Именно так правильнее всего могут быть охарактеризованы события, происходившие на Корейском полуострове и в Желтом море в последние семь дней июля 1894 года.

После смены правительства в Сеуле наибольшими угрозами для японцев были три: китайский экспедиционный корпус в дневном переходе от корейской столицы, китайские подкрепления, которые могли быть переброшены в Корею как морем, так и посуху, и возможная реакция европейских государств на происходящее в Корее как на открытую агрессию, которую следует если не пресечь, то осудить. Напомним: Муцу и Ито были крайне озабочены не только военными акциями в Корее, но и тем, как к этим акциям отнесутся в Европе и США. Кроме того, парламентский кризис в случае военных неудач мог перерасти в правительственный, а это означало не только крах кабинета Ито, но и отказ от политики «активных внешних действий». На все эти угрозы было необходимо адекватно реагировать.

Позиция Китая была не менее сложной. Самый грамотный военачальник в стране, сановник по делам Севера Ли Хунчжан был противником немедленного военного разрешения корейского конфликта, отлично понимая, что Китай к войне не готов ни технически, ни финансово, ни политически. Его длительные дипломатические маневры нельзя назвать безусловно удачными, однако время они тянули, и со временем мог найтись выход. Как говорил Конфуций, результат ничто, процесс — все. Но далеко не все в китайском правительстве и при дворе императрицы Цы Си поддерживали именно такой курс. В данном случае мы имеем довольно привычную картину: за немедленную войну до победного конца более всего ратовали те, кто не имел о ней ни малейшего понятия, но был заинтересован в монаршем внимании как самый главный патриот и защитник национального престижа Цинской империи. Но если в Японии самых патриотичных патриотов очень быстро приструнили, дабы не лезли не в свое дело, то в Китае этого не произошло.

В марте 1884 года в результате внутренних ротаций при дворе главные бразды правления страной перешли к принцу Чуню, возглавившему правительство — далеко не самому грамотному управленцу, не самому добропорядочному подданному, но едва ли не главному патриоту, как он сам себя преподносил. Его окружали такие же «патриоты», как и он сам, при этом оказавшиеся еще и казнокрадами и распутниками. Для них военно-морская программа была врагом номер один, поскольку государственные средства в буквальном смысле слова выбрасывались в море, вместо того, чтобы в подобающем порядке лежать в их патриотических карманах. За десять лет эти самые китайские китайцы разворовали страну до нитки. Значительная часть средств, предназначенных на военно-морские программы, была передана на реконструкцию дворца вдовствующей императрицы Цы Си.

Авторская пометка на полях: поскольку императрица Цы Си еще не раз встретится нам в ходе событий, следует сделать пометку на полях. Вдовствующая императрица с 1887 года формально уступила правление принцу Дэ-цзуну, однако провозгласила себя регентшей при «малолетнем» правителе. Фактически без ее резолюции не выходил ни один указ, ни один закон в стране. Была очень привержена дворцовой роскоши, поэтому громадные суммы тратила на бесконечные реконструкции и перестройки своих дворцов и обновление гардеробов. Вместе с тем, весьма благоволила Ли Хунчжану, понимая, что это выдающийся государственный деятель и замены ему нет.

Недовольство их правлением и ними самими созрело к началу девяностых, и требования смены правителей звучали все громче, причем за недовольными властью виднелась тень Ли Хунчжана — что вызывало по отношению к нему ярость придворной камарильи. Этим война была нужна прежде всего как средство, которое все спишет, а им даст возможность удержаться у власти. Тем более, что в победе над японцами они не сомневались: кто же реально рискнет сражаться с армией в миллион человек? А если и рискнет — то сколько бы ни длилась война, китайцы все равно победят. Шапками закидают!

Ли Хунчжан не меньше этих политических обормотов стремился к победе над Японией и сохранению влияния Китая в Корее. Но он, в отличие от них, гораздо лучше знал и возможности китайской армии, и цену победы. Поэтому подготовку к войне он считал делом более важным, чем собственно войну. И работал в этом направлении не покладая рук — чему читатель имел возможность убедиться. Но принимать решение о войне и мире Ли Хунчжан не мог. И влиять на решения двора — тоже. Потому и остался заложником ситуации, а впоследствии — и козлом отпущения, едва не поплатившимся жизнью.

В 1894 году императрице Цы Си исполнялось 60 лет, и в связи с этим многие поговаривали, что власть полностью перейдет в руки Дэ-цзуна. Как и положено в таких случаях, предстояли серьезные изменения влияния при дворе, и нападки на фаворитов императрицы стали особенно яростными. Под волну критики попал и Ли Хунчжан. Нарастание напряженности в Корее только подлило масла в огонь: и принц Дэ-цзун, и его клевреты ставили в вину сановнику по делам Севера и вице-королю его примиренческую позицию и нерешительность в противостоянии Японии. Чем больше говорили об устремлениях Японии — она, кстати, с мая и сама их не скрывала, — тем большей критике за нерешительность и чрезмерную осторожность подвергался вице-король Ли Хунчжан. Наконец, наступила ситуация, когда любое его действие — независимо от полезности — стало предметом всестороннего обсуждения, и всегда не в пользу сановника. К июлю он был фактически лишен управленческой инициативы.

