— Усиленный эхом грохот винтовочных выстрелов они услышали издалека. У входа в темный коридор стоял буревестник Чайковский и даже подпрыгивал от нетерпения. В руке у него был пистолет.

— Сюда, впередсмотрящие, бегом!

В этой команде заключалось поистине боевое нетерпение, и ноги сами понесли ребят на зов. Один сопровождавший их часовой остался вместе с тем, кто стоял на посту на углу, другой побежал в дальний конец штрека.

— Где вы там ходите так долго? — заорал Чайковский.

— Мы выполняли приказ капитана.

— Ваши боевые товарищи гибнут, а вы… И тут стало по-настоящему страшно. Жили себе и жили, даже на опасных мотоциклах не катались, даже в хулиганских группировках не состояли и вдруг погибнуть посреди мирной России под Тульской губерней на чужой дурной войне.

— Вперед, впередсмотрящие, — сквозь зубы прошипел Чайковский, подсвечивая им дорогу фонариком.

— Но у нас даже нет патронов, — оглянулся Саша.

— Сейчас выдам.

Выстрелы уже гремели так, словно стреляли внутри огромного барабана. Запах пороховой гари перебил обычный запах подземной сырости.

Миша первым завернул за угол в тот самый штрек, где они вели допрос Энисаара. В темном воздухе что-то конкретно вжикнуло над самой головой и даже дернуло шапку-ушанку. Пуля! Тело быстро сообразило, что делать, и мигом плюхнулось на пол. Рядом упал Савельев.

Тут же, оказывается, находился ящик с патронами. Чайковский погасил фонарь, подвинул ящик к себе. Отсчитал и на ощупь вложил парням в ладони жирные, в смазке цилиндрики. Они тотчас зарядили свои винтовки.

В разрежаемой только вспышками выстрелов тьме впереди по коридору шел бой.

— Ползите вперед, — приказал Чайковский. — Там держат оборонительный рубеж герои нашего экипажа.

— А куда стрелять? — спросил Шмидт.

— Доползете, стреляйте туда, — он указал невидимой рукой, — вперед.

«Ни фига себе, — подумали оба влипших. — Что же это за война в кромешной тьме и в узком коридоре? Этакий миксер с пулями. А потом кто-нибудь придет, включит свет и посмотрит, как здорово получилось, посчитает, чьих трупов больше, и объявит ту сторону проигравшей».

Миша медлил и вдруг почувствовал, как кто-то дернул его за рукав, а потом привалился к нему телом. К его виску приставили нечто холодное и неприятное. Над ухом гнилозубо задышал Чайковский с пистолетом:

— Или ты ползешь, дудковский выкормыш, или я стреляю.

И Миша пополз, а вслед за ним и Савельев. Сколько же, сколько, недели три, что ли, а может, и месяц назад я сидел дома, попивал винцо. И вот ползу убивать неизвестно кого, врага, которого ни разу не видел, и даже понятия не имею, кто он такой. Хотя нет, имею. Ожившие чучела для штыковых упражнений будут мстить страшно. Скорее всего, такой враг сам меня убьет. Моя душа, наконец, увидит небо. Будет только небо — голубое и чистое, ничего, кроме неба. Хорошо.

Он нащупал кирзовый сапог. Тот отдернулся и спросил:

— Кзотова будь готов?

— Всегда готов, — ответил Миша. — Стрелять-то уже можно, своих не зацепим?

— Не знаю. Я стреляю.

Шмидт дослал патрон, приподнял винтовку градусов на сорок пять, упер прикладом в камень и оглушительно выстрелил.

Пальба велась беспорядочно. От выстрелов своих в ушах стоял беспрерывный звон, как в лесу, полном гигантских комаров. Выстрелы противника доносились так, словно вдали этот сухой комариный лес уже подпалили.

Сапог справа отполз куда-то в сторону. Миша испугался одиночества. Одному ему точно скоро быть убиту.

— Сашка! — негромко позвал он.

