Под мягкой подошвой потрепанных босоножек шуршал розоватый щебень. На платформе у пригородной станции было подозрительно людно, и все равно Никс никого знакомого не приметила. Вокруг толпились только приезжие с чемоданами, спешащие вернуться домой, в свои большие серые города.

Рановато они. Осень пришла — календарная, но настоящую еще ждать и ждать. Первый день ее от летнего совершенно неотличим: солнце печет все так же, стремясь оставить на память сгоревшие носы и плечи, море, скованное объятиями ближайших песчаных мысов, шепчет ласково и призывно. Оно еще теплое, от него незачем уезжать. По сути, вообще ничего не изменилось.

Кроме некоторых обстоятельств.

И если б не они… В такой яркий, безоблачный день лучше бы бездельничать до самого вечера, а потом, когда воздух немного остынет, спуститься к морю…

Никс обреченно вздохнула. Деваться ей некуда. Надо ехать.

Жарко.

Электричка уже прилично запаздывает.

Никс огляделась в поисках если не свободной лавочки, то хотя бы какой-нибудь тени. Каменный парапет сбоку от билетных касс оказался затенен и никем не занят. Никс прошлась и села прямо на камень, уложив сумку на колени, достала из кармана плеер и стала выбирать песню под настроение.

Все не то.

Разве, может, вот это… энергично, воодушевляюще, но с горчинкой. Правдиво и достоверно. Песня подходит ситуации как нельзя лучше, ведь предстоящее путешествие поровну обыденно и судьбоносно.

Пока Никс выбирала нужную мелодию, на парапет рядом с ней забрались какие-то дети и стали шуметь. Никс взглянула на них искоса: двое мальчишек лет десяти. Песня подобралась к проигрышу, и Никола расслышала, о чем они так воодушевленно галдят. Мальчишки спорили и гадали, можно ли по имени отличить колдуна. Один настаивал, что можно, а другой вообще во все это не верил, но, если бы верил, то — вот чисто теоретически! — конечно, знал бы, что нельзя.

Никс усмехнулась.

Тут уже верь не верь, да хоть кол на голове теши: ей предстоит сегодня первый день в академии — нет, не магии и волшебства — в академии искусств. Колдунов, волшебниц и прочих ненормальных слишком мало, чтобы организовывать целую академию, да и незачем держать всех как пчел в банке — мало ли… А вот пристроить их к существующему учебному заведению — это можно, это практично и целесообразно. Так, по крайней мере, считают те, кто это все решает.

Ощущение, будто ты знаешь что-то такое, чего не знают другие — упоительно. Пока тебе лет четырнадцать. Потом ты начинаешь понимать, что смысла в этой "тайне" нет никакого. Никс снова поглядела на мальчишек поверх плеча. Она уже не слышала, о чем они разговаривают — музыка мешала — но предполагала, что все о том же. Дети махали руками, глаза их светились неподдельным интересом. Как бы они отреагировали, если бы увидели, как в руках у Николы Рэбел, самого настоящего огненного элементалиста, рождается и расцветает живое пламя, ярко-рыжий сгусток концентрированного волшебства?

Ахнули бы. Или испугались. Или решили бы, что это фокус. Не дай бог, начались бы визг и паника. Нет, оно, конечно, того не стоит. Да и колдовать что-то со спецэффектами посреди яркого солнечного дня и в толпе народу, причем без всякой на то надобности, Никс самой казалось странным.

На горизонте, наконец, вырисовалась черная точка, стремительно увеличивающаяся в размерах, и заждавшиеся пассажиры засуетились, подбираясь к краю платформы.

Никс спрыгнула с парапета, взлетела по крошащимся бетонным ступеням и успела как раз к открытию дверей. Людской поток хлынул внутрь раскаленного солнцем стального змея. В утробе его оказалось немного прохладнее, чем снаружи, но все равно душно. Гладкие сидения, сработанные из длинных деревянных брусьев оттенка жженого сахара, будто бы потели лаком. Никс заняла место у окна в середине вагона и села ровно. Хотелось, конечно, сжаться в комок, обнять себя за колени и так как будто бы спрятаться — но она сама понимала, что это никак не поможет и точно не защитит от стремительно приближающейся новой жизни. Как там все будет? Какие попадутся люди? Хотелось бы с кем-нибудь подружиться, но выйдет ли… Неясная тревога, опасения неизвестно чего заставляли теребить значки на сумочном ремне и терзать злополучный плеер, никак не желающий выдавать что-либо подходящее. Настолько ли, в самом деле, неясны эти ее опасения? Может, она просто не хочет себе признаваться, чего на самом деле боится?

Есть такие дела, которые ты, конечно, должен сделать сам. Но есть и такие, что лучше бы кто-то помог. Вот, например, если к стоматологу надо, или… или в смутно знакомый город на первое занятие в неизвестном месте среди совершенно чужих людей. Ее опекун — Эль-Марко Кападастер — отец, конечно, никакой. Друг-то хороший, а вот отец… Но, если уж справедливо рассуждать — ну как бы он смог ей помочь в первый день обучения? Да никак. Ну, разве что, подбодрил бы словом перед занятиями и забрал бы после. Заказали бы потом чего-нибудь жутко вкусного, жирного и бесполезного, отпраздновали бы. Даже зная, что праздновать особо нечего. Подумаешь, первый день. Все же как-то справляются с этими первыми днями, тем более, что беспокоиться не о чем, экзамены пройдены, хоть и удаленно, с документами все путем.

Но Эль-Марко уже далеко. Ему можно попробовать позвонить, хотя и не хочется его отвлекать. Ругаться он не будет, наоборот — скажет что-то хорошее, передаст привет от тех, кто там рядом окажется, и еще пошутит что-нибудь несуразное про юных юношей. Как пить дать. А может и трубку не взять или оказаться вне зоны доступа. Это будет значить, что он снова в какой-то дыре, где связь не ловит — можно начинать волноваться.

Никс казалось, что после зубодробительных неприятностей, в которые их втянул прошлой весной друг Эль-Марко, некромант Камориль Тар-Йер, должно как-то все спокойнее пойти, без скачков, без происшествий. Но как бы не так. Кроме прочего, тяжелого и безнадежного, о чем даже и думать не хочется, проблем подкинула Лунь. Это странное крылатое существо, похожее чем-то на гигантскую черно-синюю моль, ближе к осени забеспокоилось, стало плохо есть и в целом странно себя вести. Эль-Марко, понаблюдав за Лунью некоторое время, решил, что "девочке" одиноко. Так и сказал: "Ей не хватает самца". "Жуть какая", — подумалось Никс тогда. Через несколько дней Эль-Марко Кападастер зашнуровал массивные походные ботинки, проверил крепления на рюкзаке и, сменив привычный свой цилиндр на бейсболку, был таков. За день до этого Никс пришли результаты вступительных экзаменов, и оказалось, что ее определили в группу "Б", и первого числа ей следует явиться в филиал академии к девяти утра.

Эль-Марко, ее опекун, тоже был магом. Целителем, если уточнять. Талантливым настолько, что плохо верится, но при всей своей внешней сдержанности и предусмотрительности авантюры он обожал. А путешествие к руинам секретной научной лаборатории, разрушенной более тридцати лет назад на исходе Войны Причин, ничем иным, кроме "авантюры", не назовешь. Разумеется, отправился он туда не один, а прихватив двух своих приятелей, которых тоже уговаривать долго не пришлось. Так что, Эль-Марко сейчас где-то южнее, в глубине материка, изучает горный ландшафт в компании Камориль Тар-Йер и Мйара Вирамайна, ищет приключений себе на голову и, наверное, счастлив.

