Двадцать лет тому назад мексиканец Карлос Фуэнтес опубликовал свой первый сборник рассказов. С тех пор каждая его новая книга неизменно вызывает живой интерес не только на родине Фуэнтеса, но и за ее пределами. Прозаик, критик-эссеист, киносценарист, драматург, политический публицист, Фуэнтес стремится каждым своим произведением, к какому бы жанру оно ни принадлежало, уловить биение пульса своего времени. Он писатель беспокойный, постоянно ищущий, совершающий самостоятельные открытия, а подчас и попадающий в тупики. Разнообразие и напряженность художественных исканий Фуэнтеса во многом определяются сложностью и хаотичностью того мира, исследованию которого он себя посвятил, — мира современной Мексики, переживающей глубокие социально-исторические сдвиги.

Карлос Фуэнтес родился в 1928 году. Это было время, когда Мексика еще не успела забыть о недавно отгремевшей буржуазно-демократической революции 1910–1917 гг., о крестьянских вождях Эмилиано Сапате и Панчо Вилье, победоносно входивших со своим оборванным войском в столицу. Героически сражавшееся крестьянство было предано так называемыми «новыми богачами», теми, кто присвоил завоевания народа. Но страна дышала еще неостывшим жаром пережитого социального потрясения — вспыхивали мятежи, охотились друг за другом генералы, соперничавшие в борьбе за президентское кресло…

А когда через четверть века молодой писатель вступил на литературную арену, действительность, представшая его глазам, была уже совершенно другой. Навсегда ушли в прошлое военные мятежи, провинциализм социальной жизни. Добившись немалых успехов в индустриализации, Мексика стала к тому времени самым устойчивым в политическом отношении государством Латинской Америки, где сложился и утвердил свое господство класс новой буржуазии. Некогда экзотически захолустная столица превратилась в один из крупнейших мегаполисов планеты. Ускоренность темпов развития наглядно сказалась на облике города Мехико, где непосредственно соседствовали колониальные постройки в стиле барокко и небоскребы, руины индейских святилищ и современные индустриальные комплексы, фешенебельные особняки и окраинные лачуги. Смешение атрибутов разных эпох и цивилизаций было лишь внешним выражением многоликости и многоукладностн страны, воздвигавшей здание прогресса па неосушенном болоте отсталости и нищеты.

Для мексиканской интеллигенции 50-е годы были периодом напряженных идейных исканий, попыток осмыслить новое историческое состояние страны. Философы Леопольдо Сеа и Октавно Пас первыми выступили в те годы с исследованиями своеобразии национального формировании Мексики, и этим вызвали острые дискуссии. Напряженные, хотя порой и схоластические, поиски так называемой «мексиканской сущности» определили собой интеллектуальную атмосферу 50-х годов, оказавшую большое воздействие на молодого Фуэнтеса. Он достоверно воссоздал ее в нервом же своем романе, заставив героев вести жаркие споры о характере и судьбах Мексики.

Сын профессионального дипломата, а затем и сам дипломат, Карлос Фуэнтес многие годы провел за границей. Впечатления от других стран, знакомство с новейшей иностранной литературой расширили его кругозор. Как человек, остро ощущавший движение времени, как мексиканец, увидевший свою родину не только вблизи, но и на расстоянии, Фуэнтес оказался особо чутким к восприятию сложной, динамичной и парадоксальной действительности. Его вдохновляли большие цели — исследовать современную Мексику, родившуюся в результате революции, и окунуться в ее прошлое — далекое и недавнее, различить наследие этого прошлого в сегодняшней жизни, познать реальность не только в ее очевидных проявлениях, но и вскрытых импульсах. Позже он скажет: «Две темы всегда привлекали меня к себе: город Мехико, таинственный и отталкивающий, и социальная действительность страны. И обе эти темы неотделимы для меня от пережитков древности».

С «пережитков древности» и начал Фуэнтес, давший своему первому сборнику рассказов символическое заглавие «Замаскированные дни» (так назывались в древнеацтекском календаре пять последних дней года — момент неопределенности и бездействия, который связывал минувший и наступающий год). Конкретный же замысел Фуэнтеса как раз и состоял в том, чтобы прощуиать связь прошлого с настоящим, чтобы «приподнять маску», за которой таится еще не познанная реальность.

