Рисунки С. ПРУСОВА
ГЛАВА 3,
о выдающейся личности, которая после смерти доставляет столько же хлопот, как и при жизни, и о бессонной ночи Мегрэ
Начальнику уголовной полиции, наконец, удалось дозвониться до префекта, который находился в отеле на авеню Монтэнь на званом обеде в честь представителя иностранной прессы.
— Дерьмо! — сказал префект.
После этого он надолго замолчал.
— Надеюсь, что журналисты еще не пронюхали, в чем дело? — пробормотал он наконец.
— Пока еще нет. Правда, один репортер слоняется по коридорам и явно что-то подозревает. Вряд ли нам удастся долго скрывать от него эту историю.
Журналист Жерар Ломбра, старый специалист по раздавленным собакам и прочим происшествиям, как обычно по вечерам, зашел на Кэ-дез-Орфевр, чтобы узнать новости. Теперь он сидел на верхней ступеньке лестницы, как раз напротив дверей лаборатории, и терпеливо курил трубку.
— Ничего не предпринимать и ничего не рассказывать, ждать моих инструкций, — приказал префект.
Затем, закрывшись в одной из телефонных кабин, он позвонил министру внутренних дел. В этот вечер многим пришлось прервать обед, а вечер выдался необыкновенно теплый, и улицы Парижа были полны гуляющими.
Много народу толпилось на набережной, и, наверное, некоторые прохожие удивлялись, почему в старом здании дворца Правосудия освещено столько окон.
Министр внутренних дел, уроженец Канталя, сохранивший местный акцент и грубоватость речи, услышав неприятную новость, воскликнул:
— Этот тип даже мертвый нас об…!
Дельтели жили в собственном особняке, на бульваре Сюше, около Булонского леса. Когда Мегрэ, наконец, получил разрешение позвонить Дельтелям, к телефону подошел лакей и сообщил, что мадам нет в Париже.
— Вы не знаете, когда она вернется?
— Не раньше осени. Она находится в Майами. Месье также отсутствует.
Мегрэ спросил наобум:
— Вы знаете, где он находится?
— Нет.
— А вчера он был в Париже?
Лакей замялся.
— Я не знаю.
— Вот как?
— Месье ушел.
— Когда?
— Не знаю.
— Позавчера вечером?
— Кажется. А кто говорит?
— Уголовная полиция.
— Я не в курсе дела. Месье дома нет.
— У него есть родственники в Париже?
— Да, брат, месье Пьер.
— Вы знаете его адрес?
— Кажется, он живет около площади Звезды. Я могу вам дать номер его телефона. Минутку… Бальзак 51–02.
— Вас не удивляет, что ваш хозяин до сих пор не вернулся?
— Нет, сударь.
Он вас предупредил, что не вернется?
— Нет, сударь.
Научная лаборатория наполнилась новыми посетителями. Приехал судебный следователь Рато, которого удалось найти у друзей, где он играл в бридж, затем появился прокурор республики, и теперь они вдвоем о чем-то вполголоса совещались. Доктор Поль, судебномедицинский эксперт, который в этот день тоже обедал в гостях, пришел последним.
— Можно забирать? — спросил он, указывая на открытый чемодан, в котором все еще лежал скорченный труп.
— Сразу же после того, как вы констатируете…
— Я могу без всяких констатаций сказать, что убийство нельзя датировать сегодняшним днем. Скажите-ка! Да ведь это же Дельтель!
— Да…
За этим «да» скрывалось многое. Еще десять лет назад ни один из присутствующих не узнал бы покойника. В то время он был молодым адвокатом, которого чаще встречали на стадионе Ролан-Гарро и в барах Елисейских полей, чем в залах суда, и который больше походил на кинематографического героя, чем на члена коллегии защитников.
Несколько позже Дельтель женился на богатой американке, поселился с ней на бульваре Сюше и три года спустя выставил свою кандидатуру на выборах в палату депутатов. Во время избирательной кампании даже противники не принимали его всерьез. Тем не менее он был избран, правда, еле натянув нужное количество голосов, и буквально на следующий же день о нем заговорили.
Собственно говоря, Дельтель не принадлежал ни к одной из партий, но сразу стал кошмаром для всех, непрерывно выступая с запросами, без устали разоблачая злоупотребления, мелкие интриги и темные делишки, и при этом никто никогда не мог понять, какую цель он преследует.
Перед началом каждого ответственного заседания палаты можно было услышать, как министры и депутаты спрашивали друг друга: «Дельтель пришел?»
И все мрачнели, увидев его. Он появлялся, словно голливудская звезда, с бронзовым от загара лицом, с маленькими черными усиками в виде этих запятых. Это означало, что дело принимает плохой оборот…
Мегрэ позвонил брату Дельтеля в меблированные комнаты на улице Понтье, там ему посоветовали поискать месье Пьера в ресторане «Фуке». У «Фуке» Мегрэ направили к «Максиму».
— Месье Пьер Дельтель находится у вас?
— Кто говорит?
— Скажите ему, что это касается его брата.
Наконец Пьера Дельтеля вызвали к телефону. По-видимому, это было не так просто сделать.
— Это ты, Андрэ?
— Нет. Говорят из уголовной полиции. Не можете ли вы взять такси и приехать сюда?
— У подъезда стоит моя машина, а в чем дело?
— Дело касается вашего брата.
— С ним что-нибудь случилось?
— Не говорите ни с кем до нашей встречи.
— Но…
Мегрэ повесил трубку, с досадой взглянул на группу людей, стоявших посреди просторной комнаты. Он понял, что никому здесь не нужен, и спустился к себе в кабинет. Ломбра, журналист, преследовал его по пятам.
— Вы не забыли обо мне, комиссар?
— Нет.
— Через час будет уже поздно давать материал в последний выпуск.
— Я вас увижу раньше.
— Кто это? Крупная птица, да?
— Да.
Торранс ждал его, но прежде чем заговорить с ним, Мегрэ позвонил жене.
— Не жди меня сегодня вечером, возможно, я не приду и ночью.
— Я так и думала, раз ты не пришел к обеду.
Они оба помолчали. Он знал, о чем, или, вернее, о ком она думала.
— Это он?
— Во всяком случае, он еще не застрелился.
— Он стрелял?
— Ничего еще не знаю.
Там, наверху, Мегрэ не все сказал. У него не было никакого желания рассказывать им все. Наверное, ему придется еще час терпеть этих важных шишек, потом он сможет снова спокойно заняться расследованием.
Мегрэ повернулся к Торрансу.
— Ты нашел парнишку?
— Нет. Я говорил с его бывшим хозяином и сослуживцами. Он всего три недели назад ушел с работы.
— Почему?
— Его выгнали.
— За непорядочность?
— Нет. По-видимому, он был честным парнем, но все время прогуливал. Сначала на него даже не сердились. Все находили его очень симпатичным.
— Ты ничего не узнал о его связях?
— Нет.
— А подружки?
— Он никогда не говорил о своих личных делах.
— Никаких любовных интрижек с машинистками?
— Одна из них, не особенно хорошенькая, говоря о нем, все время краснела, но мне кажется, что он не обращал на нее внимания.
Мегрэ набрал номер:
— Алло! Мадам Пардон? Говорит Мегрэ. Ваш муж дома? Тяжелый день? Попросите его на минутку подойти к телефону…
Ему пришло в голову, что, возможно, доктор еще раз вечером заходил на улицу Попинкур.
— Пардон? Я огорчен, старина, что приходится снова вас беспокоить. Вы собираетесь сегодня вечером навещать больных? Слушайте внимательно. Произошли очень серьезные события, которые касаются вашего друга Лагранжа… Да… Я его видел… Но с тех пор, как я к нему заходил, случилось еще кое-что. Мне нужна ваша помощь… Да, именно. Лучше будет, если вы заедете за мной сюда…
Поднимаясь снова наверх, Мегрэ встретил на лестнице Пьера Дельтеля, которого узнал сразу по его сходству с братом.
— Это вы меня вызывали?
— Следуйте за мной.
Он повел его наверх и отворил дверь как раз в ту минуту, когда доктор Поль, закончив предварительный осмотр, выпрямился и отошел в сторону.
— Вы узнаете его?
Все молчали. Сцена казалась особенно тягостной из-за необыкновенного сходства двух братьев.
— Кто это сделал?
— Это ваш брат?
Слез не было, только сжатые кулаки и стиснутые зубы, да еще взгляд стал тяжелым и жестким.
— Кто это сделал? — повторил Пьер Дельтель, который был на три года моложе депутата.
— Пока еще неизвестно.
Доктор Поль объяснил:
— Пуля вошла в левый глаз и застряла в черепной коробке. Выходного отверстия нет. Насколько я могу судить, это пуля небольшого калибра.
У одного из телефонных аппаратов стоял начальник уголовной полиции и звонил префекту. Вернувшись к ожидавшей его группе людей, он передал инструкции самого министра.
— Простая информация в газеты о том, что депутат Андрэ Дельтель был найден мертвым в чемодане, сданном на хранение на Северном вокзале. Как можно меньше подробностей. Успеем сделать это завтра.
Судебный следователь Рато отвел Мегрэ в угол.
— Вы считаете, что это политическое убийство?
— Нет.
— Замешана женщина?
— Не знаю.
— Вы кого-нибудь подозреваете?
— Я буду знать это завтра.
— Я рассчитываю на вас, держите меня в курсе. Если будут новости, звоните даже ночью. Я буду у себя в кабинете с девяти часов утра.
Мегрэ неопределенно кивнул и отошел к доктору Полю, с которым обменялся несколькими словами.
— Хорошо, старина.
Поль направился в Институт судебной медицины, чтобы присутствовать на вскрытии.
Все эти разговоры заняли много времени. Было ровно десять часов вечера, когда все стали спускаться по плохо освещенной лестнице. Журналист ни на шаг не отставал от комиссара.
— Зайдите на минуту ко мне. Вы были правы. Это крупная птица. Убит депутат Андрэ Дельтель.
— Когда?
— Пока неизвестно. Пуля попала в голову. Тело было обнаружено в чемодане в камере хранения Северного вокзала.
— Почему открыли чемодан?
— На сегодня все!
— Вы напали на след?
— На сегодня все!
— Вы будете всю ночь заниматься этим делом?
— Возможно.
— А если я пойду за вами?
— Я прикажу вас забрать под любым предлогом и продержать до утра на холодке.
— Вас понял.
— Значит, все в порядке.
В эту минуту в дверь постучали и вошел доктор Пардон. Репортер спросил:
— А это кто?
— Мой друг.
— Нельзя узнать его имя?
— Нет.
Наконец они остались вдвоем, и Мегрэ начал с того, что снял пиджак и закурил трубку.
