Под морское перо укрылась пестрая самка мероу в брачном розовом наряде. Под влиянием своих эмоций мероу меняют окраску; их называют морскими хамелеонами.

 

5. Заглатывают ли мероу людей?

Существует загадка, навеянная библией, которую любили загадывать, сумерничая в старину:

Живой в живом гробу дрожит.

В пучине морской молитву творит.

Кто это?

Ответ таков: «Иона в чреве кита» или точнее: «Иона в чреве большой рыбы», ибо в тексте библии нигде не говорится, что речь идет о китообразном.

Иона, проповедовавший в Ассирии, получил приказ от бога отправиться в Ниневию, погрязшую в пороке, и предречь ее жителям небесную кару, если они не обратятся на путь истинной веры. Убоявшись такой миссии, он ослушался всевышнего, отправился в Иоппу и сел на корабль, чтобы отплыть в Таршиш. Ягве решил наказать его за сомнения. Он наслал на море страшную бурю. Чтобы спасти команду корабля, Иона, понявший, что буря предназначена для него, прыгнул в море. Море поглотило его, вихрь увлек его в глубину, и, чувствуя горький вкус смерти на губах, Иона воззвал к милосердию бога. И господь услышал его и приказал рыбе выйти из морской бездны и проглотить Иону. И рыба проглотила его и, проделав большой путь, изрыгнула живого на твердь. И поклялся тогда Иона в своей преданности богу.

Огромные глотки моря

Сколько времени пробыл Иона в чреве рыбы? Согласно библии, три дня и три ночи. В анонимном арабском тексте XIII столетия, воспроизводящем легенду («Книга хитростей; стратегия арабской политики», пер. Рене Кхавама, Феб, 1976 г.), по этому поводу говорится:

«У разных авторов нет согласия в том, сколько длилось заключение. Икрима говорит, что три дня, Ибн-Мас'ауд — три часа, Куатада — сорок дней, а Мутадиль — один день. Когда Иона воскликнул: „Славься, господь! Нет бога — кроме тебя. Я там, где надлежит быть всем нечестивцам“, то приказал бог рыбе изрыгнуть его на твердь. И рыба доставила его к месту, расположенному в семи парасангах ниже Моссула, на Евфрате. Это место называют Балт („Извергнутый“)».

Задаваться вопросом, сколько времени мог находиться пророк в брюхе морского животного, нет никакого смысла, если не принять во внимание символический характер приключения. Путешествие Ионы в чреве чудища является посвящением; это испытание, уход от мира, дабы возвратиться в него другим человеком, обретя в страдании и одиночестве высшее знание — религиозное либо оккультное. Что касается психоаналитика, то он может увидеть в этом образ глубокого (возможно, бессознательного) желания вернуться к состоянию зародыша.

Но все это не мешает увидеть в данной легенде, как и в любой другой, некоторую долю правдоподобия. Приняв такую игру, надо ответить на два вопроса: сколько времени способен человек выжить, попав в желудок животного и в какой желудок должен он попасть, чтобы быть оттуда невредимо исторгнутым?

На первый вопрос ответ прост: кислотность соков пищеварительных желез и вероятность удушья в этих условиях ограничивают длительность пребывания человека в желудке рыбы двумя-тремя минутами.

Второй вопрос заслуживает некоторого размышления. Несмотря на то что библейский текст и многочисленные арабские версии, относящиеся к Ионе, говорят в один голос о «рыбе», более современная и более стойкая традиция свидетельствует, что пророк оказался в чреве кита. По отношению к усатым китообразным, таким, как гладкие киты и киты-полосатики, подобная история невозможна: они питаются только планктоном и небольшими рыбами, их пищевод слишком узок, чтобы пропустить человека. Большие зубатые китообразные — кашалоты и косатки, — строго говоря, могут проделать такую штуку, но проглоченный человек был бы измельчен на пути в желудок и не выбрался бы оттуда живым.

Отрыгивающие обжоры

Лично я склонен считать, что если пророк мог в один прекрасный день попасть в чрево морского животного, а затем выйти оттуда невредимым, то животное это могло быть только рыбой, чем-то вроде гигантского мероу.

Гигантские мероу, которых иногда называют «рыбы-евреи», являются самыми крупными представителями семейства каменных окуней. Эти последние входят в отряд и сильно различаются по размерам и массе от 3 см до 3,5 м и от нескольких граммов до полутонны. Семейство насчитывает около 30 родов и 400 видов всевозможных форм и окраски, обитающих в морях низких и умеренных широт земного шара.

Характерным для каменных окуней является захват добычи: они заглатывают ее целиком, буквально одним глотком, и при этом не наносят ей ранений зубами. Далее, в отличие от китообразных, они способны легко отрыгнуть добычу. Чего же еще? Поскольку известно, что мероу заглатывают животных почти такого же размера, как они сами, то при своих габаритах и массе в несколько сотен килограммов они способны проглотить и выплюнуть человека.

Мероу составляют подсемейство груперов, которые достигают внушительных размеров.

Вид, обитающий в Восточной Атлантике и Средиземноморье, имеет более метра в длину при массе около 30 кг. Я встречал его представителей еще во времена моих первых погружений. У них коричневая спина с разбросанными белыми пятнами и кремовое брюхо. Доверчивые и любопытные, они — увы! — становятся легкой добычей подводных охотников, и численность их заметно снизилась за последние двадцать лет.

Гигантский мероу (Epinephelus gigas), как и атлантические (Promicrops itaiara), достигает в длину 3 м и массы 350 кг. Другие представители семейства, например пурпурный каменный мероу (Epinephelus flavo- caeruleus), обитающий в Индийском океане и Красном море, имеют меньшие размеры.

Но настоящим гигантом этой группы является австралийская рыба-еврей, называемая каменным окунем Квинсленда. Она часто встречается в районе Большого Барьерного рифа и у северного побережья Австралии, реже — в некоторых районах зоны слияния Индийского и Тихого океанов. Если существует животное, которое могло «проглотить Иону», то оно — именно эта рыба. Она достигает подчас в длину 3,5 (говорят, что бывает и 4 м) и весит 500 кг. Собиратели раковин и ловцы жемчуга, занимающиеся промыслом в местах обитания этой рыбы, страшатся ее больше, чем акул. Именно ее подразумевают многочисленные австралийские, индонезийские и малайские предания, повествующие о рыбаках, заживо проглоченных чудовищной рыбой. Таким образом, если история с Ионой приключилась не в Средиземном море, как можно предположить, а, согласно арабским текстам, в Персидском заливе, то несомненно пророк имел дело с австралийским каменным окунем…

Я посетил порт Белиз — столицу государства Белиз (ранее называвшегося Британским Гондурасом). Там ежегодно бывает самый большой в Центральной Америке двухнедельный рынок мероу.

Мероу, которого мы посетили в начале января в районе Белизского рифа на самом дне Карибского моря, не рискнул проглотить никого из нас. Он имел длину около полутора метров и массу полтора центнера — маловато, чтобы проглотить аквалангиста…

Это был полосатый мероу (Epinephelus striatus), называемый иногда мероу Hacco или атлантическим каменным окунем; его окрестили морским хамелеоном благодаря замечательной способности менять окраску под влиянием эмоций.

Мероу вылавливают в коротком проливе около больших коралловых рифов Белиза. У места, называемого Пойнт-Эмили, рыбаки проводят весь сезон в свайных хижинах, крытых соломой.

Он лежал, укрывшись на три четверти в подводном гроте. Я приблизился на расстояние меньше полуметра и мог заглянуть в огромную глотку, детально рассмотреть толстые, опущенные к краям губы, выпуклые глаза, обтекаемое тело, мощные плавники и чешую цвета темной охры, уложенную в широкие темные с рыжеватым оттенком полосы. Великолепная рыба не испугалась и невозмутимо позволила созерцать себя. Нечего и говорить, я был очень корректен в столь интимной близости…

Полосатый мероу воплощает в себе двойную тайну, не говоря уже об Ионе… Прежде всего, я хотел бы узнать, как живет эта ночная рыба, любительница мрака и подводных гротов, местом обитания и размножения которой служат рифы, хотя ее часто можно видеть и среди водорослей. Затем мне хотелось бы разобраться в ее миграции. Этот вид, группируясь в районах коралловых рифов, имеет разорванный ареал, но раз в году, зимой, мероу собираются в строго определенном месте для метания икры… Как они находят это место? Какие расстояния они преодолевают? Каково их коллективное поведение? На подобные вопросы еще никто не пытался ответить.

Местных рыбаков не смущают научные проблемы. Зимнее скопление мероу для них благодать. Возбужденная рыба хватает любую приманку, и за несколько дней улов достигает поистине потрясающих размеров.

Гигантские губки Чинкорро

Распрощавшись с островом Контуа, который навсегда останется для нашей экспедиции волшебной страной шествующих лангустов, мы вновь прошли мимо узкой полоски Мюжере — зоны спящих акул и гигантских мант — и взяли курс на юг. «Калипсо» двигалась к рифу Чинкорро, где мы намеревались пробыть некоторое время, и затем отправиться прямо к порту Белиз, в обширную рифовую область, окаймляющую береговую черту государства Белиз.

