Орудия труда составляют важнейшую сторону всякой производственной деятельности. Динамика их развития в конечном итоге определяет экономическую эффективность каждой отрасли хозяйства. Рыболовство не является исключением из общего правила. Лишь при особо благоприятных природных условиях с помощью примитивных средств удается добыть значительное количество рыбы. Примером может служить массовый ход лососевых рыб в дальневосточные реки или реки северо-западного побережья Америки. Но регулярный, круглогодичный промысел требует и соответствующего оснащения. Поэтому, прежде чем приступить к изучению роли рыбного промысла в экономике Древней Руси, следует рассмотреть типы рыболовных орудий, восстановить их конструкцию, уяснить назначение, способ применения, определить среди них ведущие и второстепенные и т. д., поскольку вопросы техники и технологии лова чрезвычайно существенны для решения поставленной задачи.

Пытаясь представить себе и достоверно реконструировать рыболовную технику древнерусского времени, уловить ее видоизменения, исследовать, как об этом уже говорилось в первой главе, сталкиваемся с известными трудностями, вызванными состоянием источников. Единственный путь преодолеть их – свести воедино археологические материалы, данные палеоихтиологии, сведения письменных источников, сопоставив всё с этнографическими наблюдениями. Произвольно ограничив круг источников, легко прийти к искаженным выводам.

Если из раскопок раннеславянских поселений второй половины I тысячелетия н. э. в Восточной Европе предметы рыболовного снаряжения исчисляются единицами, то в культурных напластованиях великокняжеской эпохи их количество увеличивается буквально в десятки раз. «К самым частым находкам в Новгороде во всех слоях, – пишет А. В. Арциховский, – принадлежат рыболовные грузила и поплавки». Это же можно сказать и о многих других археологических памятниках: Пскове, Белоозере, Старой Ладоге, Гродно, Ярополче-Залесском, Родне, Старой Руссе, Рязани, Чернигове, Волоковыкске и пр. Почти везде, где исследовались значительные площади, встречены те или иные орудия рыбной ловли, кости и чешуя рыб. Автором нанесено на карту (карта 1) свыше ста пунктов, давших интересные коллекции рыболовного инвентаря. Конечно, этим далеко не исчерпывается действительная картина развития рыбного промысла в Древней Руси. Получен лишь оттиск, отражающий уровень наших знаний сегодня, степень археологической изученности территории Киевского государства. Относительно более позднего времени дело обстоит и того хуже. Тем не менее и сейчас мы можем судить о том, в сколь широких масштабах и повсеместно велось рыболовство. Археологические находки составляют вещественную основу, зримый фундамент работы. Их дополняют, а в ряде случаев раскрывают и уточняют сведения письменных источников, количество которых со второй половины XIV в. стремительно возрастает. Весь этот разнородный, трудно сопоставимый материал требуется систематизировать и проанализировать с точки зрения качества содержащейся в нём информации. Ведь нас прежде всего интересуют конструктивные особенности, коэффициент полезного действия (производительность), массовость и хронология рыбацких снастей. Сразу следует оговориться, что автор не предполагает воссоздать детальнейшую классификацию всех рыболовных орудий. Это задача технико-исторического исследования. Работа носит более общий характер, имея в виду получить в результате ответ на определенный круг вопросов социально-экономического порядка.

По назначению и способу применения рыболовные орудия подразделяются на 4 основные группы: колющие орудия, крючные снасти, сети, запорные системы. Некоторая условность такого деления очевидна, поскольку имеются и переходные, и комбинированные типы. Но эта общепринятая классификация обеспечивает четкость и конкретность последующего изложения.

 

Колющие орудия

В данную категорию входят остроги, гарпуны, багры, стрелы и все орудия ударного действия, независимо от того, с какой стороны по рыбе наносится удар: сверху, снизу или сбоку. Острога среди них, что видно из приложенной карты (карта 2), является самым распространенным и массовым приспособлением. Она известна у большинства народов мира с глубокой древности. Эволюцию острог подробно проследил финский этнограф У. Сирелиус. Первые образцы делались целиком из дерева. Примером может служить острога из Шигирского торфяника (рис. 2). Затем они стали снабжаться костными зубьями. Различные варианты подобных орудий встречаются в раскопках вплоть до времени позднего железного века (рис. 2). Наиболее устойчивой формой была трехзубая острога, дожившая и до наших дней. В специальном исследовании М. Знамеровской-Прюфферовой, посвященном современным и древним колющим орудиям рыбного лова, указано 15 типов острог. Абсолютное большинство древнерусских острог (известных автору данной работы) принадлежит к двум типам: составным трехзубым и многозубым, сложенным из двух половинок. Речь идет сейчас лишь о наконечниках. Они изготавливались из железа и насаживались на деревянную рукоять, длина которой иногда превышала 4 м. По своему действию (удар сверху) все древнерусские остроги принадлежат к типичным озерно-речным орудиям, главной добычей которых были щуки.

В нашей археологической литературе существует определенная путаница в определении конструктивных особенностей древнерусских острог. Высказывалось мнение, что встреченные в раскопках железные, коленчатые и прямые зубья сами по себе являлись наконечниками одинарных острог. Р. Л. Ронезфельдт на основании находки во Вщиже полного набора из трех зубьев справедливо причислил и все отдельные экземпляры к деталям составной трехзубной остроги. Многочисленные этнографические и исторические параллели не оставляют сомнений в бесспорности такой реконструкции. Эти остроги могли иметь некоторые различия. Поэтому известны два способа крепления частей наконечника к рукояти остроги (рис. 3).

Процесс изготовления составной остроги достаточно прост. Один конец железного прута, круглого или прямоугольного сечения заострялся, а для удержания пойманной рыбы на нём делалась зазубрина. Чтобы увеличить площадь поражения, стержень зуба имел колено. Верхний кончик прута отгибался под прямым углом и вставлялся в специальный паз в древке. Рукоять остроги с вложенными в нее зубьями обматывалась понизу веревкой, лыком, проволокой и т. п. для обеспечения прочности соединения всех частей. Размеры зубьев по длине колеблются в среднем от 10 до 20 см. По-видимому, все составные остроги предназначались для ловли достаточно крупной рыбы, что подтверждается и горизонтальным расстоянием между зубьями, достигавшим несколько сантиметров. У современных острог зубья стоят гораздо чаще. Поэтому ими можно бить и мелкую рыбу.

Второй тип древнерусской остроги – многозубчатый – представлен несколько меньшим количеством находок. И здесь археологи ошибались, полагая, что имеют дело с целым наконечником. В действительности им попадались лишь его половинки. Эти остроги также были составными, но складывались из двух частей, каждая из которых имела по нескольку зубьев. В археологических коллекциях встречаются 4– и 6-зубые остроги, т. е. половинка наконечника снабжена двумя или тремя зубцами. Но в этнографических материалах известны и 8-, и 10-зубые остроги (рис. 3). Способ изготовления таких острог подробно описан Б. А. Рыбаковым (рис. 4). Всякие сомнения в правильности предложенной реконструкции орудий этого типа рассеивает находка в Новгороде в слоях XIV в. обеих половинок шестизубой остроги (рис. 5). Наконечник не был закончен обработкой: зубья не заточены. По-видимому, при проковке один зуб сломался, после чего острога оказалась непригодной к употреблению. По длине такие остроги достигали 30 см. Столь значительные размеры указывают на охоту за очень крупной рыбой.

Оба типа древнерусских острог не являются национальной особенностью. Они применялись во многих странах Европы и Азии. Карта находок (карта 2) показывает, что и тот и другой типы употреблялись вместе как на реках, так и на озерах. Современные данные вполне подтверждают этот вывод. Следовательно, они не имели регионального различия. Их функциональное назначение – бой рыбы ударом сверху – также было одинаковым. Однако хронология обоих видов острог не вполне совпадает. На более ранних памятниках (Хотомель, Титчиха) известны лишь составные трехзубые остроги. Многозубые орудия появились позже. В Новгороде и Пскове первые находки датируются рубежом XII–XIII вв., в Любече – серединой XII – началом XIII в. Многозубая острога внедряется в обиход русских рыбаков. Но старый тип не исчезает, и вместе они кое-где бытуют и сейчас (например, в Белоруссии). Однако со временем абсолютный приоритет получают втульчатые наконечники (рис. 3).

Прочие варианты острог менее характерны для Древней Руси. Известны находки, особенно в западнорусских землях (Волоковыск, Гродно, Новогрудок), небольших (5–8 см) железных прямых зубьев острог. Один их конец снабжен зазубриной, а другой заострен и имеет боковой упор (рис. 3). Подобная конструкция предполагает и определенное назначение этих зубьев: они вбивались в поперечную деревянную планку или непосредственно в расширяющийся комель рукоятки. Упор не давал им глубже врезаться в дерево при ударе о дно озера или реки. Условно, по внешнему сходству, такие остроги можно назвать гребешковыми.

В коллекции Новгородской археологической экспедиции есть двузубая черешковая острога (рис. 3), напоминающая садовье каспийских рыбаков, которой били сомов. Единичными экземплярами исчисляются трехзубые остроги с одним черешком (рис. 3). Многие детали острог (рис. 3) из-за их фрагментарности трудно причислить к какому-либо типу. Но не вызывает сомнений, что мы не имеем дело с принципиально новой конструкцией.