Хотя, когда Никс звонила ему последний раз, он сказал, что расположение точек слияния за тридцать лет поменялось и теперь не совсем соответствует имеющейся у них в распоряжении карте. С военными объектами все оказалось тоже не так-то просто, и развалин той лаборатории, из которой, предположительно, взялась Лунь, им отыскать пока не удалось. Поэтому они сейчас наобум ездят по деревням и собирают байки о войне, да пытаются, может, как-то ненароком вызнать, не держит ли кто в хлеве какую-нибудь особенную "корову". А Лунь Красавка, поскуливая от недостатка личной жизни, живет у Камориль Тар-Йер на чердаке, и Никс нужно будет на этой неделе туда наведаться и проверить, все ли в порядке, исправно ли Кристина (домработница Камориль) кормит Лунь и как там вообще дела у животного. Камориль тогда так и сказал, мол, ты ж с ней поиграй, она же скучать будет, наверное.

"А я как будто скучать не буду, — подумала Никс, прокручивая в голове тот диалог. — А меня кто кормить будет? Хорошо быть котом. В следующей жизни обязательно…"

— Девушка, проезд оплачиваем, — прервала ход размышлений Николы кондуктор. Никс протянула мятую бумажку, которую до этого сжимала в кулаке, и приняла обратно медную сдачу и билет.

Три пятерки, три единицы. Вот она, удачливость утопленника во всей красе: цифры хорошие, да не съесть.

Никс сложила билетик пополам и сунула в карман зеленого джинсового комбинезона. В конце вагона материализовался мужичок с баяном и затянул что-то смутной веселости о простых, понятных и близких народу вещах. Никс уставилась в окно, заглушив навязчивую самодеятельность наушниками, в которых ритмично бился, ревел и негодовал нелегкий рок. Не под настроение, к сожалению, а который погромче.

Никс уткнулась носом в узорчатую решетку лифта, что возник, словно из ниоткуда, за очередным поворотом. Казалось, что в старинном здании лифтов быть не должно, все-таки это не торгово-развлекательный центр, да и этажа всего три. А тут на тебе — лифт. Узор из кованого металла изображал птиц с женскими головами (или женщин с птичьими телами?) и выражения на лицах у них были то ли чересчур блаженные, то ли просто недоуменные.

Вообще-то, изначально Никола искала лестницу. Но старинная академия, вывернув коридоры причудливо и неприветливо, заставила Никс здорово поплутать. Закрытые переходы, темные тупики, альтернативные какие-то схемы пожарной эвакуации — как тут вообще предполагалось разбираться новичкам? Или она пропустила жирную красную стрелку при входе?

Ну, ладно уж, лифт так лифт. Рассудив, что делать нечего, Никс вдавила металлическую кнопку вызова.

Чудо старинной инженерии ожило. Снизу, из непроглядной тьмы подвального этажа, неторопливо вынырнула лифтовая кабинка, шумно лязгая скрытыми механическими внутренностями. Она плыла вальяжно и медленно, как предмет, которому спешить совершенно некуда, и этот процесс завораживал. Настолько, что Никола даже забыла на пару секунд о том, что волноваться поздно: пора спешить.

— Все еще желаешь прокатиться? — послышался голос из-за плеча. Никс вздрогнула и обернулась.

— Здравствуй, — произнес Тиха. — Давно не виделись.

— П-привет…

Держа в руках перемотанную скотчем картонную коробку, перед Никс стоял молодой человек приметной наружности и сдержанно улыбался.

Встреча была неожиданной.

Никс не видела Тиху с середины лета, если не с самой весны. Что правда, за лето Тихомир Одиш практически не изменился. Взгляд — с прищуром, волосы — точно такие же, растрепанные и зачем-то выкрашенные в светлую зелень, а еще вот, пожалуй, добавились ко всему красные металлические серьги, которых в ушах слишком много, и довольно заметный загар. Сине-серый тонкий пуловер, застиранный и блеклый, остался на месте, надетый будто бы в противовес всему остальному странному и крайне приметному эпатажу. Широкие джинсы, черные кеды. Коробка в руках. Стоит, смотрит. И как ему с таким рукавом не жарко?

— Ну так что? — переспросил Тиха. — Не страшно на этой рухляди кататься?

— Да вот теперь не уверена… насчет лифта. Я так, попробовать. Вообще не думала, что тут он есть.

Никс тотчас смутилась уже оттого, что зачем-то стала оправдываться.

— Заходи, не бойся, я сто раз так делал, — ответил Тиха, когда металлические створки разошлись в стороны, сложившись гармошками. — Заодно поможешь мне, кнопку нажмешь! А то у меня руки заняты.

Никс зашла внутрь кабинки и, дождавшись Тихомира, послушно нажала на кнопку третьего этажа. Створки закрылись с ужасающим лязгом, с силой стукнувшись друг об друга.

Никс глянула на Тиху снизу вверх, а он улыбнулся ей, тоже скосив взгляд.

— Ты чего здесь? — спросил. — Учишься?

— Первый день, — ответила Никс. — А ты?

— А я занести книжки, которые Ари в прошлом году домой утащил и в библиотеку не сдал. Тяжкая обязанность старшего брата.

— А сам он что? — спросила Никс, слегка растерявшись.

Тиха улыбнулся шире:

— А ты не знаешь?

— Нет.

Что-то внутри лифтового механизма гулко стукнуло. Когда шум отзвенел, Тиха произнес:

— Парень к успеху идет. Ему сейчас не до этого, я даже не знаю, в каком он нынче городе… посчастливилось ему заменять гитариста в активно гастролирующей группе, забыл как называется. Что-то на "М"…

— Посчастливилось… — пробормотала Никс, уставившись на грязный линолеумный пол. Вздрогнула, глянула на Тиху: — А как же "Негорюй"?

— А куда она денется? — Тиха, не отпуская коробку, пожал плечами.

Лифт притормозил и распахнул створки. Тиха вышел первым, подозрительно ловко перекинул коробку на одну руку, а другой сначала остановил Никс, положив ладонь ей на плечо и заглянув в глаза, а потом нажал на кнопку с цифрой "4", и вынырнул, пока его не прихлопнуло узорчатыми дверьми.

— Это что вообще было сейчас? — успела возмутиться Никс, когда лифт подозрительно резво рванулся вверх. Она еще успела разглядеть через гнутые чугунные прутья, как Тиха смотрит ей вслед и весело подмигивает, улыбаясь, но тут кабинку тряхнуло, так что ей пришлось ухватиться за деревянные перила, идущие вдоль стен. Свет на мгновение померк, но тут же включился, лифт сбавил скорость и чинно выплыл на следующий этаж.

Створки распахнулись. Никс, осторожно оглядываясь, вышла.

Она уже осознала, что это только снаружи кажется, что этажей в доме три, но, выходит, вместе с тем, подвальным, откуда вынырнул лифт, их насчитывается пять. А может, и шесть, — кто знает, сколько там уровней снизу? Количеству кнопок в лифте верить нельзя. Четвертый этаж, получается, прячется от входящих за архитектурными изысками первых трех и за высокими, все еще зелеными деревьями, которые окружают филиал академии плотной шумной стеной. А если снаружи смотреть, то и не видно почти ничего. Немудрено, что внутри какие-то аномалии, тупики и внезапно возникающие из-за поворота лифты: здание, вероятно, несколько раз перестроенное. Оно все такое из ряда вон и этого не скрывает. Этим оно, наверное, даже гордится — все же последние двадцать лет его занимает факультет изящных искусств. Не целиком вмещается, но занимает.

