Светлые размытые силуэты. Один из них особенно ярок. Когда взгляд удается сфокусировать, становится ясно, что это — раскрытое окно, в котором застыл, словно в раме, кусок темно-голубого неба, чистого, безоблачного.

Никс резко села. Оглянулась по сторонам.

Что это за место? Все еще морок? Гиены… надо успеть… но куда? Где вход?.. Паника оглушила на миг, но тут же отступила. Никс осознала, что не успела пробраться внутрь золотой Башни — но не здесь. Что-то ей помешало. Может, до нее все-таки добралась одна из гиен? В таком случае, процесс поедания был каким-то совсем безболезненным. Или, может, этот странный звук…

Неужели… Неужели тонкая зацепка — существование Башни Тайны в Мире Снов — это всего лишь ее выдумка? Там, в мороке, все казалось таким настоящим, таким действительным… Насколько оно настоящее на самом деле? Может, эта башня — лишь проекция ее желания узнать больше о гильдии пророков?..

Никс стало холодно. Она встрепенулась, вытаскивая себя из воспоминаний о сне, который только что прошел.

Белые стены, в окне — тусклая заплатка неба, цветы на тумбочке полевые какие-то… Голубая краска на стенах без единой трещинки. Больничная палата? Но почему здесь так уютно?.. И пахнет… пахнет травяным чаем на молоке, а не лекарствами.

О, а вот кое-чего важного она сразу-то и не заметила, хотя, казалось бы.

На расстоянии вытянутой руки — чья-то макушка. Юноша зачем-то уснул в неудобной позе, сидя, прислонившись спиной к ее постели. Его волосы выкрашены в ярко-зеленый, но вот уже отрастают, поэтому видно темно-русые корни. В ушах у него красные металлические серьги, блестят. И Никс его знает, определенно знает, но вот имя выскочило из головы и никак не раскроется, никак не проявится.

Словно память о Мире Снов заслонила собой память о настоящем.

Никс протянула руку и коснулась его зеленых волос. Он вздрогнул, почувствовав прикосновение, распахнул глаза, обернулся к ней.

— Ух… Никс!

Его обветренные губы растянулись в широкой улыбке, а карие глаза засияли.

— Как ты? — он сел поудобнее, опираясь теперь локтями на край кровати. — Ты проснулась! Принести чего-нибудь? Пить хочешь? Мы тут все… То есть я… в общем, ты нас напугала изрядно!..

— А что? Что, вообще, было? Со мной…

Да как же тебя зовут, бойкий ты, восторженный человечек? Вспомнись же, ну пожалуйста.

— Ты не помнишь?

Ничего не помню, но тебе не скажу. Потому что тебя не помню тоже, хотя знаю, что ты — не чужой.

— В моей голове все как-то перемешалось, как в миксере, — произнесла Никс вслух. — И пляшет… Я помню только башню… и Фантасубвеструм… И Керри. Да… И то, что мы не успели сделать то, что нужно. Я не успела пройти лезвийный мост. И, кажется, я потеряла его крыло. Пепельные гиены сожрали его… как ту черную маску.

Зеленоволосый взял ее за руку, за запястье. Тиха. Тихомир Одиш, брат Аристарха Одиша, водит минивэн, что-то скрывает, носит серый пуловер и широкие брюки, хотя мог бы носить и узкие — ему бы пошло. Он кажется умным, если с ним наедине, и кажется странным, если есть кто-то еще. Он очень легко поддерживает словесные игры и готов выступить в роли глупца, если его не хватает для того, чтобы шутка удалась. Он запросто загорает, но его нос все равно шелушится — самую малость. Пальцы у него сухие и теплые, крупные, немного шершавые. Да. Это Тихомир Одиш.

Никс смотрела на него, оглушенная всколыхнувшейся, ожившей памятью, а Тиха не отводил глаз, держал ее руку ласково, и говорил, улыбаясь:

— Звучит, конечно, как бред, но это нормально, ты ведь только проснулась, — он сжал ее пальцы крепче. — А мы тут уже такого понапридумывали! Что надо на север идти, чинить какое-то зеркало, и вообще… Предков твоих позвали с континента, чтоб было, кому за тобой приглядывать. А я тут, пока ждал, уснул. Я даже не думал, что…

— Предков, говоришь, — протянула Никс, осознав масштабы произошедшего. — Наверное, ты имел в виду опекуна.

— Точно.

— Это вы зря… наверное. Наверное, зря.

— Да все равно, — сказал Тиха, склоняясь к белым простыням и целуя Никс в ладошку. — Я все равно жутко рад, что ты проснулась. Не потому, что идти никуда не пришлось, не подумай, а просто потому, что…

— Тиха, — она произнесла его имя шепотом, на выдохе. Сердце вдруг застучало где-то в ушах. — Т-тебе не кажется, что такого рода вещи не стоит… не стоит делать… хм, видишь ли, я думала, что такого рода вещи… начинаются как-то иначе, что ли.