Лов рыбы острогой весьма прост, но требует некоторой сноровки. Он может производиться круглый год. Озерно-речная ловля рыб острогами совершалась весной, летом и осенью несколькими способами: вброд, нырянием, с лодки. Иногда острогу метали как гарпун, для чего к древку привязывалась веревка. Рыбу ловили ночью с огнем: с берега или с лодки. Для этого употреблялись факелы или огонь помещали в специальную жаровню, укрепленную на носу лодки. Могли его также раскладывать на специальной подстилке из песка или торфа. Зимой рыбу били острогами сквозь проруби во льду, привлекая ее специальными приманками или огнем. Чаще всего острогой пользовались, как и теперь, весной во время икрометания, когда рыба теряла обычную осторожность и скапливалась на мелководье в травяных зарослях. Продвигаясь вдоль этих мест на легкой лодке, рыбак, заметив добычу, опускал наконечник орудия в воду, плавно подводил его к рыбе и резким ударом прижимал ее ко дну. Зубья остроги пронзали тело рыбы, а зазубрины не давали ей соскочить. Затем рыба забрасывалась в лодку.

Широкое распространение получил способ добычи рыбы острогой с помощью огня – «лучение». О нём не раз упоминают письменные источники. Так, в жалованной грамоте Новгорода Палеостровскому монастырю говорится, что «селянам с лучом не ездити» в монастырских водах.

В раскопках специальные жаровни для разведения огня не найдены. Поэтому, надо полагать, русские рыбаки чаще пользовались факелами или устраивали костер на подстилке в носу лодки. Однако в берестяной грамоте № 124 (конец XVI в.) из Новгорода такая жаровня упомянута. Письмо начинается словами: «Пришли ми нарубоко борана или уду». Исследователи по-разному трактовали эту фразу. А. В. Арциховский склонен видеть в терминах «боран» и «уда» название рыболовных снастей, хотя и отмечает, что в источниках слово «боран» в этом значении неизвестно. П. И. Засурцев считает их прозвищами парубков. Наконец, Л. В. Черепнин слово «уда» возводит к «удо» – часть, кусок – и всю грамоту толкует как просьбу прислать часть говяжьей туши или барана. Мнение А. В. Арциховского кажется наиболее убедительным. В. И. Даль среди сибирских говоров зафиксировал слово «боран», обозначавшее железный таган, «козу» на носу лодки, где жгут смолье, когда бьют рыбу острогой. Следовательно, в арсенале древнерусских рыбаков был полный набор снаряжения для «лучения» рыбы.

Лов этот наиболее эффективен в тихие безлунные, осенние ночи, когда вода достаточно прозрачна. Участвовать в нём должны не менее двух человек: один рыболов на корме веслом направляет ход лодки, а другой стоит впереди, поражая острогой появившуюся в луче света рыбу. При определенном навыке удавалось набить за ночь полную лодку рыбы.

Помимо острог, другие колющие орудия не получили на Руси повсеместного распространения. Возможно, некоторые наконечники служили однозубыми острогами (рис. 2). Но большинство из них имеют длинное ножевидное лезвие. Поэтому их рыболовное назначение сомнительно, ибо такие орудия наносят глубокую резаную рану, но сами в ней не держатся. Финский этнограф К. Вилькуна полагает, что они употреблялись в качестве охотничьего оружия. За одним из типов этих наконечников (с перевитым стержнем и крючком для крепления к древку) в нашей литературе укрепилось название гарпунов. Выше отмеченные соображения не позволяют согласиться с этим мнением. Поскольку такие наконечники часто встречаются в курганах, причем в дружинных комплексах (Приладожье, Карелия, Люцинский могильник и др.), скорее всего, они были боевыми метательными дротиками. Классическими гарпунами, т. е. орудиями с отделяющимися наконечниками, на основной территории Древней Руси не пользовались. Применялись ли в то время в рыболовных целях багры, сказать трудно. Может быть, ими были железные крючки без бородки, верхний конец которых отогнут под прямым углом.

Несомненно, для боя рыбы предназначались гарпунные трехзубые наконечники стрел, найденные в Новгороде и Старой Ладоге. Их длина варьируется от 7 до 10 см. Расстояние между расположенными в разных плоскостях зубьями равно 2–4 см, наконечники черешковые, четырехгранные или круглые в сечении, с упором. Судя по новгородским материалам, они бытовали с конца XI до середины XIV в. Этими стрелами били рыбу из лука во время нереста или когда она плавала поверху, как теперь стреляют ее из ружья. Разветвленная конструкция наконечника уменьшала вероятность промаха из-за преломления лучей света в воде. Извлекали загарпуненную рыбу, по-видимому, с помощью бечевки, укрепленной на древке стрелы. Известен и другой тип рыболовных стрел – гарпунный двупротивошипный. Они также черешковые, длиной около 6 см, расстояние между шипами достигает 3 см. Оба экземпляра найдены в пределах Черниговской земли, на Шестовицком городище и у Остерского Городца. Их дата – Х – XIII вв. Малочисленность наконечников рыболовных стрел обедняет выводы. Может быть, каждый из двух типов был характерен для разных областей Древней Руси: первый бытовал на северо-западе, а второй – на юге.

Заканчивая обзор древнерусских колющих орудий, следует сделать несколько замечаний. В материальной культуре современных европейских стран остроги и им подобные снасти составляют реликтовый элемент. Уже более 100 лет в большинстве государств лов этими орудиями запрещен. Но они сохранялись длительное время благодаря своей простоте и пригодности. Это дешевые, удобные орудия, позволяющие производить быстрый улов рыбы индивидуально, без далеких выездов. По наблюдениям этнографов, профессиональные рыбаки реже пользовались острогами, чем простые крестьяне и горожане. Следовательно, они были вспомогательными, сезонными орудиями. Однако это ни в коем случае не умаляет хозяйственной роли острог. Даже в начале ХХ в. они спасали от голода в зимнее время тысячи людей. А с середины XIX в. уральские казаки получали значительный доход от багрения рыбы подо льдом. В Древней Руси остроги применялись повсеместно. Новгородские находки (график 3) позволяют предположить, что со временем этот способ добычи рыбы получил более широкое распространение. По-видимому, с одной стороны железо стало доступнее, а с другой – появилась необходимость в дополнительных источниках пищи.

 

Крючные снасти

Главной составной частью этих орудий были всем хорошо знакомые рыболовные крючки. На древнерусских памятниках они найдены неоднократно, иногда свыше 100 экземпляров. Специалисты различают крючки по форме, по материалу, по размеру, по способу оформления жала (с бородкой или без), по наличию или отсутствию петли, лопаточки или другого приспособления для крепления лесы. Наконец, существуют крючки, специально предназначенные для определенного сорта наживки или лова соответствующего вида рыб. Современные рыболовные крючки подразделяются по размерам (радиус изгиба), независимо от прочих технических характеристик. Известны крючки якорного типа, имеющие 2–3 и более жал (рис. 18).

В распоряжении автора находилось около 1000 древнерусских рыболовных крючков. Большинство из них изготовлены из обычного кричного железа, жало иногда цементировалось. Медные крючки встречаются чрезвычайно редко. Размеры крючков по длине колеблются от 2 до 25 см, а по радиусу изгиба – от 0,3–0,5 до 2,5–3 см. Они делались из круглого, овального или прямоугольного в сечении стержня. Функциональные особенности крючка определяют его величина и конструкция жала, прочие особенности являются второстепенными, хотя и немаловажными. Уловистость крючка можно повысить, изогнув его в 2 или 3 плоскостях.

В археологической литературе предприняты попытки классифицировать рыболовные крючки, найденные на каком-либо одном памятнике, или дать общую типологию древнерусских крючков. Однако знакомство со всем многообразием форм находок такого рода заставляет отказаться от мысли разместить их в стройную систему. Дело в том, что количество индивидуальных, не повторяющих друг друга типов, представленных одним-двумя экземплярами, слишком велико (рис. 6). Лишь некоторые варианты получили более или менее широкое распространение. Во-вторых, строя классификацию на основе формальных характеристик, трудно учесть функциональные особенности вещей. Вот типичный пример: во всех предыдущих работах за один из основных признаков подразделения крючков принималась форма приспособления для крепления лесы (петля, лопаточка, зазубрины), по существу, не оказывающая влияния на способ их применения. Большие затруднения вызывает отсутствие значительных коллекций крючков (за исключением Новгородской), хорошо увязанных со стратиграфией и хронологией памятника. Это обстоятельство ограничивает изучение изменений в конструкции данных орудий наблюдениями общего порядка.

Всё вышесказанное предполагает иные методы классификации древнерусских рыболовных крючков. По-видимому, следует разделить их соответственно прямому промысловому назначению, руководствуясь величиною радиуса изгиба, параллельно учитывая второстепенные показатели. Тогда мы получим две большие группы крючков: 1) для лова на удочку (радиус изгиба до 1 см); 2) для лова на прочие приспособления – жерлицы, донки, закидушки (радиус изгиба свыше 1 см). Конечно, предложенная систематизация также достаточно условна. Однако она позволяет выявить не только конструктивные особенности, но и некоторые исторические закономерности.

Ужение рыбы удочкой известно людям давно. Наглядное тому свидетельство – наскальные рисунки Скандинавии и росписи египетских гробниц. Достоверных сведений о применении удочек восточными славянами до Х в. у нас нет, хотя не приходится сомневаться, что они были им хорошо знакомы. Наверное, крючками для них служили заостренные сучки, шипы растений, когти мелких животных и птиц. Найденные на более ранних памятниках массивные железные крючки, по-видимому, употреблялись для других снастей. Но с середины X столетия в культурных напластованиях поселений (Новгород, Ладога, Княжая Гора), а также в могильниках (Гнездово) встречаются крючки мелких размеров – скорее всего, предназначенные для оснащения обычных удочек. Большинство из них железные, но есть и медные; у некоторых экземпляров отсутствует бородка (зубец); многие крючки вместо петли для крепления лесы имеют расширение – лопаточку или зазубрины на стержне – цевьё (рис. 11). Помимо крючков в Новгороде, например, от снаряжения древних удочек сохранились веретенообразные поплавки из сосновой коры и осокоря, ничем не отличающиеся от современных (рис. 11). В качестве грузил употреблялись, надо полагать, кусочки свинца, свернутые в трубочку. Из чего делались лесы, сказать трудно. По всей вероятности, на их изготовление шли жилы животных, конский волос или льняные и пеньковые нити.

