Дожди и ветра отшумели, ушла в поднебесье гроза... Садовник в пехотной шинели в пространство уставил глаза. Кап-капала влага из крана, дождинки по стеклам текли... А там, за окошком, багряно, разбойно гвоздики цвели. Шарашились пчелы-трудяги, вьюнок от блаженства обвис. Ромашки да алые маки грозу вызывали на бис. Не верят в наличие смерти, не знают Христосов-Иуд... Цветы, анархисты и черти, – не садишь, так сами растут. Их запах дыхание давит, в ушах – похоронистый звон... И вспомнил садовник недавний кошмарный предутренний сон. Как будто он скрещивал злаки, осот и кусты лебеды, тюльпан и метелку бодяги, – и вырастил серые маки – шинельного цвета цветы... Их вид, как пустынная площадь, где вечность рассыпала прах, а листья – невиданной мощи, а корни – в тяжелых узлах... Такие отнимут у прочих и солнце, и плач облаков... Старик воспаленные очи не мог оторвать от цветков. Как будто кричит незабудка, кувшинка хохочет в воде... Как будто предчувствие бунта... И крикнул старик в темноте! Он – старь молодого народа, он юность растратил в огне. О дай ему, мама Природа, веты, что он видел во сне! Рембрандтам, Пика'ссам и Гойям он выдвинет серый закон. Он серым шинельным покоем покроет планету кругом. Атака! Шинель нараспашку!.. Да здравствует серый покой! Садовник фамильную шашку нашарил костлявой рукой... И видели хладные звезды, и слышали черти в аду: он маки, тюльпаны и розы рубил в потемневшем саду.