Хорошо ли, плохо ли показана в этой книге судьба еще одного солдата той долгой, страшной войны, которую принято называть Великой Отечественной, судить не нам. А судьбу нашего героя, по сравнению с тем, что было в том самом 1418-дневном побоище, можно считать, помимо прочего, счастливой.

Да, на его теле война оставила рубцы от двенадцати пулевых и осколочных ранений, из которых на девять найдено нами документальное подтверждение. Да, он трижды был сотрясен контузией, до конца дней своих носил на себе следы еще от десятка колотых, рваных ранений, полученных в штыковом бою. Но, несмотря ни на что, остался жив и, как писал один наш местный журналист о своей первой встрече с только что прибывшим фронтовиком, на лице его не заметно было "ни тени усталости, ни следов тяжких переживаний, наоборот, веришь в то, что его ждет полнокровная жизнь до старости". Не удивляйтесь этим словам: он не хромал, у него руки и ноги были целые, голова не была покрыта белыми сединами. Случилось так, что Федора Матвеевича, как вылечился от последнего ранения, прямо из госпиталя забрали в школу сержантского состава 15-й Московской стрелковой дивизии, где служил с апреля по август 1945 года командиром отделения 174-го стрелкового полка. Казалось бы, времени прийти в себя было предостаточно. Все пережитое на фронте не так-то просто отпускало даже таких, как Охлопков. Он, уже будучи в родных местах, при внезапном виде крови на обычном зайце, ловил себя на том, что, как помимо воли, его рука хватается за рукоять охотничьего ножа. Иногда, после каких-то нежелательных встреч и волнений, напоминавших фронтовую жизнь, снились такие кошмары, что вместо снотворного приходилось ему прибегать к зеленому змию, которого на фронте из-за чувства самосохранения всячески избегал.

Воина-победителя окончательно могли бы успокоить почести, оказанные ему на пути следования: в Иркутске, в столице республики, затем в Чурапче и Ытык-Кюеле. К тому же еще в свой Крест-Хальджай приехал с подаренными генералами ружьями, в костюме и при часах. Но он не мог предаваться радостям жизни. Он увидел в колхозе такую безысходность, такую нищенскую жизнь, что на первых порах не знал куда деваться. Оказывается, пока шла война, тут многие умерли от голода и болезней, каждый четвертый харкал кровавой слизью, женщины так исхудали и состарились от постоянного недоедания и изнурительного труда, что смотреть на них было и больно, и тяжко. Позже Федор узнает, что в районе во время тех страшных четырех засушливых лет военного лихолетья умерло голодной смертью более тысячи людей.

Тогда он, может быть впервые за свои 37 лет, сполна ощутил как тяжело и страшно начинать жизнь снова с борьбы с непросветной нуждой. Как колхознику, карточки на хлеб и другой харч ему не полагались, и счастливчик, уцелевший в ужасной войне, пошел не в менее ужасный колхоз, который давал на трудодни почти ничего, чтобы заработать хоть что-то на семью и на себя. В ту зиму вдруг поехал к двоюродному брату, в село Томпо, что находилось среди гор в трехстах километрах от Крест-Хальджая. То ли захотел навестить своего сородича, то ли задумал остаться там и чуть подзаработать — об этом сам никогда ничего не говорил. Смалодушничал? Возможно. Тогда этот был первый и последний случай его сделки с жизнью.

В общем-то, Ф. М. Охлопков был из той породы людей, которые ни в каких обстоятельствах хитрить да ловчить или выгадывать да под себя грести не умели и не хотели. Он, имея семью из 12–13 едоков, как бы ни приспичила нужда, не просил помощи ни у родственников, ни у государства. Правда, кто-то из его ребятишек, как сын или дочь матери-героини, пользовался интернатским пайком. Будучи депутатом Верховного Совета СССР, сам работал в течение 6–7 лет руководителем в двух-трех организациях районного масштаба, а жил в обычной коммунальной квартире. В дни празднования 20-летия Дня Победы стал, наконец-то, Героем Советского Союза, в 1968 году широко отмечалось его 60-летие. В том и другом случае на его имя поступило немало подарков. Часть их — по его понятиям «лишних» — раздавал родственникам, близким людям или просто знакомым без всякой корысти.