Никто не отозвался. Он пошарил рукой слева от себя. Ткнулся, кажется, кому-то в лицо. Но человек не отреагировал. На пальцах осталось что-то липкое, чуть теплое. Через минуту и ему самому приступать к терпеливому процессу гниения. Труп, боже, труп! Все это взаправду.

— Героический экипаж! — раздался голос капитана Волкова. — Зарядить! Приготовиться! По моей команде все встаем и даем разом мощный залп из всех стволов.

Раздался общий треск перезаряжения. Миша решил, что пока он лежит и пули свистят над головой, то еще некоторое время поживет.

Когда последовали команды «встать» и «пли», он остался лежать. Звук был совершенно оглушительный. С той стороны тоже последовал залп. На Мишу с тонким криком тяжело и бессильно рухнуло человеческое тело. Он брезгливо выполз из-под него и принялся молиться, принялся просить:

— Господи, господи, господи…

Стоны слышались со всех сторон. Волков велел снова приготовиться. По его команде раздалось только два выстрела.

— Бойцы! — воскликнул капитан. — Что случилось? Вы убиты?

В другом невидимом конце штрека отчетливо послышалось:

— Героический отряд! В атаку вперед! В штыки зотовских агрессоров! За родину, за Дудко! Ура!

Зотовским агрессорам уже не надо было ничего командовать. Миша всегда удивлялся, видя в фильмах о природе, как огромные стаи океанских рыб дружно и быстро все вместе меняют направление движения. Инстинкт. Сейчас у всего, что осталось от экипажа, инстинкт сработал так же, и ничего удивительного в этом не было. Все поднялись и побежали назад, спотыкаясь в темноте, натыкаясь друг на друга и на трупы, попадая штыками в товарищей.

За поворотом уже виднелся освещенный штрек и бежать стало легче. Впереди тряслись военные силуэты, сзади слышался топот, а совсем далеко металось по узким кишкам земли, усиливалось и приближалось страшное дудковское «ура».

Когда все вырвались на свет, оказалось, что забег возглавляет капитан Волков. Он был без фуражки, по виску его текла кровь, а глаза выражали безумие. Он на секунду растерялся, выбирая направление — направо или налево и рванул налево, в сторону казармы.

Дудковцы же добрались до поворота, и контуры последних удирающих стали им очень хорошо видны. Раздались выстрелы. Пуля ударила в спину солдатику, бежавшему рядом с Мишей, и тот беззвучно распластался на полу носом вперед. Шмидт прибавил ходу. Савельев был жив и опережал его.

— Ни шагу назад, бесстрашные бойцы! Впереди стояли двое часовых, направив в отступающих стволы ППШ. Один из них выпустил короткую очередь. Перед ногами Волкова пробежали фонтанчики пыли. Он нелепо затормозил, отклячив задницу и растопырив руки, растерянно бормоча:

— Ни шагу… ни шагу…

На него кто-то наткнулся, оба упали. Об них стали спотыкаться. А сзади в штрек уже высыпали дудковцы. Миша оглянулся. Враги были не монстрами, а такими же малоупитанными людьми в синей с белым форме, с такими же винтовками.

Несколько дудковцев опустились на одно колено, вскинули оружие.

— Ни шагу назад! — заорали зотовские автоматчики. — В атаку на врага!

Раздались две очереди. Один солдат упал, схватившись за ногу, но тут же попытался подняться, другой выгнул простреленную грудь колесом и рухнул в последних корчах.

Тиски! Заградотряд!

— В своих, суки?! — услышал Миша собственный крик, поднял винтовку и сделал, не целясь, второй выстрел в сегодняшнем бою.

На переносице автоматчика вспыхнул огромный красный прыщ, он изогнулся, выпустив последнюю очередь в потолок и скрючился неподвижно у ног товарища. Второй автоматчик в недоумении посмотрел на упавшего и тут же был пригвожден остервеневшим впередсмотрящим Чугунко посредством штыка к стене.