— Садитесь. Прежде чем отправиться туда, я хотел бы поговорить с вами. Будет лучше, если это произойдет здесь.
— О Лагранже?
— Да. Прежде всего один вопрос. Он действительно серьезно болен?
— Я был готов к вашему вопросу и думал об этом, пока шел сюда. В данном случае трудно дать определенный ответ, Конечно, он болен, это не подлежит сомнению. Вот уже десять лет, как он страдает диабетом.
— Но это не мешает ему вести нормальный образ жизни?
— Почти. Я лечу его инсулином. Он сам себе делает инъекции, я его научил. Он всегда носит с собой маленькие складные весы, чтобы взвешивать пищу, если ему случается обедать не дома. При применении инсулина это имеет большое значение.
— Я знаю. Дальше.
— Вы хотите получить точный медицинский диагноз?
— Нет.
— Он всегда страдал от эндокринной недостаточности, обычный удел людей подобной физической конституции. Он человек вялый, чрезвычайно впечатлительный, легко теряющий самообладание.
— Каково его состояние в данный момент?
— Вот это и есть самая деликатная сторона вопроса. Я был поражен, застав его сегодня утром в том состоянии, в котором вы сами его видели. Я долго его осматривал. Несмотря на гипертрофию, сердце сейчас в неплохом состоянии, не хуже, чем неделю или две назад, когда Лагранж нормально передвигался.
— Вам приходила мысль о возможности симуляции?
Пардон, конечно, уже думал об этом, что было сразу заметно по его смущенному виду. Человек щепетильный, он теперь тщательно подыскивал слова.
— Я полагаю, Мегрэ, что у вас есть самые серьезные основания думать о такой возможности?
— Вполне серьезные основания.
— Это касается его сына?
— Не знаю. Лучше я введу вас сразу в курс дела. Сорок восемь часов назад, может быть, немного больше, может быть, меньше, мы об этом скоро узнаем, был убит один человек. С абсолютной вероятностью можно утверждать, что это произошло в квартире на улице Попинкур.
— Его опознали?
— Речь идет о депутате Дельтель.
— Они были знакомы?
— Следствие покажет. Во всяком случае, вчера вечером, в то время, как мы, обедая у вас, беседовали о нем, Франсуа Лагранж подъехал в такси к своему дому, с помощью шофера снес вниз чемодан, в котором находился труп, и отвез его на Северный вокзал, чтобы сдать в камеру хранения. Вас это поражает?
— Такие вещи всегда поражают.
— Теперь вам ясно, почему я так хочу узнать, был ли Франсуа Лагранж действительно болен сегодня утром, когда вы его осматривали, или симулировал.
Пардон встал.
— Прежде чем ответить, я хотел бы еще раз осмотреть его. Где он?
Доктор предполагал, что Лагранж уже находился здесь, в полиции.
— Он все еще дома, в собственной постели.
— И ничего не знает?
— Он не знает, что мы обнаружили труп.
— Что вы собираетесь делать?
— Отправиться к нему вместе с вами, если вы согласны составить мне компанию. Вы испытываете к нему дружеские чувства?
Пардон помолчал, а потом ответил с большой искренностью:
— Нет!
— Чувство симпатии?
— Скажем, жалости. Мне не доставило никакой радости увидеть его у себя в кабинете. Скорее, я почувствовал некоторую неловкость, как всегда в присутствии слабых людей. Но я не могу забыть, что он совершенно один воспитывал троих детей, не могу забыть, как дрожал его голос, когда он говорил о своем младшем сыне.
— Показная чувствительность?
— Я тоже так думал сначала. Я не люблю мужчин, которые плачут.
— А он плакал в вашем присутствии?
— Да. В частности, в тот день, когда от него ушла дочь, даже не оставив адреса.
— Я ее видел.
— Что она говорила?
— Ничего. Она-то не плакала, эта девица!.. Вы идете со мной?
— Я думаю, что это затянется.
— Возможно.
— Тогда, с вашего разрешения, я позвоню жене.
Было уже совсем темно, когда они садились в одну из полицейских машин. Всю дорогу молчали: оба были погружены в свои мысли, и оба опасались сцены, которая должна была произойти.
— Остановишься на углу, — сказал Мегрэ шоферу.
Напротив дома за номером 37-6 он увидел инспектора Жанвье.
— А где твой напарник?
— Для предосторожности я его отправил во двор.
— А консьержка?
— Не обращает на нас никакого внимания.
Мегрэ позвонил, пропуская Пардона вперед. В швейцарской было темно. Консьержка не окликнула их, но комиссару показалось, что за стеклом белело ее лицо.
Наверху, на четвертом этаже, в одном из окон горел свет.
— Подымемся…
Он постучал, света, на лестнице не было, и он не мог в темноте нащупать кнопку звонка. Ждать им пришлось гораздо меньше, чем утром, чей-то голос спросил:
— Кто там?
— Комиссар Мегрэ.
— Простите, одну минутку…
Лагранж, по-видимому, надевал халат. Руки у него, наверное, дрожали, так как он с трудом повернул ключ в замке.
— Вы нашли Алэна?
В полумраке лестницы он заметил доктора, и лицо его сразу изменилось, стало еще бледнее, чем обычно. Он стоял неподвижно, не зная, что ему дальше делать, что говорить.
— Вы разрешите нам войти?
Мегрэ втянул носом воздух, чувствуя знакомый запах горелой бумаги. Щетина на лице Лагранжа отросла еще больше, а мешки под глазами набухли и потемнели.
— Принимая во внимание состояние вашего здоровья, — сказал, наконец, комиссар, — я не хотел являться к вам без врача. Доктор Пардон был так любезен, что согласился меня сопровождать. Надеюсь, вы не возражаете, если он вас осмотрит?
— Он осматривал меня сегодня утром. Он знает, что я болен.
— Если вы ляжете в постель, он вас снова осмотрит.
Лагранж хотел возразить, это было видно по его лицу, потом, казалось, покорился, вошел в спальню, снял халат и улегся в постель.
— Откройте грудь, — мягко сказал Пардон.
Пока доктор выслушивал Лагранжа, он все время пристально смотрел на потолок. Мегрэ прохаживался по комнате. У камина, завешенного черной шторкой, он остановился, приподнял шторку и увидел за ней пепел от сожженных бумаг, который предусмотрительно с помощью каминных щипцов был превращен в пыль.
Время от времени Пардон привычно бормотал:
— Повернитесь… Дышите… Дышите глубже… Покашляйте…
Недалеко от кровати находилась дверь, комиссар толкнул ее и вошел в комнату, которая, по-видимому, раньше принадлежала кому-нибудь из детей. В ней стояла железная кровать без матраца. Он повернул выключатель. Комната оказалась чем-то вроде склада ненужных вещей. В одном из углов лежала груда разрозненных журналов, старых учебников без обложек, саквояж, покрытый пылью. Направо под окном часть пола казалась более светлой, отпечаток имел форму чемодана, найденного на Северном вокзале.
Когда Мегрэ вернулся в соседнюю комнату, Пардон стоял у постели с озабоченным видом.
— Ну, как?
Доктор ответив не сразу, избегая взгляда Лагранжа.
— Честно говоря, я считаю, что он в состоянии отвечать на ваши вопросы.
— Вы слышите, Лагранж?
Лагранж молча переводил взгляд с одного на другого. У него были жалкие глаза — как у раненого животного, которое смотрит на склонившихся над ним людей, пытаясь понять, что они станут делать.
— Вы знаете, почему я здесь?
Лагранж, по-видимому, принял решение — он продолжал молчать, и лицо его оставалось неподвижным.
— Признайтесь, что вы прекрасно понимаете причину моего прихода, что вы ждали этого с самого утра и больны от страха.
Пардон сел в угол, положив локоть на спинку стула и опершись подбородком на руку.
— Мы нашли чемодан.
Ничего не произошло, и Мегрэ мог бы даже поклясться, что выражение глаз Лагранжа не изменилось.
— Я не утверждаю, что именно вы убили Андрэ Дельтеля. Возможно даже, что вы невиновны в этом преступлении. Мне неизвестно — я в этом признаюсь, — что здесь произошло, но я абсолютно уверен, что именно вы отвезли чемодан, в котором находился труп, сдали его в камеру хранения. В ваших собственных интересах будет лучше, если вы признаетесь.
Никакого ответа, полная неподвижность.
— Я готов верить в то, что вы действительно больны, что напряжение и волнения вчерашнего вечера вас потрясли. Тем более оснований сказать мне всю правду.
Лагранж закрыл глаза, снова открыл их, но его губы даже не шевельнулись.
— Ваш сын скрывается. Если это он убил Дельтеля, то мы в самое ближайшее время схватим его, ваше молчание ему не поможет. Если он невиновен, то для его же безопасности мы должны знать об этом. Он вооружен. Полиция предупреждена.
Мегрэ приблизился к кровати, может быть, даже не отдавая себе отчета, склонился над ней, и губы Лагранжа зашевелились, он что-то пробормотал.
— Что вы сказали?
— Не бейте меня! Вы не имеете права меня бить!
— Я не собираюсь этого делать, вы же знаете, что это неправда.
— Не бейте меня… не бей…
Лагранж вдруг откинул одеяло, заметался, делая вид, что отбивается от нападающего на него человека.
— Я не хочу… Я не хочу, чтобы вы меня били…
Это было отвратительное, тягостное зрелище. Мегрэ посмотрел на Пардона, но что мог посоветовать ему врач?
— Послушайте, Лагранж. Вы же в здравом уме. Вы не ребенок. Вы меня прекрасно понимаете. И совсем недавно вы были вполне здоровы, потому что у вас хватило сил сжечь компрометирующие вас документы…
Короткая передышка, как будто человек набирается сил, и снова:
— Ко мне! На помощь! Меня бьют!.. Я не хочу, чтобы меня били… Пустите меня…
Мегрэ схватил его за кисть руки.
— Вы кончили или еще нет?
— Нет! Нет! Нет!
— Замолчите наконец!
Пардон встал и подошел к постели, устремив на больного проницательный взгляд.
— Я не хочу… Оставьте меня… Я подыму весь дом… Я им скажу…
Пардон прошептал на ухо. Мегрэ:
— Вы ничего из него больше не вытянете.
Как только его оставили, Лагранж сразу замолчал и снова погрузился в неподвижность.
Мегрэ и Пардон отошли в угол.
— Вы считаете, что он действительно ненормален?
— Абсолютно в этом не уверен.
— Но это возможно?
— Это всегда возможно. Нужно установить за ним наблюдение…
Лагранж слегка повернул голову, чтобы не потерять их из виду, было ясно, что он слушает и, должно быть, понял последние слова. Теперь он выглядел успокоенным.