Никс поправила соскользнувший с плеча сумочный ремень и двинулась вперед по коридору, высматривая нужный ей номер аудитории. Под ногами скрипел старый паркет. Наличие четвертого этажа, кстати, вполне объясняло странный номер искомого кабинета.

А вот тот факт, что как-то вокруг и нет никого, первое время Николу не смущал. Но потом начал.

Внутренне похолодев, она отыскала в сумке телефон и глянула на часы.

— Ну, красота.

Итак, занятие началось пятнадцать минут назад. Что это значит? Это значит перфоманс типа "эффектное появление" — то есть форменный, полноразмерный крах. Все будут на нее пялиться. А может… может, ну его?.. сбежать? Так, стоп, стоп, нет.

Расчет, вроде бы точный, подвел. Но отступать нельзя.

Никс, остановившись у высокой двойной двери с искомым номером, вдохнула, выдохнула, прислушалась. Из глубин аудитории раздавалось приглушенное "бу-бу-бу", слегка потраченное эхом. Никс, решившись и внутренне сжавшись, тихонько приоткрыла дверь и вошла, на всякий случай изобразив на лице виноватую улыбку.

Дверь, конечно, скрипнула.

Все, конечно, тут же уставились на нее.

Впрочем, взглядов было не так уж много. Небольшая, светлая аудитория, спроектированная классическим амфитеатром, была почти пустой: студентов в ней оказалось не более десяти человек, расселись они подальше друг от друга, распределившись по рядам равномерно. Внизу, меж пыльных солнечных столбов, замер пожилой седовласый мужчина в костюме-тройке землистых оттенков.

— Извините, — пробормотала Никс, чувствуя испепеляющий стыд из-за изучающих взглядов, направленных на нее и, одновременно, облегчение от того, что лектор оказался ей знаком. Чудом, не иначе. — Можно… войти?

Абеляр Никитович — самый настоящий чтец, опровергающий, правда, собою все, что об этой магической гильдии обычно рассказывают, — обвел аудиторию рукой:

— Проходите-проходите, Никола Константиновна, но впредь постарайтесь не опаздывать.

Никс наконец преодолела ступор. Уши горели огнем, — в переносном смысле, и она трижды мысленно поблагодарила чтеца, который начал вещать снова, не дожидаясь, пока она проберется между рядами и усядется на свободное место. Остальные студенты обратили свои взоры обратно на лектора.

Никс шмыгнула за ближайший ряд, а потом еще пододвинулась поближе к окнам, устроившись в итоге в теплом солнечном пятне. Выдохнула, успокоилась, расположилась так, чтобы солнце не било в глаза и тоже прислушалась к тому, что говорит чтец.

Вот только сконцентрироваться на его речи оказалось не так-то просто. Слова его тут же принялись куда-то уплывать, путаться друг с другом и, невесомые, мягкие, почти потеряли смысл. Никс сама не заметила, как стала рассматривать макушки отвернувшихся к лектору ребят. Неужели они все?..

Да ну. Ну да! Все семеро… Все семеро, наверняка — элементалисты! Никола выросла вдали от областного центра и из-за этого коллег по "цеху" почти не знала. Поселок Змеиная Коса был небольшим, коренного населения в нем насчитывалось человек восемьсот. В школе, в которой она училась, никого из "проклятых" не было вообще. Ну, может, и прятался там какой-нибудь латентный поглощающий — ну так и не определил его никто. Может, он и останется до конца дней своих ненайденным… а тут в одной аудитории целых семеро магов-элементалистов! У остальных гильдий свои порядки, свои ресурсы и правила, так что можно наверняка сказать: четыре девчонки и трое парней — свои, они наверняка пережили то же, что и Никс, и от этой мысли становилось и радостно, и тревожно одновременно, азарт и предвкушение проявились вставшими дыбом волосами на затылке и руках. А может быть кто-то из них, как и она — тоже маг огня? Пускай и не рыжий — но тоже "огонек"? Вот это было бы да, с этим человеком надо точно подружиться!

Никс рассматривала макушки впереди сидящих будущих коллег теперь уже со всей сосредоточенностью, пытаясь по каким-то косвенным деталям разгадать, что они за люди. Вот единственная на всю аудиторию "парочка" — то есть двое рядом расположились. У обеих короткие стрижки, одна — ежиком, другая — что-то рваное подлиннее. Шейки тонкие, загорелые, футболки разноцветные, на изящных запястьях кожаные браслеты, поблескивающие фурнитурным серебром. Сестры, что ли? Внизу, ближе всего к лектору, сидит паренек — ушастый, крепкий, сутулый, замер как истукан, и только иногда плечи разминает. Выше, на одинаковом расстоянии друг от друга и по разные стороны от прохода, снова девчонки — длинноволосая брюнетка и длинноволосая русая. У брюнетки пышные локоны немного вьются. В ушах у нее тяжелые медные серьги, на ней светлая блузка и, кажется, корсаж. У русой девушки косы спускаются по спине до самой талии, извиваясь романтическими волнами и поблескивая расплавленным золотом в контурном свете. Кожа у нее светлая, ручки слега полноваты, кофточка виднеется голубая, а из-под короткого рукава спадает на плечо белая маечная бретелька.

Еще ближе, почти перед Никс, сидит некто неопределяемого навскидку пола, но при тщательном рассмотрении можно все-таки догадаться, что это парень. По тому, хотя бы, что девушки обычно стараются мыть космы чаще, а уши — тщательней. А потом обладатель покрасневших локтей и сальных волос глянул в окно справа, как будто бы уловив звук, никому, кроме него, не слышимый, и мальчишку в нем окончательно выдал подвижный и острый кадык.

Поворачиваться вправо и напрямик рассматривать соседа по своему ряду Никс пока что не решилась. Она лишь боковым зрением смутно его видела, и, судя по силуэту, сосед был крупным, угловатым, даже староватым каким-то, взрослым. Чувство было такое, будто он совсем даже не первокурсник и вообще по ошибке сюда попал.

Но это нормально. Проклятие входит в свои права у каждого по-разному, кого-то может и в сорок стукнуть, хотя обычно, конечно, способности проявляются в самом раннем детстве.

Семеро юных магов внимали речи Абеляра Никитовича, и Никс, удовлетворив немного свое любопытство, попыталась последовать их примеру. Солнечное пятно, в котором она пригрелась, как раз уползло, стало не так жарко, и рассыпавшееся было внимание удалось собрать.

Абеляр Никитович говорил что-то о множественном аллелизме. Никс почти ничего не поняла, кроме того, что это как-то связано с распределением магических дарований среди людей. Когда Абеляр заговорил о деталях расшифровки генома человека, Никс не поняла ничего вообще.

Ей только подумалось, что без бороды, наверное, чтец смотрелся бы моложе и, возможно, был бы даже капельку похож на того своего странного родственника, которого вылечил Эль-Марко. Очевидно, события прошлой весны закончились для Абеляра Никитовича вполне неплохо — иначе бы он здесь лекции не читал. Значит, ничего ему поглощающие не сделали.

Ну, или сделали, но, видимо, это было что-то не слишком страшное.

