#p0009sel.jpg

Прелюдия.

Встреча в открытом море с великим лонгиманусом.

Угроза современному подводнику.

Филипп Кусто продолжает:

Однажды летом 1945 года, на берегу скалистого заливчика между Санари и Бандолем на Средиземноморском побережье Франции, отец надел нам с братом на плечи миниатюрные автономные легководолазные аппараты. Потом он взял нас за руки и завел в воду под скалами, на глубину одного-двух метров. Моему брату, Жану-Мишелю, тогда было шесть с половиной лет, мне – четыре года. Я совсем не помню этого первого погружения, но мне часто про него рассказывали: как мы, изумленные подводным миром, принялись наперебой описывать друг другу увиденное и наглотались морской воды.

После того дня ни один из обитателей моря, с которыми мне доводилось сталкиваться, не внушал мне безотчетного страха. Ни один, кроме акулы. А ведь мне пришлось испытать и ожоги от медуз, и укус мурены, меня даже колол симпатичный морской еж. Я встречал немало устрашающих с виду созданий – хвостокола, манту, морского слона, косатку, кашалота. Но укусы и уколы были вызваны моей собственной неуклюжестью, а не злым умыслом животного. Это относится и к акуле; она тоже, на мой взгляд, не убивает беспричинно, но я никогда не забываю, что это единственный из морских обитателей, у которого есть все необходимое, чтобы искалечить, а то и убить меня: и сила, и средства, и побудительные причины. Разумеется, акула – не единственный житель моря, способный убить человека; реестр таких животных достаточно велик. Я могу привести несколько общеизвестных примеров, но такой перечень будет далеко не исчерпывающим. Только биологу под силу составить полный перечень. Есть книжка под названием «Опасные и ядовитые животные моря», она как будто достаточно полно освещает этот вопрос, во всяком случае на современном уровне знаний. В Персидском заливе и водах Индонезии водятся морские змеи длиной до метра, их яд смертелен, но они избегают человека. Смертельным может оказаться также укус некоторых австралийских осьминогов или ожоги от нитей сифонофоры физалии. Кашалот или косатка способны перекусить человека пополам; другие китообразные вполне могут ударом хвоста переломить вам позвоночник. Даже миролюбивый дельфин в принципе может убить пловца тем же способом, которым он расправляется с акулой. Есть также морские крокодилы – гроза обитателей индонезийского побережья. И все-таки ни одно из названных животных не представляет подлинной опасности для аквалангиста. Большинство из них живет либо слишком далеко в открытом море, либо чересчур глубоко, например гигантский кальмар в течении Гумбольдта.

А вот акулы водятся всюду в тропических и умеренных водах; некоторые виды, скажем гренландская акула, обитают даже в полярном океане. Акул находят и на больших глубинах, и у поверхности, даже в эстуариях рек и в некоторых озерах Латинской Америки. Так что акулу можно встретить где угодно, плавая на воде или под водой, и встреча эта может оказаться фатальной.

Человек сумел очистить поверхность земли от большинства животных и многих крупных насекомых, представляющих угрозу его жизни. Если вид не истреблен совсем, остатки его, как правило, заточены в резерват – примером могут служить крупные дикие животные Африки и Индии. Но во многих случаях интенсивная охота свела численность вида до такого минимума, что он практически перестал быть опасным.

Я отнюдь не собираюсь здесь философствовать о поведении человека, хочу только выразить свое сожаление, что столько красоты и богатства уничтожается подчас без достаточных причин. Мне стыдно, как подумаю о чудовищном ханжестве тех, кто якобы принимают меры для охраны вида, а на деле организуют продажу львиного или слоновьего мяса по бешеной цене богатым привилегированным субъектам, место которых скорее в психиатрической клинике, чем в «спортивном клубе». И я не могу не сказать о том, какую боль мы с отцом испытываем, беспомощно наблюдая истребление китообразных, например большого синего кита – от этого самого крупного животного в истории Земли скоро останется одно воспоминание.

Акуле не грозит такая участь. Большинство, из селахий, к которым принадлежат акулы, великолепно приспособлены к своей среде, и огромная численность акул чрезвычайно затрудняет их истребление, даже делает его невозможным. В итоге акула остается одним из последних в ряду опасных для человека животных, с кем он еще не совладал. Селахии распространены буквально всюду, почти все они представляют серьезную, а то и смертельную угрозу для человека, и пока что не придумано надежных средств индивидуальной защиты.