Мегрэ вернулся к нему, чувствуя страшную усталость.
— Прежде чем вы примете окончательное решение, Лагранж, я должен вас кое о чем предупредить. У меня на руках ордер о вашем аресте. Внизу ждут два моих агента. Если вы не дадите исчерпывающий ответ на мой вопрос, они увезут вас в тюремную больницу.
Никакого впечатления. Лагранж смотрел на потолок с таким отсутствующим видом, что было непонятно, слышал он слова Мегрэ или нет.
— Доктор Пардон может подтвердить, что существуют почти безошибочные способы для определения симуляции. Вы были совершенно нормальным сегодня утром. Вы были не менее нормальны, когда жгли документы. Вы и сейчас нормальны, я в этом уверен.
Ему показалось, что на губах больного промелькнула слабая улыбка.
— Я вас не ударил и не собираюсь бить. Я только повторяю, что выбранная вами тактика ни к чему не приведет, только вызовет к вам антипатию, если не хуже..
— Я не хочу, чтобы меня били! — повторил Лагранж безучастно, словно шепча молитву.
Мегрэ, ссутулившись, подошел к окну, открыл его и крикнул инспектору, ожидавшему во дворе:
— Подымись наверх вместе с Жанвье!
Он прикрыл окно и заходил по комнате. На лестнице послышались шаги.
— Если хотите, можете одеться. Иначе вас унесут, завернув в одеяло.
Лагранж продолжал повторять те же самые слова, которые в конце концов начали звучать бессмысленно.
— Я не хочу, чтобы меня били… Я не хочу…
— Войдите, Жанвье… Ты тоже… Унесите этого человека в тюремную больницу. Бесполезно пытаться его одевать, он снова начнет биться. На всякий случай наденьте на него наручники…
Этажом выше открылась дверь. На другой стороне двора засветилось окно, женщина в ночной рубашке оперлась о подоконник, позади нее мужчина вставал с постели.
— Я не хочу, чтобы меня били…
Мегрэ отвернулся. Он слышал, как щелкнули наручники, затем тяжелое дыхание, шаги, шум отодвигаемой мебели.
— Я не хочу, чтобы… Я не… На помощь, ко мне!
По-видимому, один из инспекторов закрыл ему рот ладонью или кляпом, потому что голос ослаб и, наконец, совсем умолк, шаги раздавались уже на лестнице.
Наступившее затем молчание казалось особенно тягостным. Первое движение комиссара было зажечь трубку. Потом он взглянул на разрытую кровать, одна из простынь лежала посреди комнаты. Рядом валялись старые туфли, халат упал на пол.
— Ваше мнение, Пардон?
— Вам придется трудно.
— Простите, что я впутал вас в это дело. Не очень красивая сцена.
Как будто вспомнив забытую подробность, доктор пробормотал:
— Он всегда страшно боялся смерти.
— Так!
— Каждую неделю он жаловался на новые недомогания и подолгу расспрашивал меня, опасно ли это. Он покупал медицинские книги. Наверное, их можно здесь найти.
Мегрэ действительно нашел книги в одном из ящиков комода.
— Что вы собираетесь делать? — спросил Пардон.
— В тюремной больнице им займутся. Что касается меня — я буду продолжать следствие. Прежде всего я хотел бы найти его сына.
— Вы думаете, что это он?
— Нет. Если бы Алэн убил Дельтеля, то ему не понадобился бы мой револьвер. Ведь в то утро, когда он пришел ко мне, преступление было уже совершено. Смерть произошла сорок восемь часов назад, значит, во вторник.
— Вы остаетесь здесь?
— На несколько минут — подожду инспекторов, которых пришлет Жанвье. Через час я получу от доктора Поля протокол вскрытия.
Немного позже появился Торранс в сопровождении двух коллег и экспертов с аппаратурой. Пока Мегрэ давал распоряжения, Пардон с озабоченным видом стоял в стороне.
— Вы идете?
— Конечно.
— Довезти вас домой?
— Я хотел бы заехать в тюремную больницу, но, возможно, мои коллеги там посмотрят на это косо.
— Наоборот. У вас есть какие-нибудь соображения?
— Нет. Я хотел бы еще раз взглянуть на него, сделать попытку поговорить. Странный случай.
Было приятно снова очутиться на улице и вдохнуть свежий воздух. Они доехали до Кэ-Дез-Орфевр, и Мегрэ заранее знал, что увидит больше освещенных окон, чем обычно.
Роскошная спортивная машина Пьера Дельтеля все еще стояла у подъезда. Комиссар нахмурился, увидев журналиста Ломбра, караулившего его в передней.
— Вас ждет брат Дельтеля. А для меня еще нет новостей?
— Еще нет, малыш.
Мегрэ назвал его так машинально, Жерар Ломбра был его ровесником.
ГЛАВА 4,
о последствиях бессонной ночи и неприятных встречах
Пьер Дельтель сразу же повел себя агрессивно. Пока Мегрэ давал распоряжения маленькому Лапуэнту, только что заступившему на дежурство, Дельтель стоял, прислонившись к письменному столу, и барабанил хорошо отманикюренными ногтями по крышке серебряного портсигара.
Затем, когда Мегрэ остановил выходящего из комнаты Лапуэнта и попросил его послать рассыльного за пивом и сандвичами, Дельтель демонстративно иронически улыбнулся.
— Наконец-то! — воскликнул он, когда дверь закрылась и комиссар сел за письменный стол.
Мегрэ смотрел на Дельтеля, как будто видел его первый раз.
— Я убежден, — начал Пьер Дельтель, — что вы считаете это убийством с целью ограбления или из-зa женщины. В высших инстанциях вам, наверное, даны соответствующие инструкции, чтобы замять это дело. Я должен вас предупредить, что…
— Садитесь, господин Дельтель.
Но тот не садился.
— Я не люблю разговаривать с человеком, когда он стоит передо мной.
Голос Мегрэ звучал слегка устало и приглушенно. Верхний плафон был зажжен, а настольная лампа давала слабый зеленый свет; Пьер Дельтель в конце концов сел на стул, скрестил ноги, потом вытянул их и открыл рот, чтобы произнести новые колкие слова.
— Простая формальность, — прервал Мегрэ, протягивая руку, но не удостаивая его взглядом. — Покажите ваши документы.
Он тщательно изучил их, как это делает полицейский на границе, перелистывая и разглядывая со всех сторон.
— «Продюсер», — прочитал Мегрэ в графе «Профессия». — Вы выпустили много фильмов, господин Дельтель?
— Так сказать, я…
— Один фильм?
— Он еще не запущен, но…
— Если я правильно понял, вы пока еще ничего не выпустили. Вы находились у «Максима», когда я позвонил вам. Несколько раньше вы находились в ресторане «Фуке». Вы занимаете меблированную квартиру в довольно комфортабельном доме на улице Понтье и являетесь владельцем роскошной машины.
Он рассматривал его с ног до головы, как бы оценивая покрой костюма, шелковую рубашку, обувь явно от дорогого сапожника.
— У вас есть личные доходы, господин Дельтель?
— Я не понимаю, к чему вы задаете мне эти…
— Вопросы, — закончил совершенно спокойно комиссар. — Просто так. Чем вы занимались до того момента, как ваш брат стал депутатом?
— Я работал по избирательной кампании.
— А до этого?
— Я…
— Вот именно. Короче говоря, уже несколько лет вы являетесь, так сказать, подручным вашего брата. Взамен он обеспечивал ваши потребности.
— Хотите унизить меня? Это входит в инструкции, которые вы получили? Сознайтесь, эти господа прекрасно знают, что произошло политическое убийство, и они приказали вам любой ценой скрыть правду. Там, наверху, я сразу это понял, потому и дожидался вас до сих пор…
— Вы знаете убийцу?
— Мой брат был им всем в тягость, и они постарались… убрать его.
— Можете закурить.
Сразу наступило молчание.
— Значит, по-вашему, ничего другого, кроме политического убийства?
— А вы знаете виновного?
— Здесь, господин Дельтель, вопросы задаю только я. У вашего брата были любовницы?
— Это известно всем. Он никогда не скрывал…
— И от жены тоже?
— У него не было оснований скрывать и от нее, так как они начали дело о разводе. Именно из-за этого Пат находится сейчас в Соединенных Штатах.
— Это она потребовала развода?
Пьер Дельтель заколебался.
— По какой причине?
— По-видимому, это перестало ее развлекать.
— Что — это? Ваш брат?
— Вы знаете американок?
— Я встречался с некоторыми.
— С богатыми?
— С богатыми тоже.
— В таком случае вы должны знать, что для них замужество до некоторой степени игра. Восемь лет назад Пат была проездом во Франции. Это было ее первое знакомство с Европой. Ей захотелось остаться, иметь собственный особняк в Париже, вести парижскую жизнь…
— И иметь мужа, играющего роль в этой парижской жизни. Она заставила вашего брата делать политическую карьеру?
— Ей всегда этого хотелось.
— И он только воспользовался средствами, которые предоставил ему брак. Вы сказали, что его жене все это надоело и она вернулась в Америку, чтобы потребовать развода. Но что бы тогда стало с вашим братом?
— Он продолжал бы делать карьеру.
— А средства? Обычно богатые американки предусмотрительно вносят в брачный контракт пункт о разделе имущества.
— Надеюсь, вы не предполагаете, что Андрэ принял бы от нее деньги. Я не понимаю, к чему ведут эти…
— Вам знаком этот молодой человек?
Мегрэ протянул ему фотографию Алэна Лагранжа. Пьер Дельтель взглянул на нее и поднял голову.
— Это убийца?
— Я вас спрашиваю, встречали ли вы его?
— Никогда.
— Знаете ли вы некоего Лагранжа, Франсуа Лагранжа?
Дельтель задумался, будто пытался что-то припомнить.
— Кажется, в определенных кругах он известен под именем барона Лагранжа, — сказал Мегрэ.
— А, теперь я понял, о ком вы говорите. Обычно его называют просто бароном.
— Вы его близко знаете?
— Время от времени я встречаю его у «Фуке» или в других местах. Случалось, я пожимал ему руку. Кажется, мы выпивали вместе по аперитиву…
— У вас деловые отношения?
— Слава богу, нет.
— А ваш брат был с ним знаком?
— По-видимому, в той же степени, что и я. Все так или иначе знают барона.
— Что вам о нем известно?
— Почти ничего. Это дурак, безобидный дурак, просто шляпа, он пытается втереться в общество.
— А кто он по профессии?
Пьер Дельтель ответил более наивно, чем ему бы хотелось:
— Разве у него есть профессия?
