

— У нее было тяжелое детство, — начал я. — Нищета, приют. Медом ту жизнь не назовешь. Верно?

Вопрос был риторический.

— Трудно ей было. Но однажды эта девочка разозлилась и захотела стать сильной, крутой. В собственном понимании, конечно. Сделать так, чтобы ее больше не обижали. С этой целью она написала заявление в службу вербовки корпуса королевских телохранителей, отбирающей кандидаток для программы пополнения.

Данная история применима ко всем здесь сидящим, я не сказал ничего нового. И поэтому всем стало интересно, что последует дальше. Каждая невольно проецировала ситуацию на себя. Аудиторию я приобрел.

— Затем эта девочка прошла все мыслимые и немыслимые отборы, — продолжил я, — и… О, чудо! Ее взяли. И начали учить тому, чему не научат нигде. Никто из сверстниц в детском доме с того момента не сравнился бы с Камиллой, ни по одному параметру. Но…

Я вздохнул.

— …Но жизнь в корпусе оказалась точно такой же, как и вне его.

Дисциплина, учеба, обязанности, наряды и вахты, кураторы… Это важно, это внове, но сам принцип остался таким же, как везде. Старшие и здесь диктовали, как жить, что делать и что не делать, чтобы не отхватить. Если я ошибаюсь, поправь меня, пожалуйста?

Я бы удивился, если б она поправила.

— Но годы идут, Камилла, время неумолимо, — усмехнулся я. — И вот уже эта маленькая девочка прошла Полигон. А вот приняла присягу. Ну, а после примерила нашивки хранителя, личного стража коронованных особ. Хороший подъем в ее жизни, неправда ли? Теперь уже никто не посмел бы пнуть эту девочку, обидеть ее…

Пауза.

— …Но былой девочки к тому моменту больше не существовало. К моменту присяги ее вытеснила другая девочка, которая совсем даже не девочка.

Ее зовут Афина. Она гордая надменная воительница, достойная имени великой богини, которое взяла себе в качестве прозвища и щита прежняя Камилла. Щита, родная моя! — повысил я голос. — Афина — аватарка, за которую ты пыталась прятаться. Хорошая динамичная, но… Не настоящая. Ты придумала ее, где-то на подсознательном уровне, вложила в нее свои желания и стремления, и заблокировала ей страхи. Она стала сильной, давала за тебя отпор, не позволяла не считаться с твоим мнением. Ты поднималась по ступеням негласной иерархической лестницы, при этом, в душе оставаясь самою собой. И это было удобно: ты знала, что то, что она делает — не твои поступки, и от этого становилось легче.

Но она маска, Камилла! — закончил я. — Удобная, решающая проблемы… Маска.

Я говорил эмоционально, вкладывал в каждое слово все свои силы, будил в себе весь имеющийся дар красноречия. Они должны были не просто понять, но почувствовать, что я говорю. Ведь дело не в ней, не в Афине. И наша дуэль — не состязание двух людей. Это состязание человека и Системы, меня и корпуса. И если я не нанесу удар по Системе, по ее внутреннему устройству, а именно мировоззрению девочек, корпус прогнет меня под себя, и я даже не пикну.

Я не строю иллюзий, Систему нельзя победить в принципе, мое противостояние с доном Витковским тому подтверждение. Но поставить ее в условие, когда она не будет отторгать меня, как чужеродный элемент, я должен. Или хотя бы должен попытаться это сделать.

— Итак, каждое утро слабая, и в глубине души несмотря ни на что добрая Камилла просыпалась, — подытожил я. — Видела наяву жестокий мир и быстро, как мышка, юркала за свой щит, надевая суперброню непобедимой Афины. День за днем, неделю за неделей, год за годом. Но вопрос: а что делало Афину такой непобедимой?

— Правильно, то же, что Камиллу — слабой, — сам же ответил я. — Агрессия.

Камилла не способна на агрессию. Ну, не на такую запредельную, какая от нее требовалась. Афина же — очень даже, ведь именно ради нее и была создана.

Афина давит, топчет слабых и бодается с сильными. Это в понимании Камиллы и делает ее сильной, поднимает над остальными. Жизнь жестока, иначе выжить нельзя, и я не осуждаю ее за это… Но все зашло слишком далеко, к сожалению. Афина перестала быть просто аватаркой. Она стала личностью.

— Ты стала ею, стала Афиной! — воскликнул я. — Эта стерва задвинула тебя на второй план, задавила, да и не могло быть иначе! Потому что ты — слабая, а задача Афины — давить таких, как ты!

Я уже говорил, что нас слушали все, кто был в этом помещении? Добавлю, незаметно для меня в него вошли две тетки с голубыми нашивками наказующих и винтовками за плечами, и внимательно вслушивались в то, что я говорю. Наверное, у них где-то пульт, с которого наблюдают за всеми общественными помещениями. Под завершение игры их оператор почувствовала, что пахнет жареным, то бишь дракой, и подстраховалась, прислав бойцов.

Ничего, девочки, все хорошо. Драки не будет — не дурак ведь я до нее доводить?

— Она задвигала тебя все дальше и дальше, — продолжил я, переводя взор на показно равнодушно рассматривающую столешницу собеседницу. — И самое страшное, ты понимала, что тебе это нравится. Тебе было нужно это, чувствовать себя сильной! А без Афины ты не могла таковою быть. И ты сдалась.

— Проблема в том, что Афина не права, — я усмехнулся. — Точнее, не права была Камилла, вложившая в ее личность ложные установки. Камилла считала, что сила — возможность притеснения слабых. Притесняешь? Сильный. Нет? Притесняют тебя, и слабый ты. Это распространенное заблуждение, множество людей покупается на него и со временем деградирует. Но это САМЫЙ простой способ получить силу.

Камилла не знала этого, к сожалению, — повторился я и деланно вздохнул. — Ты читала Звездные войны?

Вопрос предназначался всей аудитории. Ответам мне стали потупленные мордашки большинства присутствующих.

— М-да, имя вашего сеньора взято из этой саги, а многие из вас не удосужились почитать даже базовые вещи из нее! — Я довольно усмехнулся и расслабленно откинулся на спинку стула. — В этой саге есть подобный момент. И есть деление силы на так называемую «темную» и «светлую». Советую посмотреть на досуге.

Так вот та сила, которой стала «служить», назовем это так, Афина, условно «темная». Эта сила проще для понимания и легче для достижения. Но название ее говорит за себя. ТЕМНАЯ. Плохая. Для ее получения нужно забрать «силу», авторитет у кого-то, и чем больше ты забираешь его, тем сильнее, круче становишься. Вот и весь смысл.

Почему ты напала на девочку, принесшую тебе коктейль? — резко конкретизировал я теоретические доселе выкладки.

Аудитория слегка загудела, но так и должно быть — я и не думал, что со мной сразу все согласятся.

— «Воспитывала» ее! — Я натужно рассмеялся. — Ты забирала авторитет у слабой, поднимая этим свой. То есть демонстрировала эту пресловутую силу.

Во-первых, демонстрировала ей и ей подобным — чтоб боялись.

Во-вторых, Камилле. Говоря этим: «Я сильная, подруженька, а значит, крутая. И тебе не нужно беспокоиться о том, чтобы перехватить управление над нашим общим сознанием».

И, в-третьих, мне. Со мной еще интереснее — ты обозначала этим поступком, что если я не признаю твою силу, последую за той девочкой. Ты не знала, сильный я или слабый, собиралась выяснить это, и унижение девочки — своеобразный вызов, обрисовывание границ того, как далеко ты пойдешь.

Я вновь оглядел лица девушек вокруг. Кажется, я не сказал ничего для них нового. Все все знали и прекрасно понимали. Однако на всех лицах я видел задумчивое выражение.

«Что ж, Шимановский, заставить думать — уже достижение» — усмехнулся мой бестелесный друг.

— Но есть и другая сторона силы, — закончил я, понизив голос и подавшись вперед. — Силен не только отбирающий, силен и дающий. Камилла не знала этого, в приюте ей не объяснили, но это так.

Чтобы быть сильным не обязательно унижать и отбирать. Достаточно давать.

— Что давать?! — зло фыркнула она и натужно рассмеялась. В ее голосе я услышал иронию, но она не была уверена в своих словах. — Что можно давать такого, чтобы быть сильным?…Люлей?

Вокруг засмеялись, но жидко.

Я покачал головой и одарил ее улыбкой, какой воспитатели награждают неразумных, но пытающихся что-то постичь деток.

— Зачем сразу…люлей? Разве нельзя дать ничего другого?

— Например?

— Например, любовь. Уважение. Сочувствие. Да, кулаки важны, без них не выжить в этой гребанной жизни, я прошел этот урок, но разве заработаешь кулаками авторитет среди окружающих? А любовь? А желание идти с тобой до конца, плечом к плечу?

…Согласен, у тебя есть твой взвод, твоя семья, — сделал я отступление, чтобы снять любые возражения. — С ними ты искренняя, с ними ты — Камилла. И они пойдут за тобой, поддержат в беде. Но разве это показатель силы?

Афина слаба, — закончил я. — Очень слаба. Несмотря на всю свою крутизну. А твоя ошибка, даже больше, твоя вина, что ты позволяешь ей быть такой, не изменяешь ее. Не берешь управление в свои руки.

Ты слаба этим, Камилла. Трусостью. Боязнью перемен. Слаба тем, что боишься быть слабой. И ты не вызываешь у меня ничего кроме жалости. Извини.

Воцарилось молчание. Никто не ждал, что пришлый мальчик начнет философствовать, разводить одну из самых крутых местных девочек на дешевый трюк, описанный во всех учебниках психологии. Но именно это и сработало. Я давал. Давал то, чего не было у них. Они знали все, что я говорю, но этого у них НЕ БЫЛО. Глупо звучит, да?

Но я не могу описать это иначе. И следуя собственной теории силы, я только что нанес по местной Системе удар, показав, что сам я — сильный, и я на «светлой» ее стороне. И пусть теперь попробуют со мной потягаться.

— Бред! — закончила свои размышления девушка. Кем она была в данный момент, я определить не мог, скорее ни Афиной, ни Камиллой в полной мере, а кем-то промежуточным.

— Почему же? — мило улыбнулся я.

— Потому. Все, что ты только что сказал — бред собачий.

Говорила она уверенно. Впрочем, время я ей дал достаточное, чтобы сделать выводы, и она их сделала. Вновь спряталась за щит, теперь уже неприятия чуждой позиции. Ничего, я тебя, голубушка, из под щита выковыряю!

— Разве? — Я удивленно распахнул глаза. — А я так не думаю. Хочешь, докажу обратное?

Она хмыкнула, но кивнула. Червячок сомнения ее все-таки грыз.

— Знаешь, когда Афина уходит и Камилла становится сама собой?

Ее усмешка приобрела вопросительные черты.

— Тогда, когда ее сила не требуется. Когда ты ложишься спать, например. Или расслабляешься. Или мечтаешь. Или тоскуешь. Или нервничаешь, но нервничаешь не в боевых условиях, а бытовых. А теперь озвучь нам всем, на что ты больше всего на свете сетуешь?

Афина подняла непонимающие глаза.

— Одиночество. Ты сетуешь, жалуешься на одиночество. Не так ли?

В яблочко! Лицо ее сразу напряглось, а от былой спеси не осталось и следа.

— Ты мотивируешь его разными причинами. Плохими нечестными подругами, особенно «той мымрой», которая сделала тебе «что-то там». Плохими парнями, «козлами и тупицами», которым «только одно и надо». Много чем. И даже не задумываешься, что корень твоих бед совсем не в мальчиках. И не в неблагодарных подругах.

Не спорю, плохие мальчики есть, — вновь сделал я отступление. — Как и плохие подруги. Но твоя ошибка СИСТЕМНАЯ, моя дорогая. Ты не видишь среди них хороших, и не можешь увидеть. Хотя они есть, их не может не быть согласно банальной статистике.

Потому, что ты сильная, Камилла, — передразнил я с издевкой. А сильные не унижаются до того, чтоб понять кого-то другого, и не обязательно слабого. Да и как понимать, если привыкла только давить и забирать?

Эффект превзошел все мои ожидания — девушка скукожилась; остальные же в помещении стояли с вытянутыми лицами, некоторые отводили глаза. Не все поняли, что я хотел сказать, но я и не ставил это целью. Моя цель сидела передо мной, и она поняла меня правильно.

— Что ты делаешь долгими вечерами и ночами, когда нет вахт и нет работы? — не унимался я. — Когда не надо никуда идти, бежать, стрелять, рисковать? Ты воешь, пытаясь не залезть на стенку. Сходишь с ума. Пока тобой управляет Афина ты бодра и полна энергии, тебе плевать на «всякую там лирику», это недостойно гордой воительницы. Но когда ты остаешься один на один с действительностью, без щитов и помех… Одиночество бессердечно и бескомпромиссно.

Ты затаскиваешь себе в постель мальчиков на один день, проводишь с ними ночи, или даже пытаешься играть в чувства — но это лишь средство сбежать от главного своего бича. Эти чувства насквозь фальшивые, ты знаешь об этом лучше других, потому честные мальчики на одну ночь вызывают у тебя даже большее воодушевление, чем жалкие попытки самообмана. А если на твоем пути встречается Человек… — Я выделил это слово, давая понять, какой именно. — У тебя ничего не складывается с ним, как бы ты не старалась его удержать.

Не потому, что ты — ангел, как ты наверняка пытаешься себя убеждать, — закончил я, глядя ей прямо в глаза и вновь подавшись вперед. — И не потому, что «все мужики козлы».

А потому, что ты — дрянь. Хвастливая дрянь, подавляющая всех альфа-самка, которой не надо ничего, кроме собственной показной силы. Дрянь, которая не хочет делать выводов и чего-то менять, потому, что ей нравится быть дрянью. Трусливая дрянь.

А теперь подумай, хочу ли я заниматься с тобой любовью? Надо ли мне это, трахать такую суку, как ты? Или я, действительно, фиг потом отмоюсь?

Взорвалось. Все помещение. Слишком круто для чужака я закончил. Но не рассчитал я не только это, вышла накладка с еще одним моментом, и здесь мой недочет непростителен. Да, я не святой, нельзя предугадать все на свете, но взялся за гуж…

Она бросилась на меня, через стол, отпихнув ногой мешающий ей стул. Да так резко — я лишь успел выставить руки в защитном жесте, не давая добраться до моего горла, в которые она и вцепилась прежде, чем мы опрокинулись и покатились по полу. Назвать ее лицо человеческим не повернулся бы язык. Оно было перекошено, и такой ненависти к себе я еще никогда не видел. Из утробы ее раздавался нечеловеческий же хрип, а руки пытались любой ценой добраться до меня. Вот и не довел до драки!

* * *

Пол оказался мягким, вероятно подобные случаи здесь не редки. А может, так было задумано изначально, в эстетических целях. В общем, я не потерял сознание и не дезориентировался, и ударившись затылком, смог удержать ее на безопасном для себя расстоянии.

Схватка продолжилась всего несколько секунд, да и то благодаря общей расслабленности находящихся в помещении девчонок — все растерялись, не ожидая подобного финала. Ну, разговаривают люди, изысканно поливают друг друга грязью; ну, у одного из них получилось чуть лучше, но так другая не вчера родилась, тоже может кой-чего ответить…

…Не ответила. Бросилась с кулаками, имея несколько долгих-долгих секунд форы для того, чтобы удавить меня. И то, что не сделала этого — заслуга физиологии: некоторые вещи, например, мышечная масса, иногда полезнее быстроты и ловкости. Стой мы на ковре, лицом к лицу, она бы спокойно меня уработала, сведя мои преимущества на нет, но сейчас, действуя на эмоциях, просто забыла о том факте, что я сильнее.

— Ты в порядке? — надо мной нависло лицо одной из «морпехов». Другая тем временем фиксировала за спиной руки Афины-Камиллы, придавленной телами полудюжины девчонок. Злости и ненависти на ее лице больше не было, только растерянность, осознание того, что только что натворила. И недоумение, почему это сделала.

Я кивнул и приподнялся.

— Вроде да.

— Зачем ты с ней так?

Она смотрела с осуждением, а в голосе ее звучали раздражение и неприязнь. Если бы не должность, высказалась бы сеньора куда как крепче.

De puta madre, одна и та же пластинка, второй раз за вечер!

Я не знал, что ответить. Я вообще до конца еще не понял, что произошло и каковы могут быть последствия.

А вот сеньора понимала. И переключившись с осуждающего тона на повелительный, коротко бросила:

— У меня предложение, философ хренов. Ты громко, чтоб все слышали, заявляешь, что здесь ничего не произошло, что на тебя никто не нападал, а катались по полу вы… По-дружески. Баловались. Мы уведем ее, поговорим и приведем обратно, и трогать тебя она больше не будет, а ты в обмен получишь отсутствие проблем после зачисления, если все же решишься идти сюда, чего, после сегодняшнего, я тебе делать не советую.

Я кивнул. Все понятно. Что ничего не понятно. Гений, блин! Развил целую теорию, как «опустить» человека, чтоб тебя не трогали, а в итоге…

…А в итоге получил результат, после которого сюда лучше вообще не соваться. Если верить этой сеньоре, а у меня нет оснований ей не верить, глядя на выросшую стену отчуждения со стороны окружающих девчонок.

— Я правильно понимаю, что если я откажусь, у этой сеньориты будут проблемы, которые могут закончиться летальным исходом? После чего такие же проблемы начнутся и у меня?

— Правильно, — наказующая кивнула. — Думай, Ангелито, думай. — «Ангелито» она презрительно выплюнула.

— По-моему, тут нечего думать, — я хмыкнул. — Что тут такого, собственно? Девочка бросилась мне в объятия… Не рассчитала, мы упали!..

— Громче!

Я повторил, вполоборота, громко. Все, кто меня услышал, при этих словах начали облегченно вздыхать. Ну, что проблемы у Афины будут — сомнений не было, но то, что у нее появился шанс, всех явно обрадовало. Впрочем, степени отчуждения это не убавило.

— Да и если б она хотела свернуть мне шею, свернула бы, — добавил я, кивая на костыли. — В моем-то положении. Неправда ли?

Последний вопрос предназначался самой Афине, вместо ответа отвернувшей мордашку в сторону. Я про себя проговорил: «Сама такая!».

— То есть, — тон наказующей приобрел официальные нотки, — ты утверждаешь, что нападения на тебя не было? Так?

— Истинно так, сеньора.

Я не боялся за себя. Мне, действительно, не хотелось, чтобы у Афины возникли проблемы, и тем более с летальным исходом. Но наказующая восприняла это по-другому, как слабость с моей стороны, и одарила презрительным взглядом, от которого я до хруста сжал кулаки. Сука!

— Это правильное решение, Хуан! Очень правильное! А ты пошли с нами, — бросила она Афине-Камилле и толкнула ее в сторону выхода.

Я остался один. Нет, люди вокруг были — девчонки рассаживались за столами и креслами, возвращались к своим делам, которыми занимались до эксцесса, но мою персону все показно игнорировали. Пополнившаяся новыми игроками команда за столом вернулась к игре, забыв о моем существовании. Мне оставалось только одно — ретироваться.

«Плевать. На все плевать» — твердила одна часть сознания, пока я бесцельно, еле переставляя костыли, брел по коридорам. — «Она тварь, и заслужила!»

Другая же ей возражала: «Так нельзя, Шимановский! Ты пришел сюда, в их дом, в заведение, живущее по своим правилам, где действуют иные моральные императивы, и унизил одну из них. Унизил так, что хоть она и не права, но все встали на ее сторону. Да, ты добился целей, что ставил, тебя будут воспринимать всерьез, как человека, могущего дать сдачи. Ты победил. Но это Пиррова победа! Стоит ли она этого?»

Я не знал, что ответить. Истина пряталась где-то между двумя крайностями, но я ее не видел. Как и не понимал того, почему она на меня набросилось. И что теперь делать дальше.

Побродив какое-то время по кубрику, я нашел уединенную оранжерею, заполненную экзотическими растениями. С потолка, с полос, проходящих прямо над рядами с кадками, лился свет, по спектру напоминающий солнечный — белый и яркий, и поэтому эту оранжерею использовали как библиотеку. Да-да, библиотеку — стол посередине был завален книгами.

…Ну, «завален» я загнул, конечно, книг лежало всего штук десять, сложенных в несколько аккуратных стопок — видимо, оставили, чтоб дочитать позже. Мало ли кого и где могла застать тревога? Но поразил меня внешний вид книг: настоящие, бумажные, не пластиковые, потрепанные временем, будто из антикварной лавки. Как у мистера Смита, только букинистической. Стоимость каждой из них… Стесняюсь даже представить, какая, и лежат себе, без охраны…

В основном это была любовная лирика, но покопавшись, я взял в руки одну вещь, которая выделялась на общем фоне. Самая потрепанная на вид, даже запахам отдающая старостью, и явно не про розовые сопли. Автор ее носил непереводимое имя «Zelazny», вероятно, польское, а сама книга называлась красочно: «El señor de sueños». «Повелитель снов». Красивая некогда голографическая картинка обложки стерлась, показывала полуразвалившиеся фрагменты мозаики, но после того, как я прочел год издания и дарственную надпись на форзаце, на это стало наплевать. Вообще стало на все наплевать.

«Сестренке Аделлине. С днем Рождения! Ты же обожаешь такие вещи, моя дорогая?

И подпись:

Твоя неугомонная Ева.»

Красивый почерк, вычурный, с завитушками. Аристократичный. В голове услужливо всплыло: «Ева Веласкес, младшая дочь Алисии Мануэлы, основательницы династии. Погибла во время обороны Флорианополиса во время войны за Независимость. Сестра первой венерианской королевы»…

Я открыл книгу и принялся жадно изучать ее на предмет иных надписей или пометок, но ничего более не обнаружил. Бумага, специальная, книжная, ее делают уже пару веков (потому книга сохранилась в достаточно хорошем состоянии), также ни о чем более не сказала. Книга — и книга. Обращались с нею аккуратно, ни загнутых страниц, ни каких либо следов небрежного отношения, да и глупо было бы ожидать подобного от людей, читающих книгу первой королевы, из личного архива семьи Веласкес. Волновал вопрос, почему она лежит здесь, в открытом доступе, но ответ на него напрашивался.

Воровать тут некому. Посторонних нет, а среди своих не принято, да и найти подобный атрефакт легче легкого. Как и выяснить, кто именно привел его в негодность, если кто-то решит совершить подобное безумие. Что говорило о сплоченности корпуса, о том, что это все-таки единый живой организм, хоть и состоящий из трех сотен людей. Наверное, оставь я сам здесь что-то ценное, да хоть ту же памятную пластинку из золота, одолженную у Бэль, она будет спокойно дожидаться меня на том самом месте, где оставлю, сколько бы я ни отсутствовал.

Из моей груди вырвался обреченный вздох. Я понял, каковы масштабы ловушки, в которую попал с этой долбанной Афиной-Камиллой.

Я аккуратно сел, поставив костыли рядом со столом, и принялся поглощать книгу, страница за страницей. Я редко держал в руках бумажные книги, в наше время это дорогое удовольствие, а таких древних не держал вообще никогда — хотелось насытить жажду неизведанного. Бумажная книга и читалась иначе, не так, как голограмма. Мягче, с трепетом. И чувство это мне нравилось.

Камилла… Разберусь с ней позже. И с ней, и с накалившейся вокруг атмосферой. Кажется, я понял, почему она повела себя так. И понял свою в этом ошибку. Действительно, философ хренов!

Ошибкой был весь наш разговор, вся моя сольная партия. Стоявшие рядом «морпехи», как единственные в достаточной степени умудренные жизнью, наверное, смеялись надо мной, над моими аргументами. А может не только они. Да и сам я: почувствовал в девчонке слабину, захотел ударить, ударил. Но лезть на доты, без артподготовки, без разведки местности!.. Мне еще повезло, что легко отделался.

А если бы оказался не прав насчет нее? Промахнулся? Если бы она рассмеялась мне в лицо? Что бы я делал тогда? Как отмывался? Интуиция — хорошая игрушка, когда ее используешь с умом, а с этим у меня пока осечка за осечкой. И аргумент, что мне всего восемнадцать, не отмаз. Раз влез в эту петлю, надо или тянуть ее, или вешаться. Третьего не дано.

А главный вывод, который я сделал за сегодня — я совершенно не знаю корпус! Но при этом пытаюсь его судить.

Мое уединение было нарушено вначале заглянувшей внутрь, а после робко вошедшей сеньоритой со слишком знакомым профилем:

— А, ты здесь! А я уж думала, пошел к себе.

— К себе?

— Ну да, к себе. В каюту, — пояснила Афина, оправившаяся от потрясения и даже бодрая. И совершенно не агрессивная. Видимо, разъяснительную беседу с ней провели, а сами неприятности отложили на потом, к возвращению начальства.

— У меня нет «к себе», Камилла, — горько усмехнулся я, аккуратно закрыл книгу и отложил в сторону. — И нет своей каюты. Я здесь никто, чужак. А каюта — всего лишь спальня девчонок из вашего взвода номер тринадцать, в которой я временно пребывал, так как где-то же мне пребывать было нужно.

— Но… — Она хотела поспорить, но задумалась, и постепенно начала приходить к выводу, что я прав.

— Они чужие, — продолжил я. — Просто в отключке я валялся в ИХ спальне, а не в чьей-то еще. Мне все здесь чужие. И тот вопрос, станет ли хоть кто-нибудь «своим».

Может в чем-то я и преувеличил, те же девчонки из «чертовой дюжины» восприняли меня хоть насторожено, но с энтузиазмом, но в целом прав. Я — чужой. И я специально сказал ей именно так — пускай почувствует наше родство. Спорное, чисто гипотетическое, но тем не менее родство. Я тоже одинок, как и она.

Она поняла меня правильно, и ее лицо осветила гораздо более дружелюбная улыбка.

— Я это… Извиниться хотела. Хуан… — «Хуан» она выдавила, словно перешагивая важный барьер — За то, что напала…

И тут я сделал очередную ошибку. Высокомерно, даже брезгливо пожал плечами:

— Бывает!

Тут же понял, что к чему, но было поздно. Ее глаза в ответ сверкнули, а голос вновь окреп до стального:

— Ну, вот и хорошо! А еще спросить хотела: у тебя будут еще желания, или остальное позже, когда придешь в себя?

Я сидел в легкой прострации. Mierda! Ну, не хотел я становиться с ней врагами! Не хотел! Как убедить, что это было не высокомерие, учитывая, что это было оно самое? Хотелось двинуть куда-нибудь кулаком от досады, но в моем положении это было проблематично.

Домой! Срочно домой! Отдохнуть, прийти в норму, отоспаться! Почувствовать себя в своей тарелке! И только после что-то делать дальше. И это, пожалуй, можно загадать вторым желанием.

— Я хочу домой, — озвучил я мысли вслух. — Но меня не выпускают, говорят, нужен пропуск. Королева не приехала, не слышала?

Афина отрицательно покачала головой.

— Нет. Но четвертая эскадра висит над городом. Еще пару часов, и спустится.

Я довольно кивнул:

— Вот видишь! Ваша оперативная дежурная занята встречей, и «морпех» на входе к ней не пускает. Хотя отдать приказ о разрешении на выпуск дело трех секунд, а ждать королеву еще несколько часов.

— А от меня что ты хочешь? — не без злорадства выслушала она мои злоключения.

— Ты можешь пойти в диспетчерскую и попросить для меня пропуск?

Афина отрицательно покачала головой.

— Кто ж меня туда пустит! Да еще сейчас.

— Но, может, ты знаешь того, кого пустят?

Девушка задумалась, затем кивнула.

— Да, знаю. Главное, чтобы эти люди были на базе. Я попробую, но не обещаю. Это все?

Я пожал плечами.

— Если меня выпустят — мы в расчете.

Она кивнула и убежала, торопясь разделаться с долгом.

Прошло полчаса прежде чем она вернулась. И вернулась не одна. С нею шла…Норма, старая знакомая тренер рукопашной.

— Слышала, успел отличиться! — с улыбкой бросила мне техаска, но улыбка эта насквозь была пронизана напряжением. Афина же при этих словах опустила голову. Я приподнялся, вновь откладывая книгу, чувствую, теперь уже надолго.

— Есть, маленько.

— И что так?

Она не осуждала. Но только потому, что делала скидку на неопытность. Но поступок мой ей также не нравился, и «не нравился» сказано мягко.

— Конфликт ожиданий, — мягко сформулировал я происшествие за столом. — Воспринимаю некоторые происходящие здесь вещи со своей колокольни, хотя относиться к ним нужно проще.

Афина отвернулась, то ли чтоб прошептать ругательства, то ли в смущении. Норма же поддерживающее похлопала по плечу.

— Правильно. Ну ничего, привыкнешь. И чем быстрее привыкнешь, тем лучше.

Здесь я не мог не согласиться.

— В общем, езжай домой, приходи в себя, лечись. Марселла не знала, что ты уже очнулся, ей не сказали, иначе бы оставила на тебя пропуск. И, я надеюсь, подобного больше не повторится?

Ее глаза сверкнули. Я виновато уставился в пол.

— Так точно, сеньора. Не повторится.

— Вот и хорошо, — она осталась довольна ответом. — Сеньора Диез назначена твоим провожатым. Сам ты, как понимаю, далеко не уйдешь. Можете взять служебную машину. — Это моей теперь уже спутнице.

По лицу сеньоры Диез было видно, как сильно она рада такому назначению. Но прозвучало оно в не требующей двоякого осмысления форме. Я же не мог про себя ехидно не усмехнуться на ее растерянное недовольное выражение. 1:1.

— Предписания врачей выполнять, — это снова мне, и снова строго. — Режим нагрузок на колено соблюдать. Ты не представляешь, что тебе с ним сотворили, и хвала богам, все получилось. Как здесь все установится, мы с тобой свяжемся. Можете идти.

На этой ноте она развернулась и ушла. Мы же с моей альфа-самкой вновь остались наедине, и оба были друг другу ужасно «рады».

— Пошли, что ли? — хмыкнул я и поднялся. Проковылял мимо нее к выходу. Ей не осталось иного, кроме как молча последовать за мной.

* * *

И все равно я испытывал неприязнь. Как и она ко мне. И ничего с этим не поделаешь.

Мне надоело идти молча первому:

— Тебе за это что-нибудь будет?

Она не сразу поняла, о чем я.

— Ну, тебе за это что-нибудь будет? За то, что напала на «гостя ее величества»?

Альфа-самка недовольно поджала губы:

— А тебе так интересно?

— Вообще-то да.

— Хочешь позлорадствовать?

Я как можно более равнодушно пожал плечами.

— Нет. Просто интересно.

Ее веки оценивающе прищурились, но все же она снизошла до ответа.

— Пока дело висит в воздухе. Но его спустят на тормозах. Мишель столько сил приложила, чтобы тебя сюда вернуть, да еще это твое долбанное испытание на дорожках… Никто не захочет рисковать. Ты же понимаешь, что если меня накажут, у тебя будут неприятности?

Я понимал, к счастью. Как и то, что эта сучка здорово подстраховалась, вызывая меня на конфронтацию. Впрочем, это не перестраховка, всего лишь объективно логичный поступок в ее условиях. Чувствуя за собой мощь древней организации, я вел бы себя точно так же.

— Но меня отстранили. — В голосе ее появились грусть и сожаление, но не отчаяние. — С завтрашнего дня. Будут промывать мозги, заставят сдавать кучу тестов. Если сдам — восстановят. Ну, немного накажут, естественно, но не думаю, что сильно. Просто так надо. Видишь, я тебя огорчила, все будет в порядке!

Последнюю фразу она бросила с усмешкой, которую я благополучно проигнорировал.

— Ты ведь хранитель, да?

Этот вопрос вызвал новый приступ злости.

— Была! Час назад!

— Не переживай, восстановят, — улыбнулся я, вкладывая в голос уверенность айсберга, прущего на древний деревянный парусник.

— Тебе откуда знать!

Я понял, что разговаривать бесполезно — любое мое слово только еще больше злит. Откуда такая неприязнь? Что такого я сказал там, за столом? Ведь не было же, когда я только вошел в игровую!

— Ты тоже… Извини меня… — я попробовал сменить пластинку, решив все же попытаться наладить мосты. Сама судьба толкает к этому, грешно противится высшим силам. — Я не хотел довести тебя. Вывести — да, но не до такого состояния.

Она парировала точно так же, как и я полчаса назад — высокомерно усмехнулась. И многозначительно промолчала, дескать, чего взять с такого тупицы, как я?

М-да. Но я честно пытался.

Следующий виток беседы начала она. Шли мы медленно, идти далеко, и, видимо, остыв, она поняла, что совершает ту же ошибку, и это неправильно. Ведь возможно нам придется работать в одной лодке; не сейчас, так через десять, пятнадцать, двадцать лет. А фраза «корпус — семья» здесь не пустой звук. Момент же сейчас исторический, определяющий: если расстанемся врагами — будем врагами до конца, и барьер, что останется, станет непреодолимым.

— Я знаю, что ты хочешь спросить, — как бы выдавила она из себя. — У тебя по глазам это видно. Ты правильно понял, это действо было разыграно специально для тебя, с самого момента твоего появления. Нам нужно было пощипать тебя, и я щипала. Пыталась.

Я молча ковылял, не реагируя.

— На самом деле над ними не издеваются. Воспитывают, да, перепадает им лишнего… Не без этого. Но беспредела, как ты подумал, здесь нет.

Я нацепил на лицо выражение уязвленной гордости. Дескать, хочу тебе поверить, но не могу. Не так просто. Теперь она должна «уломать» меня помириться, иначе это будет не извинение с ее стороны, а высочайшая милость и «прощение». А мне такого не нужно.

— Сам подумай, откуда взяться беспределу с нашими жесткими порядками? — продолжила Афина, повышая тональность. — У нас чихнуть нельзя без разрешения! За малейшее нарушение — наказание! От простого телесного до какого- нибудь экзотического, вроде карцера метр на метр, где нельзя выгнуться. Или где льется вода, а ты сидишь, мокрая, дрожишь, и молишься, когда тебя оттуда достанут и высушат!

— Я не знаю ваши порядки, — недоверчиво покачал я головой. — И о ваших наказаниях. — Ничего не слышал о них.

Она пожала плечами: можешь не верить, потом все равно убедишься.

— Они делают кое-какую работу, — продолжила альфа-самка тише. — Но отхватывают в основном те, кто реально провинился. Или кто много на себя берет. И та девочка… Провинилась. Она знала, за что получала.

— А я — нет! — воскликнул я.

— А ты — нет, — согласилась она. — Потому она и получала на глазах у тебя. Чтоб ты вышел из себя, разозлился и стал уязвимым.

— А вы бы поставили меня на место.

— Естественно. — Смешок. — Ты слишком хорошо начал, взял слишком высокий старт. Это многим не понравилось. Офицеры бегали на цыпочках перед твоей персоной, стелились, устраивали операции в городе, каких никто из нашего поколения и не упомнит. И все непонятно ради чего. Затем твое испытание. Ты знаешь, что оно произвело здесь фурор?

Я отрицательно покачал головой.

— Все посходили с ума. Младшие вообще чуть в штаны писать не начали от счастья, что с нами будет такой крутой мачо!..

И мы решили поставить тебя на место. Сразу и навсегда. Объяснить, что то, что было раньше — было раньше, а сейчас будет так, как будет, начиная с вот этого момента.

— «Мы» — это хранители?

— Да. Разных взводов. Собрались и решили. Но ты очнулся в самый неподходящий момент — на базе из тех, кто решал, осталось всего три человека, из них в кубрике только я. Остальные или с нулевыми объектами, или встречают королеву, или в городе. А я твою проверку провалила…

Она разочарованно вздохнула. Слишком уж искренне, чтоб ей не поверить.

— И чего я стОю? — довольно усмехнулся я. Во дают девочки!

Моя альфа-самка фыркнула и пошла быстрее.

М-да, конфликт ожиданий, точнее не скажешь. Все друг от друга чего-то ждут, но все в итоге обламываются. Им не по зубам моя интуиция, я на ощупь бью одну из них, чувствуя слабину в психике. Они же оказываются… Самыми обычными девчонками, совсем не страшными и не такими уж опасными.

Незаметно мы вышли к воротам. Нас встретили те же самые три девчонки, с которыми я разговаривал несколько часов назад.

— Привет! Все-таки решил идти? — воскликнула ближайшая ко мне, поднимая забрало. — А почему именно с нею? Она же не это… Не того! — Глаза девчонки смеялись.

Ну у них и «телеграф»! Все все знают, даже кто на посту!

Вторая, стоящая за ее спиной, также откинув с лица щиток, непонятно усмехнулась:

— Расскажете лучше, что там у вас произошло? Из первых рук? А то мы тут стоим, не в теме…?

Я сделал вид, что меня нет, предоставляя слово спутнице. Правильно, пусть отдувается.

Афина помялась, затем бросив в мою сторону недовольный взгляд, развернулась к девчонкам:

— Да, тут такое дело! Сидим мы с девчонками, в «конкур» режемся. И тут один сукин сын заходит к нам на огонек…

Дальше я не слушал. Она говорила шутливо, совсем не желая обидеть, скорее посмеяться над ситуацией, но мне было все равно. В голове набатом звучало ее «сукин сын». «Hijo de puta».

Я дал ей несколько секунд — ровно столько времени, сколько надо, чтобы поудобнее перехватить костыль и со смаком запустить ей в голову…

…Бум!

Я попал. И если честно, считаю это невероятным чудом. Она считала примерно также, поэтому медленно обернувшись, зыркнула со смесью злости и удивления. Последовала пауза, несколько секунд, во время которых первая взяла верх над второй, и моя альфа-самка вновь набросилась на меня, валя на землю и пытаясь дотянуться до горла. Рефлекс у нее такой, что ли?

На сей раз схватка окончилась быстрее — девочки стояли на вахте и были готовы ко всему. Лишь только мы приземлились, руки, усиленные гидравликой доспехов, подхватили ее, как пушинку, и оторвав от меня, отбросили прочь.

— Я!.. Я покажу ему!.. Да он!..

Одна из девочек перегородила дорогу:

— Что он?

— Он!.. В меня!.. Запустил!..

Раздалось дружное ржание. Девчонки не смогли сдержаться при виде комичности ситуации. Хранителя! Сзади! По голове! Костылем!

— И не стыдно бросаться на увечного? — произнесла та из них, которую я мысленно держал за старшую. — Если кому расскажем, засмеют ведь!

— Но он!..

Вновь смех.

Афина начала остывать, понимая нелепость ситуации, в которой оказалась. Стояла с раскрытым ртом, не в силах ничего произнести. Моя половинка, взывавшая все это время о мщении, получила незабываемое удовольствие от ее мимики.

Я, опираясь на стену, поднялся, подобрал оставшийся костыль и довольно оскалился.

— Это тебе за сукиного сына, тварь! — пояснил я. — Подбирай выражения! А скажешь еще слово про мою мать — отрежу язык!

Воцарилось молчание. Слишком боевую тональность я взял, помягче надо было. Такого поворота не ждали даже смеявшиеся минуту назад девчонки. Не от мальчика-новичка, толком еще не принятого, по отношению к хранительнице. Да, кажется, я перевыполнил все планы в стремлении себя поставить! Как и восстановить здесь всех против своей персоны.

Старшая покачала головой, подняла и протянула мне пущенный снаряд:

— Жди здесь. Я свяжусь с Марселой, тебе выделят другого провожатого.

И направилась в сторону, активируя «перчаткой» внутреннюю связь.

— Не стоит, — ответил я ей в спину. — Камилла справится.

Старшая развернулась:

— То есть?

Я пожал плечами.

— Камилла справится. Довезет меня. Не надо менять провожатого.

— Но она… — Девчонка кивнула в сторону не менее удивленной Афины.

— И что? Она раскаивается и больше так не поступит. Правда, Афина?

Та молчала.

— Пока, девчонки, до встречи! — Я помахал всем ручкой, и проходя к шлюзу, подтолкнул свою альфа-самку в плечо. — Ладно, пошли!

Пришлось подождать несколько секунд, пока створки не начали разъезжаться в стороны. Все-таки девчонки не до конца поверили в то, что я серьезно. И когда я уже прошел их, старшая громко усмехнулась:

— Смотри, Хуанито, как знаешь!

Я напоследок обернулся и одарил ее белозубой улыбкой.

— Спасибо, — прошептала альфа-самка, когда мы прошли вторые створки и начали спускаться в гараж.

— Не за что, — хмыкнул я.

Почти всю дорогу ехали молча. Она лишь спросила адрес, прежде чем загрузить его в бортовой терминал. Затем сидела и смотрела по сторонам, думая о своем. Как и я. «Мустанг» — машина большая и просторная, даже в кабине пилотов нам было достаточно места, чтобы не чувствовать друг друга локтями.

— Что теперь, Хуан? — не выдержала она, когда мы подъехали к космонавтам.

— Что именно? — не понял я.

— Что будем делать дальше?

Я пожал плечами.

— Может, для начала попробуем понять друг друга?

Она задумалась.

— Я не против. Но у меня не получается.

— Ты пристрастна. У тебя цель — поставить на место. Ей ты и следуешь.

— Нет, не следую. Уже не следую. Но все равно не понимаю.

— Я всего лишь пытаюсь защитить себя, — решил я раскрыть карты. — Не хочу быть бесправной «зеленью». Ангелом я не буду еще долго, но и так, как та девочка с коктейлями…

— Только и всего?

Я кивнул.

— И только ради этого ты устроил целый концерт?

— А чего мелочиться?

Она вновь задумалась.

— Поняла. Просто… Не думала, что упреждающие удары могут быть сильнее планируемых. НАСТОЛЬКО сильнее.

Помолчали.

— Моя очередь, — напомнил я.

— Спрашивай.

— Почему ты напала?

Это был ключевой вопрос всей сегодняшней ситуации. Если отвечу на него, вся мозаика разом встанет на свои места. Корпус в моем восприятии лишится очередной тайны, я стану сильнее… Но что-то подсказывало, что тайн у него еще много.

— Вы хотели меня испытать, разозлить. Вывести из себя. Ты встретила отпор, бывает, но извини, ты ХРАНИТЕЛЬ! Тебя учили владеть собой, своими эмоциями! Не поверю, что это не так! Ведь если иначе, то наши королевы обречены. Как же ты сорвалась? Да еще дважды за какой-то час?

Афина потупилась.

— Учили. И испытывали. Знаешь, какие у них методики! — воскликнула она с жаром. — Все прошла, все сдала. А с тобой…

Вздох.

— А с тобой вдруг как тормоза сорвало. Будто… Нет, не могу. Сама поражаюсь, а объяснить не могу. Ты мне как душу наизнанку выворачивал. Сидел и выворачивал. Ни с кем так не было, никогда. Я же говорю, сама в шоке!

Я задумался. В ее словах было нечто, какая-то информация, могущая перевернуть мою жизнь. Я чувствовал это, ощущал своей воспаленной интуицией… Но не мог понять и вычленить нужное.

И в итоге просто принял к сведению, что произошло так, а не иначе.

— Против тебя я будто беззащитная была, будто на ладони, — продолжила она. — Или как в гинекологическом кресле, только в душЕ. Понимала, что завожусь, а ничего сделать не могла… Не знаю я! — воскликнула она, подводя итог своей аргументации.

М-да, неубедительная аргументация.

— И все же? Ну, беззащитная. Но что я такого сказал? «Тварь»? Ты же сама ею передо мной предстала, целенаправленно. Знала же, что делаешь! Отчего такой глюк?

— Ты знаешь, что такое одиночество? — грустно усмехнулась вдруг она.

Я раскрыл рот, чтоб ответить… И начал понимать.

Пазлы принялись вставать на свои места, и получившаяся картинка оказалась настолько простой…..Насколько и трагичной.

— Ты сам выл когда-нибудь? — продолжала она, повышая и повышая тон. — Лез на стену? Тебе хотелось когда- нибудь удавиться, залезть в петлю? Да, у нас специальные программы, с нами постоянно работают психологи, да и сами мы друг за другом присматриваем… Но этого недостаточно.

Нас ломают. Психологически. А потом противопоставляют всему остальному миру. Ты знаешь, что дворцовая стража ненавидит нас? И не потому, что мы — женщины, а они — мужчины. И поэтому тоже, но не только. И гвардейцы. И все остальные.

Это способ программирования лояльности. Создать замкнутую структуру, запитанную саму на себя. Любое отклонение, желание эту структуру предать, означает одиночество. Полное и безоговорочное. Предав корпус, каждая из нас лишится последнего, что удерживает от оного. Весь мир — враги, только мы — мы.

— А как же аристократия? А браки с представителями знати?

Горькая усмешка.

— Понты. Это ПРИКОЛЬНО, брать нас замуж. А королеве выгодно.

Нет, на самом деле есть счастливые пары. Находят себе спутников, обустраивают семьи, многие счастливы… Но все равно корпус — дом, что бы ни было за его пределами. И муж, или спутник… ВСЕГО ЛИШЬ муж или спутник. Дальше, за границами семейного мирка, все тот же враждебный мир.

— Считается, что мы не знаем этого, не понимаем, — закончила она. — Но только учитывая средний IQ бойцов глупо думать, что это так.

И с теми же мальчиками нас специально разводят, чтобы создать барьер. Чтоб потом… Проще было арендовать на ночь, чем найти по сердцу. Многие не выдерживают, замыкаются, уходят в работу… Что и нужно королеве, и тем, кто этот корпус придумал.

Я сидел ошарашенный:

— Но зачем?

Она пожала плечами.

— Мы — лучшие. Это официальная версия. Реальная — дополнительная форма контроля. На самом деле не все так плохо, и девчонки находят счастье, и всякое разное случается не намного реже чем за забором. Но стоит это гораздо больше нервов и сил. И времени. И в итоге получается корпус телохранителей в том виде, какой он есть. Вот так, Хуан.

Потому я и сорвалась с цепи. Не тебе, чужаку и юнцу, да еще мужчине, об этом рассуждать. А что самоконтроль не сработал… Уже объяснила.

Я молчал. Не знал, что ответить. Но этого и не потребовалось.

— Вот видишь, выговорилась — и самой легче стало! — Она глубоко вздохнула и улыбнулась. — Везучий ты сукин сын, Ангелок! Пришел, всех сделал, на белом коне… — Она грубо выразилась. — И ничего за это! Теперь еще духовником станешь!

— Духовником?

— Конечно! К кому кинутся твои девчонки, как ты думаешь, когда ты дорастешь до того, чтобы можно было делиться с тобой такими проблемами?

Я вновь пожал плечами. Ее логика мне не нравилась. И еще более не нравилось то, что это абсолютно вероятная логика — к кому им еще бежать?

— Я вот с тобой поговорила, поплакалась, и хоть ничего вроде не сказала, а уже легче. Нет, Мутант — мудрая сука! Теперь понимаю, для чего тебя взяла!

— Быть духовником для всего корпуса? Лекарем душ? — Я натужно рассмеялся, хотя смешно мне не было.

— Почему бы и нет?

— У меня нет опыта. Только интуиция.

— А он и не нужен, опыт. Поверь. Будь собой, доверяй себе. И все получится.

Тронуть тебя после сегодняшнего вряд ли кто решится — показал ты себя хорошо. Так показал, что… — Она вновь выразилась в выражениях, от которых у меня покраснели кончики ушей. — А кто решится — сама виновата, я той макаке не завидую. А так глядишь, девчонки к тебе потянутся. И ты их девчонками сделаешь, настоящими, а не этими ряжеными куклами с иглометами. Мы ж все такие, хотим быть настоящими…

— И корпус перестанет быть корпусом, — закончил я иным умозаключением, — так как сломается несколько его основополагающих принципов.

Она отрицательно покачала головой.

— Ничего не сломается. И Мишель это понимает. Просто не может она против своих попереть, вот так, напрямую. А «свои» — закостеневшие неудовлетворенные сучки, которые боятся что-то менять. Нет, Мутант молодец! Я за нее!

Я вновь не нашел, что ответить. Лучше помолчать, а то так и богом меня сделают. Каким-нибудь Древним, посланным к ним со спецмиссией. Но с души свалился камень. Пусть девочки думают что хотят, лишь бы не трогали.

— Ну что, поняли друг друга, как считаешь? — усмехнулась она, видя мою реакцию.

Я скупо кивнул.

— Мир?

— Мир. — Я пожал протянутую руку.

— А как насчет третьего желания? — Она быстро-быстро отстегнулась, залезла в кресло ногами и перелезла ко мне на колени, сев сверху. Поскольку я и так сидел в ауте, отреагировать не успел, а потом стало поздно.

— Третье желание? Для закрепления примирения?… — она наклонилась и обдала меня горячим дыханием, плавно переходящим в касания губами шеи, подбородка… А затем резко и красноречиво впилась в губы.

Я осоловел от одного запаха ее волос и тела, не говоря об остальном. Она была ничего девочка — и спереди все при ней, и сзади. Не то, что я не хотел сопротивляться вообще, хотел, неправда, но я трезво оценивал свои шансы. А шансов у меня, восемнадцатилетнего юнца, против нее, не было совершенно. Если бы я лишь попытался ее оттолкнуть, мое тело объявило бы импичмент, потому все, на что меня хватало, не вцепиться в нее и не продолжить банкет с моей стороны. Но и так сопротивляться я мог далеко не до бесконечности.

К счастью, она была достаточно опытной девушкой, чтобы понять мой настрой и мои смятения, и в самый последний момент, за миг до того, как мне стало бы все равно, отстраниться.

— Ками… — Вздох. — Камилла… — Еще вздох. И еще. — Камилла, ты классная, — все-таки, я взял себя в руки, — но поверь, сейчас это последнее, в чем я нуждаюсь. Не надо. Пожалуйста.

Она погрустнела, но понятливо пересела назад.

— Она красивая, да?

Молодец! Умная девочка! Хотя и понимает все по-своему. Но незачем разубеждать, я скупо кивнул в ответ.

— Ты ее любишь?

— Безумно.

— Я бы хотела, чтобы кто-нибудь ради меня пошел бы на такое. Правда.

— Может ты и найдешь его. Когда-нибудь.

— Может быть… — потянула она. Затем бодро вскинулась:

— Хорошо, Хуан. Не переживай, я поговорю с девочками. Объясню ситуацию с нашим конфликтом, что ты нормальный. Не бойся, примут. Половина и так готовы расхватать тебя на сувениры, вторую же половину я обработаю. Дальше все будет зависеть от тебя, но изгоем ты не станешь. Это в моих силах.

Я тепло улыбнулся — кажется, впервые искренне тепло.

— Спасибо. А можешь еще кое о чем попросить? Ну… Из области того, о чем ты не договариваешь, а я не спрашиваю?

В ее глазах появилось удивление.

— Валяй?

— Объясни им, что у меня… Что я не могу с ними. Ни с кем. Во всяком случае, не сейчас. Чтобы не устраивали охоту. Об этом ведь идут разговоры, как и о том, кто первая меня того… — Я сделал неприличный жест.

И по ухмылке Афины понял, что попал. Наверняка все еще запущеннее, но ограничимся перечисленным.

— Хорошо, — она вновь кивнула, — поговорю. Ну что, ангелок, приехали! И тебя встречают!

Последнее обращение ее звучало с маленькой буквы и с легкой издевкой. Но я не обиделся. Люк тяжелого «Мустанга» поехал вверх, и я, почти не напрягаясь, вылез наружу, вооружаясь своими пластиковыми помощниками на ближайшие несколько дней.

Внизу, у подъезда, меня уже ждала мама — видно, ее предупредили, что я еду, и увидев меня, со слезами на глазах кинулась навстречу. Я бросил короткий взгляд через плечо — Афина довольно улыбалась.

…Уже лежа в кровати, привычной и уютной, я долго не мог уснуть, перебирая по фрагментам события минувшего дня. Или дней. И никак не мог прийти в себя от пресловутого конфликта ожиданий. Девочкам проще: они ожидали некого загадочного высокомерного монстра, а получили обычного парня. Я же представлял себе корпус некой таинственной организацией, населенной суровыми всемогущими амазонками… А получил обычных девчонок.

К самой же организации с кондором на символике я больше не испытывал никакого благоговения. Да что там, благоговения я не испытывал давно. Но было уважение, преклонение перед мощью, организованностью. Теперь же все чувства вытеснила огромная безбрежная… Жалость.

С этой мыслью я и уснул, прокручивая в голове песню, которую услышал, проходя с Камиллой мимо русскоязычной «диаспоры» на пути к выходу. Теперь мне было понятно, отчего на глазах девочек блестели влажные капельки.

У тебя нет птенцов, у тебя нет гнезда,

Тебя манит незримая миру звезда.

А в глазах у тебя неземная печаль…

Ты-сильная птица, но мне тебя жаль.

Одинокая птица, Ты летаешь высоко,

И лишь безумец Был способен так влюбиться:

За тобою вслед подняться, За тобою вслед подняться,

Чтобы вместе с тобой Разбиться…

 

Глава 6

Покушение

Сентябрь 2447 г., ЮАИ, префектура Сеара, Форталеза

Всеобщее напряжение передалось и ей. Девчонки что-то долго слушали по шестой, недоступной ей линии, что-то возражали, затем Мамочка отошла на пару десятков метров, и, отвернувшись, принялась горячо спорить. Кровавая Мэри же стояла с потерянным видом, рассматривая трупы, будто первый раз в жизни их видит. Наконец, затянувшаяся пауза закончилась, но немного не так, как ожидалось. Метрах в пятидесяти от них остановилась большая бронированная машина, из которой лениво вылезло четверо одетых в броню людей, двое из которых держали в руках массивные ручные игольники, двое же — легкие винтовки. Изабелла бы не удивилась, в принципе, они и ждали, вооруженных представителей имперских властей, если бы не одно «но». Машина была окрашена в зелено-желто-синие бразильские цвета местной полиции, как и доспехи вышедших бойцов.

Первой отреагировала Мамочка, двинувшись к ним навстречу, выставляя вперед и чуть вверх паспорт. Обычный, не дипломатический, который выдали для легенды. Движения ее сразу приобрели текучесть и плавность:

— Сеньор! Мы — граждане Венеры! Эти люди на нас напали, и мы…

Естественно, всех их сразу взяли на прицел. Но и без этого дергаться в их положении представлялось нерациональным. Да, это не служба имперской безопасности, и тем более не его императорского величества служба дворцовой охраны, но полиция все равно представляет власть.

— Сеньорита, руки за голову! На колени! Резких движений не делаем! Вот так!

Один полицейский, прицепив к специальной защелке на поясе игольник, принялся профессионально ощупывать Мамочку. Другой, с винтовкой, встал сбоку от нее и держал на мушке. Двое оставшихся подошли к ним, бросая косые взгляды на гору трупов рядом; было видно, что им не по себе и подобную картину они явно не ждали здесь видеть.

— Прошу вас, сеньориты, без глупостей, — растерянно обратился боец, которого она посчитала командиром патруля — он был на десяток лет старше остальных. — Руки за голову. Резких движений не делаем. Если имеется оружие — предупредить и медленно вытянуть в сторону. На колени. Опускаемся, опускаемся, сеньориты!

Изабелла бросила украдкой взгляд на Мэри, та еле заметно кивнула. Линия связи с Ланой молчала.

— Что за… здесь творится?! — вдруг воскликнул его напарник и крепко высказался на нелитературной смеси испанского и португальского.

— Разберемся, — зло, сквозь зубы выдавил командир.

— Мы не виноваты, сеньор! — Изабеллу начала охватывать паника. В таком дурацком положении она оказалась впервые в жизни. Даже там, на Венере, когда их с Хуаном окружили отморозки, она не чувствовала себя так беспомощно.

— Разберемся! — вновь бросил командир и нехорошо усмехнулся. — Что у вас? — обернулся он к напарникам, закончившим осматривать Мамочку.

— Сто девятый AEG. И ножи. Много ножей, — покачал головой ощупывавший ее телохранительницу страж порядка, внимательно разглядывая извлеченный метательный нож. Командир скривился:

— Давай ее сюда, будем разбираться… — Судя по его лицу, делать это ему ой как не хотелось.

Первый полицейский, зафиксировав Мамочке магнитами руки за спиной, грубо толкнул ее в спину, после чего подвел к ним и так же грубо, тычком, обозначил, что надо опуститься. Тем временем другой передал командиру ее документы, а оставшийся в стороне, не участвовавший в обыске Мамочки, вначале зафиксировал им с Мэри руки, а затем принялся методично их обеих ощупывать. Это было похоже на дешевую комедию. Если бы они были на Венере, она подозревала бы, что вот-вот из-за угла появится довольная рожа ведущего популярной сетевой передачи и крикнет: «Внимание, вас разыграли!» Но они не были дома, а на Земле разыгрывать ее просто некому. Это во-первых. Во-вторых, ее девчонки, которые по инструкции должны знать обо всех планируемых сторонними людьми розыгрышах, в целях безопасности прежде всего разыгрывающих, судя по выражениям лиц не знали о подобном ничего. Ну, и наконец, трупы. Трупы были реальными, из крови и мяса, подделать такое сетевой развлекательной передаче вряд ли под силу даже с современным уровнем развития технологий. И судя по всему, именно обилие настоящих мертвых тел так завело полицейских — еще не начав интересоваться, кто перед ними, те готовы были растерзать и ее, и девчонок.

Мысли Изабеллы были самым мерзким образом прерваны — ощупывавшие ее руки, вполне профессионально проверившие наличие всевозможных скрытых средств смертоубийства, позволили себе лишнее и начали щупать то, что с профессиональной точки зрения ощупывать не нужно. Это было настолько откровенное облапывание, что…

Изабелла сдержалась. Глубоко вздохнула и стерпела. Хотя видит бог, ей ОЧЕНЬ хотелось врезать подонку. Но она понимала всю серьезность своего положения — если бы все было просто, Лана и девочки никогда бы не довели дело до подобного. Что-то случилось. От нее пока скрывают, что именно, но делают это с целью не дать ей наделать глупостей. И она должна облегчить девчонкам работу настолько, насколько можно.

Впрочем, она не сомневалась, ситуация разрешится. Рано или поздно. И она отомстит этому легавому. Так, что помнить тот будет до конца жизни. Пока же ее мысли заработали, лихорадочно анализируя происходящее и пытаясь сделать хоть какие-то выводы.

Полиция не занимается дипломатическими персонами. И тем более не занимается членами семей глав иностранных государств. Вдвойне тем более государств дружественных. Этим занимается имперская тайная служба, а именно одно из ее подразделений, «императорская служба дворцовой охраны» — аналог их дворцовой стражи, но с более широкими полномочиями. В частности, представители ИСДО должны курировать их, ее саму и ее охрану, пока они находятся на территории империи. И именно они должны реагировать на любое происшествие с их участием. Да, она гуляет по городу одна, и никого не ставит о планах дальнейшего маршрута в известность, так как сама не знает эти планы, но кто-то из чинов ИСДО обязательно должен присутствовать, или хотя бы висеть на связи в эфире. Непрерывно. Во избежание. Соответственно, после нападения уличной гопоты именно сотрудники этого учреждения должны были приехать сюда для протоколирования происшествия и принесения первичных извинений. Ни о какой полиции речи в принципе идти не может, тем более местной, муниципальной. Полиция не решает вопросы государственной важности.

Это в теории. На практике же ее глаза видели следующее:

а) приехали именно полицейские.

б) ведут они себя нагло и вызывающе, видимо, даже не представляя, кто перед ними, и

в) намерения у них очень агрессивные.

Впрочем, не все стражи выглядели растерянными от произошедшего, глаза одного из них, того, кто первым ощупывал Мамочку, выдавали куда большее напряжение, и почти совсем не выдавали изумления. И это вносило в царивший вокруг хаос элемент порядка. Изабелла знала, что все, находящиеся здесь, давно под прицелами девчонок Ланы, что те успеют отреагировать на любую угрозу, но видимо, обладая большей информацией, та шла на риск чтобы что-то проверить. А значит, нужно подыгрывать, пока Лана не решит, что достаточно.

— Сеньоры, мы просто шли по улице, — подала голос Мамочка. — А они вышли наперерез и сделали недвусмысленное предложение. Мы — честные девушки, порядочные… — при этих словах полицейские скривились. — …И когда мы отказались, они напали на нас.

— Мы просто защищались! — добавила Мэри. — Мы невиновны!

Полицейские рассредоточились. Один по-прежнему держал всех на мушке, командир патруля достал ручной терминал и внимательно изучал данные изъятых у них паспортов, третий, не скрывая омерзения, принялся обходить тела и считывать данные их браслетных чипов, тут же сверяя их с сетчатками глаз. Четвертый же, «скользкий», как она про себя его окрестила, отошел в сторону.

— Что там? — спросил командира державший их на мушке, когда тот в очередной раз скривился.

— Бред. Пай-девочки, студентки. Прибыли «в целях ознакомления с местными достопримечательностями». — Он грязно-прегрязно выругался. Уши Изабеллы, в отличие от девчонок, не привыкшей к подобной лексике, чуть не свернулись в трубку. — А ну-ка, девочки, быстро говорим, кто такие и чего вам здесь нужно?!

Мамочка лаконично пожала плечами, жестом передавая презрение вышестоящего существа нижестоящему.

— Я думаю, вас это не касается, сержант. Мы будем разговаривать только в присутствии венерианского консула.

— М-да!.. — Сержант вновь выругался и обратился как бы к напарнику. — Пай-девочки студенточки венерианочки, «случайно» забредшие в фавелы, располагающиеся за десятки километров от туристической зоны, так же «случайно» валят перегородивших им дорогу отморозков местного эскадрона. Некоторых убивают из запрещенных к ношению игольников, которые, кстати, туристам абсолютно без надобности, других же режут, как свиней на бойне. При этом количество отморозков более чем в два раза больше их, и ребята они не из пугливых. Что скажешь?

— Скажу, мутно это все… — Его напарник выразился так, что покраснели не только уши, но и щеки Изабеллы. — Мне не нравится.

— Пьер, что там? — бросил командир проверяющему трупы. Тот, явно борясь с тошнотой, подошел и протянул свой терминал.

— Дерьмо там, вот что.

Сержант взглянул на его планшетку, внимательно пролистал данные, затем вновь выматерился, но на сей раз сквозь зубы.

— Солано. — Он отточенным движением отстегнул защелку одной из вспомогательных сумок на боку, предназначенную для хранения боеприпасов, и ловким движением, требующим длительных тренировок, вытащил мятую пачку сигарет, после чего не менее ловким движением выдавил из нее сигарету и подкурил от пистолета-зажигалки, извлеченной из другого не предназначенного для подобного хранения кармана.

— Вон тот парень — племянник самого сеньора Солано, — пояснил для остальных Пьер.

Установилась тишина, нарушаемая лишь нервными выдыхами старшего группы, пускающего вверх едкие струи дыма.

— Может кончить их? — предложил «скользкий». Изабелла вздрогнула. Чего-то подобного она подсознательно ожидала. — И это будут уже не наши проблемы.

Старший выдохнул ядовитую струю и щелчком отправил в сторону то, что осталось от сигареты.

— Это иностранные граждане. Причем непростые — он окинул место побоища. — Контрразведка оторвет нам головы.

— А если нет, — возразил тот, который держал их на мушке, поддерживая «скользкого», — это сделает сеньор Солано. И ему будет плевать, что это клиенты «красноперых», помяните мое слово. Погиб его племянник, ему будет на них…

Видимо, сержант думал о том же, поскольку нервно потянулся за второй сигаретой.

— Если не отдадим «красноперым» — будут проблемы. Если отдадим — будут проблемы. — Он снова выматерился, причем многие обороты его речи Изабелла вряд ли когда-нибудь услышит еще.

— Пусть Солано сам достает их из лап «красноперых», — подал голос Пьер. — Это не наше дело, в конце концов!

Пьер был на вид самым молодым из группы. И посмотрели на него после этих слов… Ну, как на идиота в лучшем случае.

— Сеньор Солано будет иметь НАС, мой друг, — воскликнул «скользкий». — Именно МЫ отвечаем за район, на НАШЕЙ территории убили его племянника. И плевал он на «красноперых» и их игры с разведками, а с этими девочками однозначно не все чисто. — Он ухмыльнулся, бросив на них презрительный взгляд. — Если «красноперые» их заберут, а их заберут, его племянник останется неотмщенным, и догадайся, кого он назначит крайними?

«Вас, продажных полицейских», — мысленно закончила за него Изабелла. Она начала понимать кое-что, ситуация постепенно выстраивалось в ее голове. Но этого было недостаточно, чтобы охватить всю картину.

— Они перестреляли друг друга, — закончил свои раздумья командир, приняв решение, и с облегчением отправил в полет второй бычок. — Слышали меня? Эти девки полегли в перестрелке с парнями Солано, все до единой. — Затем бросил на них ТАКОЙ злобный взгляд, что Изабелле на мгновение сделалось дурно. — Кто сейчас за пультом? — вопрос предназначался «скользкому».

— Луиджи. Свой парень.

— Отлично. — Старший принялся обходить их с девчонками со спины. Изабелла нервничала все больше и больше. — Пьер, давай сюда оружие вон того и того. — Он окинул взглядом улицу. — Стреляли вот оттуда, под тем углом. Как только девки порешили парней Солано, двое его ребят, оставленных в том конце улицы, покрошили их в ответ, но было поздно. Парней Луиджи нам организует, их трупы найдут через пару часов. Все, действуем! Поднимайте этих б. дей, ведите сюда.

Дуло штурмовой винтовки больно ударило Изабеллу между лопатками, она упала вперед, в последний момент успев сгруппироваться и рухнуть боком, а не лицом, а затем сильная рука дернула ее, ставя на ноги. Скованные браслетами руки просто чесались от желания зарядить. «Скользкий» же грубо схватил Мамочку за волосы и поволок вперед, а Пьер лаконично приставил к уху Мэри свой игломет, предпочитая насилию уговоры:

— Встала! Пошла!

Мэри поднялась, и, видимо, получив соответствующие указания по внутренней линии, начала «истерить». Вначале скромно, с опаской, затем все более и более уверенно:

— Мы — телохранители ее величества королевы Венеры!.. Мы просто гуляли. Правда, гуляли! И на нас напали!

Лица стражей порядка были самой непробиваемостью.

— Если вы убьете нас, наш корпус вас найдет! Найдет и порешит, у нас действует обычай вендетты! Вы должны знать об этом!

При словах о «телохранителях ее величества» полицейские не зло скривились, видимо, понимая, почему находящиеся рядом бандиты мертвы. Однако вселенского ужаса, каковой бы застыл в глазах венерианина, услышь он подобное, не последовало — легавым было все равно. Славу корпуса здесь воспринимали как красивую сказку, которую придумали сами венериане от нечего делать.

— Ее величество не оставляет безнаказанными убийства своих вассалов! Никогда! Наши эксперты все равно выяснят, что произошло, найдут вас, после чего вы будете умирать долго и мучительно! — распалялась Мэри, входя в роль и вновь отвлекая своими криками внимание. — Ваш император сам выдаст вас нашей королеве!..

…А Изабелла в этот момент думала о том, как прогнил этот мир. И втайне гордилась тем, что она с Венеры, где при всем царящем беззаконии подобные случаи немыслимы.

Шакалы. Перед ними были шакалы преступного мира, носящие форму городской полиции, но при этом кормящиеся с руки местного криминального хефе. Изабелла слышала это имя, «Солано». По местным критериям «владелец» Форталезы. Всей, от моря до гор, от полиса, до последней фавелы. Этот тип одно время даже пытался наезжать на венериан, на некоторые расположенные в городе, но имеющие отношение ко дворцу структуры. Что они ему не платят, как все. Но ему популярно объяснили, что за Венерой закреплена не только часть земли, ограниченная поместьем; все остальные объекты в городе также неприкосновенны. Она слышала эту историю от дворцовых стражей дома, на Венере — несколько человек погибло тогда в операции по «разъяснению» неправоты Солано, и история эта передается из уст в уста. Это было лет десять назад, уже тогда старый лис здесь царствовал.

Хефе, потеряв несколько десятков бойцов, понял, что связываться с инопланетянами не стоит, а борзота — не есть добродетель криминального дона, и отступил, выплатив неустойку золотом. Но уже тогда мать сильно раздражало что в ЕЕ городе, где стоит ЕЕ дворец, какому-то криминальному шишке официальные власти позволяют слишком многое. Устранить она его не пыталась, видимо, не считала нужным. А может как-то использовала в своих играх с дядей Себастьяном. Но сейчас Изабелла своей кожей ощутила, что это была не совсем правильная позиция. В СВОЕМ городе терпеть таких тяжеловесов нельзя, пускай имперцы и не согласятся с определением понятия «своего» города.

Естественно, вся полиция города принадлежит этому Солано. Где-то там, «наверху», есть местные кланы, есть император, есть его тайная служба, но здесь он бог.

Про методы имперской полиции она так же была наслышана — прикончить преступника на месте, без суда и следствия… Здесь, в фавелах, это норма. Может быть в полисе, в центре, они повели бы себя иначе, но не здесь. Из этого следовало, что у нее, представительницы иностранного правящего дома, возникли большие проблемы в любом случае, при любом дальнейшем развитии событий. Потому, как ИСДОшники так и не объявились, и судя по приказу, полученном Мэри от Ланы, уже не объявятся.

— Вы уроды! Сволочи! Вас всех повесят! — разорялась ее младшая в охраняющей паре телохранительница, подпрыгивая и пританцовывая, и даже пытаясь, насколько возможно, размахивать руками. — А затем будут медленно отрезать вам яйца! Вот такими вот кривыми ножами, специальными, для яиц!

— Кончай их, — отдал приказ старший, отмеривший угол атаки и отошедший на рассчитанное по одним ему известным критериям расстояние, отдавая Пьеру оба изъятых у поверженных бандитов игольника.

Кровь у Изабеллы застыла в жилах. Мэри заткнулась. Пьер поднял оба игольника…

…И опрокинулся назад. Левая рука Мамочки, почему-то не закованная более в магнитный наручник, была вскинута в его сторону. Изабелла прикинула расстояние — метров тридцать, для вельветки точность приличная!

— Какого?.. — обернулся к Пьеру командир, но на его шлеме, на затылке, проступили следы крошечных отверстий — очереди игл, прошивающей шлем насквозь, словно картонку. До их ушей донеслось противное «вииии», звук царапания иглами легированной стали шлема.

«Скользкий» и четвертый полицейский отреагировали одновременно, но по-разному. «Скользкий» бросился в сторону и на землю, а затем, вскочив и снова упав, помчался прочь. Державший же на мушке и ее, и Мэри, вскинул игломет для стрельбы… Но получил «бабочкой» от ее второй, так же освободившейся от наручников телохранительницы, прямо в незащищенное забралом лицо.

— Не стрелять! Отставить! — раздался в ушах грозный окрик Ланы. Мамочка, уже вскинувшая трофейный игломет, опустила ствол. — Им будет нужен кто-нибудь для допроса. Потом. А после его все равно передадут нашим. Должны, во всяком случае… — Уверенности в ее голосе было хоть отбавляй! — …И если мы доживем. — закончила она на той же ноте, — Один хрен, этот козел успел дать сигнал тревоги. Он и был здесь для этого — успеть его дать. — Лана грязно, иногда повторяя фразеологизмы поверженных полицейских, выругалась.

Изабелла, не стесняясь более и не боясь нарушить конспирацию, включила скрытое устройство прямой связи:

— Лана, что происходит? Я не понимаю!

В ответ услышала именно то слово, которое меньше всего хотела слышать, но которое больше всего ожидала:

— Покушение.

* * *

«Мустанг» буквально вылетел на обочину рядом с нею. Люки по военному откинулись и из них выскочили четыре девчонки группы-два во главе с Ланой. Все они были облачены в легкие стального цвета доспехи без опознавательных знаков, без шлемов.

— Быстро внутрь! Все!

Изабеллу не нужно было просить дважды.

Следом за ней в машину прыгнули и обе ее телохранительницы из группы-один. Второй «Мустанг» промчался мимо на большой для машины такой массы скорости, и Изабелла могла поклясться, вместо магнитов на стойках прогревались реактивные дюзы. Официально запрещенные к использованию в черте города даже для дипломатических транспортов.

— Одевай! Быстро!

— Кто-то протянул ей стальной доспех, такой же, как у девчонок. В отличие от легких ангельских лат этот был типовым, широко использовался за пределами корпуса, потому не обладал некоторыми качествами привычного, с кондором. Но зато он был гораздо прочней, а в данный момент лично для нее этот фактор был определяющим.

Сказать, девчонки были напряжены — ничего не сказать. Они были напуганы. И это не панический страх соскочившего с катушек человека, когда все бросаешь и несешься сломя голову; это был здоровый прагматичный испуг воинов, столкнувшихся с задачей, которую могут не выполнить, когда цена жизни ничто по сравнению с нею. Изабелла поймала себя на мысли, что паникуй они, мечись из угла в угол, ей было бы спокойнее. На Лану вообще было страшно смотреть, но отдать должное ей надо — она единственная у кого получалось делать вид, будто хоть что-то под контролем.

Лишь минут через пять, когда их броневик набрал критическую для своей инерции в местных условиях скорость, а сама она следом за тренированными Мамочкой и Мэри с горем пополам нацепила доспех, почувствовала, что можно начинать задавать вопросы:

— Лан, что происходит? Где ИСДОшники? Откуда там взялись полицейские? Почему ты молчала все это время? И что мы делаем сейчас?.. — От нахлынувших вопросов она захлебнулась.

Лана трагично улыбнулась и протянула ей шлем.

— Надень. И не снимай ни при каких обстоятельствах.

Изабелла надела. Иконка номер «шесть», их взводная линия, была активирована — то есть, отныне она будет слышать все, что говорят девчонки между собой. Теперь она не просто охраняемый объект, но боевая единица. Последнее подтвердилось тем, что одна из девчонок протянула ей компактное «Жало», которое Изабелла судорожно притянула к груди, пытаясь получить от оружия иллюзию успокоения.

— Это была ловушка, — начала объяснять старшая ее взвода. — И гопники, и полиция. Скорее всего, подстроенная кем-то из чинов дворцовой охраны, потому как связь с ними пропала прямо перед встречей с бандитами. Как и вообще вся доступная нам связь.

Изабелла вопросительно нахмурила брови. Лана усмехнулась:

— Да-да, то, о чем ты думаешь. В Империи есть свои подавляющие устройства. В данный момент они блокируют все, кроме полицейской волны; мы можем лишь переговариваться друг с другом и группой-три — кивок на точку второго «Мустанга». — По крайней мере, в этом районе. Но мне кажется, как только мы покинем его, они активируют подавители и дальше.

Гопники подосланы намеренно, однозначно. Но они не знали, с кем имеют дело, это мясо. Полиция — случайность, но эту случайность подстроили по законам статистики: фавелы постоянно патрулируют вооруженные до зубов наряды, рассчитать и чуть-чуть перенаправить к нам ближайший не сложно, учитывая уровень стоящих за этим лиц. Лишь один из легавых что-то знал, но, кажется, и он не владел полной информацией. Его задачей было дать сигнал тревоги, их аналог нашего «первого номера», привлечь к нам внимание и, соответственно, натравить на нас всю муниципальную полицию. И он его дал. А что за уроды в их сраной полиции ты видела.

Изабелла опустила голову. Мрачно. У имперской полиции, бесчинствующей в трущобах, ведущей в них настоящую войну с использованием деструкторов, ракет, бронетехники и беспилотной авиации, есть дурная традиция — мстить за своих. По сути, полиция здесь представляет собой тех же бандитов, только легальных — ведь только так можно победить октопуса криминала, оплетшего эти… не сильно богатые районы. После вести о гибели своих от их рук, полицейские сначала будут стрелять, и только потом спрашивать, кто они такие и что здесь забыли. Вариант скользкий, но организаторам покушения он явно удался. И это плохо.

Империя слишком большая, три с половиной миллиарда человек, не считая населения африканских владений. И более половины ее живет за чертой бедности. Около миллиарда людей связано здесь с криминалом — цифры, которые не приснятся Венере и в страшном сне. Контролировать такое количество подданных не хватит никаких ресурсов государства, никакой полиции, которую в свою очередь тоже надо кому-то контролировать. Возможно, все дело в Системе, в организации власти. Население Китая, например, не меньше, но порядка в этой стране, во всяком случае, по официальным сводкам, поболее. Но что есть — то есть: Империя пережила полстолетия гражданских войн, и люди рады той власти, какая есть. Бывало и хуже.

Конечно, все не так страшно, как кажется на беглый взгляд. Полиция зверствует, но зверства эти распространяются в основном на тех, кто их заслужил. К иностранцам, во всяком случае, в курортных зонах Бразилии, относятся с уважением, и даже в фавелах, задержав, их вежливо препроводят в более комфортные места, передав другим, специально занимающимся подобными щекотливыми делами людям. Так хочет император, умеющий считать деньги туристов. Но то, что произошло сегодня… Стечение обстоятельств, где одно зацепилось за другое. И самое главное, самое первое, что начало цеплять все остальное — организация покушения на нее, иностранную принцессу, представительницу правящего Дома союзного государства. Ибо полное отсутствие связи с местной дворцовой охраной может означать только это.

Что произойдет после ее смерти? Разрыв давнего союза. В лучшем случае, если тетя Елена сможет удержать мать от безумных поступков, даст успокоиться. Но тетя Елена вроде как улетела, а на орбите Земли, в том числе над Империей, вращаются корабли первой эскадры, каждый из которых способен устроить апокалипсис. Не считая солдат в Африке и в Суринаме, вооруженных по последнему слову техники.

Изабелла вслух выругалась.

— Что такое? — скупо улыбнулась Лана.

— Я только сейчас подумала, что произойдет, если меня убьют.

— Правильно подумала. — Командир ее телохранителей прикрыла глаза и откинулась на диванную подушку, озвучивая ее собственные мысли. — Война начнется. Адмирал Ли всегда держит несколько ударных кораблей в боевой готовности — на всякий случай. Начнутся бомбежки, погибнут люди, смерть которых Империя нам не простит. Если же повезет, это будет просто разрыв союза и потеря единственного верного и лояльного торгового партнера. После чего альянс Венеры и Марса окажется в изоляции. И наше поражение от рук какой-нибудь Земной державы станет лишь вопросом времени.