Банка Чинкорро представляет удивительное, почти овальное коралловое образование. У моря здесь сине-зеленый цвет, свойственный ему лишь в этих местах. Кое-где, используя выступающие на поверхность камни, рыбаки поставили свайные хижины. Постройки обитаемы всего десять дней в году, когда рыбаки собирают раковины — одно из богатств Карибского моря. Блестящие спиралевидные раковины являются крупнейшими моллюсками класса брюхоногих; иногда их называют «слоновьи ноги», поскольку основание ноги моллюска как бы разбито на пять долей, напоминающих пальцы ног этих толстокожих хоботных животных. В период ежегодного скопления на отмели Чинкорро сотни моллюсков движутся по дну как бронированные соединения, которые ничто не может остановить.

Местные рыбаки, в маске и с трубкой, после каждого погружения поднимают 2–3 раковины, называемые здесь «караколес». За час они наполняют баркас доверху, после чего отправляются в тень своих хижин, разбивают раковины молотком выковыривают мягкое содержимое — слоновьи ноги — и засаливают. Груды расколотых раковин становятся еще одним свидетельством разрушительной деятельности человека… Справедливости ради следует сказать, что рыбаки — небогатые люди. В течение всей кампании, длящейся декаду, они питаются лишь сухой рыбой и мясом моллюсков, приправленными лимоном.

Риф Чинкорро таит в себе много чудес, и мне было жаль, что я соприкоснулся с ними только мимоходом. Мы совершили ночное погружение, и мир, драпированный мшанками и веерообразными , показался нам сказкой. Утром в поразительно прозрачной воде мы наблюдали за «полетом» группы гигантских мант, а в полдень опустились в царство гигантских губок. Эти примитивные животные образуют колонии в виде цилиндрических бокалов и напоминают кактусы-свечки мексиканской пустыни. Отдельные выросты диаметром около полуметра достигают высоты 1,8 м. Бернар Делемот тотчас уселся на такой бокал и провалился в него целиком. Подсчитано, что каждая из этих атласных серых желтых и оранжевых губок перекачивает 2 л воды в минуту, т. е. 2,8 м3 в сутки, чтобы отфильтровать из нее питательную взвесь.

31 января. При волнении 3 балла «Калипсо» отдала якорь у Белизского рифа в заливе Гондурас. Это место, называемое Ки-Глориа, или, по неизвестным причинам более интимно-Пойнт-Эмили, где коралловые рифы выступают над поверхностью моря, знаменито ежегодной ловлей мероу.

На фоне флотилии местных рыбачьих баркасов «Калипсо» кажется гигантским судном. Рыбаки, занятые своим делом, встречают нас настороженно. Один из них, настоящий двойник Эрнста Хемингуэя, вскарабкался на борт, чтобы выяснить наши намерения. Он сообщил, что сезон только начался, мероу прибывают на свою ежегодную встречу, но улов по его мнению, в этом сезоне будет не выше среднего.

Несколько часов мы наблюдали за работой рыбаков Белиза. Сильная волна качает их баркасы разнообразной формы и конструкции — от древних пирог до современных катеров с подвесными моторами. Рыбаки в широкополых соломенных шляпах безостановочно забрасывали леску и резко подсекали ее, когда мероу хватал приманку…

Мы отправились под воду. Любым другим погружениям я предпочитаю те, которые приводят меня в сердцевину коралловых массивов, возводившихся веками непрерывной деятельностью миллиардов живых организмов, множащиеся потомки которых продолжают наращивать известковую массу. Фараоны, конструкторы собственных пирамид в море, — вот что такое кораллы.

Облачиться в подводные костюмы было делом минуты. С восхитительным ощущением мы скользнули в голубую воду, и вверх, к серебристому потолку, поплыли воздушные пузыри.

Коралловые колонии всегда великолепны, если средняя температура воды в самые холодные месяцы не опускается ниже 20 °C. Белизский риф удовлетворяет этому условию. По биологической продуктивности (биомассе) и по разнообразию видов живых существ он занимает, мне кажется, одно из первых мест в мире. Он растянулся на 280 км и по протяженности уступает лишь австралийскому Большому Барьерному рифу.

Прежде чем стать на якорь рядом с рыбачьими хижинами в Пойнт-Эмили, «Калипсо» пересекла район большого рифа Чинкорро, где обитают гигантские губки.

На Белизском рифе уже начали собираться полосатые мероу (мероу Нассо). Они приходят сюда ежегодно в одно и то же время для размножения.

Великолепные рыбы населяют коралловую отмель. Эта голубая рыба-хирург с белым серповидным хвостом ищет корм в скоплении мадрепоровых кораллов.

В прозрачной воде мы проходили над таинственными гребнями и долинами, среди скал, подобных готическим порталам, инкрустированных живыми кораллами, горгонариями, мшанками, губками, усыпанных моллюсками и . Мы были зачарованы магией этого мира, его колоритом, формами и движением. Каждая морская звезда воспринималась как праздник, каждый казался искрящейся радугой. Опустошение и загрязнение, которые несет человек, не коснулись еще этого места. Обилие жизни делает его сказочным уголком.

Восхищенные глаза

Созерцание тропических рыб — вот что мне никогда не надоедает. Оно действует на меня даже слегка опьяняюще. Индейцы и мексиканцы называют пейотль «растением, которое делает глаза восхищенными». Я не нуждаюсь в наркотике, чтобы узреть самые удивительные, самые причудливые, самые яркие картины. Для этого мне нужно всего лишь пофланировать меж ветвями горгонарий и в зарослях мадрепор, глядя на то, что представляется взору.

Вот рядом проходит спинорог, это краснохвостая баллиста (Xantichthys ringens). Наряду с еще двумя видами — единорогом-алютерой (Alutera monoceros) и ежом-рыбой (Diodon hystrix) — спинороги обитают на рифах всего мира. Их называют также арбалетчиками из-за мышечного механизма, позволяющего им отводить назад, подобно арбалету, свой очень острый шип спинного плавника. Белизский риф часто посещает один из спинорогов — Balistes vetula, голубоватый с серебристым отливом и коричневыми окружьями у рта и глаз. Алютеру также называют рыбой-напильником; она обязана такому прозвищу удлиненной формой и очень шероховатой чешуей. Что же касается ежа-рыбы, то сравнение вызвано ее способностью наполнять газом отходящий от желудка воздушный мешок и раздуваться, ощетиниваясь многочисленными иглами. Это, впрочем, не является эффективной защитой от всякого рода хищников, лютьянов, например; иглы ежа-рыбы не смущают их ни в малейшей степени. Для человека, однако, эта рыба чрезвычайно ядовита.

Слева я замечаю рыбу-бабочку (Chaetodon stratus) на фоне горгонарии. Она сплющена с боков настолько, что ее можно принять за листик дерева, плывущий на вертикальной кромке. У нее белое тело с несколькими вертикальными коричневыми полосами, вытянутая заостренная морда с маленьким ртом и выступающими зубами, что позволяет ей питаться коралловыми полипами, измельчая их до самого известкового основания.

Вот показалось несколько рыб-попугаев семейства скаровых (Scaridae). В процессе эволюции у них образовался большущий клюв, состоящий из сросшихся зубов; благодаря этому они способны извлекать пищу, дробя даже твердые коралловые рифы.

За поворотом каменистой гряды мы наткнулись на косяк небольших грациозных рыб-барышень (по-видимому, из рода Pomacentrus). Затем нам повстречалось несколько рыб-кардиналок (Apogon), у которых инкубатором для яиц служит их собственный рот, причем яйца вынашивают самцы. А вот ярко-красная рыба-солдат размером около 30 см; она обладает замечательной защитой, состоящей из выдвигающихся шипов и острых угольчатых плавников. Несколько позже появляется карибский лютьян. Он подходит близко, не выказывая особой робости, и мы можем полюбоваться его великолепной сине-зеленой ливреей с коричневатым крапом на спине и яркими оранжевыми линиями около глаз и хвоста.

На рифе обитает несколько видов ворчунов, именуемых карибскими ворчунами (Haemulon flavolineatum), разлинованных вдоль светлыми желтыми полосками на белом фоне; рыбы-белки (Haemulon sciurius) — их также относят к ворчунам — имеют перемежающиеся синие и желтые полосы, а у полосатых ворчунов (Haemulon striatum) окраска светлая с охряными линиями.

То там, то здесь нам встречаются мурены, торчащие из своих убежищ, рыбы-клоуны (Amphiprion), хорошо защищенные щупальцами актиний, среди которых они прячутся, губаны-чистильщики и десятки других видов рыб всевозможной формы и окраски. Риф посещают и глубоководные рыбы, привлекаемые возможностями охоты в столь богатом разными животными месте. Пока мы не сталкиваемся с акулами, но я полагаю, что это не замедлит произойти. В качестве временной компенсации появляется несколько барракуд.

С эстетической точки зрения жемчужиной этих мест несомненно являются многочисленные виды рыб-ангелов. Так, Pomacanthus arcuatus выступает в наряде из кремового бархата с четким коричневым пунктиром, Holacanthus isabelita восхищает своим лазурным облачением бледно-зеленого оттенка и светлой оторочкой около плавников. Еще более изумительна Holocanthus ciliaris, провозглашенная «карибской королевой»: она либо аквамариновая с желтым, либо вся целиком горит ярким золотом.

Странные компаньоны

Риф-это лабиринт с сотней тысяч тайников. Каждая щель, каждая трещина, каждая выемка имеет своих обитателей. Нас интересовали, однако, лишь вместительные гроты: мероу нуждаются в просторной жилплощади.