— Я полагаю, он должен иметь средства к существованию.
Мегрэ чуть не добавил: «Не каждому дано иметь брата-депутата».
Но не сказал. Молодой Дельтель был уже укрощен, сам не замечая, насколько изменился его привычный тон.
— Он занимается какими-то делами, я предполагаю. Это один из тех типов, которые, держа вас за пуговицу, сообщают, что они вложили несколько сотен миллионов в новое предприятие, и заканчивают тем, что просят несколько франков на обед или на такси.
— Еще один вопрос. По какому поводу такой человек, как ваш брат, мог посетить квартиру такого человека, как барон?
— Он был у него?
— Вы мне не ответили.
— Мне кажется это невероятным.
— Всякое преступление в начале расследования всегда кажется невероятным..
В дверь постучали, он крикнул:
— Войдите!
Это был официант из пивной «Дофина» с пивом и сандвичами.
— Не хотите ли, месье Дельтель?
— Благодарю.
— Я вас больше не задерживаю. У меня есть ваш телефон. Возможно, что завтра или позже вы мне понадобитесь.
— В конечном счете вы отвергаете мысль о возможности политического убийства?
— Я ничего не отвергаю. Как видите, я работаю.
Мегрэ снял телефонную трубку, подчеркивая, что разговор окончен.
— Алло, это вы, Поль?
Дельтель постоял в нерешительности и, наконец, взяв шляпу, направился к двери.
— Запомните, что я этого так не оставлю…
Мегрэ сделал рукой прощальный жест, как бы говоря: «До свидания, до свидания!»
Дверь закрылась…
— У телефона Мегрэ. Ну что? Я так и предполагал… По вашему мнению, он был убит во вторник вечером, возможно, в течение ночи?.. Совпадает ли это? Почти…
Именно во вторник, после полудня Франсуа Лагранж последний раз звонил доктору Пардону, чтобы удостовериться, что Мегрэ будет обедать у доктора в среду. В этот час он еще хотел встретиться с комиссаром и, вероятно, не только, из простого любопытства. По-видимому, Лагранж, не ждал визита депутата во вторник, но предвидел его появление в один из ближайших дней… В среду утром сын Лагранжа Алэн явился на бульвар Ришар-Ленуар такой испуганный, такой взвинченный, что, по словам мадам Мегрэ, она пожалела его и взяла под свое крылышко.
Зачем приходил к нему молодой человек? Спросить совета? Присутствовал ли он при убийстве? Обнаружил ли он труп, который, возможно, еще не был спрятан в чемодан?
Во всяком случае, вид револьвера заставил его изменить решение: завладев оружием, он тихонько покинул квартиру и бросился к первому попавшемуся оружейнику, чтобы купить патроны.
Значит, у него была какая-то мысль.
В тот же вечер его отец не пришел на обед к Пардонам. Вместо этого Лагранж отправился за такси и с помощью шофера сдал чемодан с трупом в камеру хранения Северного вокзала, после чего улегся в постель и объявил себя больным.
— А пуля, Поль?
Как Мегрэ и ожидал, пуля была выпущена не из его американского револьвера, что, кстати, было невозможно (оружие в момент убийства находилось у него дома), а из пистолета небольшого калибра 6,35. Пуля, которая не причинила бы большого вреда, если бы не попала в левый глаз и не застряла в черепе.
— А что вы еще нашли? Желудок?
— В желудке были найдены остатки плотного обеда, пищеварение только что началось. По мнению доктора Поля, это доказывало, что убийство произошло около, одиннадцати часов вечера, — депутат Дельтель был не из тех, кто рано обедает.
— Благодарю вас, старина. Нет, спасибо, задача, которую мне придется решать, не относится к вашей специальности. — Мегрэ принялся за еду, один в своем кабинете освещенном зеленоватым светом. Он был озабочен и чувствовал себя не в своей тарелке. Пиво показалось ему теплым. Он забыл заказать кофе и, вытерев губы, вынул из шкафа бутылку коньяку, налил себе стаканчик.
— Алло! Соедините меня с изолятором тюремной больницы.
Мегрэ удивился, услышав голос профессора Журна, лично приехавшего в больницу.
— Вы успели осмотреть моего клиента? Что вы предполагаете?
Ему стало бы легче, если бы профессор высказался определенно, но старик Журн был не из тех, кто сразу решает. Вместо этого профессор произнес по телефону целую речь, пересыпанную специальными терминами. Шестьдесят процентов было за симуляцию, но пройдут еще недели, прежде чем будет установлен окончательный диагноз, конечно, если Лагранж не выдаст себя раньше.
— Доктор Пардон еще у вас?
— Он только что собрался уходить.
— А что делает Лагранж?
— Успокоился. Стал послушным. Позволил уложить себя в постель, разговаривает детским голосом, со слезами на глазах доверительно сообщил сиделке, что его хотели избить, что все его преследуют и что это продолжается всю жизнь…
— Я смогу увидеть его завтра утром?
— Когда угодно.
— Я хотел бы сказать несколько слов Пардону.
Журн передал трубку доктору.
— Итак? — спросил Мегрэ.
— Ничего нового. Я не вполне разделяю мнение профессора, но он, конечно, более компетентен в этой области, я уже столько лет не занимаюсь психиатрией.
— А ваше личное мнение?
— Я хотел бы еще подумать, а потом высказаться. Слишком серьезный случай, чтобы судить поверхностно. Вы не поедете домой спать?
— Нет еще. Вообще маловероятно, что мне придется спать сегодня ночью.
— Я вам больше не нужен?
— Нет, старина. Благодарю вас, извинитесь за меня перед вашей женой.
— Она уже привыкла.
— Моя тоже, к счастью.
Мегрэ поднялся, решив зайти на улицу Попинкур и узнать, что там делают его подчиненные. После того как был обнаружен пепел от сожженных документов, он не надеялся, что будут найдены какие-либо улики, но ему захотелось пошарить по углам квартиры.
Он взял шляпу, и тут раздался телефонный звонок.
— Алло! Комиссар Мегрэ? Говорят с полицейского поста предместья Сен-Дени. Мне сказали, чтобы я позвонил вам на всякий случай. Говорит агент Лекер.
Чувствовалось, что агент страшно взволнован.
— Это по поводу молодого человека, фотографию которого нам вручили. Здесь у меня находится один тип… — Он запнулся и поправился: — Один человек, у которого только что на улице Мобеж отняли бумажник…
Очевидно, пострадавший находился рядом с агентом, и Лекер старался подбирать выражения.
— Это один промышленник из провинции. Подождите… Из Клермон-Феррана… Он проходил минут тридцать назад по улице Мобеж, когда из темноты вышел человек и сунул ему под нос огромный револьвер. Точнее говоря, это был молодой человек… — Лекер что-то сказал тому, кто стоял рядом с ним. — Он говорит, совсем молодой человек. Кажется, у него дрожали губы, и он с большим трудом произнес: «Ваш бумажник…»
Мегрэ нахмурился. В девяноста случаях из ста грабители говорят: «Твой бумажник!»
— Когда пострадавший рассказал нам о молодом человеке, — продолжал Лекер не без самодовольства, — я тут же вспомнил о фотографии, которую нам вчера вручили, и показал ее. Он сразу же его узнал… Что вы говорите?
Последний вопрос относился к промышленнику из Клермон-Феррана, который говорил так громко, что Мегрэ услышал:
— Я абсолютно в этом уверен!
— А что он сделал потом? — спросил Мегрэ…
— Кто?
— Грабитель!
И сразу же, как в испорченном радиоприемнике, два голоса произнесли одновременно:
— Он убежал.
— В каком направлении?
— По бульвару де ля Шапель.
— Сколько денег было в бумажнике?
— Около тридцати тысяч франков. Что мне делать? Вы хотите видеть пострадавшего?
— Пострадавшего? Нет. Запротоколируйте его показания. Минутку! Передайте ему трубку.
И сразу же раздался голос:
— Моя фамилия Грималь, Гастон Грималь, но я предпочел бы, чтобы моя фамилия не…
— Понятно. Я хотел только узнать у вас, не бросилось ли вам в глаза что-нибудь особенное в поведении этого грабителя. Не спешите отвечать, Подумайте.
— Да я уже полчаса думаю. Все мои документы…
— Очевидно, их скоро найдут. Как выглядел грабитель?
— По-моему, он выглядит как мальчик из хорошей семьи.
— Вы были далеко от фонаря?
— Нет, не очень. Как отсюда до соседней комнаты. Он был так же испуган, как и я; настолько, что я даже…
— Хотели начать защищаться?
— Да. Потом я подумал, что легко может произойти несчастный случай, и…
— И ничего больше? Какой на нем был костюм?
— Темный, по-видимому, синий.
— Измятый?
— Не знаю.
— Благодарю вас, господин Грималь. Я уверен, что еще до завтрашнего утра какой-нибудь патруль найдет ваш бумажник на тротуаре. Конечно, без денег.
Именно об этой детали Мегрэ забыл и теперь ругал себя за это. Алэн Лагранж раздобыл револьвер, но у него было очень мало денег, если судить по образу жизни семейства на улице Попинкур.
Он стремительно вышел из кабинета и пошел в диспетчерскую. Там дежурили двое радистов.
— Пошлите общий вызов на все полицейские посты и в машины.
Не прошло и получаса, как все посты Парижа приняли приказ: «Немедленно донести комиссару Мегрэ обо всех вооруженных нападениях или попытках нападения, которые имели место за последние двадцать четыре часа. Срочно!»
Он повторил приказ, дал приметы Алэна Лагранжа.
Мегрэ не вернулся сразу к себе в кабинет, а зашел в отдел, ведающий гостиницами.
— Проверьте, не останавливался ли где-нибудь Алэн Лагранж. Вероятно, в дешевых отелях.
Это надо было выяснить. Алэн не назвал себя, говоря с мадам Мегрэ. Возможно, что предыдущую ночь он провел в гостинице. Поскольку никто не знал его, он мог записаться под своим настоящим именем.
— Вы будете дожидаться ответа, господин комиссар?
— Нет. Пошлите мне ответ наверх.
С улицы Попинкур вернулись эксперты со своими аппаратами, а инспектора еще остались в квартире. В половине: первого ночи позвонил префект полиции.
— Что нового, Мегрэ?
— До сих пор ничего определенного.
— А газеты?
— Опубликуют только информацию. Но после первого утреннего выпуска я жду нашествия репортеров.
— Что вы думаете, Мегрэ?
— Пока еще ничего. Брат Дельтеля во что бы то ни стало хочет считать это убийство политическим. Я его любезно разуверил.
Затем позвонили начальник уголовной полиции и даже сам старший следователь Рато. Всем им плохо спалось в эту ночь. Что же касается Мегрэ, он не собирался ложиться.
