Удивительная фотография.

«Папаша Блиц», ныряльщики и прочие. Морские кони. Двухтысячелетний платан. Под слоем ила.

И все это ради ночного горшка!

Эгейское море выглядит синее, чем обычно. Легкая зыбь словно убаюкивает «Калипсо». Над нашими головами проносятся и взмывают в лазурную высь чайки. Воздух буквально насыщен солнечным светом.

Время, похоже, остановило свой неумолимый бег вперед. Мы бросили якорь в местах, где о каждом клочке суши сложены легенды. Прошедшие века почти не оставили следа на греческих островах. Здесь история тесно переплелась с мифологией. Наши лица ласкают те же ветра, что надували паруса Улиссова судна. Я — царь Итаки и жду, когда из своей пещеры появится Полифем или Навсикая с подругами начнет спускаться к берегу… До сегодняшнего дня у меня еще ни разу не возникало ощущения, что я перевоплотился в Одиссея.

«Калипсо» стоит в спокойных водах бухты Сен-Жорж, меж двух скалистых мысов острова Дия, застывшего, как страж, к северу от Крита, прямо против порта Ираклион (бывшая Кандия). Мы ищем Атлантиду.

Ни один другой миф не обладает такой колдовской силой воздействия на воображение человека. Ни одна другая легенда не побуждала человека столько мечтать. Когда заходит речь об этом исчезнувшем материке, мы непременно говорим о золотом веке, о счастье, об изобилии и о гармонии между народами. А что, если это символическое и сказочное повествование о тайне зарождения мудрости?

Откровенно говоря, я никогда не думал заниматься поисками этого мира, ведь его существование было слишком невероятным. Как и другие, я читал все, что писали об Атлантиде. Вернее, я прочитал малую часть атлантидоведческой литературы, ибо данной теме посвящено более пяти тысяч книг и великое множество статей! Я представлял себе громадный континент, поглощенный морем. Древнюю метрополию с тремя кольцами стен (наружная стена, «обделанная в медь», стена внутреннего вала, покрытая литьем из олова, и стена акрополя, покрытая «орихалком, испускавшим огнистое блистание»). Мне нравилось размышлять об атлантах, об их развитой науке, утонченных нравах, блестящей цивилизации. Я нередко спрашивал себя: есть ли в этом символическом мифе какой-то скрытый смысл, не может ли он быть каким-то коллективным воспоминанием о действительных исторических событиях? Но мне никогда не приходило в голову заниматься поисками доказательств, что такая катастрофа произошла на самом деле. И я смотрел, как другие пытаются добыть факты, подтверждающие рассказ о погружении в морскую пучину проклятого материка, о котором поведал Платон в своих диалогах «Тимей» и «Критий».

А сегодня я против своей воли оказался втянутым в эту «авантюру». Но я не питаю иллюзий разрешить в несколько недель загадку, над которой люди тщетно бьются вот уже двадцать пять веков. Однако я ловлю себя на мысли, что увлекся тайной Атлантиды куда глубже, чем казалось вначале. Меня околдовала легенда. Магия атлантов сделала свое дело.

Удивительная фотография

Все началось с удивительного аэрофотоснимка…

Я, конечно, знал многие из тех мест, куда специалисты — от настоящих ученых до любителей-фантазеров — помещали Атлантиду. Я — старый морской волк, и было бы нелепо, если бы я не проявил ни малейшего интереса к истории, в которой океан, как известно, сыграл главную роль. Когда я был ребенком, то, как и многие, посетил вместе с капитаном Немо, героем «Двадцати тысяч лье под водой», вымышленный город атлантов на дне моря. Этот отрывок из книги Жюля Верна, несомненно, пробудил у меня интерес позже заняться изучением мира каракатиц и китов.

Когда я стал ныряльщиком и пассажиром подводных исследовательских аппаратов, то, конечно, не упускал возможности «кинуть взгляд» туда, где, по чьим-то предположениям, находилось погибшее государство. В отличие от многих исследователей я никогда не надеялся обнаружить циклопические стены, колоннады и храмы на морском дне в районе Азорских островов или Бимини: мне слишком хорошо известно, в какое состояние приходят суда, затонувшие всего несколько десятилетий назад. Что же касается развалин, возраст которых исчисляется тысячелетиями… Даже монументальным руинам и тем не устоять… Однако, почти бессознательно вступая в противоречие со своим природным рационализмом, я продолжал поиск. Разве не таит каждый ныряльщик надежду найти Атлантиду, даже если публично заявляет, что не верит в подобную чушь?

В тот день, когда я впервые изучал лежавшую на столе в кают-компании «Калипсо» увеличенную фотографию странного подводного сооружения в виде большого пальца на дне бухты Сен-Жорж, укрытой скалами крохотного островка Дия, от которого рукой подать до Крита, я не мог предполагать, что столь безобидное на первый взгляд открытие станет началом серьезного увлечения. Наверное, тогда мне захотелось, мобилизовав людские и материальные ресурсы «Калипсо», проверить одну из гипотез, касающихся Атлантиды. Эта гипотеза в настоящий момент является одной из наиболее обоснованных: ее авторы считают, что затонувший материк располагался в Средиземном море, а не в океане за «Геракловыми столпами» (ныне пролив Гибралтар), как писал Платон. Согласно этой гипотезе, народ атлантов отождествляется с критянами, создавшими величественную минойскую цивилизацию, которая внезапно погибла примерно за полторы тысячи лет до начала нашей эры. И наконец, она объясняет, что гибель ее была следствием серии геологических катастроф, самой мощной из которых оказался разрушительный взрыв вулкана на острове Санторин (ныне Тира).

Но это долгая история. Если говорить откровенно, «Калипсо» взял курс на Грецию совсем не ради поиска Атлантиды. Как нередко бывало во время наших плаваний, в дело вмешался «господин Случай».

«Папаша Блиц», ныряльщики и прочее

(Бортовой журнал «Калипсо»)

31 октября. Монако. Мы снимаемся с якоря и отправляемся в длительную экспедицию в греческие воды, где будем заниматься подводной археологией. Работы продлятся более года.

Нам сопутствует исключительная удача — греческие власти выдали все необходимые разрешения на обследование затонувших судов, как античных, так и современных. Лица, отвечающие за археологические исследования Эллады, выдают такие разрешения с щедростью истинных скупердяев. Впрочем, их можно понять: сколько мошенников, лжеученых и просто грабителей амфор бороздило эти воды, где все связано с нашей историей! Чудовищный грабеж исторических ценностей следовало пресечь истинно драконовскими мерами охраны. И мы будем путешествовать в сопровождении специалистов, полномочных представителей Греческого совета по археологии. Совет — единственная организация, наделенная правом выдавать лицензии на проведение раскопок на территории страны (в том числе и на морском дне). Без его разрешения мы не сможем поднять на поверхность ни мельчайшего обломка статуи, ни единого осколка амфоры. Все найденное будет передано в музеи Греции…

Колен Мунье и Бабет Сориа долго готовили для нас это путешествие. Они знали, с какой решимостью Совет по археологии боролся против проекта превращения гавани Пилос в сверхсовременный порт. Главным аргументом Совета было то, что греки ревниво оберегают свои исторические ценности. Это представляется мне совершенно естественным. Даже если забыть о «частных раскопках», организаторами которых являются обыкновенные воры, нельзя отрицать, что большая часть прекраснейших образцов эллинского искусства уже давно находится в музеях Парижа, Лондона, Нью-Йорка, Берлина и Ленинграда.

4 ноября. Мы прибыли в Зею, что расположена неподалеку от Пирея. Над Пелопоннесом сгущаются вечерние сумерки. За эти дни мы прошли вдоль западного побережья Корсики и миновали опасный пролив Бонифачо (на мой взгляд, по нему слишком часто ходят танкеры — берегись черных приливов!). Затем проследовали по Мессинскому проливу, оставив Калабрию по левому борту, а Сицилию — по правому (ни Харибда, ни Сцилла не проглотили «Калипсо»), и по прямой направились в Коринфский залип. Пройдя Коринфский канал, мы попали в залив Caроникое, в глубине которого находятся остров Саламин и порт Пирей — торговая часть Больших Афин.

Наш экипаж состоит из капитана Пьера Маэ, его помощника Поля Зуены, боцмана Джо (Жозюэ) Сеги, матроса Пьера Буракова, главного механика Жан-Мари Франса. Кроме того, на борту находится майор Алина, мой заместитель по Монакскому океанографическому музею; он — мое второе я. По палубе расхаживает инженер — электрик-механик — изобретатель-ремонтник «подводного блюдечка, или тарелки» «Гастон», его имя Жак Ру; иногда мелькает фигура Боба Бронбека, пилота вертолета. И наконец, главная фигура на судне — знаменитый «Папаша Блиц».

«Папаша Блиц» — он же доктор Харольд Эджертон. Прозвище он получал за свое изобретение-электронную вспышку. И вот уже двадцать лет, как он ходит с нами в экспедиции, когда ему позволяет время. Имя этого ученого известно всему миру, его компетентность в научных вопросах может соперничать лишь с его простотой в обращении с окружающими. Он работает исследователем в Массачусетсском технологическом институте. На его счету множество открытий. В частности, он разработал самую лучшую осветительную систему для работы на большой глубине. Он первым сделал фотографии великого Срединно — Атлантического рифта. Но его сегодняшнее присутствие на борту обусловлено совершенно иной причиной: его без устали работающий мозг придумал а сверхсовременный подводный детектор. Речь идет с гидролокаторе бокового обзора, который должен оказать, нам существенную помощь в нашей археологической экспедиции. Этот прибор спрятан в удлиненную капсулу («рыбу»), которая движется на буксире позади «Калипсо». Капсула извлекается из воды с помощью электрической лебедки. Прибор передает информацию на уст я нов ленный на борту судна регистратор — таким образом мы постоянно получаем сведения не только о глубине моря под килем, но и о малейших изменениях рельефа дна в пятисотметровой полосе под днищем судна — 250 метров влево и 250 метров вправо. Мы получили возможность наблюдать малейшие неровности морского «пола». Ни одно затонувшее судно не сможет спрятаться от глаза этого всевидящего «шпиона».

Рядом с «Папашей Блицем» маячит Парвис Бабай, инженер-электронщик, в основном обслуживающий гидролокаторы. Чуть дальше на палубе блаженствуют ныряльщики — Альбер Фалько, Ремон Колл, Бернар Делемотт, Патрик Делемотт, Иван Джаколетто и Анри Гарсия.

Вскоре появляются специалисты по звукозаписи Жан Амон и Ив Злотичка. За ними неотступно следуют кинорежиссеры и кинооператоры Колен Мунье, Анри Алье и Жан-Жером Каркопино. (Жан-Поль Корню пока занят на съемках другого фильма и присоединится к нам в конце экспедиции.) Осталось дождаться доктора Хараламбоса Критзаса, того самого греческого археолога, которому вместе с ассистентами поручено наблюдать за раскопками, а ими мы будем заниматься значительную часть нашего путешествия.

Наконец все в сборе. Сначала мы сделаем несколько выходов в море, чтобы испытать новое оборудование in situ.

Морские кони

Я уже говорил, что, отправляясь в Грецию, еще не имел окончательно разработанных планов. У меня «в голове роились кое-какие идеи». И я мечтаю о великих открытиях, но человек предполагает, а случай располагает. Тот факт, что на дне греческих вод покоится огромное количество самых разнообразных судов, ни в коей мере не снижает трудностей в поиске и обнаружении подлинных античных «залежей». Легкодоступные места давным-давно разграблены. Опыт подводных «работ» в этом районе насчитывает не одно тысячелетие — еще персидский царь Ксеркс посылал на дно ныряльщиков, чтобы поднять из-под воды бронзовые тараны затонувших военных кораблей. Под воду спускался и сам Александр Македонский. Он пользовался примитивным колоколом, который именовался «колимфа» (colympha)… Однако я убежден: нас ждет немало открытий у побережья Пелопоннесского полуострова, в районе города Салоники, вблизи Киклад или Крита, но мы в своих поисках должны выбирать наиболее труднодоступные места, такие, где часты бури, где слишком большие глубины, где изобилуют обрывистые подводные склоны — иными словами, места, которые не под силу обследовать ныряльщикам-любителям: у них и оборудование хуже, и физическая подготовка слабее.

Наши первые пробные выходы в море делаем в районе Зеи, затем мы изучаем окрестности островка Патроклу и, наконец, огибая мыс Сунион, держим курс на восток, к острову Кея. Все идет хорошо. Гидролокатор бокового обзора, детище «Папаши Блица», работает: нам удалось отыскать затонувшее судно, лежавшее на большой глубине — 120 метров. Мы отрабатываем технику поиска (делаем зигзаги, повторные проходы над теми точками, где гидролокатор зарегистрировал любопытные эхо — сигналы, и т. д.). Благодаря такой подготовительной работе мы со все большей Точностью определяем местонахождение «ненормальных» подводных объектов. Альбер Фалько, возглавивший эту операцию, придирчив до невозможности. Если использовать охотничий жаргон, он желает, чтобы все наши люди были отменно «натасканы». Море пока нас балует. Но мне известно, что зимой в Греции оно может проявить свой отвратительный нрав — гневливость и предательскую обманчивость. Я радуюсь тому, что тренировки спаяли нашу группу. «Подводное блюдечко» готово к работе, а ныряльщики мечтают превратиться в громадных черных рыб со стеклянным забралом на лице и желтой полосой по бокам…

Возвращаемся в Зею, куда прибыл доктор Критзас со своими ассистентами.

15 ноября. «Калипсо» входит в залив Пета тая, затем в южную часть залива Эввоикос. Слева по борту проходит Аттика, справа лежит крупный остров Эвбея. Пройдя под мостом у города Халкис, мы минуем самую узкую часть канала, соединяющего южную и северную части пролива Эввоикос. Огибаем самую западную точку Эвбеи. Стая дельфинов несется на восток: мы пристраиваемся ей в хвост и берем курс на мыс Ставрос и залив Пагаситикос. Наша цель — высокий мыс Артемисион (или Артемизиум), расположенный на северном побережье острова Эвбея. Поиски начнем завтра. А сегодня вечером бросаем якорь вблизи крохотного порта Тиикери, который «запирает» залив Пагаситикос.

Я не случайно привел «Калипсо» в эти пользующиеся дурной славой места — здесь часты ураганные северные ветры, а прихотливо меняющиеся течения затрудняют плавание. Именно у мыса Артемисион (здесь за 480 лет до н. э. греки дали морской бой персам) на затонувшем судне была найдена одна из прекраснейших античных статуй эллинского периода — бронзовая скульптура бога. Некоторые утверждают, что она изображает Зевса, другие (несомненно, они ближе к истине) — Посейдона. Высота статуи немного выше человеческого роста. Волосы и борода ниспадают волнистым потоком. Брови, глаза и губы, наверное, когда-то были инкрустированы различными (драгоценными?) металлами. Этот шедевр является прекрасные образцом начального периода классического греческого искусства и создан не менее чем за 400 лет до н. э.

Если речь действительно идет о Посейдоне, то греческий ваятель никак не мог забыть о трезубце — символическом атрибуте бога морей: но когда статую подняли со дна. трезубца при ней не было. Находка трезубца стала бы счастливым событием как для нас, так и для доктора Критзаса, атташе-археолога.

Более того, бог должен был стоять в колеснице, запряженной морскими конями. Многие специалисты склоняются к мысли, что упряжка была, поскольку в то же время, когда проводилась работа по поднятию скульптуры, рыбаки поблизости нашли и извлекли на поверхность два обломка конских статуй. Каким потрясающим открытием стала бы находка даже крохотного фрагмента, могущего дополнить мозаику!..

Двухтысячелетний платан

Над портом Трикери занимается серое, даже какое-то грязное утро. Море вспенилось барашками, которые бегут в сторону Эвбеи. Где они — лазурь и солнце Греции с почтовых открыток? Эти места прославились своей мерзкой погодой еще со времен античности. А сегодня всплески дурного настроения моря приходится терпеть нам.

Поиск любого затонувшего судна сопряжен с множеством проблем. Прежде всего должны существовать исторические свидетельства кораблекрушения, но тексты зачастую расплывчаты и указывают примерный район поисковых работ. Если же работы уже проводились (как в районе Артемисиона), можно надеяться, что нужное место будет быстро найдено. По крайней мере я надеялся на это. И как выяснилось, глубоко ошибался.

Сведения о затонувшем у мыса Артемисион судне не были обнаружены в древнем пергаменте какой-нибудь библиотечной крысой, как это нередко случается. На судно наткнулись ловцы губок. В 1900 году они спустились на глубину 80 метров, используя примитивную технику задержки дыхания, и увидели на дне груду мраморных статуй. Греческие власти узнали о находке и на следующий год организовали экспедицию, чтобы поднять сокровища со дна моря. Для этих работ был специально зафрахтован мощный морской буксир. К сожалению, техника археологических работ в данном случае была до безобразия грубой: водолазы в скафандрах обвязывали тросом видимые части статуй, а лебедка тянула их наверх. Не стоит и говорить, как велики были убытки от столь разрушительных методов работы. Несколько мраморных скульптур подняли целиком — их выставили в Музее Афин, а поврежденные фрагменты попали в закрытые хранилища. Вся операция проходила под охраной вооруженных солдат, которые следили за тем, чтобы никто не приближался к поднятым на поверхность сокровищам.

Экспедиции 1901 года сопутствовал ряд неблагоприятных обстоятельств. На редкость плохие метеорологические условия позволили вести работу всего двадцать дней, хотя судно находилось в районе около года. Поиски пришлось свернуть досрочно: один из водолазов умер из-за кессонной болезни. В то время еще не было соответствующих таблиц, которые указывают режимы декомпрессии в зависимости от глубины спуска и времени пребывания на глубине. Каждый водолаз поднимался и спускался, полагаясь на счастливый случай, и частенько погружение заканчивалось встречей с Косой.

Бронзовый Посейдон был найден только в 1925 году. Тогда же подняли два фрагмента конских статуй и отбитую руку. Вторая подводная археологическая экспедиция у мыса Артемисион была организована молодым археологом Николаосом Платоном. Через пятьдесят лет мне довелось познакомиться с ним. Он и его супруга являются, по-видимому, крупнейшими специалистами по греческой археологии вообще и критскому периоду в частности.

Платон, оказавшись у нас на судне, не смог указать точное местонахождение затонувшего корабля. Он помнил лишь, что, будучи в те времена полным профаном в морских делах, требовал от ныряльщиков одного — указать, «как ориентировано судно». Он рассчитывал поднять его целиком, освободив от панциря наносов. Водолазы не понимали его вопросов, и тому была причина. На глубине перед их взорами представала какая-то заиленная масса с неясными очертаниями, а поиск они осуществляли с помощью длинных заостренных шестов, которые загоняли в дно. Если шест натыкался на твердый предмет, они высвобождали его руками… Так они нашли Посейдона.

В подводной археологии основной проблемой является проблема точной локализации судна. Судна у мыса Артемисион, которое было исследовано за полвека до прихода «Калипсо», как бы и не существует. Его местоположение не нанесено на морские карты, а оставшиеся участники работ 20-х годов не могут вспомнить, где оно лежит. Даже археолог, который возглавлял экспедицию, ничего не помнит…

Пока тола подготовка к нашему путешествию, Колен Мунье и Бабет Сориа с помощью доктора Критзаса все же отыскали в деревеньке Трикери рыбака, утверждавшего, что он хорошо помнит ту операцию. Ему в ту пору было шестнадцать лет, и его отец работал на затонувшем судне,

Этот рыбак выбрал два ориентира для локализации судна — полоску суши характерной формы и известный всему району платан, Платану этому было более двух тысяч лет — о нем есть упоминания в текстах, написанных задолго до начала христианской эры. Это восхитило меня: какое чудесное растение, ведь оно «наблюдало» за ходом истории в течение двух тысячелетий, каждую осень теряя свой лиственный наряд и каждую весну покрываясь свежими почками!

Под сдоем ила

Мы встретились с нужным нам человеком. Альбер Фалько доставил его из Трикери на шаланде. На борту «Калипсо» ему была оказана встреча, достойная главы государства, сначала на палубе, а затем в кают-компании, где доктор Критзас и наш радист любезно согласились выступить в роли переводчиков.

На море волнение. Короткие волны бьют о борт. Мы идем курсом восток-юго-восток под низким пологом туч, а рыбак рассматривает южный берег пролива Трикери.

Он без труда находит крохотный мыс — первый береговой ориентир. А где же платан? Его как не было! Позже мы узнали, что дерево замерзло во время суровейшей зимы 1956 года и его срубили. Такова судьба двухтысячелетнего гиганта — обратиться в золу и дым!

Нас такое положение не устраивает. Не имея второго ориентира, рыбак оказывается в плену сомнений. Здесь? Или там? А может, на 100 метров восточнее? Или на 50 метров южнее? Погода вот-вот окончательно испортится, глубины весьма приличные (50–80 метров), ныряльщики «Калипсо» должны выполнять «насыщенные погружения» (значит, нужны особые режимы декомпрессии), а потому мы не можем себе позволить «бить мимо цели».

Наконец рыбак принимает решение: он тычет пальцем в какую-то точку. Альбер Фалько сажает его в шаланду, и они отправляются устанавливать буй. Иван Джаколетто и Ремон Колл, облаченные в гидрокостюмы, едут с ними. Вскоре они исчезают в волнах. Когда же снова оказываются на поверхности, выясняется, что они нашли лишь обрезок резинового шланга!

— До античной статуи далековато, — язвительно замечает кто-то позади меня.

Альбер Фалько не теряет надежды: он требует спустить «блюдечко» и забирается в него вместе с доктором Критзасом. Для греческого археолога погружение — первое крещение глубиной. Вернувшись на палубу «Калипсо», он едва находит слова, что-бы выразить свое восхищение: сколько возможностей эта карманная подлодка открывает перед мореной археологией!

Лодка уходит вниз. «Гастон» Жак Ру следит за погружением с помощью гидрофона. Наг охватывает какое-то тоскливое нетерпение Когда «дыня» из окрашенного в желтый цвет металла выныривает из клокочущей пены, мы теряем всякую выдержку: нам поскорее хочется услышать отчет главного ныряльщика и археолога. Пусто. Видимость не превышает нескольких метров, и на дне Не заметно ничего стоящего.

«Папаша Блиц», не обращая на нас внимания, колдует со своим гидролокатором бокового и обзора. Неудача постигает и его. Однако имеются подозрительные эхо-сигналы. Поль Зуена и Жо Сега сбрасывают буи с носа судна. За несколькими зайцами сразу гоняться никогда не следует. Результат всех этих наспех выполненных операций печален: винты (и «Калипсо», и шаланды) запутались в тросах наших собственных буев, и Ан)_и Гарсия приходится нырять, чтобы освободить их!

18 ноября. Утром шаланда вновь ушла в Трикер и, В этом крохотном порту каждый знает, чем мы заняты. Нам сообщили, что городской булочник тоже участвовал в подъеме Посейдона и помнит о месте кораблекрушения. Альбер Фалько и Жо Сеги доставляют его на борт «Калипсо». Доктор Критзас опять работает переводчиком.

Булочник с новыми подробностями рассказывает о ток, как проходила та операция. Он описывает работу подводников в скафандрах на дне, которые шли и шаг за шагом втыкали в илистое дно длинные шесты. Он объясняет, как им удалось определить контуры статуи. Посейдон лежал; правда, рассказчик уже забыл как: на боку, на животе или на спине. Он уверен в одном — когда статую вызволила из илистого савана, се поставили на ноги, а затем привязали тросы талей. Судно, которое занималось подъемными работами, двинулось в путь поздней ночью, а драгоценный груз тащился на тросе за ним. Античный шедевр был оставлен на глубине двух метров под водой до утра, а на заре выяснилось, что он исчез! Вмешалась полиция, на поиски были мобилизованы карабинеры, однако тайну так и не удалось раскрыть. Посейдон вернулся на место столь же загадочно, как и был украден…

Когда булочник закончил рассказ, он указал место, где, по его словам, в 1925 году велись подводные работы. Мы ставим еще один буй — Ныряльщики «Калипсо» натягивают скафандре и исчезают в волнах. Как и накануне, они возвращаются ни с чем.

Во второй половине дня мы узнаем, что еще одна могущая помочь нам в поисках личность ищет встречи с нами. Боб Бронбек доставляет человека на вертолете. Мы принимаем его в радиорубке, где «Папаша Блиц» пытается получить нужные эхо-сигналы. Человек, который стоит перед нами, знает с бронзовом Посейдоне еще больше, чем двое первых. Он сам был водолазом. Он, можно сказать, подцепил статую своим шестом…

Пока он пересказывает свою версию находки, ветер сильно свежеет. Вскоре его скорость возрастает до 50 узлов. В таких условиях нам остается одно — вернуться в укрытие и стать на якорь в Трикери. Погружения состоятся завтра (если будет на то воля всемогущего Эола) в том месте, которое указал бывший водолаз.

И все это ради ночного горшка!

(Бортовой журнал «Калипсо»)

19 ноября. С утра сияет солнце. «Калипсо» снова в море. Мы быстро добираемся до места предполагаемого кораблекрушения.

Путь указывает старый водолаз. Он помнит лишь об одном ориентире и о глубине (около 15 метров), на которой лежала статуя. Поль Зуена готовит зонд такой длины и укладывает его в шаланду, там же занимают места Альбер Фалько и бывший водолаз. Они сбрасывают в указанной точке несколько буев.

Затем шаланда уходит во второй рейс, забрав Альбера Фалько, «Папашу Блица» и его гидролокатор бокового обзора. Бебер и доктор Эджертон настроены не очень оптимистично, несмотря на яркое солнце. Они во весь голос распевают знаменитую арию из «Кармен». Ныряльщики «Калипсо» готовятся к погружению. Иван Джаколетто и Ремон Колл уходят под воду — напрасный труд: видимость не лучше, чем вчера. Затем ныряют Альбер Фалько и Анри Гарсия. И тоже безуспешно. Вечером, когда солнце собирается скрыться за горами, мы спускаем на воду блюдечко-подлодку. В ней занимают места Альбер Фалько и доктор Критзас. Новая неудача. Возвращение в Трикери.

20 ноября. Пора приступать к работам с большей методичностью. Я склонен верить словам старого водолаза, но точность его указаний оставляет желать лучшего. Надо обрисовать поисковый квадрат в море с помощью буев с флажками (так они лучше заметны). Буи устанавливаются через каждые 10 метров.

Ныряльщики «Калипсо» один за другим уходят на дно. Они привязаны к шаланде тросом, и их буксируют на малой скорости. Таким образом они экономят силы в холодной воде и могут осмотреть большую площадь, чем в свободном плавании. Каждый из них пребывает под водой четверть часа. Как только они оказываются на поверхности, их подбирает «зодиак» и доставляет на «Калипсо», чтобы они отдохнули и согрелись

Работа наладилась. Ребята один за другим ныряют на дно и обследуют ограниченный буями квадрат. Ни одному из них не удается обнаружить затонувшее судно… Нас начинает охватывать отчаяние, В полдень я сам везу «Панашу Блица» в соседний район, чтобы привести новое зондирование. Погода, как и следовало ожидать, портится, и приходится отложить на завтра то, что мы собирались сделать сегодня.

21 ноября. Рано утром «Папаша Блиц» и Альбер Фальке наконец получили многообещающие сигналы с помощью гидролокатора бокового обзора — совсем недалеко от того места, где мы работали вчера.

Альбер Фалько, Ремон Колл, Анри Гарсия и Иван Джаколетто натягивают скафандры и вооружаются, как их коллеги в 1925 году, длинными шестами, которыми они собираются «прощупать» дно, протыкая слой ила. Их тащит на буксире шаланда, и они через равные интервалы «колют» дно своими пиками. Может, теперь они найдут что-нибудь…

Анри Гарсия ныряет первым и первым возвращается на «Калипсо». Он возбужден, но так клацает зубами от холода, что еще долго не может выговорить ни слова. Затем появляются столь же закоченевшие Альбео Фалько и Ремон Колл. Иван Джаколетто, вынырнув, обменивается несколькими фразами на итальянском языке со старым водолазом-греком, который с любовью берет его руки в свои и заботливо греет их.

Наконец Анри Гарсия в состоянии приступить к рассказу. Остальная троица ничего шестами не нащупала, а он наткнулся на что-то. Когда шест уперся в твердый предмет, он разгреб ил. И его глазам предстал… ночной горшок!

— Но не просто ночной горшок, — уточняет он, а медный сосуд! Он так изъеден морской водой, что больше походит на металлические кружева. Я не решился трогать его, опасаясь, что горшок растает у меня в руках.

Я намерен спуститься под воду на подлодке вместе с Альбером Фалько, чтобы рассмотреть медный горшок, который «измыслил» (иного слова и не подберешь) Анри Гарсия. По мере того как мы погружаемся, мы понимаем, что наконец отыскали артемисионское судно Но видели бы вы, в каком оно состоянии! От него сохранился лишь неясный овальный контур, почти бесплотный призрак, так и хочется сказать: тень. Здесь не найти ни коней Посейдона, ни даже его трезубца. Остается предположить, что они существовали, но сегодня стали только воспоминанием Пролив Трикери, «продуваемый» течениями, «отполированный» постоянно бурным морем, не приспособлен для консервации затонувших судов. Артемисионское судно сохранялось в течение двадцати пяти веков благодаря редчайшему стечению обстоятельств, но две серии поисковых работ — в 1901 и 1925 годах — нарушили затвердевшим кокон ила. И сегодня от судна почти ничего не осталось. Сокровищами завладело Средиземное море.

И вызвал эти разрушения Человек: раскопки проводились без соблюдения необходимых предосторожностей, а кроме того, была нарушена поверхность дна вокруг судна. Во время второй мировой войны немцы проложили по дну систему кабелей и установили сети, чтобы воспрепятствовать проходу союзных судов, потом заминировали пролив… В частности, вблизи от затонувшего судна на мине подорвался буксир — мы заметили его остатки метрах в пятидесяти от медного горшка Анри Гарсия. Стоит ли расписывать последствия столь близкого взрыва…

Эта история с минами не вы ходит у меня из головы. А оказавшись у обломков буксира, я по настоящему испугался, вдруг в иле еще сохранились эти смертоносные орудия разрушения? Вдруг на них натолкнется нала мини-подлодка или их заденет ныряльщик? Нет, здесь решительно нечего делать. Ни нам, ни другим.

Поднявшись на борт «Калипсо», я созываю команду, и мы единогласно решаем прекратить поиски, Они не были бесполезными, в археологии, как и в любой науке, очень важно выяснить то, что относится к разряду невозможного.

Мы получили от греческих властей разрешение извлечь медный горшок и приступаем к работе с величайшими предосторожностями. Ныряльщикам повезло: они нашли в иле также два обломка древних керамических сосудов и подняли их наверх. Все находки немедленно передаются доктору Киитзасу — он их осматривает, снабжает этикетками и отправляет в Афины для пополнения коллекций.

А мы движемся вдоль берегов острова Эвбея, взяв курс на Пирей и Зею. Солнце шлет приветственный луч медному, горшку, который оказался на воздухе после двух с половиной тысяч лет пребывания под водой. Мы покидаем окрестности мыса Артемисион — метеорологические условия здесь становятся совершенно адскими. Посейдон приветствует нас на свой манер — «Калипсо» болтает, словно пробку.

Аэрофотосъемка. Элики — поглощенный водами город.

Бронза и обсидиан. Вперед, к Андикитире!

Груз статуй и амфор. Воспоминания, воспоминания…

Легендарный город царя Миноса

Царь Пилоса Нестор, сын Нелея, был самым престарелым из вождей, принимавших участие в осаде Трои. Он же был и самым мудрым, и речи его перед вождями всегда выслушивались с большим вниманием.

Мы прибыли в город Нестора Пилос, основанный в глубине веков. Быть может, он был крупной минойской колонией. Во всяком случае город процветал и во времена микенской цивилизации — именно тогда разразилась Троянская война. (Если Троянская война проходила так, как ее описал Гомер. Но существовал ли сам Гомер?)

Вначале у нас не было намерения заходить в эту обширную надежную бухту, в глубине которой раскинулся порт — ровесник седой Греции. Я привел сюда «Калипсо» по просьбе греческих археологов. Покинув Зею, мы прошли через Коринфский канал с востока на запад. Выйдя из глубоко врезавшегося в сушу залива, который отделяет Аттику от Пелопоннеса, мы повернули на юг и двинулись вдоль западного берега знаменитого полуострова, напоминающего очертаниями кисть руки. Мы оставили слева по борту остров Закинф, затем пересекли залив Кипарисиакос и добрались до цели — города, лежащего на самом западном «пальце» Пелопоннеса.

Наваринскую бухту можно сравнить с книгой, на страницах которой зафиксированы события, происшедшие за три с половиной тысячи лет истории. Единственная загвоздка в том, что записи сделаны не открытым текстом, а, кроме того, кое-какие страницы безнадежно попортило безжалостное время… Греческие археологи просят нас расшифровать хотя бы одну главу: жизни всех ныряльщиков «Калипсо» не хватило бы на прочтение этой летописи. Греков интересует, можно ли с помощью гидролокатора бокового обзора наносить на карту места, где лежат затонувшие в бухте суда. Греческое правительство пока еще не отказалось от мысли переоборудовать Наваринскую бухту в самый современный промышленный порт. Следует или помешать «разгрому», или по крайней мере ограничить возможный ущерб, а для этого надо точно знать, где что лежит.

Чем больше я размышляю, тем яснее становится мне логика действий современных арматоров, владеющих грузовыми судами и танкерами. В Пилос заходили минойские, микенские, греческие, римские, византийские, венецианские, турецкие торговые суда… (я уже не говорю о современных греческих). Зачем же отказываться от создания такого порта? Прекрасная якорная стоянка (уютная и географически удобно расположенная) всегда остается прекрасной якорной стоянкой… Любой моряк с первого раза почует это.

Пока форштевень «Калипсо» режет воды бухты, я ощущаю, что прихожу в то же расположение духа, которое ощущал Нестор, возвращаясь домой после десятилетнего пребывания на войне.

Аэрофотосъемка

Наваринская бухта открывается на запад, но защищена от ветров удлиненным островом Сфактирия, который перегораживает вход в нее. Город раскинулся в южной части бухты, а к северу тянется лагуна. Там есть небольшой островок, у которого на вечном приколе стоят несколько танкеров.

Наша задача проста по крайней мере на первый взгляд. На дне бухты лежат сотни затонувших судов (чаще всего от них почти ничего не осталось). Нас попросили определить их местонахождение. Мы будем бороздить воды бухты параллельными курсами, начиная от входа до самых берегов. В дело пойдет вся имеющаяся в нашем распоряжении техника, в том числе и гидролокатор бокового обзора. Каждый раз, как на экране появится обнадеживающий эхо-сигнал, мы будем посылать под воду ныряльщиков, чтобы разведать и Сфотографировать местоположение судна. Комплекс этих фотографий позволит составить столь необходимую греческим археологам карту затонувших судов. У нас не будет ни времени, ни разрешения на проведение раскопок на обнаруженных судах. Близок локоток, да не укусишь, но таково положение дел. Иногда надо уметь играть скромные роли, как, например, подготовить плацдарм для других исследователей.

И все же наша работа увлекательна. Мы знаем, что под килем «Калипсо», среди прочих «жертв» моря, лежат триремы, о которых рассказал Фукидид в «Истории Пелопоннесской войны». Мы также знаем, что где-то под нами покоятся и боевые корабли, погибшие во время Наваринской битвы.

Наварин — такое имя дали Пилосу в средние века, и оно сохранилось в названии бухты до наших дней. Во Бремя морского сражения в 1827 году объединенный флот Франции, Англии и России разгромил флот Турции и Египта. Эта битва позволила Греции обрести независимость.

С точки зрения археологов, Наваринская бухта оказалась центром «косвенной» катастрофы. В 1926 году одной из английских компаний было дано разрешение на обследование бухты. Компания предлагала поднять золото и ценности с сорока судов, затонувших в прошлом веке. Компания принялась за работу, не затрудняя себя раздумьями, — се специалисты решили взорвать суда и с помощью лебедок извлечь со дна все, что возможно. Предприятие увенчалось успехом с финансовой точки зрения. А для археологов методика англичан была равнозначна землетрясению.

(Бортовой журнал «Калипсо»)

3 декабря. Вот уже два дня, как мы бездельничаем в Наваринской бухте. Между нами и греческими археологами вначале возникли расхождения по некоторым вопросам (сейчас все трудности разрешены). Мы готовы приступить к работе.

8 декабря. «Папаша Блиц» работает от зари до зари. Его гидролокатор бокового обзора — ракета с набитым электронными потрохами брюхом, которую на буксире тянут ч 10–15 метрах от дна, — ни на секунду не отключается. Доктор Эджертон безвылазно сидит в радиорубке, не отрывая глаз от самописца, вычерчивающего на бумаге профиль дна, над которым мы «летим». Включен и обычный вертикальный гидролокатор, а потому мы точно засечем местоположение каждого обнадеживающего сигнала, появляющегося на эхограмме.

Если эхо-сигнал действительно надежный, то есть мы уверены, что он вызван затонувшим судном, в воду с идущей рядом шаланды прыгают ныряльщики. Они со всех сторон фотографируют обнаруженный объект и доставляют пленку на «Калипсо», где ее тут же проявляет Ремон Аммадио (иногда с помощью Колена Мунье, Жана-Жерома Каркопино или других членов команды). Фотолаборатория работает по 18 часов в сутки. Каждое утро за пленками, сделанными накануне и соответствующим образом аннотированными, является греческий археолог.

Исключительно грязная вода затрудняет выполнение нашей задачи. Ныряльщики говорят, что чаще всего им приходится работать на ощупь. В таких условиях возникают сложности и с фотографированием, хотя нам нужны не художественные, а рабочие снимки.

10 декабря. Мы уже определили местонахождение множества затонувших судов, и греческие археологи выглядят довольными. Мы как на блюдечке преподнесли им десятки мест для подводных раскопок. Их хватит на долгие годы, если бухту не сожрут танкеры-гиганты.

Произведя погружение вблизи крохотного центрального островка, мы подняли на поверхность (естественно, с разрешения!) прекрасные римские амфоры, относящиеся ко 11 веку н. э.

Мы обнаружили множество турецких судов, затонувших в 1827 году во время Наваринского сражения. Мне бы хотелось потратить несколько дней на их обследование и киносъемку. Меня буквально заинтриговали некоторые обстоятельства и эпизоды этого морского боя.

Элики — поглощенный водами город

Исследование Наваринской бухты гидролокаторами и ее подводное фотографирование отнимают у нас три недели драгоценного времени… Ныряльщики, которым ежедневно приходится вкалывать в воде, насыщенной взвешенным илом, начали выдыхаться, тем более что работа была «неблагодарной», если говорить на современном языке психологов. Для них, как и для меня, куда интереснее скользить меж дельфинов или осматривать коралловый риф с его многоцветными рыбками, чем рассекать гол овей густой «суп» идя получения неясных снимков, на которых с трудом различаются какие-то удлиненные формы — якобы затонувшие суда…

Я буду неискренен, если стану утверждать, что мы были опечалены 18 декабря, когда покидали Наваринскую бухту.

На обратном пути в Пирей «Папаша Блиц» уговорил меня проверить одну гипотезу, которая не дает ему покоя уже несколько месяцев. В некоторых античных текстах упоминается, что на западном побережье Пелопоннеса море за одну ночь поглотило холм и стоящи и на нем город. Событие произошло примерно в 300 году н. э.

«Папаша Блиц», сравнив сведения, почерпнутые из разных источников, почти уверен, что в XIX веке Средиземным морем был поглощен еще один холм, расположенный поблизости от первого. И он не сомневался, что определил место второй катастрофы. Ну а найти затонувший город по таким надежным признакам — сущий пустяк…

Следуя его указаниям, мы бросаем якорь в нескольким кабельтовых от устья крохотной речушки. «Папаша Бпиц» некоторое время колдует над своим гидролокаторов бокового обзора — и регистрирует два благоприятных эхо-сигнала.

Первая «мишень» расположена буквально в устье реки. Ныряльщики отправляются туда на шаланде и исчезают в волнах. Поднявшись на поверхность, они заявляют, что в очень мутной воде видимость не превышает одного метра. Они искали на-ощупь, но, кроме речной гальки природного происхождения, ничего не обнаружили. Несколько образцов ее они доставили наверх.

Вторая «мишень» лежит у обрыва в чистых водах. «Папаша Блиц» и Альбер Фалько решают отправиться на разведку в нашей мини-подлодке. Они проскальзывают внутрь через узенький люк и закрывают его. Кран опускает ярко-желтую подлодку на воду, и она надолго исчезает в глубине. Когда они возвращаются на поверхность, солнце стоит у самого горизонта. Они откидывают люк и, едва ступив на палубу, хором сообщают о своей триумфальной находке. Они заметили систему крепостных стен и затонувшие храмы, хорошо различаются дома, уточки и греки в белых туниках. Они даже в и дет и двойника Сократа, который разглагольствует на агоре. Мы верим им на слово и, дабы не нарушать покоя эликийцев-глубоководников, берем курс прямо на Пирей.

Бронза и обсидиан

Во время рождественских праздников «Калипсо» стоит на якоре у Зеи. Ныряльщики и большая часть экипажа вернулись домой — набраться новых сил. Но в канун Нового года все собираются на борту. Мы отправляемся на юг. Пересекаем залив Сароникос и входим в пролив Идра, который отделяет одноименный остров от «большого пальца» Пелопоннеса. В самом центре пролива торчит островок Докос.

Сегодня это необитаемый клочок суши, где живут всего несколько пастухов, чьи овцы с трудом находят пропитание — растущую среди камней траву. Здесь, как и на многих островах греческого архипелага, процесс опустынивания начался еще в античные времена и с тех пор только усиливался. Кое-где он принял необратимый характер. Исходный (так называемый первичный) лес сменился более скудным вторичным, а тот в свою очередь был истреблен многочисленными рубками и пожарами. Им на смену пришли маки и густые кустарники, потом погибли и они. В конце цикла остаются лишь скалистые холмы.

Мы не будем высаживаться на Докосе для изучения ужасающих последствий обезлесивания и перевыпаса, хотя это одна из самых животрепещущих экологических проблем. Мы встали на стоянку рядом с островом опять-таки по просьбе греческих археологов. Около полу года назад они нашли у юго-восточного побережья островка залежь керамической посуды, которая, вероятнее всего, относится к бронзовому веку, но ее пока еще не обследовали с помощью всего арсенала современной техники.