В первой же подходящих размеров скальной нише мы обнаружили затаившегося мероу. Причудливый чешуйчатый орнамент предоставлял ему прекрасные возможности для маскировки; это был образец так называемой дискретной окраски, которая как бы прерывает, скрадывает силуэтную линию тела рыбы. Такая маскировка задерживает обнаружение рыбы и увеличивает ее шансы и при охоте, и в обороне.

Тропический мероу имеет окраску, напоминающую причудливую чешуйчатую «леопардовую мозаику» — коричневого, бирюзового и лазурного цветов. Он незаметен на фоне морского пейзажа благодаря полосам, маскирующим силуэт, — образец так называемой дискретной окраски.

За исключением гигантской разновидности — австралийской рыбы-еврея, которая, возможно, и проглотила Иону, мероу — существо весьма миролюбивое. Во всяком случае, по отношению к людям он не только лишен агрессивности, но проявляет к ним нечто вроде приветливости и любопытства. Познакомившись с аквалангистом, он доверчиво ест из рук. Я сохранил самые трогательные воспоминания об одном мероу, которого мы называли Жожо. Мы очень привязались к нему и забавлялись, играя с ним несколько недель, пока какой-то слабоумный любитель подводной охоты не всадил в него в упор свой гарпун, воспользовавшись тем, что Жожо совершенно не боялся людей.

В окружении свиты карибских ворчунов этот испанский губан восхищает золотым и нежно-розовым тоном окраски. Длина его достигает 60 см.

Поначалу мероу выказал подозрительность: он видел нас впервые. При каждом вдохе он преувеличенно разевал свою пасть, желая казаться более внушительным. Он как бы говорил на своем языке: «Внимание, я не потерплю вашего приближения!» Но такое поведение, направленное на устрашение врага, в действительности показатель страха. Животное видело в нас агрессоров, нарушающих границу его территории, и готовилось к сопротивлению. Однако его челюсти, усеянные множеством небольших выступающих вперед зубов, нисколько не смущали нас: как я уже говорил, мероу заглатывает добычу. В отличие от мучительных укусов мурены, зубы у мероу служат только для того, чтобы удержать добычу в глотке, пока она не проглочена.

Мы уже намеревались проникнуть в пещеру к мероу, когда внезапно увидели идущую полным ходом крупную акулу-кормилицу того самого вида, представителя которого наблюдали «спящим» в гротах близ острова Мюжере. Она устремилась ко входу в пещеру, задела нас и проникла внутрь. И мероу вместо того, чтобы броситься на нее, прижался к ней, как будто искал защиты у своего сильного друга от неведомых пришельцев… Поразительное зрелище! Какие странные компаньоны! Нас уже удивила однажды подобная пара, лежавшая под скалами мыса Каточе. Но насколько обычна такая ситуация? Во всяком случае, набрести на это — большая удача…

Два гиганта морских просторов, не имеющие близкого родства, находились бок о бок в узкой пещере. Сцена казалась неестественной, ее фантастичность лишь подчеркивали свет наших фонарей и клубы песка, взметавшегося от дыхания рыб. И мы отступили, чтобы не беспокоить их…

Почти каждое погружение связано с приключением такого рода. Расшифровка поведения животных в последние годы делает успехи. Однако мы еще далеки от объяснения подобных курьезов. И в самом деле, каков смысл соединения в тесной пещере и взаимопомощи двух морских хищников, которым надлежало бы — логически и на первый взгляд — избегать друг друга.

Гневный вопль мероу

На гидросамолете PBY «Каталина» — «Калипсо II» мы могли уходить на сотни километров от стоянки корабля и расширять исследовательские сюжеты.

От одного из своих друзей Филипп слышал, что на Тихоокеанском побережье Мексики, в районе Масатлана, встречаются крупные мероу, массой более 200 кг. Речь шла, должно быть, о виде, называемом калифорнийским мероу (Epinephelus gigas). Если это действительно так, то два центнера для них не предел; известно, что часто масса этой рыбы достигает 350 кг.

«Я взлетел на рассвете, — рассказывает Филипп, — взяв вторым пилотом Ричарда Пробера. На борту находились моя жена, Луи Презелен, Жак Делькутер и Ги Жуа. Мы пересекли Белиз и Гватемалу, вышли на просторы Тихого океана и направились вдоль западного мексиканского побережья до мыса Сан-Лукас, являющегося южной точкой Калифорнийского полуострова. Порт Масатлан остался справа. Легко отыскав маленький островок Изабелла, мы приводнились. Именно здесь водились интересовавшие нас мероу. Тысячи различных птиц кружили над скалами и водой. Это место было для них раем. Мы надули зодиак на плоскостях гидросамолета, облачились в скафандры и попрыгали в воду. Крупная тихоокеанская зыбь и обилие планктона делали работу здесь гораздо менее приятной, чем на Белизском рифе. Видимость была неважной; в таких условиях трудно заметить случайную опасность. Чтобы отснять несколько хороших киноэпизодов, требовалось приложить усилия.

Бернар Делемот увидел обрывок лески, ведущей к воронке гигантской губки. Там лежал мероу, проглотивший приманку. Бернар извлек из глотки рыбы крючок, причинявший ей страдания. Сколько таких жертв „осечки“ рыбаков погибает от ран в своих убежищах? Статистика такого рода отсутствует.

Два крупных мероу Нассо проходят под каменной аркой, инкрустированной водорослями, среди которых ищут корм синие хромисы. Небольшие коричневые и желтые губаны подходят к ворчунам, чтобы очистить их от паразитов.

Следовало ли нам опасаться местных гигантских мероу? В отличие от австралийских мероу, они не пользовались репутацией людоедов. Возможность проглотить человека, у них была: по размерам и массе они мало уступали своим австралийским родственникам. Просто такое блюдо не входило в их меню.

За исключением короткого периода миграции, мероу явно склонны к домоседству. В длительное путешествие они пускаются лишь по веской причине — на брачную ярмарку в определенный пункт рифовой области. Все остальное время они не выходят за пределы персонального участка и могут провести всю жизнь в одной и той же пещере.

На борту гидросамолета в снаряжении аквалангистов имелись только монобаллоны, и потому мы были вынуждены урезать продолжительность подводных экскурсий. Сегодня нужно пошевеливаться, если мы хотим обнаружить территорию мероу, а затем посетить его убежище. Мы молотили ластами изо всех сил, давая полную нагрузку мышцам ног, обследуя осыпи и вулканические склоны, уходящие в глубину до 40–50 м. Этот район изобиловал пещерами, которые нам надлежало прочесать последовательно одну за другой.

Я чувствовал себя коммивояжером, который, переходя от двери к двери, предлагает что-то вроде пылесосов или туалетного мыла… Все гроты были заселены самыми различными обитателями, но мероу среди них не было.

Внезапно из мрака выдвинулось что-то — и один из этих гигантов сам вышел нам навстречу. Это был калифорнийский мероу длиной более 2 м и массой более четверти тонны. Диковинное животное, с огромной головой и толстыми отвисшими губами, с маленькими черными глазами и желтоватыми пятнами на гибком теле, двигалось легко, несмотря на массу. Тысячи крошечных живых существ, выхваченных из мрака неяркими снопами света от фонарей, крутились вокруг мероу, появление которого походило на материализацию призрака. Тихоокеанский фантом… Это напомнило мне крупного каменного окуня, появившегося из обломков корабля в Красном море в окружении сотни желтых рыбок- лоцманов. Именно так он мог бы возникнуть в воображении писателя-фантаста: огромная голова с ореолом из золотых блесток!.. Сейчас я испытал такое же ощущение ирреальности. В подобных случаях я спохватываюсь: не слишком ли низко я опустился? Приходится считаться с глубинным опьянением…

Мероу не проявил ни любопытства, ни дружелюбия. Он игнорировал нас. Вильнув корпусом, он прошел мимо, развернулся и исчез во мраке так же внезапно, как появился.

Мы упустили его из вида в темной и мутной воде. Но ведь в обычное время мероу не уходят далеко от грота. Это настоящие пещерные рыбы, выбрав себе убежище, они покидают его только для патрулирования примыкающей территории, чтобы изгнать чужаков. Выйти за пределы своих владений их может заставить лишь инстинкт размножения.

Мы ринулись в погоню за исчезнувшей рыбой, развив максимальную скорость, на которую были способны. Мероу мы настигли, когда он остановился и, подобно страусу, спрятал голову в каменную нишу, оставив все остальное открытым для обозрения!

Тех, кого мероу принимает за врагов, он пытается устрашить своими размерами. Если демонстрация спокойной мощи не вразумляет противника, он прибегает к другим приемам, весь арсенал которых выложил сейчас перед нами. Он задрожал всем телом, будто его охватила лихорадка; движения, походившие на колыхание студня, завершились жестокой судорогой, сопровождавшейся гулким „бум!“ — настоящим подводным взрывом, который выполнялся резким ослаблением челюстной мускулатуры.