В четверть второго раздался совершенно неожиданный звонок. На этот раз звонили не из района Северного вокзала, не из центра города, а из комиссариата Нейи.
Дело было так. Вернувшийся с дежурства полицейский, узнав о приказе Мегрэ, почесал затылок и проворчал:
— Может быть, лучше будет ему позвонить.
Он рассказал обо всем, что с ним случилось, дежурному сержанту. Сержант посоветовал ему обратиться к самому комиссару. Это был молодой агент, который работал в полиции всего несколько месяцев.
— Не знаю, заинтересует ли вас это, — сказал он. — Это произошло вчера. Я дежурил на бульваре Ришар-Валлас, около Булонского леса, почти напротив Багатель. Я первый раз дежурил в ночь… Там несколько совершенно одинаковых домов… Было около десяти часов утра… Я остановился, чтобы разглядеть большую машину иностранной марки, которую никогда раньше не видел… И вдруг позади меня из подъезда дома за номером 7–б вышел молодой человек… Я не обратил на него внимания, потому что он спокойно шел по направлению к углу улицы. Потом я увидел взволнованную консьержку, которая выбежала следом… Оказывается, я с ней знаком, я с ней разговаривал, когда однажды относил повестку в этот самый дом одному из жильцов. Она меня тоже узнала… «Вы чем-то взволнованы», — сказал я ей. А она ответила: «Хотела бы я знать, что ему понадобилось в нашем доме». Она смотрела на молодого человека, который в этот момент как раз заворачивал за угол. «Он прошел мимо швейцарской, ни о чем не спросив, — сказала она, — подошел к лифту, остановился в нерешительности, а потом стал подыматься по лестнице. Так как я его видела в первый раз, я побежала за ним, спросила, к кому он идет. Удивленный и как будто испуганный, он ответил не сразу: «Я, по-видимому, ошибся номером дома»…»
Агент продолжал:
— Консьержка говорит, он так странно посмотрел на нее, что она не посмела дальше расспрашивать. Но когда он вышел на улицу, она пошла за ним. Заинтересованный ее рассказом, я дошел до угла улицы Лоншан, где никого уже не было. Наверное, этот молодой человек бросился бежать. Мне ведь только что показали эту фотографию. Я не вполне уверен, но думаю, что это был он… Может быть, я зря вас побеспокоил. Сержант мне сказал…
— Вы очень хорошо сделали, — ответил Мегрэ.
Молодой агент не растерялся и назвал себя.
— Меня зовут Эмиль Лебраз.
Мегрэ вызвал инспектора Лапуэнта.
— Устал?
— Нет, патрон.
— Ты останешься здесь и будешь отвечать на телефонные звонки. Я надеюсь вернуться минут через сорок пять. Если будет что-нибудь срочное, позвони мне на бульвар Ришар-Валлас в Нейи. Дом 7–б к консьержке, у нее должен быть телефон. Да, кстати, я выиграю время, если ты предупредишь ее, что мне нужно с ней поговорить. Она успеет встать и надеть халат, пока я доеду.
Поездка по ночным пустынным улицам заняла немного времени, но, когда он позвонил, швейцарская была ярко освещена, и консьержка встретила его не в халате, а совершенно одетая.
— Господин Мегрэ, — пробормотала женщина, страшно взволнованная тем, что она принимает самого Мегрэ.
— Я очень сожалею, что пришлось вас разбудить. Я только хотел, чтобы вы взглянули на эти фотографии и сказали, нет ли среди них фотографии молодого человека, которого вы застали вчера утром на лестнице.
Он предусмотрительно захватил целую серию фотографий молодых людей приблизительно одного возраста. Консьержка ответила так же быстро, как промышленник из Клермона.
— Вот он, — сказала она, указывая на фото Алэна Лагранжа.
— Вы абсолютно уверены?
— Невозможно ошибиться.
— Когда вы к нему обратились, он не сделал угрожающего жеста?
— Нет. Странно, что вы меня об этом спрашиваете, я тоже этого ждала. Скорее это было ощущение, понимаете? Я не хотела бы утверждать того, в чем не уверена. Когда он обернулся и посмотрел на меня, у меня что-то сжалось в груди. Если говорить все до конца, мне показалось, что он против меня что-то замышляет…
— Сколько в вашем доме жильцов?
— По две квартиры на этаже. Получается четырнадцать квартир на семь этажей. Но две сейчас пустуют… Одно семейство уехало три недели назад в Бразилию, это были бразильцы из посольства, а господин с пятого этажа умер двенадцать дней назад.
— Вы можете дать мне список жильцов?
— Это просто. У меня есть готовый.
Чайник кипел на плитке, и, протянув комиссару отпечатанный листок, консьержка сочла нужным приготовить кофе.
— Я подумала, что вы выпьете чашечку в такое время… Мой муж, которого я, к несчастью, потеряла в прошлом году, не имел прямого отношения к полиции, но служил в Национальной гвардии.
— Здесь на первом этаже две фамилии. — Дельваль и Трело.
Она рассмеялась.
— Дельваль — это импортеры, их контора находится на площади Виктуар, а господин Трело живет один. Вы его не знаете? Это комик из кино.
— Во всяком случае, молодой человек шел не к ним, поскольку, остановившись перед лифтом, он затем направился вверх по лестнице.
— На втором этаже налево, как указано в списке, живет господин Декэн, в настоящий момент он отсутствует. Отдыхает у своих детей, у них поместье на юге.
— Чем он занимается?
— Ничем. Он богатый человек. Вдовец. Очень вежливый, тихий.
— Направо Розетти?
— Итальянцы Она красивая женщина. У них три человека прислуги да еще гувернантка для их годовалого малютки.
— Профессия?
— Месье Розетти — владелец автомобильной фирмы. Это его машину разглядывал полицейский, когда я вышла следом за молодым человеком.
— А на третьем? Простите, что я вас держу на ногах так долго.
— Не беспокойтесь. Два куска сахара, с молоком?
— Без молока. Спасибо. Меттеталь, а это кто?
— Тоже богатые люди, но у них не держится прислуга, потому что мадам Меттеталь всегда больна, всем на свете недовольна.
Мегрэ делал пометки на полях списка.
— На этом же этаже я вижу фамилию Боман.
— Куртье по бриллиантам. Сейчас в отъезде. Летний сезон. Я пересылаю им почту в Швейцарию…
— На четвертом направо — Жанна Дебюль, одинокая женщина.
— Да, одинокая.
Консьержка произнесла это тоном, каким обычно женщины говорят о другой женщине, на которую имеют зуб.
— Какого она типа?
— Трудно назвать это типом. Она уехала вчера около полудня в Англию. Я была удивлена, что она об этом не предупредила.
— Кого?
— Свою горничную, хорошую девушку, которая мне все рассказывает.
— А горничная сейчас наверху?
— Да. Она весь вечер сидела у меня, боялась идти спать. Она трусиха и боится оставаться одна в квартире.
— Вы говорите, что она была удивлена?
— Горничная, — да. Предыдущей ночью мадам Дебюль вернулась на рассвете, как это с ней часто случается. Заметьте, ее называют мадам, но я убеждена, что она никогда не была замужем.
— Возраст?
— Настоящий или тот, на который она претендует?
— И тот и другой.
— Настоящий мне известен, у меня в руках были ее документы, когда она сюда переезжала.
— Когда это было?
— Около двух лет назад. До этого она жила на улице Нотр-Дам-де-Лоррет. Короче говоря, ей сорок девять лет, но она претендует на сорок… Утром ей можно дать ее годы, вечером же, честное слово…
— У нее есть любовник?
— Она не совсем то, что вы подумали, иначе бы ее не держали в нашем доме. Управляющий очень строг на этот счет. Не знаю, как вам объяснить.
— Попытайтесь.
— Она из другого общества, чем остальные жильцы. Тем не менее и дурного ничего не заметно. Вы понимаете? Она не содержанка, например.
— У нее есть деньги?
— Она получает письма из своего банка и от своего биржевого маклера. Возможно, она вдова или разведенная, которая любит весело пожить.
— Она принимает у себя?
— Да, но не красавчиков, если вы это имели в виду. Ее поверенный в делах заходит время от времени, еще друзья, иногда пары. Но она сама скорее из тех женщин, которые выезжают, а не принимают у себя. По утрам лежит в постели до полудня. Днем ей случается выходить в город, одета всегда прекрасно, даже довольно строго. Затем возвращается, чтобы надеть вечерний туалет, я открываю ей двери много позднее полуночи. Любопытные вещи рассказывает о ней горничная Жоржетта. Она тратит много денег. Одни ее меха стоят целое состояние, а на пальце всегда носит бриллиант, вот такой громадный. Но Жоржетта уверяет, что, несмотря на это, ее хозяйка очень скупая и большую часть времени тратит на проверку счетов.
— Когда она уехала?
— Около половины двенадцатого. Потому-то Жоржетта так и удивилась. В это время ее хозяйка обычно бывает, еще в постели. Ей кто-то позвонил, и она сразу приказала принести ей расписание поездов…
— Это случилось после того, как молодой человек пытался проникнуть в дом?
— Да, после этого. Она даже не позавтракала и начала укладывать вещи.
— Много вещей?
— Нет, только чемоданы, ни одного кофра. Она вообще много ездила по свету.
— Почему вы так думаете?
— Потому что на ее чемоданах полным-полно наклеек, и все роскошных отелей — Довиля, Ниццы, Неаполя, Рима и других иностранных городов.
— Она не сказала, когда вернется?
— Мне не сказала. И Жоржетта ничего не знает.
— Приказала куда-нибудь пересылать ей почту?
— Нет. Она только позвонила на Северный вокзал и заказала билет в экспресс Париж — Кале.
Мегрэ был поражен тем, что с самого начала этого дела с такой настойчивостью повторяются слова «Северный вокзал». В камеру хранения Северного вокзала Франсуа Лагранж сдал чемодан с телом депутата… В окрестностях Северного вокзала его сын совершил нападение на промышленника из Клермон-Феррана. Тот же самый Алэн пробрался на лестницу дома на бульваре Ришар-Валлас, и вскоре после этого одна из живущих в этом доме женщин уехала с Северного вокзала. Что это — совпадение?
— Знаете, если у вас есть желание порасспросить Жоржетту, она будет просто счастлива. Так боится оставаться одна, что будет рада, если ей кто-нибудь составит компанию. — Консьержка подумала и добавила: — Особенно если это будете вы!