Они бежали по мрачным коридорам до самой казармы, хотя их больше не преследовали. Дудковцев где-то остановили, или те остановились сами.

Савельев и Шмидт забрались на свои места на нарах. Миша зарылся в одеяльное тряпье с головой, тяжело, хрипло дыша и судорожно сжимая винтовку. Вот так по-детски, с головой под одеялом, — и все страхи уходят. Разумом он бы понял, что это глупо и странно, но разума не было, остался где-то там…

Непонятно, как он даже заснул, и его разбудила только команда строиться. С лицами в пороховой копоти, грязный и помятый, выстроился уцелевший экипаж.

Буревестник Чайковский вместе с незнакомым офицером принялись считать непострадавших. Оказалось семнадцать человек. Выходит, в первом бою за безымянную высоту, за безымянный, совершенно пустой коридор, экипаж уменьшился наполовину.

Затем отобрали оружие. У Михаила пальцы словно приплавились к винтовке, и Чайковскому пришлось приложить усилия, чтобы вырвать ее у Шмидта из рук.

Индивидуальное стрелковое оружие образца 1891 года при всей своей древности было удобным, приятно, черт побери, облегающим контуры плеча, руки, щеки, как подушка с матрасом. После школьных занятий начальной военной подготовкой Мише иногда снилось, что он держит сам ложащийся в ладонь пистолет, идет навстречу какой-то опасности и хорошо себя чувствует. Или целится из винтовки. Но главное не цель, а само прицеливание, облагороженное приличным поводом объятие с оружием. Как бывает приятнее ожидание оргазма, а не сами секунды завершения.

Толкователь снов Фрейд считал оружие символом полового члена и почему бы не принять подобное мнение за истину? В этих жестких объятиях, в этих сурово пахнущих машинным маслом ручных манипуляциях не было ничего гомосексуального, скорее было нечто сродни онанизму. Средство эротической агрессии, направленное не на продолжение рода, а наоборот. Интересно, встречался ли крайний тип сексуальных преступлений — изнасилование женщины заряженным ружейным стволом?

Женщинам, должно быть, оружие не снится. Сегодня проклятый каинов грех свершался не во сне, а наяву. Сегодня в поединке со смертью он случайно победил. Сегодня он лишил жизни человека, собиравшегося сделать то же самое с ним. Девятиграммовая свинцовая дура легко все решила. Миша Шмидт стал убийцей. Теперь он, наверное, никогда не сможет сыграть на сцене роль, никогда не напишет никакой хорошей строчки. Убийцы должны убивать дальше или каяться. Или все-таки плюнуть и жить дальше?

Он не хотел, не мог отдать Чайковскому трехлинейное средство эротической мужской агрессии. И когда все-таки отдал, упал в обморок.

Его быстро привели в чувство. Он снова стоял в строю и чувствовал, как это, оказывается, удобно — стоять в строю.

Капитан со звездочкой Героя Советского Союза на уди и майорскими звездочками на погонах обвел Шеренгу удавьим взглядом особиста и произнес:

— К борьбе за дело Зотова будь готов? — произнес почти по слогам, точно припечатывал каждое слово кнопкой, но на последнем кнопка погнулась и получилась неуверенная интонация.

— Всегда готов, — нестройно прогудела шеренга.

— Мое имя капитан Галактионов. Я буду командиром вашего экипажа до окончания расследования дела капитана Волкова, допустившего преступную трусость в бою, измену зотовской партии и родине, выразившуюся в позорной сдаче дудковским оккупантам стратегически важного участка фронта, а также недопустимых огромных потерях в живой силе и технике. Мне стало известно, что в ваши ряды проникло немало матерых дудковских шпионов, прошедших специальную подготовку по диверсиям и провокациям. Условия военного времени не позволяют нам заниматься скрупулезным выявлением предателей и вражеских агентов в вашем экипаже, поэтому все раненые, находящиеся сейчас в госпитале, будут расстреляны после выздоровления, а вы будете расстреляны немедленно. Равняйсь! Смир-р-рна! Напра-во! В столовый грот на ужин шагом марш!