Так глубоко Изабелла не копала.

— Я… Я задумалась об этом впервые… — Она почувствовала, как по щеке стекает слеза и сняла шлем, чтобы вытереть ее. — Впервые, Лана! Понимаешь! Почему я об этом никогда не думала?! — закричала она вдруг. — Если бы думала, я бы не вела себя так беспечно!!!..

— Со взрослением тебя! — усмехнулась марсианка, поднимая голову, и покровительственно потрепала ее по голове.

— Я должна была убить того подонка первым, — призналась она. — Но я проморгала. Прозевала момент. Он знал, что что-то будет, и послал сигнал до того, как Мамочка стрельнула «вельветкой». В момент, когда старший только отдавал пистолеты второму хмырю. А после его убийство стало бесполезным — наоборот, если повезет и все закончится нормально, имперской охранке будет оч-чень интересно его допросить…

Оптимизма в ее фразе было больше некуда.

— Потому я приказала выпустить его. Да он и не представлял угрозы — сразу слинял, не пытаясь напасть.

— Значит, не так уж втемную их использовали? Раз он знал, что делает?

Лана безразлично пожала плечами.

— Если мы и узнаем об этом, то не скоро. Но замешаны тут большие люди. ОЧЕНЬ большие. ИСДО, так «вовремя» потерявшая с нами связь. Полиция, самые конченые отморозки которой подъехали сразу после инцидента с гопотой. Один из них был информирован более других, отметь! И не надо недооценивать полицию ЗДЕСЬ, Бэль. В Бразилии это сила. И, наконец, военные, аппаратура которых нас глушит. Забыла, еще Солано, криминал. Не думаешь же ты, что племянник его теневого величества объявился здесь просто так, сам по себе?

Изабелла поежилась от следующей посетившей ее мысли. Эта акция несла гораздо больше смысла, чем вскрытие гнойного нарыва в недрах спецслужб Империи. Трон под дядей Себастьяном шатается, и шатается сильно. К вышеперечисленным участникам нужно добавить еще и заинтересованные в разрыве союза местные кланы, ибо без их денег провернуть такое немыслимо. А это попахивает новой гражданской войной, и, учитывая обстоятельства, без венерианских штыков дяде будет крайне сложно ее избежать…

Изабелла вновь выругалась, на сей раз про себя. Дура! Уже рассуждает о себе, как о покойнице! Разве ж так можно?! Сглазит ведь!

Машины вот уже полчаса мчались по не самым привлекательным районам Большой Форталезы, огибая Полис и центральные благоустроенные районы. По словам Ланы, это было опасно. Трущобы малоценны, здесь их могли накрыть ударом с орбиты, расхайдокав оба «Мустанга» к такой-то матери за секунду. Центральными же районами так жертвовать не станут. Но с другой стороны, фавелы и охраняются слабее, в благоустроенные пригороды их просто не пустят, встав баррикадой и ощетинившись деструкторами. А много ли попаданий из деструктора нужно «Мустангу»? От такого и «Либертадор» не спасет, не то, что эта рабочая лошадка. Потому они рисковали, двигаясь на пределе скорости, мчась сквозь фавелы, петляя в их лабиринтах, словно зайцы. Путь их лежал ко дворцу, поместью Веласкесов, но был он окружным и оттого немыслимо длинным.

«Девятка» всегда была странным взводом. Изабелла, когда они собирались «прогуляться по большому цивилизованному, кишащему охраной» городу, только посмеялась про себя с маниакального упорства, с которым девчонки упаковывали в багажный отсек реактивные дюзы и под завязку нагружали дипломатические, то есть не досматриваемые машины оружием. Теперь только на это оружие и была надежда. И на дюзы. Они перелетали скользкие места, выходя из «коробочек», которые устраивала хорошо знающая местность местная полиция. От количества красных точек на визоре вокруг их двух сиротливых зеленых рябило в глазах, но они как-то умудрялись каждый раз вырваться. Но в один миг Изабелла поняла, что долго так продолжаться не может — надежда прорваться к дворцу самим постепенно, но уверенно сходила на нет.

— Нажимать? — дотронулась она до плеча старшей телохранительницы, напряженно всматривающейся в тактический визор.

— Не надо.

— Связь есть, их канал, по которому они переговариваются. Этого хватит. Это шанс.

Лана вновь покачала головой.

— Рано. Но будь готова, если что. Если не останется выбора.

Лана не договорила, но это и не требовало дополнительных пояснений. Если они используют Последний Шанс, есть вероятность того, что все чего добивались организаторы покушения, случится само собой. Хотя она при этом останется жива и здорова. Но сможет ли она потом смотреть в глаза всем, кто остался на планете? В глаза матери? Тетке? Сестре? Она — Веласкес, и должна любить свой народ, заботиться о нем, в меру своих сил. Потому, несмотря на то, что оставалась верная возможность выйти сухими из воды, она позволяла Лане и девчонкам рисковать, мчась прочь от профессионально организованной погони.

Но наконец, это произошло. «Коробочка» из которой они не смогли вырваться. Проморгали. Этих двух машин не оказалось на тактическом визоре, видимо, полицейские использовали не нестандарно укомплектованные, или даже гражданские машины.

БУМ!

Изабелла держалась, да еще была в доспехе, потому переворот «Мустанга» и рывок не доставили ей больших неприятностей. Да, пришлось несладко, но компенсаторы доспеха делались не где-нибудь в Северной Америке, а на Венере, и от травм защитили. Лишь несколько человек, плохо пристегнутых ремнями, частично вылетело из кресел, но это было не смертельно.

Машина еще не закончила вращательного движения, от которого у Изабеллы закружилась голова, а в ушах уже звучал окрик Ланы:

— На выход!

Створки всех люков распахнулись, серо-стальные фигуры пришли в движение, и через секунду в салоне осталась лишь одна она. Нет, не одна, в паре с Мэри, застрявшей в проеме люка с «кайманом» у плеча.

— Пошли, — бросила ей та и протянула руку.

Изабелла отстегнула ремни и прыгнула в люк, долженствующий находиться сбоку, но представляющий собой отверстие в потолке. Ангел поймала ее и вытянула наружу.

БУУМ! — раздалось сбоку. Изабеллу от неожиданности повело в сторону, она чуть не сорвалась, но рука телохранительницы схватила ее и притянула назад.

— Не сюда! Туда! Быстро! А теперь пригнись! — добавила она, когда они спрыгнули на землю. — Сиди здесь, не высовывайся!

Они спрятались между стеной, в которую врезался потерявший управление броневик, и самим поверженным «Мустангом». Отсюда Изабелла наблюдала следующий акт драмы с новыми действующими лицами и новыми смертями.

Девчонки атаковали слажено, умеючи, у полиции не было ни единого шанса. На то, чтобы прошить насквозь одну из машин, легкого класса, разрезав заодно очередями всех, кто стоял за ней, и взорвать вторую, им потребовалось примерно пять секунд. Напавшие были в форме полиции, но без доспехов, и это сыграло решающую роль в противостоянии, хотя вооружены ребята были прилично — скорострельными винтовками, от которых не спасает броня, и мобильными ракетницами. Одна из таких ракет только что снесла им стойку шасси с дюзой, отчего их «Мустанг» и потерял управление. Но бойцы не ждали организованного сопротивления, рассчитывали на испуг, на дезориентацию тех, кто остался в броневике, потому и не покрошили девчонок в первую секунду после удара. А потом стало поздно.

БУУМ!

Вторая машина также взорвалась. Мэри спрятала голову, спасаясь от взрывной волны. Хороший взрыв, мощный! Изабелла оценила.

— Чисто, можете выходить, — раздался голос Ланы.

Они вышли, осматривая поле боя. Обугленные остовы машин горели, перед ними лежало несколько фрагментов тел тех, кто их защищал. Все, что могло остаться после импульса тяжелого деструктора, который со вздохом опускала на землю одна из девчонок. Две телохранительницы по знаку Ланы отправились зачищать то, что осталось, но и так было понятно, что выживших нет. Сколько человек полегло в этой схватке, она боялась считать.

Рядом приземлился оторвавшийся на несколько мгновений второй «Мустанг», из него выпрыгнули две оставшиеся ее телохранительницы, гордо именуемые «группой — три», и Лана поманила их к себе, активируя общий канал:

— Девчонки, я так думаю, вопрос «что делать» неуместен.

Ответом стало молчание.

— Можем рискнуть на одном «Мустанге», — повернулась она к Изабелле, объясняя ситуацию ей. — Но мы не доедем. Поверь. Ребята взялись за нас серьезно, и второго шанса не будет. Включай.

Изабелла включила. Разгерметезировала рукав и нажала на особую точку на вшитом в тело специальном одноразовом передатчике. Просто так передатчик не активировать, она не одну неделю училась его правильно нажимать, но науку эту усвоила. На теле таких четыре, «нулевых» передатчика. На всякий случай. Приятное покалывание сообщило ей, что процесс пошел.

— Мы же, девчонки… — Все лица дружно опустились в землю. — …Мы же должны продержаться. Понимаете, что я имею в виду? ВО ЧТО БЫ ТО НИ СТАЛО. От этого зависит куда больше, чем наши жизни.

Девчонки понимали. Но всем было не по себе. Изабелле тоже.

Все, Последний Шанс использован. Этот передатчик — мощная штука, несет в себе особый код и действует на всех частотах. Устройства подавления, не дающие им связаться со своими, могут подавить его, но лишь в том случае, если будут подавлять ВСЕ сигналы. Они же оставили для работы некоторые частоты, а значит, сигнал будет принят хоть чем-то из постоянно мониторящих эфир Империи приемных устройств. После чего, буквально через секунду, висящие на орбите корабли первого флота определят ее местонахождение с точностью до метра. Останется только ждать. И надеяться, что войны избежать удастся.

В терминологии корпуса охраняемый объект называется лаконично, «нулевой». Тот, кто вне, кто вроде с ними, но не считается за боевую единицу. И все, что касается этого объекта, так же носит название «нулевого». Так уж исторически сложилось. И если в классификации планетарных тревожных сигналов есть «тревога-один», «тревога-два» и «тревога-три», на которые должны реагировать разные службы в зависимости от кода, то есть «тревога-ноль» обязательная для всех. Потому, что расшифровывается она просто: «Угроза жизни лицу королевской крови». Члену королевской семьи. Это самый мощный и крутой сигнал из всех имеющихся, и просто так в эфир он не дается. Когда она проходила свой экспресс-курс обучения, ей говорили, что за сто лет «тревогу-ноль» включали всего четыре раза, и всегда это были случаи, от которых зависело будущее планеты.

Начиная с королевы Аделлины, все стройматериалы на Венере, живущей в подземельях и под куполами, делались таким образом, чтобы пропускать этот сигнал. Сама королева постаралась, введя это правило на уровне неписаного закона, и даже больше. Как такое возможно технически Изабелла не интересовалась: проходит сигнал, и все. Никакой не проходит, «тревога-один» не проходит, а «тревога-ноль» проходит. Эдакая забота о собственной семье, о ее благополучии в будущем. Венера того времени восстанавливалась после бомбежек, отстраивалась заново, и хитрая задумка первой королевы дала поразительные плоды, невозможные в любой другой исторический период. «Тревога-ноль» работает везде, даже глубоко под землей, даже за обшивками сверхпрочных изолированных зданий. Потому дОма, на Венере, даже будучи, скажем, украденными террористами и спрятанными в неизвестном месте, она с братом и сестрой всегда будут уверены — их найдут. Потому не особо она и волновалась тогда, когда гуляла по городу одна — главное успеть дать сигнал, и через несколько минут кто-нибудь, да приедет ее вызволять.

Но это дома. Здесь же, в Империи, все сложнее. Дело в том, что Аделлина не просто сделала этот сигнал сверхпроникающим, она написала инструкции к спасению, обязательные к исполнению и поныне, для всех служб Венеры, где бы те ни находились. То есть, получив этот сигнал, адмирал Ли первым делом развернет в сторону Форталезы, восьмидесятимиллионного имперского города, пушки своих кораблей, заодно взяв на мушку возможные средства подавления имперских ПКО, приготовит десантную команду, и только потом будет разбираться, что к чему. Плюс, само поместье — все-таки королевский дворец, его охраняют сотни солдат. Там полно оружия, и десантники матери способны оказаться здесь через несколько минут. Полностью при этом наплевав на все договоренности двух стран по поводу применения силы на своей территории. То, что это будет дипломатический скандал — само собой, но если гвардейцы и десантники начнут стрелять в местных полицейских… А они начнут, ведь счет идет на секунды, а маховик дипломатии с последующей отдачей соответствующих приказов «не стрелять» в Империи ничуть не менее громоздкий, чем их собственный…

В общем, «нулевой» сигнал — это однозначно плохо. Именно поэтому она не хотела давать его в эфир, и именно это вынудил сделать ее выстрел из ракетницы одного из полицейских.

— Не дрейфь. — Лана положила руку ей на плечо. — Мы сделали все, что могли, от нас более ничего не зависит. Все в руках богов. — И пошла дальше, раздавая приказы и организуя оборону. Опыт у нее в этом имелся, Изабелла знала, что в юном возрасте та воевала на Марсе на самой настоящей войне, и лучше нее этого не сделает никто. Вокруг них простирались большие бетонные здания технического назначения, какие-то склады, весьма прочные на вид и подходящие для организации укрытий. Людей же, обычно мешающих, не наблюдалось вообще.

— Пошли! — Мамочка подошла и потянула ее прочь, в сторону шлюза… Пардон, ворот в одно из зданий. — Двигаемся, быстро!

— Лана, ты будешь стрелять? В полицейских? — произнесла Изабелла по внутренней линии, когда Мэри юркнула внутрь, проверяя, что там и как. — Мы и так уже убили многих. Те, первые, заслужили, эти же просто отдают свой долг. Это плохо.

— Что ты предлагаешь? — усмехнулась командир ее охраны.

— Может стоит потянуть время, пойти на переговоры? А там прилетят наши и все и решится?

Лана ответила спокойно, с гордостью:

— Ты не права в терминологии, моя дорогая. Здесь имеет место быть нападение на принцессу крови на территории иностранной державы. Как и там. И мне плевать, долг они отдают, или пива пришли попить. Они — нападают, я — защищаю. А насчет переговоров… Те, кто это подстроил, вряд ли будут ждать долго; скорее под шумок переговоров организуют что-то новое. Понимаешь, о чем я? У них в руках армейские стратегические глушители, не думаешь же ты, что это просто так?

Изабелла не думала. Но ее пугала логика Ланы. Первобытная и жестокая. Пока будут гибнуть полицейские, удара с орбиты не последует. Потому будут гибнуть полицейские. И они, девчонки девятого взвода.

— Мамочка, найдите лежбище как можно дальше, — раздался голос командира «Девятки» напоследок.

— Есть! — ответила ведущая ее и чуть ли не тянущая за собой хранительница.

 

Глава 7

Последний приказ

— Сколько у нас «шаражек»? — бегло бросила Лана, прикидывая в уме возможные расклады. Пока выходило не очень, без «авиации» делать им тут нечего.

— Три, — отозвалась по пятой линии девчонка из третьей группы. Пришлось сделать общей шестую линию, пятую же перевести под нужды тех, кто остался здесь, снаружи и вступит в бой, когда колонны полиции подойдут достаточно близко.

Что ж, не так плохо. Но надо было взять хотя бы пять, для мобильности.

— Отлично. Одни мне. Другие оденут Бомжиха и Сковородка, — она ткнула пальцем в иконки девчонок, неплохо зарекомендовавших себя на поприще прыжков с ранцем. Для длительного полета тот годился плохо, в воздухе десантник слишком хорошая мишень, а вот прыгать и стрелять — совсем иная наука. — Ты лезешь вон на ту крышу, твой сектор север и северо- запад. Ты — на ту, держишь юг и юго-запад. Теперь остальные…

Через минуту Лана распределила позиции согласно здравому смыслу, учитывая возможную тактику полиции. Отчего-то она не сомневалась, что полиция будет действовать именно так, как она думает, стандартно, по шаблону. Не те у ребят мозги, чтобы выдумывать что-то новое. Да и информации о противостоящих им силах они не имеют, недооценивают их, а это немаловажный фактор.

Место, где боги позволили им вступить в бой, оказалось довольно удобным для обороны, но только от наземных войск. Лана не сомневалась, нападающие подтянут авиацию, но пока их карты не раскрыты, полиция ограничится несколькими отрядами штурмовиков при поддержке бронетехники. Полицейской же, не армейской, более легкой. По их расчетам, в двух «Мустангах» в лучшем случае поместятся двадцать человек, но это лучший случай, а не статистически ожидаемый, из которого будут исходить их командиры. Сведений же о доспехах и ранцах в их руках полиция пока не имеет, а значит, первая атака должна стать разминкой. А там, глядишь, подтянутся свои.

Они находились на складах какого-то подземного завода, рабочие которых, услышав звуки взрывов, сделали ноги. Ангары складов стояли достаточно плотно друг к другу, стены их были прочны, невысоки, а крыша изобиловала различными металлоконструкциями, позволяющими залечь и вспомнить старую добрую снайперскую тактику. Перед крайним из ангаров рельеф местности понижался, невысокие домишки, сделанные, наверное, из картона, начинались лишь метрах в двухстах внизу, за пустырем и дорогой. Пехота не пройдет через крышу без ранцев, а простой полиции они не положены, значит, выбор тактики нападения невелик. Что ж, не такая плохая у них позиция! Даже учитывая всего три имеющиеся в наличие «шараги».

Противоположная сторона склада, откуда, скорее всего, последует нападение второй колонны (ну, так сделала бы она сама), изъянов не выявила. Несколько найденных погрузчиков были выставлены в баррикады, как приманка. Два человека с деструкторами могут заметно снизить здесь темпы движения колонны, особенно, если забросать просветы между зданиями дымовыми шашками. К моменту, когда та подойдет слишком близко, атаку по основному направлению они с девчонками отобьют и помогут на этом фланге. Диспозиция проста. Как же получится в жизни, ведают, как и прежде, только боги.

— Группа-три, берите деструкторы, по пять зарядов и слушайте внимательно…

Деструктор. Она сжимала в руках этот смертоносный агрегат и ежилась, вспоминая, как нажимала спусковой крючок такого же, только постарее и попроще. Ей никогда не нравились эти штуки, она предпочитала им S-5, рельсовую снайперскую винтовку, могущую лишь колоть, но зато точно, мощно и неожиданно. Даже ракеты, а пострелять из них довелось, она любила больше. Но ракета менее эффективна этой штуки, для выстрела которой внутри рабочей части происходит ядерная реакция, причем не постоянная, аккумулирующая или высвобождающая энергию, как в батарейке винтовки, а резкая, лавинообразная, как в бомбе. И эффект от выстрела, соответственно, просто потрясающий — нет в этом мире ничего, что смогло бы противостоять импульсу деструктора.

Проблем с этими штуковинами только две — крайняя дороговизна и неустойчивость боеприпасов. То есть, один вот такой цилиндрик — Лана повертела в руке невероятно тяжелый для своих размеров стандартный заряд для деструктора альянса — стоил как средняя машина купольного класса, и при этом мог взорваться самопроизвольно в любой момент. От детонации, при нарушении условий хранения, от заводского брака, да много еще от чего. Просто взять и взорваться. И это всегда напрягало тех, кто с ними работает. Конечно, сейчас заряды делают не такими, как раньше, случаи самопроизвольной детонации почти равны нулю, но все же происходят.

У них изначально было по пять цилиндриков на ствол при норме в два-три. Это грубейшее нарушение, которое позволялось только им, «девятке», и то, пока не узнала королева. Узнай об этом ее величество, даже аргумент, что все пять деструкторов едут в машинах групп два и три, находящихся далеко от ее дочери, не спасли бы. Но сейчас по иронии судьбы именно эти штуки, их обилие, и может спасти их всех, включая ее дочь. Три выстрела у нее, Светланы Васильевой по прозвищу Светлячок, три у Сковородки, пять у Бомжихи, на которую возлагается функция главной ударной силы в операции. Остальные внизу, у девчонок, которые будут отвлекать вторую колонну. Больше резерва у них нет.

Полиция — не армия. И даже не безопасность. Соответствующего опыта у них нет, и только потому они с девчонками живы. Действительно, что было бы, начни подбившие их «Мустанг» полицейские садить по поверженной машине? Или стрелять во всех, кто только попытается из нее вылезти? Они привыкли бороться с криминалом, с местным трущобным быдлом, так же они воевали и сейчас. Действительно, двинулись без авиации и артиллерии на них, занявших хорошую позицию. Ребята и подумать не могли, что их умоют кровью, несмотря на всю их бронетехнику, все доспехи, ракеты, скорострельные винтовки и деструкторы. Вообще не могли подумать, что им окажут жесткое сопротивление — так это смотрелось со стороны. Тем более девки, изображение троих из которых передала камера доспеха того типа, что удрал, подняв тревогу.

Это глупое покушение. Неорганизованное. Так не делают умудренные опытом чекисты. А еще умудренные опытом не совершают покушения, если риск НЕсовершить его выше, чем совершить. То есть, за ним стоят некие силы, обладающие влиянием и деньгами, которым позарез нужно это убийство, но у которых недостаточно мозгов взвесить «за» и «против». Без профессионалов службы безопасности здесь, конечно же, не обошлось, но ведь можно предложить профессионалу столько средств, что он закроет глаза на риск? Или нет?

Она не знала.

Как бы смешно это ни звучало, в срыве покушения, а такое топорное исполнение Лана все-таки считала срывом, виновата сама Бэль. Да, она собиралась в город давно, с тех самых пор, как мать разрешила ей на волне теплых чувств. Но сорваться сразу не смогла по физическим причинам — после недельной голодовки ее желудок отказывался восстанавливаться и принимать пищу. Даже сегодня утром никто не мог сказать точно, пойдет ли ее высочество куда-либо. Лишь относительно успешно позавтракав, она вдруг заявила: «Все идем. А то скоро улетаем, а я на Империю не посмотрела…»

И в этом она вся.

Сборы заняли полчаса. Всего лишь. Может же, когда захочет! Покраска волос и макияж у девчонок дошли до автоматизма, завершили грим уже в машине. И тру-ля-ля! Здравствуй свобода! А за такое время, даже если «кроты» во дворце вовремя успели передать нужным людям сведения о вылазке, толкового покушения не организуешь.

К следующему моменту приложила руку уже она, Лана, послав в исконном марсианском непереводимом направлении настырного сотрудника императорской дворцовой охраны, «координирующего маршруты» ее высочества. Да нет, не чувствовала, просто так послала. Рядом с ней они, «девятка», а эти, если желают и обязаны, пусть едут следом и слушают.

Третий момент, как продолжение первого, вновь на совести Бэль. Ее постоянное непостоянство. Да не было у них никаких таких маршрутов движения! Не было! Ехали и шли туда, куда хотелось правой руке и левой ноге ее высочества! Какое тут покушение с таким маршрутом!

…И все ж таки получилось. Готовились, сволочи, все эти дни, расставляли ловушку. Все возможные накладки просчитали. И они попались.

Спуск. Плечевой сегмент почувствовал еле уловимую в доспехе отдачу. Один из десятка бойцов в штурмовом доспехе, занимающий позицию за «картонным» домиком, исчез из вида. Рельсовая снайперка — не линейная штурмовая винтовка, от нее не спасет бетонная плита, за которой прятались парни. Даже если снаряд летит на самой маленькой скорости. Еще спуск, и еще один упал. Она не видела падения, но знала, что так и есть. Все выступающие части доспехов тут же были убраны из зоны видимости, бойцы попадали на землю и перекатились под защиту естественных преград, но она успела почувствовать и выстрелить в третьего. В место, где тот находился, прошивая насквозь кирпичный забор дома. М-да, это не то барахло, чем воевали они на Марсе. Им бы такое добро туда, глядишь, и война бы по другому пошла. Сковородка завалила двоих — но у нее и опыта поменьше. Итого пятеро. Для начала. Лана дала еще пару очередей сквозь стены и заборы, для профилактики, давая парням понять, что не стоит рисковать, и услышала смешок напарницы:

— Танцуем, мальчики?!

Сковородка стрелять умела. Экзотическое прозвище ей дали здесь, во взводе, за то, что именно этим орудием она грохнула свою первую жертву, за которую и попала в колонию. Пьяного соседа по общаге, напавшего на ее мать и попытавшегося изнасиловать. То, что мать бухала вместе с соседом, благополучно опустим — не всем здесь везет так, как ей или мстительнице Мэри. Как оказалось, с винтовкой эта девочка обращается не хуже ее самой, только на звук стрелять не умеет.

— Сейчас начнется. Уходим! — скомандовала она, перекатываясь и отползая в сторону, придерживая торчащий из-за спины деструктор. Мобильность — главное достоинство любого снайпера. Тем более, когда по тебе собираются работать из зажигательных ракетниц.

БУУМ! Бум! Бум!

Той части крыши, где она только что находилась, более не существовало, там царили ад и пламя. Но это было не важно, свою жатву их первая атака собрала, деморализовала противника. Тот получил сигнал, что с ними будут бороться до конца, не боясь ни бога, ни черта. Для полиции, тем более такой, которую она видела полчаса назад рядом с Бэль, этого достаточно. Иконка Сковородки мигала спокойным зеленым светом, успела.

— Что там? — переключилась она на пятую линию.

— Пять машин, — раздался голос одной из девчонок снизу, управляющей разведдроидами. Всеми тремя. — Человек тридцать пехоты, все в штурмовой броне. Вооружение солидное. Прикрытие вы видели, к ним пробирается еще человек десять — похоже, их резерв.

— Они им не помогут, — отметила про себя Лана. — Что с той стороны?

— Под контролем. Примерно то же — пять машин и человек двадцать пехоты.

— Терпимо, — срезюмировала она. — Девчонки, на счет «давай». Я беру на себя последнюю машину. С интервалом в секунду Сковородка — первую. Вы занимаетесь пехотой. Их броня попробует взлететь: по тем, кому удастся, садит Бомжиха. Милая, на пехоту не отвлекаться, береги позицию! — повысила она интонацию.

— Так точно! — отозвалась третья напарница с ранцем.

— Ждем.

БУУМ! — крыша вновь содрогнулась, и ее часть, выходящая в сторону приближающейся колонны, превратилась в стену огня. БТРы снизу не жалели боеприпасов, чтобы оградить себя от угрозы сверху. Помогала им и пехота, держа сектор под прицелом. Лана смотрела по подключенному на время каналу с дроида на колонну, как та планомерно завернула в пространство между складами, расхайдокала баррикаду из их оставшегося «Мустанга» и двух погрузчиков, и начала втягиваться внутрь. Когда же первая машина уже была в зоне обстрела девчонок, а последняя только втягивалась в просвет, она прыгнула, набирая с места скорость:

— Давай!

Стена из огня и пыли приближалась. Огня, способного повредить скафандру, практически не осталось — нечему тут гореть, а пыль будет защищать ее же саму от стрелков внизу. Вой «шаражек», отрыв…

На долю секунды она потеряла ориентацию. Все-таки летать в довольно тяжелом венерианском доспехе, да еще при целом «же», да еще при ста одном килопаскале снаружи, совсем не то, что воздушное парение в небе Красной планеты. Непривычно, немобильно. Но уже через секунду она вынырнула в просвет между ангарами, и за долю секунды, прежде чем нырнуть в такую же стену огня и пыли с той стороны, успела разрядить деструктор в последнюю машину, загородившую дорогу на выход остальным транспортам.

Приземление. Кувырок. Поднялась. Так, подруга, не расслабляться!

Бууум! — донесся до нее звук взрыва первой машины. Сковородка попала.

— Девчонки, пехота ваша. Бомжиха, действуй!

М-да, полиция. Халтурщики. Когда против них бездоспешное слабо вооруженное воинство истинных владетелей фавел, местных криминальных баронов, они герои. Встретив же организованное сопротивление людей, оснащенных доспехами и умеющих воевать ПРАВИЛЬНО, сразу дали деру, побросав ценное оружие. Взрывы первых двух машин уже дезориентировали их, превратив в стадо; девчонкам осталось только методично расстреливать «героев» очередями, ориентируясь по показаниям дроидов, находясь самим под прикрытием дымовых шашек. После того, как третья и четвертая машины одна за другой взлетели и превратились в факелы, ни о каком продолжении боя речи больше не шло. Нападающие позорно показали пятки.

Может быть они хорошие полицейские, зря она так. Для выполняемых непосредственных задач. Но вот воины — точно никакие. Лана лежала на краю крыши, на не сильно пострадавшем ее куске, и садила одиночными по спинам убегающих. Скафандр снаружи горел, недалеко взорвалась зажигательная ракета, пущенная пытающимися прикрыть бегство штурмовиками из-за домов, но до критической температуры было далеко. Ее саму в пламени и дыму им не было видно, хотя и достать их при такой видимости она не могла тоже.

Что она чувствовала, стреляя в ничего не сделавших ей плохого людей? Да ничего. То были враги, которых надо убить, и она убивала. Как там, в пустынных красных песках далекой планеты десять лет назад. «Нельзя оставлять бегущего врага в живых, — говорил ей наставник, товарищ Ким. — Рано или поздно он вернется и ответит». И она не оставляла.

В этот момент ничто вокруг не играло никакой роли. Только отдача в винтовке.

* * *

Что ей понравилось в местной полиции — это оперативность. Венерианская гвардия за такое время вряд ли успела бы раскочегариться. Здесь же, от получения сигнала тревоги до вступления в силу плана «Перехват», прошло несколько минут. Еще через несколько их уже пытались блокировать, окружить. А с момента блокирования, когда они застряли на территории этих складов, до атаки, прошло не более десяти минут. То есть, бронетранспортеры и вооруженные до зубов штурмовики у них были в боевой готовности, находились где-то недалеко. Сей факт скорее всего с ними не связан, это именно боевая готовность, постоянная, связанная с тем, что на улицах подобных районов частенько требуются услуги отрядов полиции специального назначения. Такая вот лестная, и одновременно нелестная характеристика городов Империи.

После отступления второй колонны, которую девчонки сумели-таки сдержать до их подхода, и которая в отличие от первой гордо отступила, понеся не такие уж чувствительные потери, прошло всего три минуты. Три минуты, за которые она успела лишь вернуться на исходную позицию и раздать дальнейшие указания по дислокации. Дроид молчал, видимо, его обнаружили и заблокировали, потому они проморгали атаку, увидев атакующие падальщики визуально, когда предпринять что-либо действенное было слишком поздно.

— Матерь божья! — раздался голос Бомжихи, оказавшейся ближе всего к вектору атаки.

— Твою мать! — вторила Сковородка, так же наблюдая картину воочию, через линзу забрала, после чего ее иконка показала крест прицела вскинутого на плечо деструктора.

— НЕ СТРЕЛЯТЬ!!! — успела заорать Лана. — Назад, на позицию-два! Пешком! Ранцы не включать! — ее собственные ноги уже несли ее вперед, подальше от края крыши.

Надо сказать, край крыши находился совсем не там, где был раньше. Разрушился вместе с частью стены — ракеты не деструкторы, но их не стоит недооценивать. Теперь же по этим развалинам, захватывая край существующей пока еще крыши, ударила лавина стали, обрушивая и превращая в пыль то, что осталось.

— Всем замереть! Оружие деактивировать! Быстро!

Возникла заминка — она знала, что девчонки слепо выполняют ее приказ, полностью ей доверяя. Соседняя с нею крыша взорвалась таким же фонтаном и проломилась. Но атакующие модули, уничтожив потенциальную позицию противника и обезопасив себя с этой стороны, пошли по дуге, давая ей еще несколько секунд драгоценного времени на отдачу ЦУ.

— Это «кракены», — спокойно констатировала Лана, пытаясь вселить во всех уверенность. — Девчонки, слушай сюда. Не паниковать. Это главное. Сколько у нас «сверкалок»?

— Две, — быстро ответили снизу.

— Запускай. Рядом со мной.

— Но…

— БЫСТРО!!! Всем остальным не двигаться! Сидеть и не шевелиться! Они стреляют на движение! Повторяю, не двигаться, затаиться!

Внизу пыхнула пневматика подствольника «Каймана». На крышу ангара недалеко от нее упала жестяная банка, и, судя по красным глазкам по краям расширенной головки, успешно заработала.

— Слушай меня внимательно, девчонки! — быстро заговорила она, пытаясь перебороть волнение. У нее было всего тридцать секунд, пока «сверкалка», то бишь постановщик электромагнитных помех, глушит вокруг нее все радиочастоты, ослепляя «кракены» в этом диапазоне. — Эти жестянки — тупые беспилотники. Реагируют они на тепло, на движение и на электромагнитные излучения. От тепла вас защищают скафандры, и если вы отключите связь и будете сидеть неподвижно, они вас не увидят. Вообще.

Судя по атмосфере молчания, девчонки начали приходить в себя.

— Не нужно стрелять по ним на подлете, они вооружены крупнокалиберными Гауссовками, разнесут здесь все за минуту. Не давайте себя увидеть раньше времени.

— Так и сидеть? — зло усмехнулась Бомжиха. Ее крышу так же разнесли, она ютилась на каком-то пятачке, наполовину рухнувшем, наполовину просевшем, привалившись спиной к вентиляционному колодцу. Температура ее скафандра медленно повышалась.

— Нет. Мы валили на Марсе таких пачками. Они опасны, но безбожно предсказуемы. Надо только знать, что делать.

…За несколько секунд до окончания действия «сверкалки» она отключила связь. Отключила последней, проверяя главное — чтобы эта несносная белобрысая девчонка отключила свою. Успела. И сразу после этого над нею беззвучно проплыли силуэты восьмигранных модулей. Прикрепленные к днищу корпуса пары счетверенных орудий вращались, ловя цель. От них веяло такой знакомой жутью, что на миг ей стало не по себе, а страх охватил ее всю, до самых пяток. Но лишь на миг. Она знала, что надо делать.

Июнь 2437 года, Марс, Новая Оклахома. Окрестности базы Второй Национально-освободительной армии «Горск-2»

— Они тупые, Светлячок! — рассмеялся Ким и одарил ее той самой лучезарной улыбкой, от которой все страхи куда-то испарялись. Естественно, она не видела этой улыбки, но знала, что в этот момент он улыбается именно так. Она помнила его узкие азиатские глаза и мысленно держала картинку перед глазами. — Это жестянки. Тупые жестянки, управляемые стандартной программой. А любую программу всегда можно перехитрить. Обмануть.

Здесь, на гребне кратера, дул сильный ветер, датчики движения падальщиков не могли обнаружить их в такой турбулентности. Потому они могли позволить телу принимать различные положения, сидеть, полулежать и так далее, и засада не выглядела такой скверной, как обычно. Но на этом плюсы заканчивались, начинались минусы. А необходимость ВДВОЕМ уничтожить сотню беспилотников «красно-серых»… Тот еще минус. И главное, если они с Кимом не сделают этого, каждый проскочивший модуль натворит на базе много бед. Их НЕКОМУ останавливать там — раненые, да прибившиеся гражданские, больше на базе никого нет. Да и базы как таковой нет, гордое название легкого палаточного городка, к которому стекались все, кто бежал от новой власти. Естественно, почти без оружия. Все, кто с оружием, сражался сейчас с другой стороны кратера, против штурмующих его войск, и не сказать, чтобы там было холодно.

— Эти штуки в большом количестве закупала Венера у Империи, когда сунулась в Олимпию. Когда была первая война с амиго. Ты не можешь ее помнить, маленькая еще. Потом амиго с планеты ушли, а позже научились делать подобные сами, но этой рухляди у них скопилось до… Много, в общем. Теперь они морально устарели, использовать их в войне, настоящей войне, не чете нашей, безумие, вот они и передают их «красно-серым» почти за так. Бесплатно. Для убоя. А раз для убоя, то смысл их перепрограммировать?

Света мысленно согласилась.

— Потому запоминай и имей в виду на будущее, как с ними бороться.

Первое — скафандр. С нашим охотиться на «кракенов» самоубийство. Только венерианский! Где хочешь ищи, но венерианский скафандр достань. Наши фонят на всех частотах, ты для них как факел среди тьмы — превосходная мишень. Амиго же делают свои доспехи идеальными, ничего не пропускают. Правда, связь отключай, эти падальщики чувствуют любое излучение и сразу ракетой садят. Ну, да ты ученая.

Света кивнула, хотя товарищ Ким не мог этого видеть.

— Второе — движение. Никакого движения. Сиди смирненько, как мышка, если не хочешь ракету в забрало. Но к этому пункту нашему брату тоже не привыкать… — ее наставник рассмеялся. Усмехнулась и она.

— Третье, и главное — тактика. Я уже сказал, они тупые и перепрограммируют их редко. А настроены они, как ни парадоксально, на одиночный бой, на одиночное прочесывание. Падальщики же! То есть, если ты даешь цель одной из них, и даешь ее ярко, реагируют на нее они все. Сразу. Забывая, что есть другие цели. Я проверял, Светлячок, это работает. — Ким вновь усмехнулся.

— И за это время, пока они отвлекаются… — начала понимать Света, но была перебита:

— Нет. Хуже. Если они найдут цель ближе — отвлекутся. Потому их ПЕРВАЯ цель должна быть рядом с ними. Ближе всех. Поняла, о чем я.

Она поняла.

— Жертва.

— Я бы сформулировал, «объект отвлечения». Да, Светлячок. Тебе придется лететь прямо на них, быть среди них. И суметь при этом выжить.

Света почувствовала, как из глаз потекли слезы. Умирать ей не хотелось. Но она была готова умереть, если так нужно.

— Мне жаль, ты еще молода для смерти, но там, за нами, несколько сот человек, пойми, — увещевал наставник. Зря, она и так все понимала, но он должен был сказать это. Для себя самого. — Женщины, дети. И только пара зеленых юнцов с ракетницами. А их сотня. Они не справятся, Светлячок. Я же буду садить по ним не переставая, пока мой деструктор не заклинит от перегрева и пока не кончатся ракеты. Или меня не накроют взрывом.

— Я не смогу… — чуть не заплакала она. — Я продержусь не больше нескольких секунд. Ты не успеешь…

— Не уверен в этом, Светлячок. — Товарищ Ким засмеялся, и в его наигранном смехе послышалась искренние веселые нотки. — Сможешь. Ты маленькая, молодая, у тебя хорошая реакция. Ты хорошо стреляешь, а всадить пару импульсов в полете для тебя… Ерунда. Да и я стрелок не из последних. Если из наших кто и сможет, то только ты. Поверь старому вояке. Главное, держись за ними и над. За и над! Пока они развернут пушки, им потребуется время, а пока будут разворачивать, тебя там уже не будет. Я рассказывал тебе, это как задача про Ахиллеса и черепаху. Будь впереди, пусть даже на долю секунды. Любая коррекция двигателями, любые развороты — это время. У тебя получится, Светлячок. Я в тебя верю.

Света помнила байку про черепаху и Ахиллеса. Она ее очень веселила в свое время. Но взята та была из жизни, и теперь ее справедливость предстояло доказать ей.

Земля под ними задрожала, взорвалась последняя автоматическая турель, защищавшая склон кратера с внешней стороны. Через несколько секунд после этого над их головами показались первые восьмиугольники беспилотных модулей. Падальщиков, созданных для патрулирования и добивания, для контроля местности, где могут обитать вооруженные и недружественные хозяевам модулей люди. От каждого из углов восьмиугольника отходила стойка с маневровым двигателем, к которой крепились легкие пушки неглавных калибров. Главные, счетверенные крупнокалиберные «Гауссовки», как и ракеты, крепились к основному корпусу и для предстоящих ей маневров опасность представляли не большую. Издалека вся эта конструкция напоминала осьминога, за что и получила название.

— Если что, бей по движкам. Из винтовки. Сбить не собьешь, слишком устойчивые, гады, но пару секунд дезориентации этой штуковины выиграешь. А пара секунд…

Да, «пара секунд для уважающего себя снайпера — вечность» — повторила она его крылатое изречение.

— Не дрейфь, Светлячок, — вновь произнес Ким со всем возможным сочувствием и теплотой. — У тебя получится. Ты верткая егоза, и на тебе один из самых ценных доспехов. Трофейный. И «шараги» не нашего производства, российские. А там делать умеют. Готова?

— Так точно! — Света кивнула, до хруста в суставах сжимая свою старенькую снайперскую винтовку. Последний «кракен» пролетел над ними. Получилось штук пятьдесят, не меньше. Да, самоубийство. Форменное.

— Погоди-погоди, дай им отлететь подальше… Так-так-так…. Давай! — закричал Ким.

Света отсоединила от скафандра и бросила в сторону клемму простейшего проводного переговорного устройства, прозванного в народе «телефон», которое они использовали при отключенной внешней связи, включила «шараги», сразу же акривируя их на полную мощность, и закричала, точно зная, что ее крик никто не услышит. Потому, как реактивная сила прыжкового ранца несла ее навстречу неминуемой смерти, и не было никакой возможности избежать ее. Как ей казалось тогда…

…Лана закричала, как и тогда. И как тогда ее никто не услышал. Сейчас ее положение было гораздо более комфортным, чем в тот день на Марсе, даже, можно сказать, шикарным. Перед нею, точнее над, висело всего шесть модулей, одета она была в суперсовременный доспех, о котором в отряде никто не мог и помыслить, прыжковый ранец был мощнее и маневреннее той развалюхи, вооружена она была на порядок лучше, а прикрывал ее не один-единственный Ким, доброволец из Владивостока, работавший до войны простым слесарем на морской верфи, а профессиональные бойцы из элитного подразделения ее величества королевы Венеры. И все же она боялась так, как не боялась тогда.

Штуковины эти оказались даже слабее тех, что они крошили на Марсе. Ракет у них не было вообще, только Гауссовки, да не стоящая внимания мелочь. Окрашены модули были в зелено-желто синие цвета, как и вся техника сотрудников правопорядка префектуры. Полиция! Простая полиция! Позже она узнала, что по большей части эти списанные из армии падальщики используются для патрулирования скоростных магистралей, ну, и иногда для поддержки с воздуха при проведении полицейских операций в фавелах. А значит, иного вооружения им и не требуется. Но сейчас она не знала этого, и вновь пережила чувство безысходности, которое овладело ею тогда, десять лет назад. И вновь, как тогда, кружась по всем осям, практически застопорив гашетку винтовки, садила и садила по все так же лениво перемещающимся в пространстве неповоротливым модулям.

В себя ее привел «кракен», лежащий на боку, большей частью корпуса утонувший в полуразрушенной стене ангара. Пушки его были аккуратно срезаны девчонками, как и все восемь «щупалец» с маневровыми движками. Поверженный, обездвиженный, но «живой» «кракен», надрываясь, вещал, что слышно его было, наверное, на самом побережье:

— Неизвестные! С вами говорит капитан полиции Песоа, отдел по борьбе с наркотиками, префектура Сеара! Немедленно сложите оружие и подчинитесь властям! В противном случае будете уничтожены орбитальным ударом! Повторяю! Немедленно сложите оружие и подчинитесь властям! Обещаю вам справедливый гуманный суд и непредвзятое следствие! В противном случае будете уничтожены!..

— С наркотиками? — услышала она голос одной из девчонок по внешней, акустической связи. Другая подошла и помогла подняться:

— Лана, ты супер!

Следом загорелась иконка Бомжихи, и ее голос весело, почти оглушая, воскликнул:

— Ну ты даешь, подруга! Это было так круто!..

— Да разве? — Лана согласна не была. Тело ее болело вначале от удара в стойку шасси одного из модулей, на всей скорости, а потом от жесткого приземления на покрытый ямами и рытвинами бетонопластик земли. Какая-то из этих дур успела шмальнуть по земле, но попасть девчонки ей не дали. Следом начали активироваться все остальные иконки кроме скафандра Бэль и группы-один, пропадающих где-то внутри и не знающих точно об окончании боя.

— Девчонки, по местам! Боевая тревога! Сейчас лучший момент для атаки! — очнулась Лана.

— Они не будут атаковать, — усомнилась одна из девчонок группы-три. — После такого-то разгрома!

— Полиция — да, хмыкнула Лана, тратя бесценное время на разъяснение очевидного. — Полиции надо время перегруппироваться. Они вон, уже и разговаривать готовы. Дальше сама думай.

Она оказалась права, к сожалению. Их атаковали. Почти сразу, спустя минуты две. Не городская полиция, профессионалы, хотя и в зелено-желто-синих доспехах. Одно то, что они подлетали на старых армейских десантных шлюпках и были оснащены ранцами, все как один, говорило, что это явно не полиция. Но Лана отчего-то не была удивлена.

Первая на их приближение успела отреагировать Сковородка, жахнув со своей позиции из деструктора. Одна из шлюпок взорвалась, начала падать, но остальные в этот момент выстрелили фонтанами разлетающихся в стороны тел. С учетом того, что в каждой из них помещается около двух десятков десантников, даже с учетом погибших или выведенных из строя в первой, восемь десятков профессионалов — это круто. Плюс, десантные шлюпки вооружены сами по себе, вооружены неслабо, и через секунду место, на котором стояла Сковородка, взвилось в воздух огненным фонтаном. Иконка напарницы подернулась желтым, но продолжала мигать. Успела.

Лана прыгнула, выбирая позицию. На лету ловко закинула винтовку за спину, доставая деструктор с последним зарядом. Как-то исхитрилась поразить одну из шлюпок, заходящую для удара на позицию Бомжихи. Две другие шлюпки пережили ее буквально на пару минут, все-таки боты — превосходные мишени, а смысла экономить заряды для деструкторов больше никто не видел…

…Но десятикратный численный перевес есть десятикратный перевес.

Они отступали, отстреливались, паля во все, во что могли выстрелить, пытаясь хоть немного удержать парней в зелено-желтом. Вооружены парни были что надо, не чета полиции, и координировали действия с помощью невидимых девчонкам дроидов. То есть, сражались так, как и должна сражаться армия. Единственное благо, за которое она благодорила все высшие силы, это то, что парни напали с одной стороны, видимо, не рискуя распылять силы, и им было куда отходить.

Они отступали, теряя позицию за позицией, заливая огнем все вокруг. Враги падали, Лана сама грохнула человек пять, но это была капля в море. Две иконки мигали красным цветом, в том числе Бомжиха — у них не осталось больше «авиации». Стрельба, крики, ор и мат девчонок, визги ракет и взрывы — все вокруг смешалось в невообразимую кашу. Она как-то пыталась координировать бой, отдавала приказы, но это было бесполезно — бой дошел до стадии, когда каждый сам за себя. Их было три группы, отрезанные друг от друга, и все три отходили без возможности помочь друг другу. Причем сама она была третьей группой.

Она держала последнюю «верхнюю» позицию до последнего, не давая атакующим зайти с тыла одной из групп девчонок, стоя на колене на самом краю крыши за вывороченной бетонной плитой, когда в глазах ее вдруг потемнело, а в голове зашумело. Она недоуменно обернулась и полетела вниз, с пятиметровой высоты ангара, и лишь упав и инстинктивно попытавшись встать, увидела, что поверхность нагрудной пластины доспеха украшена дорожкой маленьких дырочек.

Ничего не соображая, Лана попыталась подняться, действуя на автопилоте, и у нее получилось… За что она была вознаграждена зрелищем, которое стоило смерти.

Крыши, все вокруг, без исключения, постепенно занимаемые оттесняющими их с девчонками бойцами в зелено- желтом, тонули в дыму и пламени. «Улица» между ангарами вдали, по которой наступал противник, взвивалась вверх фонтанами крошева, а сами наступающие бойцы включали ранцы и неслись прочь, плевав на то, что в воздухе становились отличными мишенями. Некоторые из них падали, рассеченные надвое очередьми крупнокалиберных установок, некоторые взрывались, некоторые просто падали, теряя управление, сраженные иглометами. Лана тоже упала, но на сей раз назад, привалившись спиной к стене и медленно сползя по ней на землю. Псевдополицейские бежали, но они не знали того, что увидела она, взглянув на встроенный в забрало тактический визор. С трех сторон площадку, на которой находились склады, окружали жирные зеленые точки десантных ботов, и еще два заходили с четвертой, завершая окружение. Десяток «ромбов», модулей поддержки десанта, поливали их противников огнем из всего, что могло стрелять, а прыгающие следом десантники довершали разгром, не оставляя никого живого. Один из «ромбов» спустился вниз, пройдя почти над нею, превращая в груду строительного мусора стену огромного и крепкого ангара справа — кажется, в нее стреляли именно оттуда. На борту его красовался гордый распускающий крылья орел Венеры.

* * *

Июль 2437 года, Марс, Новая Оклахома. Окрестности базы Второй Национально-освободительной армии «Горск-2»

Шесть мрачных фигур двигались в сторону пустыни. И она, седьмая. Куда они идут, что им поручено — ей не сказали. Пока. Там, за этой пустыней, располагались позиции «Марсианской Народной армии», как «красно-серые» гордо прозвали свои войска. У них «Национально-освободительная», эти обозвались «Народной» Скоты! Видимо, чтобы еще больше запутать тех, кто так и не определился, кто и за что воюет в этой войне. Хотя, победители есть победители, что хотят, то и делают — имеют право.

Зло разбирало. Но поделать они ничего не могли. В то, что у них есть хотя бы надежда победить, не верила даже она. Хотя сильно хотела в это верить, сильнее всех. Ведь ей была наглухо отрезана дорога назад — ее дома больше не существовало, родители были мертвы, как и сестра, а слава… В ее краях все, от мала до велика, знают, что означает слово «светлячок». Смерть означает, оттуда, откуда не ждешь. И, к сожалению, слишком многие знают, что она — девочка, а некоторые даже видели ее лицо.

Нет, она останется, в любом случае. И умрет здесь, вместе с этими мужчинами, знающими, что победы не будет, но упорно, день за днем, ведущими свою войну.

Вчера вновь был совет, командиры что-то решали. Что они решили — она не знала, но вариантов у них не так много. Это была пока еще секретная информация, но многие в Горске уже знали ее — Новый Смоленск пал. Последний крупный город, контролируемый Освобождением. Это еще не победа, у них еще много отрядов, много бойцов, рассеянных по этому сектору планеты, но вот будущего у этих отрядов нет. Как и боевого духа.

Сколько они смогут сопротивляться еще? Единому Марсу, единой планете, покоренной и поставленной под жесткий контроль везучим и талантливым сукиным сыном, продавшим душу амиго? На их деньги и с помощью их оружия сколотившим себе армию, а затем прибравшим к рукам город за городом, провинцию за провинцией, лишь увеличивая этим свои силы? Что они сделают теперь, когда в его руках не только поставки с Венеры, но и собственная промышленность, собственные заводы? Из солдат Освобождение вновь превратится в партизан, и какое-то время будет успешно партизанить… Но потом марсианское кадровое войско, создание которого уже идет, все-таки вышибет их с территории республики, выбросив из шлюза в атмосферу без скафандра тех, кто не успеет убежать. Как те, кто еще остался в Горске.

Они шли долго. Наконец Ким, ее наставник и практически отец, приказал всем остановиться. Все обернулись к ней. Повисло молчание. Она пыталась прочесть по лицам, что происходит, что ей хотят сказать, но не могла. Все смотрели виновато… Но с облегчением.

— Мы уходим, — произнес, наконец, ее наставник.

— Я поняла, — ответила Света.

— Прости, Светлячок. Но тебе нельзя с нами.

— Тогда я… — Она разинула рот, но не знала, что сказать. — Тогда зачем вы меня взяли?

— Отряд тоже уходит. Через час — два. — Света посмотрела на часы и поняла, что вернуться не успеет. Захотелось выругаться и заплакать.

— Они пойдут к имперской границе. Император Себастьян обещал принять и дать убежище всем, кто воевал против «красно-серых».

— Но я… — Она по прежнему ничего не понимала.

— Война закончена, Светлячок, — грустно усмехнулся он. — Для всех. Наши хотят сдаться имперцам. Мы — нет.

Света поняла, куда идут Ким и остальные. В бой. Последний. Из которого не вернутся, потому, что не хотят возвращаться. Из глаз ее потекли слезы. Интуитивно она дернула рукой, пытаясь вытереть их, но встретила лишь стенку поцарапанного забрала шлема.

— Но вы же можете!.. Ким, у тебя ведь есть дом! А как же Владивосток? Как же море? Ты ведь обещал показать их!

— Не могу, Светлячок. — Мужчина сделал шаг вперед и провел рукой ей по шлему. — Нет больше Владивостока. Для меня — нет. Все, что у меня осталось, это война, и вот эта винтовка. Я не могу вернуться.

Она зарыдала. Он же продолжил:

— Мы решили идти, вшестером. Такие, как я, кто не может вернуться. Кому некуда возвращаться. Остальные же… Не факт, что они получат то, что хотят. Имперцы — тоже амиго, просто другие. А император Себастьян — такой же Веласкес, как и королева Лея. Ему плевать на нас, он просто хочет насолить сестре. Они станут заложниками торговли между двумя ветвями их семьи. Теперь ты поняла, почему мы не оставили тебя в лагере?

Света поняла. И понимала, что это правильно. Она не сможет жить в Валентине или Сан-Антонио, среди мира ненавидимых лиц амиго. И не сможет улететь в Россию — что ей делать там одной?

Господи, ей ведь всего тринадцать! Кому она вообще нужна?!

Слезы полились из глаз с новой силой.

— Я хочу с вами! Ким, я хочу с вами! Пожалуйста!

Мужчина отрицательно покачал головой. Остальные шедшие с ними бойцы отвернулись, пряча глаза.

— Нет, Светлячок. Ты должна жить. В тринадцать нельзя думать о смерти.

— Но это нечестно!

— Честно. Когда ты вырастешь, это будет твое право. А сейчас мы решили за тебя. Как старшие. Извини. Пойдем, — обернулся он к остальным и они вновь тронулись.

— Нет! Я пойду с вами! — Света почувствовала, как ее охватила злость и побежала за ними. — Хрен вы решили! Только я решаю, что мне делать и как умирать! — Она кинулась вперед с твердым намерением обогнать их, но наставник вдруг схватил ее за руку и остановил:

— Стой! Это не все!

Она остановилась. Он смотрел на нее с такой тоской и любовью. Нежной, отеческой.

— Есть еще приказ. Для тебя, — тихо выдавил он. — Но я не хочу тебе его говорить. Пожалуйста, Светлячок! Иди! Там, на севере, дорога. Пойдешь на восток, доберешься до космодрома. «Братский-4», его контролируют венериане, «миротворцы» хреновы! Но им интересны взрослые мужчины, умеющие стрелять, а не маленькие девочки. Прибейся к какой-нибудь партии беженцев и лети отсюда прочь, подальше от этой войны и от этой кровавой планеты. Ты еще молодая, еще найдешь себя и свое счастье, Светлячок! Улетай!

Она расплакалась и кинулась ему на грудь.

— Ким, я не могу! Куда мне лететь?

Он вздохнул и обнял ее. Крепко, насколько позволял скафандр.

— На Венеру. Лети на Венеру, Светлячок. Они принимают марсиан. А как подрастешь, завербуешься в их армию, отслужишь и получишь подданство. В конце-концов, где лучше всего прятаться, как не в логове врага? Тебя даже искать там не будут. Беги, Светлячок!

Она отрицательно покачала головой.

— Нет. Я остаюсь.

Она помолчала.

— Это моя война, Ким. Я не могу уйти с нее. Как и ты.

— Я — взрослый…

Товарищ Ким знал, что этот аргумент с нею уже давно не работает. Из груди его раздался обреченный вздох.

— Тогда слушай приказ. Сама напросилась.

Света отстранилась, глядя сквозь забрало на опущенное в землю лицо наставника.

— Мы обсуждали его весь вечер. И решили, что у тебя может получиться. Если ты не захочешь уходить, если для тебя эта война все, что осталось в жизни…

Его голос предательски дрогнул. Он чувствовал себя виноватым за все, что случилось с нею. За гибель родных, за поломанную судьбу и за ненависть в глазах, когда она сжимала винтовку перед боем. Он считал, что причастен к этому, как взрослый. Ведь все взрослые, независимо от выбранной стороны, виноваты в том, что рушатся детские судтбы, а из милых деток вырастают такие вот звереныши.

— Слушай внимательно, Светлячок. Сейчас мы пойдем туда, через пустыню. А ты пойдешь на север, до дороги. Оружие где-нибудь выбрось в пути, оно тебе больше не понадобится.

Света напряглась, хотела гневно его одернуть, но от возмущения не смогла выдавить ни слова.

— ЭТО ПРИКАЗ, Светлячок! — отрезал Ким. Говорил он серьезно, и глаза, которые он поднял на нее, пылали. И она поняла, что это правда.

— По дороге ты пойдешь на восток, до «Братского-4», — вновь опустил голову наставник. — Или любого другого. Там прибьешься к какой-нибудь партии беженцев. Вас отвезут на лунную базу, в карантин, а потом доставят на Венеру.

— Ты издеваешься, да? Это такая шутка? — не могла не воскликнуть она. Он с сожалением покачал головой.

— Нет. Это, действительно, задание. Оказаться на Венере.

Ким помолчал. Она же с трепетом прошептала про себя эти магические слова, «на Венере». Сытой холеной спокойной Венере, несущей войну другим, чтобы жить еще более сыто и холено.

— Там, на Венере, как сирота, ты должна попасть в приют. Это не сложно, всех сирот они забирают туда, просто не сопротивляйся. А затем, из приюта, ты должна завербоваться в королевский корпус телохранителей. Это местная структура, элитный отряд, охраняющий королеву. Туда берут только девочек и только тринадцати — четырнадцати лет, а тебе как раз исполнится четырнадцать.

Слезы ее моментально высохли. Она слушала, боясь пропустить хоть слово. Она не верила, что то, что говорит товарищ Ким — реальность, но судя по его лицу, это было именно так.

— Да, ты должна попасть туда, Светлячок. Правдами и неправдами. Если ДЕЙСТВИТЕЛЬНО эта война — дело всей твоей жизни. Отучиться там, войти в доверие. Затем стать хранителем. Охранять кого-то из членов королевской семьи, а может и саму королеву.

…А после убить ее. Их королеву. В качестве мести за все, что ее страна сделала нашей.

Ким сделал эффектную паузу.

— Мы не победим, Светлячок. Это очевидно. Единственное, что может принести хоть какую-то реальную пользу, это такая вот акция. После нее тамошние кланы буржуев передерутся за власть, Венере будет не до экспансии. А если повезет, в их стране вообще начнется гражданская война. Такая же, как здесь, у нас.

Это месть, Светлячок. Я прошу тебя не делать этого, жить дальше, просто жить… Как наставник и…

— …Отец, — подсказала Света.

— Отец. Почти. — Согласился он. — Но если все же решишь, что война не закончилась, ты знаешь, что делать. Прощай.

Он развернулся и медленно побрел по пустыне, догоняя пятерку ушедших чуть дальше напарников. Вид его, бредущего в старом жалком скафандре среди красных песков, со старенькой винтовкой за плечом, навсегда врезался ей в память.

— Я сделаю это, Ким. — Она сжала кулаки и почувствовала уверенность, какой у нее не было вот уже полгода, что они отступали. — Сделаю. Отомщу. За весь Марс, за весь наш народ.

Ее винтовка полетела на песок. Действительно, для того, что предстояло сделать, эта винтовка ей не понадобится. После чего повернулась и медленно побрела на север, экономя кислород в патроне.

Она открыла глаза. Скафандр ее быстро и методично срезали четверо парней в доспехах ВКД Шлема на голове уже не было. Один из двух мужчин в белой форме медслужбы что-то делал с ее грудью, руки его были окровавлены по локоть; другой подносил к лицу маску.

— Давай, девонька! Борись! — монотонно бормотал он. — Ты у нас умница! Все вы умницы! Давай, дочка, держись! Все кончено! Все позади! Вы молодцы! Только не умирай!..

Под его убаюкивающие слова она и потеряла сознание.

Но точно знала, ничего не кончено. Все только начинается.

* * *

Лана открыла глаза. Перед ними простирался белый потолок, переходящий за линиями сгиба в такие же белые стены. Посреди одной из них, той, что прямо перед глазами, чернели плиты закрытого вертикального гермозатвора. Из бронированного окна на кровать падал так и не ставший привычным прямой яркий солнечный свет. День? Который? Вряд ли тот же самый. Она повела глаза вправо и влево. К руке ее была прикреплена капельница, тело ниже подбородка скрыто рубашкой универсальной системы жизнеобеспечения. Под носом прикреплена трубка, испускающая тонкую струю чистого кислорода. Грудь же ее тяжело, натужно, но равномерно вздымалась.

Медбокс. Дворец. Дом. Напряжение, державшее в оцепенении, отпустило. Дом есть дом, и у нее, бродяги, другого нет. А дома всегда чувствуешь себя так, как… Дома.

Сколько она провалялась без сознания? Почему вообще выжила? Это вопросы, на которые только предстояло найти ответы, но она никуда не спешила. Теперь — нет.

— Привет! — раздался голос со стороны, вне охвата ее поля зрения. Лана повела глаза вправо, откуда он раздавался, почувствовав от этого действия тошноту и головокружение. Рядом на кровать приземлилась Бэль в своей «домашней» белобрысой ипостаси. Девчонка чуть не кинулась к ней, в желании обнять, и обняла бы, не будь она в таком тяжком положении.

— Лежи-лежи! Не двигайся! Тебе нельзя! — махнула она. Затем ее голос перешел на легкий визг:

— Лана, я… Если б ты знала, как я за тебя рада!.. — Из глаз девчонки потекли слезы, но это были слезы радости. — Мы до последнего не знали, придешь ли ты в себя! Выживешь ли!..

За ее спиной замаячила довольная мордашка Мамочки. Та тоже была рада ее видеть и улыбалась, но в присутствии девчонки сдерживала эмоции.

— Вы победили! Победили, понимаешь! Вы… Да ты же не знаешь, что произошло и чем все закончилось!..

— Хватит, ей тяжело. — Мамочка опустила Изабелле на плечо тяжелую ладонь. — Иди. Все хорошо, она очнулась, самое сложное позади. Теперь дай ей отдохнуть.

Бэль оглядела вначале Мамочку, затем ее, после этого кивнула и поднялась:

— Да, ты права, наверное. Я зайду еще. Попозже…

Когда створка за нею встала на место, Мамочка переставила стул в ее поле зрения и села. Тяжело вздохнула. Свете не было нужды задавать вопрос вслух, напарница понимала ее и так.

— Луиза и Карла. Остальные в порядке. Почти все ранены, но ты — самая тяжелая.

Она прикрыла глаза. Луиза и Карла. Бомжиха и Сковородка, хотя называть мертвых по позывным не принято — слишком неблагозвучными они бывают. Но погорюет она о них не сейчас, позже, когда придет в себя. Всему свое время.

— А девчонка молодец! — ухмыльнулась Мамочка, кивнув в сторону ушедшей принцессы. — Третий день здесь сидит, почти не отходит. Походит, погуляет, и опять возвращается. Как будто от ее присутствия тебе станет легче!..

Она издала смешок, но обе они понимали, что это значит. Она ПЕРЕЖИВАЛА за них. За нее. Поддерживала. Так, как может. Она, сеньор, отдавала долг им, защищавшим ее ценою жизни. И это было приятно. Бэль уже не та наглая девчонка, что нырнула в бассейн на Ямайке, начав тонуть только для того, чтобы заставить их нервничать, что постоянно брыкалась и ставила палки в колеса. И не та, что сбежала там, на Венере, зная, что им за это влетит. И это победа.

— Спи, Лан. Тебе нужно отдыхать…

Глаза Светы сами собой закрылись и она провалилась туда, где можно хоть ненадолго отдохнуть от суеты этого мира.

— Его императорское высочество принц Фердинанд! — огласил залу церемониймейстер. В приемный чертог, как его звали среди своих, или официально — малый тронный зал, вошло несколько человек, на одном из которых, высоком и статном тридцатилетнем мужчине, был надет парадный камзол императорского колумбийского гвардейского полка. После этого официальная часть закончилась по техническим причинам — Изабелла все-таки вырвалась из удерживающей ее ладони и бросилась вперед, нарушая все мыслимые протоколы:

— Фернандо!

Мужчина подхватил бросившуюся ему на шею девочку, а было видно, что относился он к ней именно как к маленькой неразумной девочке, и прижал к себе.

— Бэль!

— Фернандо!.. — Изабелла уткнулась ему в плечо и поняла, что плачет.

— Все вон! — услышала она грозный окрик матери за спиной и почувствовала, как их стража выталкивает обескураженную охрану кузена за дверь, впрочем, тут же следуя за нею.

Через минуту в помещении остались лишь ее личные хранительницы, единственные из всего взвода находящиеся в боеспособном состоянии, Мамочка и Мэри, да две такие же личные хранительницы матери. Ни одного имперца в зале не осталось. Фернандо рисковал, подумала она. Наследник имперского престола, один, в окружении «заклятых друзей» Империи, без свиты и охраны, на венерианской же территории… Но этим он как бы демонстрировал честность своих намерений: «Вот он я, перед вами! Я ничего не скрываю и безгранично верю! Верьте и вы мне…»

— Все в порядке, бельчонок… Все хорошо… — «Бельчонок» было произнесено по-русски, как называл ее отец, как называли только очень близкие люди. Принц провел рукой у нее по волосам, после чего легонько отстранил и вытянулся в рост перед матерью:

— Ваше величество, я…

— …Прибыл сюда, поскольку отец послал тебя отдуваться, — перебила мать. И настроение у нее было отнюдь не радужное. — Вместо себя, законного императора, несущего ответственность за все происходящее в собственной стране и проморгавшего заговор знати, о котором уж кто-кто, но он знать был обязан.

Глаза ее были нахмурены, из них были готовы сорваться молнии. Фернандо стушевался. Лишь на несколько мгновений, но все же хладнокровием и умением держаться, как отец, он не обладал.

— Тетушка, — начал кузен, делая голос как можно мягче. — Учитывая ваши с ним натянутые взаимоотношения, вы не можете не понимать, что его присутствие здесь только накалило бы и так непростую обстановку между нашими государствами. Тем более, после неудачи последних переговоров.

Глаза матери вновь сверкнули, но после этого она вдруг начала успокаиваться. Про переговоры Изабелла слышала краем уха, что у матери что-то там не получилось. Судя по всему, это не фатально, но дядю Себастьяна она, действительно недолюбливала, сильно и давно, всю жизнь, и кузен прав, его присутствие лишь все усложнило бы. Хотя, присутствие императора куда выше подняло бы планку извинений, что прилетел приносить Фернандо от имени Империи.

Мать спустилась с церемониального постамента, на котором стоял церемониальный же трон, и указала кузену на большой диван недалеко от визора, почти идеально изображающего окно, сама же села в мягкое кресло напротив и сложила руки перед грудью. Изабелла аккуратно примостилась на другой диван, более мягкий, стоящий сбоку.

— Я тебя слушаю, Фернандо. И слушает моя дочь. Очень внимательно слушает… — Ее глаза опять полыхнули, но теперь наигранно, «протокольно».

— Конечно, тетушка…

И кузен начал говорить. Говорил он долго, и Изабелле все более и более становилось не по себе. Некоторых имен и фактов, озвучиваемых братом, она не знала, но общую картину уловила.

Суть заключалась в следующем. Некоторые очень богатые и влиятельные имперские семьи, заинтересованные в торговле с Востоком и недовольные, что их не пускают в торговлю с космическими колониями, где всем заправляют только те, кто поддержал в свое время Филиппа Веласкеса и его жену, решили сменить ориентацию государства. В перспективе, правда, слишком отдаленной, чтоб воспринимать ее всерьез, это закончилось бы войной с Венерой за ресурсы, гонкой космических вооружений, но грядущее на то и грядущее, что о нем можно лишь гадать. Однако в качестве текущей задачи у них значилось гораздо более выполнимое — свержение провенерианского императора и замена его на контролируемого ими «патриота».

Ключевым моментом в этом вопросе стала необходимость удалить с имперской шахматной доски инопланетян, на поддержку которых дядя мог в любой момент рассчитывать. Как моральную, так и финансовую, и даже, в самом крайнем случае, военную. Что бы ни было между императором и королевой, как бы император Себастьян не пытался играть в независимость, проинопланетная партия здесь слишком сильна, чтобы позволить убрать его доски. Как это сделать? Разорвать союз! Поссорить монархов-родственников так, чтобы между ними кипела ненависть, чтобы само государство Венера клокотало от ненависти к Империи! Тогда и Империя ответит тем же. Ссорить — не мирить, ссорить легко, благо, отношения как между монархами, так и между народами, далеки от идеала и без этого.

Например, если убить венерианскую королеву на территории Владычицы Южных Морей, последует жесткая реакция Венеры, и ни о каком союзе речи больше идти не будет. Ждать долго ответную реакцию Империи так же не придется, и инопланетян быстро, даже радикально, отправят к себе домой. После чего Себастьяна Второго можно будет брать тепленьким.

Но убить главу большого и сильного государства, как оказалось, не так просто — несколько планируемых этой кликой покушений провалились. Тогда было принято решение уничтожить ее дочь, неожиданно прилетевшую на Землю отдохнуть. Учитывая неспокойный характер девочки, подставить ее казалось делом простым, нужно было лишь поймать момент, когда она беззащитна. Мать не простит смерти девочки, станет мстить, и натравить страну на Венеру в этом случае будет несложно, хотя и гораздо труднее, чем если убить ее саму. Но сложно — не невозможно, а в своих силах семьи были уверены.

Кузен говорил и говорил. И про убитого ими Солано-младшего, которого дядя-хефе банально подставил — чем-то тот провинился перед ним, опозорил в глазах других хефе. И про Солано-старшего, который держал зуб на королеву Лею, которого также сумели ввести в игру. И про поддержку заговора среди офицеров-безопасников. И про генералитет, мечтающий о «славной войнушке» с «мятежниками-инопланетянами», и много еще про что.

— Как же вы проморгали такое? — услышала Изабелла свой удивленный голос. Фернандо смутился. — Я всегда считала, что дядя крут, что контролирует здесь все на свете… А его вон, еще чуть-чуть, и отправили бы крокодилов кормить!..

— Отец знал о заговоре, бельчонок, — ответил кузен. — И даже передал кое-какие материалы донье Лее по поводу готовящегося на нее покушения. — Он кивнул матери, та кивнула в ответ. Значит, правда. — Просто… Он не ожидал, что все обернется так неожиданно. Что они изберут мишенью тебя… — Фернандо сжал кулаки. И негодовал он искренне.

Но Изабелле все еще было не по себе:

— А разве вы с отцом не пытались разрушить наш союз сами? Может, это дело ваших рук, а семьи — лишь умелая подстава?

Лицо Фернандо на сей раз не дрогнуло, видимо, он ждал этот аргумент, причем именно от нее. Но внутри его клокотало пламя.

— Нет, бельчонок. Может, нам не особо нужен этот союз ТЕПЕРЬ… Но не такой ценой. Поверь, есть иные способы его разрушить. И отец разрушил бы, если б захотел это сделать. Мы никогда не причиним тебе боль, обещаю.

Она вновь перевела глаза на мать. Вновь кивок, слабый и скупой, но достаточный, чтоб подтвердить его слова.

Чувство облегчения охватило ее — она до последнего сомневалась. Не хотела, пыталась верить, но все же сомневалась. И в дяде, и в Фердинанде. Ведь он совсем уже не тот, кем был лет десять назад. Теперь он — инфант, наследник имперского престола, и в случае нужды способен забыть о привязанности к шебутной младшей сестренке. Ну, должен смочь сделать это, если заставят интересы государства, иначе какой из него выйдет император?

— Моя страна просит прощения за произошедший инцидент, ваше величество. — Кузен поднялся, переходя к новому витку официальной части, и поклонился матери. — Виновных уже ищут. К следствию привлечены все имеющиеся силы. И я обещаю, все причастные понесут наказание.

Сейчас же, в знак наших честных намерений, я доставил вам голову Солано, криминального хефе Форталезы, одного из главных виновных в происшествии. Мои люди должны были выгрузить контейнер с нею из шлюпки, и наверняка уже сделали это. Также отец обещает не вмешиваться в дело… Идущего полным ходом искоренения под корень причастных к покушению имперских семей… — Глаза принца прикрылись, а губы растянулись в еле уловимой усмешке. — Мы считаем, что вы в своем праве, ваше величество. Они заслужили. Реакции других семей можете не опасаться — отец с удовольствием повесит всех, кто попытается вякнуть под шумок или вставить палки в колеса. Соответственно, шумихи в прессе не будет, мы следим за этим, все материалы о бое над заводом изымаются, работа со СМИ ведется. — Он вновь поклонился.

— Что он сказал, насчет кланов, которые под корень?.. — спросила Изабелла, когда шлюпка кузена вместе с сопровождением оторвалась от дворцовой стартовой площадки. Ее тошнило. Нет, она видела трупы не раз, в том числе и до покушения, когда девчонки устроили кровавую баню в ее присутствии. Но так… Голова этого Солано, небритого мужика, по словам следователей матери, организовавшего на нее непосредственное нападение, лежала поверх контейнера, смотря в небо остекленевшими глазами. На самом лице застыла гримасса ужаса, а из аккуратно перерезанной шеи вниз свисали кровавые ошметки, и приведшие ее в такое «бодрое» состояние.

— Унести, — бегло бросила ее величество, не глядя на дочь, и трое хранителей помчались исполнять приказание. На нее саму вид отрезанной головы впечатления не произвел.

— Что я и без него приговорила эти семьи, — ответила она ей, когда они отошли и Изабеллу немного отпустило. — Всех их членов старше четырнадцати лет, без скидок на пол и возраст. — Глаза матери нахмурились, довольной этим решением она не выглядела. Челюсть же Изабеллы отвисла, и даже тошнота немного прошла. — Они не поняли, на кого замахнулись — теперь поймут. Остальные, кто не участвовал. И будут иметь в виду на будущее, с кем можно играть в свои игры, а с кем не стоит. Так надо, дочь.

С этим Изабелла не спорила. Как и с методами матери — мир жесток, и ей виднее.

— Все, иди, отдохни. Я видела, тебе тяжело было смотреть на это.

Она согласно кивнула.

— Мы скоро улетаем, я приказала готовиться. Так что и ты будь готова.

— Я всегда готова.

Мама развернулась и бодро зашагала по галерее в сторону кабинета. Изабелла же пошла в другую сторону, пытаясь уложить в голове все, что услышала, и понять то, что сказано не было. Ведь недосказанного здесь гораздо больше, чем озвученного. Оттого и злится мать, оттого дядя прислал сына, к которому и мать, и особенно она, относятся очень хорошо.

Солано, хефе, участвовавшего в акции, передали им в виде головы, которую не допросишь. Офицеров их безопасности, естественно, повесят, тут Фернандо не соврал, всех до единого, до кого докопаются, но Венера для допроса никого не получит также. Кланы, финансировавшие покушение, мать уничтожила бы и без «разрешения» императора, и никто не сказал бы ей слова — не посмел, учитывая ее моральное право и влияние на континенте. Дядя же соберет сливки — убрал самых- самых опасных противников чужими руками, да еще «разрешил» это сделать. А еще, уже спустившись на ярус, где находилась палата борящейся за жизнь Ланы, она вспомнила о грядущей войне, разговоры про нее. И ей показалось логичным, что кроме озвученных фактов, какие-то ниточки должны уходить в Китай, к Восточной разведке. Но это — отдельная большая тема, и судя по всему, Венера не особо в ней преуспела. И все это не считая того, что в бою погибли два хранителя, два ее личного вассала.

М-да, только сейчас Изабелла поняла, как все тяжело в политике, и что должна чувствовать мать. В этот момент она возблагодарила бога за то, что тот позволил ей родиться второй. Не наследницей, не инфантой, а всего лишь взбалмашной девочкой, которая может позволить себе не забивать голову подобными вещами.

— Бедная Фрейя! — глубокомысленно изрекла она, вздохнула, и с нескрываемым облегчением вошла в медблок.

— Ты здесь? Тебе же еще не разрешали вставать! — ее величество удивленно остановилась, нахмурив брови, глядя на картину подъехавшей к ограждению стартовой площадки коляски, в которой сидела бледная, как сама смерть, но живая Лана. Свита остановилась вместе с нею.

— А я и не встаю. — Лана улыбнулась. — Я езжу. — Коляска под действием движения ее пальца сделала несколько движений вправо-влево.

Мама улыбнулась:

— Хорошо, пусть это будет на совести медиков. Света… — Она замолчала, посмотрела в пол, потом все же подняла глаза. — …Я не заходила, была занята. Извини.

— Ничего, ваше величество. — Лана была огорошена последним заявлением. — Вы и не обязаны…

— Вы рисковали, умирали, защищая мою дочь. Обязана. — Ее голос дрогнул. — Хочу, чтоб ты знала. Я оставляю вас. Оставляю охранять ее. Пока отдыхайте, заслужили, но как все поправитесь — добро пожаловать домой, и за работу. Тогда и поговорим…

— Так точно, ваше величество! — На сей раз Лана удивлена не была, и попыталась обозначить, что вытягивается в струнку.

Мама улыбнулась, развернулась и пошла к шлюпке, окруженная своим верным взводом. Изабелла собралась идти следом, но вдруг вспомнила кое-что и обернулась:

— Лан, я вот что спросить хотела. Все как-то не получалось. Ты сказала, что вы «кракенов» на Марсе пачками валили. Но как, если они воевали на нашей стороне?

Лана посмотрела убийственно равнодушными глазами. После чего бегло пожала плечами.

— Не знаю.

 

Глава 8

Катарина 2.0

— Странно. Очень странно, молодой человек…

Доктор в десятый раз сверил показания терминала с визором портативной планшетки, на которой была записана моя история болезни. Я молчал, лежа на кушетке, весь обвешанный датчиками. Происходящее священнодействие меня касалось мало, я ничего в этом не понимал, но молчал — не значит не смотрел; я все подмечал и пытался делать выводы.