Он улыбнулся, не размыкая губ, опустил взгляд и снова поцеловал ее в ладонь, на этот раз чуть дольше, чем следовало бы, оставив на коже крохотный влажный отпечаток.

— Да я бы и рад начать как следует, но получилось вот так, — он взглянул ей в глаза. — Но разве ж это что-нибудь меняет.

Никс в момент стало жарко и душно, и она физически ощутила, что стремительно краснеет. С чего бы? — казалось бы! — а вот. Локти дрогнули и вся сила из рук куда-то делась. Ее ладонь безвольно выскользнула из пальцев Тихомира.

Никс опустила голову так, чтобы волосы по возможности прикрыли лицо.

Хотелось куда-нибудь срочно деться.

Хоть бы обратно в сон провалиться!

Нет же.

Реальность оказалась не без характера, и просто так прогибаться не стала.

— Я позову врача, — проговорил Тиха, поднимаясь. — И… извини, если что. Я просто… обрадовался очень. Скоро вернусь.

Я оставил Берсу сторожить вещи у запертой Тихиной машины, а сам отправился внутрь лечебницы, чтобы, собственно, призвать владельца транспортного средства наружу. Звонить ему мне как-то в голову не пришло. Я был уверен, что Тиха в палате, на посту, как штык.

Ан нет. Дверца скрипнула, открываясь, шторы всколыхнулись — и медсестра со шваброй обернулась ко мне, глядя устало и безрадостно.

— Посторонние, на выход. Уборка.

Час от часу не легче.

— Вы не подскажете, куда перевели…

— В регистратуру, — ответствовала печальная женщина.

Я, чуя неладное, отправился, куда послали — на первый этаж, стучаться в маленькое зарешеченное окошко.

Работница регистратуры обрадовала меня пуще уборщицы, заявив, что пациентку из заявленной палаты выписали несколько часов назад, а больше информации она мне изложить не может, мол, по правилам не положено.

Смутное беспокойство, начавшее копошиться где-то на задворках разума еще когда я заглядывал в пустую палату, усилилось. Я направился на выход, выбивая каблуками дробь по скрипучему больничному паркету.

Солнцу хватило тех десяти минут, что я был в лечебнице, чтобы нырнуть за гнутый хребет старой горы на западе, и сумерки загустели, словно сироп. Я снял очки и сунул их в тряпичный чехол, а затем в карман. Все равно при таком освещении от них никакого проку.

— Рейни! — издалека окликнула меня Берса. — Где Тихомира забыл?

Я подошел к ней, к машине, к двум плотно утрамбованным походным рюкзакам с пожитками — моим и ее.

— Николу выписали несколько часов назад.

Берса подобралась, даже от пыльного бока минивэна отлипла.

— Что? Бродяжке звонил?

— Нет.

— Звони!

— Погоди, дай подумать. Машину бы Тиха не бросил. Стало быть, он где-то тут, недалеко.

Я огляделся по сторонам.

Итак, позади у нас дорога, а за ней крохотный поселок в несколько десятков одноэтажных домов. Сбоку, за лечебницей — железнодорожная станция. А впереди у нас спуск к морю, и там…

— Кей, глянь — мне кажется, или я вижу костер?

Берса посмотрела туда, куда я показывал.

— Похоже на то. Да, свет как от костра.

Я уже набирал Тихомира.

Гудки шли долго, и я было перестал надеяться и не сбрасывал звонок просто из-за упрямства, но динамик наконец прокашлялся и оттуда донеслось задорно-провокационное:

— Чего опять?

— Ты куда пропал? Что с девчонкой?

— Я с ней. И курица с грибами под сливочным соусом и сыром.

— Ах ты… Это твой костер на берегу? Почему сразу не позвонил?

— Поспеши, — напевно прогудела трубка, — может, и тебе достанется.

И тишина.

— Пойдем, — бросил я Берсе, пряча телефон.

— А вещи? — запротестовала она не слишком уверенно.

Я помолчал, снова глянул по сторонам, констатируя полнейшую, беспросветнейшую глушь.

— Ты — как хочешь, а я беру деньги, спальник и еду. Остальное пущай воруют. Может, мой тельник согреет хотя бы их, ежели так хреново греет меня.

К берегу мы спустились быстрее, чем за пять минут: он оказался куда ближе, чем мне померещилось в сгущающейся темноте. Продравшись через лесополосу, выбрались на мелкий желтый песок.

На полпути к морю горел средних размеров костер. На подстилке, спиной к нам, сидела Никс, и силуэт ее чернел на фоне пламени, словно клякса. Я даже приостановился ненадолго, чтобы полюбоваться тонкой девичьей фигуркой и осознать, что все, в общем-то, хорошо. Все разрешилось. Едем дальше. Живем, стало быть. Ура.