Но Мегрэ хотел сначала покончить со списком жильцов и терпеливо проверял одного за другим. На пятом этаже проживал продюсер, его имя встречалось на всех афишных тумбах Парижа. Этажом выше, прямо у него над головой, была квартира режиссера, также очень известного, и, какое совпадение, на восьмом этаже жил сценарист, который каждое утро занимался гимнастикой на балконе.
— Может быть, вы хотите, чтобы я пошла и предупредила Жоржетту?
— Я должен сначала позвонить по телефону.
Он позвонил на Северный вокзал.
— Говорит Мегрэ из уголовной полиции. Скажите, есть ли поезд на Кале около двенадцати ночи?
Нападение на промышленника на улице Мобеж произошло около половины двенадцатого.
— Есть, в ноль тринадцать.
— Экспресс?
— Да, тот самый, который в пять часов тридцать утра передает почту в Дувр. Он идет без остановок.
— Вы не помните, покупал ли билет молодой человек, он был один?
— Кассиры уже кончили работать и ушли домой.
— Благодарю вас.
Мегрэ позвонил в портовую полицию Кале и сообщил им приметы Алэна Лагранжа.
— Он вооружен, — добавил Мегрэ на всякий случай.
Затем, допив кофе, объявил, впрочем, не будучи сам уверен в этом:
— Я поднимусь к Жоржетте. Предупредите ее.
На это консьержка ответила с лукавой улыбкой:
— Берегитесь! Она красивая девушка! И любит красивых мужчин.
ГЛАВА 5,
в которой горничная очень довольна собой, а Мегрэ к шести часам утра страшно недоволен
У нее были розовые щеки и тяжелые груди, обтянутые розовой креповой пижамой, столько раз стиранной, что она стала почти прозрачной. В ее кругленькой со всех сторон фигурке было что-то незаконченное, а непривычно яркий для Парижа цвет лица делал ее похожей на птенца, покрытого легким пухом. Когда она открыла дверь, он почувствовал запах постели и подмышек.
Мегрэ попросил консьержку позвонить горничной и предупредить, что он придет. По-видимому, она спала, потому что, поднимаясь на четвертый этаж, он услышал, как в квартире пронзительно звонил телефон.
Ему пришлось ждать. Потом раздались шаги, и она открыла дверь, ничуть не смущаясь и даже не потрудившись накинуть на себя халат. А может быть, у нее не было халата? Утром она вставала и сразу принималась за работу, а вечером, раздевшись, сразу ложилась спать. Она была белокурой, с растрепанными волосами, со следами помады на губах.
— Садитесь сюда.
Жоржетта зажгла в гостиной высокий торшер и затем уселась на широкий диван нежно-зеленого цвета.
Легкий ветер врывался в комнату через огромные окна и надувал занавески. Она разглядывала Мегрэ с тем серьезным выражением лица, которое бывает у детей, когда они смотрят на интересных взрослых.
— Я вас представляла не совсем таким.
— А каким вы меня представляли?
— Не знаю. Вы гораздо лучше.
— Консьержка заверила меня, что вы не рассердитесь, если я поднимусь сюда и задам вам несколько вопросов.
— О моей хозяйке?
— Да.
Она не удивилась. Наверное, ее ничто не удивляло.
— Сколько вам лет?
— Двадцать два года, из них шесть я прожила в Париже. Можете начинать.
Он начал с того, что протянул ей фотографию Алэна Лагранжа.
— Вы его знаете?
— Я его никогда не видела.
— Вы уверены, что он никогда не приходил к вашей хозяйке?
— Во всяком случае, с тех пор, как я живу здесь, — никогда. Молодые люди не в ее вкусе, хотя, конечно, многие думают иначе.
— Почему думают иначе?
— Из-за ее возраста.
— Вы давно у нее служите?
— С тех пор, как она обосновалась здесь, значит, около двух лет.
— Вы не работали у нее, когда она жила на улице Нотр-Дам-де-Лоретт?
— Нет. Я пришла к ней в тот день, когда она переезжала.
— Вы застали ее прежнюю горничную?
— Нет, я ее даже не встретила. Как будто хозяйка начинала жить заново. Мебель, вещи — все было новое.
Она вложила в эти слова особый смысл, Мегрэ понял.
— Вы ее не любите?
— Она не из тех женщин, которых можно любить. А потом, ей на это наплевать.
— Что вы имеете в виду?
— Она любит только себя.
— Вы не знаете, кто ей звонил, когда она внезапно решила уехать в Лондон?
— Нет. Она сама сняла трубку и не называла имени.
— Была удивлена, расстроена?
— Она никогда не показывает свои чувства.
— Вам совершенно неизвестно ее прошлое?
— Ничего, кроме того, что она жила на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, что со мной не церемонится и что копается в счетах, выискивая ошибки.
Для горничной этот ответ был исчерпывающим.
— Короче, вы считаете, что она не настоящая дама?
— Конечно, нет. Я служила у настоящей светской дамы и понимаю разницу. Я еще работала в районе площади Сэнт-Жорж у одной женщины, которая была на содержании.
— Жанна Дебюль тоже была на содержании?
— Если и была, то раньше, но не теперь. Она очень богатая женщина.
— У нее бывают мужчины?
— Ее массажист, он приходит через день, она с ним тоже фамильярничает и называет его Эрнест.
— Между ними ничего нет?
— Это ее не интересует.
Пижамная кофточка Жоржетты была из тех, которые одеваются через голову, очень короткая, и, когда девушка откинулась на подушки, над поясом стала видна широкая полоса голого тела.
— Вам не помешает, если я закурю?
— Простите, — сказал он, — но у меня нет сигарет.
— Они там, на столике…
Она сочла вполне естественным, что он встал и подал ей пачку египетских сигарет, принадлежащих Жанне Дебюль. Пока он держал спичку, девушка неловко пыталась закурить, втягивая в себя дым, как это делают только начинающие. Она была очень довольна собой, ее разбудил такой знаменитый человек, как Мегрэ, и так внимательно ее слушает.
— У хозяйки много подруг и друзей, но они очень редко бывают здесь. Она им звонит и называет их большей частью по имени. Встречается с ними по вечерам на коктейлях, в ресторанах или ночных кабаре. Я часто думаю, что, наверное, раньше она содержала такой дом. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— А какие люди приходят сюда?
— В основном ее поверенный в делах. Она принимает его всегда в своем кабинете. Он адвокат. Мэтр Жибон живет не в нашем районе, а в девятом округе. Она его знала раньше, когда сама жила там. Потом ходит еще один мужчина, помоложе, из банка, с ним она обсуждает помещение капитала. Это она ему звонит, когда надо дать приказ на биржу.
— А у вас бывает некий Франсуа Лагранж?
— Старый колпак? — Она смутилась и засмеялась. — Это не я его так зову. Это хозяйка. Когда я ей докладываю, что он пришел, она ворчит: «Опять этот старый колпак!» Это тоже показывает, какова она, правда? А он, когда приходит, всегда говорит: «Спросите мадам Дебюль, сможет ли она принять барона Лагранжа».
— И она его принимает?
— Почти всегда.
— Значит, часто?
— Скажем, раз в неделю. Бывают недели, когда он совсем не приходит, а бывает, что и по два раза зайдет. На прошлой неделе приходил как-то два раза в один и тот же день.
— В котором часу?
— Всегда утром, около одиннадцати часов. Кроме массажиста Эрнеста, он единственный, кого она принимает в постели. — И, заметив, какое это впечатление произвело на Мегрэ, горничная добавила: — Нет, это совсем не то, что вы думаете. Она даже для адвоката одевается. Я признаю, что она очень хорошо одевается, очень строго. Именно это меня так поразило с самого начала: то, как она себя ведет в постели, в спальне, и совсем по-другому, когда одета. Два совершенно разных человека. Совсем разная манера разговаривать, даже голос у нее меняется.
— Она гораздо вульгарнее в постели?
— Да. Не только вульгарнее. Не могу подобрать слова.
— И только одного Франсуа Лагранжа она так принимает?
— Да. Она кричит ему, в каком бы виде ни находилась: «Входи уж». Как будто бы они старые друзья…
— …или старые сообщники?
— Возможно, и так. Пока я не уйду, они говорят только о пустяках. Он всегда осторожно садится на край кресла, как будто боится помять шелковую обивку.
— Он носит с собой портфель, какие-нибудь бумаги?
— Нет. Он видный мужчина. Не в моем вкусе, но в нем есть солидность.
— Вы никогда не слышали, о чем они говорят?
— С ней это невозможно. Она обо всем догадывается. У нее тонкий слух. А сама всегда подслушивает за дверью. Когда я говорю по телефону, можно быть уверенной, что она поблизости и шпионит за мной. А когда я хочу отнести письмо на почту, она говорит: «Кому это ты снова пишешь?» И я знаю, что она прочла адрес. Понимаете, что за человек?
— Понимаю.
— Я вам покажу одну вещь, такого вы, наверное, еще не видели.
Она вскочила с дивана и бросила окурок в пепельницу.
— Идите за мной. Гостиную вы, значит, уже видели. Обставлена в том же вкусе, как и все остальные гостиные в этом доме. Здесь работал один из лучших парижских декораторов. Вот столовая, тоже в современном стиле. Погодите, я сейчас зажгу свет.
Затем она открыла еще одну дверь, щелкнула выключателем и посторонилась, чтобы показать ему спальню, всю затянутую белым шелком.
— А вот как она наряжается по вечерам…
В соседней комнате горничная распахнула стенные шкафы, провела рукой по аккуратно развешенным шелковым платьям.
— Вот. А теперь идите сюда.
Она пошла вперед по коридору, тонкий креп пижамы плотно обтягивал ее бедра. Открыла новую дверь и снова повернула выключатель.
— Вот! Смотрите!
Маленький кабинет помещался в глубине квартиры, и в нем не было ни малейшего следа женственности. Это был кабинет делового человека. Металлическая стойка для бумаг была выкрашена в зеленый цвет, а позади вращающегося кресла возвышался огромный сейф последнего выпуска.
— Вот здесь она и проводит дневные часы, принимает своего поверенного, человека из банка. Смотрите…
Девушка указала на стопку журналов «Биржевой вестник». Правда, рядом Мегрэ заметил программу бегов.
— Она носит очки?
— Только в этой комнате.
На бюваре с кожаными углами лежали большие круглые очки в черепаховой оправе.
Мегрэ машинально попытался открыть стойку для бумаг, но она была закрыта на ключ.
— Каждую ночь, вернувшись домой, она запирает драгоценности в сейф.
— А что там еще? Вы видели?
— В основном акции. Бумаги. И еще маленькая красная книжка, в которую она часто заглядывает…
Мегрэ взял с письменного стола телефонную книгу и начал ее перелистывать. Он вполголоса повторял имена. Жоржетта объясняла:
— Молочник… Мясник… Скобяная лавка на авеню де Нейи… Сапожник хозяйки…
Когда вместо фамилии было записано одно имя, она удовлетворенно улыбалась.