Такого рода реальность-специфическая реальность национального сознания — становится предметом изображения в рассказе «Чак Моол». Невероятная история о том, как изваяние индейского божества, купленное скромным чиновником, постепенно оживает, приобретает власть над своим хозяином и в конце концов губит его, может показаться сплошной фантасмагорией. Однако в фантастической, гротескно заостренной ситуации «опредмечена» подлинная черта мироощущения, далеко не изжившего языческие традиции, которые ждут только повода, чтобы заявить о себе.

Показательно, что, по словам самого автора, рассказ этот навеян вполне конкретным событием. В 1952 году мексиканцы отправляли в Европу выставку своего древнего искусства. Вместе с прочими экспонатами па океанское судно была погружена каменная статуя ацтекского бога дождя Чак Моола, после чего разразился небывалый даже по мексиканским понятиям ливень. И сразу же но стране разнесся слух о том, что стихийное бедствие ниспослано разгневанным божеством.

Пораженный живучестью архаических предрассудков в сознании своих соотечественников, Фуэнтес сделал из этого случая далеко идущие выводы. Писатель повел войну против поверхностных, устоявшихся взглядов на жизнь. «Я всегда стремился, — скажет он много лет спустя, — прощупать за обманчивой оболочкой действительность более жизненную и гибкую, чем очевидная повседневная действительность».

Следующее произведение — роман «Область наипрозрачнейтего воздуха» (1958) — как раз и явило собой отважную попытку обнажить сокровенную сущность сложной, характеризующейся множеством наслоений социальной жизни мексиканской столицы. Этот роман был полемичен не только по отношению к изображенной действительности, но и по отношению к ранее сложившимся литературным традициям. Взявшись за аналитическое и панорамное изображение послереволюционной истории Мексики, молодой писатель не смог и не захотел следовать уже сложившимся художественным принципам так называемого «романа революции». Этот роман возник в 20-х — 30-х гг. как отражение только что пережитого социального потрясения, н авторы его были вдохновлены одним желанием-передать ощущение ураганной народной стихии. Никто из них и не помышлял о роли истолкователей исторических закономерностей национальной жизни. Как справедливо подметил Фуэнтес, для писателей, «скакавших на конях вслед за Панчо Вильей», это было просто немыслимо. Сам же он сознательно занял иную позицию, ту, которую ему диктовало его время, он берется за написание, как он выразился, другого «романа революции».

Уже одним заглавием — «Область наипрозрачненшего воздуха» — писатель туго связал две эпохи мексиканской истории: современную и давно ушедшую в прошлое. Заглавие вызывало в памяти читателей апокрифический возглас испанских конкистадоров, пораженных чистотой воздуха мексиканского нагорья, и одновременно воспроизводило клише официальной пропаганды («ваша любимая радиостанция ведет передачи из области наипрозрачненшего воздуха»). Но еще большую многозначность заглавие приобретало в контексте повествования: романист воссоздавал действительную, отнюдь не чистую, атмосферу так называемого «конструктивного» правления президента Мигеля Алемана, ознаменовавшегося крутым поворотом в сторону капиталистического развития страны. Героем этого времени выступает Федерико Роблес, бывший батрак, солдат революции, выбившийся в могущественного предпринимателя. Свое богатство и процветание он рассматривает как законный и естественный результат революции. Писатель создал здесь типический образ капиталиста, поднявшегося на гребне революции, плоды которой были им узурпированы. Первый роман Фуэнтеса был подобен калейдоскопу; напряженно-динамичным, часто хаотическим повествованием автор хотел передать убыстренность и сложность исторических сдвигов, переживавшихся Мексикой, сосуществование в ней различных идейных и социальных тенденций.

На последних страницах этого романа мельком возникает персонаж по имени Хайме Себальос — молодой адвокат из Гуанахуато, женившийся на дочери преуспевающего дельца. В следующем романе Фуэнтеса — «Спокойная совесть» (1959) — Хаймо Себальос выступает главным героем. Это произведение несколько озадачило критиков: слишком велик показался контраст между неторопливым, добротно-реалистическим живописанием застойного провинциального бытия и тон динамической панорамой столичной жизни, которую предложил Фуэнтес читателям в первом романе. Сам Фуэнтес объяснял свою новую манеру желанием овладеть техникой корифеев реализма — Бальзака и Гальдоса.