В самый что ни на есть неподходящий момент. Проклиная отвратительную работу телеграфа, Е Чжичао слал одно сообщение за другим, требуя инструкций относительно его застрявшей в Асане группировки. 9 июля он направил Ли Хунчжану доклад, в котором, не надеясь на пекинское начальство, предлагал два варианта действий и просил поддержки. Согласно первому варианту, Китаю следовало под предлогом защиты китайских купцов, живущих в Корее, немедленно сушей направить в Корею значительные воинские контингенты, оккупировать главные пункты Кореи и выйти на соединение с Асанской группировкой. Второй вариант предусматривал ее эвакуацию из Асана морем с переброской в район Пхеньяна. Одновременно он предлагал потребовать от Японии вывести свои войска из Инчхона — Сеула, а в случае отказа — в августе нанести по японцам мощный удар. В заключение генерал сообщал, что условия, в которых находится армия, ужасны: нестерпимая жара, отвратительная питьевая вода и — ужас для китайца! — недостаток риса. Однако Ли Хунчжан не принял мер по этому докладу: он рассчитывал оттянуть военные действия, а любой из вариантов Е Чжичао это столкновение приближал. Все оставалось по-прежнему, и реально никаких указаний асанская группировка не получила.

Тем временем в Пекине накалялись страсти: царедворцы требовали немедленно наказать японцев, посмевших сунуть рыло в наш китайский огород. Сохранился интересный документ: докладная записка старшего лектора академии наук Вэнь Тинши, датированная 12 июля 1894 года. Записка в клочья разносит всю деятельность Ли Хунчжана за последние десять лет, то есть за годы, во время которых осуществлялась военно-морская программа Китая. Вот некоторые выдержки из этого документа в двух свитках.

«Современный китайский флот существует уже около десяти лет, и расходы на него превышают 10 миллионов лянов… мне непонятно, почему теперь, когда в ход пущено оружие, наш Северный флот не решается помериться силами с японцами, хотя их современный флот создан двадцать лет назад. Мне известно, что Дин Жучан…весьма посредственная личность. Его назначение на важный пост командующего флотом нельзя не считать проявлением легкомыслия в подборе людей. Он привлекает для управления флотом одних фуцзяньцев. В нем глубоко укоренились привычки кастовой узости, что сочетается с ограниченными способностями. Флотские чиновники… ищут лишь легкой службы. Не более двух-трех человек из десяти стремятся освоить навигацию, управление кораблем, фортификацию. Я просмотрел документы о флотах всех стран и установил, что японцы обладают лишь незначительным числом броненосных судов. Если Китай сумеет извлечь уроки из фактов и изменит направление своей политики, то нетрудно будет победить Японию и на море.

Положение Кореи на востоке напоминает положение Турции на западе. Турция держит в своих руках пути в Черное море. Не подчинив ее, Россия не сможет получить возможность свободы действий на западе. Корея держит в своих руках пути в Желтое море, и, не подчинив ее, Россия не сможет обеспечить себе свободы действий на востоке. Именно поэтому из всех соседей Кореи, с жадностью взирающих на эту страну, опасаться России следует значительно больше, чем Японии.

Цзунлиямынь негласно присвоил себе право управлять армией, причем, проявляя чрезмерную осторожность, он подвергал опасности войска. В свое время французы говорили о мире, в то время как их армии уже атаковали Цзи- лун на о. Тайвань. Русские и не думали объявлять войны, а их войска уже захватили Памир. Да и теперь японские войска, будучи в Корее, отнюдь не отказываются от этого испытанного приема. Разговорами о мире они усыпляют бдительность цзунлиямыня, а сами лишь выжидают удобного момента, чтобы нанести удар.

Считаю своим долгом просить высочайшего указания сановнику по делам Севера Ли Хунчжану срочно подготовить войска численностью в 10 000 человек и направить их морем либо в район Сеул — Инчхон, либо форсированным маршем в направлении корейской столицы. В обстановке, когда противник вынашивает коварные замыслы и действует как ему заблагорассудится, ничто не мешает нашей армии выступить первой (курсив мой. — М. К.).

Пометим на полях: Япония, безусловно, выступила с главной действующей инициативой в событиях, получивших впоследствии название «Японо-китайская война 1894-95 годов». Однако цитируемый документ дает право полагать, что в Китае было также немало сторонников «активных действий в Корее». Причем это были люди весьма весомые, которые могли реально влиять на решения государственного масштаба. И развязать войну они могли запросто — как мы увидим далее, именно эти сторонники «решительных мер» во многом навредили своими поспешными и, увы, обязательными к исполнению решениями. Так что эта война готовилась с двух сторон. И обе стороны понимали ее неизбежность. Просто японцы раньше оказались к ней готовыми, чем и воспользовались.

Еще более решительные меры предлагал один из близких к императору царедворцев Юй Ляньюань. Вот выдержки из его доклада 17 июля:

«Со своей стороны я мог бы предложить следующее:

1. Поскольку японские силы заняты в Корее и сама страна не подготовлена к обороне, следует напасть значительными силами на Токио. Это было бы похоже на то, как в древние времена, уступив врагу княжество Хань, пошли войной на княжество Вэй, дабы спасти княжество Чжао. Такова наилучшая политика.

2. Расположить в стратегически важных пунктах вдоль морского побережья военные гарнизоны, чтобы противник не смог воспользоваться нашими уязвимыми местами, а себе обеспечить возможность маневрирования в интересах обороны Кореи. Такова допустимая политика.