Если добавить, что люди наконец-то задумали всерьез осваивать море и вероятность встреч акулы с человеком намного возрастает, нетрудно понять, как важно узнать побольше о повадках акул. Во многих странах уже учреждены для этого специальные лаборатории.

Отношение человека к акуле окрашено налетом мистики, и, пожалуй, больше всего в этом виновен сам человек. Долго люди вообще не знали, что на свете есть акулы; в английском языке до середины XVI века не было даже термина для их обозначения, пользовались испанским словом «тибурон». К этой лингвистической справке можно добавить, что французское название акулы – «рекен» – происходит от «реквиема» (заупокойная месса); уже из этого видно, какой страх вызывало у моряков появление хищницы около судна. Иные были убеждены, что встреча с акулой предвещает смерть кого-нибудь из членов команды. Из античных авторов только Геродот, Аристотель и Плиний говорят об акулах. Правда, Плиний даже различал четыре рода акул. В более древних сочинениях нет упоминания об акуле, как таковой, хотя не исключено, что первая легенда о селахиях вошла уже в Библию. Линней, выдающийся шведский натуралист XVIII века, твердо верил, что чудовище, проглотившее Иону, было не китом, а большой белой акулой. И после Библии об этом поразительном животном рассказывалось немало историй, главным образом страшных. Верные или неверные, истории эти породили подлинный акулий психоз у всех моряков мира, и не только у них, но и у людей, которые просто интересуются морем, отнюдь не помышляя о плаваниях.

Слепая ненависть человека к акулам уступает по силе разве что чудовищному бешенству стаи голодных акул. Я наблюдал и снимал жуткие сцены жесточайших расправ, когда обычно рассудительные и уравновешенные люди рубили топорами пойманных акул и запускали руки по локоть в окровавленные внутренности, чтобы извлечь крючок с приманкой. Часами возясь с изрубленными тушами, выдергивая крючки в нескольких дюймах от судорожно дергающихся челюстей, от которых они в других условиях старались бы держаться подальше, эти люди словно утоляли некую смутную жажду мести.

Пожалуй, этот психологический феномен, когда даже самый выдержанный человек почти автоматически теряет власть над собой при встрече с акулой, и является причиной многих атак с роковым исходом.

То ли изучая человеческие реакции, то ли исследуя повадки селахий, но человечество должно теперь разработать надежные способы защиты от акул. Иначе освоение океана будет задержано или затруднено, потому что страх будет сковывать большинство непрофессиональных подводников.

К тому же акулы представляют особый научный интерес. Судя по окаменелостям, прямые предки современных акул появились в океанах в начале мелового периода – в мезозое, то есть около ста сорока миллионов лет назад. С тех пор селахий очень мало изменялись. Они перенесли изменения температуры, солености, уровня воды, типа питания. Они представляют собой живой абсурд в том смысле, что их хрящевой скелет сравнительно примитивен, тогда как органы размножения более сложны и развиты, чем у любых других рыб.

В отличие от костистых рыб акулы принадлежат к хрящевым. В свою очередь хрящевые рыбы делятся на подклассы цельно-головых и пластиножаберных. К второму подклассу относятся акулы, в том числе довольно мелкие, известные под названием катранов, и различные скаты, например электрический и скат-гитара.

Рассказывает Жак-Ив Кусто:

Реакции человека при встрече с акулой я бы отнес к числу неуправляемых. Они порождены легендами и питаются рассказами, не заслуживающими никакого доверия. Тщетно доискиваться объективности. Я встречал многих людей, покусанных акулой и выживших, несмотря на опасные раны. Их шрамы выглядят страшно, особенно для меня, подводника, который невольно ставит себя на место жертвы. Каждый раз у меня возникала тьма вопросов, и я жадно слушал ответы, как бы надеясь наконец-то узнать истину. Увы. Большинство жертв не могут описать, что происходило на самом деле, другие же более или менее сознательно приукрашивают. Вот почему я теперь могу сослаться лишь на свои собственные воспоминания, хотя отлично знаю, что они вызовут у других подводников такое же недоверие, как рассказы, слышанные мной.