„Бум!“ — рявкнул мероу. Эта вспышка гнева означала одно: он желает, чтобы мы убирались отсюда. Весьма естественно. Однако я склонен полагать, что, будь у нас больше времени для знакомства, мы смогли бы уверить мероу в миролюбивых намерениях и установить более или менее приятельские отношения с этой огромной рассвирепевшей рыбой. Только человек способен длительно ненавидеть другое существо. Если нам удавалось приучить животное, не испытывающее голода и страданий, к нашему виду настолько, что оно могло подавить рефлексы страха и защиты, то оно охотно вступало с нами в дальнейший контакт. В этот день мы не встретили больше ни одного мероу. Монобаллоны быстро истощались, и мы направились к самолету. Подводная прогулка кончилась. Следовало возвращаться на „Калипсо“, которая завтра утром снимется с якоря и направится в порт Белиз для съемок фильма о рыбном базаре.»

Усатые рыбы — кошки

Порт Белиз, столица государства того же названия (до 1964 г. Британский Гондурас), насчитывает вместе с пригородами несколько меньше 50 тысяч жителей. Он стоит на территории, где растут мангры, и, можно сказать, отвоеван у моря.

«Калипсо» бросила якорь в прибрежной области. Чтобы попасть на рыбный рынок своевременно, мы с Филиппом решили переправиться туда на гидросамолете.

Приступая к изучению нового района в океане, я всегда стараюсь посетить местный рыбный рынок. Рыбаков интересуют не научные сведения в области ихтиологии и экологии, а лишь виды, имеющие коммерческую ценность, и часто доступные при самом примитивном способе лова. Это не мешает им иметь детальную информацию о животном мире в районе своего промысла. Внимательное изучение их улова позволяет сделать правильные выводы о характере местной фации.

Рыбы-солдаты, широко распространенные на карибских рифах, питаются самой разнообразной добычей; при малейшей тревоге они прячутся среди кораллов.

Эти горгонарии на скалах живо напоминают китайскую живопись классического периода.

Действительность прозаична. Этот полосатый мероу пригласил трех губанчиков для очистки щек и глаз от паразитов. На рифах существует своя санитарная служба.

Едва ступив на пристань, я почувствовал резкий запах рыбы. Перед нашими глазами возникла колоритная картина, типичная для всех рыбных базаров земного шара. Продавцы голосили, расхваливая товар. У покупателей был такой вид, будто они высосали лимон. Вопли людей, яркие, пестрые одежды, сверкающая чешуя окровавленной рыбы — все это вызывало головокружение…

Полосатые мероу уже появились на прилавках. Красивые серо-коричневые экземпляры достигали полутора метров в длину; солнце рисовало на них невиданные золотые узоры.

— Добрый день, — обратился я к одному из продавцов, выставившему для продажи несколько мероу. Я вижу, у вас великолепный улов.

— Неплохой, — подтвердил он. — Дело началось.

— Вы торгуете круглый год?

— Увы, нет. Только во время сезона, в декабре — январе.

— Сколько же длится сезон лова?

— Э-э… Не больше недели.

Неделя — это вроде немного. Но за семь дней рыбаки загарпунят, прикончат и отправят на рынок Белиза тысячи мероу — как говорят французы, столько, сколько рук вырастает у человека, когда он набрасывается на естественные богатства…

Когда мы шагали по набережной, вдоль которой раскинулись рыбные ряды базара, я бросил взгляд на воду. Она кишела большими серыми рыбами-кошками. Эти представители сомовых рыб с впечатляющими усами патрулировали у самой поверхности воды. Им доставались отбросы рынка. Все, что швырялось в воду, жадно оспаривали стремительные чайки, но если отбросы достигали воды, то не пропадало ничего. Все мгновенно включалось во вторичный цикл обращения. Вот это — аппетит! Все, вплоть до мельчайших кусочков, подхватывали рыбы-кошки и включали в круговорот веществ местной экосистемы.

В свайном рыбачьем поселке люди работают с восхода солнца до наступления темноты.

Рыбаки прокалывают пузыри у пойманных мероу, чтобы сохранить их живыми до дня рыночной продажи.

Этот каменный окунь, входящий в обширную одноименную зоологическую группу, попался на ту же удочку, что и его кузен, полосатый мероу.

Сезон ловли мероу только начался. Но должен признаться, что я был поражен количеством уже выловленной рыбы. Сколько же ее уничтожал каждый год человек? Соотносилась ли высокая цифра улова с возможностью поддержания численности вида на среднем уровне? Простые люди Белиза не задумывались об этом. Но они сообщили мне, что один очень знающий человек может высказать авторитетное мнение как об этом, так и по всяким другим вопросам, относящимся к мероу. Его зовут Ян Робертсон. Он возглавляет Государственное рыболовное ведомство. Не потребовалось много времени, чтобы отыскать его и убедить встретиться с нами. Мы условились на вторую половину дня на «Калипсо», которая должна была подойти к причалу.

— Действительно, — подтвердил Ян Робертсон, когда мы расположились в кают-компании, — мероу составляют важный естественный источник дохода для Белиза. Наши рыбаки обязаны своим существованием в последнее столетие прежде всего именно этой рыбе. Но с каждым годом ловцы мероу становятся все более притязательными и число их растет. Их технические средства совершенствуются. Признаюсь, такая тенденция беспокоит меня.

— Как все происходит? — спросил я.

— Чудесное, в подлинном смысле, место лова расположено в 32 милях южнее порта Белиз, в пункте, называемом Ки-Глори, или Пойнт-Эмили.

— Мы побывали там, — сказал я. — Действительно, рыбаков там скопилось немало.

— Они поставили хижины на свайных опорах в местах, где рифы выступают из воды, — продолжал Робертсон. — Оттуда они выходят в лодках и ловят мероу в узком извилистом фарватере среди опасных коралловых рифов. Рыба, у которой протыкается плавательный пузырь, хранится в круглых живорыбных садках диаметром 5–8 м в ожидании дня, когда она поступит в продажу.

— Но почему лов связан с определенным временем и местом? — спросил я. — Разве обычно мероу не распределены равномерно по всей рифовой области?

Мероу скучиваются здесь только для метания икры. Доказательством служит множество самок, набитых икрой, созревшей для откладывания. Все остальное время года самки мероу, вылавливаемые рыбаками в различных местах, не имеют икры.

— Но почему это происходит в Пойнт-Эмили? Обнаружены ли какие-нибудь экологические факторы, благоприятствующие скоплению мероу именно в этом месте? Что-то вроде особенностей рельефа, флоры, фауны?

— На современном уровне наших знаний, — ответил Ян Робертсон, — нельзя выдвинуть ни одной стоящей гипотезы на этот счет.

— Существуют ли хоть предположения о путях миграции рыб до и после периода размножения?

— Никаких. В этом деле все полно тайны. Весь год мероу существуют разбросанно по всем рифам. Но раз в году их можно выгребать тысячами хоть голыми руками. Остальное время никто не знает, чем они занимаются, откуда приходят сюда и куда уходят. Единственный способ разобраться в данном вопросе — маркировать рыб. Ведомство, которое я возглавляю, пока не преуспело в этом отношении. Но я не теряю надежды.

Призрачный поселок

«Калипсо» подняла якорь и покинула гавань Белиз. Сейчас все наши интересы сконцентрировались на мероу. Корабль остановился около Пойнт-Эмили, в 40 м от кораллового барьера в узком проходе между опасными рифами. Там, где рифы выходили к поверхности воды, возник поселок — призрачное селение, пустующее 51 неделю в году.

Сейчас все дома были заняты. В короткий рыболовный сезон люди работали почти 24 часа в сутки.

Я забрался в зодиак, чтобы в сопровождении Бернара Делемота посетить это удивительное селение, выросшее из моря. Хижины, крытые соломой, с настилом на сваях казались порожденными магией волн. Каждая хижина имела свой причал, сушильню для рыбы и садок для живых мероу.

Уже почти столетие поколение за поколением, год за годом жители Белиза использовали эти хижины, поддерживая существование эфемерного поселка. После сезона лова мероу штормы разрушали три четверти его. Но с наступлением следующей зимы он вновь, как по волшебству, вырастал над водой.

Вокруг трудились рыбаки. До сих пор им, как и их предкам, удавалось забирать у моря некий минимум, необходимый для удовлетворения их скромных потребностей. Они составляли потребительское звено экосистемы, являясь в ней одним из многочисленных факторов естественного ограничения численности популяции. В такой роли они не представляли опасности для вида мероу в целом.

Сегодня в этом отдаленном уголке Карибского моря, как, впрочем повсюду, технический прогресс угрожает вековому равновесию, сложившемуся между человеком и природной средой. Использование подвесных моторов и коммерческий экспорт добычи привели к резкому увеличению объема лова. Деятельность рыбаков приобрела характер истребления, лишая популяцию возможности выживания. Если уровень улова будет систематически превосходить максимальный уровень воспроизводства вида, — что совершенно реально, — то сколько времени такая диспропорция просуществует, пока не разразится катастрофа?

Мы подошли к одному рыбаку и завязали с ним беседу.

— Надеетесь ли вы, — спросил я, — выловить более крупных мероу, нежели те, которые попадались в последние дни?

— О нет, — ответил он. — Эти вот весят около 30 фунтов каждый и принадлежат к самым крупным, которых я загарпунивал.

— Я полагаю, что они приходят в эти места размножаться…

— Мы тоже так считаем. Если их вскрыть, то обнаружится, что они набиты икрой. Взгляните, например, на брюхо этой самки: оно напоминает бурдюк.

— Действительно, — согласился я, — у нее такой вид, что вот-вот хлынет икра! Но скажите, вы давно занимаетесь ловом мероу в Белизе?