Никс все еще немного злилась на него за тот фокус, что он провернул с ее головой. С другой стороны, это им тогда помогло, но ведь… вдруг вспоминать что-то, чего никогда не знал — шизофрения какая-то, в бытовом понимании этого слова. И да, после этого Никс стала стараться вести себя умней и предусмотрительней, но все равно ей было немного обидно.

Нельзя позволять другим магам касаться тебя, магам любого профиля, так или иначе. Это правило очень простое, но его сложно осознать, пока не напорешься, пока растешь среди тех, кому можно доверять и кто ни разу тебе не вредил.

Теперь этот запрет ей понятен.

Никс потянулась и, наконец, вслушалась.

Слова чтеца полностью превозмогли умиротворяющее тепло, раскрошили его, стукнулись хрустальными ледышками и зазвенели:

— Я рассказываю вам это далеко не в последний раз, потому как сам знаю, с первого, скажем так, прочтения трудно уразуметь степень ответственности, которая ложится на плечи мага-элементалиста. Тем из вас, кому родственники поведали о событиях тридцатилетней давности, мне не надо напоминать об основной обязанности элементалиста. Тем же, кто вырос в неполной семье или у кого не было возможности обучаться основам ремесла, нужно раз и навсегда понять, осознать и принять тот факт, что, кроме своей жизни, вы так же обязаны беречь жизни людей, вас окружающих, — не только от себя, но и от потенциальной угрозы иноземного вторжения. Так что, дорогие мои "проклятые", отныне вы — курсанты. В случае мобилизации, да не допустит Потерянный новой войны, вы отправитесь прямиком на фронт. В случае успешного завершения программы обучения вам будет присвоено офицерское звание.

Абеляр Никитович оперся о кафедру и сложил руки на груди:

— Слушаю ваши вопросы.

В аудитории воцарилась тишина.

Никс подумалось, что, должно быть, не одна она такая и остальные тоже не особо вникали. Однако же, пока новоиспеченные "курсанты" молчали, парень, что сидел на одном ряду с Никс, но ближе к стене без окон, поднялся и заговорил, низко, немного тоскливо, как будто бы произносимые им слова доставляют ему неприятную боль вроде зубной.

— Я вот одного не понимаю, — начал он, — мы, выходит, военнообязанные. Все. Причем постоянно, начиная с шестнадцати лет. Но вот скажите мне, пожалуйста, какой от меня лично может быть прок, если вдруг — война?

На него уже смотрели все, не только Абеляр Никитович. Чтец не торопился пареньку что-то отвечать, а паренек не садился, стоял, как будто бы хочет сказать что-то еще.

— Я же ничем практически от нормального человека не отличаюсь, — на самом деле продолжил парень. Слова стали даваться ему с еще большим трудом. — Какой из меня повелитель камня, если эти самые камни меня не слушаются почти? Дрожат слегка, и все. Дед рассказывал… а, ладно. Почему я, с моим слабым проклятием, обязан иметь дело с армией?

— То есть вы думаете, что, если б не ваш магический дар, вам удалось бы отслужить год и забыть? — уточнил Абеляр.

— Возможно, — неуверенно откликнулся "повелитель камня".

— Садитесь, пожалуйста, — сказал Абеляр Никитович. — Претензии ваши к нынешней системе образования мне понятны, хоть я и не элементалист. Полагаю, опыт ваших коллег, уже прошедших обучение, вас не удовлетворит. Вам сейчас досадно, что, в отличие от людей, у вас нет выбора, как такового. Да, это неприятно, понимаю. Но я, кроме этого, понимаю кое-что еще и хотел бы это до вас донести.

Абеляр Никитович снова начал расхаживать по пятачку, освещенному косыми солнечными лучами, поглаживая бороду в задумчивости. Неужели у него нет готового ответа на такой вопрос? Никс немного не верилось. Она снова посмотрела на соседа справа, — тот сжал челюсти так, что под тонкой кожей заходили желваки. У него, кстати, оказался на удивление правильный, скульптурный профиль, но злость его очень портила, так, что он как-то разом стал вызывать неприязнь.

— Ваша молодость случилась в толерантный век. Но толерантность — это не всегда хорошо и не всегда оправданно, тем более, толерантность показная и настолько двуличная, — продолжил наконец Абеляр Никитович. — В моей молодости все было немного иначе. "Проклятые" не были "проклятыми". Наоборот. Магический дар вызывал зависть и восхищение. О нем не умалчивали. Инаковость эту не скрывали. Да, многие забывались и, как это свойственно человеку, использовали силу во зло, добивались этой силой власти и власть далее использовали как силу. Чем, прямо скажем, и заслужили дурную славу. Ныне мы отличаемся от людей в меньшей степени. Но — прошу, помните, — отличаемся. Коренным образом. На самом базовом уровне, как я вам рассказывал в начале вводной лекции. Я прошу вас запомнить это, но молчать об этом, просто знать и понимать, но никогда не использовать как аргумент: вы все — другие, вы — сильнее, вы — любимцы судьбы, которая дала вам путь и предназначение — четкое, ясное, благородное. Поверьте, многие мечтают об этом, разрываемые изнутри муками выбора, ни к чему особенно не способные. Шанс, что из вас, в отличие от них, выйдет прок — намного больше. Вы примете свою природу, если еще не приняли, и примете свой путь, рано или поздно. Я очень надеюсь, что по окончании обучения вы будете гордиться собой и сутью своей не без оснований, даже если сейчас вам кажется, что вы ни на что не способны. Исключительные чародеи очень часто получались из элементалистов. И я, что уж там, в душе надеюсь, что когда-нибудь наше ремесло вернет себе былую славу, и в этом будет и ваша заслуга тоже.

Абеляр Никитович замолк. В наступившей тишине паренек, спровоцировавший чтеца на только что отзвучавшую речь, тихо пробормотал себе под нос что-то неразборчивое и слегка ворчливое. Никс нахмурилась, прислушиваясь: там было что-то про расизм? Но причем тут он?.. Не переспрашивать же… Впрочем, аргументов Абеляра она тоже до конца не поняла, но ей показалось, что студент и лектор говорили все же о разном.

— Еще вопросы? — чтец окинул взглядом аудиторию. Подождал. Вопросов не было. — Вот и славно. Итак, подходите, берите распечатки, и вперед, в медкабинет, вас там уже заждались. После можете быть свободны.

Никс выбралась со своего ряда и стала спускаться вниз. Коллеги-элементалисты уже окружили кафедру, разбирая бумаги. Продвигаясь обратно на выход, они скользили по Никс взглядами как-то совсем равнодушно. Успели, наверное, насмотреться, пока она заходила, опаздывая.

Когда Никс спустилась, на столешнице лежал последний экземпляр — несколько альбомных листов, скрепленных степлером. И ее, эту последнюю распечатку, Никс схватила одновременно с другой девушкой, той самой, с русыми волнистыми волосами до пояса.

— Наверное, кто-то из ваших коллег-курсантов взял две, — произнес Абеляр Никитович.

Длинноволосая девушка в голубой кофточке неуверенно отпустила листок.

— Давай после медкабинета тебе мою скопируем, — предложила ей Никс.

Та кивнула.

— Ну, тогда я себе ее пока возьму, — Никс опустила распечатку в сумку. Потом обернулась к чтецу: — Очень неожиданно было вас увидеть! Я и не знала, что вы у нас будете преподавать…

— Еще и кое-какие экзамены принимать, — улыбнулся в ответ Абеляр Никитович. — Ну а я, сама понимаешь, удивился не слишком. Я ждал нашей новой встречи. Ты, кажется, с весны немного подросла.