Вот уже тридцать три года, как я занимаюсь подводным плаванием – с защитой и без, один и в группе, в теплых и холодных водах. И не раз мне приходилось плавать в обществе акул. Акул разного рода, разного нрава, акул, слывущих безвредными, и акул, пользующихся репутацией людоедов. Я и мои товарищи-подводники страшимся акул, смеемся над ними, восхищаемся ими, но так или иначе мы вынуждены работать с ними в одних водах. Олицетворяемая ими скрытая угроза – наш неизменный спутник, и акулам – иногда – удавалось прогнать нас из моря.

Но после тридцатилетнего опыта не пора ли подвести итоги, просеять все свои воспоминания и отделить эмоции от неоспоримых фактов?

В Средиземном море акул мало и несчастные случаи редки. Но уже то, что их мало, придает какую-то особенную торжественность каждой встрече. Моя первая встреча с средиземноморскими акулами (и акулами вообще) состоялась у Джербы, и они произвели на меня чрезмерно сильное впечатление, потому что я не ожидал их увидеть. А вот в Красном море, когда погружаешься среди рифов, встречи с акулами почти неминуемы, там поневоле надо было с ними сосуществовать, и мы вскоре до того расхрабрились, что перестали их замечать. Дошло до того, что у ребят появилось панибратское отношение к этим смирным бродягам, склонность пренебрегать ими и говорить о них только в шутливом тоне. Я восставал против такого снобизма, зная, что он может привести к плачевным последствиям, а ведь и сам не был от него свободен. Человек под водой – существо неуклюжее и уязвимое, и воображать себя сильнее животного, которое вооружено куда лучше тебя, весьма опрометчиво. Опьяненный тщеславием и 19 самоуверенностью, я первое время сам работал под водой и другим разрешал погружаться без защиты в крайне опасных районах. На рифе Хоао Валенте (острова Зеленого Мыса) мы отталкивали и дергали за хвост почти четырехметровых бестий, куда более сильных и проворных, нежели мы, несуразные пришельцы со стальными баллонами на спине, в ограничивающих поле зрения масках, с карикатурными ластами на ногах. В тот день, когда мы с Дюма увидели у Хоао Валенте вдали силуэт великой белой акулы, которую все специалисты считают людоедом, мы похолодели от ужаса и непроизвольно придвинулись поближе друг к другу. Мы заметили акулу раньше, чем она нас. Но как только мы попали в ее поле зрения, акула... перетрусила. Опорожнила кишечник и исчезла, вильнув хвостом. Потом такая же история дважды повторилась в Индийском океане. Оба раза сильное потрясение при виде большой белой акулы сменялось необоснованным триумфом, когда она обращалась в бегство. Каждый такой эпизод внушал нам сильный восторг, а с ним и излишнюю самоуверенность с вытекающим отсюда послаблением защитных мер.

Акула-молот редко встречалась нам в Красном море. Хотя рот у нее, казалось бы, невелик, эта акула относится к опасным видам. Отвратительное чудовище, один вид ее навевает ужас.

 

Черноперая рифовая акула идет над песчаным дном Красного моря, а Мишель Делуар в это время снимает другую акулу. Рифовая акула очень раздражительна, ее лучше остерегаться.

Когда погружаешься на большую глубину с автономным аппаратом, наступает наркотическое состояние, которое мы назвали «глубинным опьянением». Оно дает себя знать примерно с сорока метров, а глубже шестидесяти метров не только мешает работать, но даже становится опасным. «Опьянение» проявляется в своего рода эйфории: обостряется слух, а чувство реальности притупляется, и вместе с ним – инстинкт самосохранения. Во время всплытия все эти симптомы исчезают, как по мановению волшебной палочки. Естественно предположить, что глубина погружения, раз она так отражается на психике, может повлиять и на реакции аквалангиста, встретившего акул.

Однажды, идя посреди Атлантики на «Эли Монье», мы увидели большие стаи дельфинов. Застопорили мотор и нырнули к ним, на глубину до тридцати-сорока пяти метров. Дельфины через несколько минут ушли, но метрах в тридцати ниже нас мы видели желтоперых тунцов и больших океанских акул. Помню, как жутко было на душе во время этих безрассудных погружений. На глубине сорока пяти метров поверхности моря практически не было видно, вода кругом была какая-то сумрачная, иссиня-черная. Глубинное опьянение уже наступило, но мне, как наркоману после первой затяжки опиумом, казалось, что я еще владею собой. С дурманом в голове, невесомый, полностью отрешенный от мира, слушая в пелагической тишине биение собственного сердца, я был способен на любое безрассудство. Теперь я сознаю, что так оно и вышло.