С этими археологическими предметами, заключенными в известняковые конкреции и покрытыми водорослями и ракушками, надо обращаться с величайшей предосторожностью. У нас нет разрешения поднимать их на поверхность. Наша задача — сделать подводные фотографии по жестким требованиям современной археологии, снабдив каждый предмет «этикеткой» и сделав «портретные снимки» во всех мыслимых ракурсах. Это единственный способ восстановить по снимкам общий вид археологического памятника. На основании таких документов ученые позже сделают выводы о хронологии залежи, об обычаях народа, оставившего здесь свои следы…

Мы ведем фотографические работы с большим энтузиазмом, чем в Наваринской бухте: вода здесь чистая, а морское дно очень красиво. Пока ныряльщики заняты делом, я залезаю в подлодку вместе с Альбером Фалько и отправляюсь искать сходные залежи в окрестностях. Мы без труда обнаруживаем несколько подозрительных возвышений, и здесь работы хватит на несколько поколений исследователей. С особым тщанием мы обследуем хорошо защищенную бухту. Идеальное место для древнего порта, где в бронзовый век кишела жизнь, угасшая во времена классической Греции.

Наша уверенность подкрепляется тем, что на суше, куда мы отправились на разведку, полным-полно осколков минойской керамики.

Эта серия погружении позволяет нам освоить методику современной археологии, которую мы должны использовать под водой в течение всей греческой кампании. Деление территории раскопок па квадраты и кропотливое изучение сантиметр за сантиметром каждого кубика земли не такое простое дело и год открытым небом. А когда работаешь в море, на глубине 20, 30, а то и 50 метров, трудности возрастают в геометрической прогрессии… От ныряльщиков требуется не только отличная спортивная форма (из-за необходимости длительного пребывания под водой), но и солидный опыт работы на дне, когда все внешние чувства (зрение, слух, осязание…) в той или иной степени нарушены. Иногда мы не можем обеспечить достаточную точность работ и вынуждены использовать относительно грубую технику, как, например, отсос осадков с немощью механического устройства.

После нескольких дней работы мы берем курс на Милос, один из самых западных островов архипелага Киклады. Именно на этом острове в 1820 году из-под земли извлекли подлинный шедевр греческой античности — Венеру Милосскую, жемчужину Луврского музея в Париже.

Я не надеюсь найти такой же шедевр! Пока мы приближаемся к берегу, я с тоской вспоминаю о строгой красе безрукой богини. Однако мы преследуем более скромные цели — нам надо изучить местный обсидиан.

Обсидиан — похожая на стекло вулканическая порода. Чаще всего встречаются образцы ярких оттенков, но обсидиан бывает и коричневым, и черным, и серым.

Вперед, к Андикитире!

Плиний Старший утверждает, что честь открытия этой породы принадлежит некоему Обсидиусу, отсюда и название минерала. В действительности речь идет о материале, который люди использовали для изготовления различных орудий еще во времена палеолита. Грекам было известно всего три месторождения обсидиана: самое крупное было на Милосе; залежь на маленьком островке между островами Парос и Андипарос давала самый чистый обсидиан; третье месторождение на крохотном клочке суши — Ияли (вблизи Малой Азии) — содержало обсидиан с большими примесями пемзы.

Милосский обсидиан было выгодно добывать по многим причинам. Его использовали для изготовления самых разнообразных предметов (особенно ваз), и он был статьей экспорта во все уголки эллинского мира — от Фессалоник (ныне Салоники) до современной Албании. Торговля велась критянами. Если изучить пути движения обсидиана, можно проследить пути распространения греческой цивилизации.

Завидев остров, мы спускаем на воду шаланду и идем к берегу осматривать карьер. Его разрабатывали до прихода римлян. Но тот факт, что милосский обсидиан встречается в самых древних греческих поселениях, исследованных археологами, доказывает, что активная морская торговля велась в этом районе еще за семь тысячелетий до нашей эры.

Наш гость на борту «Калипсо» доктор Критзас прекрасно знает все места, где были найдены предметы из обсидиана. Ему хочется уточнить некоторые частные детали, проверить кое-ка-кие гипотезы, относящиеся к распространению этой вулканической породы в отдаленные эпохи истории, особенно в минойскую. Он просит нас обойти вокруг Милоса и провести кое-где погружения для оценки запасов морских залежей. Мы делаем это с превеликим удовольствием, тем более что нам представляется возможность обследовать прибрежные воды у небольших островов, входящих в архипелаг Киклады.

Эти подводные экскурсии интересны и по другим причинам. Милос — остаток гигантского вулкана, взорвавшегося в доисторические времена. Его магмовая камера (ее называют кальдера — от португальского слова, означающего «топка») обрушилась и была затоплена морем. Сегодня у нас нет той «сказочной фотографии» бухты Сен-Жорж на острове Дия, которая даст нам в руки ниточку, ведущую в Атлантиду. Но мне уже известно, что мы займемся исследованием кальдеры острова Тира, еще одного кикладского вулкана, который взорвался в XV веке до н. э., вызвав катастрофические приливы во всем Восточном Средиземноморье…

Работа на острове Милос не занимает много времени. Мы поднимаем якорь и отправляемся к острову Андикитира. Курс на юго-запад. Море чудесно.

Остров Андикитира, лежащий примерно на пол пути между островом Китира и северо-западной оконечностью Крита, напоминает мне о прошлом, об истории «Калипсо». Альбер Фалько, Фредерик Дюма и я уже ныряли в окрестностях этого острова в «героические времена» наших работ 1956 года. А Фредерик Дюма спускался здесь под воду даже в 1953 году. Мы обследовали место крушения одного из самых интересных судов античности, которое было обнаружено в 1900 году. Во время наших погружений в 1956 году Фредерик Дюма извлек на поверхность великолепное бронзовое рулевое весло. Но нам не удалось пробыть там столько времени, сколько хотелось бы. Сегодня я надеюсь продолжить прерванные исследования.

Единственное затруднение в том, что мы не знаем, где бросить якорь. Нам известно примерное местоположение затонувшего судна. А точное место погружения мы никак не можем определить. Как всегда, подводит память… Ни Альбер Фалько, ни Фредерик Дюма (я попросил его присоединиться к нам), ни я не в состоянии припомнить координат якорной стоянки «Калипсо» двадцатилетней давности. Мы их не записали с нужной точностью. Правда, в 1956 году не было искусственных спутников для определения местоположения в море. Только сейчас ста то возможным определить нужную точку с точностью до 10–20 метров. Что касается официальных бортовых журналов — уж в ним-то положение судна должно быть тщательно нанесено на карту, то обращение к ним вызывает лишь досаду. Крестик на мелкомасштабной карте…

Очень жаль, ведь здесь скалистое основание острова уходит в бездну почти отвесно. Андикитирское судно лежит на глубине 54 метров. Под такой толщей воды ныряльщику трудно совершать продолжительные экскурсии в поисках судна. При напряженной работе двухсот — или трехсотметровых подводных погружений с целью локализации объекта не совершают. Сначала надо найти, а затем нырять точно на «цель».

«Папаша Блиц» крутит верньеры гидролокатора бокового обзора. Нужных эхо-сигналов нет как нет.

Груз статуй и амфор

Затонувшее у острова Андикитира судно было найдено в 1900 году ловцами губок. После того как власти были поставлены в известность о находке, сразу же были организованы работы по извлечению сокровищ. Правительство выделило археологам небольшое военное судно, поэтому работы велись под более или менее эффективным контролем.

Если учесть, что, в течение всего времени раскопок (около года) стояла мерзкая погода, водолазы были неопытны, а их снаряжение для погружений и техника для удаления грунта довольно примитивны, то результаты можно считать совсем неплохими. Большую часть предметов подняли со дна в удовлетворительном состоянии.

Это был первый античный корабль, с которого удалось снять груз. О самом судне известно мало, поскольку оно покрыто илом и находится в очень плохом состоянии (однако несколько обломков корпуса все же извлекли). А вот «урожай» статуй и амфор привел искусствоведов в восторг. Естественно, были сделаны попытки установить дату кораблекрушения. Сначала поиски велись в библиотеках, где сохранились древние тексты, но в них ничего не нашли. Тогда ученые стали выдвигать предположительные даты, рассчитанные самыми разными методами. В частности, назывался 30 год до н. э., поскольку на судне был найден странный прибор, принятый вначале за астролябию (на самом деле это оказалась механическая счетная машинка, уникальная античная вещица). В 1959 году доктор Дерек де Солла Прайс заявил, что датировка произведена неверно.

Был проведен сравнительный анализ различных гипотез, и постепенно специалисты пришли к единому мнению. Затонувшее у острова Андикитира судно стали относить к началу I века до н. э. Древесина же, которая пошла на постройку судна, была заготовлена веком раньше (если верить данным радиоуглеродного анализа фрагментов корпуса).

Статуи также не позволяют сделать точный вывод о дате крушения. Например, бронзовая скульптура обнаженною героя или бога (Персей? Гермес?) скорее всего относится к IV веку до н. э. Другая бронза («Голова философа») была отлита позже. Третья статуя, изображающая обнаженного мужчину, вероятно вождя, слишком изъедена коррозией и своей тайны не раскрывает. Куда «красноречивей» оказались многочисленные торговые амфоры. Они схожи с амфорами, обнаруженными на другом затонувшем судне, найденном в 1907 году в районе Махдии, вблизи восточного побережья Туниса. Есть основания датировать это последнее судно 86 годом до н. э.

С андикитирского судна достали тридцать семь больших амфор, но ловец губок, который участвовал в работах, утверждал в 1950 году, что на дне осталось еще с полсотни сосудов. В амфорах, изготовленных в самых разных местах, наши предки хранили вино, масло и прочие продукты. На некоторых из них имеются клейма на ручках, эти наверняка изготовлены на Родосе. Другие на острове Кос. Были там также амфоры из Рима или Таранто. После извлечения со дна они были исследованы и описаны К — Куруниотесом.

Кроме того, были найдены разнообразные керамические изделия — тарелки, кружки, чашки с одной или двумя ручками, лагиносы (узкогорлые вазы с одной ручкой) и даже одна масляная лампа. Эти предметы выполнены в том же стиле, что и предметы, обнаруженные при раскопках агоры Афин, а город был разрушен в 86 году до н. э. римлянином Суллой.

Среди лучших находок андикитирского судна имеются одиннадцать сосудов (ваз) из драгоценного стекла, изготовленных, вероятно, в Египте, а точнее, в Александрии, которая во времена античности была центром этого ремесла. Не следует удивляться, что вся эта утварь сохранилась во время кораблекрушения. Если стекло не разбивается от толчков и ударов, оно может лежать на дне моря вечно, поскольку почти не подвержено воздействию солей, карбоновых кислот и не привлекает морских животных, которые с удовольствием селятся на мраморных и бронзовых изделиях. Вазы с андикитирского судна обрели свою первозданную прозрачность, как только их очистили от осадков (но с какими предосторожностями!)…

Можно еще долго перечислять и описывать найденные античные сокровища (чаши из голубого стекла, чаши из цветного стекла, мозаичные пластины и т. д.). Но откуда шло судно? Этого никто не знает. Куда оно направлялось? И это неизвестно — Похоже, оно шло в Рим, Весьма разнородный характер груза заставляет предполагать, что его зафрахтовали специально для переправки в латинскую метрополию — восходящую державу той эпохи — награбленных сокровищ греческою искусства.

Изучая дюжину мелких обломков древесины вяза, из которого был изготовлен корпус судна, специалисты пытались представить себе, как греки строили свои судя. По большей части

это является тайной: каждой верфью той эпохи управлял единственный кораблестроитель, который работал без чертежей, унаследовав от предков секреты мастерства, передававшиеся из уст в уста…

Похоже, корпус набирался в основном из тяжелых брусов, соединенных между собой системой шпонок и вырезов. В некоторых узловых и подверженных разрушению местах использовались дубовые шипы и длинные бронзовые гвозди. Древесина (вяз, дуб…) добывалась в лесах северного побережья Средиземноморья.

На андикитирском судне был найден и кусок свинцовой трубы. По-видимому, он служил для дренажа палубы. Мы нашли похожий предмет на затонувшем судне «Гран Конглюэ» неподалеку от Марселя, которое обследовали во время первых кампаний «Калипсо» в 1952–1953 годах. Хотя судно «Гран Конглюэ» датировано III веком до н. э., а андикитирское — всего I веком до н. э., техника их строительства может быть сходной. Греки, наследники финикийцев в мореходном искусстве, по-видимому, внесли мало новшеств в судостроение в отличие от других областей жизни.

Воспоминания, воспоминания…

(Бортовой журнал «Калипсо»)

2 января. Мы стоим на якоре у острова Андикитира. Я уверен, что мы находимся вблизи от затонувшего судна. Но в скольких метрах от него?

Местный старик рыбак утверждает, что остатки судна лежат как раз на траверзе развалин каменной хижины, где жила охрана во время археологических работ 1900 года.

Стена из развалин на обрыве… Этого еще не хватало! Однако мы рассмотрели нечто похожее на то, что описывал грек, и встали прямо против указанного ориентира. Я вместе с Альбером Фалько сажусь в мини-подлодку. Мы уходим под воду и начинаем морское путешествие. От поверхности де глубины 50 метров идет крутой обрыв. Не этой глубине имеется площадка — она то расширяется, то сужается. Именно на этом «балконе» и было обнаружено судно. Затем снова начинается обрыв. Ми погружаемся до глубины 80 метров — дна даже не видно. Ниже спускаться бессмысленно. На крохотной площадке ничего нет. Быть может судно под напором течений опрокинулось и исчезло в бездне? В гаком случае ею никто никогда не найдет.

Когда мы поднимаемся на поверхность и я делюсь с вой ли соображениями с командой, собравшейся на палубе, Фредерик Дюма начинает возражать. Он считает, что судно никак не могло соскользнуть в пучину: оно слишком плотно сидело в панцире из уплотненного песка и не могло даже шелохнуться. Если мы его не заметили, то только потому, что оно погребено год толстым слоем осадков.

Ныряльщики «Калипсо» сменяют один другого на глубине. Я тоже надеваю скафандр и отправляюсь вниз к сопровождении Альбера Фалько. 10 метров… 15 метров… Морских животных мало. Еще раз убеждаемся, что по сравнению с прочими морскими экосистемами в Средиземном море очень скудная жизнь как по числу видов, так и по количеству экземпляров . На скалистых выступах устроились горгонии и мшанки, в которых прячутся губаны всех цветов радуги. А вот и любопытные барабульки, этих рыбок дикарками не назовешь. Из ила горчат великолепные «зонтики» разноцветных щупалец винтоподобных червей — И хотя средиземноморскую фауну по богатству и разнообразию нельзя сравнить с фауной тропических коралловых рифов, она все же имеет свои небольшие чудо-создания — они скромны, но в их подлинности сомневаться не приходится. Ну как, например, не проникнуться восхищением перед причудливым узором раковины мурекса — морских улиток, из которых финикийцы добывали пурпур! Несколько экземпляров проходят и перед нашими глазами.

30 метров… 40 метров… Наша подводная прогулка очень приятна, хотя в душу закрадываются сомнения относительно чисто археологических успехов. Время течет необычайно быстро в этом зачарованном мире «старушки матери» по имени Средиземное море. Мне довелось исследовать все океаны земного шара от Аляски до Антарктики, от Сейшел до Галапагос Но я никогда и нигде не чувствовал себя так хорошо, как в «Маре нострутм», в родном Средиземном море, где я причастился к океанографии. Здесь истоки моей культуры.

50 метров… А вот и балкончик, где, быть может, под осадками прячется андикитирский корабль. Мы пятимся через стеклянные маски, мечтая обрести, как роботы из научной фантастики, электронные детекторы вместо глаз, чтобы видеть даже под землей.

Мы уже готовы прекратить поиск: воздух кончается (с учетом остановок для декомпрессии, которые надо сделать при подъеме), как вдруг угадываем под песком смутные продолговатые очертания… Неужели наше судно? Альбер Фалько желает немедленно удостовериться в этом: он поспешно роет ямку в песке. Невероятное везение — он тут же извлекает из ила длинный предмет, несомненно изготовленный человеком…

Не стоит и говорить, что время выдержки на остановке кажется слишком долгим и лишенным смысла. Оказавшись наконец на палубе «Калипсо», мы с предосторожностью соскабливаем с трофея известняковую броню и въевшихся в нее морских животных. У нас в руках бронзовый гвоздь того же типа, что был поднят с остатков судна в 1900 году. Судно, затонувшее у острова Андикитира, снова обнаружено три четверти века спустя!

Легендарный город царя Миноса

Команда «Калипсо» радуется находке. Каждый готов тут же прыгнуть в воду и приступить к исследованию судна. («Если нужно, я спущусь в костюме и обычных туфлях», — говорит кто-то.)

Увы! Современная археология совсем не та, что была в начале века. Доктор Критзас, хоть и восхищен находкой, вынужден охладить наш пыл. Надо дождаться официального разрешения. А оно может быть дано (если его вообще дадут) только при условии выполнения работ «по всем правилам». Это значит, что «Калипсо» застрянет здесь на долгие месяцы, а его ныряльщики, разбив дно на квадраты, день за днем будут по «чайной ложечке» удалять осадки; иными словами, долгое время мы будем заниматься только этим и ничем другим. Это невозможно. Судно лежит на такой глубине, что на извлечение его сокровищ придется израсходовать целое состояние. А у нас его нет.

Не будем сожалеть. Греческие археологические власти пока не согласны на раскопки — такое сообщение мы получаем по радио. «Квота» ежегодных разрешений и так очень низка. Греки дают возможность каждой археологической международной «школе» (французской, английской, американской, немецкой…) осуществлять только по одному новому проекту в год. Представляю себе, какой шум поднимется среди специалистов, если мы будем получать столько разрешений, сколько душе угодно, только под тем предлогом, что в нашем распоряжении имеется судно, которое известно всему миру… Я очень хорошо понимаю, по каким причинам отказывают чиновники Министерства античных дел в Афинах, и согласен с ними, однако оставляю за собой право постараться их убедить. Если мои усилия увенчаются успехом, мы вернемся к Андикитире.

Наше повторное открытие затонувшего судна не будет напрасным. Через пять — десять лет кто-нибудь да займется его подробным исследованием (если только в этом году не повезет «Калипсо»).

Перед отплытием с острова Андикитира я совершаю еще одно погружение в мини-подлодке. Как всегда, меня сопровождает Альбер Фалько. Мы проводим систематическое обследование дна, о котором позабыли, и — о радость! — судьба подготовила нам приятный сюрприз. Я не ожидал ничего нового от этого выхода, предпринятого для очистки совести. И вдруг на том же «балкончике», где лежит найденное утром судно, мы замечаем еще один продолговатый контур — неужели следы другого, очень давнего кораблекрушения?

Мы поднимаемся наверх, и я тут же посылаю ныряльщиков на разведку. Проходит немного времени, и они извлекают из песка античную амфору. Это обещает стать археологической сенсацией. Двойной успех! В будущем у острова Андикитира надо начинать не один, а два подводных археологических раскопа…

Не стану кривить душой, мы покидали остров с определенным зарядом гордости. Разочарование от того, что мы не можем немедленно приступить к исследованиям наших находок, рассеивается — мы удовлетворены тем, что честь открытия принадлежит нам.

В конце концов наша миссия в греческих водах только начинается.

Мы берем курс на Ираклион, порт и столицу Крита. Город лежит буквально в двух шагах от развалин Кносса, легендарного города царя Миноса.

Большая прогулка над кладбищем судов.

Морское причащение. Обрыв из керамики. Простенькая чашка изысканной красоты. Загадочная стена и аплизия. Ручкой внутрь. «Колебатель земли»

Говоря о Крите (250 километров в длину, 50 километров в самой широкой части, площадь — 8618 квадратных километров), нельзя не вспомнить о сказочной минойской цивилизации, которая властвовала над Восточным Средиземноморьем в бронзовый век. Из глубины веков до нас дошло несколько прекрасных легенд.

Самая известная из них — несомненно о Тесее и Минотавре. Минос, сын Зевса и Европы, супруг Пасифаи и первый царь Крита, спрятал в построенном Дедалом лабиринте Минотавра (чудовище с телом человека и головой быка). Минос кормил зтого необычного нахлебника человечьим мясом. После победы над Афинами он наложил на город ежегодную дань: поставлять семь юношей и семь девушек для кормления людоеда.

Тесей, сын Эгея и легендарный законодатель ранних Афин, отправился на Крит, проник в лабиринт и убил Минотавра. Он вышел из лабиринта благодаря помощи дочери Мккоса Ариадны, снабдившей его клубком ниток, конец которых был закреплен при входе. Так Тесей смог найти дорогу обратно.

Я не буду подробно останавливаться на продолжении эпопеи. Отец героя Эгей, поверив в смерть Тесея (на самом деле произошло недоразумение), бросился в море, которое отныне носит его имя; Тесей увез с собой Ариадну, затем оставил ее на острове Наксос; позже он похитил Антиопу, царицу амазонок, которая родила ему сына Ипполита; некоторое время спустя он взял в жены Федру, вторую дочь Миноса, но та влюбилась в пасынка Ипполита, оклеветала его перед смертью, и тот был растоптан собственными конями после проклятия отца; Тесей спустился в подземное царство Аида, откуда его вызволил Геракл; Тесея изгнали из Афин, и он погиб от руки Ликомеда; кроме того, Тесей оскорбил Плутона, и тот приговорил героя к вечному наказанию — пребывать в сидячем положении…

Эти легенды не оставляют равнодушным ни одно человеческое поколение. И пока «Калипсо» подходит к Ираклиону, что в двух шагах от древнего Кносса, резиденции царя Миноса, я представляю себя в роли этого античного героя, стоящего на носу судна под черными парусами и готового сразиться с ужасным чудовищем… Может быть, кое-кому покажется, что я слишком инфантилен. Ну что ж, мой дух слаб, так как подвержен влиянию поэтических мифов.

Моим глазам открывается та же картина, которая, наверное, открылась взору Тесея. На неповторимо синем море возникает серо-зеленый критский берег, над которым высится изъеденная временем горная цепь с увенчанной снегами Идой, и снова меня охватывает ощущение, что за тридцать пять веков здесь ничто не изменилось.

Большая прогулка над кладбищем судов

(Бортовой журнал «Калипсо»)

4 января. Перед тем как бросить якорь в Ираклионе, я решаю произвести разведку крохотного островка Дня, который стоит словно на страже крупнейшего критского порта. Меня всегда удивляло, что до сегодняшнего дня ни одному человеку не пришла в голову мысль провести там серьезные раскопки.

Альбер Фалько полностью разделяет мое недоумение. Он убежден, что на Дии сохранились ценнейшие исторические сокровища, более того, он их видел собственными глазами, поскольку не впервые посещает островок. Он уже нырял здесь в один из воскресных дней 1957 года и при первом же погружении заметил выступающее из-под наносов затонувшее судно, медную тарелку и два удлиненных бронзовых предмета, похожих на ноги статуи. Вокруг металлических предметов расстилалось подлинное кладбище амфор. А рядом с галерой, на три четверти ушедшей в ил, он заметил медное блюдо.

Я попросил его привести «Калипсо» в то место, где он нырял двадцать лет назад. Остров Дия немного похож на кисть с пятью короткими пальцами, вытянутыми к югу (то есть в сторону Ираклиона). Самый длинный восточный «палец» называется мыс Ставрос. Между пятью «фалангами» лежат четыре бухты — Агрелиас, Месайос, Капари и Сен-Жорж. На высоте 268 метров почти в самом центре острова находится его высшая точка.

И снова мы сталкиваемся с феноменом памяти. Эта проблема, по-видимому, неразрешима. Альбер Фалько помнит, что нырял в бухте Агрелиас, но не в состоянии указать, где именно. Когда ему кажется, что он вспомнил то место, ныряльщики «Калипсо» прыгают в воду. Где же ноги статуи, торчащие из песка? Их как будто и не было… Зато на дне, полого уходящем в глубину, мы обнаруживаем подлинную «реку» амфор, если говорить словами Колена Мунье. Их тысячи, они едва прикрыты илом, и, похоже, это амфоры разных эпох.

Не может быть и речи, чтобы извлекать их из песка, где они спят столько веков, — для этого надо иметь официальное разрешение… Мы тщательно определяем координаты залежи с помощью сложной системы трех береговых ориентиров — капитан Алина дружески заставляет нас принять именно эту систему, и мы во всех сложных ситуациях прибегаем к ней. Если использовать расхожее выражение, мне до чертиков надоели сбои человеческой памяти по поводу искомых мест. Мнемосина, богиня памяти, отныне будет прозаически прикована цепью из цифр к страницам бортового журнала .

Мы еще вернемся на Дию. Я абсолютно уверен в том, что здесь сохранились следы совершенно удивительной исторической реальности. Мы проведем здесь столько времени, сколько понадобится. А пока я хочу совершить небольшое каботажное плавание вдоль критского побережья и уточнить местоположение некоторых частично обследованных затонувших судов. Погода начинает портиться. Поднимается мельтем — препротивнейший местный северо-западный ветер. Он взбаламучивает Эгейское море, гоня по нему короткие яростные волны. Этой ночью станем на якорь в Ираклионе. Хотя у «Калипсо» достаточно большое водоизмещение, мы входим в порт с трудом. Интересно, как это делали парусники царя Миноса?.. Завтра, если соблаговолит смилостивиться Эол, отправимся на восток.

Морское причащение

(Бортовой журнал «Калипсо»)

5 января. Эол относится к нам враждебно. Море показывает нам свой поганый норов, но мы все же решаем выйти из Ираклиона. Этот порт удивительно неудачно расположен: он отдает себя во власть яростного мельтема, как кроткая Ифигения подставляет горло под жертвенный нож. Ветер врывается в гавань с какой-то садистской радостью и воет в снастях раскачиваемых волнами кораблей.

Мы берем курс на восходящее солнце. Вид моря, покрытого барашками, в которые зарывается форштевень и где мелькают в пене торпеды дельфинов, величествен. Я испытал на себе «собачью погоду» на всех океанах мира — в Атлантике, в Тихом, в Индийском, в Арктике и в Антарктике — и готов поклясться, что гневливостью Средиземное море им не уступает.

Мы минуем залив Малион, мыс Сен-Жан и входим в залив Ме-рабелон, в глубине которого прячется порт Айос-Николаос. К востоку от этого залива лежит остров Псира.

В заливе спокойнее, чем в открытом море, хотя качка ощущается почти так же. Во всяком случае работать можно. Греческие археологи неоднократно проводили раскопки на острове Псира и обнаружили десятки предметов, относящихся к минойской эпохе: керамику, посуду, лампы и т. п. Лучшие находки сделаны в могилах, где, по-видимому, были похоронены богатые люди.

Наша миссия заключается в погружении на подводные залежи Псиры, «логически» связанные с археологическими объектами на суше. Ныряльщики «Калипсо» сменяют друг друга на дне. Альбер Фалько, Ремон Колл, Анри Гарсия, Иван Джаколетто,

Бернар и Патрик Делемотт делают открытие за открытием. Колен Мунье и Анри Алье заняты подводными съемками. Через некоторое время Колен залезает в вертолет, и Боб Бринбек поднимает его в воздух, «чтобы запрятать в киробки» вид сверху на «Калипсо» и на наземные раскопы.

Вначале мы обнаруживаем большое количество осколков керамики разных эпох. Затем находим великолепную чашку, относящуюся, по нашему мнению, к минойской эпохе. Чтобы окончательно убедиться в своей правоте, договариваемся о встрече с нашим новым ментором — доктором Лазаросом Колонасом. Как и его коллега доктор Кртзас, доктор Колонас поражает нас своей эрудицией, вовсе не исключающей простоты в обращении. К сожалению, он говорит лишь по-гречески и едва лопочет на английском, тогда как доктор Критзас блестяще знал французский… Однако нам удается понять друг друга.

— Эта чашка, — говорит он нам, — действительно минойская; есть смысл тщательно обследовать подводную залежь, где она была найдена.

6 января. Вечером мы пришли из Псиры в Ираклион, а утром вернулись назад. Сегодня день святой Эпифании. Мы не собираемся воздавать почести волхвам, но хотим поглядеть на странную церемонию «морского причащения».

Каждый год б января на северном побережье Крита, а именно в Ираклионе, проводится торжественная церемония. Население выстраивается позади одетых в золото священников, и кортеж направляется в порт. На представительном священнослужителе с окладистой седой бородой головной убор, усыпанный драгоценными камнями. Служки, подойдя к воде, бросают в набегающие волны освященный крест — знак союза критян со Средиземным морем. И тут же молодые люди из кортежа прыгают «в бульон», поднимая тучи брызг и пены…

Как и во многих ритуальных обрядах, христианство здесь лишь оболочка. Подлинные традиции, «усвоенные» церковью, восходят к незапамятным временам. Пока идет церемония, я не могу отвести взгляда от величественных руин Кносса.

Там с XX по XV век до н. э. билось сердце удивительной цивилизации: именно там сидели владыки — минойские цари, неоспоримые властители Восточного Средиземноморья… Разве предки тех мужчин и женщин, которых я вижу сейчас позади священнослужителей, не приходили раз в год к морю, чтобы бросить в воду какой-нибудь культовый предмет в знак единения с богом морей и землетрясений?

Работа, которую мы выполнили на затонувших судах у мыса Артемисион, у островов Пилос и Андикитира, была захватывающей. Правда, есть надежда, что андикитирское судно обследовано не полностью. Но меня вдруг охватывает неодолимое желание Узнать нечто новое о минойской цивилизации. Я охвачен страстью, это не костерок из сухотравья, а глубокий интерес к истории, который овладевает и разумом и сердцем. У меня создается впечатление, что едва изученная минойская культура зовет меня из глубины веков. Мне кажется, что меня, как к магниту, притягивает ее примитивизм и родство с морем.

Увидев и засняв праздник в Ираклионе, я горю нетерпением вернуться к Псире. Да откроются нам сказочные сокровища минойской античности!

Обрыв из керамики

Похожие на гигантские обломки скал, разбросанные среди моря, греческие острова словно несут на себе зримые отпечатки мифов, которые околдовывали нас с детства. В одном мифе Тесей побеждает Минотавра, в другом — поднимается в небо Икар, чтобы погибнуть, когда солнце растопит воск на его крыльях. На этом острове нимфа-волшебница превращала людей в поросят. Лесбос еще слышит шепот Сафо, читающей свои стихи. Берега Итаки хранят привкус соли, которую рассыпал Улисс, не желая отправляться под стены Трои… Здесь нет безмолвных земель.

«Калипсо» стоит на якоре у острова Псира. Я сажусь в вертолет и с Бобом Бронбеком отправляюсь на воздушную разведку.

Сверху остров выглядит настоящей пустыней. Трудно представить его зеленым и покрытым густыми сосновыми, дубовыми и кедровыми лесами! Рубка леса для домашних и судостроительных нужд свела на нет былое великолепие острова. Пятьдесят веков безудержной эксплуатации человеком превратили этот уголок экологического рая Средиземноморья почти в сахарский per. Назидательная тема для размышлений, ведь наша цивилизация с помощью механических чудовищ пожирает последние экваториальные леса Азии, Африки и Латинской Америки… Если завтра вся Земля превратится в огромную Псиру, у нас будет не больше шансов на выживание, чем у минойского царства. Археологи с других планет, которые приступят к раскопкам Парижа, Нью-Йорка или Токио, будут восхищаться нашими дворцами, как я восхищаюсь сказочным Кноссом и минойскими парусами, которые надувает мельтем.

На опустошенной Псире наши не очень далекие предки возвели богу молельни, святилища, часовни. Однако повсюду сохранились следы древних храмов. Эти развалины, словно боевые шрамы на лице острова, могут поведать тому, кто умеет читать, какие грандиозные и ужасные потрясения испытала эта культура, а ведь наша цивилизация приходится ей дочерью.

Псира, как и Дия, дает судам прекрасное убежище от северо-западных ветров. Любой моряк почувствует это нутром, даже не зная научных теорий. Вертолет позволяет, не теряя времени, отыскать подходящий для якорной стоянки полуостров. Мыс вонзается в море наподобие костлявого пальца. Именно около него мы сосредоточим наши усилия, тем более что наземные археологические раскопы, начатые греческими учеными, находятся буквально в двух шагах.

Пока ныряльщики занимаются подготовкой к работе, я забираюсь в мини-подлодку вместе с доктором Колонасом. Для греческих археологов подводные экскурсии являются откровением; они не только восхищаются зрелищем придонных пейзажей, но и расширяют поле своих поисков… Конечно, они и до путешествия знали, что море прячет под своими волнами затонувшие суда, но они не могли предполагать, какие богатства скрыты от их взоров и как их много. Когда они собственными глазами видят дно, их захлестывают счастье и тревога — сколько еще надо сделать! Наверное, подобные чувства могли бы испытать астрономы, которых посадили в звездолет, чтобы показать неведомый мир…

Доктор Колонас не ожидал увидеть столь грандиозное зрелище, впрочем, я тоже! Ибо, двигаясь вдоль небольшого холма, выбранного в качестве «цели», мы оказываемся перед настоящим обрывом из керамических изделий. Он тянется в длину на добрую сотню метров и образует на глубинах от 8 до 30 метров громадную наклонную стену, напоминающую очертаниями огромную раковину гребешка. На морском дне лежат сотни тысяч ваз, сосудов, кружек, кубков, чашек.

Простенькая чашка изысканной красоты

Стоит ли описывать возбуждение команды «Калипсо», когда мы с доктором Колонасом «приступаем к отчету»! Археологические открытия такой важности случаются не часто. Кому же из ныряльщиков выпадет честь первым пройтись, работая ластами, над залежью?

Весь этот «склад» керамики, несомненно, относится к минойскому периоду. Посуде 3300 лет — за это время сменилось 132 поколения людей. Сквозь все эти века как бы бредут тени сменяющих друг друга родителей и и детей от таких мыслей в груди теснится чувство почтительного страха. Почему примерно в 1450 году до н. э. вдруг исчезла минойская цивилизация? Почему Критское царство, где процветали сельское хозяйство, промышленность (бронзовая), торговля и искусства, так внезапно ослабело, что через несколько лет микенцы превратили его в свою колонию? Здесь кроется тайна, она будоражит мое воображение с того мгновения, как я увидел Дию и Кносс, и не дает мне покоя с момента прихода на Псиру. Конечно, мое увлечение этой загадкой истории только-только возникло, а археологи пытаются разрешить ее уже не одно десятилетие…

Пришел мой черед нырять в сопровождении Ивана Джаколетто и Ремона Колла. Мы идем вниз, рассекая прозрачную холодную веду, и вскоре оказываемся у «стены из минойской посуды». Как могло образоваться такое скопление глиняных изделий, оолъшинство из которых выглядит целехонькими, несмотря на воздействие морской воды и неумолимый бег времени? Почему эта простенькая чашка изысканной красоты, приклеившаяся к вазе, которая в свою очередь плотно сцепилась с другой вазой, так что образовалось единое целое, оказалась на дне моря?

Плавая взад и вперед вдоль огромной залежи, я замечаю, что десятки перпендикулярных берегу невысоких холмиков (они-то и придают всему комплексу вид раковины гребешка) похожи на следы коллективного кораблекрушения. Представьте себе стоящие на якоре суда — они жмутся бортами друг к другу, как сардины в банке, и доверху нагружены сосудами с маслом, вином, пряностями, зерном. И вдруг все эти суда разом идут на дно. Под воздействием воды и морских животных дерево разложилось, а сцементированный груз сохранил очертания корпусов…

Соблазнительная гипотеза. Остается выяснить, почему десятки нагруженных судов затонули в тот момент, когда стояли на якоре? Может быть, они стали жертвами военной акции? Но много ли вы знаете солдат, которые пускали бы на дно торговые суда, груженные отменным товаром… Может быть, здесь имело место самозатопление? Но зачем «гражданским» судам проводить самозатопление?. Какой же силы должна быть катастрофа, вызвавшая такие последствия? Трудно представить… Тогда?

Единственное объяснение, которое приходит на ум, — катастрофическое наводнение: море сначала далеко отступает от береговой линии и суда ложатся на обнажившееся дно, а затем воды возвращаются гигантской пенящейся волной, которая затопляет все и вся. Это единственное объяснение тому, что суда затонули разом.

Такого рода явления у японцев называются цунами. Может быть, Псира и большая часть Крита стали жертвой наводнения такого масштаба? Все это требует проверки. Мне приходилось читать научные исследования на эту тему. Но необходимо установить факты, да и даты должны совпасть.

Загадочная стена и аплизия

Я вместе с Ремоном Коллом и Иваном Джаколетто продолжаю подводную экскурсию. Некоторые черепки можно легко отделить от наносов, но мы оставляем их в том же положении, в котором они пребывали до тех пор, пока их не коснулась, рука человека. Большинство кружек, чашек и ваз глубоко погружены в ил — они «спеклись» в единую массу под действием карбоновых кислот, соли и морских животных.

Повсюду на залежи мы находим строительный камень, а в одном месте натыкаемся на превосходно сохранившиеся остатки стены. Что означает сие сооружение здесь, на дне? Может, это часть набережной или мола, к которому швартовались суда? Наше удивление растет с каждой минутой.

Морские животные обожают селиться в затонувших судах: они находят на них множество тайных убежищ, где можно спрятаться в случае опасности. Здесь хватает пищи — множество водорослей и личинок. То, что мы находимся при исполнении «археологических обязанностей», не мешает нам наслаждаться красотами подводной фауны.

Керамические сосуды зачастую служат приютом для рыб. В наполовину заполненном песком античном кубке уютно устроился красавец радужный губан. Эта рыбка с торпедообразным телом, раскрашенная в голубые, розовые и зеленые цвета, каждый вечер в один и тот же час зарывается в песок. Ее биологические часы, передающиеся по наследству вместе с прочими признаками, настроены на солнце.

Другие рыбки буквально «выпрыгивают» из ваз, стоит нам приблизиться к ним. Из-под камня торчат «рога» лангуста. В глубокой кружке устроил себе жилье осьминог; я с нежностью вспоминаю его собратьев из «Города Осьминогов» в бухте Аликастро (остров Поркероль), Мы уста новине наличие «интеллектуальных» способностей у этих моллюсков, проведя ряд захватывающих опытов. Осьминоги — весьма необычные животные. Как писал мой друг Дюма, «стоит пожертвовать археологией ради моих друзей осьминогов. Хота и они занимаются археологией, прячась в узких горлышках найденных ими амфор!»

Из ветвей горюний выглядывает еще одно живое существо — морской заяц, или аплизия. Эго большой моллюск без раковины. Его тело словно фестоны охряной и коричневой ткани, колышущиеся по воле вод. Моллюск нас не боится. Он исполняет перед нами танец, извиваясь в бирюзовой Боде, где пузырьки воздуха от наших скафандров положи на серебряные летучие звездочки. Сколько поколений аплизий сменили друг друга с тех пор, как каменная стена ушла под воду?.

На борту «Калипсо» нас ждет добрая весть — доктор Лазарос Колонас добился у греческих властей разрешения поднять кое-что из керамики на поверхность Я решил, что мы начнем с подъема спекшегося куска из ваз и кубков, который лежит почти под килем нашею судна.

Группа ныряльщиков под руководством Альбера Фалько бросается в воду. Они без особого труда обнаруживают указанный мною блок сосудов: он прикреплен к с гене узенькой перемычкой, Жан-Жером Каркопино занят киносъемкой. Друг ныряльщик фотографирует осколок керамики «на месте» под разными углами, пополняя будущий «археологический архив». Затем блок обвязывается тросами крана, перемычку разрушают и механику дают сигнал для включения подъемника.

Блок керамических сосудов, с которою стекает вода, показывается из моря и приземляется на корму «Калипсо», где мы с доктором Колонасом поджидаем его. Удивительное сходство с современной скульптурой. Нечто вроде «прессовок» Сезара , только материал — керамика, а художник — тысячи морских существ… Сырая груда сияет яркими красками: такова расцветка живых организмов, поселившихся на керамике. Но на воздухе и под лучами жаркого солнцу эти удивительные краски (где розовые и лилово-красные тона спорят с ярко-красными, коричневыми и зелеными) понемногу бледнеют, а затем гаснут навсегда.

Ныряльщики «Калипсо» небольшими группами показываются на поверхности с археологической добычей в руках. Мы извлекаем из огромной залежи Псиры всего несколько характерных образцов, однако палуба судна вскоре завалена находками. Удивительно богатое место! У нас нет ни разрешения, ни времени, ни средств для детального исследовании этого археологического рая. Здесь дел хватит, нескольким поколениям археологов…

Сюда надо пригнать три-четыре «Калипсо», а для приема найденных предметов придется выстроить целый музей. В обозримом будущем такого не предвидится. Археология остается бедной родственницей Науки даже в Греции, где государство значительно щедрее по отношению к ней, чем в остальном мире. Псирская залежь останется «в резерве» археологии, ожидая предоставления кредитов и появления достаточного количества исследователей. В конце концов эти кружки и чашки проспали тридцать пять веков под водами Эгейского моря; десять, двадцать и даже пятьдесят лет по сравнению с ними сущий пустяк.

Ручкой внутрь

Вряд ли стоит описывать возбуждение, охватившее нас во время этой охоты за античными сокровищами. Самый беспокойный из всех нас, конечно, доктор Колонас. Деревянную палубу «Калипсо» устилает разнообразная керамическая посуда — кувшины, двуручные амфоры, кружки, чашки.

Он без труда определяет, что большинство из них выполнено в минойском стиле. Размеры открытой нами залежи приводят его чуть ли не в исступленное состояние.

Однако доктор Колонас не может найти объяснения, как образовалась залежь таких размеров. Вначале он выдвинул гипотезу, что здесь было место свалки и население сбрасывало в море керамическую посуду в течение долгих веков. Но гипотеза не выдерживает ни малейшей критики. Прежде всего изделия имеют примерно одинаковый возраст. Кроме того, не совсем понятно, зачем жителям полуострова понадобилось выкидывать сосуды, находящиеся в превосходном состоянии; в помойку попадает обычно битая посуда, и нет сведений о каком-то минойском культе, согласно которому богу моря дарили бы тонны посуды…

Доктор Колонас, безусловно, понимает, что самой подходящей гипотезой является гипотеза одновременного кораблекрушения десятка или дюжины стоящих на якоре торговых судов, поглощенных необычайно сильной приливной волной. И еще — керамика лежит на таком удалении от берега, что местные жители либо должны были обладать поистине геркулесовой силой, либо снаряжать для этой операции специальные суда.