Тиху я поблизости не увидел — отошел куда?..

Никс обернулась, когда мы подобрались ближе. Она ничего не говорила, просто смотрела.

Я же впервые за долгое время не знал, что говорить. Берса тоже молчала где-то у меня за спиной.

Я подошел к костру, уронил спальник на песок, сел на него. Выудил из сумки с едой вино, батон и штопор.

Глянул вбок — Кей возилась со шнуровкой высоких кед.

— А Тиха где? — спросил я у Никс, откупоривая бутылку.

Она смотрела на меня загнанным зверьком. В темноте сверкали блики в ее глазах, словно две маленькие свечки — и я различал это даже без очков, что удивительно.

— За дровами пошел, — наконец ответила Никс. Говорила она как-то безучастно и слегка обреченно. — Вон, возвращается уже, что-то тащит здоровое.

Я глянул за спину и с трудом различил в темноте копошение: Тиха, и правда нашедший в лесополосе выдающихся размеров корягу, был еще далеко. Я снова обернулся к Никс и, за неимением лучших тем, констатировал очевидное:

— Итак, ты проснулась.

Никс сжалась еще сильней.

— Рейни, ты дуб, — вдруг заявила Берса. Поднялась. — Впрочем, это подождет. Я — проверю воду, сами разбирайтесь тут.

И она побрела во тьму, к воде.

Я вздохнул.

Никс молчала и на меня не смотрела, безотрывно гипнотизируя костер.

— Предлагаю выпить, — я откупорил бутылку, — за то, что нам таки не придется тащиться на крайний север и творить там незнамо что, — я сделал первый глоток. Сладкое и теплое вино тут же стало греть меня изнутри, как грело всегда, оправдывая мою, возможно, чрезмерную любовь к высокому градусу. — Тиха тебе все рассказал?

Никс кивнула.

— И что ты думаешь по этому поводу?..

Никс все так же смотрела в огонь, молчала. Мне показалось, что она не собирается ничего отвечать.

— Было бы лучше, если бы я успела пробраться внутрь, — все же произнесла она.

— Внутрь чего?

— Внутрь Башни Тайны.

Никс перевела взгляд на меня, и я застыл, почувствовав слабое прикосновение ее магии. А девчонка-то на самом деле в ярости. Не то чтоб совсем — ярость ее сейчас под контролем, но она, определенно, есть. Она скованна, ее сдерживают разум и железная воля хозяйки, но факт остается фактом: у девчонки сейчас такие демоны внутри шалят, что мне стоит тоже собраться и быть наготове — на случай, если она вдруг сорвется.

— Никс, я не могу понять тебя настолько полно, как мне хотелось бы. Может быть, ты объяснишь…

Я замолк, не закончив фразу, потому что Тиха наконец дотащил свою монстроидальную корягу к костру.

Старший Одиш выглядел цветущим и бодрым. За пояс у него был заткнут походный топорик.

— Что это вы тут уже творите без меня? — поинтересовался он. — О, винцо. Предусмотрительно.

— Так где там курица и сырный соус? — спросил я.

— Сливочный соус, сливочный, — поправил Тиха. — Значит, каким образом я все это организовал в походных условиях, тебя не волнует? — он достал топорик и принялся за дело. — Надо было вам поспешить, короче.

— Так я не понял, когда я звонил, все еще было или давно уже кончилось, и ты про курицу сказал просто, чтоб подразнить?

— Чтобы похвастаться, — он залихватски мне подмигнул.

Я покачал головой — ну что тут приличного скажешь. Вздохнув, обратился к Никс, предлагая ей вино:

— Будешь?..

Она не шелохнулась, не протянула руки. В ее взгляде был то ли немой укор, то ли невысказанная обида. Рановато как-то.

Мне бы действительно не хотелось, чтобы ко всем ее тайнам и секретам прибавился еще один. Это совсем не то, на что я вообще рассчитывал. Надо бы ее как-то разговорить…

— А что за вино? — спросил Тихомир, отвлекаясь от разделки сухой коряги.

— Так, э нет, я не тебе предлагал, а Никс, — заметил я.

— Сегодня воскресенье, значит, завтра мне на учебу, — произнесла Никола по-прежнему тихо, отстраненно глядя в огонь. — Мне, в общем-то, не холодно, так что я вас не поддержу.

— Да ладно, один денек можно и пропустить, — доверительно сообщил Тихомир. — Это на первом курсе кажется, что нельзя. Но на самом деле — можно. К тому же, надо отпраздновать твое чудесное исцеление.

— Чудесное… — повторила за ним Никс, хмурясь.

— Ну, знаешь, когда в дело вступают старинные загадочные артефакты, которые смущают и пугают суровых старых магов — это достаточно интересно, — признался я.

Никс вздохнула.