— Есть чуть-чуть, — кивнула Никола, и уголки ее губ сами собой поползли вверх, хоть ей и не хотелось прям так уж чтецу улыбаться.

— Ну, бегите, у меня сейчас совещание, — сказал Абеляр Никитович. — Потом еще обязательно пообщаемся, расскажешь мне, чем закончилась история с тем мальчиком и твоими старшими друзьями.

— Обязательно! — согласилась Никс.

Она направилась к выходу. Обнаружила, что давешняя русоволосая девушка ждет ее возле двери.

— Ты знаешь, где именно нужный нам кабинет? — спросила Никс.

— Нет.

Голос у новой знакомой оказался нежный и певучий.

— Ну, значит, придется самим искать, — вздохнула Никола Рэбел. Она к тому моменту уже оценила специфику здешней логистики. Собственно, именно из-за этой специфики она и опоздала на вводную лекцию.

Плутали недолго, но вдохновенно. Язык, общеизвестно способный на чудеса, в итоге привел их к медкабинету. Пока курсантки разыскивали нужное помещение, Никс успела еще раз поразиться разнобою внутренней отделки здания и заодно узнать у длинноволосой веснушчатой барышни ее имя и даже направленность ее волшебства. Оказалось, что зовут стеснительную особу Аликой Лелим, и на выбор можно называть ее или полным именем, или сокращать до Лели, но лучше все-таки до Али. Алику слушалась пресная вода, озерная, речная, аквариумная, талая, дождевая и минеральная даже. Когда Никс об этом узнала, сначала машинально отодвинулась от нее подальше, памятуя о том, что, как и всякий человек, сама состоит по большей части из воды. Но потом Никс подумалось, что убить можно и чайной ложкой при большом желании. Она расслабилась, и, недолго думая, предложила Алике дружить. Та улыбнулась сдержанно, взмахнула янтарными ресницами и кивнула, соглашаясь.

Искать столовую Никс отправилась уже без Алики — та, получив свою копию распечаток в небольшой типографии на первом этаже, сослалась на срочные дела и мигом потерялась, ускользнув, словно золотая рыбка. Никс немного жалела, что не успела с ней толком пообщаться, поговорить вдумчиво, как ей этого хотелось. Ей вообще не терпелось узнать своих однокурсников получше, и — это казалось ей основным, — нужно было наладить с ними отношения, ведь вместе учиться еще долго, и одногильдийцам, кроме прочего, лучше бы друг друга держаться по очевидным причинам.

Но, видимо, не все сразу. Времени еще порядком, учиться не переучиться. Никс решила, что все будет хорошо, и то, что взгляды юных элементалистов были безучастны — это ничего, это пройдет, это из-за жары, а может, и показалось просто.

Поводив носом по плану эвакуации при пожаре, Никс разобрала, вроде бы, как найти столовую. Поплутала по первому этажу, сходила на второй, снова вернулась на первый и, наконец, оказалась в относительно просторном помещении, уставленном столиками с клеенчатыми скатертями и пластмассовыми белыми стульями. Народу в столовой было немного, а булочек и прочей выпечки — как раз.

Сосиска в тесте (извечный спутник студента) и сладкий бледный чай пришлись очень кстати, и Никс, жуя, развернула распечатку с планом занятий и дополнительной информацией. Как-то до этого все недосуг было: то поиск медкабинета, а там уколы, заборы крови и питье мерзкого проявляющего зелья, то поиски копировального центра, то попытки разговорить молчаливую Алику…

И вот белые листы, испещренные текстом и разлинованные парой таблиц, предстали пред ясным взором Николы Рэбел, и краткий их анализ заставил ее поперхнуться чаем.

Откашлявшись, она перечитала первую страницу повторно и внимательнее изучила таблицу, пару раз проведя пальцем от своего имени к имени куратора для точности. Да не может такого быть!

Но ее догадку подтвердили остальные семь листочков: на них были собраны расписания на первый месяц для каждого из ее коллег-курсантов, и все они оказались разными.

Прямо ничего сказано, конечно, не было. То ли забыли, то ли думали, что и так всем все понятно. Но Никс все равно стала ругать себя за то, что успела понадеяться на многое, сразу ни в чем не разобравшись. Выходило, что совместных занятий у элементалистов не запланировано. Каждый будет учиться на выбранном заранее факультете, факультеты, соответственно, базируются в разных корпусах, корпуса разбросаны по городу, общежития — тоже. Совместные лекции типа той, которую провел наверху Абеляр Никитович, — скорее исключение, чем правило. Никс подумалось, что такая политика гильдии вполне резонна. Хватит и того, что им, элементалистам, сверху наказано поступать в совершенно определенное высшее учебное заведение, без каких-либо вариантов. Логично, что, если бы гильдией диктовались еще и факультеты, юные элементалисты совсем взбунтовались бы. Да и специальности у всех тоже разные, что, опять-таки, закономерно. Но печально-то как!

Почему ей казалось, что они все будут учиться вместе? Как можно было подумать, что все семеро "коллег" поступали на ту же специальность, что и она?

Никс припечатала ладонь ко лбу.

Тяжко вздохнув, вернулась к изучению листка.

Каждому из учащихся был назначен "куратор" — очевидно, человек, который будет заниматься с ними дополнительно, по гильдейской специальности. Напротив имен кураторов красовались интригующие телефонные номера, отпечатанные почему-то только наполовину (первая половина каждого номера представляла собой таинственные прочерки). В сноске значилось, что каждому курсанту следует ожидать звонка с указанного номера.

— Что за дела? — пробормотала Никс себе под нос, нервно теребя листок. — Типа чтобы мы сами, первыми, им не звонили?.. Элемент внезапности чтоб был?

Она тут же решила спросить у Абеляра Никитовича при следующей встрече, к чему вся эта секретность.

Снова заглянула в таблицу. Значит, ее куратора зовут Р. Майерс. Иностранец, что ли? Мужчина или женщина? Опять непонятки какие-то.

Никс вчиталась в имена остальных курсантов и их кураторов. Ага, кое у кого гильдейскую специальность ведет один и тот же человек. Значит ли это, что и силы их магические тождественны? У двух учащихся одинаковая фамилия и разные имена — может, это те брюнетистые подружки, которые загорелые и коротко стриженные, и они на самом деле сестры? Сиен и Циан Роу. Кураторы у них, однако, разные. Значит, оставшиеся четыре имени — те три парня и длинноволосая брюнетка в ярусной юбке с корсажем, что еще раз встретилась Никс у медкабинета. Как же ее медсестра назвала-то? Еще неразборчиво как-то… Так, Кирилл и Дмитрий — точно парни, а вот Лекс и Дэй — под вопросом. Интуиция подсказывала Никс, что, скорее всего, та элементалистка — это Дэй Орта, а не Алекс Чарски, хотя, конечно, кто ее знает. Имена все звучали довольно вычурно, как на подбор, и сама Никола в этот перечень вписывалась только так.

Недопитый чай остыл, и Никс привычно подогрела его ладошкой прямо через пластик стаканчика. Отхлебнула. И в этот же миг почувствовала на себе взгляд.

Пока она вчитывалась в программку обучения, в столовой стало относительно людно. Взгляд, тяжелый и прямой, принадлежал угловатой взлохмаченной девице в рваной джинсе, что сидела напротив Никс за одним из столов, в окружении других девушек, хохочущих и громко переговаривающихся. Всего их было человек пять, но та, что смотрела на Николу, как иные смотрят на кусок ароматного, хорошо прожаренного мяса, определенно выделялась ростом и подозрительным каким-то спокойствием.