Доктор Копонас нырял всего один или два раза в жизни, и то как любитель. Но чтобы получить полное представление о богатстве залежи милойской керамики, обнаруженной «Калипсо», он решает спуститься под воду сам в сопровождении наших людей. Я нахожу, что столь мужественный поступок свидетельствует о редком профессиональном долге.

Зрелище красот подводного мира восхищает археолога, как, впрочем, любого, кому выгадает шанс увидеть их собственными глазами. Однако доктор Колонас обращает больше внимания не на фейерверк из многоцветных рыбок и стайки барабулек, летящих на бреющем полете над дном, а на громадный холм из сосудов. Когда он поднимается па борт «Калипсо», то держит в руках корзину, полную археологических сокровищ. Среди них фигурирует странная чашечка — ручка у нее находится… внутри! Должен признаться, что этот сосуд, достойный красоваться на страницах известного «Каталога ненужных предметов» Каредмана, приводит всех нас в недоумение. Кому нужна ручка внутри чашки. Может, ее спрятали внутрь, чтобы она не отбилась при ударе — Абсурдное предположение…

— Ради сомнительного удовольствия полоскать пальцы в соусе, едко замечает Фалько.

Что подумать? Правда, никому не возбраняется предположить, что минойцы обожали розыгрыши и что груз одного из кораблей состоял из товаров для лавочки забавных изделий…

(Бортовой журнал «Калипсо»)

12 января. Несмотря на сильнейший мельтем, который взбаламутил даже воды залива, и опасения, что судно сорвет с якорей и бросит на скалы, работа продвигается быстро.

Мы предлагаем доктору Колонагу ускорить подъем трофеев с помощью всасывающего устройства. Он, не раздумывая ни секунды, соглашается с нашими доводами. Мы не станем использовать большое всасывающее устройство, а возьмем аппарат поменьше с более короткой трубой. Эго идеальное устройство при «тыканье вслепую» на большой залежи.

Ныряльщики занимают места на глубине 30–35 метров и меняются по графику. Отсос очищает первый квадратный метр, затем второй и так далее. В большинстве случаев под шестидесятисантиметровым слоем наносов обнаруживается большое количество отесанного строительного камня. Ни поднятие уровня моря, ни невероятное кораблекрушение не могут объяснить, почему они находятся так далеко в море. Еще одна тайна! Разбросанные на обширной территории камни, похоже, оказались в море после толчка колоссальной силы, разрушившего прибрежный город.

«Колебатель земли»

13 января. Отправляюсь на сушу вместе с доктором Колонасом и молодым переводчиком Яллурисом. Археолог, которому команда «Калипсо» помогла воочию увидеть подводные чудеса, оказывает мне честь, знакомя с раскопками на острове Псира.

На полуострове (его подводную часть мы начали исследовать) некогда лежал крупный минойский порт. Рядом с ним кишел жизнью город — сейчас от него остались лишь развалины. Дома минойцы строили маленькие, а комнаты в них были совсем крохотными. Доктор Колонас объяснил, что жители Крита и окрестных островов вовсе не были сумасшедшими: в таких постройках они меньше страдали от землетрясений.

— Если вы, галлы, — говорит доктор Колонас, — боитесь, что вам на головы обрушится небо, то у нас, греков, иные страхи — как бы из-под ног не ушла земля. Мы опасаемся землетрясений больше всего на свете. Недаром наши предки считали Посейдона не столько морским владыкой, сколько ужасно обидчивым «Колебателем земли».

Чем больше результатов приносит работа, тем яснее вырисовывается история великой природной катастрофы — землетрясения и цунами. Надо только идти по уже проложенному пути — я знаю, что многие археологи частично приняли эту идею. Но прежде чем твердо ступить на этот путь, я должен «замкнуть» серию вспомогательных работ.

Когда «Калипсо» снимается со стоянки у Псиры и направляется в открытое море, чтобы обогнуть Крит с востока, погода стоит отвратительная. Но она ничего не меняет в наших замыслах. Вглядываясь в близкий горизонт и серые волны с пенными шапками, я не могу не испытывать восхищение перед древнегреческими моряками за их известные и неизвестные одиссеи, когда они пускались в путь, невзирая на гневливость зимнего Средиземного моря.

Мы идем курсом на восток, пока не оказываемся йа траверзе мыса Сидерос — длинного змееподобного выступа суши на северо-востоке Крита. Мы движемся вдоль побережья с включенным гидролокатором бокового обзора «Папаши Блица». Здесь каждый или почти каждый риф снял свой «урожай» — судно. Мы регистрируем несколько положительных эхо-сигналов и тщательно наносим «подозрительные» места на карту. Мы совершаем погружение у островка Спитфиро, где обнаруживаем стеклянные сосуды и огромные бронзовые гвозди (более полуметра в длину). Но исследовать эти находки будут другие: буря вынуждает нас искать убежища в порту Бития.

16 января мы снова огибаем мыс Сидерос; справа остается остров Эласа, а мы собираемся обследовать с помощью гидролокатора бокового обзора дно в районе острова Куфониси. И здесь мы получаем обнадеживающие эхо-сигналы. Альбер Фалько и Ремон Колл уходят под воду на нашем «блюдечке», но их наблюдения не позволяют сделать однозначное заключение. Может быть, мы засекли новые затонувшие суда, а может быть, и нет. Чтобы снять сомнения, надо послать под воду ныряльщиков с отсосом. Но вдруг на нас обрушивается такая неистовая буря, что нам остается только ретироваться. Мы сталкиваемся всегда с одним и тем же квартетом проблем: погода и время, деньги и трудности в получении официального разрешения на раскопки.

Крейсируя к югу от Крита, мы пользуемся возможностью «дойти» до античных руин Тсутсуроса, расположенных на побережье неподалеку от маленького городка Пиргоса. Мне говорили, что здесь под водами может лежать крупное античное судно. Сегодня побережье пустынно, хотя и летом туристы эти места не жалуют (но тсс!). Метеорологические условия не улучшаются. Вертолет Боба Бронбека взмывает в воздух в надежде заглянуть сверху под волны, но напрасно. Гидролокатор бокового обзора молчит. И с мини-подлодки не удается хоть что-то увидеть на дне. 19 января мы поднимаем якорь и уходим к мысу Сидерос. Завтра отдых на Псире. Послезавтра возвращение в Ираклион.

На этой неделе у нас есть еще время, чтобы совершить два похода на запад. Вначале мы посетим залив Алмирос, затем подойдем к побережью протяженной возвышенности Спада, которая лежит в северной части Крита. В обоих случаях мы найдем минойскую керамику, но не обнаружим громадной подземной стены из ваз, чашек, амфор и чаш, как на Псире.

Зайдем на Дию, а потом возьмем курс на Зею — Пирей. С 6 февраля по 3 марта «Калипсо» будет стоять там. Часть экипажа отправится отдыхать во Францию, а судно будет ремонтироваться после «переделок» последней экспедиции. Затем командование примет капитан Ив Гурлауан, он сменит капитана Маэ. Мы приступим к решающему этапу нашей экспедиции — исследованию острова Дия, затем Тиры, бывшего Санторина. Я не забываю об андикитирском судне — наша заявка на обследование, составленная в надлежащей форме, лежит на чьем-то столе в афинском кабинете. Надеюсь, она не утонет под грудой бумажных наносов, как античное судно в песчаных и известковых осадках Эгейского моря.

Гражданские свободы женщин. Когда каждую ночь лопается по тросу. Наш археолог — минойский идол!

Во мраке блистает… «кофеварка». Шампанским и собачьей струйкой.

Сто квадратных метров работ. Прикованный «Улисс»

Все, кто сталкивается близко с минойской цивилизацией, даже любители вроде меня, попадают под ее очарование. Она относится к одной из культур, возникших на заре человеческой истории и оставивших нам слишком мало фактического материала, — иногда мы не можем даже понять их письменность. И у всех этих цивилизаций есть одна общая черта — роковая судьба. Всегда будоражит воображение тайна, почему внезапно в апогее славы гибнет держава, и гибнет практически бесследно. Читая о таких стертых с лица земли государствах, мы оказываемся как бы в роли жертвы, загипнотизированной взглядом змеи: нам страшно, но гипноз сильнее. Тайна притягивает нас, но мы побаиваемся (подсознательно), что злой рок обернется и против нас. Мы, как египтологи, стоящие у входа в гробницу Тутанхамона, околдованы блеском золота в полутьме подземелья, но боимся переступить ее порог.

Собственно минойская цивилизация возникла примерно в 2000 году до н. э. В эту эпоху Крит был еще покрыт роскошными дубовыми, кипарисовыми и сосновыми лесами. Плодородие центральных долин острова способствовало возникновению крупных торговых и ремесленных городов. Относительная изоляция острова предохраняла его от нашествий, которыми так «изобиловал» бронзовый век Восточного Средиземноморья.

Вскоре в городах появляются так называемые дворцы: на севере — Кносс и Маллия, на юге — Фест, в центре — Мона-стераки. Здания возводятся из разнообразных материалов (необожженный кирпич, тесаный и нетесаный камень, дерево) и имеют «типовую» планировку. К западу от дворца простирается обширная эспланада, а сам он окружает вытянутый с севера на юг внутренний двор. Здание состоит из множества двухъярусных комнат, а фасад богато украшен портиками и деревянными, расширяющимися кверху колоннами. Здесь есть не только жилые помещения, но и места для отправления культовых обрядов, склады, мастерские ремесленников, архивы и т. д. В кладовках хранятся сосуды с зерном, маслом или вином. В «кабинетах» археологи нашли множество глиняных табличек с двумя образцами письменности: первая-примитивная, так называемая иероглифическая. По значкам, изображенным на табличках, можно догадаться, о каких предметах идет речь. Второй тип письменности более поздний, абстрактный. Его называют «линейное письмо А», и оно пока не расшифровано. (Позже возникло столь же загадочное «линейное письмо В», относящееся к XV и XIV векам до н. э.)

Насколько известно, основной формой правления в минойских городах была теократия, то есть священнослужители располагали верховной властью. Чисто гражданские дела решались представителями торговой аристократии, которые заседали во дворце, расположенном у главной площади, а иногда выступали перед народом на агоре (до возникновения письменности).

Гражданские свободы женщин

Минойцы, похоже, избрали своим основным божеством богиню Природы. Женщины (обладавшие всеми гражданскими свободами и располагавшие большим влиянием в городе) участвовали в церемониях на главных ролях. Религиозные службы отправлялись не только в культовых помещениях «дворца» (храма), но и в молельнях внутри жилых домов, на вершинах гор и в пещерах.

Богатое и утонченное критское искусство черпало вдохновение одновременно из двух источников — религии и повседневной жизни. Рисунки животных и растений (змеи, голуби, ласточки, осьминоги, пчелы, деревья, лилии) встречаются даже чаще, чем ликторские пучки, стилизованные алтари, «(рога посвящения», лабиринты и прочее.

Минойцы торговали с жителями почти всего Восточного Средиземноморья. Их корабли перевозили сельскохозяйственные продукты (зерно, масло и вино), слитки меди, ткани, домашнюю утварь (посуду), церемониальные предметы (парадное оружие, праздничные одеяния), ювелирные изделия (в частности, золотые подвески вроде тех, что были найдены в знаменитом захоронении Хризолакко в Маллии)…

Но на Крите часто случаются сильные землетрясения. «Дворец» Фест обрушился сначала в 1800-м, а затем в 1750 году до н. э. В конце XVIII века до н. э. землетрясение разрушило все крупные здания на острове. Островитяне восстанавливают их, делая еще краше, но следуют новые разрушения — в 1575-м и примерно в 1500 году.

Заново отстроенный дворец Кносс поражает своим великолепием. Его размеры 100×150 метров. Восточный фасад гордо смотрит на мир с высоты своих пяти этажей. Вместо сплошных стен — колоннады. Крохотные внутренние дворики, называемые «световыми колодцами», служат для освещения жилых помещений, в которых имеются ванные и туалеты — вода для них собирается во время дождей.

Другие архитектурные ансамбли, также заслуживающие названия «дворец», поднимаются из-под земли в Гурнии, в Като-Закросе (на востоке острова), в Ватипетро (к югу от Кносса). Великолепные резиденции построены в Агия-Триада (около Фес-та), Амнисосе и Тилиссосе (около Кносса).

Вторая половина минойской эры в основном отмечена удивительным расцветом настенной живописи и раскрашенных рельефных изображений. Стены «дворцов» покрыты прекрасными фресками, на которых чаще всего изображены стилизованные животные и растения. Художники соперничают в искусстве наложения красок и фантазии относительно замысла произведений. На первом месте стоят воображение и изящество запечатленных движений. Не знаешь, чем восхищаться больше — изящными изгибами цветов, арабесками птичьих крыл, извивами рыб или грациозностью атакующих быков…

Происходит постепенное «очеловечивание» религии. Богиня Природа, утерявшая изрядную долю своей таинственности, является теперь перед подданными во время ритуальных церемоний, которые заканчиваются священными плясками и сопровождаются схватками борцов, бегами быков и принесением последних в жертву.

Минойские мореплаватели более чем когда-либо властвуют над Восточным Средиземноморьем. Они ведут оживленную торговлю со своими факториями на Тире, Милосе, в Милете, Триаиде (на острове Родос), Микенах (в глубине залива Арголикос на Пелопоннесе).

И через несколько десятилетий эта блестящая цивилизация исчезает почти бесследно!.. Словно она стала жертвой злого заклятия. Конечно, ученые не поскупились на гипотезы, объясняющие столь внезапный упадок могущественного государства. Выдвигались предположения, что он был вызван чисто экономическими причинами, в частности резким подъемом Египта после триумфа XVIII династии. Неоднократно подчеркивалось, что минойцы — наименее воинственный из античных народов — не смогли оказать серьезного сопротивления военно-коммерческим предприятиям микенцев, которых сами и приобщили к искусствам и торговле. Вспоминалось и печальное экологическое состояние Крита после многих веков рубки леса и интенсивного ведения сельского хозяйства…

Конечно, каждый из этих факторов сыграл свою роль. Но достаточно ли их было, чтобы стереть с лица земли могущественную цивилизацию, основанную легендарным Миносом? И вслед за многими другими учеными я позволю себе усомниться в этом.

Когда каждую ночь лопается по тросу

Весь экипаж «Калипсо» снова выходит на «боевую тропу», когда капитан Ив Гурлауан отдает команду покинуть Зею. Мне же приходится еще несколько дней буквально разрываться на четыре части, чтобы поспеть сразу и в Монако, и в Париж, и в Нью-Йорк, и в Лос-Анджелес.

«Калипсо» идет в Ираклион, куда я примчусь при первой же возможности. Мы хотим решить несколько загадок острова Дия. Сопровождавший нас в начале нашей эпопеи доктор Критзас снова с нами. Он стал полноправным членом нашей большой семьи.

Пока судно отдыхало у причала, погода не улучшилась. «Бортовой журнал» говорит скорее об обратном. Джо Сеги, наш боцман (в наше отсутствие он присматривал за «Калипсо»), даже удостоился редкой привилегии полюбоваться Афинами под снегом… По-видимому, конец марта в греческих водах — время, когда последние зимние бури чередуются с первыми весенними снегопадами!

— Порт Ираклион, — говорит капитан Гурлауан, — становится адом, как только поднимается мельтем, а этот северо-восточный ветер дует куда чаще, чем положено! В первый же день по прибытии в порт пришлось организовать якорные вахты. Ночь за ночью мы сменяем друг друга и неусыпно ведем наблюдение за тросами, удерживающими «Калипсо» на якорях. Это единственная возможность избежать того, чтобы судно не выбросило на берег, если оборвутся якоря. А тросы лопаются по одному каждую ночь! Вот и представьте царящую на борту атмосферу…

— В течение дня, — подхватывает Колен Мунье, — мы стоим на якоре у Дии, в бухте Сен-Жорж, давая ныряльщикам возможность продолжить работу, начатую два месяца назад. Стоит войти в залив, как каждый ощущает, что переступил порог рая. Ветер разбивается о каменную грудь острова и превращается в сносный, если не дружеский бриз. Море стелется, словно послушный пес. Мы бросаем якорь и приступаем к работе на глубине 35 метров.

В Эгейском море ветер навязывает свой график работы. Даже нам, хотя наше судно оборудовано мощными двигателями. А для мореходов античности знание ветров было прописной истиной. Когда испытаешь гнев Эола на собственной шкуре именно в этих местах, то будешь более снисходителен к ахейцам, которые решили принести Ифигению в жертву богам бурь, перед тем как Отплыть под стены Трои!

Я вернулся на «Калипсо» — вся команда в полном сборе. В те дни, когда Эол гневается, мы укрываемся в бухте Сен-Жорж. Когда он проявляет благосклонность, мы берем курс на андикитирское судно. Я не теряю его из виду. В ожидании официального разрешения на подводные раскопки я прошу ныряльщиков тщательно обозначить буями затонувший корабль. И если мы получим лицензию, то быстро и эффективно завершим все работы.

Наша миссия в настоящий момент носит какой-то неопределенный характер: с одной стороны, против нас погода, с другой — медлительность администрации. Так хорошей работы не сделать. Пора принимать меры для изменения сложившейся ситуации. Даже если в греческих водах обычно не требуется больше одного дня, чтобы добраться до цели, я предпочитаю сосредоточить наши силы во времени и пространстве и разрешить все трудности по одной.

В порту Ираклион надо решить две проблемы — практическую и теоретическую. С одной стороны, надоело, что один за другим рвутся тросы, а команда «Калипсо» «накапливает» лишнюю усталость из-за якорных вахт. С другой стороны, я убежден: что-то в нашей истории идет наперекосяк. Судите сами: критяне, которые властвовали над Восточным Средиземноморьем в течение пяти веков, будучи отличными мореходами и торговцами, имели всего лишь один порт — Амнис (около Кносса), и тот располагался буквально в нескольких шагах от Ираклиона! Это не лезет ни в какие ворота! Рейд критской столицы словно искупительная жертва мельтему. Ни один опытный моряк не будет столь наивен, чтобы встать здесь на долгую стоянку, а, я уверен, минойцы превосходно знали море.

Наш археолог-минойский идол!

В одном из уголков порта Ираклион сохранились следы доков, но они относятся к эпохе венецианского владычества. Это небольшие огороженные пространства с одностворчатыми воротами, которые не могли принимать торговые суда. Линейные корабли минойцев и греков, несомненно, были больше; чтобы указать примерный порядок величин, напомню, что затонувшее судно «Гран Конглюэ» имело водоизмещение 300 регистровых тонн, а это чуть меньше, чем у «Калипсо». Нет, царство Миноса должно было располагать иной гаванью. И все указывает на то, что ею был остров Дия…

Если бы я командовал минойским торговым судном, я бы устроил стоянку именно на этом острове, а груз переправил в Кносс на маленьких судах в хорошую погоду.

Если бы я решил отправиться с Крита на завоевание Киклад и Пелопоннеса, исходной точкой я бы избрал Дию. И наоборот, будь я микенцем, собирающимся захватить умирающее минойское царство, я бы подготовил плацдарм на Дии. По логике вещей остров служил базой минойских экспедиций и лагерем для наступательных операций против Крита. Готов дать руку на отсечение, что в отложениях бухты Сен-Жорж и соседних заливов обнаружатся следы не только минойской культуры, но и всех последующих цивилизаций — микенской, классической греческой, римской, византийской, турецкой, венецианской…

Любопытен тот факт, что первым великим археологом, которой явился на Дию и нашел там громадное количество глиняных осколков, керамики и прочих предметов, относящихся к минойскому периоду, был не кто иной, как англичанин Артур Джон Эванс (1851–1941), проводивший раскопки Кносса с 1900 года! Казалось, вслед за ним должны были ринуться другие и с той же страстью перекопать островок. Ан нет! Все словно забыли об этом клочке суши о пяти когтях, который стоит на страже всего в 12 километрах от критского побережья.

Я делюсь своими соображениями с доктором Критзасом, уроженцем Ираклиона. Он отвечает, что хорошо помнит, как бабушка рассказывала о судах, бросавших во времена ее молодости якоря у Дии, откуда целая флотилия лодок, сновавших туда и обратно, перевозила в столицу Крита товары и пассажиров. Значит, конец этой традиции был положен всего два поколения назад…

(Бортовой журнал «Калипсо»)

30 марта. Снова берем курс на Дию. Островок, на который изредка заплывают рыбаки, а один раз в год является священник для отправления религиозной церемонии, выглядит пустынней, чем обычно. Пока мы осматриваем прекрасно укрытые от ветров глубокие бухты южного побережья, предположение превращается в уверенность. Да, именно сюда приходили на якорную стоянку минойцы, микенцы, греки и все прочие…

Я схожу на сушу в сопровождении Альбера Фалько, Бернара Делемотта, Колена Мунье и доктора Критзаса. Мы находим след бывшей тропки, которая начиналась у подножия холма в бухте Сен-Жорж. Здесь действительно стоит только нагнуться, чтобы подобрать древние критские изделия. Осколки керамических сосудов, целые сосуды, куски обсидиана и глиняные чашки буквально устилают наш путь. Видя такое обилие археологических сокровищ, доктор Критзас бурно выражает свою радость и даже начинает пританцовывать на месте. Неужели вскипела его критская кровь? Или так воздействует атмосфера Дии? Не знаю. Но готов заявить, что в это мгновение наш именитый археолог больше напоминает минойского идола.

31 марта. Наши ныряльщики работают под водой под началом Альбера Фалько, который не отчаивается отыскать галеру, медную тарелку и две «бронзовые ноги», увиденные им двадцать лет назад, в. 1957 году.

Во мраке блистает… «кофеварка»

Как только они оказываются на дне, а глубина здесь около 30 метров, на «Калипсо» включают прожекторы, которые освещают расстилающуюся перед ними холмистую равнину. Из мрака выступает забытый мир из керамических изделий, осколков посуды, амфор, накопившихся за многие века торговли, войн, пиратских нападений и кораблекрушений. Повсюду, наполовину зарывшиеся в наносы, лежат свидетели разных эпох. Во мраке блестит элегантная кофеварка (или, во всяком случае, сосуд, похожий на нее).

Вернувшись на поверхность, команда ныряльщиков спешит на «Калипсо». Даже издали видно, что они несут добрые вести… Как только шаланда с ныряльщиками швартуется к судну, Альбер Фалько подтверждает справедливость наших предположений. Дия действительно была крупным портом античного Крита. И хотя ему не удалось отыскать галеру, о которой он хорошо помнит, Альбер не теряет энтузиазма и расписывает спящие на дне сокровища — амфоры всех размеров, стилей и эпох, бесчисленные керамические изделия, многие из которых выглядят совершенно целыми.

Я горю желанием принять личное участие в поисках. Я залезаю в мини-подлодку вместе с Альбером Фалько, и механики «Калипсо» спускают нас на воду. Вперед! Вернее, в глубины прибрежных вод Дии…

На 35-метровой глубине, почти под «Калипсо», в свете фар возникает заключенный в панцирь римский корабль I века н. э., затонувший вместе с грузом. Рядом лежит реликвия более близких времен — громадный ржавый якорь, скорее всего потерянный венецианцами во время осады Крита. В каждой бухточке мы отмечаем местоположение многочисленных «рифов», сложенных из керамики, высокие холмы, каждый из которых является затонувшим судном. По всей видимости, остров Дия в течение трех тысячелетий лежал на перепутье важнейших морских дорог Восточного Средиземноморья.

1 апреля. На аэрофотоснимках часто выявляются следы древних дорог, зданий и портов, которые не видны на земле. А Дия кажется нам столь многообещающей в археологическом плане, что было бы непростительной ошибкой не прибегнуть к этой испытанной технике.

Мы прикрепляем электрическую фотокамеру к шасси вертолета. Боб Бронбек и Колен Мунье занимают места в кабине. Они проведут аэрофотосъемку острова. Затем после изготовления отпечатков кадры будут смонтированы внахлест, в результате чего получится уникальная карта Дии, на которой (я надеюсь на это) появятся новые неведомые детали.

— Когда смотришь сверху, — рассказывает Колен Мунье, — на эти скалистые холмы, на отвесные обрывы, уходящие в Эгейское море, и на безжизненный лабиринт развалин, понимаешь, что Дия хранит множество тайн. В этой словно слепленной из белых хлопьев пустыне произрастает чахлая растительность — редкий колючий кустарник и злаковые. Их едва хватает, чтобы обеспечить кормом крохотные стада диких коз, которых здесь называют кри-кри . Когда мы пролетаем над бухтой Сен-Жорж, мне кажется, что я различаю под водой неясный, беловатый силуэт ушедшей под воду платформы, расположенной перпендикулярно берегу. «Это, конечно, заинтересует Пашу» (так между собой мы называем Кусто), — бормочу я себе под нос и фотографирую это любопытное образование, хотя оно будет запечатлено электрической фотокамерой…

Жан-Жером Каркопино спешит в фотолабораторию, оборудованную на борту «Калипсо». Я приступаю к монтажу мозаики с помощью Альбера Фалько и капитана Алина (он приехал из Монако на несколько дней, чтобы помочь нам). Перед моими глазами бессмысленный набор черно-белых прямоугольников, на каждом из которых видны мельчайшие детали рельефа Дии. Чтобы получить панорамное изображение острова, фотографии надо подогнать с точностью до полумиллиметра. Пока мы кропотливо соединяем разрозненные фрагменты, становится совершенно ясно, что многие «странности», которые на этих снимках выглядели неровностями почвы либо отражали ее состав, являются на самом деле следами древней деятельности человека. Но из всех «открытий», сделанных с борта вертолета, самым сенсационным оказывается загадочный подводный выступ в бухте Сен-Жорж.

Может быть, это природное образование? На снимке его контуры не проступают столь резко… Они выглядят слишком правильными. И если это дело рук человека, то, похоже, назревает крупнейшее археологическое открытие!

Не знаю почему, но в этот момент мне в голову приходит мысль об Атлантиде. Вероятнее всего потому, что выступ расположен под водой, а великий материк, о котором поведал Платон, был поглощен водами моря.

И еще. С того момента, как мы открыли «подводную стену керамики» у Псиры, мысль об опустошительном цунами, которое могло уничтожить минойскую цивилизацию, приняла формы настоящего наваждения. А что, если, как предполагают многие археологи, Атлантида никогда не существовала в Атлантическом океане, а располагалась в Средиземном море? Подобная идея ничем не хуже других. Кроме того, у нее есть неоспоримое преимущество по сравнению с идеями-конкурентами — мы исследуем Восточное Средиземноморье и можем попытаться своими силами проверить то, что может подтвердить «средиземноморскую» гипотезу… Не думаю, что нам удастся окончательно решить вопрос об Атлантиде, да и кто всерьез может претендовать на это? Но я надеюсь продвинуться в том или ином направлении.

Шампанским и собачьей струйкой

(Выдержки из «Дневника» Колена Мунье)

Пирей. Раннее утро. «Калипсо» притулился к причалу. Анри Алье и Альбер Фалько руководят маневрами грузовика у борта судна. Кузов и прицеп машины набиты пустыми бидонами, корзинами, кусками металла самых разных размеров. Грузчики выстраиваются в цепочку и начинают передавать груз на борт. Самые тяжелые предметы переносит кран. Наиболее массивная конструкция-плот из толстых досок размером 5×6 метров. Бернар Делемотт тщательно осматривает каждый миллиметр сооружения после его укладки на кормовую палубу «Калипсо».

У Паши возникла «гениальная» идея. Поскольку судно должно выполнить и другие работы в греческих водах (в частности, извлечь на поверхность последние сокровища андикитирского судна, если на то поступит разрешение), то поиски в бухте Сен-Жорж будут производиться с надежной базы — со стоящего на якоре плота, на котором разместится отсос. Часть ныряльщиков разобьет лагерь на острове Дия и примется за разведку прибрежных вод. Другие останутся на «Калипсо» в полной боевой готовности, чтобы откликнуться на любые просьбы греческих археологических властей.

«Калипсо» приходит в Ираклион днем. Утром мы отходим от причала и становимся на якорь в центре бухты Сен-Жорж. Альбер Фалько прыгает в «зодиак» — он будет руководить операцией с моря. Нам надо поставить плот на якорь точно над подводным молом, который мы обнаружили на аэрофотоснимке.

На кормовой палубе «Калипсо» суета. Поль Зуена и Бернар Делемотт испытывают крепления. Наконец плот готов. Кран осторожно опускает его на воду. Симона Кусто разбивает предусмотренную для церемонии бутылку шампанского — новая морская единица получила крещение. В этот момент Улисс, крохотный йоркширец госпожи Кусто, прыгает на плот и совершает его повторное крещение… на свой манер! Взрыв смеха. Сомнений нет, имя платформе будет «Улисс»!

Наша база для ведения подводных работ имеет огромное преимущество — она весьма мобильна, даже если ее и не назовешь образцом судостроения. Бернар Делемотт прилаживает двигатель и проводит ходовые испытания. Все идет как нельзя лучше. Погода стоит великолепная. Команда радуется от всей души.

Жан-Жером Каркопино ведет съемки в воде, а я занимаюсь аэросъемкой. Переброска оборудования с «Калипсо» на сушу потребовала целого дня работы и проходила красочно и весело. Вечером наступила очередь компрессора — реквизированы все руки. Тяжеленную машину тянут, подталкивают, ругают самыми последними словами, но все же опускают на плот, который доставляет ее к берегу. Мы втаскиваем компрессор на скалы до небольшой плоской площадки — его «гнездышка», оно подготовлено по всем правилам науки и техники «Гастоном» — Жаком Ру.

Мы дышим полными легкими и радуемся, что выполнили долг, но вдруг наша радость меркнет: в бухту вползает громадная плоскодонка, набитая ныряльщиками. Они явились, чтобы украсть амфоры и продать их за громадные деньги богатым любителям античной старины. Каждый из нас охвачен одним и тем же чувством гнева и сознанием абсурдности происходящего: с одной стороны, чтобы получить разрешение на поисковые работы, сталкиваешься с невероятными трудностями и при этом подписываешь обязательство сдавать в греческие музеи все найденные предметы; с другой стороны, множество профессиональных грабителей ежедневно занимаются своей грязной работой и пресечь их деятельность не удается из-за нехватки полицейских…

У нас возникают серьезные опасения: эти подонки знакомы с общим планом нашей экспедиции. Мы не делали из нее тайны: вся Греция видела «Калипсо» по телевидению. Грабители хорошо понимают: раз мы доставили сюда крупные технические средства, значит, надеемся на серьезные открытия. Они не станут тащить амфоры у нас из-под носа, но, как только мы уйдем, они окажутся

тут как тут и извлекут из-под воды все, что захотят. А через несколько минут выйдут в открытое море, где их будет поджидать яхта какого-нибудь миллиардера с ненасытным аппетитом… Мы знаем, что грабеж затонувших судов и нелегальная торговля предметами старины существовали во все времена, но это нас не утешает.

Сто квадратных метров работ

Пока члены команды «Калипсо» снуют между «Улиссом» и лагерем будущих робинзонов Дии, я увлекаю Альбера Фалько, Бернара Делемотта и Ивана Джаколетто на экскурсию к заинтересовавшему нас подводному выступу в бухте Сен-Жорж. Мы наконец получили разрешение на раскопки. Площадь работ — квадрат со стороной 10 метров, который мы должны выбрать сами. За этим мы и ушли под воду.

Я снова в этом столь знакомом мне подводном мире, который всегда кажется мне чуточку странным… Больше чем обычно я наслаждаюсь пребыванием в этом мире тонких искажений чувств, где почти исчезает вес, где сокращаются расстояния, где усиливаются звуки и где свет (сначала преломленный, затем поглощенный) беспрерывно создает новые фантасмагорические видения.

Мы медленно плывем над подводным выступом и понимаем, что это не природное образование. Каково же назначение этой огромной искусственной насыпи, находящейся всего в пяти метрах от водной поверхности и возвышающейся над дном бухты, глубина которой достигает 20 метров? В определенную историческую эпоху, когда уровень Средиземного моря (как, впрочем, и других морей) был примерно на пять метров ниже, чем современный уровень океана, это сооружение выступало над водой. Разве не в этом разгадка его роли?

Насыпь в основном состоит из обычных камней, но кое-где торчат ограненные прямоугольные блоки, присутствие которых на таком отдалении от побережья необъяснимо. Мы с Бернаром Делемоттом внимательно изучаем стенку сооружения, затем на несколько мгновений зависаем над широкой бороздой, проходящей по его вершине. К нам присоединяются Альбер Фалько и Иван Джаколетто. Когда мы добираемся до широкой платформы, которая связывает сооружение с береговой структурой, все становится ясным.

…Мы стоим на большом закругленном молу крупного порта. Гавань кишит ширококорпусными торговыми судами, которые принадлежат доброй дюжине наций — критянам, египтянам, финикийцам, микенцам, троянцам… Видны даже боевые корабли — у них вытянутые формы, а форштевень усилен бронзой. По мокрым набережным бродят матросы, пассажиры, грузчики. Македонцы, сирийцы, сицилийцы, египтяне, карфагеняне, критяне, афиняне торгуются, спекулируют, беседуют. У каждой группки свой язык, а между собой они изъясняются на своего рода эллинском «пиджине» из нескольких десятков слов, которые все понимают… Склады, а вернее, их развалины, вдоль стен которых мы идем, забиты тюками со щетиной, рулонами шерсти, тканями, ящиками с инструментом, оружием, рядами амфор с маслом, вином, зерном, солониной, плодами, пряностями, душистыми травами… Мы совершаем прогулку по громадному торговому центру античного мира!

Справа от нас стоит вытащенный из воды корабль, его наклонили с помощью растяжек, укрепленных на рангоутном дереве, и плотники заделывают пробоины в корпусе. Ну конечно, его вытянули по этой У-образной борозде, которая является в действительности стапелями верфи…

Слева поднимает паруса и готовится к выходу в море корабль. Куда он возьмет курс? На Александрию, Тир или Фокею? Вокруг причалов высятся дома богатого могущественного города, чьи внушительные крепостные стены не под силу взять пиратам…

Я обрываю свой сон наяву… Все, что привиделось мне в мечте, могло быть и на самом деле. Не мог же я придумать фантастический мир, не имеющий никакой исторической связи с реальностью? Чтобы проверить, надо удалить осадки и посмотреть, что они скрывают.

Сто квадратных метров, на которых будет «пастись» отсос с «Улисса», выбраны там, где, как я предполагаю, располагались доки античного порта. Машина примется за работу и с безразличием выплюнет все, что лежит на дне. Ведь если в гавани и есть что-нибудь стоящее, то оно обязательно сохранилось на складах. Я надеюсь, что квадрат, который я нанес на карту Дии в присутствии капитана Алина и доктора Критзаса, расположен в районе складов!

Лагерь на острове Дня, где будут жить Бернар Делемотт (старший ныряльщик), Иван Джаколетто и Анри Гарсия (ныряльщики), Колен Мунье (кинооператор), Жан Амон (звукооператор) и несколько греческих ученых из Института океанографии, постепенно обстраивается. Жилая часть расположена рядом с часовней, у самого входа в бухту Сен-Жорж. Именно здесь на пятидесятый день после пасхи священник из Ираклиона служит годовую мессу по случаю паломничества, которое совершают верующие города на этот маленький, ныне покинутый клочок суши.

Прикованный «Улисс»

Разбиты палатки. Старая хижина пастухов, тщательно залатанная и вычищенная, служит складом для хрупкой аппаратуры. Жан Амон, который помнит о каждой мелочи, назначен поваром. Он вскопал несколько квадратных метров земли и посадил салат и редиску. Он очень гордится своим «огородом». Сейчас начало апреля. Работа на «Улиссе» продлится более двух месяцев. Овощи весной растут быстро, быть может, они успеют созреть и попасть в желудки робинзонов Дии до того, как закончится наша экспедиция.

В кают-компании «Калипсо» собрались капитан Алина, капитан Гурлауан, доктор Критзас и я. Мы в последний раз склоняемся над картами и аэроснимками. Периметр раскопок окончательно очерчен. Ныряльщики во главе с Бернаром Делемоттом ограничат его на дне моря с помощью толстых шестов, забитых в углах площадки, между которыми будут натянуты веревки. После этого местоположение раскопок будет обозначено на поверхности моря буями.

«Улисс» полностью снаряжен. Установлен отсос. Будущие якоря понтона усилены. Наконец наступает день испытаний. Альбер Фалько и Ремон Колл помогают Бернару Делемотту провести рабочие испытания вне квадрата раскопок. Включен компрессор, начинает поступать отфильтрованный воздух; замеряется его максимальный расход. Бернар и Патрик Делемотт опускают головку отсоса под воду и сходят вниз — шланг тянется за ними, как послушный толстый морской змей. Анри Алье, вооружившись камерой для подводных съемок, фиксирует на пленку первые подвиги двух братьев. Альбер Фалько дает сигнал запуска. Отсос не работает…

Отсасывающий агрегат слишком легок. Оборудование поднимается на поверхность для утяжеления. Во время второго испытания все идет как по маслу — на понтон обрушивается черный донный ил, который попадает в огромную корзину-фильтр, а она задерживает лишь твердые предметы.

Пора крепить «Улисс» над выбранным для работ квадратом. Ныряльщики спешат. Как только плот занимает положенное место, они опускают на подводную площадку деревянную раму с грузилами и двумя треугольными опорами. На поперечинах этой конструкции установлены подвижные камеры. С их помощью мы будем делать стереоскопические, фотографии каждой стадии раскопок.

Теперь «Улисс» прикован к месту, и ныряльщики готовятся к выполнению своей первой подлинно археологической миссии в водах бухты Сен-Жорж. Работать придется не в привычных автономных скафандрах, а потому используется «наргиле», то есть длинные трубки, по которым воздух для дыхания будет подаваться с поверхности. Компрессор, работая в автоматическом режиме, погонит жизненно необходимый газ под нужным давлением, соответствующим глубине площадки раскопа. Перед тем как скрыться из глаз, Бернар Делемотт и его товарищи в последний раз проверяют работу фильтров, очищающих жидкость «наргиле».

— Отлично! — восклицает Бернар. — До чего же хорош горный воздух!

Они храбро хватают головку отсоса (мужество в этой операции — вещь совершенно необходимая, поскольку случается, что «морской змей» начинает брыкаться и тогда, чтобы его укротить, требуется отвага святого Георгия) и уходят в глубь светлых вод Эгейского мор я.

Оказавшись на дне, на подстилке из песка, водорослей и белых камней, откуда торчат обломки амфор, они меняют длинные ласты на короткие, которые не столь громоздки и позволяют «ходить» по площадке. Чтобы не подпрыгивать вверх при каждом шаге, как на Луне, они привязывают к поясу десятикилограммовый груз.

Бернар Делемотт, дергая за веревку, подает сигнал на поверхность. И отсос включается… В его жадную глотку устремляются донные осадки. Обычно прозрачная вода бухты Сен-Жорж мутнеет. Настоящая археологическая работа началась, работа длительная, нудная и скучная.

Жан Амон, сидя на плоту, следит за потоком грязной воды, вырывающейся из шланга и падающей на мелкоячеистую сетку корзины, которая задерживает самые крохотные предметы. Нам надо «перелопатить» с помощью отсоса 4 тысячи кубических метров грунта. Боюсь, что такая задача не под силу ни машине, ни людям.

Нарезанное ломтями время.

Машина для путешествия в глубь веков. Чудодейственные свойства безоара. Сокол княгини. Сеть из когтей и клювов. Пронумеруйте затонувшие суда!

Малейшая ошибка может стоить пробоины. Каскады амфор. Поглощенная водами цивилизация

— О не знаю ничего более утомительного, чем археологические работы, проводимые по «всем правилам», — жалуется Бернар Делемотт, — особенно если их приходится выполнять на глубине десяти — двенадцати метров под водой. Когда ежедневно занимаешься раскопками, эта нудятина не вызывает особого восторга и на суше. Но, работая на воздухе, можно хотя бы перекинуться шуткой с коллегами, вместе помозговать над трудной проблемой, обсудить телевизионные программы… Попробуйте пошутить, изъясняясь жестами и ощущая на макушке тяжесть Эгейского моря, на носу — стеклянную маску, а во рту — мундштук трубки, по которой поступает кислород!.. А нам приходится проводить на дне от трех до пяти часов в день!

Пронумерованные квадратики (как того требуют «археологические правила») нам уже осточертели — да простит нам многоуважаемая наука!

Отсос работает безупречно, ничего не скажешь. Но из-за этого мы передвигаемся в густом тумане взвешенных частиц, что не делает наше пребывание здесь очень приятным. К тому же весенняя вода еще не достаточно согрелась (скорее наоборот), а самый глубокий слой и есть самый холодный — его температура ниже 14 °C.

Из всех живых существ, населяющих в данный момент бухту Сен-Жорж, наиболее счастливыми являются греческие археологи (ведь количество наших находок растет) и барабульки. Эти, казалось, робкие рыбки заполонили рабочую площадку. Отсос поднимает вместе с илом массу донных организмов, которыми они и лакомятся. Эти яркие создания с острыми, словно высеченными серпом головами быстро становятся излишне фамильярными. Ниспосланное судьбой и нашим земснарядом пиршество приводит их в игривое настроение. Им очень нравится, например, пока мы отдыхаем, обрушивать хрупкие стенки раскопа, вызывая обвалы на площадке. А нам приходится заново проделывать многочасовую работу.

Нарезанное ломтями время

Коллекция предметов, которые высвобождаются одновременно из осадков и плена времени, быстро растет. Самые мелкие из них попадают на плот, в фильтровальную корзину отсоса. Их тут же регистрируют и сортируют доктор Критзас и его ассистенты. Большие предметы остаются на дне до тех пор, пока их не сфотографируют, не зарисуют и не снабдят этикеткой — Первые тридцать сантиметров осадков удалены.

Следующий слой буквально нашпигован самыми разнообразными вещами. Немая история заговорила языком глины, которую давным-давно мяли неизвестные руки, придавая ей нужную форму. Люди, которые вращали на гончарных кругах эти вазы, чашки и амфоры, даже не подозревали, что через два тысячелетия и более другие люди будут собирать и изучать их творения, восхищаться изяществом форм и радоваться находкам, дающим ученым ключ к разгадке тайн истории.