Что это? Святая простота или безбожная расточительность? Видимо, не то и не другое. Как успели сами заметить, он не чурался любого труда: когда нужно кузнечил, при надобности отлично владел и топором. До войны настолько увлекся трудом в коллективном хозяйстве, что так и не нашел времени сколотить домик для своей семьи. После войны четыре года бегал в депутатах. По свидетельству его друга и неофициального помощника, калеки войны, бывшего военного летчика Г. Т. Табунанова, в первый же год Охлопков исписал все листы своего депутатского блокнота. Так, и тут всего себя отдавал делу, а для себя, как всегда, не добивался ничего.

В поисках объяснения мотивов подобного его поведения, я почему-то вспоминаю шолоховского Нагульнова. Правда, Охлопков не литературный герой и не был таким бесшабашным как тот, но у них нахожу схожие черты — прямоту, фанатичную веру в светлое будущее, которое преподносилось тогда в облике социализма — единственного социально-справедливого общества для трудящихся. Помните, как Нагульнов, готовясь к мировой революции, с какой бесплодной натугой настойчиво изучал английский язык? Охлопкова же, когда ему было всего двадцать лет, земляки выбрали председателем первого своего коллективного хозяйства, так называемого товарищества по совместной обработке земли. Дело было новое и старики, видимо, выжидая время, сочли уместным выдвинуть именно его — доброго, веселого малого, чистого от всех житейских грехов, вдобавок комсомольца. А он, как рыцарь без страха и упрека, свое назначение воспринял как должное. Ему уже тогда казалось, что чуть ли единственным препятствием торжества новой культурной, зажиточной жизни является веками устоявшаяся привычка крестьянина-единоличника жить для себя, перспективами лишь своего хозяйства и он приобретение личного счастья через всеобщее благополучие окружающих, через коллективный труд воспринял как заповедь. Впоследствии у Охлопкова постепенно, исподволь сложилось убеждение жить просто и без притязаний. Когда было трудно, не хныкал, никогда ни на кого злобу не таил, ни себе, ни близким лишнего не брал, привилегий не искал. Это был кристально честный человек.

Другое дело, как все это воспринималось теми же окружающими. Люди и тогда были разные. Одни видели в нем чудака, который не то, что гонится за добром, а, как говорится в якутской поговорке, сам катится от золотого котелка, то есть сам убегает от собственного счастья. Другие насмехались над ним по поводу того, что у него орденов полная грудь, а живет как нищий.

Что ответишь на это? Как изрекает не менее распространенная поговорка, не заткнешь рот людской. Да, Охлопков почти лет десять в прямом смысле слова бедствовал, одевался и питался значительно хуже многих односельчан. Зато худо-бедно росли у него дети. Они сейчас имеют высшее и среднее специальное образование и все, по нынешним понятиям, вышли в люди. По свидетельству стариков, он сам с мальчишеских лет любил возиться с детьми, присматривать за ними и опекать их, и в зрелом возрасте эту любовь перенес на своих детей. Дети у него были не только предметом забот и хлопот, но и источником радости и по существу смыслом всей его жизни.

Еще скажу, что Охлопков везде умел блюсти свое человеческое достоинство также естественно и просто, как жил, без бравады, в то же время без излишнего скромничания. Когда присвоили ему звание Героя, во всех торжествах вел себя должным образом, не впадая ни в суету, ни в чрезмерное ликование. Словом, в этом человеке уживались воедино обычная человеческая скромность и рыцарская готовность к участию во всех нужных людям делах. И руководство Томпонского района в полной мере использовало самого Охлопкова и его Золотую Звезду. От имени Героя, как при бытности его депутатства, стали отправляться прошения в различные инстанции, сам, как порученец, летал то в Якутск, то в Москву, по заданию обкома ВЛКСМ разъезжал по районам республики, встречался с молодежью, бывал в школах. Он не находил неуместным противиться даже быть украшением стола на всяких торжествах или приемах важных для начальства гостей. Вот это безотказность и ускорила его кончину. На фронте шел без оглядки на любое задание и всегда оказывался в победителях благодаря своим исключительным качествам, таким, как смекалка и выдержка, дерзость и отвага. А тут, полагая, что совершается нужное людям дело, только подрывал свое и без того расшатанное здоровье.