"Ой, нетушки, — подумала Никс, отводя взгляд. — Только не надо мне говорить, что все будет настолько плохо".

Она лихорадочно раздумывала, как поступить. Что-то подсказывало ей, что оставаться в столовой больше нельзя и что она не просто так привлекла внимание растрепанной крупной девицы. Но вот какую ошибку она допустила, Никс понять не могла. Вроде бы, с нарядом все в порядке: не слишком вызывающе, закрыто, удобно… На лице тоже ничего особенного нет. По крайней мере минут десять назад, когда Никс проходила мимо зеркал в коридоре, все с ее лицом было в порядке.

Но и удирать, поджав хвост, тоже как-то несолидно и даже чревато. Что ж делать? Чего эта девка так на нее уставилась? Остается вариант, что Никс ей кого-то напомнила, или девушка, например, попросту не любит рыжих. Да мало ли что. В голову к ней не залезешь.

Никс допила чай, поставила стаканчик на стол, сунула распечатки в сумку, а телефон в карман. Поднялась.

В плечо ей прилетела скомканная салфетка с чем-то потяжелее, завернутым внутрь, а за ней и совершенно ожидаемый хоровой смех.

Никс обернулась резко, даже и не думая сдерживать гнев, чувствуя, как краска заливает лицо.

— Кто это сделал? — спросила она громко и грозно. — Что за детский сад? Это академия искусств или где?

Девица в рваной джинсе поднялась со своего сидения и сделала два шага по направлению к Никс — вразвалочку, с мерзенькой улыбкой на лице. Она возвышалась над Николой на добрых полторы головы.

— Тебе стоит подумать, мелкая, что сделала ты, — произнесла немного нараспев девушка, и подружки ее согласно заулюлюкали.

Никс, глядя на нее снизу вверх, отступать не думала. За жизнь свою она видела и не такое. Ей не было страшно, но было чуть-чуть обидно, а еще она начала стремительно осознавать, что все ее планы насчет того, как бы так половчее социализироваться в новом коллективе и покомфортнее устроиться на новом месте идут чернодырым под хвост.

— Запомни, мелкая, и новеньким из ваших передай: им лучше бы засунуть свою оригинальность поглубже в себя, сверху или снизу — это уж кто как любит, — проворковала девица, нависая над Никс ожившей скалой, — иначе будет плохо. Можешь мне поверить.

Никола наконец опомнилась. Девушка стояла на расстоянии вытянутой руки от нее, и Никс руку вытянула:

— Отойди.

Та осталась стоять.

Никс знала, что так делать нельзя, но ничего другого в голову не пришло. Гнев свой она почти никогда не сдерживала, но всегда его контролировала. Нормального человека в подобной ситуации деморализовало бы уже то, что "жертва" касается его мягкой раскрытой ладошкой, ведь не должна бы. Как это так вообще?

А вот высокая девица даже не вздрогнула. Она продолжала буравить Николу взглядом, и Никс, все еще не боясь ее, занервничала и, не опуская руки, призвала магию.

Запахло паленым.

Девица даже не дрогнула, когда черная ткань ее футболки превратилась в пепел. Никс почувствовала под ладошкой живую человеческую кожу, а потом…

Все произошло очень быстро.

— Ай, что творишь-то! — воскликнула агрессивно настроенная барышня, секунду назад пытавшаяся просверлить в Никс дырку взглядом, пошатнувшись и чуть не упав на Никс. Никола отпустила руку, подумав, что джинсовой девахе наконец-то стало достаточно горячо (хотя должно было еще до того, как вспыхнула и превратилась в пепел ткань). Но барышня вскрикнула и пошатнулась не поэтому. Это кто-то толкнул ее сзади, причем, достаточно сильно. В следующий миг этот же человек, воспользовавшись неразберихой, сорвал у Николы с плеча сумку и пулей выбежал из столовой.

Никс, не сообразив сразу ринуться следом, пару секунд шокированно смотрела вслед воришке: тучная фигура, розовый спортивный костюм и блондинистые хвостики, и все это удаляется по коридору с невообразимой скоростью. Опомнившись, Никс мельком глянула на высокую девицу — та скалилась, как шакал, — и бросилась следом за вором.

Куда она побежала? Влево? Первый коридор кончился, Никс чуть не врезалась в каких-то зазевавшихся девчат. Краем глаза она заметила розовый цвет слева и ринулась туда, за три секунды преодолев коридор. Снова развилка, куда теперь? Опять налево? Выжимая из себя максимум скорости, Никс побежала вперед. На следующем повороте она уперлась в стенку, чтобы отдышаться.

Ладно. На какой развилке она упустила ту, с хвостиками? Она явно знает здание лучше. Надо было сразу кричать "лови вора!", но Никс понадеялась на себя, а никто больше не обратил внимания на забавляющихся спринтом студенток.

И где теперь искать воровку?

Никс все еще не могла отдышаться и понять, как девчонка подобной комплекции может бегать настолько быстро и что теперь вообще делать.

— Гребаное невезение, — Никс стукнула кулаком по колену, — чтоб ему!

В этом коридоре людей не было — никто ее не услышал. Отчаяние, черное, словно деготь, начало было снова заполонять голову, как тогда, в середине лета, но Никола смогла взять себя в руки и задавить волну на подходе.

Спокойно.

Не конец света.

Все будет хорошо, подумаешь — девица из поглощающих в столовой, подумаешь — украли сумку с распечатками и тетрадями. Телефон-то с собой.

А ключи — в сумке.

И студенческий билет… и деньги…

И все это в первый же день!

Нет, что, правда что ли? Это все на самом деле?

Никс отлипла от стенки и попыталась понять, в какой части здания находится. Поняла, что этот коридор — боковой, рядом с черным ходом.

Может, вор ушел туда?

Уже не бегом, а шагом она добралась до неприметной двойной двери, оказавшейся незапертой. Дверь вывела ее на раздолбанное крыльцо, за которым стелилась прочь потрескавшаяся асфальтовая дорожка, окруженная высокими лиственными деревьями. Вела дорожка, кажется, в парк при филиале. На крыльце стояли какие-то парни и курили.

— Тут девчонка такая полненькая, с двумя хвостиками не пробегала? — спросила у них Никс. — Блондинка…

Студенты ответили отрицательно.

Никс тяжело вздохнула.

Да, воровка была похожа на резвого поросенка. Слишком резвого. Слишком похожа. Но ведь не носятся такие со скоростью раненого кабанчика! А вот поди ж ты.

Никс вернулась внутрь, твердо намерившись нанести визит Абеляру Никитовичу. Ну а куда ей еще идти при таких делах?

Пока она искала памятный скрипучий лифт, в голове заново прокручивались последние пятнадцать минут. Итак, в столовой на нее наехала барышня из поглощающих. Иначе объяснить тот факт, что на ее тощем животе от соприкосновения с магией Никс не возникло уродливых волдырей, невозможно. Поглощающая. Отлично. Так вот они какие. Маги, название которых стало именем нарицательным. Чернодырые, чьим прозвищем ругаются и оскорбляют. Стало быть, они прячутся среди обычных людей, одеты как попало и спокойно себе существуют…

До этой встречи Никс представляла себе поглощающих лишь по рассказам опекуна и его друзей. В этих рассказах все чернодырые были или военными, или из специальных силовых отрядов, ходили в строгой черной форме и всегда вооруженные до зубов, суровые и беспощадные и, в основном, мужчины. Поэтому к встрече с девушкой-поглощающим, да еще и в столовой, Никс была не готова.