3. Добиваться равновесия японских и китайских сил в Корее, вступив в войну лишь тогда, когда противник вынудит нас к этому, и возложить надежды на судьбу, которая, быть может, и не принесет победы. Такова наихудшая политика».

По мере нарастания напряженности в Сеуле все больше голосов в Пекине высказывались за то, чтобы император взял все управление в свои руки и устранил от него «нерешительного» Ли Хунчжана. 20 июля академия наук представила доклад о положении в Корее. Суть доклада — немедленное объявление войны и начало активных военных действий. 16 июля Государственный совет направил Ли Хунчжану телеграмму, в которой говорилось, что на одни лишь переговоры рассчитывать нельзя и поэтому необходимо немедленно послать в Корею подкрепления. На китайско-корейской границе необходимо сосредоточить войска и при первом удобном случае перебросить их на территорию Кореи. 21 июля царедворец Пан Хунту обратился к императору с настоятельной просьбой объявить войну Японии. 22 июля о том же просил член Императорской академии Жуй Сюнь. 23 июля на аудиенции у императора ревизор южных провинций Цзяньсу и Аньхой Чжун Дэсян резко критиковал работу китайского посланника в Токио Ван Фынцзао. 25 июля, через два дня после сеульского переворота, один из высших чиновников империи Чжун Дуаньфан в беседе с императором предложил провести следующие мероприятия: призвать к управлению войсками генерал-губернатора Синьцзяна Лю Цзиньтао, перевооружить войска Трех северных провинций, захватить корейский остров Комундо. Необходимо также силами военного флота атаковать острова Ики и Цусима, Южную флотилию сконцентрировать в районе Тайваня и бросить против Урага и Синагава. Господин ревизор предлагал от дипломатии перейти к военному наступлению.

Все усилия Ли Хунчжана хоть как-то оттянуть войну или вовлечь в нее третью силу закончились неудачей. Смутные слухи о событиях в Сеуле доходили урывками: телеграфные линии на север от Сеула работали так же, как и в направлении Пусана. Лишь 26 числа представитель какого-то китайского торгового дома, сумевший бежать из Инчхона на английском корабле, телеграммой сообщил: «23 июля японские войска окружили дворец и захватили короля. Персонал и служащие китайского телеграфа и личный состав китайской миссии бежали».

Варианты переброски войск к месту военных действий были разработаны по поручению Ли Хунчжана и доложены в Государственный совет еще 16 июля. Были учтены предложения Е Чжичао, но в общем это был гораздо более обширный оперативный замысел. Итак, переброску войск предполагалось осуществить в следующем порядке.

Шесть тысяч пехотинцев и кавалеристов армии «Чэн» генерала Вэй Жугуя перебросить в Пхеньян. Двухтысячную армию «Ни» под командованием Ма Юйкуня — в Ыйчжу, на самой корейско-китайской границе. Доставить войска в устье реки Ялу следовало морем — для ускорения переброски. Восемь пехотных батальонов генерала Цзо Баогуя направляются в район Пхеньяна. Асанскую группировку также предполагалось переместить в Пхеньян, в обход Сеула. Таким образом, Пхеньян становился главным узлом обороны, а север Кореи — основным плацдармом наступления. Северному флоту ставилась задача переместиться в корейские воды для крейсерства и разведки. Ему же предполагалось поручить осуществление тесного взаимодействия с сухопутными войсками для совместной деятельности.

Для осуществления переброски такого количества войск транспортных судов не хватало, встал вопрос о необходимости срочной (то есть очень дорогой) аренды иностранных торговых судов в китайских портах. Кроме того, Е Чжичао категорически протестовал против перемещения своей группировки морем, поскольку был осведомлен о японских кораблях в Инчхоне и вблизи него, и не без основания полагал, что те не станут безучастно наблюдать за происходящим.

Тем не менее 19 июля Ли Хунчжан отдал приказ о переброске на усиление армии Е Чжичао двух батальонов армии «Жэньцзы» и часть армии «Уни», расположенных в Чжили, а также двух батальонов армии «Тунюн» и батальон армии «Ушен». В общей сложности силы подкрепления составили 2 300 солдат. У шанхайской пароходной компании «Джардин, Матенсон & компани» были арендованы три транспортных судна. На «Айжэнь» и «Фэйцзин» было погружено триста солдат из армии «Жэньцзы» и «Уни». 21 июля они вышли из Дагу под прикрытием военных кораблей «Цзиюань» и «Гуани» и 23 июля успешно прибыли в Асан.

На третье судно — «Гаошен» — водоизмещением 2134 тонны была погружена тысяча солдат и 12 орудий. Все солдаты — армии «Тунюн» и армии «Ушен». На борту находились также генералы Лю Пэйдэ и У Биньвень. Этот борт вышел из Люйшунькоу (Порт-Артура) 23 июля. Его сопровождал военный корабль «Цзяоцянь», на борту которого находился немецкий — опять немецкий! — советник Ли Хунчжана майор фон Ганнекен. Об отправке этих сил японцы узнали в тот же день.

У китайцев было несколько дней фору: японцам необходимо было собрать флот воедино. При отсутствии радиосвязи это было непросто, поэтому у китайского командования складывалось впечатление, что японцы не смогут воспрепятствовать переброске значительных сил морем. Но их постигнет жестокое разочарование.