— После такой травмы, да после такой операции, период восстановления должен длиться минимум два раза дольше! — сокрушался старенький убеленный сединами профессор, к которому меня оправили наблюдаться. Наблюдаться, поскольку операцию проводил не он, он лишь обеспечивал нормальный процесс выздоровления. — С учетом модификации организма, конечно, — поправился он, и это была важная оговорка, — для обычных людей этот срок составит до месяца. Прошла же неделя. Неделя, молодой человек! А я уже разрешаю вам ходить. Правда, не напрягая ногу, но ходить же!

Последнее заявление меня обрадовало — я задолбался передвигаться на костылях. Слова про модификацию тоже обрадовали, я и не догадывался, до какой степени модифицированы мои гены. Оказывается, очень, очень круто!

— Естественно, никаких нагрузок — так, пройтись от комнаты до туалета и назад. Никаких занятий, тренировок, походов и гуляния. Сиди дома, играй в игры по сети. Через неделю посмотрим, что там у нас будет, а пока рекомендации выполнять жестко. Она тебе объяснила, что это такое, выполнять рекомендации? — он усмехнулся и бросил косой взгляд на дверь, за которой, в коридоре, сидела Катарина.

Я сделал картинно испуганное выражение лица:

— Разумеется, сеньор! В первый же день!

Он хохотнул, видно, общался с этими сеньорами ранее, довольно кивнул и начал снимать датчики.

— Сеньор, можно вопрос? — обратился я, когда понял, что сейчас он схлопнет планшетку и отпустит меня домой.

— Ну-ну?

— Эта операция… Действительно такая сложная?

Профессор усмехнулся и как бы нехотя выдавил:

— Второй раз вам ногу не спасут, молодой человек. Подобное могут сделать всего несколько человек на планете, и я знаком с ними всеми. Это чудо что рядом с вами оказалась одна из них.

— А как вы определяете, кто именно это сделал? Мышцы, связки, сухожилия… Они же все такие одинаковые на экране!

— Нюансы, нюансы, молодой человек. Как у каждого индивида свой неповторимый почерк, так и в тонкой ответственной работе у каждого свой неповторимый почерк. Будь нас сотня, я бы сомневался, но повторюсь, нас всего десяток. Может, дюжина. И я сам учил эту девочку всему, что знаю. Для меня, старика, она девочка, сколько бы ей ни было, — пояснил он, глядя на мою ухмыляющуюся от слова «девочка» физиономию. — Ты ведь об этом?

Я кивнул.

— Мне просто интересно, как после… Того, что она прошла, можно стать таким высококлассным хирургом.

— Да, это интересный вопрос, меня он когда-то тоже волновал. — Доктор слегка замялся, видимо, что-то вспоминая. — Но ответу на него не века, а тысячелетия. Столько, сколько существуют войны, и сколько существует медицина. — Он почесал переносицу, на которой покоились большие продолговатые старомодные очки, которые научная братия таскает на глазах в качестве фетиша, знака принадлежности к гильдии — окромя деятелей науки и преподавателей высших учебных заведений я их ни на ком больше не видел. — Понимаете, юноша, лучше всего спасает жизнь тот, кто хорошо умеет ее отнимать. Всю историю лучшими докторами считались военные врачи, и наше время не исключение. Сам смотри, эти девочки с их возможностями, могли отвезти тебя в любой госпиталь столицы, у нас их хватает. Но привезли именно сюда, в военный. Почему? Они могли отвезти тебя даже в правительственную больницу, учитывая, кто тебя оперировал. Но ты здесь…

— Потому, что здесь — лучшие, — закончил я его мысль. Он зарделся и довольно кивнул. Ага, любит похвалу дедушка. Но похвала эта заслуженная, тут не поспоришь.

— А вообще, между нами, тебе повезло, юноша, что тебя сбила подруга одной из моих лучших учениц. Забери тебя после той аварии обычная скорая, да доставь в обычную больницу, хромать бы тебе до конца жизни, — разоткровенничался вдруг он. — Все, Хуан, увидимся через неделю. Ну-ка, пройдись еще разок?

Я встал и исполнил требуемое. На ногу наступать было боязно, но раз профессор сказал, «можно», значит можно. Доктор остался доволен.

— Мне тоже кажется, что это великолепно, что ты попал именно ко мне, — заявил вдруг он, когда я принялся одеваться. — У тебя очень… Мощная, поразительная модификация! Такой скорости регенерации просто не существует! По крайней мере, я про такую ничего не слышал. Я удивлен, а меня в этой жизни оч-чень сложно удивить, юноша… — он покачал головой.

— Потому, что вы работаете в военном госпитале? — усмехнулся я. — Военного хирурга трудно удивить модификациями бойцов, созданных как раз для войны?

— Отчасти, — согласился он. — Но больше потому, что я консультирую тех, кто разрабатывает эти модификации для бойцов для войны. Я косвенно участвую в их создании, и такая регенерация для меня нонсенс. Даже для меня. Я думаю, не стоит прерывать наше знакомство, я продолжу твое обследование, юноша, в таком же приватном неофициальном режиме. Думаю, вы не против?

Против? Да я только за! Особенно после вскрытия последних фактов.

— Эти девочки также будут не против. — Он красноречиво посмотрел на дверь. — А если и будут…

Видимо, у дедушки имелись свои рычаги влияния, действующие и на корпус, при желании. Я же со своей стороны не видел для сеньоры Тьерри ни одного аргумента против подобного осмотра в будущем.

Похоже, он принял за истину легенду, по которой меня к нему доставили и попросили тайно, неофициально, обследовать. Что меня сбила машина одной из ангелов, закончивших контракт, которая доставила меня в больницу к своей коллеге, тоже бывшему ангелу, которая и провела эту сложнейшую операцию. Таковое могло произойти, не надо везде искать подвох и происки спецслужб. Но даже если бы «легенда» была иной, или не было вообще, по его последним словам я понял, что доставили меня все равно по адресу — дедушка «в теме». То бишь имеет допуск к информации, к которой никто более причастен быть не может.

Подумать только, регенерация, которая удивила даже его, бывалого военного хирурга и консультанта спецпроектов! Я нездорово покосился на дверь, вспоминая Мишель и ее настойчивое желание принять меня в подконтрольную ей обитель, во что бы то ни стало. Может, меня оценили правильно, это я недооценил сеньору Тьерри? Кто знает, кто знает!..

Сказать, что Катарина была удивлена — ничего не сказать. Она была ОЧЕНЬ удивлена.

— Профессор, но не через неделю же?!

Мой лечащий врач лишь усмехнулся и довольно покачал головой:

— Я и сам удивлен, сеньорита. Забирайте. Передвигаться ему можно, но только на незначительные расстояния. Нагружать же колено…

И он прочел теперь уже Катарине скучную лекцию о том, как нужно ухаживать за моей ногой. Та старательно покивала в ответ, и уточнив время очередного приема, подтолкнула меня в плечо — пошли. Именно пошли, своим ходом, без костылей. Кайф!

— Шимановский, я в шоке! — выдавила, наконец, она. Я мог сказать о себе то же самое. — Такого просто не может быть! — И здесь я был солидарен. — Ты знаешь, что это означает? — усмехнулась она. Грустно так усмехнулась.

— Что мои тренировки начнутся раньше, чем планировалось? — предположил я.

Она покачала головой.

— Не только. Думаю, через несколько дней, как окрепнешь, можно организовать твою встречу с ее величеством. Не ждать месяц. Попадешь к ней, как белый человек, на своих двоих — никаких опор, палок и костылей. Согласись, предстать перед королевой на своих двоих многого стоит! И чего улыбаешься?

Действительно, на моем лице отчетливо проступила довольная улыбка.

— Представил картину, где я на костылях.

— Точно! — Она скупо рассмеялась. — И, по-моему, ты рад, что встретишься с нею. Отчего же?

— Наконец, все определится, — выдавил я. Моя неловкость от нее не укрылась, она напряглась. Все, теперь прицепится. Точно:

— А чего раньше не рвался? Думал, время выиграть? Еще подумать?

Я меланхолично пожал плечами и выдал очередную идиому:

— Сколько веревочке не виться… К тому же обстоятельства изменились.

— Думаешь, что она может не взять тебя? Я бы не рассчитывала на подобное. После испытания на это мало шансов.

— Да нет, не в этом дело. Просто… Я сам для себя решу, стоит ли подписываться под проект. Это ведь будет не та встреча, что была в школе, это вообще будет не верноподданническая встреча. Я смогу в лоб спросить ее о многих вещах, и она не сможет солгать. А если солжет…

— Ты почувствуешь. М-да… — Катарина тяжело вздохнула. — Интуиция страшное оружие, Шимановский, но я не стала бы доверять ей на твоем месте. Не в общении с такими, как она. Не с твоим опытом.

С этим я согласился. Но иного, чем так, как могу, мне не оставалось. С выбором у меня последнее время напряженка.

— А ты что это, передумать решил? — поддела она и легонько двинула локтем в бок. А у нее болючее это «легонько»! Мы как раз стояли в лифте и уклониться у меня не было возможности. — Ай, да Шимановский!

— Почему сразу «передумать»?

— Тот, кто все для себя решил, не сомневается!

С этим я был согласен тоже. Но объяснить ей то, что чувствую, я не мог.

По подземному гаражу шли в полном молчании. И лишь когда машина выехала за распахнутый настежь больничный шлюз, оставив позади шлагбаум и двух вооруженных десантников в полном снаряжении, она властно бросила:

— Рассказывай. Что еще случилось?

Я улыбнулся. Сообразила, зараза! Что что-то не так. Ну, а что я ждал от НЕЕ?

— Одиночество, — только и произнес я. Штурвал, а она целенаправленно игнорировала автопилот, никогда на моей памяти его не включая, дрогнул, вместе с нею вильнула и машина. Хорошо, что ехали мы медленно.

— Повтори?

Я повторил, одновременно с этим сформулировав проблему для себя самого

— Теоретически, когда я пришел, я мог интуитивно ощутить вокруг корпуса некий ореол, как подсознательное выражение вашего самого яркого качества. Кроваво-красный, смерти, например. Или жестокости. Гордыни и надменности, презрения к окружающим. Некий такой подсознательный символ, который не видишь, но чувствуешь. А вместо этого я ощутил лишь одиночество. И это сбивает с толку.

— И ты сразу решил все бросить и не ходить.

Меня взяло зло:

— Я похож на того, кто хочет все бросить и не ходить?

— Но королева…

— Я обязан с нею поговорить! Прежде, чем принимать окончательное решение! Только и всего!

Она задумалась.

— Глубоко копнул.

— Как получилось. И что ответишь? Как куратор? Браковать будешь? За то, что глубоко копаю? Я ведь не смогу, как они! Я другой!

Она отрицательно покачала головой.

— Тут не браковать надо, тут разъяснять. Понять. Как куратору. Знаешь, я не готова сейчас к таким материям, давай позже поговорим. Я подумаю и заеду к тебе в гости.

Разве я против?

* * *

Через день после моего возвращения домой со мной связалась Катарина. Вопросы ее касались моего колена, как я соблюдаю предписания. Я соблюдал, о чем честно поведал. На тот момент я вообще почти не вставал — отлеживался, отсыпался, приходил в норму. Успокаивал маму. Но куратор сообщила, что через час я должен быть готов, как штык, и в оговоренное время, когда я вышел, меня тут же подобрала машина. Нет, не с нею, с Сестренками.

Сама Катюша встретила меня на территории Центрального Военного госпиталя, что недалеко от основного купольного массива Альфы, по дороге на космодром. Место режимное, куда просто так не проникнуть. У Мии и Розы же все бумаги и разрешения имелись. Затем меня отвели на прием к лучшему хирургу профильной области, который, как я позже выяснил, сразу определил того, кто делал мне операцию. Признаюсь, до этого способности ангелочков-ветеранов на гражданке оценивал ниже среднего: упорные девочки, да, дисциплинированные… Но то, что подобную операцию могло сделать лишь десять-пятнадцать человек на планете, резко подняло их общую планку.

Сестренки оказались мировыми девчонками — всю дорогу щебетали о чем-то своем, вроде незначительном, но поднимающем настроение. Жаловались, что рано ушел, не дождался их, рассказывали последние сплетни насчет поединка в покер и драки после оного. По их словам я сделал вывод, что Камилла обещание выполнила — как врага народа меня никто не воспринимает. Выпендрежника — да, но опасного выпендрежника, с которым по пустякам лучше не связываться. И их, моих девчонок, это ставило в тупик.

— Мы думали, там война начнется с твоим появлением, тебя ото всех защищать придется!.. — разоткровенничалась Мия.

Придется. Просто не ото всех, а только от самых сильных и тяжеловесных, все-таки попробующих окоротить меня. Но иначе ведь в жизни не бывает, правда?

На самом деле все, что со мной произошло, не реверс — я не передумал идти к ним. Просто Катарине знать об этом не следует. Пусть поизговляется, «поработает» со мной. Произошло всего лишь крушение моих собственных представлений о предстоящем «учебном заведении», окончательное и бесповоротное. И произошло оно в момент, когда я еще здесь, на гражданке, когда еще могу сказать свое «нет». Случись это, скажем, когда меня заперли бы внутри, все могло сложиться иначе.

Да, это реальность, такая, какая есть, без розовых очков. Вопрос свелся к тому, смогу ли я ее принять. Потому мне интересно, что ответит мне завтра-послезавтра Катюша, когда заедет «в гости», и еще больше интересно, что скажет королева. От разговора с нею, от того, как увижу я ее саму, будет зависеть, захочу ли я идти к ней в вассалы. Смогу ли подавить в себе многое, ради Великой Цели, и какова будет эта Цель. И главное, смогу ли умереть за нее, или решу, что овчинка выделки не стоит. Такое нельзя определить на расстоянии — только при личном общении.

И еще. Я патриот своей страны, готов умереть за нее. Так меня воспитали. Но умереть за страну не равно умереть за королеву, и какой математический символ будет стоять между этими двумя понятиями, будет зависеть только от нее.

* * *

— Это к тебе!

Я вышел в коридор. Мама с ошарашенными глазами прошмыгнула мимо меня в свою комнату.

На пороге стояла Катарина в роскошном, но одновременно строгом синем вечернем платье, подчеркивающем ее грудь и фигуру. Я невольно залюбовался. Волосы ее были уложены и обсыпаны блестками — сейчас так модно — и было видно, что укладкой она занималась не один час. Ноги, с которых мой взгляд и начал путешествие по ее фигуре, были обуты в бледно- розовые, под цвет сумочки, роскошные туфли на тонюсенькой шпильке — так тоже сейчас модно. Но роскошь не кричащая, и это мне нравилось. Макияж также был наведен с иголочки, но одновременно не бросающийся в глаза, что говорило об утонченном вкусе.

— Привет! — весело воскликнула она, словно не замечая моего ступора, одновременно наслаждаясь им.

— Привет… — выдавил я.

Да, я обалдел. И не знаю ни одного мужчину, который бы не обалдел на моем месте. И разница в более чем десяток лет между нами тут не играет никакой роли.

— По какому случаю праздник? — кивнул я на нее, обретя дар речи.

— Можно? — она глазами указала вглубь квартиры. Я посторонился, пропуская ее в свою комнату.

— Только у нас разуваются. Моя мама — русская.

Она понимающе улыбнулась, небрежным жестом сбросила туфли и прошла в указанном направлении. Я вошел следом. М-да, а комнатенка у меня… Та еще. Когда здесь была Эмма, я понял, что она не рассчитана на двоих, слишком маленькая и убогая, но тогда мне было плевать. Теперь же, лицезрея в ней женщину при параде, пусть это всего лишь Катарина, я осознал насколько она убогая. И что подобным женщинам, буде они появятся в моей жизни, здесь не место.

Катарину же не смущало ничего. Она внимательно осмотрела комнатушку взглядом опытного разведчика, от которого не укроется ни одна деталь, прошлась вдоль шкафа, в котором были выставлены мои дипломы и медали, провела по нему рукой и взяла с полки диск, подаренный мне сеньором… пардон, мистером Смитом. Несколько минут вертела его, и так, и эдак. Вытащила, посмотрела на качество самой пластины, затем всунула ее назад, прицокнула и поставила на место.

— М-да!.. Ты хоть знаешь, сколько это стоит?

— Это подарок, — резко оборвал я со сталью в голосе. Есть вещи в которые я не пущу никого. И особенно Катарину с ее способностью переворачивать в душе все вверх дном.

Она бросила беглый извиняющийся взгляд, как бы говорящий, что не хотела меня унизить, и взяла в руки лежащий рядом с диском виртуальный навигатор Бэль.

— А вот это я уже видела!..

Я стоял, сложив руки на груди. Во мне клокотала непонятная злость. Так и хотелось крикнуть: «Ну и чего ты приперлась? Вещи смотреть? Иди в магазин и смотри, сколько хочешь!» Она мое состояние понимала, а возможно, именно его и добивалась — кто ее разберет, потому, как достаточно быстро вернула вещь на место и обезоруживающе улыбнулась:

— Чаем не угостишь?

Желание задушить ее медленно угасло.

— Разумеется. Только он у нас… Простой. Дешевый. Ты вряд ли пьешь такой.

Ответом мне стал многозначительный вздох, который можно перевести на испанский как: «Шимановский, ну какой же ты идиот!»

Иногда я с этим тезисом бываю полностью согласен.

— Ну и как тебе? — усмехнулся я, нарушая затянувшееся молчание.

— Что именно? Чай?

Она сидела, привалившись спиной к кухонному шкафу, закинув ногу за ногу, и самозабвенно смаковала горячий чай, прикусывая свежими, купленными мамой только утром, пряниками. Латинос, конечно, называют их по-другому, своим исторически сложившимся словом, но мама упорно зовет их «пряниками», а дети перенимают у родителей такие мелочи.

— Не совсем. Ты же приехала посмотреть, как я живу? Так? Ну и как тебе?

Она пожала плечами.

— Неплохо.

Пауза.

— Чтоб ты знал, Хуан, — начала она, поднимая тональность, — в первый раз я сбежала из дома в десять лет, Бегала и раньше, по несколько дней не ночуя дома, но чтобы так, на три-четыре месяца — впервые. Позже тоже бегала, меня три раза возвращали домой, пока не отрядили в приют, но на то он и первый. Именно тогда к человеку приходит то, что закаляет его и остается на всю жизнь. Понимаешь меня?

Смутно. Я не сбегал из дома. Да и к чему такая прелюдия?

— Мы бродяжничали, попрошайничали около площади Святого Фернандо, — откровенничала она. — Подворовывали, естественно, наводили более опытных воров на нужных клиентов, которых искали в толпе — делали все, что положено порядочной шпане. Перебивались, как могли, спали в подвалах и коммуникационных тоннелях.

— Я знаю, что такое вкус дешевого чая, Хуан! — резко оборвала она, переходя к сути. — Знаю вкус многих других вещей, о которых ты не имеешь понятия, и от которых, случись их лицезреть, будешь воротить нос! Мы же это ели, и пили, и считали приемлемым. А еще я знаю, что такое игра в «крокодила». Слышал про подобную забавную штуковину?

Что-то смутное я слышал, краем уха. Что-то очень-очень жестокое, из развлечений криминального мира.

— Еще я знаю главный закон улиц: если ты не отдашь часть своего «честно заработанного» лидеру банды, как правило, пареньку лет шестнадцати-семнадцати, окруженного группой отморозков из сверстников, то у тебя все заберут и изобьют. Иначе никак.

Еще мне знаком запах растворителя, который прыскают в пакет и одевают на голову малолетки, вроде нас тогдашних. Ты даже не представляешь, какие приходы от этого! И что случается с теми, кто на такую забаву подсаживается.

Если ты не знаешь человека, Хуан, не знаешь, что у него внутри и что за плечами в прошлом, никогда не пытайся атаковать его, — подвела итог она. — Даже невинными уколами. Внешность обманчива. Это тебе урок, на будущее.

Она пригвоздила меня взглядом, я съежился и не смел пошевелиться. Да, это был жестокий контраст: женщина в эротичном вечернем платье, разъезжающая на шикарной «Эсперансе», от которой за километр несет деньгами, достатком и благополучием, говорит тебе такие вещи на убогой кухоньке за чашкой дешевого чая. Под конец она смилостивилась и улыбнулась, разряжая атмосферу:

— Ладно, не бери в голову. Просто задело твое про чай. Не могла не ответить. Но теперь ты понимаешь, как ты живешь?

В ее глазах плясали бесенята. Она не издевалась, это было всего лишь удовлетворение от того, что я осознал мысль, которую она хотела мне вложить. Я ведь неплохо живу. Совсем неплохо. Оказывается. Весь вопрос, с чем сравнивать.

Словно в продолжение темы, она заговорила вновь:

— После того, как гвардейцы выловили и передали меня в социальную службу в четвертый раз, та быстро подвела меня под закон о госопеке и передала в приют. Там я подала документы в службу вербовки, а после меня приняли, но это уже другая история. Родителей же моих лишь уведомили, что отныне они лишены родительских прав, но думаю, они и не заметили этого.

Мой отец пил, пил всю жизнь, и сколько его помню, при этом не работал. Мать тоже пила, но работала. Но уж лучше бы не работала! — в сердцах воскликнула она, и я понял, о какой работе идет речь. — Не где-то в цивильном месте, по трудовому договору, а у Пепе Засранца, самого законченного отморозка из всех сутенеров нашего района.

Еще у меня есть старший брат, — она горько усмехнулась. — Был. Теперь уже был. Но его посадили, когда мне было то ли пять, то ли шесть. Так что я знаю, Шимановский, многое, что не снилось тебе. Предлагаю больше никогда не поднимать эту тему и не строить в моем присутствии из себя великомученика. Ты как?

Я поднял голову и выдавил улыбку. После такой выволочки можно не согласиться?

А может не такая и убогая у меня кухня? Да и комната? Над этим тоже нужно будет подумать как-нибудь. Одна шикарная женщина уже пьет здесь чай, но пришла она не к кухне или комнате. Пришла ко мне. Наверное, это важнее окружающего тварного мира.

— Если хочешь, я расскажу о себе поподробнее, — вновь улыбнулась она непонятной улыбкой. — За чашкой чего- нибудь, только не чая. Но в другой раз, на сегодня хватит.

Ты спросил, для чего я пришла. Прежде, чем ответить, скажи: ты хорошо знаешь французский язык?

Интересный переход. Я несколько секунд пытался понять, к чему он, после чего честно признался, что да, знаю, но асом себя не считаю.

— Судя по данным твоих тестов, ты знаешь его неплохо, — не согласилась она, глаза ее сосредоточенно прищурились. — А «неплохо» для программы школы генерала Хуареса, где готовят будущих менеджеров… — Она покачала головой.

Я вздохнул:

— Значит, знаю. Но тогда зачем спрашиваешь?

— А одеть у тебя есть что? — продолжила она. — Что-нибудь парадно-выходное.

— Смотря для чего. — Я коротко пожал плечами. Она меня все больше и больше интриговала.

Катарина вытащила из сумочки и положила на стол две широкие пластинки вишневого цвета. Я взял их и принялся читать, что на них написано. И чем дальше читал, тем выше и выше взлетали вверх мои брови.

— Нравится? — улыбнулась она, словно кошка.

Я присвистнул:

— «Нотр-Дам де Пари»?

— На французском языке. Постановка Большого Императорского Оперного театра, Сан-Паулу. Только три выступления в Альфе. Сегодня второе.

М-да! Хорошая развязка! Один из самых крутых театров Империи, представление из разряда, на которые ходят одни сливки общества… И она хочет вытащить на него меня, Хуана Шимановского, стесняющегося своей комнаты?

— Ну, в чем-то ведь ты гулял со своей аристократкой, должно же у тебя что-то быть? — по-своему расценила она мою удивленную физиономию.

— Да-да, есть, конечно же… — рассеянно пробормотал я. — А не пойти нельзя?

Она отрицательно покачала головой.

— Здесь я музыку заказываю, ты лишь меня сопровождаешь. Я достала билеты на «Нотр-Дам», значит, идем на «Нотр-Дам». Не обсуждается.

* * *

Представление шло в главном театре Венеры, носящем имя королевы Верджинии, начавшей в свое время его строительство. Запомнилось оно постольку поскольку, точнее, никак не запомнилось. Да, пели на французском, я понимал почти все, но спроси меня кто про конкретную партию или про конкретный сюжетный ход — ей богу не отвечу.

Осадок остался огромный, и очень-очень положительный — в таком ступоре, как после аплодисментов и занавеса, я никогда не был. В театрах был до этого, но в тех, которые поменьше и подешевле. Здесь же был совсем иной уровень. Еще поразил интерьер: позолота, мрамор, ковровые дорожки на лестницах. Красиво, роскошно, монументально. И поразили люди.

Тут были представители всех кругов общества, всех сословий, и, наверное, только я один представлял низшее. Мельком мимо меня прошла парочка ведущих сетевых СМИ. В коридорах и в партере мелькали известные актеры, режиссеры, политики. Не так много, как тогда, в Королевской галерее, но достаточно. И, конечно, здесь была аристократия — я не жалуюсь на память, а последняя услужливо подсказывала некоторых из тех, в кого Бэль тыкала пальцем, что-то о каждом рассказывая.

Я искал Бэль. Да-да, вы правы, я дурак. Но подсознательно я искал в толпе ее, мою беловолосую аристократку. Что-то мне подсказывало, что подобная ей не может пропустить такое выдающееся культурное мероприятие. Искал… И не мог найти. Глупо, детский сад, но повторюсь, это было на подсознательном уровне. В коридорах, в вестибюле, в зале; в ложах на противоположной стороне, из тех, которые были открыты. Катарина видела мои ужимки и все понимала. Я как-то даже привык к тому, что она всегда все-все понимает, это стало неотъемлемым ее качеством. Но Катюша молчала, позволяя мне самому решать внутренние проблемы, хотя кто-кто, но уж она уколоть могла.

Естественно, Бэль я не нашел, да и не сильно много у меня было возможностей ее искать. Мы как-то сразу забрались в свою ложу, сели, и кроме двух интеллигентных старичков, сидящих рядом, я до конца представления почти никого не видел. Внизу шумел партер, но именитая аристократия вряд ли будет сидеть там, когда есть столько приспособленных под ее нужды закрытых лож. Выходить мы также не торопились, почти полчаса просидев внутри, ожидая, пока народ внизу рассосется. Оно и к лучшему — помимо всего, у меня все еще болела нога. Ну, не то, чтобы болела, но рисковать ею, толкаясь внизу в людном потоке, не стоило.

— Что скажешь? — заулыбалась она, когда мы сели в машину.

Я пожал плечами.

— Не знаю.

— Значит, понравилось?

— Понравилось. — С этим было трудно спорить.

— В чем же дело? Почему такой хмурый?

— Не понимаю, зачем это тебе. К чему. Постановка одного из крутейших театров, на французском, что сразу отметает присутствие всякого быдла… Зачем тебе тащить меня сюда?

Она рассмеялась.

— Это называется комплексом, малыш. Манией. Тебе везде чудится скрытый смысл, второе дно. Да, я та еще стерва, у меня все, или почти все просчитано и перепросчитанно на много ходов вперед… Но могу ли я хоть иногда побыть просто человеком?

Она сотворила невозможное. Задала команду автопилоту и повернулась ко мне, глядя прямо в глаза чистым незамутненным взглядом.

— Ты забываешь, что на самом деле я женщина, просто женщина. И что как женщине, мне хочется собственных мелких радостей, не связанных с работой. И гастроли одного из уважаемых мною театров — одна из них.

А почему бы мне не пойти на спектакль не абы с кем, чьего имени я через год не вспомню, а с грамотным образованным юношей, знающим французский и могущим оценить то, что перед ним развернется? Да-да, большинство тех, кого я могу пригласить, пойдет туда лишь для галочки, как на придаток к моему обществу. Считая эти два часа неизбежным злом, которое надо вытерпеть прежде, чем меня трахнуть. Ты же не попадаешь под эту категорию. Так почему бы и нет?

Молчание.

— С тобой интересно, малыш, я как-то уже говорила это. И не надо искать никакое дно. Сегодня его нет. Не сегодня… — Она откинулась на спинку и блаженно потянулась.

Я непроизвольно вздохнул и задумался, смотря на дорогу. Да, я слишком предвзято отношусь, она права. Но после того, что она сделала, это неудивительно.

Но она совсем не такая, как я ее себе представлял до сего дня. Да, она та еще… Валькирия. Но внутри валькирии прячется ранимое существо, надежно оберегаемое толстой броней первоклассной стервы. Она лишь на миг показала, что это так, лишь на миг приоткрыла броню, и надо пользоваться этим мигом. Потому, что нам нужно найти общий язык, нужно научиться общаться, принимая друг друга такими, как есть. В первую очередь это касается меня, ибо уж она найдет способ, как общаться со мной. Любым мной.

— Куда мы едем?

За раздумьями я вдруг понял, что едем мы совсем не туда, куда должны были. Не к району космонавтов.

Она невозмутимо пожала плечами.

— Варианта три. Или куда-нибудь прогуляться, а после посидеть в хорошем баре. Или поехали ко мне, в гости, покажу, как живут офицеры корпуса, заодно и поговорим — я же обещала поговорить. А что у меня?.. У тебя некомфортно. — От этих слов я скривился, словно в меня дерьмом запустили, но правоту ее признал. Да, там некомфортно, плюс, там мама. — Или, третий вариант: если устал — давай отвезу тебя домой, и закончим на сегодня.

Итак, все решено. Выбора нет, хотя теоретически его возможность мне предоставлена.

— Гулять я не хочу, — усмехнулся в голос я, пытаясь иронизировать. — Костюм жмет. Да и много ходить… — Продолжать не требовалось. — И домой не хочу. Насиделся за неделю.

Она хищно улыбнулась:

— Вот видишь, все и определилось!

Естественно, к автопилоту она не притронулась — до этого все было введено правильно. Я же попытался подавить охватившее вдруг меня волнение.

* * *

Это был престижный район. Не элитный, где живут сливки общества, но и далеко не рабочий. Дом же был из самых-самых, какие возможны под этим куполом: аккуратный, со шлагбаумом и охраной в будке, подземной парковкой с персональными машиноместами, где Катарина и оставила «Эсперансу». Кстати, все еще битую и мятую после тех приключений, хотя это ее не портило. Рядом, на ее же площадке, стояло два не меньших красавца стоимостью пониже, но оба гоночного класса, затюннингованные донельзя. Чувствуя в себе что-то от Хуана Карлоса, я обошел их обоих, постучал ногой по крыльям и присвистнул.

— Нравится? — Катарина сияла словно девочка, куклу которой похвалили.

— А то! И какая из них всех круче?

Она указала на «Эсперансу».

— Эта. К сожалению.

— Почему «к сожалению»?

Вздох.

— Ее я решила оставить себе. Насовсем. Она как бы продолжение меня самой. А значит, в самых сложных и ответственных гонках приходится летать на чем-то другом, не на ней. А они — кивок на стоящие рядом машины, — и тяжелее моей красавицы, и не такие надежные.

Я покачал головой, про себя подумав, что у каждого свои проблемы. Многим на этой планете Катарину не понять. Кроме таких же безбашенных пилотов, живущих скоростью, наверное.

— Ну что, пошли? — улыбнулась она.

Большой чистый аккуратненький лифт поднял нас на несколько этажей. Неспешно, вразвалочку, копируя образ жизни людей, которые должны жить в подобных зданиях. На площадке располагалась всего одна дверь, и это сразу произвело впечатление.

— Обалдеть!

Дальнейшее подтвердило и усугубило эту мысль. Я ходил по квартире, пытаясь вернуть дар речи. Комнат в ней не было вообще — одна большая комната-палата, занимающая целый этаж. С зеркальной стеной, колоннами, диванами и шкафами, стоящими так, чтобы отгородить друг от друга небольшие закутки пространства, столами и столиками, пристроившейся в углу кухней и огромной, скорее напоминающей космодром, кроватью в дальнем конце, за колонной, на которой спокойно разместится полк. Ну, человек десять точно, и это не преувеличение. Глядя на эту кровать и вспомнив акробатические трюки с Эммой на своей, я почувствовал, что настроение мое экспоненциально падает.

— Все офицеры так живут?

Я обернулся, пытаясь взять себя в руки. Не дело это, завидовать. Зависть — плохое чувство, мерзкое. Оно означает комплекс неполноценности, с которым надо бороться. Что я и буду делать. Я уже покончил с прежней жизнью, у меня все будет, такие хоромы в том числе. Только не сразу.

Катарина в районе кухни по-хозяйски сервировала небольшой журнальный столик и разливала кроваво-красное вино из темной бутылки в два хрустальных бокала. Указала мне на кресло напротив себя:

— Присаживайся!

Я сел.

— Нет, конечно. — Она плавно опустилась напротив, каждое ее движение отдавало снисходительным достоинством. — Мишель живет не хуже, была у нее, знаю. Но она — глава корпуса, доверенное лицо королевы, ей положено. Она в курсе самых страшных дворцовых тайн, было бы странным, если б такая, как она, обитала с семьей в нищете. Гарсия могла бы так жить, ну, не беднее, но все время проводит во дворце. У нее там свои апартаменты, уже много лет. В городе есть дом, само собой, но она использует его для работы, как перевалочную базу для агентов. А в таких условиях какая может быть жизнь? — Катарина рассмеялась. — Остальные живут скромнее, но, конечно, не чета твоей комнатенке… — Она вновь усмехнулась, но одними глазами, щадя мое самолюбие.

— А рядовые бойцы? Когда выходят на пенсию?

— Ты собираешься стать всего лишь рядовым бойцом? — Она удивленно закатила глаза. — А когда мы последний раз это обсуждали, ты рвался в элиту элит! — На сей раз усмешка последовала более обидная.

— Нет, конечно, — я опустил голову, пробормотав про себя что-то не очень литературное.

— Тогда о чем речь?

«Действительно, о чем, мой дорогой?» — подхватил внутренний голос.

— За нас! — Она подняла бокал и протянула в мою сторону. Спохватившись, я поднял свой и чокнулся. — Чтобы не в последний!

Для латинос у нее какой-то… Русский тост. Отчего-то я вспомнил русскоязычную диаспору Жанны, и то, в каких тесных условиях ангелочки воспитываются. Научили, блин! Наши везде успеют, даже в элитном полку семьи Веласкес! Не Жанкины товарищи по оружию, естественно, Катарина старше их, но и диаспора там не первый год. Кажется, мое обучение пойдет в более веселой атмосфере, чем думалось раньше.

Дальше разговор долго не клеился, шел ни о чем. О «погоде». Но меня это совершенно не напрягало — впервые за много-много дней я позволил себе расслабиться. Не физически — физически я расслаблялся вторую неделю, а морально, послав все «на…». Вино оказалось божественным, я смаковал его, понимая, что если и буду пить такое, то очень не скоро. В голове от него приятно шумело, все мысли, что напрягали и озадачивали еще утром, куда-то делись сами собой. Хотелось просто сидеть, вот так вот, и говорить «ни о чем», ни о чем не думать. Завтра будет завтра. После сегодняшнего эмоционального потрясения, я имею в виду театр, да после напряжения последней пары месяцев, это состояние казалось истинным раем.

Что мне еще понравилось в этом вине — я не пьянел. Да, оно расслабляло, координация движений после того, как встал, немного нарушилась, но голова работала так же ясно, как и в обычном режиме. Просто… Мировосприятие изменилось.

Особенно понравилось то, как я начал видеть Катарину, как воспринимать ее. Она осталась той же самой Катюшей, что избила меня и сделала много гадостей, суровым офицером корпуса, без колебаний стреляющая в людей и прочая прочая, но при этом стала женщиной, очень красивой и эффектно поданной. Глаза мои почти не вылезали из ее декольте, достаточно глубокого, чтоб увязнуть там надолго, а если и вылезали, то только чтоб подробнее рассмотреть ноги, которые она с удовольствием, наблюдая мою реакцию, закидывала одну на другую. Я понял, что разница между нами — чушь, как мировоззренческая, так и возрастная. Она самка, я самец, все остальное важно только там, в мире, полном условностей. Наверное, это лучшее ощущение от того, что подарило это вино.

…Наверное, я все-таки перехвалил его. Что-то в нем было особенное, заставляющее раскрепоститься СЛИШКОМ сильно. Проявилось это в том, что я начал терять контроль над собой и своими желаниями. А это недопустимо.

Пялиться на женщину — нормально, будь тебе хоть восемнадцать, хоть сорок, или даже шестьдесят. Женщины сами кайфуют от наших взглядов, называя мужиков при этом «козлами» и «похотливыми животными». Да что бы они делали без них! Как бы себя чувствовали! Но потеря контроля — это конец. Если мне сорвет башню, а ее начинает сносить, Катюша поставит меня на место быстро и грубо, как зарвавшегося юнца, и это будет великолепный финал дня. Даже если я просто попытаюсь склеить ее, она ткнет меня в дерьмо так, что не отмоюсь долго. А после последнего испытания, когда самооценка моя пошла вверх, а диалог между нами помалу начал приобретать человеческие черты, не хотелось вновь оказаться в самом начале пути.

— Ты обещала кое-что поведать об одиночестве, — резко перевел я разговор на серьезные рельсы, пытаясь сбросить приятное оцепенение и взять себя в руки.

— Да, конечно… — Она грустно усмехнулась, поднялась, аккуратно поправив платье, чем чуть не довела меня до кипения, и пошла в дальний угол, где, как я понял, хранились личные вещи. Все это было проделано с привычной небрежностью, я не нашел и намека, что она распаляет меня специально. Значит, все-таки вино и гормоны. Скверно! Я тряхнул головой и пошел следом.

Это оказался уголок сокровенного, спрятанного в незаметном на первый взгляд закутке между шкафами, диваном и комодами. На небольшом комоде в рамках стояло несколько трехмерных фотографий с улыбающимися людьми. Некоторые изображения висели на стене. Одно из них, на которой маленькая девочка сидела на руках у взрослых, явно ее семья — она сама и родители. На другой черноволосая девушка лет двадцати стояла в обнимку с мужиком бандитской наружности. Скорее всего, брат — который сидел, и которого больше нет. Также здесь лежало несколько писем, в том числе старых, на пожелтевшей от времени бумаге, и несколько поздравительных открыток в виде сердечек.

— Вот он.

Она завихрила большую голограмму с изображением молодого человека лет двадцати пяти приятной внешности. Тот смеялся, держа в руках над головой большой позолоченный кубок. Надета на нем была, насколько я мог судить по доступной части голограммы, форма пилота команды «Молния», принадлежащей «Моторам Омеги», производителю таких крутых машин, как «Молния» и «Инспирасьон». Ну, ничего себе! Я присвистнул.

— И вот.

На другой голограмме этот же парень, только в костюме и галстуке, шел под ручку с обалденной девчонкой, в которой я так же признал Катарину, и так же не без труда, только более старшую, чем на снимке с братом.

Катарина достала из ящика капсулу и кивнула в сторону дивана. Сели. Она развернула голограмму в большую планшетку и принялась листать различные снимки, простые двухмерные, трехмерные, и даже четырехмерные.

— Мы с ним познакомились, когда мне было двадцать три. Я уже оклемалась после посвящения. Была, конечно, дурочкой, но дурочкой знающей, что почем в этой жизни.

— Не шарахалась от мальчиков, — перевел я ее слова на испанский.

— Его звали Адальберто. Адальберто де ла Фуэнте, — кивнула она. — Он был пилотом. Хорошим, великолепным! Мы познакомились случайно, и на первое же свидание он пригласил меня не куда-нибудь, а на гонку. — Ее глаза мечтательно прикрылись. — Ты не представляешь, как это было романтично!

Я не представлял. Честно. Такие люди, как Хуан Карлос, могли додуматься до подобного. Но чтобы это показалось романтичным, приглашенная девушка сама должна быть такой же повернутой, как он. Ну, или, оказывается, как Катарина.

— В тот день гонку он не выиграл, — покровительственно усмехнулась моя собеседница, — но маленькая дурочка, визжавшая от восторга в закрытом для простых смертных секторе для наблюдения, была покорена. Далее последовала сумасшедшая ночь, после которой я поняла, что Адальберто — это навсегда.

Она сделала паузу, пролистнув несколько изображений.

— Мы встречались долго, пять лет. Я боялась серьезных отношений. Я, ангел, которую постоянно кидали куда-то в бой, и он, пилот, рискующий жизнью на трассах. Но все свободное время мы проводили вместе, и проводили не напрасно. Он научил меня всему, что знает и умеет, рассказал и показал, как надо ездить и летать правильно,  — она сделала ударение на этом слове, и я понял, о чем она. — Объяснил основы тактики. Нет универсального секрета победы, у каждого он свой, но используемые тактические приемы одни и те же.

Я же учила его стрелять и драться, показывала приемы рукопашки, которые не стоит знать обычным людям. Ему нравилось. Иногда мы ходили в клуб, играть в «контрас», и от этого он тоже был без ума. И только спустя пять лет таких отношений, мы решились.

Она резко дернула управляющий контур, открывая изображения следующего раздела капсулы. На самой первой из них сияющая от счастья черноволосая девушка, только еще чуть старше прежней, в белоснежном платье и фате, висела на шее того же самого парня, тоже повзрослевшего и возмужавшего. Я бы сказал, не парня, мужчины даже — слишком разительны были в нем перемены. Он тоже был счастлив, но такой безмятежной радости, как в ее глазах, я не видел. Скорее, он был привычно счастлив, ключевое слово «привычно».

— Свадьба кончилась, началась совместная жизнь. И оказалось, что то, что представлялось радужно-розовым, на самом деле таковым не является, что в самых неожиданных местах скопилось столько грязи… — Катарина скривилась. — И преодолеть ее, когда некуда друг от друга деться, когда ты живешь одновременно в двух местах, по разные стороны одной баррикады, очень сложно.

— Кто был больше виноват? Он или ты? — услышал я свой вопрос. Его задал я, но как бы не разумом, а сердцем, читая то, что творилось у нее в душе.

— Наверное, женщинам нельзя говорить такое, особенно мужчинам, — ответила она. — Мы же всегда правы, и попробуйте убедить нас, что это не так. Но я неправильная женщина, потому буду объективна. Я виновата.

Она откинулась на диван, задумалась. Я не торопил, листая планшетку со счастливой парой в свадебных нарядах в окружении друзей, полутора десятка молодых мужчин и женщин, среди которых узнал Норму-Августу и еще нескольких виденных ранее офицеров. Пожалуй, не зная заранее, кто они, без формы этого и не определишь.

— Брак — это не равноправный союз, что бы о нем не говорили, — горько усмехнулась Катарина. — В семье может быть лишь один глава, и глава этот — мужчина. В нормальной семье, в настоящей. Есть семьи, где наоборот, женщина берет все на себя, всю полноту власти, мужчина же не против, и обоих это устраивает. Это тоже хорошая, правильная семья. Потому, что счастливая. Но Адальберто был не из тех, кто позволил бы управлять собой. Манипулировать — может быть, все мы вами манипулируем, но управлять… Он должен быть только хозяином, и это не обсуждалось.

— Суровый мужик! — усмехнулся я.

Она кивнула.

— Да. Но с другим мне было бы скучно. Мне нужен был именно такой: сильный, мощный, подавляющий. Я устала быть сильной там, в корпусе, и здесь, в семье, хотела побыть немного слабой, побыть под защитой. Пусть даже иллюзорной…

Пауза.

— Но я не смогла, — отрезала она. — Моя сила постоянно проявлялась, давала о себе знать. Я давила на него, мы сцеплялись друг с другом по пустякам, постоянно ругались. Я понимала, что это неправильно, пыталась сдерживаться, и у меня получалось. Но не всегда.

А однажды меня ранили. И он несколько недель провел рядом со мной, с моей кроватью, ухаживая. И после, пока восстанавливалась. Он любил меня, Хуан. Любил слабую, о которой нужно заботиться. И пока я таковою являлась, наши отношения можно было назвать идеальными.

Но я выздоровела и снова стала сильной. — Катарина горько усмехнулась. — И мы поняли, что, несмотря на любовь, будущего у нас нет.

Она встала и подошла к окну — в ее квартире было настоящее окно, выходящее в небольшой внутренний дворик, засаженный деревьями и цветами, радующий глаз. В этом дворике можно посидеть, отдохнуть, погулять с детьми, расслабиться. Конечно, не оранжерея, как в школе или корпусе, но все равно нечто близкое.

— Мы сходились еще дважды. — Но каждый раз все равно разбегались, с психами и руганью. Последний раз стал решающим: я была не совсем трезвая и… Я его ударила.

Она обернулась. В ее глазах плескалось раскаяние.

— Ты же знаешь, чему нас там учат, видел. Я могу справиться с десятком невооруженных людей не самых плохих физических данных, голыми руками. Мы — убийцы, Хуан, этим все сказано. И до этого я никогда не применяла свои навыки дома — знала, чем может кончиться. А в тот раз…

Вздох.

— Я его вырубила. А когда поняла, что натворила, было поздно. Он мог мириться с моей работой, с моими навыками и способностями, с тем, что скорее я смогу защитить его в темном переулке, чем наоборот, но только до тех пор, пока дома я — жена и женщина, а он — муж и мужчина. Но после того, как ящик Пандоры открылся…

Продолжать не требовалось. В этот момент от Катарины несло таким отчаянием, что даже мой внутренний голос, самый главный скептик моей жизни, не смог бы упрекнуть, что она играет на публику.

— Второй моей ошибкой стало то, что я… Стала гонщицей. Профессиональной. Как и он. Не стоило этого делать. — Снова вздох. — Нужно было гонять лишь для себя, в удовольствие. Мне же хотелось экстрима, признания. «Катарина де ла Фуэнте, первая в таком-то классе!» «Ракета в юбке!» «Женщина-молния!» Знаешь, как заманчиво звучало? А такие слоганы: «Семейная династия!» «Женщина, превзошедшая своего мужа!»? Я подсела на этот наркотик, отрываясь от реальности все больше и больше. Я конкурировала с Адальберто. Конечно, этим его только подстегивала, настраивала на борьбу, но у нас слишком разные классы подготовки, мне следовало вести себя осторожнее. Вместо этого в один день я взяла и выиграла приз, о котором Адальберто мечтал всю жизнь. Взяла его влегкую, почти не напрягаясь. Все бы ничего, если б между нами был кто-то еще, но Адальберто пришел к финишу вторым. Сразу после меня.

Она замолчала. Нет, она не плакала, слезы не лились из ее глаз — слишком давно все произошло, успело перекипеть. Но лучше бы уж плакала.

— И вы расстались, — констатировал я.

— Разумеется. И так до самого конца не разговаривали. Ни разу. — Она горько вздохнула. — Я же ударилась в гонки, Хуан. Спасалась в них от безысходности. Я чудила, играла со смертью, и вскоре прослыла «Сумасшедшей идальгой». «Идальго» — прозвище Адальберто среди своих, — пояснила она, — я же его дополнила.

— Но смерть пощадила меня, — отстраненно заметила она. — И на работе, в корпусе, и здесь. Вместо этого пришел ненужный в общем достаток.

Да, Хуан. Отвечаю на твой незаданный вопрос. И этот дом, и все, что внутри, включая машины — все благодаря им. Я стала четырехкратной победительницей «Las carreras», главного неофициального чемпионата экстремалов со всего мира, и кроме них много где постояла на пьедестале. Неофициальные чемпионаты более опасны, менее известны за пределами круга знающих, но зато крутятся там куда большие деньги. Ты же не думаешь, что офицер корпуса, пусть и старший, способен купить на свое жалование гоночную «Эсперансу»?

Нет, я так не думал изначально. ТАКУЮ машину можно только выиграть.

— Обидно то, что я не могу ударить в грудь и закричать: «Я не знала!». Знала, все знала. К чему это приведет. Мне не стоило устраивать шоу на трассе, нужно было тихонько пропустить его и лететь второй, отсекая остальных. Но мне хотелось лишний раз доказать, что я сильная. Доказать самой себе, Хуан. Потому, что за день до этого десять девчонок стреляли и убивали по моей команде, рисковали жизнью. Я отпускала их в бой и несла за них ответственность; от меня зависело, сколько человек сегодня умрет, и кто это окажется. Там я была богом, решающим все. Здесь же видела всего лишь трассу, детскую игрушку, и не желала понимать, что игрушки — это тоже серьезно. Понимаешь меня?

Еще не понимал, но уже начал. Она загрузила меня, и пищи для размышлений мне хватит надолго.

— В тот день мы как раз и обсуждали это, спорили. Я доказывала свою правду, он — свою. И когда я поняла, что мои аргументы не слышат, потому, что не хотят слушать, мне стало обидно. И я выместила злость, как могла.

Она подошла и положила руку на плечо:

— Так что, Хуан, ты зря напрягаешься. Одиночество — не причина, это следствие. Следствие того, что мы сильные. Все мы. Некоторые, вроде Мишель, находят половину под стать себе, как ее Диего. Мужик хороший, командиром крейсера абы кто не становится, но дома он… — Она показала жест, именуемый «так-сяк». — Остальные же обречены. Они не могут быть слабыми, так их воспитали; тигр или лев никогда не станут прогибаться под зебру. Только под другого тигра или льва. Такие, как я, подстраиваются, мимикрируют, пытаются делать вид, что они слабые, но это всего лишь вид, иллюзия. Однажды происходит срыв, правда вылезает наружу, и заканчивается все так, что лучше бы уж ничего не начиналось.

— Одиночество относительное понятие, Хуан, — подытожила она. — И ключом к нему является слово «сила». Если ты сильный — ты обречен на одиночество.

— Но я — мужчина, — поймал я нестыковку в ее теории. — Наоборот, я стану сильным и найду себе слабую женщину…

— И сбежишь от нее через день. — Катарина залилась смехом. — Ты не станешь сильным, ты уже сильный, малыш. Иначе бы я забраковала в первую неделю нашего знакомства. У нас огромный отсев, и нужен он как раз для этого — браковать слабых. Мы все здесь такие Хуан, как и ты — сильные. Это основа корпуса, часть его идеологии. А зная тебя, я гарантирую, что как у Мишель у тебя не выйдет.

Я покачал головой, вспоминая свою таинственную аристократку. То, какой скверный у нее характер. Со мной она держалась молодцом, но и в нашем общении это проскакивало. С близкими же она далеко не подарок. И Катарина права, мне нравятся именно такие.

— Это будет борьба, малыш, — продолжила мой куратор. — Борьба с нею, с той, кого выберешь. И победить в ней нереально.

— Почему?

— Потому, что она тоже будет сильной, тоже будет львицей. Ей придется бороться с тобой, проявляя себя. Она окажется в моем положении.

— Но я — не твой Адальберто, — мягко заметил я. — Если бы Адальберто прошел то, куда собираюсь я, ты бы смирилась и расстелилась перед ним. Признала бы его право… Быть сильнее. Не так?

— Так. Но то я, девочка из корпуса, аж. А он — парень из народа, всего лишь, хоть и талантливый. У тебя будет то же самое, только с другой стороны: ты будешь всего лишь мальчиком из трущоб, пусть и вассалом королевы, она же — как минимум аристократка. Аж. А аристократка — это навсегда, Хуан. Она не сможет позволить себе быть «снизу». Как и ты.

Одиночество — удел сильных, мой дорогой. Их плата. Просто наши девочки не понимают этого и грешат на методики воспитания. Да, методики своеобразные, без последствий не обходится, но то решаемо. Поверь, я много лет в этой каше. Истинное одиночество не от них.

Да, такого от разговора я не ожидал. Я не во всем был согласен с Катариной, но четко сформулировать аргументы «против» не мог. И уж точно не под вино. Такое надо обдумать неспешно, в трезвой спокойной обстановке, все взвесить. Не сейчас.

— Но это же не значит, что конкретно у меня ничего не выйдет? — поежился я. — А вдруг мне повезет? И совсем не как Мишель? Вдруг найду общий язык с избранницей? И вдруг она окажется НЕ аристократкой?

Катарина покачала головой.

— В последнем сомневаюсь. Я знаю тебя даже лучше, чем ты сам. Тебе подавай лучшую, а лучших вокруг со временем будет пруд пруди. А насчет остального… — Ее губы озарила лучезарная улыбка — …Все в твоих руках. Я обосновала тебе проблему, привела пример, как пыталась ее решить и НЕ решила. Если ты будешь мудрее… Я за тебя только порадуюсь, малыш.

Ладно, сиди, думай. Что-то я устала сегодня, скоро вернусь.

Она направилась к неприметной двери, за которой пряталась ванная. А я все сидел, смотрел фотографии и маленькие фильмы, наблюдая в динамике взаимоотношения людей, итог которых был мне заранее известен. Пытался понять, что думаю. Она меня удивила, эта женщина. Не то, чтобы оказалась совсем другой, не такой, какой считал раньше — нет, она та же. Просто перевела себя своими откровениями на другой уровень восприятия, более глубокий и открытый. Доверилась. И это впечатляло. Эдакая Катарина 2.0, модифицированная версия. Что будет дальше — неизвестно, но посылать ее в космос, как хотелось еще утром, я больше не захочу. Доверие — страшная штука.

Она вышла минут через двадцать, с мокрыми волосами, закутанная в легкий блестящий домашний халатик едко- красного цвета. На секунду я отвлекся, инстинктивно провожая взглядом ее фигуру, затем вновь вернулся к просмотру неудавшегося семейного альбома. Она взяла расческу, села на край кровати и принялась приводить в порядок мокрые волосы. Бежали минуты…

— Ну и долго мне еще тебя ждать, Шимановский? — услышал я насмешливый голос спустя какое-то время.

Поднял глаза. Катарина все так же сидела на краю кровати, держа расческу в руках.

— Чего?

— Я говорю, мне тебя еще долго ждать? Или ты совсем маленький, не понимаешь, что к чему?

Видимо, да, совсем маленький.

…Может быть в другой раз, при других условиях, я сбежал бы, и никогда после об этом не жалел, но сейчас совокупность всех факторов сыграла свою роль. И вино, и ступор от рассказа, и театр, и, чего уж греха таить, та волна похоти, которая охватила, пока мы распивали бутылку. Я подошел и положил руки ей на плечи, разминая их.

— А как же твоя собственная лекция по этому поводу? Про Шекспира и Сент-Экзюпери? И что тебе не нужно этого от такого зеленого неудачника, как я?

Ответом мне стал усталый смешок:

— Шимановский, я только что вытрусила перед тобой душу. Дала тебе то, рядом с чем не сравниться никакой секс. А ты о каких-то банальностях…

Резким движением она развернулась и толкнула меня на свой космодром, затем быстрым движением залезла на меня сверху и принялась расстегивать рубашку.

— Для достоверности. Неудачником тебя я не называла. Лишь глупым юнцом, а это разные вещи.

Я не возражал. Я вообще ни против чего не возражал. Лишь отметил дальним уголком сознания, что халат ее как-то чересчур запахнут, неплохо было бы это исправить…

 

Глава 9

Уроки огненного демона

Ночь прошла бурно. И очень незаметно. Кажется, в перерывах мы глушили вино, обливая им друг друга, и не такая ясная к тому моменту голова вообще отказалась соображать. Я не воспринимал все как реальность — безумие, да и только. С ее же стороны следовала железобетонная очередность действий, раз за разом творивших со мной такое… Слов, чтоб подобрать эпитет, я не могу найти до сих пор. Так хорошо мне никогда не было. Это было даже не круто, это было… Безумие!

Единственное, что осталось в памяти, это ее слова, сказанные с большим сожалением:

— Хуан, если б ты был хоть немного постарше! Всего лишь на десяток лет! Хотя бы десяток!.. Мы б с тобой такое устроили, чертям бы в аду жарко стало!..

Она тяжело вздохнула, отвернулась и уснула, на этом процесс ее усовершенствования до Катарины 2.0 завершился. У меня же не осталось ни сил, ни желания о чем-то думать, что-то анализировать и делать выводы. Я также развернулся и уснул, отложив все на завтра.

* * *

«Завтра» вышло таким, что подумать я ни о чем не успел. События неслись с такой скоростью, что мой личный спидометр зашкаливал, не успевая реагировать.

Началось все с раннего и очень тяжелого пробуждения. Если бы вас… Не давали бы вам спать полночи, а потом подняли ни свет ни заря, какова была бы ваша реакция? Вот-вот, и я матерился. Сквозь зубы объяснял Катарине, где желал бы ее видеть, с уточнением адреса. Но в ответ был сброшен с кровати и бессовестно облит водой.

— Шимановский, подъем! Труба зовет!

Я поднял голову, пытаясь сдержать себя и не наброситься на нее — хорошего из этого ничего не выйдет. Она стояла передо мной уже одетая, в повседневно-рабочие брюки и скромную повседневную же блузку, почти накрашенная.

— Давай, давай! Не зыркай так! Не убьешь! Я и так дала тебе черт знает сколько времени поваляться!

Последнее, как оказалось, было правдой. С противоположного конца квартиры донесся свист кухонной панели.

— О, все готово! Малыш, у тебя пять минут привести себя в порядок, десять — на завтрак, и мы отчаливаем. Не успеешь — поедешь голодным. Время пошло.

Понимая, что спорить бесполезно, я нашел глазами дверь ванной и начал подниматься.

— Куда поедем?

— Увидишь.

Можно было не гадать, наш путь лежал в корпус. По дороге меня так и подмывало поговорить, кое-что выяснить на теперь уже трезвую голову, но Катарина сидела чернее ночи, и я счел за лучшее ее не трогать, от греха. Она была озабочена чем-то важным, из ряда вон, я же вел бы речь «о банальностях». Как я себя чувствовал? Мерзко. Сейчас — мерзко. Ну, юношеская дурь в стремлении «подвигов» на женском фронте скрипку играла, не без этого, тем более, осуществилась слащавая мечта любого прыщавого идиота — переспать со старшей и опытной. Но нейтрализовалось все осознанием КТО была эта опытная, КАК она это сделала, и раздумьями, ЗАЧЕМ.

Действительно, зачем ей это? Форма контроля, учитывая апгрейд? Извините, она с этой формой теряет больше, чем приобретает. Да, она останется жесткой стервой, такой, какая была, но я буду относиться к ней иначе, и с этим ей ничего не поделать. Она стала более уязвима для меня, не сможет больше прятаться в глухую броню, как раньше. Ведь кроме тела, она раскрыла еще и душу, мы стали ближе, и при всем внешнем пренебрежении с ее стороны мы оба будем понимать, что ее агрессия и построение меня по струнке — показуха.

Да и не такая она железная. Я смогу ее ударить, смогу достать, если сильно припрет. И даже технически представляю, как это сделать. Так что логики в ее поведении я не видел, а она слишком хороший прагматичный офицер, чтобы не контролировать такие мелочи, как спонтанные безумства.

За подобными размышлениями я окончательно проснулся и почувствовал себя человеком. Мы проехали ворота, у которых ненадолго, как обычно, задержались, затем закружились по территории дворца. А вот и подземный гараж, как и раньше, охраняемый боевой единицей в полной броне с «кайманом».

— Может, все-таки расскажешь, что случилось, и куда так спешим? — не выдержал я, когда мы вышли из машины и помчались к выходу.

На сей раз она удостоила меня вниманием:

— Похороны. Поминальная церемония. И мы опаздываем.

Главный шлюз и вновь коридоры. Но шли мы заметно дальше той части, в которой я бывал. Здесь не было ничего — ни дверей, ни гермозатворов по бокам — голые стены длинного-предлинного периодически изгибающегося коридора. А вот фронтальных шлюзов в нем я насчитал аж пять штук.

— Убежище, — пояснила Катарина, глядя на мою вопросительную мордашку после вида очередного шлюза. — Способное выдержать ядерный взрыв внутри подземелья. На случай атаки. В нем же мы храним и память.

— Память?

— Да, об ушедших. О тех, кто не с нами. Если все, что за нашей спиной, взорвется, память сохранится. Вместе с теми, кто спрячется в убежище. Живые должны помнить мертвых, это правильно.

Что ж, не возразишь!

Наконец, мы прошли еще один шлюз и вышли развилке из трех гермозатворов. Один из них был открыт, из-за него раздавались звуки. Вошли. И оказались в большом мрачном нарядно украшенном зале, который даже при беглом рассмотрении хотелось назвать «кладбищем». Стены его были обиты темно-вишневым бархатом и увешаны полочками, многие из которых пустовали, но на многих, в гораздо большем количестве, чем я мог предположить ранее, стояли фотографии девчонок в черных рамках, перед которыми покоились статуэтки тотемов, украшения и кое-какие личные вещи. Фотографии все были двухмерные, но большие; девчонки же на них, как одна, улыбались. Было им лет от пятнадцати, и до плюс бесконечности. Десятки. Сотни. Много сотен девчонок, девочек, женщин. И даже бабушек, но последние тут были в подавляющем меньшинстве. Снизу каждой полочки крепилась табличка с двумя парами дат: верхняя — годы жизни, нижняя — службы, и по ним я определил, что здесь собраны все, кто служил в корпусе за последние сто лет. Очень часто последний год жизни совпадал с последним годом службы: такие фотографии были перевязаны еще и тоненькой красной ленточкой, и собраны в одном месте, поближе друг к другу. И их было невероятное количество.

Единственное, что отличало это место от настоящего кладбища, это отсутствие урн с прахом. В городских домах памяти вместо полочек ящики, и в них обязательные урны, здесь же был облегченный вариант, видимо, только для поминания. Но сути это не меняло.

Мы остановились в самом начале помещения, подальше от толпы более чем в сотню человек, внутри которой творилось священнодействие. Я, затаив дыхание, принялся во все глаза смотреть туда, впитывая происходящее, чтобы потом, после, разложить по полочкам. Девчонки в основном стояли к нам спиной, с зажженными свечами в руках, склонив головы, вокруг двух столов, застеленных флагами клана Веласкес. Над флагами возвышались фотографии с ленточками, и девчонки на них были совсем чуть-чуть старше меня.

Это были не гробы, нет, именно столы, с тоненькими органическими флагами поверх столешниц. И именно флагами клана со взлетающим кондором — символов Венеры я не наблюдал. Рядом, взявшись за руки, стояли пятеро девиц — они молчали, являясь центром, основное действо происходило вокруг них. Напротив, по ту сторону столов, находилось несколько офицеров, включая королеву, которую я узнал сразу, Мишель и сеньору Гарсия. Кто-то из них что-то сказал, и все присутствующие, разом, запели. Может, это была молитва, не хочу врать, но учитывая, что среди местных кто только во что не верит, скорее, именно песня. Совместная, объединяющая всех в горе.

Я глядел во все глаза и боялся проглядеть хоть что-то. Катарина рядом стояла навытяжку, молчала и не обращала на меня внимания. Поет про себя, понял я. Прощается. Она хоть и пасет меня, но одна из них. Да уж, это зрелище стоило такого жесткого подъема.

Действо продолжалось долго, может, полчаса, а может час — я не смотрел на время. Но вот голоса и песни стихли. Мишель подошла к столам, аккуратно сложила флаги, один, потом другой, и протянула одной из пятерых центровых, невысокой пышной девочке лет двадцати пяти. Что сказала при этом — не услышал, комната поглощала звуки, а мы стояли далеко, но явно что-то ритуальное, вроде: «Мы всегда будем скорбеть о них…» Над ухом же у меня раздался шепот Катарины:

— Недели две назад произошло покушение. — Погибли две девчонки. Покушение произошло на Земле, там же их и похоронили, потому у нас только церемония прощания. Без тел и гробов.

Я кивнул. Тащить сюда гробы с Земли?.. Да и земля там мягкая, Родина человечества все-таки. Там им будет лежаться не хуже, чем развеянными над безжизненной раскаленной ядовитой пустыней. Повезло девочкам со смертью, если со смертью вообще может везти.

— Это «девятка», тот взвод, что принял удар, — она указала на пятерых в центре. — Некоторые из них были ранены, а одна до сих пор на Земле. Основная же группа вчера вечером вернулась, а обычно церемонию прощания мы устраиваем на утро следующего дня.

— Почему вчера не сказала? — прошептал я в ответ.

— Не посчитала нужным. Тебя вообще не должно быть здесь, это святилище, место таинств. Чужие сюда не допускаются. Мне стоило больших трудов выбить разрешение для тебя, и то только потому, что ты прошел испытание.

— Но зачем? — не понял я. — Для чего?

Она усмехнулась:

— Чтобы знал, куда идешь, и что тебя может ждать. Путь, начинающийся с похорон — разве это не символично? Кстати, ты еще можешь соскочить.

— Не смешно! — я сжал кулаки, но скорее по привычке — злости не чувствовал. Уже не чувствовал.

— Пойдем, церемония заканчивается. Не стоит всем видеть тебя здесь.

Она потащила меня прочь, я лишь заметил, что свечи в руках у присутствующих начали гаснуть.

— Стой здесь.

Мы вновь прошли этот длинный тоннель с пятью (шестью?) шлюзами, дошли до «жилой» части подземелий, и она оставила меня в какой-то нише в боковом тоннеле. Вскоре народ потянулся назад — я хорошо слышал звуки переговаривающихся голосов более чем сотни человек. Шли долго, но я не нервничал. Однако, не все пошли по главному тоннелю: к моему сожалению, некоторые выбрали тот, в котором стоял я.

Я вжался в нишу. Меня было плохо видно, и они почти прошли мимо, но кто-то что-то почувствовал и оглянулся. И дал сигнал всем остальным. Пауза.

— Ты что тут делаешь?

Оливия. Черненькая. И все ее девчонки, оба охранявшего ее высочество в тот день возле фонтана взвода. А также те пятеро из взвода пострадавшего. Все — хранители, почти два десятка человек. Они недоуменно застыли, уставившись на меня — лица их выдавали неприязнь.

— Стою! Я поднял руки и сделал шаг вперед, решив, что лучшая стратегия — это нападение. — Я ходил на вашу церемонию.

Некоторые из девчонок переглянулись, перебросились парой слов — очевидно, так они и подумали. Но ничего хорошего в этих словах для меня не крылось.

— Мне жаль, что девчонки погибли, — продолжил я, опуская тональность до трагической. Я не знал, что говорить, ткнул наугад. — Такие молодые…

Мимо. Реакция стала еще более негативная. Я остановился и собрал все силы в кулак, чтобы инстинктивно не попятиться от негодующей волны. Подсознательно я чувствовал, что правда пойдет еще хуже — если выяснится, что мне РАЗРЕШИЛИ присутствовать на их церемонии… Тогда у меня точно начнутся проблемы, особенно когда начну обучение. Хранителей не стоит недооценивать.

Оливия запыхтела и двинулась в мою сторону, но ситуация разрешилась неожиданным образом. Одна из пяти, которая принимала у Мишель флаги, мягко, но уверенно схватила ее за руку:

— Погоди! Я сама.

Да, та самая девочка. Ниже меня ростом, полная, но совсем не толстая, с расплывшимися чертами лица, с равнодушием в глазах и злостью в движениях. Она сделала несколько шагов мне навстречу.

— Мы о тебе слышали, Первый Мальчик.

Я кивнул, с намеком на реверанс.

— Польщен.

— Что ты там делал? — кивок за спину, где остался тоннель в убежище. Эту девочку факт осквернения священного места заботил мало, во всяком случае, мне так показалось. Я решил рискнуть, пожал плечами и ответил честно:

— Они там наверху решили, что если я начну свой путь с похорон, будет к лучшему. Чтобы знал, куда иду, и что может случиться.

— Мудро, мудро… — Глаза девочки не сверкали молниями, сама она не собиралась раскатывать меня в лепешку.

Повисло молчание. Девчонки все еще были недовольны, но поступок этой пухленькой выбил их из колеи. Однако, они признавали за ней право как «покарать» меня за святотатство, так и «помиловать», и ждали ее решения.

— Мамочка. — Девчонка протянула руку. Грубо, по-мужски. Я пожал ее, почувствовав, что «прощен».

— Хуан.

Затем добавил:

— Я — эксперимент вашего начальства. Они хотят поиграться с мальчиками, а начать с меня.

— Мы знаем. Про тебя уже все все знают.

— Мне жаль, если нарушил ваши традиции… — вновь начал я, но она перебила:

— Мне все равно. И ушедшим девчонкам — тоже. Забей.

Оливия за ее спиной уничтожила меня взглядом, но на этом ее агрессия кончилась.

— Нет, но мне правда жаль ваших девчонок. И вообще всех девчонок. Их же там СТОЛЬКО!!!

Мое искреннее ошеломление было написано на лице, и все два десятка хранителей усмехнулись. Грустно.

— Не надо жалеть. — Мамочка покачала головой. — Никого. Мы все давали присягу, давали клятву умереть; каждая из нас знала, на что идет. Карла и Луиза в том числе. Надо не жалеть, надо помнить, а мы помним.

Я кивнул и… Растерялся. Они смотрели на меня, все три взвода, а я, как мальчишка, молчал и хлопал глазами.

Мамочка вновь пришла на помощь, еле заметно улыбнувшись:

— Ничего, Хуан, это придет, поймешь еще. Пока же те, кто разрешил, правы: совсем недавно нас было восемь, а сейчас — шесть. Если забудешь, что это может случиться с тобой, это обязательно случится. Мы — не они — она обернулась к остальным девчонкам и окинула всех, кроме своих, высокомерным взглядом. — Мы, как и ты — проект корпуса. Шансы, что петь будут над нашими с тобой флагами, гораздо выше. И всегда будут выше. Не забывай.

— Спасибо… — выдавил я. Мамочка улыбнулась и собралась идти дальше, но на ходу обернулась:

— Если будет что серьезное — говори. Поможем.

Они ушли, всей гурьбой, в полном молчании. Мамочка чеканила шаг, идя впереди, наплевав на косые взгляды в спину. Что ж, она в своем праве. Да и эти девчонки, «девятка», они не такие, как группа Оливии. «Проект корпуса» — запали в душу ее слова.

— Что это здесь было? — раздался осторожный голос Катарины, незаметно подошедшей сзади.

— Благословление.

— Что-что? — ее брови недоуменно взлетели вверх.

Я повторил. Она потрусила головой, словно отгоняя наваждение, и не желая продолжать тему, огорошила:

— У меня новости. Королева сможет увидеться с тобой вечером. Так что пошли, у нас мало времени.

Она развернулась и пошла прочь, предоставляя мне самостоятельно догонять ее. Я последовал за ней, пытаясь понять, что значит для меня эта новость. Ощущение Рубикона, от которого, если его перейти, возврата не будет, не было.

* * *

Перед шлюзом выхода нас ждали. Кассандра и Паула. Подойдя к ним, Катарина протянула золотую карточку с зеленой полоской венерианского государственного банка:

— Приведите его в божеский вид. — Затем внимательно посмотрела в глаза Паулы. — Вы это можете, я знаю.

Паула лаконично с достоинством кивнула, после чего Катарина умчалась прочь, будто за нею гнались, успев бросить мне на ходу лишь: «Слушайся их!»

Я пожал плечами и повернулся к девчонкам, расплывшимся в довольных улыбках.

— Привет?

Кассандра махнула рукой:

— Пошли.

Машину они выбрали самую крутую из всех доступных. Доступных, поскольку «Эсперанса» была личной, вне их возможностей. Из тех же, что принадлежали гаражу корпуса, эта была самой-самой.

— Значит, с королевой встречаешься, — кивнула Кассандра своим мыслям, выставив автопилот. Я согласно покачал головой. — И как настроение?

— Не могу понять, — честно признался я.

— Не нервничай. — Паула на сидении сзади лениво потянулась, было видно, что уж кто, но она из-за таких пустяков нервничать не станет. — Она нормальная.

Я чуть не поперхнулся:

— В смысле, нормальная?

— В прямом. Да-да, адекватная, и совсем не страшная. Тебе она понравится.

За этими словами стоял опыт общения. «Ангелы разговаривают с королевой на „ты“», — вспомнил я. — «И могут непосредственно обратиться с просьбой. Лично. Любая из них в любое время». А отучившись и приняв присягу, я сам стану таким же. Почему за всеми перипетиями моего поступления я не задумывался об этом?

«Да ты вообще скромняга!» — подал голос мой бестелесный собеседник.

— Она встречается со всеми… Кандидатами в ангелы? — хмыкнул я.

Кассандра отрицательно покачала головой.

— Только с теми, кто проходит Полигон. У нас перед этим большой отсев, смысл встречаться с теми, кто не будет допущен? Но ты, считай, к нему уже допущен, это вопрос времени.

— Если она согласится взять меня, — уточнил я.

— А она разве против? — вновь подала голос Паула. — Ее огорошили, скажу честно, она долго думала насчет тебя. Но мне говорили, все это касается деталей: брать тебя или нет, вопрос не стоял.

— Все-то вы знаете!.. — я не зло про себя ругнулся, а где-то глубоко-глубоко в душе вздохнул с облегчением. Однако слишком глубоко, чтобы это повлияло на мое состояние. — Речь о главе государства, а у вас ее мысли и настроение как открытая книга!

— Как ты хотел? Мы ее охраняем! — улыбнулась Кассандра.

С этим было трудно спорить. И я в очередной раз задумался о масштабах власти в руках этих простых девчонок. Даже персонально этих двух, не имея в виду весь корпус. Мог ли я когда-нибудь подумать, что буду иметь такую же? Я-титуляр, учащийся школы генерала Хуареса, где каждое дерьмо, воняющее паленой орлятиной, стремилось показать всем за счет меня, какое оно крутое?

Нет, обратной дороги не будет, решил я. Что бы там ни произошло вечером. Вопрос лишь в том, что за человек королева, как к ней относиться — именно он вызывал трепет. Пока же Паула права, стоит взять, что она «нормальная», за отправную точку и не нервничать.

— Ну и как ты сам? Без нас? — Кассандра кивнула куда-то неопределенно вдаль, уводя разговор. Глаза ее деловито прищурились. Угу, «хватит о пустяках, теперь о насущном» — перевел я. А именно, моем поведении.

Я пожал плечами.

— Нормально. Извините, что свалил, не дождался. Не поверите, так домой захотелось!..

— Если б у меня был дом, и там ждала бы меня мама, я бы тоже сразу ушла! — поддержала Кассандра голосом, в котором не было и капли иронии. Паула при этом покраснела и отвернулась, что я тут же для себя отметил. — Это понятно, Хуан, я о другом. То, как ты Афину опустил — круто, поверь. Ты молодец, многие тебя зауважали. Но дружеский совет — держись теперь от нее подальше. Она мстительная, выждет и ударит, не поворачивайся к ней спиной.

— Мы друзья, — безразлично бросил я. — Она не будет мстить — не за что.

Это мое заявление вызвало бурю эмоций, если, конечно, можно назвать бурей ступор с отвиснутыми челюстями.

— То есть, как, друзья? — не поняла Паула, высунувшись между сидениями.

— Вот так, друзья, — обернулся я к ней. — Мы не расстались врагами.

— Porca troia, ну ты даешь! — воскликнула Кассандра на непонятном языке. — Значит, все-таки ты ее… Того? Спал ее? А почему мы ни о чем не знаем?

Я чуть не рассмеялся, настолько комичной выглядела эта реплика. Так и хотелось зарядить на ее «почему мы не знаем» чем-то изысканно ядовитым, чтоб сбить спесь…

…Но вот спеси-то в ее восклицании не было. Девчонки — представители «террариума», маленькой общины, где все друг о друге все знают. Это сбило спесь с меня, удержав от ядовитых замечаний и проблем в будущем.

— Интересная логика, — я неопределенно хмыкнул. — Что, как «друзья», так сразу «спал ее»? Без этого никак не может быть?

— Нет, — честно и не менее наивно покачала головой Паула. — Так не бывает.

Мне вновь стало смешно. Но грубить красноволосой не хотелось — ее слова подтверждены личным опытом, и не ее вина, что он у нее такой. Кассандра же просто уткнулась в навигационную панель.

— Я не «спал ее». — Я обреченно вздохнул, понимая, что не так уж не права была Катарина — поначалу в корпусе придется сложно. Слишком много мировоззренческих конфликтов. — Мы просто беседовали. Хотите верьте, хотите нет. И пришли к выводу, что не поняли друг друга. Она не будет мстить.

Девчонки переглянулись и скептически скривились, но продолжать дискуссию посчитали нецелесообразным.

— Ладно, Хуан, — выдавила Кассандра, подытоживая. — Надеюсь, ты знаешь, что говоришь. Но все равно… Поаккуратнее в будущем. Пока не разберешься, кто там с кем, за что и против кого…

— Да что я, маленький? Не понимаю? — я натужно рассмеялся. — И «спать» никого не собираюсь, можете быть спокойны. Во всяком случае, пока не осмотрюсь. И вас этим не подставлю. «Не нервничайте», — скопировал я тон Паулы.

— Это правильно, — потянула Кассандра, а я вновь сравнил ее с прямой и простой в конструкции линейной винтовкой. Главного она добилась — донесла до меня, маленького и глупого, мудрую мысль, и этого достаточно.

— О, а я поняла, почему эта мымра себя так ведет! — вновь высунулась Паула. На губах ее играла ехидная улыбка. — Она хотела первая попробовать нашего мальчика, но получила пендаля! Вот и выделывается!

Я не знал, как ведет себя Афина в данный момент, но подозревал, учитывая, что ей кровно необходимо сохранить лицо. Не жалко, пусть говорит, что хочет — когда я приду, все равно все будет иначе. Меня в этот момент озадачил другой вопрос, как следствие первого: а что произойдет с моими девчонками, узнай они С КЕМ из их гадюшника я спал только что? Прямо сегодня ночью? Но, естественно, этот вопрос из ряда риторических.

А еще я поймал себя, что не определился, как относиться к Катарине, кто она для меня теперь. Это напрягало, как и то, что времени на определение у меня нет.

— А повтори, что ты там сказала, когда ругнулась? — перевел я тему в более безобидное русло. — Это на каком языке?

Кассандра отмахнулась:

— Не обращай внимания. У меня бывает.

* * *

Далее начался ад, описать который подробно у меня нет ни возможности, ни желания. Все прошло, как в тумане. Я терпеть не могу такие мероприятия, девчонки же попали на свою стезю и самовыражались по полной программе, полностью игнорируя тот факт, что многие вещи меня раздражают. Как, ну как, скажите, можно примерить один за одним десять (!) практически одинаковых костюмов, почти ничем друг от друга не отличающихся, даже оттенком, забраковать каждый из них и сунуть в руки одиннадцатый со словами:

— Теперь этот.