Нет, Эль-Марко, конечно, говорил что-то про то, что в городе все иначе и в людных местах колдовать надо осторожно, и Ари предупреждал, мол, не светись, не демонстрируй, но ведь…

Никола, уже поднимаясь в лифте обратно на четвертый этаж, наконец-то поняла, что она сделала не так. Точнее, что сделала вообще.

Она подогрела чай.

Для нее это было совершенно естественным действием. Она сотворила свою привычную, безопасную, невинную магию автоматически, практически бездумно. Остыл — согрела. Все просто. Что тут такого?

И девица в джинсе это почуяла. Почуяла, как охотничий пес. И затеяла свою дурную игру… решила, стало быть, постращать. Устрашить. Показать, кто здесь хозяин. А может, воришка тоже на ее совести? Что, если это такой хитро разработанный план?

Никс сжала кулаки. А потом расслабилась и разжала. Створки лифта разошлись и она вышла.

Подойдя к окну, она стала смотреть на то, как по внутреннему дворику академии ходят люди. Хаотично на первый взгляд. Да и на второй.

Если та деваха — поглощающий, то тут все-таки что-то не так. Или у джинсовой дылды крайне наметанный глаз, или у нее с собой и постоянно включен какой-то гильдейский приборчик. А имеет ли она на него разрешение, если так? Ведь иначе заметить волшебство она не могла. Никс колдовала без каких-либо спецэффектов. Такое тонкое, незначительное воздействие визуально не засечешь. Его можно только почувствовать, и то, если ты сам — элементалист, причем желательно — огненный. Тогда да, тогда чужое колдовство аукнется в тебе, будь уверен.

Или этой девке попросту повезло.

Поглощающие, по крайней мере как рассказывал Никс Эль-Марко, чужого колдовства сами по себе не чуют. Они его только поглощают. Мог ли он ошибаться? Вполне. Может, он имел в виду что они "не понимают" волшебства? "Не различают"? Никс никак не могла вспомнить, что именно Эль-Марко говорил о чернодырых.

Даже если Эль-Марко прав — может, у джинсовой дылды в компании еще один "огонек"? Кто-то со старших курсов? Перебежчик, примкнувший к врагу?

Никс поспешила одернуть себя и мысленно не забегать слишком далеко вперед. Неизвестно, как тут и что, и всех ли элементалистов та поглощающая ненавидит. Может, ей просто Никс не понравилась, сама по себе. Может, она действительно не любит рыжих. Хотя, нет. Чернодырая сказала передать "своим" что-то там… чтобы не высовывались? Или не зазнавались… а, чтобы спрятали свою оригинальность.

Вот же.

Эль-Марко учил ее, что такое поведение, в принципе, в природе людской. Ну, искать друг в друге отличия и по отличиям этим судить и разделять. Ну хорошо, в природе так в природе. А делать-то что теперь?

Никс подошла к дверям аудитории, где утром была лекция. Дернула. Закрыто.

— Кто бы сомневался, — вздохнула Никс.

Что же делать… куда же теперь идти?

Никс вынула из кармана телефон, чтобы посмотреть, какие есть варианты. Может, позвонить Эль-Марко? И что она ему скажет? "Представляешь, у меня в первый же день обучения украли сумку с деньгами, ключами и распечатками, а еще на меня наехала дылда-поглощающая и мне теперь как-то неловко идти снова в столовую. И вообще".

Никс представила, как Эль-Марко забеспокоится. Забеспокоится, расстроится… Удушающий стыд нахлынул разом, да так, что даже жарко стало. Как вообще можно было в такое вляпаться? В первый же день? Чего стоило не отвечать этой дылде? Не пытаться ее напугать, в конце-то концов? И как Эль-Марко сможет ей помочь? Да никак. Приедет, вернется? Ну нет. Этого ей и самой не нужно.

Марик скажет, наверное, звонить кому-нибудь из его друзей, Мари ведь в городе тоже нет. Ох как стыдно-то будет… Ну, хорошо. Пусть так. Никс решила оставить этот вариант напоследок.

Бездумно двигаясь по четвертому этажу, Никс случайно нашла лестницу на третий.

— Ну вот, когда не надо, так пожалуйста, — проговорила она вслух.

Спустилась. Уперлась носом в дверь с надписью "деканат".

Кроме надписи на двери висело еще несколько листков с разнообразной информацией. В частности, именно из этих листков Никс узнала, что деканат осуществляет прием студентов… ага, вот уже пять минут как не осуществляет и возобновит только через два часа.

Никс цыкнула языком. Чтобы не упускать возможности, все-таки подергала дверь за ручку. Деканат оказался закрыт.

— Да гори оно все огнем, — зло пробормотала Никс.

Она была еще далека от того, чтобы сдаться. Должны быть еще какие-то варианты, должны. Какие?

Она вернулась к лестнице и благополучно спустилась на два пролета вниз, поплутала по первому этажу и добралась до парадного входа.

Вахтера на месте не было. Никс, опершись на стойку, стала ждать.

Минуты тянулись, мимо нее в обе стороны проходили студенты, пост вахтера по-прежнему пустовал.

Хорошо, сумки нет. Денег нет, звонить некому. Кроме Мари. С Мари можно договориться, чтобы она не рассказывала о произошедшем Эль-Марко… Да ну, все равно расскажет. Да и какая разница — друзья Мари или друзья Эль-Марко ей будут помогать? Значит, нельзя. Воровка, будь она неладна, из прихвостней джинсовой дылды. Значит, нужно будет взять ее за жабры — спускать с рук такое нельзя, будут травить, как пить дать. Паниковать рано, сумку наверняка можно будет вернуть, только надо сначала навести справки об этой девице. Завтра уже нужно быть на занятиях. А сейчас остается только одно… идти в полицию.

Никс проверила, сколько она уже ждет. Выходило, что двадцать минут. Можно было бы еще подождать, но терпеть бездействие не было никаких сил. Никс, отчаявшись дождаться хотя бы вахтера, вышла из академии через парадные двери.

Над городом стали собираться тучи — тяжелые, грозовые. Усилился ветер. Вот она — первая примета осени. Дождь пройдет, и море немного остынет. Но это потом.

Сейчас горячие потоки воздуха несутся меж старых, выбеленных солнцем домов, путаются в водосточных трубах, задирают юбки, гнут тонкие флагштоки на набережной, хлопают безмятежно раскрытыми форточками.

Никс побывала в ближайшем отделении полиции. Написала заявление — практически под диктовку. Работники полиции были все как на подбор молоды и веселы, они как будто бы радовались ей, словно она им скуку пришла разгонять, причем успешно, и Никс показалось, что толку от этого ее заявления никакого не будет.

"Полная девушка в розовом спортивном костюме? — спрашивал ее молоденький участковый, едва сдерживая улыбку. — С хвостиками?"

Никс чувствовала себя побитым щенком. Глупым побитым щенком. Она было подумала, что, может, не стоило ходить в полицию. Но что уж теперь. Не отзывать же заявление… Пускай хотя бы попробуют что-нибудь сделать.

Она шла по городу, который стремительно мрачнел, сунув руки в карманы комбинезона, и в голове ее перекатывались, словно холодные, темно-зеленые волны, мысли о бытие.