— Ольга… Надин… Марсель.
— Ну, что я вам говорила?
Мужские имена тоже встречались, но их было гораздо меньше. Потом шли имена, которые не были известны горничной. В рубрике «Банки» было записано пять названий, в том числе американский банк на площади Вандом.
Он безуспешно искал имя Дельтеля.
Правда, в книжке был записан один Андрэ и один Пьер, — но были ли это депутат и его брат?
— Вы не ожидали, конечно, что у нее такой кабинет?
Чтобы доставить ей удовольствие, он сказал, что не ожидал.
— Может быть, хотите пить?
— Консьержка была так мила, что приготовила мне кофе.
— А может быть, выпьете рюмочку?
Она снова привела его в гостиную, погасив по дороге все лампы и, как будто бы надеясь, что их разговор продлится еще долго, снова уселась на диван. Мегрэ отказался от предложенной рюмочки.
— Ваша хозяйка пьет?
— Как мужчина.
— Вы хотите сказать, много?
— Я никогда не видела ее пьяной, только один-два раза, когда она возвращалась на рассвете. Но она пьет виски сразу после кофе с молоком, а затем еще три-четыре рюмки. Вот почему я говорю, что она пьет, как мужчина. Она никогда не разбавляет виски водой.
— Она не говорила, где остановится в Лондоне, в каком отеле?
— Нет.
— А сколько времени она там пробудет?
— Она ничего не говорила. Собралась за полчаса, оделась, уложила вещи.
— Как она была одета?
— В серый костюм.
— Взяла вечерние туалеты?
— Только два.
— Кажется, у меня нет больше вопросов, ложитесь, наконец, спать, а я пойду.
— Уже? Вы торопитесь?
Жоржетта, конечно, нарочно откидывалась на подушки, чтобы была видна полоска кожи между пижамной кофточкой и поясом.
— Вам часто приходится вести расследование по ночам?
— Иногда.
Она вздохнула.
— А я теперь не засну, раз уже проснулась. Конечно, не засну. Который час?
— Скоро три.
— В четыре уже начнет рассветать и птички запоют. Вы еще придете?
— Возможно.
— Вы меня никогда не побеспокоите. Только позвоните: два коротких звонка, потом один длинный. Я буду знать, что это вы, и сразу открою.
— Благодарю вас, мадемуазель. — Он снова почувствовал запах постели и подмышек. Тяжелая грудь задела его рукав с определенной настойчивостью.
— Желаю удачи! — сказала она вполголоса, когда Мегрэ вышел на площадку. И перегнулась через перила, чтобы посмотреть, как он будет спускаться по лестнице.
В уголовной полиции его ждал Жанвье.
— Как дела, патрон? Он заговорил?
Мегрэ отрицательно покачал головой.
— На всякий случай я оставил там Кара. Мы буквально перевернули вверх дном квартиру. Но безрезультатно. Вот единственное, что я могу вам показать.
Мегрэ сначала налил себе рюмку коньяку и передал бутылку инспектору.
— Увидите, это занятно.
В картонной обложке, сорванной со школьной тетради, были собраны газетные фотографии и вырезки.
Мегрэ, нахмурившись, читал заголовки, просматривал тексты под лукавым взглядом Жанвье.
Все вырезки без исключения были посвящены комиссару Мегрэ, многие статьи — семилетней давности. Отчеты расследований, печатавшиеся изо дня в день, краткие обзоры заседаний суда присяжных и даже приговоры.
— Вам ничего не бросается в глаза, патрон? Я прочел их все от доски до доски.
Мегрэ сам кое-что заметил, но ему не хотелось об этом говорить.
— Честное слово, здесь отобраны те дела, в которых вы в той или иной степени выступаете в роли защитника обвиняемого.
Одна из статей даже называлась «Добродушный комиссар».
Другая была посвящена показаниям Мегрэ на суде, в которых каждая фраза комиссара говорила о сочувствии к обвиняемому молодому человеку.
Еще более определенной была статья под заголовком «Человечность Мегрэ», напечатанная год назад в одном еженедельнике, статья разбирала не отдельный случай, а анализировала общие проблемы преступности.
— Ну, что вы об этом думаете? Подборка доказывает, что малый уже давно следит за вами, интересуется каждым вашим шагом, вашим характером.
Многие фразы были подчеркнуты синим карандашом, в особенности слова «снисходительность» и «понимание».
— Вам не кажется это занятным?
— Больше ты ничего не нашел?
— Счета. Неоплаченные, конечно. Барон весь в долгах. Даже угольщику должен с прошлой зимы. Вот фотографии жены Лагранжа с первым ребенком.
Снимок был плохой. Платье старомодное, прическа тоже. Молодая женщина печально улыбалась. Возможно, в эту эпоху грусть считалась признаком изысканности. Но Мегрэ готов был поклясться — любой человек при взгляде на эту фотографию понял бы, что молодая женщина несчастна.
— В одном из шкафов я нашел ее платье из бледно-голубого шелка и картонку с детским приданым.
У самого Жанвье было трое детей, младшему не было еще года.
— А моя жена хранит только их первые башмачки.
Мегрэ снял трубку.
— Изолятор тюремной больницы! — сказал он негромко. — Алло. Кто у телефона?
Это оказалась сестра, та рыженькая, с которой он был знаком.
— Говорит Мегрэ. Как Лагранж? Что вы сказали? Плохо слышно.
Она рассказала, что больному сделали укол и он заснул почти сразу же после ухода профессора. Полчаса спустя, услышав слабый шум, она на цыпочках вошла в палату.
— Он плакал.
— Он с вами говорил?
— Я зажгла свет. На его щеках были следы слез. Лагранж молча, долго смотрел на меня. Мне показалось, что он хочет в чем-то признаться.
— Он вам показался нормальным?
Она заколебалась.
— Не мне об этом судить.
— А что было дальше?
— Он хотел взять меня за руку.
— Он взял вас за руку?
— Нет. Он начал стонать, повторяя все одно и то же: «Вы не позволите, им меня бить, не позволите?.. Я не хочу, чтобы меня били».
— Все?
— Под конец он стал волноваться, закричал: «Я не хочу умирать!.. Не хочу!.. Спасите меня!..»
Мегрэ повесил трубку, повернулся к Жанвье, который явно боролся со сном.
— Можешь идти спать.
— А вы?
— Я буду ждать до половины шестого. Нужно проверить, действительно ли мальчуган уехал в Кале.
— А для чего это ему понадобилось?
— Чтобы догнать кого-то в Англии.
В среду утром, украв у него револьвер, Алэн раздобыл патроны. В четверг он вошел в дом на бульваре Ришар-Валлас, а через полчаса проживающая в этом доме Жанна Дебюль, знакомая его отца, которой кто-то позвонил по телефону, поспешно собралась и уехала на Северный вокзал.
Чем занимался мальчик днем? Почему он не уехал сразу? У него не было денег?
Он мог их раздобыть только одним путем, для этого он должен был дождаться наступления темноты.
Вряд ли было случайностью, что он ограбил промышленника из Клермон-Феррана вблизи Северного вокзала, незадолго до отхода поезда на Кале.
— Да, я совсем забыл сказать вам, что звонили по поводу бумажника. Его нашли на улице.
— На какой?
— На улице Дюнкерк.
Опять вблизи вокзала.
— Без денег, конечно.
— До ухода позвони в паспортный стол. Спроси, выдавали ли они заграничный паспорт на имя Алэна Лагранжа.
Мегрэ подошел к окну. Еще не рассвело, был тот холодный, серый час, который наступает перед восходом солнца. Сена казалась почти черной в синеватом тумане; на катере, пришвартованном к набережной, матрос поливал палубу из шланга. Буксирный пароход бесшумно шел вниз по течению, чтобы забрать откуда-то баржи и нанизать их, как четки, на трос.
— Он просил паспорт одиннадцать месяцев назад, патрон. Он хотел поехать в Австрию.
— Значит, срок паспорта еще не истек. В Англию не нужна виза. Ты не нашел в его вещах паспорта?
— Нет.
— А костюмы?
— У него, вероятно, только один приличный костюм, в котором он ходит. В шкафу висел еще один, изношенный до дыр. И все носки дырявые.
— Иди спать.
— Вы уверены, что я вам больше не понадоблюсь?
— Уверен. Здесь еще два дежурных инспектора.
Незаметно для самого себя Мегрэ задремал, сидя в кресле.
Он проснулся от того, что возвращающийся вверх по течению буксир громко загудел, подходя к мосту. Открыв глаза, Мегрэ увидел розовое небо и сверкающие под лучами солнца изломы крыш. Он взглянул на часы, снял трубку.
— Соедините меня с портовой полицией Кале!
Пришлось ждать. Полиция порта не отвечала. Наконец к телефону подошел запыхавшийся инспектор.
— Говорит Мегрэ из парижской уголовной полиции.
— Я в курсе дела.
— Ну что?
— Мы как раз заканчиваем проверку паспортов. Пароход еще не отошел. Мои коллеги там.
— А молодой Лагранж?
— Мы его не нашли. Никого похожего. Было мало пассажиров. Проверить было легко..
— У вас имеется список тех, кто уезжал вчера?
— Сейчас поищу в соседней комнате. Подождете?
Вернувшись, он сказал:
— Во вчерашнем списке Лагранжа тоже нет.
— Дело не в Лагранже. Поищите некую Жанну Дебюль.
— Дебюль… Дебюль… Д… Д… Сейчас. Вот. Дома… Дазерг… Дебюль, Жанна-Луиза-Клементина, сорок девять лет, проживает в Нейи-сюр-Сен, номер 7–б, бульвар…
— Знаю. Какой адрес в Англии, она указала?
— Лондон, отель «Савой»…
— Благодарю вас. Вы уверены, что Лагранж…
— Можете быть спокойны, господин комиссар.
Мегрэ был в дурном настроении и с видом человека, желающего кому-то отомстить, схватил бутылку коньяку. Потом нервно взял трубку телефона и проворчал:
— Ле Бурже.
— Повторите.
— Прошу соединить меня с аэродромом Ле Бурже.
Он говорил хриплым голосом, телефонист заторопился.
— Говорит Мегрэ, из уголовной полиции.
— Инспектор Матье у телефона.
— Есть ли ночью самолеты на Лондон?
— Один в десять часов вечера, другой в двенадцать сорок пять ночи, первый утренний вылетел только что. Я слышу отсюда, как он набирает высоту.
— Достаньте, пожалуйста, список пассажиров.
— Какого самолета?