Стереоскопические камеры ведут тщательный фотодневник поисковых операций на подводной рабочей площадке в бухте Сен-Жорж. Каждый квадрат сетки, заснятый на пленку под всевозможными углами, на каждом этапе раскопок как бы открывает глазу исторические срезы. Здесь прошлое «подают» кусками…

Самые драгоценные предметы извлекаются ныряльщиками с тщательной предосторожностью. В археологии не существует «самых красивых предметов». Скромный обломок горшка с надписью может оказаться намного ценнее целой, но «немой» амфоры. Именно поэтому любой найденный предмет, разбитый или целый, осторожно укладывается в корзину, которая снует между дном и поверхностью. На плоту находку измеряют, заново фотографируют и заново зарисовывают, после чего она окончательно меняет свой статус. Раньше это была утерянная вещь, теперь — исторический документ…

Многие керамические изделия украшены надписями, процарапанными на сырой глине. Доктор Критзас тщательно перерисовывает их для дальнейшего изучения или передачи другим археологам. Каждый значок на обожженной глине, каждый декоративный мотив, каждый рисунок также тщательно переносятся в тетрадь ассистентом профессора.

Парадоксально, но это факт, известный любому исследователю, — каждое открытие приносит… новую загадку. Раскладывая на плоту извлеченные из траншеи предметы, доктор Критзас внимательно слушает Бернара Делемотта, который объясняет, каким образом они были подняты с непонятно откуда взявшегося слоя гравия, образующего как бы границу между двумя эпохами.

— За редким исключением, — делает вывод археолог, — поднятая керамика относится к византийскому периоду. Более древние предметы находятся глубоко под осадками.

Раскопки, одновременно однообразные и захватывающие, продолжаются. Время от времени, чтобы «размять ноги», ныряльщики меняют короткие ласты на длинные, а «наргиле» — на старый добрый автономный скафандр и отправляются метр за метром исследовать бухту Сен-Жорж. Как и на Псире, их поражает невероятное количество строительного камня на дне.' Какой гигантский катаклизм унес их так далеко от берега?

Бернар Делемотт, Иван Джаколетто и Анри Гарсия заметили в западной части бухты остатки циклопической стены. Как случилось, что море поглотило строение таких больших размеров?

Неделя за неделей, час за часом окутанная облаками грязи траншея в отложениях бухты Сен-Жорж становится все глубже.

Машина для путешествия в глубь веков

Люди, утопающие в слое густого жидкого ила, встают на ноги, чтобы узнать, как глубоко они зарылись, и создается впечатление, что они привстали «глотнуть свежего воздуха» в слое чистой воды… Когда отсос засоряется, приходится прочищать его ершом.

На каждом следующем уровне ныряльщики повторяют одну и ту же процедуру — записывают координаты, регистрируют, фотографируют, зарисовывают… Только после этого они могут получить физическое удовольствие пощупать найденные предметы, с тысячами предосторожностей высвободить их из панциря осадков и положить в корзину. Курс — поверхность.

Амфоры, сосуды, кружки, чашки, горшки, обломки, разбитые предметы выстроились на понтоне в живописную кухонную батарею, которую доктор Критзас постепенно разбирает по эпохам и стилям.

— Чем глубже мы погружаемся, — объясняет профессор, — тем дальше уходим в историю. Наш отсос — великолепная машина для путешествия в глубь времен. Вначале почти вся керамика относилась к византийскому периоду. Теперь в основном поступает римская и египетская, и даже начинают попадаться предметы, относящиеся к классическому греческому стилю, то есть к V веку до нашей эры. Если так дело пойдет и дальше, есть надежда добраться до бронзового века, в частности до слоя, соответствующего минойской цивилизации.

Когда ныряльщики «Улисса» отдыхают от подводного мира, они занимаются изучением острова. Ходят пешком по старым дорогам, которые греческое правительство построило в 1950 году, когда превратило остров Дия в место ссылки коммунистов. Нередко для прогулок они выбирают древние тропы для мулов, петляющие между скал. Когда-то остров был покрыт богатыми лесами, но от былого великолепия осталась пустыня, как и на многих островах Средиземноморья. Однако — и мы это знаем — пустыня тоже кишит жизнью…

Если на Дии нет ни одного дерева, достойного называться деревом (пища в лагере готовится либо на газовой плите, либо на костре из плавника), то местный мир трав вызывает восхищение. Бернар Делемотт с товарищами бродят по полянам, где цветут крокусы и анемоны и где растет величайшее множество орхидей самых удивительных расцветок и форм. Коричневая в желтую полоску орхидея-шмель напоминает крупное перепончатокрылое насекомое, а рядом растет критская орхидея темно-фиолетового цвета с голубым рисунком, а также орхидея Венерино зеркало, чьи лазурные лепестки словно впитали в себя всю голубизну неба и моря…

На скалах и растениях обитает множество мелких животных. Различные виды мух, ос, шмелей перелетают с цветка на цветок в поисках нектара. Скарабеи отыскивают навоз, оставшийся от жвачных, скатывают его в шары и толкают к своим норкам, где откладывают яйца. Серые и зеленые ящерицы охотятся на насекомых в компании своих сородичей гекконов с пальцами-присосками. Время от времени в траве желто-черной струйкой мелькает уж.

Но команду «Улисса» более всего восхищают три вида животных — сокол Элеоноры, козы «кри-кри» и газели.

Чудодейственные свойства безоара

Некогда Израиль подарил Греции пару негевских газелей дорка (Gazella dorcas), которые все еще встречаются на Ближнем Востоке, Аравийском полуострове и в Сахаре, несмотря на неумеренную охоту на них. Греческие власти выпустили их на острове Дия. Сейчас это источник нашей радости.

Газели — быстроногие светло-коричневые животные со светлыми полосами на боках. Красивые черноватые рога, словно состоящие из колечек, изогнуты в виде лиры и имеют в длину около 35 сантиметров. Самочка удивительно фамильярна с людьми. Она без страха является в лагерь, не прочь полакомиться нежными побегами салата с нашего «огорода» и с непонятной жадностью рыщет в поисках фильтров от сигарет. К Бернару Делемотту она относится с шокирующим бесстыдством — один раз даже напрудила ему в постель! А в черную бороду Жана Амона, нашего звукооператора, она просто влюблена; Жан платит газели такой же безграничной любовью и даже изредка разрешает ей пожевать свое мужское украшение на подбородке; их расставание по окончании наших работ будет очень грустным .

Другой вид травоядных млекопитающих уже давно обосновался на Дии. Это козы «кри-кри» из семейства почти повсеместно исчезающих диких коз. В здешнем стаде около 600 голов. Чтобы избежать перевыпаса (он нанес бы роковой удар последним растительным формациям острова), количество коз поддерживается постоянным и каждую осень отстреливается несколько десятков голов.

Козы «кри-кри», или эгагра, или безоаровые козлы (по-латыни Capra ibex oegagrus), напоминают обликом альпийских горных козлов. Размерами они побольше альпийских и поменьше домашних коз: самцы могут достигать в холке 90 сантиметров. У животных большие спиралевидные рога, похожие на рога горных козлов (но у них нет очень толстых колец). У старых козлов рога могут достигать полутора метров. И самцы и самки с кустистой бородкой. Их короткая шерсть имеет оттенки от серо-черного до светло-коричневого.

Этот вид распространен в Азии (от Пакистана до Турции), на Крите, на некоторых островах Киклад, на итальянском острове Монтекристо (азиатская разновидность крупнее средиземноморской). Животные встречаются распадающимися осенью стадами по 30–50 голов. Самки приносят приплод весной и обычно имеют два (иногда три) козленка.

Экипаж «Улисса» не устает любоваться проделками «кри-кри». Они чувствуют себя в скалах так же уверенно, как и горные козлы. «Кри-кри» отлично карабкаются на крутые склоны и с невероятной легкостью выполняют головоломные прыжки.

Популяция безоаровых козлов резко сократилась из-за интенсивной охоты на них. В желудках животных образуется знаменитый мускус, или безоар. Это очень твердый шар из волос и растительных волокон, которому приписывают волшебные целительные свойства. На самом деле он столь же чудодействен, как и рог носорога, однако разъяснения и увещевания не помогают. На черном рынке идет бойкая торговля этим снадобьем, а животных истребляют ради его добычи. И все это тем более абсурдно, что точно такой же мускус образуется в желудке многих копытных, в том числе и домашних коз. Но охота приносит доход и по другим причинам. Мясо животного очень нежно. Многие гурманы сходят по нему с ума. В исламских странах зимняя шерсть «кри-кри», имеющая специфический запах, служит для изготовления молитвенных ковриков.

Весной остров Дия принимает гостей — великолепных «рыцарей неба», удивительно элегантных хищных птиц. Это соколы княгини, или соколы Элеоноры. Быть может, и Минос собственной персоной не раз приплывал на своей царской галере из Кносса полюбоваться на них?

Сокол княгини

— Однажды мы вместе с греческими археологами проводили разведку в глубине острова, — рассказывает Колен Мунье. — Мы карабкались по крутому склону холма, походившему на громадную груду бело-кремовых известняковых глыб. На вершине мы нашли несколько обломков керамики разных эпох и даже обсидиан — вулканическое стекло, которое древние использовали для изготовления оружия и инструмента, — мы изучали его на Милосе.

Пока доктор Критзас восхищался находками, я поднял глаза вверх и едва успел заметить промелькнувшую молнию — в небе пронеслась хищная птица. Она скользнула над самой землей, изменила траекторию полета и взмыла в небесную лазурь на невероятную высоту. Там к ней присоединилась вторая птица, и они полетели над морем. Наверное, отправились на охоту.

Вернувшись в лагерь, мы решили посвящать изучению этих хищников часок-другой в день, свободный от погружений. Раньше мы их не видели. Скорее всего они прилетают на остров в конце весеннего миграционного периода. Повесив на шею бинокли, мы отправляемся исследовать самые неприступные скалы острова в поисках «крючковатых носов». Мы просим также прислать с вертолетом имеющуюся научную литературу по этому виду.

Сокол Дии — для орнитологов Falco eleonorae — интересен натуралистам по многим причинам. Во-первых, это одна из последних европейских птиц, которая была определена, описана и классифицирована учеными — в 1839 году итальянец Д. Джене, изучив особенности строения и поведения, внес ее имя в зоологическую летопись. Он назвал птицу соколом Элеоноры в память о княгине Сардинии Элеоноре д’Арбореа (1350–1403), издавшей в период своего пребывания у власти кодекс законов, среди которых имелся декрет об охране всех соколов и коршунов.

Сокол Элеоноры, сокол княгини или королевы (по-итальянски Falco della regina), существует, если так можно выразиться, в двух цветовых гаммах. Две трети популяции относятся к «светлой разновидности» — на них коричневатое одеяние с красными отблесками, черноватая шапочка, темные «усы», рыжие грудка и брюшко с коричневатым отливом и тонкими полосками. Крылья — коричнево-черные сверху и рыжеватые с черными пятнами снизу. И наконец, длинный серый хвост с коричневой поперечной полосой. Остальная треть относится к «темной» разновидности. Это черно-коричневые птицы с редкими более бледными перьями. У всех них серо-голубой клюв, темный на конце, беловатая мембрана под основанием клюва и коричневый зрачок. У самцов золотистые «очки» и ярко-желтые лапы, у самок — «очки» серо-голубые, лапы бледно-желтого или желто-зеленоватого цвета.

Элегантный внешний облик (длинный хвост, серповидные крылья) сокола Элеоноры сочетается с удивительным изяществом в полете и редким умением выполнять акробатические трюки. Стоит посмотреть, как этот хищник играет с ветром вдоль обрывов, отвесно пикирует к морю, проносится над волнами и стрелой взмывает в небо…

Соколы Элеоноры — животные, поведение которых состоит из сплошных парадоксов. В отличие от большинства хищников они гнездятся колониями: на обрывах встречаются стаи по нескольку десятков голов. Это настоящие морские птицы, но в их рационе нет ни грамма даров моря. Это единственные птицы Европы, которые устраивают гнезда в период летней жары… Ученые долго бились над разгадкой столь необычного поведения, а она оказалась довольно простой.

Сеть из когтей и клювов

Соколы Элеоноры живут только на безводных скалах морского побережья. Их можно встретить на Кипре, Крите и близлежащих островах (в частности, на Дии и Паксимадии), на островах Эгейского моря (особенно на Кикладах и Южных Спорадах), у побережья Сардинии, Алжира (острова Хабиба) и Туниса, на Балеарах, а в Атлантике — на островах Могадор (Марокко) и Лансароте (Канарский архипелаг). Эти птицы были также замечены в Ионическом и Адриатическом морях, а также на Сицилии и Корсике, но, похоже, там они не гнездятся.

Почему эти хищники, обосновавшиеся в Средиземном море и в небольшой части Атлантики, проводят зиму на Мадагаскаре и на Маскаренах, и только там? Тайна. Весной они возвращаются к местам гнездования. Долгие недели питаются почти одними насекомыми. В июле у них начинается сезон любовных игр. Во время свадебного танца самец подносит избраннице большого жука, сопровождая это сотней учтивых поклонов. Самка, похоже, совсем не обращает внимания на ухажера. Претенденту не раз приходится дарить красавице жуков и любезно кланяться, пока она не согласится осчастливить его. Танец обязателен, даже если пара выводила птенцов в предыдущем году и в том же гнезде (а это случается нередко).

Самка откладывает два или три (в исключительных случаях — четыре) яйца цвета охры с розовыми и темно-коричневыми пятнами. Она устраивается в каком-нибудь углублении в почве рядом с кустарником на высоте не менее 30 метров над уровнем моря и сидит на яйцах 20 часов в сутки (остальные четыре часа остаются на долю самца). Высиживание птенцов продолжается четыре недели. Когда птенцы появляются на свет, заботу об их кормлении берет на себя отец. Птенцы остаются в гнезде 40 дней, теряют свой пушок, у них отрастают летательные перья — юные соколы готовы к первому перелету в Индийский океан.

Птенцы вылупляются из яиц в конце первой половины августа, и это обстоятельство всегда поражало орнитологов. У других европейских птиц выведение птенцов заканчивается самое позднее в конце июля. Такая уникальная адаптация к окружающим условиям объясняется тем, что этот вид хищников выбрал для кормления своего потомства миллионные стаи воробьиных, которые в конце августа летят на зимовку в Африку, пересекая Средиземное море. Живя на островах от Канар до Кипра, соколы Элеоноры специализируются на охоте на перелетных птиц. Соколы занимают своеобразную экологическую нишу. Они поставили над Средиземноморским бассейном эффективную сеть — преграду из когтей и клювов, в которую обязательно попадает их жертва.

Перехват воробьиных происходит в полете на высотах от 500 до 1000 метров. Охота продолжается целый день и даже лунными ночами. Птенцы постоянно голодны и должны буквально есть за двоих, чтобы компенсировать «задержку» своего появления на свет и подготовиться к самостоятельной жизни до наступления холодов. Обычно отец приносит в гнездо за час не менее пяти птиц. Основная пища птенцов — соловьи и иволги, но платить дань приходится и малиновкам, и пеночкам, и мухоловкам, и удодам, и перепелам, и горлицам. Некоторые специалисты подсчитали, что за 40 дней выкармливания птенцов соколы Элеоноры, численностью от 2,5 до 3 тысяч, отлавливают около миллиона перелетных птиц (примерно 1/1000).

За грациозность и элегантность, за оригинальность образа жизни и экологические особенности сокола Элеоноры следовало бы тщательно охранять, однако дело обстоит иначе, хотя многие видные орнитологи выступают в их защиту, и я с ними согласен. Я присоединяюсь к их идее сделать этого хищника эмблемой Греции, где живет большая часть популяции .

Увы! До сих пор для охраны этого вида почти ничего не сделано. На белом свете еще немало негодяев, которые пускают в дело порох там, где сохранилось совсем немного природной красоты. Однако не браконьеры угрожают жизни сокола Элеоноры. Основная опасность — массовое использование пестицидов. Находясь на вершине пищевой пирамиды, или, другими словами, будучи конечным звеном экологической цепи, эти птицы концентрируют в своих тканях токсические вещества, которые в свою очередь собираются в воробьиных, питающихся «обработанными» насекомыми. Степень воспроизводства соколов падает, скорлупа яиц становится хрупкой, что сказывается на общем состоянии вида. Биосфера — единое целое, и история сокола Элеоноры в очередной раз подтверждает эту избитую истину. Выживание редкого островного хищника, обитающего в Средиземноморье и в части Атлантики, зависит от изменения методов возделывания сельскохозяйственных культур во всей Европе, иными словами, от осознания всем населением континента того, что экологическое единство — очень хрупкая вещь.

Пронумеруйте затонувшие суда!

Команда, возглавляемая Бернаром Делемоттом, выполняет на острове Дия свою работу (то ныряя в тень «Улисса», то изучая «кри-кри» или сокола) на «отлично».

Но и «Калипсо» не стоит без дела. Альбер Фалько, Ремон Колл, Анри Алье и Патрик Делемотт — это мощная подводная сила, могущая справиться с любой задачей. Пока доктор Критзас руководит на Дии археологическими работами, мы принимаем на судне нашего старого знакомого доктора Лазароса Колонаса, который был с нами на Псире.

Вначале мы уточняем морскую карту острова, проводим систематическую разведку его прибрежных вод, осматриваем бухту за бухтой либо в автономных скафандрах, либо в мини-подлодке, либо с помощью гидролокатора бокового обзора доктора Эджертона, либо прибегая к технике аэрофотосъемки. Если возможно, мы используем все эти средства. Так нам удается найти следы затопленных стен, скопления амфор и затонувшие суда самых разных размеров, из которых наиболее крупные получают свой номер (I, II, III, IV, V, VI). Положение каждой находки определяется с невероятной точностью капитанами Алина и Гурлауаном, которые выбирают не менее десяти ориентиров на суше и целыми днями колдуют над своими компасами и теодолитами.

Здесь археологам хватит работы на добрую сотню лет! И это доказательство (хотя его следовало добыть) того, что Дия была крупнейшим торговым портом античного мира.

(Бортовой журнал «Калипсо»)

30 марта. Самыми интересными из затонувших кораблей являются, на наш взгляд, те, которым присвоены номера II, III и IV. Для более эффективной работы на них надо оборудовать надежные якорные стоянки. Альбер Фалько предлагает использовать для этой цели крупные якоря, лежащие на дне бухты Сен-Жорж.

Извлечь на поверхность тяжелый якорь больших размеров — дело не простое. Для этой цели используются «парашюты» — надувные мешки из пластика; их опускают на дно, крепят на нужном предмете, а затем в них закачивают воздух. Сила Архимеда делает всю работу за вас.

Первый якорь, который мы собираемся извлечь со дна моря, датируется XX веком. На нем даже сохранился обрывок цепи. Альбер Фалько и Патрик Делемотт прыгают в воду, захватив с собой два парашюта — один для цепи, второй для якоря. Вскоре парашюты всплывают. Экипаж шаланды отлавливает обоих ныряльщиков и берет на буксир парашюты. Якорь и цепь крепятся к тросу подъемного крана «Калипсо», которым управляет Поль Зуена. Еще несколько минут — и груз на палубе. Мы уложим этот якорь на дне рядом с судном IV. Каждый раз, когда придется работать на этом месте, мы будем посылать на дно ныряльщика, который «поставит» нас на этот якорь.

31 марта. Перед тем как уложить добытый якорь рядом с судном IV, мы решаем поднять и второй якорь. На этот раз речь идет о великолепном венецианском изделии XVIII века весом около тонны, с размахом лап более 6 метров и длиной около 8 метров. Когда этот красавец оказывается на палубе «Калипсо», он переливается всеми цветами радуги — его облепили тысячи морских организмов, похожих на драгоценные камни. Однако краски быстро блекнут на солнце. Несмотря на внушительные размеры, венецианские якоря выглядят тонкими и хрупкими; это рабочая принадлежность, но смотрится она элегантно. Их не сравнить с массивными, «коренастыми» якорями пароходов…

Операция по возвращению якорей в море проходит без сучка без задоринки. Поль Зуена готовит трос. Оба якоря «подвешиваются» за кормой судна. Капитан Гурлауан проверяет их положение, и по команде «Отдать якоря!» Поль Зуена включает лебедку, которая начинает медленно разматывать трос. Поль наступает на него ногой, чтобы почувствовать, когда якоря лягут на дно. Все в порядке. «Калипсо» выполняет несколько маневров, чтобы якоря зацепились за неровности. Поль немного вытравливает трос, привязывает к нему нейлоновую веревку и обрубает его. Альбер и Джо Сеги садятся в «зодиак» и направляются к берегу, где нейлоновый конец будет ждать того момента, когда мы примемся обследовать это место.

1 апреля. «Калипсо» входит в бухту Сен-Жорж и становится на якорь неподалеку от «Улисса» — нас с нетерпением ожидает команда Бернара Делемотта. Горячий душ на судне после долгих часов возни с отсосом — настоящая роскошь для новых робинзонов Дии… Доктор Критзас также решил отдохнуть денек на судне.

Пока ныряльщики смывают с себя грязь, Альбер Фалько и Ремон Колл спускаются под воду в подлодке для разведки той части бухты, до которой у нас еще не дошли руки. Они почти тут же обнаруживают великолепную целую амфору и сигнализируют нам о находке по телефону. Доктор Критзас просит извлечь античный сосуд. Оба капитана отправляются на «зодиаке», чтобы определить местоположение нового затонувшего судна, а Анри Гарсия ныряет за амфорой. «Гастон» — Жак Ру принимает находку на шаланду. У амфоры отбито донышко, и через отверстие выпадают кусочки камня — это уголь. «Гастон» укладывает их на место. Чтобы достойно отметить сегодняшний день, он засовывает в горлышко вазы великолепную бумажную фигурку рыбы и с большими церемониями передает амфору доктору Критзасу. Археологу не терпится осмотреть новую находку. Я отказываюсь описать выражение лица доктора Критзаса, когда он извлекает из сосуда первоапрельскую рыбку…

Малейшая ошибка может стоить пробоины

(Бортовой журнал «Калипсо»)

3 апреля. Обогнув мол порта Ираклион (как же плохо он защищен от непогоды!), «Калипсо» зарывается носом в волну и начинает кланяться, как бы приветствуя Крит. И снова мы «бродяжничаем» от бухты к бухте Дии, от острова к острову на Эгейском море. Ветер взял на себя функции подрядчика. Если он с яростью обрушивается на море, мы укрываемся на Дии. Если его дуновение подобно прикосновению бархатной лапки, мы летим к Андикитире. Кстати, дело в Афинах, похоже, сдвинулось с мертвой точки, Вероятно, мы вскоре получим разрешение на проведение раскопок затонувшего судна.

(Мы действительно получим разрешение на работу, но не раньше июня. Результаты этого исследования я сообщаю сейчас, чтобы больше не возвращаться к ним… Мы отыскали место, где Фредерик Дюма нашел в 1953 году керамическую посуду и… даже обломок деревянного корпуса. Я совершил погружение вначале с Фредериком Дюма, Альбером Фалько и Ивом Жиро. Затем мы включили отсос — «шариковую ручку», как ее именует Бебер, — над грудой битых амфор у подножия громадной скалы высотой 8 метров, Альбер Фалько расчищает новые площадки для работ с помощью насоса подлодки. Помогает весь экипаж «Калипсо». Из этого громадного «скопления барахла» (опять же выражение Бебера) мы извлекли сокровища, которые ныне занимают несколько витрин в Афинском музее. Привожу полный список находок в порядке их обнаружения (так он похож на инвентарный список Превера): два бронзовых лезвия (Альбер Фалько), стопка серебряных монет с узором из виноградин (Лазарос Колонас, в корзине отсоса), кусок свинцовой обшивки и медный диск (Ремон Колл), обломок котла (Фредерик Дюма), фрагменты бронзовых статуэток (я сам), деревянные обломки корпуса (в корзине отсоса), мраморный палец эфеба (?) в натуральную величину (отсос), великолепная овальная шкатулка, украшенная золотыми жемчужинами (Ремон Колл), несколько медных гвоздей, монеты, бронзовое кольцо, базальтовый жернов, медный гвоздь длиной 45 сантиметров (Альбер Фалько), цоколь бронзовой статуэтки (Ремон Колл), обломок амфоры с надписью «Милос», стеклянные бокалы, круглый «чайник» со встроенным фильтром, пуговица из слоновой кости, украшенная головкой бородача масляная лампа, несколько круглых горшков, прядь мраморных волос, золотое кольцо, левая рука (женская) от статуи (Иван Джаколетто), кусок конской ноги (Альбер Фалько), множество битых амфор, мраморная кисть без пальцев и обломок ступни (Альбер Фалько), золотое кольцо, еще одно кольцо из драгоценного металла и т. д. Ремон Колл обнаружил великолепную бронзовую статуэтку гладиатора, причем целехонькую, а Фалько поднял ее во время памятного погружения в 4 часа утра — первый луч зари, отразившийся от этой чудесной бронзы, навсегда запомнился нам. Увенчала наши усилия еще одна бронзовая статуэтка эфеба…)

3 апреля, продолжение. Сегодня у нас по программе посещение острова Дия в сопровождении бортового археолога доктора Лазароса Колонаса. Мы сходим на сушу в глубине третьей бухты острова, осматриваем пещеры, идем вверх по главной долине системы, собирая на ходу осколки керамики. Доктор Колонас бурно радуется такому количеству находок. Колен Мунье из вертолета снимает на пленку наш пеший поход и убегающих со всех ног «кри-кри».

Оказавшись в указанной Альбером Фалько пещере, мы обнаруживаем множество битой керамики. Наши рюкзаки заполняются и заметно тяжелеют. Мы возвращаемся на борт с весомой добычей, но по пути еще находим в себе силы осмотреть древний карьер у подножия холма. Мы замечаем на земле множество квадратных отверстий, куда рабочие загоняли костыли, чтобы замедлить спуск груженных камнем салазок. Этот карьер, похоже, использовался еще венецианцами, но работы в нем начались задолго до них. Найденный осколок римского стекла подтверждает наше предположение.

4 апреля. Новая экспедиция в глубь острова, на этот раз на холмы, которые выстроились рядом с четвертой бухтой Дии. Тропка вьется до самой вершины, где сохранились следы древнего турецкого лагеря. Доктор Колонас, которому Боб Бронбек показывает все сверху, никак не нарадуется такому обилию открытий.

— Дия, — говорит он, — несомненно была стратегическим плацдармом для каждого, кто хотел получить власть над Критом. Здесь разбивали лагерь все завоеватели острова, от микенцев до турок, в том числе римляне, византийцы, венецианцы. Археологические богатства острова отражают его историческую роль. Без «Калипсо», без «чутья» его моряков и ныряльщиков мы бы никогда не догадались о существовании столь богатых залежей.

5 апреля. На утро назначено погружение в бухте Месайос. Там кроме самых разнообразных керамических изделий обнаружены изготовленные из ограненной гальки грузила для рыбацких сетей. Ремон Колл натыкается на каменный якорь. Доктор Колонас пришел в такой восторг, что, не обращая внимания на холодную воду, сиганул в море в маске и с трубкой, чтобы оказать помощь команде «Калипсо».

Во второй половине дня мы направляемся к бухте Агрелиас. Наш археологический атташе просит провести точечный поиск с помощью отсоса «Калипсо» и добраться до скального основания. Капитан Гурлауан выполняет труднейший и весьма опасный маневр установки судна на заданном месте. Весь экипаж мобилизован для крепления тросов. Судно проходит менее чем в метре от скалы — малейшая ошибка, и мы получим пробоину!

Наконец «Калипсо» застывает на месте. Отсос спущен на дно… Работа началась. На поверхности доктор Колонас следит за тем, что падает в корзину: византийские предметы, римские, затем греческие… А ныряльщикам очень трудно продолжать «бурение» в нормальных условиях. Осадки здесь очень рыхлые, и стенки колодца обрушиваются по мере его углубления. Люди сменяют друг друга у горловины отсоса, но выемка не желает углубляться. «Калипсо» не может оставаться в этом опасном месте, поэтому вечером мы заканчиваем поиск и укрываемся в своем убежище — в бухте Сен-Жорж.

Каскады амфор

Нам предстоит затопить еще два якоря около судна II, на котором вскоре начнутся работы. Погода ухудшилась. Малые глубины в том месте, где развернутся раскопки, и усилившееся волнение затрудняют маневр судна. Ветер дует в корму «Калипсо», и брызги дождем обрушиваются на судно. Экипаж, поеживаясь, принимает прохладный душ. Наконец якоря установлены .

На следующее утро мы становимся прямо над затонувшим судном. Вокруг «Калипсо» сплетена целая паутина из тросов, чтобы усилить якоря. Первым отправляется в воду Ремон Колл, который должен установить сигнальный буй над крупным скоплением амфор, которые предстоит извлечь со дна.

— Вообще-то, — заявляет Ремон Колл, вынырнув на поверхность, — я заметил две настоящие реки из амфор на глубине 30 и 50 метров. Там сотни этих глиняных горшков.

Доктор Колонас просит поднять те, которые не скрыты под наносами, и, чтобы собственными глазами увидеть богатства залежи, он в сопровождении Альбера Фалько отправляется на дно в мини-подлодке.

Начинается работа по подъему амфор, а Альбер Фалько в это время проводит фотографическую съемку раскопа. Каждая амфора, доставленная на судно, очищается, регистрируется и переносится в трюм. Наш археолог ведет подробный каталог находок. «Калипсо» очень быстро заполняется керамической посудой. Надо идти в Ираклион и передать груз хранителю цнтадели. Именно там античные предметы пройдут обработку и будут рассортированы и только потом предстанут перед глазами публики.

Работа продолжается… Груженые корзины появляются одна за другой, и амфоры устилают палубу «Калипсо». Доктор Колонас безжалостно отдирает от них водоросли и многоцветные губки. В некоторых вазах нашли пристанище креветки или маленькие рыбки; в других прячутся осьминоги — их мы тут же возвращаем в родную стихию. Но если к амфоре прицепилась асцидия, все наперегонки бросаются к добыче — кому первому удастся ее слопать… Постепенно заполняются трюм, палуба и… чьи-то желудки.

Когда от находок на палубе становится тесно, «Калипсо» идет в Ираклион. Слухи о наших открытиях взбудоражили весь город. И каждый раз, как мы пристаем к причалу, нас приветствует праздничная толпа. Четыре докера сгружают нашу добычу под полунаивно-детским, полуподозрительным взглядом полицейского и таможенника, специально отряженных для наблюдения за перегрузкой. За амфорами следуют медные блюда, шумовки из того же металла, венецианские латунные или стеклянные чернильницы, тарелки, кружки, блюда, бутылки, салатницы, флаконы из опалового стекла, мельничные жернова и обломки мраморных плит, вероятно украденных из храмов…

Когда все легкодоступные предметы с судна 11 извлечены (сфотографированы, очищены, классифицированы), наш археолог официально «закрывает» рабочую площадку и вручает (с церемонной торжественностью) каталог находок хранителю музеев Ираклиона, а тот в ответ подписывает коносамент…

«Калипсо» направляется в бухту, где лежит судно IV. Мы становимся на затопленные якоря, и новая паутина тросов удерживает нас от удара о скалы.

— Именно на эти раскопки, — рассказывает Колен Мунье, — к нам прибыл доктор Манолис Бурбудакис. Доктор Колонас по прежнему осуществляет общее руководство работами, а доктор

Критзас на время покидает «Улисс» и группу Бернара Делемотта, чтобы помочь нам.

Когда мы совершаем разведывательное погружение, судно IV кажется нам огромным обвалом амфор. Поднять их все нет никакой возможности, даже если брать только те, что лежат на виду. Придется, как и в бухте Сен-Жорж, провести отбор образцов в «материализованном» прямоугольнике.

Для начала Альбер Фалько, капитан Гурлауан, Клод Богар, Боб Бронбек и доктор Бурбудакис изготовили в карьере, выходящем прямо к морю, большую железную раму размером 12×14 метров и разбили ее на 42 квадрата, каждый 2×2 метра. Эта «стальная паутина» спущена на воду и поддерживается на плаву буями, затем ее привязывают к шаланде и буксируют к «Калипсо». Все свободные ныряльщики мобилизуются для операции затопления рамы. Иван Джаколетто замедляет спуск конструкции с помощью парашюта. Рама, погружение которой направляет вся группа ныряльщиков, медленно приближается ко дну и ложится на него. К раме прикрепляются четыре ножки, чтобы компенсировать уклон дна и избежать разрушения амфор от ее тяжести. Каждая из 42 клеточек получает свой номер и снабжается этикеткой. Укрепленный на конце парашюта треножник служит для установки стереофотографической системы, обеспечивающей съемку каждого квадрата на всех этапах работ. Эти фотографии, составляющие гигантскую мозаику, будут использованы для изготовления калек, и в частности перенесены на грифельные доски, которые ныряльщики берут с собой на дно.

Поглощенная водами цивилизация

— Мы уходим под воду попарно, — рассказывает Колен Мунье. — Тот, кто погружается, ждет, пока идущие на поверхность не закончат выдержку на остановке, чтобы точно знать, на какой глубине следует ее сделать.

Перед тем как поднять амфору со дна и уложить ее в корзину, ныряльщики должны тщательно определить ее местоположение и перерисовать на грифельную доску. На палубе керамику очищают и переносят в трюм; образцы классифицирует и описывает на понятном ему одному языке греческий археолог. Когда я наблюдаю за работой доктора Колонас а, у меня возникает ощущение, что амфоры сами выстраиваются в ряд, как камни у норы осьминога…

Доктор Колонас и доктор Критзас время от времени совершают погружение вместе с ныряльщиками «Калипсо». Каждый их «полет» над подводным раскопом словно придает им новые силы. Судя по всему, они восхищены размерами залежи. Иногда они замирают рядом с какой-нибудь красивой амфорой и долго любовно поглаживают ее. Когда глядишь со стороны, поражаешься, с какой неохотой они прерывают «ласку».

От каждой амфоры остается небольшое углубление в рыхлом песке. Пока на площадке не появились новые ныряльщики, туда устремляются рыбы. Особенно настойчива стайка барабулек, и каждый день она пополняется новыми экземплярами. С рыбками мы сдружились, а вот осьминоги по-прежнему боятся отсоса и ныряльщиков. Ищут убежища подальше от сутолоки и робкие креветки.

Первая группа амфор, поднятая на поверхность, в ряд л и была грузом с затонувшего судна: над местом, откуда их извлекли, есть небольшой обрывчик — с его вершины они и скатились вниз. Предметы, лежащие ниже, похоже, выпали из пробоин в борту корабля. Мы подводим заборник отсоса к внутренней границе рабочей площадки, чтобы освободить из-под ила огромный сосуд — над песком торчит только его горлышко. Под ним лежат амфоры помельче. Мы надеемся добраться до остатков деревянного корпуса. Но возникают непредвиденные трудности — под песком скопилась масса намертво спекшихся конкреций. Имея разрешение, мы проводим несколько точечных обследований вокруг квадрата поисков — после долгих усилий в корзине оказывается несколько деревянных обломков. Нам удается очистить от ила только концы трех досок. Но этого недостаточно, чтобы определить, как ориентировано затонувшее судно. Мы даже не знаем, одно или несколько судов затонули в этом месте.

А на рабочей площадке продолжается сбор урожая амфор. Каждый раз, когда трюмы «Калипсо» заполняются доверху, мы совершаем рейс в Ираклион. Теперь во время выгрузки на набережной стекается громадная толпа. Все помещения, предназначенные для приема нашего «сбора», буквально трещат по швам. Археологические сокровища денно и нощно охраняются полицейскими. Мы извлекли со дна моря более 500 амфор.

После завершения работ мы поднимаем раму и тщательно маскируем место раскопок. До сих пор ныряльщики старались не поднимать осадочной «пыли» («дыма» хватало и от отсоса!). Теперь же они «танцуют» на дне как бешеные, поднимая тучи песка, чтобы заровнять углубление. Здесь лежат целые горы археологических богатств, и нам не хочется, чтобы сюда нагрянули грабители амфор… Альбер Фалько, сидя на дне, дергается, словно полишинель , взбаламучивая песок руками и ногами, к вящему удовольствию несущихся со всех сторон барабулек. Затонувшее судно постепенно укрывается саваном из белого песка.

Пора присоединяться к команде «Улисса», которая тоже заканчивает свою работу. На пару дней мы останавливаемся над судном II, где уже были. Альбер Фалько и Ремон Колл собираются проверить, как работает новая подводная техника очистки. Для этого они используют насос мини-подлодки. Проходит несколько минут, и гонимая насосом струя воды обнажает шпангоуты и кусок корпуса затонувшего судна. Но стенки углубления прочностью не отличаются: явившаяся на пир стайка барабулек вызывает целую серию лавин — и судно вновь погребено под илом. Альбер Фалько обнаруживает амфору с четырьмя ручками и амфору в виде бочонка. Он также замечает две бронзовые пушки XVII века. Эти венецианские фальконеты длиной 1,17 метра имеют на казенной части номер и герб, на одном с буквами «LC», на другом — «NC».

В этот день вода в бухте невероятно прозрачна: наклонясь над планширем «Калипсо», мы видим подлодку, а ведь она работает на глубине 55 метров! Этот рекорд вертикальной видимости, несомненно, вызван редчайшим совпадением многих физических факторов, и прежде всего очень низкой (не по сезону) температурой различных слоев воды.

Мы заканчиваем работы в глубине бухты Сен-Жорж. Команда «Улисса» сделала очень много. Пройдя 2,5 метра осадочного слоя (в таком порядке: песок, мелкий гравий, густой ил и еще один слой песка), они наткнулись на непроходимое скалистое основание. Они удалили более 200 кубических метров земли и гравия. Подняли 534 крупных предмета, в частности 330 керамических сосудов турецкого и византийского происхождения, более 100 венецианских изделий, римские и родосские амфоры, восемь великолепных амфор классического греческого периода (на них сохранились слой лака и украшения) и 30 предметов, испещренных надписями, которые доктор Критзас и его ассистенты тщательно скопировали.

Но сокровище из сокровищ лежало чуть ли не на самом скальном грунте. Оно состояло из десяти простеньких чашек и кубков минойского периода. Кто-то может сказать: мало, но ведь в те давние времена люди мало и производили и с большой неохотой расставались со своим добром, чем резко отличались от последующих цивилизаций, которые научились бездумно сорить богатствами.

Эти десять «пустяковых» чашек без каких-либо украшений свидетельствуют о том, что минойский Крит в свое время властвовал над Восточным Средиземноморьем и его могущество (военное и торговое) во многом зависело от Дии… Пока мы свертываем лагерь на острове и разбираем «Улисс», я бросаю последний взгляд на этот бесплодный клочок суши, некогда покрытый зелеными лесами. Трудно поверить, что в его разорении повинен только человек. Я вспоминаю легенду о внезапной гибели Атлантиды. Каменные блоки на дне бухт, затонувшие суда у островов Докос, Дия и Псира, исчезнувшие подводой порты — все это заставляет думать о чудовищном катаклизме, погубившем минойскую цивилизацию. И становится все яснее, что именно Крит и был той землей, которая, по словам Платона, ушла под воду…

Если эту гипотезу принимать всерьез, то ключ к разгадке надо искать на острове Тира, где в XV веке до н. э. (именно тогда внезапно угасла критская культура бронзового века) проснулся вулкан и обрушил на землю и море невероятное количество пепла. Сила взрыва равнялась мощности нескольких сот бомб, сброшенных на Хиросиму. То был сильнейший катаклизм, потрясший Землю в доисторические времена. Он породил в Эгейском море цунами высотой около 100 метров.

«Орихалк, испускавший огнистое блистание».

Три стены царского дворца. Скептицизм Аристотеля. Придумана или нет? Атлантида повсюду. В Атлантике она или нет? Миграция угрей. Стены Бимини

Весь миф об Атлантиде изложен Платоном в параграфах 20d — 26е «Тимея» и 108d-121с «Крития». Платон вещает устами Крития.

В «Тимее» Критий рассказывает Сократу «сказание хоть весьма странное, но, безусловно, правдивое», которое слышал от Солона («мудрейшего из семи мудрецов» и законодателя Афин) дед рассказчика, тоже по имени Критий. Солон некогда совершил путешествие в Египет, в город Саис, покровительницей которого является богиня Нейт (ее отождествляют с Афиной). Однажды, вознамерившись перевести разговор на старые предания, он изложил жрецам греческую версию потопа. Жрецы воскликнули, что «нет среди эллинов старца», поскольку умы эллинов не сохраняют в себе «никакого учения, поседевшего от времени».

Цивилизации, утверждают жрецы, смертны. Многие погибли по причине великого пожара из-за отклонившихся от своих путей звезд. Другие были вдруг поглощены взбушевавшимися водами. Есть, мол, в Египте храмы, которым никогда не угрожали ни пламя, ни воды и где в записях запечатлены все замечательные события. В этих текстах говорится не только о нескольких потопах, но и о том, что «прекраснейший и благороднейший род людей жил некогда в вашей стране».

«Итак, — сказал жрец богини Нейт Солону, — девять тысяч лет назад жили эти твои сограждане, о чьих законах и о чьем величайшем подвиге мне предстоит вкратце тебе рассказать». Общество древних Афин было гармонично разделено на три сословия: сословие жрецов, воинское сословие и сословие ремесленников, пастухов, охотников и земледельцев. Эта цивилизация преуспела в умственных занятиях от метафизики до искусства гадания и врачевания. И именно Афины с оружием в руках «положили предел дерзости несметных воинских сил, отправлявшихся на завоевание всей Европы и Азии, а путь державших от Атлантического моря».

Лежал перед проливом, который эллины именовали Геракловыми столпами (Гибралтар), остров, который «превышал своими размерами Ливию и Азию, вместе взятые». Этот остров был не единственным в Атлантическом море, охваченном столь большой землей, что «весь противолежащий материк… и впрямь заслуживает такое название».

Власть царей Атлантиды простиралась не только на многие острова и часть материка, а также на Ливию, Египет и Европу «вплоть до Тиррении». Афины встали во главе эллинов, одолели завоевателей и спасли порабощенные народы.

«Но позднее, когда пришел срок для невиданных землетрясений и наводнений, за одни ужасные сутки вся ваша воинская сила была поглощена разверзнувшейся землей; равным образом и Атлантида исчезла, погрузившись в пучину. После этого море в тех местах стало вплоть до сего дня несудоходным и недоступным по причине обмеления, вызванного громадным количеством ила, который оставил после себя осевший остров».