Я взмолился:

— Девчонки, может, хватит?

На что, будто удар хлыстом, получил усмешку Паулы, смерившей меня презрительным взглядом:

— Хуан, ты куда идешь? На тусовку к неформалам или на аудиенцию к королеве? Огорчу, даже неформалы в таком дерьме тебя не пустят. — Она так эффектно скривилась, глядя на лучший мой костюм, что я вспылил:

— Между прочим, я в «таком дерьме» в школу хожу! Неплохую школу!

Я чуть не накинулся на нее, она же не шелохнулась, что подействовало эффективнее, чем струя душа:

— И что, собираешься быть школьником до конца жизни?

В общем, я сделал важный вывод: когда у двух представительниц прекрасного пола на руках чужая халявная карточка с неограниченным кредитом, ходить с ними по магазинам вредно для здоровья. А спорить — бесполезно.

Через сколько-то там часов, уже не следил, сколько, мы, все-таки найдя в океане супердорогих по моим меркам костюмов нужный, обедали в кафешке при торговом центре и беседовали на отвлеченные темы. Говорить, что кафешка, как и торговый центр, мне-обычному не по карману, не стану — учитывая неограниченный кредит, это воспринималось самим собой разумеющимся. Только теперь они задали вопрос, который, ручаюсь, висел у них на языке все время. А в выдержке им не откажешь!

— Слушай, Хуан, — Кассандра сделала заговорщицкое лицо и подалась вперед. — Скажи, это правда?

Я сделал вид, будто не понимаю, о чем речь. Она пояснила:

— Насчет девушки. Что ты сказал девчонкам в игральной, когда нас не было.

— А что такое?

Ответила Паула:

— Так интересно же! Ты наш напарник, мы хотим все о тебе знать. А если это связано с мотивацией, из-за которой ты к нам пришел… То тем более!

Я откинулся назад и мысленно представил, что меня ожидает, закончись обед прямо сейчас. Несколько часов каторги, ибо мы купили только сам костюм, впереди еще рубашка, туфли и галстук. И решил оттянуть неизбежное, совместив нужное с приятным. Им, девчонкам взвода, все равно придется рассказать все без утайки, так лучше сделать это прямо сейчас, открыв себя, показав, что готов к диалогу о личном.

И я поведал. Все, как было. И про встречу в парке, и про танцпол, и про бандитов. И даже про свои подозрения насчет принадлежности ее к королевской семье.

Девчонки молчали. Долго, забыв о еде. Первой обрела дар речи огненноволосая:

— Ну, Хуан, ты даешь! Фартовый ты парень!

— А может наоборот, нефартовый? — усмехнулся я, чувствуя, как глаза мои зло прищуриваются, а пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки.

— А может наоборот, нефартовый, — согласилась она, наблюдая за моей реакцией. — В любом случае вероятность повстречать такую девушку, знаешь какая?

Знал. Иногда я и сам не верил, что это произошло. Лишь диск да навигатор не давали усомниться в этом.

— А что скажешь насчет того, что она… — Я замялся. — …Ну, может быть принцессой?

Паула рассмеялась:

— Насмешил! Серьезно, Хуан, ничего более дурацкого придумать не мог?

— Это не я придумал. Это отметила одна сеньорита, которая в теме насчет венерианской знати. Она занималась проблемой.

На сей раз улыбнулась даже Кассандра.

— Не верь сеньоритам «в теме», Хуан, — резко посерьезнела Паула. — Это, как правило, малолетки, насмотревшиеся гламурных изданий и сетевых передач о хорошей жизни. Лучше слушай тех, кто, действительно разбирается, кто вращается в этом мире или рядом с ним.

— В таком случае, позвольте, сеньорита, послушать вашу версию? — я перешел на более тихий и выразительный тон, слегка склонив голову. — Как человека, вращающегося в этом мире и около.

Эта бестия зарделась — ее поразила серьезность, с которой я обратился, а я действительно обратился без тени насмешки. Задумалась. И лишь через несколько минут выдала вердикт:

— Хорошо, попробую. Да, я считаю, она может быть аристократкой, не отметаю такую возможность, но…

— Она аристократка, Паула! — повысил я голос. — Это точно!

Девушка вытянула руки в защитном жесте:

— Я же говорю, не спорю! Допустим, она аристократка. Я ее не видела лично, потому допустим, — уточнила она, выбивая из под меня возможные аргументы. — Но она точно не Изабелла Веласкес.

— Почему?

— Загибай пальцы.

Я откинулся назад, приготовившись слушать.

— Первое. «Изабелла» — одно из самых распространенных имен на планете. После имени «Мария», на втором или третьем месте по частоте встречаемости. Это благородное имя, древнее, среди знати полно Изабелл, даже больше, чем среди простого народа.

С этим я мысленно согласился.

— Второе — танцы. Среди знати хорошо танцуют все — это что-то вроде знака принадлежности к высшей касте. «Как это так, я — самый богатый и знатный человек этого мира, а мое чадо не может показать себя на балу или приеме?» Примерно так. Они занимаются ими все, с детства, и это не обсуждается. Поездки по конкурсам же — хобби, от избытка времени, не думаю, что твоя девочка занимается этим серьезно, во всяком случае, по твоему рассказу это не ясно. По этому критерию ты не отличишь ее от Изабеллы Веласкес, но и не сравнишь — та тоже танцует хорошо, но непрофессионально.

— А техника боя? Она была… Очень шустрой! — вспомнились мне ее удары. Как и удары девчонок, сражавшихся с Номой на ринге. Что-то в них было общее, хотя и отдаленно.

Паула пожала плечами.

— Здесь то же самое, что и с танцами. «Что это за чадо, если не умеет постоять за себя»? Они все занимаются, Хуан, с детства, и подчас настолько экзотическими вещами, что даже корпус со своей техникой курит в сторонке. Поверь, каких только тренеров они не нанимают! Я и слов таких выговорить не смогу!

— Это похожая техника.

— У нас нет особой техники, — возразила она. — Есть совокупность приемов и методик, приспособленных конкретно под наши организмы. Ты это поймешь, позже, когда столкнешься. А быстрая… Я же говорю, техники есть всякие, их неимоверное количество. В том числе такие.

Я крякнул от досады. Пожалуй, в этом можно девчонкам поверить — насчет техники они разбираются лучше меня.

— Четвертое, — спокойно продолжала Паула. Я про себя загнул еще один палец. — Волосы. Беловолосых среди элиты тьма, каждый третий или каждая третья — этот ген буквально въелся в них за сотни лет. Я про аристократию в целом, и не только венерианскую, на Земле то же самое. Они же спариваются только среди своего тесного круга, не такого великого, все меж собой да меж собой. А ты учил генетику, сам можешь сказать, к чему это может привести. За столетия он въелся в их кровь так, что ничем его не выведешь, все они — его носители, даже те, кто с нормальными волосами.

Естественно, генетику я изучал, а проблему новых викингов муссировал отдельно, читая комментарии по проблеме разных видных ученых. Здесь она была права.

— Далее, семья. Она правильно сказала, почти половина кланов номинально управляется женщинами. Но управляется НОМИНАЛЬНО, Хуан, почти нет кланов, где женщины управляли бы реально. И по твоим словам, ее мать из таких — их компанией заправляет отец.

Но вот королева, глава клана Веласкес, — добавила она в голос как можно больше ехидства, — САМА управляет своей империей, своей «компанией». Ты, юноша, забыл об этом. Про нее говорят многое, но это враки — даже дон Серхио, отец их высочеств, каково бы сходство его с описанным тобою отцом той девушки не было, не управляет Венерой. Он занимается небольшим узким сектором работ, он важен, но таких, как он, у королевы несколько. И всей полноты власти она никогда никому не доверит. Так что с этой стороны твои аргументы свидетельствуют против. — Она непринужденно рассмеялась.

— Но дети? — не сдавался я. — По ним же все сходится! И принцу Эдуардо почти столько, сколько мне, и кузен…

— Это ничего не значит, совпадение, — перебила она. — Знаешь, какова среднестатистическая численность количества детей в семьях знати?

— ???

— Три. Реже — два. Один и четыре встречаются, но иное количество, кроме перечисленных, редко. Так что… — Она сделала жест рукой, словно помахала крыльями. — Здесь пролет. То же и насчет кузенов — посчитай вероятность с таким количеством домочадцев иметь хотя бы одного кузена заданных параметров?

— Но у принцессы он есть.

— Да, есть. На Земле. В Империи. — Глаза Паулы зло сверкнули. — Однако, ты забыл про младших детей императора, а у него еще два сына кроме Фернандо, подходящего под твои параметры. Они тоже ее кузены, так что здесь не сходится стопроцентно.

И еще ты кое о чем забыл. В-последних. — Она понизила голос почти до шепота. — О важном, САМОМ важном. Имперская линия семьи Веласкес это ДРУГАЯ семья. Другая, Хуан, понимаешь? Это отдельный род, отдельная династия, и только фамилии у них одинаковы.

Я отрицательно замотал головой.

— Но это же не так. И все это знают.

Она сокрушенно вздохнула.

— Дон Филипп, отец Леи, не был женат на ее матери, Хуан. Она — Веласкес, но как бы другой, местный, как дочь своей матери. Понимаешь? Для земной аристократии они не родственники, да и для вашей… — Скептическая ухмылка. — Это категория людей, которая блюдет традиции и обычаи; для них важно лишь то, что ОФИЦИАЛЬНО произошло или не произошло. Лирика имеет значение только в реальном времени, в перспективе же нет никакой разницы, кто чей отец и кто чья дочь. Главное, законный это ребенок или нет. А мы говорим именно о перспективе, так как виновники события давно мертвы. Поверь мне, я выросла в их среде, знаю образ мыслей сеньоров аристократов. Это так.

Признаюсь, Паула огорошила. С этой стороны проблему я не рассматривал, до таких материй не докапывался. Я качал головой, понимая, что нужно вновь, в который раз, пересматривать свой взгляд, и что я снова лишь в начале пути.

— Официально родственность обеих линий наших правителей состоит лишь в том, — продолжала моя огненная собеседница, — что далекий-далекий предок Филиппа был сыном Евы Веласкес, погибшей сестры королевы Аделлины, а Лея — потомок ее самОй. Общий же родственник у них — имперская принцесса, сосланная братьями на Венеру, чтоб не мешалась в их борьбе друг с другом за власть. Имперской, Хуан! Не имеющей к Венере никакого отношения! Это было тучу поколений назад, так что сам думай, может ли дочь Леи называть кого-то из сыновей Себастьяна кузеном?

Я перевел взгляд на Кассандру, воспользовавшуюся паузой и доевшую под наш спор свой обед. Та лаконично кивнула.

— Так и есть, Хуан. Они повернуты на этом. Потому и заключают договоренности о браке, когда дети еще спят в колыбельках. Чтобы было по правильному.

Это меня добило. Я сник, опустив голову на руки. Паула, видя мое состояние, улыбнулась и потрепала по плечу:

— Это к лучшему, Хуан, поверь. Что она не принцесса. Ты найдешь ее, я уверена, но не наломаешь дров. Хочешь, я скажу тебе, что было бы, окажись она на самом деле ее высочеством?

Я устало кивнул.

— Она нашла бы тебя, на следующий же день. Или через. Представившись белой овечкой, вытрусила бы из тебя душу. Затем переспала с тобой и исчезла, а потом, сидя в салоне с такими же аристократическими тварями, как сама, громко бы обсуждала тебя, дурачка, попавшего в ее сети, над которым она так круто «прикололась». А твоя рана осталась бы на всю жизнь.

— Она мразь, Хуан! — выпалила Паула со злостью. — Они обе! Но если старшая хотя бы держит себя в рамках, то у младшей тормозов нет вообще! Она смеется над людьми и переступает через них, потому, что это весело! Все они мрази! Вся эта гребанная аристократия! Они все так делают! Они не считают нас за людей, никто и никого! Особенно эта драная кошка Изабелла!..

Паулу повело, она заводилась и заводилась, на нас уже начали коситься все вокруг. Ненависть так и лилась из нее наружу, и я понимал, что взялась она не на пустом месте. Видя, что ситуация выходит из под контроля, я быстро переставил стул и обнял ее, крепко прижав к груди:

— Все хорошо! Хорошо, Паула! Успокойся!..

Кассандра уже стояла над нами — она также кинулась успокаивать подругу, но я успел раньше.

— Я в норме. Да-да, я в норме!.. — Паула отстранилась, с опаской оглядев меня с ног до головы. — Больше не делай так, ладно? Я себя контролирую.

Она была удивлена. Сильно удивлена. Объятия ее не покоробили, но к такому обращению она не привыкла. А может, отвыкла? Но в личное пространство меня пока не впускали.

— Я не знаю насчет твоей девочки, — подвела красноволосая итог, поднимаясь, — но насчет принцессы скажу точно. Это не она и тебе повезло в этом.

Я обратил внимание, как она поднимается: гордо, с осанкой, раскрыв плечи. Как просто стоит, смотрит на других. На ее взгляд — от него отдавало властью, привычкой повелевать. Я уже видел такой. «Она держала себя так и раньше», — понял вдруг я. — «Просто я не обращал на это внимание — слишком мало мы знакомы».

Да, от Паулы так и разило достоинством, которого не было ни в ком из девчонок «чертовой дюжины». Ни даже в Долорес и подобным ей. Это если забыть о том, что она сейчас говорила и с кем себя сравнивала.

«Что, Шимановский? Имперская аристократка в корпусе венерианской королевы, и сразу в твоем будущем взводе? Ты везунчик, или в тебе магнит для аристократок? Или это „везунчик“ в кавычках?»

«Заткнись!» — осадил я его. Пока было рано делать выводы, я еще слишком мало знал. И не стоит приставать с расспросами сейчас — время не пришло. Но девочка она не простая, ой какая непростая!

— Ты расскажешь мне еще про принцесс? Все, что знаешь? — попросил я, обходя столик и беря ее за руку. — И про аристократию?

— Заинтриговала?

— Да.

Она не бросила руку, наоборот, усмехнулась, и гордо вскинув голову, пошла со мною к выходу, вслед за удаляющейся Кассандрой. И только теперь я в полной мере ощутил, как это — смотреть на девчонку снизу вверх. Впереди меня ждали муки ада, но теперь они не выглядели такими безрадостными.

* * *

— Я не должна говорить этого тебе, но скажу, — хмыкнула Паула после долгого раздумья, когда мы поднимались на эскалаторе. — Ты вечером встретишься с Леей, и после этого примешь окончательное решение. И если согласишься, а мы видим, что ты согласишься, тебя запрут у нас незнамо на сколько времени.

— Да, так будет! — подняла она руку, пресекая мои возражения. — Тебя будут обучать ускоренно, это оставит отпечаток на твоей свободе. Но я не об этом.

Пауза.

— Понимаешь, Лея — это еще не все. Она главная, она королева, но она…

— Хватит, не надо, — вмешалась Кассандра. Точнее, попыталась, но у нее не получилось.

— Мы охраняем не только Лею, — с напором продолжила Паула, смерив напарницу недовольным взглядом. — Даже больше, охранять Лею — честь, которой удостаиваются единицы. Основная часть хранителей охраняет ее семью — дона Серхио и детей. А вот здесь кроются самые что ни на есть проблемы.

Не спеша идти в отдел, красноволосая бестия подошла к лавочке, села, а я с внимательным видом присел напротив. Кассандра встала в сторонке.

— Начну по нарастающей. Дон Серхио терпеть не может ангелов. Это историческое, связано с их жизнью вместе с королевой. Она сильно обидела его в прошлом, подробностей не знаю, но с ангелочками у него был какой-то напряг, который до сих пор выражается в чем только можно. Правда, зеленых девочек он не обижает, но на начальницах вызверяется по полной программе. Однако отношение есть отношение, независимо от того, начальница ты или зеленая писуха.

— Ты думаешь, что меня могут поставить охранять дона Серхио? — скептически усмехнулся я, хотя в скепсисе своем уверен не был. — С чего вдруг?

— С того, что тебе остался год до конца обучения в престижнейшей школе, сдав экзамены в которой, ты автоматически получишь грант на обучение в самом-пресамом престижном ВУЗе планеты, — сверкнула она глазами, намекая на мою тупость. — Естественно, тебя не будут использовать, как «мясо»! Для тебя найдут другую, более важную работу! И к нему тебя могут отдать, как к первоклассному специалисту, в обучение. Понимаешь, к чему я?

— А у меня будет присяга и статус ангелочка, от которого его воротит! — Н-да, ничего хорошего!

Паула согласно кивнула.

— Это одна из версий. Но весьма вероятная.

Дальше сложнее, Хуан. Лея не вечная, как и все, и тебя будут готовить к тому, чтобы в случае чего, ты помогал следующей королеве жить и царствовать. Защищал ее, пускай немного не так, как мы.

— Кажется, о таком развитии событий не трудно догадаться? — усмехнулся я.

— Да, и в таком случае готовить работать с ними тебя начнут заранее. — «С ними», потому, что все дети королевы важны. Это очередь наследования, резерв власти на случай чего-нибудь экстренного. Ты должен будешь найти общий язык со всеми ними. Но самое страшное, ты обязан будешь умереть за ЛЮБОГО из них. Понимаешь?

Она сделала такую эффектную паузу, что меня продрал озноб, а по коже поползли мурашки. Кассандра, вновь сказав что-то на своем языке, явно непечатное, ушла, бросив на Паулу одновременно и осуждающий, и одобряющий взгляд. Правильно, сеньорита комвзвода, вам такое, как ответственному лицу, слышать не стоит. Ведь это не очередная антиагитация Катарины; Пауле я верил, у нее не было мотива врать мне. Да и интуиция подсказывала, что она честна.

— Продолжу так же, по нарастающей. Инфанта. Я уже сказала, она мразь. Подставляет людей, играет их судьбами, мотивируя это государственной необходимостью. На деле же просто развлекается. Например, увлекшись компьютерным взломом, процессом, как это делается, вытащила из тюрем нескольких известных и не очень специалистов и создала нечто вроде полулегальной команды под своей опекой. Тебе кажется это забавным, да? — хмыкнула она, глядя на мое улыбающееся лицо. — Но она собственноручно пристрелила двоих из них, что-то сказавших не то про ее персону. Собственноручно, Хуан. Это про то, как играется и развлекается.

Еще она якшается с Феррейра, которые чуть ли не указывают ей, как быть и что делать. И с Себастьяном, и с Сильвией — с обоими юными герцогами. Насколько я знаю, она спит с ними обоими, и через эту связь открыта для воздействия со стороны их отца, «Железного» Октавио.

И самое главное, ее высокомерие. Она — инфанта. Повелительница мира, хоть и будущая. Она выше всех, круче всех, и нет никого, кто был бы ей ровней. Даже Феррейра бегают перед ней на задних лапках, хотя они не менее родовитые, чем Веласкесы, и гораздо более влиятельны, если ты понимаешь, о чем я.

Я понимал. Не стоит недооценивать власти Феррейра.

— Простых людей для нее не существует — это пыль. Они никто. Даже хранители для нее всего лишь слуги. Для Леи — нет, для нее — да. Перед ней нужно преклоняться, и поклоняться ей, как воплощению какой-нибудь богини, только так можно сохранить ее расположение. Естественно, все, что есть на планете, принадлежит ей. Особенно мальчик, единственный в женском корпусе, на которого она рано или поздно обратит свой взор.

Паула вновь замолчала. Молчал и я, ожидая подробностей.

— Игрушка, Хуан. Она сделает тебя своей игрушкой, потому, что ей будет интересно. А каково это, быть игрушкой в руках высокомерной дряни, перед которой придется пресмыкаться? Дряни, за которой стоит вся мощь клана Феррейра, которые устраняют любых конкурентов, а ты обязательно покажешься им кандидатом в таковые? Я не сгущаю краски, Хуан. Прости, но это правда.

Я кивнул.

— Дальше.

— Дальше Эдуардо, ее младший брат. Про него ничего не скажу, так как внятного сказать нечего, а описанием его «подвигов» можно убить не один час. Он гуляка и бабник.

Я почувствовал, что вновь улыбаюсь, но на сей раз улыбка вызвала у нее лишь разочарованный вздох.

— Тебе не понять, пока ты не увидишь это. Он перетрахал всех при дворе, не брезгуя и зрелыми женщинами, членами семей знатных и высокопоставленных людей. Ему плевать на любые запреты — их для него просто не существует. И все этим отчаянно пользуются, подкладывая под него «нужных» особей. Тех, кого выгодно «сосватать» ему тому или иному клану.

— А это уже серьезно! — Я покачал головой, опешив от такого откровения.

— Вот и я о том же. Он подставляет мать, подставляет родителей. Женщины — лишь одна его сторона, той, которой все пользуются, а есть и другие. Он — гуляка, использует весь спектр развлечений, без тормозов, включая очень жестокие и кровавые. И единственные, кто не дает ему распоясаться — это мы. Если б не девчонки его охраны, он бы учудил такое…

— Что-то вроде стрелять в людей и бить беременных по животам, чтоб посмотреть, что будет?

Паула скривилась, но кивнула.

— Ну, не до такой степени, конечно, но почти. Скажу только, что когда он, пьяный, гонял на машине по городу, погибло несколько десятков человек. Дело замяли, СМИ раздуть скандал не дали, а обвинили во всем нас, наших девчонок — не доглядели. Как будто они няньки!

И тебе придется охранять и защищать его, Хуан! — закончила Паула.

Я почувствовал, как легионы мурашек вновь маршируют по моей коже, а встреча с королевой становится все менее и менее желанной.

— Как понимаю, вышеупомянутую нами Изабеллу ты приберегла на закуску?

Она кивнула.

— Это самая гадина из всей их семейки. Может она и не настолько высокомерна, как сестра, зато в искусстве развлекаться и делать людям гадости равных ей нет. Даже брат по сравнению с ней — зеленый юнец.

Пянки. Гулянки. Беспорядочный секс со всеми подряд, и мальчиками, и девочками. Причем, совсем не стесняясь камер и журналистов, выпячивая все напоказ. Оргии под тонны спиртного и килограммы наркотиков, от которых шалеют даже не самые обремененные моралью представители золотой молодежи. А этих подонков трудно удивить, поверь! Говорят, даже «лотерею» придумали в ее круге. Знаешь, что такое «лотерея»?

Кажется, я покраснел.

— Знаешь. — Эта бестия ехидно усмехнулась. — Загадывали?

Я лаконично кивнул.

— Не переживай, меня тоже загадывали… — Она похлопала мне по плечу.

— Да, но ты вон какая красивая! Вообще клевая! И… Это… — Я не знал, как сказать ей о происхождении, но она поняла, коротко сформулировав:

— Меня загадали те, для которых мое происхождение не лучше, чем твое для тех, кто загадал тебя. — Ее губы растянулись в грустной усмешке. — Ладно, не бери в голову.

— Конечно, это ерунда, — подхватила она прерванную мысль. — «Лотерею» придумали сотни лет назад, на Земле ее знают не хуже, чем здесь, но в окружении Изабеллы Веласкес эта забава приобрела поистине королевский размах. Ее цель — издевательство над людьми, «прикол». Потому я и сказала, что твоя девушка не она, она бы поступила совсем иначе. К счастью. Но масштабы разврата в ее окружении ты можешь оценить.

Я кивнул. Да, я был впечатлен.

— Она вторая в списке, Хуан, — закончила Паула. — Списке наследования. Если что-то случится с гордячкой Фрейей, адекватной несмотря ни на что, эта дрянь станет нашей королевой.

— «Нашей»? — поддел я, и был осажден низко опущенными бровями и ледяным тоном:

— Нашей. Я порвала с Империей, обратной дороги у меня нет. И не жалею об этом.

Она поднялась и прошлась по галерее, затем вернулась, пытаясь продолжить, как ни в чем не бывало:

— Сегодня были похороны. Погибли две девчонки. Хорошие девочки, я знала их — успела познакомиться. Они охраняли Изабеллу Веласкес. Да, покушение было не на королеву, а на эту дрянь, — вновь перебила она, не дав задать вопрос. — Которая ни во что их не ставила. Унижала их, сбегала, подставляла. Клеветала. Девчонки рассказали, как она прыгнула в бассейн и начала тонуть, захлебываться, чтобы ее спасли — ставила их таким образом на место. Она ни во что не ставит даже хранителей, Хуан. Даже нас. И тебе придется находить с ней общий язык, придется ладить, служить и умирать, если на то будет воля всевышнего. Извини, что вылила на тебя все это, но после похорон я не смогла удержаться. Прости.

Она вновь прошлась.

— А ты не готов к этому. Не готов разговаривать со знатью, и тем более с принцессами. Они задавят тебя, смоют в туалете, и ты ничего не сможешь им противопоставить.

Я также поднялся, и, несмотря на сумбур в голове, ответил:

— Смогу. Я буду ангелом, таким же, как вы. Я…

— Ни хрена ты не сможешь! — закричала она мне в лицо, подойдя вплотную и нависнув сверху. — Они, я говорю про всю знать, понимают только силу! Силу вообще! И разговаривают только с теми, кто ДОСТОИН того, чтоб с ними разговаривать, то есть с тем, кто сильный! Все иные — слуги и плебеи, а голос плебея ничего не значит!

И с аристократкой твоей ни хрена не выйдет! — Она наступала, делая шаг за шагом, я же пятился, пока не уперся в стеклопластик витрины. — Твоя девочка задавит тебя так же, как и принцессы! Повеселится и бросит, когда надоешь! Любовь? — Смешок. — Любовь это процесс, а не чувство, а ты запорешь этот процесс на втором же или третьем свидании!

Она сбавила обороты.

— Не обманывай себя, Хуан. Корпус — не панацея, не лекарство от всех бед. Если раньше тебя сливали потому, что ты не был крутым, то теперь сольют, потому, что ты плебей. А это гораздо хуже. И все годы, все силы, что ты потратишь на попытку встать на ноги, пойдут насмарку, как только начнешь общаться с ЭТИМИ.

Она облокотилась о перила галереи и тяжело задышала, пытаясь взять себя в руки.

— И что мне теперь делать? Повеситься? Чтобы не бороться, потому, что это напрасно?

Она долго молчала, затем обернулась, виновато глядя в пол.

— Нет. Прости меня.

— А сама ты не от этого ли бежала на Венеру? Не от этого ли присягнула чужой королеве? Что у тебя ТАМ, дома, то же самое? А теперь не даешь это сделать мне?

— Не совсем. — Вид у Паулы был жалкий. — Да, я сбежала от этого. Но я могу с ними разговаривать, я могу бороться. Ты — нет.

Как ты вел себя в отделе? — воскликнула она с жаром. — Как ПОЗВОЛЯЛ смотреть на себя каким-то вшивым продавщицам? Как на бедного родственника, которого богатые девочки отчего-то решили приодеть! Хотя это ты в костюме, Хуан! Своем лучшем! Мы же так, в повседневном, чтоб было в чем в город выбежать!

Ты позволял им смотреть на себя с высока. Позволял коситься и шептаться за спиной. Тебе было плевать, что они о тебе думают, потому, что ты САМ думаешь о себе так же!

А так нельзя. Если хочешь общаться со знатью, тебе в первую очередь нужно чувствовать себя одним из них. Не так, БЫТЬ им, и плевать на происхождение.

Ты же бедный родственник. И всегда будешь для них таким. Если уж ты не смог поставить на место этих грязных шлюх, что говорить о настоящей потомственной аристократии?

Я почувствовал, что мне плохо, воздуха не хватает. Галстук вдруг начал безбожно стягивать горло.

— Тебе нельзя даже искать свою девушку, — продолжила этот огненный демон почти зловеще. — Ты не вытянешь ее, станешь для нее игрушкой, придатком, несмотря на статус, который получишь с присягой. И тем более тебе нельзя показываться на глаза принцессам — эти обязательно захотят пустить тебя в оборот, покуражиться, и сделают для своего окружения достопримечательностью. То есть клоуном.

А после этого можешь забыть все те планы, что строят на тебя королева и офицеры. Клоунов не воспринимают всерьез, их не слушают, пускай ты станешь хоть самим премьер-министром. Ты не готов, Хуан, это все, что я хотела сказать.

Она обернулась и пошла прочь. Я дернулся было за ней, но был схвачен властной рукой Кассандры:

— Не надо, оставь ее.

— Что с ней такое?

— Личное. Она бастард, незаконнорожденная. Над нею издевались. Большего сказать не могу, да и сама мало знаю. Но она знает, что говорит.

Я выпустил руку из ее ладони и все-таки пошел следом. Но пошел, а не побежал, чувствуя уверенность в себе и своих силах.

— Паула.

Она дошла до противоположных эскалаторов и стояла, смотря вниз. Обернулась.

— Я не должна была говорить тебе всего этого. Сегодня у тебя встреча с королевой, а я… В общем…

— Я устал отступать, Паула. И устал бояться. Научи меня. Научи, как правильно разговаривать с ними и как не дать сделать из себя клоуна.

Она задумалась.

— Я попробую. Но не обещаю. Я сама… Та еще аристократка!

— А другой мне и не надо. — Я улыбнулся. — Мы им покажем. Всем им! Но только не сейчас, позже. Иди ко мне…

Я взял ее за руки и прижал ее к себе. Ей это было нужно, я чувствовал, и на сей раз она не дергалась.

— Мы их еще всех сделаем! Обязательно! А хочешь, я раскрою тебе секрет? — Я добавил в голос немного шутливости и хвастовства, сделал заговорщицкую мину.

— Давай? — Заинтригованная, она подалась назад.

— Я стану императором. Королем этой планеты. И от того, как ты меня научишь, будет зависеть, сколько перца получат сеньоры аристократы.

Так заливисто Паула не смеялась давно.

 

Глава 10

Только один цезарь

Зашли мы не с парадного, а заднего входа, но я и не мечтал о подобной роскоши. Это был не приют для беспризорных сирот, а королевский дворец. Не так. КОРОЛЕВСКИЙ ДВОРЕЦ. Все остальное не стоило внимания.

Вход в него располагался в нескольких минутах ходьбы от «базы», как здесь называли промеж своих здание с бело-розовыми колоннами, но вот по самому дворцу шли, наверное, минут двадцать. Он оказался огромным, даже больше, чем я представлял по рассказам в сети. Ну, а что еще можно ждать от колониального дворца на планете, где температура у поверхности почти пятьсот градусов, давление как на километровой глубине, а состав атмосферы таков, что не разъедает разве только золото?

Во дворце имеются все-все-все системы жизнеобеспечения, какие только существуют на сегодняшний день, многократно продублированные на случай войны и бомбежки из космоса. Здесь размещаются солдаты: расчеты ПКО, зенитчики, связисты; шпиль дворца одновременно является и антенной, и системой подавления, ее тоже нужно кому-то обслуживать; охрана самого дворца — парни в черных доспехах и их подразделения: королевский гараж, королевский авиапарк, внутреннее СБ, и много чего еще, о чем я пока не имею понятия, и, конечно, слуги, персонал. Много слуг самых разных уровней допуска. Собственно королевская семья живет на незначительной по сравнению с общей площадью дворца территории, в нескольких корпусах, один из которых — гостевой. «Корпусах» звучит громко, на самом деле все помещается в одном корпусе, но вот перегородки между секциями условных «корпусов» стоят непрошибаемые, толщиной в несколько метров. Как объяснила Мишель, которая лично провожала меня на аудиенцию и вкратце рассказывала об этой цитадели венерианской монархии, даже если в технических секторах взорвется ядерная бомба, сектор королевской семьи выдержит. Мне вспомнилось убежище корпуса телохранителей, отделенное шестью шлюзами и изгибающимся тоннелем, рассчитанным на частичное погашение взрывной волны — это что, архитекторы королевы Аделлины поголовно были параноиками? Или мера все-таки оправданная?

— Плюс, здесь еще есть подземелья, — загадочным голосом продолжила Мишель. — Большие, просто огромные, но о них тебе знать не положено. И никому не положено.

— Не положено! — Я усмехнулся. — Но в сети про них написано оч-чень много!..

Она мило улыбнулась:

— Не все, что пишут, правда. Однако, подземелья есть, и они составляют даже бОльшую часть дворца, чем надземные строения. Дворец — самое защищенное место на планете из всех, известных врагу, которые тот будет бомбить. Вот на такую бомбежку его и рассчитывали, когда строили. Даже если надземный уровень сровняют с землей, превратят в пыль, есть еще несколько последовательных подземных, которые уцелеют, и из которых можно будет успешно вести командование. Эдакий бункер, огромный и хорошо защищенный.

— А геологическую бомбардировку этот защищенный бункер выдержит? — уважительно спросил я, прикидывая размеры наземных строений, оценивая, какой колосс прячется под землею. И как непросто такой уничтожить.

Мишель пожала плечами.

— Возможно. Частично, сегментами, точно выдержит, остальное зависит от слишком многих переменных.

Да, переменных на войне может быть множество. Однако, главным в ее речи была оговорка, упоминание об «известных врагу» объектах, которые тот будет бомбить. То есть, имеются еще и неизвестные, где реально укроется королевская семья, пока линкоры с орбиты будут утюжить столицу. Разносите дворец по щепкам, тратьте на это драгоценные ресурсы, держите здесь стянутыми в узел крупные силы, а тем временем силы обороны Венеры будут спокойно вести бои в других местах, наносить чувствительные уколы и растворяться под носом у врага, а верховное командование спокойно координировать их действия из небольшого уютного подземелья где-нибудь во Флоре или Санта-Марии. Практичный подход.

Внутренние покои я определил сразу — этот сектор от нас отделял огромный шлюз, открытый, но охраняемый четверкой дворцовых стражей с опущенными забралами и с таким внушительным арсеналом, что становилось жутко. Миновали мы его без препятствий, Мишель лишь приложила глаз к сканеру сетчатки, удостоверить, что она — это она. Толщина же переборки между покоями внушила священный трепет — умеют Веласкесы строить крепости, умеют.

Обстановка внутреннего убранства за шлюзом прежде всего поразила роскошью. Я не чувствовал, что мы во дворце, вплоть до этого момента, это были словно два разных дворца. Золото, золото, золото… Зеркала, зеркала, зеркала… Резные ручки, лепнина, картины и барельефы… Потолки, расписанные в античном стиле, как во дворцах эпохи барокко, виденных мною в виртуальных экскурсоводах по Земле… Пол, выполненный из натурального паркета, натуральные же ковры… Это и был САМ дворец. И я понял, что народное название «Золотой», данное после постройки за внешнее антикоррозийное покрытие из золота, но «прилипшее» и ставшее вполне официальным, очень сильно подходит ему и по параметру внутреннего убранства.

Вначале мы шли длинными коридорами, затем поднимались по мраморным лестницам, украшенным колоннами и скульптурами. Вокруг сновали слуги, технические дроиды занимались уборкой, а несколько техников в одном месте настраивали одного из них. Кое где, в стратегически важных местах, стояли гвардейцы, правда, уже без доспехов, вооруженные «жалами» и ручными игольниками.

— Почему эти без доспехов? — кивнул я на тройку стражников у подножия очередной мраморной лестницы. Довольно высокой, и, учитывая высоту дворца, превалирующую над шириной в очертаниях со стороны города, не последней.

— Не положено, — отозвалась Мишель. — Мы внутри, тут свои порядки.

— Это официальная, деловая часть, — продолжила она экскурс через время. — Зона для приемов и посещений. Дипломаты, просители, члены правительства, должностные лица — со всеми ними Лея работает здесь. Наверху ее кабинет, святая святых, куда мы и идем, охраняется он лучше, чем золотой запас в подвале Венерианского государственного банка. Еще есть личные покои, туда доступа нет даже гвардейцам — только нам и особо доверенным слугам.

— «Нам» — это хранителям? — уточнил я

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, всем ангелам, кто принял присягу. Хранители — именно хранители, телохранители, первое кольцо. Они занимаются своим и не отвлекаются на караулы. Хотя, — осеклась она, — если они дадут маху, мы можем любое звено хранителей заменить из резерва, с понижением всех привилегий. Конкуренция, чтобы не расслаблялись… — Она хитро усмехнулась. — Для остальных же каждое утро на разводе назначаются караулы, в том числе во дворец. Караул обычно длится сутки, затем мы меняем девочек, и раза два-три в неделю все здесь бывают. Пока ты не примешь присягу, «чертовой дюжине» это не грозит, — оговорилась она. — У тебя нет допуска, а дергать твоих без тебя нецелесообразно. Но после готовься.

На ее лице заиграла насмешливая улыбочка. Я мысленно пожал плечами — чего вдруг? Как будто я против! Караул — и караул, работа такая. Сам же ее выбрал.

— А остальные?

— Остальные — резерв, — продолжила Мишель. — Случается разное, очень часто нам бывают нужны боевые группы, поддержка. А бывают и усиления — тогда караулы назначаются двойными и тройными. Но между нами, — она заговорщицки подмигнула, — у нас такой избыток людей, что я частенько сижу и не знаю, кого куда запихнуть, чтоб не обросли мхом от безделья.

— А смысл набирать столько? Чтоб потом мучиться?

Она изменила голос почти до шепота:

— Ситуации бывают разные, Хуан. Никто не знает, что будет завтра. Лучше перестраховаться, чем кусать потом локти. Если их будет кому кусать.

С этим я не мог поспорить. «Корпус — сила сама в себе, Шимановский» — вспомнил я разглагольствования так и оставшегося безымянным для меня учителя истории Латинской Америки. — «Кланы знают, что он есть, и это останавливает их от безрассудных поступков». Может, наврал с цитатой, но смысл в нее он вкладывал такой.

В общем, дворец мне понравился.

Действительно, подниматься пришлось еще несколько раз. Шли мы неспешно, за коленку я не боялся — после магазинов, девчонки вновь свозили меня к профессору, по настоянию Катарины, который в очередной раз покачал головой. И вот, наконец, святая святых, последняя лестница, верхний этаж дворца, под самым шпилем. Пролет, оканчивающийся площадкой и широким коридором, оббитым светло-зеленым бархатом. На площадке стояло трое хранителей в парадной ангельской форме, обозначая, что территория дворцовой стражи в этом месте заканчивается. Три взрослые тетки. Я бы дал им не менее тридцати, и это правильно — королеву должна охранять старая гвардия, опытная, думающая, знающая, откуда может идти опасность. Дальше по коридору мы встретили еще троих, проводивших нас внимательными, но профессионально-равнодушными взглядами. Еще двое охраняли сам кабинет. Гермозатвор его был поднят, являя миру большие черные наверняка тяжелые двери, несущие скорее церемониальные функции. Одна из стражниц молча открыла их — действительно, тяжелые — показывая, чтобы мы вошли.

Приемная оказалась не такой большой, как я ее представлял, но очень богато убранной. Вокруг стен стояли антикварные диваны из золота и дерева, обитые чем-то натуральным, под потолком висела большая хрустальная люстра, как в театрах, только поменьше, пол был застелен мягким светло-зеленым ковром, под цвет стен, а на самих стенах висели зеркала, визуально увеличивая объем помещения. Внутри сидел лишь один человек, но человек этот стоил дивизии — сеньора Гарсия.

— Садись. — Она указала мне на диван напротив себя. И добавила для моей сопровождающей мягким, но железным голосом:

— Спасибо, Мишель. Как все закончится, я свяжусь с тобой.

По ответному взгляду моей провожатой я понял, что они на ножах. Во всяком случае, в данный момент. Вряд ли это длительная вражда, скорее соперничество — слишком многое в прошлом их связывает, но соперничество реально ощутимое.

Я покорно сел. Мишель скривилась, но молча вышла — здесь не та территория, где она может ответить. Пустившая нас хранительница, ожидавшая распоряжений, под взглядом сеньоры Гарсия кивнула и вышла следом. Дверь закрылась.

— Она занята, задержалась с делами, — пояснила мне главный наказующий планеты, и я целую секунду не мог понять, о ком она. — С нею всегда так — работает до упаду. Дел много, никуда от них не спрячешься. — Она усмехнулась и грустно покачала головой. — Планировалось, что закончит еще часа два назад, но при ее работе планировать такие вещи… Нереально.

— Как сам? Как колено? — резко перевела она тему разговора и кивнула на мою поврежденную часть тела.

— Хорошо, сеньора, — бодро ответил я. — Сегодня снова был у доктора. Говорит, операции будто и не было, но график восстановления нарушать запретил.

— Это правильно, — согласилась она. — Спешка нам не нужна, нужен результат. А как тебе церемония прощания?

Вроде простой вопрос, но я почувствовал себя не в своей тарелке. Это был тест, наш разговор; как и Катарина в свое время, и Мишель, она проверяла меня, наблюдая за реакцией на ведомые одной ей раздражители. А я с некоторых пор не люблю подобных тестов.

— Я ничего не понял, сеньора, — честно ответил я, чувствуя внутри злость, но сдерживая ее. — Мы опоздали, пришли после начала, и ушли пораньше, чтобы нас никто не видел. Но сама обстановка, атмосфера… Это хорошо, что у вас есть такие традиции, — сделал я вывод, которого не ожидал от себя сам. — Мне понравилось. Традиции должны быть, тем более у таких заведений, как ваше, разменявших столетие.

— Считаешь? — ее глаза потеплели. Правильно, задел за живое — похороны своих, какая бы она ни была железная, это живое.

— Так точно, сеньора.

— Это не единственная наша традиция, — задумчиво сказала она. — Есть и другие, много других.

— Я знаю, сеньора, — кивнул я. — С некоторыми даже успел столкнуться.

— Например? — ее брови приподнялись, а глаза хитро блеснули.

— Например, неуставные отношения, — продолжил я, чувствуя, что нужно взвешивать каждое свое слово. Любая ошибка, любая оговорка сейчас будет иметь последствия. — Да и некоторые уставные порядки у вас… Те еще!

— Да, есть такое, — согласилась она. — У нас много чего есть.

А может, у тебя имеются какие-то замечания по этому поводу, вопросы? Пожелания? Как у свежего человека, со стороны? Что в нашей жизни тебе оцарапало взгляд, на что нам нужно обратить внимание?

Я задумался.

— Не знаю, не определился, сеньора. Мало просто увидеть новое, нужно понять его суть. Найти причину и сделать вывод целесообразности. А я пока далек от этого.

Мой ответ ей понравился.

— Правильно, мальчик, не спеши. Ты прав, тут нужно подходить осторожно, вдумчиво. Иногда за безусловно негативной нашей традицией стоит скрытый смысл, скрытая цель, и цель эта безусловно положительная, превосходящая негатив методов ее достижения. Почти все наши методики воспитания основаны на этом. — Так что у нас тебе будет тяжело, очень тяжело. Правда, только пока не вникнешь, потом тебе понравится. — Она лучезарно улыбнулась.

— А когда вникну, можно будет подойти к вам и рассказать, что думаю?

Сеньора Гарсия рассмеялась.

— Разумеется! Хотя, не думаю, что ты будешь настаивать на том, что что-то нужно изменить. Мне так кажется. А вот ответь на другой вопрос, — перевела она тему, глаза ее опасно прищурились. — Я ломала голову, но так и не смогла понять: почему ты все-таки пришел?

И выдержав паузу, пояснила:

— После нашего посещения школы, Бенито промыли мозги, объяснили, что он — скверный мальчик. Заказал же он тебя лишь после провокации нашей дорогой Лока Идальги. Сведений об эксцессах с ним после посещения и до твоего появления у ворот дворца у меня нет. Что случилось, Хуан?

Мне не хотелось открывать ей душу. Не хотелось, и все тут. Мишель я открылся, и поступил правильно — в тот момент она вышвырнула бы меня за ворота, не сделай я этого. Но теперь…

…Теперь мне больше не хотелось рассказывать свою подноготную всем и каждому. Не нашла, не докопалась — ее проблемы. И ее службы. Ничего таинственного в произошедшем не было, что можно скрывать, но должен же быть у человека хоть какой-то личный закуток?

С другой стороны, Гарсия слишком близко к власти, слишком близко к королеве, чтобы с нею ссориться. С нею надо дружить, ни в коем случае не враждовать. Но изливать душу палачу…?

— Наверное, скверно осознавать, что вы не всеведущи, сеньора, — улыбнулся я, чувствуя прилив адреналина. Я должен ответить ей, и честно, но так, чтобы показать, что я не тот трясущийся мальчик, что сидел в кабинете Мишель. Она властна только над моим телом — с душой справлюсь сам. — Не можете знать все, как и службы, данными которых вы располагаете.

— Я и не говорю, что должна знать все, — голос ее налился сталью. Ей не понравилось, как я заговорил, и это слабо сказано. — Но конкретно про этот эпизод хотела бы знать поподробнее. Что-то не так, Хуан? — ее взгляд пришпилил меня к спинке дивана.

Mierda, сопляк, с кем бодаться вздумал! — воскликнул внутренний голос, но было поздно.

— Они встретили меня. — Я вложил в голос все отчаяние, которое испытал тогда. — Вечером, перед днем, когда я к вам пришел. И избили. Встретили случайно, просто ехали мимо, решили остановиться и оторваться за объяснения, «что он — скверный мальчик» — скопировал я ее интонацию. Сеньора нахмурилась. — Они не убили меня, лишь избили, но ясно дали понять, что могли сделать это. И что сделают в следующий раз, когда ваши люди с ними «поговорят». Что мне оставалось делать, сеньора? Идти в школу и ждать следующего раза, или попытаться поднять противостояние на такой уровень, где я смогу ответить этому подонку?

Она задумалась.

— Почему я об этом не знала?

Я пожал плечами.

— Вы у меня об этом спрашиваете?

— А зачем дерзишь? Нельзя было сразу сказать? Обязательно делать вступительную часть?

Я покачал головой и уткнулся глазами в пол.

— Там была девушка. Я познакомился с нею, провожал домой, и тут все случилось.

Ее губы расплылись в довольной улыбке.

— Мне не хочется говорить о личном, сеньора, — закончил я. — Это не просто поражение, это позор.

— Значит, девочкам в игровой ты не лапшу вешал, и девушка все-таки была? — Ее улыбка стала еще шире, а я…

…Я вдруг понял, что Мишель ничего не рассказала Гарсия о нашем с ней разговоре, о его содержании. И от этой мысли похолодел.

Она не сказала о девушке. Она не сказала о моей мотивации, предоставляя ей, главе наказующих и правой руке королевы, доискиваться до всего самой.

«Шимановский, во что это ты впутываешься? — вновь забил тревогу мой бестелесный собеседник, но на сей раз успел предупредить меня. — Что за интриги мадридского двора? В какую игру друг с другом тебя пытаются включить?»

Я не знал ответа, у меня не было даже версии. Но чувство, что это опасная игра, смертельно опасная, вдруг осадило все мои самые возвышенные планы относительно корпуса. «Просто так, чтоб взять мальчика, не проводят войсковых операций в городе» — вспомнилась мне не дававшая покоя много дней назад мысль.

Но не ввязавшись в эту игру я ничего не узнаю, — так же понял я. Так и останусь простачком-титуляром, до конца жизни, умеющим лишь рассуждать на сложные вопросы, не имея возможности хоть как-то применить свои выводы на практике.

А значит, все зависит от королевы, от разговора с нею. Стоит ли в это ввязываться, или дешевле для собственной жизни остаться титуляром-с-района? Некоторые игры слишком опасны, не стоит забывать об этом в стремлении апгрейда.

— Девушка была, — вздохнул я. — Но девчонкам я вешал лапшу.

— Поясни? — Она снова нахмурилась.

— Я — мальчик. Они — девочки. Многие из них… В состоянии воздержания, особенно младшие. У меня должен быть щит, за который можно спрятаться, спасаясь от них. И мне показалось, что Великая Любовь за территорией, сдобренная мыльными соплями — неплохой вариант.

Она рассмеялась, и смеялась долго. Улыбнулся и я.

— Значит, ты у нас такой продуманный?

— Скорее испугался, сеньора. Их много, я один — стало страшно.

— Да, ты прав, ты прав… — ни к кому не обращаясь произнесла она. — С ними ухо востро держать надо. Молодец, хвалю. Но как же все-таки девушка?

Я пожал плечами, как можно более равнодушно.

— Никак. Дело не в ней. Мы только познакомились, я первый раз ее видел. Но я не смог защитить ее, сеньора, ее облапали у меня на глазах. Кем я по-вашему мог чувствовать себя после этого?

Вот и вся моя мотивация. Я системный неудачник, не могущий защитить близких, несмотря ни на какие козыри, которые дарит мне судьба. Потому я здесь, излечиться от этой болезни.

Она задумчиво покачала головой — кажется, я ее убедил — и улыбнулась. Тепло, искренне.

— Ну что ж, лечись, малыш! — Затем неожиданно вскинулась:

— Все, сейчас она тебя примет.

Через секунду внутренняя дверь отворилась, из нее вышел низкий лысоватый мужичек, покрытый испариной. В руках он держал чемоданчик и стопку бумаг. Следом за ним вышла еще одна хранительница и кивнула нам — заходите.

Мужичок проскочил мимо, ничего не замечая, скользнув по мне неузнавающим взглядом. На сеньоре Гарсия его взгляд так же не остановился, но голова его при виде главной наказующей непроизвольно вжалась в плечи, что я мысленно для себя отметил.

— Не узнал? — спросила сеньора Гарсия, когда церемониальная дверь за ним закрылась. Я попробовал вспомнить его лицо, но у меня не получилось. Где-то я его видел, факт, но где?

— Министр юстиции. — Она усмехнулась. От ее усмешки несло жутью, видимо, отрепетированная. — Не повезло бедняге, под раздачу попал. Лея к концу дня обычно не в духе, под вечер всем достается.

— Значит, мне тоже достанется? — сделал я вывод.

Она снова рассмеялась и покачала головой.

— Ты — нет. К счастью для тебя. Пошли.

Мы поднялись. Этот раунд остался за мной. Но, возможно, это означало лишь первый гвоздь в крышку моего гроба — я только что неосознанно принял одну из сторон увиденного чуть ранее конфликта. Сторону Мишель, главы корпуса телохранителей, пытающегося претендовать на роль преторианской гвардии, а не сеньоры Гарсия, правой руки и доверенного лица королевы. Что это означает — увидим, но я не сомневался, последствия будут.

* * *

Примерно так я и представлял кабинет: большой, с огромным окном, настоящим, выходящим в атмосферу планеты, показывающим пейзаж из нагромождения куполов до самого горизонта. Где-то сбоку виднелись и горы, но окно выходило в сторону равнины, лишь краем захватывая их часть. Пол перед столом был покрыт натуральным ковром, большим и пушистым. Вдоль стен стояли деревянные шкафы, наполненные бумагами и книгами. Один из них полностью занимали огромные одинаковые раритетные тома: названия их с моей позиции разобрать было нельзя, но наверняка что-то вроде свода законов со времен независимости. В дальнем углу, не замаскированная, но очень хорошо вписывающаяся в интерьер и потому незаметная, располагалась дверца в другие покои, рядом с которой стоял диван, почти такой же, как в приемной, только еще роскошнее отделанный.

Стол, во главе которого сидела ее величество, представлял собой конструкцию из натурального дерева, сделанную большой вытянутой буквой «Т» — для совещаний. От него шел незабываемый запах дерева. Такой же стоял в кабинете у Витковского, и до сих пор вызывает у меня в душе ощущение брезгливости, властности и надменности дорвавшегося до власти подонка.

«Шимановский, тпрррррууууу! Ты нашел о чем вспоминать в кабинете у королевы!» — осадил я сам себя.

На самом столе был завихрен экран большого визора с изображениями документов, лежала разложенная управляющая панель терминала, а также стояли три голографические рамки. Голограммы располагались под углом ко мне, кто на них было не видно, но зная их количество, вычислить объекты изображений смог бы даже младенец. Ну, и, наконец, за самим терминалом сидела женщина, хозяйка кабинета. Среднего роста, с черными-пречерными волосами, спускающимися ниже плеч, и впалыми от хронического недосыпа щеками. Губы ее, бледные и тонкие, выдавали намек на улыбку, глаза, большие, с длинными густыми ресницами, выражали теплоту, брови же были неопределенно нахмурены. Одета она была в строгое, но роскошное бордовое платье с глубоким декольте, в котором было что показывать. Как и в прошлый раз, я мог дать ей не больше сорока, но чувствовалось, что ей больше, что она сдала, и эта внешность — результат действия целой армии визажистов и косметологов. Это что касается внешней части. Что касается внутренней…

…Покой и уравновешенность не являлись достояниями женщины в данный момент. Внешне она казалась степенной и уверенной в себе, но внутри сильно переживала. Или боялась.

Был еще немаловажный момент: женщина волновалась, да, но при этом выглядела самой непробиваемостью. Она владела собой так, что никакое волнение, никакие переживания не смогли бы пробить ее рабочую маску. Ее глаза пронзали меня насквозь, как бы говоря, что ТЕПЕРЬ не стоит дергаться и играть в глупые игры. Здесь, в этом кабинете, находится вершина мира, вершина планеты, и каждое сказанное мною слово будет иметь колоссальные последствия.

…А еще в ней не было высокомерия. В Мишель оно чувствовалось, хоть она его тщательно скрывала, в сеньоре Гарсия тоже, правда, сугубо профессиональное; в королеве же его не было вообще. Я был хоть и не равный ей, но стоял лишь на ступеньке ниже, и эта ступенька не такая значительная. Я еще не стал ангелом, не был даже «малышней» — так, новобранец, прошедший вступительный этап, но она УЖЕ относилась ко мне с подчеркиваемым уважением. И это сразу расположило, хотя она еще не начала говорить.

— Здравствуйте, ваше величество! — Я остановился в центре ковра и вытянулся по струнке. Чем вызвал у нее довольную улыбку.

— Садись, Хуан Шимановский. — Она указала на место за столом напротив себя. На негнущихся ногах я подошел и последовал приглашению.

Она молчала. Откинулась назад и с интересом разглядывала меня, мое лицо. О чем она думала — не знаю, но выражение лица у нее в этот момент было доброжелательным.

— Рассказывай, — наконец, выдавила она.

Я замялся.

— Простите… С чего начать, ваше величество? Что рассказывать?

Мои коленки начали отбивать чечетку. Я вдруг понял, что так сильно не волновался никогда. И это выбивало из колеи — такой реакции от себя не ждал. Особенно выбивал ее властный взгляд, гвоздящий к спинке кресла.

«Mierda! Да что такое! — пытался привести меня в чувство мой бестелесный спутник. — Да, королева. Да, правительница. Но ты же здесь для того, чтобы стать ее личным стражем! Возьми себя в руки, Шимановский!»

Не действовало.

— О себе. Все. Начни с рождения, — конкретизировала она.

И посмотрела на меня так… С заботой, почти материнской, демонстрируя, что понимает, что я чувствую. И что она не может иначе — я должен через это пройти. Это тоже тест, поведение с монархом при первой встрече, от него тоже многое зависит.

Как только я это понял, сразу отпустило. Колени успокоились, а кошки, дравшие когтями душу изнутри, на время остепенились. Возбуждение не прошло, нет, но включились мозги, а именно они делали меня Хуаном Шимановским, бившимся с целой бандой в школьном бассейне. То есть самим собой, человеком, плюющим на статус окружающих.

— Я…

Я набрал в легкие воздуха, глубоко выдохнул, и, подняв на нее глаза, улыбнулся:

— А зачем, ваше величество? Какой в этом смысл? Перед вами на столе лежит самое подробное досье на меня, какое только может существовать, с самого моего рождения. А учитывая прошлое матери, и до него. — При этих словах глаза ее величество на мгновение нахмурились. — Смысл говорить то, о чем вы прекрасно осведомлены?

Она молчала, подбирая слова. А может, приходя в себя от моей наглости. Да, наглости. Я сказал это, лично королеве, и не раскаиваюсь. Я слишком хорошо помню кабинет Мишель и ее скрытые тесты; здесь меня ждет то же самое.

У меня есть только одна возможность стать тем, кем хочу — удивить эту женщину. Да, удивить, именно в этом заключалась суть испытаний в кабинете главы корпуса. Сразу, не ожидая, когда она сама протестирует меня. Нужно доказать ей, что я не один-из-миллионов, а индивид, что я достоин этого проекта и ее личного в нем участия. В противном случае я не буду ей нужен — никто не захочет работать с представителем серой массы, таковой и без меня достаточно.

Королева рассмеялась. Правильно, я забыл добавить, что после своей тирады недвусмысленно улыбался, давая понять, что этот наезд значит на самом деле. И она поняла. А вместе с ее смехом из нее начало выходить напряжение, в котором она сидела до моего появления.

Через какую-то минуту передо мной вновь сидела женщина, но совершенно другая. Уверенная в себе, спокойная, знающая, что без ее одобрения Венера не полетит по своей орбите вокруг Солнца. Королева, настоящая, властная, какой я и представлял ее в мыслях. Подбородок ее гордо вскинулся, показная сталь в глазах исчезла, а усталость испарилась напрочь.

— Хуан, ты не прав, — молвила она, смотря на меня добродушным взглядом. — Да, у меня есть данные о тебе, все, от самого рождения. И даже до него… — Она на секунду сбилась и нахмурилась, но лишь на секунду. — Но никакая страница в отчете не заменит живого общения, а сухая строка характеристики не передаст отношения человека к чему-либо или кому-либо. Колонка данных с анализом не ответит тебе на вопрос, почему человек поступил так, а не иначе, что им двигало в этот момент. Так же и я, зная о тебе все, хочу послушать, что ты скажешь.

Она сложила руки на груди, приглашая меня начать. «Camarrado, кажется, это твой собственный любимый прием, слушать людей и определять, что они чувствуют. Не находишь?» — усмехнулся внутренний голос.

«То интуиция; здесь же — наука!» — возразил я.

Правы были мы оба. Что ж, тестирование началось. Самое главное тестирование в моей жизни. То, от которого будет зависеть, попаду ли я в команду к этой женщине.

Если вы думаете, что стать королевским телохранителем и стать членом ее команды это одно и то же, вы сильно ошибаетесь. Как говорят на Марсе, это две большие разницы. Да, она не запретит меня брать, не станет ссориться со своими офицерами-вассалами — было бы из-за чего. Но в таком случае максимум, что меня ждет — удел «мяса», бойца второго и третьего круга, до конца жизни. Меня не допустят даже в хранители. Она может организовать это, как сеньор. И все, что будет со мной в дальнейшем происходить, можно описать одним словом: «рутина». Ежедневная, еженощная. Боевая подготовка, дежурства во дворце, карты с постоянно меняющимися девчонками от скуки и изредка боевые операции, смысл которых вряд ли кто-то удосужится мне сообщить. И не факт, что в тридцать пять меня отпустят на вольные хлеба — все-таки я не девочка, у меня совсем другие пороги организма, и рожать потомство мне не надо.

Нет, такой жизни я не хочу. Лучше остаться в школе и биться с Кампосом, пусть даже насмерть. Любое же другое развитие событий будет возможно, только если она сама захочет меня приблизить и апгрейдить дальше, в том ключе, каком ей нужно.

И еще. Сейчас я «человек Мишель» для их внутренних игрищ. Это важно, и нужно показать, что я не намерен довольствоваться тем, что имею, что готов шагнуть дальше. И я начал.

Говорил я долго, очень долго. От самого рождения и до сегодняшнего момента. Не жалел красок и подробностей, плевав на время. Кажется, на последнее ей также было плевать. Иногда она останавливала и уточняла некоторые моменты. Например:

— Но почему? Если ты — вылитый латинос, и лишь мать имеет польские корни, зачем считать себя русским? Это же глупо!

— В школе нет поляков, ваше величество. Во всяком случае, начальной, — покачал я головой. — Есть только русские и латинос, остальные прибиваются или к тем, или к тем. К тому же, мать наполовину русская. А почему не латинос… Это вам так кажется отсюда, ваше величество, что у меня был выбор. Выбора не было.

…Да, выбора не было. Там, в районе, фактор маминой профессии играл небольшую роль, но фамилия у меня… Выдающаяся. Детки не могли пройти мимо такой. Но «русским» я посчитал себя даже не поэтому. Как понимаю сейчас, возможности утвердиться, как латиносу, наплевав на фамилию, имелись. Не было желания относить себя к высокомерным подонкам, которые издеваются над теми, кто не такой, как они.

И я честно пытался объяснить это ей, своей королеве, всю жизнь живущей во дворце и имеющей довольно смутное представление относительно того, что происходит за его пределами. Потому, как доклады и сводки — не показатель жизни простого народа. Но судя по ее непонимающему лицу, у меня вряд ли получилось.

Наконец, я закончил. Естественно, фонтаном и тем, что последовало за ним. Здесь я повторил версию, сказанную в приемной, но теперь уже не сомневался, ошибка это, или нет. Я чувствовал, что так надо, что так безопаснее, и интуитивно скрыл от нее наличие девушки в моих мотивах как таковой. Для нее подонки встретили меня вечером одного, и чуть не убили. Спасла же меня от расправы машина патруля гвардии.

Королева молчала. Долго молчала. Наконец, кивнула:

— Хорошо, Хуан. Я поняла. И лишний раз убедилась, что мои отчеты ничего не стоят. Живое общение не заменишь. — Она картинно скривилась. — Мне жаль, что ты вырос в таких условиях, но я не властна сделать раем жизнь абсолютно всех своих подданных, это не в силах ни одного правителя. Некоторым людям рай нужно заслужить, это закон мироздания, а в выбранном тобою пути ВСЕМ, претендующим на место ангела, нужно сделать это. — Пауза. — И посоветовавшись со своим ближним окружением, выслушав все отчеты и мысли относительно тебя, я пришла к выводу, что ты достоин того, чтоб попытаться. Попытаться, Хуан, — выделила она это слово. — Ты ведь понимаешь, КАК ИМЕННО тебе придется завоевывать место в раю, И КЕМ ИМЕННО ты станешь в итоге?

— Конечно, ваше величество. — Я улыбнулся, понимая, что настало время главного теста. — Как? Служа вам. Лично вам, не государству, не планете, не Венере. И я готов, ваше величество.

— …И если кто-то вдруг попытается обвинить меня в непатриотизме… — поспешил добавить я, чтобы не перегнуть палку, — то я отвечу, что кто, как не королева, лучше знает, что нужно государству? Даже если планете что-то в ее действиях не понравится? Не все полезное приятно.

Она кивнула — да, правильно. Именно это и ожидалось услышать. Но оставался второй вопрос. Я прокашлялся.

— Кем стану? Вашим слугой. Но не просто слугой, а верным, доверенным человеком. Тем, на кого можно рассчитывать в самых сложных ситуациях.

— Это общие слова, — она покачала головой.

— Вашей правой рукой, — конкретизировал я, глядя ей прямо в глаза. — Глупо ведь держать меня среди рядовых боевиков — буду слишком сильно выделяться.

Теперь она согласно кивнула. Глаза же ее хитро блеснули:

— Что они тебе обещали? В итоге?

— Что я стану главой корпуса телохранителей, — не мигая, ответил я, твердо смотря ей в глаза.

Она стушевалась. Взгляд отвела. Что, прямого ответа не ожидала? Думала, буду ломаться?

— И как они свой мотив объясняют? — взяла королева себя в руки. Я улыбнулся:

— У них есть красота. Но не хватает силы. И репутации НЕ-клоунов.

Ее величество произнесла несколько нелицеприятных слов о некой «белобрысой суке», после чего встала и подошла к окну, встав ко мне спиной.

— Скажу честно, у меня нет на тебя никаких планов. И никогда не было. — Я молчал. Ей было тяжело говорить, опять что-то непонятное и явно личное, и она тратила все имеющиеся силы, чтобы держаться, не закипеть в моем присутствии. — Меня огорошили этим решением. И той настойчивостью, с которой его приняли. Но главой корпуса телохранителей ты не будешь. Никогда.

— Слишком опасно, да? — усмехнулся я, пытаясь разрядить ситуацию, которая с катастрофической скоростью накалялась. Это «никогда» все же стало сюрпризом, но лишь потому, что каких-то пару часов назад я не мог себе представить, что у них тут внутриклановые разборки, между самыми близкими людьми.

Королева обернулась, но злостью от нее больше не разило — пришла в себя. Глаза ее были оценивающе прищурены.

— Да, Хуан. Слишком опасно. Рада, что ты все понимаешь. — Пауза. — Но надеюсь, ты также понимаешь, что ИМ знать это не обязательно?

На ее губах заиграла коварная улыбка. Вот он, последний тест. Но к этому тесту сидящий в ее кабинете парень был готов.

— Так точно, ваше величество. — Я склонил голову в поклоне.

Попал, поверила. И, довольная, прошла на место.

— Сейчас я расскажу тебе кое что, чтоб ты понимал о чем речь, — начала она новый виток беседы. Я вновь склонил голову, выражая желание слушать. — Меня считают слабой. За то, что мало что делаю сама. Дескать, за меня все делают другие, я даже ключевых решений не принимаю. Молчать! — перебила она мои готовые сорваться возражения. Я демонстративно уткнулся в зеркально отполированную столешницу. — На самом деле это часть политики выживания. Мимикрия. «Покажи всем, что ты слабее, пусть не принимают тебя в расчет». «Пусть думают, что управляют тобой». Может ты меня и осудишь…

Под ее тяжелым взглядом я поднял глаза, но вновь заткнулся, так и не начав говорить.

— Но мне плевать, Хуан. Так же, как плевать на всех остальных. Ты — мужчина. И большинство игроков планеты — мужчины. Я же женщина, и приспосабливаюсь так, как умею.

Вздох.

— Не буду рассказывать тебе про кланы, про все беды нашего государства, это слишком долго и муторно. Позже ты сам все поймешь, если, конечно, дорастешь до стадии понимания. Расскажу лишь про свой ближний круг, с которым ты непосредственно будешь работать, в котором некоторые обязательно захотят работать с тобой. Со временем… — Ее глаза недобро сузились. — Во-первых это мой бывший муж, Серхио Козлов.

Я кивнул. Уж кого, но дона Козлова знала вся Венера.

— Он интриган. А главное, считает, что эта планета лично его, что он правит ею, используя меня лишь как свою ширму. Кое в чем он прав, но у него есть одно достоинство — он считает всех глупее себя.

Она помолчала. Говорить об этом человеке ей было явно тяжело.

— Но есть и недостаток — он действительно умный. И его трудно контролировать. Скажем так, его невозможно контролировать. Проще полностью отстранить его от дел и держать подальше — бороться с ним иначе у меня так и не получилось.

Вновь пауза и вновь тени на лице.

— Но кроме перечисленного у него есть еще одно свойство, он надежен. Не предаст меня, не ударит в спину. Да, интригует, по мелочи, но когда я улетаю с планеты, я точно знаю, что Венера в хороших руках.

— Почему? — не понял я и задал этот вопрос вслух. — Если он интригует против вас?

Она пожала плечами.

— Он патриот Венеры. Любит эту планету. Не меня, ее. — В ее глазах появилась легкая грусть. — Я не знаю ни одного местного уроженца, который любил бы Венеру так сильно, хотя ты сам знаешь, откуда он родом. Он интригует против меня, да, но не в собственных меркантильных интересах, как остальные. Он делает это во благо планеты. Просто считает, что в некоторых вопросах я не права, и для блага государства лучше поступить иначе. Но он никогда не поддержит переворот против меня, кто бы его не совращал, а это немало. — Она усмехнулась. — Повторюсь, когда я покидаю планету, я знаю, что она в надежных руках.

— Еще у меня есть сестра Алисия, — вздохнула она после небольшой паузы. — Эта выдра тоже неглупая, а главное, сидит на своем месте. Даже я не знаю всего, что творится в ее департаменте, и не смогу назвать всех, под кого она копает. Она спит и видит, как бы посидеть на моем месте, это ее заветная мечта, но, к сожалению, моему сожалению, она слишком хорошо понимает, что потеряет этим шагом куда больше, чем приобретет.

— Сожалению? — вновь не понял я. — И зная это, вы оставляете ее на такой должности?

Ее величество усмехнулась.

— Да, к сожалению. Сгноить ее в тюрьме, поймав за руку при подготовке переворота, или убрать по-тихому, было бы куда проще. Но — вздох — снова повторю: она понимает, что потеряет этим шагом гораздо больше, чем приобретет. Королева рабыня, у нее скованы руки. Она мало что может, несмотря на кажущуюся властность. В отличие от главы безопасности.

Это инстинкт, Хуан. Инстинкт держать всех, в том числе меня, под контролем — он у нее в крови и ничем его не выведешь. Однако, в ее лояльности я уверена, Алисия так же не ударит в спину. В спину МНЕ Хуан, — глаза королевы холодно блеснули. — Пешками же она жертвует направо и налево. Имей это в виду.

Я поежился и нервно сглотнул.

— Теперь еще Мишель начала что-то мудрить, — продолжила королева тем же тоном. — Я не понимаю ее мотивов, не знаю целей, и это создает дискомфорт. Она закрыла меня своим телом там, в Дельте, когда в меня стреляли, за это я многое ей простила и могу простить в будущем, но есть вещи, рядом с которыми это ничего не значит.

Я вновь сглотнул. И кивнул — все понял.

— Я знаю, ваше величество, — выдавил я. — Но я также знаю, что…

Она жестом заставила меня замолчать.

— Ты должен понять главное, Хуан. Я контролирую их. С тем или иным успехом. Убрать их совсем неприемлемо — на их месте окажутся куда менее лояльные мне люди с куда большими амбициями. Знакомый же сильный противник лучше незнакомого.

Она помолчала.

— И последнее, Хуан, что ты должен знать. Деталь, которую все знают, и которую должен знать ты. Как алфавит, как таблицу умножения. Я не прощаю измен.

— Но… — вскинулся я, но она протестующе подняла руку:

— Молчи. Лучше молчи. Пока…

Затем поднялась и поправила платье.

— Пойдем со мной. Я покажу тебе, что бывает с теми, кто не оправдывает мое доверие, говоря одно, на деле делая совсем другое.

Я аккуратно поднялся. Дверь распахнулась, в кабинет вошли двое хранителей во главе с Гарсия.

— Все готово, ваше величество!

* * *

Мы спускались на лифте. Большом, роскошном, и весьма крепком на вид. Затрудняюсь представить его вес, но, кажется, его рассчитывали с учетом возможности передвижения кабины в условиях атмосферы. Двойные створки внутри, кроме тех, что снаружи, толстенные стены, система жизнеобеспечения, подающая внутрь струйку кислорода…

…Да уж! Точно, крепость, а не дворец!

Естественно, спускались мы медленно, с такой махиной быстро опасно, и очень долго. И вот второй параметр нашего спуска показался мне гораздо интереснее первого.

Повторю медленно: мы. Спускались. В подземелья. Золотого дворца. Самого таинственного места столицы, о котором ходят лишь слухи. В наземной части дворца бывали многие: кто-то здесь работал или работает, кто-то служил или служит, кто-то бывал на приеме. Сведений же об этой части в свободном доступе нет, а слухи, одни фантастичнее других. Лифт ехал медленно, естественно, по сравнению с другими лифтами, абсолютная его скорость все-таки не черепашья — то есть, глубина погружения превысила все пределы моей фантазии. Более ста метров. Намного более. Единственной подсказкой, не проливающей, однако, свет на абсолютные цифры, была иконка конечной точки на панели управления, архаичной, кнопочной — «минус тридцать два». Тридцать два уровня до земли.

Все это время мы молчали — и я, и сеньора Гарсия, и королева. И тем более хранители. Взгляды моих сопровождающих не выражали ничего, и если честно, меня бил мандраж. Эти женщины что-то задумали, что-то не очень хорошее, и, судя по всему, я могу не вернуться на поверхность, если не оправдаю то, ради чего меня туда везут. Колени от этой мысли мерзко дрожали.

Я никогда не страдал клаустрофобией, но сейчас, когда мы достигли цели и вышли в полутемный тоннель, ощутил ее легкий приступ. Сотни метров земли над головой навалились так, что захотелось пригнуться, после чего броситься прочь. Удержал лишь тычок одной из хранительниц, да вид взведенной винтовки в руках другой.

— Все нормально, не бойся, — как гром в глухом пространстве раздался голос сеньоры Гарсия. — Никто не собирается делать тебе плохо.

Сказано было с пренебрежением. На губах идущей рядом королевы проступила улыбка.

— Что, так заметно, да?

Королева кивнула.

— Это нормально. Я бы на твоем месте тоже боялась.

Какое-то время мы шли молча, но вскоре она вновь заговорила:

— Здесь, в подземельях, находятся склады и бункера на случай войны. Резервные покои, резервные центры управления, резервные энергореактора. Ядерные аккумуляторы, способные несколько недель питать всю огромную Альфу. Здесь же мы отвели место под… Очень нужные помещения, без которых функционирование королевской власти немыслимо.

— Тюрьму? — понял я, ощутив еле уловимо кислый запах в воздухе.

Мне не ответили, но ответ не требовался. Здесь буквально воняло отчаянием и безысходностью. Полутьма, стены и низкий потолок давили на потенциального узника, погребая под собой его надежду выбраться. Идеальное место для подобного заведения.

Через пару минут впереди показалась секция тоннеля, освещенная встроенной в потолок рассеивающей лампой, горящей на полную мощность. Рядом располагались створки шлюза, возле которых стояли еще две вооруженные хранительницы. Мы подошли, одна из них поднесла браслет к опознавательному глазку, створки начали разъезжаться.

— Заходи, — сказала стоящая сзади ее коллега, коснувшись моей спины. Королева и сеньора Гарсия смело шагнули внутрь, я же замешкался, вновь отчего-то подумав, что обратный путь вне сопровождения ее величества невозможен. Повиновался, вошел.

Помещение больше всего походило на огромный медицинский кабинет-ангар. В нем стояло несколько ширм, столиков с инструментами, какие-то приборы, иньекторы, излучатели. Два активированных терминала управления с обилием горящих кнопок и иконок, выдающих какие-то диаграммы и колонки цифр. Еще несколько терминалов, но деактивированных. И запах эфира в воздухе, словно мы находимся в больнице. Но на этом сходство с кабинетом заканчивалось и начиналось с палаческой.

В центре, за ширмой, в первый момент скрывшей его от меня, лежал мужчина, окровавленный и голый. Руки и ноги его были разведены в стороны и надежно закреплены толстенными металлическими скобами, уходящими в горизонтальную наклонную плиту, на которой он лежал, рот же был заклеен клейкой лентой. Лицо мужчины представляло месиво, кровь на бровях и виске запеклась, тело изобиловало порезами и ранами, причем в большинстве свежими. Сам он, как только мы вошли, поднял на нас затравленный испуганный взгляд и отчаянно замычал, пытаясь что-то сказать.

— Рот, — бегло бросила ее величество. Глаза ее гневно сощурились, губы искривились в высокомерной усмешке. Теплых чувств этот человек в ней не вызывал. Из-за другой ширмы вышли почему-то до сих пор незамеченные мною люди — два человека в белых халатах, один из которых отлепил клейкую ленту. Прикованный тут же запричитал, и основным мотивом его причитаний было: «Ваше величество, я же все вам рассказал!» и «Вы же обещали мне! Пощадите!». Я перевел взгляд на палачей в белых халатах. Палачей, не докторов, ибо лица их скрывали полупрозрачные, но затемненные маски, словно красное покрывало с прорезями для глаз их собратьев эпохи средневековья. Двоякого толкования маска не вызывала.

— Как он? — бесстрастно спросила королева. Один из палачей пожал плечами, другой, точнее другая, спокойно ответила: «Нормально». Голос у нее был женский. Я пригляделся — фигура тоже, хотя эдакая мужиковатая, брутальная — сразу и не скажешь.

Второй палач явно был мужчиной, твердой походкой отошел в другой конец комнаты и встал за один из работающих пультов. Женщина, не делая знаков различия, обратилась к королеве, словно к давней подруге:

— Указания будут?

Та подошла ближе к распятому мужчине, который при этом затих, и принялась его рассматривать. Увиденным осталась довольна.

— Все по плану.

Женщина-палач кивнула и удалилась.

— Нннне… Нннне надааа! В-ввв… Вваше… Вввели… — простонал прикованный, давя в себе приступ ужаса. Королева его стон проигнорировала, вместо этого обернулась ко мне:

— Хуан, опиши то, что ты здесь видишь.

Она смотрела мне прямо в глаза, пронзала насквозь. Я непроизвольно отшатнулся, но уткнулся спиной в заботливо выставленное вперед плечо одной из хранителей.

Вздохнул. Отпустило. Вновь окинул взглядом помещение. Улыбающуюся королеву. Каменную главную наказующую. Четверых бесстрастных хранителей и двоих палачей с закрытыми лицами, настраивающих какие-то приборы. Никто из них не испытывал дискомфорта, бьющийся в истерике человек не вызывал у них эмоций. А я?..

Мне было жаль его. Но жаль по привычке. Мать всегда учила меня жалеть слабых, помогать в беде. Но я тут же поймал себя на мысли, что в пыточные под Золотым дворцом просто так не попадают, что-то он совершил против нашей любимой королевы, и относиться к нему нужно не только с позиций гуманизма. Это жизнь, которая будет идти по своим законам, как бы я к ней не относился, и если хочу подрасти, мне нужно смириться с тем, что что-то происходит не так, как я хочу, воспринимать все спокойно. Пусть это будет первый шаг на пути моей ломки, но он необходим. Особенно в данный момент, ибо все происходящее — тоже тест.

Но понимать — одно, а пересилить себя…

— Опиши, что ты видишь, — вновь попросила королева, теперь мягко, почти по-домашнему, тонко чувствуя мое состояние.

Я начал говорить. И пока говорил, какой-то скрытый механизм во мне поднимал и поднимал защитные створки, придавая уверенность в себе.

— Я вижу пыточную, — начал я. — Современную, какой она должна быть. Внутри — двух палачей, хорошо знающих свою работу, — отметил я профессионально-озадаченные движения парочки, не обращающей на происходящее вокруг никакого внимания. — Еще королеву, заглянувшую сюда с охраной, чтоб показать это богатство одному глупому пареньку, не подозревавшему до того, во что ввязывается. — Эта реплика у всех присутствующих вызвала улыбку, а ее величество и Гарсия даже переглянулись. — И человека, прикованного к пластиковой доске. Голого, избитого, сломленного, — закончил я, — бросая взгляд на узника.