— Ну, теперь никому никуда не надо. Эль-Марко вы тоже зря с места сорвали. Я же проснулась. Хоть бы день подождали, что ли…

— Коне-ечно, день, — произнес Тиха, снова оторвавшись от своего занятия. Подошел к костру с топором в левой руке, отчего, на мой взгляд, заговорил гораздо убедительнее: — После красных бабочек, сгорающих пеплом, стихов с горящими глазами, непробуждаемой тебя и шарахающегося от стекляшки бородатого чтеца. Конечно, тут погодить денек — самое оно.

Никс, и так обнимающая себя за коленки, сжалась еще. Хотя, казалось бы, дальше некуда. Еще чуть-чуть — и сколлапсирует.

— Это не смертельно, — выдавила она. — Даже если… если я засну еще раз, это не страшно. Я, кажется, поняла… Тот звук, который все пронзил — это и был Зов, о котором говорил Керри. Я думаю, меня обратно призвал он же. Звук, который…

— Так дело не пойдет, — перебил ее я, и она уставилась на меня, похожая на всклокоченную сову. — Давай, что ли, с самого начала. Потому что я вообще ничего не понимаю. А эта штука помогает согреться мне, — я протянул ей вино, — а тебе, возможно, поможет расслабиться и перестать копить секреты и недомолвки.

Никс колебалась. Я видел это отчетливо. Ее грызет изнутри какое-то неразрешимое противоречие, и дело тут не в вопросе трезвости. Возможно, она взвешивает, насколько может быть откровенной.

И пока она думает, принимать ли из рук моих бутылку красного сладкого и доверять ли вообще нашей странной компании, на небе рассыпаются звезды, — по широкой, длинной дуге, мерцая и подрагивая, и расплываясь для меня в смазанные капельки-огоньки, похожие на снег или мутные пятнышки на стекле. Жаль, что диоптрий уже не хватает, и, даже надев очки, я не увижу звезды так, как видел их раньше.

Никс приняла вино и, помешкав пару секунд, все-таки отпила.

С берега вернулась Берса в мокрой, потемневшей от воды джинсе и уселась прямо на песок, подставляя огню длинные угловатые пальцы с обломанными ногтями.

— Может, хоть по сосисочкам, опоздашки? — с заботливой издевкой спросил Тиха, разобравшись с корягой.

Море шумело, костер облизывал толстые кривые ветки, печеный на костре "деликатес" пах одуряюще. Никс расслабила плечи. Вскоре, минут этак через двадцать, она и вовсе села свободнее и даже начала улыбаться. Может, это и не ее на самом-то деле отпустило, а нас. Может, это я перестал подбирать слова и пытаться осознать происходящее сверх того, что и так понятно.

И тогда, слово за слово, она поведала нам об удивительно ярком и на удивление запомнившемся сне, о красноволосом Керри, которого она никогда до этого не видела, о пепельных гиенах, проваливающихся в никуда, о небесном ките и корабле Фантасубвеструме, и о Башне Тайны, в которую она почти что пробралась, если бы ее не выбил из морока (а это был именно он) страшный, чудовищный Зов.

Песок совсем остыл. Тепло его можно было прочувствовать, лишь зарыв ступни в рассыпчатую толщь и добравшись до слоя, хранящего отголосок дневной жары.

Мы начали потихоньку собираться. Чтобы работа не пропала зря, Тиха бросил в костер оставшиеся ветки, и пламя взмыло вверх, в свежую, безлунную ночь, в усеянную звездами непроглядную синеву.

— Ай, один раз живем! — заявила Берса, заправляя волосы под жилетку. Потом она разбежалась и прыгнула через костер, прикрывая лицо руками. Пробежав пару шагов, Кей плюхнулась на песок и расхохоталась.

Тиха принял вызов. Подошел к костру чуть ближе, чем следовало бы, замер, что-то просчитывая, сделал два шага назад, напрягся, ринулся вперед и сиганул через пламя, свернувшись как-то хитро, так, что приземлился на песок кувырком.

— Во дает! — восхитилась Кей. — Акробат!

— Ну, а я как-то без фокусов, — сказала Никс, поднимаясь с песка и явно намереваясь последовать примеру Тихи и Берсы, — или с фокусами?

— Эй-ей, не думаю, что этих ребят есть резон удивлять, — вмешался я, перестав сворачивать спальник.

— Давай с фокусами! — махнул рукой Тиха. — Это же огонь — твоя стихия!

Никс посмотрела на меня дерзко и с вызовом. Всего на миг, но этого мне хватило, чтобы ощутить, как рвется наружу ее волшебство, то самое, которое ей запрещают все, кому не лень. Внутри этой девочки живет не просто дар, а, кажется, какой-то огненный демон — и это я уже давно понял, но именно в такие моменты я его отчетливо "вижу". И это, конечно же, аллегория, но назвать как-то иначе характер ее магии я не способен.