На свете нет ничего вечного. Со временем многое забудется из биографии героя и он чаще всего будет вспоминаться, видимо, как выдающийся снайпер, уничтоживший из обычной русской трехлинейки своих противников в количестве, равном целому батальону. Приводимая в печати цифра — 429 — конечно, феноменальная. Однако тут же оговоримся, что в эту цифру не вошло число уничтоженных им фашистов, когда тот в течение восьми месяцев был пулеметчиком и автоматчиком. Известно, что только в двух боях пулеметчик Охлопков истребил более сорока своих врагов. И сдается мне, если как-то регистрировался бы его общий счет, то вряд ли уместился в пределах одной тысячи.

Но здесь тот случай, когда важен не столько результат, сколько сама личность стрелка. И на фронте, и на родине многие видели в нем меткого да ловкого охотника, чем снайпера с уникальным даром интуитивного предугадывания поведения противника на поле сражения. Люди без подобного дара в снайпинге долго не продерживались, хотя за короткое время добивались внушительных результатов. В подтверждение своего утверждения, по старой привычке, сошлюсь на командиров высшего ранга, без сомнения компетентных в военных делах. Маршал И. С. Конев назвал Охлопкова "великим снайпером земли российской". А другой маршал И. X. Баграмян, как бы расшифровывая эти слова, писал об Охлопкове"…Это был редкостный мастер меткого огня, который действовал с одинаковым успехом и в обороне, и в наступлении". К тому же читатель знает, как бил он из противотанкового оружия, пулемета и автомата. Он мог вести огонь из 45,-миллиметрового орудия или миномета. И вряд ли сыщется второй такой разносторонний меткий стрелок из числа участников Отечественной войны.

Отзыв двух крупных военных деятелей — это дань признания ими заслуг Охлопкова-воина. Но Федора Матвеевича уважали и ценили не в меньшей мере и как человека, что нам особенно важно и дорого. Тут опять-таки не могу не сослаться на два человеческих документа, показывающих, кем был Охлопков для товарищей по оружию и кем являлся в свое время для молодежи.

Вот первое письмо:

"Здравствуй дорогой, фронтовой друг мой… Ну как не поздравить и не написать тебе это письмо? Когда услышал по радио о тебе, заплакал то ли от радости, то ли от того, что мой друг остался жив… Если дойдет мое письмо, то пиши все подробно о себе. Буду ждать ответа больше, чем от брата".

Это письмо Охлопкову пришло в тот знаменательный для него май 1965 года от его однополчанина, известного по книге снайпера Сухова Бориса Васильевича из Башкирии.

Вот отрывки из письма человека, знавшего Охлопкова лишь по газетным вырезкам:

"Здравствуйте, уважаемый Федор Матвеевич! К вам обращается незнакомый Вам Атласов. Я искренне рад тому, что звание Героя Советского Союза присвоено человеку, которым я восхищался в школьные годы и не перестаю восхищаться и теперь…

Я — геолог. Работаю на Чукотке более десяти лет. Полюбил этот суровый, но приветливый край. В том, что я выбрал правильный путь (я шел по другому пути), в этом большая заслуга принадлежит Вам, дорогой Федор Матвеевич. Я об этом не мог не писать Вам".

Под письмом стоит подпись: "С низким поклоном Бустенгин Атласов. 12 мая 1965 г. Чукотка".

Так, Федор Матвеевич Охлопков, как воин и человек снискал всеобщее уважение народа и был его всеобщим любимцем. Для якутов он национальный герой, а для советского народа — воин, вобравший в себе традиционно положительные качества солдата русской армии как благородство, твердость духа, честность. И хочется, чтобы в наше время эти нужные всем человеческие качества проснулись бы у народа с новой силой.

Будем же добры друг к другу. Скажете — наивно? Ну и что ж. Если Федор Матвеевич на самом деле, по нашим меркам, был наивен и слишком прост, то он от этого, прямо скажем, ничего и не теряет, потому что человека светлого и чистого как он сейчас встречаем, к сожалению, все реже. Не лучше ли быть, помимо всего прочего, немного наивнее и добрее, чем жестким и злобствующим как многие сейчас.