Вдали от поверхности и солнечного света, более чем в двух милях от морского дна, в толще воды, которая была темна, как чернила, и вместе с тем удивительно прозрачна, потому что свет пронизывал ее без помех, я утратил всякое понятие о горизонтали и вертикали, не различал, где верх и где низ. У меня был только один указатель – пузырьки воздуха, вырывающиеся из аппарата на моей спине. Пожалуй, то, что я испытывал во время этих опрометчивых подводных вылазок, было еще более странным и необычным, чем впечатления космонавтов, которые первыми вышли из своего корабля «прогуляться» в космосе. Ведь космонавт, покинувший капсулу, ясно видит знакомые звезды и планеты, я же чувствовал себя затерянным в бесконечности без каких-либо твердых ориентиров. Лишь мысль о лодке, которая находилась – должна была находиться! – где-то вверху, неотступно следя за моими пузырьками, как-то поддерживала меня в моем уединении. И в такой вот атмосфере состоялся драматический выход акул на сцену.

Тогда я еще очень мало знал об океанических акулах, и меня пленил их царственный вид. Большинство из них было намного крупнее рифовых акул. Некоторые виды я даже не сумел опознать. Более острое рыло и поджарое, что ли, тело отличало их, скажем, от тигровой акулы. Похоже было, что они сопровождали дельфинов, правда соблюдая почтительное расстояние. Возникнув словно из небытия, они не стали подходить близко, а метрах в пятнадцати от меня изменили курс, как будто решили последить за мной на расстоянии. Появление первой акулы потрясло меня до глубины души, ведь я впервые был свидетелем этого чуда. Обрамленная световым ореолом в темной толще воды, она выделялась очень четко и казалась до жути нереальной. Вдруг – вот вам эффект глубинного опьянения – восхищение и страх сменились нелепым ликованием. Вооруженный одной лишь камерой, я поплыл прямо на большую акулу, но она отступала, сохраняя между нами постоянную дистанцию. А я плыл все дальше сквозь иссиня-черную толщу, упорно преследуя таинственный силуэт, пока он не исчез, нырнув еще глубже.

И вот я опять один: дышу, как паровоз, в висках стук, в душе смятение, я смутно отдаю себе отчет в том, что вел себя по-дурацки, и в то же время горжусь тем, что обратил в бегство такое чудовище. Кругом была чужеродная среда, где меня на каждом шагу подстерегали ловушки, а я самонадеянно воображал себя завоевателем, хозяином. Как же, я заставил (мы заставили) отступить большую океаническую акулу! Человек непобедим не только на земле, но и под водой. Конец легенде об акулах-людоедах.

Правда, я недолго пыжился. Нелепое самодовольство улетучилось уже через несколько недель, при первой нашей встрече с Саrсhагhinus longimanus – акулой, которая является неоспоримым владыкой тропического океана. В одной из прежних книг я уже рассказал во всех подробностях об этой первой встрече, чуть не ставшей последней для Фредерика Дюма и меня. Находясь на «Эли Монье» в тропической Атлантике, поблизости от островов Зеленого Мыса, мы загарпунили гринду, или шароголо-вого дельфина, весом около тонны. Наша жертва билась на конце стометрового линя, и другие гринды кружили возле судна, не желая бросать еще живого товарища. И сразу начали появляться большие акулы. Машина была застопорена, и мы с Дюма пошли в воду с трехбаллонными аквалангами; я взял кинокамеру, чтобы поснимать гринд. Начало драмы не заставило себя ждать.

Не успели мы погрузиться, как на глубине пяти-шести метров увидели лорда Лонгимануса, или, как мы его потом назвали, князя Долгорукого. Он был не похож на акул, виденных нами ранее. Массивный коричневато-серый силуэт отчетливо проступал на ярком фоне голубой воды. Широкая округлая голова, огромные грудные плавники, закругленный на конце спинной плавник. На концах плавников – большие белые пятна. Впереди, у самого носа акулы, шла маленькая рыбка-лоцман; казалось, ее несет волна сжатия. Чрезмерно самонадеянные, мы выпустили связывающую нас с судном веревку и пошли прямо на акулу. Нам понадобилось какое-то время – слишком много времени! – чтобы сообразить, что Долгорукий уводит нас за собой, что он отнюдь не напуган нашим появлением. Поняв это, мы смертельно испугались. Теперь мы думали только о том, чтобы поскорее вернуться на судно. Поздно... «Эли Монье», по-прежнему связанный с гриндой, не мог следовать за нами, и наблюдатели перестали различать наши воздушные пузырьки среди пенных гребней.