Она думала о прошлой весне, о том беззаботном времени, когда ей казалось, что перед "смертью" вполне можно надышаться, и даже нужно. Змеиная Коса, несмотря на летнюю суматоху, осенью, зимой и весной место весьма уединенное, тихое, свободное. Там было хорошо. Особенно последние полгода, когда у нее появилось собственное средство передвижения. Эль-Марко не поскупился и подарил ей то, чего, на самом-то деле, за деньги не купишь. Хоть это нечто и выглядело как новенький девичий байк, послушный и даже красивый. "Легкий мотоцикл — легкое управление", — говорил продавец.

Не врал.

Сама Никс была легкой и хрупкой, но при этом достаточно сильной. Мотоцикл оказался таким же. Скорость, — поняла тогда Никола Рэбел, — это не наркотик, это анестетик. Хотя грань, конечно же, тонка.

Потом, на исходе весны, в Змеиную Косу забрели Камориль Тар-Йер и Мйар Вирамайна, прихватив с собой Ромку и приведя на хвосте какую-то несусветную мерзость, от которой пришлось улепетывать на маяк. Тогда-то все и завертелось. Никс первое время даже весело было: мальчишка оказался интересным и смышленым не по годам, Эль-Марко был рядом и оттого было не страшно. Потом Эль-Марко, Мйара и Камориль похитила банда вампиров. А Никс-то о них книжки читала. Романтические. Совестно теперь думать об этом даже… а ведь книжки эти ей раньше нравились. И вот тогда-то и случилось то, что перекроило ее бытие раз и навсегда. Именно в тот памятный день Ромка произнес свое судьбоносное "пускай тебе везет, как проклятой!".

Тогда Никс не обратила особого внимания на то, что он сказал. Больше ее взволновала интонация, и это зря, конечно. Нужно было прислушаться к тому, что именно он произнес, понять это сразу. Но кто ж знал.

С тех пор все стало происходить… как-то не так. Перемена была едва ощутимой, практически необъяснимой. Было ощущение, что до этого Никс жила сама по себе. Да, не просто, не без обид и бед… Но после того, как Ромка — на минуточку, судьбоплет, самый сильный из ныне живущих пророков, как он сам о себе сказал — произнес это свое "везет, как проклятой", стало казаться, будто бы эта самая "судьба" обратила на Никс свой взор. Да, ей стало везти. Необоснованно, бессмысленно, бессистемно. Неудачи тоже посыпались как из ведра.

Причем неудачи эти и везения были настолько разных уровней, что вскоре ей стало попросту страшно выходить из дому. Смеха ради она изредка проверяла состояние своей удачливости с помощью игральных кубиков. И те оказались чудесным мерилом, и даже помогли ей доказать Эль-Марко, что она не выдумывает.

Когда Никс кидала кости, выпадал либо максимум, либо минимум. Без какой-нибудь видимой закономерности относительно очередности.

Эль-Марко сразу предупредил ее, чтобы не смела подаваться в игорный бизнес и пытать счастья в казино.

Никс тогда нервно рассмеялась — она о таком даже не думала. Тогда еще прошло слишком мало времени, чтобы установить все закономерности, и Никс казалось, что вот-вот ей не повезет смертельно. Тревога нарастала. Никс забросила мотоцикл: она боялась, что как-нибудь удача подведет ее по-крупному. Она опасалась и многого другого: кирпича с неба, пьяного грабителя с ножом, которого она не заметит, если тот подойдет сзади, неудачного падения с лестницы.

К Ромке она, конечно же, ходила. Когда поняла, что с ней происходит и отчего, сразу же пошла, вместе с Эль-Марко.

Да вот только Ромки дома не оказалось, матери его — тоже, и даже сестры не удалось сыскать. Мальчишка пропал, как не было. По их старому адресу проживали другие люди. Они подтвердили, что выкупили квартиру у светловолосой женщины, но где она теперь сказать не могли.

Мари гадала на эту тему раз пятнадцать: пророчества не получались, как будто магия утыкается в стену, как будто что-то гораздо более могущественное запретило колдунье вероятностей вмешиваться.

Никс поняла одно: надо искать судьбоплета, будь он неладен. А был ли он вообще? Или показалось им всем?

Был, — Никола не могла позволить себе сомнения. Если бы она усомнилась, то точно сошла бы с ума рано или поздно. Ромка был. Он оставил след, запомнился навсегда. Все испортил. Одним, почитай, словом…

"Пускай, — говорит, — тебе везет, как проклятой. Всю жизнь".

Никс подняла голову к небу, почувствовав, как на нос приземлилась дождинка.

— Так-так-так, ну нет же, нет. Только не так. Только не реветь. Никакого ревения под дождем. Никакого.

С неба, уже полностью затянутого серой клубящейся пеленой, стали срываться тяжелые капли. Пока что они падали редко, на большом расстоянии друг от друга, но вскоре обещал начаться самый настоящий ливень.

Никс огляделась по сторонам и обнаружила себя в незнакомом районе на незнакомой улице.

Город, конечно, не настолько велик, чтобы запросто в нем потеряться. Но ей удалось. Хоть по архитектуре и ясно, что это практически самый центр, но где она находится именно, Никола не знала.

Ну вот, не хватало еще и этого.

Никс, обхватив себя руками, пошла, куда глаза глядят. Мимо спешили люди, стремясь укрыться от разражающегося ненастья под навесами и козырьками подъездов. Другие деловито раскрывали зонты — разноцветные, с красивыми узорами, полупрозрачные.

Никс не боялась замерзнуть и не боялась простыть.

Такова была ее природа, и этого проклятая ее судьба никак не могла отнять.

Она оказалась совсем одна в едва знакомом ей городе. Сейчас бы взять, спрятаться, например, в трамвайной остановке, да позвонить Эль-Марко, рассказать ему обо всем. Обвинить его в том, что уехал как раз тогда, когда ей нужна его поддержка. В том, что он променял ее на какую-то там Лунь, на дурацкие, никому не нужные поиски того, что, вероятно, и найти невозможно.

Нет, так нельзя. Сама виновата, что сумку украли, сама. Надо было следить. В следующий раз… ох, если выдастся следующий раз, Никс покажет им, что такое настоящий элементалист огня, этим зазнавшимся идиоткам, посмевшим…

У нее в груди как-то все свернулось, сошлось, сжалось. Бессильная ярость помножилась на застарелую боль. Все сама. Всегда — сама. С самого раннего детства вездесущая эта самостоятельность, свобода, блин, которая на самом деле — одиночество, и грань, опять-таки, очень тонка, но как же хочется порою, чтобы был кто-то еще, тот, на кого можно было бы положиться всегда. Не нужно многого. Она сама на многое способна, и это не бравада, это правда. Нужно всего чуть-чуть.

Но этого не будет никогда, и "проклятие" — ни при чем, и Ромка со своим "везет, как проклятой!" — ни при чем, и никто ни при чем, никто не виноват, что все именно так, но от этого ничуть не лучше.

И от осознания этого Никс все-таки разревелась.

А потом расхохоталась, вспомнив парочку цитат, гуляющих по сети — ну, тех, про дождь, девушек и слезы.

И про борщ, в котором можно спрятать свеклу, про землю, в которой можно спрятать труп, и про карман, в котором можно спрятать телефон.

А потом ее снова накрыло, и она понимала, что это — истерика, но уже ничего не могла с собой поделать.

Может, оно и к лучшему, на самом-то деле, ведь должно же было однажды накрыть. И раз уж это случилось сейчас, и Эль-Марко не видит, да и никто из знакомых не видит, и погодка — самое то… Раз уж все так сложилось, то почему бы и нет.