Роман «Спокойная совесть» написан рукой зрелого мастера, его отличает четкая завершенность построения, точность психологических характеристик. Затхлый мирок провинциального мещанства, выходящего невредимым на всех исторических катаклизмов, воссоздан пластично и выразительно. На фоне бурных событий революции и послереволюционной» времени неспешно развертывается история наследников торгового дома Себальос, которые с завидной ловкостью приспосабливаются к сменяющим друг друга режимам и лозунгам, сохраняя верность своим социальным и семейным устоям. Собственнические традиции, лицемерная мораль буржуазного класса, непоколебимая убежденность мещан в своей избранности — такова атмосфера, в которой проходит детство, отрочество и юность Хайме.

Досконально прослеживает писатель становление своего героя, исследует его внутреннюю жизнь — сомнения, поиски, глубокий духовный кризис, завершающийся капитуляцией. Судьбу этой индивидуальности Фуэнтес рассматривает в широкой исторической перспективе. Роман его посвящен отнюдь не частному психологическому случаю; автор рассказывает о том, как мексиканская буржуазия, благополучно пережившая революцию и воспользовавшаяся ее плодами, утверждает свое господство и подавляет бунт собственных сыновей.

Обстоятельства рождения и детства Хайме способствуют раннему пробуждению в нем внутреннего беспокойства. Он глубоко уязвлен беспомощностью своего безвольного отца, позволившего родным выжить из дома мать Хайме, слишком вульгарную, по их мнению; его возмущает самодовольная тупость дядюшки Балькарселя, произносящего докторальным тоном ханжеские сентенции; раздражает истерическое обожание бездетной тетки Асунсьон. Незнакомый мир открывается ему в книгах Стендаля, Диккенса. Достоевского, а также благодаря встречам с людьми иного круга. Неизгладимый след оставляет в его душе знакомство с шахтером-забастовщиком Эсекиелем Суно, скрывающимся от преследования полиции. Подросток начинает понимать, что «жизнь человека — это не покой, как жизнь его домашних, но огонь, как жизнь Эсекиеля». О многом заставляет его задуматься и дружба с молодым ипдейцем Лоренсо, рассказавшим ему о горькой доле крестьянства.

Однако отчуждение от домашней среды, протест против ее лицемерия и бессердечия, которые нарастают в Хайме под влиянием жизненных впечатлений, находят один-единственный выход. Пробуждение совести, отвращение ко лжи, обступающей его со всех сторон, толкают Хайме к экзальтированной религиозности. Это состояние мальчика встречает непонимание и сопротивление домашних, для которых религия давно превратилась во внешний ритуал. Хайме же хочет, взяв на себя грехи ближних, «пойти на выучку к Христу», минуя официальную церковь. Подростка привлекает в христианстве аскетическая, жертвенная сторона.

Однако каждый шаг героя в избранном направлении обнаруживает его органическое родство с тем миром, против которого он, казалось бы, выступает. Его христианский альтруизм оказывается на поверку все тем же эгоизмом буржуа, желающего жить в ладу со своей совестью, его готовность к самопожертвованию оборачивается жаждой самоутверждения, его смирение — ненасытной гордыней. Индивидуалистический по своей природе, а потому и не посягающий на основы господствующего порядка, бунт Хайме изначально чреват компромиссом.

Стремясь одним прыжком достигнуть высот христианского идеала, Хайме окончательно отрывается от конкретной действительности. Угнетатели и угнетенные, палачи и жертвы уравниваются между собою в ею сознании, и ко всем ним он, в сущности, равнодушен, ибо поглощен лишь своими счетами с совестью. Нравственный максимализм совмещается в нем с нравственной ущербностью. Ему не стоит большого труда отважиться на самобичевание — не в переносном, а в прямом смысле слова. Но куда труднее проявить элементарную человечность к умирающему отцу, не отвернуться, узнав свою мать в жалкой, опустившейся женщине. Что уж говорить о той ответственности перед людьми, которую берут на себя шахтер Эсекиель Суно, индеец Лоренсо, — она и подавно не по плечу Хайме Сеоальосу.