— Всю жизнь. Этим занимались и мой отец, и отец моего отца.

— Ну и как же обстояли дела раньше!

— Сезон начинался в такое же время и длился столько же. Мы работали тогда точно так же, как и теперь. Но рыбы тогда было гораздо больше. Лет 15 назад я вылавливал в день 300–400 штук. Сегодня я добываю в десять раз меньше.

— И что вы об этом думаете?

— Слишком много людей рыбачит здесь. Некоторые не уважают ничего. Они убивают мероу просто для развлечения. Это приходящая рыба. Она начинает бояться и уходит в другие места. Или же она вымирает. Я не знаю, что происходит, но рыба исчезает.

— Как по вашему мнению, — спросил я в заключение, — мероу мечут икру вдоль всего рифа или только в этом месте?

— Только на этом маленьком участке. Мы зовем это место банкой. Здесь несколько глубже, и рыба приходит сюда каждый год.

«Рыба становится редкой»… «Рыба исчезает…» «Раньше ее добывали гораздо больше…» «Когда-то отмели казались неистощимыми, сегодня они опустели…»

Тысячу раз я слышал эти фразы от рыбаков во время моих плаваний. Я слышал их в портах Средиземноморья, Ла-Манша и Северного моря, в Атлантике и на Тихом океане. Это приводит в отчаяние. Индустриальные и сельскохозяйственные отходы, а также загрязнение, связанное с урбанизацией, привели к нарушениям экологического равновесия. Сюда следует добавить современный траловый лов, истощающий морские ресурсы. Но причиной того, что численность популяций различных видов постоянно уменьшается, является строительная деятельность в береговой зоне, судоходство, промышленность и туризм. Совместное действие всех этих факторов быстро приближает биологическую катастрофу…

Белизским мероу угрожает сейчас лишь интенсифицированный отлов; пока он сохраняет, к счастью, свои традиционные формы. Если в ближайшем будущем рыбы будут страдать еще и от развития туризма или загрязнения моря, то перспектива их выживания станет очень сомнительной.

Известно, что в оптимальных условиях эта рыба прибавляет около 0,5 кг в год. Следовательно, экземпляру массой 15 кг тридцать лет, а двухсоткилограммовый австралийский мероу прожил уже четыре столетия! Вот ритм развития, который ближе к дубу, чем к быку. Он дает представление о катастрофе, в которую попадет этот вид при увеличении его отлова или загрязнении моря.

 

6. Морские хамелеоны

Белизский риф представляет собой великолепный сад. Меж языками кораллов высотой 5-10 м, продырявленными как швейцарский сыр, лежат белопесчаные аллеи. Весь этот лабиринт из коридоров и пещер заселен мероу и другими тропическими рыбами. Они движутся среди водорослей, мадрепор, горгонарий, мшанок и губок, где и распустили зонтики щупалец, где ползают морские звезды и морские ежи. Красные, желтые, темно-синие и коричневые цвета переливаются в светло-лазурной воде, пронизанной серебристыми пузырьками от аквалангов.

Риф раскинулся как огромный массив с каменистыми склонами и песчаными долинами, радиальными к внешней гряде подводных скал. Долины похожи одна на другую. Почему же мигрирующие мероу заселяют лишь некоторые из них? Почему мероу избрали Пойнт-Эмили местом своих ежегодных любовных встреч?

В Пойнт-Эмили мы открыли подводный каньон, колорит и пропорции которого столь гармоничны, что мы окрестили его Долиной отрады. Мероу собираются там в большом количестве, поскольку они тоже чувствительны к гармонии.

Многочисленные физические, химические и биологические факторы влияют на выбор рыбами места для откладывания и оплодотворения икры. К таким факторам относятся температура, соленость воды, количество растворенного кислорода, освещенность, концентрация ионов металлов, удельная масса взвешенных органических веществ и пр. Экспериментировать в этой области нелегко. Для наблюдателя, изучающего поведение животных в естественных условиях, многое остается неопределенным: он не может, выясняя влияние естественных факторов среды, выделить их влияние в отдельности. Поэтому я не надеюсь, что удастся выявить роль ряда экологических параметров в интересующих нас вопросах.

С возрастом они меняют пол

Из «Дневника» Альбера Фалько

«3 февраля. Сегодня вся экспедиция, за исключением капитана Альбера, механика и кока, работает под водой, группами по три-четыре человека. Я прыгаю в воду вместе с Джо Томсоном и Луи Презеленом. Едва достигнув дна, мы замечаем великолепного мероу, энергично движущегося в направлении Пойнт-Эмили, где находится место их сбора. Затем еще одна рыба проходит мимо, не обратив на нас внимания: видимо, она слишком поглощена целью миграции, чтобы отвлекаться на каких-то черно-желтых амфибий…

А вот появился свадебный кортеж. Хорошим аллюром он направляется к тому месту, которое, похоже, притягивает как магнит.

Должно быть, они пришли издалека, поскольку появились здесь с опозданием… Откуда им известна дорога? Как они угадывают правильное направление? Как узнают о наступлении срока миграции?

Следуя за ними, мы проникаем в очаровательную долину, лежащую среди коралловых стен. Мимо проплывают рыбы-хирурги, рыбы-ангелы и спинороги, но мы следуем за мероу.

Этих рыб становится все больше. Вокруг нас уже не десятки, а сотни мероу, и шныряние их все сильнее. Каждая трещина в рифах, каждая ниша занята двумя, тремя, десятью, двадцатью мероу, соответственно вместимости. Рыбы тесно жмутся друг к другу под всеми скальными навесами, чешуйка к чешуйке, плавник к плавнику. Все пещеры забиты до отказа. Если можно воспользоваться выражением „жилищный кризис“, то именно здесь оно применимо в полной мере… Поразительное зрелище! Я никогда не видел столько больших мощных рыб с телами, разлинованными как одеяние каторжников…

Толстые губы мероу и его сжатое с боков тело видны в коралловом убежище с навесом из зонтика кораллов-акропор.

Эта зеленая с красным хвостом рыба-попугай имеет, как и ее многочисленные кузены в тропических водах, очень твердые загнутые челюсти, позволяющие ей дробить кораллы и извлекать оттуда полипы.

Нас окружают не только отряды мероу, мы движемся среди множества свисающих рыбачьих лесок. Жители Белиза используют любую приманку: маленьких рыбок, раковины, куски уже пойманных мероу, обрывки бумажной фольги и прочую всячину. И мероу хватают все это неистово, жадно. Приемы рыбаков производят впечатление: стоит мероу прикоснуться к крючку, как они тотчас подсекают добычу. Если же наживкой интересуется другая рыба — ангелы, попугаи и т. д., - то рыбаки чувствуют это и не подсекают. Мы многократно убеждались в их высоком мастерстве».

Воды Пойнт-Эмили принимают мероу обоего пола. Если партнеры импонируют друг другу, они приступают к церемонии, исполненной страсти.

Среди десятков и сотен особей, которых навестил Фалько со своими спутниками и которых мы тоже приветствовали в этот памятный день, были прошлогодние самцы, ставшие самками, и самцы, которые превратятся в самок…

У многих животных отсутствует четкое половое различие. Некоторые виды обладают способностью изменять пол в течение жизни. Такая черта, по-видимому, чаще свойственна двум семействам рыб: спаровым (Sparidae), или морским карасям, и каменным окуням, к которым относятся мероу.

Некоторые из этих животных имеют двуполые железы (гонады), состоящие из двух частей и вырабатывающие как мужские половые клетки (сперматозоиды), так и женские (икру). Гермафродиты, обладающие половыми органами одновременно самцов и самок, оплодотворяют сами себя лишь в исключительных случаях. Обычно одна из частей гонад созревает раньше другой, и для продолжения существования вида во время икрометания каждая особь должна отыскать такую, временное развитие которой гормонально сдвинуто по сравнению с ней.

У мероу половая организация иная, чем у большинства рыб. Половые железы функционируют таким образом, что в процессе жизни меняется половая принадлежность особи. Рыбы рождаются самцами. Этот статус сохраняется за ними несколько лет. Затем они превращаются в самок. В переходный период, который длится менее года, они имеют смешанные гонады, называемые овотекстикулами.

Добрый самаритянин

В сезон размножения мероу возбуждены. Они то устремляются навстречу друг другу и сталкиваются подобно быкам, то подолгу дергаются друг перед другом и, заканчивая эту пляску св. Витта, испускают свое звучное «бум!»

Некоторые рыбы, например лососевые, уже задолго до икрометания прекращают питаться. Что же касается мероу, то в период размножения они удивительно прожорливы. Они набрасываются на любую добычу, которую встречают на пути, и на все, что ее напоминает. Глаза их становятся жаднее чрева. Нам повстречался экземпляр, заглотивший огромную мурену, полметра которой еще торчало у него из глотки.

Поразительное состояние крайнего голода — булимия — часто оказывается роковым для мероу, когда они сталкиваются с приманкой. Неисправимые обжоры, они кидаются без разбора на все, что напоминает морскую живность, разом проглатывают ее и… оказываются на крючке. Как и на любой охоте, при этом происходят «осечки».

Бернар, плывший рядом, обратил мое внимание на рыбу, которая оборвала леску после подсечки. На губе у нее была глубокая рана.