«Орихалк, испускавший огнистое блистание»

Отрывок, посвященный Атлантиде, в «Тимее» кончается вышеприведенными словами. Разговор продолжается в «Критии». Там ведется диалог Крития с Гермократом, в котором Критий напоминает собеседнику о том, что уже рассказывал Сократу: — о существовании острова, его размерах, местоположении «по ту сторону Геракловых столпов», войне с Афинами и исчезновении из-за «невиданных землетрясений», так что «после этого море в тех местах стало вплоть до сего дня несудоходным и недоступным по причине обмеления, вызванного громадным количеством ила».

Перечислив события, Критий развивает свое сказание, приводя многие подробности.

Некогда боги поделили между собой Землю — «все страны земли. Сделали они это без распрей…». Они пестовали людей, как пастухи свое стадо. У эллинов было много предшественников, но их деяния забыты, поскольку они были уничтожены огнем или водами и каждый раз оставались лишь «неграмотные горцы», для которых мир древних превращался в дивную легенду и которые помнили лишь некоторые имена.

Девять тысяч лет назад, говорит Критий, страна эллинов была намного богаче, чем в наши дни. Тогда она процветала. Кормилица-земля еще не была смыта наводнениями и унесена в море. «И вот остался, как бывает с малыми островами, сравнительно с прежним состоянием лишь скелет истощенного недугом тела, когда вся мягкая и тучная земля оказалась смытой… Но в те времена еще не поврежденный край имел и высокие многохолмные горы, и равнины, которые ныне зовутся каменистыми, а тогда были покрыты мягкой почвой, и обильные леса в горах. Последнему и теперь можно найти очевидные доказательства: среди наших гор есть такие, которые ныне взращивают разве только пчел, а ведь не так давно целы еще были крыши из кровельных деревьев, срубленных в этих горах для самых больших строений. Много было и высоких деревьев из числа тех, что выращены рукой человека, а для скота были готовы необъятные пажити, ибо воды, каждый год изливаемые от Зевса, не погибали, как теперь, стекая с оголенной земли в море, но в изобилии впитывались в почву, просачивались сверху в пустоты земли и сберегались в глиняных ложах, а потому повсюду не было недостатка в источниках ручьев и рек. Доселе существующие священные остатки прежних родников свидетельствуют о том, что наш теперешний рассказ об этой стране правдив.

Таков был наш край от природы, и возделывался он так, как можно было ожидать от истинных, знающих свое дело, преданных прекрасному и наделенных способностями землепашцев, когда им дана отличная земля, обильное орошение и умеренный климат…»

Город Афины, продолжает Критий, был несколько раз разрушен землетрясениями и наводнениями. Но во времена величия его «акрополь простирался до Эридана и Илиса». Город получал воду из одного источника, до того как он был уничтожен землетрясением. Жрецы служили Афине и Гефесту. Акрополь охраняли воины, а по склонам холма обитали ремесленники и землепашцы. «…Во всей Европе и Азии не было людей более знаменитых и прославленных за красоту тела и за многостороннюю добродетель души», чем афиняне.

Затем Критий предлагает вернуться назад и посмотреть, что представляла собой Атлантида в тот момент, когда боги поделили между собой Землю. Атлантида досталась Посейдону; «…на равном расстоянии от берегов и в середине этой равнины, примерно в пятидесяти стадиях от ее краев, стояла гора, со всех сторон невысокая. На этой горе жил один из мужей, в самом начале произведенных там на свет Землею, по имени Эвенор, и с ним жена Левкиппа; их единственная дочь звалась Клейто. Когда девушка уже достигла брачного возраста, а мать и отец-ее скончались, Посейдон, воспылав вожделением, соединяется с ней; тот холм, на котором она обитала, он укрепляет, по окружности отделяя его от острова и огораживая попеременно водными и земляными кольцами (земляных было два, а водных — три) большей или меньшей величины, проведенными на равном расстоянии от центра острова, словно бы циркулем. Это заграждение было для людей непреодолимым…»

Посейдон источил из земли два родника — один теплый, а другой холодный — и заставил землю давать разнообразную и достаточную для жизни снедь. Произведя на свет от Клейто пять раз по чете близнецов мужского пола, Посейдон поделил весь остров Атлантиду на десять частей и роздал их детям. Его первенец Атланий стал царем. От него и остров назван Атлантидой. Род Атланта сохранял власть из поколения в поколение и скопил несметные богатства. «Многое ввозилось к ним из подвластных стран, но большую часть потребного для жизни давал сам остров, прежде всего любые виды ископаемых твердых и плавких металлов, и в их числе то, что ныне известно лишь по названию, а тогда существовало на деле; самородный орихалк, извлекавшийся из недр земли в различных местах острова».

Остров Атлантида, покрытый изобильными лесами, доставлял все, что нужно для прокормления домашних и диких животных. «Даже слонов на острове водилось великое множество…» Люди не переставали украшать его. Царский дворец они выстроили там, «где стояло обиталище бога и их предков». «От моря они провели канал в три плетра шириной и сто футов глубиной, а в длину на пятьдесят стадиев вплоть до крайнего из водных колец — так они создали доступ с моря в это кольцо, словно в гавань, приготовив достаточный проход даже для самых больших судов. (…) Самое большое по окружности водное кольцо, с которым непосредственно соединялось море, имело в ширину три стадия, и следовавшее за ним земляное кольцо было равно ему по ширине». Остров, на котором стоял дворец, имел пять стадиев в диаметре. «Цари обвели этот остров со всех сторон, а также земляные кольца и мост (…) круговыми каменными стенами и на мостах у проходов к морю всюду поставили башни и ворота. Камень белого, черного и красного цвета они добывали в недрах срединного острова и в недрах внешнего и внутреннего земляных колец. (…) Если некоторые свои постройки они делали простыми, то в других они забавы ради искусно сочетали камни разного цвета, сообщая им естественную прелесть, а также и стены вокруг наружного земляного кольца они по всей окружности обделали в медь, нанося металл в расплавленном виде; стену внутреннего вала покрыли литьем из олова, а стену самого акрополя — орихалком, испускавшим огнистое блистание».

Три стены иарского дворца

В самом средоточии дворца стоял святой храм Клейто и Посейдона, обнесенный золотой стеной. Здесь ежегодно десять царей приносили жертвы. Другой храм, посвященный Посейдону, имел стадий в длину, три плетра в ширину, «в облике же постройки было нечто варварское». Вся внешняя поверхность храма, кроме акротериев, была выложена серебром, акротерии же — золотом и орихалком. Внутри потолок был из слоновой кости, испещренный золотом, серебром, а стены — сплошь из орихалка, там стояло множество золотых изваяний — самого бога на колеснице и «ста нереид» на дельфинах.

Родники давали теплую и холодную воду, которая отводилась в священную рощу Посейдона, а оттуда по каналам через мосты на внешние земляные кольца. А посредине самого большого кольца был устроен ипподром, по ту и другую сторону которого стояли помещения для царских копьеносцев.

«Теперь, — продолжает Критий, — попытаемся вспомнить, какова была природа сельской местности и каким образом она была устроена. Во-первых, было сказано, что весь этот край лежал очень высоко и круто обрывался к морю, но вся равнина, окружавшая город и сама окруженная горами, которые тянулись до самого моря, являла собой ровную гладь; в длину она имела три тысячи стадиев, а в направлении от моря к середине — две тысячи. (…) Такова была упомянутая равнина от природы, а над устроением ее потрудилось много царей на протяжении многих поколений. Она являла собой продолговатый четырехугольник, по большей части прямолинейный, а там, где его форма нарушалась, ее выправили, окопав со всех сторон каналом. Если сказать, каковы были глубина, ширина и длина этого канала, никто не поверит, что возможно было такое творение рук человеческих, выполненное в придачу к другим работам, но мы обязаны передать то, что слышали; он был прорыт в глубину на плетр, ширина на всем протяжении имела стадий, длина же по периметру вокруг всей равнины была десять тысяч стадиев. Принимая в себя потоки, стекавшие с гор, и огибая равнину, через которую он в различных местах соединялся с городом, канал изливался в море».

Жители равнины поставляли отборное войско атлантов на случай войны. «Несчетное количество простых ратников… набиралось из гор и остальной страны…»

«Порядки относительно властей и должностей с самого начала были установлены следующие. Каждый из десяти царей в своей области и в своем государстве имел власть над людьми и над большей частью законов, так что мог карать и казнить любого, кого пожелает; но их отношения друг к другу в деле правления устроились сообразно с Посейдоновыми предписаниями, как велел закон, записанный первыми царями на орихалковой стеле, которая стояла в средоточии острова — внутри храма Посейдона. В этом храме они собирались то на пятый, то на шестой год, попеременно отмеривая то четное, то нечетное число, чтобы совещаться об общих заботах, разбирать, не допустил кто-нибудь из них какого-либо нарушения, и творить суд». Перед тем как приступить к суду, они, оставшись одни, должны были с помощью палки и аркана изловить быка и принести его в жертву Посейдону, чтобы кровь стекала на письмена. Затем они сотворяли над огнем возлияние. «Наступала темнота и жертвенный огонь остывал, все облачались в прекраснейшие сине-черные столы… (…)… окончив суд, они с наступлением дня записывали приговоры на золотой скрижали и вместе с утварью посвящали богу как памятное приношение… Притом нельзя было казнить смертью никого из царских родичей, если в совете десяти в пользу этой меры не было подано свыше половины голосов».

Пока атланты жили добродетельно, согласно законам и «в дружбе со сродным им божественным началом», они были счастливы. Но когда ослабла унаследованная от бога воля и возобладал человеческий нрав, они оказались не в состоянии выносить свое богатство, утратили благопристойность, променяли умеренность на скупость, красоту на уродство, добро на зло.

«И вот Зевс, бог богов, блюдущий законы, хорошо умея усматривать то, о чем мы говорили, помыслил о славном роде, впавшем в столь жалкую развращенность, и решил наложить на него кару, дабы он, отрезвев от беды, научился благообразию. Поэтому он созвал всех богов в славнейшую из своих обителей, утвержденную в средоточии мира, из которой можно лицезреть все причастное рождению, и обратился к собравшимся с такими словами…»

Здесь рукопись Платона обрывается: по крайней мере, мы знаем из начала диалога и «Тимея», что кара Зевса прежде всего состояла в том, что войско атлантов было разбито афинянами; а во-вторых, Атлантида целиком ушла под воду… Зевс не скупился на наказания, когда хотел сделать людей «более умеренными и мудрыми»!

Скептицизм Аристотеля

В творчестве Платона история Атлантиды занимает совсем мало места: два-три параграфа в «Тимее», несколько страниц в «Критии». Правда, автор не закончил это произведение.

Но ни один миф не может сравниться с легендой об Атлантиде — и по универсальности, и по постоянству успеха. Волшебная страна атлантов завладела воображением даже современников Платона. Миф не утратил своей притягательной силы и по сей день. Прав тот, кто с иронией говорит, что если сложить в одну груду все написанное об Атлантиде, то появится необычный памятник человеческому легковерию, воображению и безумству…

За долгие века, от Платона до наших дней, легионы мыслителей выдвигали и выдвигают свои гипотезы об этой стране. Философы, писатели, поэты, художники, мистики, члены тайных орденов и лож, ученые всех специальностей, фантасты — перечисление может быть бесконечным! — занимались или занимаются анализом этой фантастической истории. Исчезновение острова в глубинах моря и гибель цветущей цивилизации не оставляют равнодушным никого. История Атлантиды открывает простор для любых предположений. Но прежде всего Атлантида — навсегда исчезнувший материк тысяч возможностей — является страной «если».

Предание о ней не укладывается в рамки одной-единственной концепции: их десятки, сотни, тысячи, и каждая из них наполнена смыслом, каждая тесно переплетается с другими. Стоит вспомнить об Атлантиде, как воображение и разум «идут вразнос». В легенде присутствует тема потерянного рая, Эдема, из которого забывшие о добродетели люди изгнаны богом богов — самим Зевсом. Это миф о золотом веке. Это первая утопия. Это описание идеала политической, экономической и социальной организации. Не стоит забывать и о драматическом финале — поглощении водами проклятой цивилизации. Здесь есть тема ученика волшебника (быть может, катастрофа, погубившая Атлантиду, вызвана ее учеными?); есть утверждение о цикличности потопов; мысль о периодической гибели людей и выживании избранников богов; здесь говорится об удивительных тайнах, которые передают друг другу посвященные, и т. д. Это далеко не исчерпывающее перечисление идей, которые породил платоновский текст, ставший предметом анализа тысяч и тысяч научных и ненаучных трудов.

Атлантида — вершина воссоединения мечты, духовной возвышенности и поэтичности. Кое-кто видит в ней мистическое начало и уверен в том, что еще сохранилось нетронутым некое древнее знание, а до нас дошли лишь искаженные фрагменты его. Это знание исполнено смысла, и нам не докопаться до него. Для тех же, кто занимает сугубо рациональную позицию (к ним относятся по большей части люди с научным складом ума), Атлантида была и остается захватывающей исторической и геологической загадкой…

Но какую бы гипотезу мы ни взяли за основу, проверить ее невозможно. Отсюда «разгул» воображения, построение самых безумных предположений. Будет совершенно невероятным везением, если факты когда-либо подтвердят одну из гипотез о мире атлантов. Мне кажется, в глубинах морей никогда не найдут города с медными, оловянными и орихалковыми покрытиями стен. Ни те, кто верит Платону, ни те, кто считает, что он придумал эту версию, не смогут доказать, что справедлива именно их позиция. Не отыщется доказательств того, что Атлантида лежала в районе Азорских островов, у Бермуд или в Центральной Азии. Здесь все зависит от того, во что хочет верить исследователь. Можно отбросить только совершенно несуразные гипотезы, а также те, которые не соответствуют данным истории или геологии, тогда как любая гипотеза, имеющая малейшее рациональное зерно, будет иметь своих горячих приверженцев.

Если исходить только из текстов Платона (а в них нет и доли той точности, которую можно было бы ожидать от математика), то существование Атлантиды весьма сомнительно. Миф не имеет материальной основы в устных и письменных преданиях эллинов, как, например, Троянская война. Если упомянутые Критием события действительно произошли, то они разворачивались в столь далекие от нас времена, что воспоминания о них не сохранились в коллективной памяти народа. Кроме того, изобилие трактовок текста Платона, начиная с античности и до наших дней, вводит в заблуждение любого исследователя, готового к непредвзятому суждению. Поскольку Атлантиду помещали куда угодно — от Мексики до Цейлона (ныне Шри-Ланка) и от Исландии до Экваториальной Африки, то в этом море информации отделить правду от вымысла почти невозможно: где сведения поступают из первых рук, а где — копия копии копии…

Существует четыре подхода к расшифровке платоновских текстов. Первый — понимать его слова буквально: поглощенная Атлантида покоится на дне Атлантики («по ту сторону Геракловых столпов») — и считать Платона, наследника знания предков, почерпнутого от египтян, посвященным, который решил поделиться своими знаниями (неясные отрывки в тексте вставлены для сокрытия с помощью иносказаний слишком «революционных» откровений, о которых нельзя говорить открыто).

Второй подход — допустить существование Атлантиды в ином месте, а не в Атлантике: количество гипотез такого рода не поддается исчислению.

Третий подход — рассказ Платона — суть компиляция египетских легенд и исторических фактов, относящихся к разным странам и эпохам. Такая точка зрения не позволяет выработать, подходящую рабочую гипотезу.

Четвертый подход — отношение к Атлантиде, совпадающее с мнением ученика Платона Аристотеля. Точнее, скептицизм. Перипатетик Аристотель был уверен, что глава Академии выдумал миф об Атлантиде, дабы изложить свои философские, политические и моральные взгляды. Аристотель пишет, что Платон извлек остров Атлантиду из глубины океана затем, чтобы утопить злополучную страну после того, как надобность в ней отпала… Он сравнивает погибший материк с той стеной, которую, по словам Гомера, воздвигли ахейцы перед Троей, а боги разрушили… именно в тот момент, когда она стала стеснять воображение поэта!

Придумана или нет?

Скептицизм Аристотеля покоится на солидных аргументах. Многие специалисты разделяли и до сих пор разделяют его взгляды. Почему Платон был единственным писателем античности, который знал об исчезнувшем материке по ту сторону Гибралтара? Ни в одном тексте, предшествующем «Тимею» и «Критию», нет ни единого упоминания о нем . Диалог «Критий» не закончен, возможно, потому, что Платон, приступив к редактированию «Законов», перестал нуждаться в вымышленном острове для изложения своей политической доктрины…

К тому же если Платон действительно узнал о существовании страны атлантов во время своего пребывания в Египте (хотя он ссылается на путешествие Солона), то наверняка он привел бы куда больше подробностей о ней. Платон провел на берегах Нила тринадцать лет, а так и не уточнил неясных деталей у жрецов богини Нейт!

Философ почти не сообщает об источниках сведений об Атлантиде. Все, что мы знаем о ней, кроме текста (в нем Критий пересказывает историю якобы со слов своего деда), сообщено одним из учеников платоновской Академии, по имени Посидоний. По его словам, Платон однажды произнес по поводу Атлантиды такую загадочную фразу: «Возможно, эта история не была придумана». Вот и толкуй, как хочешь…

В отсутствие прямых доказательств приходится прибегать к предположениям. Тот, кто занимает скептическую позицию, раз и навсегда отказывается от исследований в этой области. Ну а тот, кого захватило богатейшее содержание мифа, пытается подвести под него объективную основу. Но это следует делать с большой предосторожностью. Если не считать миф чистой фантазией (кстати, вымысел может быть поэтичен и прекрасен), то проблема формулируется следующим образом: можно ли вывести логическое заключение о существовании исчезнувшего материка, основываясь на наблюдениях и рассуждениях, поскольку платоновское описание весьма фрагментарно и расплывчато?

Нельзя отрицать, что люди пытались рассуждать логически в течение двадцати пяти веков. Но они далеко не всегда придерживались необходимой научной строгости в своих доказательствах. Ведь нередко случается, что поражающая воображение гипотеза использует посредственные аргументы.

В период античности и до эпохи Великих географических открытий никто и никогда не сомневался, что Атлантида лежала там, куда ее поместил Платон, — где-то в Атлантике. Прокл в своих «Комментариях к „Тимею“» утверждает: «И если существовал остров таких размеров, доказательство тому — рассказы путешественников о том, что они видели во внешнем море». Маркел (Marcellus) в одной из глав «Эфиопики» говорит: «…жители островов сохранили воспоминания их предков об Атлантическом острове, который там существовал и был действительно необыкновенно большим; в течение долгого времени он главенствовал над всеми островами Атлантического моря и сам был равным образом посвящен Посейдону». Географ Страбон замечает: «История

об острове Атлантида, возможно, не является выдумкой». Римский историк Аммиан Марцеллин, рассуждая о землетрясениях вообще, сообщает о «…землях, которые внезапно сильным толчком раскрывают пропасти и поглощают целые части земли, так в Атлантическом море остров более обширный, чем вся Европа…».

Конечно, систематическое исследование океанов, которое началось со времен Великих географических открытий, заставило ученых вернуться к вопросу об Атлантиде; предшественники и последователи Колумба задавали совершенно справедливый вопрос: а не проплывали ли они над местами, где затонул громадный остров?

В начальный период завоевания Америки было естественным отождествлять Атлантиду с Новым Светом или по крайней мере предполагать, что новый континент был остатком старого. Франческо Лопес де Гомара выступал в защиту этой гипотезы еще в 1533 году, а несколько позже Фрэнсис Бэкон в своей знаменитой утопии «Новая Атлантида» повторил ее. Испанский путешественник Овиедо считает, что остров царя Атланта располагался во владениях амазонок, другими словами — в Бразилии. Однако уже тогда появились возражения, ведь Платон описывал Атлантиду как один из островов, лежащих перед громадным материком, который мог означать Америку , Сомнения мучили всех.

Загадка Атлантиды всегда интересовала ученых, и они пытались найти ее рациональное решение. В XVI веке французский натуралист Питтон де Турнефор, опираясь на тексты Диодора Сицилийского, предположил, что в самом начале Понт Эвксинский (Черное море) не имел сообщения со Средиземным морем. Питаясь водами великих рек, море заполнилось, прорвало естественные преграды и образовало проливы Босфор и Дарданеллы. Воды Черного моря ринулись в Средиземное море; поднялась гигантская волна, которая пронеслась до Гибралтара, вышла в Атлантику и затопила находившуюся напротив пролива Атлантиду…

Атлантида повсюду

Надо думать, что швед Улаф Рудбек подал в XVIII веке сигнал к выдвижению самых безумных идей. По его мнению, Атлантида располагалась в Скандинавии, ибо это с очевидностью явствует из Библии («Исход»). И великий североевропейский полуостров есть Земля обетованная…

Размещение Атлантиды в северных районах вошло в моду. Живший в то же время, что и Рудбек, французский писатель-эзотерист Фабр д’Оливе утверждал, что атланты были северянами, или борейцами, и боролись с южанами, или пеласгами (черными). Позже, когда на острове Гельголанд были найдены остатки античного поселения, некоторые немецкие ученые, и прежде всего Юрген Шпанут, стали доказывать, что следы величественной цивилизации царя Атланта нужно искать только в Балтике, и нигде более. По мнению Шпанута, возможной причиной исчезновения Атлантиды было падение кометы Фаэтон в устье реки Одер.

Доктор Ф. Гидон встал во главе сторонников ирландско-европейского происхождения Атлантиды. По его мнению, в бронзовом веке суша, которая лежала между Ирландией и Бретанью, опустилась под воду, образовав Английский канал (Ламанш и Па-де-Кале) и отделив Англию от континента. Эта катастрофа произошла примерно за 2500 лет до и. э.; о ней свидетельствуют многочисленные затопленные мегалиты вдоль побережья Вандеи, Бретани, Корнуолла, Уэльса и Ирландии. Кроме того, на побережье до сих пор ходят легенды об ушедших под воду городах — вспомните о городе Ис. Легенды эти многочисленны, изобилуют подробностями и весьма живописны.

Кое-кто считал, что таинственный исчезнувший материк находился в районе Исландии или Гренландии. Другие помещали Атлантиду в Германию, в центр Франции или Нидерланды (быть может, помня о неожиданном поглощении морем озера Флево, которое стало заливом Зюдерзее в 1282 году). По мнению Д. Дю-вилле, Атлантида была удлиненным полуостровом Гиперборейского континента, который позволял посуху пройти из Северной Америки в Европу. Некоторые писатели отождествляли Атлантиду с Данией.

Предлагались не только европейские или североатлантические варианты местоположения загадочной страны. По мнению французского географа Филиппа Буашу (1700–1773), материк-призрак покоится на дне океана где-то между мысом Доброй Надежды и Бразилией. А Жан-Сильвен Байи («Письма об Атлантиде»), 1779) утверждал, что поглощенный водами материк надо искать… в Монголии. Доказательство его гипотезы — исследование великих переселений монголоидных народов! В XIX веке французский натуралист Пьер-Андре Латрей «отправил» могущественную державу царя Атланта в Персию. Шотландский геолог Джон Мак-Кюлох полагал, что исчезнувший континент, вернее, его остатки — Антильские острова. Американец Де Поу не согласен с ним: Атлантида, заявляет он, — это Северная Америка, которую периодически поглощали океанские волны…

Ну а если верить немцу X. Шультену (1922), все, о чем говорилось выше, лишено какого бы то ни было смысла, поскольку метрополия Атлантиды, о которой пишет Платон, является легендарным городом Тартессом в устье реки Гвадалквивир, к северу от испанского города Кадикса. Шультену возражали, ведь Тартесс был разрушен карфагенянами, а не морем. Но в 1973 году неподалеку от Кадикса, на глубине 30 метров в эстуарии реки, были обнаружены остатки древнего города…

В 1930 году А. Геррманн безапелляционно заявил, что вопрос об Атлантиде решен раз и навсегда: она находилась в Тунисе, в небольшой низменности Шатт-эль-Джерид, между городом Нефта и заливом Габес. Единственная слабость этой теории в том, что данная местность вовсе не опускается, а является районом тектонического поднятия земной поверхности…

Немецкий этнограф Лео Фробениус предлагал искать Атлантиду в Африке, но дальше к югу, в пределах древнего королевства Бенин. В апогее своей славы, говорил Фробениус, цивилизация атлантов распространяла свою власть от Мавритании до Анголы. Она оставила свой след в произведениях искусства, легендах, символике и обычаях многочисленных племен, проживающих в этой части Африканского континента.

Классическими стали и многочисленные работы, авторы которых искали платоновский материк в Магрибе и Сахаре. В конце XIX века французский географ Этьен Берлю (в своем романе «Атлантида» Пьер Бенуа вывел его под именем профессора Ле Межа) поместил Атлантиду в район Атласских гор в Марокко. Он исходил в своей трактовке из некоторых древних текстов, принадлежавших, в частности, перу Геродота (по мнению последнего, народ атлантов живет в Атласских горах с незапамятных времен) и Плиния Старшего (считавшего, что атланты, возраст культуры которых насчитывал несколько тысячелетий, просто-напросто выродились).

Во время археологических раскопок в Хоггаре в 30-х годах нашего столетия была найдена гробница царицы Тин Хинан, якобы последней властительницы атлантов. Более поздние работы в Тассили доказали, что в период бронзового века Сахара еще не стала пустыней; некоторые авторы воспользовались этим открытием и выдвинули гипотезу, что Сахарский бассейн, некогда имевший свое внутреннее море, был внезапно опустошен землетрясением, а исчезновение цивилизации, которая «питалась» этой водой, породило легенду об Атлантиде. Справедливости ради скажем, что еще в 1803 году Ж. — Б. Бори де Сен-Венсан сформулировал сходную гипотезу: Атлантида находилась в океане, в районе Канарских или Азорских островов, и была затоплена внезапным излиянием внутреннего североафриканского озера.

И наконец, немец П. Борхард отождествил Атлантиду с Сахарой. Берберы, чье происхождение до сих пор покрыто мраком, являются потомками уцелевших после катаклизма атлантов. Недаром одно из их племен называется «унеур», что очень похоже на имя Эвенор, которое, как говорил Платон, дали первому атланту. Другой клан берберов носит название «аттала», что означает «люди родника».

В Атлантике она или нет?

Откровенно говоря, в великом конкурсе фантазии и воображения пальму первенства присудить весьма затруднительно. Среди авторов — сторонников Скандинавии, Исландии, острова Гельголанд, Бретани, Монголии, Персии, Израиля, Бенина, Марокко или Сахары трудно выделить самого достойного мечтателя, ибо приходится признать: ни одна из гипотез не выдерживает строгой проверки либо по причине полного несоответствия платоновскому тексту, либо по причине вопиющего противоречия с данными геологии, либо по причине полного пренебрежения автора хронологией событий. А ведь мы даже не упомянули о тех гипотезах, согласно которым царство атлантов находилось в Тихом океане и было оно легендарным материком Му, который якобы исчез в океанской пучине.

Если подходить ко всем идеям с должной строгостью, то самыми логичными выглядят те, в которых Атлантида помещается в центре Атлантического океана. Большинство атлантологов, от. древних до современных, уверены, что Атлантида находилась в треугольнике, образованном Азорскими островами, Канарскими и Мадейрой. Именно эти клочки суши остались на поверхности после затопления материка. Отдельные авторы идут дальше: они «растягивают» царство атлантов до Венесуэлы, или до Саргассова моря, или до островов Зеленого Мыса.

Часть сторонников «атлантической Атлантиды» черпают свою уверенность в мистическом и посвященническом «традиционном знании», которое, как они полагают, отражает очень древние события. Они объявляют себя духовными наследниками эзотерических традиций, перенятых у атлантов египтянами, а затем и ими не без помощи средневековых алхимиков. Вот что можно прочесть в «Наставлении розенкрейцеру» доктора Спенсера Льюиса: «Атлантида. — Название материка, который некогда занимал огромную часть земной поверхности, ныне покрытую Атлантическим океаном. Некоторые районы Атлантиды были центром развитой цивилизации, она и является древним очагом мистической культуры. Гора Пико, которая и ныне вздымается над океаном в районе Азорского архипелага, была священной горой, где проходила церемония мистического посвящения».

Кое-какие аргументы подтверждают «атлантическую» гипотезу. «Ирландцы, — пишет Серж Ютен в книге „Исчезнувшие цивилизации“, — хранят память о материке <…>, который, похоже, и был платоновской Атлантидой, и считают ее своей прародиной Иберией. В древних кельтских сказаниях „Маг Мор“ — это Атлантида — „великая Равнина“, легендарная страна богов и мертвых с тех пор, как она погрузилась в пучины вод. Эти изустные традиции как бы подтверждают классическую теорию, по которой Атлантида и столица атлантов город Золотых Ворот лежали где-то к северо-западу от Азор».

Когда испанцы открыли Канарские острова (1402 г.), они встретили белокожих людей — гуанчей (кстати, завоеватели их вскоре истребили). Жившие в условиях почти первобытного строя, гуанчи, похоже, были наследниками какой-то неведомой цивилизации, поскольку имели довольно развитые ремесла и сложную систему верований. По языку и социальной организации они напоминали египтян. Либо они прибыли с берегов Нила на судах, сумев доплыть до Лансароте и прочих Канарских островов, либо, как утверждают некоторые авторы, египтяне были наследниками, а гуанчи — потомками атлантов. Это последнее предположение довольно правдоподобно, ведь гуанчи, по сохранившимся сведениям, владели техникой строительства судов. Однако гипотезе гибели материка несколько тысячелетий назад противоречат геологические данные: Канарские острова в своем современном виде сформировались примерно 15 миллионов лет назад.

Многие народы, живущие по берегам Северной Атлантики, исповедуют странные культы и придерживаются традиций, которые говорят в пользу теории «атлантической Атлантиды». Возьмем, к примеру, басков — народ таинственного происхождения, чей язык можно было бы считать языком атлантов. Существует множество вносящих смуту в умы примеров и по другую сторону океана. Одна из легенд племени сиу (Дакота) повествует, что их предки, как и предки остальных индейцев, пришли с острова, «лежащего в стороне восходящего солнца». В Уксмале (Юкатан) сохранился храм майя, надписи в котором восхваляют «восточные земли, откуда мы пришли». Ацтеки помнили о «священном острове на востоке», о «земле солнца», которую они называли Ацтлан и где царил великий бог — белокожий и бородатый Кетцалькоатль (подданные Монтесумы ожидали его прихода: всем известно, насколько эти верования облегчили покорение Центральной Америки Эрнану Кортесу и кучке конкистадоров). Племя нахуа называет своей родиной страну Нооатлан («земля среди вод») и уверяет, что громадная суша к востоку от Америки была некогда уничтожена «яростью огня и моря».

Сторонники «атлантической» Атлантиды, очага культуры, давшего жизнь европейским, африканским и американским цивилизациям, имеют в своем распоряжении широкий набор аргументов — мы приведем их здесь в виде ряда вопросов.

Почему мифы и культы майя и ацтеков схожи с мифами и культами египтян, жителей Месопотамии и евреев? Почему среди американских индейцев, по общепринятому мнению происходящих от монголоидных племен, которые пришли из Азии по покрытому льдами Берингову проливу, очень мало лиц с группой крови В, тогда как этот наследственный признак широко распространен в Азии? Почему американоиндейцы в своих сказаниях упоминают о предках-основателях, пришедших с востока? Почему слово «бог» на баскском языке звучит «инка», а в мифологии кечуа так величают сына Солнца и его представителя на Земле? Почему бог Солнца египтян, перуанцев и жителей острова Пасхи носит имя Ра? Почему майя и баски приняли одинаковую систему двадцатиричного счисления (основание 20)? Почему для всех околоатлантических цивилизаций характерно наличие вертикально поставленных камней, мегалитов и пирамид? Почему вокруг Атлантики существует много названий с одним и тем же корнем: гора Атлас в Марокко, город Атлан на американском побережье, местность

Для рационально мыслящего человека самое подробное перечисление сходных черт разных культур само по себе никак не может служить доказательством их общего происхождения. Количество типов поведения и изобретений человека ограниченно. Языковые формы не бесконечны. Мифы, которые позволяют приблизиться к раскрытию тайн природы, естественно, имеют сходные черты. Символическое, или религиозное, использование мегалитов совершенно очевидно. Пирамида имеет наиболее экономичный объем, и именно эту геометрическую фигуру выберет зодчий, если ему надо возвести сооружение максимальной высоты из камня без применения цемента… Все человечество принадлежит к одному виду: человеческий мозг каждого индивидуума любой расы работает по одним и тем же фундаментальным законам. Все люди имеют определенный набор схем социального поведения, чем объясняется появление сходных обычаев. Вот почему на нашей планете встречается ограниченное количество типов цивилизации.

Ацтлан в Центральной Америке, древний народ атлантов в Северо-Западной Африке — и почему именно титан Атлант держит на себе всю Землю?

Миграция угрей

Если сторонники Атлантиды, покоящейся на дне Атлантического океана, хотят, чтобы им поверили, они должны представить иные доказательства в подкрепление доказательств «культурных». И они не преминули их найти.

Некоторые из них выдвинули такой аргумент: «огромное количество ила», которое, по словам Платона, теперь покрывает исчезнувший материк, наводит на мысль о Саргассовом море — море плавающих водорослей. Увы, здесь очень большие глубины — около 5000 метров.

Другие авторы (в частности, Н. Жиров, В. Обручев, а также швед Рене Малез) ссылаются на эпохи оледенения. Атлантида, утверждают они, оказалась на поверхности во время последней эпохи оледенения, когда уровень Мирового океана был на несколько десятков метров ниже современного. Во время таяния полярных шапок она была снова поглощена океаном, и случилось это за 9 тысяч лет до н. э., что подтверждает платоновскую дату катастрофы. Что и говорить, аргумент весомый. Но поглощение материка морем произошло бы в этом случае значительно медленнее, а не в 24 часа, как записано в «Тимее» и «Критии». К тому же эта гипотеза не указывает, где находилась Атлантида. Здесь речь может идти о всей акватории Атлантического океана и даже Тихого…

Более убедительной выглядит гипотеза, основанная на миграции угрей. Эти змееподобные рыбы завершают цикл воспроизводства в глубоких водах Саргассова моря. Именно там на свет появляется их потомство. Мальки (лептоцефалы) направляются в континентальные реки (Европы или Америки в зависимости от места обитания их родителей) благодаря удивительному чувству ориентации, тайна которого пока еще не разгадана, и там превращаются во взрослых рыб. Для объяснения причин этого длительного путешествия («мрачного медового месяца», как его называет профессор Кумарис) было выдвинуто предположение, что некогда на месте Саргассова моря находилась Атлантида и угри плодили потомство в огромном болоте. Сменилось множество их поколений, но инстинкт сохранился. Примерно так же рассуждают и те, кто считает, что перелетные птицы на своем пути из Европы в Южную Америку несколько суток кружат над определенным районом Атлантического океана как бы в поисках исчезнувшей в пучине вод суши (правда, насколько нам известно, этот факт пока научно не подтвержден)…

Биологи предлагают свое объяснение такого поведения, отнюдь не прибегая к гипотезе о существовании Атлантиды. Они связывают странные привычки и удивительные путешествия рыб и птиц с дрейфом континентов. Поскольку Америка и Еврафрика постепенно отдаляются друг от друга, животные, которые некогда совершали небольшие путешествия, теперь, чтобы выжить, вынуждены делать громадные перелеты через океан.

Решающие аргументы — «за» или «против» этой гипотезы — должны быть приведены океанографами и геологами. В последнее время началось прямое исследование дна моря, в частности в районе Азор, куда большинство исследователей помещают исчезнувший материк. Донная поверхность океана в этом районе довольно точно соответствует тому типу, который предсказан «тектоникой плит» (новое название гипотезы дрейфа континентов). Здесь находится зона выдавливания магмы: в результате европейская и африканская плиты смещаются к востоку, а американская плита — к западу. Эта зона испытывает влияние совершенно иных процессов, не связанных с опусканием земной поверхности.

Хотя данные морской геологии на современном этапе противоречат гипотезе сторонников «атлантической» Атлантиды, именно геологи и задали нам три загадки.

В 1898 году в 560 милях к северу от Азор (47°00′ с. ш. и 27°20′ в. д.) на глубине 3000 метров укладывали кабель. Судно-кабелеукладчик подняло со дна Атлантики обломок затвердевшей базальтовой лавы, имеющей стекловидное строение. Вулканологи называют эту породу тахилитом. Если бы она образовалась на глубине 3000 метров, то у нее была бы кристаллическая, а не аморфная структура. Профессор Пьер Термье, который неоднократно изучал этот обломок, в частности в 1913 году (экземпляр по-прежнему хранится в Горной школе в Париже), сделал заключение, что порода образовалась на открытом воздухе. Только две гипотезы могут объяснить то, что она найдена вдали от наземного вулкана: либо кусок породы был перенесен по дну морскими течениями, либо она образовалась тогда, когда нынешнее дно было сушей. Из этого следует: здесь могла быть Атлантида.

В 50-х годах нашего столетия шведская океанографическая экспедиция под руководством доктора Рене Малеза, работая на судне «Альбатрос», обнаружила на дне моря между Азорскими островами и африканским побережьем (Сьерра-Леоне) породу с включениями скелетов диатомей, которые живут только в пресной воде. И опять этот факт можно объяснить двояко: либо диатомеи попали сюда из устья отдаленной реки, либо это автохтоны, обитавшие в пресном озере на материке, который затем исчез.

Советский ученый Н. Жиров сообщает, что с вершины расположенной у Азор подводной горы (с тех пор ее называют… гора Атлантис) была поднята тонна необычных известняковых дисков диаметром 15 сантиметров и толщиной 4 сантиметра; с одной стороны они выпуклы, с другой — вогнуты и внешне похожи на тарелки. Предполагают, что эти предметы (их назвали «морские бисквиты») могут быть искусственного происхождения. Лабораторные исследования показали, что материал дисков находился в субаэральных условиях примерно 12 тысяч лет назад, то есть в 10-м тысячелетии до н. э., как раз в то время, когда, по словам Платона, атланты были в апогее славы и накануне своей гибели.

Стены Бимини

Редактор словаря «Гран Лярусс XIX века» заканчивает статью об Атлантиде следующими словами: «Величайшее разнообразие предложенных гипотез доказывает, что проблема далека от своего окончательного разрешения. (…) Надеемся, что филологи и этнографы… имеют сегодня мощное орудие познания и получат новые данные, которые помогут найти ключ к разгадке. Археологические раскопки (…) будут весьма необходимы, чтобы проверить выводы, сделанные при исследовании текстов древних писателей и сравнении результатов с данными филологии, истории, антропологии и т. д.». Неплохо сказано для прошлого века… И как пишет А. Т’Серстевенс в книге «Скитания островов Атлантиды», «загадка Атлантиды, по-видимому, никогда не будет решена, даже если человек проведет полное обследование дна Атлантики, поскольку землетрясение и море поглотили вместе с материком и самое великое творение рук людских. Но хотелось бы верить, что где-то в пучине высится золотая стена храма Посейдона и орихалковая стена метрополии…».

Мой сын Филипп вместе с экипажем гидросамолета PBY «Каталина-Калипсо II» пытался проверить некоторые из гипотез. Он посетил остров Кокос, расположенный в Тихом океане.

— Неоднократно говорилось, что именно он мог быть Атлантидой, — рассказывает Жан-Поль Корню, — хотя этот клочок суши расположен в Тихом океане. Нет никаких сомнений, остров неоднократно посещался в прежние времена. Он одиноко возвышается среди необъятного водного простора и не мог остаться незамеченным мореплавателями в самые древние времена. На острове есть пресная вода. К нему приставали все плывшие мимо корабли, чаще всего пиратские. Ходят слухи, что здесь спрятаны несметные сокровища; многие искатели приключений искали и будут искать их здесь…

Существовала ли на острове Кокос древняя цивилизация, будь то атланты или кто-то другой? Вряд ли кто ответит на этот вопрос… Остров покрыт почти непроходимыми тропическими лесами. Там встречаются базальтовые формации, похожие на отесанные камни. Мы пытались отыскать следы человеческой деятельности, применяя технику фотографирования в инфракрасных лучах, но безрезультатно. Мы пытались отыскать погребенные под землей металлы — это оказалось пустой затеей, ибо остров вулканического происхождения и породы, слагающие его, насыщены железом.

Не обнаружив ничего интересного на острове Кокос, Филипп с друзьями перелетел на Азорские острова. Здесь они столкнулись с еще большими трудностями. Острова-это вершины подводных гор с почти отвесными склонами. Чтобы найти хоть что-то, если «это что-то» существует, надо на долгие месяцы отрядить туда батискаф. Другими-словами, потратить целое состояние ради сомнительного результата. С экономической точки зрения такие расходы бесполезны. У нас нет батискафа, а те, у кого он есть, используют его с большей отдачей, а не ради «детских забав».

Остаются пресловутые «стены Бимини», из-за которых пролились уже реки типографской краски.

— Мы взлетаем, — говорит Доминик Сюмьян, — и берем курс на Багамы. Проносимся над круглым островом. Минуем сложную систему подводных «дюн», которые постоянно смещаются под действием течений, приливов и отливов. Пересекаем ломаную линию мертвых коралловых рифов.

И вдруг под прозрачной водой появляется геометрически правильная сеть линий. Многие утверждают, что это следы космической базы, где приземлялись «летающие тарелки». Увы, они ошибаются. Эти прерывистые линии — шрамы, оставшиеся после сейсмической разведки, проведенной нефтеизыскателями.

Полет продолжается. Слева темнеет совершенно круглая «синяя дыра». Некоторые ученые считали эти странные геологические объекты «не поддающимися исследованию». Опять искажение истины. Мы их исследовали и рассказали о них в книге «Три приключения „Калипсо“». Глубина «синих дыр» не превышает 100–150 метров. Они были пробиты дождевой водой в известняке, когда плато возвышалось над океаном; это не что иное, как трещины в закарстованном известняке. После окончания эпохи оледенения уровень океана поднялся и вода затопила их.

А вот остров Нью-Провиденс. Неподалеку от столицы архипелага — Нассау — в море виднеются прямоугольные очертания затопленного сооружения. Фантасты утверждают, что это развалины античного храма. Мы садимся на воду и без особой подготовки совершаем погружение. Сопровождающий нас доктор Зинк категоричен: здесь храмом и не пахнет. Это остатки крааля, которые нередко устраивались в этом районе. Краалем называется огороженное место для хранения губок.