И потому, убедившись в неосуществимости своих мечтаний, Хайме но просто сдается на милость буржуазному обществу, но и становится, можно сказать, воинствующим конформистом: «Черт подери всех униженных, всех грешников, всех покорных, всех бунтарей, всех отверженных, всех выпрошенных за борт порядком…» Индивидуализм, подспудно определив шин его бунт, теперь принимается им в качестве осознанной линии поведения. Христианские прописи улетучиваются из его памяти, уступая место ницшеанским тирадам о сильном человеке. Таким человеком и намерен сделаться Хайме. Похоронив отца, распрощавшись с Лоренсо, он возвращается в лоно мещанской семьи, с тем чтобы начать свой путь наверх.

Классическая схема «утраты иллюзий» предстает здесь в несколько неожиданном ракурсе. Под натиском суровой действительности герой «Спокойной совести» не утрачивает своего истинною «я», но, напротив, обретает его. Капитуляцию Хайме автор впоследствии назвал «актом честности, единственным, как ни парадоксально, полностью честным поступком, который он совершает в романе. Единственным случаем, когда он честен сам с собой».

С Хайме Себальосом мы встретимся еще раз в следующем романе Фуэнтеса — «Смерть Артемио Круга» (1962), самом значительном сочинении писателя.

«Смерть Артемио Круса» — это история жизни бездомного пария, превратившегося в миллионера, одного из капитанов капиталистической Мексики. В центральном и единственном герое как бы фокусируются все самые главные тенденции исторического развития страны последних пятидесяти лет: фигура Круса — это некий нервный узел социального организма Мексики.

У Артемио Круса немало «предков» в мировой литературе — это Будденброки Т. Манна, Форсайты Дж. Голсуорси, горьковские Артамоновы. Но в отличие от европейских романов, где история возвышения и упадка буржуазной семьи изображается в масштабе нескольких поколений, в «Смерти Артемио Круса» она вместилась в историю одной жизни. Таков убыстренный ход самого общественно-экономического процесса, характерный для развивающихся стран в современную эпоху.

Артемио Крус не просто и не только буржуа, но и блудный сын своего народа. Есть в нем отдаленное сходство с Егором Булычевым, понявшим перед смертью, что «не на той улице прожил жизнь».

С героем читатель знакомится в его последние часы, когда подводится итог прожитой жизни. Исключительная ситуация открывает все шлюзы для неудержимого потока мыслей и чувств, исповеди, покаяния и яростною спора с самим собой. Происходит материализация того внутреннего раздвоения, которое свойственно герою в течение всей его сознательной жизни, о котором он старался не думать, но которое теперь заявляет о себе во весь голос. Он никогда не рефлектировал, он действовал. А теперь он не может действовать и вот тут-то начинает суд над собой. Он сам и обвиняемый, в прокурор, и судья, а адвокатов ому не нужно. Развязка предрешена заранее смертельным не ходом болезни.

Структура романа сложна, но отнюдь не хаотична, а, напротив, тщательно упорядочена. Перед нами — внутренний монолог Артемио Круса, правильней даже назвать его «внутренним диалогом»: голос героя почти сразу же разбивается на отдельные, спорящие между собой голоса. Воспроизводя этот спор, повествование развертывается поочередно в трех временах, каждому из которых соответствует особый повествовательный пласт, обозначенный ключевым местоимением — я, ты, он.

Один пласт — настоящее время, предсмертные часы. Рассказ здесь ведется от первого лица; сознание героя то мутится от боли, то сосредоточивается на симптомах умирания, то с возрастающей отчужденностью фиксирует происходящее вокруг. Физические мучения, ужас неминуемой кончины раскалывают броню самоуверенности. Пробуждается и обретает голое, казалось бы, бесповоротно омертвевшая совесть. Она-то и начинает разговаривать с Крусом на «ты».

В этом втором пласте повествования господствует будущее время — даже в тех случаях, когда речь идет о прошедшем. Воскрешая в памяти Артемио его деяния, обнажая их истинные мотивы, совесть говорит не только о том, что было, но и о том, что могло бы быть. Именем этого Несбывшегося, именем несостоявшегося человека, которого загубил в себе Артемио Крус, творит она беспощадный суд над умирающим.