— Двенадцать сорок пять ночи.
— Минутку…
Мегрэ редко бывал таким нелюбезным.
— Нашли?
— Да.
— Ищите Лагранжа.
— Хорошо… Лагранж, Алэн-Франсуа-Мари…
— Благодарю вас.
— Вам больше ничего не нужно?
Но Мегрэ уже повесил трубку. Из-за этого проклятого Северного вокзала, который его прямо загипнотизировал, он не подумал о самолете, и в результате Алэн Лагранж с его заряженным револьвером уже давно находится в Лондоне.
Пошарив по письменному столу, Мегрэ снова схватился за телефонную трубку.
— Отель «Савой» в Лондоне.
Его соединили почти, сразу.
— Отель «Савой». Дежурный слушает.
Мегрэ устал повторять все одно и то же — свое имя, звание.
— Скажите, не останавливалась ли у вас вчера некая Жанна Дебюль?
— Да, месье, номер 605. Хотите с ней говорить?
Мегрэ замялся.
— Нет. Взгляните еще, не прибыл ли к вам сегодня ночью некий Алэн Лагранж.
Дежурный ответил почти сразу.
— Нет, месье.
— Я полагаю, что вы спрашиваете у вновь прибывших паспорта?
— Конечно. Согласно инструкции.
— Значит, Алэн Лагранж не мог записаться под чужим именем?
— Только в случае, если, у него имеется фальшивый паспорт. Учтите, что полиция каждую ночь проверяет паспорта.
— Спасибо.
Ему оставалось позвонить еще в одно место, и этот звонок был особенно неприятен, тем более — придется воспользоваться своими слабыми школьными знаниями английского языка.
— Скотленд-Ярд.
Было бы чудом, если бы инспектор Пайк, которого он принимал во Франции, дежурил в этот час. Пришлось беседовать с неизвестным, который с трудом понял, кто с ним говорил, и отвечал гнусавым голосом.
— Некая Жанна Дебюль, сорока девяти лет, остановилась в отеле «Савой», помер 605, — подбирая слова, произнес Мегрэ. — Прошу вас в течение нескольких ближайших часов следить за ней как можно осторожнее…
Далекий собеседник повторял последние слова Мегрэ с хорошим произношением, как будто каждый раз поправлял его.
— Возможно, что один молодой человек попытается посетить ее или встретиться с ней. Даю вам его приметы…
Перечислив приметы, он добавил:
— Он вооружен, «смит-вессон» специального образца. Это дает вам возможность арестовать его. Я пошлю вам его фотографии по бильдаппарату через несколько минут.
Но англичанин не понимал, и Мегрэ пришлось давать подробное описание, повторять одно и то же три-четыре раза.
— В конце концов что вы от нас хотите?
Эта дотошность заставила Мегрэ пожалеть, что он позвонил в Скотленд-Ярд, захотелось ответить: «Ничего!»
Он был весь в поту.
— Я приеду сам, — наконец заявил он.
— Вы хотите сказать, что приедете в Скотленд-Ярд?
— Я приеду в Лондон.
— В котором часу?
— Еще не известно, У меня нет расписания самолетов под рукой.
— Вы вылетите самолетом?
Мегрэ повесил трубку, возмущаясь и посылая ко всем чертям этого незнакомого инспектора, который, возможно, был славным парнем.
А что бы ответил Люкас инспектору Скотленд-Ярда, позвонившему в шесть часов утра и на дурном французском языке рассказавшему подобную историю?
— Это опять я. Соедините меня снова с аэродромом Ле Бурже.
Самолет отправлялся в восемь пятнадцать. У него осталось время заехать домой, переодеться, даже побриться и проглотить завтрак. Мадам Мегрэ предусмотрительно не задавала никаких вопросов.
— Я не знаю, когда вернусь, — сказал он сердито, слабо надеясь, что она тоже рассердится и у него будет возможность сорвать на ком-нибудь свой гнев. — Я уезжаю в Лондон.
— Да.
— Приготовь маленький чемодан со сменой белья и дорожным несессером. Там, в ящике, наверное, осталось несколько фунтов стерлингов.
Зазвонил телефон. Мегрэ как раз надевал галстук.
— Мегрэ? Говорит Рато.
Старший следователь, который, конечно, провел ночь в собственной постели и был в это прекрасное солнечное утро в чудесном настроении, поглощая кофе со свежими булочками, желал узнать новости.
— Что вы говорите?
— Я говорю, что мне некогда, что я сажусь на самолет и вылетаю в Лондон через тридцать пять минут.
— В Лондон?
— Вот именно.
— Что вы такого узнали, что…
— Простите, но я вешаю трубку. Самолет не ждет. — Мегрэ был в таком состоянии, что добавил:
— Я буду посылать тебе открытки.
Само собой разумеется, что в ответ на это была повешена трубка.
ГЛАВА 6,
в которой Мегрэ решается вдеть гвоздику в петлицу, но это не приносит ему удачи
Над французским побережьем самолет попал в облака и пришлось подняться выше. Немного позже Мегрэ повезло. Через широкий просвет в тучах он увидел море, сверкающее, как рыбья чешуя, и суда, за которыми тянулся пенный след.
Сосед Мегрэ любезно нагнулся к нему и, указывая на меловые скалы, стал объяснять:
— Дувр…
Мегрэ поблагодарил его улыбкой. Между самолетом и землей стлалась легкая, почти прозрачная дымка; изредка путь самолета пересекало большое сияющее облако, которое быстро исчезало позади, и снова внизу виднелись зеленые пастбища, усеянные крошечными точками.
Вдруг земля опрокинулась, самолет шел на посадку, внизу был Кройдон. И внизу был мистер Пайк. Да, мистер Пайк приехал, чтобы встретить своего французского коллегу. Он ждал не на летном поле, хотя, безусловно, имел на это право, и даже не в стороне от толпы, нет, он терпеливо стоял в гуще встречающих, за барьером, который отделял пассажиров от встречающих, родственников и друзей.
Пайк не делал приветственных жестов и не размахивал носовым платком. Когда Мегрэ взглянул в его сторону, он ограничился кивком головы, точно так по утрам он приветствовал своих товарищей по работе.
Прошло много времени с их последней встречи и, наверное, лет двенадцать с тех пор, как комиссар был в Англии.
С чемоданом в руках вслед за толпой Мегрэ вошел в здание аэровокзала и остановился около таможенников, а мистер Пайк скромно стоял за окном в своем темно-сером, несколько узковатом для него костюме, в черной фетровой шляпе и гвоздикой в петлице.
Конечно, он мог зайти сюда и сказать чиновникам: «Это комиссар Мегрэ, который приехал к нам…».
Мегрэ сделал бы это для него в Бурже… Но он не сердился на Пайка, понимая, что с его стороны это — проявление особой деликатности. Мегрэ немножко стыдился, вспоминая свой утренний гнев на инспектора Скотленд-Ярда. Раз Пайк находится здесь, значит, тот человек не так плохо справился со своими обязанностями и даже проявил инициативу. Часы показывали половину одиннадцатого, значит, чтобы вовремя приехать в Кройдон, Пайку пришлось выехать из Лондона рано утром.
Мегрэ вышел из аэровокзала. Сухая, жесткая рука протянулась ему навстречу.
— Как вы поживаете?
И Пайк продолжал говорить по-французски. Что было большой жертвой с его стороны, так как он говорил плохо и очень, страдал, делая ошибки.
— Надеюсь, что вы… будете… Как это перевести?.. Довольны… да, довольны этой чудесной погодой.
Мегрэ первый раз приехал в Англию летом и теперь пытался вспомнить, видел ли он когда-нибудь раньше настоящее солнце над Лондоном.
— Я предположил, что вы предпочтете ехать не в автобусе, а в машине.
Пайк ни слова не говорил о деле, из-за которого приехал Мегрэ, Он не позволил себе ни одного намека, это также было проявлением особого такта. Они сели в бентли Скотленд-Ярда. Машину вел шофер в форме, педантично соблюдавший все правила движения: он ни разу не увеличил скорости и ни разу не поехал на красный свет.
— Красиво, не правда ли?
Пайк указал на ряд маленьких розовых домов, которые в плохую погоду показались бы жалкими, но сейчас под лучами солнца, выглядели очень кокетливо. Перед каждым из них между входной дверью и решеткой находился ровно очерченный квадрат зеленого газона величиной не больше простыни.
Чувствовалось, что Пайк наслаждается видом лондонских предместий, в одном из которых жил он сам.
За розовыми домами последовали желтые, затем коричневые, потом снова розовые. Солнце пекло все сильнее, и в некоторых садиках заработали автоматические машины для поливки.
— Я чуть не забыл передать вам это.
Он протянул Мегрэ лист бумаги, на котором было написано по-французски:
«Алэн Лагранж, девятнадцати лет, служащий, остановился в четыре часа утра в отеле «Жильмор» против вокзала Виктории без багажа.
Спал до восьми часов, вышел.
Явился в отель «Астория» и спросил о мадам Жанне Дебюль.
Затем направился в отель «Континенталь», оттуда в отель «Кларидж», задавал везде тот же самый вопрос.
По-видимому, обходит большие отели по алфавиту.
В Лондоне первый раз. Не говорит по-английски».
Мегрэ поблагодарил кивком головы, все больше досадуя на себя за дурные мысли в адрес неизвестного английского инспектора.
После длительного молчания и созерцания ряда одинаковых домов Пайк снова заговорил:
— Я взял на себя смелость заказать вам номер в отеле, поскольку сейчас у нас слишком много туристов…
Он протянул своему коллеге карточку отеля «Савой», на которой стоял номер комнаты. Мегрэ мельком взглянул и был поражен, увидев номер 604.
Значит, они даже подумали о том, чтобы поместить его против номера Жанны Дебюль.
— Эта особа еще там? — спросил он.
— Она находилась там, когда мы выезжали из Кройдона. Я получил телефонное уведомление в ту минуту, когда ваш самолет приземлялся.
Это было все. Пайк был явно удовлетворен, но не потому, что доказал Мегрэ оперативность английской полиции, а оттого, что мог, наконец, показать ему Англию, по-настоящему освещенную солнцем.
Когда они очутились на улицах Лондона и увидели большие красные автобусы и тротуары, заполненные женщинами в светлых платьях, Пайк не мог сдержаться и снова пробормотал:
— Не правда ли, красивое зрелище?
Наконец, когда они уже подъехали к «Савою», Пайк сказал:
— Если вы не будете заняты, я смогу около часа заехать за вами, чтобы позавтракать вместе. А до этого времени я буду у себя. Звоните мне.
Он не провожал Мегрэ в отель. Шофер передал чемодан портье.
(Окончание следует)