Она распустила волосы. Конечно, ведь огонь подчиняется ей. Она ничего у меня не спросила — конечно, она делала так сто раз, и здесь, сейчас, у костра, я ей не куратор и не советчик. Она не разбегалась и не прыгала — она спокойно и медленно вошла в огонь. Под ее босыми пятками захрустели ветки, и восходящие потоки воздуха подхватили рыжие волосы, взвились вокруг рук и тела яркие огненные змеи.

Берса перестала улыбаться, Тиха дернулся, но мешкал. Я ничего не предпринимал, зная, в каких отношениях огненные элементалисты с настоящим пламенем.

Никс раскинула руки в стороны. Костер оживился, заискрил, приобрел форму. Что еще, кроме огненных крыльев, могла придумать девочка ее лет? Правильно, ничего. И ничего не придумала, — а потому языки пламени сложились в два широких, острых крыла.

И она, кажется, начала танцевать. Ничего быстрого, ничего специального — плавные простые движения рук, вторя которым рассекают звездную ночь огненные крылья. Поворот, наклон, изгиб.

Я никогда не понимал танцев.

Но, стоит признать, я совершенно четко осознаю, почему именно Берса и Тихомир смотрят на нее так. Обычная магия (если можно ее так называть) — она спецэффектов не подразумевает, ежели маг не позер или не эстет. А тут им показывают представление. Простое, но в сущности своей эффективное, эффектное. В танце, по сути, и без всякого волшебства оживает миф: исполнитель дистанцируется от тех, кто на него смотрит, встает один против всех, становится мертвым среди живых, балансирует на тонкой грани. И, замерев на цыпочках между светом и тьмой, между пламенем костра и бархатом леденеющей ночи, он становится проводником между тем и этим светом, связующей нитью, проводом, словом, основой, на которой держится вместе абстрактное наше "все": время, пространство, жизнь.

И пламя вспыхнуло ярче, ослепляя нас, лишь для того, кажется, чтобы погаснуть полностью в тот же миг.

На долю секунды берег и ближайший лес заполонила звенящая тишина.

В следующее мгновение все вокруг пронзило магией насквозь, да такой, что я тут же полностью протрезвел.

Передо мной на месте костра возникло пепелище, вокруг него тлели разбросанные угли, а в центре вместо Николы Рэбел сидел, скрючившись, кто-то другой.

Существо дернулось, и темные космы неразличимого в ночи цвета явили белое как мел лицо. Затравленным, диким зверем смотрело оно на меня, упершись тонкими когтистыми пальцами в перемешанный с пеплом песок. Казалось, ему тяжело и оно больное — руки его подкашивались, тело трясло, а вставать оно даже не пыталось.

— Это же… Это же земли исхода. Как же здесь… темно, — проговорило оно, и голос был не женским и не мужским — нежным, плавным, глубоким и слишком спокойным.

— Так, парни, не подходите к нему, — громко предупредила Берса, подскочив с песка и одновременно пытаясь добыть огонь из зажигалки. — Подальше отойдите! Рейнхард! Чего сидишь? Что ты смотришь на него, как баран?

Глухую ночь пронзил свет карманного фонарика. Кей перестала чиркать заартачившейся зажигалкой.

Существо прикрыло глаза тощей ладонью, щурясь.

Ага.

Красные волосы. Черный, золото, кровавые узоры на белой коже.

Вот этого нам еще не хватало.

— Тиха, не свети ему в глаза, — попросил я по возможности мягко. — Кей, не паникуй.

— Ты знаешь, что это? — спросил Тиха сурово, полуутверждающе, просьбы моей не удовлетворив.

— Догадываюсь, — протянул я осторожно. — Это тот самый Керри, о котором рассказывала Никс, если ты не слушал. Хотя мне казалось, что ты слушал.

Тиха цыкнул и стал светить в песок, Керри опустил руки и начал оглядываться по сторонам. Берса находилась за ним, похожая отчего-то на вытянувшуюся по струнке хищную птицу и, кажется, при этом умудрялась пятиться куда-то влево.

— Это — изначальный мир, да? — вопросил Керри, моргая ресницами цвета перезрелой вишни. — Как я… где… зачем я тут?

— Меня больше интересует, где сейчас Никс, — произнес я.

— Задняя пятка подсказывает мне, что она теперь там, где раньше был он, — сказал Тиха.

— Такое возможно? — недоверчиво спросила Берса, незаметно подобравшаяся ко мне справа.

Мы втроем молча уставились на Керри.

— Возможно ли поменяться местами с кем-то из морока? — озвучил я общий вопрос.

— Я… мне не ведомо, — произнес Керри.

— Как-то стремно оно разговаривает, — хмыкнула Берса.

Я подошел ближе к Керри, сел на корточки рядом.