Пробужденные голосом совести, перед героем проходят разрозненны» эпизоды его жизни, образующие еще один повествовательный слой, где Артемио Крус фигурирует в третьем лице, а действие развертывается в прошлом. Каждый из эпизодов посвящен какому-либо конкретному дню, определившему собою эволюцию Круса, каждый сопровождается точной хронологической датой. Однако чередуются они вовсе не в хронологическом порядке: так, за В июля 1941 года следует 20 мая 1919 года, а за 31 декабря 1955 года — 18 января 1903 года. Отказываясь от последовательного изложения событий, автор стремится выявить скрытые закономерности жизни своего героя посредством контрастного монтажа поперечных срезов этой жизни.

Препарируя таким образом личность Артемио Круса, разрушая ее обманчивую цельность, Фуэнтес одновременно разрушает и официальный миф о Мексиканской революции. Ведь именно Крус и ему подобные создали этот миф, объявив себя наследниками революционных традиций. А как обстоит дело в действительности?

На этот вопрос отвечает первый же эпизод, всплывающий в памяти Артемио. Вот он, пятидесятидвухлетний делец, ведет переговоры с североамериканцами, цинично и напористо наторговывая себе крупный куш за содействие в получении концессий. Его не смущает мысль, что он отдает в чужие руки национальное богатство; он поглощен тем, чтобы произвести должное впечатление на партнеров. «Признайся, — скажет ему совесть, — ты ведь вон из кожи лез, чтобы они считали тебя своим. Что едва ли не самая заветная твоя мечта с тех пор, как ты стал тем, кто ты есть…»

Но предательство национальных интересов — одно из последних звеньев в долгой цепи измен и предательств, сделавших Артемио Круса тем, кто он есть. Начало было положено в молодости, когда лейтенант революционной армии Крус, спасая свою жизнь, бросил в лесу тяжело раненного солдата. И не раскаялся, а примирился с собственной подлостью, понял, что главное для него — выжить любо» ценой.

1915 год. Капитан Артемио Крус взят в плен солдатами противника. Вместе с ним ожидают расстрела индеец на племени яки и лиценциат Гонсало Берналь, сын помещика, ушедший в революцию. С помощью хитрой уловки Крус избегает казни, но его уловка ускоряет казнь товарищей… Перед смертью Берналь мучительно размышляет о кризисе революции, о судьбе ее идеалов. А вот у Круса вообще нет никаких идеалов, и он впервые осознает это как явное преимущество в звериной борьбе за существование, законы которой отныне становятся его законами.

Окончилась революция, и Крус заявляется в дом Берналя, женится на его сестре, прибирает к рукам земли его отца. Теперь он стремится уже не к тому, чтобы выжить, но чтобы восторжествовать любою ценой, стать одним из новых хозяев Мексики. Грубый и властный хищник, он разделывается с соперниками; пуская в ход то оружие, то политическую демагогию, добивается своего выдвижения в конгресс. Послереволюционная действительность открывает широкие перспективы тому, кто пришел к выводу: «Каждый человек — твой потенциальный недруг, ибо каждый — препятствие на пути твоих желаний».

Крус становится крупнейшей фигурой страны — процветающим могущественным предпринимателем, человеком, делающим политику и, как владелец газеты, формирующим общественное мнение. Личность действительно незаурядная, масштабная, Крус мыслит широко и способен защищать не только собственные интересы, но и тот режим, который с его же помощью установился в Мексике. Он искусный поставщик средств идеологической обработки своих читателей. Когда, уже накануне его смерти, разносится весть о победе Кубинской революции — для всех мексиканских и латиноамериканских крусов это было «анархическим кровопролитием», — юн сам дает в руки американскому послу аргументы против нее, причем такие, которые являются откровенной фальсификацией истории. Предлагая противопоставить «опасному бунту» Фиделя Кастро якобы умеренную и упорядоченную Мексиканскую революцию, «которую направляли средние слои и вдохновляли идеи Джефферсона», Крус не только отрекается от своего прошлого, но и сознательно извращает факты, цинично говоря себе: «В конце концов, у народа короткая память».