Главные силы флота собрались в Сасэбо еще в конце июня. Однако паровой военный флот, в отличие от парусного, в значительной мере зависел от снабжения углем, поэтому ему нужны были транспортные суда обеспечения. Для переброски войск в Корею нужно было оборудовать арендованные суда — в общем, только 19 июля был отдан приказ о создании объединенной эскадры. Командующим объединенной эскадрой был назначен Ито Сукэясу, его заместителем — контр-адмирал Цубои Коми, начальником штаба — капитан 1 ранга Самэсима Кадзунори.

Адмирал Цубои Коми (Кёдзе)

Вечером 22 июля срочно прибывший в Сасэбо из Йокосуки начальник Главного морского штаба виконт Кобаяма Сукэнори поднялся на борт «Мацусима» — флагманского корабля эскадры адмирала Ито. Адмиралу было вручено боевое распоряжение и чрезвычайные инструкции.

Утром следующего дня объединенная эскадра вышла в море и направилась к побережью Кореи. В ее состав входило 13 крейсеров и кораблей береговой охраны, 2 канонерские лодки, 7 минных катеров и 1 корабль специального назначения. Согласно приказу, флот должен был прибыть в корейский порт Кунсан в провинции Чолладо, с которым была налажена телеграфная связь, встать на внешнем рейде и ждать сообщений от сеульских дипломатов о развитии событий.

Крейсер «Нанива»

25 вечером главные силы прибыли в пункт назначения. Но из состава эскадры днем раньше был выделен разведывательный отряд из трех крейсеров — «Ёсино», «Нанива» и «Акицушима». Командовать отрядом был назначен контр-адмирал Цубои, ей была поставлена задача разведать акваторию Асанского залива.

Ранним утром 25 июля разведывательный отряд подошел с юга к острову Пхундо, расположенному у входа в Асанский залив. В 6 ч 30 мин в рассеявшемся тумане сигнальщик обнаружил две цели, уходившие из залива на север. Сблизившись с ними, Цубои опознал по силуэтам крейсер китайского Северного флота «Цзиюань» и канонерскую лодку Южной флотилии «Гуани». А дальше начинается драма положений, поскольку термин «комедия» не очень подходит к ситуации.

Японских военачальников всегда учили думать за противника. Это умение сильно отличало японских стратегов, однако оно же могло стать причиной излишнего перему- дрствования. Что и произошло в данном конкретном случае. Цубои не знал обстановки в Инчхоне досконально. Поэтому, поставив себя на место китайских адмиралов, начал строить умозаключения относительно того, как бы он стал действовать сам. Следует заметить, что времени на подтверждение — опровержение его умозаключений у него было очень немного. Адмирал предположил, что китайский объединенный флот сосредоточился возле Инчхона, что японские корабли в нем уже уничтожены и что увиденные им вымпела идут на объединение с главными силами китайской эскадры. В таком случае они становились смертельно опасными, поскольку, обнаружив три японских крейсера, могли навести на них всю китайскую армаду. В 7 часов 52 минуты, выйдя на удобные позиции, Цубои атаковал китайцев главным калибром на дистанции около тридцати кабельтовых, постепенно сближаясь с китайскими кораблями на циркуляции.

Сражение у о. Пхудо. Горит «Гаошен»

На самом деле все было гораздо проще. Никакого объединенного китайского флота не существовало в природе, значительные силы Северного флота были рассредоточены по всей акватории Желтого моря и не имели ни единой задачи, ни единого командования. Большинство кораблей были собраны в Вэйхайвэе и ждали неизвестно чего. Что касается встреченных японцами кораблей, то это были корабли эскорта, сопроводившие китайские транспорты до Асана и возвращавшиеся навстречу «Гаошену», который должны были сопровождать туда же. Встреча с японцами оказалась настолько неожиданной, что командир «Цзиюаня» Фан Боцянь даже не объявил на корабле боевой тревоги. Последствия такого боя можно безошибочно предугадать: первый снаряд попал в ходовую рубку, второй — разрушил носовую артиллерийскую башню. В несколько минут все палубные надстройки были или разрушены, или значительно повреждены. Китайский корабль, вооруженный всего одной кормовой стопятидесятимиллиметровой пушкой, виртуозно отстреливался, и даже нанес повреждения «Ёсино», выведя из строя одно из его орудий. Тем не менее, через час боя Фан Боцянь поднял на единственной уцелевшей мачте белый флаг и флаг японского флота, — не застопорив при этом машин и продолжая уходить в направлении на Вэйхайвэй. Цубои приказал «Ёсино» догнать китайца, а сам остался на месте: непрерывная канонада не могла не привлечь к себе внимания, и японский адмирал опасался появления мифической объединенной китайской эскадры, про которую мы знаем, что ее не существовало. «Цзиюань» сумел уйти, поскольку у «Ёсино» возникли неполадки в машине, а «Гуани» повезло меньше. Попав под перекрестный огонь с «Нанивы» и «Аукицушимы», канонерка получила несколько пробоин в корпусе, на ней погибли 10 человек из 40, составлявших команду. Командир «Гуани» Линь Гоян принял единственно правильное решение в сложившейся обстановке: уйдя на мелководье, он обезопасил себя от японцев, а после их выхода из боя — около часу пополудни — принял решение выброситься на берег. Команда сошла с корабля, после чего он был взорван.