— Все? Насчет человека? — Брови королевы сдвинулись.

Я пригляделся к стонущему, но добавить ничего не смог.

— Все, ваше величество.

Она недовольно покачала головой.

— Ты забыл добавить, «преступника», Хуан. Голого избитого сломленного преступника. Человека, который совершил преступление.

Пауза.

— Этот сеньор предал меня, Хуан. Он дал мне клятву, личную, верности. Не вассальную, нет, — она усмехнулась, — но и такие не даются просто так. Да, Раймундо? — воскликнула она, обращаясь к прикованному.

Человек застонал и забился, по его лицу потекли слезы отчаяния.

— Наши девочки проходят ломку, Хуан. Ломку психологическую. Мы не зря берем их в тринадцать, только в этом возрасте из них можно воспитать кого-то стоящего вместо затравленных волчат. Но и в этом случае у нас не всегда получается сделать их абсолютно лояльными: иногда некоторые соблазняются «прелестями» мира и предают.

Ты пришел к нам в возрасте, когда ломка бесполезна, уже сформированным, — продолжила королева. — С устоявшимся мировоззрением. Мы не можем давить на тебя, прививая чувство преданности. Мы можем только объяснить. Чтобы ты, как грамотный человек, сделал осознанный выбор. Чтобы понял.

Да, ты глупый мальчик, — продолжила она. — Сунулся туда, где работают жестокие законы и правила, не зная их. Но я, как будущий сеньор и королева, должна восполнить этот пробел. Смотри, Хуан. Внимательно смотри, как поступают с клятвопреступниками.

Она повернулась к прикованному человеку и что-то бросила Гарсия.

— Двоечка, — произнесла та бесстрастным голосом. — Разряд!

Палач-мужчина дотронулся до иконки управляющего контура. Человека трухнуло, он выгнулся, насколько мог, и заорал так, что я втянул голову в плечи.

— Пятерка, — продолжала Гарсия. — Разряд!

Палач вновь подал ток на узника, используя его тело, как проводник. Тот вновь выгнулся, а в крике его не осталось ничего человеческого. Борясь со спазмами, я попытался отвернуться, но властная рука королевы схватила меня за подбородок и повернула обратно:

— Смотри, Хуан! Смотри!

Кажется, из моих глаз потекли слезы.

— Шестерка, — продолжила Гарсия. Разряд.

Да, слезы. Они катились помимо моей воли, и я не чувствовал стыда за них. Я не готов. Я слишком мягкий, чтобы вынести такое.

— Семерка…

— Достаточно, — перебила королева, видимо, все-таки сжалившись надо мной. — Заканчивайте. Для первого раза хватит.

— Все готово? — последовал вопрос наказующей к палачам. Женщина-мужичка кивнула и извлекла из под специального колпака металлический ковш с дымящимся нечто внутри.

И хранители, и Гарсия, и королева, как по команде отошли подальше от стола, королева же еще и оттащила меня за плечо. Палач поравнялась с человеком, и тут, кажется, до того дошло, что с ним хотят сделать.

— Вы же обещали! Обещали, ваше величество!!! — заорал он так, что барабанные перепонки мои еле выдержали. — Я же все рассказал! ВСе-ВСе РАССКАЗАЛ!!!

В его крике было столько отчаяния, что я… Да, мне стало плохо. Но я не мог отвернуться.

— Раймундо! — прозвучал голос королевы. Торжественный и грозный. — Ты давал мне клятву, и ты ее нарушил. Как твой сеньор и твоя королева я приговариваю тебя к смертной казни.

— Согласно древнему обычаю, — она повернулась ко мне в пол-оборота, как бы объясняя то, что остальные присутствующие знали, — человека, предавшего сеньора за золото, казнят золотом. Но мне жаль переводить драгоценный металл на такого, как он. Посему ты приговариваешься к казни свинцом, — вновь повернулась она к нему.

Мужчина-палач схватил обезумевшего мужчину за подбородок, зафиксировал его сильными руками и вставил в рот большую воронку. После этого женщина неспешно начала выливать в нее то, что плескалось в ковше. Расплавленный свинец…

…Пришел в себя я в коридоре, возле лифта. Меня рвало на стену и на пол, я ничего не чувствовал, кроме желания как можно быстрее свалить наверх, на воздух, подальше от этой пыточной, от дворца, а может и от этой планеты. Сзади стояла хранительница, в руке она держала обильно смоченный нашатырем ватный тампон, которым обмазывала до этого мне лицо.

— Точно все нормально?

Я уперся руками в стену и попробовал подняться, преодолевая дрожь в руках и ногах.

— Да, с-сеньора. Уже все.

— Тогда пошли.

Она похлопала меня по плечу и указала на противоположный конец коридора.

— Я тут… — Я бросил беглый взгляд на испачканные пол и часть стены.

— Здесь дроиды-уборщики. Они и не такое убирают, — констатировала она и вновь потянула за рукав. Я последовал ее настойчивому приглашению и поплелся в сторону лифта.

Королева со свитой, естественно, кроме палачей, уже ждали перед его створками. Вид у всех был невозмутимый, и это не было наигранно.

— А вот и наш мальчик! — улыбнулась моя хранительница. Королева улыбнулась в ответ, оглядев меня с материнской заботой:

— Полегчало?

Я кивнул.

Она какое-то время рассматривала меня с недоверием, но затем расслабилась.

— Поехали.

Мы зашли в лифт, створки сошлись, вначале одни, затем вторые, после третьи. Лифт тронулся, начиная неспешный долгий путь наверх.

— Я все понял, ваше величество, — произнес я и непроизвольно огляделся на присутствующих. Королева не останавливала, значит, можно продолжать при всех. — Все-все. Единственное, не понимаю, зачем так жестоко? Зачем пытать, зачем казнить ТАК?

Она усмехнулась.

— Ну, во-первых, казнь — это обычай, не мне его рушить. Этот человек работал в моей… Секретной службе, — сформулировала она, — а там очень многое держится на обычаях и традициях. Он не являлся должностным лицом, его не за что арестовывать и казнить официально. — Но он, действительно, передал за золото достаточно интересную информацию обо мне и моих делах одному из кланов, а такое не прощается.

Это была не самая важная информация, Хуан, но это было ПРЕДАТЕЛЬСТВО! — повысила она голос. — Если оставить его безнаказанным, случится прецедент, и моя власть ничего не будет стоить.

Пытки… — она задумалась. — Я противница пыток, Но не пытать нельзя. К сожалению, несмотря на все современные достижения в области химии, только комбинация методик может преодолеть действия современных «антихимий» сывороток правды. Мы вновь, как века назад, зависим от дыбы и орудий инквизиции. Усовершенствованных, но гуманнее от этого не ставших. Я ответила на твои вопросы?

Я кивнул.

— Да, ваше величество.

— Пытки, казни… — продолжила она, заканчивая сегодняшнюю непростую лекцию, — это средства. Всего лишь. Способы достижения цели, незыблемости закона бытия. На то он и закон бытия, чтоб быть незыблемым.

Она помолчала, и подвела итог:

— Цезарь может быть только один, Хуан. И горе тому, кто этого не понимает.

 

Глава 11

Главный постулат власти

Машина медленно покачивалась, и только по покачиваниям можно было определить, что мы куда-то едем. Да, не привык я к таким тяжелым транспортам: ничего в них не чувствуешь, никаких ощущений. Будто на месте стоишь. «Эсперанса» тоже мягкая машина, но скорость, с которой на ней гоняет Катарина, убивает любой комфорт. Кому как, но нормальным людям это вряд ли должно нравиться.

Нам некуда было спешить, и скорость устраивала всех, сидящих в машине. Впереди нас, в частности меня, ждали месяцы, если не годы, однотипной жизни, и лишний час не играл никакой роли. В салоне, внутри «Мустанга», я ехал первый раз, и ощущения были здоровские. Говорят, «Либертадор» еще больше и еще уютнее, но и «Мустанг» привел меня в трепет: на таком не стыдно перевозить саму королеву. И, наверное, перевозят. Иногда. Во всяком случае, аристократы эту модель эксплуатируют очень даже, взять к примеру хоть мою старую знакомую, севшую в почти такой же…

…И мысли вновь, невольно, вернулись к девочке с белыми волосами. За все время я так и не смог выкинуть ее из головы, как ни старался.

— О ней подумал? — усмехнулась сидящая напротив Паула. Вот гадина, она что, по лицу все мои мысли читает? Остальные девчонки противненько захихикали.

— Не бери в голову, — ктнула меня локтем в бок вроде-как-Мия, сидящая слева.

— Огонек не со зла, — повторила ее жест сидящая справа вроде-как-Роза (пока буду называть их так, хотя кто из них кто — не поручусь). — Просто у тебя все мысли на лице написаны. А мы не смеемся, правда. Просто интересно.

— Интересно… — Я недовольно хмыкнул.

— Ты вообще новости знаешь? Про себя? Насчет того, что ты рассказывал тогда у нас? — лукаво усмехнулась Мия. Я обреченно вздохнул:

— Откуда? Я у вас с того дня не был ни разу. Вру, был, вчера, но меня быстро-быстро «ушли», — вспомнил я вчерашнюю церемонию и общение с хранителями. Повисло молчание.

— Ну, говори! — фыркнула Роза на сестру.

— Лучше ты скажи, — стушевалась та. — У тебя лучше получается.

— Нет, ты. Ты же начала!.. — парировала Роза.

Сестренка, что слева, вздохнула и поведала следующее:

— Девчонки, после твоего ухода, собрались все вместе и обсудили твое поведение. И пришли к выводу, что ты — трепло.

Касандра и Паула вновь засмеялись, теперь во весь голос — видно, такая у меня была рожа. Сестренки тоже улыбнулись.

«Дожился, Шимановский, — уколол мой личный бестелесный собеседник, — уже и треплом величают!»

— Все решили, что ты заливал насчет своей девушки, — продолжила Мия. — Что она аристократка и у вас все серьезно.

— Вот даже как?.. — завертел я головой. А вот об этом стоило задуматься. И о версии, преподнесенной мной сеньоре Гарсия, ответной реакции той на нее. — Что, совсем-совсем заливал?

Сестренки переглянулись вначале между собой, потом с Кассандрой и Паулой.

— Нет. Девушка есть, — констатировала Роза. Ну, хоть на этом спасибо. — Этого никто отрицать не посмел. А кто посмел бы, той твоя знакомая богиня по имени Камилла выцарапала бы глаза. На полном серьезе.

Вновь раздался смех, но на сей раз просто подначка.

— Чем ты ее пронял, Хуан? — закатила глаза соседка справа.

Я не знал, что ей ответить. Ничем же не пронимал. Просто так получилось.

— И что решили в итоге, насчет девушки? — Я перевел красноречивый взгляд на Кассандру, как на главную. Та смутилась, но ответила:

— У тебя есть девушка, которая тебе нравится и ради которой ты пошел на безумство. Но она совсем даже не аристократка, и вы не встречаетесь. Она просто… Есть.

— Не встречаемся… — зачем-то потянул я.

— Женщин трудно обмануть, Хуан, — хмыкнула Паула. — Особенно, если это касается других женщин. Добро пожаловать в корпус, мальчик!

Она не зло улыбнулась, остальные последовали ее примеру.

— Надеюсь, вы не рассказали им правды? — выдавил я, немного придя в себя. — Той, самой, настоящей?

— А мы тебя тогда совсем почти не знали, — скривилась Кассандра. — Мы же приехали — а тебя нет. Откуда б нам что знать? Но то, что узнали вчера, в торговом центре — нет, не сказали, — понизила она голос.

— И на этом спасибо. — Я мысленно с облегчением вздохнул.

— Кстати, Хуан, мы тут решили по поводу этой девочки… — Замялась Мия и толкнула в спину Розу, протянув руку за моей спиной. — Теперь давай ты, твоя была идея.

Роза скривилась, оглядела сидящих напротив Паулу и Кассандру, затем, сбиваясь, начала:

— Мы посовещались и решили… В общем…

— Мы тебе поможем, — пришла ей на помощь невозмутимая Паула. — Поможем с нею.

— В смысле? — не понял я, переводя взгляд с одной на другую.

— В смысле найти ее, — объяснила Роза. — И все-все ей рассказать, что сочтешь нужным.

Поскольку я все еще не понимал, она пояснила:

— Ты будешь заперт на базе несколько месяцев — никакой связи с внешним миром. У нас же есть право выхода в город, свободного выхода. Мы найдем ее, и объясним, где ты и что с тобой. Ну, или расскажем легенду, которую сам придумаешь. И у вас будет связь.

— Сам подумай, — продолжила Паула, и тон ее был предельно серьезный, — даже если ты ее найдешь, не факт, что ее охрана тебя к ней подпустит. Ты не сможешь с нею увидеться, Хуан. Мы же сможем. — Она выдавила лучезарную улыбку.

От ее улыбки, искренней и честной, и от такого же искреннего желания помочь, мне стало не по себе. Я поерзал, но решил быть откровенным до конца. Хотя бы с самим собой. И осадить их, пока они не наделали глупостей.

— Мне не нравится эта идея, — покачал я головой. — Не надо помогать мне.

Это заявление вызвало недоумение. Девчонки переглянулись.

— Понимаете, я долго думал, почему не делаю этого, не ищу ее. И пришел к выводу, что знал все, что ты сказала мне вчера в торговом центре — посмотрел я Пауле в глаза. Та отвернулась. — Знал, но не понимал — это было на уровне интуиции. Вчера же, взвесив твои слова, понял все свои действия, начиная с той злополучной субботы после Королевской галереи.

Я сделал вынужденный вздох — собраться с мыслями, да и просто вздохнуть воздуха, которого перестало хватать. Кажется, мне давно стоило поговорить с кем-нибудь на эту тему, выговориться: только начал — и сразу стало легче. Слова сами сложились на языке.

— Я не знал, но чувствовал, что не смогу потянуть аристократку. Что в том формате, в каком они могли быть, наши отношения обречены. И боялся этого. Оттого постоянно метался между желанием ее искать и нежеланием находить. Знаете, она сама сказала мне фразу, которой меня охарактеризовала: мне нужно все или ничего. Видно, интуиция склонила чашу весов там, где разум спасовал.

Я оглядел их лица. Девчонки пытались меня понять, вникнуть, но получалось только у Паулы, которая отрицательно качала головой.

— Был один момент, я искал ее, — возбужденно продолжил я, уходя в воспоминания. — Энергично взялся, перерыл половину «золотой сотни», включая двоюродных и троюродных членов семей. Это было в тот памятный день, когда меня встретил киллер. Помните его?

Они помнили.

— Сразу после нашей с ним встречи, там же, на улице, на лотке, я купил обзорную книгу об аристократии и начал ее штудировать. А перед этим позвонил Катарине и послал ее далеко-далеко, и с ее корпусом, и перспективами. Вы не поверите, девчонки, это было классное время! Я верил в себя, верил в свои силы, считал, что смогу перевернуть горы. И на какой-то миг, жалкий миг, ко мне пришла уверенность, что я смогу построить взаимоотношения даже с такой, как она. Я был уверен в себе, кипел жизнью, но…

Из моей груди вырвался вздох, а вместе с ним все отчаяние, которое навалилось вслед за последовавшими за тем днем событиями.

— …Но на следующий день тебя чуть не повязали бандиты сеньора Кампоса, — продолжила вновь все понявшая по моему виду Паула.

Я кивнул.

— Бандиты Кампоса. Продажные подонки гвардии. Обмен. Предательство. Кровь. Я понял, что я — никто. И моя самооценка, девчонки, на какой-то момент поднятая до невероятной отметки, упала еще ниже, чем была до этого. И загнанная на время в угол интуиция вновь запретила мне ее искать.

Я ее недостоин. Я ничего не смогу сделать, найдя ее. Стану игрушкой.

— …Я бедный родственник, теряющийся в дорогом магазине, который не знает, как вести себя за пределами своего маленького мирка! — с отчаянием закричал я, теряя контроль. — Я слабый! И такая, как она, привыкшая повелевать, не сможет не задавить такого, как я!

Я опал. Девчонки молчали.

— Во всяком случае, пока, — закончил я на оптимистической ноте. — И я очень надеюсь, что с вашей помощью это будет твердое устойчивое «пока», которое пройдет через время. Для этого я и пошел в корпус — стать сильным. — Я вымученно улыбнулся.

Они поняли, все, даже Сестренки, которые не присутствовали во время нашего вчерашнего разговора. Сама Паула, кстати, подала голос, но вяло, неуверенно, озвучивая совсем не то, что я хотел бы услышать от такой, как она:

— А я хотела сегодня извиниться. Сказать, что вчера была на нервах, лишнего наговорила. Тут эта церемония, гибель девчонок, там… мои разногласия с некоторыми представителями аристократии… Помощь хотела предложить, во искупление… А ты вон как…

Я кивнул. Да, а я «вон как».

— Ты не прав. Мне кажется, что не прав. Но я не смогу переубедить тебя.

Правильно, девочка. Такого, как я, переубедить очень сложно. Я покачал головой.

— Это мое право. Я просто прошу вас об одолжении. Как будущих сестер и напарниц.

— А если она тебя разлюбит? — подала голос Мия, смотря в пол. На мое замечание про сестер и напарниц они отреагировали бурно, в основном покраснели и поспешили отвернуть глаза в стороны. — Если полюбит другого? Или ее насильно выдадут замуж?

Я отрицательно покачал головой.

— Судьба. Если разлюбит — так тому и быть. А замуж… — Я скривился, вспомнив свою взбалмошную аристократку. — Не думаю, что она мечтает об этом в ближайшее время. И вообще она не похоже на девушку, которую кто-то сможет заставить выйти замуж насильно. Не спрашивайте, личное впечатление.

Если же этого не случится… — Я сделал эффектную паузу. — …Я буду бороться за нее. Но бороться будет не мальчик-Хуанито, а сеньор Хуан, вассал королевы, ангел, сильный мужчина, могущий одолеть врагов и смотрящий знати в глаза на равных. И до марсианского Олимпа ему будет, выйдет она к тому моменту замуж, или не выйдет. Все получает только победитель. И прошу, не надо искать ее за моей спиной: если узнаю, что вы владеете информацией и можете с ней связаться… Я не выдержу и сорвусь. И все испорчу.

— Ничего себе! — покачала головой Кассандра.

— Только так, — ответил я. — Пожалуйста, девчонки, дайте время. Хотя бы несколько месяцев.

— Не много?

Я не ответил, лишь отвалился назад, на спинку дивана. Вместо меня, неслышимый для них, съязвил внутренний голос, точно охарактеризовав ситуацию:

«А там, Шимановский, глядишь, или калиф умрет, или ишак сдохнет!»

* * *

Что-то шло не так. Вокруг меня образовалась пустота, вакуум, имеющий искусственное происхождение.

Меня вели по коридору, очищенному ото всех обитателей здешних пенатов, под конвоем из двух «морпехов». «Чертова дюжина» плелась следом на расстоянии, и тоже в сопровождении. Я догадывался, куда мы идем, но не имел понятия, почему. Зачем им это, если вроде бы все, решение принято, королева дала добро?

Минут через пять мы подошли к большому гермозатвору, охраняемому еще парой «морпехов». Створка поднялась вверх, горизонтальные внутренние двери разъехались, и меня ввели внутрь. Сопровождение тут же сделало шаг назад, створки закрылись, и я остался наедине с теми, кто сидел в этом помещении. Ну, вот и они, эти таинственные личности, выстроившие вокруг себя не одно дно дезинформации. Я поймал себя на мысли, что никакого пиетета, дрожи и трепета не испытываю.

Это был большой зал, размерами напоминающий помещение для конференций или небольших собраний. В центре его полукругом располагался длинный стол, за которым сидели разномастные сеньоры. Очень много сеньор, почти полтора десятка, и все очень разномастные. Белокожая златоволосая Мишель, смоляно-черная Гарсия, огненно-рыжая принцесса Алисия, сестра королевы. Кстати, это именно она «навещала» меня, когда я проходил тестирования в корпусе в первый раз. Девчонки подсказали, кто она и как легко ее опознать по волосам. И другие, самых разных расцветок и цветов кожи. Но было среди них и нечто общее. Что, я понял, когда скользнув по сидящим более внимательно, увидел сеньору министра образования. Это общее — власть. Она исходила от них в невидимом глазу диапазоне, и ощущалась даже рецепторами кожи.

Была здесь и Катарина. Но сидела далеко, с краю, и производила впечатление бедной родственницы, случайно попавшей на бал. «Я одна из них, но я там ничего не решаю» — вспомнились мне ее слова. Да уж, в точку!

Кстати, майоров я насчитал всего троих, в основном присутствовали подполковники и полковники. Быть может, если бы потолком для их подразделения являлись генеральские звездочки, было бы иначе, но как мне объяснили вчера девчонки, полковник для корпуса — предел. Кроме принцессы Алисии, возглавляющей совсем иное ведомство, имеющей четыре генерал- лейтенантские звезды. Однако, последняя сидела в гражданском, в строгом, но стильном деловом костюме, не бросаясь званием в глаза.

Во главе стола восседала сеньора с темно-каштановыми волосами, явная полукровка, в черной форме дворцовой стражи. Тоже полковник. От нее отдавало хищником, подсознательно я чувствовал, что переходить ей дорогу опасно. Справа от нее сидела незнакомая мне женщина, после же одно и из кресел пустовало. Единственное за всем этим немаленьким столом. Догадаться, кому оно принадлежало, было не сложно, если достроить логическую цепочку. Однако, я был удивлен, что ее место третье от центра, а не во главе стола. Хотя, с другой стороны логика в этом есть — не может сеньор сидеть во главе стола совета своих вассалов. Еще из знакомых персонажей я мог назвать Норму-Августу, и одну из виденных ранее, в мое первое сюда пришествие, тренеров — «Первую». Кто остальные — понятия не имел.

Перед самим столом, как бы в центре окружности, по которой он располагался, находилось подсвеченное место, не оставляющее места фантазии относительно предназначения. «Точка». Как у командора Ривейро, нашего преподавателя военной теории. Место отчетности, на котором стоящий человек должен потеть и нервничать.

Но нервничать я не собирался. Сеньоры офицеры задумали очередную пакость, очередной тест, а я с недавних пор в любой момент времени был готов к любым тестам — прошел хорошую школу. В конце концов, я понимал их — они не имеют право на ошибку, и не злился. Вокруг меня, незримо, коршунами вьются как минимум две группировки офицеров, навешавшие лапши остальным, «бедным родственницам». А вдруг задуманное ими не выгорит? Им же нужно отыгрывать вложенное, нужно ломать комедию перед остальными, а как начинать это делать, не проверив, действительно ли я подхожу им, как они планируют?

С чего я взял, что офицерам навешали лапши? Это элементарно! Но к сожалению, два и два я сложил лишь после общения с ее величеством. Какой монарх позволит создать у себя под боком структуру, могущую в перспективе диктовать свои условия и влиять на ее собственную политику? Только очень, очень-очень глупый монарх! А королева Лея при всех недостатках клинической идиоткой не кажется. Да и в конце концов, если бы дело стояло только за аргументом «красота есть, нужна сила», они давно бы, в качестве эксперимента, взяли бы к себе кого-нибудь и проверили на практике. Эти сеньоры не остановятся перед кровью, им плевать, сколько кого будет утилизировано, если в результате достигнут своей цели, вопреки голословным пацифистским высказываниям. Однако, таких попыток не предпринималось, никогда.

Тогда сразу же всплывает вопрос: почему же Совет офицеров, зная все это, проголосовал за мое принятие? Неужели здесь сидят дуры?

Хм… Ответ на него еще проще, чем на предыдущий. Если коротко, то официально в Совет входит… Пятнадцать человек, включая королеву — посчитал я сидящих за столом. — Однако «бедных родственниц» здесь гораздо больше, чем можно было предположить изначально. Все решают не тринадцать, и не двенадцать, и даже не десять человек. А максимум пять. Да, ровно пять, включая отсутствующую королеву — сделал я дополнительный вывод, еще раз осмотрев лица присутствующих. Все же остальные — «кивалы», принимающие то решение, которое необходимо верхушке клана. Недооценивать их не стоит, наверняка это достаточно информированные люди, понимающие, что к чему и знающие много скелетов, запрятанных по шкафам Большой и Малой политики. Но решения по ключевым вопросам все же не за ними, и в этом они так же отдают себе отчет. Тех же, кто решает, можно выделить из массы глазеющих на меня по заинтересованным лицам, в отличие от остальных, явно пришедших просто посмотреть шоу.

Просчитав примерный политический расклад среди собравшихся, я успокоился окончательно и демонстративно встал на точку, показывая готовность играть по их правилам. Улыбнулся. Ответом мне стала всеобщая наигранная невозмутимость. Я молчал. Молчали и сеньоры офицеры. Но все по-разному.

Мишель сидела взволнованная. Она знала что будет, и была не уверена, что ситуация решится в ее пользу. Принцесса же Алисия была самой невозмутимостью искренне. Она ждала развлечения, шоу, нисколько не переживая по поводу его результатов. Сеньора Гарсия так же была самой невозмутимостью, но в отличие от принцессы, ей было не все равно, что будет происходить «на сцене» — она этого не одобряла. За результаты не сомневалась, но была против методов. Последняя же сеньора, та самая хищник, председатель Совета, была непрошибаема. Я видел в ней интерес, интерес неподдельный, но больше по ней прочитать не мог ничего — она умела закрываться и держать эмоции.

Искоса бросил взгляд на Катарину, подсознательно ища то ли поддержки, то ли ответы, на вопрос, что происходит. Но та под моим взглядом отвернулась. М-да!

Пауза затянулась. Я вновь перевел взгляд на сеньору-председателя, единственного загадочного персонажа среди присутствующих. Это была красивая женщина. Со строгими чертами лица, цепким и властным взглядом. На ее лице так же можно было прочесть усталость, как на лице королевы, но в гораздо меньшей степени. Она устала, ей надоело многое, чем занимается, и она так же не могла это бросить. Но она была хозяйкой своей судьбы, сама подстраивала окружающий мир под себя, и сама решала, как и чему в этом мире быть. Еще даже не зная ее имени, я невольно зауважал ее.

Меня не отпускал вопрос: почему она? До этого я считал, что главная здесь Мишель. Это ее территория, ее корпус, ее офицеры. Королева — сеньор, она не может быть председателем; ее же сестра занимает слишком важный и ответственный пост, чтобы решать еще и текучку Совета офицеров. А вот Мишель подходит как нельзя более.

Чистокровная венерианка, дочь героя-космопроходца. Учитывая, что сама — мод, имеет аристократические корни, пусть и неофициальные. Обладает заслуженным авторитетом на планете и влиянием во флоте (а флот в колониях не стоит недооценивать, это не Земля). В свое время закрыла телом ее величество при покушении, входит в круг особо доверенных лиц, возглавляет боевой орден ее вассалов…

…И не она!

В крайнем случае мог понять, увидев на месте председателя сеньору Гарсия, хотя и коню понятно, что никто не станет сажать палача в кресло председателя. Место же это занимает полукровка с блестящими стальными глазами, о которой я доселе ничего не слышал, и изображений которой никогда не видел. И она тут явно командует — слишком вольготно себя чувствует. Как такое понять?

— Мне долго так стоять? — не выдержал я и нарушил молчание. Что ж, пора начинать шоу. Сеньора председатель бегло пожала плечами.

— Сколько потребуется.

— А в часах это сколько? Или в сутках?

Вопрос мой остался без ответа.

— Может мне тогда стихи продекламировать? Раз уж вы меня так рассматриваете? Чтоб не вхолостую?

— Продекламируй, — разрешила она, скупо кивнув. Из-под равнодушных масок сеньор офицеров показались улыбки, но саму сеньору в черном я прочесть все так же не мог.

— Можно на русском? — Меня несло, и я не знал, хорошо это или плохо. Это не кабинет королевы, здесь могут быть совсем иные критерии оценки, но с собой поделать ничего не мог.

— Можно. — Вновь кивок.

— Духовной жаждою томим, — начал я, картинно взмахнув рукой, — В пустыне мрачной я влачился. И шестикрылый серафим на перепутье мне явился…

Почему это? Каюсь, это первое, что пришло в голову. Вот так вот, ни с того ни с сего, озвучка мысли. Я наткнулся как-то на это произведение, когда пытался быть «не как все», оно мне понравилось, и я его выучил. А теперь выстрелило.

…И он к устам моим приник, И вырвал грешный мой язык, И празднословный, и лукавый, И жало мудрыя змеи В уста замершие мои Вложил десницею кровавой. И он мне грудь рассек мечом, И сердце трепетное вынул, И угль, пылающий огнем, Во грудь отверстую водвинул…

Я сбился. Забыл, что дальше. Меня сбил новый эмоциональный настрой, эмоциональная волна, которая поднялась среди сеньор-«решающих» по мере того, как я рассказывал. Особенно со стороны сеньоры Гарсия.

— Ну, что же ты? — довольно усмехнулась сеньора председатель. — Заканчивай!

Я молчал. Тогда продолжила она, на очень чистом, невероятно чистом русском, однако с акцентом, отличным от акцента обратной стороны Венеры:

Как труп в пустыне я лежал, И бога глас ко мне воззвал: «Востань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей.»

Она знает классику? Причем русскую? Я зауважал ее еще больше. Неимоверно, можно сказать, зауважал. Катарина тоже много знает, но против нее играют ее понты, желание выделиться, поставить другого человека на место. Эта же сеньора такая, какая есть. Будто истинная аристократка, в энном поколении, причем самая что ни есть официальная.

— Почему ты выбрал это стихотворение? Считаешь себя пророком? — сощурились ее глаза.

Я покраснел.

— Нет, сеньора. Просто с языка слетело. Какой с меня пророк?

По ее глазам я понял, что она слишком напряжена. Ее поразила эта ситуация, но это не положительная эмоция.

— Ты знаешь, кто мы?

Я еще раз оглядел всех присутствующих.

— Да.

— Молодец. — Пауза. — А можешь сказать, ради чего мы все здесь собрались?

Гулять так гулять. Я решил идти до конца по узкой дорожке балансирования и начал откровенно дурачиться:

— Так точно, сеньора! Чтоб посмотреть на меня. Хотите, я вам сплясать могу? Да-да, я еще плясать умею!

Удивленное молчание. Такого они от меня не ждали. Явный перебор. Я же пер напролом, понимая, что менять линию поведения поздно.

— Самба? Мамба-румба? Сальса? — Я сделал несколько движений, обозначающих, что танцую. — Не хотите, нет? Жаль! А я хорошо танцую. Несколько лет учился!

О, а может вы просто хотите фото со мной на память? Чтоб потом вставить в рамку, и детям, и внукам показывать? «Кому фото с обезьянкой! Фото с обезьянкой Шимановским на память! Подходите! Скорее!» — заголосил я слащавым голосом, как делают это полупрофессиональные фотографы в Центральном парке, в районе Копакабаны.

— Не паясничай! — рявкнула вдруг ее рыжее высочество. Не выдержала. Хотя Мишель так же была на грани. Глазки сеньоры Гарсия недобро сузились, но она держалась. Сеньора же председатель явно получала от общения удовольствие, и не скрывала этого.

— Почему ты считаешь, что нам должно быть интересно «фото с обезьянкой»? — вновь прищурилась она, но за смеющимися глазами я снова разглядел напряжение.

— Потому, что решение принято, сеньора, — ответил я, вкладывая в голос насмешку. — Принято вами, — очертил я круг. — Всеми вами. И утверждено. — Указал пальцем вверх, в потолок. — Не понимаю смысла этого сбора. Его просто нет! Разве что «сфотографироваться» на память…

Повисло молчание. Сеньоры начали переглядываться — я их озадачил.

— Ты прав, решение принято, — откинулась назад все так же непробиваемая сеньора-председатель. — Однако, обговорив детали твоего поступления, — косой взгляд на Мишель, опустившую при этих словах глаза, — некоторые из нас задались вопросом: «Что будет?»

— Что будет, Хуан, если тебе у нас не понравится?! — повысила она голос после паузы. — Что будет, если ты решишь, что эта стезя все-таки не для тебя? — Вновь пауза, видимо, для театрального эффекта. — Ты обманут. Признаюсь честно, ты очень-очень обманут. Ты считаешь, что твоя жизнь имеет ценность, что с тебя будут сдувать пылинки. А это не так.

Да, ты талантливый. Но не настолько, чтобы рушить ради тебя вековые устои. И если ты захочешь вернуться домой, нам придется тебя ликвидировать так, как мы это делаем с любым дезертиром.

— Обратной дороги нет, Хуан! — закричала она, выплескивая из себя эмоции. Я непроизвольно вжал голову в плечи. — Вот за этим мы сегодня и собрались. Решить, стоит ли нам брать тебя, или же проще отправить домой сейчас, чтобы не брать грех на душу потом. Несмотря на все принятые и утвержденные ранее решения.

Я молчал.

— Ты знаешь, куда идешь? — Сеньора встала и медленно начала обходить длинный стол. — Знаешь, что будет происходить здесь?

— Д-да…С-сеньора… — ответил я, но как-то неуверенно.

— Ничего ты не знаешь! — Она подошла вплотную. — Здесь ты будешь никем, Хуан!

И со всей силы заехала мне кулаком в солнечное сплетение. Я лишь успел отметить факт замаха и факт результата удара. Согнулся.

— Здесь ты будешь лишен всех прав. Автоматически, всех-всех, включая право на жизнь.

Она приподняла мой подбородок и заехала снова. Мне хватило — я вхолостую захватал ртом воздух. Кажется, из глаз покатились непрошеные слезы. Вот это у нее удар! А скорость какова!

— Мы можем наказывать тебя, когда посчитаем нужным, за что посчитаем нужным. Со стороны это может выглядеть произволом, но это будет наше право тебя наказывать. И поверь, мы будем им пользоваться достаточно часто!

Ехидная улыбочка.

— Это НАШ произвол, — подхватила она меня за грудки, видя, что я задышал, и встряхнула. — Мы можем творить с тобой все. ВСе, Хуан!

И с силой толкнула меня, швырнула на пол, я упал.

— Готов ли ты отдать себя нам? В наше полное владение? В наше полное распоряжение? На таких условиях? Повторюсь, у тебя не будет НИКАКИХ прав, только обязанности.

— Я…

Она потянула мне руку, помогла подняться, а когда я сделал это… Съездила мне по скуле.

Меня повело в сторону, но на сей раз я удержался. Лицо запылало. Были мысли плюнуть на все и попытаться достать ее в ответ, но это были мысли глупого мальчика, все еще сидящего где-то глубоко во мне, несмотря на все произошедшее за последнюю пару месяцев. Это тест. Вот это — и есть тест. И его нужно пройти. Какие же они все-таки сволочи!

— Встать! Смир-рно! — отчеканила она громовым голосом.

Я пересилил себя, но встал и вытянулся.

— Правильно. Исполнение приказов — первая и главная из обязанностей.

И вновь удар по лицу. Не сильный, но хлесткий.

— Больно?

Я промолчал.

— Я могу бить тебя. Могу искалечить. И даже убить, если на то будет решение Совета. — Она оглянулась на все так же молча наблюдающих за действом своих. — Ты же не можешь ничего — только слушаться.

Разворот, и вновь удар. Ногой. Под дых. Я вновь согнулся. Сука! Стерва! Мразь! Высокомерная мразь!

— Готов ли ты выдержать все это? Пройти через бесправие и унижение?

Я смотрел на нее… Волком. Готов был убить взглядом. Но взглядом, к сожалению, убивать не мог — нет такого в моих модифицированных талантах. Но было и еще кое-что. Сейчас она бьет меня. Но это ОНА, член совета офицеров. А кто скажет, что будет ждать меня ТАМ, за этими дверями и этим шлюзом. Вполне возможно, это действительно, цветочки.

Она вновь напала. Била серией, по лицу, в живот, снова по лицу. Я отступал, пятился, пытаясь не упасть, она же молча наступала, ехидно ухмыляясь.

— Чувствуешь? Чувствуешь! И как тебе это унижение? Как тебе беспомощность? Бесправие? Нравится? Готов ли ты все бросить и идти через все это?

Я потерял-таки равновесие. Но она не дала упасть, перехватив меня сзади и сдавив локтем горло.

— Отказывайся сейчас, Хуан. Сейчас или никогда. Потому, как если ты решишь отказаться потом, ты превратишься в дезертира. А мы беспощадны к дезертирам.

Ее локоть начал медленно сдавливать мне шею. Я вцепился в ее руку, но сам держался навесу — она держала меня в неудобной позе, в специальном захвате — и сделать из этого положения ничего не мог.

— Думай, Хуан. Думай. Стоит ли игра таких свеч?

Я пытался хрипеть, но воздух в легкие поступить не мог. В голове поплыло. А она все давила и давила, словно получая от этого удовольствие.

— Пророк хренов!

— Достаточно! Он все понял! — вновь прозвучал голос ее высочества. Резкий, звонкий, злой. Повелевающий.

Хватка сразу ослабла, воздух ворвался в легкие, а сам я чуть не брякнулся на пол — она меня все-таки выпустила.

— Понял?

Напрасно я подумал, что на этом все, она остановится. «Убедительная просьба» самой ее высочества для этой женщины не значили ничего. Эта… штандартенфюрер, — к месту вспомнилось мне ее звание и организация древности, занимавшаяся истязанием людей, — вновь схватила меня и придала ускорения в направлении своего стола, в который я с силой врезался, расквасив губу. Язык ощутил соленый привкус.

— Ничего он не понял. И отчасти благодаря тебе. — Насмешка. Над ее высочеством, которая подобное отношение молча проглотила.

Сеньора вновь подняла меня, развернула и бросила на стол на спину. После чего опять сдавила горло руками, навалившись всем телом.

Я вцепился в ее руки, чтобы разжать, но у меня не получалось. Она смотрела мне прямо в глаза и давила. Давила морально. Так, что воля к борьбе, воля к сопротивлению, дисциплинированно сидели в сторонке, слушаясь и этого взгляда, и этого тона.

Я снова начал хрипеть, и в момент, когда почти дошел до точки, когда был готов несмотря ни на что наброситься на нее, хватка ослабла. Я, держась за горло, сполз на пол рядом со столом, жадно вдыхая и выдыхая полной грудью.

— Держи. — «Штандартенфюрер» протянула вынутый из кармана из пачки ароматизированный одноразовый платок. — Вытрись.

Я последовал совету и приложил его к разбитой губе.

— Вот теперь он понял. Надеюсь. Понял, юноша? — Это уже мне.

— Так точно, сеньора. — Прошепелявил я.

— И каков будет твой ответ?

— А какой был вопрос? — Теперь усмехнулся я. Чем вызвал на ее лице довольную улыбку.

— Готов ли ты взвалить на себя все это, зная, что будет ОЧЕНЬ несладко. — Смешок. — Это правда. Все, что я с тобой делала, будет вправе делать с тобой любая из нас. И не только нас.

— Готов.

Она улыбнулась.

— Торопишься. Не спеши, подумай. Далее. Понимаешь ли ты, что отказаться и порвать с корпусом ты не сможешь? Только вперед ногами? Да погоди, не отвечай! — подняла она руку.

Села на стол, закинула ногу на ногу. Лицо ее приобрело задумчивое выражение древнего мыслителя.

— В летной теории есть такое понятие, «точка невозврата». Древние флайеры летали на малоэффективном органическом топливе, которого для полета требовалось очень много. И момент, когда его оставалось половина, назывался этой точкой. Из нее флайер мог либо вернуться на базу, либо лететь дальше и выполнить задание, но без возможности вернуться.

Пауза.

— Это точка невозврата, малыш. Твоя точка. И если ты решишь дезертировать, если поймешь, что все это не твое, то это будет твоя и только твоя вина. Что не встал сейчас и не ушел своими ногами. Не Мишель, не моя, не королевы. Ничья другая. Только твоя.

И глядя на мое задумчивое лицо, продолжила:

— И еще вопрос. От меня лично. Ради чего тебе это все? Ради чего ты подписываешься умереть за чужого незнакомого человека? Что ты увидел в ней такого, что готов все бросить и служить?

Это не праздный вопрос. Я знаю ее дольше и лучше тебя. И у меня не раз появлялось подобное желание — бросить все и удрать.

А теперь думай. Мы подождем. Только не ври, прошу — в первую очередь себе. Перекур! Пятнадцать минут!

Она скрестила руки, обращаясь уже не ко мне. Тетки начали облегченно вздыхать и небольшими группами, скупо о чем-то переговариваясь, выходить наружу. Я остался один. Всего на четверть часа, но это очень, очень сложные четверть часа!

* * *

Лифт остановился на отметке, показывающей цифру «6». Видимо, это и был этаж, с которого мы отправлялись, поскольку перед нами простирался зеленый коридор. Хранители начали покидать кабину, однако, после того, как все четверо вышли, и я собрался идти следом, меня мягко придержали за плечо.

— А ты останься, — сказала сеньора Гарсия, но больше подошло бы «приказала». После чего обернулась, бросила загадочный для меня взгляд на королеву и вышла следом за остальными.

Огромная кабина лифта сразу опустела. Ее величество неспешно подошла к табло и набрала комбинацию из трех цифр. Трех, что насторожило — даже в подземелье цифра этажей была двузначной. Створки начали плавно закрываться: вначале внешняя, затем обе внутренние. Лифт тронулся. Ехали мы вверх.

— Страшно? — обернулась королева.

Я отрицательно замотал головой.

— Вижу же, страшно, — довольно усмехнулась она. — Не бойся, я ничего тебе не сделаю.

— Кто из нас кого по логике в этой ситуации должен бояться? — не мог не заметить я

Она рассмеялась, затем нахмурилась.

— Хуан, я могу постоять за себя, поверь. Я прошла корпус, два долгих и тяжелых года до присяги, включая Полигон. И если ты думаешь, что можешь причинить мне вред, то ты зря так думаешь.

— Нет, конечно, не думаю!.. Даже в мыслях!.. — Мне стало не по себе: угрожать монарху, даже намеками… — Просто не кажется вам, что по протоколу ваша охрана…

— …Не должна оставлять меня? — Королева усмехнулась. — Мальчик, я — монарх, правительница этой страны. И я сама решаю, что будет идти по протоколу, а что нет. А в данный момент я приняла решение показать тебе кое-что наедине, без охраны, и даже без вездесущей Елены. Кстати, как она тебе? — Брови ее величества вопросительно выгнулись.

Я чуть не закашлялся от такого вопроса. Но он был задан, и надо отвечать.

— Грозная, — выдавил я, прислушиваясь к ощущениям. — И страшная. В смысле, как возможный противник. Не дай бог переходить ей дорогу! А еще ее все боятся.

— А ты? Ты боишься?

Я неохотно кивнул.

— Не стоит. Ужас и страх — ее имидж, она должна таковой выглядеть. Но в душе она хорошая. Просто исполнительная. Работа у нее такая… — Королева грустно вздохнула.

— Я знаю ее работу, — согласно кивнул я. — Я бы не смог так, ваше величество.

Она снисходительно пожала плечами.

— Каждому свое.

Затем лифт так же плавно, как и ехал, остановился. Створки начали разъезжаться.

Это было небольшое пустое помещение. Насколько небольшое и насколько пустое я не понимал, пока нога королевы не ступила на пол вне кабины. В этот момент вокруг нас пробежали искорки — встроенные под потолком лампы рассеянного света начали волнообразно включаться, набирая яркость, образуя концентрические световые окружности, которые расходились, расходились…

…И явили глазам большое круглое помещение, метров двадцати в диаметре, центром которого был мигающий в дежурном режиме терминал виртуальной станции управления. Низкий свод, нависающий и давящий на психику, держался на шести толстенных колоннах, расположенных правильным шестиугольником — казалось, еще чуть-чуть, и потолок раздавит тебя. И колонны, и пол, и потолок, были покрыты зеркальной плиткой, что создавало ощущение стерильной объемной пустоты.

Я вышел следом за королевой, и пока она вальяжно шагала к терминалу, пытался понять, куда же это нас занесло. Ехали мы вверх, и не долго — гораздо меньше, чем в подземелье. Но учитывая скорость лифта, а также высоту дворца, несравнимую с многосотметровыми подземельями, то…

— Мы в шпиле, внутри, — ответила она на мой невысказанный вопрос. Мысленно я присвистнул — ого! — Выше только технические помещения радиоэлектронщиков. Ниже — тоже, — усмехнулась она и завихрила панель главного меню, выводя терминал из спячки.

Прикосновение пальцем — и стены вокруг нас начали терять очертания, зал же резко залило ярким светом, ни капельки не похожим на рассеянные лучи стандартных встроенных ламп освещения. Этот свет отражался от потолка и пола и на мгновение даже ослепил. Я испуганно заозирался, пытаясь понять, что происходит…

И понял. Щиты, огромные крепкие покрытые золотом пластины обшивки, из которых состояла внешняя часть стены, поднимались вверх и опускались вниз соответственно, оставляя вместо себя лишь стену внутреннюю — прозрачную горизонтальную круговую бойницу-окно. Единую и монолитную, по всему периметру.

Раскрыв рот, я подошел к «краю», к ставшей прозрачной стене, и с восторгом смотрел на то, что предстало перед глазами: везде, со всех сторон, на меня взирал грустный облачный зеленоватый венерианский вечер. Вдалеке на востоке, справа от меня, виднелись пики Сьерра де Реал, Королевского хребта — я первый раз видел их целиком, да еще с такого ракурса. Внизу, уходя вдаль до самого горизонта, во все стороны тянулись купола — разнообразные конструкции, под которыми жило или ютилось население Альфа-Аделлины. Огромные сооружения, просто циклопические, с высоты они казались почти игрушечными. И над всем этим, даруя ощущение волшебства, царило вечно грозное небо Венеры, словно смеясь над бытием людей- букашек внизу, давя их своей первозданной мощью.

— Нравится? — Королева неслышно подошла сзади. У меня не хватило дыхания ответить, я лишь кивнул. — Это называется смотровой площадкой. Мы находимся на высоте около шестисот метров. Не много, но строить дворец выше неразумно. Шпиль тянется еще метров на двести, но там нечего делать.

Шестьсот метров. Не много в масштабах цивилизации, умеющей строить полуторакилометровые башни даже в условиях адской Венеры, но и немало. От высоты, что лежала у меня под ногами, на мгновение сделалось дурно: я представил, сколько придется падать, если оказаться снаружи. Ни один скафандр от такого падения не спасет.

— Обойди, осмотрись, не стесняйся, — усмехнулась она. — Восторг — нормальная реакция для пещерной крысы, каковыми все мы, без исключений, являемся, ослепленной светом неба.

Мне не понравилось сравнение с крысами, но оно выражало гораздо больше истины, чем хотелось бы. Я подавил в себе протест и принялся неспешно обходить периметр.

— А район космонавтов отсюда видно? Тот, где монумент пионерам космоса? — остановился я с северо-западной стороны, ориентируясь по месторасположению гор. Мой район должен находиться где-то здесь, но точной ориентировки я не знал.

Ее величество подошла и указала рукой вдаль.

— Да, вон там. Но не зная точно, что это он, ты его не найдешь.

Я усмехнулся: да уж, оказывается, нужный купол сложно найти, даже зная особые приметы. Слишком велико нагромождение бетонопластиковых конструкций, каждая из которых неповторимо отличается от другой, но вместе с тем похоже одна на другую. Вместе же все они составляли пестрый ковер с уникальным рисунком, который… Который… Господи, как же красиво!

Действительно, как мелки мы, букашки, забравшиеся под землю и под купола, думая, что спрятались от сурового внешнего мира. Крысы — хорошее определение, точное. А планете, большой и невозмутимой, просто плевать на нас: она жила без людей миллионы лет, ей нет дела до трепыханий пришлых козявок и сейчас.

— Я люблю сюда подниматься, — продолжила королева, голос ее дрогнул. — Именно это я и чувствую, когда открываю все щиты сразу. То же, что и ты.

— Красоту?

Она покачала головой.

— Мощь. Великолепие и мощь первозданной силы. И слабость человека. Этот вид говорит о том, что выжить здесь, на этой планете, можно только вместе, только копошась, вот так же, как они, — кивок на купола под ногами, — отстраивая норку за норкой, купол за куполом. Вместе, Хуан, — выделила она это слово. — Лишь организовавшись в огромную единую структуру с единым центром управления. Структуру, подавляющую тех, кто не хочет жить, как остальные, кто может разрушить жизнь муравейника изнутри, нарушив отлаженные механизмы его существования. Я говорю о государстве, Хуан. — В голосе королевы зазвенели стальные нотки. — Только создав его, мощное и сильное, мы можем выжить. Государство — та машина, что управляет полчищами людей-муравьев, организует их жизнь, контролирует действия.

Государство может быть суровым, грозным, несправедливым, но оно не может быть плохим. Потому, что главный критерий «хорошего» государства — его существование, а не строй и не жизненный уровень составляющих его муравьев. Только выживание в целом! Ставшее «плохим» государство тут же рушится, а на его месте появляются «хорошие». Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я кивнул, осознавая, как она меня загрузила. Такого резкого перехода от красоты к сути не ждал. Ай-да ее величество!

Я учил социологию и политологию, не полный нуб в этом вопросе, но здесь, сейчас, разговаривая с ЭТОЙ женщиной, смотря на город ОТСЮДА, я осознал многое из того, что учил тогда, но что прошло мимо. Наглядный пример — великая вещь.

— Больше скажу, — продолжала королева, — государство должно быть жестоким и несправедливым. Справедливость — расплывчатый критерий, оно не может быть единым для всех. Государством же управляют не безгрешные боги, а составляют его не они тем более.

Вот так и я, каждый раз стою здесь, и понимаю, что от меня ничего не зависит. Ничего кардинального, Хуан. Я не могу позволить себе быть доброй, я не могу позволить себе быть справедливой, и я не могу быть вездесущей, чтобы лично отделять добро от зла, в каждом звене цепи управления. Мне приходится играть лишь ту роль, которую уготовила судьба, зная, что если захочу что-то изменить, я нарушу баланс, нарушу что-то в муравейнике, и как знать, не обернется ли это для него большими последствиями?

Вздох.

— Это называется власть, мальчик. Бремя власти. Ты должен быть таким, какого от тебя ждут. Ты должен быть способным выполнить те обязанности, что лежат на тебе. И поверь, доброму человеку невозможно исполнить их. Потому не суди.

— Я не сужу, ваше ве… — попытался перебить я, но она отрезала:

— Значит, будешь судить! Ты не сможешь принять присягу у человека, которого самостоятельно не осудишь и не оправдаешь!

Я заткнулся, и это лучшее, что я мог сделать.

— Хочешь, я покажу тебе, что такое власть? — Она подошла к терминалу. Голос ее отразился эхом от зеркального пола и стен. Пальцы ее величества лихорадочно заработали, активируя один вихрь за другим, набирая что-то в контурах управления и схлопывая их. Делала она это с такой скоростью и с такой грацией, что я испытал невольное уважение — не каждый геймер так сможет. — Хочешь, покажу, на что способен монарх в этой стране?

— Да.

— Смотри.

Она обернулась ко мне, развела руки в стороны и чуть приподняла их, активируя экстра-режим. В тот же момент вокруг нас поднялась электромагнитная стена, единый кольцевой вихрь, заполненный различными схемами.

Это были карты. Карты и схемы планеты. А так же схемы Солнечной системы, карты Луны, Меркурия, Марса, различных спутников и астероидов. Везде, на каждой из них мелькали точки — зеленые, синие, красные, белые, желтые. Тысячи, десятки тысяч точек, если учесть масштаб завихренной голограммы, лишь немного уступающей в радиусе смотровой площадке. Стекла самой же площадки автоматически потемнели, замутнились, чтобы уменьшить поток света и увеличить четкость изображения.

— Это — военная машина Космического Альянса, Хуан, — пояснила королева. — Естественно, в основном силы Венеры, так как Марс… — часть карты и несколько схем, отображающие Красную планету, увеличились и подсветились изнутри — …способен выставить лишь несколько пехотных дивизий. Даже сейчас, спустя столько лет после войны.

А вот здесь флот. — На первый план вышли схемы всех уголков Солнечной системы в целом. — Десяток авиаматриц. Полтора десятка тяжелых линкоров. Сотня крейсеров. Сотня корветов. Три сотни легких миноносцев. Это империя, малыш, наша космическая империя. И кто бы что ни говорил, вся она подчиняется мне, лично мне. Я могу отдать приказ, и любой корабль тут же помчится выполнять его, лишь после спросив: «А для чего это надо было делать, ваше величество?». Аристократия — верхушка армии, верхушка флота, да, но не надо переоценивать ее влияние. И пока простые солдаты и космонавты — рядовые граждане Венеры, я спокойна за вооруженные силы.

А это пехотные части, армия. — Картинки забегали вновь. — Наши базы. Деструкоры. Ракетницы. Истребители. Авиакрылья космического базирования. Штурмовая авиация. Авиация поддержки. Танковые корпуса. Это десант, элита элит, как они сами себя считают, — она усмехнулась. — На самом деле мясо, но это между нами. Десант, зенитчики, тяжелая пехота, танки. Настоящая военная машина, современная, хорошо оснащенная, способная сломить оборону любого, даже очень крупного соперника на Земле. Кроме всего этого есть рабочие оборонного сектора. Миллионы рабочих. И всеми ими руковожу я, вот отсюда, из этого дворца. Из этой цитадели. Неслабо?

Я кивнул.

— Все эти люди, все, Хуан, в любой момент исполнят любой мой приказ. И ни аристократия, ни сенат, ни правительство не смогут помешать мне отдать его. Как и им — выполнить. Этот шпиль, эта антенна — указала она пальцем вверх, — самое мощное устройство связи в мире, ни одна система подавления не сможет заглушить мой сигнал, я прорвусь сквозь любую блокаду. И миллионы людей исполнят мою волю. Закономерный вопрос: а что я могу им приказать?

Она улыбнулась и сделала паузу, как бы предлагая мне самому догадаться, что она скажет дальше. Я догадывался лишь приблизительно, поскольку слишком смутно представлял, что она хочет от разговора в итоге.

Ее пальцы вновь забегали по пустоте, и вместе с ними забегали картинки вдоль затемненных стен смотровой площадки. Теперь в ряд выстроились портреты людей — как правило, в возрасте, почти все — мужчины, все солидно одеты, с надменностью в глазах. Я примерно прикинул — около сотни человек, то есть все. Догадаться, кто это, не составило бы труда даже для ребенка.

— Я могу приказать убить их. Всех сразу, в один миг, — зло усмехнулась королева. — Или кого-то конкретного из них. Или конкретных человек двадцать, например. И через сутки они будут мертвы, невзирая ни на собственную охрану, ни на политическую обстановку. Даже такие, как этот. Как, например, ты относишься к Фернандо Ортега?

Пальцы ее величества сложились в «пистолет», она как бы вытянула его и «выстрелила» в один из портретов.

Портрет потемнел, во лбу мужчины появилась отверстие, смахивающее на пулевое, а само изображение начало медленно закрашиваться красной краской.

— А вот еще один, Валерио Батиста.

Второе изображение так же начало «истекать кровью».

— Или Херберто Арреола.

Картинки закрутились, словно барабан в револьвере, и она принялась садить навскидку, выбирая в ленте портретов наиболее понравившиеся.

— А вот главный мой «доброжелатель», Октавио Феррейра. — Лента остановилась, показывая мне лицо человека, смутно знакомого — виденного где-то в программе новостей — которого называют самым богатым в Солнечной системе. Отца Сильвии и «сына Аполлона», ближайших друзей ее высочества инфанты. — Пафф! — И его изображение «заплыло» краской.

— Я могу устроить бойню, Хуан, в любой момент. — Королева Лея обернулась ко мне, подводя итог представлению. Портреты исчезли, огромный кольцевой визор завихрился прозрачной пленкой. — И решить этим многие проблемы нашего государства. Повоевать за свои права, вырвать из их загребущих лап все, что они прибрали. Вопрос сводится лишь к тому, станет ли от этого легче Венере?

Я пленница, Хуан. — Тяжелый вздох. — Я могу одержать победу, но это будет победа в битве. Последующая же за этим война уничтожит и меня, и государство, каким его привыкли видеть мы все. Власть это рабство, мальчик….

…Но если б ты знал, как иногда хочется послать все к дьяволу и сделать этот самоубийственный шаг!

Она нервно рассмеялась.

Я молчал, впитывая в себя, как в губку, все, что увидел. У меня уже были мысли относительно того, что представляет собой эта женщина, и что она не так проста, как хочет казаться, но окончательные выводы я сделаю потом, позже, когда разложу все по полочкам.

— Ты знаешь, какова численность моих подданных? — задала она новый вопрос.

— Около ста миллионов? — неуверенно спросил я.

— Сто семь. Примерно, — кивнула она. — Только подданных, без марсиан и мигрантов. Вот.

Она взмахнула рукой, выписав ею какой-то жест, и огромный визор вновь ожил. Но теперь вместо изображения он выдавал имена — длинные списки имен, идущих в столбики друг за другом, уплывающие куда-то снизу вверх. Столбик за столбиком, по огромному двадцатитиметровому в диаметре кругу.

— Здесь имена всех моих подданных, их дела, личные карточки. Все данные, со всех служб, от налоговой и пенсионной до гвардии и безопасности. — Она подняла ладони, и, растопырив пальцы, потянула руки вверх. При этом скорость мелькания на визоре увеличивалась, увеличивалась, пока не дошла до того, что вместо букв стали мелькать одни неясные тени.

— Вот, так быстрее. Теперь выбери кого-нибудь.

Я подошел к голограмме и начал обходить ее по периметру, пытаясь понять, что хочет мне показать эта женщина. И сейчас конкретно, в данную минуту, и вообще, устроив мне вначале показательную казнь, затем экскурсию на крышу мира. Не придя ни к какому выводу, просто ткнул пальцем в первом же попавшемся месте.

Как и ожидалось, проносящееся на огромной скорости изображение моментально встало в одной точке, и от масштабов этой остановки у меня даже на момент закружилась голова. Через секунду все имена, кроме того, в который я уперся пальцем, исчезли, а выбранный мною файл раскрылся в несколько подряд идущих изображений, и целый ряд листов с текстовой информацией.

Я отошел назад, чтобы было четче видно, к самому терминалу. Перед нами открылись изображения человека в летах, явной латинской внешности с большой примесью индейской крови — потомок переселенцев из горного Перу или другого похожего места. Красавцем этот человек не был, видимо, даже в юности, но и страшным назвать его язык не поворачивался — кажется, я попал туда, куда надо, в «среднестатистического венерианина».

— Мигель Джузеппе Эрнандо Рамос, — прочитала вслух королева. — Санта-Мария-полис, 2389 года рождения. Разнорабчий, монтажник куполов, проходчик. Ныне на пенсии. Трижды привлекался за драку и нарушение общественного порядка, два предупреждения за неправильное вождение транспортного средства, судебная тяжба за наследство. Католик. Вдовец. Отец троих детей. Дети… Достаточно, — заключила королева и вышла из-за терминала. Подошла поближе к главному изображению, размещенному на лицевой части досье. Внимательно всмотрелась в глаза мужчины.

— Как думаешь, Хуан, сколько времени пройдет прежде, чем я отдам приказ его убить и до того, как этот приказ будет исполнен? Я не собираюсь никого убивать, это просто вопрос.

— Не знаю, ваше величество, — меня покоробило от такого «просто вопроса». — Час. Может, два. Это же не глава клана, это простой человек.

— Простой человек… — потянула она. — Вот именно, простой. Я могу приказать схватить этого простого человека, доставить любое место планеты и пытать его. Или делать что-то другое. Теоретически я могу сделать с ним ВСЕ, Хуан, и мне это сойдет с рук.

Она развернулась и раскинула руки в стороны:

— Я всемогуща для каждого из них! — Визор вновь подернулся рябью, и вместо досье на Мигеля Джузеппе вновь неспешно поплыли буквы имен подданных Золотой Короны. — Вольна решать вопросы их жизни и смерти! И в отличие от глав кланов, никто, НИКТО не сможет помешать мне! Ты можешь представить себе такую власть, Хуан? Ведь ты, так же, как и он, можешь не выйти из этого дворца просто потому, что мне захочется.

Меня вновь передернуло — таковая ситуация обрисовывалась, когда мы спускались в подземелья.

— Да, ваше величество. Могу.

— Ни суд, ни гвардия, ни даже журналисты не спасут от моей воли. Как не спасли того человека в подвале. Это не будкт тайной: об этом будут знать некоторые службы да и просто сведущие люди, но никакого шума не возникнет.

Потому, что я — королева, — закончила она. — И вольна наказывать нерадивых подданных, переступивших черту.

— Ты возразишь, скажешь про закон? — Она кисло скривилась. — Закон есть. Но есть то, что находится над законом, что контролирует его исполнение. Контролирует правила игры…

— И потому вы не сделаете этого, — отрезал я, вновь перебивая монарха. — Никогда и ни с кем, кроме таких, как ваш Рамуальдо…

— Раймундо, — автоматически поправила она. Я сделал вид, что не заметил.

— Потому, что то, что «над» законом, не может клониться ни на одну из чаш весов, ни на «праведную» сторону, ни на «неправедную». В этом ваша функция, как монарха и королевы. При нарушении этой функции вас свергнут, плевав на традиции.

Она отрицательно покачала головой.

— Ты понимаешь, но не до конца. Я говорю не про функцию, а про отношение. Отношение к людям. Я не сделаю этого, но не сделаю Я . Но я МОГУ сделать это, и никто мне не запретит. Во всяком случае, кто-то другой на моем месте сделал бы. Перешагнул через людей, наплевав на них, как на несущественную мелочь. Понимаешь?

— Как ваш сын, сбивший десяток человек на машине, и которому ничего за это не было, — огорошил я, внезапно поняв, к чему она так долго и нудно клонила. — На его месте могли быть и вы.

Есть, попал — королеву аж передернуло. Но я озвучил именно то, что она пыталась сказать, потому возражений не последовало — она лишь лаконично вздохнула и прошлась вдоль одной из колонн.

— Да, как мой сын. К сожалению, таких, как он, много, особенно, среди детей тех, кто правит этим миром.

Пауза.

— Эдуардо — моя проблема, моя ошибка, головная боль. Я упустила его сама и не дала отцу в нужное время воспитать его. Теперь расхлебываю. Но пример удачный — я могла быть на его месте и нисколько не раскаиваться. Потому, что я — повелительница. Богиня для каждого из них. Богиня, имеющая право быть жестокой и беспощадной. Это власть, Хуан, власть немаленькая.

Она жестами отключила все экраны, все визоры.

— Я — плохая правительница, это не секрет. Я недостаточно умная, чтобы придумать, как можно выйти из надвигающегося кризиса, как укрепить королевскую власть. Я недостаточно смелая, чтобы воспользоваться идеями других людей, разрабатывавших подобные сценарии, и недостаточно доверчивая, чтобы доверить эту реализацию кому-то другому. А еще я пытаю людей, ты это видел. Необходимость — это отговорка, на самом деле это устоявшаяся задолго до меня процедура, а я, как королева, не пошевелила пальцем, чтоб ее исправить. И кроме нее я НЕ сделала много вещей, которые не характеризуют меня с хорошей стороны…

…Но я никогда не сделаю так, как поступил Эдуардо, — закончила она с жаром. — Я никогда не прикажу убить кого-то вроде сеньора Рамоса или Октавио Феррейра. Не потому, что боюсь — не боюсь. А потому, что главное, Хуан, самое главное для правителя, быть мудрым. Не умным, не сильным, не добрым, а мудрым. И первая мудрость, заключается в том, что правитель должен ЛЮБИТЬ своих подданных.

Взмах руками. Вновь активировался визор, и на нем лихорадочно замелькали, но теперь уже не строки с именами подданных, а раскрывающиеся картинки, накладывающиеся одна на другую. Сотни мелькающих лиц реально существующих живых людей.

— Мигель Джузеппе может быть республиканцем, быть противником королевской власти, а соответственно, и меня. Он может не любить меня лично, считая глупой развратной шлюхой. Он может просто так ненавидеть меня, без причины, или презирать. А может и любить меня, уважать. Таких, как он — десятки миллионов, и все они разные. Я же должна всех их только любить. Любить и заботиться. Защищать. Несмотря ни на что.

Я глупая стерва, использующая на полную катушку свое окружение, но стерва мудрая. И пока я люблю свой народ, свою планету, каждого, кто живет здесь, я непотопляема. Это главный закон власти, Хуан, главный ее постулат. Любовь. Можно быть суровой и несправедливой, но нельзя быть не любящей.

— Мать не всегда хорошо относится к детям, но всегда любит, — зачем-то добавил я прочитанную где-то ранее мудрость. — Даже самая жестокая и суровая.

Королева выдавила улыбку.

— Достаточно, Хуан. На сегодня с тебя хватит. Думаю, это не последняя наша беседа, остальное позже.

Она картинно задумалась.

— Мне нужны люди, верные и преданные. Но главный критерий, по которому я отбираю, ты теперь знаешь. Иди.

Я развернулся и медленно побрел к лифтовой кабине, словно придавленный. Она права, далеко не все на планете хорошо о ней отзываются. Но даже те, кто не считает ее идеалом правительницы, встанут за нее горой. Потому, что ЭТА любовь взаимна.

Итак, я дорос до главного постулата власти. Мне приоткрыли ставни, показали мир с высоты, причем совсем не столько в прямом смысле, сколько в переносном. И я все больше и больше приходил к мысли, что умереть за ТАКУЮ королеву — не так уж и плохо. В случае, если показанное мне — истина, а не хорошо поставленная комедия, конечно же, а в последнем мне придется разбираться весь оставшийся вечер и, возможно, ночь. Д-а-а-а-а!

Кабинка. Палец без участия мозга нажал цифру «6», затем «Закрыть». Створки медленно встали на место. Кабина плавно отправилась тот же путь, что прошла каких-то двадцать минут назад, но в обратном направлении.

Есть, не ошибся, тот самый зеленый коридор. Меня встречали сеньора Гарсия, четверо хранителей и Мишель, взволнованная, с хмурым лицом.

— Все в порядке? — спросила она, когда я вышел. Главная наказующая проводила меня оценивающим взглядом и шагнула в лифт, створки за ней начали смыкаться.

— Да, — выдавил я через силу.

Мишель взяла меня за рукав и потянула прочь, туда, где по моим расчетам были ступени — спуск вниз, на первый этаж.

* * *

Я и не заметил, как все вошли и начали рассаживаться по местам. Я сидел на столе председателя, этой невозможной сеньоры, в поведении и целях которой не разобрался, и под ее сухим взглядом поднялся. Она села и указала рукой на «точку».

— Прошу.

Я неохотно вздохнул и выполнил требуемое — церемониал нужно соблюдать.

— Мы тебя слушаем, Хуан, — услышал я ее мягкий елейный голос. Сама доброжелательность. Но обмануть им меня было нельзя — за каждым словом, как и прежде, пряталась сталь.

— Я готов, сеньора, — начал я с жаром, которого не ожидал от себя сам. — Готов служить ее величеству. Вы правы, у нее есть изъяны, и их не может не быть, пока она — человек… Но я…

— Готов, — перебила она. — Что ж, понятно. А готов ли ты, Хуан Шимановский, к тому, что тебя могут бросить, подставить? Пожертвовать тобой ради «Великой Цели?» — скривилась она.

Мне стало не по себе. Эта сеньора занималась тем, что вскрывала нарывы со своего заведения. Сдирала подсохшую кожицу, выпуская гной, выставляя его напоказ. Она вела себя неадекватно с точки зрения логики: как председателю Совета ей нельзя ни поступать так, как она обошлась со мной, ни устраивать акты антирекламы. Но она преследовала какую-то четкую иную цель, более важную, и все ее эксцентричные выходки четко вписывались в общую схему. Вопрос — что за цель?

— Тебя ведь УЖЕ предали, — продолжала бить она. — Уже сдали. Человек, которому ты верил. И тоже ради «Великой Цели». И ты все равно хочешь идти?

— Да… — прошептал я. Тихо-тихо. Но в помещении царила гробовая тишина и все меня прекрасно слышали.

— Почему, Хуан? — разочарованно воскликнула она. — Ты что, дурак?

— Нет, сеньора. — Меня начала разбирать злость, и я впервые почувствовал силу. Она давила меня, все это время, эта «штандартенфюрер»… Кстати, интересное слово! Где я его раньше слышал? Вот-вот, совсем недавно?!..Давила морально, подавляла. А теперь магия ее харизмы вдруг действовать перестала. Давно следовало разозлиться!

— Нет, я не дурак, — продолжил я, чувствуя, как глаза мои заблестели холодным блеском. — Вы предлагаете мне не идти туда, где плохо. Где бьют, унижают, могут предать. А вы можете назвать альтернативу? Хоть одну альтернативу в нашем гребанном мире, где можно не пресмыкаться перед какой-нибудь мразью, а служить? Честно служить, на благо Родине, народа и королевы? Я искал такие места, сеньора, но, к сожалению не нашел. — Я красноречиво посмотрел на сеньору Сервантес, главу ДО, которую видел в школе. Та меня поняла и опустила глаза. Наш зрительный дуэт не могли не заметить остальные, и так же все поняли.

— Ваш корпус — единственное место, где, как я считал, можно сделать это, — продолжил я с новой силой. — Жесткий устав, маленькая община, вековые традиции. Здесь никому не дадут вылезти вверх так, чтобы тот топтал окружающих. Чтоб необходимо было лизать его сапоги, чтобы выжить. И королева… Да, повторюсь, она не святая. Но она любит свой народ и готова ради него пойти на жертвы, а это такое… — я сбился. Вздохнул, выдохнул. Меня не перебивали. — …Это такое качество, какого я не видел нигде. Ни в ком! — закончил я, подобрав слова.

— Я готов рискнуть и поставить ва-банк, сеньора. Оно того стоит. И ваш гребанный корпус со своими законами, и королева Лея.

Сеньора усмехнулась себе под нос.

— Ты общался с ней всего несколько часов, но уже сделал такие далеко идущие выводы?

— Я верю своим ощущениям, сеньора. Я верю своей интуиции. А она говорит, что за ее величество стоит умереть. И да, я прекрасно отдаю себе отчет, что обратной дороги нет. Нет — значит нет.

Повисло молчание. «Кивалы» даже не пытались лезть в этот разговор, не их уровень. «Решающие» же думали. Анализировали. Взвешивали. Включая Катарину, которая, несмотря на статус «бедной родственницы», была в теме. Но больше всего думали сеньора «штандартенфюрер» и ее высочество — последняя даже смотрела на меня как-то не так, словно впервые увидела диковинное животное.

— Она может предавать, причем самых дорогих людей, — потянула сеньора председатель, скривившись, вспоминая что-то свое, личное. «Кивалы» после этих слов принялись активно… Ну, не отворачиваться, но искать глазами другие цели, как бы демонстрируя, что они ничего не видят и не слышат. — Твоя интуиция тоже не святая.

Да, скорее всего так и есть. Этой сеньоре я верил. Что-то у них было с королевой, какой-то напряг, и она не может забыть ей этого. Но себе, своим ощущениям, я верил больше. Потому поднял голову выше, улыбнулся и пожал плечами:

— Но я все-таки рискну.

Она медленно-медленно кивнула, признавая за мной такое право, после чего с облегчением выдохнула и хлопнула в ладоши.

— Так тому и быть! Ты сделал свой выбор.

Такой же облегченный вздох повторили все «решающие» и большая часть оставшихся офицеров. К моему удивлению. То есть, все серьезнее, чем я думал. После чего все снова начали подниматься и расходиться.

«Тест пройден, Шимановский! — обрадовал внутренний голос. — Ты рад?»

«Это был не тест, — возразил я ему. — К сожалению».

«А что же?»

Я задумался, но четко сформулировать термин, чем же являлся сегодняшний концерт, так и не смог.

«Точка невозврата. Просто точка невозврата. С тяжелой сигнальной артиллерией».

* * *

Лея любила это место. Здесь она успокаивалась, в голову ей приходили мысли, как решить ту или иную нерешаемую задачу. Почему-то всегда выходило, что решение у такой задачи простое, элементарное, вот только додуматься до него оказывалось не так просто. Почему? Елена не знала. Возможно, естественный свет здесь так влиял на нее, или состояние созерцания. А может, смотря на город и на планету, она чувствовала взваленную на нее ответственность, и в спокойной обстановке концентрировала все ресурсы тела и мозга?

Кто знает, но тем не менее, смотровая площадка давно стала местом, куда подруга уходила постоять и подумать, прийти в себя. И ждать, что она сразу спустится отсюда после встречи с Хуаном, было по меньшей мере глупо.

— Ты в порядке? — спросила она, приблизившись сзади, но не подходя вплотную. Лея кивнула. — Он ушел. Мишель забрала его.

— Хорошо.

Это «хорошо» было сказано настолько равнодушно, что Елена поежилась. Что-то творилось в черепной коробки ее Принцесски, что-то бурное, и как обычно, непонятное. И судя по всему, будет иметь большие последствия.

— Как ты? — задала она главный вопрос, ради которого и поднялась наверх.

— Хорошо. Думала, будет хуже. Но я сдержалась. Вновь, как и в прошлый раз. Знаешь, как было тяжело?

Елена знала.

— Но я — королева, и прежде всего должна быть ею. И я была королевой.

Лея была готова расплакаться, и то, что не плакала, было заслугой созерцательно-заторможенного состояния.

— Тебе не занять нишу Стефании, даже если ты сильно захочешь и расскажешь ему, — сказала Елена, читая у подруги в душе.

— Я знаю. И всегда знала. Но… Он мой сын, Елена. Это странное материнство, даже страшное, но это материнство. Я создала его, начиная с самого эмбриона, с самого генокода! Я больше, чем мать!

Вздох.

— …А она его просто родила…

Лея опала, и во вздохе этом отчетливо слышалась обреченная тоска.

— Но называться матерью я не могу совсем не потому, что его родила другая, — горько продолжила она. — В наши дни это мелочи, тем более с моим положением. Я не могу ею называться потому, что потеряла его, давным-давно, двадцать лет назад, оставив на произвол судьбы. Я оставила проект на самотек, Елена, и этого простить нельзя.

— Ты не оставила, — попробовала возразить она, но сама не была уверена в своих словах. Лея зло обернулась и закричала прямо в лицо:

— Я не интересовалась им, Елена! А значит, бросила!

Что, ну что мне стоило наблюдать, как он растет? Просто наблюдать? Как делает первые шаги, ходит в сад? А школа? Ты знаешь, какие проблемы были у него в школе? Он же русский! Считает себя таким потому, что дети-латинос дразнили его из-за национальности Стефании! Хотя какой он к дьяволу русский! Он сын королевы латиноамериканской планеты! И это потеря, Елена. Потеря, которая нам не раз еще аукнется.

А дальше? Дальше что? Да, он рос в достаточно суровых, но не критических условиях, закалялся, как мы и хотели. Но не слишком ли строгие оказались условия для проекта «Наследник»? Он волчонок! Скукоженный волчонок, смотрящий исподлобья на весь мир, в любой момент ожидающий удара! Он не верит никому! Никому, Елена! Даже мне! Не так: тем более мне!

— Это не так плохо для потенциального монарха, никому не верить, — возразила Елена, но Лею не убедила.

— Монарх должен быть монархом, человеком, понимающим, кто он, ощущающим свое достоинство. А не забитым зверенышем, в любой момент ожидающим подлости. Он должен решать проблемы, а не преодолевать их, выкладывая для их решения все силы в один единственный рывок, плевав на последствия. Он не уличный мальчик, не «страж трущоб», но в нем та же самая ущербная психология улицы.

А дальше? А эта долбанная частная школа, уже жалею, что запретила Аделии закрывать ее! Долбанная администрация, шлифующая в титулярах послушание и вышвыривающая всех, кто более менее проявит себя! Все эти унижения, все бессилие, которое он пережил! Как ты думаешь, хорошо ли отразится на человеке мысль, что он никто? Кем он после этого станет?

Да что администрация, его убить там могли! — вновь закричала она. — И кто? Какой-то сын криминального ублюдка, не стоящего даже того, чтобы я имя его вслух произносила! Почему я не интересовалась им, доверяя скупым отчетам Алисы? Почему не помогала? Хотя бы тайно, чтобы он не догадывался о моем существовании? Почему, Елена?..

Лея хотела сказать что-то еще, но задохнулась и сникла, а затем переключилась на другой аспект той же проблемы.

— Сережа — умная скотина. Так провернуть со Стефанией! Подумать только! Зечка! Проститутка! И я дала согласие на ее кандидатуру! Дала согласие, чтобы мой сын стал ее сыном!..

Елена молчала. Эта тема обсуждалась не раз, и не два, и даже не три. Сережа как обычно сумел провернуть невыполнимое дело, и в который раз это сошло ему с рук, несмотря на то, что объектом его подставы стало дело всей жизни ее Принцесски. Чтоб сделать такое нужно быть им и только им!

Очнулась Лея и поняла, что к чему, поздно, когда ничего нельзя было исправить. Сережа был отстранен от любой информации по проекту, но свое он к тому моменту получил — возможность беспрепятственно видеться с детьми, и гарантию того, что ребенок Стефании не сможет стать королем, создав его детям конкуренцию. А в перспективе вообще не мог стать кем- то значимым на этой планете, ведь с такой биографией «мамочки» это задача невыполнимая даже для человека с шестьюдесятью пятью возможными из шестидесяти восьми «новых» генов. Забирать же ребенка у Стефании и искать другую «мать» Лея так и не решилась.

— И после этого, все зная и все понимая, его бросаю еще и я. Разве могу я называться матерью после этого? — заключила Лея, почувствовав, что выдыхается. — Это я виновата, что он пришел к Мишель. Виновата в том, что ему понадобилась защита, которую могла дать только она. Я плохая мать, Елена!

Елена вздохнула и встала рядом.

— Не казнись. Так было надо. И ты знаешь это. Если бы кланы узнали, что ты интересуешься им… Такое дело, как внимание королевы, не спрячешь!

Лея отрицательно покачала головой.