Письменные источники ужение удочкой упоминают редко. Есть сведения, что Ярослав Мудрый сидел на берегу Днепра с удочкой, когда ему сообщили о нападении Болеслава на Русь. Просит прислать уду и автор уже отмеченной берестяной грамоты № 124 (конец XIV в.). В новгородских писцовых книгах конца XV в. среди многочисленных записей о промысле с помощью неводов и сетей встречаются иногда и такие пометки: «Озеро Лешое, а рыба в нем щука да остреци, а ловят удою».

Особого экономического значения лов этот не имел, специальным оброком не облагался и внимания московских писцов не привлекал (во всех сохранившихся Новгородских писцовых книгах указанного времени о нём говорится не более десяти раз). Правда, в церковно-житийной литературе со свойственным ей преувеличением порою рассказывается о необыкновенно продуктивном ужении удочкой: «и от сея довольно бяше всем братиям к утешению». Однако подобные известия, конечно, нельзя считать аргументом в пользу большого удельного веса добычи рыбы с помощью удочек. Словом, документы XIV–XVI вв. с очевидностью свидетельствуют о незначительной хозяйственной роли этого промысла.

Сходную картину рисуют и археологические материалы более раннего времени. Как уже говорилось, крючки от удочек встречаются с X в. В коллекциях XII–XIII вв. количество их увеличивается, а конструкция усложняется. В Киеве, Гродно, Новогрудке, Волковыске, Серенске, Браславе, Новгороде появляются находки вычурных, специализированных форм (рис. 6). По-видимому, местные рыбаки стремились подобрать для каждого вида рыбы наиболее уловистую снасть. Тем не менее лов удочкой не был особенно популярным. Нигде крючки для них не преобладают над другими находками. Так, из более чем 120 рыболовных крючков, найденных на Княжей Горе (Родня), лишь около 15 пригодны для снаряжения удилищ; в Волковыске на 29 крючков такого типа приходится 5 или 6; в Новгороде – 9–10 из 32. Некоторое представление о динамике развития ужения удочкой в Древней Руси дает график, составленный по данным раскопок в Новгородском Неревском конце. При его построении учитывались как крючки (график 1), так и деревянные крючки (график 8). Из графика видно, что удочкой в Новгороде X–XII вв. пользовались редко и лишь позднее она получает большое применение.

Абсолютное большинство древнерусских рыболовных крючков предназначалось для лова крупной рыбы (сомов, щук, осетров) с помощью разнообразных снастей вроде жерлиц, поводков, закидушек, донок и т. п. Они, прежде всего, выделяются своими размерами и прочностью. Самыми распространенными среди них были крючки, изготовленные из уплощенного железного стержня прямоугольного сечения, иногда затупленное жало которых было снабжено бородкой, а удлиненный противоположный конец (цевьё) имел петлю для крепления лесы (рис. 6). Они найдены в Новгороде (17), в Старой Рязани (12), в Гродно (24), в Воине (2), в Волковыске (3), в Пскове (6), на Донецком городище (2), Титчихе (1) и т. д. Хронологически такие крючки известны в слоях всех эпох. Более того, еще недавно ими пользовались при лове щук на живца днепровские рыбаки, называвшие их «секиркой». Нет сомнения, что и в древности они имели то же назначение: длинное цевьё предохраняло леску от перекусывания ее речной хищницей. Крупные крючки округлой формы обнаружены в горизонтах X–XI вв. Новгорода, Старой Ладоги, Белой Вежи, Воиня (рис. 6). На них, возможно, ловили сомов. Для ловли белуг и осетров в середине прошлого века в низовьях Волги и на Каспии употреблялись прочные крюки без зубца. Близкие к ним по форме крючки происходят из Новгорода, Ярополча-Залесского, Волковыска, Гродно (рис. 6). Большой серией находок (свыше 250 экз.) представлены крючки, напоминающие «секирку», но с более коротким цевьем и лопаточкой (рис. 11). Думается, что они носили универсальный характер. Наблюдая над распространением по территории Древней Руси рыболовных крючков разных форм, почти не удается наметить районы бытования каких-либо определенных типов. То они слишком индивидуальны, то, наоборот, достаточно общи. Может быть, только на западной окраине русских земель (Гродно, Волковыск, Лукомль, Новогрудок) появились тщательно сработанные железные крючки, жало которых фигурно изогнуто и не имеет бородки, а конец цевья расплющен в лопатку (рис. 6), свойственные лишь указанным памятникам. Иногда встречаются крючки совершенно необычной конструкции (рис. 6), обнаруженные в количестве нескольких штук при раскопках Княжей Горы, Донецкого городища, Изяславля, Девич-горы.

Культурный слой Новгорода, хорошо консервирующий органические вещества, сохранил еще один тип неизвестных по другим памятникам крючков. Они изготовлены из тонкого деревянного стержня длиной 7,5–10 см, с отходящим от него под острым углом сучком (длина 2–3 см). Все три конца приспособления заострены. Их найдено более 25 штук. Такие крючки, получившие в этнографической литературе название «горловых», появились еще в эпоху каменного века. Способ их применения чрезвычайно прост и рассчитан на лов рыб (сомов, налимов, реже щук), глубоко заглатывающих добычу. Леска к крючку привязывалась за середину. На него надевалась приманка – мелкая рыбка (рис. 6). Острые концы приспособления впивались в горло хищника, проглотившего живца. В конце прошлого века так ловили налимов московские, владимирские и новгородские рыбаки.

Большинством из указанных крючков снаряжались жерлицы, найденные в Новгороде в количестве около 30 штук. Устройство этой снасти, без всяких изменений дожившей до наших дней, хорошо известно. На деревянную рогульку наматывалась восьмеркой прочная леса с крючком и живцом. Рогулька привязывалась к кустам, склонившимся над водой, или специальному шесту (рис. 6). Чтобы живец не спутал леску, она закреплялась в специальном расщепе на одном из концов рогульки. Схватив приманку, хищная рыба вырывала леску из расщепа и сматывала весь ее запал. Теперь, обладая некоторой свободой передвижения, она переставала метаться, чем предотвращался обрыв всей снасти. Как правило, жерлицы ставились на ночь вдоль берега реки или озера. Утром рыбак совершал обход, забирал добычу, менял живцов. Все прочие приспособления для ловли крупной хищной рыбы, в принципе, мало отличались от жерлиц. Они всегда делались из куска крепкой лески с одним или несколькими крючками на конце. Леску забрасывали в воду на всю длину или частично, свернув остатки кольцами и закрепив его на берегу, но так, чтобы попавшаяся рыба легко могла ее выбрать. Нет никаких сомнений в том, что все они применялись древнерусскими рыболовами. Однако признать их промысловыми, вероятно, нельзя. Более продуктивными были, конечно, переметы, продольники и подпуска, рассчитанные на десятки и сотни рыболовных крючков. В некоторых случаях они опускались в воду без всякой наживки, но рыба, плывущая по дну водоема, сама цеплялась за остро заточенные крючки. Может быть, об их появлении говорят находки крючков с длинным и тонким жалом (рис. 6). Один раз перемет упомянут в Новгородских писцовых книгах (правда, не ясно: идет ли речь о сети или о многокрючковой снасти). Более определенно можно судить о применении вышеописанных рыболовных снарядов во второй половине XVI в., когда на рынках появились в продаже специальная проволока для выделки рыболовных крючков, сами крючки, а среди кузнецов, особенно в Твери, распространяется профессия удника, т. е. мастера, специализирующегося на изготовлении рыболовных крючков.

В Древней Руси ловили рыбу и на блесну. Металлические приманки – блёсны – найдены во многих пунктах: Новгороде, Пскове, Родне, Волковыске, городищах у с. Зборов и Екимауцы, на селищах в Гомельской, Калужской, Гродненской, Киевской областях и других местах (рис. 8). Существовали блёсны двух типов. 1. Блесна, изготовленная из железной овальной пластины, несколько изогнутой формы (встречаются блёсны листовидные), один конец которой непосредственно переходил в крючок, а на другом пробивалась дырка для лески (рис. 8). Размеры этих блесен – от 6 до 20 см. Одна из новгородских блесен целиком покрыта медью, по краям у нее сделаны дополнительные отверстия, куда привязывались, возможно, разноцветные нити, привлекавшие рыбу (рис. 8). Блесна из Волковыска по внешней стороне украшена кружочками с точками, расположенными в 3 ряда и имитировавшими рыбью чешую (рис. 8). Величина блесен и особенности их конструкции предполагают их употребление в качестве «дорожек». Такая блесна на длинной лесе пускалась вслед за лодкой. При движении она колебалась и блестела в лучах света. Хищная рыба, завидев «играющую» блесну, хватала ее и попадалась на крючок. Таким способом ловят щук, судаков и других рыб и в наши дни. Особенно часто «дорожками» пользуются в северных районах Европейской части СССР, где лодки и сейчас являются важным средством передвижения. Блёсны II типа делались иначе: в свинцовую или оловянную массивную пластину впаивался железный крючок (рис. 8). С уверенностью можно утверждать, что этими снарядами (по аналогии с современными) ловили рыбу зимой через проруби во льду или летом с лодки в глубоких озерах.