Тем временем «Гаошен» в сопровождении корабля эскорта «Цаоцзян» шли курсом на Инчхон. Около девяти утра израненный «Цзиюань», едва разобрав силуэты встречного отряда, поднял флажный сигнал: «Военные действия начались, немедленно возвращайтесь». Несмотря на дым, стлавшийся над морем, на шедшем впереди «Цаоцзяне» сумели разобрать предупреждение, и корабль эскорта лег на обратный курс.

А драма положений развивалась по причудливым законам жанра. Пытавшийся оторваться от японского преследования «Цзиюань» спустил белый и японский флаги только подойдя к «Гаошену». На транспорте вначале решили, что это японский корабль. После чего к месту боя подошли три корабля под японским флагом. Угроза была очевидной, тем не менее, командиры обоих китайских кораблей словно забыли, что «Гаошен» в данной ситуации входит в их отряд как боевая единица. Никаких указаний он не получил. Капитан арендованного английского судна Томас Голсуорси в точном соответствии с полученным приказом продолжал следовать в Асанский залив — будучи совершенно уверенным, что судно под английским флагом никто тронуть не посмеет.

«Цзиюань» тем не менее продолжал маневрировать, уходя к Вэйхайвэю. Командир эскадры Цубои продолжил преследование на «Ёсино», приказав командиру «Нанива» капитану 1 ранга Того Хэйхатиро атаковать транспорт. Однако, подойдя достаточно близко, Того не решился стрелять по кораблю под английским флагом. В 9 часов 15 минут «Нанива» сблизился с «Гаошеном» до кабельтова, произвел два холостых выстрела по курсу транспорта и поднял сигнал «Застопорить машины, отдать якорь».

Капитану Голсуорси ничего не оставалось делать, как подчиниться. Едва корабль застопорил ход, китайские солдаты и офицеры, находившиеся на верхней палубе, решили, что корабль сдается. Командиры отрядов Лю Пэйдэ, У Чжаньтао, У Биньвень бросились к немецкому офицеру фон Ганнекену с криками, что китайские солдаты лучше пойдут ко дну, чем сдадутся в плен японцам. Обстановка складывалась критическая. Посоветовавшись с капитаном, фон Ганнекен пришел к выводу, что он имеет право обратиться к японскому кораблю с требованиями дать возможность английскому судну вернуться в порт выхода, поскольку оно вышло в море до объявления войны.

Тем временем с «Нанивы» вышел катер для осмотра английского транспорта. Капитан-лейтенант Хитоми Дзэнгоро поднялся на борт «Гаошена». Капитан предъявил ему необходимые судовые документы. Из них следовало, что судно арендовано китайским правительством, следует из Дагу в Асан, на борту находятся 1 200 солдат, 14 орудий и большое количество военного снаряжения. Хитоми приказал Голсуорси следовать за японским кораблем, не дав ему высказать протест, и возвратился на «Наниву».

Того признал действия своего офицера совершенно правильными, и поднял сигнал «Гаошену»: выбрать якорь, встать в кильватер, следовать за мной на дистанции пять кабельтовых. Попытка Голсуорси объяснить китайцам, что у него нет другого выхода, кроме как подчиниться требованиям японского командования, вызвала реакцию разорвавшейся бомбы. Китайские офицеры угрожали перебить всех европейцев на борту, если капитан посмеет выполнить требования японцев. Ситуация «перевернутой корзины» была налийо; напомним нашим читателям, что перевернутая корзина, поднятая на рее, означала бунт на корабле. Фон Ганнекен сумел поднять сигнал «Прошу прислать представителя для переговоров». Того приказал Хитоми вторично посетить «Гаошен» и эвакуировать европейцев, которые пожелают эвакуироваться.

Однако вторично подняться на борт транспорта японскому офицеру не довелось. Фон Ганнекен с верхней площадки трапа прокричал, что солдаты взбунтовались и посадили капитана под замок. Если бы японский офицер поднялся на борт, его тут же растерзали бы. Солдаты требуют вернуться в Дагу. Хитоми развернул катер и направился к «Наниве». При этом он обратил внимание на то, что английского флага на кормовом флагштоке нет. Очевидно, его сорвали китайские солдаты. Получив доклад подчиненного, Того пришел к выводу, что английское торговое судно незаконно захвачено китайскими войсками , и принял решение его потопить. Был поднят сигнал «Буду атаковать, предлагаю покинуть корабль». Но дать ответ было уже некому, поскольку солдаты отобрали у моряков сигнальные флаги и согнали их в кормовой кубрик, выставив охрану.

В 1 час 10 минут «Нанива» поднял сигнал «Атакую» и произвел пуск торпеды, которая, однако, в цель не попала. Одновременно с этим пять стопятидесятимиллиметровых орудий главного калибра начали методичный расстрел транспорта. Едва ли не первый снаряд, взорвавшийся на «Гаошене», разворотил бортовую обшивку на корме, и находившиеся там европейцы сумели вырваться из кубрика. Китайские солдаты стреляли по японскому крейсеру из винтовок, хотя это и было совершенно бесполезно. Они продолжали стрелять до тех пор, пока «Гаошен» не скрылся под водой. Того приказал спустить шлюпки, чтобы спасти европейцев. Однако спасти удалось лишь капитана Голсуорси, старшего помощника Льюиса Генри Тамплина и рулевого-манильца. Командир машинного отделения и четверо машинистов утонули. «Гаошен» пошел на дно в 1 час 46 минут, то есть был потоплен за полчаса. Глубина в месте потопления была незначительной, поэтому мачты затонувшего транспорта обозначали место боя. 147 китайских солдат, попавших в воду, были подобраны и спасены корейским судном, проходившим поблизости, и высажены на остров Токчокто, среди них — фон Ганнекен. 45 человек всю ночь продержались на торчавших из воды мачтах «Гаошена» и были подобраны на следующий день французским военным кораблем «Лион».