— Эй-ей, Рейни, может, ты близко так не подходи? — снова начала Кей.

Тиха ее поддержал:

— Вдруг оно хищное?

Я смотрел на Керри, оценивая его по возможности объективно. Тощий. Да. Мяса мало, самый необходимый минимум. Скелет развитый. На вид — от восемнадцати до тридцати, точнее не скажешь. Подрагивает. Может, замерз? Явно растерян. Однозначно подчиняется физическим законам. Символы на золотой мантии мне незнакомы. В глаза не смотрит, но то и дело поглядывает куда-то вверх, на звезды, мельком, как будто что-то там, в сверкающей синеве, манит его. Ведет себя тихо, не дергается. То ли боится, то ли не хочет спугнуть.

— Ты хищное? — спросил я.

Керри молчал, поджав красные губы. Потом все же взглянул мне в глаза на миг, виновато улыбнулся, обнажая черные острые зубы, пожал плечами:

— Вероятно.

— Как насчет того, чтобы рассказать нам, какое отношение ты имеешь к Никс и куда она запропастилась? — предложил я.

— Никс — это юная дева, чья сила обратилась в пламенный кинжал — зерно огненного вихря? Такого оружия я давно не видал, коль не лукавить, — стал степенно говорить Керри. Мне показалось, что он специально растягивает ответ. Возможно, конечно, он медлит из-за того, что это дает ему время на раздумья, а, может, собственная речь просто его успокаивает? Керри продолжил: — Печалит меня чрезмерно то, что открыть я вам не способен, имеет ли место связь между мной и огненной чародейкой. Я…

Берса нависла справа, и Керри замер на секунду, глядя на нее. Я тоже посмотрел. Перевел взгляд обратно на Керри.

— Я исполнял свой долг, — продолжал он, сглотнув, — я зашел внутрь Башни Тайны, в которую так хотела попасть юная дева, чтобы проверить, нет ли там пепельных гиен. Они и другие химеры глубинных троп особенно беспокойны в сей час. Морок наполняется к ночи спящими, и исконные обитатели много печалей имеют из-за того, что чужаки бродят по их угодьям, заглядывают в норы и гнезда. Я же сторожу морок от излишних волнений и вот…

— Стоп-стоп-стоп, — я поднял ладонь. — Погоди. Ты… Ты — оберегаешь морок от треволнений? Ты, вроде как… страж?

— Да, — Керри степенно кивнул, и колокольчики в его волосах мягко тренькнули.

— "И выплавит солнце из кварцевого песка последний хранитель снов…" — пробормотал Тиха. — А тут у нас песка…

— Ой нет, — я взялся за голову. Догадка показалась правильной и оттого чудовищной. — Нет-нет-нет. Только не это. Керри… Ладно, бог с ней, со связью, но скажи мне… возможно ли, что кто-то другой, кроме тебя, станет стражем морока?

— Этого мне неведомо, — ответил Керри, покачав головой.

— Кто-нибудь оберегал морок до тебя? — это спросила Берса.

— Сколько я помню себя, я был всегда такой один, — ответил Керри. — Всегда. А было ли что-то раньше… наверное, ничего и не было.

Я поднялся, повернулся к Тихе и Кей. Звенящая пустота в голове была словно вакуумная прослойка в термосе, защищающая мой здравый разум от сотен слабо обоснованных предположений и десятков натянутых теорий, готовых вот-вот завихриться и вскипеть в мозгу, стоит лишь дать им волю. Эмоции пока тоже стоило бы придержать. Сейчас не время укорять себя в глупости и беспечности. Хотя я мог бы.

— Итак, ребята, — произнес я серьезно. — Я редко такое говорю, так что вы лучше об этом инциденте помалкивайте. Внимание, барабанная дробь… — я сделал намеренную паузу, убедившись, что всем меня слушают. — Что нам, Потерянный его дери, делать?..

— Что-что, — хмыкнул Тиха. — Во-первых, к этому Керри ты лучше спиной не поворачивайся — это раз. А два… Складывай спальник. Предстоит далекий и нелегкий путь. Хотя… он будет все же чуточку легче, чем мог бы быть. И чуточку сложнее, чем рассчитывал я. Потому что дело ясное — никуда поход на север не отменяется, осколок этот — единственное, что объясняет всю эту нелепую чепуху с засыпаниями, пробуждениями и прочим относительно здраво. А красноволосого уродца нам надо брать с собой, потому что чую я, что он знает побольше нашего, пускай и не говорит.

— Ну, не такого уж и уродца, — промурлыкала Кей, подмигивая Керри, который, в свою очередь, взял и натурально покраснел. Кей хихикнула и разулыбалась от уха до уха. — А может, нам эту очаровашку добавить по вкусу в костер? Обратно. Вдруг сработает?

— Я бы предпочел избежать такой участи, — тихонько заметил Керри.