Заканчивая обзор применявшихся в древнерусское время крючных снастей, следует подчеркнуть несколько обстоятельств. Во-первых, большинство существовавших тогда рыболовных снарядов и приспособлений возникли в предыдущие эпохи и без особых изменений дожили до наших дней. Иными словами, их возможности были исчерпаны уже в древности. Поэтому данные орудия не играли определяющей роли в развитии рыболовной техники, не составляли базиса рыбного промысла, а занимали в нём вспомогательное, второстепенное место. Во-вторых, значительное разнообразие типов крючков, за исключением 2–3 вариантов, указывает на их кустарное местное производство. Сами рыбаки или деревенские кузнецы выделывали крючки из различных железных обломков и отходов. Лишь крючки наиболее совершенных форм (например, «секирки»), найденные в больших количествах в разных местах, могли изготовляться специалистами-ремесленниками на заказ или даже на рынок.

С другой стороны, рассматривая на примере новгородских находок соотношение между крючками и поплавками для удочек (10 + 30) и прочими крючными снастями (крючки железные крупные – 22, крючки горловые деревянные – 24, рогульки от жерлиц – 20, блесна – 9), а также, учитывая массовые находки промысловых крючков в других местах (Княжая Гора, Ярополч-Залесский, Гродно, Волковыск) нельзя не признать за рыболовством на крючные снасти второго типа некоторого хозяйственного значения. Большинство из этих орудий предназначалось для отлова крупной рыбы. Причем ими, наверное, ловили и громадных щук, сомов и осетров, кости которых обнаружены на многих древнерусских памятниках. Деревянные крючки от жерлиц найдены в Новгороде в комплектах по несколько штук (!). По-видимому, и сами снасти выставлялись группами.

Все это дает нам право считать и крючной лов промысловым, т. е. направленным не только на удовлетворение личных потребностей рыбака и его семьи в рыбе, но и на сбыт излишков продукции на сторону. Рыночные связи подразумевать здесь не обязательно. Ловца с потребителем могла связывать прямая договоренность (заказ). Еще в XIX в., да и позднее в некоторых селах существовали специалисты-рыболовы, которые жерлицами, закидушками, а иногда и удочками ловили к столу своих односельчан (по случаю праздника или другого события) разную рыбу. Их услуги оплачивались деньгами или натурой. Думается, что и в древности подобная форма обмена имела место.

Товарный характер с ориентацией на более широкий рынок сбыта такое рыболовство получило не ранее XVI в. с широким внедрением многокрючковых самоловных снастей типа переметов, продольников и подпусков.

 

Сети

 

Среди важнейших орудий рыболовства первое место безусловно принадлежит сетям, изобретенным еще в конце эпохи мезолита. Древнейшие сетки плелись из лыка или стеблей волокнистых растений: крапивы, болотной осоки. Однако эти снасти обладали большим весом и малой прочностью, что во много раз снижало эффективность их применения. Роль главных промысловых орудий перешла к сетям после широкого распространения таких технических культур, как лен и конопля. Пряжа из этих растений достаточно прочна и эластична. Поэтому из нее можно было изготовить снасти высокого качества и больших размеров.

Об употреблении в Древней Руси сетей свидетельствуют и археологические материалы, и письменные источники. Как уже отмечалось выше, в эпоху сложения Киевского государства восточные славяне сетями пользовались мало, хотя и были знакомы с ними давно (данные сравнительной лингвистики). Объясняется это, по-видимому, незначительными площадями посевов прядильно-масляничных культур, возделывание которых сопряжено с большими затратами труда. Во всяком случае, находки семян или стеблей льна и конопли на поселениях VII–X вв. единичны. Думается, что производившаяся тогда в хозяйствах пряжа едва удовлетворяла потребности ткачества. Для других целей она, естественно, поступала в ограниченных количествах. Поэтому о массовом изготовлении промысловых многометровых сетей, требовавших по нескольку пудов нитей, не могло быть и речи.

Напротив, число предметов, связанных с рыболовством, и в первую очередь грузил и поплавков от сетей, найденных на собственно древнерусских памятниках, увеличивается в десятки раз. Если еще недавно можно было сослаться на слабую изученность археологических объектов предшествующей поры, то раскопки последних лет существенно сократили разрыв. Следовательно, налицо не пробел в наших знаниях, а значительный прогресс развития рыбного промысла. Его причина, вне всяких сомнений, кроется в общем подъеме сельского хозяйства, в расширении посевов льна и конопли. Таким образом, наблюдения над процессом совершенствования рыбацкой техники косвенным путем подкрепляют важный вывод советских исследователей о серьезных сдвигах в системе земледелия восточных славян накануне образования Древнерусской державы.

Остатки самих сетей в руки археологов попадают редко. Дело приходится иметь, как правило, с маловыразительными деталями снастей: глиняными и каменными грузилами, реже с деревянными или берестяными поплавками. Восстановить по ним достоверно конструкцию сетей бывает трудно, а порой и невозможно. Следует помнить также, что грузилами служили и простые камни, обернутые в бересту или просто перевязанные веревкой. Отличить их в культурном слое от обычных камней нельзя. Тем не менее, четко определимые грузила (рис. 9) рыболовных сетей найдены на многих древнерусских памятниках, а в тех местах, где хорошо сохраняется органика (Новгород, Старая Русса, Белоозеро, Псков, Вологда, Смоленск, Давид-Городок, Друтск и др.), обнаружены также поплавки из дерева и коры. Уже только эти находки позволяют считать лов рыбы сетями в Древней Руси повсеместным.

Способы плетения или вязания сетей хорошо известны по этнографическим данным. Во второй главе отмечены находки на славянских памятниках конца I тысячелетия н. э. целых комплектов костяных острий, с помощью которых плелись сети, наподобие ручной вязки кружев. Такие же орудия неоднократно встречались и при раскопках поселений древнерусского времени вместе с более совершенными костяными и деревянными иглами. Плетение сетей вышеуказанным способом – дело достаточно долгое и трудоемкое. Сейчас мы не располагаем точными данными, когда оно было усовершенствовано. Однако в Новгороде, начиная со слоев середины XIII в., были найдены пять специальных деревянных игл-челноков и шесть деревянных дощечек-шаблонов, ничем не отличающихся от современных, которые позволяли быстро вязать сети практически любого размера со строго фиксированной величиной ячеи (рис. 13). Длина новгородских игл-челноков колеблется от 20 до 25 см. Главной особенностью такой иглы, отличающей ее от более древних, является возможность намотать на нее большой запас нити. Поперечные размеры шаблонов, а, следовательно, и ячей сети варьировались в пределах от 1,5 до 4 см. Сам процесс изготовления сетей напоминал вязание на спицах. Шаблон держали в левой руке, иглу – в правой и, постепенно освобождая ее от нити, вывязывали ячеи ряд за рядом. Помимо игл и шаблонов найдены также мотовила, на которые сматывалась подготовленная к вязанию сетей нить. Конечно, изготовить в один прием многометровую снасть было невозможно. Поэтому сети вязали более или менее стандартными кусками, которые затем сшивались в полотнища требуемой длины и высоты. Об этом прямо говорится в Уставной грамоте митрополита Киприана Владимирскому Царевоконстантиновскому монастырю: «а лен дасть игумен в села, а они прядут сети и дели неводные наряжают». Здесь также назван лен как материал для сетей. Более пригодной, т. е. лучшей по качеству, для этих целей была пенька. Обрывок пеньковой сети найден в Новгороде на Славне. Лен и конопля возделывались на Руси издревле. Однако вторая высеивалась реже, поскольку вызревала дольше и требовала более тщательного ухода. Возможно, увеличение площадей под посевы конопли было связано с возрастающими потребностями рыболовства, т. к. в XIX в. большинство промысловых сетей делалось из пеньковой пряжи. Необходимой частью снаряжений сетей являлись длинные веревки: подборы или тетивы, на которые крепились полотнища ячеи, а сверху и снизу подвязывались поплавки и грузила. В XVI в. эти веревки уже продавались на торгах и ярмарках. Так, в 1568 г. Кирилло-Белозерский монастырь купил в соборное воскресение на белозерской ярмарке «70 мереж, тетив неводных, 66 груд конопли и 5 кирбей льну, две насадки дегтю». Все эти покупки, надо думать, имели прямое отношение к монастырским рыбным ловлям. Приобретались и целые снасти-мережи и материалы для их изготовления – конопля, лен, тетивы, деготь (необходим для предохранения сетей от гниения в воде).

Какие же снасти были известны в Древней Руси? Среди археологических находок домонгольского времени широко представлены грузила из обожженной глины: цилиндрические, шаровидные, несколько вытянутые (рис. 9). Они невелики по размерам, имеют малый вес, а, следовательно, ими огружались небольшие сети. Поплавками для последних служили свернутые в трубку куски бересты (рис. 11); сегментовидные, круглые и листовидные поплавки из сосновой коры (рис. 11); круглые, овальные или треугольные поплавки из нескольких слоев прошитой бересты (рис. 11). Для более крупных сетей применялись грузила из камней, обернутых берестой, наподобие кошелька (рис. 10). Очень широко распространены грузила, изготовленные из плиток сланца, известняка или ракушечника. По форме они напоминают сегмент: в верхней части у них просверливалась дырка, за которую грузила веревкой или ремешком подвешивались к нижнему подбору сети (рис. 9). Известны также грузила оригинальной и довольно древней конструкции: в кольцо из прута вставлялся камень, удерживаемый в центре круга лентами бересты или лыка (рис. 16). Поплавки для больших сетей делались из дерева в форме полукруга или сегмента (рис. 12). Для более плотного и прочного крепления к тетиве внизу у них прорезался паз, а по краям – две дырки или оставлялось два выступа для тонкой соединительной бечевки. Верхняя часть поплавка имела утолщение, чем увеличивалась его подъемная сила, а также фиксировалось вертикальное положение в воде. Сохранились деревянные петли от ставных сетей и специальные буйки, отмечавшие место опущенных в воду снастей. Есть и навершия ботал (деревянные кольца и рогульки), ударяя по воде которыми пугали рыбу, загоняя ее в сети. Наконец, в Новгороде найдены деревянные обручи от больших сетяных ловушек: мереж или вентирей.