Потоплением «Гаошена» закончился бой у острова Пхундо. Длился он в общей сложности пять часов, и канонада была слышна по всему побережью. Поэтому командир крейсера «Яэяма» капитан первого ранга Хираяма вывел из Инчхона все находившиеся там корабли, и в два часа дня они соединились с главными силами отряда у острова Улдо. Сразу же после боя эскадра, за которой следовал сдавшийся китайский корабль «Цаоцзян», взяли курс на Кунсан, где отряд должен был соединиться с главными силами адмирала Ито. Боевое столкновение помешало произвести разведку Асанского залива, поэтому крейсировавший там китайский военный корабль «Гуанбин» и транспорты «Айжень» и «Фэйзцин» сумели избежать потопления или захвата и смогли укрыться в Люйшунькоу.

В это же время происходили очень важные события и на суше. После того, как в Сеуле были подавлены последние очаги сопротивления и собрано все трофейное оружие, генерал Осима мог заняться главной проблемой: Асанской группировкой китайских войск. Он начал подготовку операции с того, что озаботился тыловым обеспечением — как оказалось, из рук вон плохим. В записке Отори он пишет: «…Я хотел бы, чтобы ваше превосходительство прежде всего поняли, что предстоящие действия бригады будут сопряжены с огромными трудностями. Бригада сможет выступить в поход, имея лишь дневной запас продовольствия. Судьба бригады во время похода зависит от того, получит ли ваше превосходительство… предписание корейского правительства и будет ли оно вручено начальнику тыла подполковнику Такэути». Отори заверил, что предписание о реквизициях будет вручено начальнику тыла самое большое через день.

На рассвете 25 июня смешанная бригада вышла из Сеула в общем направлении на юг, к Асану. В Имчижине, Сеуле и Инчхоне были оставлены заградительные отряды, прикрывавшие тылы с севера и с побережья. В непосредственном подчинении командира бригады к Асану шли четыре пехотных батальона, один кавалерийский эскадрон, два артиллерийских дивизиона и два взвода саперов — всего около трех тысяч солдат и восемь горных орудий.

25 июля около десяти утра Осима получил на марше донесение от командира отряда, размещенного в Инчхоне: «Со стороны Асана слышна артиллерийская стрельба. Видимо, там происходит морской бой».

Тем временем было получено распоряжение о реквизициях гужевого транспорта, а также официальное обращение корейского правительства с просьбой об изгнании китайских войск. Однако собрать достаточное количество транспортных средств Осима сумел лишь через два дня, поэтому выступил из Сувона лишь утром 27 июля. За это время была произведена разведка сил противника, которая установила, что войска генерала Е Чжичао начали перемещаться в направлении Сонхван — Чхохань. Это было неожиданным известием: Осима предполагал, что китайцы будут стремиться к побережью, надеясь на поддержку десантных сил. Но вместо этого они смещались к северо-востоку, грозя оседлать важные перевалы и перерезать сообщение Сеул — Пусан. Этого никак нельзя было допустить.

Первое сухопутное сражение войны у Асанской бухты

Один день, потраченный японцами на собирание лошадей в Сувоне, дал возможность генералу Не Шичену выполнить задуманное. 26 июля два батальона армии «Уни» и батальон армии «Губейкоу» под командованием Не Шичена заняли позиции на высотах, прилегающих к Сонхвану. Три батальона расположились непосредственно у Сонхвана, четыре — в Кончжу, и два прибывших морем из Китая — в Асане. В тот же день у поселка Чхильвон произошло первое столкновение авангардных частей китайской армии с кавалерийским разведывательным отрядом японцев.

27 июля поздно вечером авангардные части японцев вошли в Сосачан — небольшую деревушку в двенадцати километрах севернее Сонхвана. Узнав о приближении противника, Не Шичен запросил поддержки у Е Чжичао, который не замедлил прибыть на позицию во главе двух батальонов вновь прибывшей армии «Жэньцзы». Тем самым китайская группировка, скученная и изолированная в тылу японской армии за полтысячи километров от китайской границы, была вынуждена вести войну в самых для нее невыгодных условиях.

Утром 28 июля китайская группировка занимала следующие позиции: в Сонхване — 5 пехотных батальонов (2 тысячи солдат и восемь орудий) под командованием Не Шичена и в Кончжу — четыре пехотных батальона (1 800 солдат) — под командованием Е Чжичао.

28 июля, подойдя к китайским позициям, Осима произвел рекогносцировку. Не Шичен главными силами занял сопку Тонбуквольпон к северо-востоку от Сонхвана. Позицию было легко обнаружить, ибо все опорные пункты обороны были обнесены инпанями, над которыми были водружены батальонные и полковые значки. Впереди оборонительных укреплений находилась болотистая низменность шириной от 4 до 6 километров, поделенная на заброшенные рисовые чеки, местами совершенно непроходимая. Через болота протекала речка Аньсоган, проходимая вброд. Сонхван был ключом позиции. Небольшая деревушка Ухыльли на левом фланге китайцев была намечена как направление отвлекающего маневра, в то время как главным силам предстояло совершить марш на правом фланге противника и нанести там главный удар артиллерией.