Что такое? В одуревшей от этой жизни голове мысли метались, как пули в темном штреке. Ужин вдруг дают. Хотя, впрочем, обед провоевали. Но как совместить ужин с расстрелом? Здесь принято казнить на сытый желудок? Или во время еды? Фу, как грязно. А может быть, пища будет отравленной? Или расстрел показательным? Или это станет шоу, вроде кордебалета, для прочих ужинающих героев?

Плененным мозгам уже не хватало сил выскочить из этого круга идиотизма. Они лениво размышляли: что будет сначала — расстрел или ужин, а ноги покорно переступали — топ, топ.

На ужин была перловка с тушенкой и галетами. Запивалось все это теплой желтоватой водой.

Перед отбоем объявили новое построение. Капитан Галактионов убийственно зыркнул по двум шеренгам смертников и торжественно отчеканил:

— Мое имя капитан Галактионов. Я буду командиром вашего экипажа до выздоровления раненного в неравном бою капитана Волкова, представленного к награде. Вашему экипажу предоставлен отдых. Завтра заступаете на дежурство в родильное подразделение военно-полевого госпиталя для оказания медицинской помощи. Хотя… всё.

На сегодня лучше всего было отказаться от попыток что-либо сообразить.

Сон был исполнен духоты, отчаяния и страха. У людей в темной пещере светились тела в самых уязвимых местах — грудь, живот, голова. Фосфоресцирующие колобашки метались во все стороны. Миша нещадно и с удовольствием колол в них штыком. Некоторые гасли, но взамен появлялись все новые и новые. Они теснили его, разряжались в него штыковыми разрядами. И деваться было некуда, только прыгнуть в воду. Там почему-то стало легче дышать.

Потом он с Катей оказался на берегу моря. Над ними было настоящее вечернее небо. Гаснущее красное солнце садилось в тучу. Море свободно шевелило мокрыми ласковыми волнами. Катя была голая. Она кокетливо вздрагивала, когда вода достигала ее сосков. Миша звал ее плыть, но она боялась.

Наутро они опять узрели капитана Галактионова. Миша шепнул Савельеву:

— Сейчас скажет: «Мое имя капитан Галактионов. Я буду командиром вашего экипажа. Капитан Волков, как самый жирный, отправлен на мясопереработку. Вас будут кормить десять раз в день, а потом тоже отправят…»

— Равняйсь! Смирно! На политинформацию уверенной поступью созидателей не в ногу шагом марш!

Здесь никогда не ходили в ногу. Все-таки каменные своды — мало ли чего. Миша шел и радовался, что еще не отупел окончательно.

Их провели мимо выставочного грота, мимо стены дацзыбао. Еврей-писарь был на боевом посту. На этот раз надпись была то ли не на русском, то ли являлась отрывком художественной прозы: «- Послушай, Врукк, Махура и Ландвойгт засыпались! Кайзер зажал ему…»

Актовый грот оказался довольно обширным. Его освещали целых четыре лампочки. Еще две были, видимо, перегоревшими. Из камней примерно одинаковой величины было составлено несколько зрительских рядов. Кое-где на них положили доски. В зале находилось довольно много впередсмотрящих военных. Стоял мерный гул неуставных разговоров. Экипаж уселся.

— Сейчас, блин, небось доложат об огромных потерях дудковцев в живой силе и технике, — шепнул Саша, — и о каком-нибудь подвиге капитана Волкова.

— Наверняка, — согласился Миша.

— Слушай, идея. Здесь, похоже, принято доверять любой чуши. Давай придумаем какую-нибудь стратегическую чушь и попросимся в разведку. Фонари получим, а там…

— Не уверен. Тс-с-с.

Установилась гробовая тишина. На сценическое возвышение вышел главный политрук адмирал Кукарека.