— Никс колдовала, — произнес я уверенно. — Так как заклинаний она знает всего пару штук — это было что-то ее собственное, интуитивное. Сила, замешанная на таланте и воображении. Пламя, само по себе, в заклинание не сложится.

— Да пошутила я, — Кей мотнула головой, — что я, изверг, что ли? Но, по сути, что вообще мы можем сделать сейчас?

Стало тихо. В мое сознание, занятое вопросами без ответов, пробился холодный шепот близкого моря и влажное шуршание прибрежного ветра.

— Холодает, к тому же, — добавила Кей. — Ты не чувствуешь разве?

О, я чувствовал. Еще как. Но, в отличие от нее, давно привык абстрагироваться.

Тиха и Кей смотрели на меня, как будто ожидая команд.

Керри водил длинными тонкими пальцами по песку, судя по всему, совершенно им очарованный.

А я к тому моменту не спал уже больше двух суток.

— Тиха прав, — произнес я наконец. — Осколок зеркала и слова Абеляра — единственные зацепки, которые у нас есть. И вот еще он, — я указал на Керри. — Необходимо узнать, располагает ли он информацией, которая могла бы нам помочь. Кроме того, не оставлять же существо из морока на пляже возле помирающей деревеньки? Значит, надо брать его с собой. Но вот еще что. Осколок заставил Никс уснуть, а про исчезновения целиком и переходы в морок Абеляр ничего не говорил, и про Зов тоже. Следовательно, информация устарела. Кей, — я повернулся к Берсе, — звони ему снова.

— Я бы не стала, — она покачала головой.

— Почему?

— Чую ягодицами, не стоит. Но я позвоню.

Кей полезла в карманы шорт за телефоном. Я обернулся к Тихе.

— Проблеск совести у Рейнхарда Майерса ослепителен, как взрыв сверхновой, — оскалился он.

— Это ты про Керри? Ослепительной была волна от магии, что выплеснулась, когда Никс пропала.

— Точно, — кивнул Тиха. — Даже я почувствовал.

— У тебя же сохранилась та карта, на которую ты перенес точки перехода в морок, когда весной зависал в усадьбе некроманта?

— Спрашиваешь, — он ухмыльнулся.

— Ты ни разу не пробовал ею воспользоваться?

— Да как-то другие дела накатили…

— Ясно.

— Ты предлагаешь… — Тиха глянул на Кэрри неуверенно, — раз уж Никс наверняка в мороке, причем во плоти… попробовать отправить его обратно?

— Или пройти за ним. Или вместо него, — ответил я. Обратился к Кэрри: — Слушай. Ты вообще как — хочешь вернуться обратно, к себе?

— Еще не знаю, — признался тот.

— Хорошо. А Никс помочь хочешь?

— Пожалуй, я мог бы, если бы знал, как…

— Отлично.

Я подошел ближе и протянул ему руку.

— Хватайся, помогу встать.

Кэрри медлил.

— Ты что творишь, Рейнхард? — всполошилась Берса, оторвавшись от телефонного разговора. — Думаешь, он правил не знает?

— Гляжу, знает, — хмыкнул я, — и именно поэтому медлит.

— Тебе жизнь, что ли, не дорога? — не унималась Кей. — А что, если…

— Я рискну.

— Не смей!

Она со всей дури шлепнула меня по протянутой руке и сама ухватила Кэрри под локоть. Напрягшись, Кей помогла ему встать.

— Не прикасайся ни к кому из магов, — заявила она слегка ошарашенному гостю из морока. — Протормозишь — помрешь! Оно тебе надо?

Кэрри был явно шокирован. Я, кстати говоря, тоже.

Берса потянула Кэрри за собой:

— Все в машину!

— Ты платья-то ему подбери, — в спину им крикнул Тиха. — Навернетесь!

— Дурдом, — резюмировал я.

Когда мы добрались до минивэна, оказалось, что вещей никто все-таки не украл. Мы утрамбовались внутрь. На этот раз мне досталось место возле водителя.

Я обернулся в салон и увидел там взъерошенную Берсу и совершенно осоловелого Кэрри.

— Кей, — произнес я, — так ты дозвонилась Абеляру-то?

— А? Что? Нет, — она покачала головой, — занято. Три раза звонила ж. Могу еще попробовать, но это будет уже как-то навязчиво, нет?

— Ладно, фиг с ним, прорвемся.

Тиха провернул ключ зажигания и мотор в стальной утробе нежно зарокотал.

— Итак, прежде чем мы покинем город и, собственно, полуостров, — проговорил он, равняя зеркало заднего вида, — подумайте: все все взяли? Мы все сделали, что надо? Ничего не забыли?

Я молчал, думая, что и как. Мысли не складывались.

— Эй, ему бы одежки какой нормальной, — послышался сзади голос Берсы. — Мое на него маловато будет, да и женское. Рейни, ты ж вроде примерно того же роста, у тебя запасные вещи есть?