В полночь 29 июля главные силы выступили в направлении правого фланга китайской обороны. Силами отвлекающего маневра командовал все тот же неутомимый командир 21-пехотного полка подполковник Такэда Хи- дэяма, он начал движение в сторону Ухыльли двумя часами позже. Под его командованием были один пехотный батальон и один взвод саперов. После того, как японские части Такэды форсировали реку Аньсоган и вышли к деревушке Чуйонни, они внезапно подверглись ожесточенному обстрелу китайской засады. В самом начале боя был убит командир авангардной 12-й роты Мацудзаки Наоми, рота понесла значительные потери убитыми и ранеными. Деревушку обороняли отряды под командованием слушателей Тяньцзинской академии Юй Гуансина, Чжоу Сяньчжана, Ли Гунхуа и Синь Дэлиина. Наука немецких инструкторов не пропала даром: плутонговая стрельба в полной темноте давала ощутимый результат, японцам не только не удалось подойти незамеченными, но и пришлось приостановить наступление. Однако силы оборонявшихся были очень незначительными, а японцы сумели прорваться в центре обороны, после чего перестреляли оборонявшихся практически в упор. Все кадеты погибли, уцелевшие солдаты отступили к Сонхвану. Подполковник Такэда продолжил наступление на левом фланге обороняющихся, создавая впечатление, что главные японские силы намерены отсечь китайцев от побережья. Уловка удалась: Не Шичен передислоцировал часть сил для отражения нападения на левом фланге. Однако уже к пяти утра, преодолев за шесть часов всего шесть километров, форсировав два рукава реки и перетащив на себе батарею полевых орудий, японские войска оказались прямо напротив северо-восточного склона сопки Тонбуквольпон, напротив того места, которое китайский генерал наметил ключом обороны. Развернув орудия на руках, японцы открыли беглый огонь по высоте. Услышав канонаду у себя в тылу, Не Шичен развернул с марша несколько рот на помощь оборонявшим сопку, но было уже поздно. В течение сорока минут героическая оборона горсти китайских солдат была подавлена артиллерией, и японские солдаты заняли господствующую высоту. Оборона была прорвана, китайские части были вынуждены отступить на юго-восток, к Чхоханю. Узнав об отступлении главных сил, китайские войска отошли от Ухыльли, которые остатки отряда Такэда заняли в восемь часов утра. Всего в бою у Сонхвана японская армия потеряла убитыми и ранеными 82 человека, среди них — двух офицеров. Потери китайцев оценивались по-разному, но не менее чем в двести человек. На поле боя было брошено восемь полевых орудий.

Одна из главных угроз для японской смешанной бригады была ликвидирована после трехчасового боя. 1 августа Осима увел свои войска в Сеул, куда они и прибыли 5 августа. Китайские войска, соединившись в районе Кон- чжу, начали тяжелейший 400-километровый переход на север, в сторону Пхеньяна. Трудности этого похода не поддаются описанию. В своем донесении Е Чжичао писал: «Во время похода мы преодолевали перевалы высоко в горах. Люди и кони обессилели. Мы везли с собой раненых, и каждый день кто-нибудь умирал. Словами всего не передать. Настоящих дорог не было, продовольствия и снаряжения мы не получали. Мы были на положении вражеских солдат и ни от кого не ждали помощи. Но на этом трудности не исчерпываются».

Эта неделя многое значила и с политической точки зрения. Надежда на поражение японцев, которую втайне лелеяли в Сеуле, не оправдалась. Тэвонгун на четвертый день своего правления был вынужден признать превосходящую мощь Японии и выразить поддержку идее заключения договора о японо-корейском оборонительном и наступательном союзе. Договор был практически продиктован японской стороной и содержал в себе пункты об изгнании китайских войск из Кореи, об осуществлении этой миссии японскими войсками, снабжать которые должна Корея. Действие договора заканчивалось после заключения мирного договора между Японией и Китаем. Подписание его состоялось 26 августа.

А 29 июля Государственный совет через Ли Хунчжана отдал распоряжение Ван Фынцзао свернуть деятельность китайской миссии в Токио и вернуться в Китай.

Результаты сражений у Сонвана и Пхундо стали известны в Пекине и Токио практически одновременно — с 27 июля по 2 августа. Сообщения о победах императорской армии и флота рассеяли опасения, имевшие место в определенных аристократических, дипломатических и военных кругах. Муцу получил возможность полностью завершить дипломатические приготовления к военным действиям. Позже он описывал в мемуарах эти события: «Вскоре после получения известий о наших победах при Асане и Сонхване… в стране начали распространяться радостные известия, что умелые дипломатические мероприятия, осуществленные посланником Отори, принесли свои плоды… Все вздохнули с облегчением. В море флагов, вывешенных во всех городах и деревнях страны, в бурлящей радости празднеств по случаю победы Империи были преданы забвению споры о том, удастся ли, прибегнув к нажиму, посадить на корейский престол нового короля, выгодно ли нашей армии первой атаковать китайские войска при условии, что в обстановке фактически происходящей между Японией и Китаем войны правительства европейских стран и США не вмешаются в конфликт и будут сохранять нейтралитет… Победа в морском бою породила еще большую радость в сердцах японского народа… наш народ с самого начала был уверен в победе своей армии, однако многие сомневались, удастся ли нашему флоту одержать победу. Поэтому неожиданное сообщение о победе переполнило их чувством великой гордости и безмерной радости».