В подобных случаях Бернар, этот добрый самаритянин, никогда не колеблется. Он подплыл к рыбе, соблюдая осторожность, чтобы не испугать ее. Ему удалось крепко ухватиться за плавники рыбы, оседлать ее и извлечь крючок, причинявший ей страдания.

Меня часто — со всей наивностью — спрашивают: чувствует ли рыба боль? Подобный вопрос кажется мне нелепостью. Нужно далеко отдалиться от природы, чтобы осмелиться ставить его… Разве из того, что эти животные, раненые либо больные, не кричат, подобно млекопитающим и птицам, следует, что они лишены нервной системы и чувствительных болевых центров? Немота рыбы (впрочем, у многих видов весьма относительная) успокаивает совесть рыбаков, которые ведут себя по отношению к ним с редким садизмом.

Десятки мероу вокруг становились жертвами терзавшего их голода, и мы испытывали глубокую печаль от бессилия перед этим истреблением. Некоторое утешение можно было найти лишь в той элегантности, с которой рыбы-ангелы и некоторые другие рифовые виды объедали приманку на крючке. Рот у них слишком мал, чтобы проглотить наживку вместе с крючком, и они спокойно поклевывали то, что предназначалось мероу в его роковое мгновение. Вот солидарность, форма оборонительной коалиции, вызывающая симпатию!..

А побоище меж тем продолжалось… Бернар не решился снимать с крючков мероу, подсекаемых рыбаками, хотя чувствовалось, что он испытывает явное желание заняться этим. Он принялся отыскивать обреченных мероу, оборвавших леску, у которых, следовательно, торчал в горле крючок. За короткое время он оказал помощь доброй дюжине рыб.

Полосатые мероу собираются сюда со всех частей моря и начинают «завязывать знакомства», после чего следуют резкие подергивания — пролог к непосредственно брачной церемонии.

Закончив подводный рейд и пройдя неизбежный декомпрессионный уровень, мы вышли на поверхность неподалеку от рыбачьего баркаса и смогли понаблюдать за работой рыбаков еще в одном ракурсе. Вытащив очередного мероу, они вонзали ему под правый грудной плавник длинное шило или тридцатисантиметровый гвоздь. Таким образом протыкался плавательный пузырь, чтобы сохранить рыбу живой до отправки на рынок. Дело в том, что у рыб, поднятых с глубины на поверхность, плавательный пузырь быстро расширяется, в результате увеличивается давление внутри полости тела и рыбы сильно раздуваются. Для сохранения первоначального состояния необходимо уменьшить давление, что и делали рыбаки. Без этой операции мероу уже не смогли бы плавать и быстро погибли.

Почти неразличимый среди скал и красных водорослей, этот единорог, или баллиста, с длинными спинными иглами оправдывает еще одно свое название — арбалетчик, когда внезапно пускает их в ход.

Большая разноцветная рыба

Обследуя район рифов Пойнт-Эмили, мы открыли подводную долину захватывающей красоты. Песок на дне долины был почти синим, а ее склоны, на которых паслись разноцветные животные, от прозрачных медуз и до великолепных тропических рыб, являли законченную гармонию пропорций и красок, доселе нами не виденную.

В этом рифовом углублении, мы тотчас ощутили удивительный душевный покой. Мы назвали это место Долиной отрады.

Может ли существовать у мероу и человека некоторая общность впечатлений, ощущений, эмоций? Не знаю… Но могу сказать, что на наших больших полосатых рыбах сказывалось настроение, которым дышала долина. Здесь они были менее раздраженными. В это обетованное место своих любовных встреч они приходили сотнями, возможно тысячами. Я уже упоминал, что мероу называют иногда морскими хамелеонами, или рыбами-хамелеонами. Здесь они предъявили нам многочисленные свидетельства своей способности менять окраску. Правда, они не обладают талантом осьминогов. Зато их способность к маскировке выше.

В обычном настроении мероу имеет охряно-коричневую окраску с вертикальными рыжеватыми и темно-коричневыми полосами. Однако в состоянии гнева, страха или, как здесь, в Пойнт-Эмили, любви эти рыбы демонстрируют почти все цвета радуги. Некоторые темнеют, становясь черно-коричневыми, почти черными. Другие, наоборот, светлеют настолько, что кажутся совершенно белыми. Есть такие, которые становятся красными, ярко-красными, кирпичными или черными. Одни сохраняют полосы, у других верхняя часть спины и живот окрашиваются в разные цвета.

«Альбер Фалько и я проникли в Долину отрады, — рассказывает Мишель Делуар. — Мероу соединялись в пары: наступила пора брачных церемоний.

Самцы и самки крутились в светлой воде, терлись плавниками и боками в манере, не оставлявшей сомнений относительно нежного характера их отношений. Самки, легко узнаваемые по раздутому животу, набитому икрой, почти всегда белые. Сверкающие самцы выступали в пестром, черном и ярко-красном одеянии. Однако эти церемониальные наряды не предписывались абсолютным этикетом: все зависело от индивидуальных оттенков настроения, иначе говоря, от гормональной деятельности. Одни кавалеры были совершенно коричневые, другие имели белое брюхо и черную спину, меж тем, как дамы выглядели иногда скорее „брюнетками“, нежели „блондинками“. Этот удивительный фестиваль красок поражал разнообразием. Когда некоторые рыбы, истощенные любовной игрой, опускались на песчаное дно, они приобретали обычный цвет и уже не меняли его. Я заметил также, осмотрев живорыбный садок, что мероу, выловленные рыбаками, тотчас утрачивают свой буйный колорит и приобретают устойчивую очень тусклую красновато-коричневую окраску».

В чешуе рыбы есть два типа специальных клеток, которые определяют ее цвет. Одни, называемые иридоцитами, имеют миниатюрные кристаллы гуанина, которые отражают свет; этим клеткам рыбы обязаны металлическими оттенками окраски — серебристым, зеленым или голубоватым. Другие клетки образуют хромотофоры, пигментные клетки, сообщающие окраске теплые тона: желтый, красный, коричневый. Природа пигмента меланиновая (черный, коричневый), либо каротиноидная (желтый, красный).

В изменении цвета рыбы участвуют только хромотофоры. Они находятся под контролем специальных гормонов. По сигналу гипофиза, который в свою очередь, стимулируется гипоталамусом и некоторыми эндокринными железами, вырабатываются гормоны, воздействующие на клеточный пигмент. Если пигмент концентрируется вокруг ядра клетки, то общая окраска темнеет, в противоположном случае, когда пигмент рассеивается по клетке, окраска светлеет.

В обычном состоянии каротиноидные (красные и желтые) пигменты не проявляются, но при сильном эмоциональном возбуждении они доминируют, а нормальная коричневая и черная пигментация уменьшается. Этим объясняется ярко-красная окраска мероу.

У самки — два миллиона икринок

Мы были очарованы спектаклем любви, который разыгрывался полосатыми мероу на сцене Долины отрады. Наблюдения проводились безостановочно. Вечером за широким столом в кают-компании «Калипсо» я видел сияющие лица Филиппа, Альбера Фалько, Бернара и Патрика Делемотов, Мишеля Делуара, Луи Презелена, Джо Томпсона и Ивана Джаколетто, оживленно обменивающихся яркими впечатлениями…

7 февраля. Я хочу воспользоваться исключительными условиями, в которых мы оказались, чтобы поставить эксперимент. Мы намереваемся собрать икру самки, сперму (молоки) самца и совершить оплодотворение in vitro — под стеклом, в аквариуме. Я хорошо представляю трудности такого искусственного оплодотворения, по почему бы не попытаться?

В некотором отдалении от Долины отрады Берцар Делемот и Альбер Фалько осуществляют особую задачу: они должны поймать двух разнополых мероу и изъять их половую продукцию, чтобы доставить ее на «Калипсо». Аквариумы уже готовы и установлены над баллонами со сжатым воздухом на юте судна.

После некоторых поисков наши разведчики нашли рыбу, отвечавшую условиям эксперимента, на три четверти укрывшуюся в расщелине. Это была зрелая самка, во всяком случае наполненная икрой и обладавшая яркой расцветкой-сверху красная, а снизу белая.

Обычно полосатые мероу, почти равномерно заселив рифовую область, ведут уединенный образ жизни. Но раз в году они покидают пещеры и направляются со всех сторон в Пойнт-Эмили на свой фестиваль любви.

Взять ее голыми руками невозможно. Мощная рыба без усилий уйдет от непосредственного контакта. Бернар имел огромный шприц, наполненный сильным, но не токсичным анестизирующим веществом, MS-222, или квинальдином. Он приблизился к будуару красавицы и проворно впрыснул ей добрую дозу этого лекарства. Дама-мероу заволоклась густым облаком, изо всех сил заработала жабрами и тотчас уснула.

Каждая самка этого вида несет в брюхе около двух миллионов икринок. Просто сжав ее с боков, можно выдавить несколько сот тысяч икринок, не причиняя рыбе страданий и не уменьшая существенно потенциал воспроизводства.

Чтобы гарантировать эксперимент, Фалько и Делемот не довольствовались икрой, выдавленной из щедрого живота красавицы. Они воспользовались большим шприцем, аналогичным анестезионному; один поддерживал рыбу, а другой ввел шприц в генитальное отверстие и отвел поршень… Густое облако икры хлынуло мимо шприца в подставленный полиэтиленовый мешок. Полдела было сделано… Дама начала пробуждаться. Она несколько раз конвульсивно дернула хвостом и через короткое время пришла в себя настолько, что одним гибким движением вырвалась из объятий Бернара Делемота. Еще мгновение — и она исчезла за выступом скалы.