Внутренний мир Артемио Круса не сводится к его социальной функции, но каждый шаг, который делает Крус, приближает его к отождествлению с этой функцией, убивая в нем человека и ограничивая его личную свободу. Поднимаясь по ступеням социальной лестницы, Крус тем самым навсегда лишал себя других путей, других жизненных ценностей. И постепенно уже сама логика избранного им пути властно определяет его поступки. Писатель заставляет своего героя осознать личную ответственность за свою судьбу: «И если ты станешь именно собою, а не кем-то другим, то — как это ни парадоксально — лишь потому, что тебе придется выбирать. И каждый твой выбор не исключит других путей в предстоящей тебе жизни, не похоронит того, что придется отбросить, но жизненное русло будет сужаться и сужаться; сужаться, пока наконец твой выбор и твоя доля не станут одним и тем же». И все же мысль об отброшенных возможностях, обо всем, что предал и продал Артемио Крус, подспудно живет в его сознании. Собственно, это даже не мысль, а смутное, неотступное ощущение, но оно оказывается настолько сильным, что своего сына Крус воспитывает среди простых, мужественных, близких к природе людей, вдали от грязи, в которой сам барахтается. Более того, скрывая от сына свою неприглядную роль в жизни страны (что еще возможно до середины 30-х годов), Крус делает все, чтобы Лоренсо вырос в духе верности освободительным идеалам, от которых сам давно отрекся. С какой целью? В этом Артемио отдаст себе отчет лишь перед смертью: чтобы «заставить его соединить концы той нити, которую и порвал; заставить заново начать мою жизнь, пройти до конца тот, другой, предначертанный мне путь, который сам я не смог избрать».

В сущности, и в отношениях с сыном Крус остается эгоистом, возлагающим на чужие плечи собственный неисполненный долг. Остается он и лжецом, не смеющим ничего возразить Лоренсо, когда тот, отправляясь сражаться за дело республиканской Испании, говорит: «Разве ты, папа, не сделал бы то же самое? Ты ведь не остался дома». Но за всем этим впервые встает глубочайший внутренний кризис, мучительное разочарование в себе. Изменить свою жизнь Крус уже бессилен, зато сын его выбирает путь, достойный человека.

В веренице дней, которые вспоминает Крус перед смертью, день смерти Лоренсо особый: он «единственный, который ты вспомнишь во имя кого-то, короткий день и страшный, день белых тополей, Артемио, день твоего сына, и твой день, и твоя жизнь…». Гибель сына — рубеж, после которого путь Круса неотвратимо вел его к омертвении) и одиночеству. В трех фрагментах, которые следуют после этого — 1941, 1947 и 1955 год, — с темой одиночества сплетается и другая тема: господство вещи над человеком. По мере того как обрываются человеческие связи Артемио Круса с действительностью, опустошенный торжествующий делец Крус остается наедине с неодушевленным миром вещей.

Новогодний праздник 31 декабря 1955 года — это последний по времени эпизод в жизни Круса. Смерть наступит через четыре года, а пока богатейший человек страны устраивает сногсшибательное пиршество. Не для того, чтобы самому испытать радость, а лишь для того, чтобы ослепить присутствующих недостижимым великолепием и изысканностью своего дома, подавить своим могуществом.

Подобно верховному жрецу на языческом ритуальном празднестве восседает Крус в своем кресле, холодно наблюдая за толпой льстивых и презираемых им гостей. Только два огромных пса имеют право приблизиться к хозяину: ни одному из приглашенных не положено переступать запретную черту. Единственный, кто осмеливается нарушить запрет, — уже известный нам Хайме Себальос.

В почтительном и напористом молодом человеке Крус узнает себя. Это горькое узнавание. Беседуя с Хайме, миллионер не скрывает своего презрения к тому, кто пошел по его следам. Недаром его беседа с Хайме перемежается мысленным диалогом с Лоренсо — наследником лучшей, растоптанной им же самим части его «я», наследником солдата Мексиканской революции. И с нескрываемым злорадством, тем более ядовитым, что оно обращено и против самого себя, Крус говорит: «…подлинную силу рождает мятежный дух… а в вас, молодой человек, уже нет того, что нужно… Вы пришли к концу банкета, приятель. Спешите подобрать крошки».

Изменивший революции и вместе с тем сознающий, что только ей он обязан своим возвышением, Артемио Крус проницательно подмечает слабость нового поколения мексиканской буржуазии, оторванною от народных корней. В исторической обреченности своего класса он убеждается еще раньше, чем в собственной обреченности. И в нем зарождается смутная надежда, что будущее не за такими, как Хайме, а за такими, как Лоренсо.