1 августа генеральный секретарь кабинета министров Ито Миёдзи представил на подпись императору текст эдикта об объявлении войны, который был подписан и оглашен в тот же день.

«Милостью Неба, мы, император Японии, восседающий на престоле, занимаемом единой династией с незапамятных времен, сим объявляем нашим верным и храбрым подданным: Мы объявляем Китаю войну… Необходимо приложить все усилия для достижения целей, поставленных перед нашей страной в ее войне против Китая на суше и на море.

Япония с самого начала указывала, что Корея является независимым государством, стоящим в одном ряду с великими державами. Китай же неизменно называл Корею своим вассалом, тайно и явно вмешивался в ее внутренние дела, а когда там началось восстание, китайское правительство послало в Корею свои войска, мотивируя этот акт тяжелым положением, в которое попало его вассальное государство… Мы предложили Китаю провести в Корее совместные мероприятия. Однако Китай, выдвинув ряд предлогов, отклонил наше предложение. Тогда Япония посоветовала Корее сменить плохое правительство: в области внутренней жизни — заложить основы порядка и спокойствия, в области внешних сношений — добиться всех прав независимого государства. Корея уже согласилась с нашими рекомендациями, но, несмотря на это, Китай, вынашивая темные замыслы, чинит этому всякие препятствия… Все это Китай делает для того, чтобы завершить подготовку своих морских и сухопутных сил, чтобы в дальнейшем использовать их для достижения своих целей. В Корею уже посланы крупные китайские войска. Наши корабли подверглись внезапному нападению в корейских водах… Китай наносит ущерб интересам Японии и… не способствует миру на Дальнем Востоке. Что касается последствий этих действий, то, глубоко анализируя их сущность, можно прийти к выводу, что они направлены на осуществление честолюбивых замыслов ценой нарушения мира. Мы с начала и до конца верны делу мира и так распространяем славу Империи внутри страны и за ее пределами. Но сейчас мы вынуждены официально объявить войну. Мы надеемся, что японский народ, преисполненный верности и бесстрашия, быстро восстановит вечный мир, чем еще больше возвеличит славу Империи. Подписано — Император».

Ответ китайцев не замедлил себя ждать. В тот же день, 1 августа, был опубликован эдикт цинского двора об объявлении войны Японии. В нем говорилось: «Корея свыше двухсот лет является вассалом Дайцинской империи… несет обязанности данника. Этот факт известен всему миру. На протяжении последних десяти лет Корею много раз потрясали внутренние смуты. Движимый отеческой заботой о благе Кореи, императорский двор неоднократно посылал туда войска, чтобы покарать бунтовщиков и восстановить в стране порядок. В целях обеспечения постоянной защиты интересов Кореи императорский двор, кроме того, назначил в Корею своего эмиссара.

Наш двор при выполнении своего долга по умиротворению в вассальной стране всегда исходил из необходимости предоставления ей самостоятельности во внутренних делах. Япония, заключившая с Кореей договор и признавшая ее равноправным государством, тем более не имела никаких оснований третировать Корею или принуждать ее правительство к проведению реформ внутреннего управления, оказывая на нее давление своими крупными вооруженными силами. Мировое общественное мнение…рекомендовало Японии отвести из Кореи свои войска и начать переговоры с целью мирного урегулирования конфликта. Однако Япония пренебрегла этим советом…и продолжает увеличивать свои вооруженные силы в Корее. Вот почему оказалось необходимым направить в Корею китайские воинские подразделения, дабы взять под защиту ее население и китайских резидентов, которые с каждым днем испытывали все больший страх. Кто мог бы предположить, что наши войска, будучи в пути, подвергнутся вероломному нападению?…Значительное число кораблей японского военно-морского флота, воспользовавшись нашей неподготовленностью, внезапно открыли огонь по китайским кораблям в открытом море при входе в Асанский залив, причинив ущерб некоторым из транспортных судов.

Общественному мнению должно быть ясно все произошедшее. Мы обращаемся с декларацией ко всему миру, чтобы показать, что императорский двор действовал в этом конфликте, исходя из высших принципов гуманности и справедливости, тогда как японцы без всякого повода нарушили договор и начали военные действия.

Не будучи в состоянии и далее снисходительно относиться к подобным действиям, мы отдали Ли Хунчжану строгий приказ привести в боевую готовность все армии и без промедления выступить в поход; сосредоточить наши многочисленные доблестные войска и наносить удары по врагу до тех пор, пока корейский народ не будет вызволен из пучины бедствий…Мы отдали приказ генералам, губернаторам и командующим всех областей, расположенных вдоль рек и морских побережий, привести в боевую готовность свои войска и в случае, если корабли японцев войдут в какой-либо из наших портов, нанести им решительный удар, чтобы полностью их истребить. Неприятие должных мер, в результате чего японские суда избегнут уготованной им участи, будет рассматриваться как преступление. Настоящий эдикт надлежит довести до всеобщего сведения. Да будет так».

Время дипломатов закончилось. Началось время генералов…