Чего греха таить, совсем уже перестали уважать ветеранов войны, как будто они перед нами в чем-то виноваты. Иногда, в угаре неумного стремления к переоценке ценностей, кроме всего прочего, ворчим: "это обманутое поколение", "лучше оно проиграло бы эту войну".

Между прочим жизнь сама — это сплошная память. Она не забывает и плохое, и хорошее. Она в раздаче счастья скупа. И человек в конечном итоге наживает то, чего заслужил. А история, даже разрушив здание того или иного общества, его кирпичики так просто не раскидывает, а как бы сортирует и, рассортировав наиболее заметные, крепкие из них с положительной или отрицательной отметиной, как вечную память, раскладывает в своих анналах. Без такой памяти народ не может жить и развиваться.

И хотел бы закончить свою повесть с предоставлением слова ее герою. Еще при жизни Федора Матвеевича, 10 июня 1965 года, в газете "Социалистическая Якутия" была опубликована его статья. Она называлась "Слово молодым".

Вот что было сказано в том обращении к молодому поколению, то есть к нам тоже:

"Радостным и светлым был для каждого советского человека праздник двадцатилетия Победы нашего народа в Великой Отечественной войне. Для меня, бывшего фронтовика, он был радостным вдвойне. С огромным волнением я получил известие о том, что мне присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Нет слов, чтобы выразить сердечную благодарность Советскому правительству, нашему великому народу. В то же время считаю, что эта почетная награда является достойной оценкой мужества и отваги сотен и тысяч якутян, сражавшихся на фронтах великой войны. Они — люди моего поколения, ваши старшие братья, отцы и деды. Они родственники и близкие люди нашей сегодняшней молодежи. Они ценой жизни отстояли свободу Отчизны, счастье и радость созидания.

Путь, который я прошел в жизни, похож на сотни и тысячи жизней тех, кто умирал в боях, и тех кто вернувшись с фронта, трудится сейчас на заводах, фабриках, стройках, совхозных и колхозных полях.

Слов нет, что обширна наша Якутия, необъятны просторы России-матушки, по сравнении с ними бесконечно мал мой родной Крест-Хальджай. Но никогда не задумывался над тем, что я уроженец где-то затерянного медвежьего уголка. Ведь любой человек, где бы ему суждено было родиться, появляется на этот свет, чтобы жить, трудиться и бороться достойно.

Жили мои родители в маленьком таежном аласе. Нелегка была их бедняцкая доля. Голод, нужда, постоянная забота о том, как покормить семью, всегда преследовали их. Отец мой, Матвей Петрович Охлопков, рано покинул свой родной Крест-Хальджай и поселился в Жехсогонском наслеге. Здесь женился. Его первенец — мой старший брат (его зовут тоже Федором) провел незабываемые годы с Платоном Алексеевичем Слепцовым — Ойунским, ставшим впоследствии известным писателем. Их большая, крепнувшая дружба прервалась когда Федору было пятнадцать лет. В тот голодный, засушливый год умерла жена и отец с сыном вынужден был уехать обратно а Крест-Хальджай. Здесь отец женился вторично, на этот раз на дочери Петра Чирикова Евдокии, из соседнего наслега Мегино-Алданцев. От нее родился я, родились сестра Мария, младший брат Иван. В семь лет я потерял мать, а в двенадцать — отца. Кормильцем большой семьи стал Федор. Это он нас вывел в люди.

Мое трудное детство небогато воспоминаниями. Но навсегда запомнил рассказы старшего брата о Платоне Ойунском и гордился тем, что этот большой человек был близким другом нашей семьи, нашим земляком. Помню Александра Федоровича Попова и Михаила Егоровича Кустурова, уроженцев Крест-Хальджая.

Всего несколько раз видел Александра Федоровича, крупного революционера, соратника Аммосова и Ойунского, но облик его запомнился очень ярко. Он во многом себе отказывал. Не ложился ночью спать в приготовленную для него постель. Дремал, расстелив на полу свою шинель. Нас, детей это удивляло. Только потом мы поняли, что делал он это для того, чтобы закалить себя, иметь возможность работать и бороться за дело революции в любых трудных условиях.