Разнообразие археологического вещевого материала наглядно характеризует высокий уровень технической оснащенности древнерусских рыбаков. Знакомство с находками позволяет утверждать, что уже в домонгольское время на Руси были известны несколько типов сетей. Все они делятся на две большие группы: сети отцеживающие и объячеивающие. Первыми как бы процеживают воду на определенном участке водоема. Их передвигают, протаскивают, пускают по течению, сводят концами и вытягивают на берег или в лодку. Вторые ставят неподвижно поперек или вдоль течения реки, а также в заливах и озерах. Рыба попадает в них сама, или ее туда загоняют шумом.

Опираясь на данные археологии, сведения письменных источников и этнографические параллели, представляется возможным составить достаточно подробный перечень сетевых снастей русского средневековья и в общих чертах уловить динамику их развития.

 

а) Отцеживающие сети

В эту группу снастей входят неводы, кереводы, бродцы и бредники, курицы, плавные сети (рис. 14). Среди них первое место, безусловно, принадлежит неводу, пригодному для круглогодичной ловли и универсальному по назначению.

Находки массивных каменных грузил и больших деревянных поплавков на ряде памятников говорят о широком распространении на Руси X–XIII вв. неводной ловли. Для более позднего времени этот вывод подкрепляется многочисленными свидетельствами самых разнообразных письменных документов. Но и более древние источники, почти никогда не касавшиеся рыболовства, упоминают невод. Так, он назван в составе натурального оброка с города Торопца в Уставе Смоленской епископии (1136–1137 гг. с дополнениями до 1150 г.), изданном князем Ростиславом Мстиславичем. О рыбаках, ловивших неводом в речке Сетомле под Киевом, рассказывают русские летописи под 1065 г.

Есть все основания считать невод одним из древнейших и специфически славянских рыболовных орудий. Его название сохранилось во всех славянских языках. В западной Европе сети, конструктивно схожие с неводом, не были известны. Во всяком случае, в XIII в. во время экспансии немецких феодалов в земли западных славян и балтов Орден обнаружил у них большие промысловые сети, которым не удалось подобрать эквивалентного названия ни в немецком, ни в латинском языках. Поэтому, издавая постановления, ограничивавшие право местного населения ловить рыбу, орденские власти передали славянское наименование этих сетей в латинской транскрипции: «Newod». В этих же постановлениях отмечаются высокие промысловые качества невода, беспокоящие Орден в связи с быстрым оскудением вновь приобретенных угодий. Спустя три столетия русские неводы поразили воображение Павла Алеппского, сопровождавшего Антиохийского патриарха Макария в путешествии по России. Касаясь посещения Новгорода, Павел писал: «У нас сердце радовалось этому величественному плаванию по прекрасной реке, виду монастырей справа и слева и рыбных ловель с обеих сторон реки, которые производятся большими морскими сетями: их забрасывали с лодок и вытаскивали без всякого труда машинами с колесами, ибо эта река весьма велика».

Базируясь на свидетельских письменных источниках, древних рисунках, археологических находках в сочетании с исчерпывающими этнографическими данными, можно восстановить конструкцию древнерусских неводов. Как и теперь, невод состоял тогда из двух крыльев с приводами, а в середине помещалась мотня, матка, ядро или неводный рукав. Ядро невода – сетяной рукав (мешок, матка, мотня) – было его важнейшей частью и делалось из особо прочной и мелкоячеистой сети. Куски крыльев, прилегавшие к матке, также изготовлялись из сети с мелкой ячеей. Но чем ближе к краям, тем больше увеличивался размер ячей в неводных делах (составных частей сети). От крыльев шли длинные веревки – приводы, с помощью которых забрасывали и вытягивали невод. Низ сети огружался тяжелыми каменными грузилами, прикреплявшимися для прочности к нижнему подбору ремешками. Верх поддерживался крупными деревянными поплавками. Такая рациональная конструкция приводила к тому, что при протаскивании в воде наибольшее сопротивление оказывала мелкоячеистая центральная часть невода. Поэтому вся сеть выгибалась дугой. Неводом можно было ловить как с берега или лодок, так и подо льдом. Если ловили с берега, то обходились одной лодкой: закрепив конец невода на специальном колу, всю сеть постепенно выметывали с лодки в воду. Затем лодка с приводом возвращались к исходному пункту. Здесь вручную или воротом, или конской тягой невод выволакивали на берег. При лове на открытой воде требовалось не менее двух лодок, одна из которых или обе разводили и сводили крылья невода. Подо льдом невод протаскивался сквозь прорубленные в определенном порядке полыньи. Здесь также нередко пользовались лошадьми.

Отдельные детали устройства невода хорошо видны на древних рисунках, например, в росписи Спасо-Мирожского монастыря (XII в.) в Пскове или на миниатюре XIV в. из жития святой Ядвиги. И там, и там изображен момент извлечения невода из воды. Рыбаки тянут сеть за приводы, в ячеях бьется разная рыба, ее складывают в специальные корзины. Нельзя пройти и мимо хорошо известного рисунка-инициала буквы «М» из псалтыря XV в. Он очень прост и жизненен по сюжету. Два рыбака только что подвели невод к берегу и с усилием тащат его. В руках у одного – весло; он, наверное, вылез из лодки. Рыбакам тяжело, они переругиваются. «Потяни, рыбий сын», – говорит первый. «Сам еси таков», – отвечает второй. В мотне невода можно различить щук и другую, более мелкую рыбу. Неизвестный художник запечатлел в рукописи неоднократно виденную им жанровую сценку. Следует отметить, что и в этом случае, как и в двух предыдущих, неводом ловили с берега. О том же свидетельствует миниатюра Радзивилловской летописи, посвященная событиям 1065 г. на р. Сетомле. Невод на ней передан крайне схематично. Его держат за края по паре рыбаков с каждой стороны. Несмотря на условность рисунка, автор подчеркнул характерную деталь: рыбаки, находившиеся на берегу, стоят в длинных одеждах; у другой пары одеяние подоткнуто выше колен: вытаскивая невод, им пришлось брести по воде (рис. 16).

Лов неводом проводился коллективно. Два человека могли управиться лишь с очень маленькой снастью. Обычно неводная артель насчитывала 12–16 рыбаков, но доходила и до 30. Даже в XIX в. неводом редко владел один человек. Все участники ловли были обязаны поставить по два куска (2 дели) мелкоячеистой и крупноячеистой сети: из них изготовлялись крылья. Кроме того, они вносили еще пай веревками. Самая дорогая сеть шла на мотню, сшивавшуюся из двух или более полос. Эти полосы давали самые состоятельные рыбаки, считавшиеся хозяевами невода. Каждый ловец получал от улова два пая (жребия): за работу и за сеть. Хозяевам полагался еще третий пай: за мотню. Несколько паев выделялось приходской церкви. Невод не служил больше сезона. Затем его расшивали, а куски наиболее хорошо сохранившейся сети пускали на другие снасти. Чтобы сеть не гнила, ее дубили отваром ореховой коры и смолили. Причем на невод требовалось 2 бочки смолы или дегтя. Таким образом, снарядить невод стоило больших затрат.

Одним из существенных моментов является вопрос о размерах древнерусских неводов. По данным XIX в., промысловые невода делались длиною от 80 до 360–400 сажень, т. е. много больше полукилометра. К. М. Бэр высчитал по показаниям Орденских грамот, что западнославянский невод XIII в. имел до 90 сажень размаха в крыльях, а, следовательно, около 100 сажень общей длины. По-видимому, результаты его подсчетов достоверны. Русские источники XV–XVI вв. редко дифференцируют неводы, из чего можно заключить, что их размеры были довольно стандартными. Так, в грамоте Великого Новгорода середины XV в. «о предоставлении «черного бора» с новоторжских волостей великому князю Василию Васильевичу» при раскладке податей невод был приравнен к сохе («а в соху два коня, а третье припряжь»). Следовательно, употреблявшиеся в этих местах в дело невода были приблизительно одинаковыми. Доход они давали немалый, соответствовавший не только производительности крестьянских хозяйств, записанных в «соху», но и прибыли владельцев лавки, кожевнического чана или кузни.

В одной из судных грамот начала XVI в. упомянут невод-сотник, т. е. длиною в 100 сажень. Однако самые подробные сведения по интересующему нас вопросу содержат Переписные книги Обонежской пятины 1563 г. Хотя указанные документы составлены позже хронологического рубежа данной работы, они постоянно ссылаются на «старое письмо» рубежа XV–XVI вв., что делает их важным источником и для этого времени. В книгах аккуратно перечислены не только виды снастей, но и отмечена их длина. Невода имели размеры по 30–40 или 90 сажень. Например: на реках Челможе, Пялье и Нинеме неводы у крестьян-рыбаков были «пол-30 сажен», а на реках Шуе и Суне – по 40 сажен. Зато озерные сети делались вдвое – втрое больше. Рыболовы Кижского погоста ловили 52 неводами по 90 сажень.

Таким образом, древнерусские невода к началу XVI в. делились в зависимости от длины на два типа: речные и озерные. Археологические находки – каменные грузила и деревянные поплавки дифференцированных размеров – удревняют эту традицию, по крайней мере, на 400 лет.