И то, что именно в конце романа возникают сцены из детства Артемио Круса, того детства, где он был бездомен, беден и спасен благодаря человеческой солидарности, подчеркивает его запоздалое и безнадежное прозрение. «Любовь, чудесная, братская любовь, сама изжившая себя. Ты скажешь об этом себе самому потому, что ты видел ее и, видя, не понял. Лишь умирая, ты осознаешь ее и признаешься, что, даже не понимая, боялся ее днем и ночью, с тех пор как стал у власти… Но ты скажешь тем, кто этого боится: страшитесь ложного спокойствия, которое ты им завещаешь!»

По мере приближения к концу масштабы повествования раздвигаются. В сознание умирающего Круса вместе с видениями его детства врываются картины мексиканской земли, события ее многовековой и удивительной истории — конкиста, сопротивление индейцев колонизаторам, непрерывающаяся борьба Мексики против угнетателей и интервентов. Законы этой истории — это законы народного сопротивления и солидарности. Этим законам Крус изменил. Изгоем и отщепенцем, зачеркнув свою жизнь, уходит в небытие герой Карлоса Фуэнтеса, а народ и земля Мексики пребудут вечно.

Роман «Смерть Артемио Круса» стал одним из высших достижений реалистической прозы современной Латинской Америки.

В том же году, что и роман, увидела свет фантастическая повесть «Аура».

Фантастический мир «Ауры» по-своему вполне логичен: необходимо лишь принять его законы и вместе с Фелипе Монтеро войти в старинный особняк на улице Донселес, погрузиться в царящую здесь таинственную атмосферу. Дряхлая старуха, вдова одного из сподвижников императора Максимилиана, вручает герою полуистлевшие тетради с воспоминаниями давно умершего генерала. Подчиняясь условиям, поставленным сеньорой Консуэло, Фелипе делает уступку за уступкой, пока окончательно не утрачивает чувство реальности. Племянница старухи, юная зеленоглазая Аура, отождествляется в его воображении с вдовой генерала — такой, какою была она много лет назад. Это приводит к раздвоению и самого героя, который начинает узнавать себя в облике генерала, запечатленном на старом дагерротипе. Вступив в непозволительную игру с прошлым, Фелипе оказывается в плену у него.

Предрасположенность к такого рода капитуляции перед прошлым у героев Фуэнтеса почти всегда является частью отношения к настоящему. В «Чак Мооле» чиновник, собирающийся уйти на пенсию, ищет компенсацию своему тусклому существованию в коллекционировании индейских древностей. Внутренне чужд реальному миру и молодой историк Фелипе, единственная страсть которого — рыться в старых рукописях. Именно потому он так легко позволяет призракам овладеть собой, и прекрасная Аура оборачивается в его объятиях дряхлой, морщинистой Консуэло.

Фантастика у Фуэнтеса — это не игра непознаваемых стихийных сил, а средство исследования самой природы воображения. В этом Фуэнтес отчасти близок другому крупнейшему прозаику Латинской Америки — аргентинцу Хулио Кортасару.

В искусственном мире, равняясь на мнимые ценности, живет героиня повести «Чур, морская змеюка!» старая дева Исабель, совершающая туристическое путешествие на фешенебельном лайнере и втайне мечтающая о встрече с прекрасным принцем. Но в мире реальном эта мечта эксплуатируется профессиональными мошенниками. Комедия сватовства, скоропалительного брака, искушения, ревности, которую разыгрывают они с Исабелью, чтобы завладеть ее деньгами, оказывается возможной благодаря готовности героини пойти навстречу пустым иллюзиям.

Творческий путь Карлоса Фуэвтеса далеко не прям и не гладок. Непрестанно ищущий, никогда не довольствующийся достигнутым, жадно впитывающий все новое, писатель подчас отваживался на рискованные эксперименты. В последних своих произведениях, таких, как «Смена кожи», «Священная зона» (1967), «День рожденья» (1969), он отдал дань неоавангардизму. И все же ведущей силой его творчества остается активное, страстное отношение к жизни, которое сделало писателя одним из выдающихся мастеров реализма в современной литературе Латинской Америки. Отношение это сам Фуэнтес однажды выразил следующими словами: «Я верю в такое искусство и литературу, которые противостоят действительности, атакуют действительность, обнажают, преобразуют и утверждают ее».