Мы снова взлетаем. Курс вест-норд-вест — на Бимини. Это цель нашего путешествия. Неподалеку от северного побережья острова Норд-Бимини существует загадочная формация из затопленных каменных блоков, которая немного напоминает зеркальное отражение буквы J. Ее называют «шоссе Бимини». Начиная с 1968 года изучением этих таинственных строений занимаются его первооткрыватели Дмитрий Ребикофф (основатель Института подводной технологии в Канне и Нью-Йорке), Роберт Маркс (ныряльщик) и доктор Мэнсон Валентайн (из Музея наук в Майами). Все блоки находятся на глубине 6 метров под водой. Вес некоторых из них достигает 15 тонн. Большая часть формации, вероятно, занесена песком, но прослеживается на расстоянии 500 метров — по длине это пять футбольных полей.

Медленно развернувшись по ветру, Филипп Кусто снижается над гребнями волн и сажает гидросамолет, взметнув тучи брызг. Теперь гидросамолет превращается в штаб подводной экспедиции. Мы натягиваем комбинезоны, закрепляем баллоны, прилаживаем маски и ласты и бросаемся в воду.

Во главе с доктором Зинком, который уже не раз осматривал эти стены, мы плывем к знаменитой «дороге». Неужели это сохранившиеся свидетельства неподражаемого строительного искусства атлантов, которое, как полагают, послужило образцом для зодчих египетской и доколумбовой цивилизации, создавших удивительные сооружения? Нет сомнений, что только искусные строители могли обтесать такие блоки под прямым углом и пригнать их друг к другу. Блоки изготовлены из материала, не имеющего ничего общего со скальным основанием, состоящим из осадочных пород… Ярко-красные ядовитые скор пены, живущие в расселинах скал, могли бы поведать немало, умей они говорить… Мы сталкиваемся с косяком желтых и голубых караибских морских петухов, затем проплываем над полем красных губок, коричневых горгон и кружевных розово-голубоватых мшанок.

После заслуженного обеда мы усаживаемся на крыле гидросамолета и нежимся в лучах багамского солнца. Филипп Кусто интересуется мнением доктора Зинка.

— Я бы сказал, — отвечает профессор, — что эта полоса огромных каменных глыб эпохи мегалитов частично напоминает соответствующие постройки в Европе, в частности два самых известных: Карнак в Бретани и Стонхендж в Англии. Подозреваю, что народ, который создал это сооружение (в те времена, когда уровень моря был ниже, чем сейчас), обладал солидными астрономическими познаниями. Люди, способные осилить установку и пригонку пятнадцатитонных каменных блоков, имели отличную организацию, иначе бы им не построить столь громадное сооружение. Как они поднимали груз? Извечный вопрос, его задают и по поводу египетских пирамид, и по поводу статуй острова Пасхи. «Позитивисты» прибегают к чисто механическим объяснениям (камни перекатывались на бревнах и т. п.). Любители фантастики призывают на помощь магнитную или «ионную» энергию, вспоминают об антигравитации и тому подобных вещах.

— Мы обратили внимание на необычное поведение компаса под водой, — замечает Филипп Кусто. — Неплохой аргумент для сторонников магнетизма и вообще для всех тех, кто наделяет строителей стен Бимини знаниями, превосходящими наши!

— Ничего не могу сказать, — говорит доктор Зинк. — Уверен в одном: данная формация не является природным образованием. Давайте исходить из формы и способов пригонки блоков друг к другу. В природе редко бывает, чтобы трещина обрывалась так вдруг. Здесь это — правило. Более того, нередко встречаются небольшие камни, служащие опорой для более крупных. Эти подкладки служат для выравнивания основных блоков; природа не могла создать такого чуда.

— Если согласиться с ходом ваших рассуждений по поводу «дороги», мысль ваша ясна: построено людьми. Но когда?

— Слишком мало данных, позволяющих сделать окончательный вывод, — отвечает доктор Зинк. — Если вы думаете об Атлантиде, то пересчитайте камни. И увидите, что группы из пяти блоков иногда чередуются с группой из шести. А ведь Платон говорит, что цари атлантов встречались то на пятый, то на шестой год, «попеременно отмеривая то четное, то нечетное число…». Большего сказать не могу. Знаю одно: человеческий разум всегда ищет разгадку в мифах. Если мы когда-нибудь обнаружим подлинные доказательства существования Атлантиды, придется признать, что даже самые могущественные цивилизации смертны. Наша не является исключением.

Атлантида соседствовала с Афинами.

Крит — владыка морей. Посейдон против Афины. Титаномахия. Финальный катаклизм

Когда насытишься поисками Атлантиды и во льдах страны Гипербореи, и в песках пустыни Сахары, и в горах Монголии, и в прозрачных водах Багам, хочется отведать чего-нибудь попроще и поочевиднее. Воображение не выигрывает, если путешествует без передышки. Фантастическое тем более соблазнительно, чем оно ближе и понятнее. А разум, хоть и не находит полного удовлетворения, не признает себя ни попранным, ни осмеянным.

Гипотеза о том, что Атлантида была скромным островом в Эгейском море, не нова. Первый, кто ее сформулировал и, насколько нам известно, изложил проблему «современным» научным языком, был французский археолог Луи Фигье. Эта мысль у него зародилась в 1872 году, когда ученый с группой соотечественников исследовал островок Тира, что лежит в 120 километрах к северу от Крита.

Тира — все, что осталось от более крупного острова, который некогда именовался Санторином (сокращенно от Сент-Ирен — Святая Ирина), а еще раньше Стронгиле («круглый») или Каллисте («наипрекраснейший»). Этот в недалеком прошлом активный вулкан, похоже, только притворяется уснувшим в наши дни.

Слой пепла и пемзы (смесь этих двух пород называется тефрой), покрывающий его склоны, имеет исключительную толщину. У Луи Фигье сразу же появилась уверенность, что раскопки дадут результат и он найдет погребенные под пеплом города и деревни, как Геркуланум и Помпеи, которые погибли под раскаленной лавой во время извержения Везувия в 79 году н. э. Успех сопутствовал ему. Стоит добавить, что пятью годами раньше два других французских археолога, А. Маме и Ж — Горсейкс, откопали из-под пепла несколько домов в овраге неподалеку от селения Акротири, что на юго-востоке Тиры.

Но развитие науки в те времена не позволило правильно датировать открытие, а значит, и заняться дальнейшей разработкой гипотезы. Прошла четверть века, и в 1900 году Артур Эванс (1851–1941) приступил к раскопкам Кносского дворца. Он начал изучение минойской цивилизации и дал ей имя.

Французы в 70-х годах прошлого столетия по вполне понятным причинам не могли знать, что руины Акротири относятся к минойской эпохе. В 1913 году другой англичанин, К. Т. Фрост, который успел ознакомиться с работами Артура Эванса, «перебросил мост» между Атлантидой и минойской цивилизацией.

«Да, — заявил он в вызвавшей сенсацию статье, — Атлантида находилась в Восточном Средиземноморье; это — Крит и окружающие острова во времена расцвета династии царя Миноса…»

В 1939 году, когда греческий археолог Спиридон Маринатос проводил раскопки на месте Амниса, древнего порта Кносса, подтвердилась связь катастрофы, уничтожившей минойскую цивилизацию (сиречь Атлантиду), с активностью вулкана Санторин. Но возможно ли это? Ведь Тира находится на расстоянии примерно 120 километров от Крита. На таком удалении нечего бояться раскаленного пепла, а землетрясение, вызванное вулканической деятельностью, едва ощутимо…

Разгадку предложил в 1956 году доктор Ангелос Георге Галанопулос, директор Института сейсмологии в Афинах. Его всегда увлекала история извержения вулкана Санторин. Изучая обширную кальдеру, образовавшуюся в районе современного острова Тира, он понял, что здесь произошел гигантский взрыв, по-видимому самый мощный вулканический взрыв в истории, который породил волну цунами высотой в несколько десятков метров. Она-то и опустошила прибрежные районы во всем Восточном Средиземноморье.

Учитывая категоричность платоновского текста о местонахождении Атлантиды «по ту сторону Геракловых столпов», надо было иметь изрядную долю научного мужества, чтобы переместить исчезнувший материк в Средиземное море, особенно в его восточную часть. Однако по зрелом размышлении многие аргументы подтверждают правоту ученого.

Атлантида соседствовала с Афинами

Давайте разберемся. Египтяне (за редким исключением) были весьма посредственными моряками, и «Геракловы столпы» в их пересказе событий Солону могли быть каким-то проливом в Эгейском море. Вполне вероятно, что они говорили о малоизвестном узком проливе, а Солон (или Платон…) ради красного словца «выпихнул» исчезнувший под водами остров в обширный океан — такая трактовка была «благороднее» и больше воздействовала на воображение. Но не это главное.

Если внимательно прочесть диалоги «Тимей» и «Критий», можно заметить, что Атлантида постоянно противопоставляется Афинам. Египетский жрец пересказывает Солону миф об атлантах только ради того, чтобы подчеркнуть древность Афин, развитую цивилизацию города-государства, его образцовую социальную организацию, силу его оружия, решительность и добродетель жителей. Афины, по утверждению жреца богини Нейт, были основаны до появления города Саис… Поставим такое утверждение под сомнение; многие черты объединяют эти два города и связывают их с Атлантидой: одна и та же не очень свирепая теократия, одно и то же разделение на три сословия, одни и те же законы…

Тому, кто занимался изучением античного мира, ясно, что Атлантида, Египет и Афины не могли лежать на слишком большом удалении друг от друга. Множество сходных черт не позволяют предположить, что первая лежала в Атлантике, а два остальных государства — в тысячах километров к востоку. К тому же жрец богини Нейт, описывая Атлантиду как могущественную державу, «превышавшую величиной Ливию и Азию», тут же принижает ее. Единственные два государства, которые были завоеваны армиями атлантов, являются — как бы случайно — Афинами и Египтом. А если отождествить Атлантиду с Критом, лежащим на полпути между дельтой Нила и Аттикой, догадка обретает определенный смысл…

Одно из основных препятствий для «рационального толкования» мифа об Атлантиде — несовпадение дат. Платоновский текст указывает, что «девять тысяч лет назад была война», то есть события, о которых ведется рассказ, произошли примерно за 9,5 тысячи лет до н. э. Скажем откровенно, нам представляется совершенно неправдоподобным, что воспоминание о подобном событии сохранялось в течение всего заключительного периода доисторической эпохи. Напомним, первые иероглифы появились только через четыре тысячелетия… Однако сторонники столь давних событий не унимаются и продолжают утверждать, что потомки уцелевших после катастрофы атлантов обучили письму египтян, как бы «оплодотворив» их цивилизацию, и в частности научив строить пирамиды.

Другое объяснение более справедливо. Еще Диодор Сицилийский ставил под сомнение платоновские «девять тысяч лет» и предполагал, что следует читать «девять тысяч месяцев». «А как такое множество лет вероятие превосходит, — пишет он в своей „Исторической библиотеке“, — то некоторые смело утверждают, что так как в те времена течение солнца было еще неизвестно, то лета по обращению луны считались. А потому когда год состоял из 30 дней, то, конечно, было возможно, чтоб некоторые по 1000 лет жили; особливо ежели и ныне, когда год состоит из 12 месяцев, не мало живут за 100 лет. Подобно, кажется, говорят и о тех, которые по 300 лет владели. Ибо объявляют, что в те времена год состоял из четырех месяцев, сколько каждая часть солнечного года в себе заключала, то есть весна, лето и зима» .

Доктор Галанопулос уверен, что Солон (или Платон…) просто-напросто ошибся в множителе 10 и не только в оценке древности сообщаемых фактов, но и в расчетах размеров территории атлантов, а также в количестве судов и воинов. Ошибка действительно возможна. В системе египетских иероглифов число «9000» изображается рядом из девяти цветков лотоса, а девять веревочных узелков означают 900. Платону в руки мог попасть папирус с записью этой истории. Если он принял узелки за цветки лотоса, то гибель Атлантиды произошла не 11 500, а 900 600 или 650 лет назад, иными словами, в 1500 или 1550 году до н. э. Соответственно долина исчезнувшего острова имела в длину не 10 000 стадиев (1800 км), а 1000 (180 км) — именно такова примерная длина критской долины. И еще, военный флот атлантов насчитывал не 1200 судов, а всего 120, что точнее соответствует нашим знаниям о навигационных способностях народов древности.

Могли ли Солон или Платон, которые прекрасно владели египетским языком и знали страну, допустить столь грубую ошибку? Кое-кто утверждает, что нет. Но заблуждение могло родиться и до них по вине либо невнимательного писца, либо писца — любителя преувеличений…

При внимательном чтении из платоновского текста можно извлечь весьма точную информацию. А почти вся она позволяет отождествить Атлантиду с Критом. Так, в одной части «Крития» перечисляются герои войны против атлантов: «… имена Кекропа, Ерехтея, Ерихтония, Ерисихтона и большую часть других имен, относимых преданием к предшественникам Тесея, а, соответственно и имена женщин, по свидетельству Солона, назвали его жрецы, повествуя о тогдашней войне».

Это очень важные указания. Из трудов Аполлодора («Мифологическая библиотека») и Павсания («Описание Эллады») нам известна генеалогия полулегендарных царей Афин. И там встречаются имена, которые приводит великий жрец богини Нейт: после Огигеса, современника потопа, были Аэт, Кекроп, Ерисихтон, Кранаос, Амфиктион, Ерихтоний, Пандион, Ерехтей, Кекроп II, Пандион II, Эгей и Тесей… Итак, герои войны с атлантами вовсе не безвестные личности… А против кого они сражались? Здесь миф о Тесее категоричен — против Крита, Крита царя Миноса. Крит (как и Атлантида), по-видимому, вначале одержал верх, ведь Афины платили ежегодную дань из юношей и девушек, которых Минос отправлял на съедение Минотавру. Тесей убил Минотавра, вернулся в Афины, тайно снарядил флот, снова отплыл на Крит, где Миноса на престоле сменил Девкалион. «…Тесей, — пишет Плутарх, — заняв гавань и высадившись, ни минуты не медля устремился к Кноссу, завязал сражение у ворот Лабиринта и убил Девкалиона вместе с его телохранителями. Власть перешла к Ариадне, и Тесей заключил с нею мир… Так возник дружеский союз между афинянами и критянами, которые поклялись более никогда не начинать войну».

Девкалион зачал Идоменея, который присоединился к царям Микен, Пилоса и Итакии, когда те отправились на осаду Трои. Крит стал эллинским после того, как долгое время был врагом Афин. За этот промежуток времени остров был опустошен катастрофой.

Весьма любопытен тот факт, что эллины впервые упоминают о Крите в легенде о Тесее и Миносе, то есть в последние годы расцвета островной цивилизации, тогда как они буквально неистощимы на словеса, когда говорят о древних временах Египта, Сирии, Африки и даже Индии. Известно, что этот покрытый зеленью остров, скопивший огромные богатства, имевший процветающую торговлю и удивительно развитые искусства, постоянно восхищал их. Такое умалчивание и подозрительно и красноречиво одновременно. Во времена Платона, похоже, ни один эллин уже не помнил о былом могуществе царства Миноса. Даже сам Платон, который, наверное, побывал на острове, почти ничего не говорит о прошлом Крита. Так и хочется написать, что он меньше бы рассуждал об Атлантиде, если бы лучше знал Крит! А если допустить: он делал вид, что не знает о славном прошлом минойцев?..

Другие указания из «Тимея» и «Крития» при их строгом анализе в свете мифов и истории Крита свидетельствуют о правомерности отождествления Атлантиды с минойской цивилизацией.

Одно из племен Крита, в частности Идейские Дактили, почиталось древними за то, что «… меди и железа… исследовали природу и плавить оные научили» (Диодор Сицилийский). А как известно, металлургия была одним из основных ремесел атлантов, кузнецы которых использовали «любые виды ископаемых твердых и плавких металлов» (Платон).

Автор «Тимея» и «Крития» неоднократно возвращается в обоих диалогах к разделению Атлантиды на десять областей. И на Крите живуча традиция десяти царей. Когда остров стал эллинской провинцией, он по-прежнему управлялся десятью высокопоставленными чиновниками, которых Страбон называл «архонтами», а Аристотель — «космами». Эти последние, как уточняет философ-перипатетик в своем произведении «Политика», выбирались «не из всего состава граждан, но из определенных родов», что также напоминает обычаи атлантов.

Атлантида, по словам Платона, была царством законов (общеизвестно, какое значение этому понятию придавал глава Академии, посвятивший этой теме один из своих самых известных диалогов). И Крит славился своим законодательством. Минос, как говорит Гераклид Понтийский («О критской республике»), был «одним из величайших законодателей, справедливым и добрым. Каждые девять лет он проводил изменение законов».

С другой стороны, из греческой мифологии известно, что критский царь вместе со своим братом Радаманфом и Эаком стал одним из верховных судей Аида… К тому же добавим, что и Крит Миноса, и платоновская Атлантида придерживаются до удивления схожего церемониала выработки законов. Десять царей Атлантиды периодически собирались для пересмотра законодательных актов, чтобы судить и быть судимыми. А «Минос, по-видимому, каждый девятый год отправлялся в горы, в пещеру Зевса, и, пробыв там некоторое время, возвращался с какими-то записанными распоряжениями, которые он выдавал за веления Зевса» (Страбон). Эти законы были выгравированы на бронзовых табличках, а законы атлантов записаны на стеле из драгоценного орихалка…

Эллины относились к Миносу двойственно: с одной стороны, он пользовался репутацией мудрого законодателя, к чьему мнению внимательно прислушивались, с другой — был кровожадным чудовищем, кормившим Минотавра человечьим мясом. Гомер то говорит, что «Громовержец Миноса родил охранителя Крита», то называет его «зловредным исчадием». Создается впечатление, что такое чувство одновременного восхищения и отвращения, любви и ненависти отражает «сентиментальные» взаимоотношения между Афинами и Атлантидой. Уже давно стала банальной истина, что «исконние враги» нередко взаимно восхищаются и взаимно ненавидят друг друга.

Платон описывает Атлантиду как могущественную морскую державу, имеющую большой и богатый торговый флот, а также немалое количество боевых кораблей. Триремы, большегрузные суда и самые разнообразные плавучие средства теснились у входа в главный порт царства, где начинался канал, опоясывавший страну. «…Проток и самая большая гавань, — говорится в „Критии“, — были переполнены кораблями, на которых отовсюду прибывали купцы, и притом в таком множестве, что днем и ночью слышались говор, шум и стук».

Крит — владыка морей

Именно так сказал бы о Крите минойской эпохи объективный наблюдатель. Напоминание о могуществе острова прослеживается во всей эллинской литературе, несмотря на строжайшую «цензуру» на все, что связано с Критом. «Гомеровы гимны» говорят о критянах так: «Ради богатства и товаров они на судне своем черном плыли в песчанистый Пилос» . Фукидид в «Пелопоннесской войне» говорит, что «с образованием флота Миноса взаимные сношения на море усилились, потому что он очистил острова от разбойников». Платон в «Законах» уточняет: «Минос… располагал большой морской мощью, у них же (афинян) в стране не было военных судов, как теперь…»

Все исследования на «Калипсо» или «Улиссе», которые мы вели на Псире, Докосе и на острове Дия, подтверждают, что Крит был владыкой Восточного Средиземноморья и десятки его торговых судов бороздили волны моря. При изучении подводных «амфорных стен» у Псиры и Дик все наводило на мысль, что мощная держава была разом уничтожена гигантской волной цунами, вызванной взрывом вулкана Тиры, и только после экономического краха минойского государства пришедшие с материка эллины смогли покорить Крит…

Существование минойской империи подтверждается тысячами прямых и косвенных доказательств. Ее деяния удивительно напоминают те, в которых жрецы богини Нейт упрекали Атлантиду… Минос, как пишет Страбон, был «первым, кто достиг господства на море». И добавляет, что Минос утвердил свое могущество на большей части того, что мы называем теперь греческим морем. Он покорил Киклады и первым устроил колонии на большинстве этих островов. Почти везде были основаны поселения Миноя — «города Миноса»: в Мегаре, на Паросе, Сифносе, Корфу и даже в Сицилии… Аполлоний Родосский называл Киклады не иначе как «Минойские острова». На палестинском побережье критяне, возможно предки филистимлян, о которых говорится в Библии , основали Газу. Филистимляне умели обрабатывать металлы, когда евреи были еще пастухами.

Влияние Крита ощущалось повсеместно в Восточном Средиземноморье: в Финикии (оттуда похитили Европу — вероятно, поэтическое переложение истории какого-то военного похода ми-нойцев), Малой Азии, Трое (по некоторым данным, ее основали критяне), Лики и и Карии, где теми же минойцами основан знаменитый Милет. Заметно влияние Крита и в Беотии (в Фивах, столице этой провинции, при раскопках был найден минойский город), на Делосе, Лемносе, Андросе… —

Короче говоря, как и Атлантида, описанная в «Тимее» и «Критии», Крит был в период расцвета могущественной империей, федерацией царств, имеющих тесные культурные и религиозные связи с островом-метрополией. Куда слабее были административные и военные связи. Как и цари Атлантиды, главы минойских колоний вовсе не стремились воевать друг с другом. «…Нельзя было казнить, — говорит Платон об атлантах, — смертью никого из царских родичей, если в совете в пользу этой меры не было подано свыше половины голосов». Эта фраза точно описывает нравы царей Крита, тем более что там фигурируют слова «царских родичей», а, согласно Фукидиду, Минос сделал собственных сыновей управителями Киклад…

Примеров культурных, религиозных и «идеологических» заимствований, сделанных ранней Элладой у Крита, великое множество. Можно даже сказать, что платоновский текст становится совершенно понятным, если вместо «Атлантида» поставить «царство Миноса»… Откровенно говоря, эллины никогда не скрывали своего восхищения этим островом. Каждый греческий автор комментировал мифы или важные исторические факты. Но ни один не затронул историю взаимоотношений Эллады и минойской империи, словно проклятие, висевшее над Критом, могло обернуться против Аттики и Пелопоннеса. Страх перед катаклизмом? Почему бы и нет? Так и хочется сказать, что Платон был единственным, кто осмелился заговорить об этих событиях, но он «цензуровал» истину, «загнав» в Атлантику государство, лежавшее в нескольких десятках километров от Афин…

Это только гипотеза. Но как объяснить столь парадоксальный факт, что специально о Крите не писал никто, хотя практически в любом тексте, посвященном островам и греческому полуострову, есть упоминания об острове? По Диодору Сицилийскому, Геракл, герой из героев, происходил из племени Идейских Дактилей с Крита. В «Гомеровых гимнах» сказано, что святилище Аполлона в Дельфах основали «критяне из града Миносова — Кносса». Не менее известный оракул Деметры в Элевсине был освящен самой богиней, которой гимн «К Деметре» приписывает следующие слова: «Ныне из Крита сюда по хребту широчайшему моря я прибыла» . И наконец, опять словами Диодора Сицилийского: «Многие боги произошли из Крита». Там родились Афина, Дионисий, Гадес, Аполлон, Афродита… Критские культы, критские легенды, критские законы, даже критский административный формализм (в частности, деление всех территорий на десять частей распространились от Пелопоннеса до Малой Азии, от Итаки до Киклад. Минойские колонии были найдены археологами и в более отдаленных местах — на африканском побережье, в Италии, в Испании, даже во Франции. Все подтверждает могущество острова Минотавра до того момента, пока он не стал жертвой катаклизма…

В Египте — единственной стране, которая, по мнению Платона, сохранила память об Атлантиде, — критян называли кефтью. Первое упоминание о них появляется в папирусах в XVI веке до н. э., а в последний раз — в 1400 году до н. э., что довольно точно соответствует хронологии величия и упадка минойской цивилизации. Один из малопонятных эпизодов египетской истории может быть также объяснен вмешательством критян. Речь идет о гиксосах. Между 1730 и 1580 годами до н. э. Среднее царство подверглось нападению с севера; цари, называвшие себя «царями-пастырями», сменили фараонов. Известно, что завоеватели использовали в качестве базы для нападения Газу, а это была, как мы знаем, минойская колония. Более того, первый царь-пастырь, согласно Манефону (цитируется Эвсебием), «звался Саитесом, который царствовал девятнадцать лет и дал свое имя местности Сайт». Опять указание на город Саис, где была записана легенда об атлантах… Город Саис был основан задолго до нападения гиксосов, но его переименовал первый царь-пастырь, чем можно объяснить «ошибку» жрецов, заявивших Солону, что их город моложе Афин.

Есть и другие указания на то, что Атлантида не что иное, как поэтическое переложение истории подлинной минойской цивилизации. Так, Посейдон, который получил землю атлантов при разделе, весьма почитался минойцами. Тот, кого Пиндар называет «богом — колебателем земли», а Гесиод — «свирепо ревущим колебателем земли» и который изливает свой гнев, уничтожая города землетрясениями или чудовищными приливами, был предметом культа как у атлантов, так и у реально существовавших критян. Церемония приношения в жертву быков в Кноссе (Диодор Сицилийский уточняет, что Минос выбирает для него «прекраснейшего вола») описана Платоном в «Критии»: «…быка… подводили к стеле и закалывали над ее вершиной так, чтобы кровь стекала на письмена».

Посейдон против Афины

По мнению некоторых этимологов, имя Посейдон является искажением имени Потис-Ида («бог горы Ида»). Эта гора, как известно, является высочайшей точкой Крита. Есть и другие, не менее любопытные совпадения. При внимательном изучении мифологии афинян можно заметить, что вся легендарная история этого города Аттики представлена как история борьбы Афины с Посейдоном. Утверждение могущества Афины, иными словами города Афин, излагается поэтами как ряд поражений бога моря. Афина сбрасывает иго Посейдона, и тот приходит в неистовый гнев. Разве это не рассказ о какой-то совершенно реальной битве между Афинами и Критом? Разве не к такому же поэтическому переложению прибег Платон, описывая схватку Афин и Атлантиды?

Заметим также, что, согласно Аполлодору, Посейдон наслал на землю афинян воды моря, а произошло это в период царствования Кекропа, одного из героев войны праафинян против Атлантиды. Примерно в ту же эпоху в Афинах исчезают последние следы матриархата, а вернее, резко ослабевает влияние женщин в обществе. Свобода женщин еще одна общая черта социальной организации минойского Крита и Атлантиды. Несколько позже победа Афины над Посейдоном «закреплена» другим праафинским героем из тех, кто прославились в борьбе с атлантами. Речь идет об Эрихтонии, учредителе знаменитых праздников Панафиней, которые проводились в честь богини с сине-зелеными глазами…

Посейдон в это время терпит поражение повсюду. Он побежден не только Афиной в Афинах, но и, как говорит Плутарх («Застольные беседы»), «Аполлоном в Дельфах, Герой в Аргосе, Зевсом в Эгине, Вакхом в Наксосе…». Если бог моря покровительствует Криту, то вряд ли можно найти лучшее описание развала минойской империи и выхода на арену эллинских городов доклассического периода.

Похоже, в данном случае мифология расставляет вехи для историков. Один из известнейших царей Афин, Пандион, не указан Платоном в качестве героя войны против атлантов. Ведь он, по словам Геродота, был «чужеродец». Аполлодор уточняет, что он принес с собой культ Деметры и Дионисия, еще двух великих критских богов… Гераклид Понтийский добавляет, что он разделил свое царство между своими десятью сыновьями, а именно так поступали цари атлантов и критяне! Не был ли этот Пандион победителем-минойцем (…атлантом) в долгой войне Афин и Крита? Или то был властитель — «коллаборационист»?

Многие мифологические и легендарные рассказы при внимательном изучении указывают на то, что Атлантида и есть Крит. Возьмем историю Кроноса… Власть этого жестокого божества, зачастую называемого царем, распространялась от Ливии до «столпов Хроноса» (будущие «Геракловы столпы»). Однако оно часто ассоциировалось в античной Греции с идеей золотого века. «Древние, — писал Динарх в „Жизни Эллады“, — были близки к богам… Они вели примерную жизнь, и это время считается золотым веком… Плодородная земля сама рожала им изобильное количество разнообразных плодов, а они, довольные и спокойные духом, радовались своим трудам и владели множеством добра… И не существовало между ними войн и даже просто раздоров… Такова была жизнь во времена Кроноса… Но позже люди, возжелав больше добра, навлекли на себя большие несчастья… И именно тогда появилась война». Атлантида, по словам Платона, тоже пережила период полной гармонии, который был нарушен скупостью людей… Кронос, похоже, имеет критское «происхождение». Его неоднократно изображали с бычьей головой. Он жил на «островах Блаженных», где высилось «обиталище Кроноса» (Пиндар. «Олимпийские оды») и где «большой урожай и обильный сами давали собой хлебодарные земли» (Гесиод. «Работы и дни») . Этот город, это обиталище, похожее на Атлантиду или Кносс, эти три урожая в год также упоминаются Платоном в «Критии» и заставляют думать о Крите, тем более что Гесиод в другом тексте пишет так: «В критской богатой округе на три раза вспаханной нови» («Теогония») .

Даже Зевс, сын Кроноса, похоже, «импортирован» эллинами с Крита. «Зевс, говорят, ты родился на горе Ида», — пишет Каллимах в гимне «К Зевсу». Но эллины постарались забыть об их происхождении: они перенесли место рождения богов в Аркадию… А когда Зевс стал «своим», они послали его на войну с титанами.

Титаны, как и атланты, напали на «Зевса и Озириса», то есть на Грецию и Египет. И как атланты, проиграли битву. Где же развернулось решающее сражение? Как бы случайно, на Крите. Диодор Сицилийский («Историческая библиотека») утверждает, что перед битвой с титанами на Крите Зевс принес в жертву Гелиосу, Урану и Гее быка. Эта битва имеет престранную датировку: 1505 год до н. э., иными словами, точно соответствует периоду крушения минойской цивилизации (Фаллес, цитируемый Титианом в «Письмах к эллинам»)… Стоит ли напоминать, что вождь титанов звался Атлантом и что, согласно египетским сказаниям, Атлант был первым царем Крита?

Титаномахия

К чему ни обращайся — к истории или легенде, к папирусам Саиса или фрагментам греческих поэтических произведений, к мифам о Посейдоне или Кроносе, к сказочным повествованиям о жизни царя Миноса или о рождении Зевса, в голову приходит одна и та же мысль: Крит тенью следует по пятам Атлантиды. Он мог воевать с Грецией и Египтом. Несмотря на свое могущество, он мог проиграть войну. Его мог уничтожить катаклизм. А затем эллины «цензуровали» даже память об этом конфликте. Здесь можно вспомнить Фрейда, который описывает «работу» человеческого мозга в случае сильной травмы. Травмирующая психику сцена «отодвигается», «забывается», прячется в глубь подсознания, прорываясь на поверхность сознания в виде слов или символического пересказа событий иными языковыми средствами, либо «сублимируется» в форме художественного произведения. Атлантида Платона могла быть сублимацией коллективного подсознания эллинов, которое хранило память о могущественной минойской цивилизации, предшествовавшей величию эллинских городов.

Конечно, эту гипотезу можно оспаривать, и ее, безусловно, будут оспаривать. Мифы, легенды и фрагменты истории, на которых она основана, переплетаются, противоречат друг другу, дополняют друг друга в зависимости от фантазии поэтов. Существу —

ют интерполяции, апокрифические отрывки, изъятия и добавления — каждый писатель свободен писать, как ему нравится. Нет ничего достоверного.

Но есть один удивительный текст, который, если можно так сказать, перебрасывает мост от мифологических и литературных домыслов к научным гипотезам, от поэтических произведений к геологическим образцам. Речь идет о Титаномахии — «битве титанов», которую приводит Гесиод в «Теогонии».

Если титаны под началом Атланта символизируют собой минойский Крит, ведущий войну против Афин, то они терпят поражение от эллинских воинов и их поражение довершается «ужасающим катаклизмом». Сравните с участью атлантов…

Гесиод, один из древнейших греческих поэтов (предполагается, что он жил в VIII веке до н. э.), а потому бывший как бы у истоков мифов об основании эллинских городов, описывает бесконечную войну с неясным исходом:

…И войны возжелали их души

Разве эти сторукие великаны, призванные Зевсом на помощь в борьбе против титанов и бросающие в последних «скалы крутобокие», не напоминают об извержении вулкана, изрыгающего бомбы и лапилли? А Гесиод продолжает:

Рев, грохот, сотрясения, колебания Олимпа, землетрясения, шум, рокот оружия, столкновения, хаос — где найти лучшие слова для описания извержения вулкана и сопровождающих его подземных толчков? Но и это не все. Текст «Теогонии» продолжается следующим образом (вероятно, этот параграф можно считать интерполяцией):

Вспышки, огонь, пламя, кипящая земля — разве не так рассказывают о свирепом извержении вулкана?

Бронзовая наковальня, падающая с неба! Разве она не похожа на жидкую лаву, изливающуюся из вулкана? Отсюда и бронзовая стена, «узкий вход» и бронзовые врата, замкнутые Посейдоном, — точное описание поэтом извержения в непосредственной близости от моря!

Финальный катаклизм

Текст Гесиода не заканчивается поражением титанов. Этот легендарный эпизод, напоминающий действительную чудовищную вулканическую катастрофу, завершает еще одна интерполяция, описан даже потоп:

Трехцветные обрывы острова Тира. Дантов ад. Вулкан всегда спит вполглаза. Разъяснения Гаруна Тазиева. Десять казней египетских. Дожди из пепла и пемзы. Птицы и обезьяны. Навечно в памяти людской

Существовала некогда на критской земле интересная цивилизация. Величие не мешало ей оставаться мирной. Она достигла вершин искусства, не забыв о корнях своего происхождения. Вместо храмов она воздвигла прекрасные дворцы. Она выработала законы, чтобы укрепить единство. Ее цари-жрецы время от времени собирались и совместно обсуждали дела государства. В своей политике они опирались на торговлю, а не на военную силу. Море, которое их суда бороздили во всех направлениях, было им лучшим союзником. В их сокровищницах скопились такие богатства, что минойцы стали почти легендарными существами — их почитали другие народы, жившие в те же времена. Их разделенное на сословия общество было рабовладельческим, но в противоположность многим другим цивилизациям, сменявшим друг друга, она предоставила женщинам лучшую долю.

Это рожденное морем государство, детище Посейдона, стало владыкой всего Восточного Средиземноморья. Оно основало колонии на Балканском полуострове, в Малой Азии, Египте и даже в более отдаленных районах. — Афины дали сигнал к мятежу против него. Афина бросила вызов Посейдону и одержала верх. Гигантский геологический катаклизм довершил разорение Крита. Началось извержение вулкана Санторин, которое породило гигантскую приливную волну высотой в несколько десятков метров. Волна пронеслась по всему Восточному Средиземноморью и нанесла огромный урон всему побережью. Выпавший густым слоем пепел уничтожил сельскохозяйственные культуры. С минойской цивилизацией было покончено.

А воспоминание о критском могуществе было погребено в коллективном подсознании эллинов. Только некоторые легенды в образной форме сообщали о событии, да вскользь о них упоминалось в мифах — точно так же реальность отражается во сне — символическими образами, закодированным языком. Эллада подвергла минойскую цивилизацию «цензуре» в том смысле слова, как его понимают психологи. Она забыла о ней. Но работающее подсознание изобрело Миноса и его остров, переложило исторические события и создало легенды о золотом веке, миф о Тесее, отдельные эпизоды гомеровского цикла — все, что позже вошло в «Теогонию» Геосида, в некоторые тексты Геродота, в поэмы Пиндара, в мифологические анекдоты Диодора Сицилийского.

Египтяне же, будучи плохими географами, но великолепными летописцами текущих событий, сохранили четкое воспоминание о величии и крахе критского государства. Они переименовали остров Миноса (по отношению к ним он действительно лежал на западе) в Атлантиду. Солон или Платон, посетив Саис, записали рассказ и заставили его служить своим политическим, поэтическим и философским целям. А поскольку эллины были лучшими географами, чем дети Нила, они отодвинули границы государства атлантов за пределы «Геракловых столпов», отказываясь признавать, что по соседству существовала другая могущественная держава.

Трехцветные обрывы острова Тира

В общих чертах это та гипотеза, которую я постоянно обдумываю, пока «Калипсо» идет к белой Тире — осколку, уцелевшему от взрыва древнего вулкана Санторин.

Думаю, что имеются и другие аргументы, подтверждающие гипотезу. Платон подчеркивает, что катастрофа, уничтожившая Атлантиду, нанесла ущерб и Афинам. Но если бы она произошла в Атлантике, прежде всего пострадали бы Северная Африка, Испания, Франция и Италия и только в последнюю очередь волна разрушений докатилась бы до Аттики. В диалоге «Критий» указано, что в Афинах водный «источник был один — на месте нынешнего акрополя; теперь он уничтожен землетрясениями» великого катаклизма. Но геологам хорошо известно, что истощения источников не бывают за пределами двухсоткилометрового радиуса от эпицентра подземного толчка или взрыва вулкана. Значит, искать Атлантиду следует не далее чем в 200 километрах от греческой столицы.

Гипотеза катастрофического взрыва вулкана Санторин подтверждается другими легендами, родившимися на средиземноморских островах. Диодор Сицилийский рассказывает, например, что Родос был населен «телхинами», которые в большинстве покинули свою родину и рассеялись при приближении катаклизма. «А как потоп воспоследовал, — заключает античный автор, — то иные погибли…» В этом тексте превосходно описан извергающийся вулкан, который выбрасывает пепел, вызывает панику у населения, взрывается и топит волной цунами всех тех, кто остался на насиженном месте…

Страбон в «Географии» недвусмысленно указывает на несколько больших землетрясений, которые «поглотили не только селения, но и разрушили гору Сипил… из болот возникли озера, а Трою затопило волнами». Лучше не скажешь!

Пиндар, воспевая судьбу Эвксантия, героя с острова Кос, пишет, что тот отказался стать царем над призывавшими его критянами. Он мотивировал свой отказ чудом, которому был обязан жизнью: «Я опасаюсь враждебности Зевса, я опасаюсь Посейдона, который с глухим рокотом колеблет землю… Однажды они уже поразили эту страну молнией и трезубцем и низвергли ее народ в Тартар».

Аполлодор в своей «Мифологической библиотеке» сообщает, что, по словам жителей крохотного острова Нисирос, этот последний является частью Коса. И добавляет, что, преследуя одного из титанов, по имени Полибот, «Посейдон отсек часть острова, так называемый Нисир, и навалил ее на гиганта». Фракил из Меридиеса указывает, что «пожар Иды» был в 1460 году до н. э., а эта дата очень близка к дате гигантской вулканической катастрофы Санторина.

Размышляя над этими отрывками из античных произведений, я думаю о «стенах» из керамических изделий, которые мы нашли на Псире, Дии, Докосе и которые мы можем обнаружить — я в этом не сомневаюсь — в портах большинства минойских колоний на Кикладах. Как не разделить, хотя бы в воображении, ужас островитян, вызванный извержением вулкана, дождем из пепла, подземными толчками! Охваченные паникой жители нагрузили

корабли, готовясь поднять якоря в любой момент, но взрыв Санторина и гигантская волна цунами застали их врасплох — море поглотило всех.

И вот наконец Санторин — Тира. Один из самых прекрасных и странных уголков Эгейского моря. «Калипсо» минует юго-западный проход, который открывает доступ в гигантскую затопленную кальдеру бывшего вулкана, и бросает якорь у обрывов главного острова. Над нестерпимо лазурными водами нависает трехсотметровая вертикальная стена. Я любуюсь похожими на складки портьер вулканическими скалами, поражающими фантастичностью рисунка и невероятными оттенками цветов, где оттенки серых тонов соседствуют с коричневыми, пронизанными красными, черными и белыми жилками. Пепел яркой расцветки, который покрывает остров Тира, создает удивительный контраст с черной лавой центральных островков Каймени — вулкан там дремлет вполглаза. Вдоль гребня тянется белая линия деревенек с церквушками под синими куполами. От моря к городку Фера, чьи белые, сверкающие под кикладским солнцем дома словно оцепенели в хрупком равновесии на вершине кальдеры, петляет километровая лестница — в ней 1450 ступенек. От моря до вершины — 240 метров, а потому жители городка доставляют туристов наверх на мулах, которым приходится карабкаться по тропе с тяжкой ношей на спине.

Дантов ад

И снова с палубы «Калипсо» взлетает вертолет для проведения воздушной разведки. Сверху Тира напоминает огромный расколотый кубок диаметром 16 километров. Неровная окружность — всё, что осталось от большого вулканического острова, взорвавшегося примерно в 1450 году до н. э. Самый крупный кусок суши лунообразной формы, обращенный выпуклой стороной к востоку, — сам остров Тира. На северо-западе из моря торчит Тира-сия. А посреди кальдеры видны два островка-близнеца — Палеа Каймени (Старый Каймени) и Неа Каймени (Новый Каймени). И наконец, на юго-западе крохотная скала — Аспрониси.

Затопленную кальдеру, где некогда возвышался гигантский конус вулкана, окружают, словно срезанные гигантским ножом, скалы удивительной расцветки. Они образованы смесью вулканического пепла и пемзы, которая очень красива, — ею можно любоваться часами.

— Я всегда любил этот остров, — говорит Фредерик Дюма. — Смену оттенков, красок, игру света и тени при восходе и заходе солнца нельзя сравнить ни с чем другим, быть может, потому, что постоянно меняющееся освещение подчеркивает слоистую текстуру вулканической породы.

Не имея ни единого источника воды, жители Тиры запасают дождевую воду и хранят ее в цистернах, чтобы поливать свои скудные земельные угодья. Летом питьевую воду доставляют на судах с острова Парос. На вулканической почве прекрасно прижилась виноградная лоза: Санторин производит сладкое крепкое вино. Овощи выращивать значительно труднее из-за засухи, но томаты вызревают прекрасно. Тира живет на доходы от туризма (единственная гостиница острова называется «Атлантис»…) и от вывоза вулканической породы. Именно отсюда с 1859 по 1869 год в Египет отправлялись караваны барж, груженных пемзой и пеплом. Этот строительный материал использовался для укрепления берегов Суэцкого канала. Разработки породы продолжаются до сих пор. День за днем корабли развозят пепел по всем цементным заводам Греции. На архипелаге проживает менее 7 тысяч жителей. На Тирасии, меньшем из двух больших островов, нет ни дорог, ни электричества, ни врачей; его население состоит из 300 человек. На Тире мало деревень (Иа, Акро-тири), люди живут очень бедно.

