Как и говорил Кривошеин Шульгину, Русская армия пыталась вырваться из Крыма, и не только набегами. Благоприятная ситуация для нее была вызвана начавшимся в конце апреля 1920 года наступлением польских войск. Красным на некоторое время стало не до Крыма. Им удалось переломить ситуацию и не только остановить польский натиск, но и самим перейти в наступление. К началу августа 1920 года речь уже шла о судьбе Варшавы. Во многом ее судьба решалась в Причерноморье, где в июле – августе наступали врангелевцы.

Сейчас трудно сказать, чем закончилась бы Варшавская битва и имело бы место «чудо на Висле», если бы резервы красных в августе 1920 года не вели бы отчаянные бои за Каховский плацдарм. Получи командующий советским Западным фронтом М.Н. Тухачевский в решающий момент Варшавской битвы резервы, скажем, латышских стрелков, сражавшихся против Врангеля под Каховкой, исход советско-польской войны мог бы быть совсем иным.

После спасения Варшавы и поражения Красной Армии, вопреки обещаниям, данным Врангелю, поляки заключили перемирие с большевиками. После этого положение Русской армии стало безнадежным.

28 октября части Южного фронта красных под командованием М.В. Фрунзе перешли в контрнаступление с большим трудом смогли к 3 ноября отойти в Крым, где закрепилась на подготовленных рубежах обороны.

Но знаменитый Перекоп красные смогли преодолеть, пусть и с тяжелейшими потерями. После этого Русской армии оставалось лишь эвакуироваться. Даже падение Крыма и эвакуация оттуда белых войск и гражданских, не желавших оставаться под красной властью, не остановили процесса торговли.

Борис Павлов вспоминал, как с приятелем запасал продукты, готовясь к эвакуации:

«Знакомых у меня в Феодосии не было, за исключением семьи нашего полкового адъютанта. Она ютилась в товарном вагоне на станции, на комнату в городе средств не было. Они очень нуждались, ведь семьи белых офицеров были совершенно не обеспечены. И тем не менее, зная, что нас плохо кормят и что я всегда голодный, у них неизменно находился лишний кусок чего-нибудь, чтобы угостить меня.

Для нас было громадным удовольствием сходить в цирк или кино. Но для этого нужны были деньги, а у нас они водились редко. Выручала “толкучка”, ставшая в те годы местом, где можно было все продать, но далеко не все купить. Туда мы несли и продавали за бесценок часто самые необходимые вещи из нашего скромного гардероба, по легкомыслию молодости совершенно не думая о том, что мы будем делать без них завтра. После “сделки” там же можно было полакомиться жирными чебуреками, которые татары тут же жарили на своих мангалах. Здесь я впервые попробовал жареную кукурузу, так называемый американский “popcorn”. Он жарился на больших сковородах прямо на улице…

Помню эти сумбурные, полные крупных и мелких переживаний, предотъездные дни. На наше счастье, холода спали и наступила серая, но довольно теплая, крымская осенняя погода. Мой приятель Ваня, с которым у меня был уговор, что все съестное, которое мы достаем и покупаем, будет нами делиться по-братски пополам, будучи по природе человеком хозяйственным и практичным, считал, что в этот дальний путь мы должны запастись продовольствием. Поэтому мы довольно много времени провели на толкучке, стараясь подороже продать то, что имели, и на вырученные деньги купить продуктов. Деньги белых, так называемые “колокольчики”, падали в цене с каждым часом, но все-таки еще ходили. Нужно удивляться оптимизму спекулянтов, продававших свой товар за деньги побежденной, уходящей в неизвестность армии. Стараясь купить подешевле, мы чересчур долго выбирали и торговались. Дождались того, что немногое, что было на базаре, было распродано. Удалось только купить большую связку копченых скумбрий. Так мы и остались с потерявшими всякую ценность “колокольчиками”. Как воспоминание о тех днях, у меня до сих пор хранится одна из тех феодосийских ассигнаций.

Но под конец нам все-таки повезло. Возвращаясь с толкучки и проходя мимо вокзала, мы увидели толпу людей. Как не пойти и не поинтересоваться, в чем дело! Оказалось, раздают хлеб. Два товарных вагона были нагружены хлебом для отправки на фронт. Но выяснилось, что на фронт посылать уже поздно, и было приказано раздать его уезжающим. Получили каждый по большой буханке свежего, чуть ли не теплого хлеба. Это сразу ощутимо пополнило наши продовольственные запасы и до некоторой степени окупило неудачу наших финансовых операций на толкучке…

Побывали мы с приятелем и на складах. Я, переживший новороссийскую эвакуацию и видевший, сколько добра там было брошено, думал, что и в Феодосии будет нечто подобное. Но оказалось, что склады здесь бедные, маленькие и, к нашему огорчению, пустые. Только в одном из них нашли почему-то здесь очутившиеся два немецких ранца, добротных, из телячьей кожи, шерстью наверх. Они, наверное, попали сюда во время Гетманщины, когда Крым был оккупирован немцами. Эти ранцы потом нам долго и верно служили. Случайно мы купили несколько фунтов душистого желтого табаку. В те времена в Феодосии была знаменитая на всю Россию табачная фабрика Стамболи. Надеялись потом выменять табак на что-нибудь съестное. Выменять его не удалось, но я, который до этого времени не курил, здесь начал баловаться. С этого и началось» [100] .

Интересно, на что осенью 1920 года рассчитывали торговцы в Феодосии, принимавшие белые «колокольчики» и дававшие за нее табак и копченую скумбрию? Неужели рассчитывали на то, что при красных в ходу будут деньги их классовых врагов, или белые скоро вернутся? А может быть, это была просто какая-то инерция мышления?

16 ноября Фрунзе телеграфировал Ленину: «Сегодня нашей конницей взята Керчь. Южный фронт ликвидирован». Гражданская война в Европейской части России была завершена.