— Товарищи героические защитники, впередсмотрящие и буревестники, рулевые и капитаны, с повышенным вниманием руководствующиеся решениями… — Он закашлялся. Откашлявшись, прочистил горло и сплюнул. Достал из кармана бумажку и стал читать: Сообщение Главного командования Народной армии. Главное командование Народной армии Корейской Народной Демократической Республики сообщило сегодня, что соединения Корейской Народной армии и части китайских народных добровольцев на отдельных участках Западного и Центрального фронтов продолжали вести оборонительные бои, отбивая атаки противника и нанося ему серьезные потери в живой силе и технике. Сегодня зенитные части Народной армии и стрелки — охотники за вражескими самолетами сбили восемьдесят два и повредили сто двадцать четыре самолета противника.

— Блядь, а мы-то вчера… — прошептал Савельев, и на него оглянулись.

Адмирал развернул другую бумажку:

— Успехи металлургов. Зотовск. Вдохновенно трудятся металлурги Зотовского комбината имени Зотова. Сотни тонн чугуна сверх плана выдали доменщики только за время праздничной вахты. Коэффициент использования объема доменных доведен до ноль семьдесят шесть вместо ноль восемьдесят по норме. Мастера домны тэтэ Зекцер, Герасимов и Мартынов с начала месяца выплавили несколько сот тонн чугуна сверх плана. Сотни тонн сверхплановой стали дали за эти дни сталевары. Коллектив второго мартеновского цеха снял с каждого квадратного метра пода печи на девятьсот двадцать кэгэ металла больше, чем предусмотрено нормой. Сталевары тэтэ Журавский, Лучшев и Нехорошев почти вдвое перевыполняют задания. Коллектив зотовских металлургов, воодушевленный историческими решениями двадцатого съезда зотовской партии, самоотверженно борется за досрочное выполнение годового плана.

Кукарека сделал паузу. Слышалось только сдержанное дыхание живых организмов, покашливание, биение, сопение. Очень хотелось закричать: «Да что же вы слушаете, что же вы делаете, люди?! Кто запер вас здесь, в подземной ловушке, и законсервировал?» Кукарека подержал всех еще немного в тишине и сказал без бумажки:

— Коллектив зотовского ударного фронта боевой обороны горячо одобряет и поддерживает исторические решения товарища Зотова и передает братский привет трудовому успеху зотовских металлургов. Мы должны шире распространять их передовой опыт. С завтрашнего дня мы встаем на боевую вахту и обязуемся убить дудковцев на сорок восемь процентов больше, чем предусмотрено нормой.

Кукарека яростно захлопал в ладоши. Разразились общие аплодисменты. Сидевший перед Шмидтом и Савельевым Чугунко, ничтоже сумнящеся зарезавший вчера своего автоматчика, заорал в ухо товарищу справа:

— Молодцы зотовские металлурги!

Савельев набрался храбрости и поднял руку со своей инициативой. Поднялась также еще чья-то рука. Адмирал не обратил на них внимания. Он достал третью бумажку. По рядам прокатился сдержанный гул удовлетворения. Видимо, политинформационный отдых необычно затягивался.

— Зачем Даллес явился в Париж? — спросил Кукарека и задумался. — Нет. Сообщение главного командования… А! Сегодня из Будапешта сюда прибыла на гастроли группа артистов Венгерской Народной Республики. Среди приехавших мастеров венгерского искусства — дирижер Янош Ференчик, пианистка — лауреат премии Кошута Анна Фишер, солисты Юдит Шандор, сопрано, и Пал Лукач, альт, артисты балета Нора Ковач и Иштван Раб, концертмейстер Иштван Хайду. Венгерские артисты дадут в… дадут три концерта.

Миша печально представил себе венгерских артистов во фраках с виолончелями и гобоями, венгерских артисток, брезгливо подбирающих длинные накрахмаленные юбки и обреченно спускающихся вслед за Кротом. «Они все уже, наверное, умерли», — сказал или только подумал он.

— Крот! — разбудил его голос Савельева. — Мишка я придумал. Давай скажем, что знаем, где Крот. Может быть, он тут был не последним человеком, и это их заинтересует.