— Это не оправдание. Можно было что-то придумать. Я потеряла этим больше, чем могла бы, узнай кланы о моем интересе. И главное, потеряла его самого. Он не простит мне, если узнает, не примет меня.

— А что сегодня? Как ваш разговор? Как прошло? Все получилось? — поспешила перевести Елена тему.

Лея задумчиво покачала головой.

— Да, почти. Но не стоило возить его вниз. Как мать я утверждаю, что это было сделано зря.

— Но как королева?

— Как королева… Он понял. Все понял. И там, и здесь. Но не представляешь, чего мне это стоило!

Елена представляла — слишком хорошо знала свою Принцесску. Она подалась вперед и обняла ее.

— У меня вновь нет выбора, — прошептала Лея. — Я вновь не могу быть ему матерью, как и прежде — на чувства нет времени. Только мне кажется, я снова предаю его.

Елена отрицательно покачала головой.

— Он пришел, чтобы быть сильным, чтобы драться. И эту борьбу ты ему дашь. Нет, я так не думаю. Может, он в итоге даже скажет тебе «спасибо»?

В последнем Лея сомневалась. Впрочем, выбора у нее, и правда, не было.

— Однако теперь я больше не буду безвольной наблюдающей, — вскинулась вдруг она, отстранившись, и начала вышагивать по площадке. — Теперь я буду следить за процессом, так сказать возьму бразды правления в свои руки. Если не суждено стать матерью — я стану для него королевой. Настоящей, за которую он будет готов умереть и которой будет гордиться. Ведь королева — тоже в какой-то степени мать, мать всем своим подданным.

Усмешка.

— Мы боялись внимания кланов? Теперь бояться нет смысла. Я же обязана дать ему такой пинок, чтобы через время этим сеньорам стало тошно. Я должна сделать его сильным. И сделаю.

А для начала… — Она задумалась. — Для начала мы организуем небольшое представление. С одним единственным зрителем.

И вкратце изложила суть дела.

Елена стояла с открытым ртом, хлопала глазами.

— Но зачем так сложно? Это же…

Что «это же», сформулировать она не смогла. Слово «неправильно» не отражало достаточную глубину переживаемой ею эмоциональной окраски. Однако, она знала, что это серьезно — Лею не зря зовут Сказочницей, это вполне в ее духе.

— Это необходимо. Я не хочу, чтобы он удрал, столкнувшись с трудностями. Наших девочек за воротами ничего не ждет — или жизнь воровок, или проституток. У него же там прекрасное будущее. И главное, он знает ту жизнь, в совершенстве, знает ее ценности, в отличие от тех же девочек. Если захочет удрать — мы его не удержим. Понимаешь?

Елена понимала. У Леи не поднимется рука наказать его в случае побега. Однако, и устав корпуса — не игрушка.

— Поэтому самым главным барьером на дороге к дому должна стать его собственная воля, его собственное желание остаться. Он сам для себя должен взорвать мосты. Не мы ему — он себе. Нет барьеров сильнее, чем это. Вот мы и должны будем сделать так, чтобы он взорвал их.

— Я не смогу. — Главная наказующая планеты задумчиво покачала головой. — Я не актриса.

— Я знаю. Потому спустись вниз и вызови Сирену. Скажи, срочно. У меня к ней долгий-долгий разговор.

При звуках этого имени Елену перекосило, однако она понимала, что это правильное решение. То, что Лея хочет на нее повесить, не вытянет больше никто.

— Ты же разошли всем членам Совета приказ: завтра в полдень общее собрание. Явка обязательна. Гулять — так гулять…

* * *

Все разошлись. В огромном кабинете остались четыре женщины, подсевшие поближе друг к другу для удобства общения. Каждая из них имела солидный вес в обществе, у каждой был авторитет, и за каждой стояла сила. Но здесь они представляли одну силу, один фронт, что бы не разъединяло их за пределами здания с розовыми колоннами.

— Итак, дорогая моя, — воскликнула женщина с рыжими волосами, обращаясь к той, которую ушедший мальчик про себя окрестил «штандартенфюрером», не догадываясь, насколько точно угадал с прозвищем. — Что все это значит?

Сеньора в черной форме усмехнулась и сдула со лба выбившуюся пядь.

— Я буду его воспитателем. После того, как он пройдет курс молодого бойца, — кивок в сторону белокожей Мишель, — я заберу его. И буду тесно курировать. Обучать.

— Воспитывать, — добавила Елена, слегка скривившись.

Лицо Мишель в этот момент ничего не выражало, однако все чувствовали, что внутри нее идут тяжелые бои. Принцесса же задумчиво покачала головой — для нее это заявление новостью не стало. Впрочем, не стало только благодаря тому, что она просчитывала такую возможность развития событий ранее.

— Да, воспитывать, — Сирена выдавила победную улыбку. — Ей мало трех принцев на моей шее, она хочет взвалить и четвертого. Только знаете… — Ее глаза хитро прищурились. — Кажется, это хорошая новость. Мне он понравился, мы сработаемся.

— Зачем же было тогда его бить? — усмехнулась Елена. — Прилюдно?

Сирена повесила на лицо загадочное выражение.

— Способ знакомства. Расстановка приоритетов. Я не хочу получить второго Эдуардо — хватит, нанянчилась. Но, кажется, он мальчик способный, все понял, и дальше все пойдет хорошо. Если меня не обманывают опыт и интуиция, конечно же. И умение разбираться в людях.

У присутствующих не нашлось аргументов, чтоб прокомментировать это.

— Ладно, тогда о делах насущных, сиюминутных, — подвела итог витка беседы ее высочество. — Мои мальчики в данный момент активно занимаются тем, что уничтожают о нем все сведения, во всех планетарных базах данных. Теперь же, когда его передали с рук на руки, я уберу его и из секретных баз, с ограниченным доступом. К завтрашнему утру человека по имени «Хуан Шимановский» на планете существовать не будет. Единственное его личное дело будет находится в твоем шкафу — кивок на Мишель, которая согласно кивнула в ответ. Что-то еще от меня требуется?

— Оставь ему школу, — ответила златоволосая.

И глядя на недоумевающее лицо ее высочества, пояснила:

— Ему и девятнадцати нет. Он еще слишком маленький. Дай ему закончить собственную школу, легально, официально. Чтоб никто не смог потом придраться, в случае чего.

Ее высочество задумалась, но согласилась.

— Хорошо. Но я поставлю на его школьное досье защиту — его смогут найти там только те, кто знает, кого искать и где искать. Без биометрики и дактилоскопии, разумеется. Под твою полную ответственность и с твоей легендой.

Мишель кивнула.

— Я придумаю легенду. Беру школу на себя. У кого-нибудь есть возражения по поводу школы?

Возражений не было. И Елена, и Сирена восторга от подобной идеи не испытывали, но предпочли оставить мнение при себе.

— В таком случае, кроме закрытого досье школы, никаких упоминаний об этом человеке на Венере не останется. У меня все, — вновь подытожила ее высочество.

— Вот и славненько! — поставила точку в разговоре Сирена и поднялась. Сегодняшняя баталия с мальчишкой высосала из нее много сил. Да, внешне она железная, непрошибаемая, но только внешне. — В таком случае, я буду изредка наведываться, интересоваться, как у моего подопечного дела. Надеюсь, ты не против?

Мишель не была против. Но ноздри ее при этих словах невольно расширились.

— Забавный парень! Пойду изучать, что наш департамент нарыл на него за все это время…

Она облегченно вздохнула и направилась к выходу, завершив сегодняшнее непростое заседание.

 

Глава 12

Начало

Ноябрь 2447, Венера, Альфа, королевский дворец

— Лаааааа-наааа!!!

Белобрысая бестия, сидевшая на парапете фонтана и что-то обсуждавшая с одной из нынешних охраняющих ее девчонок, сорвалась с места и помчалась навстречу. Прыгнула на шею, чуть не повалив.

Лана чудом удержала равновесие и выругалась про себя: не хватало еще растянуться во внутреннем дворике королевского дворца, на глазах у нескольких десятков зрителей!

— Приехала! Живая! А мы ждали тебя! Знаешь, как ждали?! Переживали, как ты там!!!

— Если ты не ослабишь хватку, то то, что я живая, будет легко исправлено… — мягко подала она голос сквозь сжимающие ее медвежьи объятия.

Бэль отстранилась.

— Извини!

На губах ее играла довольная улыбка. Простая и незамысловатая, без подтекстов. Она радовалась искренне, самого худшего, чего боялась Лана, не произошло — девчонка осталась такой же, как и там, в медицинском боксе в Форталезе.

Теперь уже Лана подалась вперед и обняла ее. Не так сильно, но не менее искренне. Пока она валялась в боксе на Земле, одна одинешенька, у нее было время сделать глубокий анализ себя любимой, разложить по полочкам и понять, кто она такая и как к кому в этой жизни относится. Понять, где ее дом, кто ее семья. В том числе сделать вывод относительно этой белобрысой дряни. Вывод оказался неоднозначным: она к ней привязалась. Хорошо это? Плохо? Она не знала, но сейчас поняла, что скорее хорошо.

Возможно, ей нравилась власть над девчонкой. Власть воспитателя над умом воспитанницы. Она давала ей пищу для размышлений, давала подумать над теми или иными вопросами, медленно, но верно превращая ее из взбалмашной испорченной девчонки в девчонку взбалмашную, но пытающуюся думать над своими поступками. Они лишь в начале пути, но сердце подсказывало, что сейчас, после покушения, прогресс в этом деле пойдет быстрее.

Но и кроме этого, кроме воспитательного момента, она привязалась к ней. Просто так, а не «потому, что». И очень по ней скучала.

— Ладно, пойдем… — Лана отстранилась и отвернула глаза в сторону, чтобы не выдать чувств. Она должна быть строгой воспитательницей, железобетонной, хотя бы внешне. В любой ситуации! Бэль не настаивала, взяв ее под руку, хотя поняла все. Вот зараза мелкая!

— Мама в ожидании. Всех просителей на сегодня выгнали, сделали незапланированное окно. И я решила перехватить тебя прямо здесь, перед ее кабинетом, а то вы там с нею надолго… — Она сделала загадочную мину, видно, знала то, что ей узнать только предстоит. — Как сама? Как раны? Как прошел полет?

Лана пожала плечами.

— Раны зажили. Почти. Во всяком случае, не беспокоят. Полет не очень. Но не столько перегрузки достали, сколько невесомость, мать ее!.. — Она про себя ругнулась на родном диалекте.

В следующий миг голос девчонки зазвенел, будто начала натягиваться стальная струна:

— А зачем ты вообще сорвалась? Зачем летела СЕЙЧАС? Куда спешила? Или думала, что без тебя тут не справятся?

— Я… — Неожиданный переход. Слишком неожиданный, Лана растерялась.

— Разве можно было спустя столько времени лететь на космолете? — повышала обороты Изабелла. — После ТАКОГО ранения, когда мы три дня не знали, выживешь ты или нет?! Ты вообще в своем уме?

Выволочка? Это что, выволочка?

М-да, выволочка! Такого Лана не ожидала. И от кого? От Изабеллы Веласкес???

Она инстинктивно втянула голову в плечи, не решаясь перебивать или возражать — слишком непривычно смотрелась эта ситуация. И даже комично, не будь озвучиваемые аргументы чистой правдой. Все силы пришлось бросить на то, чтобы невзначай не улыбнуться и не обидеть этим девочку.

— Куда ты спешила?! — продолжала разоряться та. — А если бы раны открылись, и тебе стало бы хуже? Прямо на орбите, в невесомости? У тебя зачем голова на плечах? Чтобы шлем носить? Или думать? Кому ты хорошо сделала?

Девчонка хотела добавить что-то еще, обидное и грубое, но выдохлась. Лана все-таки улыбнулась и вновь подалась к ней, заключая ее в объятия.

— Спасибо! Что беспокоилась!

Бэль оторопела. Улыбка Ланы же стала еще шире.

— Но я ничем, почти ничем не рисковала, поверь! Ты знаешь, сколько в нас химии?

— Я… Нет… Но…

— Много. Очень много! — Лана назидательно подняла палец вверх. — И выходить из меня эта гадость будет не один год. А пока она во мне, любые раны будут заживать, как на собаке, а то еще быстрее. Так-то вот.

Ее высочество попыталось что-то возразить, но нужных слов не нашла. Впрочем, главные свои слова она сказала, все остальное не важно.

Да, химия. Только благодаря ей она выжила. Хотя, не только.

Лана усмехнулась, вспомнив Марс. Как тащилась, раненая, через пустыню, с разорванным боком, с пробоем, заклеенным всего лишь тонкой пленкой универсального клейкопласта, могущего в любой момент прорваться и разгерметизировать скафандр. Вот там да, там было страшно. А здесь? «Здесь вам не там», как говорил старшина Хохлов, один из немногих в их отряде кадровых военных старой республиканской армии.

Бэль сокрушенно покачала головой, подводя итог:

— И все-таки, так нельзя. Не делай так больше. Знаешь, как мы волновались?!

Вообще-то девчонка права. Рано. Слишком рано, несмотря ни на какую химию в крови. Но объяснять ей, что такое СКУКА, что такое ОДИНОЧЕСТВО, Лана не могла. Как и состояние, когда не хочется ни лежать на пляже, ни купаться в океане, а наоборот, поскорее бежать прочь от этой негостеприимной планеты, в свою уютную венерианскую норку. Но этого ей она не скажет, а значит, и оправдываться не будет. Лана улыбнулась и перевела тему разговора:

— Ладно, лучше ты расскажи, как вы тут без меня?

Изабелла пожала плечами.

— Плохо. Меня вот эти теперь охраняют. — Небрежный кивок за плечо, где следом за ними, на небольшой дистанции, шествовали две хранительницы из другого взвода. — Я их не достаю, честно, строю из себя паиньку, но они меня все равно не любят. Да, наверное, меня теперь никто не любит! — в сердцах воскликнула она. — Как будто это я виновата, что на меня покушались, и что погибли девчонки!

От упоминания девчонок сердце у Ланы защемило.

— Но я не сужу их, — продолжила Бэль. — Только жду, когда вернут вас.

— А с нами как, будешь паинькой, или возьмешься за старое? — не могла не поддеть Лана. Бэль сразу же поникла. — Ладно, прости! Я не хотела! — она притянула девчонку к себе. — Но нам придется заново выстраивать отношения. И нам с тобой, и тебе с девочками.

— Я с ними уже общаюсь! — засияла вдруг ее высочество и гордо вскинула носик. — Мы несколько раз виделись! В клуб ходили! Они нормальные, правда!

…Что ж, замечательно. Бэль продолжала щебетать, делясь впечатлениями, но Лана ее уже не слушала, мысленно вычеркнув еще один пункт из того, чем необходимо было заняться по прилету.

— А как твои дела с тем мальчиком? — переключила она тему на другой больной вопрос и ехидненько улыбнулась. — Нашла его?

Изабелла вновь сникла.

— Нет.

— То есть?

— Я сделала все, что могла. — Вздох. — Нарисовала фоторобот, проверила базы данных. Все до единой, какие смогла. Да только бесполезно, не находится нигде мой Хуан! Ни в одной из них! Как сквозь землю провалился! Записей камер тоже нет, кто-то постирал их, и я догадываюсь, кто и зачем. А дополнительных признаков, по которым можно конкретезировать параметры поиска, я не знаю. Его надо так искать, вживую, а этого я не умею.

Лана озадаченно покачала головой.

— А Мамочка? А твоя охрана? Не помогают?

Девчонка замотала головой.

— Мамочка и девчонки не могут. Они официально на отдыхе, в отпуске, у них нет полномочий. Никаких удостоверений, легенд, прикрытий и прочего — рядовые граждане Венеры. А нынешняя охрана… — Новый тяжелый вздох.

Продолжать не требовалось. Нынешняя охрана, да и любая другая, помогать ей вряд ли станет.

Тем временем они вошли в лифт. Да, именно лифт, личный ее величества. Оба предыдущих раза, когда она была в кабинете у Леи, шла наверх по лестнице, и это правильно. Но теперь с нею шагала Изабелла, и хранители на входе не посмели сказать ничего против. Нет, все-таки идти после ранения, да в сопровождении принцессы крови, имеет свои плюсы!

Девчонки нынешней охраны Бэль вошли следом, затем ее высочество нажала кнопку этажа кабинета матери. Лифт тронулся.

— Так что я вдвойне жду тебя, на тебя одну вся надежда, — закончила Изабелла прерванную мысль. — Даже если ты будешь числиться на отдыхе, ты сможешь выбить у мамы полномочия, чтоб мне помочь. Она не откажет.

— Думаешь? — Лана грустно усмехнулась.

Девчонка выдавила убийственно серьезную улыбку.

— Знаю. ТЕБЕ- не откажет.

Лана иронично покачала головой, но промолчала. Она вообще не была уверена, что выйдет из кабинета королевы сама, на своих двоих. В смысле, без наручников.

Эту мысль подтвердили выражения лиц хранителей, встретивших их наверху. Серьезные лица, многозначительные. Да, ее ждут, и к встрече готовы.

— Лучше подожди внизу. — Рука одной из хранительниц аккуратно, но жестко взяла за локоть ее высочество, не давая пройти дальше. Лана как бы по инерции сделала несколько шагов вперед, чтобы разорвать дистанцию с девчонкой, чтобы та не смогла вцепиться в нее, буде таковая мысль у нее проскочит.

Нет, не проскочила. Изабелла ни о чем и не догадалась, расплылась в улыбке и бросила:

— Я буду возле фонтана! Как закончишь — сразу спускайся!

Затем обернулась и вошла назад, в лифт. Ее собственные хранительницы, понявшие, что происходит определенно что-то не то, но так и не понявшие, что именно, предпочли за лучшее побыстрее последовать за охраняемым объектом. Тут и без них найдется кому разобраться.

— Иди. — Другая хранительница легонько толкнула Лану в спину по направлению к кабинету. — Она ждет.

Возле кабинета стояли еще две хранительницы личного взвода Леи, с горящими глазкАми активации на «Жалах» и красными точками на голографических забралах перед лицом.

* * *

Февраль 2448, Венера, Альфа, Золотой дворец, корпус королевских телохранителей

Почетна и завидна наша роль, Да наша роль, Да наша роль, да наша роль!

Сестренки уже закончили. Выбежали из ванной и бросились одеваться, сверкая обнаженными аппетитными частями тела. Из моей груди вырвался очередной вздох. Вздыхать мне приходится много, очень много — такое количество на дню, что считать бесполезно. Но если я хочу чего-то достичь здесь, то ничего с этим не поделаешь — придется терпеть. Это грустная тема, о ней позже, скажу только, что кроме Паулы здесь больше никто не считает, что от меня надо прятать свои прелести, что это неприлично или что-то в таком духе. Я уже настолько здесь свой, что меня просто не замечают, как мужчину! Если вы не поняли, я уточню: кроме Паулы НИКТО меня как мужчину не замечает! Ни один взвод, ни одно поколение, ни один иерархический статус. От «зелени» до самых-самых старших офицеров (бывало, пересекались в душевой) — спокойно смотрят сквозь меня, как сквозь пустое место. Да и с Паулой дела обстоят… Впрочем, об этом тоже попозже.

Итак, Сестренки вылетели из душа и принялись одеваться, попутно мутузя друг друга полотенцами. У них это норма, они почти всегда или дерутся, или пинаются, или пререкаются — ну натуральные близняшки! Только хуже. Маркизу я встретил возле гермозатвора, когда входил, уже одетую, Паула, в банном полотенце, сушила перед зеркалом над своей тумбочкой мокрые волосы. Значит, душевую заняла чистюля Кассандра, и мне туда попасть не светит.

То, что наша командир там, подтверждалось легким пением на итальянском, доносящимся из-за раскрытой двери. Красивый язык, скоро я его выучу. Ну, непереводимую фольклорную часть точно: каждый раз, когда наша европейка срывается и орет, она использует богатые обороты родного языка, активно сдобренные арабскими, албанскими и турецкими матерными словечками — опыт по усвоению у меня богатый. К сожалению, Кассандра плескаться любит, плещется до последнего, а у меня времени катастрофически не хватает — я и так задержался на полосе на целых двадцать минут. Слава богу, встал минут на десять раньше, успеть надежда есть. М-да!

Не может без охранников король.

Я снял футболку и принялся обливать себя из-под крана — ничего иного мне не оставалось. Конечно, весь пот так не смоешь, все равно буду вонять, но хоть что-то! Уж к кому, но к Кассандре-то зайти можно было, и присоседиться… Но не стоит наступать на грабли второй раз — и так еле-еле получилось наладить с ней отношения. Пускай себе поет!

В двери показалась Паула, уже облаченная в форму департамента, кроме кителя:

— Ну и что стоишь?

Глаза ее выдавали издевку. Красноволосая в своем репертуаре.

— Questa è la vita! — лаконично ответил я на языке нашей старшей.

— Опять грязный будешь ходить?! — тяжело вздохнула она, скорее констатируя, чем спрашивая. Голос ее, несмотря на показную язвительность, выдавал неподдельную заботу — Плюнул бы ты на принципы! К тому же откуда ты не знаешь, что она тебя не ждет? — В глазах огненного демона заплясали бесенята. — Может как раз и ждет! А ты тут мнешься стоишь, каждый раз…

Я не отреагировал, нацепив на себя маску, которую с первого дня никому еще не удавалось пробить. Ну, что ждет — вряд ли. Скорее просто посторонится и даст помыться — она тоже не хочет дважды на грабли. Но я не хочу даже так — слишком велико искушение. Остановиться будет невозможно, а сопротивляться мне бесполезно — не та у Кассандры весовая категория. Потому я продолжил остервенело обливаться, заливая пол вокруг себя водой.

— Ну-ну! — покачала головой Паула и оставила меня в покое.

Когда идем — дрожит кругом земля!

Через пять минут я уже стоял переодетый, в черно-синей выглаженной нашим домовым форме. На моем шевроне орел на щите, за которым прятался меч, гордо распускал крылья. Да-да, мы единственное звено, которое носит не белоснежную ангельскую форму, а форму департамента безопасности. Не имея при этом к департаменту никакого отношения. На этом, как сообщил нам в свое время «телеграф», на заседании Совета настояла сеньора Гарсия: дескать, мальчику не престало носить женское. А она, каковы бы там ни были их законы и традиции, не из тех людей, к которым не стоит прислушиваться. Соответственно, моих девчонок тоже переодели в такую же форму, включая боевые скафандры — чтобы я не выделялся на их фоне. Взвод — монолит, оказалось проще нарушить традицию в ношении формы, чем традицию единства.

Еще через минуту я бежал в сторону внешнего шлюза, прижимая к боку винтовку. Привычное «Жало», но только именное, закрепленное за моей персоной. Мое второе «я», продолжение моего тела, от которого просто дико, неимоверно хотелось избавиться, но которое я обязан таскать с собой, куда бы ни пошел.

Бежал я не долго, до пересечения восьмого и седьмого секторов. Меня уже ждали.

— Опаздываешь! — покачала головой Жанка, нервно теребя застежку шлема. Все ее напарницы уже смылись, оставив ее одну.

— Так получилось, — виновато скривился я, вытащил из кармана и бросил ей капсулу, которую она на лету поймала рукой, пока еще не облаченной в латную доспешную перчатку.

— Задержался на дистанции. Кто-то постарался и добавил трассе отвесных стенок. Штук двадцать! Пока карабкался…

Продолжать не требовалось. Вставлять новичкам палки в колеса здесь норма, особенно на утренней разминке. Первое время я почти всегда опаздывал из-за этого на развод, за что на оном по первое число получал — такие у них воспитательные технологии. Мотивация, тудыть… Позже тело набрало достаточную форму, чтоб преодолевать любые препятствия за установленное время, но и сейчас случались форсмажоры.

Впрочем, все, с кем я общаюсь, прошли это на собственной стадии «малышни», потому сочувствия мои злоключения ни у кого не вызывали. Как и мое настойчивое нежелание мыться вместе с особями женского пола.

— Что здесь? — кивнула Жанка на капсулу, пропустив информацию о стенках мимо ушей.

— Высоцкий. Вчера весь вечер подборку делал. Тебе понравится! — Я расплылся в улыбке, словно кот. — Вы уже дошли до него?

Она отрицательно замотала головой.

— Дойдешь тут! С таким нулевым объектом!.. — Из ее уст раздалось несколько нелицеприятных слов о ее высочестве, но произнесены они были тихо, под нос. — Ни на что времени нет!

— Служба есть служба! — теперь настала моя очередь пропустить ее злоключения мимо ушей и довольно улыбнуться. Один-один. Жанка про себя хмыкнула.

— Ладно, пока-пока! Я побежала! Будет что интересное — отложи для меня?

Я поднял вверх большой и указательный пальцы, сцепленные в кольцо:

— Само собой!

Вся беседа шла на русском, с акцентом венерианской русской зоны, на котором я говорил уже довольно прилично. Моя почти тезка развернулась и бросилась к шлюзу, бегом, на ходу нацепляя шлем и убирая под него волосы. Винтовка уже была намертво приторочена к спине.

Я развернулся и также рванул, но только в сторону Плаца. Я и так опаздывал, безнадежно опаздывал. Но не отдать «землячке» капсулу не мог, как бы тяжко мне ни пришлось на разводе.

Жанка — хранитель. С недавних пор. Пару месяцев назад у нас произошел небольшой инцидент, один взвод хранителей «забанили», завалив на тестах на профпригодность. Такое здесь практикуют — понижать в статусе за малейшие недочеты, чтоб создать конкуренцию. Но кроме пониженного сорок четвертого взвода был проведен дополнительный набор еще и в «девятку», ставшую не взводом, а оперативным соединением, и Жанке повезло оказаться в числе аж трех новых взводов хранителей. Но как видно, радуется она этому не сильно.

Всегда мы подле — подле короля!

И действительно, чему радоваться? Ее высочество инфанта, которую она теперь охраняет, оказывается, жуткая непоседа, личного времени у хранителей практически нет. А в редкие выходные частенько объявляется усиление в связи с визитом ее высочества куда-нибудь к черту на кулички.

Вот и теперь они заскочили всего на несколько часов, фактически всего лишь переночевать — с утра ее высочество вновь куда-то уматывает. Могли и не заскакивать, отдохнуть во дворце, благо, их покои находятся рядом с покоями охраняемых объектов. Но здесь их дом, а дома отдыхается совсем по-другому.

Ох рано встает охрана!

Еще через пять минут я выскочил на Плац. Все уже собрались, стояли навытяжку в ожидании развода. Чупакабра, наша теперь уже вчерашняя оперативная, сдавала дежурство Капитошке, и судя по лицам, та принять еще не успела, я вовремя. Оббежав полукругом сзади стоящих девчонок в белоснежном, я занял свое место среди выделяющегося черного пятна — позиции «чертовой дюжины».

— Успел? — шепотом спросил у улыбающихся чему-то своему девчонок.

— Да, — ответила Кассандра.

— Капитошка лютует, — доложила Роза. — Уже двоим досталось. И что тебя нет — она видела. Прошлась и зыркнула так…

Я тяжко вздохнул — с Капитошкой у меня особые отношения, особенная любовь.

— Опять эту суку с утра не трахнули! — вроде бы шепотом, но достаточно громко заявила Мия. Стоящие справа и слева девчонки других взводов противно захихикали.

— Так ее и трахать-то некому! — развила тему Роза. — Все мужики посбегали, с таким-то характером!

— Взялся бы ты за это дело, Хуан? Восполнил бы пробелы? — заявила Паула таким серьезным голосом, что все просто покатились со смеху. Я сам чуть не закашлялся:

— Спасибо! Она немного… не в моем вкусе!

С этого тоже засмеялись, но уже тихо.

Начать с того, что «Капитошкой» ее прозвали с моей легкой руки. Да-да, такое здесь бывает — вроде бы имеешь официальный позывной, но за какие-то поступки приобретаешь совсем иное прозвище, которое цепляется похлеще официального. С моей подачи так здесь было «переименовано» человек пять, и новые прозвища в повседневной жизни практически вытеснили официальные. В том числе капитан-лейтенант Ортега, как ее зовут на самом деле. Злющая как сука, вечно недовольная! И я спросил однажды, без задней мысли: «Девчонки, что, Капитошка сегодня опять лютует?» Конечно, имел я ввиду ее капитанские погоны, но девчонкам настолько понравилось это слово, что они не слезли с меня живого, пока я не объяснил, что это — персонаж детской сказки из маминой книжки, оставшейся еще от бабушки, дочери первых русских переселенцев. Ожившая дождевая капелька, которая путешествует по лесу и чего-то там делает.

Капелька капелькой, но с того дня капитан-лейтенант Ортега так и зовется Капитошкой, и ничем это слово не выведешь. Кстати, за это она ненавидит меня отдельно, хотя, кажется, разве можно ненавидеть больше?

— Чико! Выйти из строя! — раздался ее гневный окрик. Я вздрогнул — не заметил, как она начала перекличку, и первыми в ее списке оказались мы.

Растолкав Сестренок, я сделал несколько шагов вперед, прижимая винтовку к себе, стараясь заразиться от оружия уверенностью и невозмутимостью.

— Ты опоздал, Чико!

— Так точно, сеньора! — вскинулся я, становясь по стойке «смирно».

— Почему?

— Полоса препятствий, сеньора! Кто-то усилил ее, поставил дополнительные снаряды!

— Это твои проблемы, Чико! — закричала она. Как будто если бы просто сказала, я бы хуже понял. — Вставай раньше, если не можешь пройти полосу за отведенное время!

— Я и так встал раньше, сеньора… — начал я, но получил хлестким ударом по скуле:

— Молчать!

Я благоразумно заткнулся. Но при этом сделал то, что не мог не сделать — ехидно-ехидно улыбнулся.

— Чего лыбишься?

— Я? — я удивленно посмотрел вправо и влево.

— Ну не я же!

— Вам кажется, сеньора! — Я вновь встал по стойке «смирно».

Да, здесь бьют, это норма. Но есть одно «но». Существенное. Бить можно только так, чтобы не вызвать последствий у подчиненного, и никак иначе. Приведу пример: та же Капитошка однажды выбила мне зуб. Это было в первые дни после поступления, когда я имел о местных порядках довольно смутные представления, и тем более смутные о понятии «дисциплина». Возможно, сам был виноват, не буду спорить. Но она мне его выбила, не рассчитав удар, и это ее косяк.

Через час мне вставили в медблоке хороший новенький имплантат (здесь работают просто превосходные врачи, мастера на все руки, все ветераны корпуса!). Еще через час на работу прибыла Мишель и вызвала Капитошку к себе, для разбора полетов. А еще через час имплантаты вставили Капитошке, два штуки. Естественно, сий факт попытались скрыть, но в здешнем террариуме «телеграф» работает настолько четко, это невозможно.

То есть она может меня бить, но только до тех пор, пока результаты ее ударов не отразятся на моем здоровье. А это… Как бы сказать поточнее… В общем, Толстый бил меня сильнее, гораздо сильнее. И обиднее.

Если близко воробей — мы готовим пушку!

— Играться вздумал, щенок?! — Шаг и новый удар. Мою скулу обожгло. Но палка о двух концах: она не может меня искалечить, но и я беспомощен перед нею. Если я уйду от удара, попробую увернуться — карцер. Прескверное место, надо сказать! (Да-да, разумеется я там побывал! И не однажды. Лучше уж по лицу!) Попробую заблокировать — телесное наказание. Вдобавок к карцеру. А это еще хуже. (Естественно, и это пробовал, могу сравнивать.) Если же попытаюсь ударить сам — утилизация. Без разговоров и скидок. С этим тут строго.

Потому я стоял, руки по швам, и скалился ей в лицо. Бьет? И флаг в руки! Но после каждого удара я буду скалиться еще и еще сильнее, на глазах у более чем сотни девчонок, и посмотрим, кому от этого будет хуже! С каждым ударом она будет терять остатки своего и так невеликого авторитета, я же приобретать славу рубахи-парня, протестующего против беззакония, на стороне которого все симпатии рядового состава этого заведения. Стану если не героем, то кем-то близким. А что протест? Наверное, на роду у меня написано, быть вечным борцом за справедливость. Школа, теперь корпус… И что-то подсказывает, это не конец логической цепочки.

Она сумела, остановилась вовремя, не успев создать мне ореола мученика. Я вообще поражаюсь таким людям: зная мою игру, понимая мои цели, она раз за разом ведется и старается ударить, как будто не понимает, что ничего этим не добьется. Но нет, для нее съездить по лицу или дать под дых — святое, пусть даже в ущерб репутации! Дура!

— Двойная нагрузка, Чико! — прошипела дура. — И кросс вместо обеда! Десять километров! Все ясно?

— Так точно, сеньора капитан-лейтенант! — довольно вскинулся я.

Она посмотрела с неодобрением, но покачала головой и пошла дальше, обратившись к старшей следующего взвода, и в этот момент я нанес ответный удар.

— Кап! — громко произнес я, чтобы меня услышало как можно больше людей.

По линиям раздались смешки, плавно переходя в устойчивую волну хихикания. Капитошка обернулась и зыркунла… Фиг тебе, не съешь!

Да, не съела. Покраснела от злости, захотела ударить еще раз, но окинула взглядом плац…

…И ничего не сделала.

— Чико, встать в строй! — рявкнула она вместо экзекуции.

— Так точно, сеньора капитан-лейтенант! — гаркнул я и сделал два шага назад, заняв свое место.

— Кассандра, в резерв! — скомандовала она, и дождавшись «Так точно» от нашей европейки, пошла дальше.

…Я понимал, что ничего я ей не сделаю больше того, что уже сделал. Руководство прекрасно знает, что она за человек, и использует по прямому назначению — как пугало. Жесткое злобное пугало, стращающее подчиненных, чтобы не расслаблялись. Превратить пугало в посмешище? Не велика заслуга! А потому максимум, что я могу — устраивать и дальше подобные концерты на разводах, скорее веселящие окружающих, чем способные как-то на что-то повлиять. В семье обязательно должен быть урод, офицеры просто выбрали его себе заранее.

Если муха — муху бей!

Развод — это целый ритуал. Проводится в огромном помещении, называемом лаконично «Плац». Плац расчерчен линиями, буквой «П», по которым в строго отведенном порядке становятся подразделения на утреннюю перекличку. После переклички каждое из подразделений получает назначения — наряды. Чаще всего это наряды по охране дворца, той части, куда не допускается дворцовая стража, личные покои монаршей семьи. Чуть реже наряды местного значения — охрана объектов собственно корпуса, вахты, усиление наказующих. Да-да, половина «морпехов» здесь не кадровые, а временно назначенные. В основном тетки с опытом, кто заканчивает контракт. Надевают голубые повязки, и — опа — до конца караула они наказующие. Еще реже девчонок забирают куда-то для каких-либо целей: слежка, охрана кого-то в городе. Бывают общие усиления в связи с перемещением королевы, с ее официальными визитами. Усиления частичные — когда несколькими обычными взводами усиливают хранителей, не мобилизуя остальных. Совсем редко заставляют делать какую-нибудь ерунду, вроде чистки оружия и его инвентаризации. И то, как правило, делать это заставляют провинившихся. Я сам пару раз попадал на такую работу. Целый день проверять пригодность доисторических винтовок, чистить их, смазывать?.. Та еще каторга! Единственный плюс: эти хранилища расположены под сотым метром, в засекреченной от обывателей подземной части столицы, и экскурс туда довольно познавателен. Там я лично убедился, что оружия в этих хранилищах столько, что хватит не на одно поколение.

Совсем редко, но все же бывает, что какой-то провинившийся взвод направляют на тяжелую работу — уборка чего-то там без помощи дроидов. Только ведра и тряпки. Приходится идти убирать — а куда деваться? И совсем редко, всего два раза при мне было, здесь наказывали телесно. (Кроме меня, естественно, но про себя скромно опущу — не тот пол и статус, чтоб сравнивать). Перед всеми, перед строем — чтоб все видели и мотали на ус. Да-да, я сам был в шоке, полдня после первого такого инцидента ходил в ступоре! Мне, мужчине, смотреть, как лупят плеткой хрупких девочек?.. И никуда не денешься — явка обязательна.

А делается это так — привязывают провинившегося человека за руки и за ноги к специальной раме, отчего-то прозванной в народе «плахой», и дюжая тетка отточенными движениями хлещет провинившегося человека специальным кнутом. Или плеткой — в зависимости от тяжести вины. Если плетка еще ничего, больно, раны выглядят нелицеприятно, но быстро заживают без ощутимых последствий для организма, то кнут — истинное орудие пытки. Разумеется, это не совсем то, что использовали в средние века, более гуманный вариант, но и этот гуманный вариант бьет так, что… Что… Сильно, короче, бьет — мне даже сравнить не с чем! Оно и понятно, стоимость подготовки бойца здесь колоссальная, убить провинившегося случайно, не рассчитав силы, совсем не вариант. Но и сами бойцы, имеющие повышенный болевой порог, должны ощутить всю прелесть гнева командования. Прочувствовать, так сказать, что не правы.

В общем, кнут хоть и отличается от средневекового истинно пыточного, но эффект дает колоссальный. Ремень его при касании при должном старании рассекает кожу почти до костей. Страшная вещь! Даже сейчас не могу вспоминать его без содрогания!

Кроме нарядов часть подразделений назначается «в резерв» — то есть они как бы свободны, но не могут покинуть территорию базы, поскольку их караул. И в случае чего именно эти подразделения первыми поднимаются по тревоге. Часть же отпускается «на отдых». Последний здесь у всех стандартизован, даже у хранителей — если нет усилений, то день через два принадлежит тебе. У хранителей свои заморочки, у них почти не бывает «без усиления», но на то они и хранители. Это правило касается даже «чертовой дюжины», кроме меня, естественно, несмотря на то, что все мои девчонки каждый раз идут «в резерв», изо дня в день, из месяца в месяц. Но на то они и экспериментальный взвод.

Взять ее на мушку!

Гашетка. Толчок, в сторону. Перекат, захват цели, гашетка. Мимо, потеря секунды, поправка. Есть, попал. Снова толчок, перекат, на пределе возможного. Нервы рвут душу на части, мышцы стонут, но я все равно не успеваю. Фатально не успеваю! Захват цели, огонь. Захват провожу ДО схватывания ее системой прицеливания, ведь это еще от полусекунды до полутора потери времени! Точность моя недавно превысила сорок процентов, в половине случаев этого хватает, и я рискую, чтобы не потерять драгоценные секунды. Иного мне, впрочем, и не остается.

…Для третьего месяца обучения у меня отменный результат. Но спрашивают с меня не как с четырнадцатилетнего, потому не следует расслабляться и обнадеживаться. Более того, стопроцентная точность мне вообще не будет доступна, никогда — упущено слишком много времени. Потому палить в неизвестность мой удел на веки вечные. А значит, надо научиться делать это максимально быстро и максимально метко. Вот и сейчас я не вижу, лишь ощущаю движение, и жму на гашетку. Есть, попал, цель поражена. Не теряя времени вновь толчок, на грани возможного, вновь перекат, новая позиция…

…И я труп. Не успел. Одна из целей активировалась до того, как я вышел на позицию стрельбы, и по правилам мне засчитывается поражение.

Я бессильно растянулся на полу, глядя уставшими глазами в потолок. Как же это все надоело!

— Подними забрало! — по шестой линии донесся голос нашей старшей. Я последовал приказу, неохотно сел и стащил шлем с головы.

Итальянка подошла и присела рядом, глядя на меня участливыми глазами, сжав губы. Молчала.

— Ну? — я терял терпение. Когда ты на взводе, а на тебя смотрят ТАК… Пробирает!

— Ты неправильно расходуешь силы на движение. Слишком много мусорного, постороннего действия. Поэтому теряешь так много времени.

Ничего нового она не сказала. Но последовать ее советам я не мог — не получалось. Как ни старался.

Она вздохнула и поманила за собой:

— Пошли!

Я встал следом и поплелся к стойке, где за терминалом уже суетились Маркиза и Сестренки, выстраивая ряд из моих ошибок, одну за другой. Какое-то время я стоял и безучастно наблюдал за их действиями, но затем Роза обернулась и одарила меня лучезарной улыбкой:

— Не переживай, в следующий раз получится!

Мы оба знали, что это неправда.

Куда идет король — большой секрет Большой секрет! Большой секрет! Большой секрет!

— Вот смотри, Хуанито, — начала Кассандра нудным лекторским тоном, который просто бесил меня в ней. — Первая цель. Как ты развернулся?

Я тяжело дышал, молчал.

— Выстрел удачный, все отлично, но вот этот разворот — и секунду ты потерял. А секунда это много! Вторая дистанция. Здесь промах. Еще две секунды. Третья. Плохой перекат. Четвертая… Единственная на «отлично»! — В ее голосе послышалось уважение. — Можешь ведь! Пятая. Вновь промах. Шестая. Неудачный перекат, как следствие, плохой выстрел. Три секунды. Три секунды, Хуан! — воскликнула она. — В настоящем бою тебя за это время трижды убьют!

— Седьмая дистанция, — вернулась она к визору. — Промах. Бывает, не страшно. Но дальше вновь плохой перекат, потому, что слабый толчок. И как следствие, поражение. Ты не успел, Хуан! Твой противник поднял оружие раньше!

Мне нечего было ей сказать. Да, поднял раньше. Да, не успел. Да, в реальном бою бы убили. Но я работаю на пределе уже который месяц, и улучшить показатели никак не удается. Точность повысилась, да, немного взял на реакции. За счет этого чуть-чуть улучшил общие показатели. Но плохая координация и просто ужасная оценка опасности рулили, а добавляла масла в огонь неспособность грамотно распределить силы на движение, чтобы не было ни одного лишнего сгиба локтя и поворота головы. И все это несмотря на ежедневные процедуры на «мозговерте». Нейронное ускорение уже сделало для меня все возможное, теперь нужно углублять его достижения, а с этим, вот, выходит проблема. Раз за разом, день за днем, неделя за неделей. И перспектив я не вижу.

— Я буду пробовать. Еще и еще. Что ты от меня хочешь услышать?

Они скривились, все втроем, и дружно посмотрели в пол. Действительно, что тут скажешь?

Я встал, снял с пирамиды новую обойму и вставил в приемник. Вторую вставил в паз-держатель справа — одной обоймы на трассу мне не хватает, хотя я стараюсь экономить гранулы. Подошел к линии старта.

— Включай свою шарманку!

— Готов? — переспросила Кассандра, протягивая руку к ключу активации. Я кивнул. — Пять… Четыре… Три… Два… Один… Пошел!

Я рванулся. Мышцы вновь взвыли. Нервы тоже. Прыжок. Первая цель…

А мы всегда идем ему во след!

— Все в порядке?

Я сидел и хрустел булкой, намазанной джемом, привалившись спиной к стене. Напротив располагалась душевая, уже минут пять, как свободная, но у меня не было сил туда ползти. Булку притащили девчонки двадцать второго взвода, намазав его чем-то из «домашнего», хранимого в личных покоях. На самом деле это не страшно, лишение обеда — столовая здесь не режимный объект, оттуда запросто можно выносить продукты. И после приказа капитана Ортеги минимум пять взводов организованно сделало это, взяв чего-нибудь по чуть-чуть, чтоб подкормить меня. Получилось даже больше, чем я съел бы, не будь этого наказания. Другое дело, что есть в таких случаях (а обеда/ужина меня лишают не первый раз) приходится на ходу, и это оставляет свой отпечаток.

Двойные нагрузки… Блаженны нищие духом, устами их речется воля высших сил. В данном случае руками дуры- Ортеги офицеры делают все возможное, чтобы моя динамика шла быстрее, но чтобы я при этом чувствовал давление и не возгордился, какой я молодец, как круто могу. Не будь Капитошки, не будь других инструкторов и оперативных дежурных, постоянно удваивающих мне график тренировок за любую провинность, эти нагрузки просто стали бы моей нормой, ежедневной. И результат в отношении состояния моего тела остался бы тем же. Но дело в том, что норму любой человек воспринимает лояльно — так надо, а вот иметь то же самое, но в виде «наказания»?..

Величество должны мы уберечь!

Да, с воспитательными моментами здесь поставлено хорошо, не придерешься. Четкий план действий, на месяцы вперед, четко распределенные роли, четкое управление, тянущееся ниточками за пределы бело-розового здания. Четкий контроль за процессом по месту, со стороны Мишель. Постоянные «инспекции» разных лиц под различными предлогами с посещением моей персоны. Со стороны может показаться, что меня здесь гнобят, давят, и большинству девчонок так действительно кажется (иначе бы не натаскали мне столько еды, что я даже на ужин не пошел), но на самом деле меня тянут, нежно, почти любя, используя для этого самые передовые методы и технологии.

— Все в порядке? — раздался сбоку знакомый голос. Я нехотя повернул голову и промычал недовольное «угу». Кого-кого, а видеть вошедшего человека не хотелось. Но ей на мои хотения было плевать, как обычно.

От всяческих ему не нужных встреч!

— Помочь? — Она опустилась рядом и принялась нащупывать крепления моего скафандра, который я так до сих пор и не снял.

— Не стоит. — Я покачал головой, отправляя в рот остатки булки.

— Я тебе вареников принесла. Домашних, сама делала… — улыбнулась она и прильнула ко мне. В ДБшном доспехе я смотрелся невероятно огромным, она же на моем фоне казалась совсем маленькой и хрупкой.

— Здесь люди, — пробовал осадить я ее пыл, но было бесполезно. Над ее правым глазом висела маленькая схемка внутренних помещений, подключенная к терминалу диспетчерской, и ярких точек на ней заметно не было.

— Все уже ушли. Сегодня девчонки не стали ерепениться, пожалели тебя и смылись пораньше, освободив тебе душ. Чтоб ты не нервничал.

— Я не нервничаю, — попробовал я играть старую пластинку, но не мог обмануть ею никого, даже себя. — А ты, конечно, посодействовала этому процессу, — хмыкнул я, благоразумно уйдя от темы.

Она отрицательно покачала головой.

— Это называется уважение, Хуан. Авторитет. Когда ты в норме, они будут издеваться над тобой, прикалываться, злить. Но когда тебе будет плохо, как сейчас, они сделают для тебя все. Все, что от них зависит. ВСЕ они, — она обвела пальцем вокруг, обозначая, насколько «все». После чего вновь принялась расстегивать и стаскивать с меня доспех.

Я не сопротивлялся — сил, чтобы сделать это самому, давно не было. Но когда с доспехом было покончено, она начала стягивать с меня мокрую от пота одежду, передислоцировавшись ко мне на колени.

— Не надо сегодня. Я так устал!.. — взмолился я.

— Потому тебе и не обойтись без посторонней помощи!.. — эротично шепнула она в ушко. — Душ, просто душ, без всякого непотребного! Я просто помогу тебе дойти до него, а после отведу в каюту. Хорошо?

Она неровно задышала, а руки ее начали расстегивать застежки своего кителя.

…Я действительно устал, и устал сильно. Очень сильно! И был уверен, что по техническим причинам сегодня точно ничего не получится, хоть она активно ластилась ко мне под струями воды. Но когда спустя минут десять усталость частично была смыта и я почувствовал желание, то накинулся на нее, прижав к переборке душа, выгоняя всю ту сексуальную энергию, что копилась эти дни, с момента последнего такого же бурного секса.

Это было не долго, совсем не долго — откуда взяться силам на подвиги? Но невероятно мощно! И сидя после этого на полу, под падающими сверху струями воды, прижимая ее, сидящую рядом, к груди, гладя мокрые волосы, я не мог понять, чего же в ее действиях больше? Плана или собственного желания? Оно ведь есть, это желание. Но есть и план. В котором значится запертый в их обители паренек, который просто свихнется здесь без регулярного мощного секса. И в том, чего в ней играло больше, и заключалась загадка Катарины, которую я все никак не мог разгадать.

Ох, рано встает охрана! * * *

Октябрь 2447, Венера, Альфа, Золотой дворец, корпус королевских телохранителей

Пробуждение было безрадостным. Я бы больше сказал, ОЧЕНЬ безрадостным. А как ему быть радостным, если в себя ты приходишь стоя на четвереньках рядом с кроватью, мокрый насквозь, а рядом стоит ухмыляющаяся девица с ведром воды? Пардон, пустым ведром, из под воды?

— Кассандра говорила, вы получили инструкции от Катарины, как себя со мной вести?

Молчаливая Маркиза, а это была она, деловито кивнула. Я выругался, вначале вслух, вспоминая утро в квартире Катюши, плавно переводя эпитеты в ее адрес на звучание про себя.

— Встать! Смирно! — прозвучал голос Кассандры за спиной восточной красавицы. Я нехотя поднялся.

Итальянка подошла ближе и сверкнула глазами, демонстрируя, что она — командир, и я должен подчиняться. Получалось у нее хреново. У Паулы точно вышло бы лучше, во всяком случае, персонально со мной. Но деваться девочке было некуда, надо было играть свою роль, и она пыталась.

— По решению коллегии инструкторов, — продолжила она храбрящимся голосом, — утвержденном лично королевой, на время восстановительного периода утренние обязательные занятия для тебя отменяются.

Она сделала паузу. Мне что, похлопать надо? Или подпрыгнуть и закричать: «Ура»? Я кисло скривился, ожидая развития событий.

— Вот и славненько! — Поняв по моему виду, что желаемого не достигла, Кассандра с фаталистичным видом развернулась и пошла к гермозатвору. Кроме оставшейся рядом Маркизы никого из девчонок в каюте не наблюдалось.

— А остальные где? — кивнул я на закрывающийся следом за теперь уже моей комвзвода гермозатвор.

— На разминке. Это обязательно, — ответила восточная красавица.

— А ты?

— А я потом. Сегодня я к тебе прикреплена. С утра. Так что мойся и пошли на завтрак, пока народу никого. У тебя пять минут.

Она демонстративно обернулась и пошла к выходу. Я не сомневался, через пять минут вернется, может даже раньше, и поторопит — у нее получалось лучше, чем у итальянки. А пять минут — роскошь, видимо, позволенная мне, как «раненому». Я довольно усмехнулся и помчался в ванную.

Малолетки живут здесь в общих казармах, в отдельном подземном отсеке. Их дрессируют, как и полагается в любой учебке, без пощады. Но то они, а то я. Мне нельзя к ним, а строить для меня личную казарму, где будут дрессировать… Хм…

Так что жить я буду вместе с ними, с тринадцатым звеном. Они, как старослужащие, будут меня, салагу, воспитывать, а как будущие напарницы, еще и обучать. Во всяком случае, проводить практические тренинги после теоретических занятий с инструкторами. Но сейчас они — командиры и старослужащие, и попытались это показать. Первая маленькая сценка из большого спектакля под названием «Я там», и если хочу найти с ними общий язык, не стоит выпендриваться и ставить их в неловкое положение. Особенно итальянку. Да-да, она итальянка, не местная. Об этом было рассказано вчера, после моего приезда, хотя и без подробностей. Религиозные фанатики уничтожили их маленькую христианскую общину, и она прилетела сюда в поисках родственников. Которых не нашла, зато попала в приют, из которого потом была отобрана сюда службой вербовки.

— Королева не утвердила их план, — откровенничала Маркиза. В столовой, действительно, никого не было, кроме двух совсем уж взрослых теток, наказующих, живущих совсем по иному графику. Однако они были без повязок, не при исполнении, и занимались тем же, чем и мы — завтракали.

— Почеркала его и написала сверху свой. Наши как увидели — в ужас пришли!

— «Наши» — это кто?

Маркиза пожала плечами:

— Инструкторы. Коллегия инструкторов. Кто ж еще? И то, что прописала Лея… Они люди опытные, и тертые жизнью, но даже у них челюсти отвисли.

— Так все запущено?

— Ага.

Помятуя о россказнях о том, как в учебке в армии, настоящей, королевской, дают мало времени на еду, я поглощал пищу со страшной скоростью, успевая при этом и слушать, и вникать, и задавать уточняющие вопросы. Пока, судя по всему, близка к истине моя версия о том, что я — условно «раненый», и дрессировать меня слишком уж сильно не будут. Но только на время восстановления. Однако, занятия на это время мне найдут, да такие, что взвою и без нагрузок.

— Многое из того, что она вписала, проходят лишь после контракта, когда уходят в инспекцию.

— «Инспекцию»? — вновь уточнил я, расширяя кругозор.

— Да. У нас многие после службы в инспекцию идут. А куда еще идти-то? Мы ж ничего не умеем! Не в армию же! Или в инструкторы, или в инспекцию.

— А в медицину? — вспомнил я наши разговоры с Катариной. Маркиза нахмурилась.

— В медицину тоже. Кстати, после инспекции это самое популярное место. Но в инспекцию больше всего идут.

Это не одна конкретная инспекция, их много. И каждая затачивает под свою работу. Так вот, у тебя сборная- солянка, удивившая всех. Будто сразу на все направления, только по чуть-чуть. У нас так не готовят. Нет, некоторые вещи дают и у нас, но только на офицерском курсе. Знаешь, что такое офицерский курс?

Я отрицательно покачал головой.

— Это обучение, когда идешь на комвзвода и выше. А тебя туда сейчас, новичка, режима и устава не нюхавшего. Вообще улет! И отвертеться они не могут! — повысила Маркиза тональность до восторженно-удивленной. — Лея прикажет, и явятся все, кого потребует! Они хоть и ветераны, но вассалы, до конца жизни! Ее слово — закон. Так что поздравляю, Хуанито, теперь у тебя будут такие экзотические предметы, что я тебе не завидую!

Я поймал себя на мысли, что понял утрешнюю неприязнь Кассандры. Еще вчера она была просто задумчивой, сегодня же в ней играла резкость, усугубленная осознанием неспособности сразу и навсегда поставить меня на место. Однако, остальные девчонки ревновать не будут, спасибо хотя бы на этом.

А что трудно будет? Привыкну. Главное выдержать, доказать и себе, и ЕЙ, что я могу. Так что в первую очередь я мотивирован, а не испуган, а мотивация — краеугольный камень любых деяний нашей жизни.

Вчерашний день и вечер пролетели, будто их и не было. Почти все время провалялся в каюте, осваивая койку — куда-то идти и с кем-то знакомиться не хотелось. Девчонки, видя мое пасмурное состояние, не трогали, лишь изредка по очереди заглядывая, не давая совсем уж замкнуться. Больше всех порадовала Паула, рассказывавшая о Земле, о местах, где выросла. О жизни, море, людях и климате, о пляжах и некоторых девчоночьих секретах. Как распознать, стоит ли знакомиться на пляже с тем или иным мальчиком, например. А еще о серфе, яхтах и волнах. Как я понял, в Солнечной системе все-таки есть рай, и рай этот носит название Пуэрто-ла-Крус. Не огромный надменный Каракас, не нудные пыльные Баркисименто или Валенсия, и не слащавый Маракайбо, а большой чистенький город у моря, где есть все и где всегда все хорошо. «И где нас нет», — добавил я, чем нечаянно зацепил ее — она отвернулась и ушла, придя лишь через пару часов. Правда, извинилась, когда пришла, но о ее доме мы больше не говорили.

Причина моего поведения предельно проста — я, наконец, осознал, в какое дерьмо влез. Не так, я ОСОЗНАЛ это. До сих пор как бы все понимал, но относился, как к нечто нереальному, фантастическому. Да, так происходит, но где-то, пусть это «где-то» совсем рядом. Меня оно не касается и не коснется, я вроде как всю жизнь так и буду стоять в сторонке и наблюдать. И только теперь наступила расплата. Реальность навалилась, и подобрать эпитеты, чтобы охарактеризовать свое ссостояние, до сих пор не получается. Катюша оказалась права (да, она иногда бывает права, не только врет), меня ждет ломка, и ломка в первую очередь внутренняя.

Еще меня озадачил один момент, разъяснить который для себя самого было жизненно необходимо. Он назывался так: «девчонки и женщины».

Мама старалась воспитать из меня кабальеро, и один из главных постулатов, закладываемых в мою подрастающую голову, звучал так: «Поднимать руку на женщин нельзя!» Действительно, что это за мужик, если не может поставить женщину на место и прибегает к крайним средствам? То бишь, расписывается кулаками в бессилии?

Но это все актуально там, в той жизни. Здесь же я спокойно воспринимал не только спарринг с инструкторами- женщинами (все-таки инструкторы), но и с молоденькими зелеными девочками, ровесницами, или даже младшими.

Я бился с Оливией и ее девчонками, и бил на поражение. И не воспринимал фатально их попытки издеваться надо мной. Они были сродни Толстому, но не более. Далее, только что меня избила сеньора-офицер, прилюдно, и для большинства мужчин ключом в этой фразе было бы то, что избила баба. Я же относился к этому как к само собой разумеющемуся факту и не нервничал, хотя сердце подсказывало, что это не последнее избиение — впереди меня еще будут бить разномастные сеньоры, и не единожды.

То есть, я мысленно позволяю бить себя женщинам, и не испытываю дискомфорта от мысли, что их придется бить самому? Как же я дошел до такой жизни?

После долгих размышлений я нашел ответ, и он озадачил меня едва ли не больше, чем сам вопрос.

Они — не женщины.

Те брутальненькие сеньориты, что стояли с нами в спарринге на тренировках — женщины. Ангелочки же — нет. Катарина, Норма, девчонки взвода, Камилла, банда Оливии — никто из них. Пускай у них все в порядке со вторичными половыми признаками, пускай их можно использовать, как женщин, как я уже использовал Катарину (опустим, кто кого использовал, но я хотел, и я получил) и как хочется использовать некоторых других местных сеньорит… — поймал я себя на мысли, глядя на место пониже спины уходящей, открывающей гермозатвор Пауле… — От этого ничего не изменится.

Есть мужчины. Есть женщины. А есть ангелочки — и ни те, и ни те. Третий пол. И нормального мужчину, а себя я все-таки относил к нормальным (во всяком случае, при такой жизни пока еще относил), не должно тянуть на лиц НЕпротивоположного пола. И это правильное отношение к проблеме, которое мой мозг сумел вычленить для себя самостоятельно и занял определенную нишу, которой я и должен впредь держаться. Иначе мне будет прямая дорога в дом с желтыми стенами, и даже Катарина не предотвратит мое туда попадание.

— Держи. — Маркиза протянула мне нож, взятый со стойки. Я принялся его рассматривать.

— Метательный, — усмехнулась она, видя мой интерес.

Мы находились в не очень большом по местным меркам помещении, официально обозначенном на моем визоре, как «полигон N 17». Здесь было несколько дорожек и стоек, и какие-то механизмы, вращающие безликие фигурки-мишени, как в стрелковых клубах. Из живых кроме нас не было никого.

— Это специальный полигон для постижения искуссива метания ножей, — начала объяснять она. — Нож — одно из старейших орудий смертоубийства, но в отличие от, например, мечей и копий, не менее древних, актуален до сих пор.

Внутри я в тот момент испытывал восторг: в детстве метать ножи хочет научиться любой мальчишка, это считается «круто», и я не был исключением. Тем более на таком уровне, как ими владеет она сама, как я видел в магазине.

— Методики метания начнешь изучать чуть позже, — продолжила она вводную. — После обеда, с инструктором. Сейчас же просто посмотрим, чего от тебя ожидать в принципе.

Она взяла со стойки другой нож. Активированная ею стойка автоматически восполнила этот пробел, вытащив изнутри и поставив на его место точно такой же. По глазам девушки я понял, как трепетно она относится к этому древнему занятию. Она употребила правильное слово, «искусство», для нее это было искусством, причем горячо любимым.

— Вначале мишень. — Она вновь набрала что-то в управляющем вихре панели и сверху спустилась другая мишень, представляющая собой полотно с огромным вытянутым прямоугольником с закрашенной полосой по центру. Полотно остановилось от нас метрах в пяти.

— Для новичков, — пояснила она, хотя я и так понял. — Азы. — Затем повернулась ко мне, и начала давать указания, сопровождая их мягкими тычками в разные части тела — руки, ноги, плечи:

— Для начала встань вот так. Да, атакующая левосторонняя, ты же изучал единоборства. Хорошо. Работаешь правой рукой. Теперь смотри, рука должна идти вот так. Расслаблена, ни в коем случае не напрягается! Напряжение идет только в момент броска! Вот отсюда, от этого момента. Теперь пробуй.

Естественно, первый брошенный мною нож отскочил от мишени, ударившись о нее рукояткой.

— Ошибка. Перенапряжение кисти. Расслабь ее, относись к ножу, как к возлюбленной. Ты бросаешь не за счет силы кисти, ты бросаешь за счет руки. Как при ударе, тебе ли мне объяснять? Далее, рука и нога на одной линии. Теперь мишень. Глазами ловишь щель и отпускаешь нож на линии с нею. Вот так. Все понял?

Я кивнул.

— Пробуй.

Я попробовал еще пару раз. Она брала со стойки автоматически возобновляемые ножи и подавала, дело шло быстро. Хорошая штука, этот механизм! Естественно, результат оказался более, чем слабым, но я начал чувствовать нож, тот начал восприниматься, как часть моей руки. Пока еще неизвестная часть, непонятная, полная загадок, но процесс с мертвой точки сдвинулся.

— Стоп. Неправильно держишь. Да расслабь ты кисть! — прикрикнула она, затем взяла мою руку и переложила пальцы правильно. — Вот так и только так. Палец должен заходить на рукоятку. Совсем немножко, но заходить. А здесь держишь ровно, никаких вправо или влево. Работай!

Я работал. И как результат, четвертый пущенный мною снаряд воткнулся в мишень как надо. Ну и что, что ниже прямоугольника, воткнулся же!

— Не расслабляться! Работай, работай!

Ее саму заводил этот процесс. Было видно, что при любви к этому искусству, тренировать кого-то ей не приходилось, и наставляя меня, она получала удовольствие.

Я работал, метнул ножей двадцать, из которых почти половина воткнулась как надо. Что-то у меня не шло, что-то мешало, но я метал и метал, пытаясь настроиться на них. Почувствовать. Она поправляла, постоянно делала замечания, и следующие два десятка вошли так, как надо, почти все. Затем мишень уехала вверх, вместо нее поднялась точно такая же, только пустая, без ножей, и, не теряя ни секунды, я продолжил обстрел.

Следующие два десятка вошли все, кроме одного. И большая часть попала в заданный прямоугольник. Мишень снова сменилась, и с третьего захода я воткнул двадцать из двадцати. При этом только шесть были воткнуты за пределами прямоугольника.

— Молодец! — похвалила Маркиза, когда мишень снова поплыла вверх. — Теперь давай сто из ста. Я запрограммировала механизм подачи, он будет считать. Пока только воткнуть, но следующая сотня будет уже с целью. Старайся!

Она нажала кнопку запуска программы и отошла в сторону, впрочем, периодически давая о себе знать, когда моя стойка или хватка выбивались из нормы.

Естественно, сто из ста я не выбил, но девяносто семь мог смело записывать на свой счет. На что моя спутница улыбнулась и запрограммировала систему вновь.

— Теперь мишень будет чиститься каждые десять бросков. Не спеши. Условия в силе.

Я скрипнул зубами и принялся метать далее, выражая недовольство про себя. Мне уже разонравилась эта идея, а на пальцах ощущалась недвусмысленная мозоль. Единственно, что грело душу, это то, что я вошел в нужный ритм, смог почувствовать нож, его баланс, смог поймать неуловимый момент отрыва его от руки. ПОЧТИ все мои броски окончились на очерченной поверхности мишени. Но «почти» здесь не считается.

— Еще раз, — озвучила Маркиза мои самые скверные мысли.

— Можно узнать, как тебя зовут? По-настоящему? — вздохнул я, бессильно опуская руки, когда мишень с последним, сотым ножом поднялась вверх.

Она отрицательно покачала головой.

— Рано. Я не знаю тебя. Пока называй меня Маркиза.

— Хорошо… Маркиза. Тогда другой вопрос. Обедать будем?

Вопрос был своевременный, так как после завтрака прошло несколько часов. Часа четыре точно. Это была не вторая и не третья серия по сто, я сбился со счета.

Вновь отрицательное качание.

— Пока ты не выбьешь сто из ста, об обеде забудь.

— Так надо, да?

Она кивнула.

Я вздохнул, развернулся и вытащил первый нож. Система привычно высветила на индикаторе «01».

— Почему ножи? — спросил я, уплетая за обе щеки. В столовой вновь никого не было, но на сей раз не «еще», а «уже». Я все-таки выбил сто из ста, рука не дрогнула ни разу, но пальцы были все в мозолях, а сама рука… Потяжелела, словно камень.

Девушка пожала плечами.

— А что еще? Это полезно. Нож — классное оружие, да ты и сам видел. Ты можешь поразить им, когда противник думает, что ты безоружен, это твой козырь. Можешь сбить броском прицел, спасти этим чью-то жизнь. Это нужно, особенно учитывая, что ты не знаешь, как тебя будут использовать. Я видела по твоему лицу, ты был недоволен, что я заставляю делать то, что у тебя получается. Так?.. — Ее глаза ехидно прищурились.

— Нет, ну, не прям…

— Я докажу тебе, что ты ошибаешься — на самом деле ничего у тебя не получается. — Она улыбнулась. — И сто из ста на самом деле… — Далее последовал неприличный жест рукой.

Больше до конца торопливого обеда она не проронила ни слова.

Когда же мы вернулись в помещение семнадцатого полигона, она достала магнитный наручник и… Приковала меня к стойке держателя системы подачи ножей.

— Попробуй так. И так. — Вместо привычной мишени перед нами опустилась та, что стояла по умолчанию, в виде человеческой фигуры. Девушка вручила в руку мне нож и отошла в сторону. В ЛЕВУЮ руку.

— Это террорист. У него игольник. У тебя есть один бросок, пока он не догадался, что у тебя нож. Но через пять секунд он догадается. Четыре. Три.

На счете «два» я метнул. «Молоко», ударил «террориста с игольником» рукояткой, нож отлетел в сторону.

— Один. Огонь!

Пауза.

— Ты труп, Чико! — Она довольно ухмыльнулась. — Надеюсь, все понял?

Я расплылся в улыбке:

— Да. Продолжим?

* * *

— Приветствую. — В кабинет вошла Очень Важная Сеньора, бросила передо мной три тонких металлических кольца и села напротив. Держала она себя гордо, давая понять, что я для нее никто, во всяком случае, пока. Но на что обратил особое внимание, пренебрежения в ее отношении ко мне не было, скорее покровительственная насмешка.

— Мое имя тебе ничего не даст, и на данном этапе предлагаю называть меня просто «сеньора инструктор», — продолжила она. — Дальнейшее развитие наших отношений будет зависеть от многих составляющих, главным из которых будет твое желание или нежелание усваивать мою дисциплину.

Я кивнул.

— Это — она указала на кольца, одно большое, диаметром чуть меньше футбольного мяча, и два маленьких, наподобие ручных браслетов — мотиваторы. Ношение их на моем предмете обязательно. Ты можешь в любой момент снять их и выйти, и я не скажу тебе ни слова. Но наши с тобой встречи на этом завершатся.

— Как и встречи с другими инструкторами? Как и обучение у вас вообще?

— Сообразительный мальчик! — Она выдавила довольную улыбку, но это была улыбка змеи.

— Это шокеры. Устройства, поражающие носящего их электрическим током, — продолжила она. — Наши правила одинаковы везде, на всех занятиях, потому настраивайся.

— Я готов, сеньора инструктор.

— Не торопись. Все время занятия они должны находиться на тебе. Любое непослушание, любое небрежение, любая рассеянность — и я вправе включить его, на любую мощность, какую мне захочется. Дача неверного ответа, промедление с ответом — то же самое. Я могу включить его в любой момент, на любую мощность, и не несу за это никакой ответственности. Ни перед кем. Таковы правила.

— Жестоко! — вырвалось у меня.

— Зато действенно. — Ее глаза выдали победный блеск. — Повторяю, они застегиваются на обычную защелку, любой, носящий их, вправе в любой момент их расстегнуть и снять. Поэтому не надо нас демонизировать — кто не хочет, не согласен, не может вытерпеть, у того есть право выбора. Ты что-то хочешь спросить?

Я отрицательно покачал головой.

— Это называется отбраковка. — Сеньора инструктор улыбнулась. — Нам не нужен тот, кто нам не подходит. Поэтому настоятельно рекомендую перед началом нашего занятия, перед тем, как ты оденешь эти устройства, подумать, нужно ли тебе это? Пока ты видел здесь не так много, ничего не знаешь и не являешься лакомым кусочком для тех, кто желает выведать наши секреты. Пока ты еще можешь уйти сам. Но через какое-то время это станет невозможным. Готов ли ты к таким… Методикам обучения?

Дело было не в тестах. И вчерашний концерт, устроенный офицерами, тут не при чем. Ей выпало проводить инструктаж, и она отнеслась к нему со всей серьезностью. Только и всего.

— Я подумал, сеньора инструктор, — кивнул я. — Я готов. Готов попробовать ваши методики.

— Попробовать?

— Ну, так ведь расстегнуть и снять шокеры я смогу в любой момент, согласно вашим словам. Или не так?

— Так. ПОКА ты это можешь, — уточнила она. Я не мог с этим уточнением не согласиться.

— Так точно, сеньора инструктор!.

— Отлично! — Она вновь улыбнулась, на лице ее отразилось облегчение. — Тогда начнем. Расстегни браслеты.

Я последовал приказу.

— Одевай. Один на шею, другие на запястья. Вот так. Теперь затяни тот, что на шее. Вот так, правильно. Молодец. Приступим?

Я кивнул.

— Я буду вести у тебя очень важный предмет, который называется «Внимание». Внимание — одно из ключевых для телохранителя качеств, и тем более оно важно для суперчеловека, которого собираются из тебя делать.

Дурацкий вопрос, «А что, из меня собираются кого-то делать?», в последний момент остался в горле.

— Я научу тебя концентрировать его на главных вещах, не замечая второстепенных, — продолжала она. — И наоборот, научу замечать мельчайшие не бросающиеся в глаза детали, теряющиеся на фоне главного.

Первое задание. Каким цветом написано это слово?

— Красным, — произнес я, прочитав на мгновение завихренном сбоку от нее экране слово «красный», написанное синими буквами. И через мгновение мое тело тряхнуло так, что из глаз посыпались искры.

— Аа-аай!

— Неправильно, — бесстрастно возразила сеньора. А теперь?

— Желтый! — крикнул я, глядя на слово «желтый», написанное красными буквами. И вновь подскочил от разряда шокера.

— Ты уверен, что тебя зовут Хуан Шимановский? — Ее глаза сузились в две щелочки, она как бы сверилась с данными, написанными на своей планшетке.

— Да, сеньора, — выдавил я, как-то жалобно.

— Странно! У меня написано, что Хуан Шимановский — способный юноша! Во всяком случае, данные его интеллектуальных тестов выше средних, в отличие от ваших. — Картинный вздох. — Ладно, вернемся к этому позже. А теперь?

— Желтый, — произнес я, читая слово «красный», написанное желтым цветом. И вновь получил разряд.

— Медленно, юноша. Медленно. Если вы так будете думать в боевой обстановке, мы потеряем вас в первые же несколько минут. Продолжим.

— Зеленый, — ответил я, на слово «синий» зелеными буквами. Приготовился к удару… Которого не последовало.

— Вот видите, юный сеньор, как помогают мотиваторы процессу обучения?! — Сеньора инструктор довольно оскалилась. — Хорошо, закрепим. Следующий:

— Красный…

— Здравствуйте, сеньор Шимановский.

Я усмехнулся:

— Вы называете меня по имени?

Глаза нового преподавателя сузились:

— Я не инструктор корпуса. Я работаю за его пределами. И теоретически, как фрилансер, не обязана соблюдать здешние нормы и правила. И, как правило, люди, которые проходят у меня обучение, готовятся к резким переменам в своей карьере и не задают глупых вопросов. Еще вопросы?

— Да. Мне называть вас «сеньора инструктор»?

— Разумеется. Но можно «сеньора Гонзалес», я не стану возражать. В моем случае это не противоречит правилам.

— Потому, что вас рассекретили?

— Да.

— И вам не нравится обезличенно-принижающее обращение, принятое здесь?

Улыбка.

— Сеньор Шимановский, я польщена вашей эрудированностью и стремлением к анализу. Но хотелось бы, чтобы вы использовали свои способности по назначению, а именно для изучения материала, который я буду давать.

Я растянул губы в улыбку.

— Так точно, сеньора Гонзалес!

— Итак, мой предмет — лингвистика, — начала она. — Языкознание. Вы должны будете в совершенстве владеть следующими языками: испанский и португальский, французский, русский, английский и китайский разговорный. В качестве бонусного — хинди, арабский, турецкий или японский разговорные, на выбор, но на бытовом уровне. Впрочем, к бонусным языкам мы вернемся не скоро, предлагаю на них не зацикливаться.

Я восхищенно кивнул, проговаривая про себя пункты обязательной программы. Ключевым словом здесь было «в совершенстве».

— Первыми в нашем списке стоят испанский и португальский. Смею заверить, это САМАЯ сложная часть моего предмета, ее изучение выделено в отдельный курс и будет проводиться параллельно другим, иностранным языкам. Что-то не так, сеньор Шимановский? — делано округлила она глаза.

— Нет. Просто это как бы… Испанский, и…

— Понимаю ваш скептицизм. — Сеньора Гонзалес улыбнулась. — В таком случае произнесите мне фразу: «Здравствуйте! Вам не кажется, что сегодня замечательная погода?» с акцентом, с которым говорят в окрестностях Каракаса?

Пауза.

— Нет? А ведь это столичный, самый простой выговор! Гораздо интереснее произнести эту же фразу так, будто вы являетесь уроженцем Медельина, Кито или Сальвадора. Или Северного Чили. Или Южной Калифорнии. Или Техаса. Я уже молчу о Парагвае и Патагонии! Теперь понятно, чем мы будем заниматься, сеньор Шимановский?

Я обалдело кивнул.

— К концу этого курса вы должны будете иметь представление о большинстве диалектов Империи, и говорить на десятке самых распространенных из них, без запинки, как местный уроженец. Еще вопросы?

— Да. — Я помялся. — Вы из разведки?

Сеньора Гонзалес улыбнулась так, как улыбаются довольные, но пакостные кошки.

— Что навело вас на такую мысль?

— Ноги, — ответил я, не мигая, опуская глаза под открытый стол, из под которого еле-еле, совсем чуть-чуть с моего угла зрения, виднелись ее стройные ноги в чулках — как условно гражданское лицо ей позволено не носить форму. — У вас очень красивые ноги.

— Довольно странные ассоциации… — Она показно прищурилась, но я видел, что внутри ей было весело.

— Меня возьмут в разведку, если я буду знать и уметь все, что вы говорите? — продолжил я, то ли храбрясь, то ли бахвалясь.

— К сожалению, ваши ноги недостаточно красивые, сеньор Шимановский. — Она покачала головой. — Пока вы демонстрируете лишь острый язык, а чтобы работать в специальных службах страны, нужны совсем другие острые части тела. Например, мозги.

Итак, инструктаж относительно браслетов вы прошли, — вернулась она к главному, ради чего и пришла, подведя черту под болтологией и перепалками. — Правила знаете. Одевайте.

Я принялся цеплять на себя кольца, при взгляде на которые после предыдущего занятия руки трусились, а коленки поджимались.

— Первый пункт нашего курса — Каракас, столица Империи. Для жителей Каракаса характерны следующие фонетические особенности в произношении…

— Итак, юный сеньор, мой предмет посвящен оружию. Оружию «горячему», которое может убивать бесконтактным способом, — без предисловий начала вводную следующая «сеньора инструктор». Эта из местных и так же не представилась. Позже они представились мне все, без исключения, собственными именами, но произошло это лишь тогда, когда дорога назад, во Внешний Мир, мне оказалась закрытой. Пока же отсутствие имени было объективным требованием к инструкторам, за исключением рассекреченных сеньор, вроде Гонзалес.

— Оружие бывает пяти видов: холодное, огнестрельное, электромагнитное, импульсное и реактивное. Холодное, и приравненное к нему травматическое, изучаются как отдельная дисциплина. Инерционное и импульсное в моем курсе, но как подвид огнестрельного, несмотря на то, что импульсное — чистой воды ядерная реакция. Так что в целом мы имеем общее деление на две большие категории: огнестрельное и электромагнитное.

…Многое из того, что мне предстоит услышать, я знал, все-таки учился в школах, где много времени уделяется военной подготовке. Но все равно было интересно. «Оружие» — один из немногих предметов здесь, за который даже я- прежний, я-школьник отдал бы душу. И сеньора это чувствовала, протянув мне браслеты с извиняющейся улыбкой — так положено. Впрочем, иллюзий я не строил, шандарахать током она будет точно так же, как и Гонзалес, и Очень Важная Сеньора — без пощады, без жалости. Но теперь в моих силах было сделать так, чтобы это происходило как можно реже.

После того, как я нацепил «мотиваторы», она продолжила вводную составляющую:

— Огнестрельное. Принцип действия основан на использовании газов, получаемых при взрыве химических взрывчатых веществ. Достоинства — простота конструкции, низкая стоимость эксплуатации. Недостатки. Низкая поражающая сила, невозможность регулирования параметра выстрела, невозможность использования, как сверхпроникающее оружие, невозможность использования в критических условиях, высокая удельная отдача, большой размер боеприпасов, и как следствие, большой их объем, необходимый для ведения долговременного боя.

Электромагнитное оружие. Принцип действия основан на использовании электрических и магнитных полей. Достоинства — высокая поражающая сила, возможность использования в критических условиях, низкая удельная отдача, возможность использования, как сверхпроникающее оружие, малый размер боеприпасов, и как следствие, высокая мобильность боевых единиц. Недостатки — высокая энергоемкость, сложность конструкции, высокая стоимость боеприпасов и сильный перегрев при постоянном ведении огня.

Пауза.

— Как видите, сеньор Шимановский, оба вида оружия имеют и сильные, и слабые стороны, и, как следствие, оба активно используются всеми странами мира, включая нашу, для решения тех или иных задач, в зависимости от характеристик.

Первая тема. Огнестрельное оружие венерианского королевства. Записываем. Базовые модели венерианского огнестрельного оружия следующие:…

— Ты как?