Вулканическая деятельность в Эгейском море началась в третичном периоде, около 30 миллионов лет назад. Причиной образования вулканов было движение тектонических плит Восточного Средиземноморья: Греция, которая когда-то соединялась с Турцией, постепенно удаляется от нее и смещается на юг, а африканская плита движется к северу. Крит и окрестные острова расходятся в направлении восток-запад и сближаются в направлении север-юг. Они постоянно находятся под воздействием гигантских давлений. Время от времени части плит наползают друг на друга, скользят друг относительно друга, вызывая подземные толчки. С другой стороны, разломы земной коры открывают магме доступ к поверхности — происходит вулканическое извержение.

Вулканическая активность в Эгейском море постепенно затихла. В плиоцене (примерно 10 миллионов лет назад) еще существовала широкая дуга действующих вулканов, примыкавших к Криту: Сусаки, Эгина, Мефана, Ананес, Андимилос, Милос, Кимолос, Полиегос, Деспотико, Андипарос, Парос, Санторин, Кос, Нисирос… Тремя последними действующими вулканами были Мефана («спит» с 282 года до н. э.), Нисир («уснул» в 1422 году) и Санторин.

Вулканическая деятельность Санторина никогда не прекращалась. После гигантского «атлантического» взрыва в XV веке до н. э. выделения лавы постоянно продолжались: Палеа Каймени образовался во II веке до н. э., а Неа Каймени — менее 400 лет назад. Сильное извержение произошло в 1866 году, в 1925 году — еще одно. До 1956 года примерно раз в 10 лет вулкан проявлял свой злостный характер. 9 июня 1956 года мощное землетрясение, сопровождавшееся вулканическими проявлениями, разрушило и сбросило в море 2 тысячи домов Тиры. С тех пор вулкан успокоился, но можно быть почти уверенным в том, что наступает новый геологический цикл и примерно через 10 тысяч лет на месте Тиры в Эгейском море, возможно, поднимется грозный силуэт нового вулканического конуса. Под коркой слишком быстро застывающей магмы начнут скапливаться газы, давление «сорвет крышку с котла», и жертвами катаклизма станут Ираклион на Крите, Александрия в Египте и Афины в Греции…

С «Калипсо» скопления черной лавы на островках Каймени выглядят зловещими и неприветливыми…

— Они похожи на две кучи слегка порыжевшего угля, — говорит Фредерик Дюма. — Склоны конусов образованы беспорядочным нагромождением остроугольных блоков или обвалившихся камней. Из-под них выглядывает спекшаяся лава, которая усиливает ощущение хаоса.

И именно там начнется серия подводных изысканий с помощью нашего ныряющего «блюдечка». Вместе с Альбером Фалько и Фредериком Дюма мы обсуждаем маршрут. Прежде всего отправим ныряльщиков в скафандрах обследовать северную часть кальдеры на глубине от 20 до 40 метров, затем на борту мини-подлодки мы пройдем первый круг Ада…

Вулкан всегда спит вполглаза

— Наша первая экскурсия, — рассказывает Анри Алье, — переносит нас в странный подводный мир. Хотя вода невероятно прозрачна, дна не видно. Мы движемся вдоль стенок кальдеры, они уходят вглубь отвесно и исчезают в сумрачных глубинах.

На этой отвесной стене, конечно, не сохранилось никаких следов Атлантиды, как, впрочем, и любой другой цивилизации. Взрыв в буквальном смысле отполировал скальную породу. Под водой расстилается грандиозный строгий пейзаж, который не подвластен желаниям людей. Лучше, чем Фредерик Дюма, и не скажешь: «Местами скалы выглядят ржавыми».

Там и тут из трещин выходят пузырьки газа. Значит, чудовищные геологические силы продолжают свое дело под земной корой и, быть может, готовят новый катаклизм в Тире…

Жизнь здесь скудна. Кое-где растут губки, которые собирают местные ловцы, ярко-желтые водоросли. Но рыб почти нет. Может, содержание кислот в воде слишком высоко? Пока производится отбор биологических и минералогических образцов для Океанографического музея в Монако, я направляюсь к застывшей в хрупком равновесии куче каменных обломков. Едва я касаюсь их, как в пучину обрушивается лавина. Нет никаких сомнений в том, что даже если чудом и сохранились следы Атлантиды, то в глубине этого кратера мы их не найдем — за 35 веков обвалы надежно похоронили их.

Более того, после взрыва в XV веке до н. э. вулкан Тиры извергался несколько раз. Накопились новые осадки и пепел как в самой кальдере, так и за ее пределами. Чтобы найти следы человеческой деятельности, придется «перелопатить» сотни кубических метров породы. А где начинать поиск? Эта вулканическая система слишком обширна.

Глубины в кратере — даже у самых берегов — меняются от 200 до 400 метров: такие величины показывает гидролокатор «Калипсо». Значит, большая часть кальдеры недоступна ныряльщикам. Если мы хотим исследовать этот пока еще недоступный мир, придется использовать «блюдечко». Мы совершим три погружения: в первом и третьем меня будет сопровождать Альбер Фаль-ко, во втором — Анри Алье и Ремон Колл.

Оборудованное прожекторами, камерой, аппаратурой для регенерации воздуха, дистанционным захватом для собирания образцов (не считая прочих «технических штучек», из коих одна полезнее другой), наше ныряющее «блюдечко» — чудесное средство для подводных путешествий. Оно спускается на глубину 300 метров так же легко, как эскалатор метро. Этот крохотный управляемый кусочек атмосферы, сосудик со средой для выживания, не так уж хрупок, как кажется.

Мы вместе с Альбером Фалько устраиваемся в тесной каютке подлодки. Кран осторожно опускает нас на воду, крюк отцепляется — мы свободны. Начинается наше знакомство с этой загадочной водной средой, где некогда клокотало расплавленной лавой жерло вулкана. Именно здесь, под слишком быстро затвердевшей коркой лавы, скопились газы, а когда давление достигло фантастической величины, произошел взрыв, развеявший пепел на поверхности 500 тысяч квадратных километров. Он уничтожил минойскую цивилизацию и косвенно повлиял на всю историю человечества.

Странные ощущения… Пока мы медленно погружаемся в этот почти абиотический мир — мир минералов, нас незаметно окружает ночь. Луч прожекторов бьет на 40 метров, ему не мешают скопления планктона. На его пути черная, безжизненная вода. Никак не могу отделаться от чувства, что опускаюсь в ад.

Однако жизнь все-таки есть и здесь — она цепляется за малейшую возможность. На темных базальтовых блоках по краям кальдеры устроились колонии золотистых горгон, мшанки, веточки красных кораллов, водоросли и несколько губок. Проплывая над своего рода долиной, покрытой обломками камней, которые каскадами уходят на дно кратера, мы сталкиваемся с косячком из трех десятков ремень-рыб. Эти редчайшие рыбы больших глубин (древние авторы величали их «сельдяными королями») имеют очень странный облик: длинное змееподобное тело с коричневыми пятнами сплющено с боков и заканчивается необычным хвостовым плавником, похожим на японский веер. На голове у рыб два вида «перышек» из плавниковых косточек, а на брюхе — два длинных нитеобразных плавника. Длинный спинной плавник тянется от затылка до хвоста. Эти трусишки всего боятся и бросаются прочь, едва появляется наше «блюдечко»…

Спустившись на глубину 60 метров, мы заметили крохотную стайку синеглазых розовых рыб-ласточек. Их громадные плавники похожи на паруса. Ниже начинается пустыня — царство минералов. Мы касаемся дна на отметке «220 метров» — перед нами скучная, покрытая осадками равнина. Здесь обломки породы накапливались день за днем в течение долгих веков. Пепел и пемза Тиры, разъеденные ветром и дождем, устилают дно кальдеры.

Мы направляемся к северо-восточной части Неа Каймени. На глубине 150 метров мы делаем главное открытие. На подводных отрогах острова между блоками вулканической породы и стенами из обожженных камней проходит слой черноватых, по всей видимости, «новейших» пород. Это лава. Здесь находится «молодая» трещина — след извержения, которую еще не успели покрыть осадки. Якобы мирно уснувший гигант на самом деле спит вполглаза. И когда-нибудь — через месяц, год, сотню лет (что такое век или даже тысячелетие в геологических масштабах?) — он снова пробудится в гневе…

Подводный мир спокоен и безмолвен. Только в воображении можем мы представить себе всю ярость природных сил, которые разрушили Санторин, или тот взрыв, которому суждено было разнести в клочки остров из пепла.

Когда «блюдечко» оказывается на поверхности, мы попадаем в бурю. Ветер с грозным ревом гоняет волны по кальдере. Наша подлодка, прыгая на воде, как пробка, то и дело рискует расплющиться о борт «Калипсо». К счастью, команда судна прекрасно натренирована — нас ожидают в шаланде. Через подъемное кольцо подлодки пропускается нейлоновый фал, его тянут до тех пор, пока в него не попадает крюк крана, управляемого Пьером Бураковым. Нас быстро отрывают от воды и осторожно опускают на корму судна. Нам, людям, вооруженным различной техникой, кажется, что мы покоряем природу… Впрочем, мы пока не в силах совладать с чудовищными тектоническими силами…

Разъяснения Гаруна Тазиева

Я не мог найти более компетентного специалиста, чтобы объяснить ныряльщикам и археологам механизм взрыва вулкана Санторин и вызванного им цунами, чем мой давний друг Гарун Тазиев (Гарук для самых близких). Для большей наглядности мы изготовили макет острова таким, каким он мог быть накануне трагедии.

Изучая вулкан Крейтер-Лейк на границе Орегона и Калифорнии, — начал Гарун Тазиев, — Хоуэл Уильямс предложил в 1940 году теорию генезиса кальдеры. В настоящее время ее считают наиболее близкой к истине. По его мнению, кальдера чаще всего возникает при обрушении стенок огромных горных пустот, которые образуются при внезапном взрывном выбросе игнимбритов. Поясняю.

Игнимбриты (термин предложен новозеландским геологом Маршаллом в 1935 году и состоит из латинских слов, означающих «огонь» и «дождь») являются вулканическими породами со своеобразной структурой. Процесс их образования еще не совсем понятен, и до сих пор между вулканологами продолжаются горячие споры по этому поводу. Я попытался объяснить этот процесс в книге «Вулканы и дрейф континентов»: «После долголетнего изучения игнимбритов практически во всех уголках Земли… мы с Джорджио Марине л ли пришли к выводу, что они образуются из кислой магмы, в которой содержание и давление газовых паров таковы, что при гидростатическом давлении система находится в равновесии. Пузырьки газа расширяются, пока не происходит невзрывной разрыв его стенок. Вначале стенки образуют непрерывную ячеистую ткань вязкой магмы, а газы, заключенные в пузырьках, — систему прерывистую. Прорыв мембран ведет к тому, что жидкая вязкая лава собирается в отдельные комочки, плавающие в непрерывной газовой среде. По той же схеме создаются и условия для обычного вулканического взрыва, но в данном случае из-за необычайно высокого давления газа происходит резкий выброс вещества в атмосферу, где оно быстро охлаждается. Таким образом, часть выброшенной лавы превращается в „пепел“ и кристаллы. Последних иногда довольно много в остальной магме, излияние которой происходит спокойно (пропорции не нарушаются). Эту эмульсию, образованную тяжелым газом и расплавленными частицами, можно сравнить со стекающими по склонам многих вулканов ручьями углекислого газа. Она слишком плотна, чтобы подниматься в атмосферу, и, как снежная лавина, несется по склону, преодолевая препятствия и проходя большие расстояния… Чтобы покончить с игнимбритами, скажем, что скорость их передвижения и громадные пространства, которые они покрывают, сами по себе являются большой угрозой».

Выброс игнимбритов, накопившихся в «камере» вулкана, происходит со скоростью, значительно превышающей скорость истечения лавы. В вулкане образуется громадная пещера объемом в несколько десятков кубических километров. Поступающая из глубины магма слишком вязка и не успевает заполнить пустоту до обрушения стенок; именно так образуется кальдера — гигантская круглая, овальная или реже встречающаяся прямоугольная впадина. Прекрасные примеры таких кальдер — Катмай (Аляска), Крейтер-Лейк (США) и другие.

Взрывы, вулканические бомбы, землетрясения и «огненные дожди» (игнимбриты) смертельно опасны для людей, живущих в окрестностях вулкана с вязкой магмой. Опасность резко возрастает, когда процесс обрушения горы происходит на острове; образование кальдеры сопровождается катастрофическим наводнением («маремото», как называют его итальянцы и испанцы), или цунами (в научной среде принят японский термин), которое может принести гибель десяткам тысяч людей.

Знаменитое извержение Кракатау в 1883 году в Зондском проливе породило гигантскую волну цунами, которая докатилась до Японии и унесла 36 тысяч жизней.

На Санторине в XV веке до н. э. вулканический остров высотой примерно 2000 метров внезапно обвалился после выброса из «камеры» огневого дождя из магмы, образовав глубокую кальдеру современной Тиры. Извержение было исключительно мощным: «котел» Тиры (83 кубических километра) почти в 4 раза превышал объем Кракатау (23 кубических километра). Толщина слоя пепла на оставшихся конусах Кракатау достигает 6–7 метров, а на Санторине она равняется 150 метрам. Если извержение Кракатау можно сравнить со взрывом нескольких атомных бомб, то извержение Санторина надо приравнивать к взрыву нескольких термоядерных бомб.

Физический процесс образования цунами пока еще окончательно не объяснен. Он стал предметом новых исследований в рамках более общей теории одиночных волн. Однако общая схема образования цунами разработана: неожиданное опускание морского дна лишает опоры гигантский объем жидкости; вода «падает вниз», и на поверхности океана образуется громадная впадина, которую стремится заполнить вода, и так далее. Этот процесс приводит к появлению движущейся с громадной скоростью волны. «Длина волны очень велика, — писал я в книге „Когда земля дрожит“, — она зависит от периода и скорости и является функцией высоты столба свободной волны; в Тихом океане, где средние глубины равны примерно 5000 метров, ее скорость доходит до 700 километров в час или 200 метров в секунду; при среднем периоде в 40 минут длина такой волны будет около 480 километров. Поэтому в открытом море заметить проход цунами невозможно: набегающий склон волны высотой в несколько метров на глубинах от 4 до 5 тысяч метров едва ощутим, корабль поднимается и опускается на незначительную высоту. Но при приближении к берегу, когда скорость падает из-за поднятия дна, высота волны возрастает до 10, 20, а то и 30 метров, С огромной скоростью она обрушивается на берег. Водная стена становится еще выше, когда ей не хватает простора не только у побережья, но и на берегу; именно поэтому самые катастрофические последствия цунами наблюдаются обычно в заливах, бухтах и устьях рек».

Десять казней египетских

Очень давно (а именно в плиоцене) была посреди Эгейского моря суша, напоминавшая собой трилистник площадью 15 квадратных километров. Примерно в полумиле к северо-востоку от этого острова из-под воды появился вулканический конус, который постепенно рос и становился все грознее. За первым вулканом возникло еще пять или шесть других. Все вместе они образовали остров, позднее названный Стронгили (Круглый), вершина которого вздымалась на 2000 метров.

Впоследствии вулканическая деятельность утихла. Рожденная на Крите цивилизация обосновалась на острове и создала процветающую колонию. Плодородная земля, бойкая торговля — жизнь на острове была бы идеальной, если бы время от времени не происходили землетрясения.

Но вот однажды вулканическая деятельность возобновилась. Задымила вершина вулкана. Участились подземные толчки. Кратер выплевывал вулканические бомбы, лапилли, тучи пепла и пемзу. Охваченные ужасом, жители острова собрали весь свой скарб и погрузили его на суда, готовые в любую минуту поднять якоря. Но тревога, похоже, была ложной. Через несколько дней количество выбросов в атмосферу сократилось.

Однако условия для трагедии уже сложились. В недрах острова, под коркой остывшей породы, скопились миллионы кубических метров газа под гигантским давлением. И разверзлись врата ада — «котел» взорвался. Вулкан выбросил такое количество вулканического пепла и пемзы, что они покрыли остров Санторин слоем 150 метров, а самые легкие частицы поднялись в верхние слои атмосферы.

Но худшее было впереди. Стенки и вершина вулкана, избавившегося от игнимбритов, обрушились в Эгейское море. Вода устремилась в кратер: 200 кубических километров твердых пород были смыты бешеным потоком… Вдали от Санторина — на Крите, Псире, Докосе, Кикладах — жители портов, пораженные зрелищем, увидели, как море отступило от берегов на сотни метров… Суда легли на дно. Быть может, охваченные паникой жители Крита обратились с мольбами к своим богам? Поняли ли они, что смерть рядом?

Через некоторое время все погрузилось в хаос. Жидкая стена цунами со скоростью нескольких сот километров в час обрушилась на побережье материка и островов, расположенных в Эгейском море. Суда «взорвались» под ударом мощнейшей волны, и их груз мгновенно превратился в груды амфор. Порты были опустошены, их жители погибли под роковой волной или утонули в своих домах. Могущество минойской империи покоилось на ее приморских городах, ведущих торговлю. Поэтому, даже если дворцы и города, расположенные в центре острова, не пострадали, если погибли не все критяне (как, впрочем, и жители критских колоний в Греции, на Кикладах или в Малой Азии), если не все поля были засыпаны пеплом, с величественной цивилизацией царя Миноса было покончено. Микенцы захватили то, что осталось от критских городов. А вскоре всем свои законы навязали афиняне.

О Крите стали забывать. Из реальной жизни критяне перешли в область мифа. Их превратили в полулегендарный народ и изгнали из истории. Они вошли в эпическую поэзию, в разного рода теогонии, в фантастические истории о создании мира. Их судьба стала судьбой Посейдона, титанов и прочих героев и гигантов былых времен. В Египте они стали атлантами: Солон или Платон уже забыли о величии Крита, когда с уст жрецов богини Нейт записывали рассказ о величии и падении Атлантиды…

Такова гипотеза… Гипотеза, которой я пытаюсь найти подтверждение вслед за Спиридоном Маринатосом, Ангелосом Галанополусом и другими учеными. Конечно, в ней есть свои недостатки. Она не будет убедительной для всех и каждого в отдельности, и после этой книги, думаю, останутся сторонники атлантической

Атлантиды (на Азорах, Багамах и т. д.), Атлантиды сахарской или Атлантиды гиперборейской… Не суть важно. Мы поработали головой и позволили себе помечтать; столь благородные для души занятия стоят того, чтобы посвятить им лучшее время нашей жизни.

Есть и другие данные, которые говорят в пользу отождествления Крита с Атлантидой. Пытаясь доказать реальность катаклизма, который уничтожил минойскую цивилизацию за 1,5 тысячелетия до н. э., некоторые ученые провели тщательный анализ библейской притчи о «десяти казнях египетских», изложенных в книге «Исход».

Первая казнь (превращение вод Египта в кровь) описана следующим образом: «И сказал Господь Моисею: скажи Аарону: возьми жезл твой и простри руку твою на воды Египтян: на реки их, на потоки их, на озера их и на всякое вместилище вод их; и превратятся в кровь, и будет кровь по всей земле Египетской и в деревянных и в каменных сосудах». (.) «…И вся вода в реке превратилась в кровь; и рыба в реке вымерла, и река вос-смердела, и Египтяне не могли пить воды из реки; и была кровь по всей земле Египетской» (Исход, гл. 7/19, 20, 21/).

Если «исход» (уход из Египта евреев) датируется, как утверждают специалисты, действительно XV веком до н. э., может статься, что необъяснимая казнь египетская, поразившая царство фараона, непосредственно связана с историческим извержением Санторина… Бассейн Нила расположен к юго-востоку от вулканического острова, то есть находится под воздействием преобладающих ветров Восточного Средиземноморья, дующих с северо-запада. Если воды Египта окрасились в красный цвет, то это могло быть следствием выпадения вулканического пепла. Пепел действительно имеет коричнево-красный или кирпично-красный, а иногда и ярко-красный цвет.

Вторую казнь — полчища жаб — конечно, нельзя объяснить извержением Санторина, хотя взрывы вулканов сопровождаются бурями и торнадо исключительной силы, а дожди из земноводных в подобных метеорологических условиях отмечены отнюдь не в легендах.

Третья и четвертая казни (мошкара, песьи мухи), как, впрочем, седьмая (сокрушительный град), восьмая (саранча) и десятая (смерть первенцев) казни, с вулканизмом практически не связаны. Правда, могут появиться новые данные, которые установят такую связь.

А вот пятая казнь может быть следствием вулканического извержения: «…рука Господня будет на скоте твоем, который в поле, на конях, на ослах, на верблюдах, на волах и овцах; будет моровая язва весьма тяжкая» (Исход, гл. 9/3/). «Моровая язва», о которой здесь говорится, вполне может быть вызвана токсичным для растений и животных вулканическим пеплом.

В шестой казни описано появление ядовитой пыли, а это как раз и есть тема нашего разговора: «И сказал Господь Моисею и

Аарону: возьмите по полной горсти пепла из печи, и пусть бросит его Моисей к небу в глазах фараона. И поднимется пыль по всей земле Египетской, и будет на людях и на скоте воспаление с нарывами во всей земле Египетской» (Исход, гл. 9/8, 9/).

Когда вулканический пепел долетел до долины Нила, он, конечно, затмил небо, а именно в этом заключалась девятая казнь: «Моисей простер руку свою к небу, и была густая тьма во всей земле Египетской три дня». Когда читаешь эту последнюю фразу, то нельзя не вспомнить о «ночи», которая несколько дней царила над Зондскими островами после взрыва Кракатау в 1883 году. Облако пепла, выброшенное вулканом, поднялось в очень высокие слои атмосферы. Оно вращалось вокруг Земли и наблюдалось несколько лет.

Всем известно, что «исход» евреев из Египта заканчивается переходом через Красное море: «И простер Моисей руку свою на море, и гнал Господь море сильным восточным ветром всю ночь, и сделал море сушею; и расступились воды. И пошли сыны Израилевы среди моря по суше; воды же были им стеною по правую и по левую сторону» (Исход, гл. 14/21, 22/). Когда брошенная вдогонку за Моисеем и его народом армия фараона в свою очередь ступила на дно моря, ставшее сушей, Господь вернул воды моря на место, и все воины погибли.

Чудо ухода вод и его последствия можно объяснить удивительными свойствами цунами. После взрыва вулкана, то есть после десяти казней египетских, сыны Израилевы, идущие в Землю Обетованную, могли воспользоваться для перехода морского залива отходом вод Средиземного моря перед катастрофическим приливом; а войско фараоново погибло, когда на эту местность обрушилось чудовищное маремото. Естественно, географические данные противоречат тому, что Красное море испытало на себе этот последний катаклизм. Вот почему многие комментаторы библейских текстов предполагают, что Моисей и его народ никогда не пересекали Красное море. Они перешли через соленое озеро, где жили красные водоросли (отсюда путаница имен), связанное каналом со Средиземным морем, — таких озер, удовлетворяющих всем перечисленным условиям, на побережье Египта немало.

Дожди из пепла и пемзы

Очень трудно представить, каковы были на самом деле катастрофические последствия извержения Санторина. Не хватает сравнительных данных . Единственное сравнение можно провести с извержением Кракатау в 1883 году: сохранилось множество свидетельств очевидцев, когда вулкан «вступил на стезю войны». Приведем краткое перечисление фактов.

Пароксическая фаза извержения продолжалась около ста дней. 20 мая начались взрывы. Окна и двери в домах были выбиты на расстоянии до 200 километров. 22 мая из кратера вырвался столб пепла, поднявшийся на высоту 1200 метров. Пепел был разнесен ветром и выпал на землю в радиусе 550 километров. Взрывы, сопровождавшиеся землетрясениями и выбросом пород, продолжались до августа. 26 августа рев вулкана стал громче обычного, а облако пепла поднялось на высоту 30 тысяч метров. С момента заката солнца до полуночи рев практически не прерывался. Затем на несколько часов наступило затишье. А 27 августа между 5.30 и 10.30 произошло четыре чудовищных взрыва — Кракатау развалился. Самым мощным был третий взрыв; гул от него докатился до Элис-Спрингса (Австралия), на расстояние 2200 миль, и до острова Родригес, который лежит на расстоянии 3000 миль… До 2.30 следующего утра произошло несколько несильных взрывов, потом наступила тишина. Однако главная волна цунами уже ушла из образовавшейся на месте Кракатау кальдеры. Она унесла 36 тысяч жизней. В Порт-Альфреде (Южная Африка), на другом побережье Индийского океана (в 4500 милях от вулкана), прилив был на 40 сантиметров, а на мысе Горн, в 7000 милей от катастрофы, — на 10 сантиметров выше обычного… Гигантский «сквозняк» на очень большой высоте обежал Землю 3,5 раза. Его скорость достигала 1000 километров в час. Пепел и частицы, выброшенные в стратосферу, застлали небо и стали причиной странных явлений, вызвавших ужас у местного населения: солнце было зеленым на восходе, потом окрашивалось в ярко-синий цвет; на небе сверкали зеленые и синие «луны»; у звезд образовались гало; полярные сияния наблюдались даже в тропиках…

Полная тьма в течение 57 часов; выбитые стекла, трещины в стенах, разрушенные дома на расстоянии сотен километров от места взрыва; дождь из пепла, который убивает все живое на площади в сотни квадратных километров; и, наконец, опустошительная волна цунами… В таких случаях люди, потрясенные и напуганные размахом бедствия, охотно обращаются к мифам и легендам, пытаясь хоть как-то объяснить непонятное. Так и народы Восточного Средиземноморья перенесли этот исторический эпизод в область мифологии (битва с титанами и т. д.), а место действия произошедшего — в Атлантику… Нет ничего удивительного в том, что минойская цивилизация, если она была уничтожена таким образом, могла выглядеть «проклятой» в глазах древних, а последние постарались напрочь забыть о ней.

Пепел вулкана Санторин найден почти повсеместно в Восточном Средиземноморье, но, похоже, Крит (если не считать самой Тиры) оказался главной жертвой катаклизма. В 1947–1948 годах шведская океанографическая экспедиция на «Альбатросе» собрала образцы вулканических пород на дне Эгейского моря, а другие научные экспедиции (в частности, экспедиции на «Веме» в 1956 и 1958 годах) подтвердили их наблюдения. Вскоре стало очевидным, что следует различать два слоя пепла в отложениях на дне Восточного Средиземноморья: первый, имеющий возраст 25 тысяч лет и, по-видимому, образованный после извержения вулкана Ишия, и второй — санторинский, возрастом 3,5 тысячи лет.

Делались неоднократные попытки уточнить с помощью геологических и физических методов дату извержения на острове Санторин. Мнения специалистов расходятся. Две крайние даты: 1800 и 1400 годы до н. э. Радиоуглеродный анализ древесины, извлеченной из пепла Тиры, дает даты, которые совпадают с датами, установленными историками. Например, одна группа исследователей считает датой катастрофы 1410 год до н. э. ±100 лет. Специалисты из Пенсильванского университета установили в 1967 году другую дату: 1559 год ±44 года. По их мнению, взрыв произошел между 1603 и 1510 годами до н. э. Правда, все эти оценки пока еще остаются спорными, поскольку изотоп С14  указывает время смерти растения, а не период, когда древесину использовали для каких-то целей. Она могла пойти на строительство дома после того, как сотню лет отслужила в другом доме…

Абсолютной уверенности в правильности датировки нет, да и быть не может. А вот реальность события подтвердилась. Были найдены остатки дома, засыпанного пемзой, — раскопки проводились в Амнисосе, вблизи Ираклиона. Пепел Санторина найден в Закросе (Крит), на острове Парос, и даже в Палестине к северу от Яффы…

Если минойская цивилизация была уничтожена извержением Санторина, то это сделали землетрясения, цунами, пепел.

Землетрясения были бичом Крита с незапамятных времен. Археологи насчитали несколько катаклизмов, в частности землетрясение 1700 года до н. э., которое разрушило дворцы Кносс, Фест и Маллия. Подземные толчки, предшествовавшие катастрофическому взрыву Санторина, во многом усилили его разрушительную мощь. Любой подземный толчок и в наше время опасен хотя бы тем, что он сбрасывает на пол горящую лампу и может вызвать пожар…

Приливная волна после заполнения кальдеры Санторина опустошила порты и затопила пойменные земли.

Затем пошел дождь из пепла. Делались попытки прикинуть, какова была толщина этих «осадков» на самом Крите. Для этого провели сравнения с известными извержениями (Кракатау, Там-бора на Яве (1815), Новарупта на Аляске (1912)). Тамбора засыпала метровым слоем пепла территорию в радиусе 450 километров от кратера, Новарупта — трехметровым слоем в радиусе 60 километров. Имея представление о силе извержения Санторина, можно допустить, что слой пепла в восточной части Крита достигал нескольких метров. Не удивительно, что сейчас следов его почти не сохранилось: дожди быстро смывают легкие фракции, которые не «спекаются» с грунтом. Это дополнительная причина катастрофических последствий извержения: после бурных ливней образуются грязевые потоки — сели, которые производят огромные разрушения…

Для того чтобы уничтожить сельскохозяйственные посевы, скот, запасы питьевой воды, а в итоге и цивилизацию, не нужны метровые слои пепла. Доктор Тораринсон на примере Исландии доказал, что при слое вулканического пепла толщиной всего в 7 сантиметров засыпанные угодья временно выпадают из землепользования, а при слое в 15 сантиметров они становятся неплодородными вообще. Если на Крите выпал пепел толщиной в несколько десятков сантиметров, то долины острова (позже по ним стекли грязевые лавины с гор) стали бесплодными на несколько десятилетий (за редким исключением, в районе Кносса).

Добавьте к землетрясениям, пожарам и цунами экологическую катастрофу, и вы получите самое слабое представление о том, как выглядел остров на следующий день после извержения вулкана Санторин… Поэтому сначала микенцы, а затем и другие народы без труда покорили обескровленное царство, превратившееся в развалины и покрывшееся пеплом, — царство, которое недавно было воплощением могущества и счастливой жизни.

Наши работы в греческих водах Средиземного моря близятся к завершению. У нас на счету немало археологических открытий. Мы отыскали затонувшие суда Артемисиона и Андикитиры. Мы исследовали бухту Пилоса. Мы обнаружили гигантские «залежи» амфор в районе островов Докос, Псира и других. Мы доказали, что остров Дия — как это ни странно, забытый археологами — был со времени минойской цивилизации и до самых недавних пор важным центром морской торговли. Наконец, мы обследовали вулканическую кальдеру Тиры, которая, быть может, даст ключ к разгадке гибели минойской цивилизации и подтвердит наиболее правдоподобную на сегодняшний день гипотезу. Мы проанализировали мифологические рассказы и легенды, древнегреческие поэмы и египетские тексты. Все время, свободное от погружений подводного «блюдечка» и ныряльщиков, мы разбирали миф об Атлантиде Платона и «Теогонию» Гесиода. Мы пришли к заключению, что пресловутая Атлантида может быть символическим отображением минойского Крита в бронзовый век, когда процветала блестящая, но проклятая цивилизация.

Птицы и обезьяны

Хочу закончить наше путешествие посещением острова Тира, древнего вулкана, который 35 веков назад «расправился» с критской культурой. Моим гидом будет доктор Кристос Думас, руководитель раскопок на Тире, сменивший на этом посту трагически погибшего доктора Спиридона Маринатоса.

Первые археологические раскопки на бывшем Санторине начались в 1866–1867 годах. Ученые выбрали южное побережье Тирасии. Работы возглавил француз Ле Фуке. Воспользовавшись тем, что толстый слой пепла и пемзы был удален и отправлен на строительство Суэцкого канала, Фуке предпринял поиски и обнаружил стены и комнаты, каменные орудия (металлических не было), остатки человеческого скелета, зерна ячменя и т. д. Возведенные прямо на лавовом основании стены были изготовлены из лавовых блоков и усилены подпорками из древесины оливкового дерева, на которой сохранилась даже кора. Следов окраски на стенах не было.

В 1870 году два других француза, Г. Маме и Ж. Горсейкс, провели раскопки на южном полуострове Тиры.

У Балоса, внутри кальдеры, ученые обнаружили новые руины — они сохранились лучше, чем в Тирасии. Стенные панели были обтесаны, а с внутренней стороны комнаты покрыты слоем гипса и покрашены в желтый цвет. В помещениях стояли большие сосуды, наполненные горохом, чечевицей и ячменем. Там же лежал полный скелет козы. Одна из комнат служила для хранения ячменя и соломы. В другой были найдены медная пила и большой кусок ствола оливы.

Но самые удивительные находки были сделаны на южном берегу Тиры, неподалеку от крохотной деревушки Акротири. Там, где работали Фуке в 1867 году, Маме и Горсейкс в 1870-м и немец Роберт Зан в 1899-м, было сделано археологическое открытие первостепенной важности. Фуке был убежден, что под пеплом Тиры покоятся «новые Помпеи». И он не ошибся.

Раскопки в Акротири позволили обнаружить ряд стен толщиной в полметра, возведенных непосредственно на скалистом основании. Некоторые из них имели высоту до двух метров. Грубо обтесанные камни скреплялись глиняным раствором.

В комнатах разного назначения, в основном служивших для хранения продуктов, были найдены золотая безделушка, остатки рыбачьей сети, кости скелетов осла, свиньи и собаки, обломки масляного пресса и мельницы, ячмень, горошек, семена кориандра, большое количество глиняной посуды, кусочек кувшина с надписью, выполненной критским «линейным письмом А», и т. д. В 1899 году Роберт Зан нашел красивое бронзовое блюдо с золотой инкрустацией, мотив изображения — боевые топоры.

Судя по всему, пепел и пемза засыпали процветавшее поселение, где жили крестьяне, кузнецы, ткачи, каменщики, рыбаки, гончары, торговцы… Обсидиан, медь, золото доставлялись сюда морем. Прочные строения свидетельствовали о наличии развитой цивилизации.

Однако до того, как Эванс в 1900 году начал раскопки Кносса на Крите и «изобрел» минойскую цивилизацию, археологи не могли правильно оценить свои открытия на Тире.

И только век спустя после первых раскопов, сделанных Фуке, остров снова привлек к себе внимание ученых. После нескольких сезонов работ на Крите доктор Спиридон Маринатос из Афинского университета решил продолжить работу Маме и Горсейкса в районе Акротири. Он стал главным творцом «возрождения» Тиры. В 1966 году совместно с американцем Джеймсом Марвором из Океанографического института он совершил плавание на судне «Чейн», чтобы составить первую подводную карту кальдеры Санторина. На следующий год с помощью доктора Эмили Вермель, преподавателя археологии в «Велели колледж», он приступил к раскопкам оврага, расположенного примерно в десяти минутах ходьбы от Акротири.

На это место его привел в 1967 году один крестьянин, который рассказал, что его осел, идя по винограднику, проломил крышу какого-то строения. Оно было засыпано толстым слоем пепла.

Доктор Спиридон Маринатос сразу сообразил, что «сорвал солидный куш». Под пеплом лежали, как и предсказывал Фуке, «новые Помпеи»: целый город, погребенный три с половиной тысячи лет назад. В нем когда-то жило около 30 тысяч человек, а в период расцвета здесь работали великолепные художники, которые расписали стены цветами, птицами, газелями и обезьянами (росписи были выполнены даже искуснее, чем в Кноссе).

Навечно в памяти людской

Тот, кто побывал тогда на месте раскопок в Акротири, видел остатки каменных стен среди виноградников и вулканической пыли. Над раскопками нависали деревня и развалины венецианского замка. Внизу нестерпимо ярко синело море, а в небе сияло огромное солнце Эллады, сам лучезарный Феб…

Сегодня, когда доктор Маринатос и сменивший его доктор Кристос Думас расчистили более 600 квадратных метров, эта вновь увидевшая свет часть древнего поселения укрыта от непогоды большой крышей из листового железа. Место раскопа (150 метров в длину) было разделено на четыре сектора: альфа, бета, гамма и дельта. Археологи ежедневно возвращаются к своей неторопливой, скрупулезной работе. «Черные полковники» в заключительный период диктатуры едва не нанесли работам непоправимый ущерб: они потребовали от доктора Маринатоса ускорить раскопки, то есть вести работу хуже, и намекнули даже, что-де неплохо использовать для расчистки территории экскаватор и бульдозер, ведь туристы с нетерпением ждут момента, когда смогут посетить «Атлантиду»! Археология выиграла от ухода диктаторов… Сегодня ученые вновь работают в привычном ритме.

«Может быть, следовало, — пишет доктор Эмили Вермель в одной из статей, — оставить часть поселения в неприкосновенности до XXI века. К тому времени, несомненно, появятся новые методы исследования и лучшие способы консервации».

— Тира, — поддерживает ее доктор Думас. — На нее потребуется целый век. Мы раскопали десятую или двадцатую часть города. Мы ведь еще не нашли кладбища, а именно оно дает самую ценную информацию.

Доктор Маринатос со своими помощниками откопал не дворец вроде Кносса или Маллии, а комплекс богатых частных резиденций, как в Тилисосе. Однако в городе, конечно, были бедные кварталы и порт. Их надо найти и раскопать. Древний город, где работали, смеялись, плакали, мечтали и любили 35 веков назад, постепенно сбрасывает с себя панцирь пепла и пемзы…

— Как-то, — рассказывает Фредерик Дюма, — «Калипсо» встал на якорь под защитой мыса Акротирион прямо напротив места раскопок Маринатоса, и несколько человек отправились к нему с визитом. На склоне холма, в нескольких сотнях метров от моря, крыша из металлического листа на стальных опорах укрывает квартал города минойской эпохи, освобожденный из-под пепла. Город прекрасно сохранился. Переулочки, крохотные площади, двухэтажные и трехэтажные домики, углы которых выложены тесаным камнем, засыпаны тонкой пылью, припудрившей все вокруг. Мы поднялись до деревни, лежащей выше раскопок. И там нас поразили точно такие же домики, как и внизу, такие же переулочки, такие же крохотные площади. Деревня современных крестьян во всех деталях и в том же масштабе повторяла древний город, которому исполнилось 3,5 тысячи лет. Если подумать, то так и должно быть.

Стены выложены с любовью; архитектура домов напоминает архитектуру поздней минойской эпохи Крита, в частности применением известняка и деревянных колонн. Балки из древесины олив, расположенные в «стратегических точках» внешних и внутренних стен, доказывают, что на Тире, как и на Крите, строители освоили технику антисейсмического зодчества. Акротири, как, впрочем, и другие поселения на Крите и в Эгейском море, не раз ощущал на себе гнев «Колебателя земли» Посейдона.

Домики, иногда четырехэтажные, обмазаны землей, украшены лепкой и каменными плитами. Извилистые улочки вымощены. Кое-где сохранились остатки лестниц. В комнатах сохранилось множество предметов быта. Легко узнавались жилые помещения, ванные, домашние святилища, кладовые, мастерские (в частности, были найдены обломки ткацкого станка и многочисленные инструменты из бронзы). Однако почти совсем не оказалось драгоценностей и дорогих украшений. Если в Помпеях в пепле нашли около двух тысяч человеческих скелетов, то в Акротири не обнаружили ни одного. Значит, жители Тиры покинули остров до взрыва, уничтожившего минойскую цивилизацию.

Невозможно перечислить всю домашнюю утварь, которая была найдена, классифицирована и рассортирована археологами. Самыми любопытными предметами, пожалуй, были сита, украшенные замысловатыми спиралями; тазики с изображением ласточек; кувшины с росписью — ласточки в полете (черное тельце, красно-коричневая грудка, очень длинный хвост: несомненно, городская ласточка); ванны, украшенные резвящимися в волнах дельфинами; круглые жбаны с очень длинным носиком; горшки с декоративным мотивом из миртовых ветвей, листьев плюща, веточек каперсов, розовых кустов и т. п.

А всего тысячи ваз, амфор и различных предметов, извлеченных из-под пепла и пемзы. Все они были очищены, классифицированы, сфотографированы, зарисованы и разосланы по греческим музеям. Было найдено множество вещей с надписями — во всех случаях они были сделаны «линейным письмом А», что подтверждает (если такое подтверждение еще нужно) вероятную дату санторинской катастрофы — примерно 1500 год до н. э.

Судя по тому, что удалось узнать, — ведь прошло 35 веков — эвакуация проходила в два этапа: обитатели Санторина покинули остров после сильнейшего землетрясения; они возвратились на некоторое время и окончательно покинули родину, опасаясь мощного извержения вулкана. Отъезд состоялся скорее всего весной, во всяком случае до сбора урожая, ибо сосуды, предназначенные для хранения продуктов, были почти пусты.

Как бы то ни было, они уходили в спешке, однако не забыли захватить ценные предметы. В комнатах остались в беспорядке разбросанные вещи, которые они не смогли взять с собой на суда: ступки, жернова, лампы, свинцовые гири с делениями, каменные и глиняные вазы, ложки, рыболовные крючки, флаконы из-под парфюмерных изделий, разные керамические горшки… Из-под пепла выглядывают ряды амфор. Кое-где грудами сложены глиняные и каменные вазы. Здесь кубки для возлияний соседствуют с горшками, украшенными мотивами из ячменных колосьев; там — круглый столик, по-видимому предназначенный для религиозной службы, под ним чаши, куда верующие клали жертвоприношения; повсюду валяются либо бронзовые инструменты, либо чудесной красоты горшки, украшенные спиралями, либо вазы с «природными» декоративными мотивами (ласточки, аисты, рыбы, дельфины, белые лилии, стилизованные цветы, папоротники, травки шалфея, листики плюща, пальмовые ветки, гроздья роз, цветы крокуса, веточки вики…).

Из всех сокровищ, которые археологи очистили или очищают от пепла Санторина, самыми интересными, безусловно, являются настенные росписи. «Калипсо» поднимает якорь, оставляя за кормой пыльную Тиру (а ведь когда-то здесь были густые леса, зеленые луга, птицы, цветы и холодные чистые родники, но яростный вулкан лишил эту землю плодородия, выкрасив свое минеральное царство в коричневые, белые и серые тона). Я уношу с собой воспоминание о сказочных росписях, которые минойские художники выполнили на стенах. Теперь ими можно любоваться в Афинском музее. Краски, защищенные совершенно сухим вулканическим пеплом без примеси солей, кажется, были положены только вчера. (Увы, на открытом воздухе они быстро блекнут: пока еще не найден способ их надежной фиксации.)