— А Катька?

Саша бросил на товарища короткий взгляд исподлобья и не нашелся, что сказать еще.

Сообщение о мифических венгерских артистах встретили еще более горячими аплодисментами. Но это был еще не апогей. Из вновь поднятых рук Кукарека выбрал паренька из другого экипажа.

— Впередсмотрящий Штам, — представился немолодой уже паренек. — Можно мне прочитать стихи?

— Какие стихи? — строго спросил начальник.

— Мои, — потупился впередсмотрящий.

— Стихи написаны с чувством гордости за свою родину, непоколебимой верой в правоту и конечную победу нашего великого дела?

— Да, — еле слышно прошептал Штам.

— Хорошо. Прочтите.

Зотов счастья творец Свет отчизны нам дал, Радость жизни нам дал. Зотов — сердце сердец.

Ладонный грохот был совершенно несмолкаем. Но когда тон его хоть чуть-чуть понижался, Савельев упорно начинал тянуть руку. Потом убирал, хлопал вместе со всеми и опять тянул.

Капитаны и рулевые уже поднялись, чтобы выводить свои экипажи, когда адмирал Кукарека все же заметил Савельева и кивнул ему.

И тут вдруг даже Шмидт, сидевший рядом, понял, что не слышит товарища. Саша повторил погромче:

— Я знаю, где убили Крота. Я, то есть мы с Миш… со впередсмотрящим Шмидтом знаем, где упал Тройской смертью храбрых в неравном бою Крот.

Кукарека посмотрел на него, как на внезапно заговорившую рыбу, удивляясь только одному — отчего слышно звуки, если у рыбы жабры и выдохнуть воздух через рот нечем?

То, что здесь называлось солдатской баней, являлось форменным издевательством. Просто в одном гроте оказался широкий берег, удобный подход к подземной реке Коцит. Бойцам экипажа выдали по кусочку черного хозяйственного мыла размером поменьше спичечного коробка и по относительно чистой портянке в качестве полотенца. К прочим удовольствиям также добавилась одна на всех ручная машинка для стрижки овец. Все быстренько обкорнали друг друга и стали одинаковыми круглоголовыми синетелыми корешками — детьми одной мандрагоры.

Ледяной воды в реке было по колено. Она бесшумно и заманчиво убегала куда-то во тьму, видимо, для последующего воссоединения с матушкой Волгой. Но ее температура претила человеческому телу и не содействовала желанию воспользоваться ею для передвижения. Даже местные уроженцы только быстро с визгом окунались, потом намыливались на берегу снова окунались, елико возможно смывая грязь.

Саша предположил, что вши не должны вынести такого испытания и улегся на дно с головой, но сам Не выдержал и трех секунд. Сердце схватывало колючим холодными лапами, пальцы переставали сгибаться.

Дрожа, постукивая зубами, героические бойцы Невольно сбились в кучку, чтобы согреться. Появился капитан Галактионов и повел их на выполнение нового боевого задания.

Долгими переходами, привычно преодолевая участки при содействии двух фонарей, они дошли до госпиталя. Миша почувствовал смутное удовольствие от ожидания увидеть Катю. На некоторых лиц пробежали мимолетные улыбки. Лица большинства оставались привычно тупыми.

Далее они спустились по узкому ступенчатому штреку куда-то на целый уровень ниже. Свет здесь горел совсем тускло. На две лампочки в небольшом гроте можно было смотреть безболезненно.

Здесь было как-то тревожно и неприятно. В странно свежем воздухе разносился едва уловимый равномерный гул. Вдруг открылась скрипучая дверь, из которой вышла приземистая полная женщина в обычной форменной одежде со знаками различия, прикрытыми телогрейкой, накинутой на плечи. Она «покзотовалась» с командиром и выстроившимся экипажем, о чем-то пошепталась с Галактионовым и удалилась. Когда она открывала дверь, оттуда вдруг послышался отдаленный младенческий плач. Вот оно что. Сразу стало поуютнее.