И Михаил Егорович был таким же удивительным человеком. Как некогда Ломоносов, убежал из родного села, на пароходе добрался до Якутска. И сделал это лишь для того, чтобы учиться. Он первым из крестхальд-жайцев, получив высшее образование, стал видным в республике работником.

Можно вспомнить еще очень многое. Но то, что я рассказал выше, имело большое значение на моем жизненном пути. Детство, юность — самая прекрасная пора в жизни каждого человека. Прекрасная тем, что она не только пора беззаботных увеселений, но и тем, что в эти годы черта за чертой складывается характер человека, будущего труженика, борца.

Неоспоримо, что труд и война несовместимы. Труд — созидает, война разрушает. Но тот, кто любит трудиться, тому и на войне легко. В самом деле, пуля врага быстрее настигает того, кто после трудных боев и походов поленился вырыть для себя окоп.

Словом любовь к труду самое необходимое для человека качество. Он закаляет нас, делает выносливыми, дисциплинированными, полезными для общества.

На фронте и после возвращения на Родину меня часто спрашивали о том, как я выходил живым из многих битв. Трудно ответить, но уверен в одном, что меня выручало честное и добросовестное исполнение долга. На фронте в июле 1942 года я вступил в партию коммунистов. Тогда я дал вторую, после военной присяги, клятву верно служить Отечеству. И всегда стремился быть верным ей.

Рядом со мной воевали тысячи людей: дети разных народов нашей Родины. Многие из них пали в огне сражений. Пали за мою жизнь, за жизнь тысяч людей. Оставшиеся в живых свято берегли эту дружбу, всегда оставались верными ей. Никогда не забуду русских солдат, моих боевых товарищей, не раз спасавших меня от верной смерти. Расскажу два случая из многих.

Почти год продолжалась битва за Ржев. Бои шли за каждый дом. Помню, мы брали дом. На первом и на третьем этажах были наши, а на втором засел враг. Почти весь день, перебегая из комнаты в комнату, вели ожесточенную перестрелку. Наконец, все затихло. Пробегая по коридору, я распахнул закрытую дверь. В комнате оказалось больше десятка фашистов. Предо мной вырос детина саженного роста. Штык к штыку! И думать некогда. У меня было лишь одно желание: опередить его! Не знаю, что случилось бы в следующее мгновение. Вдруг раздалась автоматная очередь. Тут и я нажал на крючок. Через еще одно мгновение перед нами полегли все фашисты. А стрелял из-за моей спины один из моих товарищей.

Другой случай произошел на Смоленщине. Мы шли на разведку. Темной ночью мы медленно продвигались по лесной тропинке. И вдруг нарвались на немецких разведчиков. Фашиста, идущего впереди, я заметил чуть раньше, застрелил. Но второй успел оказаться сзади меня и ударил прикладом. Я потерял сознание… В той стычке наши вышли победителями, взяли двух языков. И не оставили, меня, полуживого, в лесу, на плечах принесли в наше расположение.

Всю жизнь я буду благодарен им. Сильна солдатская дружба. Она сильна готовностью каждого в любую минуту прийти на помощь другу. Сильна потому, что мы на фронте защищали труд и жизнь. Труд укрепляет нашу дружбу и в мирные дни. На войне для солдата самый уважаемый человек — врач. За то, что он возвращает к жизни, к борьбе тысячи людей. Солдат был благодарен и инженерам, и рабочим, создающим и делающим военное оружие для того, чтобы оно защищало миллионы жизней. Это придавало солдату новые силы и он побеждал. Так и сейчас: все, что мы создаем, предназначено для нашего будущего.

Молодежь всегда жила и живет интересами своего народа, своей Родины. Любите труд, уважайте людей труда, тогда ваша жизнь будет интересной, полезной для людей".

Может быть читатель многого из сказанного не воспримет. Ведь с 1965 года утекло немало воды. Но все же если он почувствует как солдат народной войны при любых обстоятельствах и так называемой мирной жизни крепко стоял на ногах, не терял свое самообладание, свое достоинство, то я буду вполне удовлетворен.

Выжить бы нам в нынешнее лихолетье так же, как наши отцы и деды в годы войны необычайным напряжением сил, в то же время просто и достойно, сумели выстоять до конца за свою Родину.