Оставалось проделать то же самое с самцом. Загвоздка состояла в том, что все они как по волшебству неожиданно исчезли… Встречавшиеся экземпляры проплывали на открытых местах, где с операцией могли возникнуть сложности. Время шло…

Чтобы эксперимент имел успех, требовалось в ближайшие десять минут обязательно раздобыть молоки. Чем больше проходило времени, тем большие нарушения угрожали тонким физико-химическим механизмам, определяющим возможности слияния женской и мужской клеток. По прошествии критического срока женская гамета переставала реагировать на сперматозоид, и обе клетки прекращали жизнедеятельность.

Видя, что они не успевают перехватить кавалера, Делемот и Фалько поспешили доставить пакет свежей икры на борт «Калипсо». Уже несколько дней мы пасли двух самцов в аквариуме и сейчас предназначали их стать донорами. Я бы предпочел сперму свободного самца, пребывающего в состоянии сексуального возбуждения, но делать было нечего.

В полиэтиленовом мешке икра самки слепилась, и Фалько поторопился осторожно пропустить ее через воронку в трубу с марлей на дне, опущенную в аквариум. Это увеличивало вероятность встречи сперматозоида с яйцеклеткой.

Подступив к одному самцу в аквариуме, экспериментаторы сдавили его с боков; из генитального отверстия брызнула сперма и наполнила подставленный стакан. Стараясь подражать естественному процессу, они поливали икру в трубе спермой последовательно слой за слоем. Самец на свободе дергается корпусом вперед и назад, окропляя кладку икры, как будто хочет благословить ее сперматозоидами.

Осечка

Я предложил Яну Робертсону, с которым мы уже были знакомы, и американскому специалисту по морской биологии Филиппу Дастену принять участие в сложном эксперименте по оплодотворению in vitro.

Опыт продолжался около недели; и мы уже покинули Белизский риф, когда он завершился. Вот его результаты.

Чтобы предпринять эксперимент по оплодотворению in vitro в большом аквариуме на «Калипсо», я поручил Бернару Делемоту и Альберу Фалько собрать икру самки, что они и проделали с помощью большого шприца, предварительно усыпив рыбу.

На второй день мы поместили икринку на предметное стекло микроскопа и попытались установить, произошло ли оплодотворение. Дело обстояло неопределенно. Клетка округлой формы предстала перед объективом: были отчетливо видны ядро, цитоплазма и клеточная оболочка. Если сперматозоид успешно выполнил свою функцию, то мы должны были заметить на периферии клетки узкую зону, инкубационную метку, с новым веществом характерного вида.

— Сдается мне, что там есть намек на метку, — сказал Робертсон.

— Да, похоже, что сперматозоид проник туда, — подтвердил Дастен.

— Проник? Боюсь поверить! — воскликнул я.

— Не будем увлекаться, — сказал Робертсон. — Оплодотворение икры проходит последовательные стадии, из которых одна деликатнее другой, и в каждой совершаются тысячи и тысячи химических превращений. Причины неудачи необозримы. Достаточно легкого дефекта в каком-нибудь , чтобы процесс сорвался.

Оставалось получить молоку самца — и это заключало определенные проблемы. Наша попытка искусственного оплодотворения потерпела неудачу: много обязательных условий должно быть удовлетворено, чтобы преуспеть в этом тонком научном эксперименте. Быстрое развитие аквакультур сопряжено с серьезными трудностями.

— По-видимому, налицо успешное начало, — продолжал Дастен. — Необходимо, однако, чтобы сперматозоид преодолел препятствие, сохранив хорошую форму. Следует подождать и посмотреть, начнет ли клетка делиться. Это будет решающей проверкой. Когда образуется эмбрион, который пройдет обычные стадии развития многоклеточных животных, т. е. морулу, бластулу и гаструлу, лишь тогда мы сможем утверждать, что преуспели в первом искусственном оплодотворении икры карибского мероу.

Прошла неделя. Мы взяли икринку и, следует признаться, не без волнения положили ее под стекло микроскопа. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в неудаче.

— Она не выросла, — сказал я.

— Да, — подтвердил Робертсон, — изменений нет.

— Клетка не разделилась, — вынес свой приговор Дастен. — Она не развивается. Это — осечка.

Икринки и сперматозоиды не нашли в нашем морском аквариуме всех условий, необходимых для протекания процесса оплодотворения икры, хотя мы обеспечили такие же, как в Пойнт-Эмили, температуру и содержание кислорода в воде. Начальная фаза оплодотворения — проникновение сперматозоида — осуществилась, но дальше процесс не пошел и клетки прекратили жизнедеятельность. Почему? Это было неясно. Возможно, чего-то не хватало или что-то было в избытке, или возникла неудачная комбинация факторов. Во всяком случае, сейчас клетки оказались не в состоянии противостоять гнилостным бактериям, которые уничтожили их.

— Взгляните, — сказал Дастен, — большинство икринок покрыто слизью, которой не было раньше. Это итог борьбы с бактериями — трагический итог. Несчастные оплодотворенные икринки были отравлены, удушены, изъедены микроорганизмами…

Должен сказать, что неудача хоть и огорчила, но не удивила меня. Осуществление искусственного оплодотворения является одной из серьезных проблем . Длительные исследования принесли пока очень мало достижений в этой области. Немного найдется рыбоводных учреждений, уровень которых соответствует сложности проблемы.

Спящий риф

8 февраля. Над коралловой системой Белиза заходит солнце, обагряя море. Рыбаки с полными баркасами возвращаются к свайным хижинам.

Команда «Калипсо» готовится к ночному погружению. Мы пройдем подводными долинами, ведущими к Пойнт-Эмили. Меня интересует активность мероу после наступления сумерек.

День постепенно угасает. Настала ночь. Уходя под воду, мы зажигаем фонари и достигаем дна. Риф, на котором в солнечные часы бурлит жизнь, сейчас кажется вымершим. В этих чистых водах планктон почти отсутствует. В свете фонарей вырисовываются тонкие узоры кораллов и мельчайшие беспозвоночные, нашедшие в них убежище. У видов, неподвижно прикрепленных к субстрату, ритм деятельности ослаблен. Виды, свободно перемещающиеся в толще воды отсутствуют. В Долине отрады, которую еще утром заполняли тысячи мероу, сейчас не видно ни одного…

Полосатых мероу активно вылавливают. Долго ли будут они еще царить в великолепном королевстве горгонарий, кораллов и губок? Размеры улова неуклонно падают, а это грозный и безошибочный признак…

Охотящаяся акула-кормилица представляется единственной обитательницей этих мест. Она не спеша проходит перед нами и следует своей дорогой. Когда мы медленно проплываем среди кораллов, где каждый миг в свете фонарей возникает фантасмагория призраков, я невольно спрашиваю себя: неужели мероу закончили метать икру и ушли отсюда?

Но нет, они еще здесь. Нужно заглянуть поглубже в расщелины, чтобы заметить их. Они спрессованы там, как сардины в бочке. Ночной риф напоминает спящий город. Это ансамбль просторных многоэтажных помещений с десятками более или менее изолированных квартир на каждом этаже. И все помещения заняты — точнее, набиты обитателями. Почетные граждане рифа…

Я никогда не замечал раньше, что у мероу голубые глаза! Эта огромная рыба, по-видимому, самка. Все мероу сначала становятся самцами и с возрастом меняют пол.

Мероу в своих укрытиях погружены в глубокий сон. Видимо, дневные любовные парады очень истощают их. И сейчас они восстанавливают силы. Свет фонарей не выводит их из оцепенения. Мы ощупываем их — они не шевелятся. Требуется энергичная встряска, чтобы пробудить их. Они плывут, ничего не видя, натыкаясь на камни. Как и в случае с черепахой у острова Мюжере, мы нарушили ход их «биологических часов», ослепив светом фонарей. Заметно, что им требуются огромные усилия, чтобы очнуться…

Мы — бессовестные соглядатаи

Последовательные наблюдения за половым поведением мероу выполнить нелегко. Ночью они спят. Днем они так кишат, что это затрудняет наблюдение за действиями любой отдельной пары.

«Насколько я мог разобраться, — рассказывал Альбер Фалько, — самки в брачном одеянии (обычно белые либо белые с красным) располагались на песчаном дне. Самцы, ищущие любовных приключений, опускались к ним, чтобы „пригласить на танцы“. Если дама выказывала благосклонность к поклоннику, то они приступали к ритуалу: терлись боками, выписывали разнообразные стремительные повороты и заканчивали этот неистовый балет извержением икры и спермы».

9 февраля. Я решил попытаться поместить двух разнополых мероу в наш аквариум, чтобы увидеть весь ритуал обольщения и любовного акта. Бернар Делемот и Альбер Фалько, которые уже собирали икру у самки на открытой воде и имели, таким образом, некоторый опыт, представляются мне подходящими исполнителями. Я поручил им провести операцию со всей деликатностью и выловить парочку…

После провала эксперимента по оплодотворению in vitro мы решили поместить в аквариум не оплодотворенную икру, а непосредственно самца и самку, готовых к спариванию. Мероу, по-видимому, быстро адаптировались. Бернар Делемот и Альбер Фалько были прилежными зрителями всех актов ими же поставленной любовной пьесы.