Все детали фресок прорисованы с невероятной тонкостью. Здесь присутствуют все цвета палитры. Доминируют красные, — черные и белые, реже встречаются желтые, зеленые и синие. В штукатурке, на которую они нанесены, много обломков морских раковин. Нередко настенные панно лежат разбитыми на земле — археологи, восстанавливая их, работают, как с «мозаикой». 06-ломки имеют размеры от хлебной крошки до метра. Извлечены десятки квадратных метров фресок. Теперь их начинают соединять в одно целое: доктор Маринатос говорил, что для фресок Тиры нужен отдельный музей…

Одна из первых настенных росписей, найденных в Акротири, — так называемый Африканец. На ней изображен негр с огромным золотым кольцом в ухе на фоне пляжа и пальм, которые никогда не росли ни на Тире, ни на Крите. Комната, где было найдено это произведение искусства, служила скорее всего местом отправления культовых обрядов.

Но самой прекрасной фреской из найденных до сегодняшнего дня, безусловно, является «Синяя обезьяна». Это животное и еще несколько обезьян изображены в движении: они убегают по красным скалам вулкана после ограбления (таково предположение) сада; быть может, за ними гонятся собаки. Последнее животное в стаде оглянулось: его синяя голова, обрамленная черным контуром, удивительно выразительна, ресницы выписаны белой краской, на подбородке борода, глаз у обезьяны оранжевый, а ухо — розовое. По земле стелется целый ковер стилизованных цветов: гиацинты, крокусы, кустики мирта, тростник… В небо взмывают стремительные ласточки… Тема обезьяны типично минойская, встречается и на Крите, в частности в Кноссе, но, по мнению всех специалистов, «Синяя обезьяна» Тиры прекраснее остальных.

Еще одна фреска называется «Весна». На ней изображены ласточки в полете. Эта фреска великолепна своими весенними, только что распустившимися цветами (ирисы, крокусы, нарциссы, гиацинты), а также чудесными лилиями, по-видимому, из рода Liliumcandidum (сейчас это дикорастущее растение в Ливане, вероятно, оно произрастало на Крите в бронзовый век).

На фреске «Боксеры» — двое дерущихся детей шести и восьми лет, по-видимому, аристократического происхождения. Они обнажены — на теле только узкая набедренная повязка, а на голове синяя каскетка. Кожа у них охряного цвета, из-под головного убора выглядывают черные кудри. В той же комнате была найдена и другая настенная роспись, изображающая антилопу орикс (Oryxisa); этот вид ныне водится только в Восточной Африке, а когда-то, может быть, обитал и в Греции? Мало вероятно.

Длинное панно, обнаруженное в так называемом доме адмирала, изображает убегающих от львов оленей. По морю среди резвящихся дельфинов идут продолговатые корабли (египетского типа). Кое-кто считал, что панно изображает морскую битву, однако картина больше похожа на протокольную сцену — визит знатного египтянина к минойскому властителю… Или это иллюстрация к древней легенде, которая гласит, что первых обитателей Крита привели к острову дельфины…

«Калипсо» минует один из проходов кальдеры Санторина. Мы проходим мимо сидящих в утлых лодчонках ловцов губок. Этим людям пока еще удается вырвать у моря на скудное пропитание.

У них никуда не годные скафандры, и каждая группа разрабатывает свои собственные режимы декомпрессии. К 40 годам (если они не погибают в результате глубоких погружений) ловцы скрючены от артрита и частично парализованы. Но по-прежнему эти люди готовы платить такой ценой за ловлю губок.

Какой контраст с теми фресками, которые написали их предки! Куда сгинула великолепная критская цивилизация бронзового века, столь утонченная, столь богатая, столь фривольная, столь щедрая на выдумку, столь влюбленная в искусство и красоту — критяне были эстетами до кончиков ногтей! Трудно поверить, что бедные обитатели Тиры — прямые потомки легендарных предков — коммерсантов, пацифистов, спортсменов, свободных людей, которые предоставили женщинам такой статут, которого они не имели ни в одном античном (впрочем, и современном) обществе…

Жертва проклятия, забытая всеми до наших дней, блестящая минойская цивилизация живет лишь в мифологии, поэмах и легендах об Атлантиде. Сегодня она навечно вошла в память людскую.

Платон. «Тимей», «Критий»

Тимей

Критий. Послушай же, Сократ, сказание хоть и весьма странное, но, безусловно, правдивое, как засвидетельствовал некогда Солон, мудрейший из семи мудрецов . Он был родственником и большим другом прадеда нашего Дропида, о чем сам неоднократно упоминает в своих стихотворениях ; и он говорил деду нашему Критию — а старик, в свою очередь, повторял это нам, — что нашим городом в древности были свершены великие и достойные удивления дела, которые были потом забыты по причине бега времени и гибели людей; величайшее из них то, которое сейчас нам будет кстати припомнить, чтобы сразу и отдарить тебя, и почтить богиню в ее праздник  достойным и правдивым хвалебным гимном.

Сократ. Прекрасно. Однако что же это за подвиг, о котором Критий со слов Солона рассказывал как о замалчиваемом, но действительно совершенном нашим городом?

Критий. Я расскажу то, что слышал как древнее сказание из уст человека, который сам был далеко не молод. Да, в те времена нашему деду было, по собственным его словам, около девяноста лет, а мне, самое большее, десять . Мы справляли тогда как раз праздник Куреотис на Апатуриях и по установленному обряду для нас, мальчиков, наши отцы предложили награды за чтение стихов. Читались различные творения разных поэтов, и в том числе многие мальчики исполняли стихи Солона, которые в то время были еще новинкой. И вот один из сочленов фратрии, то ли впрямь по убеждению, то ли думая сделать приятное Критию, заявил, что считает Солона не только мудрейшим во всех прочих отношениях, но и в поэтическом своем творчестве благороднейшим из поэтов. А старик — помню это, как сейчас, — очень обрадовался и сказал, улыбнувшись: «Если бы, Аминандр, он занимался поэзией не урывками, но всерьез, как другие, и если бы он довел до конца сказание, привезенное им сюда из Египта, а не был вынужден забросить его из-за смут и прочих бед, которые встретили его по возвращении на родину!  Я полагаю, что тогда ни Гесиод, ни Гомер , ни какой-либо иной поэт не мог бы превзойти его славой». «А что это было за сказание, Критий?» — спросил тот. «Оно касалось, — ответил наш дед, — величайшего из деяний, когда-либо совершенных нашим городом, которое заслуживало бы стать и самым известным из всех, но по причине времени и гибели совершивших это деяние рассказ о нем до нас не дошел». «Расскажи с самого начала, — попросил Аминандр, — в чем дело, при каких обстоятельствах и от кого слышал Солон то, что рассказывал как истинную правду?»

Есть в Египте, — начал наш дед, — у вершины Дельты, где Нил расходится на отдельные потоки, ном, именуемый Саисским; главный город этого нома — Саис, откуда, между прочим, был родом царь Амасис . Покровительница города — некая богиня, которая по-египетски зовется Нейт, а по-эллински, как утверждают местные жители, это Афина: они весьма дружественно расположены к афинянам и притязают на некое родство с последними . Солон рассказывал, что, когда он в своих странствиях прибыл туда, его приняли с большим почетом; когда же он стал расспрашивать о древних временах сведущих среди жрецов, ему пришлось убедиться, что ни сам он, ни вообще кто-либо из эллинов, можно сказать, почти ничего об этих предметах не знает. Однажды, вознамерившись перевести разговор на старые предания, он попробовал рассказать им наши мифы о древнейших событиях — о Форонее, почитаемом за первого человека, о Ниобе и о том, как Девкалион и Пирра пережили потоп; при этом он пытался вывести родословную их потомков, а также исчислить по количеству поколений сроки, истекшие с тех времен . И тогда воскликнул один из жрецов, человек весьма преклонных лет : «Ах, Солон, Солон! Вы, эллины, вечно остаетесь детьми, и нет среди эллинов старца!» «Почему ты так говоришь?» — спросил Солон. «Вы все юны умом, — ответил тот, — ибо умы ваши не сохраняют в себе никакого предания, искони переходившего из рода в род, и никакого учения, поседевшего от времени. Причина же тому вот какая. Уже были и еще будут многократные и различные случаи погибели людей, и притом самые страшные — из-за огня и воды, а другие, менее значительные — из-за тысяч других бедствий . Отсюда и распространенное у вас сказание о Фаэтоне, сыне Гелиоса , который будто бы некогда запряг отцовскую колесницу, но не смог направить ее по отцовскому пути, а потому спалил все на Земле и сам погиб, испепеленный молнией. Положим, у этого сказания облик мифа, но в нем содержится и правда: в самом деле, тела, вращающиеся по небосводу вокруг Земли, отклоняются от своих путей, и потому через известные промежутки времени все на Земле гибнет от великого пожара. В такие времена обитатели гор и возвышенных либо сухих мест подпадают более полному истреблению, нежели те, кто живет возле рек или моря; а потому постоянный наш благодетель Нил и в этой беде спасает нас, разливаясь. Когда же боги, творя над Землей очищение, затопляют ее водами, уцелеть могут волопасы и скотоводы в горах, между тем как обитатели ваших городов оказываются унесены потоками в море; но в нашей стране вода ни в такое время, ни в какое-либо иное не падает на поля сверху, а напротив, по природе своей поднимается снизу. По этой причине сохраняющиеся у нас предания древнее всех прочих, хотя и верно, что во всех землях, где тому не препятствует чрезмерный холод или жар, род человеческий неизменно существует в большем или меньшем числе. Какое бы славное или великое деяние или вообще замечательное событие ни произошло, будь то в нашем краю или в любой стране, о которой мы получаем известия, все это с древних времен запечатлевается в записях, которые мы храним в наших храмах; между тем у вас и прочих народов всякий раз, как только успеет выработаться письменность и все прочее, что необходимо для городской жизни, вновь и вновь в урочное время с небес низвергаются потоки, словно мор, оставляя из всех вас лишь неграмотных и неученых. И вы снова начинаете все сначала, словно только что родились, ничего не зная о том, что совершалось в древние времена в нашей стране или у вас самих. Взять хотя бы те ваши родословные, Солон, которые ты только что излагал, ведь они почти ничем не отличаются от детских сказок. Так, вы храните память только об одном потопе, а ведь их было много до этого; более того, вы даже не знаете, что прекраснейший и благороднейший род людей жил некогда в вашей стране. Ты сам и весь твой город происходите от малого семени, оставленного этим родом, но вы ничего о нем не ведаете, ибо выжившие на протяжении многих поколений умирали, не оставляя по себе никаких записей и потому как бы немотствуя. А между тем, Солон, перед самым большим и разрушительным наводнением то государство, что ныне известно под именем Афин, было и в делах военной доблести первым, и по совершенству всех своих законов стояло превыше сравнения; предание приписывает ему такие деяния и установления, которые прекраснее всего, что нам известно под небом».

Услышав это, Солон, по собственному его признанию, был поражен и горячо упрашивал жрецов со всей обстоятельностью и по порядку рассказать об этих древних афинских гражданах.

Жрец ответил ему: «Мне не жаль, Солон; я все расскажу ради тебя и вашего государства, но прежде всего ради той богини , что получила в удел, взрастила и воспитала как ваш, так и наш город. Однако Афины она основала на целое тысячелетие раньше, восприняв ваше семя от Геи и Гефеста , а этот наш город — позднее. Между тем древность наших городских установлений определяется по священным записям в восемь тысячелетий. Итак, девять тысяч лет тому назад жили эти твои сограждане, о чьих законах и о чьем величайшем подвиге мне предстоит вкратце тебе рассказать; позднее, на досуге, мы с письменами в руках выясним все обстоятельства и по порядку.

Законы твоих предков ты можешь представить себе по здешним: ты найдешь ныне в Египте множество установлений, принятых в те времена у вас, и прежде всего, например, сословие жрецов, обособленное от всех прочих, затем сословие ремесленников, в котором каждый занимается своим ремеслом, ни во что больше не вмешиваясь, и, наконец, сословия пастухов, охотников и земледельцев; да и воинское сословие, как ты, должно быть, заметил сам, отделено от прочих, и членам его закон предписывает не заботиться ни о чем, кроме войны. Добавь к этому, что снаряжены наши воины щитами и копьями: этот род вооружения был явлен богиней, и мы ввели его у себя первыми в Азии, как вы — первыми в ваших землях. Что касается умственных занятий, ты и сам видишь, какую заботу о них проявил с самого начала наш закон, исследуя космос и из наук божественных выводя науки человеческие, вплоть до искусства гадания и пекущегося о здоровье искусства врачевать, а равно и всех прочих видов знания, которые стоят в связи с упомянутыми. Но весь этот порядок и строй богиня еще раньше ввела у вас, устроив ваше государство, а начала она с того, что отыскала для вашего рождения такое место, где под действием мягкого климата вы рождались бы разумнейшими на Земле людьми. Любя брани и любя мудрость, богиня избрала и первым заселила такой край, который обещал порождать мужей, более кого бы то ни было похожих на нее самое. И вот вы стали обитать там, обладая прекрасными законами, которые были тогда еще более совершенны, и превосходя всех людей во всех видах добродетели, как это и естественно для отпрысков и питомцев бога. Из великих деяний вашего государства немало таких, которые известны по нашим записям и служат предметом восхищения; однако между ними есть одно, которое превышает величием и доблестью все остальные. Ведь, по свидетельству наших записей, государство ваше положило предел дерзости несметных воинских сил, отправлявшихся на завоевание всей Европы и Азии, а путь державших от Атлантического моря. Через море это в те времена возможно было переправиться, ибо еще существовал остров, лежавший перед тем проливом, который называется на вашем языке Геракловыми столпами . Этот остров превышал своими размерами Ливию и Азию, вместе взятые, и с него тогдашним путешественникам легко было перебраться на другие острова, а с островов — на весь противолежащий материк, который охватывал то море, что и впрямь заслуживает такое название (ведь море по эту сторону упомянутого пролива являет собой всего лишь бухту с неким узким проходом в нее, тогда как море по ту сторону пролива есть море в собственном смысле слова, равно как и окружающая его земля воистину и вполне справедливо может быть названа материком). На этом-то острове, именовавшемся Атлантидой, возник великий и достойный удивления союз царей, чья власть простиралась на весь остров, на многие другие острова и на часть материка, а сверх того, по эту сторону пролива они овладели Ливией вплоть до Египта и Европой вплоть до Тиррении . И вот вся эта сплоченная мощь была брошена на то, чтобы одним ударом ввергнуть в рабство и ваши и наши земли, и все вообще страны по эту сторону пролива. Именно тогда, Солон, государство ваше явило всему миру блистательное доказательство своей доблести и силы; всех превосходя твердостью духа и опытностью в военном деле, оно сначала встало во главе эллинов, но из-за измены союзников оказалось предоставленным самому себе, в одиночестве встретилось с крайними опасностями и все же одолело завоевателей и воздвигло победные трофеи. Тех, кто еще не был порабощен, оно спасло от угрозы рабства; всех же остальных, сколько ни обитало нас по эту сторону Геракловых столпов, оно великодушно сделало свободными. Но позднее, когда пришел срок для невиданных землетрясений и наводнений, за одни ужасные сутки вся ваша воинская сила была поглощена разверзнувшейся землей; равным образом и Атлантида исчезла, погрузившись в пучину. После этого море в тех местах стало вплоть до сего дня несудоходным и недоступным по причине обмеления, вызванного огромным количеством ила , который оставил после себя осевший остров».

Критий

Критий. Хорошо тебе храбриться, любезный Гермократ, когда ты поставлен в задних рядах и перед тобою стоит другой боец. Ну, да тебе еще придется испытать мое положение. Что до твоих утешений и подбадриваний, то нужно им внять и призвать на помощь богов — тех, кого ты назвал, и других, особо же Мнемосину . Едва ли не самое важное в моей речи целиком зависит от той богини. Ведь если я верно припомню и перескажу то, что было поведано жрецами и привезено сюда Солоном , я почти буду уверен, что наш театр сочтет меня сносно выполнившим свою задачу. Итак, пора начинать, нечего далее медлить.

Прежде всего припомним, что, согласно преданию , девять тысяч лет назад была война между теми народами, которые обитали по ту сторону Геракловых столпов , и всеми теми, кто жил по сю сторону: об этой войне нам и предстоит поведать. Сообщается, что во главе последних вело войну наше государство, а во главе первых — цари острова Атлантиды; как мы уже упоминали, это некогда был остров, превышающий величиной Ливию и Азию , ныне же он провалился вследствие землетрясений и превратился в непроходимый ил, заграждающий путь мореходам, которые попытались бы плыть от нас в открытое море, и делающий плавание немыслимым . О многочисленных варварских племенах, а равно и о тех греческих народах, которые тогда существовали, будет обстоятельно сказано по ходу изложения, но вот об афинянах и об их противниках в этой войне необходимо рассказать в самом начале, описав силы и государственное устройство каждой стороны. Воздадим эту честь сначала афинянам и поведаем о них.

Как известно, боги поделили между собой по жребию все страны земли. Сделали они это без распрей : ведь неправильно было бы вообразить, будто боги не знают, что подобает каждому из них, или будто они способны, зная, что какая-либо вещь должна принадлежать другому, все же затевать об этой вещи распрю. Итак, получив по праву жребия желанную долю, каждый из богов обосновался в своей стране; обосновавшись же, они принялись пестовать нас, свое достояние и питомцев, как пастухи пестуют стадо . Но если эти последние воздействуют на тела телесным насилием и пасут скот посредством бича, то боги избрали как бы место кормчего, откуда удобнее всего направлять послушное живое существо, и действовали убеждением, словно рулем души, как им подсказывал их замысел. Так они правили всем родом смертных.

Другие боги получили по жребию другие страны и стали их устроять; но Гефест и Афина , имея общую природу, как дети одного отца, и питая одинаковую любовь к мудрости и художеству, соответственно получили и общий удел — нашу страну , по своим свойствам благоприятную для взращивания добродетели и разума; населив ее благородными мужами, порожденными землей , они вложили в их умы понятие о государственном устройстве. Имена их дошли до нас, но дела забыты из-за бедствий, истреблявших их потомков, а также за давностью лет. Ибо выживали после бедствий, как уже приходилось говорить, неграмотные горцы, слыхавшие только имена властителей страны и кое-что об их делах. Подвиги и законы предков не были им известны, разве что по темным слухам, и только памятные имена они давали рождавшимся детям; при этом они и их потомки много поколений подряд терпели нужду в самом необходимом и только об Этой нужде думали и говорили, забывая предков и старинные дела. Ведь занятия мифами и разыскания о древних событиях появились в городах одновременно с досугом, когда обнаружилось, что некоторые располагают готовыми средствами к жизни, но не ранее. Потому-то имена древних дошли до нас, а дела их нет. И тому есть у меня вот какое доказательство: имена Кекропа, Ерехтея, Ерихтония, Ерисихтона и большую часть других имен, относимых преданием к предшественникам Тесея , а соответственно и имена женщин, по свидетельству Солона, назвали ему жрецы , повествуя о тогдашней войне. Ведь даже вид и изображение нашей богини, объясняемые тем, что в те времена занятия воинским делом были общими у мужчин и у женщин и в согласии с этим законом тогдашние люди создали изваяние богини в доспехах, — все это показывает, что входящие в одно сообщество существа женского и мужского пола могут вместе упражнять добродетели, присущие либо одному, либо другому полу .

Обитали в нашей стране и разного звания граждане, занимавшиеся ремеслами и землепашеством; но вот сословие воинов божественные мужи с самого начала обособили, и оно обитало отдельно . Его члены получали все нужное им для прожития и воспитания, но никто ничего не имел в частном владении, а все считали все общим и притом не находили возможным что-либо брать у остальных граждан сверх необходимого; они выполняли все те обязанности, о которых мы вчера говорили в связи с предполагаемым сословием стражей. А о самой стране нашей шел достоверный и правдивый рассказ, из которого прежде всего явствовало, что ее границы в те времена доходили до Истма, а в материковом направлении шли до вершин Киферона и Парнефа и затем спускались к морю, имея по правую руку Оропию, а по левую — Асоп . Плодородием же здешняя земля превосходила любую другую, благодаря чему страна была способна содержать многолюдное войско, освобожденное от занятия землепашеством. И вот веское тому доказательство: даже нынешний остаток этой земли не хуже какой-либо другой производит различные плоды и питает всевозможных животных. Тогда же она взращивала все это самым прекрасным образом и в изобилии.

Но как в этом убедиться и почему нынешнюю страну правильно называть остатком прежней? Вся она тянется от материка далеко в море, как мыс, и со всех сторон погружена в глубокий сосуд пучины. Поскольку же за девять тысяч лет случилось много великих наводнений (а именно столько лет прошло с тех времен до сего дня), земля, во время подобных бедствий уносимая водой с высот, не встречала, как в других местах, сколько-нибудь значительной преграды, но отовсюду омывалась волнами и потом исчезала в пучине. И вот остался, как бывает с малыми островами, сравнительно с прежним состоянием лишь скелет истощенного недугом тела, когда вся мягкая и тучная земля оказалась смытой и только один остов еще перед нами. Но в те времена еще не поврежденный край имел и высокие многохолмные горы, и равнины, которые ныне зовутся каменистыми, а тогда были покрыты мягкой почвой, и обильные леса в горах. Последнему и теперь можно найти очевидные доказательства: среди наших гор есть такие, которые ныне взращивают разве только пчел, а ведь не так давно целы еще были крыши из кровельных деревьев, срубленных в этих горах для самых больших строений. Много было и высоких деревьев из числа тех, что выращены рукой человека, а для скота были готовы необъятные пажити, ибо воды, каждый год изливаемые от Зевса , не погибали, как теперь, стекая с оголенной земли в море, но в изобилии впитывались в почву, просачивались сверху в пустоты земли и сберегались в глиняных ложах, а потому повсюду не было недостатка в источниках ручьев и рек. Доселе существующие священные остатки прежних родников свидетельствуют о том, что теперешний рассказ об этой стране правдив.

Таким был весь наш край от природы, и возделывался он так, как можно ожидать от истинных, знающих свое дело, преданных прекрасному и наделенных способностями землепашцев, когда им даны отличная земля, обильное орошение и умеренный климат. Столица же тогда была построена следующим образом. Прежде всего расположение акрополя было совсем не таким, как теперь, ибо ныне его холм оголен и землю с него за одну ночь необычайным образом смыла вода, что произошло, когда одновременно с землетрясением разразился неимоверный потоп, третий по счету перед Девкалионовым бедствием . Но в минувшие времена акрополь простирался до Эридана и Илиса, охватывая Пикн, а в противоположной к Пикну стороне — гору Ликабет , притом он был весь покрыт землей, а сверху, кроме немногих мест, являл собой ровное пространство. Вне его, по склонам холма, обитали ремесленники и те из землепашцев, участки которых были расположены поблизости; но наверху, в уединении, селилось вокруг святилища Афины и Гефеста обособленное сословие воинов за одной оградой, замыкавшей как бы сад, принадлежащий одной семье. На северной стороне холма воины имели общие жилища, помещения для общих зимних трапез и вообще все то по части домашнего хозяйства и священных предметов, что считается приличным иметь воинам в государствах с обобщенным управлением, кроме, однако, золота и серебра: ни того, ни другого они не употребляли ни под каким видом, но, блюдя середину между пышностью и убожеством, скромно обставляли свои жилища, в которых доживали до старости они сами и потомки их потомков, вечно передавая дом в неизменном виде подобным себе преемникам . Южную сторону холма они отвели для садов, для гимнасиев и для совместных трапез, соответственно ею и пользуясь. Источник был один — на месте нынешнего акрополя; теперь он уничтожен землетрясениями, и от него остались только небольшие рудники кругом, но людям тех времен он доставлял в изобилии воду, хорошую для питья как зимой, так и летом. Так они обитали здесь — стражи для своих сограждан и вожди всех прочих эллинов по доброй воле последних; более всего они следили за тем, чтобы на вечные времена сохранить одно и то же число мужчин и женщин, способных когда угодно взяться за оружие, а именно около двадцати тысяч.

Такими они были, и таким образом они справедливо управляли своей страной и Элладой; во всей Европе и Азии не было людей более знаменитых и прославленных за красоту тела и за многостороннюю добродетель души.

Теперь речь пойдет об их противниках и о том, как шли дела последних с самого начала. Посмотрим, не успели ли мы позабыть то, что слышали еще детьми, и выложим наши знания перед вами, чтобы у друзей все было общим. Но рассказу нашему нужно предпослать еще одно краткое пояснение, чтобы вам не пришлось удивляться, часто слыша эллинские имена в приложении к варварам. Причина этому такова. Как только Солону явилась мысль воспользоваться этим рассказом для своей поэмы , он полюбопытствовал о значении имен и услышал в ответ, что египтяне, записывая имена родоначальников этого народа, переводили их на свой язык; потому и сам Солон, выясняя значение имени, записывал его уже на нашем языке. Записи эти находились у моего деда  и до сей поры находятся у меня, и я прилежно прочитал их еще ребенком. А потому, когда вы услышите от меня имена, похожие на наши, пусть для нас не будет в этом ничего странного: вы знаете, в чем дело. Что касается самого рассказа, то он начинался примерно так.

Сообразно со сказанным раньше боги по жребию разделили всю землю на владения — одни побольше, другие поменьше — и учреждали — для себя святилища и жертвоприношения. Так и Посейдон , получив в удел остров Атлантиду, населил ее своими детьми, зачатыми от смертной женщины, примерно вот в каком месте города: на равном расстоянии от берегов и в середине всего острова была равнина, если верить преданию, красивее всех прочих равнин и весьма плодородная, а опять-таки в середине этой равнины, примерно в пятидесяти стадиях  от ее краев, стояла гора, со всех сторон невысокая. На этой горе жил один из мужей, в самом начале произведенных там на свет землею, по имени Евенор, и с ним жена Левкиппа ; их единственная дочь звалась Клейто . Когда девушка уже достигла брачного возраста, а мать и отец ее скончались, Посейдон, воспылав вожделением, соединяется с ней; тот холм, на котором она обитала, он укрепляет, по окружности отделяя его от острова и огораживая попеременно водными и земляными кольцами (земляных было два, а водных — три) большей или меньшей величины, проведенными на равном расстоянии от центра острова, словно бы циркулем. Это заграждение было для людей непреодолимым, ибо судов и судоходства тогда еще не существовало. А островок в середине Посейдон без труда, как то и подобает богу, привел в благоустроенный вид, источил из земли два родника — один теплый, а другой холодный — и заставил землю давать разнообразную и достаточную для жизни снедь.

Произведя на свет пять раз по чете близнецов мужского пола, Посейдон взрастил их и поделил весь остров Атлантиду на десять частей, причем тому из старшей четы, кто родился первым, он отдал дом матери и окрестные владения, как наибольшую и наилучшую долю, и поставил его царем над остальными, а этих остальных — архонтами, каждому из которых он дал власть над многолюдным народом и обширной страной. Имена же всем он нарек вот какие: старшему и царю — то имя, по которому названы и остров, и море, что именуется Атлантическим, ибо имя того, кто первым получил тогда царство, было Атлант . Близнецу, родившемуся сразу после него и получившему в удел крайние земли острова со стороны Геракловых столпов вплоть до нынешней страны гадиритов, называемой по тому уделу, было дано имя, которое можно было бы передать по-эллински как Евмел, а на туземном наречии — как Гадир . Из второй четы близнецов он одного назвал Амфереем, а другого — Евэмоном, из третьей — старшего Мнесеем, а младшего Автохтоном, из четвертой — Еласиппом старшего и Мнестором младшего, и, наконец, из пятой четы старшему он нарек имя Азаэс, а последнему — Диапреп . Все они и их потомки в ряду многих поколений обитали там, властвуя над многими другими островами этого моря и притом, как уже было сказано ранее, простирая всю власть по сю сторону Геракловых столпов вплоть до Египта и Тиррении .

От Атланта произошел особо многочисленный и почитаемый род, в котором старейший всегда был царем и передавал царский сан старейшему из своих сыновей, из поколения в поколение сохраняя власть в роду, и они скопили такие богатства, каких никогда не было ни у одной царской династии в прошлом и едва ли будет когда-нибудь еще, ибо в их распоряжении было все, что приготовлялось как в городе, так и во всей стране. Многое ввозилось к ним из подвластных стран, но большую часть потребного для жизни давал сам остров, прежде всего любые виды ископаемых твердых и плавких металлов, и в их числе то, что ныне известно лишь по названию, а тогда существовало на деле: самородный орихалк , извлекавшийся из недр земли в различных местах острова. Лес в изобилии доставлял все, что нужно для работы строителям, а равно и для прокормления домашних и диких животных. Даже слонов на острове водилось великое множество, ибо корму хватало не только для всех прочих живых существ, населяющих болота, озера и реки, горы или равнины, но и для этого зверя, из всех зверей самого большого и прожорливого. Далее, все благовония, которые ныне питает земля, будь то в корнях, в травах, в древесине, в сочащихся смолах, в цветах или в плодах, — все это она рождала там и отлично взращивала. Притом же и всякий пестуемый человеком плод и злак, который мы употребляем в пищу или из которого готовим хлеб, и разного рода овощи, а равно и всякое дерево, приносящее яства, напитки или умащения, всякий непригодный для хранения и служащий для забавы и лакомства древесный плод, который мы предлагаем на закуску пресытившемуся обедом, — все это тогдашний священный остров под действием солнца порождал прекрасным, изумительным и изобильным . Пользуясь этими дарами земли, цари устроили святилища, дворцы, гавани и верфи и привели в порядок всю страну, придав ей следующий вид.

Прежде всего они перебросили мосты через водные кольца, окружавшие древнюю метрополию, построив путь из столицы и обратно в нее. Дворец они с самого начала выстроили там, где стояло обиталище бога и их предков, и затем, принимая его в наследство, один за другим все более его украшали, всякий раз силясь превзойти предшественника, пока в конце концов не создали поразительное по величине и красоте сооружение. От моря они провели канал в три плетра  шириной и сто футов глубиной, а в длину на пятьдесят стадиев вплоть до крайнего из водных колец — так они создали доступ с моря в это кольцо, словно в гавань, приготовив достаточный проход даже для самых больших судов. Что касается земляных колец, разделявших водные, то они прорыли каналы, смыкавшиеся с мостами, такой ширины, чтобы от одного водного кольца к другому могла пройти одна триера , сверху же они настлали перекрытия, под которыми должно было совершаться плавание: высота земляных колец над поверхностью моря была для этого достаточной. Самое большое по окружности водное кольцо, с которым непосредственно соединялось море, имело в ширину три стадия, и следовавшее за ним земляное кольцо было равно ему по ширине; из двух следующих колец водное было в два стадия шириной, и земляное опять-таки было равно водному; наконец, водное кольцо, опоясывавшее остров в самой середине, было в стадий шириной.

Остров, на котором стоял дворец, имел пять стадиев в диаметре; цари обвели этот остров со всех сторон, а также земляные кольца и мост шириной в плетр круговыми каменными стенами и на мостах у проходов к морю всюду поставили башни изворота. Камень белого, черного и красного цвета они добывали в недрах срединного острова и в недрах внешнего и внутреннего земляных колец, а в каменоломнях, где оставались двойные углубления, перекрытые сверху тем же камнем, они устраивали стоянки для кораблей. Если некоторые свойства постройки они делали простыми, то в других они забавы ради искусно сочетали камни разного цвета, сообщая им естественную прелесть; также и стены вокруг наружного земляного кольца они по всей окружности обделали в медь, нанося металл в расплавленном виде, стену внутреннего вала покрыли литьем из олова, а стену самого акрополя — орихалком, испускавшим огнистое блистание.

Обиталище царей внутри акрополя было устроено следующим образом. В самом средоточии стоял недоступный святой храм Клейто и Посейдона, обнесенный золотой стеной, и это было то самое место, где они некогда зачали и породили поколение десяти царей; в честь этого ежегодно каждому из них изо всех десяти уделов доставляли сюда жертвенные начатки. Был и храм, посвященный одному Посейдону, который имел стадий в длину, три плетра в ширину и соответственную этому высоту; в облике же постройки было нечто варварское. Всю внешнюю поверхность храма, кроме акротериев , они выложили серебром, акротерии же — золотом; внутри взгляду являлся потолок из слоновой кости, весь испещренный золотом, серебром и орихалком, а стены, столпы и полы сплошь были выложены орихалком. Поставили там и золотые изваяния: сам бог на колеснице, правящий шестью крылатыми конями, вокруг него — сто нереид на дельфинах (ибо люди в те времена представляли себе их число таким), а также и много статуй, пожертвованных частными лицами. Снаружи вокруг храма стояли золотые изображения жен и всех тех, кто произошел от десяти царей, а также множество прочих дорогих приношений от царей и от частных лиц этого города и тех городов, которые были ему подвластны. Алтарь по величине и отделке был соразмерен этому богатству; равным образом и царский дворец находился в надлежащей соразмерности как с величием державы, так и с убранством святилищ.

К услугам царей были два источника — родник холодной и родник горячей воды, которые давали воду в изобилии, и притом удивительную как на вкус, так и по целительной силе; их обвели стенами, насадили при них подходящие к свойству этих вод деревья и направили эти воды в купальни, из которых одни были под открытым небом, другие же, с теплой водой, были устроены как зимние, причем отдельно для царей, отдельно для простых людей, отдельно для женщин и отдельно для коней и прочих подъяремных животных; и каждая купальня была отделана соответственно своему назначению. Излишки воды они отвели в священную рощу Посейдона, где благодаря плодородной почве росли деревья неимоверной красоты и величины, а оттуда провели по каналам через мосты на внешние земляные кольца. На этих кольцах соорудили они множество святилищ различных божеств и множество садов и гимнасиев для упражнения мужей и коней, которые были расположены отдельно друг от друга на каждом из кольцевидных островов; в числе прочего посредине самого большого кольца у них был устроен ипподром для конских бегов, имевший в ширину стадий, а в длину шедший по всему кругу. По ту и другую сторону его стояли помещения для множества царских копьеносцев; но более верные копьеносцы были размещены на меньшем кольце, ближе к акрополю, а самым надежным из всех были даны помещения внутри акрополя, рядом с обиталищем царя. Верфи были наполнены триерами и всеми снастями, какие могут понадобиться для триер, так что всего было вдоволь. Так было устроено место, где жили цари. Если же миновать три внешние гавани, то там шла по кругу начинавшаяся от моря стена, которая на всем своем протяжении отстояла от самого большого водного кольца и от гавани на пятьдесят стадиев; она смыкалась около канала, входившего в море. Пространство возле нее было густо застроено, а проток и самая большая гавань были переполнены кораблями, на которых отовсюду прибывали купцы, и притом в таком множестве, что днем и ночью слышались говор, шум и стук.

Итак, мы более или менее припомнили, что было рассказано тогда о городе и о древнем обиталище. Теперь попытаемся вспомнить, какова была природа сельской местности и каким образом она была устроена. Во-первых, было сказано, что весь этот край лежал очень высоко и круто обрывался к морю, но вся равнина, окружавшая город и сама окруженная горами, которые тянулись до самого моря, являла собой ровную гладь; в длину она имела три тысячи стадиев, а в направлении от моря к середине — две тысячи. Вся эта часть острова была обращена к южному ветру, а с севера закрыта горами. Эти горы восхваляются преданием за то, что они по множеству, величине и красоте превосходили все нынешние: там было большое количество многолюдных селений, были реки, озера и луга, доставлявшие пропитание всем родам ручных и диких животных, а равно и леса, огромные и разнообразные, в изобилии доставлявшие дерево для любого дела. Такова была упомянутая равнина от природы, а над устроением ее потрудилось много царей на протяжении многих поколений. Она являла собой продолговатый четырехугольник, по большей части прямолинейный, а там, где его форма нарушалась, ее выправили, окопав со всех сторон каналом. Если сказать, каковы были глубина, ширина и длина этого канала, никто не поверит, что возможно было такое творение рук человеческих, выполненное в придачу к другим работам, но мы обязаны передать то, что слышали: он был прорыт в глубину на плетр, ширина на всем протяжении имела стадий, длина же по периметру вокруг всей равнины была десять тысяч стадиев. Принимая в себя потоки, стекавшие с гор, и огибая равнину, через которую он в различных местах соединялся с городом, канал изливался в море. Выше по течению от него были прорыты прямые каналы почти в сто футов шириной, которые шли по равнине и затем снова стекали в канал, шедший к морю, причем отстояли друг от друга на сто стадиев. Соединив их между собой и с городом кривыми протоками, по ним переправляли к городу лес с гор и разнообразные плоды. Урожай они снимали по два раза в год, зимой получая орошение от Зевса, а летом отводя из каналов воды, источаемые землей.

Что касается числа мужей, пригодных к войне, то здесь существовали такие установления: каждый участок равнины должен был поставлять одного воина-предводителя, причем величина каждого участка была десять на десять стадиев, а всего участков насчитывалось шестьдесят тысяч; а то несчетное число простых ратников, которое набиралось из гор и из остальной страны, сообразно числу участков распределялось между предводителями. В случае войны каждый предводитель обязан был поставить шестую часть боевой колесницы, так чтобы всего колесниц было десять тысяч, а сверх того, двух верховых коней с двумя всадниками, двухлошадную упряжку без колесницы, воина с малым щитом, способного сойти с коня и биться в пешем бою, возницу, который правил бы обоими конями упряжки, двух гоплитов, по два лучника и пращника, по трое камнеметателей и копейщиков, по четыре корабельщика, чтобы набралось достаточно людей на общее число тысячи двухсот кораблей. Таковы были относящиеся к войне правила в области самого царя; в девяти других областях были и другие правила, излагать которые потребовало бы слишком много времени.

Порядки относительно властей и должностей с самого начала были установлены следующие. Каждый из десяти царей в своей области и в своем государстве имел власть над людьми и над большей частью законов, так что мог карать и казнить любого, кого пожелает; но их отношения друг к другу в деле правления устроялись сообразно с Посейдоновыми предписаниями , как велел закон, записанный первыми царями на орихалковой стеле, которая стояла в средоточии острова — внутри храма Посейдона. В этом храме они собирались то на пятый, то на шестой год, попеременно отмеривая то четное, то нечетное число, чтобы совещаться об общих заботах, разбирать, не допустил ли кто-нибудь из них какого-либо нарушения, и творить суд. Перед тем как приступить к суду, они всякий раз приносили друг другу вот какую присягу: в роде при святилище Посейдона на воле разгуливали быки; и вот десять царей, оставшись одни и, вознесши богу молитву, чтобы он сам избрал для себя угодную жертву, приступали к ловле, но без применения железа, вооруженные только палками и арканами, а быка, которого удалось изловить, подводили к стеле и закалывали над ее вершиной так, чтобы кровь стекала на письмена. На упомянутой стеле помимо законов было еще и заклятие, призывавшее великие беды на головы того, кто их нарушит. Принеся жертву по своим уставам и предав сожжению все члены быка, они растворяли в чаше вино и бросали в него каждый по сгустку бычьей крови, а все оставшееся клали в огонь и тщательно очищали стелу. После этого, зачерпнув из чаши влагу золотыми фиалами и сотворив над огнем возлияние, они приносили клятву, что будут чинить суд по записанным на стеле, законам и карать того, кто уже в чем-либо преступил закон, а сами в будущем по доброй воле никогда не поступят противно написанному и будут отдавать и выполнять лишь такие приказания, которые сообразны с отеческими законами. Поклявшись такой клятвой за себя самого и за весь род своих потомков, каждый из них пил и водворял фиал на место в святилище бога, а затем, когда пир и необходимые обряды были кончены, наступала темнота и жертвенный огонь остывал, все облачались в прекраснейшие иссиня-черные столы, усаживались на землю при. клятвенном огневище и ночью, погасив в храме все огни, творили суд и подвергались суду, если кто-либо из них нарушил закон; закончив суд, они с наступлением дня записывали приговоры на золотой скрижали и вместе с утварью посвящали богу как памятное приношение.

Существовало множество особых законоположений о правах каждого из царей, но важнее всего было следующее: ни один из них не должен был поднимать оружия против другого, но все обязаны были прийти на помощь, если бы кто-нибудь вознамерился свергнуть в одном из государств царский род, а также, по обычаю предков, сообща советоваться о войне и прочих делах, уступая верховное главенство царям Атлантиды. Притом нельзя было казнить смертью никого из царских родичей, если в совете десяти в пользу этой меры не было подано свыше половины голосов.

Столь великую и необычайную мощь, пребывавшую некогда в тех странах, бог устроил там и направил против наших земель, согласно преданию, по следующей причине. В продолжение многих поколений, покуда не истощилась унаследованная от бога природа, правители Атлантиды повиновались законам и жили в дружбе со сродным им божественным началом: они блюли истинный и во всем великий строй мыслей, относились к неизбежным определениям судьбы и друг к другу с разумной терпеливостью, презирая все, кроме добродетели, ни во что не ставили богатство и с легкостью почитали чуть ли не за досадное бремя груды золота и прочих сокровищ. Они не пьянели от роскоши, не теряли власти над собой и здравого рассудка под воздействием богатства, но, храня трезвость ума, отчетливо видели, что и все это обязано своим возрастанием общему согласию в соединении с добродетелью, но, когда это становится предметом забот и оказывается в чести, оно же идет прахом, а вместе с ним гибнет и добродетель. Пока они так рассуждали, а божественная природа сохраняла в них свою силу, все их достояние, вкратце нами описанное, возрастало. Но когда унаследованная от бога доля ослабла, многократно растворяясь в смертной примеси, и возобладал человеческий нрав, тогда они оказались не в состоянии долее выносить свое богатство и утратили благопристойность. Для того, кто умеет видеть, они являли собой постыдное зрелище, ибо промотали самую прекрасную из своих ценностей; но неспособным усмотреть, в чем состоит истинно счастливая жизнь, они казались прекраснее и счастливее всего как раз тогда, когда в них кипела безудержная жадность и сила.

И вот Зевс, бог богов, блюдущий законы, хорошо умея усматривать то, о чем мы говорили, помыслил о славном роде, впавшем в столь жалкую развращенность, и решил наложить на него кару , дабы он, отрезвев от беды, научился благообразию. Поэтому он созвал всех богов в славнейшую из своих обителей, утвержденную в средоточии мира, из которой можно лицезреть все причастное рождению, и обратился к собравшимся с такими словами…

Карта острова Дия

Остров Крит

Геологическая карта острова Тира и его профиль