Конструктивно схож с неводом керевод, упоминаемый в источниках с конца XV в. Сеть эта специально приспособлена для промысла в глубоких озерах. У керевода одно крыло укорочено (окрылок) или вовсе отсутствует. Ловили им с лодки. Первым в воду выбрасывали окрылок, затем мотню (сетяной мешок), а потом окружали большим крылом участок водоема и, сведя концы, вновь втаскивали всю снасть в лодку.

В арсенал русских рыбаков керевод попал, по-видимому, от их западно-финских соседей. Во всяком случае, им пользовались в северо-западных областях на озере Селигер, а также Онежском и Ладожском озерах. Об этом же говорят и другие названия керевода: керегод или кередега. По данным XIX в., кереводы делались меньше неводов. Но в XVI в. первые не уступали последним и достигали длины до 100 сажень.

И невод, и керевод не предназначались для лова какого-нибудь одного или нескольких видов рыбы. Они были вполне универсальны. В документах встречаются пометки на этот счет: «А неводы у них по 40 сажень, а ловят лососи, и сиги, и пальи, и всякую мелкую рыбу».

Со временем, правда, невода приспособили для промышленного лова рыбьей мелочи: главным образом снетков (корюшки), репуксы (ряпушки) и молоди прочих рыб.

К числу древнейших волоковых сетей, известных на Руси, относится и бредень (бредник, бродец). Эта снасть – миниатюрная копия невода. Ловили им взабродку в мелких речках, прудах, заливах. Среди археологических материалов к оснастке бредней относятся, надо полагать, многие берестяные поплавки, свернутые в трубку, а также глиняные грузила. Об этом свидетельствуют этнографические наблюдения: круглое, гладкое глиняное грузило легко скользило по дну, не цеплялось за траву и коряги. Поскольку такие грузила найдены и на раннеславянских памятниках, где они составляют большинство, не лишено вероятности предположение о происхождении невода от бредня. Размеры сети постепенно увеличивались, конструкция усложнялась, но основные составные элементы – крылья и ядро – остались неизменными.

Впервые в письменных источниках бредень назван в составе годового оброка в грамоте смоленского князя Ростислава Мстиславича (1136–1137 гг.). Упоминается он и в более поздних документах.

Конструкцию древнерусского бредня и способ ловли им рыбы наглядно иллюстрируют миниатюры Евангелия 1524 г. Особенно характерна картина встречи Христа с Петром и Андреем. Правда, в евангельском тексте речь идет о морском лове, и сеть братьев названа «мережей». Однако под рукой русского художника море превратилось в узкую протоку, от берега до берега которой будущие апостолы за боковые колья тащат бредень с мотней и крыльями. Хорошо видны и удлиненные глиняные грузила и берестяные поплавки. Третий участник лова с берега длинным шестом прижимает ко дну нижнюю тетиву сети. Впереди ловцов трое голых загонщиков выгоняют рыбу из заливчиков и ям. Довершает живописную сцену большой деревянный ушат на первом плане, из которого торчат хвосты и головы уже пойманной рыбы.

Наряду с бреднем ловили рыбу на мелководье и курицей, называвшейся в некоторых местностях еще крыгой. Основу этой снасти составляли два деревянных изогнутых бруса, напоминающих санные полозы или курицы, поддерживающие кровлю дома. Брусья соединялись прямыми концами, и между ними натягивалась сетка. Ловили курицей втроем: два рыбака вели ее за края, а третий шел сзади, специальным шестом плотнее вдавливая в дно хвостовую часть снасти, чтобы рыба не проскочила низом. В густо заросших водорослями водоемах, где остальные сети путались и скручивались в траве, курица являлась весьма продуктивным снарядом.

Достоверные сведения о ловле рыбы курицами восходят к XV в. Однако есть все основания отнести древнейшее письменное упоминание этой снасти к XII столетию. В приводившейся выше Уставной грамоте князя Ростислава строка с перечислением урока рыболовными сетями испорчена: «невод, тре…ица, бредник». Сомнительное слово с большой долей вероятности следует восстанавливать, как «курица». Последняя фигурирует в других источниках рядом с бреднем: «А до реки им до Зори дела нет, и з бредники и з курицами по реке по Воре не бродить, и рыбы не ловить».

К разряду отцеживающих сетей относились и плавные (поплавные) сети. Лов этот производился с двух лодок. Поднявшись вверх по реке, рыбаки разъезжались к берегам, растянув между лодками сеть. Затем они свободно пускали ее вниз по течению, лишь изредка направляя ее движение веслами. Проплыв некоторое расстояние, лодки сходились, сеть просматривалась, а потом вновь сплавлялась по реке. Археологически уловить наличие плавных сетей трудно. Грузила к ним не должны были быть слишком тяжелыми. И глиняные, и небольшие, круглые каменные грузы, часто находимые при раскопках, вполне отвечают этим требованиям.

Такой промысел рыбы именовался «ловить поездом». Его исчерпывающее описание сохранилось в Писцовой книге Обонежской пятины 1563 г.: «В том же Оштинском погосте угодья у них рыбново на устье на Сверском поезные ловли и приколки хвояные, а поставлено у тех крестьян по берегу на царя великого князя земли на Оштинской стороне 60 избушек, а в избушке живет в осень ловцов по 4 ч., итого 60 поездов, по 2 челна в поезд».

Наконец, подвижной снастью был сак: большой сетяной мешок, закрепленный на деревянном обруче, дуге или специальном каркасе. В источниках иногда встречаются подобные записи: «ловят, господине, и неводом и сетми и саки в речке сачат». Вещественным свидетельством лова саками, возможно, являются некоторые из деревянных обручей, найденные в Новгороде.

 

б) Объячеивающие сети

Добыча рыбы этими снастями, как уже говорилось выше, отмечалась определенным своеобразием. Объячеивающие – ставные сети – главным образом были самоловными снарядами. Их ставили неподвижно в реке или озере на какой-то срок, обычно на путях движения рыбы. Последняя, пытаясь преодолеть неожиданную преграду, запутывалась жаберными крышками в ячее. Рыбаки регулярно проверяли снасти, забирали добычу и по мере надобности сушили сети, чтобы предохранить их от преждевременного гниения. Широко практиковался и ботальный лов. В этом случае сетью окружали часть водоема и, ударяя в воду длинными шестами – боталами, загоняли в нее перепуганную рыбу.

Сюда же следует включить и сетяные ловушки: мережи, вентири и тайники, конструктивно схожие с рыболовными плетенками: вершами, мордами, но сделанные из полотнищ сетей (рис. 15).

Ставные сети не упоминаются в источниках домонгольского времени. Единственным указанием на их существование служит (да и то предположительно) статья 70 Русской Правды» «Аже боудеть росечена земля или знамение, им же ловлено, или сеть то верви искати в себе татя». В летописях, правда, термин «сеть» встречается, но в переносном смысле: козней врагов готовящих западню.

Археологические находки, напротив, недвусмысленно указывают на распространение подобного рода снастей и до XIII в. В Новгороде в слоях всех веков обнаружено более 25 петель из прута, привязывавшихся к боковой кромке сети. Эти петли набрасывались на специально вбитые в дно водоема колья, благодаря чему снасть легко снималась и вновь ставилась на место. Такие же петли найдены в Пскове, Ладоге и Белоозере.

К категории массовых находок в тех же пунктах относятся ботала, вернее их навершия. Но среди новгородских материалов известны и целые экземпляры (рис. 12). Некоторые сведения о конструкции ставных сетей можно извлечь при изучении грузил из камня, вставленного с помощью бересты или лыка в кольцо из лозы. Оригинальная форма грузила, как об этом свидетельствуют данные этнографии, являлась не данью традиции, а несла важную функциональную нагрузку. Дело в том, что обычный груз был не пригоден для крупноячеистой, а тем более многостенной сети. Проскакивая в большие ячеи, он бы постоянно путал снасть. Это грузило в кольце было великолепно приспособлено для снаряжения таких сетей. Огружать же им волоковые снасти нерационально, т. к. кольцо цеплялось бы за неровности дна и коряги. К современным многостенным сетям вместо древних сложных грузил привешивают простые стальные или железные кольца.

Наконец, археологическим свидетельством применения в древней Руси ставных сетей служат поплавки разной формы (круглой, овальной, треугольной) из нескольких слоев прошитой лыком бересты с пометками на них. Большинство из этих рисунков были знаками собственности, аналогичными бортным знаменам и тамгам (рис. 12). Рыболовы или владельцы снастей метили в первую очередь ставные сети. Ведь их ставили в воде на ночь, а иногда и на 2–3 дня. Знаки ставились не только на поплавках, но и на грузилах, иначе опознать украденную или случайно взятую сеть было невозможно. Вспоминается цитировавшаяся выше статья 70 Русской Правды, где сеть упоминается в контексте со знамением.

Несмотря на разнообразие археологических материалов, основываясь только на них, составить полное представление об употреблявшихся древнерусскими рыбаками ставных сетях невозможно. На помощь приходят достаточно обильные сведения письменных источников XV–XVI вв.