— Доблестные зотовцы! — обратился к солдатам капитан Галактионов. — В связи с тем, что в последнем неравном бою с дудковскими оккупантами ваш экипаж понес незначительные потери в живой силе и технике, одновременно нанеся врагу непоправимый урон и отступив на заранее подготовленные позиции, командование с пониманием и одобрением отнеслось к творческой инициативе группы товарищей восполнить потери ударным трудом в родильном подразделении военно-полевого госпиталя для оказания медицинской помощи. Ваша задача воплотить в жизнь это рационализаторское предложение и, руководствуясь гениальными зотовскими идеями, перевыполнить план производства мальчико-девочковых изделий на предпраздничной вахте.

— Твою мать… — прошептал Шмидт. — Да здесь и трахаются по команде.

— Сейчас командир родильного подразделения рулевая Здоровых назначит каждому из вас мать-героиню, и вы ударным половым трудом должны посрамить… В общем, к борьбе за дело Зотова будь готов!

— Всегда готов! — гораздо более дружно, чем обычно, прогудели военнослужащие.

— Вопросы есть?

— Товарищ капитан, разрешите обратиться. Впередсмотрящий Еврюжихин.

— Слушаю вас.

— А чем отличается половой труд с женщиной от…

— Как учит товарищ Зотов, половой труд является не только священным долгом, но и почетной обязанностью каждого трудоспособного члена общества, делом чести, доблести и… От чего отличается, товарищ Еврюжихин?

— От полового труда с мужчиной?

— А! В отличие от мужчин, впередсмотрящих вашего экипажа и командования, у женщин имеется специальное родильное отверстие… В общем, вам объяснят.

Галактионов был нисколько не смущен этим вопросом.

Помещение для полового труда освещалось двумя керосиновыми лампами. В полумраке двухъярусных нар тихонько лежали обнаженные тела ударниц, прикрытые одеялами многоразового пользования.

Мишин сексуальный опыт исчерпывался пугливой ровесницей из соседнего подъезда, учившейся на парикмахершу, и Людмилой Ивановной, сослуживицей матери, женщиной старше его на двадцать лет. Она была хорошей учительницей и заложила в ученика незыблемые понятия о равенстве партнеров и о том, что взаимное удовольствие намного важнее, чем только индивидуальное. Поэтому Миша был вправе считать себя джентльменом.

После вчерашнего свиста пуль, конечно же, хотелось жить, есть, пить и трахаться. Но не производить мальчико-девочковые изделия.

Рулевая Здоровых расставила самцов и дала команду «в койку!». Шмидт разулся и полез на второй ярус к своей суженой. Это была девица неопределенного возраста с лицом куклы и телом матроны. Она лежала под одеялом, широко раздвинув ноги и взирая на Мишу без малейшего любопытства.

— Здрасьте. Меня зовут Миша, — представился он шепотом.

Девица резко села, открыв взору необъятные груди с квелыми сосками и деловито сунув руку парню в штаны, хмуро спросила:

— Кзотова будь готов?

— Обязательно.

— Мать-героиня Еремина. Я родила для родины уже семерых детей.

— Да-а? — удивился Миша. — Вы хорошо выглядите.

Девица стащила с него штаны и принялась активно возбуждать. Он улыбнулся и огляделся по сторонам. Вокруг уже вовсю шло производство. По соседству наивный природный педик Еврюжихин с пыхтением постигал азы традиционного секса. Странно, но от густо заросших подмышек партнерши пахло не потом и не хозяйственным мылом, а каким-то дешевым одеколоном. Хоть это радовало.

— Товарищ Еремина, разрешите поцеловать вас в губы, — попросил Шмидт, укладываясь под одеяло рядом с пышным теплым телом.

— Чего?

Она удивленно напряглась, прекратила все движения, когда его язык раздвинул ей губы, и уж совсем ошеломлена, почувствовав, что этот необычный впередсмотрящий знает, где находится клитор и что с ним надо делать.