Судно сносило все дальше от нас. Берега не видно, до дна около двух миль. Две синие акулы, очень стройные, несмотря на крупные размеры, присоединились к нашему лонгиманусу, и вместе вся тройка затеяла хоровод вокруг нас, постепенно сужая круги. Двадцать минут – они показались нам бесконечными – три акулы расчетливо, но достаточно упорно шли в атаку всякий раз, когда мы поворачивались к ним спиной или кто-то из нас всплывал к поверхности, чтобы подать нашим товарищам сигнал, которого на судне все равно не замечали. Каким-то чудом лодка, спущенная на воду капитаном «Эли Монье», отыскала нас и спасла от неминуемой гибели. Незадолго перед тем, как нас вытащили из воды, я разбил кинокамеру о голову лонгимануса в жалкой попытке отразить штурм и выиграть хоть немного времени.

Это происшествие – сегодня я расценил бы его, как очень серьезное, – было следствием непомерной самоуверенности, которая развилась у нас в предшествующие недели. Нрав князя Долгорукого тоже сыграл свою роль. С тех пор мы сотни раз встречали этих круглоголовых акул с закругленными плавниками и круглыми пятнами на плавниках. Это единственный представитель селахий, ни капли не боящийся подводных пловцов.

У нас и потом не раз бывали конфликты с акулами. Однажды у восточного берега вулканического острова Джебель-Таир в Красном море Фалько и Дюма пришлось прятаться в коралловом гроте от стаи акул, одержимых каким-то массовым остервенением. А южнее того же острова мы с Дюма как-то попали в окружение нескольких десятков мелких, около метра длиной, акул, которые явно были чем-то взбудоражены и вели себя точно стая молодых волков. Нам пришлось тотчас выходить из воды. Вообще мы убедились, что молодые акулы часто ведут себя агрессивнее старших. Иногда, охваченные коллективной паникой, они обращаются в бегство, но иногда от них просто спасу нет.

Здесь мне вспоминается случай, происшедший поблизости от острова Боавишта в Южной Атлантике. Мы поймали тигровую акулу, самку, которая была, что называется, на сносях. Доктор Лонже сделал обреченной мамаше кесарево сечение, и десятка два вполне сложившихся акулят выпустили в воду. Я в это время находился в воде, вооруженный деревянной палкой, которой разгонял морских ежей на участке, где работал. Один из новорожденных с хода впился зубами в палку и затряс ее, дергаясь всем телом: точная имитация движений взрослой акулы, когда она отхватывает куски мяса от тела раненого дельфина или кита.

Жена Филиппа Кусто помогала делать кесарево сечение акуле. Ей удалось спасти акулят, их поместили в цистерну и изучали.

Размышляя об акуленке, атаковавшем палку, и о камере, которой я пытался отбить нападение Сагсhагhinus longimanus, я и решил снабдить наших аквалангистов так называемой акульей дубинкой. Это всего-навсего метровая палка с тупыми шипами на конце, чтобы не скользила. Наряду с защитной клеткой дубинка по-прежнему остается единственным более или менее эффективным средством охраны от акул.

В наших коллекциях в Океанографическом музее в Монако есть окаменелые зубы вымершей акулы Сагсhагоdon megalodon.

Острые, как бритва, треугольные зубы напоминают вооружение большого белого «людоеда» Сагсhагоdon сагсharias, с той разницей, что они в десять раз больше зубов современной акулы. Воображение рисует нам «сверхлюдоедов» длиной около двадцати метров, которые, слава богу, жили на земле задолго до появления человека. К сожалению, мы располагаем только зубами этого титана, ведь хрящевой скелет акулы не сохраняется. Так что нашим чучельникам надо было работать с предельной научной осторожностью, когда они делали модель в натуральную величину. Пасть этого вымершего гиганта могла бы проглотить небольшой грузовичок!