Чаще всего в документах называются просто сети. Но есть и более точные определения. Для лова лососей применялись специальные крупноячеистые сети – гарвы, выставлявшиеся рядами на кольях поперек реки. Сигов ловили сиговыми сетями, плотву и прочую мелкую рыбу – плотичьими: «а сетми гарвами в осенинах ловят красную рыбу лососи и таймени и пальи, а сиговыми сетями ловят сиги, а частыми сетми ловят плотицы, а неводы у них по 90 сажень, а сети гарвы по 40 сажень, а плотичьи сети частые по 15 сажень, а иные по 20» или «ловят сетками частыми сиги и всякую мелкую рыбу». В той же Писцовой книге Обонежской пятины (1563 г.) отмечены: «сети переметные», «на коле сетная ловля», «кол сетный». Словом, налицо узкая специализация ставных сетей. Каждая из них предназначена для лова одного-трех видов рыб. Между собой они отличаются длиною и размерами ячеи. Несколько снижает ценность этих данных время составления Писцовой книги – вторая половина XVI в. Но, во-первых, ее авторы, перечисляя угодья и рыболовные снасти, не раз ссылаются на старое письмо конца XV в. Во-вторых, сети-гарвы, например, фигурируют и в документах середины XV в. (ГВИП, №№ 317, 322). Следовательно, как тип ловецкой снасти, они появились достаточно рано.

В разряд неподвижных сетей входили мережи и сежи, широко известные у русских рыболовов. Сетями они называются условно – по основному материалу для изготовления. Конструктивно это ловушки, попав куда, рыба не может уже выбраться обратно.

Мережа напоминает по форме конус: на несколько обручей постепенно уменьшающегося диаметра натягивался мешок из мелкоячеистой сетки. В обручи каркаса ввязывались от 1-го до 3-х узких горла, хвост мережи перетягивался бечевкой. У входа в мережу на кольях ставились сетяные крылья: наткнувшись на них, рыба в поисках прохода оказывалась в ловушке. Существовало несколько способов лова мережами. Их выставляли попарно – друг против друга, – или длинной вереницей (порядком) свыше 10 штук, или помещали в отверстия в рыболовных заборах.

Выше приходилось подчеркивать, что в памятниках церковно-житийного круга слово «мережа» употребляется в смысле «сеть вообще». Но в юридических документах XV в. ее значение как особой снасти не вызывает сомнений: «А опришним осмь ловцем тово озера ни реки Лосты, ни тех речек малых ловити не велел мережами или иною никоторою ловлею». О более древнем применении мереж говорят несколько находок обручей и даже их целых наборов в слоях XIII–XIV вв. в Новгороде.

Сежи представляли собой большой сетяной рукав-мешок, укрепленный на квадратной раме. Ловили ими со специальных помостов или же вставляли в проходы-ворота в езах и заколах. В археологических материалах обнаружить детали сеж почти невозможно, но в письменных источниках XIV–XVI вв. они названы неоднократно: «А иным есмь людем не велел рыбы ловити никому на той реце на Великой Шерне, ни зиме, ни лете, ни сежь есмь им бити никому не велел на тои реце».

В заключение обзора древнерусских сетяных снастей необходимо остановиться на вопросе об их происхождении и территориальном распространении. Как свидетельствуют письменные источники, в распоряжении русских рыболовов к XVI в. находилось большое и разнообразное число промысловых сетей; по крайне мене два (озерный и речной) вида неводов; простейшие волоковые сети типа бредней и куриц; кереводы, ставные и ботальные сети всех размеров для добычи определенных рыб, а также сети-ловушки (мережи, сежи).

Уже сам по себе этот факт доказывает высокий уровень развития на Руси рыболовства, причем промыслового характера, т. к. большинство из указанных снарядов были рассчитаны на массовый лов рыбы. Некоторые из перечисленных снастей имели локальное распространение. Так, кереводы (керегоды) бытовали у рыбаков на северо-западных озерах. Лососевые сети – гарвы (жарвы) – применялись в Обонежье вместе с сиговыми сетями. Повсеместно были в хождении неводы, бредни и курицы. Согласно показаниям сравнительной лингвистики, данным археологии и сведениям письменных источников, эти снасти играли важную роль в восточно-славянском и русском рыболовстве уже с древнейшей поры.

Ботальные и ставные сети, насколько можно судить по материалам раскопок в Новгороде, спорадически использовались в X–XI вв., но их широкое внедрение в повседневную рыбацкую практику приходится на вторую половину XII – начало XIV в.

На этот рубеж приходятся, по-видимому, серьезные изменения во всей системе древнерусского рыболовства. В XIII в. усовершенствуется техника изготовления сетей, появляются мережи, в несколько раз увеличивается ассортимент рыболовных крючков. Надо полагать, под воздействием глубоких экономических процессов характер рыбного производства получил иное качественное направление, о чём ниже речь будет идти подробнее.

Прогрессивное развитие рыболовных орудий, прежде всего сетей, шло в двух аспектах. С одной стороны, постоянно увеличивались их размеры, а следовательно, повышалась добычливость. С другой стороны, снасти специализировались, приспосабливались наилучшим образом для лова наиболее ценных пород рыб, что также указывает на рост интенсивности промысла.

 

Ловушки, преграды, запорные системы

Одним из древнейших и широко распространенных на Руси и в соседних землях способов рыболовства была добыча рыбы плетеными ловушками, а также с помощью простых и более сложных преград – заборов: котцев, колов, приколков и езов. Возникновение этих приемов лова восходит, по крайней мере, к эпохе мезолита, если не к верхнепалеолитическому времени.

Остатки подобных снарядов изредка находят археологи и на территории Восточной Европы, главным образом на торфяниковых стоянках или в речных и озерных отложениях.

К сожалению, археологических материалов для реконструкции перечисленных рыболовных орудий древнерусского периода нет. Хотя их массовое использование, судя по сведениям письменных источников и этнографическим данным, не вызывает сомнений.

Самыми простыми по устройству ловушками были мерды или морды (рис. 15), которые плелись из лозы наподобие корзин. Они снабжались воронкообразным входом, узким отверстием, обращенным внутрь. Оказавшись в ловушке, рыба уже не могла найти выхода. В морды часто клали пахучую приманку.

Идентичными с первыми по конструкции, но более развитых форм и крупнее размерами были верши (рис. 15). Для их изготовления применяли и сосновые планки. Кстати, верши упомянуты в новгородской берестяной грамоте № 248 рубежа XIV–XV вв. в связи с жалобой карел на притеснения с «немецкой» стороны.

В предыдущем разделе отмечалось, что верши послужили прототипом для больших сетяных ловушек-мереж, сохранивших форму и каркас своих предшественниц, но сменивших прутья или дранку на сеть. Сходным было и их промысловое назначение. Во-первых, вершами ловили самостоятельно, расставляя их поштучно в местах скопления рыбы. Во-вторых, они применялись в комбинации с различного рода преградами.

К простейшим сооружениям, устроенным по принципу лабиринта, относились котцы или вотцы. Их можно назвать садками-самоловами. Делали котцы из планок, прутьев, а чаще из камыша, тростника или соломы. Заходя в них, рыба сразу не находила обратно выхода и застаивалась на месте. Рыбаки периодически извлекали ее из котцев сачками. Лов этот, как свидетельствуют письменные источники, наибольшее расространение получил в северо-западных землях, прежде всего в Псковской. Здесь даже существовала в XV–XVI вв. профессия – кочетники, правовое положение которых определено Судной грамотой.

Весьма продуктивным был промысел рыбы с помощью перегораживавших ручьи и реки деревянных заборов, сообщения о которых имеются и в летописях, и в писцовых книгах, и в актовых документах. Источники различают колы, приколки, езы и заборы; кроме того, в них говорится о забивании истоков, прудов, а также о глушицах и перекопанях, т. е. земляных запрудах. Все эти сооружения носили долговременный характер, требовали постоянного ухода, многих рабочих рук и большого количества разнообразного строительного материала. Действовали они по одному принципу: перекрывали свободный проход рыбе, задерживали ее в определенных местах. Поэтому рыболовные преграды сооружались чаще всего рядом с естественными препятствиями: перекатами, порогами, мелями, создававшими дополнительные трудности для движения рыбьих стай.

Главный лов ими производился в периоды икрометания, когда рыбы большими массами устремлялись на залитые водой луга, в старицы, озера; поднимались вверх по рекам, входили в мелкие притоки. До того как спадет полая вода и отметавшие икру рыбы вновь «скатятся» в основное русло реки или акваторию озера, стремились отрезать ей пути отступления: забить истоки, верховья (вершища), притоки. Перегораживали также устья рек и речек при их впадении в моря и озёра. Словом, промысел этот всегда базировался на естественном явлении: ежегодном передвижении огромных масс рыбы на нерестилища (места икрометания). Ведь, подчиняясь великому закону природы, пускались в путь не только проходные виды рыб (например, большинство осетровых и лососевых), но и полупроходные и туводные (никогда не покидающие своего водоема). Одни проплывали тысячи километров – скажем, от устья Волги до ее верхнего течения; другие – не более десятка, например из Ильменя в Волхов или Мсту или из Плещеева озера в Вексу; третьи, наконец, устремлялись лишь на прогретые солнцем заливные луга, где в траве и кустарниках оставляли миллионы икринок. Но даже такое, почти неприметное, движение создавало благоприятные условия для массового лова рыб.

Люди издревле подметили эту закономерность и старались не упустить благоприятного случая пополнить свои запасы свежей и заготовленной впрок рыбой. Наверное, и сама идея воздвигнуть на пути рыбы преграду возникла из наблюдения за постоянным скоплением рыбьих стай около естественных препятствий, благодаря чему и лов там был успешнее и проще. Сначала ловили застаивавшуюся у заборов и плетней рыбу корзинками и сачками. Потом, по-видимому, стали оставлять в частоколах проходы-ворота, в которых устанавливали ловушки.

Все древнерусские запорные рыболовные системы были комбинированными: деревянные или земляные преграды сочетались с плетеными и сетяными ловушками или были приспособлены для лова рыбы сетями. Простейшими среди них были «приколки хвояные», т. е. небольшие плетни из веток ели или сосны. Рыба в поисках корма задерживалась около них и становилась добычей рыбаков.