Я обернулся к ним.

— С собой — только нужное, да и то… ты ж знаешь.

— Ну, значит, надо заехать к тебе.

— Карта в бардачке, — намекнул Тиха, выжимая сцепление и выворачивая руль. — Поехали.

Дальний свет выхватил из ночи куски проселочной дороги. Лечебница "Ласточка" осталась черным силуэтом на фоне звездной россыпи, а вскоре и вовсе растворилась в ночи. Я развернул карту, подсвечивая себе фонариком, выданным Тихомиром.

— Вот эта ближайшая к городу точка — возле западного маяка — это оно? — спросил я. — Сможем посетить по пути как раз.

Тиха мельком глянул, куда я показываю.

— Оно. И вон там, в лесу — тоже оно, вроде бы.

Он замолчал, а потом добавил задумчиво:

— Раньше у нас было целое лето… А теперь… Теперь у тебя есть ночь, Рейнхард, чтобы понять, как именно это работает. Если на рассвете, когда мы доберемся до места, у тебя ничего не получится — вернуться и попробовать еще раз будет проблематично. Я поведу нас на север, и сам понимаешь, что это значит.

Машина выбралась с проселочной дороги на трассу и пошла мягче и быстрей.

— Что ж тебя тянет-то на север так, — проворчал я, уже не думая о том, что говорю.

— Потому что там мы точно сможем узнать, кто есть кто, — ответил Тиха.

— Что же тебе неймется, Бродяжка. Что за дух соперничества, ни на чем не основанный?

— А вот.

— Может, ты в меня влюблен? Хранишь фотографии под подушкой, записи в плеере?

— Ты, Рейни, конечно можешь думать, что хочешь, но если тебе вдруг — вдруг! — недостанет в этой жизни любви и ласки, то ты обращайся. Единственное что — я несколько мнителен и боюсь за свое здоровье, поэтому тебе придется быть снизу, не обессудь.

— А отморозить себе прямо сейчас ты ничего не хочешь?

— Мальчики, — Берса приобняла оба кресла и возникла посередине, — вы так невыразительно переругиваетесь, что мне аж печально. Рейни, ты, может, поспи, в самом деле? У тебя лицо помятое, как котлета.

— Да мы через полтора часа доедем уже, — заметил Тиха.

— Ну вот полтора часа и поспит пусть.

Тиха цыкнул и включил радио. Я откинулся на мягкое кресло, пахнущее мехом и пылью.

Негромкая музыка смешалась с дорогой, с пролетающими мимо столбами, деревьями, указателями, поворотами. Невысоко над горизонтом проявилась луна, доселе скрытая холмами.

Проникнуть в морок через точку перехода.

На заднем сидении едет существо оттуда и смотрит на ту же луну, что и я. Мой план по спасению утопающего в лице меня трещит по швам. Страшно. Бессилие. Беспомощность. Лавина непобедима, лавина необъятна, всепоглощающа, смертоносна.

Но пока что она — где-то там, за тонким ледяным стеклом, воздвигнутым разумом. Что ж… надо решать проблемы по мере их поступления.

Разберемся.

Пускай это выходит за рамки, пусть.

А Берса что-то скрывает. Станет ли… нулевой элементалист касаться пришельца из морока?

Нет. Она не рискует по пустякам. Она параноик, как и я. Она наврала мне. Хотя и не обязана была говорить правду, конечно же.

И она допустила ошибку.

Она защищала не его — меня.

Инстинкт, чутье, предосторожность, знание?..

Я не думаю, что пробраться в морок во плоти так просто. Не думаю. Я не знаю, что позволило провалиться туда Николе Рэбел без всяких точек перехода.

Тиха говорит — ночь на то, чтобы понять?

Есть способ упростить себе жизнь, есть, но я не стану его использовать. Я не буду просить этой помощи, не стану идти этой дорогой, пока меня не припрут к стенке. Есть еще время и есть границы дозволенного даже у таких, как я.

И, думая так, я сомкнул ненадолго веки. Словно пелена черного тумана укрыла явь, и мне, вроде бы, снились какие-то иные миры — морок ли это был, тот, в который мы стремимся пробраться, или это были образы, рожденные моим собственным сознанием, замешанные на тревоге и знании? Бледные мотыльки летели сквозь ночь, обращаясь в снег.

Ночь текла, будто река, вне ледяного гроба.

Музыка прорастала через иссиня-черный туман чьей-то чужою песней.

Давай ты будешь из города дверей,

А я — из замка, выросшего на горе.

Ты будешь девочкой, упавшей в реку при игре,

И разноцветные твои одежды вымокнут в крови.

Но только никому не говори

Куда уйдем мы завтра на заре,

И недостойный удостоится любви,

И расцветет миндаль на замковом дворе.