Это Паула. Глаза заботливые, участливые.

— Лучше бы я и дальше метал ножи.

Она усмехнулась.

— Не переживай, ножей тоже хватит. Все утренние часы, до прихода инструкторов, у тебя стоит метание. Маркиза в шоке, ее мы тоже успокаиваем, чаем отпаиваем, в кают-компании.

Я хрипло рассмеялся. Мне понравилось это «тоже».

Я сидел на кровати, привалившись к спинке, и пытался прийти в себя после ада первого дня. С Маркизой мы занимались часов до четырех. После этого до девяти вечера шли занятия с инструкторами. Сегодня их было трое, и каждая из них активно использовала шокеры. В качестве пугала, обозначить, что меня ожидает, если не буду усваивать даваемый ими материал. А материал этот…

…Голова моя гудела, и сказано это слабо. Я привык к перегрузкам в школе генерала Хуареса, но только теперь я понял, что такое на самом деле «мотивация». Да, попал я — так попал! Первая сеньора не соврала, любое промедление с ответом, любой неправильный ответ, и жах! И тебя дергает так, что из глаз сыплются искры. При этом сегодня меня шарахали не в полную силу, для ознакомления, но девчонки рассказали несколько ужастиков, как это может быть, как делали у них в учебке, в воспитательных целях. Так же они подтвердили, что да, инструкторы, действительно, не несут за количество и силу разрядов никакой ответственности. И все это в добавок к руке, покрытой волдырями от метания. Лучше бы у меня не болела эта дурацкая коленка! Лучше бы я бегал, как загнанный конь, чем терпеть такое!..

…Тогда я не знал, какой ад начнется, когда колено заживет, когда буду бегать, как конь. Блаженны неведающие. Пока же я костерил судьбу и свое долбанное решение идти сюда, несмотря на нелестные характеристики Хуана Карлоса методик здешнего обучения, ибо хоть как-то унять свое состояние антинирваны не видел возможности.

— Ложись спать, — посоветовала Паула, улыбнулась и материнским жестом поправила одеяло. Она понимала гораздо больше, чем я мог представить, и пыталась вселить в меня хоть какой-то оптимизм, настрой на борьбу. — Завтра у тебя четыре занятия, будет трудный день. Ты выдержишь, но тебе нужно поспать.

Я последовал ее совету и прикрыл глаза…

…И тут же вскочил, весь мокрый, от вылитого сверху ведра воды и грозного рыка нашей старшей:

— Подъем!..

 

Глава 13

Обкатка

Ноябрь 2447, Венера, Альфа, королевский дворец

Нет, ее не ждали. В смысле, ждали НЕ ТАК, как она думала. В кабинете кроме королевы никого не было.

— Здравствуйте, ваше величество! — склонила голову Лана и пошла вперед, к столу, за который села, следуя беглому жесту Леи.

— Здравствуй-здравствуй, героиня!

Сказано было без ехидства, но… Как-то многозначно. Точнее, двузначно. Лана вжала голову в плечи.

— Спасибо тебе. — Лея встала, обошла стол и протянула ей руку, которую она тут же пожала. — Спасибо за дочь. Я до конца жизни буду признательна всем вам за это.

— Мы всего лишь делали то, что должны были, ваше величество!..

— Опять выкаешь? — Лея усмехнулась. Но не зло.

— Так я же марсианка! — выдавила смешок Лана и тоже улыбнулась.

Лея не нашлась, что ответить, вернулась на место, села.

— Знаешь, если прямо честно, между нами, вас бы следовало расстрелять. Или повесить. Всех вас. Но особенно тебя, Мэри и Мамочку, отдельно. Ты понимаешь, о чем я?

Лана понимала. Она ожидала другого разговора, а потому растерялась и уткнулась в столешницу.

— Ну и что, что я приняла решение отстранить вас? В тот момент вы еще были хранителями. Были, Лана, и должны были четко выполнять все инструкции и планы!

— Связи не было, ваше величество… УЖЕ не было… Ни с дворцом, ни с ИСДОшниками… Потому мы и импровизировали, позволили себе… — Она изобразила раскаяние, впрочем, не обольщаясь — королева прекрасно видела, что она испытывает на самом деле. Но ее величество решила не усугублять и «поверила».

— Да, моя милая, если не повесить, то уж всыпать вам не мешало бы! Плетей эдак по двадцать. А тебе, как старшей, все тридцать. Но победителей не судят, и то, что вы победили, автоматически перечеркивает все.

— Но имей в виду! — резко повысила она голос. — Отныне никаких импровизаций! Никакого своеволия! Только инструкции и планы! Шаг влево, шаг вправо — и я, действительно, буду вынуждена поставить перед Советом вопрос о вашей ликвидации, как профнепригодных и неподдающихся внушению! Все понятно?

— Так точно, ваше величество!.. — Лана еще больше вжала голову в плечи.

— Да, и не смотри так. Я все-таки решила вас оставить. Именно вас, оглоедиц несчастных, своевольных и прочая прочая. Более того, теперь мою дочь будет охранять не один взвод, как раньше, а нормальная оперативная группа по схеме «два плюс один». Как и положено.

Если бы Лану ударили сзади по голове, она не была бы так ошарашена, как сейчас.

— Группа будет формироваться на базе «девятки». Раскидай своих девчонок, как сочтешь нужным, и добавь к ним пополнение из резерва. Командиров взвода выбери сама, но мне кажется, у Мамочки неплохие лидерские качества — без тебя она тут всем заправляла. Один комвзвода у тебя уже есть. Пообвыкнешься здесь несколько дней, оботрешься и приступай к доукомплектации.

Лана кивнула, чувствуя, как пересохло во рту. Следующая фраза стала закономерной относительно предыдущего:

— Ты же назначаешься главой опергруппы. Приказ уже утвержден, принимай две звездочки на погоны и начинай заниматься. Все ошибки, все недочеты будут висеть лично на тебе, так же как и взаимоотношения твоих девочек с пополнением. Но и полномочий у тебя прибавится — это плюсы. — Лея улыбнулась и выдержала паузу.

— Скажу только, что отныне ты имеешь право потребовать любого человека из кадрового резерва. Из любого взвода, вне зависимости от правил, традиций и желания самих бойцов. Только целесообразность. Способности и целесообразность. Хватит, нанянчилась я с их коллективизмом — пора прикрыть эту лавочку. Это немало, согласись?

Лана кивнула. Да, это, действительно, немало. Только два человека имели такие права, Оливия и Анна-Лучница, главы охран инфанты и принца Эдуардо. Теперь еще и она.

— Кроме «чертовой дюжины», этот взвод не трогай, — оговорилась королева. — На него у меня отдельные планы. Но думаю, и без этой шестерки тебе есть кого выбрать.

— Шестерки? — Лана поняла, что пропустила что-то еще, но на фоне услышанного и увиденного это показалось ей второстепенной информацией. — Жаль, я бы Сестренок взяла. Даже без раздумий… — подумала она вслух. Королева тут же скривилась, и Лана закрыла тему. Хотя насчет последних было бы неплохо — хорошие девочки. Или Маркиза — с руками бы оторвала! Но нет — так нет.

«Старший лейтенант». «Глава опергруппы»… Она проговорила про себя эти словосочетания несколько раз, пробуя на вкус. Да уж, звучит заманчиво! Не просто заманчиво, клево! Три взвода, три полноценных взвода в подчинении, плюс резерв, который она лично(!) в любой момент может потребовать! Лана на секунду прикрыла глаза, пытаясь представить себе такую власть.

— Ну что, прочувствовала? — усмехнулась ее величество, внимательно наблюдающая за ее реакцией.

Да, почувствовала. Но все, что здесь прозвучало, слишком сильно походило на сказку. А она не любила сказки. Она — воин, а на войне нет места сказкам.

Лана вмиг посерьезнела, и решилась, делая выбор между «сейчас» и «никогда». Тяжело вздохнув, откинулась на спинку кресла и подняла тяжелый замученный взгляд на сеньора, которому дала в свое время вассальную клятву. Клятвы не даются просто так, даже такими, как она.

— Но я не понимаю, ваше величество, одного. Как вы можете доверить такой пост человеку, который служил в армии, воевавшей против вас? Против вашего государства?

Королева вмиг посерьезнела:

— Повтори?

— Я говорю, ваше величество, что не понимаю, как вы можете доверять жизнь дочери бойцу… Второй Национально-освободительной армии Марса. И тем более не понимаю, как вы доверили ее в первый раз.

Молчание. Лана продолжила:

— Я прокололась. Очнулась с мыслью, что прокололась с этими долбанными «кракенами», и что когда раны подживут, меня ждет трибунал. Или хотя бы разбирательство. Но позже, оставшись в одиночестве, долго думала и поняла, что вы изначально все знали. Вы не могли взять меня к себе, ничего не узнав про мое прошлое. И до присяги бы не допустили. Закономерный вопрос: «Почему?». Несколько запоздалый, но лучше поздно, чем никогда, не считаете?

Лея вздохнула, встала и прошлась по кабинету. Наконец, выдавила:

— В этой ситуации я поражаюсь лишь твоей тупости, Светлячок. Я всегда считала, что ты знаешь.

— Знаю что? — похолодела Лана. Разговаривать вот так, когда тот, с кем говоришь, стоит сзади тебя, ее напрягало. Но еще больше напрягало осознание, какая же она была дура.

— Что «девятка», как проект, был создан ради тебя. Чтоб «потерять» тебя на фоне остальных.

— Да, проект завершился успешно, — вновь оговорилась она. — Мы перемололи тех девчонок, выковали из них настоящих ангелов-хранителей, даже лучше остальных. Но изначально Совет решился на этот проект лишь под большим моим давлением. И всего лишь ради одного единственного человека.

Лане стало плохо. Она почувствовала, что голова пошла кругом. И еще, что не может ничего сказать, и даже придумать — слишком уж огорошила ее величество.

— Но… Почему?.. — только и смогла выдавить она, слегка придя в себя через несколько долгих минут, во время которых королева демонстративно вышагивала взад-вперед за ее спиной.

— Почему? — По голосу Лана поняла, что королева довольно улыбается. — Наверное потому, что ты до сих пор в розыске. Да-да, твоя мордашка до сих пор висит в базе данных поиска и обмена преступников Альянса. Останови тебя на улице патруль нашей доблестной гвардии, она в первую очередь будет обнаруживаться, как лицо, похожее на подозреваемую марсианскую преступницу. Спасает тебя от этого лишь поставленная нами блокировка, сообщающая, что «идентификация завершена. Объект заданным параметрам не соответствует». Да что там! Сам Алекс(z) регулярно спрашивает о тебе! Какая-то крыса растрепала ему, что ты у меня в корпусе, вот он и интересуется. Хотя наверняка не знает, засранец!

Новый вздох.

— Однако, награда за твою голову так и висит, не востребованная. Вместе с запросом в базе данных. И подозреваю, что ступи ты на землю Марсианской республики, тебя не смогу защитить даже я, при всем своем влиянии на Красной планете. Вот так, Светлячок.

Кстати, это был твой первый прокол — оставить старое прозвище. Еще в приюте. Так что давай не будем о проколах, хорошо?

Лана кивнула и какое-то время сидела молча, пытаясь осмыслить сказанное. Наконец, нашла в себе силы и обернулась:

— Зачем вы меня взяли, ваше величество? Раз знали все, с самого начала?

Лея улыбнулась, подошла и положила руки на спинку ее кресла.

— Под Курском и Ярославлем до сих пор знают, что означает слово «светлячок». Хотя прошло десять лет. Алекс, их президент, ищет способы прикончить тебя, невзирая на мой прямой приказ о тебе забыть, зная, какие последствия это повлечет. А вместе с ним многие бывшие полевые командиры, ставшие ныне министрами, начальниками отделов или губернаторами провинций. Ты — их мозоль, и плевать, что о тебе нет вестей столько лет. Месть, моя дорогая, страшная штука, и иногда она не имеет срока давности.

Королева рассмеялась.

— Ты ведь не разменивалась на мелочь, моя дорогая. Валила только шишек, самых главных, самых важных. Или самых нужных, чья смерть останавливала наступления фронтов. Пролезала там, куда другой пролезть не сможет, попадала из таких положений и под такими углами, под которыми никто никогда не попадет. Когда я брала тебя, я хотела себе такого же «светлячка» — меткого, рискового, для которого нет ничего невозможного. Я хотела, чтобы это был МОЙ «светлячок»…

Пауза.

— Я была не в праве заставлять тебя, когда ты отказалась идти в наказующие. Но так вышло, что и в роли хранителя ты проявила себя с самой лучшей стороны. Добро пожаловать домой, девочка!

Она наклонилась и обняла ее. Тепло. Нежно. Как обняла бы на ее месте мать, если б была живая.

— Добро пожаловать домой, бродяга! Надеюсь, теперь у тебя все будет хорошо?!

Лана кивнула, пытаясь сдержать рыдания. По лицу ее текли, широким потоком, предательские слезы.

— Посиди, отдохни… — продолжила ее величество, чуть отстранившись, но с еще большей теплотой. — Не нужно им видеть, что ты плакала. И запомни, в гражданской войне, любой, сражаются две стороны, и обе они — граждане своего народа. Своего, не чужого. Потому, что если сражаются граждане чужого, это называется интервенцией, а я не помню, чтобы посылала на вашу войну хоть кого-то из своих подданных. С возвращением!..

Она вышла. Лана еще долго приходила в себя, пока не вышла следом, в приемную. Ее ждали безмолвные хранители, которые проводили ее, но не к лестнице, а вновь к лифту. В глазах их читалось спокойствие и равнодушие, за которыми, если приглядеться, можно было разобрать сопереживание.

Да уж, с возвращением домой, бродяга!

* * *

Ноябрь-декабрь 2447, Венера, Альфа, королевский дворец. Корпус телохранителей

Потом стало легче. Легче не в прямом смысле слова, наоборот, нагрузки на меня с каждым днем все увеличивались и увеличивались, пропорционально заживлению коленки… Но это было уже не то. Как бы сложно ни было после, первые два месяца в моих воспоминаниях так и остались бесконечным адом, без единого просвета.

Занятия… Первый день мне только обозначили, с чем я столкнусь в перспективе, каковы методики здешнего обучения. Самый ад ждал впереди. Сложнее всего было настроиться на милых преподавателей, улыбающихся тебе в лицо, но раз за разом жмущих на ключ активации тока на моих… Мотиваторах. Да, мотиваторах, ошейниками их язык не поворачивается назвать, все-таки я не собака. Любая мелочь, любое прекословие, любое промедление с ответом — й-у-у-ух! Ты подскакиваешь. И все — с улыбкой!

Материал, даваемый поначалу, запредельно сложным я назвать не могу, как и объемы, которые на меня вываливали. Все-таки частные школы — великая вещь, я давал такую фору бывшим уличным бродяжкам, с которыми в основном сеньоры инструкторы имели дело до меня, что сравнивать нас не стоит. Даже изучаемые на более старших этапах развития дисциплины, вроде языкознания, стратегии или истории, я улавливал на лету. И если бы была возможность нормально, по-человечески повторять изученное «дома», перед отбоем, бить меня током вообще бы не пришлось. Но в этом крылась другая проблема — времени на повторение у меня не было. Даже с учетом того, что лечь удавалось гораздо позже положенных десяти часов.

Дисциплина… Страшное слово для человека с улицы, не нюхавшего пороху в армейской учебке. Я не нюхал, но не представлял, что это будет так тяжко. Дисциплина и устав — два кита, на котором зиждется вполне законное измывательство над любым новобранцем. И с них началась моя ломка.

Поначалу было дико, страшно дико от того, что офицеры в любой момент могли меня ударить. Я пытался защищаться, закрываться, за что на второй же день угодил в карцер, до конца суток, то есть до следующего развода. Кроме занятий — к приходу инструкторов-теоретиков меня выпустили, но на ночь опять закрыли.

Первый раз я сидел в «десяточке», самом слабом из местных карцеров, но и он оставил неизгладимые впечатления: разогнуться там было невозможно. Почти сутки я сидел, скрючившись буквой «зю», поминая уславшего меня сюда дежурного офицера, ее маму, весь корпус и всех его мам. «Девяточка», как позже выяснил эмпирически, такая же точно, только ее еще и охлаждают, чтобы сидел и стучал зубами. Но на первый раз меня пожалели. Уснуть в таком месте не получилось, а с утра вновь был развод, вновь метание ножей и теоретические занятия — как ни в чем не бывало. И плевать, что я еле-еле выполз и еле разогнулся — никому до подобной лирики не было дела. А после обеда на всех трех пАрах один за другим следовали безжалостные удары током, за медлительность, которой не могло не быть после бессонной ночи.

Но «десяточка» меня ничему не научила, и второй карцер последовал через день. «Восьмерочка», такой же «гроб», только стоячий. А стоять, не имея возможности лечь, только в полуприсяди, уперев коленки в стену… Это совсем не то, что сидеть, пусть и скрючившись! После «восьмерочки» я присмирел, и какое-то время молча сносил нападки, которых, кстати, было не так много. Следил за языком и поступками, старался не давать поводов. Но дня через три мне это надоело. И на сей раз меня ждала «семерочка». Такая же, но еще ниже и уже, в которой мне оставалось только прыгать, чтоб не дать крови застояться.

Само собой, что спать в «семерочке» не пришлось, я вывалился оттуда бешеный, злой, и мне было по барабану, кто передо мной и чего хочет. Это был ад, почти суточное стояние, без еды, в темноте и в безмолвии; я благодарил бога, что он не дал мне свихнуться. Я был настолько злой, что меня даже не тронули на разводе, хотя было за что. Но именно тогда демоны столкнули меня с Капитошкой, уже сменившейся, но чем-то недовольной и желающей согнать на ком-нибудь зло. Например на пареньке-салаге, которого можно унизить при девчонках в столовой.

Нет, я не ударил ее, всего лишь заблокировал и отпихнул. А перед этим высказал ей в лицо все, что о ней думаю, вспомнив ее родственников до пятого колена. Но и этого было более, чем достаточно

До утра я сидел в обычной одиночке, тут и такие есть, с матрасом на откидной лежанке, раковиной и туалетом. Мне даже поесть приносили! Но утром ждала экзекуция — двадцать ударов плети.

Плеть… Это больно, очень больно. И не смотрите, что она гуманнее кнута — гуманность заключена скорее в том, что быстрее заживает, травмирует. Но боль саму по себе я мог перенести. Я страдал «за правое дело», это придавало мне сил, уверенности в себе. Я готов был смеяться, как смеялись перед расстрелом партизаны древности. Но меня били на глазах у двух сотен прелестных созданий, которые смотрели… С жалостью. Ни с пониманием и ни с сочувствием, а жалостью. Мое «сопротивление системе», привычное еще по школе, где я слыл своего рода героем, никем таковым не воспринималось, все видели во мне лишь выпендристого дурачка без царя в голове. А это… А я мог вытерпеть все, кроме этого.

«Телесное наказание» не помогло. Не с первого раза. Были у меня еще и карцеры, и порки, и чистка оружия под сотым метром. Много чего было. И девчонкам моим попадало, за компанию. Чтоб понимал, что такое коллективная ответственность. Глазки в пол не убрал? Смирно вытянулся недостаточно ровно, не по уставу? Застежку верхнюю на кителе не застегнул? Ну и что, что китель департамента, не застегнул же? Пожалуйте всем взводом драить чертову прорву местных редкоиспользуемых помещений без помощи техники. До конца суток. Да-да, и вы, за то, что плохо обучили camarrado Chico и не проконтролировали. А лицезреть недовольные рожи девчонок, дующихся на тебя за то, что подставил их… Это даже большее наказание, чем любой карцер.

Да, по поводу прозвища. Не думайте, что я один такой языкатый, случайно даю всем нетривиальные прозвища, которые намертво цепляются. Ко мне тоже прицепилось, причем так же случайно, походя. И окрестил меня как думаете кто? Неправильно. Катарина, моя дорогая Катюша.

«Малыш». Она использовала и использует это слово в разговоре как обращение, а не как имя нарицательное, имея в виду нашу разницу в возрасте и жизненном опыте. Эдакая взрослая мудрая тетушка рядом с глупым, но милым мальчиком. Но девчонки подхватили, и теперь я не «малыш», а «Малыш», «Chico». В придачу к действующему официальному позывному «Ангелито» и собственному имени, которое здесь в ходу наряду с позывным, несмотря на то, что вроде как не принято.

…Все закончилось испытанием, которое меж своих называется «стойкий оловянный солдатик». Опять же, «все» — понятие относительное, но именно после этого мое мировоззрение изменилось в достаточной степени, чтобы успокоиться и принять неизбежное. Почувствовать себя «здесь», что мосты в прежнюю жизнь все-таки взорваны и принять чуждые до этого ценности. Я — Ангелок, Chico, паренек из тринадцатого взвода, «чертовой дюжины», а не Хуан Шимановский, обычный подданный ее величества, проживающий на улице Первого Космонавта Гагарина, учащийся школы имени генерала Хуареса. А это событие знаковое. Поворотное.

«Стойкий оловянный солдатик» — это почти самый крутой карцер, «двоечка», тоже сделанный по типу вертикального «гробика», но только немного иначе. Стены в нем выполнены из металла, и раскалены, к ним невозможно прикоснуться голой рукой. Снизу же подается воздух, достаточно прохладный, чтобы находящийся внутри человек не сварился, но достаточно теплый, чтоб не заболел. То есть обжигающими были только стены, и именно в них была зарыта собака.

Поскольку материала, который можно подложить, чтоб прислониться, с собой не дают, все отмерянное время в этом карцере нужно стоять — просто стоять, ни к чему не прикасаясь и ни на что не опираясь. Пытка, достойная Торквемады, далекого предка нашей стержневой нации — видно, у латинос это в крови. Если же ты забываешься или засыпаешь, и невольно к стенке прислоняешься, то обжигаешься так, что орешь матом, а охота спать сразу отпадает. До момента, пока вновь не вырубит. А вырубит примерно через несколько минут — спать здесь хронически некогда, ходишь постоянно на автопилоте и организм сам настраивается ловить для сна любой момент.

Так и стоишь, весь остаток суток, всю ночь, мокрый, потный от жара стен, борящийся с пудовыми веками. Как сказали «упаковывавшие» меня «морпехи», мало кто может выдержать в нем ночь — за всю историю корпуса это были единицы. И мне советовали поступить «как все» — бухнуться «без сознания». Так я быстрее окажусь в лазарете, и пытка на этом закончится.

Добрые тетечки. Нет, правда, добрые, добра мне желали. Но я не мог позволить себе бухнуться в обморок. Начиная с того, что у меня останется большой ожог, даже если они вынут меня в тот же момент, и заканчивая чисто моральным аспектом — я просто не мог себе позволить бухнуться в обморок перед девками. Даже в карцере. Я должен был выдержать это!

И я выдержал. К счастью. А потом, в качестве бонуса, отоспался в лазарете за все свои недосыпы — меня не теребили после такого испытания, и я проспал почти до следующего развода.

И только тогда, после «солдатика», моя голова впервые не дернулась, когда к скуле полетел очередной кулак инструктора. Только после этого тело научилось не реагировать и терпеть боль. Я научился стоять навытяжку и смотреть сквозь собеседника, отдающего тупые-претупые приказы, прятать глазки в пол, и так далее и тому подобное.

Тогда же произошел и инцидент с зубом Капитошки, который я воспринял как знак высших сил, символ того, что самое сложное осталось позади. И оно осталось. Моя война с дисциплиной завершилась.

И только после этого началось настоящее обучение.

* * *

— Да, сеньор. На большие дистанции пока нет, но стометровку бегу спокойно. Больше сеньоры инструкторы мне пока еще запрещают. — Кивок на сидящую рядом с ним женщину, делавшую мне операцию. Действительно, ветеран, симпатичная на вид, совсем не старая, как я ее себе мысленно представлял. И с корпусом в данный момент ее связывал только лишь я — у нее было полно работы за его пределами, она считалась известнейшим специалистом на планете. Просто в тот день, когда я проходил испытание, ее пригласили присутствовать, как члена совета офицеров, и она не могла не явиться.

Профессор покряхтел, выражая неохоту, покачал головой и снова уткнулся в изображение моего сустава, выдаваемое объемным визором.

— Хорошо. Уломали. Признаю. Полное восстановление! Довольны? — Усмешка. — Вот ведь чертовки, даже меня, вредного старика, смогли уломать!

Он обернулся к своей ученице. Та скромно потупилась, улыбка так и лезла из нее наружу.

— Вы сами видите, колено восстановилось, несмотря ни на какие сроки. Глупо лелеять и трястись над нею еще месяц-два. Мы и так тормозили процесс, как могли.

Это была правда. Несмотря ни на какие угрозы кар небесных, эта сеньора отказалась разрешить мою… Более ускоренную подготовку. Дошло до вмешательства королевы, которая почтила эту обитель своим присутствием лишь ради этой проблемы. Выслушала обе стороны — ее и Мишель, после чего приказала привезти профессора. Да-да, получается, меня рассекретили — теперь он знает, что я за птица и где… прохожу обучение. Но королеву это волновало мало, ей нужен был эксперт, третейский судья, и она пошла на такой шаг.

Профессор изучал меня полдня, давал различные нагрузки, и в итоге выдал рекомендацию не спешить, несмотря ни на что. И как бы королева не хотела побыстрее усовершенствовать мою персону, она приказала следовать рекомендациям, а самого профессора стали привозить ко мне раз в три дня.

После этого они теперь уже вдвоем тормозили процесс моего официального выздоровления, запрещая давать нагрузки, которые, я чувствовал, давать мне уже можно. Хотя прошло каких-то два месяца вместо минимум трех запланированных. А то и четырех. И вот теперь час пробил — меня признают выздоровевшим и назначат график увеличения нагрузок на ближайший месяц. Но этим, скорее всего, сеньора займется в одиночку, без профессора — она лучше знакома со спецификой местной подготовки.

— Нет, рано. — Мы шли по коридору с Катюшей, с которой, если честно, я почти не пересекался все это время. Да, я получал тычки, удары и наряды, но в основном от других офицеров; она же, несмотря на статус куратора, «наказывала» меня всего пару раз, и то за вполне заслуженное. Памятуя о ночи в ее квартире, я позволял взаимоотношениям с нею выходить за рамки принятых здесь правил, но разрешить делать это на глазах у кого-либо постороннего она не могла.

— Все это была прелюдия, разминка. Мы ждали, пока заживет колено, потому занимались одной лишь дрессировкой. Ну, и ножи тебя метать немного научили, — усмехнулась она.

Я шел невозмутимо, с покерным лицом. Да, ножи покидать они меня заставили. За два месяца я перекидал их столько, что теперь почти всегда попадаю ими в яблочко, с любой позиции, с любой разумной дистанции, с любой руки. «Почти» — потому, что уровня Маркизы я не достиг, хотя честно пытался. Однако, для боевика мой уровень вполне приемлемый, это признала инструктор по метанию, а она тетка серьезная — ей сложно угодить. Это достижение, которым я гордился, и вывести меня из себя упоминанием пота на полигоне номер семнадцать у Катарины не получится.

— Прежде, чем мы начнем тебя раскачивать серьезно, по-взрослому, мы должны тебя обработать… НАШИМИ методами. Понимаешь о чем я?

Я усмехнулся.

— Откроете секрет своей подвижности?

— Кивок.

— Я думала, ты и сам уже обо всем догадался. Или спросил у кого.

— У вас тут спросишь! — Я про себя выругался.

Немного о текущей обстановке, сложившейся на сегодняшний день. Со мной НЕ РАЗГОВАРИВАЮТ!!! Никто из девчонок, кроме моего взвода. И хранителей взвода Камиллы, но те всего лишь подсказывают трудные моменты, как лучше сделать то или иное, и в основном по оружию. Да и пересекаюсь с хранителями я редко. Остальные не общаются со мной из принципа, чтобы соблюсти традицию.

Буквально за несколько часов до моего поступления по этому поводу здесь произошло собрание, на котором присутствовали все комвзводов. На нем было выработано следующее решение. Поскольку присяги мне не видать еще долго, я так и останусь в статусе «малышни», они станут считать меня достойным общения лишь после завершения пристрелки, когда со мной начнут заниматься на «мозговерте». То есть, когда я пройду стадию, на которой безболезненно могу вернуться домой. Теоретически, пока меня не обработают «мозговертом», я буду Хуаном Шимановским, просто активно позанимавшимся физически. После же стану Chico, Ангелочком — маленьким ангелом, обладающим способностями, приобрести которые на гражданке невозможно. А значит, и выход отсюда после этого для меня станет возможным только вперед ногами.

Конечно, девчонки не знали и не знают, что выход для меня закрыт и так. Если в моих жилах кровь семьи Веласкес, и если об этом многим известно (а после такого сумасшедшего приема мною должны заинтересоваться многие серьезные люди и чего-то нарыть), полноценной прежней жизни за воротами не получится. Благоразумнее всего мне самому не рваться наружу.

Но следствие того решения то, что все обитатели здешних пенатов мне улыбаются, раскланиваются со мной, некоторые даже здороваются, но разговаривать — табу. Соответственно, узнать о местных порядках, законах и традициях я могу только от девчонок взвода, которые так же разговорчивостью, окромя житейских вопросов, не отличаются.

Как я понял гораздо позже пристрелки, это был правильный ход, и вряд ли такое решение исходило от самих девчонок. Потому, что не только тринадцатому взводу нужно было дать время привыкнуть к виду моей мордашки, остальные в этих стенах тоже были от нее, мягко говоря, в шоке. Моим девчонкам помогали психологически, обрабатывали, и они постепенно привыкали, но как обработать психологически три сотни таких же оглоедиц, у половины из которых в отношениях с мальчиками тяжелые психологические проблемы?

Потому первое время со мной и не разговаривали, присматривались, имея за спиной веский аргумент — запрет. Для многих это была игра, но многим это время действительно пошло на пользу. И к моменту, когда я шагал с Катариной к «мозговерту», со мной свыклись, смирились, без ущерба чьей-либо психики. Но только после этого. Узнать о «мозговерте» же до него мне было просто неоткуда.

Впрочем, у меня были предположения относительно того, что это такое, уже давно. Все-таки я взрослый образованный человек, достаточно поживший за воротами, а не малолетний шкет, каковыми они попадают сюда, не имея о нейронном ускорителе никаких сведений, кроме слухов. Да-да, ускорение нейронных процессов, которым пользуются для подготовки пилотов-истребителей. Я давно подозревал, но у меня не сходилось слишком много деталей, достаточно важных, чтобы считать, что я ничего об их технологиях не знаю. Но без нейронного ускорения обойтись не могло — это к гадалке ходить не надо.

И это нервировало. Потому, что до четверти пилотов в летных училищах при подготовке сходит с ума. А многие делают это спустя какое-то время после службы, после выхода на пенсию. Именно поэтому жалование пилотов-истребителей самое высокое в вооруженных силах, лейтенант-истребитель получает, как флотский майор или сухопутный полковник. И именно поэтому конкурсы в летные самые низкие из всех военных училищ королевских вооруженных сил.

— …Конечно догадался, — произнес я после долгой паузы. — Но кое-какие вопросы все равно имеются. У меня много деталей не сходится, а даже без единой картина не складывается.

— Можешь не гадать, — она загадочно улыбнулась. — Сейчас я сама все расскажу.

— Дозрел?

— Да.

— А раньше нельзя было сказать?

Она скривилась.

— Береженого бог бережет. Ваша фраза, русская. — она усмехнулась. — А вдруг они бы приняли решение тебя отпустить? — Она указала пальцем вверх. — Вопреки всем традициям? Тебя и приняли вопреки традициям, почему нет? А отпускать тебя с лишним багажом знаний… Опасно.

Она вновь скривилась и покачала головой. На этот аргумент я ничего не смог возразить.

— Ну вот, пришли.

Мы находились недалеко от медблока. Гермозатвор, оснащенный системой особого допуска, с подтверждением разрешения входа через диспетчерскую, как на стрельбищах и в арсеналах, где оружие. Я несколько раз проходил мимо, он всегда был наглухо задраен, но сейчас лишь легкий внутренний люк не давал проходящим мимо рассмотреть, что делается внутри.

Катарина приложила браслет к глазку этого люка, тот уехал вверх. Внутри нас уже ждали — весь мой взвод в полном составе, без оружия. За стеклом-переборкой огороженного внутреннего пространства располагался зловещего вида агрегат с мягким креслом в центре. Возле него колдовали две девушки лет двадцати пяти и сеньора в возрасте, ветеран. Все в белых халатах и колпаках. Мои девчонки молчали, лица у них были бледные.

— Хуан, мы это… — начала Кассандра, но Катарина ее остановила:

— У них был приказ — ничего тебе не говорить. И я рада, что они его исполнили… — Последнее было произнесено зловещим тоном и предназначалось Кассандре. Ясно, где-то мои девочки когда-то дали маху, и им это вспоминают.

Моя куратор повернулась ко мне и выдавила улыбку, за которой я разглядел холодное безразличие, под которым тоже пряталась, но уже тревога.

— Это, как ты наверное догадался, нейронный ускоритель. — Кивок за стекло. — Он используется для подготовки пилотов королевских ВВС и ВКС. Теперь отличия от армии, не дающие тебе покоя. Пилотам задается десятикратная степень «погружения». Скорость космического истребителя — десятки тысяч километров в час, и реакция пилота должна превосходить нормальную именно на порядок. Но! Пилот управляет машиной с помощью пальцев рук. Одно покачивание ладони — и машина несется в сторону под огромным углом. В его системе управления действует только одна группа мышц, движения ее незначительны, и, как правило, не требуют дополнительного развития, кроме обычного пилотского тренировочного комплекса.

Теперь мы. — Она кивнула на девчонок. — Нам нет нужды увеличивать степень «погружения» в десять раз. Лимитирующим фактором для нас является мышечная реакция. А она совсем не беспредельна в отличие от нашего сознания. Поэтому главный упор в наших тренировках, Хуан, делается на развитие мышц, их скоростных характеристик, а не на нейронном ускорении. Сокращение мышц должно успевать за мозгом, отдающим им приказы. В этом вся суть.

Она ждала моих вопросов, моей реакции, но я молчал.

— Просто? — сама же озвучила она вслух, видно, готовилась к этой речи. — На первый взгляд да, если не копать глубже. А именно там зарыты все собаки. Например, именно поэтому мы берем только девочек — женский организм более гибок и пластичен, это наше поле деятельности. И именно поэтому в тринадцать — четырнадцать лет — когда организм еще растет, и нам удастся не только получить, но и закрепить нужный результат. Раньше нельзя по этическим соображениям, позже — тело слишком одеревенеет.

Вновь пауза.

— Мне жаль, Хуан, но твои мышцы сформировались, как бойцовские. Как силовые. И чтобы хоть как-то расшевелить, раскачать тебя, тебе придется пройти через боль. Адскую боль. Но даже после этого тебе все равно не догнать наших девчонок — время упущено.

«Время упущено». Так сказала Мишель при нашем с нею первом разговоре. Но только сейчас я понял, что именно она имела в виду.

— Профессиональные гимнасты и фигуристы начинают заниматься с шести-восьми лет. А то и раньше. В иные виды спорта берут детей чуть более старших, лет до десяти. Позже считается что поздно. Тебе же восемнадцать с половиной.

Да уж! Я про себя крякнул.

— Но прежде, чем вернемся к мышцам, может обсудим само нейронное ускорение и что ждет меня здесь?.. — Я почувствовал, как веки мои угрожающе прищурились.

Катарина кивнула.

— Что хочешь услышать?

— Какова степень «погружения»? То бишь, каков коэффициент ускорения?

— Для начала будет два. Двукратное увеличение скорости твоей реакции. Двукратное ускорение восприятия. Двукратное снижение времени оценки угрозы и принятия решения. После, если получим положительные результаты, доведем эту цифру до четырех. Для тебя, скорее всего, это будет максимум — твое тело не успеет и за четырехкратным ускорением, смысла подвергать тебя опасности и «погружать» больше мы не видим.

И вновь молчание. Она этим молчанием словно извинялась за то, что предстоит. Да, чем выше степень «погружения», тем больший риск сойти с ума. Но он есть и на коэффициенте «два», и «три», и даже «полтора». Он есть всегда.

Но с другой стороны четырехкратное ускорение? О таком я даже подумать не мог!

— Ты видел нас в действии, стоял в спарринге. Наверное, поразился результатам? — улыбнулась она, видимо, прочитав по лицу смену направления моих мыслей. — У нас нет особой тактики. У нас нет повышенной реакции или дара предвидения. Это просто высокая скорость анализа. Ты начал замах, а я уже просчитала его траекторию и поняла, что ты сделаешь в дальнейшем. Только и всего.

Вздох.

— Скорость принятия решений, малыш. Как реагировать на то или иное. Вот и все наши секреты. И с сегодняшнего дня ты будешь приобщен к ним самым непосредственным образом.

Я ошарашено покачал головой:

— А у меня есть право выбора?

— Нет.

— А если я не соглашусь?

Она пожала плечами.

— Но ведь речь идет о моей жизни! Больше того, о моем рассудке! А что если?.. — Только сейчас меня начала охватывать паника. Дошло.

На что я надеялся, когда шел сюда? Что она скажет: «Да, Хуан, мы нашли способ блокировки негативного фактора, у нас процесс проходит безболезненно для организма»? «У нас не сходят с ума»? Пардон, те, кто сошел с ума у них, отсеиваются на стадии малышни, живущей в отдельной закрытой для всех казарме. Таковые просто исчезают отсюда, и никто не замечает ни кто они, ни сколько их. А остальные к моменту прохождения Полигона благополучно о таковых забудут, все перебьют более свежие и яркие эмоции — на Полигонах постоянно кто-то погибает, это не сказка.

Однако, моя собеседница стояла с самым непрошибаемым видом.

— Хуан, заходи. — Она указала на стеклянную же дверь в куполе. — Расслабься и ни о чем не думай. Ты не пилот, наши методы более щадящие.

Я вновь покачал головой.

— Какова ваша статистика по тем, кто не выдержал?

Она помялась.

— Около пяти процентов. Не пятнадцать, и не двадцать, как в королевских войсках. Бывают призывы, когда все остаются в здравии, статистика нулевая. Всяко бывает. И еще закономерность: когда не боишься, статистика ниже. Гораздо ниже!

Я поднял непонимающие глаза. Она пояснила:

— Они — девочки с улиц, из приютов. Пройдя курс молодого бойца, как ты сейчас, они больше не верят байкам и россказням про корпус. И когда садятся в кресло «мозговерта», свято уверены, что им врали и про него в том числе. Они не боятся, и от этого количество сбоев так же падает.

В училищах же этого нет, там все курсанты поголовно трясутся от страха, как ты сейчас. Потому, что умные и информированные. Потому успокойся, Хуан, возьми себя в руки и прими неизбежное.

— Почему ты не сказала раньше? — Мною вдруг овладела отпустившая было протестная волна. Я почувствовал то же самое, что во время попытки похищения меня «спецназом» дона хефе, когда уработал одного из его бойцов каменными шарами. И мне это не нравилось. Но еще более не нравилось отсутствие тех шаров в моей руке.

— Если бы ты сказала раньше, если бы подготовила, я бы иначе отнесся к этому! Почему ты ничего не сказала, Катарина?! — я повысил голос и пронзил ее глазами насквозь.

Ее губы растянулись в довольной усмешке — кажется, она ждала от меня именно такого поведения и такой постановки вопроса. Но то, что последовало в дальнейшем, выбило меня из колеи.

— Хуан, давай не будем наступать на грабли? Я озвучила приказ, ты его услышал. Возьми себя в руки, зайди и сядь, — произнесла она голосом, смахивающим на эталон безразличия. — И делай все, что тебе скажут.

Я перевел глаза на ожидающих под куполом. Они прислушивались к разговору через приоткрытую дверцу, и лица их были озадачены.

— Твои девчонки принесли успокоительного, — продолжала Катарина все тем же бесцветным голосом.

— Нет. — Я сам не понял, откуда во мне взялась эта протестность. Просто вдруг захотелось, чтоб не все было по ее. Ну, не сразу. — Пока ты не объяснишь, в какую игру играешь и в чем ее смысл.

— Хуан, я не играю в игры. Все предельно серьезно.

Она расстегнула кобуру и вытащила игольник, который наставила на меня медленным картинным жестом. — Давай, Хуан.

Такого финала я не ждал и опешил. Вот так, тупой грубой силой? Где явно можно решить вопрос словами? С ее опытом решать словами любые вопросы? Она что, дура?

В себя смог прийти лишь через несколько долгих секунд, но что происходит, все равно не понимал.

— То есть, я выйду отсюда либо через «мозговерт», либо вперед ногами, и это не обсуждается. Так?

Она кивнула.

— Не верю. Ты не сделаешь этого. Не выстрелишь, — указал я глазами на ствол в ее руке. — Не сможешь.

Напрасно я сомневался. Через мгновение от ее оружия донесся тихий высокий звук «У-у-у-у-и-и-и-и-и», а еще через секунду плечо мое обожгло.

— Аааай!!! — воскликнул я и непроизвольно отшатнулся. Ах ты ж!..

— Навылет. Задело только кожу. Ничего страшного, через пять минут пройдет. Игла тонкая и холодная — последний соленоид отключен. Китель тебе заменят. Это предупреждение. — Ее тон вновь приобрел ледяные нотки.

— Да пошла ты!.. — я хотел сказать, куда, но вновь схватился за плечо — теперь было гораздо больнее.

— Хуан, я не шучу.

Я уже понял. И про себя выматерился.

Она нажала на курок еще раз. Плечо буквально прострелило от боли, я заорал и даже присел. А подскочившие девчонки навалились, удерживая меня, чтобы я не набросился на нее.

— Хуан, повторюсь, это не шутки. Ты или пройдешь «мозговерт», или не выйдешь отсюда. Вариантов нет. А на меня бросаться бесполезно, Мое восприятие в боевом режиме в шесть раз быстрее твоего. А скорость движения — минимум в три. Ты не успеешь.

— Сука! — Я поднялся, показывая девчонкам, что контролирую себя. — А стрелять зачем? Ты же знаешь, что я войду! Все равно ведь войду! К чему цирк с пушкой?

Она выдала фирменный оскал, убирая игольник назад, в кобуру.

— Ненависть лучше страха, Хуан. Если бы не пушка, мне пришлось бы дать тебе в морду. Или твоим девочкам пришлось бы. Пауле, например, — она довольно хмыкнула, а меня вновь охватила волна злости. Она видела, что к красноволосой я отношусь не совсем так же, как к остальным. — Лучше ненавидь меня, тебе не привыкать. Ладно, малыш, до встречи! Жду снаружи!

Затем развернулась, открыла люк и вышла из помещения.

— Мия, — обернулся я к одной из девушек, чувствуя, что меня трясет, — у вас и правда есть успокоительное?

Мия кивнула. Кассандра же протянула белую желатиновую капсулу. Маркиза побежала в угол, к стоящему на столике графину, за водой — видимо, стоящему как раз для этих целей.

— Действительно, Хуан, главное не бояться, — произнесла Паула, отпуская меня и нарушая молчание. — Я тоже проходила «Мозговерт» не в двенадцать. Ничего, живая!..

Я улыбнулся ей, глотнул капсулу и запил водой.

 

Глава 14

Мозговерт

— О чем задумался?

Катарина, лежа на моем плече, водила пальцем по груди, по бицепсам, получая от этого какое-то свое, понятное только ей удовольствие. Отвечать не хотелось, хотелось умереть, но по здравому размышлению я понял, что лучше все-таки поддержать разговор.

— Ты специально переспала тогда со мной? Чтоб со спокойной совестью давать здесь, как ни в чем не бывало? Будто так и должно быть? Очередная форма контроля?

Она усмехнулась и сдула со лба выбившуюся пядь.

— Форма контроля? Ты считаешь, что я так низко себя ценю? Малыш, я справлюсь с тобой и без секса. А тогда… — Вздох. — …Не спрашивай женщин, почему они совершают подобные поступки. Они сами не знают. Просто они решают так поступить, и все. Но решения эти основаны на интуиции, а интуиция подводит редко, ты и сам это знаешь.

Я согласно кивнул. Да, знал.

— Я не знаю, почему сделала это тогда. Самой себе сказать не могу. Но не жалею.

Катарина подалась вперед и одарила меня жарким поцелуем, впрочем, не переходящим в нечто большее.

— Еще один урок, Хуан. Никогда не требуй с женщины отчетности. Когда не можешь ответить сама себе, требование мужчины… Напрягает.

Я задумался. Пожалуй, такой мощной школы межполовых взаимоотношений, которую я пройду здесь, за воротами мне не пройти никогда в жизни! И это мне нравилось.

…И это первое за прошедшие два месяца, что мне нравилось!

— Хорошо, без отчетности, — вздохнул я. — Это я понял. Но почему ты все-таки стреляла? Если честно? Без детсадовских аргументов о злости и страхе?

Она вновь подалась вперед:

— Это повод. Два месяца без секса в обители амазонок, где даже те, с кем живешь в одной каюте, бегают перед тобой нагишом, не стесняясь — думаешь, это нормально для человека восемнадцати с половиной лет? — Она довольно, как кошка, улыбнулась и залезла сверху. — А так я должна тебе, «виновата», и искупаю свою вину. И ближайшее время искуплю еще раз. А потом, наверное, еще. Если получится…

…Хотя, на самом деле так и есть, — подалась вдруг она назад. — Ненависть возбуждает некоторые центры, которые подавляет страх. А я очень… Очень-очень хотела бы, чтобы ты выжил!..

Руки ее начали путешествие по моему телу, вызывая под кожей мелкое покалывание. Я же снова потерял дар речи при виде ее роскошной груди. А заодно понял, что мне еще очень… Очень-очень далеко до того, чтобы понимать этих странных созданий под названием «женщины»…

* * *

С кресла «мозговерта» я не мог встать долго. Минут двадцать. Сидел в прострации, вцепившись в подлокотники — мир вокруг нещадно кружился. Сеньора инструктор качала головой, говорила, что такая реакция нормальна, но я видел, что она взволнованна не на шутку. Вколола какую-то дрянь, от которой тошнота прошла, но головокружение только усилилось. Мои девчонки топтались сзади, что-то спрашивали, но решение, что делать дальше, принято не было.

Через двадцать минут зашла Катарина, осмотрела меня, задала дебильные вопросы, чтоб проверить рассудок, и приказала брать меня под белы рученьки и вести в каюту — спать. Несмотря на то, что было утро.

Вас когда-нибудь вели под руки в момент, когда кажется, что земля вращается, и тебя мотает по ней то влево, то вправо? Я не мог даже стоять, схватившись за стенку — стенка вначале наваливалась на меня, потом убегала, и я вновь оказывался на руках девчонок. Полный кайф!

Правда, уснул я, несмотря на «вертолетики», быстро — помогла хроническая усталость и то, что не было тошноты. Но на следующее утро кошмар не кончился.

— Это точно нормально? — спросил я взволнованную сеньору, носящую не кличку, а вполне себе латинскую фамилию Рамирес. Причем фамилия являлась и ее позывным — да-да, такое в корпусе тоже встречается. Правда, редко. Сеньора Рамирес — специалист, глава отдела нейронного ускорения, состоящего из нее самой, пары помощниц и нескольких стажеров, которых я вчера видел. Само собой, ветеран корпуса.

Она вздохнула, задумчиво поскребла электронным карандашом переносицу.

— Вообще-то нет. Такую сильную реакцию я встречаю впервые. Несмотря на то, что уже много лет работаю в центре подготовки пилотов ВКС.

Она вновь задумалась.

— Твой организм адаптируется, Хуан. Твоя нервная система… Очень «прочная», стабильная. Говоря языком обывателя, ее очень трудно расшевелить. Но после того, как мы ее расшевелим…

— Я стану или суперменом, или дебилом.

Она опустила голову. Подтверждения не требовалось.

— Что же мне делать сейчас? Пока она «расшатывается»?

Сеньора Рамирес покачала головой.

— Как я и сказала, ничего. Пока. Дай ей прийти в себя. Говоря техническим языком, равновесие сместилось, и системе нужно найти новую точку равновесия. Она активно ищет ее, перебирая все свои составные части, делая «инвентаризацию». Я понятно объясняю?

Я кивнул. Да уж, высоконаучные медицинские термины обывательским языком? Как не понять! Язык этот изначально предназначен для уличных бродяжек, чтобы те понимали, о чем речь, и за годы работы сеньоры не мог не сформироваться, обретя четкие формы.

— Ходи. Ешь. Пей. Общайся. Никакого алкоголя, но последний тебе, кажется, и так запрещен. Как можно больше общайся, нагружай мозг информацией. Но не научной, книжной, той ты лишь усугубишь, а легкой, обывательской, повседневной. Не напрягающей мозги. Помоги системе найти точку равновесия, Хуан. Пока это все, что я могу порекомендовать.

Она собралась входить, но я окликнул:

— Это долго продлится?

Она пожала плечами.

— Не знаю. Скорее всего, несколько дней. Максимум неделя.

— Неделя?! — воскликнул я, но сеньора не стала повторяться. Развернулась и вышла.

— Тебе же сказали, это по максимуму. Скорее всего, меньше, — довольно усмехнулась стоящая рядом Катарина. — По крайней мере, с тобой ничего серьезного, и это радует.

— Это по-твоему «ничего серьезного»? — не мог не пробурчать я, все-таки отдавая себе отчет, что она права — да, ничего серьезного. Подстрой нервной системы и ее необратимые деструктивные изменения — разные вещи.

Катарина в ответ лишь усмехнулась и поднесла браслет к губам:

— Можете заходить.

Гермозатвор поднялся, в каюту вошли девчонки, все пятеро.

— Значит так, слушайте сюда…

Далее она поведала о рекомендациях сеньоры Рамирес, но отдала их в виде приказа. Которого нельзя ослушаться и который невозможно игнорировать.

— Одного его не оставлять, — подвела она итог. — Постоянно болтайте с ним, что-нибудь рассказывайте или спрашивайте. Его мозг должен работать, и эту работу вы должны ему обеспечить. Все ясно?

Мои напарницы угрюмо кивнули.

— Выполняйте.

Первой по жребию «ублажать» меня выпало Пауле. Впрочем, мне кажется, девчонки схитрили, и жребий в руках у красноволосой оказался не так уж случайно. Однако, она была не против.

В чем интрига? Да в том, что они меня до сих пор боялись, все вчетвером. Кроме огненного демона, пришедшей, как и я, с «воли», гораздо позже тринадцати лет, и не боящейся мальчиков в принципе — привыкла к ним в ТОЙ жизни. Приютские же держали дистанцию, как бы показывая, что хотят общаться, но пока в раздумьях. Даже Маркиза, подобная своим спокойствием и уравновешенностью королевскому питону, держала между нами высокую стену, тесно общаясь только на занятиях, и только по делу.

Паула же в общении не боялась и не стеснялась совершенно ничего. Но при этом она была единственной, кто стеснялся разгуливать нагишом, и единственной кто отворачивалась, когда мимо нагишом пробегал я.

— Итак, чем же тебе засирать мозги? — улыбнулась она, садясь напротив.

— «Засирать»? — потянул я. — Для аристократки у тебя слишком богатый лексикон нецензурных и околоцензурных слов. Может, об этом?

Она улыбнулась.

— Этого я нахваталась уже здесь. В пику тому, чему меня учили ТАМ.

— А чему учили ТАМ? — улыбнулся я. Кажется, разговор пошел.

— Быть «благовоспитанной сеньоритой» — перекривила она чей-то голос и рассмеялась. — «Достойной представительницей своей семьи». Меня всегда учили, что плебеи говорят, как плебеи, а высшее общество, как высшее общество, — продолжила она. — На то оно и высшее. Мы не можем позволить себе говорить, как они, потому, что мы не грязные нищие оборванцы. Ну, и в таком духе.

— «Истиный кабальеро — это человек, который назовет кошку кошкой, даже если он споткнулся о нее и упал»? — процитировал я древнюю истину. Она засмеялась.

— В общем, да. «Мы не такие, как все» — это один из столпов, на котором держится философия аристократии. Философия того, что они — избранные, сверхлюди. Что даже какают не так, как остальные.

— Арахисом в шоколаде? — рассмеялся я.

— Вроде того. — Паула кивнула. — А здесь со мной были обычные нормальные девчонки, которые в сто, в тысячу раз лучше тех заносчивых самовлюбленных стерв, с которыми приходилось общаться там! И я пыталась походить на них, на девчонок, пыталась влиться в их ряды. В том числе, изменив лексикон.

— Но это еще не все, — заметил я, видя, что она опустила глаза. — Ты делала это не только, чтоб стать «своей». Ты мстила. Так?

Она обреченно кивнула.

— Я была под замком, Хуан. Много лет. Меня унижали те, кто «какает арахисом», а я даже не могла сбежать. Мне есть за что мстить! — повысила она голос. — Пусть даже таким детским образом.

Я покачал головой. Какие бы словечки она в лексикон не добавила, что бы она ни делала, она всегда будет аристократкой. Не такой, как остальные. Но пока ей этого не понять.

— А твои фокусы… С противоположным полом? Типа, тоже месть семье? — усмехнулся я, переводя тему на то, о чем собирался поговорить уже давно.

Она вновь опустила голову, но затем гордо вскинулась:

— Тебя это не касается, Хуан! Это только мое дело!

— Ты думаешь, твоим родственничкам не все равно, с кем ты спишь, с кем гуляешь, и в каком количестве? Что ты подобна шлюхе не только внешне, из-за волос, но и благодаря своему поведению? А мне кажется, им плевать!

— Я думаю, Хуан, что тебя это не касается, — повторилась она, произнеся на полтона ниже, сверкнув глазами для убедительности. — Ты мне никто, и уволь от своих нотаций. Я же вижу, ты давно хочешь мне их прочесть.

— Шлюха? — продолжила она и повысила голос. Видно, давно кипело и прорвало. — Ну, не общайся со мной, раз я шлюха! А мне нравится встречаться с несколькими мальчиками! Мне нравится групповой секс! И ни перед кем отчитываться я не собираюсь!

Я вновь покачал головой. Никогда не думал, что развести Паулу на подобную дискуссию будет так легко. Однако, она права, это действительно, это меня не касается.

— Во всяком случае, добавила она уже тише, — Катарина говорит, что я перебесюсь и успокоюсь. Надеюсь, такой аргумент тебя устроит?

Устроит? Да меня это не слишком и напрягает! Почти. Просто иногда просыпаются то ли отеческие чувства, вместе с желанием объяснить, наставить на путь истинный, то ли собственнические, с тем же результатом. Хочется объяснить ей, какие сеньориты нравятся мужчинам для одного, какие для другого, и что мужчины никогда этих сеньорит в один коктейль не смешивают. Либо «жена», либо «шлюха».

Но нет — так нет. Ее жизнь, ее грабли.

Посвящение Паула прошла лишь в этом году, весной, для нее посвящение и присяга совпали. В отличие от «малышни», проходящей Полигон коллективно, ее послали на индивидуальное задание, с которого она могла не вернуться — в частности, подготовить штурм дома-крепости какого-то криминального барона далеко в провинции, внедрившись в персонал. Она выполнила задание влегкую, но по ее словам, малейший срыв — и живой бы она из того дома не вышла. Примерно то же самое будет ждать и меня — индивидуальное сложное задание, где придется проявить чудеса всех способностей, а не только физических, как «малышне».

Да, Паула не приютская, вы правильно поняли. Она попала сюда в шестнадцатилетнем возрасте, и как меня, ее прикомандировали к «чертовой дюжине», заставив девчонок дрессировать ее, делать из нее человека. Подробности того, как она в корпусе оказалась, я пока еще не слышал, но, возможно, ближе всех мы с нею сошлись именно поэтому — из-за схожести попадания.

По словам девчонок, самое трудное с Паулой было укротить ее, выбить из головы аристократическую дурь. Несмотря на то, что она бастард, от нее разило такими замашками, что хоть вешайся. Она летала, как не летает «малышня»; ее били, наказывали, загружали работой. И додавили — великосветские понты из нее вышли. Но на это потребовалось несколько лет.

Со мною же, по их словам, легче, я не кручу пальцы веером. Я простой, и девчонок это обрадовало. Потому, что они не представляли, как будут бить меня, им очень не хотелось делать этого. Ну что ж, хоть в чем-то есть плюсы происхождения!

Еще о Пауле. После посвящения она стала ангелом, ее начали выпускать в город. И тут, по словам остальных девчонок, понеслось. Она коллекционировала мальчиков пачками, в таком количестве, что даже им, как бы не обремененным излишней моралью в этом отношении, стало дурно. Это закономерно, в них за годы изоляции глубоко засел страх общения с сильным полом, которого никогда не было у Паулы, но закономерно не значит хорошо. Даже у меня вяли уши, когда я несколько раз, засыпая, вынужденно слушал ее россказни и хвастовство о приключениях в «увале».

— Расскажи о себе, — вздохнул я и прогнал невеселые мысли. — Кто ты. Как оказалась здесь. Почему. Я думаю, это интереснее, чем читать тебе мораль. Нам давно пора познакомиться поближе, перейти на следующий уровень доверия. Не считаешь?

Она кивнула, с последним утверждением согласилась. И начала рассказ.

— Мой дядя — глава семьи, по-вашему, клана. Очень крупного клана, аналога ваших Сантана или Феррейра по влиянию. Мать — его младшая сестра. Она нагуляла меня с кем-то из прислуги, дискредитировав этим себя, поставив на себе крест. На самом деле ничего страшного, было бы гораздо хуже, если бы мой отец был аристократом, а мать — служанкой. Я по сути все-таки аристократка, раз дочь аристократки, и многие, поверь, очень многие меня таковой считают. Но к сожалению, далеко не все.

И первая из них — тетка, жена дяди. Это мегера, гарпия, фурия — у меня нет слов, чтоб описать ее! — Паула вспыхнула. Видать, большая у нее к тетке «любовь». — Она пакостила нам всю жизнь, из-за спины дяди. Причем всегда делала это с улыбкой на лице. Это властная, очень властная женщина! Она сама из такого же влиятельного знатного рода и помыкает дядей, хоть тот боится признаться в этом, даже самому себе. И я для нее — позор семьи.

Она сделала паузу, собираясь с мыслями.

— Когда я была маленькой, дядя отправил нас с мамой в семейное поместье недалеко от Пуэрто-ла-Крус. Спрятал. Там я выросла и повзрослела. Эта мегера забыла о моем существовании, и те годы были самыми счастливыми в нашей жизни. Но в тринадцать лет дядя вернул нас домой, в Каракас.

— Как я понимаю, твоя мать замуж так и не вышла, — уточнил я. Как-то слишком мало она говорила о маме, это бросалось в глаза.

Паула скривилась.

— Нет, не вышла. Так что дядя был и остается главой моей семьи. Мне никуда от этого не деться.

Так вот, мы вернулись, и начался ад. Эта женщина, она ведь все делает с улыбкой на лице, Хуан! Так у нас принято! А я за время в поместье забыла об этом. И эта женщина, пользуясь моей простотой, вначале расположила нас к себе, а затем начала подставлять меня, выставлять идиоткой везде, где только можно. И при любом удобном случае напоминать, каких я кровей. — Паула сжала кулаки в бессильной ярости. — Дядя осаждал ее, когда мог, но он занятой человек, его почти никогда не бывает дома, и я… И меня тыкали в грязь лицом постоянно, изо дня в день.

Дальше мои кузены, чтоб их анаконда сожрала, обоих. Видя такое отношение матери, почувствовали, что сами могут поиздеваться надо мной. Один из них мой ровесник, другой на два года старше, — объяснила она. — Возраст, когда хочется самоутвердится за чужой счет. Вот они и самоутверждались. Это мне Катарина позже объяснила, уже здесь. — Смешок. — Но сам понимаешь, тогда мне было плевать, что ими движет. Как и сейчас.

— Они издевались надо мной, дразнили, — продолжила она. — Меня спасало только то, что я была сильнее, и пару раз, когда они перешли границы, устроила им веселый мордобой. После этого они не рисковали делать это в открытую, но исподтишка все равно пакостили.

— С этого места подробнее! — оживился я. — С «сильнее» и с «мордобоя».

Губки Паулы довольно вытянулись.

— Я занималась, с детства. Восточными единоборствами. Очень серьезно, с лучшими тренерами, мне нравилось. — В ее голосе я почувствовал гордость. — А еще занималась контрас, любила побегать и пострелять. Мне дядя даже купил и подарил клуб, в котором я занималась.

— Здорово! — вырвалось у меня. Я про клуб, конечно, но она поняла по своему и покачала головой:

— В Империи не очень. Это же не милитаризованная Венера, у нас все не так. Тетка вообще слюной брызгала, что «такое увлечение недостойно юной сеньориты, истиной представительницы высшего общества». Требовала, чтоб дядя запретил мне заниматься.

— Но он не запретил.

— Естественно. — Усмешка. — Чем-то же нужно было меня занять? И тетка смирилась. Правда, подозреваю, смирилась только потому, что я — полукровка. Дескать, нищебродному быдлу все можно, даже это.

Тут уж кулаки сжал я, что не осталось незамеченным для Паулы, которая довольно ухмыльнулась.

— Ты же говорила, среди знати занимаются все? — спросил я. — Почему ж она была против?

— Заниматься-то занимаются. Но никто профессионально. А я выступала. «Показушничала». Завоевывала призы. А это недостойно настоящей аристократии, и тем более девушки. Особенно девушки! — Грустная усмешка.

— Итак, эти два демона с ангельскими личиками, — продолжила она, — мои кузены, попытались проучить меня, «безродную потаскушку», поставить на место. Но я им дала понять, что они затеяли это зря. Била не жалеючи. А после их наказал дядя. Он объяснил, что я — их сестра, и если они будут обижать собственную сестру, то бедные они будут. Он лишит их наследства, как последних дегенератов. Семья — это святое.

Я помнил выдержки из книжицы про аристократию. Да, для них семья — не пустой звук. К сожалению.

— А они?

— Разумеется, ничего не поняли! — Паула фыркнула. — Но отныне выступить против меня в открытую не решались. А ненависти, желания напакостить мне, в них только прибавилось. Эти подонки посчитали, это я во всем виновата, что их наказали. И искали способ отомстить так, чтобы им самим не попало.

— Нашли? — усмехнулся я.

Паула опустила голову.

— Мне исполнилось пятнадцать, и меня начали таскать по балам и раутам. В пятнадцать в семьях начинают подыскивать пару, искать возможных супругов, и дядя, несмотря на испорченную кровь и неизвестного отца, хотел выгодно меня «продать». Причем достойным людям — дядя все-таки любил меня. Единственный в нашей дурацкой семейке, кто меня любил! — она вновь сорвалась на эмоции.

— Ты не сожалеешь об этом, — заметил я.

Она покачала головой.

— Это жизнь, Хуан. Закон жизни. НАШЕЙ жизни. Повторюсь, для всех я была… И есть аристократка. Хоть и не самого лучшего пошиба. А семья мужа — это щит, это крепость, где меня бы никто не обидел. Меня готовили к этой мысли с детства, я не боялась этого. Но то, что сделали кузены с теткой… — Она вновь покачала головой.

— Понизили твои акции? — предположил я.

— Обрушили! Если до этого меня дразнили только дома, то теперь я превратилась во всеобщее посмешище. Я стала белой вороной, которую никто не выгоняет из опасения гнева дяди, но разговаривать с которой — не уважать себя. Полукровка. Плебейка. Нищенка.

Надо мной смеялись, Хуан. За моей спиной, но в открытую. Показывали вслед пальцами. И я ничего не могла этому противопоставить! Совсем ничего! От меня начали отворачиваться даже те, кто общался и дружил со мной всю жизнь, еще со времен Пуэрто-ла-Крус…

— …Как же я их ненавижу, Хуан! — закричала она. — Всех их, этих долбанных аристократов!.. — на ее лице проступила гримаса отчаяния.

— И ты не выдержала, — вновь предположил я. — Кого-то избила.

Я оказался прав, ответом мне стал тяжелый вздох.

— Да. Двух дружков этих сволочей кузенов. Которых они подзюзили поиздеваться надо мной. А те подвыпили и… Ну, я им и…

— А потом?

— Потом приехал дядя и наказал меня. Дескать, моя выходка чуть не стоила нашей семье потери дружбы с другой влиятельной семьей, из которой был один из моих обидчиков.

— Как я понимаю, это был не единичный случай? — продолжил я разговор, похожий на дознание. Или исповедь.

— Да. — Паула кивнула. — Но второй произошел не скоро. Я плюнула на светские мероприятия и с головой ушла в занятия. Занималась до изнеможения. И на соревнованиях в Баркисименто, на кубке Венесуэлы, заняла четвертое место среди юниоров. Это много для полумиллиардной Венесуэлы, Хуан! Очень много!

При этих словах внутри меня что-то екнуло. Deja vu, блин!

— Да и наша команда по контрас пробилась-таки во вторую региональную лигу. Туда меня уже не взяли — возраст — но стрелять с обеих рук я научилась.

А потом… — Снова вздох — …Дядя вновь затребовал меня к себе и снова попытался «продать». Потащил на очередной бал. Я не стала долго ждать, и сразу же дала в морду одному из парней из окружения кузенов, сказавшего обо мне вслух что-то непристойное.

— И дядя вновь тебя наказал, — понял я, поразившись ее злоключениям. Действительно, не позавидуешь.

Кивок.

— Мы долго ругались, ссорились, но он был непреклонен. Говорил, что это я во всем виновата. Ставлю на первое место свою гордость, не думаю об интересах семьи. Подставляю его. Я объясняла, но он не хотел слушать. Он вообще к этому моменту изменил обо мне мнение не в лучшую сторону.

— Рука тети?

— А чья ж еще! — Усмешка. — Она таки промыла ему мозги, дядя начал относиться ко мне с раздражением. С каждым днем все более и более. Он посадил меня под замок, и я решила, что справедливости ждать не стоит. Решила плюнуть и на него, и на высший свет, и пытаться жить самой. Своей жизнью. И сбежала.

Повисла пауза. На лице моей собеседницы заиграла грустная улыбка.

— Полиция ссадила меня с поезда на границе Никарагуа и Коста-Рики, я даже до Северных территорий не доехала, не говоря о Северной Америке. А через час я стояла в кабинете дяди, пред его грозными очами.

— Сильно досталось? — усмехнулся я.

Она съежилась, по лицу пробежала рябь, и я посчитал за лучшее не уточнять.

— После этого он стал относиться ко мне откровенно враждебно. Эти же демоны будто ждали момента, и вновь несколько раз меня подставили.

Тогда я не удержалась и уработала одного из них, после чего вновь сбежала.

Вздох.

— Я решила отсидеться где-нибудь на Юге. Раз путь в Северную Америку хорошо охраняют, лучше потеряться там, где искать не будут. Например, в двухсотпятидесятимиллионном Буэнос-Айресе. Подождать, отсидеться, пока дядя не успокоится…

Меня покоробило от названной цифры. Не то, чтобы я не знал численность населения на Земле, но в разговоре сталкивался впервые.

— Но до Буэнос-Аэреса ты не доехала, — вновь предположил я.

Она отрицательно покачала головой.

— Странно, но доехала. Перекладными до Манауса, а там села на континентальный экспресс. Так добралась до Монтевидео, это рядом, пригород Буэнос-Аэреса — и только там меня взяли. Прямо на вокзале, местная полиция. И тут же передали людям дяди, которые посадили на катер до Каракаса.

Как они вообще меня находили, если оба раза я была в маске, в гриме, с измененными отпечатками пальцев и с чужой биометрикой? — задала она риторический вопрос. Я пожал плечами.

— Дядя, небось, свирепствовал?

— Не то слово! — Паула вздохнула. — Но на этот раз хотя бы досталось и им. Но и мне перепало, и я… И я все равно решила убежать, чего бы это ни стоило. Мне нужно было отомстить дяде, и лучшая месть — сделать то, чего он больше всего боялся. Опозорить семью.

Она зловеще рассмеялась.

— Сбежавшая племянница такого известного человека — это позор, Хуан. Именно поэтому, ради чести семьи, меня и держали взаперти в этой каракасской клетке. Но я знала, выкинь я еще что-нибудь, на сей раз меня будет искать вся имперская служба безопасности, скрыться мне негде. Континент большой, а выбраться с него… — Она вздохнула. — А выбраться с него нельзя.

Я ждала полгода, усыпляла бдительность. И даже играла роль дурочки, которую эта сука тетка из меня делала. Терпела издевательства кузенов, насмешки их дружков и подруг. Я поняла, как можно удрать, но это требовало поистине титанических сил, не могло быть и речи бежать как раньше, сгоряча. С момента бегства на счету должна быть каждая секунда, и терять ее из-за бдительности тетушки… — она покачала головой.

— И как же можно сбежать с охраняемого латиноамериканского континента? — спросил я, так и не поняв, что же она в итоге придумала.

— В Империи есть такой город, Форталеза. Хорош всем — морем, климатом, горами. Но особенно тем, что в нем располагается королевский дворец иностранной державы. Державы, союзной Империи, но дружащей с нею сквозь прицел деструктора.

Ее глаза засмеялись.

— Да, я сбежала туда, Хуан. В королевский дворец, на территорию Венеры. Вроде как поехала развлекаться в перуанскую сельву, а сама драпанула на Атлантическом экспрессе до Форталезы. Меня вычислили быстро, но не усыпи я бдительность, я бы вообще до Сеары не добралась. Меня преследовали агенты имперской безопасности, а это серьезные ребята, Хуан. Лишь в последний момент спаслась — бросилась на руки гвардейцам в черном, охранявшим дворец, и попросила защиты. Еще бы минута — и меня бы схватили.

— Агенты имперской безопасности ловили беглянку одного из кланов? — хмыкнул я. — Не верится.

— Но это так. Император был в бешенстве, узнав, что племянница одного из виднейших людей страны собирается дать вассальную клятву его заклятой сестре. Да, он бросил на мою поимку все силы, спасло меня лишь то, что я уже была в Форталезе, недалеко от самого дворца.

— А откуда он узнал, что ты собираешься в ангелы? — нашел я нестыковку.

Паула покраснела и коварно улыбнулась.

— Я проговорилась. Бахвалилась перед кузенами. Ах да, я же не сказала, перед побегом я избила и связала одного из них, и стреляла в другого. Повезло, не убила, только ранила. В ногу. Так что император был в бешенстве, и это слабо сказано.

Повисло оценивающее молчание.

«Да уж, боевая девчонка! Ну как она тебе, Шимановский?» — спросил я самого себя.

«Здорово!» — ответил я на этот вопрос. И решил присматриваться к Пауле как можно внимательнее. Не так она проста, как кажется, даже после своей сокровенной душещипательной истории.

— А потом?

Улыбка.

— Гвардейцы вызвали сеньору Гарсия, та тогда дежурила. Ты видел ее, знаешь?

Я кивнул.

— Чтобы приняла решение, что со мной делать — защитить или выгнать. Сеньора же Гарсия меня выслушала и забрала с собой, а в агентов приказала стрелять, если те попробуют пересечь границу дворцового комплекса.

Усмешка.

— Я же не просто так бежала. Выждала момент, чтобы королева была на планете, специально. И в разговоре с Гарсия попросилась к ней на аудиенцию, объяснив ситуацию.

— Что ищешь политического убежища.

— Да.

— И что королева?

— Его предоставила. — Лицо Паулы озарила лучезарная улыбка. — И разрешила стажироваться в корпусе. Сказала, посмотрит на результаты тестов, а потом Совет решит, брать меня или не брать.

«В общем, почти так же, как и в моем случае, процедура отработанная» — отметил я про себя.

— А дядя?

— А что дядя? — огненноволосая зло усмехнулась — обида до сих пор не вышла из нее, а время раны не залечило. — Дядя дома, на Земле. В Каракасе. Я больше не видела его, не слышала, хотя он предлагал встретиться и помириться. И регулярно шлет письма с чем-то подобным, до сих пор. Но я удаляю их из почтового ящика, не читая, а бумажные конверты, которые он мне как-то умудряется передать, сжигаю на глазах у курьеров. Вот и все, Хуан, вся моя история.

* * *

История меня впечатлила. Даже с учетом того, что она явно отфильтрованная. Слишком много недосказанностей, слишком много намеков, никаких имен, и вообще… Что-то, отдающее сказкой, нереальностью. Эдакая Золушка, блин.

А еще, в ее рассказе нигде не упоминалась мама, «сестра дяди». Аристократка, способная защитить ее, во всяком случае в своей собственной семье. Везде только «дядя» и «кузены».

Да, Паула умалчивает гораздо больше, чем говорит. Но все равно доля правды в ее словах есть, и история зацепила.

Поскольку я слушал общедоступную, отредактированную версию, приставать с расспросами и уточнениями посчитал ниже своего достоинства — зачем выслушивать разбавленную ложь? Со временем я услышу правду, если мы сдружимся, и она посчитаем меня достойным. Но не раньше. А пока надо просто принять ее историю, как данность, и жить дальше. В частности, сходить в столовую и позавтракать.

Само собой, ни тренировки, ни развода у меня не было. И общий завтрак я пропустил. И это хорошо — меня все еще шатало, не хотелось позориться на глазах у всех. Причем шатало периодами — то ничего, почти мог идти сам, то вдруг накатывало так, что стоять, даже держась о стенку, не представлялось возможным. Паула до столовой меня буквально тащила — а она крепче, чем кажется!

В столовой было полно народу — человек двадцать. Для корпуса и этого времени это много. В основном «выходники», не резервисты даже. Меня встретили с интересом, но знакомиться поближе пока не посчитали целесообразным. Хоть я и начал занятия на «мозговерте», но пока был не в форме.

Паула набрала мне еды, я начал уписывать за обе щеки — не ел больше суток, и в этот момент меня вновь накрыло. Да так, что я не мог пошевелиться, сидел, вцепившись в столешницу, опасаясь ее бросить.

— Что, даже есть не можешь? — вздохнула Паула после нескольких минут бесплодных попыток помочь мне с ложкой и тарелкой.

— Нет. — Я покачал головой. Так хреново мне еще не было.

— И что делать?

— Не знаю. Ждать.

— Еда стынет.

Да, стынет. И я голодный, как лев. А еще на меня смотрят заинтересованные мордашки. Уже поели, но специально не уходят, хотят посмотреть шоу — как я выкручусь.

— Я попробую.

Через силу я отпустил правую руку и взял в нее ложку. Ориентируясь не на данные сенсоров, то бишь вестибулярного аппарата, а на результаты дифференциальных вычислений своего мозга, каково должно быть местоположение и ориентация ложки в пространстве, попытался поднести ее ко рту. Получилось со второй попытки. Целых два раза. Но на третьей попытке ложку повело, и содержимое ее вывалилось на столешницу.

Паула вновь вздохнула, покачала головой и взяла ложку в руки сама.

— Открывай рот.

Она набрала мне еды и поднесла полную ложку ко рту. Я отрицательно замотал головой, как ребенок, плотнее сжав губы.

— Открывай, говорю. Сам ты долго будешь.

Я обернулся на пол-оборота в одну сторону, затем в другую. Так и есть, делая вид, что общаются, все внимательно смотрели на меня.

— Ты меня опозорить хочешь? — прошептал я ей.

— Чем?

— Что кормишь с ложечки.

— Ты дурак или прикидываешься? — не выдержала она. — Ты по местной классификации «раненый». Не способен делать это сам. Я помогаю. При чем здесь опозорить? Рот открывай!

Но я упрямо покачал головой из стороны в сторону.

Рядом раздался шорох, и на стол передо мной опустился зад знакомого персонажа, которого я хотел бы видеть здесь в последнюю очередь.

— Огонек не понимает, у нее нет нужных аргументов, Ангелито. На самом деле дело не в «ранении». — Она взяла ложку из рук опешившей Паулы и сама поднесла к моим губам. — Дело в том, что те девочки, которые сидят сзади, и которых ты так стесняешься, возможно, пойдут с тобой в бой. Бок о бок. И вы будете защищать друг другу спину. Ты будешь защищать им спину. А ни дай бог, кого ранят, то и зашивать друг другу кишки. Да-да, Хуанито, придется. А теперь подумай, захотят ли они идти с тобой в бой, захотят ли доверять спину, если ты сидишь и ломаешься, стесняясь их?

Я молчал. Она меня озадачила.

— Доверие, Ангелито. Абсолютное доверие. Своими юношескими понтами, боязнью быть в их присутствии слабым, ты рушишь единственный мост, который может связать тебя и их. Всех их, — окинула она вокруг свободной рукой. — Так что думай, Хуан. Крепко думай.

Я раскрыл рот, позволив ложке с кашей попасть внутрь. Камилла, а это была она, тут же неспешно набрала другую и продолжила кормление.

— Вот так-то лучше. Ну вот, — обратилась она к сидящей рядом Пауле, — а ты его байками какими-то непонятными кормишь!

Та лишь обалдело покачала головой.

К концу завтрака отпустило, доесть я смог сам. Камилла присела рядом, и, повесив на лицо добродушную маску эдакой болтливой дурочки, внимательно и тревожно меня оглядывала, непрерывно щебеча что-то нейтральное. Увиденным осталась довольна. Под конец спросила Паулу о рекомендациях врача и наших планах.

— …Так что его нужно постоянно трусить, болтать с ним, заставлять мозг работать, — завершила та свою речь. Ей было откровенно не по себе от такого вмешательства, и, кажется, только тут дошло, что я не принадлежу им. Я их напарник, да, но кроме них есть прорва других девчонок, с кем им придется мною «делиться».

— А твои девчонки боятся, — констатировала Афина. Даже не спрашивала. Паула красноречиво уставилась в столешницу.

— Почему? — подал голос я.

Они обе перевели глаза на меня и в унисон вздохнули.

— Молодые потому, что. Глупые, — ответила Афина. — Ладно, предложение. Раз такие дела, предлагаю сделать то, что давно уже пора сделать, и что рано или поздно делать придется.

Я недоуменно уставился на нее.

— Знакомиться с аборигенами, — пояснила она. — Вливаться в коллектив. — А ты о чем подумал? Кажется, сейчас для этого самое нужное время. И вместе, коллективно, мы тебя «прокачаем» — подмигнула она. — Ни на минуту не замолкнем! Вы как?