«Нам требовались, — говорит Бернар, — экземпляры почти созревшие, но еще не начавшие спариваться.

Мы приступили к делу с наступлением темноты: в этот час мероу готовятся отойти ко сну. Возбуждение их проходит, и они ведут себя гораздо спокойнее.

Вот сонный самец медленно проплывает перед нами, направляясь к коралловой нише с явным намерением устроиться на ночлег. Мы даем ему войти туда. Я приготовляю наркотик и делаю иньекцию, после чего, вспрыгнув на него, сильно сжимаю руками. Мероу, однако, отбивается, но не очень энергично, и Альбер обволакивает его мелкоячеистой сеткой. Иван Джаколетто, оставшийся в зодиаке, стягивает сетку шнуром и вытаскивает рыбу на поверхность. Не прошло и двух минут, как пленный кавалер разгуливал в просторном аквариуме „Калипсо“…

Самка с брюхом, из которого готова хлынуть икра, в свою очередь, предстала перед входом в грот. Мы усыпляем ее, набрасываем сетку, затягиваем шнур и мигом вытаскиваем на поверхность. Она присоединяется к самцу, которого мы столь ультимативно предназначили ей в пару».

Пленение всегда оставляет в сознании дикого животного серьезную травму, даже если это произошло в полусонном состоянии. Наша пара в данном случае была не исключением, и рыбам было не легче от того, что их лишили свободы с самыми хорошими намерениями. Несмотря на ласковое поглаживание и утешительные слова, которыми Бернар пытался их успокоить, они выказали все симптомы шока. Потекли долгие часы адаптации в новом окружении — условие sine qua non осуществления брачного парада. Мы отправились спать, предоставив им время оправиться от потрясения.

10 февраля. На рассвете, когда солнце залило небосвод золотом и аметистом, а рыбаки выходили в море, начиная очередной рабочий день, наши два мероу уже были в явно лучшей форме, нежели накануне. Они энергично осваивали свою просторную стеклянную тюрьму.

В течение утра они несколько раз меняли окраску. Брюхо у самца светлело, тогда как у самки темнело. Менее чем за минуту живот кавалера становился совершенно белым, а окраска всей остальной части тела изменялась от бледно-оранжевой до ярко-кирпичной. Полосы у дамы становились все менее выраженными, пока не слились с общим черно-коричневым тоном. (Я отмечаю эти изменения в порядке их проявления. Они не обязательно соответствуют тому, что видели при погружении наблюдатели с «Калипсо». По-видимому, не существует однозначного соответствия между цветом и сексуальным настроем в том или ином акте брачного парада. Цветовые изменения не являются неким кодовым языком, несущим какую-либо конкретную информацию. Они выражают скорее общее настроение, букет эмоций…)

Во всяком случае, по прошествии времени привыкания стало выясняться, что пленение не подавило инстинкта размножения у мероу.

Теперь они кружили один возле другого. Мимоходом рыбы терлись чешуей и возбуждались. Ласкаясь, они то длили прикосновения, то обменивались легкими любовными шлепками и терлись плавниками и хвостом. Фазы медленного движения, исполненного неги и сладострастия, сменялись моментами острого возбуждения. Это сочетание торжественности и чувственного нетерпения присутствует в любовных парадах всех видов, вплоть до самых примитивных.

Две рыбы, рот против рта, закончили тем, что я охотно назвал бы (несмотря на антропоморфическое содержание этого выражения) поцелуем любви. Затем самка стала опускаться на дно аквариума. Самец, как тень, следовал за ней. Она длительно содрогнулась. Живот ее начал конвульсивно вздрагивать — и она извергала бесчисленное множество беловатых шариков, которые по мере их появления самец, войдя в раж, орошал молокой.

Став специалистами по захвату мероу — сильной рыбы с массой иногда более 15 кг, Фалько и Делемот выловили самку и самца для эксперимента в аквариуме.

В своем стеклянном апартаменте пара приступила к танцам. Самка, приобретя красно-белую окраску, исступленно крутилась в воде; влюбленный кавалер неотступно, как тень, следовал за ней. Когда она извергла длинные нити из тысяч полупрозрачных икринок, он оросил их спермой.

Любовное неистовство

В море, как и в нашем аквариуме, любовные встречи мероу приближались к финалу.

Мы погрузились в околдованные воды Пойнт-Эмили, превратившиеся в увеселительное заведение. Это было потрясающее зрелище. Рыбы отплясывали сарабанду. Они вертелись, бросались вперед, внезапно останавливались, обменивались щелчками по носу и возбуждались, приближая пароксизм страсти. На открытой воде, в отличие от аквариума, парад носил не только индивидуальный, но и коллективный характер. Пары обменивались партнерами. Напряжение овладело всеми участниками оргии. Самки одна за другой извергали миллионы икринок, которые самцы оплодотворяли миллиардами сперматозоидов.

Под водой любовное неистовство достигло высшего накала. Некоторые рыбы, истощенные половым актом, вынуждены предаться долгому отдыху на дне, прежде чем отправиться домой, на свое место рифовой зоны.

Я не мог в очередной раз не восхищаться удивительной точностью биологических механизмов. Каким образом животные, ведущие обычно уединенный образ жизни, совершенно игнорирующие себе подобных, перестраиваются настолько, что собираются для размножения в одном месте, в одно время? Все органы чувств, все химические реакции служат единой цели — оплодотворить в определенный час мириады икринок мужскими гаметами… Подобная ситуация поражает человеческий рассудок, но она — действительность животного мира.

Однако мы были не единственными свидетелями на рифе, соприкоснувшимися с любовным неистовством мероу. Многочисленные рыбы — лютьяны, рыбы-ангелы, рыбы-напильники, макрель — угощались прекрасной свежей икрой, которую извергали самки мероу. Особенно макрель… Это был ее праздник: она устремлялась, разинув рот, на падающие шарики и объедалась ими.

Прикинув площадь акватории Пойнт-Эмили, мы оценили популяцию мероу, приходящих сюда и в соседние такие же места метать икру. По нашим оценкам, она составляла около 15 тысяч экземпляров. Ян Робертсон сообщил, что это тысячи на две больше, чем по оценке местных рыбаков. Однако в конечном счете лишь две тысячи мероу оказываются продолжателями рода. Итак, тысяча уцелевших самок, по два миллиона икринок от каждой — это около двух миллиардов потенциальных мероу…

Но это лишь цифры. На деле происходит почти тотальное уничтожение. Оно начинается сразу после икрометания. Девять десятых всей икры пожирается в ближайшие несколько дней. Затем приходит очередь мальков, сформировавшихся из икринок: девять десятых их становится добычей обитателей моря. В конце концов только несколько тысяч мероу достигает зрелости — и явится в это самое место в сезон размножения.

Из оплодотворенной икры зародыши мероу не «выклевываются» на рифе. Уцелевших от хищников выносит течениями до побережья Белиза, где прибрежные водоросли благоприятствуют развитию мальков. В теплых неглубоких водах они взрослеют и возвращаются на коралловые массивы. С приближением к «отроческому» возрасту они подыскивают себе место обитания, которому остаются верны всю жизнь, если более сильный сородич не завладеет этой территорией. А с наступлением сезона размножения они испытают императивный призыв плыть к Пойнт- Эмили…

И год за годом, после того как икру, увлекаемую течением, вынесет из Пойнт-Эмили, а мероу возвратятся с великого сборища в свои одинокие гроты, белизские рыбаки покинут эфемерный поселок и вернутся в порт, год за годом наблюдатель будет вопрошать себя, не галлюцинация ли все это, действительно ли присутствовал он на этой поражающей воображение «любовной ассамблее» мероу…

В этом году в очередной раз сезонный улов мероу оказался достаточным, чтобы удовлетворить потребности населения, но эксплуатация рифа приблизилась к критической отметке, превышение которой несет угрозы существованию вида. Рыбаки изъяли 75–85 % популяции, способной к размножению. Район воспроизводства невелик. Если с использованием моторных лодок и современной техники эффективность лова возрастет до 90–95 %, то это будет означать полное уничтожение мероу как биологического вида.

Район Пойнт-Эмили имеет весьма скромные размеры. Он опасен для судоходства, но зато критическую зону легче защитить. Власти Белиза должны сегодня осознать лежащую на них ответственность: необходимо категорически воспрепятствовать проникновению сюда рыбных траулеров, развитию туристского и подводного лова мероу; речь может идти лишь о традиционном, исторически сложившемся среди местного населения способе лова…

Сезон на рифе закончился. Мы освободили рыб, которых держали пленниками в аквариуме, промаркировав их у спинного плавника меткой Океанографического музея в Монако. Два удара хвостом… свобода — и они исчезли. Если их когда-нибудь поймают, мы узнаем, откуда они пришли сюда, чтобы отложить икру. Мы сделали первый шаг, чтобы приподнять уголок занавеса над тайной их миграции…

Новые приключения звали «Калипсо», и она направилась в порт Белиз вдоль очарованных рифов, сердцевиной которых и является Пойнт-Эмили. Я смотрел на места, подводный мир которых заключает около 60 мероу на километр — через каждые 16 м в коралловой трещине обитает мероу. В эти минуты я был с ними, и было приятно представлять, как, проплывая под волнами, я встречаю их, дружески приветствую и они понимающе приоткрывают рот.