Более сложными сооружениями являлись колы или заколы, возводившиеся на реках Северо-Западной Руси. Основу их составлял вбитый в дно реки частокол. Промежутки между колами закрывались пряслами из сосновой дранки. Ловили в заколах разную рыбу, но главным образом лососей. «На Суме реке в порогу поставлен кол рыбный, а ловят в нем в межень и осень всю и до морозов рыбу морскую лососи и тинды и семгу». У кола через реку Выг добывали лососей, тинду, сигов, гарюсов, «а в осень рыбу большую семгу». Выше упоминались «колы сетные» или «на колы сетная ловля». В этих сооружениях сети заменяли загородки из дерева.

Наконец, известны колы, приспособленные специально для весеннего лова.

Думается, что колам северо-западных рек на северо-востоке и в центральных районах Руси соответствовали заборы и частоколы, перегораживавшие истоки и вершища. Источники вполне определенно говорят об этом. Например, из жалованной грамоты 50-х гг. XV в. великого князя Василия Васильевича Чудову монастырю: «И яз князь велики, пожаловал старца Аврамья, велел есмь исток забити к моему берегу» становится ясно, что князь разрешил перегородить протоку рыболовным частоколом от монастырской земли до своего берега.

Самыми совершенными, в полном смысле инженерными сооружениями для лова рыбы были езы, неоднократно отмеченные в документах XV–XVI вв. Материалы конца XVI в. (данные Белозерской езовой книги 1585 г.) дают конкретное представление не только о конструкции еза, но и о количестве лесоматериалов, необходимых для его постройки, и о масштабе работ. На дно реки (Шексны) опускались козлы – толстые бревна с двумя распорками. К ним примыкали клетки: деревянные срубы, забитые камнями. Между клетками устраивались засовы. Сверху делались переходы-переклады. В езу оставлялись ворота – проход для судов и лодок. В местах, где устанавливались снасти, клали настилы-сежи. Кроме того, много бревен шло на грузы, дополнительно укреплявшие ез. Требовалось также снарядить паром. В целом для постройки одного большого еза заготавливалось около 200 стволов деревьев длиною от 2-х до 12 сажен, 1500 жердей, тес. Сооружали его 16 человек во главе со специалистом-мастером в течение 4 и более недель. Лес рубили заранее окрестные крестьяне.

Осталось сказать несколько слов о других, менее распространенных рыболовных сооружениях. Иногда перекапывали русло речки (делали запруду или отводили его в сторону), чтобы создать непроточную заводь-глушицу. Заходившую в нее рыбу вылавливали сетями.

В новгородских источниках удалось обнаружить сведения еще об одном оригинальном способе лова. Расшифровать их помогли данные по ильменскому рыболовству, изложенные в IX томе Исследований о состоянии рыболовства в России. Речь идет о несколько загадочной записи в Писцовой книге Шелонской пятины: «Да в тех же волостях у крестьян 14 веж рыбных, а неводов у них 33 и с теми, что ловят из дворов, и в тех вежах хрестьяном ловити рыба по старине». Из каких дворов ловят неводом? Оказывается, двором в середине XIX в. на Ильмене называлось специальное рыболовное устройство. Во время половодья, до спада воды заколом перегораживался сток пойменного озерца или речушки. Около искусственной преграды скапливалась отметавшая икру рыба. Тогда на некотором расстоянии от первого забивали второй забор. Пространство между ними очищали от хлама, выравнивали и углубляли. Затем в первом заколе поднимали заслоны, и рыба устремлялась в подготовленный для нее загон-садок (двор). Здесь она могла находиться до осени, и по мере надобности ее добывали неводом.

Даже беглое знакомство с многообразием форм и методов ловли рыбы при помощи запорных систем в Древней Руси XIV–XVI вв. оставляет впечатление широкого, если не повсеместного распространения этого вида промысла. Можно с уверенностью утверждать, что по своему значению он уступал лишь лову неводами, имевшему, безусловно, всеобщий характер. Письменные источники, причем далеко не исчерпывающие, сотнями свидетельств подкрепляют этот вывод. Наибольшее развитие такое рыболовство получило в северных землях русского государства, чему благоприятствовали природные условия: разветвленная озерно-речная сеть и изобилие леса.

Наметились и территориальные различия. В новгородских областях преобладали сооружения типа колов (заколов). На северо-востоке, особенно в Белозерском крае, первенствующее положение занимали езы. Расхождение здесь не в терминах, а в конструкции тех и других. Например, в писцовых книгах Обонежской пятины указаны как колы, так и езы. Первые были проще по устройству, меньшего масштаба. Езы же для своего времени являлись сооружениями внушительными и сложными. Постройка их обходилась недешево, к тому же требовала определенных навыков и мастерства.

Обращает на себя внимание еще одно обстоятельство. Преграды и запоры нуждались в ежегодном обновлении и ремонте. Весенний ледоход если не полностью уничтожал их, то наносил серьезные повреждения. Восстановительные работы отнимали много времени и рабочих рук. Факт сам по себе немаловажный, подрывающий теорию «подсобной» роли рыболовства в хозяйственной деятельности древнерусского населения.

Остался невыясненным вопрос об удельном весе запорных систем в рыбном промысле X–XIII вв. Отсутствие прямых указаний источников затрудняет его решение. Однако есть все основания полагать, что и в это время они широко применялись. Во-первых, глубокая древность перечисленных способов лова документально зафиксирована археологическими находками и этнографическими наблюдениями. Во-вторых, на некоторых из древнерусских памятников найдены кости рыб и скопления рыбьей чешуи, но не обнаружено никаких рыболовных орудий. Объясняется это, по-видимому, применением плетеных ловушек и иных деревянных снарядов.

Произошли ли со временем какие-нибудь изменения в конструкции названных сооружений? Так же как и другие орудия, они улучшались с целью повышения их продуктивности. Наибольший эффект давало, разумеется, комбинированное использование заколов и езов с сетяными снастями. Хотя твердых критериев в распоряжении исследователей нет, всё-таки можно подметить постепенное расширение зоны применения более совершенных, чем прочие рыболовные заборы, езов. Если в Новгородских писцовых книгах рубежа XVI в. езы не упомянуты вовсе, то уже во второй половине этого столетия они появляются в Обонежской пятине.

 

Вспомогательное рыболовное снаряжение и оборудование промыслов

Помимо различных орудий лова древнерусские рыбаки пользовались разнообразным вспомогательным снаряжением. Для многих видов промысла были необходимы лодки. Детали судов, вёсла, уключины, скамейки и т. д. обнаружены в Новгороде уже в слоях Х в. Лодка в хозяйстве рыбака – вещь столь же существенная, как и сами снасти. Поэтому широкое развитие рыболовства косвенным образом указывает и на массовое строительство челнов и лодок. Выше приводились примеры, когда рыбу ловили одновременно не только легкие челны, но и суда большой грузоподъемности. Ведь сама сеть весила больше 300 кг, а добыча достигала иногда нескольких центнеров.

Специальное снаряжение требовалось и для зимнего промысла (рис. 17). На древнерусских памятниках с конца Х в. встречаются массивные, втульчатые, долотовидные наконечники из железа – пешни (единичные экземпляры их найдены и на поселениях роменско-боршевского типа). По форме своей они ничем не отличаются от современных. Принцип их действия – тот же. Пешней, насаженной на деревянную рукоять, пробивали проруби во льду, куда опускали сети и другие снасти. Наконечники пешней найдены на всей территории Древней Руси, что свидетельствует о повсеместном распространении зимнего рыболовства. Форма большинства наконечников (желобчатое долото) очень устойчива и почти не изменяется во времени. Они становятся лишь более массивными, тяжелыми, т. е. пригодными для пробивания толстого льда. Лишь в Пскове найдена пешня несколько иного типа: широкая втулка переходит в четырехгранный наконечник со срезанной под углом в 45º рабочей частью. В новгородской коллекции есть также топор – ледоруб с узкой и необычайно длинной лопастью.

Существует еще одна категория находок, непосредственно связанная с зимним промыслом рыбы. Во многих пунктах обнаружены овальные прорезные пластины с 3–4 шипами и двумя петлями для повязок. В археологической литературе за ними прочно утвердилось название древолазных шипов из арсенала древнерусских бортников. Однако точно такие же по форме приспособления и сейчас используются рыбаками во время подледного лова рыбы. Неудачен также термин «ледоходный шип». Ходить по льду можно и без специальной обуви, а вот работать на льду, вытягивать из проруби многопудовую сеть, когда ноги скользят и не находят точки опоры, нельзя. Таким образом, «шипы» указанного типа принадлежат рыбацкому снаряжению зимних ловцов рыбы. Они очень удобны, легко снимаются и надеваются на любую обувь.

Помимо пешней и «шипов» во время подледной ловли употреблялись и другие вспомогательные орудия: жерди-рели, с помощью которых сеть протаскивалась из проруби в прорубь; костыль – сошило для пропихивания жердей; черпак для удаления наледи из полыньи и др… До сих пор они в раскопках не найдены, но сомневаться в их существовании в то время, по-видимому, нет основания.

Рыбные промыслы оборудовались также специальными сооружениями для просушки сетей, избушками, где рыбаки жили в течение длительного времени, пристанями, садками для пойманной рыбы.

Как археологический материал, так и многочисленные сведения письменных источников рисуют достаточно красочную картину развития рыболовства в Древней Руси в Х – начале XVI в. Богатый набор снастей и снарядов из года в год и из века в век пополнялся новыми, более совершенными орудиями. Ведущее место в промысле заняли наиболее прогрессивные способы лова с помощью больших сетей (неводов) и деревянных заборов – езов.