Вопрос предназначался мне, но я начал привыкать к определенной субординации, и пожав плечами, вопросительно перевел глаза на огненную спутницу.

— Да, конечно, разумеется… — выдавила та со смешанными чувствами. Собственница в ней, чисто женская составляющая личности, проиграла прагматистке, отдающей отчет, что так будет лучше для нее же самой в первую очередь.

И правда, пора уже знакомиться. Пока я «ранен» и есть время. Что-то мне подсказывало, когда «система найдет точку равновесия», его у меня вновь не будет.

— В таком случае, — Камилла поднялась и поманила девчонок со своего стола, — предлагаю именно занять мозги, о чем вам говорила Рамирес. То бишь, заняться русским конкуром. Играть будем не на желания, а на «пуговицы» — на что- нибудь, лишь бы на что-то. А наш Ангелито покажет всем мастер класс — как должны играть настоящие профессионалы. Ты ведь покажешь, да?

Ее лицо озарила довольная улыбка. Сзади же ко мне подошло несколько девчонок ее взвода и приготовились перехватить меня, если я, вставая, начну заваливаться. Паула мягко, но красноречиво была отодвинута в сторону.

— Не вопрос! — Мои губы так же растянулись в довольной усмешке.

Этот день закончился Большим Покером. Обедали мы прямо там, в кают-компании — по приказу старших малолетки сбегали в столовую и что-то нам сообразили. Меня мотало из стороны в сторону, но это не мешало видеть лица соперниц и читать по ним их карты. Я проигрывал, бывало, и крупно, но в целом за вечер остался в невероятном плюсе. Жаль, что играли «на пуговицы», которые в реале оказались именно пуговицами, которые девчонки купили и отдали в течение двух следующих дней. И самое главное, игра велась абсолютно честно и серьезно, хотя при этом большинство девчонок успевало выполнять главную функцию, ради которой мы и сели за стол.

Они «грузили» меня информацией без жалости, та шла таким потоком, что впору для нее было выводить отдельный канал. Имена, истории жизни, истории попадания в корпус. Приютские истории. Истории происшествий внутри корпуса, во время службы и учебки. Описание самой учебки — у них она не то же, что у меня. Сплетни относительно матерей-командиров и старших офицеров. В том числе, кстати, и про Катарину, о личной жизни которой я узнал многое. Кстати, наши особые взаимоотношения уже толкали людей на мысли, что между нами не все чисто, но пока это были лишь вольные домыслы. И многое многое другое — само собой, запомнил я далеко не все. В общем, этот день мне понравился.

А еще больше понравилась реакция «чертовой дюжины», моего взвода. Они заходили в кают-компанию, и вместе, и порознь, что-то делали и с кем-то разговаривали, бросая на меня ревнивые взгляды. Но не сделав попытки заговорить со мной или что-то сказать, уходили. Возвращаясь через полчаса в немного ином составе, но с тем же алгоритмом действий.

Я же понял, что зря столько опасался местных девчонок. Да, у каждой здесь свои тараканы, но общий язык я найду с любой. Во всяком случае, тогда мне показалось именно так.

 

Глава 15

Обхождение, наука и наука обхождения

Декабрь 2447, Венера, Альфа, Золотой дворец. Корпус королевских телохранителей

Клац. Клац. Клац. Попадание. Снова попадание. Мимо. Попадание. Мимо. Снова мимо. И снова.

Когда я впервые садился в кресло «мозговерта», я предполагал, что усовершенствование коснется лишь ускорения. Но оказалось, что у процесса есть и иные положительные эффекты. Например, меткость. С тех пор, как я пришел в себя, она возросла существенно. Также улучшились память, внимание и зрение. Я начал понимать местных мастериц, попадающих в такие цели, в которые никто никогда не попадет, ориентирующихся в пространстве так, будто такая штука, как вестибулярный аппарат, заменена у них на гирокомпас. У меня и у самого ориентация в пространстве вышла на уровень. Например, по той лесенке, по которой я бежал на первой дорожке смерти, теперь могу не бежать, не идти, а танцевать. Буквально вчера для пробы ходил по стальному тросу. Успешно! Мой вестибулярный аппарат работает не хуже чем у профессиональных эквилибристов, и это только начало тренировок.

Сейчас же, в данный момент, я отрабатывал одно из важнейших умений для любого бойца — меткость. И сам понимал, что то, что было до «мозговерта» — ознакомление, детские игрушки.

— Есть, прошел. Зачет. Коэффициент попадания — пятьдесят два процента. Неплохо! — Маркиза пальцами деактивировала голографическую линзу перед лицом, сквозь которую наблюдала за результатами моих стараний. — Молодец, делаешь успехи! Голова не болит?

Я отрицательно покачал головой. Нет, не болит. Но иногда случаются приступы, когда боль разрывает на куски. По словам Рамирес, эта боль будет присутствовать еще долго, пока моя нервная система окончательно не войдет в равновесие. Обычно требуется месяц, для меня он может растянуться на все три, однако после первых двух-трех недель периодичность и сила приступов упадет. И это радовало.

Сегодня прошла ровно неделя с момента моего знакомства с Рамирес. Мы на «ты», без «сеньора», она сама попросила называть ее так. Выстроила общение по типу «младший брат — старшая сестра», считая, что в ее случае это педагогично. Первые дни она непрерывно наблюдала за мной, ходила по пятам, давала советы и вообще была моим ангелом- хранителем. После же я частенько сидел у нее в кабинете, пил кофе и мы трепались о жизни.

Из бесед с нею я почерпнул очень много интересного об особенностях именно этой установки, стоящей в подземелье дворца. Она отличается от армейских аналогов, а статистика сбоев, действительно, на порядок ниже, чем в королевских войсках. Отличаются так же и методики расшатывания организма, внедрения тех преимуществ, что дает нейронное ускорение. Ведь умение быстро думать без умения эту быстроту применить ничего не стоит. И именно методики раскачки — определяющий момент существования корпуса, главная причина того, что выглядит он так, как выглядит, со всеми своими законами и традициями. Каждая традиция зародилась не на пустом месте, а благодаря тому, что для методик требовались соответствующие условия, соответствующие люди, соответствующих параметров.

Надо сказать, первые дни мне ее помощь ой как требовалась! Представьте такую ситуацию: вы взмахиваете рукой, или переставляете ногу, а нога (рука) стоит на месте. Или не стоит, двигается, но с черепашьей скоростью. А в конце ускоряется, смещает твой центр масс, и ты, не успев среагировать, падаешь. Всего лишь оттого, что хотел переставить ногу или махнул рукой. Даже ложку ко рту приходилось приближать медленно-медленно, чтобы не выбиться из графика подноса ложки ко рту!

Я чувствовал себя маленьким ребенком, обучающимся базовой моторике, который ничего не умеет и все его достижения — не писает в подгузники. Но мое тело училось. Училось использовать новую скорость восприятия, отдавать команды на ней и воспринимать их результат, а так же синхронизировать движения с обычной, общечеловеческой скоростью.

То, что я пытался выработать сейчас, здесь называется лаконично, «боевой режим». Это как коробка передач на доисторических транспортах, только автоматически включающаяся, молниеносная и у тебя в голове. К примеру, живешь, идешь по улице, делаешь свои дела — у тебя одна скорость восприятия. Вдруг хулиганы напали, машина выскочила, еще какая опасность — автоматический вброс в кровь адреналина, и твоя скорость анализа угрозы становится в разы выше. Пока только анализа, обратную связь, реакцию, мне еще предстоит развивать, отдельно. Но вот опасность ликвидирована, мозгу подается сигнал об отбое, и ты снова видишь, слышишь и думаешь, как обычный человек. И никак иначе.

Этот режим нужен, просто необходим, без него никак. Ведь если жить все время в ускоренном темпе — сгоришь, и это не лечится. Те, кто так и не выработал его в себе, становятся психами, идиотами, сходят с ума, и утилизация для них — милосердие. Проблема в том, что когда, например, я выбегал из туннеля полосы смерти, где погружался в транс, подобный этому режиму, мои глаза видели окончание туннеля, окончание испытания, тело чувствовало, что я расслабляюсь. И сама нервная система переходила из возбужденного состояния в обычное, транс под действием этих факторов исчезал. Здесь же такого граничного фактора нет — мозг не знает, не видит, когда нужно выйти из ускоренного режима. Нет ни яркого света в конце туннеля, ни окончания двигательных сокращений — ничего, что толкнуло бы его к выходу в нормальный режим. Этот фактор я должен задавать себе, мысленно, каждый раз, и хуже того, делать это на автомате, неосознанно. И в этом заключалась вся гениальность местных методик.

— Новая серия. Готов? — повернулась девушка. Я кивнул, защелкнув на винтовке новый рожок с гранулами. — Поехали!

Да, поехали. Я всегда готов. Я же мужчина, а какой мужчина не любит пострелять? Приклад в плечо, глаз на мушку и на дальний стенд, по которому сейчас начнут проплывать мишени. Да-да, как в школе, ствол и мушка, без электроники. Цели же будут проплывать на скорости, все время возрастающей по мере роста процента попаданий. При резком же уходе статистики в ноль упражнение закончится, условным поражением.

Есть, первая цель, поплыла. Клац — приклад врезался в плечо. Попал, не попал — теперь, в принципе, не важно. Главное стрелять, статистика придет со временем. Быстро стрелять, не отвлекаясь. Вторая, третья цели, четвертая. Клац, клац, клац. Еще и еще. Началось, быстрее пошли. Еще быстрее. На какой-то момент притормозили. Затем вновь ускорились. И так несколько раз. Я водил стволом на микроны, на миллиметры вправо-влево, вверх-вниз, ловя их, и нажимая, и нажимая гашетку. Клац, клац. Клац, клац. Палец же дергался все быстрее и быстрее, быстрее и быстрее… Пока в один миг не застыл в спущенном положении.

— Стоп! — Моя спутница и наставница практической части предмета остановила процесс, вскинув руку. — Сорвался, Хуанито. Коэффициент попадания — сорок один процент. А если бы не смазанная концовка, было бы все шестьдесят! Плохо, Хуан! Плохо! Надо держать себя в руках.

Она осмотрела меня с ног до головы, мое плачевное состояние, и все-таки сжалилась:

— Ладно, перерыв!

И присела, откинувшись на стойку с боеприпасами.

— Уффф! — лаконично воскликнул я, деактивировал оружие и последовал ее примеру, присев и прислонившись к стенке. — Так плохо выгляжу?

Она поджала губки, не ответила.

Мы сидели в «шахте» — достаточно узком и невероятно длинном тоннеле стрельбища. Находились здесь давно и работали постоянно, без перерыва, меняя накаливающиеся иглометы на холодные, которых в местном арсенале, как и в любом другом арсенале корпуса, было предостаточно. Тренировались стрелять из разных позиций — стоя, сидя, лежа. Пока лежа получалось лучше всего, но я не отчаивался.

У меня получалось, сорок один процент попаданий на такой дистанции, на такой скорости и без системы прицеливания?.. Раньше и мечтать о подобном не мог! И от этих мыслей юноша, сидящий во мне, приходил в неописуемый восторг, как раз и позволяющий сидеть здесь, без еды и воды (а пить-то как здесь хочется! Матерь божья! Будто в пустыне сидим!) который час подряд.

— А что лучше для стрельбы, рельсовая винтовка, или линейная? — спросил я, пытаясь отвлечься и поддержать разговор.

Девушка пожала плечами.

— Они разные. И для разного.

Маркиза молчунья, из нее слова не вытянешь. Это я понял уже здесь, и не сразу. Тот день, когда мы гуляли с Хуаном Карлосом, был… Нет слов, чтобы описать степень его исключительности! Она говорит только по делу, сухо, сжато. Практически не сплетничает с девочками и не обсуждает других, что для представительницы ее пола вообще-то странно. В местных клубах по интересам не состоит, в увал «в город» не ходит. И даже учиться пошла на не особо популярное здесь техническое направление. Несмотря на то, что считается в доску своей, со всеми, в том числе с девчонками нашего взвода, держится отстраненно, соблюдает незримую дистанцию. Ну, с чужими ладно, но и с напарницами, с которыми связывает нечто большее, чем просто необходимость принять друг друга, такой барьер все равно существует. И это отклонение.

— Ну, а с точки зрения снайпера? Ты же снайпер? — продолжал я, чувствуя, что надо пытаться заговаривать ее. Чтоб оттаяла. Мне не нужны лишние барьеры, и начать надо хотя бы с таких вот бесед. — Какая лучше?

Она задумалась.

— Рельсовка мощнее. Гораздо мощнее! Чтобы стрелять с нее даже с половинной мощностью, нужен упор — в руках не удержишь. Но и выстрел будет такой, что… — Она покачала головой. — Как снайперка она лучше, я бы выбрала ее. Но для боя, для штурмовика, лучше Гауссовка. Ее можно настраивать, подстраивать под конкретные условия. Для дальних дистанций, для ближних, для средних. В зависимости от среды поглощения игл — например, если за спиной того, в кого стреляешь, стена купола или что-то хрупкое. И так далее. Можно скорость подстраивать, можно температуру иглы на выходе. Можно вообще плазмой стрелять!

Теперь головой покачал я.

— Это сложно. Уметь ее настроить. Я вот не всегда понимаю, что нужно делать. А иногда вообще не понимаю — тыкаю и все.

Девушка покровительственно улыбнулась.

— Это придет. Со временем. Мне тоже не сразу пришло. Там всего четыре соленоида, четыре степени свободы — не так уж и много.

— А как твое настоящее имя? — резко перевел я тему разговора, посчитав вступительную часть достаточной. Сейчас? Почему бы и нет? «Дома», в каюте, или в столовой, на ней вновь будет непрошибаемый кокон, сейчас же разговорить ее на личные темы шансы имелись.

Маркиза смутилась, опустила голову. Помолчала. Но, видно, пришла к тому же выводу, что и я — пора наводить мосты. И тихонько, словно боясь, что кто-то посторонний услышит, произнесла:

— Гюльзар. Гюльзар Амир Селим. Как видишь, девочке с таким именем лучше быть просто «Маркизой»… — Далее последовала ироничная усмешка, полная горести.

Мне сразу стало жаль ее, я понял все. Почему она так относится к имени, почему замкнутая и нелюдимая. Но в отличие от нее, я знал, что надо делать, чтоб это преодолеть. Однако действовать тут надо аккуратно, почти нежно — очень легко спугнуть, сломать статус-кво и сделать хуже.

— Они обижали тебя, да? Дразнили? — Я вложил в голос как можно больше сочувствия и поддержки.

— Да. — Есть, первая победа, она сходу не закрылась в себе. Воодушевленный, я продолжил:

— Просто потому, что ты не такая, как все?

Мог бы и не спрашивать!

— Меня тоже всегда дразнили, — раскрыл я свою «тайну». Чтоб создать атмосферу близости, общей беды. — А один препод, мудак первостепенный, и сейчас коверкает мою фамилию, целенаправленно. Хоть я учусь в спецшколе, где все строго.

— Ты — русский, — парировала она, покачав головой. — Вас много, и вы вместе. Латинос не могут не считаться с вами. Мы же сами по себе.

Глаза ее вдруг опасно сверкнули.

— Русские тоже издевались, Хуан! Потому, что на них я тоже не похожа! Понимаешь? Так что не надо мне тут рассказывать! Ты не я! И никогда мною не был!

Она вскочила, схватила винтовку и дала очередь по мишеням. Не очередь, вру, одиночными садила, но на такой скорости, что в ушах все слилось в один сплошной гул. Клац, клац, клац…

— Я не они, Гюльзар, — попробовал возразить я, когда винтовка замолчала, а она начала возвращать контроль над эмоциями. — Ты же видишь это. И никогда таким не был.

Она молчала.

— И мне нравится, как тебя зовут, — добавил я, улыбнувшись. — Очень красивое имя! Что оно означает?

— Цветник. Сад роз. Не произноси это имя больше, хорошо?

Я отрицательно покачал головой.

— Буду. Впредь. Всегда. — Я поднялся и медленно подошел к ней сзади. — Потому, что ты не права. Больше никто не обидит тебя, Гюльзар. Здесь все свои. Здесь ВСЕ свои! — уточнил я.

— Да что ты знаешь о «своих»! — обернулась и закричала она в лицо, из глаз ее полились слезы. — Что ты вообще об этом знаешь?!

— Знаю!

Я в один шаг очутился рядом и схватил ее в объятья. Так, чтобы жест этот не нес эротизма, но чтобы не успела начать сопротивляться. Она попыталась, но поздно, я уже крепко держал ее. Провел рукой по волосам.

— Тихо, тихо, девочка!.. Тихо!.. Я знаю. Много знаю! А еще вижу. И чувствую.

Она обмякла. Я про себя улыбнулся.

— Ты живешь в собственном мирке, в стенах, которые сама себе выстроила. Отгородилась ими от всех, кому дорога, считая, что так и надо. Только знаешь, ТОГДА они были актуальны, твои стены. Необходимы. ТЕПЕРЬ же они мешают тебе, калечат. Не дают жить. Так нельзя, Гюльзар!

Она слушала, не вырывалась и не перебивала.

— Тебя не обидят, — продолжил я. — Никто. Никогда. А если попытаются — я размажу ту суку о внешнюю створку шлюза! — закончил я с эмоциями. — Веришь? А после Мишель вышвырнет ее на улицу! Потому, что иначе нельзя!

Дети злы, Гюльзар. Жестоки. Тем более в приютах. Здесь же все не так. И ты пришла сюда, чтоб все изменилось, чтобы стать сильной. Никого не бояться, никому не позволять смеяться над собой и своим происхождением. Так?

Робкий кивок в ответ.

— Так не бойся же! — закричал я и отпихнул ее. И продолжил кричать, прямо в лицо:

— Они — твоя семья! Семья, понимаешь?! Ты не доверяешь собственной семье! Самым близким людям! Как ты собираешься жить дальше, если сама отталкиваешь тех, кому дорога?

Я пришел сюда почти за тем же — чтобы стать сильным. Чтоб надо мной никто не издевался. Но я ДЕЛАЮ так, чтобы достичь этого. А что делаешь ты? Скрываешься за глупым прозвищем?

Она стояла, опустив голову, душа рвущиеся слезы. Ой, не переборщить бы! Слишком лихо начал!..

…А может так и надо? Так и только так?

— Ты — это ты! Понимаешь? — продолжил я, обретя новые силы. Да, наверное, только так. — Как бы тебя ни звали, какой бы позывной у тебя ни был. И любят они в тебе именно тебя, какая ты есть, а не твою маску.

Так позволь мне помочь тебе! — Я протянул руку, осторожно вытирая влажную каплю у нее на щеке. — Я не дам тебя в обиду, не позволю над тобой смеяться, но мне нужно, чтобы ты помогла мне. Помоги, Гюльзар! Помоги сама себе! — вновь перешел я на крик.

Она расплакалась, разрыдалась, но это были другие слезы. Что-то сдвинулось в ней, треснуло. Ее стены, не дающие идти на сближение с людьми. Пока только треснули, но и это прогресс.

— Пусти нас в свою жизнь, Гюльзар, — закончил я, — и ты увидишь, что все совсем не так, как думаешь…

И снова притянул ее к себе. Она не сопротивлялась, наоборот, подалась вперед и уткнулась в плечо.

Сколько мы так стояли — не скажу, но долго. Я понимал, что малейшее движение, и все испорчу, и не торопил события. Да и куда мне спешить-то? Она же постепенно пришла в себя, стихла. Успокоилась.

— Хорошо. Я попытаюсь.

И я почувствовал, что победил. Да, это победа, ибо я понял, что могу не только ставить на место таких сучек, как Долорес у фонтана, но и реально помогать людям. Это победа моей веры в себя, а на данном этапе она мне ой как необходима!

— А почему «Маркиза»? — улыбнулся я, решив закрепить успех.

Она отстранилась и смутилась, но только смутилась — негативной реакции не последовало.

— «Ногу убери! Расселась тут, как маркиза!» И матерное слово.

— В приюте? — Мне стало смешно. Ее глаза так же весело блеснули.

— Да.

— А ты?

— А я сказала, что я не маркиза. И прицепилось…

Мы рассмеялись. И смеялись долго, очень долго. У меня через смех выходило все, что скопилось негативного за последние два месяца, у нее…

…А у нее за последние незнамо сколько лет, с момента гибели родителей.

Что ж, мой приход сюда уже оправдал себя — кому-то от этого стало легче. Настроение продолжало подниматься.

* * *

— Да, Хуан, наконец мы встретились. — Норма-Августа улыбалась во все тридцать два зуба. — До этого ты не был готов. Теперь же мы начнем наши настоящие тренировки, — сделала она ударение на этом слове.

Я огляделся. Зал вокруг нас был пуст, за исключением красноволосой бестии, сидящей на краю соседнего татами и напряженно смотрящей на нас. Норма заметила мой взгляд и прокомментировала:

— Огонек будет нам помогать. Моя задача — разработать для тебя технику ведения боя, она же будет испытывать ее с тобой в спарринге. У меня не только ты, есть и другие подопечные. — Улыбка.

— Да нет, я понимаю, — покачал я головой.

— Ну, вот и славненько! Тогда к делу. Наша техника не будет тебе доступна никогда, да и не нужна она тебе. Мы будем создавать для тебя собственную, персональную технику, гибридную — и с силовыми, и со скоростными составляющими. Попытаемся использовать плюсы и той и той системы. Это сложный, но интересный процесс. — Она улыбнулась, словно кошка — предстоящие трудности вызывали в ней восторг. — Начнем мы, естественно, с азов, и двигаться вперед будем постепенно, чтобы не мешать, а помогать развитию твоей ноги, — кивнула она на мою коленку. — Поэтому первые занятия не будут носить яркий негативный окрас, который ты видел тогда.

Я непроизвольно скривился, вспоминая ее избиения. Хороший «негативный окрас»!

— Но только пока, имей в виду, — добавила она стали в голос. — После того, как колено придет в норму, пощады не жди. А следовательно, отнесись к занятиям максимально серьезно уже сейчас — ты же знаешь, я не жалею тех, кто забывает уроки.

Это правда, таковых нее жалеет, делая окрас из «негативного» «супернегативным».

— Вопросы есть?

— Так точно! — вытянулся я. — Как быть с теми, кто прошел подготовку, подобную моей? Кто обладает ускоренным мышлением? Вы будете учить драться с ними, и нужна ли для этого какая-то особая тактика? Особая подготовка? Вы ведь не будете утверждать, что «мозговерт» не используется больше нигде за пределами корпуса? — улыбнулся я.

Норма скривилась. Нет, утверждать этого она не собиралась, хотя это была информация не для общего пользования.

— Особой тактики нет, ответ в самом вопросе. «Скорость» и «тактика» — немного разные вещи. Так что знаний и навыков, которые ты получишь здесь, теоретически тебе должно хватить. Что же касается скорости… — Она вздохнула. — Степень «погружения» для силового бойца почти никогда не превышает значения «три». Не может превысить по физиологическим причинам. Нигде, ни в каких войсках, ни в каких странах. Следовательно, скорость принятия решений у подобных бойцов не должна превышать коэффициента «четыре» — иначе он или сойдет с ума при обкатке боевого режима, или это будет пустая трата средств и времени на его подготовку. Ты же знаешь, подготовка таких бойцов недешева?

Я кивнул — догадывался.

— У нас же, в связи с нашей физиологией, ускорение мышления минимум шестикратное. У некоторых доходит до восьми — десяти, у самых стойких. Скорость же движений — минимум четырехкратная по сравнению с небоевым режимом. Мы круче их, Хуан, и в рукопашной сделаем любого. И не только в рукопашной — стреляем тоже быстрее.

Я снова кивнул — в принципе, именно ради этого качества чисто женская организация и была создана императором, как корпус телохранителей. Ну, не успеют за ними мужчины! Ангелы всегда опередят их, если вовремя заметят угрозу!

— Твою скорость движений до «трех» мы подтянем, хочешь ты или не хочешь, — Продолжила Норма и коварно улыбнулась. Но за усмешкой ее я прочел неподдельное сочувствие, от которого стало не по себе. — Мышление тоже попытаемся развить на уровне настоящих ангелов, во сколько бы нам это не обошлось. Так что если ты вытянешь программу, то теоретически сможешь справиться с любым усовершенствованным бойцом любого государства. — Она улыбнулась. — Ты будешь двигаться так же быстро, как и они, но думать немножко быстрее. Как тебе такая картина?

— Впечатляет! — Я уважительно склонил голову. — Но только в случае, если я вытяну программу, — пытался я взять себя в руки. Получалось не очень.

— Разумеется, — вздохнула она. — А вот тут многое зависит только от тебя. А многое, наоборот, от тебя не зависит. Но в любом случае, — подвела она итог, — чем больше ты будешь заниматься, тем лучше будет для тебя. Еще вопросы?

— Больше нет, сеньора. Готов приступать к началу занятия! — вновь вытянулся я.

— Вот и отлично! — она улыбнулась и ударила перчаткой о перчатку. — Тогда запоминай. Для войск специального назначения существуют четыре основные, «научные» школы рукопашного боя: имперская, североамериканская, китайская и русская. Самой сложной для изучения считается китайская, самой простой — имперская. С нее-то мы и начнем.

Итак, первая тема. Основные элементы и отличия техники боя имперского спецназа.

Стойки. В имперской технике выделяют следующие стойки. Защитные…

— Ну что, Хуанито, не скучал? — Очень Важная Сеньора вошла и улыбнулась. Хищной, но довольной улыбкой. Я вдруг поймал себя на мысли, что пока приходил в себя, больше недели, успел соскучиться по ее урокам.

— Никак нет, сеньора инструктор! — бодро ответил я. — Некогда было.

Она одарила меня понимающей улыбкой.

— Что ж, бывает, бывает…

Села на место, щелчком пальцев активировала сзади себя огромный, во всю стену, визор, после чего протянула мне осточертевшие мотивационные принадлежности.

— Поскольку мы много пропустили, предлагаю начать с разминки. Сейчас перед тобой будут проходить картинки с предметами, твоя задача их сосчитать. Принцип счета прост: — она указала на появившееся сзади изображение банана — это «первый банан». Это — изображение сзади нее сменилось с банана на ананас — «первый ананас». А это «второй банан». — На экран вернулась изображение банана. — С ростом счета количество считаемых предметов будет увеличиваться. Сбой — удар шокера. Готов?

Я защелкнул последний браслет и кивнул.

— Так точно, сеньора инструктор.

— Начинай.

— Первый банан. — Смена изображения. — Первый лимон. Первый ананас. Второй банан…

Картинки начали мелькать с невообразимой частотой. Мозг отключился — мне пришлось отключить его, я банально не успевал за ним. Я очутился как бы в одном измерении, а мое сознание, считающее фрукты на картинках, где-то совсем в другом. Вот он, боевой режим! Во всей красе!

— …Тридцать шестой ананас. Сорок седьмой банан. Двадцать третье яблоко. Шестой лимон… — только и отскакивало от меня. При этом я чувствовал, как язык мой заплетается, не успевая за полетом мысли. Сеньора кивала, я ее удивил, и это слабо сказано. Видно, не все справляются с таким заданием с первого раза.

— …Сто сорок седьмой банан. Девяносто седьмая папайя…

— …Двести шестидесятый ананас. Семьдесят третий лимон…

— …Ой! — я схватился за горло. Передо мной на картинке висело непонятно что. Я мог сосчитать, но не знал, как произнести название.

— В чем дело, Ангелито? — Сеньора смотрела на меня с тревогой, не понимала, что случилось. У меня получалось, я считал параллельно с полтора десятка фруктов, количество одного из которых зашкалило за три сотни, другого было в пределах двадцати. А этот… Вообще появился впервые. И что это такое — я не знал.

— Что это? Как называется? — кивнул я ей на экран.

Она с удивлением посмотрела в указанном направлении, потом на меня. Опять на экран, опять на меня.

— А ты не знаешь?

Я отрицательно покачал головой.

— Это гуава. Ты никогда не ел гуаву?

Я молчал. Отчего-то стало стыдно. Не перед ней, нет, перед самим собой. И за себя, и за маму.

— Но ты же не из приюта!

Я почувствовал внутри злость и бросил все силы, чтобы сдержаться и ничего не выкинуть. Кажется, глаза мои сверкнули.

— И что? Я и папайю никогда не ел!

— …Вру, — ехидно и с иронией поправился я. — Ел. В кабинете у сеньоры Тьерри, во время собеседования. Она угощала. И что теперь, накажете?

Очень Важная Сеньора покачала головой, словно отгоняя наваждение. Ей было стыдно, откровенно стыдно, и она не пыталась скрыть от меня это чувство. В руки себя она взяла лишь через несколько долгих секунд.

— Хорошо, продолжим. Упражнение то же самое, но объекты будут не фрукты, а… Животные, — выбрала она у себя на планшетке нужную программу. — Надеюсь, с животными у тебя проблем нет?

Я пожал плечами.

— Не знаю.

— Тогда поехали.

— Первый слон, — начал я. — Первый жираф. Первый верблюд…

— Соскучился?

Я усмехнулся, нахально пялясь на ее коленки. Со времен первого урока она каждый раз надевает жесткую мини- юбку, всячески выставляя ноги напоказ, закидывая одну на другую, и сегодняшний день не станет исключением. Это наша игра с глубоким смыслом — теоретически я должен отвлекаться на них и тормозить с ответами, за что получать разрядами тока. Конечно, я почти сразу, на первом или втором занятии приобрел иммунитет, электрические удары приучают к концентрации внимания невзирая ни на что, но она упорно одевается так, а я упорно пялюсь, делая вид, что это меня отвлекает.

— Сеньора Гонзалес, это такой местный прикол, спрашивать, соскучился ли я?

Она подняла непонимающие глаза.

— Этот вопрос мне задает каждый преподаватель, который вел что-либо до «мозговерта», — пояснил я. — Теперь и вы. Что это?

Она рассмеялась

— Думаю, банальное участие в твоей жизни. Сам посуди, спрашивать «как дела» глупо, учитывая, что за аппарат ты отныне в подробностях каждый день изучаешь. А спросить что-то надо, хотя бы из вежливости.

Кстати, согласно азам риторики, — продолжила она, грозно прищурившись, но я видел, что ей просто весело, — вопрос на вопрос не является ответом, а всего лишь отвлечением внимания. Неответ же с твоей стороны — знак неуважения на проявленное мной участие. Итак, ты соскучился? — она вновь выдала фирменный оскал.

— Наверное да, сеньора, — честно признался я и откинулся назад, скрывая улыбку, глубокомысленно опуская глаза на ее ноги. — У вас интересный предмет, и с вами весело.

Проследив за моим взглядом, она закинула ногу за ногу, под опасным ко мне углом.

— Польщена! Правда, польщена! На чем мы остановились?

— Ла-Плата. Говор Ла-Платы, — вспомнил я, напрягая память.

Она кивнула и активировала собственную планшетку.

— Хорошо. Сегодня приступим к Бразилии. Но сначала повторение пройденного. Итак, установочная фраза: «Подумай, как трудно изменить себя самого, и ты поймешь, сколь ничтожны твои возможности изменить мир. Вольтер». Запомнил?

Я медленно проговорил фразу про себя. Два раза сеньора Гонзалес не повторяет, а получить разряд тока просто так, за то, что разиня, мне не улыбалось.

— Теперь произнеси ее на диалекте Северных Территорий. Скажем, будто ты — житель Далласа или Сан-Антонио.

«Техас», — озвучил я про себя географию, вызывая в памяти наши прошлые занятия и тренинги с Паулой. Затем произнес искомую фразу, стараясь попасть в фонетические особенности произношения этой провинции, взявшей в свое время слишком много от Северной Америки и сильно отличающейся от остального континента.

Акцент Северных Территорий у меня получался лучше всего, из-за особенностей, слишком бросающихся в глаза. Как и достаточно легкие колумбийский и каракасский выговоры — спасибо огненному демону, разговаривающей со мною на них для закрепления. Правда, багаж ее знаний оказался не так велик, например, диалекты Перу, Боливии и более южных территорий она не знает совсем, в говоре Мексики и Центральной Америки путается, а как у нее с португальским только предстоит выяснить. Так что белых пятен на карте Империи, которые мне предстоит изучать самостоятельно, предостаточно.

— Хорошо. — Сеньора Гонзалес кивнула. — Смещаемся на юг, в Северную Мексику…

— Да, Хуан, это особая дисциплина. — Обе Сестренки стояли и улыбались. Говорила в основном Роза, как условно старшая, Мия лишь изредка вставляла комментарии. — Первые три занятия проведем мы. Это ознакомительные занятия, вводные, чтобы ты понимал предмет и задачи.

— Не подведи нас, — подмигнула Мия. — Ты ж понимаешь, что опыта у нас нет, ты наш первый ученик. А взыскивать с нас будут строго, по полной программе, будто мы всю жизнь только и делали, что натаскивали таких, как ты.

— А Паула? — ухмыльнулся я. — Ее вы не натаскивали?

Они переглянулись, затем синхронно покачали головами.

— Паула — одиночка, — пояснила Мия. — Ей нужны напарники, но работает она автономно. Ты видел, как она стреляет с двух рук?

— У каждого бойца свой профиль, Хуан, — продолжила Роза. — Кто-то одиночка, кто-то же лучше работает в команде. Паула из первых. Она проходила свой курс синхронизации, и умеет прикрывать спину, но в целом ее нужно ставить на острие атаки, как ведущую, центровую.

— Как приму, — подобрала слово Мия.

— Наша же задача — прикрывать таких центровых и друг друга, — закончила Роза. — Кто ты, на чем делать ударение в твоем случае — пока неизвестно, и наша задача это выяснить.

Я кивнул. Судя по тому, что дрючат меня сильнее, чем в свое время Паулу, и планы на меня масштабнее, меня будут учить быть и центровым, и прикрывающим, в зависимости от условий. И плевать им на мой психотип. Так надо. А Сестренки в этом вопросе — тяжелая артиллерия — я видел, как они могут работать в связке.

— Итак, первое упражнение, — подвела Роза итог вводной части. — Я буду бежать, ты будешь бежать рядом и делать все, что делаю я, одновременно со мной. Выполнять те же элементы.

— Что за элементы? — уточнил я.

— Увидишь. Пока не сложные. И делать буду медленно. Сейчас для тебя главное — войти в мой темп, мой ритм.

Я кивнул:

— Хорошо.

— Готов?

— Так точно!

— Три, — начала она отсчет. — Два. Один!

Эта дрянь сорвалась, помчавшись к люку трассы тренажера, на счет «Один», а не «Вперед». Я рванул следом, но, естественно, опоздал.

— Стоп! Десять отжиманий и стартуем заново! Начал!

Пришлось положить винтовку рядом с собой и десять раз отжаться от пола. М-да, эти хотя бы просто отжиматься заставляют, не изуверствуют!

…Тогда я не знал, на что действительно способны коварные Сестренки. Я так и не понял, первое занятие было посвящено синхронизации или отжиманиям от пола? Но палку они не перегибали, в последний момент, когда я готов был закипеть, заканчивали дурачиться и проводили несколько на самом деле важных серьезных упражнений. Правда, потом вновь на ровном месте ставили меня, салагу, на место, подставляли, заставляя потеть, а после вновь делали все серьезно.

— Готов? Три. Два…

— Мой предмет покажется тебе несерьезным, — скалилась очередная сеньора-без-имени. Новенькая, раньше ее не было. — Но я прошу отнестись к нему со всей ответственностью. Поверь, то, что ты услышишь здесь, ты не услышишь нигде, и передавать эти знания третьим лицам я не рекомендую.

Лицо сеньоры было неприятным, а взгляд колючим, цепким. Как у профессиональных шпиков. Или преподавателей скользких мозгопромывочных дисциплин, вроде моего преподавателя ИЛА, устроившего памятный разнос. И предмет ее, как и его, назывался так же, «История Латинской Америки».

Впрочем, пообщавшись с этой теткой позже, я изменил мнение и о ней, и о предмете. Тетка, несмотря на суровость, оказалась доброжелательной. Походя раскрывала мне такие секреты истории государства и клана Веласкес, что за воротами я бы душу отдал за их знание. Секретные протоколы, договора, схемы отмыва денег первыми венерианскими правительницами, подковерные интриги вокруг императорского трона на Земле и тайные причины конфликтов между кланами, выбиравших ту или иную сторону, то есть сажавших тех или иных императоров. Без цензуры, без редакции надзирающих органов, без утайки деталей, совершенно меняющих представления о давно изученных… Пардон, зазубренных событиях. Интересный предмет! Сеньора мне даже понравилась бы, не нажимай она так часто на ключ мотиваторов. Но предмет ее я все-таки полюбил искренне и всем сердцем. В наши дни редко где можно услышать правду. Настоящую правду.

Оказывается, вся история войны за независимость вольного королевства — часть срежессированной игры между имперскими семьями и спецслужбами, в которой кое-кто благодаря форсмажорам, стечению обстоятельств, вылез наверх, «кинув» тех, кто вкладывался в проект изначально. Отнюдь не Сантана и Феррейра должны были править юной Венерой, а королева Аделлина играла там совсем не первую скрипку. И мне еще больше стало жаль наших королев, варящихся в этой каше полтора столетия. А громкие и блестящие победы нашего оружия в той и следующей войне, оказывается, стали возможным не благодаря мужеству и отваге колонистов, а деньгам, щедро вливаемым заинтересованными кланами Венеры в разборку в верхах Империи…

Увлекшись, сеньора рассказывала не только почему и как это происходило, но почему официальными признаны совсем другие версии развития событий. Потому, что народ должен есть то, что ему дают, что патриотично и не бросает тень на всю нашу гнилую систему власти, создавая иллюзию совершенно другого государства. И эти знания не могут не пригодиться для моей потенциальной карьеры, если меня все же возьмут в команду королевы. А потому я вникал в тонкости хитросплетений этих интриг, чтобы позже, самому, при необходимости взять на вооружение.

— Ну, здравствуй, Хуанито.

Это был кабинет Катарины. Сама она сидела, развалившись в кресле. Я прошел и присел напротив.

— Все правильно? Я туда попал? — поинтересовался я, указывая на козырек с завихренной перед глазами картой, приведшей меня сюда для прохождения следующей дисциплины. Она кивнула.

— К сожалению. Я не смогла убедить руководство, что моя кандидатура на роль преподавателя этого предмета не самая лучшая, а раскрывать подробности наших взаимоотношений посчитала излишним. Так что, малыш, нам придется работать вместе, несмотря ни на что. Мишель настояла, чтобы именно я вела этот предмет.

— И что за предмет такой, важный и таинственный? — усмехнулся я.

— Манипулирование. Женщинами, — с самой серьезной миной ответила она.

Я раскрыл рот, порываясь что-то сказать в ответ, но что именно сказать не придумал.

— Круто! — все же выдавил я.

— Не то слово, малыш! — поддержала она. — И не думай, что здесь будет легко — спуску тебе я давать не намерена. — Ее глаза блеснули. Это важный предмет. САМЫЙ важный, — подчеркнула она это слово. — Важнее всего, что тебе здесь преподают.

Я пожал плечами, дескать, не спорю. И жест этот ей не понравился.

— Королева — женщина, продолжила она после оценивающей паузы, грозовым голосом. — Испытывает в силу возраста к тебе материнские чувства, и это можно и нужно использовать, если хочешь куда-то вылезти.

Инфанта, наследница престола, которой тебе рано или поздно придется давать присягу, женщина. Причем, практически твоя ровесница, ею при желании можно вертеть направо и налево.

Глава корпуса телохранителей, членом которого ты являешься, и на который всю жизнь будешь опираться, женщина. И ею всегда будет женщина, сколько бы лет ни прошло.

Далее, весь кадровый резерв клана Веласкес. Сам понимаешь, кто это.

— Бывшие ангелочки, — ответил я. Она кивнула.

— На ключевых постах планеты их всегда будет множество — Веласкесам просто некуда от этого деться. А значит, если ты умеешь грамотно манипулировать ими, ты всегда будешь на шаг впереди конкурентов. Это объективный закон реальности, и ты должен вырубить его себе в памяти, как скрижали, на века.

Я задумался — она меня озадачила. Не ждал, что настало время ТАКОЙ правды. Все в лицо, без намеков. Манипулировать королевой?.. Инфантой?.. Главой корпуса, при живой главе корпуса, а так же, возможно, Советом офицеров?.. Да запросто! М-да!..

— У нас тут есть один русский бухгалтер, — продолжила Катарина, дав мне почувствовать кайф от предыдущих ее слов. — Неплохо устроился, хотя ты это и так знаешь. Манипулирует всеми сеньорами, стоящими у власти в данный момент, и делает это успешно, много лет. У него есть козыри, Хуанито, его до сих пор любит королева, и его дети — наследники престола. Это такие мощные факторы, что с его умением и чутьем он непотопляем.

— Но он с самого начала был мужем принцессы, — продолжила она, повысив голос. — В которого та втрескалась по уши. Обладал стартовыми факторами, о которых можно только мечтать. Вся его задача свелась к тому, чтобы развить и укрепить свое положение. У тебя же, в отличие от него, никаких особых условий старта не будет.

Везение? — усмехнулась она. — Да, и ему повезло, и ты юноша везучий. Но вспомни недавние события и ответь, могут ли там, наверху, — она указала пальцем в потолок, — решить, что ты исчерпал свой лимит везения? Как думаешь?

Она знала куда бить. Кажется, я сгорбился и опустил голову. Она озвучила то, над чем я размышлял не один день, чего боялся и боюсь — что удача повернется ко мне задом. Ведь не может везти все время, когда-то у благоволящих высших сил должен выдаться и выходной.

— Везение и интуиция, малыш, это вещи, которые должны податься как соусы, как приправа, — вбивала она меня в землю. — Основой же блюда должно являться знание. Железное знание, умение, и моя задача научить ему тебя, балбеса. У тебя не будет ничего, кроме головы на плечах, а вокруг будет вся аристократия, включая двух взбалмошных особ королевской крови. Не считая самой королевы, конечно. — Она улыбнулась. — Теперь понял, что я хочу тебе сказать и для чего такая преамбула?

— Да, — вырвалось у меня. Отчего-то в этот момент я вспомнил свою аристократку и разговор с Паулой у эскалаторов. «Она задавит тебя. Поиграется и выбросит на помойку, когда надоешь…»

Я должен уметь защищаться от принцесс. Я должен уметь защищаться от аристократии, хотя бы слабой ее половины. И я должен уметь защищаться от избранницы, какой бы она ни была. Слишком много «должен». И этот предмет для меня — подарок небес.

— Вижу, понял, — ухмыльнулась моя куратор. — Тогда начнем. — Она протянула браслеты с ошейником. — Несмотря на заявления различных так называемых «ученых», мозг мужчины и женщины отличается существенно. Мужчины более склонны к анализу, рационализму, у них развито абстрактное и пространственное мышление. Женщины же существа эмоциональные, слабо дружащие с анализом и пространственным мышлением, чересчур подвержены догмам. Все это — слабости, Хуанито. Основа того, что можно использовать для манипуляции.

На первом этапе я не буду загружать тебя слишком сильно, постичь эту науку ты можешь только на практике. Моя задача лишь объяснять и направлять. И в отличие от девочек, проходящих сходную дисциплину, — она вновь усмехнулась, — объектов приложения у тебя предостаточно.

Для начала ты должен понять женщин, понять, как они думают. И пользуясь этим, уметь их очаровывать. Держи. — Она протянула мне одну из книг, лежащих перед ней на столе. Я повертел в руке — стандартный женский любовный роман. Любовно-приключенческий, пардон, со стандартным самцом-«принцем», который встречается главной героине, и всеми сопутствующими соплями.

— Что это?

— А ты не видишь? Можешь прочесть название, если это тебе о чем-то скажет.

Кажется, я скривился.

— Это классика, Хуанито, — усмехнулась она. — Книга, прошедшая испытание временем. Я подбирала только самые лучшие экземпляры, самых лучших авторов. Но главное, это книга, написанная женщиной и для женщин. Чувствуешь?

Кажется, начало доходить.

— Ты должен вникнуть в повествование и понять, что же хотела донести автор. Что актуально для читательниц. И поняв, суметь этим оперировать.

Задание следующее. Ты должен прочитать… Скажем, пять глав. Пока пять. Прочитать внимательно, не торопясь. И пересказать мне содержимое этих глав так, чтобы мне стало интересно, заинтересовать меня. В перспективе задания будут усложняться, но начнем мы с простого.

Я открыл книгу, на пластиковой обложке которой типовой мускулистый самец облапывал знойную черноволосую сеньору такой красоты, которая среди латинос встречается не часто. Облапывал культурно, цензурно, лишь обозначая свои действия, показывая этим, какая сумасшедшая волна эротики кроется внутри произведения.

— Ты представляешь, что требуешь? — покачал я головой.

— Представляю, — кивнула она. Ее так и распирало от улыбки. — Но ничем не могу помочь.

— Да понимаю… — Я тяжело вздохнул.

— Ах, да, — вскинулась Катарина, что-то вспомнив. — Тренироваться на членах тринадцатого взвода запрещаю. Как и на «зелени». Выбирай цели среди кадрового резерва, если получится — среди хранителей. Это касается не сегодняшнего задания, пока ты мало кого сможешь очаровать, а на перспективу.

— Почему кроме своего звена? — прикинулся я дурачком, хотя прекрасно понимал, почему.

— Потому, что близкие отношения на данном этапе вам противопоказаны, — сверкнула она глазами. — Если ты сорвешь ситуацию с петель, даже я ничего не смогу сделать, чтобы вернуть статус-кво. К сожалению, кроме тебя это понимает только Паула.

Тебе ставить их на место, Хуан, — продолжила она с воодушевлением. — Всех их. Манипулировать ими, если так доходчивее. То, что ты начал делать с Гюльзар — это правильно, это хорошо, но кроме нее их еще четыре человека, и каждую тебе придется чем-то брать. Особенно Кассандру.

— Кассандру? — Я опустил момент, что целью «работы» с Гюльзар было желание помочь ей, а не набросить поводок. Она меня не поймет. Как и момент, откуда она об этом узнала. Жучки стоят, до сих пор, я знаю об этом, и ладненько.

— Не думаешь же ты, что комвзвода просто так сдаст тебе бразды правления? — усмехнулась Катарина. — С итальянкой тебе понадобится просто ювелирная аккуратность. Потому мой совет, оставь все свои предубеждения за воротами и начинай работать. Работать серьезно, подавляя гормоны и эмоции. Никакой личной жизни, Хуан, не время. Я зайду в конце занятия, посмотрю, что у тебя сегодня получилось. Начинай.

Она встала и показно прошлась к гермозатвору. Вышла. Я остался один. Не так, я остался один с книгой, но в книге этой затаились сотни женщин, если не тысячи, науку обхождения с которыми мне предстояло постичь.

Рука моя перевернула обложку, а глаз еще раз прочитал имя автора и название произведения. Начали…

* * *

Январь 2448, Венера, Альфа

— Так не бывает! — Девушка задумчиво трясла головой. — Я понимаю, он приказал подчистить всю возможную информацию, но не могли же его люди подчистить настолько тщательно?! Это же титанический труд! Сколько времени для этого должно понадобиться?!..

Лана молчала. Теребила лямку винтовки и молчала. Ей нечего было на это сказать. Прошло много времени, очень много, горячих следов не осталось, а все «холодные» вели в тупики. Но своей вины она не чувствовала.

Да, она обещала помочь. Но реально возможности для этого у нее появились только сейчас. Она не могла распылять силы, вначале нужно было завершить то, что взвалила на нее королева — комплектование оперативной группы, и только потом разгребать дела этой непоседы. Это ее святая обязанность и как хранителя, и как главы группы. А еще, доверие такого человека, как Лея, не дается просто так, и подвести свою королеву она не могла. Да-да, свою. Она приняла ее, впустила в себя, и не жалеет.

Марс… Там было сложно. Но жизнь гораздо более сложная штука, чем кажется юной тринадцатилетней дурочке из окопа богом забытой планеты. Намного более. Нет, она не предала тех, кто воевал бок о бок с нею тогда, не считает так, просто приняла другую правду, имеющую такое же право на существование, как и та, что они передавали из уст в уста. В конце концов, не важно, кто тобой правит, главное, чтоб был счастлив защищаемый тобой народ. А марсиане, после установления новой власти, после образования подконтрольного Альфе Космического Альянса, намного более счастливы, чем до войны. Королева Лея не унижает марсиан, относится к ним, как к равным, выказывает все положенные знаки уважения, хотя всем ясно, захоти она, и Красная планета станет провинцией Венеры, как тот же русский сектор. И никто не помешает — не сможет. Экономика Марса в росте, сумасшедшем росте, и запитана она почти полностью на Венеру, на ее ВПК. Кроме этого десять миллионов «лишних» рабочих рук, треть граждан республики, уже живут и работают здесь, на Венере, и это не предел — многие до сих пор стремятся пополнить их ряды. На Марс вернулись достаток и благополучие, а главное, уверенность в завтрашнем дне, и по ее мнению, ради этого стоило проиграть войну.

В какой-то степени она предала, да. Вот только она-теперешняя не за тех, с кем волею судьбы воевала плечом к плечу. Сложись ее жизненный путь иначе, вполне могло случиться, что сражалась бы она совсем на другой стороне. Она- теперешняя за тех, кто не брал в руки оружия, кто живет и работает, растит детей. А факты говорят, что им прекрасно живется под пятой новой, преступной с ее точки зрения власти, и неизвестно, победи они, смогли бы обеспечить им такую же жизнь?

А еще факты говорят, что не будь Венеры, планету прибрали бы к рукам русские. Вернули так сказать бывшую колонию. Вся их гражданская война, вся эта кровь, была всего лишь способом выяснить, кто именно из сверхдержав будет владеть красными песками в дальнейшем. На их стороне сражались одни добровольцы, на той — другие. Они получали оружие одного производства, противники — другого. Им припасы доставляли одни корабли, их противникам — другие. Вот и вся разница между сторонами конфликта. Это пат, с любой стороны здесь предательство, как ни крути. Потому она сделала выбор, приняла свою сторону, и не раскаивается в этом, кто бы что ни говорил.

— Это специалисты своего дела. У твоего отца работают лучшие, — потянула она, включаясь в беседу. — И не забывай, сколько времени прошло — были возможности.

Бэль скривила кислую мину.

— Все равно. НИ В ОДНОМ заведении, где мы были и мимо которых шли, не осталось никаких записей. Даже на камерах ограждения стены Центрального парка. Так не бывает. А фотороботы? Ни один так и не выстрелил, ни по одной базе данных! Так тоже не бывает!

Лана знала, пока она занималась комплектованием группы, Изабелла от отчаяния, что не сработали поиски по фотороботу, занялась тем, что вручную вывела на экран всех Хуанов Альфы заданных параметров — семнадцати — двадцати двух лет, и браковала каждого. Лично. Все несколько тысяч, если не десятков тысяч человек. Но своего мальчика среди них найти так и не смогла.

— Ты уверена, что его зовут Хуан? — вновь задала Лана вопрос, который задавала не раз, и которым довела девчонку до кипения.

Да, не уверена, теперь — нет. Хотя поначалу прыгала в лицо, доказывая, что да, его точно зовут Хуан. Сейчас же этот вопрос лишь вызвал очередной тяжелый вздох:

— Мне что, абсолютно всех мальчиков Альфы просматривать? Но их же, наверное, под миллион! Мне жизни для этого не хватит!

— Ну, не миллион, это ты загнула. Но тысяч сто наберется. Может, двести… — философски заметила Лана и приложила все силы, чтоб сдержать улыбку. И так недовольная мордашка ее высочества скисла еще больше.

— Ладно, на выход, — кинула она по общему каналу — машины остановились возле точки на карте, отмеченной желтым маркером конечной цели. Девчонки групп три и два мгновенно рассыпались по карте. Группа три взяла под контроль улицу, группа-два вошла внутрь, игнорируя протесты вооруженного охранника на входе. Впрочем, видя, с кем имеет дело, не особо он и возмущался, лишь доложил по рации о происшествии в высшую инстанцию.

— Чисто, — ожила пятая линия.

— Пошли. — Лана взяла Бэль за локоток и ободряюще его сжала. — Сейчас все выясним, все точки расставим.

Девчонка кивнула и полезла в открывшийся люк.

Комиссар представлял из себя невысокого жирного ублюдка с бегающими глазками. Ублюдка, потому, что Лана знала этот тип людей, и положительным словом охарактеризовать его трудно. На войне, будь он врагом, она пристрелила бы эту тварь не задумываясь, но здесь он представлял власть, и более того, от него зависело слишком многое в их грядущем деле. Но она не сомневалась, он берет взятки, покрывает бандитов, обирает собственных сотрудников, и вообще считает себя маленьким царьком в подотчетном районе. И еще, несмотря на испуг — не каждый день к тебе заявляется принцесса крови в сопровождении кровожадных ангелов — добиться от него чего-нибудь будет не просто. Такие мрази не из пугливых.

— Пожалуйста, присаживайтесь, ваше высочество! — раболепно кланялся комиссар, придвинул стул вслед за Бэль, усадив напротив своего места. Затем, смешно дергая ногами, оббежал стол и сел в собственное кресло. — Чем могу вам помочь?

Лана присела на подоконник выходящего на улицу окна, красноречиво положив винтовку на колени дулом в направлении комиссара, и нацепила на лицо беззаботное выражение. Первый раунд за девчонкой, это ее проблема и ее мальчик. Она же будет смотреть и думать, чем можно помочь в случае чего.

Изабелла прокашлялась.

— Сеньор…

— Жезуш. Фредерико Жезуш Жункейра, ваше высочество! — представился комиссар, вновь склонившись. Лану поразило, как обильно он в этот момент вспотел.

— Сеньор Жезуш, — кивнула Изабелла. — Мы приехали, чтобы прояснить некоторые подробности происшествия, произошедшего на территории вашего участка пару месяцев назад.

Кажется, комиссар вспотел еще сильнее, пот начал скатываться у него по вискам, а глаза чуть не вылезли из орбит.

— Разумеется, я сделаю все, что в моей власти, чтобы помочь вашему высочеству! — вновь склонился он. — И если понадобится, даже больше! О каком именно происшествии идет речь?

Изабелла задумалась, пытаясь прочесть этого типа и выработать стратегию разговора. Что он скользкий она поняла, однако опыта общения с такими у нее не было.

— Одна моя приятельница пару месяцев назад… — она назвала дату — …гуляла по территории вашего района со своим спутником. Знаете, мы тоже люди, иногда хочется просто пройтись, по обычному району, среди обычных людей. Но проблема в том, что на них напали. Хулиганы.

— Местные? — заинтересованно потянул комиссар.

— Скорее всего, — ответила девчонка. Лана громко хмыкнула. — А может и нет, этой информацией мы не располагаем, — поправилась Изабелла.

— Когда, говорите, это было?

Комиссар тут же активировал прямо на столе голограмму визора и принялся лихорадочно что-то искать. Изабелла повторила.

— Нет, информации в журнале происшествий нет. Простите, ваше высочество, вы ничего не путаете?

Брови Изабеллы грозно сдвинулись, но она сдержалась, хотя Лана понимала, чего ей стоило с ее характером.

— Нет, сеньор Жезуш. Я ничего не путаю. Моя подруга шла по вашему району. — Она назвала улицу и время происшествия. — На нее и ее спутника напали хулиганы. Попытались избить их. Но ее охрана расстреляла их капсулами со снотворным. Вы должны знать, сеньор Жезуш! Такое происшествие не может остаться незамеченным!

Лана видела, как побледнел комиссар. Рука его, которой он листал голограмму, мелко задрожала. Однако контроль над собой он не потерял.

— Но вы можете убедиться, сеньора! Данных о происшествии нет! Я не могу сказать, кто напал на вашу подругу!

— Сеньор комиссар! — все-таки вспыхнула Бэль и привстала. — Я сама лично слышала сирены машин гвардии! Машины были там, а значит, происшествие должно было быть зарегистрировано! Хотя бы как ложный вызов!

— У меня нет о нем никакой информации, ваше высочество! — обрел вдруг непонятные силы комиссар и тоже привстал, в ответную. Не ожидавшая такого наезда Изабелла стушевалась. «А он не так плох!» — подумала про себя Лана. — Если это и произошло, возможность чего я не исключаю, в журнал оно по каким-то причинам не попало! И я ничем, совершенно ничем не могу вам помочь!

— Может, походатайствовать о служебном расследовании на вашем участке? — продолжала давить Изабелла, не понимая, что несет ее не туда. — Чтобы в следующий раз у вас было чем помочь в такой ситуации?

Комиссар успокоился, выдавив Изабелле милую воспитательскую улыбку.

— Это ваше право, ваше высочество. Имея ваши возможности, вы, разумеется, можете походатайствовать об этом среди инстанций более высоко стоящих, чем мой скромный отдел. Но я, именно я, ничем не могу вам помочь. Прошу прощения!

Он опустился назад, в свое кресло и облегченно вздохнул. Лана на его месте вздохнула бы так же — еще бы, поставить на место зарвавшуюся девчонку королевских кровей! Кровь-то королевская, но сама — сущее дите!

Бэль поняла, что проиграла, что выбрала неверную тактику, и сделала следующую ошибку — начала канючить.

— Сеньор комиссар, пожалуйста, помогите! Мне нужно найти этого человека! Парня, что был тогда с моей подругой! Только его имя! Это жизненно необходимо!

Комиссар оскалился:

— Простите, сеньорита! Я уже все сказал! — И развел руками. Это был его триумф. Лана не могла мысленно ему не поаплодировать.

— Но может ваши подчиненные могут что-нибудь знать? — не унималась девчонка. — Из тех, кто ездил тогда на это происшествие?

— Если желаете, сеньорита, я могу вызвать к себе всех своих подчиненных, по очереди. И вы лично допросите каждого. Хотите, я отдам такой приказ, прямо сейчас? И мы вместе установим истину, что же тогда все-таки произошло и почему дело не получило официальный ход, и даже не было зафиксировано?

— Я…

— Спасибо, сеньор комиссар. Вы немало помогли нам! — перебила Лана, не давая девчонке опозориться окончательно. Встала, зацепила Изабеллу за локоть и потащила прочь.

— Но я… — Та пробовала сопротивляться, но это было бесполезно.

По ее знаку девчонки группы-один окружили их и установленным строем вся их процессия, под ошарашенные взгляды сотрудников участка, начала шествие к выходу.

— И что теперь? — Бэль сидела на заднем капоте, обняв колени, положив подбородок на руки. Вид у нее был жалкий.

— Что-что! — передразнила Лана. — Втыкать тебе буду, вот что! Ты совершенно не умеешь разговаривать с людьми! — И она вкратце пересказала ей ошибки, которые та допустила.

Девчонка сидела красная, как рак, опустив глаза. Конечно, стыдно, а как иначе.

— Теперь он понял, что это была ты, что нападение было совершено на лицо королевской крови. А значит люди, замешанные в этом, по чьей указке он удалил данные, окончательно отдадут концы в воду — во избежание. Никто не захочет связываться с королевским кланом, это самоубийство. И будет самым прискорбным, если уберут его самого.

— Даже так? — девчонка подняла и округлила глаза.

Лана пожала плечами.

— Может быть. Я не исключаю такое развитие событий. Мы же не знаем, с кем ты тогда связалась, кто на тебя напал. Но это определенно авторитетные в преступных кругах люди. Очень авторитетные.

Бэль передернуло.

— Бедный Хуанито… Как он там?

На это Лана не смогла сказать ничего. Зато подытожила услышанное и увиденное сегодня:

— Итак, комиссар замял то дело тогда, в угоду кому-то темному, но влиятельному. Но если прислать сюда специалистов, они мигом расколят и его, и его покровителей. Но, как понимаю, тетю Алису подключать к этому делу тебе запрещено, — скорее констатировала она, чем спрашивала. — Отец рассердится, что ты играешь нечестно.

Девчонка со вздохом кивнула.

— Потому вижу три варианта. Первый — явиться в участок еще раз и выбить из комиссара информацию о покровителе, замешанном в том деле. Силой. Плюс варианта — это верняк, мы точно его расколем. Опыт есть. Минус — это превышение всех возможных полномочий, скандал, последствия такого шага трудно просчитать. Мы — твоя охрана, частные лица, даже не представители какой-нибудь государственной структуры. Представь заголовок: «Нападение ее высочества на участок гвардии»? Звучит?

Бэль вновь передернуло

— Мама меня убьет.

— Второй вариант, — улыбнулась Лана. — Надо подумать и найти все-таки кого-нибудь наделенного властью, наделенного полномочиями. Но сделать это в обход отцовского запрета. То есть, это должна быть не тетя Алиса, а кто-то… Я даже не знаю, кто. Надо думать.

Изабелла отрицательно покачала головой.

— Я не знаю, кого можно подключить. Я уже думала. Пока никто не придумывается. А третий вариант?

— Третий — тот же первый, — Лана хмыкнула. — Но сделать это, выбить сведения, должны не мы, а фрилансеры. Наемники. Которым ты заплатишь деньги золотом. Суть та же, но риск немного меньше, согласись?

Девчонка была согласна, что меньше, но все же отрицательно покачала головой.

— И что? Больше никаких вариантов?

Лана пожала плечами.

— По-моему, мы уже все перепробовали.

Какое-то время Бэль сидела в задумчивости, но вдруг резво соскочила с капота и активировала перед собой меню навигатора:

— Придумала! Я знаю, кто нам поможет! Есть такой человек!

Набрав что-то в системе связи, она подождала какое-то время и произнесла:

— Фрей, ты занята? Да, мне нужна помощь. Не срочно, но важно, жизненно важно. Нет, как инфанты и наследной принцессы, наделенной властью помощницы матери. Хорошо, через полчаса подъеду.

Когда она разъединилась, Лана не смогла не поддеть:

— Продаешь душу дьяволу?

— Она же моя сестра, — беззаботно пожала плечами Изабелла. — Кто кроме нее?

Лане осталось лишь покачать головой.

Девчонка рассказала ей про встречу с сестрой в галерее. Она в курсе, в отличие от самой Фрейи и ее охраны. Но данных с внешних систем слежения охранявших ее девчонок в архивах она не нашла. И это, если честно, настораживало.

— Хорошо. Куда ехать?

* * *

Опекун Ноябрь 2447, Венера, Альфа, Золотой дворец.

— Вызывали, сеньор?

Девушка вошла в сопровождении Даниелы, от вида которой его превосходительство скривился.

— Присаживайся, — указал он на кресло напротив себя. Девушка кивнула и послушно села. Даниела осталась стоять.

— Спасибо, ты свободна! — сказал он ей открытым текстом. — Не смею задерживать!

Та громко вздохнула и вышла, всем видом выражая недовольство. И он ее понимал: как же, глава опергруппы, а проморгала доставку к нему этой девочки! Причем девочка — ее же подопечная, пускай и временно отстраненная.

Он подозревал, что ту от него прятали намеренно и видел в этом руку Гарсия. Однако, Елена не всемогуща, а девочке, как и всем, хоть иногда нужно выходить в город, ибо ее отстранили от работы хранителя, но в правах не понизили. И сегодня, наконец, его люди смогли ее перехватить.

Его превосходительство на секунду прикрыл глаза и сделал упражнение на концентрацию, стремясь унять раздражение, собраться с мыслями. Последнее время он стал очень нервный, и дело не только в Даниеле, постоянно лезущей на глаза и качающей права. То, чего он боялся, началось, а он потерял все нити управления процессом.

Меж тем девочка вжала голову в плечи. Он хорошо знал ее, их взвод часто приставляли к нему. На нее лично он никогда не окрысивался, но пара ее товарок взбучку получала — ничего хорошего от беседы с ним та не ждала.

— Удивлена? — спросил он почти отеческим тоном, пытаясь хоть немного погасить неприязнь. Та вздохнула и покачала головой.

— Немного, сеньор.

— Как думаешь, о чем я хочу с тобой поговорить?

— О моем отстранении, сеньор.

Он кивнул.

— Да. Тебя ко мне до сих пор не вернули. Я считаю, это дело времени, но время затягивается. И мне это не нравится.

— Какое вам до меня дело, вернули меня или не вернули? — ехидно усмехнулась она. — Вам плевать на нас.

— На вас всех — да, — заметил ответил он. — Но персонально с твоим взводом я сработался, мы нашли общий язык, чего нельзя сказать о ваших сменщицах. Я слишком берегу свои нервы, чтобы лишний раз проходить такую встряску.

Камиллу передернуло. Дон Козлов тот еще эгоист. Но, к сожалению, он бывший муж королевы, отец ее детей, и они обязаны защищать его, как бы к нему ни относились.

Его превосходительство не любил ангелов, это не являлось секретом. При любом удобном случае он вставлял им палки в колеса, делал дурами. Придирался к мелочам, доводя девчонок до слез, особенно молодых и неопытных. Развлекался так. И он был слишком весомой фигурой, чтобы офицеры могли с этим что-то поделать. Однако, и отделаться от сопровождения ангелов он не мог, королева ответила ему однозначным отказом, а следовательно, ему все-таки выгодно иметь налаженные отношения с охраной, хотя бы на минимально приемлемом уровне. И их взвод этого уровня достиг.

Однако все закончилось после ее отстранения — на внеплановую проверку отправили весь взвод. Девчонок, в отличие от нее, без лишения статуса, но им от этого не легче. Теперь они все безвылазно сидят на базе, чего-то ждут, но их, несмотря на твердые выводы комиссии об адекватности, изо дня в день оставляют в резерве.

— Я хочу, чтобы ваш взвод вернули, — произнес дон Серхио, слегка повышая голос. — Я и так уже поменял два подразделения за полтора месяца. Потому пытаюсь понять, что такого таинственного в твоем отстранении?

Из груди Камиллы вырвался вздох.

— Я сама не понимаю, сеньор!

— Так, может, расскажешь? — Он улыбнулся. И она поняла, что он знает. Все знает. А их беседа — не более, чем прелюдия. Но к чему? К вербовке?

Камилла попыталась расслабиться, несколько раз сделала дыхательное упражнение. Вряд ли вербовка — не того она полета птица. Скорее всего, пристрелка. И ей не стоит уходить в глухой «отказняк». Наверняка за нею следят, а сеньоры офицеры любят играть в такие игры — вцепятся в нее, как клещи, им только дай его превосходительство в лужу посадить. Нет, за ними всеми… Присматривают, за всеми хранителями, чтобы не постукивали «налево». Но за опергруппой дона Козлова присматривают особенно. А сейчас, когда ее вежливо «пригласили», привезли к нему почти силой, наказующие возьмут ее в капитальную разработку. И сам дон Козлов, кстати, не может не понимать этого. То есть он сам задумал поиграть с наказующими, и ломать всем им кайф не стоит тем более.

«…К тому же все они — сильные мира сего, а с таковыми надо дружить, — пронеслось у нее в голове. — Кто знает, сейчас она слепая пешка в их играх, а завтра р-раз! И вернулась в ряды хранителей! Ведь ясно же как день, ее взвод ни при чем, их не выпускают из-за нее одной. А значит, надо попытаться выторговать возможность вернуться, поучаствовав в этой глупой игре».

Камилла расслабилась и приготовилась к интересному поединку. А как иначе, беседы по душам с этим человеком всегда поединки!

— Я не знаю, что рассказать, сеньор, что вы хотите услышать. — Она улыбнулась. — Мне кажется, вы сами прекрасно осведомлены о произошедшем, а передо мной ломаете комедию. Я не права?

Дон Серхио довольно рассмеялся

— Да, я осведомлен И это не дает мне покоя. Хранитель, прошедший психологическую подготовку, вдруг теряет самообладание в рядовой стычке с каким-то неопытным мальчишкой? Такого не может быть. Не может, потому, что не может быть в принципе. Но судя по моим сведениям, это произошло. Вот я и задался вопросом: «Почему?» Если забыла, напомню: вы — мой взвод, мой собственный. Ты охраняла меня, и даст бог, будешь охранять в будущем. Я хочу знать, что произошло, не со страниц скупых отчетов, не от своих осведомителей, которых, поверь, у меня в вашем заведении хватает, а от тебя самой. Лично.

Камилла покачала головой.

— Сеньор, но мне и вправду, нечего вам сказать.

— А я думаю, ты ошибаешься. — Смешок. — Начни с того, отдаешь ли ты отчет, что та ситуация не могла быть возможна? — Дон Серхио пробуравил ее взглядом насквозь. Она поежилась.

— Да, сеньор. Отдаю.

— А что комиссия? Разделяет эти взгляды?

— Думаю нет, сеньор. Они настаивают на срыве. Все мы люди, у всех может быть.

— А на самом деле?

Его глаза смеялись. И Камилла расхрабрилась:

— На самом деле, конечно, отдают, сеньор. Да, все мы люди, никто не застрахован от подобных срывов в общении с близкими. Но он не близкий, и мы всего лишь играли в карты. Я так понимаю, вы и сами это знаете, иначе бы не задавали мне эти вопросы.

Хозяин кабинета согласно кивнул.

— Разумеется. Но тебе они ничего не говорят. Играют в молчанку. Ты же и сама понимаешь, что лучше не распространяешься о догадках даже внутри взвода. Сорвалась — и сорвалась. Так?

Отвечать было не обязательно.

— Потому, что у комиссии всего два выхода: либо поставить под сомнение методики корпуса, безошибочно работающие, как часики, почти столетие, либо все-таки признать, что Хуанито — мальчик особенный, дружит с нечистой силой, продал душу дьяволу или что-нибудь в этом роде. Темное дело. И ни один из них неприемлем.

— Зачем вам я, сеньор? — глядя на него в упор, спросила она. — Вы и так осведомлены гораздо лучше моей скромной персоны. К чему этот разговор?

Дон Серхио расслабился, откинулся на спинку кресла.

— Я же говорю, просто хочу послушать тебя, как очевидца. Как участника событий. Что ты в этот момент чувствовала? Почему сорвалась? Как сама оцениваешь произошедшее? Неужели это противозаконно?

Она покачала головой, пытаясь понять, как лучше всего реагировать. Пока она этого не знала, потому продолжала плыть по течению, выслушивая со стороны потенциального противника откровенность за откровенностью. Но за откровенность надо платить, а может ли она это делать? Имеет ли право, или это конфиденциальная информация?

И она решилась. Этот человек УЖЕ знает все, что произошло. Знает гораздо больше комиссии, ибо телячьи глаза тех сеньор, хлопающих ресницами в попытке самим себе объяснить ее поведение, не выражали абсолютно никакой осведомленности. Дело спустили на тормозах, но спустили за отсутствием каких-либо выводов, а не чтобы что-то скрыть. Скрывают же они все подряд, по инерции, потому, что положено. Такого же собеседника, как дон Козлов, еще поискать!

— Нет, не противозаконно. — Вздох — Это сложно описать словами, сеньор… — Она прикрыла глаза и попыталась вновь пережить то, что чувствовала тогда. — Он будто затягивал меня. Я спорила, боролась, а он втягивал меня все глубже и глубже. И в один момент я просто не смогла выбраться.

— Откуда выбраться?

— Из спора. Он давил на меня, я будто чувствовала и переживала все, что он хочет сказать. Он говорил, а я окуналась и окуналась в это. И меня брало зло. Зло не только от того, что он говорил, но и от того, как он это делал. И оттого, что это делал он .

Он будто выворачивал душу и показывал всем ее на просвет. Словно издевался. Меня бесило это, я чувствовала, что еще немного и сорвусь, но не могла побороть себя и взять в руки. И в один момент сорвалась.

— Сумбурно! — выдавил ее собеседник после молчания.

— Я не смогу подобрать иные слова, сеньор, — ответила она. — Я это чувствовала, а чувства сложно описать.

— Ты знала, что на грани срыва, но не могла «выплыть» из этого омута, — переспросил он, но больше это походило на констатацию. Камилла промолчала.

— Что вообще можешь рассказать об этом пареньке? — усмехнулся его превосходительство. — Не относительно того случая, а в целом? Какой он в жизни? Что делает? Как к нему относятся?

— Разве этого нет в ваших отчетах? — не могла не съязвить Камилла, но его превосходительство отнесся к ее выпаду, как слон к таракану.

— Скажу, сложно с ним. — Камилла пожала плечами. — Непонятный он. Жесткий, принципиальный, себе на уме. Насколько я знаю, до сих пор ни с кем в нашем курятнике не спал, хотя негласная охота на него идет. На мой взгляд, это о многом говорит.

Его превосходительство кивнул, выражая согласие. Действительно, в целеустремленности юноше не откажешь.

— Он хочет добиться цели и ставит на карту все. И это все, что я могу сказать о нем в целом.

— А в жизни? Плохой он, хороший? Злой, добрый?

— Не знаю, сеньор. — Камилла покачала головой. — И не злой, и не добрый. Пока это никак не проявилось. Но глаза у него…

— Что глаза?

— Угроза в них. Опасность. Будто говорят: «Не подходи! Хуже будет!» Это сложно описать, но девчонки в основном это чувствуют и боятся подходить.

— Боятся его трогать, обижать, — перевел его превосходительство. Камилла кивнула.

— Мы его слишком мало знаем, чтобы судить наверняка. Если окажется, что он… Не из крепких духом, ему придется несладко, поверьте. Если же взгляд соответствует… Я не знаю, что будет, сеньор. Может быть его даже и примут. — Его превосходительство улыбнулся. Звериные порядки корпуса не являлись для него секретом. —

— Может быть?

— Ну, вы же и сами все понимаете, — усмехнулась она. — Он — мальчик. Чужой. Вот вы сколько на этой планете? — перешла она в наступление, решив попытаться хоть раз уколоть дона Серхио лично. Другой такой возможности у нее не будет. — А своим так и не стали. Вы все равно чужак, хотя именно вы, как говорят, вытащили страну в свое время из пропасти. То же и с ним. Он чужак, сеньор. Мальчик.

— А с его собственным взводом что? — Его превосходительство проглотил шпильку, хотя внешне не подал вида. Впрочем, Камилла понимала, сегодня ей за это ничего не будет.

— Девчонки от него без ума. — Камилла покачала головой. — Защищают. Отсекают от других.

— Спят с ним?

— Нет. Он вписался как напарник, они держат его за своего, а со своими не спят.

— А со своими не спят… — зачем-то повторил его превосходительство и вновь задумался. — А что он сделал для того, чтобы они считали его своим? Я понимаю «пятнашку» — Мари-Анж сорвалась, а он… Прибежал к ней, нарушив приказ. Но что с «чертовой дюжиной»?

Камилла вновь пожала плечами.

— Не знаю, сеньор. Но они за него горой.

— Вы общаетесь с ним? Сейчас?

— Да, сеньор. — Она утвердительно кивнула. — Но редко. У него учебка, нам некогда.

— Однако, ты все про него знаешь.

— Но это же корпус, сеньор.

— Телеграф… — в задумчивости потянул его превосходительство, встал и прошелся по кабинету.

— Мне нравится, что ты поняла главное: не может просто так хранитель съехать с катушек. Это хорошая новость. Плохая новость — это секретная информация.

— Если бы она была секретная, меня бы… Я бы… — Камилла сбилась. И нарвалась на веселый взгляд его превосходительства.

— Секрет можно сохранить двумя способами. Либо запрещая его раскрывать, либо не акцентируя на нем внимания. Люди не склонны трепаться о том, что не считают важным. А ты не должна была этого делать ввиду своего позора. Они понадеялись, что ты будешь благоразумна. И до сего дня у них получилось.

Его превосходительство подошел к огромному окну, за которым открывался вид на зеленоватое вечернее небо Венеры. Камилла замерла с открытым ртом.

— Но зачем вы говорите это мне, сеньор? Вы хотите…?

— Нет, не хочу. Мне нет выгоды от твоего исчезновения, наоборот. И осведомителей у меня хватает.

— Тогда что? — не понимала она.

— Ты знаешь, что на этого мальчика большие планы? — усмехнулся он. Камилла скупо кивнула.

— На уровне слухов, сеньор. Точной информацией никто не владеет.

— И слава богу, что не владеет! Тем не менее, на этого мальчика, Камилла, большие планы. Твоя же задача — сделать так, чтобы с ним ничего не случилось. По возможности, естественно, но я знаю твои возможности в вашем «курятнике».

— Не понимаю, сеньор, — поежилась она.

— Ты сама сказала, он — мальчик. Чужой. А вокруг девочки. А значит, он может совершить множество ошибок, которых можно избежать, если за ним кто-то будет негласно присматривать.

— Зачем вам это, сеньор? — не поняла она. Происходящее не вписывалось ни в одну предполагаемую ею схему. Дон Серхио усмехнулся.

— Это мое дело. Но с него не должен упасть ни один волос. Это все, что я могу тебе сказать. Опекай его, девочка, и я не забуду тебя.

— Например, походатайствуете насчет возвращения в хранители? — улыбнулась она. Он улыбнулся в ответ:

— Непременно!

Когда Афина вышла, его превосходительство обошел стол и со вздохом опустился на место. В течение часа Камилла должна попасть на допрос к Мишель или Гарсия. Или к обеим сразу. Естественно, отпираться и что-либо скрывать у нее не возникнет даже мысли. Но услышат сеньоры офицеры немного не то, что ожидают от человека, отдавшего приказ на ликвидацию мальчишки вместе с десятком ангелочков. Совсем не то.

Применить серьезные средства для ее допроса они не могут — репутационная потеря. И девочку будут подозревать. Опекать. Тем более, что через час он отправит Мишель ходатайство о ее возвращении к обязанностям хранителя.

Из его груди снова вырвался вздох. Игра. Детсадовская игра, от нечего делать. Но ничего другого ему не остается — в этом гнилом болоте идти на что-то серьезное опасно и чревато. А своей цели он достиг — узнал все, что нужно. Елена же пускай развлекается, ей полезно…

Итак, магия дона Мигеля работает, в мальчишке есть дар. Но проявляется он спонтанно, неосознанно. И что будет дальше — ведомо одним высшим силам.

— Что же ты натворил, сумасшедший старик? — произнес он, смотря в никуда. — И как теперь быть?

На последний вопрос никто не знал ответа.