— Ты что, Миша, милый…

Она обвила его крепкими ногами, принимая в просторное нутро и чуть не заплакала.

— Тебе нравится так? — спросил он, не переставая ласкать клитор.

— Буржуазные предрассудки? Да?

Он все делал восхитительно медленно, и оргазм настиг его тогда, когда и самому производителю, и неожиданно для себя застонавшей под ним партнерше этого очень захотелось. Мать-героиня вцепилась ему в задницу крепкими ногтями и не могла отпустить от себя.

— Имя-то у тебя есть, товарищ Еремина? — спросил он ее в пухлые губы.

— Маша, — тоненько ответила она. — Я никогда не встречала…

Она еще немного поерзала под ним. В тусклом керосиновом свете у нее блеснули слезы.

— Мне еще никто из производителей так не делал, так не целовал. Обязуюсь родить живого и здорового мальчика. Приходи потом еще, если тебя это, смертью храбрых не…

У Миши на глаза тоже навернулись слезы. Что за страшная кротовая подземная жизнь! Бежать отсюда, бежать, схватить эту керосиновую лампу и…

Он откинулся в сторону и лежал неподвижно, уставясь в невидимый потолок. Вокруг послышались приглушенные разговоры, шевеления. Видно, в местный ритуал входила и возможность краткое время поболтать. Черт, хоть бы танцы вначале устроили. Нет, это не люди, это нечеловеческая цивилизация с коммунистическими лозунгами, непрерывной войной и планомерным траханьем. Страшнее ли это того, что он читал у Замятина и Оруэлла? Миша силился задуматься.

— Почему я тебя тут раньше не встречала? — спросила Маша. — Ты родился по решению какого съезда?

— Я спустился сюда с неба.

— Это шутка? Ты пошутил? — она сдержанно захихикала.

— Тебе сколько лет? — он понял, что времени поболтать осталось не так уж много.

— Мне? Восемь лет, — ответила Маша с гордостью, но непонятно по какому поводу.

— А как же ты… Как же ты семерых родила? Врешь, что ли?

— Да клянусь Зотовым! — она сделала круглые глаза. — Да ты никак из космического пространства свалился? Или из психиатрической лечебницы для возвращения обществу полноценных…

— Да, как раз оттуда. Все забыл, слава Зотову.

— Глупенький, — она снова прижалась к нему, — в родильном подразделении же все быстрее идет. Ведь социалистическое отечество в опасности. Вот еще троих рожу и заслужу право попасть в рай, в эту, Большую Соленую пещеру.

Послышались голоса — два женских и один мужской. Последний принадлежал капитану Галактионову, а женские — рулевым Здоровых и Зотовой, то есть Кате.

Матери-героини имели право докладывать начальству лаконично и лежа.

— Мать-героиня Штукина. Есть возможное зачатие!

— Мать-героиня Селезнева. Есть возможное зачатие!

— Мать-героиня Долотуева; Нет возможного зачатия.

— Почему? — повысила голос Здоровых.

— Впередсмотрящий не возбудился.

— Впередсмотрящий Ложкин! — возмутился Галактионов. — В то время, как товарищи проявляют рвение и размножательный героизм, вы плететесь в хвосте социалистического соревнования? Позор! В бой пойдете последним.

— Мать-героиня Симонян. Есть возможное зачатие!

— Мать-героиня Дмитриева. Есть возможное зачатие!

— Сашка! — воскликнула Катя и заткнула свой последний звук ладонью.

Миша сел на нарах и взглянул вниз. Конечно, постельное задание есть тоже боевое задание, но увидеть своего возлюбленного, успешно выполнившим его с какой-то матерью-героиней, которую он увидел впервые, да еще с возможным зачатием, Кате было неприятно.

Когда все тайны Эроса вывернулись наизнанку, капитан Галактионов зычно скомандовал:

— Экипаж встать! Поздравляю вас с успешным окончанием размножения. Выходи строиться.